Примерно в то же время, когда мужчины начали вступать в контакт с женственными сторонами своей натуры, во всем мире стали падать объемы продаж строительных инструментов. Сначала владельцы магазинов «Сделай сам» не обратили на это внимания. Они списали падение продаж на очередной спад в экономике, который всегда отражается на розничной торговле, и просто ждали, когда ситуация снова улучшится. К сожалению, ситуация не только не улучшилась, но ухудшилась. Два года превратились в четыре, а четыре – в восемь. Сейчас, почти 30 лет спустя, во всех магазинах «Сделай сам» от Бомбея до Бостона остались лишь пыль да разбитые мечты. Кажется, мужчины утратили искусство забивать гвозди.

(Введение в книгу «Как постричь лужайку: утраченное искусство быть мужчиной»[56] )

Пока женщины довольно хихикают над римейком «Степфордских жен», мужчины выстраиваются в очереди – вместе с сыновьями или без них, – чтобы посмотреть крутое мужское кино про супергероев. В роли Питера Паркера из фильма «Человек-паук-2», Тоби Магуайр (Tobey Maguire) не только похож на школьника, он буквально источает мягкость, хорошие манеры и готовность спасать пожилых дам от верной смерти. Короче говоря, человек-паук Магуайра – идеальное воплощение того, что американцы стали называть «эмо»-мужчиной – интеллектуального, самокритичного и вечно находящегося в поисках своей души. Америка, поприветствуй Нового Мужчину!

В начале XXI века биология и наука – не единственные сферы, где маскулинность, кажется, сдает свои позиции. Общество тоже вносит свою лепту в разрушение традиционных представлений о ней. Физиологические различия между полами реальны, и их нельзя считать всего лишь данью культуре или моде, но они не в состоянии объяснить, что такое маскулинность и как она изменяется со временем. Чтобы это сделать, нужно измерить температуру общества в целом: его культуры, его масс-медиа и его политики.

Социальные аспекты маскулинности лишь недавно стали объектом серьезных академических исследований. Традиционно представители социальных наук считали мужчину «нормальным» субъектом исследований, и пол принимался во внимание лишь в том случае, когда исследования касались женщин. Хотя в английском языке слово «маскулинный» в качестве синонима слова «мужественный» возникло довольно давно (Чосер использовал его еще в XIV веке), термины «маскулинность», «маскулинизировать» и «маскулинизм» вошли в английский язык только в два последних десятилетия XIX века[57] .

Мы коснулись общества и культуры, и теперь нам проще понять, как развивались представления о маскулинности вместе с переменами социальной и культурной ткани. Мужчина как субъект грубой материальности ведет свое начало с тех пор, когда тяжелый физический труд основной массы населения был необходимостью. «Мужчина XIX века, – пишет историк Энтони Ротундо (Antony Rotundo), – был создан для труда. До этого времени идентичность мужчины создавали семья и община, но на протяжении XIX века труд стал необходим для самоидентификации: если у мужчины не было “дела”, его нельзя было считать мужчиной»[58] .

В своей последней книге «От рыцарства до терроризма» (From Chivalry to Terrorism) Лео Броди (Leo Braudy), профессор английской литературы из университета Северной Калифорнии, исследует сознательные и бессознательные определения традиционной маскулинности, связанные с доблестью на поле боя и воинскими достоинствами. Начиная с рыцарского кодекса чести в Средние века и заканчивая современной эрой терроризма и «ограниченных» войн, Броди показывает, как изменился образ маскулинности и наши представления о ней в ответ на крупные войны, развитие военных технологий и изменение представлений о сексуальности и о том, что значит быть гражданином[59] . Это особенно интересно сейчас, в эпоху локальных войн.

Еще в 1971 году публичное оскорбление мужской гордости могло привести к международному конфликту и даже к войне. Пол, как хорошо известно, был важным фактором войны между Индией и Пакистаном в 1971 году, в которой основную роль сыграла Индира Ганди, президент Индии и женщина. Президент Пакистана Яхья Хан (Yahya Han) признал, что если бы во главе правительства Индии стоял мужчина, он не так жестко вел бы себя в этом конфликте. Ему приписывают следующие слова: «Если эта женщина думает, что ей удастся меня запугать, я отказываюсь это принять»[60] .

Если традиционно маскулинность определяло наличие «воинской доблести», как на это представление влияет растущее присутствие женщин в армии? И в самом деле, как традиционные представления о маскулинности и фемининности изменились после того, как стало известно об активном участии женщин-солдат в тошнотворном насилии над иракскими военнопленными в тюрьме Абу-Грейб в 2004 году? Мир с содроганием смотрел на свидетельства унижений заключенных, но наше возмущение во много раз возрастало из-за того, что на этих жутких фотографиях присутствовали женщины – улыбающиеся, насмехающиеся молодые женщины. Эти снимки перечеркнули все, чем мы считали современных женщин. «Да, женщины и мужчины равны, – сказали мы. – Да, женщины могут быть так же агрессивны, амбициозны и уверены в себе». Но в глубине души мы все еще убеждены, что они по самой своей сути более чувствительны, более заботливы, более гуманны. То, что женщины, пусть даже в полной тестостерона атмосфере военных действий, способны на такие буйные проявления насилия, поражает, приводит в замешательство и, возможно, самое главное, пугает нас, показывая, во что женщина в конце концов может превратиться.

Политический обозреватель и социальный критик Барбара Эренрайх (Barbara Ehrenreich) пишет, что фотографии младшего сержанта Меган Амбуль (Megan Ambuhl), рядового первого класса Линди Ингланд (Lynndie England) и младшего сержанта Сабрины Харман (Sabrina Harman) в тюрьме Абу-Грейб разбили ей сердце. «В Абу-Грейб погиб феминизм определенного толка. Я бы даже сказала, наивное представление о нем», – писала она в своей статье, широко растиражированной в Интернете.

«Это был феминизм, воспринимавший мужчин как вечных преступников, а женщин как вечных жертв, а в основе всей несправедливости мира лежало мужское сексуальное насилие. Изнасилование постоянно становилось инструментом войны, и для некоторых феминисток все выглядело так, будто война – продолжение изнасилования. Казалось, есть хотя бы какие-то свидетельства того, что мужской сексуальный садизм связан с трагической предрасположенностью нашего пола к насилию. Все это было до того, как мы увидели женский сексуальный садизм в действии».

Когда-то многие считали, что в моральном отношении женщины превосходят мужчин. Теперь мы видим, что женщины, оказываясь в таких же обстоятельствах, испытывая такое же давление со стороны группы, могут демонстрировать точно такое же отсутствие гуманности. Вот один из множества вопросов, который вызывают подобные инциденты и их публичное обсуждение: заставят ли нас события в Абу-Грейб изменить представления о том, что во время войны допустимо, а что нет, причем не только со стороны женщин, но даже со стороны мужчин. Некоторые очень остро воспринимают жестокость по отношению к женщинам-заложницам, но, может быть, нам пора изменить и представления о границах допустимого, когда женщины находятся не среди заложниц, а среди бойцов.

Сейчас (особенно по сравнению с эпохой, предшествовавшей войне во Вьетнаме) можно быть уверенными, что мужчины, которые отправляются на войну, вооружаются гораздо менее однозначными убеждениями, чем от них ожидают. Даже в пылу сражения общество ограничивает маскулинность и то, как она может быть выражена.

Маскулинность заложена не только в наших генах, но и в нашем обществе. Каковы же социальные объяснения ее изменения? В наиболее промышленно развитых странах эта история начинается не с войн и конфликтов, а с экономики. Семья, где единственный кормилец – мужчина, которого принято называть главой семьи, быстро становится исключением, а не нормой.

Возьмем для примера Австралию. Согласно данным австралийского бюро статистики, среди работающего населения количество замужних женщин в возрасте от 15 до 64 лет возросло с 34 % в 1964 году до 63 % в 1998 году. Мужчины, с другой стороны, толпами покидают мир стабильной и постоянной наемной работы. С 1988 по 1997 год количество австралийских мужчин, работающих на постоянной работе, упало с 88 до 79 %, а количество мужчин, работающих время от времени, удвоилось – с 11 до 21 %[61] .

В Великобритании брак тоже находится в нестабильном состоянии. В 1980 году около 50 % британских жен и мужей соглашались, что муж должен зарабатывать деньги, а жена – заботиться о доме и семье. К 1994 году этот процент упал примерно на четверть[62] . Среди британской молодежи в этом вопросе существуют большие разногласия между представителями разных полов. В 2001 году с этим утверждением не согласились 64 % мальчиков и 82 % девочек. При этом 87 % девочек и 76 % мальчиков считают, что «нет никаких причин, по которым мужчины не могут быть медбратьями, а женщины – пилотами самолетов». С другой стороны, определенные поведенческие черты удивительно устойчивы к изменениям в обществе. Из 569 подростов в возрасте от 11 до 16 лет, принимавших участие в опросе, посвященном пожеланиям к будущей карьере, девочки чаще выбирали профессию актрисы, дизайнера, учителя, парикмахера и карьеру в сфере туристического бизнеса, а мальчики предпочитали карьеру в сфере спорта, музыки, графического дизайна, информационных технологий, веб-дизайна и техники, а также их привлекала служба в полиции, пожарной охране и вооруженных силах[63] .

Проблема в том, что часто границу между природой, воспитанием и культурой провести непросто. Например, исследование, недавно опубликованное в журнале Journal for the Scientific Study of Religion, показало, что во всем мире женщины религиознее мужчин. Но почему? Родни Старк (Rodney Stark), социолог из университета Вашингтона, проводивший международное исследование по этому вопросу, утверждает, что ответ лежит в биологической плоскости. Генетическое наследие мужчин определяет их предрасположенность к рискованному поведению, и они меньше склонны принимать религиозную концепцию отложенного вознаграждения. Старк и Алан С. Миллер (Alan S. Miller) из университета Хоккайдо, Япония, говорят, что существует масса свидетельств того, что эти различия объясняются физиологическими причинами. Но это лишь одно возможное объяснение. Другой социолог, Майкл Киммель (Michael Kimmel) из университета Стони Брук в штате Нью-Йорк, считает, что эти различия между полами связаны скорее не с генетикой, а с тем, как воспринимается религия в разных культурах. «В Соединенных Штатах, – утверждает он, – религиозные идеи (например, подставить правую щеку, когда тебя ударили по левой) не согласуются с преобладающими в обществе представлениями о маскулинности. Настоящий мужчина не надеется на церковь. Настоящий мужчина – это человек действия. Настоящий мужчина борется, – говорит Киммель. – Считается, что церковь – удел женщин»[64] .

Реакция мужчины на утрату статуса основного кормильца может зависеть от того, насколько эта роль обусловлена биологией, а не воспитанием. В любом случае, можно быть уверенным, что мужчины, для самооценки которых роль кормильца является определяющей, не будут удовлетворены любой иной ролью, которую они сами – или окружающие – считают второстепенной.

Не нужно обладать излишне ярким воображением, чтобы понять, что бы мог сказать Киммель о работе: «Настоящий мужчина не надеется на церковь. Настоящий мужчина – это человек действия. Настоящий мужчина обеспечивает семью. Играть какую-то другую роль, кроме кормильца семьи, – удел женщин».

Мужчины все чаще начинают не только принимать идею общей финансовой ответственности супругов или партнеров, но и следовать ей на практике. Это говорит о том, что современная концепция маскулинности изменилась в соответствии с этой новой реальностью. Кроме того, она трансформировалась еще и благодаря тому, что тяжелый физический труд уступает место труду «белых воротничков». Проще говоря, все больше мужчин начинают зарабатывать на хлеб головой, а не руками. Культура и СМИ тоже начали реагировать на вновь завоеванную независимость женщин. Благодаря этому наши представления о маскулинности изменились. И это влияет не только на мысли и поведение мужчин, но и на их внешность.

Мужчины, которые раньше не горели желанием тратить время и деньги на заботу о своей внешности, постепенно начинают менять свои убеждения по этому поводу. В Соединенных Штатах начали появляться спа-салоны и салоны красоты для мужчин. Они предлагают большой выбор технологий и услуг по релаксации и уходу за внешностью и обещают быть довольно прибыльными, потому что постепенно превращаются в места общения мужчин. Во время опроса, проведенного в 2003 году, 89 % процентов мужчин согласились с тем, что следить за своим внешним видом – очень важно для бизнеса. Почти половина – 49 % – сказали, что мужчина вполне может позволить себе массаж лица или маникюр[65] . Как все изменилось со времен Джона Уэйна (John Wayne) и Стива Маккуина (Steve McQueen)!

Появление ухоженного и надушенного мужчины замечено не только в Соединенных Штатах. Даже мужчины, принадлежащие к традиционной «мачистской» культуре Испании, сегодня больше интересуются тем, что могут им предложить продукты по уходу за собой и своим здоровьем. Недавние исследования показывают, что почти 90 % испанских мужчин считают, что ухоженный внешний вид очень важен для успеха в бизнесе. Растет спрос на услуги профессионалов в области красоты и здоровья – особенно среди молодых городских гетеросексуальных мужчин – и даже в области косметологии, которая раньше считалась прерогативой исключительно женщин и представителей гей-сообщества. Аналитики отрасли считают, что емкость рынка продуктов, связанных с уходом за внешностью, рассчитанных на мужчин в Испании, – около 100 млн евро[66] . Немцы испытывают еще больше энтузиазма: общий оборот на рынке косметики для мужчин в 2003 году в Германии составил 648 млн евро[67] .

Но «феминизация» мужчин относится не только к индустрии красоты и здоровья. Все гораздо серьезнее. Многие из тех мужчин, которые начинают понимать, что некогда жесткие границы между полами вполне допустимо переступать, оглядываются в поисках того, чего еще им не хватает. Некоторые даже начинают по-другому смотреть на свою роль в самом что ни есть женском бастионе: на свадьбе. Традиционно мужчина не был склонен заниматься приготовлениями к свадьбе, полагая, что единственное к нему требование – просто появиться в этот знаменательный день в церкви, и лучше всего трезвым. Современный мужчина, наоборот, не просто участвует в обсуждении меню и выборе цветов, он начинает требовать участия в составлении списка свадебных подарков (реестре для молодоженов)[68] . И розничные компании на это реагируют. Например, в Канаде крупнейшая компания по производству столовой посуды Waterford-Wedgwood недавно представила линию свадебных товаров, специально предназначенную для мужчин, – и не только для удовлетворения прихотей гей-свадеб[69] . Недавнее исследование компании Sears, Roebuck & Co. выявило, что 82 % женихов играют такую же активную роль в процессе составления реестров, как и невесты, и выставки-продажи для невест начинают уступать место «выставкам для молодоженов».

Пионер дневных ток-шоу Фил Донахью (Phil Donahue) еще в 1967 году привнес на местные телеканалы умные и открытые дискуссии (впервые это произошло в Дейтоне, Огайо), а в начале 1970-х годов начал завоевывать общенациональную аудиторию. Донахью открыто заявил о своем феминизме и не стеснялся откровенно говорить о таких личных вопросах, как здоровье женщин, их отношение к религии и сексу. «Энциклопедия популярной культуры Сент-Джеймса» (St. James Encyclopedia of Popular Culture) называет его одним из первых телеведущих, который «относился к женщинам-телезрительницам как к умным, активным и сознательным участницам». В результате «у авторов программ, считавших, что женщины способны смотреть лишь мыльные оперы и программы о вкусной и здоровой пище, появились проблемы»[70] .

Фил Донахью не только создал своим программам высокий рейтинг (по крайней мере, до тех пор, пока ему не стали угрожать подражатели вроде многочисленных «клонов» Опры), но и показал женщинам, каким может быть «альтернативный мужчина». Мужчина чувствительный и сочувствующий. Умный и информированный. Заботливый и в то же время страстно убежденный в правильности своих взглядов и желающий сделать мир немного справедливее. Внезапно идея о том, что за ужином мужчина способен издавать лишь редкие нечленораздельные звуки, была поставлена под сомнение. Если Фил может говорить о своих чувствах, то, черт побери, Стэн, Ларри и Джо – тоже! Ну и что от того, что при этом парни начинают действовать несколько... по-женски?

Потом появился Алан Альда (Alan Alda). В легендарном телесериале M*A*S*H, выходившем в эфир с 1972 по 1983 год, Альда играл комическую роль Бенджамина Франклина «Соколиного глаза» Пирса – рубаху-парня, хлещущего джин хирурга, который постепенно превращается в прототип чувствительного мужчины Новой Эры. Альда и Пирс по-настоящему заботились о женщинах и хотели устранить социальное неравенство. Это отражено и в других работах Альды и ярче всего проявилось в последние годы выхода M*A*S*H (когда Альда стал одним из его исполнительных продюсеров). Альда был одним из первых известных мужчин, добивавшихся ролей в фильмах, бросавших вызов традиционным представлениям о полах. Например, в фильме «Соблазнение Джо Тинана» (The Seduction of Joe Tynan) его герой сталкивается с такой традиционно женской проблемой, как необходимость сбалансировать работу и семью. Этот фильм также был первым опытом Альда в качестве сценариста.

Фил Донахью и Алан Альда произвели реальный переворот в представлениях о том, кто такие мужчины и чего женщинам стоит от них ждать. У каждого из них были легионы поклонников, и в то же время многие мужчины – да и женщины – были возмущены их попытками превратить мужчину в нежное и ранимое существо, требующее особого обращения. И то, что и Донахью, и Альда были женаты на сильных и волевых феминистках – Марло Томас (Marlo Thomas), сыгравшей в сериале «Эта девчонка» (That Girl), и Эрлин Альда (Arline Alda), – только подливало масла в огонь. Марло, например, постоянно критиковали. Она была Хиллари Клинтон (Hillary Clinton) своего времени – открыта, явно либеральна и совершенно не боялась убедительно и с удовольствием спорить с мужчинами. Фил Донахью и Алан Альда отметили начало конца этики «настоящие мужчины не плачут». А потом обычный Джо стал заказывать в местном кафе песочное печенье.

Итак, современный мужчина начал тратить деньги на то, чтобы баловать и лелеять себя. Все без конца говорят о том, как мужчины «ищут себя» и «исследуют свои женские стороны» (или, что еще ужаснее, своего «внутреннего ребенка»). Можно подумать, традиционная маскулинность совершенно сошла со сцены.

Не совсем.

В своей речи в июле 2004 года бывший Терминатор и нынешний губернатор Калифорнии Арнольд Шварценеггер вызвал воодушевление своих последователей, назвав оппонентов «девчонками», критикуя их неспособность защищать интересы общественных групп и профсоюзов[71] . Во время президентской кампании в США в 2004 году оба кандидата без конца упражнялись в мачизме: Джон Керри постоянно напоминал о своем героизме во время войны во Вьетнаме, а Джордж Буш непрерывно вызывал врагов на бой: «ну, давай, давай это сюда» – чем бы «это» ни было.

В том, что американские предвыборные войны ведутся на поле маскулинности, нет ничего нового. Некоторые критики Томаса Джефферсона тоже осмеливались называть его «женоподобным». В 1840 году президент Мартин Ван Бурен (Martin Van Buren), которого обвиняли в том, что он носил корсет и слишком часто принимал ванну, проиграл выборы Уильяму Генри Харрисону (William Henry Harrison), который был гораздо более неумытым. В 1950-х годах Адлай Э. Стивенсон (Adlai E. Stevenson) после двух неудачных дебатов с героем войны Дуайтом Эйзенхауэром (Dwight D. Eisenhower) заслужил прозвище «Аделаида». И сегодня неуважение к мужскому достоинству оппонента говорит о том, что традиционная маскулинность до сих пор жива и здорова[72] .

В Великобритании вслед за появлением Нового мужчины (находящегося в контакте с женской стороной своей натуры) в 1990-х годах возник феномен еще более «мачоподобного» Нового парня. Пол Фрэзер, британский писатель, живущий в Голландии, считает Нового мужчину всего лишь «модой, [...] маской, которую надевает мужчина, чтобы привлечь более умных женщин». «Как и Новый мужчина, – продолжает Фрэзер, – Новый парень, понимающий женщин, – тоже дань моде. Он понимает, что способен плакать, выражать свои чувства. Но при этом прекрасно знает, что его интерес к женщине прежде всего – сексуальный. Ему нравятся сиськи. Ему нравится пиво. Ему нравится футбол. Ему нравятся машины. Ему нравится проводить время с друзьями». Фрэзер уверен, что в глубине души мужчина никогда не изменится. «Мы можем пользоваться скрабом для лица и увлажняющим кремом, – пишет он. – Но мужская сущность все равно прорвется на поверхность».

В Новой Зеландии неприятие женоподобных мужчин достигает апогея. В своей речи летом 2004 года Джон Тамиэр (John Tamihere), министр Новой Зеландии по делам молодежи, заявил, что «маятник политкорректности» слишком сильно качнулся в сторону, противоположную мужчинам. Крик души господина Тамиэра об упадке первобытной мужественности, очевидно, задел важные струны – согласно официальным сообщениям министерства, эта речь вызвала самый большой поток писем, который оно когда-либо получало от жителей Новой Зеландии[73] . Это неприятие отражается даже в рекламе, куда демонстративно вернулся «обычный парень». «Мужчины хотят чувствовать себя мужчинами, – говорит Габриэль Зерафа (Gabrielle Zerafa), директор отдела стратегического планирования новозеландского исследовательского агентства Colmar Brunton. – Происходит мощный сдвиг обратно к гендерным стереотипам. Мужчины хотят снова утвердить свою маскулинность. Они на самом деле хотят вернуться к мужским ролям и начинают играть роль не защитника, а рабочих рук в доме». Доходит до крайностей – например, рекламных объявлений, высмеивающих стиль «крутых парней», помогающих женам по хозяйству. «А теперь помой посуду», – гласит текст одного объявления под рисунком, изображающим гору грязных картонных упаковок от еды, которую приносят на дом[74] .

Джеймс Каллинан (James Cullinan), 19-летний студент университета Окленда, прислал нам свою учебную работу, где он излагает свои взгляды на будущее первобытной мужественности: «В школе оценки парней стали намного хуже. Девушки получают в два раза больше „пятерок“. Министр образования Тревор Маллард (Trevor Mallard) признает эту проблему, но считает, что ее причина исключительно в отношении парней к учебе. Но маргинализация мужчин – проблема не только образования».

Цитируя исследование Айлин Филипсон (Ilene Philipson), автора книги «На женских плечах» (On the Shoulders of Women), Каллинан замечает: «Скоро исчезнет и “мужчина-психотерапевт”. Профессия, где раньше господствовали мужчины, основана на доктрине мужского доминирования. Женщины считались эмоционально незрелыми, склонными к истерии».

Но критерии эмоциональной зрелости изменились. «Сегодня зрелым человеком считается тот, кто может открыто говорить о своих внутренних конфликтах, – пишет Каллинан. – Тот, кто ставит личные отношения превыше абстрактных целей и не боится плакать. Другими словами, зрелый человек – это женщина».

Каллинан воспринимает потерю мужчинами маскулинности в форме метросексуальности как «попытку “наверстать” жен скую эмоциональность – куртуазное, пусть и запоздавшее извинение перед движением феминизма».

Он заключает: «Вполне объяснимо, что мужчина испытывает чувство вины в феминизированном обществе, где, по словам ученого, писателя и феминистки Кристины Соммерс (Christina Sommers), множество молодых женщин совмещают в себе две опасные вещи: моральный пыл и недостаточную информированность. Феминистки так увлечены виктимологией и риторикой обвинения мужчин, что [феминистское] движение наполнено примерами женского шовинизма».

Иногда кажется, что общество все больше «кренится» в пользу женщин. Чтобы противостоять этому, некоторые призывают мужчин вернуться к традиционной маскулинности, и среди них не только мужчины. Женщины тоже все чаще мечтают о возвращении традиционных половых ролей.

Брэнда-Ли Пол (Brenda-Lee Paul), 35-летняя массажистка и косметолог из Рийсенхаута, Голландия, была бы счастлива вернуться к отношениям дофеминистической эпохи. «Я и сейчас считаю, что мой мужчина должен быть “мужчиной”, – говорит она, – делать мужскую работу, чинить, строить, принимать решения. Иными словами, быть главой семьи». Пол считает, что сегодня самая главная проблема мужчин в отношениях с женщинами – растущая независимость последних. «Я думаю, что основной инстинкт мужчины – быть “охотником” и нести ответственность за свою семью – сегодня сдает свои позиции, потому что женщины очень независимы и, кажется, не “нуждаются” в мужчинах. Современная женщина не хочет, чтобы кто-то подумал, что она не может сделать чего-то “сама”. Но лично мне нравится, когда мужчина держит все под контролем и занимается мужской работой... это позволяет мне чувствовать себя женщиной».

Успех таких книг, как «Правила» (The Rules) и «Капитулировавшая жена» (The Surrendered Wife), свидетельствует о том, что Пол – далеко не единственная женщина, не испытывающая счастья от современной версии отношений между мужем и женой. Лаура Дойл (Laura Doyle), автор книги «Капитулировавшая жена», призывает современную женщину сохранить близкие отношения в браке, передав контроль и право принимать решения супругу. На своем веб-сайте она описывает основные принципы «капитулировавшей жены»:

? она уступает контроль мужу;

? уважает его идеи;

? с благодарностью принимает от него подарки и выражает ему признательность;

? высказывает свои желания, не пытаясь его контролировать;

? предоставляет ему заботиться о семейных финансах;

? сосредоточена на заботе о самой себе и самовыражении.

«Капитулировавшая жена»:

? податлива, а не ворчлива;

? доверяет, а не контролирует;

? уважает, а не критикует;

? благодарна там, где привыкла быть недовольной;

? верит там, где раньше сомневалась.

Многим женщинам вовсе не просто произнести «Как скажешь, дорогой» или «Извини, я вела себя грубо». Других привлекает то, что советы Дойл прежде всего рассчитаны на то, чтобы облегчить жизнь «капитулировавшей жены», освобождая ее от негатива и чувства ответственности, которая может быть для нее непосильна. Лаура Дойл замечает, что ее метод эффективен только в том случае, если ваш муж – «нормальный мужчина», и рекомендует развестись тем женщинам, которые подвергаются насилию.

Многим представительницам нежного пола, выросшим в то время, когда от женщины ожидалось, что она сделает все «сама», капитуляция и отказ от некоторой доли ответственности в пользу партнера могут стать большим облегчением.

Походка [президента] Буша передает его избирателям очень ясный сигнал маскулинности. Она также может лишать присутствия духа тех, кто с ним встречается. Например, мы наблюдали это, когда премьер-министр Великобритании встречался с президентом Бушем в Кэмп-Дэвиде в 2002 году. В теленовостях показали, как два лидера идут рядом. Оба одеты в свободном стиле – Буш в короткой кожаной куртке, а Блэр в рубашке без галстука. Буш идет стремительно, его руки немного вытянуты вперед и отставлены в стороны, кисти расслаблены и повернуты назад – как у боди-билдера. Чтобы не отставать, но не желая при этом повторять движения хозяина, Блэр идет прогулочным шагом, небрежно засунув руки в карманы – а ведь он никогда не делает этого на публике! Здесь Буш определенно выиграл с точки зрения маскулинности, а Блэр пытался всего лишь не отстать от него. Засунув руки в карманы, Блэр пытается показать, что он тоже «крут» и чувствует себя комфортно, но он не готов играть [индейца] Тонто рядом с Одиноким Рейнджером Бушем.

(Питер Коллетт (Peter Collett), «Книга знаков» (The Book of Tells (2004))[75] )

В своей последней книге «Борьба за американскую мужественность» (Fighting for American Manhood) Кристин Хогансон (Kristin Hoganson) пишет о том, как в конце XIX века американские политики использовали понятия «мужественности» и «маскулинности», чтобы оправдать испано-американскую войну. Когда президент Уильям Маккинли (William McKinley) проявил нерешительность в вопросе объявления войны Испании, он стал жертвой жесткой критики, и его мужественность начала ставиться под вопрос. Одна газета назвала его «пай-мальчиком», другая объявила, что «в Белом доме очень не хватает мужчины», а еще одна писала, что пришло время «заявить о мужественности Америки». Журнал New York Journal искал «хоть какие-нибудь признаки того, что в Белом доме есть мужчина», и утверждал, что Маккинли ведет себя так, как «не пристало решительному мужчине»[76] .

Когда война все же началась, традиционная маскулинность подняла голову. То же самое произошло и после террористических атак 11 сентября 2001 года. Совершенно неожиданно на сцену вновь вышел старый добрый мачо. Джим Франк (Jim Frank), 50-летний издатель журнала из Соединенных Штатов, отмечает, что смысл понятия «мачо» сейчас меняется, и утверждает, что самый наглядный пример нового смысла – президент Буш. «Когда-то я считал, – говорит Франк, – что быть “мачо” – значит защищать что-то достойное или благородное (за исключением разве что драк в баре, задача которых – произвести впечатление на женщин), что это менталитет Старого Запада, форма рыцарства. Сейчас это просто размахивание членом, желание быть самым крутым парнем, независимо от того, как это отражается на других (на окружающей среде, на Ираке, на бедных... думаю, вы меня поняли). Может быть, именно поэтому так называемые либералы не способны противостоять громогласному успеху правых. “Мачо” проще отнимать у других продовольственные талоны, а не раздавать их».

Во время предвыборной кампании после 11 сентября дебаты кандидатов по радио и телевидению часто выглядели как борьба за маскулинность. Например, по крайней мере, сначала, кандидата от демократической партии – противника войны Говарда Дина (Howard Dean) считали более мужественной альтернативой Джорджу Бушу. Ровно до тех пор, пока во время выступления перед избирателями в Колорадо он не назвал себя метросексуалом[77] . Очень скоро после этого признания Дин унизительно выпал из гонки. Затем место кандидата от демократов занял Джон Керри (John Kerry), имевший обыкновение приезжать на телевизионные шоу на «Харлее». Но его предполагаемое знакомство с ботоксом и дорогими парикмахерскими, вытащенное на свет сетевым скандалистом Мэттом Драджем (Matt Drudge), сослужило ему плохую службу. Тем временем его соперника, Джона Эдвардса (John Edwards), прозвали «девчонкой из Брекнокшира», а Дик Чейни (Dick Chaney) начал подтрунивать над тем, что Керри назвал войну с терроризмом «деликатной». При этом Дик абсолютно проигнорировал тот факт, что на следующий день после комментария Керри по поводу конференции UNITY 2004 в Вашингтоне, округ Колумбия, босс Чейни Джордж Буш использовал тот же термин в том же контексте на конференции коалиции журналистов Journalists of Color[78] .

Несмотря на то что Джордж Буш – бывший алкоголик, антиинтеллектуал, ковбой из Техаса – не воевал во Вьетнаме, у него есть одно преимущество: он прекрасно соответствует образу нового мачо. Кажется, даже его походка напоминает о жестком, не склонном к компромиссам хозяине ранчо. И его последователи это знают. «Большой Мужчина, – сказал один правый умник, который любит писать слово “мужчина” с большой буквы, – обладает “ситуативной уверенностью” в том, что сила ВВС – в истребителях-асах. Большой Мужчина мыслит широко, но мелко. Интеллектуалы, наоборот, мыслят глубоко, но узко. Большой Мужчина на своем месте, когда импровизирует в потоке дискуссии, охоты, битвы или баскетбольного матча. Самое лучшее впечатление Буш производит на встречах с небольшим количеством людей»[79] .

А как возвращение воинской маскулинности проявляет себя на международной арене? Хорошим примером может стать Тони Блэр. В 1997 году, когда он был избран, Блэр казался метросексуалом par excellence, архетипом нового, доброжелательного, заботливого типа маскулинности. В то время, когда Блэр только стал работать на посту премьер-министра, британская пресса даже дразнила его за то, что он предпочитает «Шардоне» пиву, как будто белое вино – совершенно неподходящий напиток для настоящего мужчины[80] . Но после 9 сентября с британским премьером произошла странная метаморфоза. Постепенно, по ходу войны в Афганистане, а потом и в Ираке, этот SNAG (ранимый, чувствительный мальчик в стиле Нью-Эйдж) превратился в классического RAMM (жесткий и суровый рассерженный мачо). Помните ту весьма характерную историю из книги Боба Вудворта (Bob Woodward) «План наступления» (Plan of Attack)? Вудворд описывает, как после знаменитой пресс-конференции Буша и Блэра 7 сентября 2002 года, на которой британский премьер-министр выразил полную поддержку политике американского президента по свержению Саддама Хусейна, Буш подошел к тогдашнему директору по связям с общественностью администрации Блэра – известному своей агрессивностью Алистеру Кемпбеллу (Alistair Campbell) – и с восхищением сказал: «У твоего парня есть яйца»[81] .

И лидеры всего мира, боясь показаться недостаточно мужественными перед угрозой терроризма, кинулись неистово искать свои яйца. Австралийский премьер Джон Говард (John Howard), еще в 2001 году тщательно отточивший свой мачизм бескомпромиссной позицией по вопросу беженцев, сегодня с легкостью рассуждает о войне с терроризмом[82] . Юбер-мачистский подход президента Путина к проблеме Чечни, несмотря на ужасающие и постоянно растущие человеческие жертвы, продолжает обеспечивать ему поддержку избирателей, до сих пор очарованных идеей российского господства.

А какую роль здесь играет «старушка Европа»? В Америке консервативные журналисты, разъяренные нежеланием Франции поддерживать войну в Ираке, стали отпускать в адрес французов крайне уничижительные комментарии, вроде «трусливые обезьяны, пожирающие сыр» (образ, позаимствованный из эпизода сериала «Симпсоны» (The Simpsons) за 1995 год). Но, возможно, в конечном счете, в континентальной Европе и в Соединенных Штатах просто разное представление о маскулинности. В выпуске журнала Foreign Policy за июль 2004 года Параг Ханна (Parag Khanna) даже осмеливается утверждать, что Европа – основной оплот метросексуальности в мире. «С умом сочетая и жесткую власть, и чувствительную сторону своей натуры, – утверждает он, – Европейский Союз стал более эффективным и более привлекательным, чем Соединенные Штаты, в изощренном искусстве дипломатии. Познакомьтесь с настоящей Европой – первой метросексуальной супердержавой».

Затем Ханна рассказывает о том, что такое европейский подход «мягкой силы». «Метросексуалы, – пишет он, – всегда одеты в соответствии с ситуацией (или миссией). Распространение мира в Евразии служит интересам США, но делать это в элегантном костюме в тонкую полоску от Армани эффективнее, чем в форме ВВС США... Как метросексуалы изменили представления о маскулинности, так и Европа изменяет представления о власти и влиянии»[83] .

Возможно. Но не стоит забывать, что правила игры старого доброго мачо порой неплохо работают. Как недавно выяснилось, накануне первой войны в Персидском заливе в ответ на захват Саддамом Хусейном заложников из стран Запада, лидеры этих стран распространили в арабской прессе сообщения о том, что настоящий арабский воин не станет прятаться за женскую юбку. И это нехитрое оскорбление мужественности Саддама сработало. Через несколько дней он освободил всех женщин и детей, которых удерживал в заложниках[84] .

Дома мой муж делает больше, чем я. Он шанхаец, и поэтому от него ожидается, что он будет делать все: готовить, убирать, стирать и ходить за покупками. Обычно мы ходим за покупками вместе...

(Участница научного исследования, посвященного участию в ведении домашнего хозяйства мигрантов из Шанхая[85] )

Жители западного мира легко забывают о том, что наши представления о поведении «мачо» не обязательно соответствуют определению маскулинности в других культурах. На самом деле западная версия маскулинности возникла совсем недавно и ограничена небольшим географическим регионом. Например, недавнее международное исследование мигрантов из Китая, живущих в Австралии, обнаружило, что мужчины из Шанхая активно и добровольно участвуют в ведении домашнего хозяйства. Очевидно, эта традиция восходит к их национальной культуре, и ее можно объяснить гендерной идеологией, характерной для современного Китая. Это одна из множества форм маскулинности в глобальном обществе[86] .

Оказывается, что многое из того, что мы считаем «жесткой» маскулинностью, нельзя назвать универсальным. В нескольких культурах мира даже приветствуются люди, не имеющие определенной половой идентичности. В Индии, например, есть хийра, женщины-транссексуалы (то есть бывшие мужчины), единственная задача которых – служить традиционной социальной организации (наполовину культу, наполовину касте), посвященной богине Бахучара Мата. В Полинезии в каждой деревне есть Маху – мужчина-трансвестит, время от времени играющий роль полового партнера для некоторых гетеросексуальных мужчин деревни[87] .

В ходе одного недавнего академического исследования учащиеся колледжей в Соединенных Штатах и Европе прошли некий компьютерный тест. На экране компьютера они видели изображение мужчины. Их просили изменять соотношение жира и мышц этого образа до тех пор, пока он не превратится в то, что женщины считают «идеальным мужским телом». В итоге большинство респондентов создавали образ, у которого мышечная масса была на 20–30 фунтов[88] больше, чем у среднего мужчины. Но когда тот же тест предложили девушкам-учащимся колледжей, почти все они выбрали обычное мужское тело, безо всяких «дополнительных» мышц. Когда ученые предложили тот же тест студентам из Тайваня и кочевникам с кенийских равнин, эти мужчины без всяких трудностей определили, что нравится женщинам. Другими словами, возникает впечатление, что лишь у молодых западных мужчин совершенно ошибочные представления о том, как им нужно выглядеть[89] .

Теорию о том, что корни мачизма следует искать в обществе и в культуре, а не в природе, укрепляет недавнее исследование, проведенное в Бразилии, Колумбии, Коста-Рике, Сальвадоре, Гватемале, Гондурасе, на Ямайке, в Мексике и Никарагуа. Это исследование показало, что знаменитый латиноамериканский мачо жив и здоров. Эти парни не собираются проводить полдня в салонах красоты! Ученые пришли к выводу, что в Латинской Америке и в Карибском регионе мужчины испытывают огромное давление и вынуждены демонстрировать мачистскую маскулинность во всех сферах жизни. Идентичность мужчин, пишет один из авторов исследования, чилийский психиатр Родриго Агуирре (Rodrigo Aguirre), «основана на “противостоянии” женщинам, и они должны самоутверждаться, чтобы выглядеть мужчинами в глазах окружающих».

Мачизм, как обнаружили исследователи, обычно приравнивается к таким качествам, как бравада, сексуальные подвиги, защита собственной чести и готовность встретиться с опасностью лицом к лицу... Культурные нормы предписывают (с некоторыми вариациями, зависящими от конкретной страны), что мужчина никогда не должен отказываться от соблазнов, и поэтому мужчины разрушают себя табаком, алкоголем и наркотиками. [Этот кодекс поведения] также оправдывает жестокость – даже по отношению к женщинам – как маскулинную форму избавления от эмоций или напряжения[90] .

В Европе тоже есть региональные различия. Академическое исследование родительского поведения мужчин в Швеции и Англии обнаружило явные свидетельства того, что современная концепция отцовства более прочно и последовательно укореняется в Швеции, чем в Англии, независимо от социально-экономического статуса мужчин. «Многие респонденты-англичане, – пишут авторы исследования, – высказывают желание следовать традиционным гендерным моделям поведения. А респондентам из Швеции такая склонность к фиксированным половым ролям не свойственна, возможно благодаря тому, что в господствующей в шведском обществе концепции активного отцовства для нее нет места»[91] .

СМИ оказывают на представления о маскулинности даже большее влияние, чем культура и экономика. Недавнее исследование журнала Playboy, к примеру, обнаружило, что этот журнал играет важную роль в формировании современных представлений о сексуальности. Белый кролик как символ журнала и классического плейбоя, заключают исследователи, еще больше оттачивает смысл сексуальности. Кролик – скорее жертва, а не хищник, и у него масса качеств, которые можно назвать женскими. «Вместо конкретизации гендерных стереотипов, – пишут исследователи, – концепция журнала Playboy направлена на развитие альтернативных концепций, противоречащих общепринятым представлениям о маскулинности»[92] .

Другими словами, СМИ не только отражают популярные идеи о том, что значит быть мужественным, но и помогают их создавать. Когда-то «звезды» американского кино имели щедрую душу и твердый подбородок – вспомните хотя бы Джона Уэйна (John Wayne), Хамфри Богарта (Humphrey Bogart), Роберта Митчема (Robert Mitchum), Ли Марвина (Lee Marvin) и Уильяма Холдена (William Holden). Потом их время прошло, и на смену пришли новые маскулинные ролевые модели: Марлон Брандо (Marlon Brando), Стив Маккуин, Клинт Иствуд (Clint Eastwood) и Роберт Де Ниро (Robert De Niro). В 1970-х годах герой-мужчина стал не таким положительным, и родился такой голливудский антигерой, как Грязный Гарри. Как все изменилось! Сегодня на каждого Рассела Кроу (Russell Crowe) найдется утонченный, женственный Орландо Блум (Orlando Bloom), Киану Ривз (Keanu Reeves) или Бен Аффлек (Ben Affleck). Кажется, наши ролевые модели изменились, как и современный мужчина.

«В 1950 году настоящий мужчина был кормильцем семьи, – говорит британский писатель Пол Фрэзер, которому сейчас 33 года. – Он не плакал. Он не жаловался. Он справлялся с любой ситуацией. У него был ящик с инструментами, и он мог починить все на свете. Дети любили его, боялись и никогда ему не перечили. Жена тоже любила и боялась его. И тоже не перечила. Он был хозяином в своем королевстве. Домашнее хозяйство и воспитание детей он оставлял жене». В 2005 году представления Фрэзера о «настоящем мужчине» не оставляют никаких сомнений в том, что за прошедшие годы все радикально изменилось. «У настоящего мужчины образца 2005 года, – говорит он, – желудок рассчитан на шесть банок пива. У него есть хотя бы одна рубашка, и ему нужен парикмахер. Он сохраняет спокойствие на деловых встречах. Он успешен. Он остается холостым, изредка меняя подруг модельной внешности. Это Джордж Клуни (George Clooney). Его изобрели СМИ».

В главе 7 мы во всех подробностях обсудим огромное влияние СМИ (в том числе и рекламы) на то, как общество воспринимает мужчин. И не только общество, но и мы сами. А если мужчины видят перед собой исключительно негативные примеры, это может быть действительно разрушительно. Пол Натансон (Paul Natanson) и Кэтрин Янг (Katherine Young), авторы книги «Проникающая мизандрия: учение о презрении к мужчине в популярной культуре» (Spreading Misandry: The Teaching of Contempt for Men in Popular Culture), говорят, что реклама – это просто зеркало. «Статистика, которую мы видим, говорит о том, что мужчины попали в беду, – говорит Янг. – Среди них более высокий уровень самоубийств, больше алкоголиков, они умирают раньше женщин, а мальчики бросают школу во много раз чаще девочек. Чем более негативный образ вы видите, тем больше все это усиливается. Мальчики могут сказать: “Если общество считает нас такими – что ж, так мы и будем поступать”»[93] .

Изменившиеся представления общества о том, каким должен быть мужчина, в сочетании с образами массовой культуры, высмеивающими то, какие они есть на самом деле, заставляют мужчин сомневаться в том, могут ли они вообще сделать что-то правильно. Ситуация достигла той точки, когда маскулинность может оказаться порохом, готовым вот-вот взорваться. Уэсли Уарк (Wesley Wark), профессор истории и специалист по терроризму из университета Торонто, замечает, что большинство мальчиков-подростков проходят фазу бунта и даже фантазий о жестокости. «Нас не должно удивлять, что между универсальным феноменом подросткового бунта и внезапной популярностью исключительно жестких и настолько же упрощенных и конспирологических идей джихада может быть прямая связь», – говорит он[94] .

Молодым людям (особенно тем, которые чувствуют себя неадекватными или отверженными) членство в террористической группе помогает установить контакт с теми, кто думает так же, как и они, а эти люди подтверждают их уверенность в том, что в их проблемах виноваты не они сами, а кто-то другой. Террористические группы акцентируют внимание на таких мужских доблестях, как смелость, бравада и готовность жертвовать собой, а это, очевидно, привлекает маргинализированных молодых людей из развитых индустриальных стран. «Американские белые расисты, – говорит социолог Майкл Киммель, – предлагают мужчинам Америки реставрированную версию маскулинности – мужественность, при которой белый мужчина сам контролирует плоды своего труда и не испытывает давления финансового капитала, принадлежащего евреям, или органов государственной социальной помощи, находящейся в руках феминисток и черных»[95] . В своей книге, посвященной истории маскулинности, Лео Броди утверждает, что в основе пропаганды исламских террористов в странах Ближнего Востока лежит возрождение воинской маскулинности. Враги – это Запад и исчезновение традиционных границ между полами, характерное для современных светских демократических обществ[96] .

Можно сказать, что все различия между полами созданы искусственно. Но вопрос в том, насколько осознанно это сделано? Это определение того, через что мы проходим, когда взрослеем, в то время, когда путем проб и ошибок «создаем» не только свой пол, но и свой характер. Примеряя разные маски, узнавая, какие песни и одежда нам нравятся, мы получаем те результаты, которые нужны. Мы считаем себя взрослыми, когда все это становится менее осознанным. Я бы сказала, что в какой-то момент все наше поведение становится игрой.

(Дженифер Финни Бойлан (Jennifer Finney Boylan), писательница[97] )

Весной 2004 года модельер Николь Фархи (Nicole Farhi), работающая для Gucci, решила возродить «ковбойский шик», и витрины бутиков украсились кактусами и Стетсонами. Застряв между старым и новым и страдая от утраты почвы под ногами, все больше мужчин в начале XXI века обращаются к таким вещам, как бодибилдинг, небритый подбородок и ковбойские сапоги, в надежде, что это поможет им возродить свою мужскую сущность. Но подобная маскулинность была продуктом определенного исторического периода, и нам очень жаль, но время ее прошло. Усилия мужчин повернуть время вспять сопровождаются неудобным вопросом:

возродят ли ковбойский шик и другие подобные вещи суровый мир первопроходцев и чистой мужественности? Или это просто кривляние?

Но вполне возможно, что маскулинность меняется не так быстро, как нам кажется, и между растиражированными в СМИ образами и реальностью существует опасное несовпадение. А может быть, то, что мы наблюдаем в начале нового века, – вовсе не «кризис маскулинности», но медленное превращение ее в нечто более адекватное современному миру.

В последнее время некоторые теоретики гендерных исследований стали говорить о том, что маскулинность состоит вовсе не из набора неизменных ролей и жестко определенных качеств; это активные действия мужчины, действия, создающие инновации и изменения. Но если маскулинность – это действия, укорененные в обществе и культуре, то мужчинам пора действовать активнее.

1. Многое из того, что мы считаем признаком истинной маскулинности, нельзя назвать универсальным. Двигаясь в сторону глобального общества, мы больше узнаем о том, чем отличаются представления о маскулинности в разных культурах.

2. Во имя прогресса в западном обществе стереотипные качества мужчин – физическая сила и душа охотника и воина – теряют актуальность. Фактически, современные примеры попыток возродить эти образы чаще всего превращаются в карикатуры. Мы наблюдаем, как президент Буш вызывает силы зла «на поединок», бывший австрийский актер и нынешний представитель американского правительства Арнольд Шварценеггер называет своих оппонентов «женоподобными», а кандидат в президенты США Джон Керри пытается откреститься от своей склонности к ботоксу и жены-мультимиллионерши, без конца рассказывая о том, как он воевал во Вьетнаме.

3. Возможно, вовсе неудивительно, что типичный мужчина в современной массовой культуре больше похож не на Джона Вейна, а на Орландо Блума, чьи красота и сексуальность, кажется, превосходят его мужественность. (Никому и в голову не приходило назвать Джона Вейна, Стива Маккуина и других «звезд» того времени «симпатичными», но именно так часто величают Блума и других молодых и красивых актеров.)

4. Определенно, сегодня маскулинность находится в процессе трансформации. Мужчина вновь сражается за свое место, и неважно, кто это – ковбой-мачо, чемпион по бодибилдингу или мастер Дзэн. И в этой борьбе он по-новому выражает свою мужественность.