Глава 11. Священные близнецы

Зеркала – стекло, печальное стекло! Во чреве нашей Матери

Набрел я на близнеца и заглянул ему в глаза.

То, что знали мы в старину, опасно было знать,

Ведь остальные бродят в этом мире такими одинокими,

такими одинокими…

(Филип Дотри)

В полдень я отправилась на обед к Сойле. Я была очень голодна и волком набросилась на еду. Сойла, напротив, ела не спеша.

– Я вижу, тебе нравятся маисовые лепешки, – заметила она.

Я ничего не ответила, потому что рот был набит едой, и просто кивнула.

Сойла взялась за один из фруктов.

– Бабушка говорила мне, что у нас есть много ртов, хотя мы об этом и не подозреваем.

– Каких ртов? – спросила я, проглотив очередной кусок.

– Всем известно, что у людей и животных есть рты. Менее заметны рты деревьев и духов. У всего живого есть огромный рот, иначе жизнь просто не могла бы существо вать. Знаешь хоть одно живое существо без рта?

Я подумала и сказала:

– Нет.

– Все, что рождается и живет, охотится на еду, чтобы наполнить свой рот.

Я рассмеялась.

– Твое тело само по себе является огромным ртом. Чтобы не умереть от голода, ему нужна самая разнообразная пища: воздух, вода, бобы и рис, солнечный свет, любовь, понимание и общение. В твоем организме существуют целые вселенные, и каждой из них требуется питание. Один очень важный рот находится между теми двумя кольцами намерения, которые ты называешь сознательным и бессознательным. Как и все прочие, этот рот требует пищи. В мире шаманизма все сводится к поискам соответствующей пищи. Если, скажем, ты найдешь подходящую пищу для духа, то сможешь поддерживать в нем жизнь. Если же это злой дух, ты можешь найти нужную ему пищу и отобрать ее, и тогда он быстро погибнет. Все это очень просто, но невероятно важно.

Я уже позабыла о своем голоде:

– Сойла, а ты можешь определить, какая пища больше всего подходит мне? И вообще, что именно ты имеешь в виду?

– Я говорю о веществе, о том, что поддерживает данную форму жизни. В одних случаях им может оказаться обычная морковка, но питанием могут служить добрые или дурные мысли, язык или правда. Иными словами, энергия в любой подходящей форме.

– Можешь привести пример?

– Вспомним Агнес. Ты видела, как она прямо на твоих глазах превратилась в иную форму жизни – в медведя гризли.

– Да.

– Тебе интересно, как она это делает?

– Думаю, я знаю.

– Это не самоеобыденное действие. Как, по-твоему, она перевоплощается в облик подобных животных?

– Ну, она намеренно сосредоточивается на желании стать тем, кем она хочет стать, например гризли.

– Ты считаешь, что она на самом деле превращается в медведя?

– Не знаю. Мне известно только то, что у нее развитые способности к интенсивной сосредоточенности.

– Сосредоточенности? Видишь, ты даже не упоминаешь о веществе. То, что ты говоришь, правильно, но как мне воспользоваться этими знаниями?

Я не знала, что ответить.

– Агнес справляется с этой невероятно сложной задачей, используя плоды целостности. Задумайся об этом и обо всем, что из этого следует. Говоря о целостности, я имею в виду, что Агнес постигает суть внимания и существования. Когда человек добивается этого, он становится способным на чудеса. Жизнь чем-то похожа на кинофильм. Все, что мы видим, – мыслеформы. Представь себе, что некая форма представляет собой круг, скрепленный звучанием, – именно это и есть мыслеформа. Постигая звучание формы, ты узнаешь кое-что о ее питании, ее пище. Почему шаманы все время напевают или издают дикий шум?

– Не знаю. А почему?

– Эти звуки являются частью формы. Если хочешь исчезнуть, стать невидимой, нужно лишить мыслеформу зву чания – и все! Если хочешь завлечь какого-нибудь духа и сделать его своим, то, помимо прочего, ему нужно петь. Слова, звуки, мелодии – все они помогают нашей действи тельности не распадаться. Не бывает беззвучных живых су ществ. Агнес думает о «медведе», уделяя этой мысли все свое внимание, она не разделяет «медведя» и его существование, и в результате становится медведем. Когда о «медведе» думаешь ты, перед твоим мысленным взором тоже может появиться его образ, но он окажется очень непрочным.

– Как же мне придать своим мыслям желаемую форму, чтобы воплотить их в действительность?

– Сначала Агнес, как и ты, мысленно представляет себе медведя. Затем она переносит этот образ в солнечное сплетение и позволяет ему завладеть всем ее вниманием. Она находит то звучание, которое является пищей для его рта, и полностью соединяет его форму с целостностью своей сущности. Она хочет, чтобы он начал существовать благодаря тому факту, что хочет заставить тебя его увидеть.

– Я окончательно запуталась. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что она хочет заставить меня увидеть его?

– Она знает и твою пищу. Она видит рот твоего духа и кормит его. Она знает, какую песню ты должна услышать, чтобы начать видеть. Она знает, что существует только потому, что ты согласна на это. Ты позволяешь ей превратиться в медведя, и тогда этот медведь становится совершенно реальным.

– Ты говоришь, что это настоящий медведь – и в то же время обман?

– Это обман только в той мере, в какой все, что ты видишь вокруг, представляет собой иллюзию, похожую на кинофильм.

– Агнес часто говорила, что все вокруг похоже на отражение.

Сойла положила руку на мою ладонь.

– Давай поговорим, например, о том рте, который на ходится между двумя разумами, – предложила она. – У всего есть рот. Рот есть у этой вселенной. Разум – это вселенная, и у каждого из двух разумов есть свой рот. Ты согласна с тем, что та штука, которую называют бессознательным разумом, представляет собой хранилище всех известных тебе фактов?

– Согласна.

– Согласна ли ты с тем, что сознательный разум является великолепным инструментом жизни, но он почти не связан с бессознательным и его великой мудростью?

– Думаю, да.

– В том, как работает разум, очень много неясного. Ты осознаешь, что все вокруг одновременно является и мужским, и женским?

– Ну, у западных психологов есть теории об анимусе, мужском начале, и аниме, женской грани личности.

– Мне трудно объяснять это по-английски, но между тем, что можно назвать островом сознательного, и островом бессознательного находится большой рот. Бессознательное способно пожирать практически все. Сознательный ум ест только то, что необходимо ему для сохранения устойчивости и рациональности. Оба рта едят в процессе перевода.

– Перевода?

– Да, перевода с языка одного острова на язык другого. Между островами бегают два посыльных, или вестника. Они – единственные, кто могут проникать в рот и выходить из него. Для всех остальных этот рот закрыт. Вестников называют священными близнецами человека. Переводчиками являются они, и только они. Как воин и воительница, они сражаются за равновесие твоего сознания.

– Я по-прежнему не понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о переводе слов?

– Факт заключается в том, что, если бы на о строве твоего бессознательного хранилась мудрость всех древних народов Матери-Земли, ты все равно не знала бы об этом лишь потому, что ее не было бы на острове твоего сознательного ума. По этой причине ты даже не подозревала бы об этих познаниях. Этот долг и все подобные обязанности лежат на плечах твоих священных близнецов. Они могли бы перенести знания с одного острова на другой.

– Но как?

– Это с давних времен происходит в снах и видениях. Почему, думаешь, Агнес предлагала тебе поститься и добиваться видений? Именно потому, что ей прекрасно известно: тогда священные близнецы смогуг до браться к тебе, встретиться друг с другом и перевести сообщения, ведь все помехи на их пути исчезнуг. Сны и видения – сущность святости. Чтобы выровнять дорогу для своих священных близнецов, ты должна быть совершенно спокойной.

– Многие психологи добились невероятных успехов в области толкования сновидений.

– Это очень трудная задача. Помимо прочего, она становится еще сложнее, когда приходится толковать чужие сны или видения.

– Почему?

– Потому что сны – нечто очень личное. Мы являемся несовершенными существами, которые стремятся к совершенству. Мы еще плохо видим. Как же мы можем правильно толковать сновидения – и, в особенности, те сны, которые были рождены кем-то другим? Такие сообщения зашифрованы, записаны иероглифами, именно поэтому их так трудно разобрать. Во многих случаях остается только догадываться.

– Звучит не очень-то оптимистично, – заметила я.

– Вот почему нужно добиваться прямого общения своих священных близнецов. Они способны переносить сообщения непосредственно с острова бессознательного. Они могут Нет, я не сплю, – быстро откликнулась я. – Просто мысли блуждали.

– Вставай, ставай. Нам пора идти.

– Куда? – спросила я. В моем голосе сквозило нетерпение. – Ты не говорила, что мы куда-то пойдем?

– Дай-ка мне цветы, – потребовала она.

Сев, я протянула ей цветы, и Сойла поставила их в глиняную вазу на жертвеннике.

– Подожди. Прежде чем идти, понюхай их.

Я наклонилась, вдохнула запах цветов и испытала разочарование, так как у них вообще не было цветочного аромата – они пахли будто сорная трава.

– Теперь пойдем, – сказала Сойла. – У нас важная встреча, мне не хотелось бы опаздывать.

– Встреча? Какая встреча?

– Открывай дверь и иди. Я пойду позади.

– Дверь… Разве здесь есть дверь? Я помню только стены из глиняных кирпичей.

– Открывай, – настаивала она.

Деревянная дверь была старой, сработанной топором, она висела на ржавых железных петлях. Когда я толкнула ее, дверь издала пронзительный скрип. Я вышла и сделала несколько шагов по тропинке.

– Я пойду сзади, – сказала Сойла. – Иди, иди.

Я чувствовала за спиной ее дыхание. Мы шли около десяти минут, пока Сойла не сказала:

– Только не это!

Я резко развернулась:

– Что случилось, Сойла?

– Не волнуйся, я просто выронила глаза. Постоянно их теряю. Нигде не видно?

Я в ужасе пошарила взглядом по траве, но глаз не было. Меня начало трясти от страха.

– Все в порядке, Линн. Я уверена, что обязательно найду их позже. Ты не будешь против, если я возьму тебя под руку? Ты поможешь мне идти. Мне не хочется, чтобы ты опоздала на эту важную встречу.

Она схватилась за мою руку чуть выше локтя.

– Ты уверена, что все в порядке? – спросила я.

– Не сворачивай с тропинки, Линн, и тогда все будет просто чудесно. Главное, не заблудиться. Самое неприятное – сбиться с тропы.

– Не собьюсь, – заверила я.

Я ошиблась. Выяснилось, что я полностью потеряла ориентиры. Я не могла различить ничего знакомого. Мы оказались на пологих холмах, во все стороны простирались заросли чимизы и колючих кустов.

– Не помню ничего этого.

– Чего «этого»? – переспросила Сойла. – Не забывай, я потеряла глаза.

– Кажется, мы в пустыне, Сойла. Совсем не похоже на Юкатан. Это больше напоминает одно местечко возле Палм-Спрингз в штате Калифорния.

– Ну, не беспокойся о таких мелочах, – сказала Сойла. – Вероятно, ты просто смотришь на джунгли под иным углом зрения.

Как скажешь, – откликнулась я и продолжила путь по тропе. Сойла по-прежнему держалась за мою руку. Не знаю, что бы я делала без ее ободряющего присутствия. Я была растеряна, хотелось плакать, но при ней было просто стыдно. Во всяком случае, мои глаза остались при мне. Я попыталась сосредоточиться. Солнце помогло бы мне сориентироваться, но его не было видно. Вокруг царили какие-то призрачные сумерки, но я не могла понять, откуда исходит свет. Никогда прежде мне не доводилась видеть подобной местности.

Заблудившийся ведет слепого – куда уж хуже, но теперь и мои собственные глаза разыгрывали со мной какие-то странные шутки: растения вдруг начали выглядеть похожими на зверей. Мне показалось, что один кустик полыни перепрыгнул с места на место, превратившись в рысь. Я подумала о том, что растения могут обладать звериным духом, но, присмотревшись к ним внимательнее, поняла, что это самые обычные кусты.

– Сойла, ты не поверишь, но мне кажется, что эти растения на самом деле – животные.

– Почему ты так решила?

– У одного из них выросла морда. Думаю, они пытаются меня одурачить. Прыгают вокруг, а как только я посмотрю в их сторону, замирают на месте, как ни в чем не бывало. Не знаю, смогу ли я это выдержать.

– Эх, если бы у меня остался хоть один глаз… увы! Если ты утверждаешь, что эти растения – животные, мне придется тебе поверить, иного выхода нет.

– Куда теперь, Сойла? – спросила я. Мне было очень тревожно. – Не так сильно! – воскликнула я, когда Сойла обхватила мою руку покрепче. Теперь я была просто вне себя от страха.

– Не забывай, что ты меня ведешь, – напомнила Сойла. – Я могу споткнуться и упасть. – С этими словами она легонько подтолкнула меня вперед.

Сейчас перед нами не было ничего, кроме песка. Он причудливо переливался всеми оттенками радуги. Мы пошли по нему, и вскоре ступили на окаменевшую глиняную почву какого-то плато, покрытого сеткой бесконечных глубоких трещин, вызванных засухой. Я описала Сойле окружающую местность, и она сказала, что, по ее мнению, мы идем правильной дорогой. «Дорогой?» – мысленно удивилась я.

Вдалеке показалось что-то движущееся, и вскоре я поняла, что к нам приближается какой-то человек. Я пришла в смятение, воображая, что можно подумать о двух женщинах (одна из них слепая), явившихся сюда в одиночестве.

– Сойла, к нам идет какой-то человек. Ты знаешь, кто это?

– Учитывая, как все началось, в этом нет ничего удивительного, – отозвалась Сойла. – Что он делает? – Ее голос звучал так, словно она говорила, прижав рот к банке.

– Просто идет. Нет, подожди, он остановился. Похоже, дожидается нас. Он выглядит довольно грозным.

– Продолжай идти, пока расстояние не позволит заговорить с ним.

Подойдя поближе, я поняла, что это индеец. Он был довольно крепким и злобным, чем-то похожим на Херонимо. Руки его были сложены на груди, и, взглянув ему в глаза, я поняла, что он собирается бросить мне вызов. В нескольких метрах от него я остановилась.

– Опиши его мне, – потребовала Сойла. – Он индеец? – Да.

– Откуда он?

Я задала ему этот вопрос, и он ответил.

– Он говорит, что он из племени апачей и живет на горном плато, где бы оно ни было.

– Как его зовут?

– Как тебя зовут?

– Зови меня просто Сэм, – предложил он. – Мое полное имя тебе все равно не выговорить. А теперь скажи, с кем это ты разговариваешь?

– С ней, Сойлой, разумеется.

– С кем? Я никого больше не вижу.

– Сойла, он говорит, что не видит тебя. Неужели он слеп, как крот?

– Разыграй его, – предложила Сойла. – Притворись, что это была просто шутка. Он не видит меня и даже не слышит. Тебе придется обо всем мне рассказывать. Как жаль, что я выронила глаза! Кроме того, мне кажется, что я немного оглохла. Интересно, неужели я растеряю все свои органы чувств?

– Так с кем ты там разговариваешь? – грубо повторил мужчина.

– Да ни с кем, – ответила я. – Сама с собой. У меня с детства такая привычка.

– Мне не нравится, когда меня дурачат, – заявил индеец из племени апачей. – Не ври!

– Честное слово. Тут ведь нет никого, кроме меня.

– Пусть так и думает, – сказала Сойла, сжимая мою руку. Она попросила, чтобы я пересказала ей слова мужчины, и я это сделала.

– Что написано на его лице? – спросила Сойла. – Он рад быть здесь?

– Похоже, не очень. Он выглядит сердитым.

– Спроси, почему он сердится.

– Почему ты рассержен? – спросилая и, услышав ответ, повторила его для Сойлы: – Он расстроен тем, что я так долго добиралась сюда. Говорит, что ему нужно многоемне рассказать, но я никогда не запоминаю его слов. Что я почти не помню тех снов, которые он мне посылает. О чем он, Сойла?

– Не волнуйся. Опиши-ка его подробнее.

– Ростом около шести футов, примерно моего возраста. Нет, он уверяет, что моложе, но мне не верится. Кажется, он любит поспорить. У него длинные черные косички, а одет он в высокие кожаные мокасины, штаны и что-то вроде набедренной повязки поверх них. На одном плече висит ружье, а на другом – лук и колчан со сгрелами. Еще на нем отделанный бусинами пояс, к которому подвешены ножны. На лице много шрамов, оно покрыто красной краской, но глаза довольно добрые. Сейчас он рассматривает меня и смеется.

– Он тебе нравится? Как думаешь, вы сможете подружиться? – спросила Сойла.

– Да, он мне определенно нравится.

– Почему?

– Потому что он явно хороший воин. Думаю, это самая главная причина. Для него путь воина стал настоящим искусством. Он ловкий и сообразительный. Он говорит, что очень похож на зверя, и потому для того, чтобы выглядеть человеком, ему приходится разрисовывать лицо краской. – Мы с Сойлой громко рассмеялись.

– А ты ему нравишься, как по-твоему? – спросила Сойла.

– Он говорит, что я ничего. Думаю, я ему понравилась.

– Что он думает о твоей жизни вплоть до настоящего момента? – поинтересовалась Сойла.

Выслушав его ответ, я повторила для Сойлы:

– Он считает, что я выполнила несколько задач, которые принесли мне определенное удовольствие. Он говорит, что, несмотря на это, я сама от себя не в восторге – во всяком случае, не очень собой довольна. Мне нужно уделять меньше времени работе и больше – играм и веселью. Он говорит, что игра является важной стороной жизни воина.

– Он рад тому, что ты пришла повидаться с ним?

– Он говорит, что уже собирался все бросить и вернуть ся на тропу войны. Уверяет, что хочет быть моим союзником, но, если потребуется, готов стать и противником.

Сойла хихикнула, но я поняла, что индеец просто пошутил надо мной. Он медленно приблизился, протянул руку к моему сердцу и сказала:

– Еще немного, и было бы уже поздно. – Он убрал руку и положил ее на свое сердце.

Я описала Сойле его действия и спросила, что он имел в виду.

– Он показал тебе, какое счастье испытывает, – объяс нила Сойла. – Спроси, что ты можешь ему подарить.

Этот вопрос привел Сэма в полный восторг.

– У меня нет того, что он просит, – сообщила я Сойле. Он хочет новое магическое перо попугая макао: красное с заостренным концом.

– Зато у меня есть, – откликнулась Сойла. Я обернулась и взяла у нее перо.

– У меня целая куча таких перьев, – пояснила она. – Отдай это ему.

Сэм с нескрываемым удовольствием взял у меня перо. Он коснулся им своего лба, а потом сунул в колчан со стрелами.

– Сойла, теперь он хочет дать мне что-то взамен.

– Что именно?

– Шкурку скунса!

– Спроси, почему он решил подарить тебе шкурку скуна?

– Он говорит, что это заставит моих врагов держаться подальше.

Тогда возьми, Линн. Я взяла протянутую им шкурку и сунула ее в карман платья. Сэм тут же подтянулся, стал каким-то скованным, его глаза пристально смотрели на меня.

– Спроси Сэма, будет ли он переводить для тебя?

– Что переводить?

– Просто спроси, а потом повтори мне его ответ.

– Он говорит, что перенесет дары и руководство из одной хижины в другую. Что это значит?

– Подожди! – оборвала меня Сойла. – Спроси, как тебе услышать его в обычном состоянии сознания.

Мне хотелось пожаловаться Сойле, что она ведет себя грубо и предъявляет ко мне слишком много требований. В конце концов, у меня есть собственные мозги, и я сама могу решить, о чем его спросить. Однако происходящее было настолько странным, что у меня вообще не возникало вопросов. Подумать только, всего несколько часов назад я была… где же я была? Ладно, это неважно.

– Что ты сказала, Сойла?

– Я просила тебя узнать у него, как ты можешь услышать его голос в обычном состоянии.

Я спросила.

– Он говорит, что, если вечером, перед сном, я сяду за стол с ручкой и бумагой, он появится рядом и поможет мне писать. Я не хочу, чтобы он являлся ко мне домой, Сойла. Люди и так считают меня достаточно чудаковатой.

– Никто его не заметит, – успокоила меня Сойла. – Никто не узнает.

– Что ж, если так, то пусть приходит. Я уложу его в комнате для гостей.

Мне кажется, ему все равно, где ты его уложишь. Поблагодари его за подарок и предложи свою помощь. Скажи, что мы собираемся продолжить свой путь, но обязательно вернемся и снова увидимся.

– Он ответил, что дождется нас, сколько бы времени ни заняло наше путешествие.

– Отлично, – сказала Сойла. – Теперь пойдем. Иди по той тропе, на которой мы сейчас. Нужно поторопиться. Мы можем опоздать на встречу с ней. - С этими словами она решительно потянула меня вперед.

Я шла быстро и по-прежнему вела Сойлу за собой. Мне казалось, что она очень торопится, и потому я почти бежала. Зелено-голубой песок пустыни слегка поблескивал. Тропа была видна довольно отчетливо, но я не видела на ней никаких отпечатков следов, и это казалось несколько странным. Вскоре мы вошли в какую-то долину и двинулись среди крупных валунов. Через несколько минут я вдруг сообразила, что это драгоценные камни: изумруды, алмазы, рубины, сапфиры и гранаты. Я не верила своим глазам. Они выглядели намного прекраснее обычных драгоценных камней, а размерами не уступали многоэтажным зданиям. Наконец мы вышли к развилке, и я спросила Сойлу, куда нужно сворачивать.

– Налево, – сказала она.

– Ты уже бывала здесь, Сойла?

– Здесь не бывала, и все же знаю это место, как свои пять пальцев.

Это объяснение меня полностью удовлетворило. Теперь поверхность земли стала совершенно белой, и от этого кружилась голова. Мне показалось, что мы поднимаемся в гору, причем отлогий подъем постепенно становится все круче. Я никогда раньше не видела такой почвы, она была белее снега, и все же я воспринимала этот совершенно невообразимый пейзаж как нечто само собою разумеющееся. Затем я услышала музыку – и такой музыки мне тоже никогда прежде не доводилось слышать. Пел хор, время от времени его заглушал громоподобный хлопок. Мелодия была чудесной, но мне казалось, что она не очень соответствует обстановке.

– Сойла, в это трудно поверить…

– Во что? – переспросила Сойла.

– Там, впереди, танцует балерина. Танцует так здорово, что просто завораживает.

– Пойдем к ней, – приказала Сойла. – И помни, что она тоже не видит и не слышит меня, так что тебе опять придется рассказывать мне, что происходит и что она говорит.

Я пообещала, что сделаю это, и с восхищением приблизилась к танцовщице. Сейчас она кружилась, вытянувшись на кончиках пальцев, но, заметив меня, остановилась. Женщина была высокой и стройной, она выглядела так, словно только что сошла со сцены Большого Театра. Ее волосы были собраны, а пачка была усыпана бессчисленными драгоценностями. У балерины были поразительно красивые руки с длинными заостренными пальчиками.

Мы поздоровались друг с другом, и я обрушила на нее град вопросов. Ответы оказались весьма изощренными.

– Что она говорит? – спросила Сойла.

– Ее зовут Лала, она русская прима-балерина. Онаочень красивая, само совершенство. Рассказала мне историю всей своей жизни. Хочешь послушать?

– Потом. Сколько ей лет?

– Она старше меня… Думаю, около сорока пяти.

– Что она думает о твоей жизни?

Она говорит, что, по ее мнению, я выбрала довольно интересную форму самовыражения. Не так уж много людей проявляют желание погрузиться в магию. Говорит, что мне стоит побольше узнать о балете и движении. Кроме того, она утверждает, что танцевать никогда не поздно, если следишь за своим телом. Мне кажется, что я ей понравилась.

– Она рада тебя видеть?

– Да, говорит, что очень рада. Она сказала, что уже давно хотела со мной познакомиться и с удовольствием встретится снова. Интересно, захочет ли она приехать в Лос-Анджелес и погостить у меня?

– Спроси, когда она сможет тебя навестить.

– Она ответила так же, как Сэм: сказала, что будет приходить каждый вечер, перед сном. Похоже, в моем доме соберется славная компания. Где же мне разместить ее, если в гостиной будет спать Сэм?…

– Спроси, не хочет ли она сделать тебе подарок? – прервала Сойла.

– Тебе не кажется, что это будет просто невежливо, Сойла? Мы с ней только познакомились.

– Тут другие обычаи. Здесь так принято.

– Я не знала…

Я быстро спросила Лалу, не хочет ли она мне что-нибудь подарить. Она сделала несколько изящных шагов, наклонилась, подобрала с земли что-то блестящее и протянула мне.

– Какой роскошный подарок, Лала! Огромное спасибо. Сойла, она подарила мне пару золотых серег!

– Дай ей что-нибудь взамен. Отдай свое кольцо. Несколько поколебавшись, я стянула с пальца кольцо с опалом и вручила его Лале. Она немедленно надела его на руку. На фоне остальных драгоценностей оно выглядело совсем не примечательным.

– Я буду беречь его, – сказала Лала.

– Теперь спроси, не желает ли она прогуляться с нами назад, к Сэму, – предложила Сойла.

Я спросила, и Лала согласилась. Мы пустились в обратный путь. Сойла держала меня за руку, Лала с радостным видом приплясывала. Мы снова вошли в долину драгоценных валунов и вернулись к развилке. Все хохотали, словно стайка школьниц. У меня не было особого желания встречаться с Сэмом, поскольку мы расстались не так уж давно, но я не сомневалась, что для Сойлы это очень важно. Наконец мы снова увидели его: скрестив ноги, он сидел прямо на песке, его острый взгляд внимательно следил за нами. Мы подошли ближе и остановились примерно в трех метрах от него.

– Сэм, – начала я. – В нашей компании появились новые люди.

Лала прекратила свои пируэты. Мне показалось, что внешний вид Сэма привел ее в недоумение. – Сэм, познакомься с Лалой.

– Что происходит? – поинтересовалась Сойла.

– Первая встреча Красавицы и Чудовища. Сэм поднялся на ноги и теперь стоит, вытянувшись по стойке «смирно». Лала ведет себя вежливо, но довольно отстраненно. Думаю, одежда Сэма ее несколько шокирует. Что касается самого Сэма, то ее пачка ему тоже, похоже, не очень нравится.

– А что он делает сейчас?

– Скрестил руки на груди и гордо задрал нос. Что-то бормочет. Лала спросила его, умеет ли он говорить, а он ответил, что заговорит только в том случае, если она оденет что-то приличное вместо этого нелепого платья.

– А она что сказала?

Она смотрит на него так, словно хочет убить на месте. Постой… теперь она хохочет и говорит, что он в чем-то прав. Лала начала кружиться, все быстрее и быстрее. У меня уже кружится голова. Остановилась… На ней длинное платье из красного атласа, в нем она выглядит настоящей аристократкой. Сэм одобрительно кивает головой.

– Как ты считаешь, они подружатся?

– Похоже, да, хотя они, конечно, очень разные. Я думаю, это вопрос времени. Лала сказала, что ей очень нравится менять свои дурные привычки, а Сэм утверждает, что у него дурных привычек вообще нет. Она говорит, что он настоящий дикарь, и все же намного симпатичнее, чем многие знакомые ей щеголи, хотя, возможно, он слишком грубоват для того, чтобы выдержать его общество слишкомдолго. Сэм отвечает, что она похожа на одну женщину, которая танцевала в витрине местного универмага, и что ему вообще не очень-то нравятся умные женщины. Она над ним посмеивается.

– Попробуй уговорить их обнять друг друга.

– Нет. Лала говорит, что не станет обниматься с Сэмом, пока он не примет ванну, а он твердит, что ходит только в Священную Парную и вообще это не ее дело.

– Мы и так добились многого, пора возвращаться. Поблагодари их за то, что они пришли на встречу. Скажи, что мы уже уходим, но ты будешь ждать их появления вечерами, перед сном. Пусть заходят хотя бы на минутку.

Я сказала им все это. Мне показалось, они огорчились тому, что мне пора уходить.

– Я понимаю… – сказала Лала.

– Спасибо за перо макао, – сказал Сэм.

– И за кольцо, – добавила Лала.

– До встречи, – сказала я и тоже почувствовала легкую грусть.

– Давай вернемся другой дорогой. Не возражаешь? Я знаю короткий путь.

Я не против. – Отлично, – сказала Сойла. – Держись!

Она навалилась на мою руку, прижимая меня к земле, но мы обе внезапно начали подниматься, а не опускаться. Мы летели назад с головокружительной скоростью; все сменялось, как кинофильм, который перематывают в обратную сторону. Я вошла в дверь спиной и обнаружила, что стою у стола, нюхая цветы.

– Как нам удалось пройти через дверь спиной? – спросила я.

– Через какую дверь?

– Ну, через ту дверь.

– Я не вижу никакой двери. Ты опять что-то выдумала. Я изучила кирпичную стену, ощупала ее ладонью. Сойла с удивлением следила за моими действиями и сказала:

– Похоже, она уже захлопнулась. Я металась по комнате:

– Но ты ведь все помнишь, Сойла, правда?

– Конечно, помню, но сейчас не время об этом говорить. Тебе стоит сделать несколько глубоких вдохов, ты выглядишь бледной.

Я сделала несколько резких и глубоких вдохов и заметила, что вся дрожу. В животе горело, голова кружилась. Рука Сойлы поддержала меня за талию, чтобы я не упала. Сойла отвела меня на кухню, макнула головой в бочку с водой, и это привело меня в чувство.

Сойла подала мне полотенце, я высушила волосы и поднялась, собираясь заварить чай.

– Пока не надо, Линн. Воздержись от привычного. Тебе нужно окончательно вернуться в этот, физический мир.

Сойла настояла на том, чтобы я на несколько часов заняла себя какой-нибудь работой. Она вручила мне небольшой топор и попросила наколоть побольше дров для растопки. Закончив, я вновь попробовала прокрасться к чайнику, но Сойла рявкнула на меня и потребовала продолжить работу. Она составила длиннющий список домашних дел: вымыть окна, постирать, собрать фрукты и овощи, выполоть огород и прибрать в доме. Чтобы сделать все это, мне потребовалось бы не меньше двух дней.

У меня появилась привычка погружаться в сны наяву. Всякий раз, когда это случалось, Сойла сердито одергивала меня. Так получалось, что она всегда это замечала. Наконец она просто толкнула меня к стене, возле которой я стояла с мокрой тряпкой, рассеянно протирая совершенно чистое окно. Я была настолько потрясена, что громко завопила о необходимости вежливого обращения. Сойла снова толкнула меня, и я ударилась о стену.

– Разрешаю тебе разозлиться! – заявила она.

Эти слова будто лишили стрелу наконечника. Как я могла рассердиться, если она это разрешила? Мне уже не хотелось обижаться, и, подумав об этом, я просто рассмеялась.

Сойла отругала меня на нескольких языках, обвинив в тупости и лености.

– Ты считаешь, что слишком хороша, чтобы убирать в моем доме? – кричала она. – Ты все время важничаешь и притворяешься, будто работаешь, только потому, что тебе от меня кое-что нужно.

Ее слова задели меня. Я ощутила нарастающую волну ярости и швырнула в нее тряпкой. Сойла отскочила в сторону, и тряпка пролетела мимо. Я бросила ее с такой силой, что чугь не вывихнула плечо. Затем я бросилась за Сойлой, но она исчезла, прежде чем я успела ее коснуться. Завывая от злости, пылая жаждой крови, я металась вокруг дома, а потом села и разрыдалась.

Сойла появилась, когда я сидела в саду и утирала слезы. – А теперь мы можем вместе выпить чаю, – сказала она.

– Прости меня, Сойла, – сказала я. – Ты простишь мне то, что я вышла из себя?

– Простить тебя? Я так долго трудилась, доводя тебя до сумасшествия, и теперь мне нужно было заставить тебя вернуться, прямо сейчас. Это очень важно. Я знала людей, которые не возвращались целый год, испытав то, что пережила ты. Впрочем, я думаю, что теперь все в порядке.

– Мне кажется, что я ужездесь. Почти здесь, – ответила я. – Знаешь, сейчас мне уже трудно поверить в то, что случилось. Кстати, а что именно случилось?

– Ты познакомилась со своими священными близнецами.

– Сэм и Лала?

– Да. Чтобы отвести тебя туда, я использовала одну старинную майянскую хитрость. Разумеется, ты никуда не путешествовала, просто бродила в самой себе.

– И все это не было настоящим?

– Нет, все было совершенно реальным.

– И ты действительно была там вместе со мной?

– Не совсем. Я стояла рядом, а ты нюхала цветы. Такой была моя реальность. Я обманула тебя, заставив поверить, что иду рядом с тобой. Вотпочему я сказала, что стала слепой и глухой, – мне нужно было, чтобы ты обо всем рассказывала. Я сыграла роль проводника. И я действительно знаю те места, хотя не путешествовала по ним вместе с тобой. У всех людей они выглядят примерно одинаково. Чтобы действительно отправиться вместе с тобой, мне потребовалось бы сместиться и войти в то же состояние сознания, в какое перенеслась ты. Так ты говоришь, что все это произошло только в моих мыслях?

– Ну конечно. Все, что ни случается, происходит только в мыслях.

– Но разве это было не на самом деле?

– На самом деле.

– Сэм и Лала – они реальны?

– Разумеется, совершенно реальны.

– Но ты сказала, что могла бы пойти вместе со мной, и тогда происходящее стало бы для тебя не менее реальным?

– Да, могла, но решила остаться в обычном мире.

Все эти объяснения сбивали меня с толку. Я уже не знала, чему верить. Могут ли две реальности сосуществовать, если реальным, по определению, является только то, что реально? Я потерла лоб и тут заметила, что на руке нет моего кольца с опалом.

– Неужели я действительно подарила Лале кольцо? – спросила я.

– Конечно.

– Что же случилось? Как такое может быть?

– На твоем пальце уже нет кольца, вот и все. Что касается моих воспоминаний, то ты просто нюхала цветы и даже не сходила с места.

Этот разговор вызывал у меня жуткое ощущение. Всякий раз, когда я посещала эти странные миры, мои переживания, без сомнений, оказывались по длинными. Судя по всему, только после них мое восприятиеэтого мира становилось по-настоящему живым, а все прочие начинали казаться чем-то призрачным. Но Сойла сказала, что в то же время я стояла у ее жертвенника и нюхала цветы. Итак, были ли увиденные мною священные близнецы реальными, или это был только сон? И как Сойле удалось его вызвать?

– На сегодня хватит, – сказала Сойла, останавливая дальнейшие вопросы. – Пойдем в дом.

Я пошла за ней. В кухне она вручила мне золотые серьги и шкурку скунса:

– Не потеряй их, Линн.

Я посмотрела на нее с изумлением.