Глава 8. СОБИРАЛСЯ ЛИ СТАЛИН НАПАСТЬ НА ГЕРМАНИЮ В 1941 ГОДУ?

После успешного завершения кампании на Западе германское командование уже в июле 1940 г. начало переброску высвободившихся войск на восток. К концу этого года к рубежам СССР были стянуты 34 немецкие дивизии, из них 6 танковых. Они были объединены в группу армий «Б» в составе трех армий. Часть этих сил была задействована на Балканах, и к началу февраля 1941 г. у советских границ остались 29 немецких дивизий, в том числе две танковые дивизии, дислоцированные в Румынии под предлогом подготовки и обучения румынской армии. На самом деле им были поставлены куда более важные задачи: защита районов нефтедобычи от возможного захвата или уничтожения, быть в готовности действовать с территории Румынии совместно с другими германскими и румынскими силами, оказывая последним необходимую поддержку [692].

С февраля началось стратегическое сосредоточение сил вермахта, выделенных для вторжения в СССР. Основная масса войск транспортировалась по железным дорогам. В целях скрытности войсковые перевозки начались с минимальным темпом — 12 железнодорожных эшелонов в сутки. С 16 марта он должен был удвоиться, а с 11 апреля дойти до 48 эшелонов в сутки [693]. Только за месяц до начала войны темп переброски войск должен был достичь максимума. Однако первоначальные планы были скорректированы в связи с вынужденным отвлечением сил для агрессии против Югославии в апреле 1941 г. На завершающем этапе планировалось ликвидировать накопившееся ранее отставание. Соединения и части люфтваффе также сосредоточивались у границ СССР последовательно, в 2 этапа. Первыми с февраля по май 1941 г. отправились вперед части обеспечения и тыловые службы. С 22 мая по 18 июня на подготовленные ими базы должны были выдвинуться летные соединения.

Столь широкомасштабные приготовления к агрессии, которые полным ходом шли на рубежах СССР, не могли не привлечь внимания советского командования. Постоянные доклады о переброске все новых и новых германских частей и соединений в приграничные районы генерал-губернаторства неопровержимо свидетельствовали, что там сосредоточивается группировка войск, появление которой не подходило под объяснения германского руководства по дипломатическим каналам. Было бы странным, если бы Сталин не почувствовал сосредоточение на своей границе армии численностью несколько миллионов человек. Будучи достаточно опытным политиком, он, безусловно, ощущал, что опасность войны неумолимо надвигается, и готовился к ней. Важное место в этой подготовке отводилось поднятию боевого духа ее бойцов и командиров. В своих предвоенных публичных выступлениях Сталин постоянно расхваливал РККА и результаты, которых она смогла добиться в военных конфликтах. Так, в заключительной речи на Совещании начальствующего состава по сбору и обобщению опыта боевых действий против Финляндии при ЦК ВКП(б) 17 апреля 1940 года он заявил:

«Мы разбили не только финнов — эта задача не такая большая. Главное в нашей победе состоит в том, что мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов. В этом основная наша победа» [694].

Сталин не мог не осознавать, что это его утверждение мало соответствует действительности, ведь технику, тактику, а тем более стратегию передовых государств Европы Красная Армия в «Зимней войне» не разбивала. Львиная доля финской техники была отнюдь не современной, да и тактику финны применяли общеизвестную, лишь искусно приспосабливая ее для специфических условий ТВД. Просто воевали они куда более умело, чем Красная Армия. Но вождь, видимо, решил ободрить своих полководцев и вернуть им уверенность в собственных силах, которая была сильно поколеблена унизительными неудачами и тяжелыми потерями. Его выступление на выпуске слушателей военных академий в Кремле 5 мая 1941 г. тоже было попыткой поднять боевой дух красных командиров и вселить в них уверенность, что они вполне способны бить немецкую армию, когда это окажется необходимым. Поэтому он попытался публично умалить достоинства вермахта:

«С точки зрения военной в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации.

Значительная часть германской армии теряет свой пыл, имевшийся в начале войны.

Кроме того, в германской армии появилось хвастовство, самодовольство, зазнайство. Военная мысль не идет вперед, военная техника отстает не только от нашей, но Германию в отношении авиации начинает обгонять Америка»[128] [695].

При этом Сталин особенно не утруждал себя доказательствами своих слов, рассчитанных на слепо доверявших ему людей. Но, трезво оценивая недостаточную способность Красной Армии противостоять вермахту на равных, он делал все возможное, чтобы оттянуть начало войны с Германией. Для устранения крупных недостатков РККА, столь рельефно проявившихся в финской войне, проведения задуманной реорганизации вооруженных сил и перевооружения их на новую технику требовалось много времени, которое надо было выиграть. Время тогда определенно работало на СССР, который вел перевооружение Красной Армии на новую технику, развивал военную промышленность и укреплял свою западную границу.

К сожалению, советское командование, разрабатывая планы стратегического развертывания вооруженных сил, не полностью учло опыт поразительно быстрого разгрома Польши в 1939 г. и англо-французских войск в 1940 г. Начальник штаба ПрибОВО генерал-лейтенант П.С. Кленов на декабрьском совещании высшего командного состава РККА самоуверенно заявил:

«Я просмотрел недавно книгу Иссерсона «Новые формы борьбы». Там даются поспешные выводы, базируясь на войне немцев с Польшей, что начального периода войны не будет, что война на сегодня разрешается просто — вторжением готовых сил, как это было проделано немцами в Польше, развернувшими полтора миллиона людей. Я считаю подобный вывод преждевременным. Он может быть допущен для такого государства, как Польша, которая, зазнавшись, потеряла всякую бдительность и у которой не было никакой разведки того, что делалось у немцев в период многомесячного сосредоточения войск. Каждое уважающее себя государство, конечно, постарается этот начальный период использовать в своих собственных интересах для того, чтобы разведать, что делает противник, как он группируется, каковы его намерения, и помешать ему в этом» [696].

Видимо, Кленов не понял смысл доказательств Иссерсона и переоценил возможности советской разведки, которая, как он считал, всегда сможет своевременно вскрыть подготовку агрессора к нападению. Исходя из этого он поставил вопрос о возможности организации особого рода наступательных операций начального периода войны, назвав их «операциями вторжения», имеющими целью нанести упреждающий удар по противнику, армии которого «не закончили еще сосредоточения и не готовы для развертывания». Сторонники подготовки и нанесения упреждающего удара по Германии часто ссылаются на это его выступление[129].

В связи с этим хотелось бы еще раз напомнить читателям, как разрабатывались планы нападения на СССР в верховном командовании вермахта, как рассматривались всевозможные варианты действий войск, как учитывались различные точки зрения на развитие первых операций, даже лиц, отнюдь не первого ранга. При этом чины и должности авторов свежих идей особой роли не играли. Так, при обсуждении кардинального вопроса о составе армии вторжения было принято предложение подполковника фон Лоссберга о создании не двух, а трех групп армий.

В Красной Армии все подстраивалось под мнение старшего начальника, критиковать которого не каждый мог решиться. Но решающее слово всегда оставалось за Сталиным, которого в кругу приближенных называли «Хозяином». Такое же положение сложилось и в области развития теории вооруженной борьбы. Она развивалась сама по себе, а в практической работе учитывалась одна, единая точка зрения, утвержденная высшей инстанцией, и никаких вариантов.

Например, В.Е. Звягинцев[130] приводит характерное для тех дней (только ли тех?) высказывание Щаденко, который в 1935 г., будучи заместителем начальника Военной академии им. Фрунзе, запретил чтение курса лекций по теории стратегии, сказав: «Какая еще стратегия? Стратегией занимается лично товарищ Сталин» [697]. Вот так, ни больше ни меньше…

Не прислушались и к мнению видного военного теоретика, начальника кафедры оперативного искусства Военной академии Генерального штаба ГС. Иссерсона, того самого, которого критиковал Кленов. Возможность внезапного нападения противника признавалась, но только на словах, никаких мер по подготовке к отражению такого нападения, тем более крупными силами, на практике принято не было.

В апреле-мае 1941 г. в пограничной зоне находились только войска армий прикрытия, основные силы округов располагались в глубине. По мере получения новых данных о массированном развертывании у границы войск противника, становилось очевидным, что в случае внезапного нападения возможностей армий прикрытия окажется недостаточно, чтобы парировать удар крупных немецких группировок. В связи с этим советское правительство и военное руководство предприняли некоторые шаги по усилению обороны наших западных границ. Еще 8 марта 1941 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило постановление СНК СССР о призыве в период с 15 мая по 20 октября на сроки от 30 до 90 дней 975 870 военнообязанных запаса. При этом от сборов были освобождены работники ключевых оборонных отраслей: авиационной, танковой, судостроительной и химической промышленности, а также наркоматов вооружения, боеприпасов и путей сообщения. За счет призыва на учебные сборы войсковые соединения западных и части внутренних военных округов были пополнены личным составом. Дополнительных людей получили ряд частей ВВС, ПВО, артиллерии, инженерных войск, связи и тыла. Для обеспечения сборов было также привлечено 57 500 лошадей и 1680 автомашин сроком на 45 дней [699]. По сравнению с мобпотребностями Красной Армии это была лишь капля в море. Поэтому даже пополненные бойцами и командирами дивизии по-прежнему имели большой некомплект автотранспорта, средств мехтяги и конского состава. Недостающие автомобили, трактора и лошади должны были поступить в войска из народного хозяйства лишь после объявления мобилизации. Таким образом, в условиях нарастающей прямо на глазах угрозы нападения мер, принимаемых нашей стороной, было явно недостаточно.

Немецкая разведка установила усиление нашей группировки на театре военных действий. В разведывательной сводке Отдела иностранных армий «Восток» 15 марта было отмечено:

«1. Проводится частичная мобилизация, вероятно, будут призваны четыре возраста. Ее масштабы трудно оценить точно, поскольку Красная Армия частично мобилизовалась на протяжении 18 месяцев. Невозможно сказать, происходит ли пополнение существующих частей до полного штата военного времени или формируются новые дивизии.

2. Войска всех родов выдвигаются из Московского военного округа в направлении Минск-Смоленск, в Прибалтике происходит передвижение войск на запад: силы Красной Армии перебрасываются к западной границе.

3. В дополнение к приказам о полном затемнении некоторых небольших городков, в крупных городах проводятся учебные воздушные тревоги и тренировки по затемнению.

4. Ширится «психологическая война». Гражданское население часто поговаривает о надвигающейся войне, иногда с энтузиазмом, иногда с тревогой. Офицерские семьи из приграничных районов отправляются в глубь страны» [700].

В очередной разведсводке от 20 марта было, в частности, отмечено, что начиная с 10 марта в Литву по железной дороге отправлялись пехотные и танковые части. На центральном участке, по неподтвержденным сведениям, появились пять новых дивизий и мехбригада. Там же были выявлены новые корпусные управления. На юге речь шла о семи стрелковых дивизиях, пяти мехбригадах и четырех штабах корпусов. Согласно заключению самих немцев, все это не выходило за рамки обычных оборонительных приготовлений, но не исключалось и возможное намерение Красной Армии провести частную наступательную операцию против Румынии в районе нижнего течения Прута [701]. Впрочем, о железнодорожных перевозках в связи с проводимыми летними сборами запасных Красной Армии прямо говорилось в известном сообщении ТАСС от 13 июня 1941 г.

4 апреля Гальдер отметил в своем дневнике:

«‹…› численность русских сухопутных войск в европейской части России следует считать большей, чем предполагалось до сих пор. (Это уже давно утверждали финны и японцы.) Предполагается, что войска русских насчитывают 171 стрелковую дивизию, 36 кавалерийских дивизий и 40 мотомеханизированных бригад.

Вновь сформированный танковый корпус в составе трех дивизий дислоцируется, очевидно, в районе Ленинграда» [702].

Весьма характерно, что никакой тревоги у германского руководства это сообщение не вызвало. Красную Армию немцы не считали серьезным противником, способным причинить им крупные неприятности. Это наглядно демонстрирует доклад «О политико-моральной устойчивости Советского Союза и о боевой мощи Красной Армии», подготовленный Отделом иностранных армий «Восток» к первому дню 1941 г.:

«Командиры всех степеней в ближайшее время не будут еще в состоянии оперативно командовать крупными современными соединениями и их элементами. И ныне и в ближайшем будущем они едва ли смогут проводить крупные наступательные операции, использовать благоприятную обстановку для стремительных ударов, проявлять инициативу в рамках общей поставленной командованием задачи.

Войска, обладающие определенными достоинствами благодаря своей численности и насыщенности огневыми средствами, будут сражаться храбро. Но требованиям современного наступательного боя, особенно в области взаимодействия всех родов войск, солдатская масса не отвечает; одиночному бойцу часто будет недоставать собственной инициативы. В обороне, особенно заблаговременно подготовленной, Красная Армия окажется выносливой и упорной, сможет достигнуть хороших результатов. Способность выдерживать поражения и оказывать пассивное сопротивление давлению противника в особой мере свойственна русскому характеру.

Сила Красной Армии заложена в большом количестве вооружения, непритязательности, закалке и храбрости солдата. Естественным союзником армии являются просторы страны и бездорожье.

Слабость заключена в неповоротливости командиров всех степеней, привязанности к схеме, «‹…› боязни ответственности и повсеместно ощутимом недостатке организованности» [703].

С сожалением следует признать, что недостатки нашей армии, особенно в отношении характеристики командных кадров подмечены довольно точно. У немцев не было никаких оснований опасаться такого врага. Больше того, сосредоточение советских войск на западных рубежах объективно играло им на руку. Именно на это германское командование и рассчитывало, планируя разгромить основные силы РККА в приграничном сражении. В ОКХ по этому поводу вспомнили короля вестготов Алариха, который на угрозу римлян выставить против него многочисленное войско ответил их послу: «Чем гуще трава, тем легче косить». Не случайно германская сторона ни разу не предъявляла никаких претензий Советскому Союзу в связи с передислокацией войск к границе.

25 мая 1941 г. произошло знаменательное событие: Гитлер предупредил ОКВ, что в течение нескольких ближайших недель возможны превентивные меры со стороны русских, поэтому необходимо обеспечить против них надежную оборону [704]. Что же побудило фюрера к этому, на первый взгляд, нелогичному поступку? Вспомним тогдашнюю обстановку. Окончательный срок нападения на СССР был установлен еще 30 апреля. 22 мая, ровно за месяц до начала операции «Барбаросса», начался предпоследний этап переброски войск вермахта к советским границам, при этом темпы воинских перевозок выросли более чем втрое. Одновременно туда же начала перебазироваться и немецкая авиация. События развивались в полном соответствии с тщательно продуманными и детально разработанными немецкими планами. Никакие внешние причины уже не оказывали на него заметного влияния. Понятно, что Гитлер просто-напросто изощрялся в поисках хоть какого-то обоснования своего вероломства. Ведь он собирался без всякого повода нарушить, и пакт о ненападении от 23 августа, и договор о дружбе и границе с Советским Союзом от 28 сентября 1939 г.

Не сочинив ничего более убедительного, фюрер официально использовал этот надуманный предлог о сосредоточении советских войск на германской границе, чтобы оправдать свою агрессию против СССР. В ноте, которую германский посол вручил советскому правительству в 5 часов 30 минут утра 22 июня 1941 г., когда на нашу землю уже сыпались бомбы и снаряды, были сформулированы многочисленные претензии к Советскому Союзу. Но самой главной из них было уже знакомое нам лживое обвинение:

«‹…› Советское правительство вопреки взятым на себя обязательствам ‹…› сосредоточило на германской границе все свои войска в полной боевой готовности. Таким образом, Советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию, в то время как она борется за свое существование. Фюрер поэтому приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами» [705].

Для обоснования «претензий» к Советскому Союзу был задействован весь мощный аппарат геббельсовского министерства. И В. Резун, обвинивший в книге «Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну?» Сталина в принятии решения о превентивной войне против Германии, лишь развил и дополнил измышления нацистского руководства «свежими» фактами. Некоторые из них он надергал, вырывая из контекста, другие буквально притянул за уши, не брезгуя их искажением, а некоторые просто выдумал. При этом из высказываний участников сражений начального периода войны различного ранга он использовал только то, что работает на его версию событий, сознательно отбросив остальное.

Книга «Ледокол» появилась в ФРГ весной 1989 г., а потом была издана в Англии, Франции, Канаде, Италии и Японии.

Серьезные исследователи на Западе, в том числе Великобритании и Германии, в основном проигнорировали творения русского перебежчика. Но Резун ведь пишет не для них! Он сочиняет в расчете в первую очередь на читателей, далеких от военной истории и техники. Появление этой его книги в 1992 г., а потом и других работ на русском языке вызвало значительно больший резонанс[131]. Резун ловко воспользовался тем, что наши люди давно уже перестали верить официальной истории, которую раз за разом меняли в угоду каждому новому вождю. Ему удалось, используя ошибки и прямые подтасовки некоторых «маститых» советских историков, завоевать некоторый авторитет и популярность у российских читателей. В годы перестройки, когда широкой общественности стали известны многие документы, ранее скрывавшиеся в архивах и опровергавшие официальную советскую версию событий, это не составило особого труда.

Сторонники и последователи Резуна (за ними уже закрепилось условное название — «резунисты») подхватили его выдумки, ссылаясь уже на документы, введенные в научный оборот в последнее время. В России началась широкая дискуссия о том, готовил ли Сталин упреждающий удар по Германии, было ли нападение Гитлера действительно превентивным? Лучше всего было бы обратиться к мнениям и документам стороны, представители которой впервые выдвинули эту версию о превентивном характере войны со стороны Германии. Уж они-то не упустили бы ни малейшего доказательства агрессивности Советского Союза.

Еще генерал Маркс, стоявший у истоков разработки плана «Барбаросса», предсказывал, не пряча своего глубокого сожаления: «Русские не окажут нам услуги своим нападением на нас» [706]. И он, и его коллега по разработке планов нападения на СССР фон Лоссберг, не сговариваясь, считали, что Красная Армия не только не собирается наступать на Германию, но и не в состоянии это сделать [707]. Да и сам Гитлер в свое время в беседе с германским послом в Москве Шу-ленбургом выражал недовольство тем, что «Советский Союз невозможно спровоцировать на нападение» [708]. А 21 июля 1940 г. на совещании с фон Браухичем фюрер со всей определенностью заявил: «Русские не хотят войны» [709]. В сентябре 1940 г., когда разработка планов операции «Барбаросса» шла уже полным ходом, начальник отдела иностранных армий «Восток» полковник Кинцель категорически отверг саму возможность наступления Красной Армии на вермахт, назвав ее «полнейшим бредом» [710]. Не было никаких оснований ожидать каких-либо упреждающих действий с советской стороны и у Главного командования германских сухопутных войск (ОКХ), которое в директиве от 22 января 1941 г. отметило, что тактика Красной Армии на границе будет оборонительной [711]. Эта точка зрения не изменилась и перед самой войной, тем более что она находила все новые подтверждения. Полковник Кребс, временно замещавший военного атташе в Москве, по возвращении в Берлин доложил 5 мая в генштабе: «Россия сделает все, чтобы избежать войны. Можно ожидать любую уступку, кроме отказа от территориальных претензий» [712]. 4 июня, всего за 18 дней до начала операции «Барбаросса», на совещании в Цоссене с командованием ГА «Север», а также 17-й и 18-й армий, Гальдер оценил развертывание советских войск, как оборонительное, а масштабное наступление Красной Армии посчитал совершенно невероятным. Больше того, он назвал предположение о таком наступлении полной чушью. В отличие от Гитлера Гальдер не верил даже в возможность частной советской операции против Румынии [713]. Наконец, 13 июня 1941 г. разведывательный отдел ОКХ в очередной раз подтвердил, что «в общем и целом от русских надо ожидать оборонительного поведения» [714]. 14 июня Гальдер записал в своем дневнике:

«Большое совещание у фюрера.

Доклады командующих группами армий, армиями и танковыми группами о предстоящих действиях в операции «Барбаросса».

‹…› После обеда фюрер произнес большую политическую речь, в которой мотивировал причины своего решения напасть на Россию и обосновал то положение, что разгром России вынудит Англию прекратить борьбу» [715].

В кругу своих высших военачальников Гитлер был вполне откровенен. Миф об угрозе советского нападения он придумал для обывателей своей страны да и всего мира. Вот и получается, что ни ОКВ, ни ОКХ, ни гитлеровские командующие не знали о приготовлениях русских к нападению на Германию, а Резун и его единомышленники откуда-то узнали. Кроме уже упомянутых свидетельств, масштабы, размах и глубина проводимой реорганизации Красной Армии и, как следствие, ее временно снизившаяся боеспособность, полностью опровергают домыслы о якобы готовящейся в 1941 г. советской агрессии. Что, собственно, и подтвердилось в ходе вторжения: немцы так и не обнаружили признаков подготовки Красной Армии к нападению. Так что нападение Германии на СССР можно считать превентивным только с той точки зрения, что Гитлер, оценив появление реального стратегического соперника на континенте, решил устранить его заранее.

На этом можно было бы и остановиться. Тем более что тратить время на опровержение измышлений Резуна первоначально не входило в наши планы. Ведь достойную оценку им уже дали многие исследователи и специалисты в многочисленных публикациях последних лет. Кое-какие свои ошибки Резун уже признал, но сдаваться не собирается. Нагромоздив завалы лжи, он прикрылся своеобразной «презумпцией невиновности»: разоблачать его приходится с привлечением кучи нудных данных, усвоение которых требует от читателя определенных знаний и мыслительных усилий. У лжи, как известно, — короткие ноги. Но пока сторонников Резуна достаточно много. Поэтому мы не можем пройти мимо попытки его самого и его последователей выставить Советский Союз «поджигателем» уже ведущейся мировой войны.

Главное место в системе аргументации «резунистов» занял документ, полный текст которого в России впервые опубликовал в 1993 г. генерал-полковник Ю.А. Горьков[132] в своей статье «Готовил ли Сталин упреждающий удар против Гитлера в 1941 г.» [716]. Прежде всего о самом документе. Рукописный текст его исполнен на пятнадцати страницах заместителем начальника оперативного отдела Генерального штаба генерал-майором А.М. Василевским. Начнем с того, что документ не имеет названия. Нет там и даты: на первой странице бланка Народного комиссара обороны СССР, там указаны только месяц и год. Документ адресован Председателю Совета Народных Комиссаров СССР тов. Сталину, который был назначен на этот пост 6 мая. Учитывая, что данные о соотношении в силах и средствах сторон в записке приведены по состоянию на 15 мая 1941 г. (эта дата проставлена на одной из приложенных карт), можно сделать вывод, что работа над документом в любом случае была выполнена после 6 мая и завершена не ранее 15 мая. Но и это — еще не факт. Документ никем не подписан, подписи наркома обороны СССР маршала С.К. Тимошенко и начальника Генштаба Красной Армии генерала армии Г.К. Жуков только «заделаны». Впрочем, Ю.А. Горьков отмечает, что «после 1938 г. все оперативные планы, разработанные Генштабом, не имеют подписей наркома и начальника Генштаба (кроме сентябрьского плана 1940 г., подписанного Тимошенко и Мерецковым)» [717]. То есть такое оформление документа от 15 мая 1941 г. могло быть в порядке вещей. К тексту были приложены подробнейшие карты Польши, Восточной Пруссии и части Германии. Само собой, нет на нем (да и не могло быть) резолюции Сталина. По свидетельству А.М. Василевского, при рассмотрении подобных документов советским руководством все указания Сталин давал устно [718].

В первом разделе документа дается краткая оценка противника, в том числе — состав группировки и его намерения. При этом характерно, что в выводе подтверждается вероятное направление главного удара вермахта на юге:

«Докладываю на Ваше рассмотрение соображения по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками[133].

I. В настоящее время Германия по данным разведывательного управления Красной Армии имеет развернутыми около 230 пехотных, 22 танковых, 20 моторизованных, 8 воздушных и 4 кавалерийских дивизий, а всего около 284 дивизий. Из них на границах Советского Союза, по состоянию на 15.5.41 г., сосредоточено до 84 94 пехотных, 13 танковых, 12 моторизованных и 1 кавалерийской дивизий, а всего до 112 120 дивизий.

Предполагается, что в условиях политической обстановки сегодняшнего дня Германия, в случае нападения на СССР, сможет выставить против нас — до 144 137 пехотных, 20 19 танковых, 18 15 моторизованных, 2 4 кавалерийских и 5 воздушно-десантных дивизий, а всего до 189 180 дивизий.

‹…› Вероятнее всего главные силы немецкой армии в составе 76 пехотных, 10 11 танковых, 10 8 моторизованных, 2 кавалерийских и 5 воздушных, а всего до 100 дивизий будут развернуты к югу от линии Брест — Демблин для нанесения удара в направлении Ковель, Ровно, Киев.

Одновременно надо ожидать удары на севере из Восточной Пруссии на Вильно и Ригу, а также коротких, концентрических ударов со стороны Сувалки и Бреста на Волковыск, Барановичи.

‹…› Вероятные союзники Германии могут выставить против СССР: Финляндия до 20 пехотных дивизий, Венгрия — 15 пехотных дивизий, Румыния до 25 пехотных дивизий.

Всего Германия с союзниками может развернуть против СССР до 249 240 дивизий.

Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это и разгромить немецкую армию, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию и в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск» (выделено нами. — Авт.)[134] [719].

Во втором разделе записки излагались цели и предлагаемый порядок действий Красной Армии:

II. Ближайшей Первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить — разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест — Демблин и выход к 30 дню операции на фронт Остроленка, р. Нарев, Лович, Лодзь, Крейцбург, Оппельн, Оломоуц.

Последующей стратегической целью иметь: наступлением из района Катовице в северном или северо-западном направлении разгромить крупные силы Центра и Северного крыла германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии.

Ближайшая задача — разгромить германскую армию восточнее р. Висла и на Краковском направлении, выйти на р.р. Паров, Висла и овладеть районом Катовице, для чего:

а) главный удар силами Юго-Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезая Германию от ее южных союзников;

б) вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении Седлец, Демблин, с целью сковывания Варшавской группировки и содействия Юго-Западному фронту в разгроме Люблинской группировки противника;

в) вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии и Румынии и быть готовым к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке.

Таким образом, Красная Армия начнет наступательные действия с фронта Чижов, Мотовиско силами 152 дивизий против 100 дивизий германских. На остальных участках госграницы предусматривается активная оборона».

В четвертом разделе указаны состав и задачи развертываемых на Западе фронтов, а также:

«‹…›Для того, чтобы обеспечить выполнение изложенного выше замысла, необходимо заблаговременно провести следующие мероприятия, без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле:

1. Произвести скрытое отмобилизование войск под видом учебных сборов запаса;

2. Под видом выхода в лагеря произвести скрытое сосредоточение войск ближе к западной границе, в первую очередь сосредоточить все армии резерва Главного командования;

3. Скрыто сосредоточить авиацию на полевые аэродромы из отдаленных округов и теперь же начать развертывать авиационный тыл;

4. Постепенно под видом учебных сборов и тыловых учений развертывать тыл и госпитальную базу».

В пятом разделе указаны состав (пять армий, всего 47 дивизий, в том числе 12 танковых и 8 моторизованных) и группировка резервов Главного командования.

«‹…› VI Прикрытие сосредоточения и развертывания.

Для того, чтобы обеспечить себя от возможного внезапного удара противника, прикрыть сосредоточение и развертывание наших войск и подготовку их к переходу в наступление, необходимо:

1. Организовать прочную оборону и прикрытие госграницы, используя для этого все войска приграничных округов и почти всю авиацию, назначенную для развертывания на западе;

2. Разработать детальный план противовоздушной обороны страны и привести в полную готовность средства ПВО.

По этим вопросам мною отданы распоряжения и разработка планов обороны госграницы и ПВО полностью заканчивается к 1.6.41 г.

Состав и группировка войск прикрытия — согласно прилагаемой карте.

Одновременно необходимо всемерно форсировать строительство и вооружение укрепленных районов, начать строительство укрепрайонов на тыловом рубеже Осташков, Печеп и предусмотреть строительство новых укрепрайонов в 1942 г. на границе с Венгрией, а также продолжать строительство укрепрайонов по линии старой госграницы» [720].

Те, кто обвиняет СССР в подготовке к нападению на Германию, ухватились за этот документ, стараясь в последующих действиях советского командования найти подтверждения этому. Здесь, видимо, надо уточнить, что среди тех, кто считает вышеупомянутую записку директивным документом, условно можно выделить две основные группы историков и публицистов. Первая — «резунисты», обвиняющие Сталина в разжигании Второй мировой войны. Пытаясь обосновать свою точку зрения, они записку о «Соображениях…» предпочитают называть — «План стратегического развертывания», создавая впечатление, что он в свое время был, если не утвержден, то полностью одобрен Сталиным. Ко второй группе можно отнести тех, кто также считает, что руководство СССР действительно готовило упреждающий удар по Германии. Но они пытаются доказать, что такой удар — не агрессия, а один из способов активной обороны, имевший целью разгром главной группировки противника южнее Варшавы и срыв его намерений осуществить внезапное нападение на СССР. Они предлагают идти дальше и «исходить из факта, что этот документ являлся итоговым оперативным планом советского Генштаба (выделено нами. — Авт.), к его осуществлению готовилась Красная Армия в мае-июне 1941 г., когда подготовка советского нападения на Германию вступила в заключительную стадию» [721].

Между тем записка, пока нет доказательств того, что были предприняты практические шаги по проведению в жизнь именно изложенного в ней плана действий, а не какого-то другого, остаются только соображениями. По нашему мнению, и те, и другие не учитывают, что за понятием упреждающий удар в данном случае скрывается полномасштабная стратегическая наступательная операция нескольких фронтов. С определения цели операции и задач фронтам только и начинается ее планирование, в ходе которого нужно осуществить целый комплекс сложнейших мероприятий. Это вовсе не простое дело, требующее кропотливой работы большого коллектива высококвалифицированных работников в центре и на местах и продолжительного — не менее трех месяцев — времени. На этот счет ссылаются обычно на то, что конкретное планирование осуществлялось в округах. Мол, оперативные планы округов (фронтов) были отработаны, для чего руководителей вызывали в Москву. Называется даже и дата совещания у Сталина — 24 мая. На нем с командующими войсками, членами военных советов и командующими ВВС западных приграничных округов якобы обсуждались вопросы, связанные с последним оперативным планом войны по состоянию на 15 мая 1941 г. Довод о том, что о планах, разрабатываемых в округах, должны были знать, по меньшей мере, командующие войсками, начальники штабов и оперативных отделов приграничных округов, во внимание не принимается. А они, кстати, в это время занимались доработкой планов прикрытия госграницы на основе полученных указаний Генштаба.

То, что в мемуарах наших военачальников нет и намека на подготовку упреждающего удара, понять можно. В ГлавПУРе была создана специальная группа для контроля за публикацией мемуаров. «Консультанты» и «рецензенты» из этой группы, военная цензура и редакторы издательств бдительно стояли на страже. Но и в документах «нижнего уровня», доступных в настоящее время исследователям, даже косвенных следов подготовки такой операции обнаружить не удалось. Возможно, следы остались в документах, хранящихся в закромах архивов, скрытых грифами «на особом хранении», «выдаче не подлежит», куда нет доступа простым исследователям? Сторонники упреждающего удара по-прежнему надеются, что нужные им документы обязательно найдут.

Но даже весьма осведомленный первый публикатор «Соображений…» генерал-полковник Ю.А. Горьков тоже не обнаружил следов реальной подготовки упреждающего удара. Кстати, его иногда обвиняют в двойственности занятой им позиции. Мол, с одной стороны, Горьков признал, что упреждающий удар Красной Армии по еще не развернувшимся германским войскам сулил значительные выгоды, с другой — отрицал подготовку советской стороной его осуществления [722]. И в чем усмотрели двойственность? Вполне реалистическая позиция опытного и знающего не понаслышке всю «кухню» разработки подобных планов человека: одно дело — желание, и другое — возможность реализации своего замысла. По поводу «значительных» выгод мы выскажемся ниже. А сейчас можно с полным основанием сделать вывод, что никаких директив округам на подготовку упреждающих действий не разрабатывалось и до них не доводилось.

Тимошенко и Жуков, знавшие состояние неотмобилизованной и находящейся в стадии реорганизации и перевооружения Красной Армии, несомненно, понимали, что планы по прикрытию госграницы уже не соответствуют изменившимся условиям. Что армии прикрытия, даже при поддержке авиации и фронтовых резервов, вряд ли смогут отразить нападение крупных группировок противника и обеспечить тем самым сосредоточение и развертывание главных сил, предназначенных для нанесения ответного удара. А ведь разгром перешедшего границу противника и перенесение боевых действий на его территорию предполагалось осуществить силами уже отмобилизованных войск. Немцы же, имея полностью отмобилизованный и развернутый вермахт, используя более развитую на их территории сеть железнодорожных путей сообщения и дорог, в любом случае опередят наши войска и в сосредоточении сил.

Но руководителям военного ведомства вовсе не хотелось оказаться в роли «стрелочников». Они понимали необходимость срочного усиления группировки советских войск на Западном ТВД. Непосредственным толчком к проявлению ими необычной инициативы и самостоятельности стала речь Сталина перед высшим командованием РККА и выпускниками военных академий 5 мая. Услышав его слова о том, что немецкую армию можно победить, они решили действовать. Жуков поручил Василевскому срочно подготовить соображения по новому оперативному плану в соответствии с его указаниями. Так что обращение к Сталину с вышеупомянутой запиской на ранней стадии разработки плана было вполне логичным. В известной степени это была импровизация: если бы готовились напасть на Германию, то к подготовке такого удара, учитывая низкую пропускную способность советских железных дорог для сосредоточения сил на западе, приступили бы намного раньше. Кроме нанесения ряда упреждающих ударов силами ЗапОВО и КОВО, Сталину был предложен ряд мер по усилению обороны нашей западной границы, в том числе и выдвижение пяти резервных армий из глубины. Видимо, политическому руководству было представлено, что выдвигаемые резервные армии будут использованы для перехода в решительное наступление после отражения первого удара агрессора. Иначе руководство Генштаба обвинили бы в пораженческих настроениях.

Судя по всему, Сталин не согласился с предложением Генштаба о нанесении удара по Германии. Для этого у него были веские причины. Состояние армии и флота он оценивал не только по докладам военных. У него были и другие источники информации о действительном положении вещей. Мероприятия по коренной реорганизации армии были далеки от завершения, продолжалось перевооружение существующих частей и формирование новых. Сталин понимал, что Красная Армия пока еще далеко не готова к поединку с вермахтом, хотя и старался этого не демонстрировать. Несомненно, он помнил и о провале Варшавской и Львовской операций в 1920 г. Сталин был в то время членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Тогда из-за недооценки противника, несогласованных действий Западного и Юго-Западного фронтов и ошибок главного командования советские войска потерпели поражение. Наконец, всего полтора года назад он наблюдал, сколько неувязок обнаружилось при отмобилизовании войск приграничных округов и при вступлении их в Польшу, хотя поляки практически не оказывали организованного сопротивления. Докладывали ему и о трудностях с горючим. А тут предлагалось разгромить отмобилизованную и боеготовую германскую армию, отражая контрудары не кавалерии, а танковых соединений вермахта. Ввязываться в войну, когда экономика страны не переведена на военные рельсы, и даже мобплан на этот счет до конца не отработан? Неудивительно, что вождь отверг предложенную авантюру. Косвенным доказательством этого может служить решение Сталина, который 3 июня дал санкцию на дополнительные крупные поставки Германии цветных и редких металлов (меди 6000 тонн, никеля 1500 тонн, олова, молибдена и вольфрама по 500 тонн каждого) из особых запасов страны, которых самим не хватало [723]. Поставки и так осуществлялись строго по согласованному плану. Зачем же жертвовать своими запасами стратегического сырья, укрепляя своего врага, по которому в ближайшее время планируется нанести удар?

По свидетельству историка В.А. Анфилова, в 1965 г. Жуков рассказал ему следующее:

«Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредоточивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А. М. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» — раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержащиеся в его выступлении 5 мая… «Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира», — прорычал Сталин. Так была похоронена наша идея о предупредительном ударе…» По словам Жукова, «‹…› разговор закончился угрозой Сталина» [724].

Примерно такую же реакцию Сталина на предложение военных рисует и сотрудник Военно-исторического журнала Н.А. Светлишин, который по поручению Института военной истории неоднократно беседовал с Г.К. Жуковым в 1965–1966 гг. Он в 1966 г. записал со слов маршала несколько другую версию происшедшего:

«‹…› свою докладную я передал Сталину через его личного секретаря Поскребышева. Мне до сих пор не известны ни дальнейшая судьба этой записки, ни принятое по ней решение Сталина. А преподанный по этому поводу мне урок запомнился навсегда. На следующий день Н.А. Поскребышев, встретивший меня в приемной Сталина, сообщил его реакцию на мою записку. Он сказал, что Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил ему передать мне, чтобы я впредь таких записок «для прокурора» больше не писал, что председатель Совнаркома больше осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени для подготовки решительной схватки с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти» [725].

Много лет спустя, с высоты своего опыта Жуков признал правоту Сталина в этом вопросе. Так, по свидетельству беседовавшего с ним В.А. Анфилова, маршал сказал о реакции Сталина на предложенный план следующее: «Хорошо, что Сталин не согласился с нами. Иначе мы получили бы нечто, подобное Харькову в 1942 году» [726].

Несмотря на различия в деталях в изложении разговоров с маршалом его собеседниками, в главном они едины: отрицательная реакция Сталина на доложенный ему документ остается неизменной. А Жуков и не так путал некоторые вещи в своих мемуарах, не говоря уж о частных беседах. Иногда задают вопрос: как это мог Жуков передать совершенно секретный, особой важности документ не самому Сталину, а его секретарю? Говорят, что этого не могло быть, потому что запрещено соответствующей инструкцией. Довод, что Жукова могла остановить какая-то инструкция, выглядит просто смешно. Начальник Генштаба передал пакет секретарю Сталина под роспись с указанием вручить «лично». Что тут особенного? Военные, изложив в записке свои аргументы и предложения, надеялись при личной встрече обосновать свои соображения. Узнав от Поскребышева о реакции Сталина, они имели время продумать и обосновать другие свои предложения по подготовке к отражению возможного нападения германских войск, в неизбежности которого они были уверены. А уж Сталин устроит им выволочку позже, в удобный для него момент. Это он умел и любил делать.

Из неопубликованных воспоминаний маршала Г.К. Жукова:

«‹…› Я хорошо помню слова Сталина, когда мы ему докладывали о подозрительных действиях германских войск — «‹…› Гитлер и его генералитет не такие дураки, чтобы воевать одновременно на два фронта, на чем немцы сломали себе шею в первую мировую войну», и далее: «‹…› у Гитлера не хватит сил, чтобы воевать на два фронта, а на авантюру Гитлер не пойдет» [727].

Сталин не согласился на скрытое отмобилизование войск под видом «Больших учебных сборов» (БУС), что предусматривалось Наставлением по мобработе. Объявление мобилизации, даже частичной, скрыть было бы невозможно. А в записке «Соображения…», несомненно, шла речь именно о БУС, так как решение об учебных сборах приписного состава, принятое правительством 8 марта, в округах уже практически осуществлялось. Не дал санкции Сталин и на перебазирование авиации из отдаленных округов и сосредоточение ее на полевых аэродромах, а также на развертывание авиационного тыла и госпитальной базы. Последние мероприятия вообще невозможно было скрыть ни от собственного населения, ни, тем более, от разведки противника.

Нельзя сказать, что советское руководство только пассивно наблюдало за разворачивающимися событиями. Мероприятия по усилению группировки войск у западной границы, безусловно, предпринимались, в том числе и за счет выдвижения из глубины страны резервных армий. Последний факт Резун и его вольные или невольные последователи считают основным и неопровержимым доказательством того, что план, предложенный в записке «Соображения…», был утвержден. Естественное стремление политического и военного руководства СССР усилить оборону наших западных границ они пытаются выдать за подготовку советской агрессии. Они умалчивают, что решение об усилении группировки советских войск на Западном ТВД было принято задолго до записки Генштаба от 15 мая. Оно было, несомненно, связано с концентрацией немецких войск вблизи советской границы. Ведь Сталину уже неоднократно поступали сведения из различных источников, что немцы собираются напасть на СССР 14, а потом 21 мая. Эти сроки были вполне реальны, но их перенесли из-за незапланированных операций на Балканах. Естественно, в СССР в то время ничего определенного об этом знать не могли.

Первыми для выдвижения в западные военные округа были намечены войска с Дальнего Востока. Момент начала их подготовки к переброске выбран был не случайно: 13 апреля 1941 г. между СССР и Японией был подписан Пакт о нейтралитете. Это существенно ослабило долголетнюю напряженность на восточной окраине страны. Появилась возможность высвободить часть сосредоточенных там сил и использовать их для усиления обороны на Западе, где назревала угроза большой войны. Договор был ратифицирован японцами 25 апреля и с этого момента вступил в силу. На следующий же день по согласованию с правительством Генштаб отдал командованию ЗабВО и ДВФ предварительное распоряжение подготовить к отправке на запад 5-й мк, 31-й и 32-й ск, в состав которых входили девять дивизий, а также две воздушно-десантные бригады, 211 — ю и 212-ю [728]. В тот же день, 26 апреля, командование Сибирского военного округа получило приказ перебросить к 15 мая 201-ю сд из своего состава в ЗапОВО, а 225-ю сд — в КОВО. При этом на замену убывшим войскам к 30 мая в СибВО передислоцировались 57-я тд и 82-я мд из ЗабВО. Одновременно Уральский военный округ обязали перебросить две свои стрелковые дивизии, 203-ю и 223-ю, в ПрибОВО к 10 мая. Обоим этим округам ранее отводилась роль резерва сил Дальнего Востока. В изменившихся условиях сочли возможным перенацелить их на запад [729].

С 13 до 22 мая Генштаб приказал приступить к переброске из УрВО, ПриВО и ЗабВО к западной границе трех армий — 16-й, 21-й и 22-й (всего 32 дивизии). Они должны были прибыть в районы назначения в период с 1 июня по 10 июля. Для выполнения воинских перевозок запланировали подать под загрузку 939 железнодорожных эшелонов. Довольно большой объем перевозок для мирного времени, учитывая низкую пропускную способность железных дорог в западном направлении. Кроме них, к 10 июня из СКВО планировалось выдвинуть 19-ю армию в составе одного механизированного и двух стрелковых корпусов. Еще один, 25-й ск, к 13 июня передавался в оперативное подчинение этой армии из ХВО [730]. В случае возможного обострения отношений с немцами и их мирного разрешения эти силы могли понадобиться Сталину в качестве дополнительного козыря в большой игре, которую он собирался вести с Гитлером. Тем более оказались бы нужными резервные армии при перерастании конфликта в военные действия, что совсем исключать было бы неблагоразумно. Так что принимаемые меры носили ответный характер, что всячески стараются затушевать «резунисты». Но эти меры явно запаздывали и имели половинчатый характер. С одной стороны, усиливали группировку войск на ТВД, с другой — не решились в нужный момент предпринять дополнительные и более решительные меры по повышению боеготовности войск в приграничных округах, чтобы не спровоцировать Гитлера и не дать ему лишний предлог для нападения.

Конечно, были приняты и начали осуществляться и другие меры по усилению обороны нашей западной границы и повышению боевой готовности войск приграничных округов. Так, 14 мая нарком обороны приказал досрочно произвести выпуск курсантов вторых курсов военных училищ, направив их не позднее 15 июня сразу в войсковые части. 15 мая Генштаб разрешил в танковых частях держать боекомплект непосредственно в танках, находящихся на консервации [731]. 27 мая командующим западных военных округов было приказано начать сооружение КП фронтов и закончить его к 30.7, а также приступить к оборудованию позиций артиллерии и войск ПВО с окончанием работ к 15.7 [732].

Для доказательства подготовки Красной Армии к нанесению упреждающего удара по противнику иногда утверждают, что силы и средства армейских районов прикрытия не соответствовали уставным требованиям по организации обороны и созданная группировка войск приграничных округов была более приспособлена к наступлению, чем к обороте. При этом обязательно упоминают Белостокский выступ с которого можно было нанести удар во фланг и тыл люблинской группировке противника. При чем здесь плотность сил и средств в районах прикрытия и о какой уставной плотности в этом случае может идти речь? Оперативная плотность войск первого эшелона в трех основных округах, которая подсчитывается с учетом вторых эшелонов (резервов) армий прикрытия, составляла в среднем 32 — 38 км на одну дивизию, в ОдВО — 62, а в ЛенВО — даже 124 (см. таблицу 6.5). Для наступления с решительными целями плотности сил и средств должны быть намного выше, чем в обороне, особенно на направлениях планируемых ударов. Говоря о преимуществе группировок войск приграничных округов, якобы более приспособленных к наступлению, чем к обороне, видимо, имеют в виду, что маневр силами и средствами для создания превосходства в силах и средствах над противником, легче осуществить из глубины, нежели вдоль фронта. Действительно, для перехода в наступление удобнее использовать вторые эшелоны округов, которые находились в 20- 100 км от границы, а также резервы, расположенные еще глубже, — в 150–400 км. В их состав входило в среднем две трети общих сил каждого округа.

Но для успеха наступления необходимо надежно обеспечивать фланги создаваемых ударных группировок. Соединения первого эшелона, насчитывающие в общей сложности 55 дивизий и 2 бригады (одна треть всех сил округов) и растянутые в ниточку вдоль границы, в лучшем случае могли лишь сковывать противостоящего противника. Мог ли выполнить задачу по обеспечению фланга ударной группировки самой мощной по боевому составу 10-й армии Западного фронта, расположенной в центре Белостокского выступа, ее 1-й ск в составе 2-я и 8-я сд с приданными частями, который должен был прикрыть участок № 1 района прикрытия границы № 2 шириной 157 км? Его задача в «красном пакете» была сформулирована следующим образом:

«‹…› а) Оборонять госграницу в полосе предполья, не допуская вторжения противника на территорию СССР. Прорвавшиеся через госграницу части противника окружить и уничтожить.

б) В случае наступления явно превосходящих сил противника прочно занять и оборонять основной оборонительный рубеж» [733].

Спрашивается, мог ли корпус выполнить эту задачу даже в случае своевременного занятия подготовленных позиций? О возможностях войск прикрытия по отражению атак противника можно судить по докладу начальника штаба 8-й армии генерал-майор г. А. Ларионова командованию ПрибОВО в январе 1941 г.:

«Две стрелковые дивизии, находящиеся на участке границы 8-й армии, прикрыть госграницу ‹…› не в состоянии, фронт прикрытия 160 км слишком широк ‹…› Плотность огня ничтожная (одно орудие и два пулемета на километр фронта)» [734].

В середине июня командир 125-й сд генерал-майор П.П. Богайчук доложил:

«‹…› полоса предполья без гарнизонов войск наступления немцев не задержит‹…› Полоса предполья дивизии‹…› по расчету времени немцами будет захвачена ранее вывода туда наших частей» [735].

Высокое начальство успокаивало подчиненных:

«Никаких провокаций, трусости, паники. Силы и средства у вас есть. Крепко управляйте, смело и умело все используйте, не нервничать, а быть по-настоящему в полной боевой готовности» [736].

К 3 часам 22 июня соединения 8-й армии (кроме 48-й сд) на основе устного указания командующего округом после проведенных учений заняли районы своего предназначения. Тактическая плотность возросла в два раза. Но этого было совершенно недостаточно для отражения наступления противника и обеспечения развертывания главных сил. Еще хуже обстояло дело на участке прикрытия 11-й армии, где на переднем крае оставалось в основном по одному батальону от полков дивизий первого эшелона, которые занимались оборудованием полевых позиций (см. схему 7).

Однако вернемся к Белостокскому выступу. По предлагаемому замыслу упреждающего удара Западный фронт должен был нанести удар своим левым крылом, то есть силами 13-й и 4-й армий. Однако 13-я армия, район прикрытия которой был назначен между 10-й и 4-й армиями, так и не была полностью сформирована даже к началу войны. Управление 13-й армии, предназначенное для объединения 49-й и 113-й стрелковых дивизий и 13-го мехкорпуса, продолжало оставаться в Могилеве. На 22.6 в подчинении армии совсем не оказалось войск, они стали поступать только с 24 июня[135][737]. Это еще одно свидетельство того, что о нанесении упреждающего удара силами левого крыла Западного фронта навстречу Юго-Западному всерьез никто и не думал.

В целях обоснования тезиса о том, что войска приграничных округов не готовились к обороне, М. Мельтюхов приводит вырванные из контекста слова генерала М.А. Гареева: «невыгодное положение советских войск усугублялось тем, что войска пограничных военных округов имели задачи не на оборонительные операции, а лишь на прикрытие развертывания войск» [738]. Далее Мельтюхов делает «логичный» вывод: раз не разрабатывались оборонительные операции, значит, разработаны были наступательные! Но при этом он не учитывает, что замечание Гареева сделано с позиции сегодняшнего дня, когда известны результаты разгрома армий прикрытия.

Все это не более, чем словесная эквилибристика: войска готовились к обороне в целях прикрытия развертывания и отмобилизования. Вот что записано в объяснительной записке к Плану прикрытия упомянутого 1-го ск:

«‹…› вести упорную оборону во взаимодействии со всеми родами войск, вести бой на широком фронте отдельными гарнизонами самостоятельно, до последних сил, не покидая своего места, так как отходить корпусу не разрешено» [739].

Задачи на разработку армейских (тем более — фронтовых) оборонительных операций округам не ставились потому, что первые бои будущей войны представлялись нашим полководцам столкновением передовых частей, как это происходило в начале Первой мировой войны. Печальный опыт военных действий во Франции, руководители которой надеялись отсидеться за мощной «линией Мажино», они по-настоящему не учли. Тем самым возможность поражения войск прикрытия была заложена уже на этапе планирования. Армии прикрытия с их вытянутыми в ниточку соединениями и недостроенными УРами скорее напоминали завесу, которую организовал Реввоенсовет молодой советской республики весной 1918 г. Она была создана для обороны (!) демаркационной линии с Германией после заключения с ней Брестского мира и прикрытия главных операционных направлений. Завеса состояла из трех участков, каждый в составе нескольких отрядов. Войска завесы, насчитывающие около 36 тыс. бойцов, прикрывали тогда фронт от Финского залива до Курска [740]. В 1941 г. для прикрытия полосы в 1500 км задействовали в первом эшелоне 55 дивизий и две бригады, и все они были заведомо обречены на разгром. Когда наши военные руководители это сообразили, было уже поздно: Сталин запретил им особо шевелиться, чтобы не спровоцировать немцев.

Данных о конкретных группировках противника, противостоящих округам, и его намерениях было крайне мало. Поэтому при постановке задач на прикрытие госграницы в основном исходили из собственных представлений о важности районов и направлений без учета возможных действий противника. Ясно было, что противник не преминет воспользоваться выгодными условиями для охвата флангов группировки советских войск в Белостокском выступе с целью последующего их окружения. Напомним, что начиная с 1939 г. при выборе мест дислокации войск на присоединенных территориях руководствовались не целесообразностью их оперативного предназначения, а наличием казарменного фонда и других возможных мест размещения личного состава. Никаких реальных мер противодействия замыслу противника сменяющими друг друга начальниками Генштаба предпринято не было. По свидетельству члена Военного совета ЗапОВО дивизионного комиссара А.Я. Фоминых, командование округа в течение 8 месяцев при всех докладах и оперативных проработках докладывало в Генштаб о невыгодной конфигурации госграницы в полосе фронта. Военный совет округа требовал усилить весьма уязвимые фланги группировки, но с ним в течение 6–7 месяцев не соглашались. И только в конце мая — начале июня было разрешено вывести на гродненское направление 56-ю и 85-ю сд и на брестское направление — 75-ю сд, а позже и 113-ю сд [741].

К великому сожалению, в обстановке, складывающейся к лету 1941 г., когда противник уже упредил войска Красной Армии в сосредоточении и развертывании своих войск, вариант организации стратегической обороны на Западном ТВД в целях отражения агрессии даже не рассматривался. Потому что таковая вообще не предусматривалась нашей военной доктриной. Г.К. Жуков в своей рукописи задним числом выразил сожаление, что «ни в теории, ни в практике другие формы ведения оперативно-стратегических операций не нашли должного отражения. Обучение войск оборонительным действиям, встречным сражениям, отступательным действиям редко выходило из тактических рамок. ‹…› И хуже всего военной теорией были разработаны вопросы ведения боя, сражений и операций в условиях окружения, прорыв и выход из окружения и отступательные действия, с чем пришлось нашим войскам столкнуться в начальный период войны» [742]. Читатель легко может представить, что сделал бы Сталин и его приспешники с теми, кто осмелился бы предложить для отработки на учениях подобные темы. Их немедленно обвинили бы в пораженческих настроениях и стерли в лагерную пыль.

Интересно, как апологеты упреждающего удара решают вопрос о сроках его нанесения. В этом отношении проще всех поступил Резун. Конкретную дату нападения на Германию — 6 июля 1941 г. — он «вычислил» на основе одной фразы, вырванной из общего контекста послевоенного труда «Начальный период войны». Он цитирует: «…Немецко-фашистскому командованию буквально в последние две недели (выделено авт.) удалось упредить наши войска» [743]. Но цитирует в своем фирменном стиле, обрезав конец фразы: «в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны». Тем самым смысл сказанного был полностью искажен, ибо речь в труде шла о сосредоточении и оперативном развертывании войск в целях обороны для прикрытия госграницы. И ничего не говорится о переходе в наступление [744]. Через 15 страниц Резун ловко переиначивает цитируемую фразу на свой лад (уже без ссылки на страницу), придавая ей совсем другой смысл: «‹…› германским войскам удалось нас упредить буквально на две недели» (выделено авт.) [745].

Есть еще одно свидетельство, которое сторонники теории упреждающего удара постоянно используют для подтверждения своей правоты. Этот факт куда серьезнее смехотворных «доказательств» Резуна. Прежде всего потому, что нашел его генерал армии М.А. Гареев, который является последовательным и непримиримым антиподом не только Резуна, но и всех противников официальной советской версии начала войны. Тем весомее его свидетельство в этом вопросе. В одной из своих работ он написал:

«Показательно, что уже в «Соображениях по стратегическому развертыванию вооруженных сил» от 11 марта 1941 г. в разделе задач Юго-Западному фронту рукою Н.Ф. Ватутина сделано характерное дополнение: «Наступление начать 12.6».» [746].

Эта фраза, по утверждению Гареева, была вписана Ватутиным карандашом в основной текст плана, собственноручно выполненный чернилами Василевским. Сам план был опубликован дважды: сначала в Военно-историческом журнале [747], а потом в первом томе сборника документов «1941 год» [748]. К сожалению, обе публикации оказались неполными. До сих пор не были обнародованы карты и приложения к этому плану. Мало того, в тексте имеются обширные купюры, например, там целиком отсутствует упомянутый Гареевым раздел, где говорится о задаче Юго-Западного фронта. Появившаяся информация не только не прояснила, а, наоборот, породила массу вопросов, пока остающихся безответными. Из них — самый главный: кто, когда и по какой причине мог дать указание Ватутину дополнить текст плана этой фразой? Об этом сейчас, в условиях отсутствия необходимой информации, можно только гадать. Чем и занялись сторонники нанесения упреждающего удара по Германии: якобы Ватутин мог это сделать только со слов Сталина, у которого он был в те дни несколько раз. Однако на самом деле Ватутин тогда посетил Сталина дважды только в январе, ни в феврале, ни в марте он у него не бывал. Да и что значит «со слов»? Ведь это означало войну! На это требовалось политическое решение!

Почему же на этот раз никто не поднимает шум о нарушении Ватутиным инструкции о соблюдении секретности? Генерал выдал государственную тайну, раскрыл срок нападения на страну, с которой заключен договор о ненападении и даже о дружбе! И это при всем известной осторожности Сталина! Записку Жукова с «Соображениями…» мог прочитать только Сталин, которому она была предназначена «лично». А с датой начала наступления (войны!) за несколько месяцев до срока мог ознакомиться более широкий круг лиц! И вообще, как можно было определить дату начала операции за три месяца до ее начала, когда многое могло измениться? К тому же как раз в это время была затеяна структурная реорганизация вооруженных сил страны, и у нас даже не было реального мобплана! И не было известно, что, кому, куда и откуда подавать мобресурсы?

Впрочем, ответ на этот и другие вопросы, касающиеся ватутинской вставки, представляют несомненный интерес только с точки зрения истории развития предвоенного советского военного планирования. Ведь, по большому счету, какого-то практического значения они не имеют: плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке от 11 марта 1941 г. не был дан ход. Разработанные на его основе директивы для западных пограничных округов и военно-морского флота никогда не отправлялись к своим адресатам [749]. Так что силу приказа этот план так и не приобрел, ни до дополнения Ватутина, ни после него.

Между тем фразу, вписанную Ватутиным карандашом (!?) в текст задачи Юго-Западного фронта, вовсю используют даже серьезные ученые, хотя понятия не имеют ни о ее истинном значении, ни о причинах и обстоятельствах ее появления. Тем не менее, опираясь на нее, они с завидной уверенностью делают далеко идущие выводы. Вот, например, что утверждает М. Мельтюхов:

«Высказанное в литературе мнение о том, что «план от 11 марта 1941 г. является самым точным итоговым выражением общепринятых взглядов и наиболее точно отражает персональную позицию Сталина», можно принять лишь частично. Действительно, в этом документе изложена квинтэссенция «общепринятых взглядов» советского руководства на начало войны, но он не был итоговым, поскольку процесс разработки советского оперативного плана продолжался. Версия о том, что «в основу документа была положена оборонительная стратегия», не имеет никакого основания. Дело в том, что в нем было четко указано: «Наступление начать 12.6». И далее: «Однако, как известно, 12 июня никаких враждебных действий против Германии со стороны СССР предпринято не было» [750].

Конечно, не было, ведь они тогда и не планировались. Скорее всего, эта дата послужила разработчикам мобплана МП-41 точкой обратного отсчета для определения сроков календарного плана осуществления основных его мероприятий. Ватутин употребил слова «Наступление начать 12.6», чтобы подчеркнуть, что к этому сроку должны быть практически завершены все мероприятия по приведению войск в боевую готовность, включая их сосредоточение и отмобилизование. Поэтому срок готовности МП-41, как всегда, первоначально назначили с запасом — на 1 мая. Упомянутые выше расчеты по сосредоточению войск КОВО с учетом пропускной способности железных дорог и были ответом на это требование.

Вместо того, чтобы выводить возможный срок упреждающего удара из состояния готовности штабов и войск, предназначенных для «разгрома» противника, некоторые историки и публицисты ссылаются на контрольные даты, к которым было привязано осуществление мероприятий по подготовке мобплана МП-41. При этом они в упор не видят (или не хотят видеть) сложности и трудности, с которыми встретились при этом войска, штабы и органы местного военного управления. В связи с этим пришлось переносить первоначальные сроки готовности мобплана. Но и они оказались далеки от реальных. Если планировался упреждающий удар, почему к его подготовке не приступили раньше? Наоборот, сразу после завершения напряженной работы по разработке мартовского «Плана…» появилась, наконец, возможность составить план отпусков начсостава Оперативного управления Генштаба Красной Армии на 1941 год, который и был утвержден тогдашним начальником управления генерал-лейтенантом Маландиным 31 марта. В него включили 69 работников управления. Согласно графику в отпуск должны были уйти: в апреле — 8 командиров, в мае — 6, летом — 27 (и это в разгар «планирования» операции!), на осень и зиму — остальные 28 [751]. И только 15 мая Жуков и Тимошенко спохватились, предложив упредить противника в нанесении удара.

Между тем в центре и на местах разработка мобилизационного плана шла с отставанием от ранее намеченных сроков. Согласно мобплану МП-40, создание вновь формируемых частей следовало завершить к 1 мая 1941 г., а полностью обеспечить их материальной частью только к 1 октября 1941 г. Выписка из указаний штабу ЗапОВО по разработке мобплана:

«39. Разработку планов комплектования и заявок на перевозку, приписку военнообязанных и отработку документов мобплана произвести в сроки, установленные календарным планом по разработке нового мобплана (приложение № 12).

Срок разработки мобплана, установленный директивой №Орг/1/107476, народным комиссаром обороны, продлен до 1.7.1941 г. (выделено нами. — Авт.).

40. В целях зашифрования и отличия от действующего мобплана, приписку по разработке нового мобплана вести с наименованием по «МП-1941».

‹…›

44. О ходе выполнения календарного плана работ по разработке нового мобплана доносить:

а) 10 апреля 1941 года с докладом о готовности к приписке;

в) 15 мая 1941 года с докладом об окончании приписки;

в) 15 июня 1941 года о ходе разработки мобплана войсковых частей и военкоматов.

45. К 15 июля 1941 года представить на имя народного комиссара обороны доклад о мобилизационной готовности войск округа» [752].

Итак, ЗапОВО должен был к 15 июля только представить доклад о мобилизационной готовности войск округа. Именно к этой дате и пришлось Мельтюхову привязать время нанесения гипотетического упреждающего удара по Германии. Правда, он отмечает, что причину переноса срока нападения установить невозможно «в силу состояния источниковой базы» [753]. И приводит слова Молотова, второго человека в советской иерархии после И.В. Сталина:

«Не помню всех мотивов отмены такого решения. Но мне кажется, что тут главную роль сыграл полет в Англию заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. Разведка НКВД донесла нам, что Гесс от имени Гитлера предложил Великобритании заключить мир и принять участие в военном походе против СССР… Если бы мы в это время сами развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда бы Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира[136]…» [754].

Поскольку «источник» обнаружить не удавалось, осталось найти подходящую дату совещания военных у Сталина, в ходе которого мог быть решен вопрос о новом сроке завершения военных приготовлений. М. Мельтюхов остановился на дате такого совещания 24 мая, оговорив, что «в столь серьезном вопросе мы вынуждены ограничиться этой рабочей гипотезой, которую еще предстоит подтвердить или опровергнуть на основе привлечения новых, пока еще недоступных документов» [755].

Может быть, вместо того, чтобы искать черную кошку в темной комнате, стоило все-таки оценить реальную готовность войск Красной Армии к проведению масштабной наступательной операции, да еще против такого серьезнейшего противника, как вермахт? Между тем М. Мельтюхов, рассуждая о возможности РККА по нанесению упреждающего удара, замечает:

«Однозначно ответить на вопрос, хорошо ли была подготовлена Красная Армия к наступлению, невозможно, так как в реальной действительности ей пришлось отражать германское нападение. Правда, то, что советским войскам удалось не только выстоять в 1941 г., но и переломить ход боевых действий и выиграть войну, безусловно, свидетельствует в пользу хорошей подготовки Красной Армии» [756].

Тезис об армии, которая выиграла войну в 1945 г., пока оставим в стороне. А вот о состоянии мобилизационной и боевой готовности Красной Армии к июню 1941 г. нам уже кое-что известно. Доклады командиров о готовности части (соединения) к отмобилизованию вовсе не означали, что они реально были готовы к мобилизации. Примеры приводились выше. В этих докладах обычно указывался некомплект личного состава (даже по штатам мирного времени, который не включался в расчет мобпотребности), вооружения, боевой техники, автотранспорта, говорилось о различного рода нестыковках в планировании подачи (приема) мобресурсов. В зависимости от этого в штабах округов делали выводы о готовности к отмобилизованию и реальности сроков приведения частей в полную боевую готовность. В ПрибОВО не боялись делать при серьезных основаниях реальные выводы о неготовности некоторых соединений и частей к отмобилизованию в указанные сроки. А в ЗапОВО, несмотря на доклады командиров частей, о нерешенных вопросах, старший начальник через некоторое время (например, за несколько дней до нового 1941 г.), как под копирку, давал заключение (за редким исключением) об их готовности [757]. Учитывая неразбериху в связи с реорганизацией оргструктуры войск и передислокацией частей, вряд ли удалось устранить все недостатки в мобилизационной готовности. Нельзя сбрасывать при этом со счетов и многочисленные факты очковтирательств со стороны командиров, которые по различным причинам приукрашивали состояние боевой и мобилизационной готовности своих частей [758]. Видимо, сторонники подготовки упреждающего удара по германским войскам, плохо представляют, что такое боевая готовность войск к ведению боевых действий и их боеспособность, зависящая от реальных сроков отмобилизования и мероприятий по их боевому, техническому и тыловому обеспечению.

М. Мельтюхов же далее продолжает, что германскому командованию в силу случайного стечения обстоятельств (?!) удалось упредить советские войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные возможности для захвата стратегической инициативы в начале войны. В результате Красная Армия, завершавшая сосредоточение и развертывание на ТВД, была застигнута врасплох и в момент нападения Германии оказалась не готова к каким-либо немедленным действиям — ни оборонительным, ни тем более наступательным [759].

Затем в качестве альтернативы М. Мельтюхов рассматривает гипотетический вариант — как могли бы развиваться события, если бы советское руководство осуществило свой первоначальный замысел и 12 июня 1941 г. нанесло бы внезапный удар по Германии в момент, когда германские войска еще завершали сосредоточение у советских границ. К этому сроку в полосе от Балтийского моря до Черного уже было развернуто 81,6 % дивизий из тех, что предназначались для вторжения. Но вермахт в это время, по мнению Мельтюхова, не имел ни оборонительной, ни наступательной группировки, и советское нападение в этот момент поставило бы его в очень сложное положение, позволив громить его силы по частям.

Здесь явно просматривается попытка уважаемого историка провести аналогию с внезапным вторжением немцев 22 июня на СССР. В данном случае такая попытка некорректна и вряд ли уместна. Не стоит забывать, что нашим войскам противостоял отмобилизованный и развернутый вермахт, обладающий боевым опытом двух победоносных кампаний. К тому же Мельтюхов явно недооценивает возможности немецкой разведки. Обнаружив подготовку к нападению, они успели бы усилить угрожаемые направления и создать нужную им группировку. В случае неожиданного начала войны силам, относящимся к ГА «Юг», для выхода в назначенные районы, по их расчетам, требовалось примерно 9 дней[137]. Ударом в направлении Киева и односторонним охватом немцы предполагали окружить основные силы Юго-Западного фронта и тем самым воспретить русское наступление на Румынию. При этом они не стали бы ждать назначенную Гитлером 30 апреля дату начала вторжения — 22 июня. С самого начала военные действия приобрели бы высокоманевренный характер, где несомненное преимущество было бы на германской стороне. При этом немецкие командиры и командующие не были бы скованы требованиями не допускать никаких провокаций.

Сторонников нанесения упреждающего удара буквально завораживает магия советского количественного превосходства в живой силе и боевой технике. Ведь советские войска на фронте Остроленка-Карпаты, по расчетам Мельтюхова, превосходили германские по личному составу, количеству дивизий, орудий и минометов в два и более раз, по танкам — в 8,7 раза, а по самолетам — в 4,4 раза [760]. Именно с учетом этого превосходства он далее расписывает, как могли бы развиваться успешные боевые действия советских войск против застигнутого врасплох врага. Однако тут не учитываются большие возможности немцев по наращиванию сил на угрожаемом направлении.

Важнейшую роль в разгроме противника Мельтюхов отводит авиации, которая подвергла бы внезапным ударам аэродромы противника на территории Восточной Пруссии, Польши и Румынии. Общее советское превосходство в авиации позволяло подвергнуть аэродромы люфтваффе в 250-км приграничной полосе многочасовому непрерывному авиационно-штурмовому воздействию, что привело бы к значительному ослаблению ВВС противника и облегчило бы действия сухопутных войск Красной Армии.

У нас есть прекрасная возможность сравнить гипотетические рассуждения Мельтюхова с реальными результатами первой воздушной операции советских ВВС в Отечественной войне. Дело в том, что Финляндия, разрешившая дислокацию сухопутных немецких войск на своей территории, к тому же в период 22–25 июня несколько раз нарушила статус нейтральной державы. Так, 23 июня в 3 часа 45 минут вылетевшие из Восточной Пруссии 14 немецких бомбардировщиков сбросили в воды фарватера между Кронштадтом и Ленинградом 28 магнитных морских мин, после чего приземлились на финском аэродроме Утти [761]. Сомнений в том, что финны выступят на стороне Германии, не было[138]. Чтобы предотвратить налеты с финских аэродромов на Ленинград и другие объекты, советское руководство приняло решение нанести по ним внезапный массированный удар.

Задача ВВС Северного фронта была поставлена директивой Ставки ГК от 24 июня:

«‹…› непрерывными налетами днем и ночью разгромить авиацию противника и ликвидировать аэродромы в районе южного побережья Финляндии» [763].

По плану в первом ударе на рассвете должны были принять участие 12 бомбардировочных и 5 истребительных авиаполков, в которых насчитывалось 375 бомбардировщиков и 165 истребителей, всего 540 самолетов. Но вылететь сумели только около 300 (55 %). В течение 25 июня, когда СССР еще не находился в состоянии войны с Финляндией, было выполнено 460 самолето-вылетов, из них 236 вылетов бомбардировщиков. По докладам экипажей, они уничтожили на 18 аэродромах 30 финских самолетов и 11 сбили в воздушных боях. Наши потери составили 24 бомбардировщика и 4 истребителя [762]. За шесть июньских дней против 39 финских аэродромов (некоторые из них подверглись 8-10 налетам) были совершены 992 самолето-вылета. В результате первой столь масштабной операции советских ВВС, по докладам наших летчиков, им удалось уничтожить 70 финских самолетов, потеряв при этом около 40 своих. С учетом наиболее оптимистичных докладов экипажей число уничтоженных и поврежденных вражеских самолетов доходило до 130, причем среди них были не только финские, но и немецкие машины. Если учесть, что Финляндия тогда имела в строю 225 боевых самолетов, можно констатировать, что она понесла значительный урон [764].

Однако реальные финские потери оказались несопоставимы с советскими данными. Оказывается, в первый день советскими бомбами был поврежден всего один трофейный советский бомбардировщик СБ [765]. Тогда же один финский истребитель разбился при вынужденной посадке, другой потерпел катастрофу на взлете, а еще несколько получили в воздушных боях пулевые пробоины. 28 июня при вынужденной посадке разбился еще один их истребитель. Всего за период с 25 по 30 июня получили повреждения различной степени 12–15 финских самолетов. Только один из них пришлось ремонтировать больше года, а остальные быстро вернулись в строй [766].

Главной причиной низкой результативности ударов по аэродромам был недостаток достоверной разведывательной информации, слабая подготовка экипажей, их неумение найти нужные цели. Гораздо сильнее досталось от советских бомб финским городам. Так, 25 июня в Турку погибли 13 мирных жителей, а еще 29 были ранены [767]. На следующий день этот город пострадал еще сильнее, там погибло 114 и получили ранения примерно 500 человек, в большинстве своем из гражданского населения.

За те же шесть дней советская авиация безвозвратно потеряла 20 истребителей и 51 бомбардировщик. При этом погибли больше 100 летчиков, в том числе 5 командиров эскадрилий [768]. Не все эти самолеты были сбиты или разбились. Истребитель И-153, пилотируемый младшим лейтенантом В.И. Поздняковым, очевидно, потерял ориентировку и в 8 часов утра 25 июня приземлился на финской территории. Не желая сдаваться в плен, летчик застрелился, а его совершенно исправный самолет достался финнам в качестве трофея [769].

Налеты на аэродромы и города, жертвы среди финского населения были немедленно использованы агрессивными кругами Хельсинки в качестве удобного предлога для официального объявления войны Советскому Союзу.

Воздушную операцию с такими незначительными результатами ценой столь тяжелых потерь никак нельзя назвать успешной. А германские ВВС существенно превосходили финскую авиацию в количестве и качестве материальной части и в боевом опыте пилотов. Нельзя забывать, что их самолеты базировались далеко от границы и перелетели на передовые аэродромы только за день до нападения. Учитывая более сильную немецкую ПВО, подразделения которой к тому же имели боевой опыт, надеяться на более результативные действия нашей авиации против люфтваффе, не говоря уж о захвате господства в воздухе, никаких оснований нет.

М. Мельтюхов же выразил сожаления, что Сталин упустил свой шанс внезапным нападением в корне изменить обстановку в начале войны в нашу пользу. На чем основана его уверенность в успехе нашего упреждающего удара на юго-западном направлении, совершенно непонятно. На количественном превосходстве Красной Армии в технике? Напомним, что войска Юго-Западного и Южного фронтов, немногим уступавшие ГА «Юг» в численности личного состава, но намного превосходившие ее по количеству дивизий, орудий и минометов и самолетов (по танкам — в шесть раз!), тем не менее потерпели поражение на киевском направлении в конце июня 1941 г. (см. Приложение 10). С нашей точки зрения, такого шанса у Сталина не было и в помине, и он сам это прекрасно понимал. Потому не только не собирался нападать первым, но и стремился любой ценой отодвинуть срок неминуемого столкновения как можно дальше.

Политическое и военное руководство СССР, конечно, сознавало, что схватки с гитлеровской Германией было не избежать, поэтому к войне готовились, и готовились серьезно. Но для устранения крупных недостатков РККА, столь рельефно проявившиеся в войне с Финляндией, и проведения задуманной реорганизации вооруженных сил и перевооружения их на новую технику требовалось много времени. Ввязываться в войну в 1941 г., располагая армией, находящейся в процессе масштабной реорганизации и перевооружения, было просто невыгодно. Время тогда определенно работало на СССР. Поэтому делалось все, чтобы оттянуть войну и обеспечить наиболее благоприятные условия для вступления в нее СССР на этот случай. По свидетельству В.М. Молотова, подготовку к неизбежной войне с Германией вели:

«Иначе зачем нам еще в мае месяце надо было из глубины страны перебрасывать в западные приграничные военные округа в общей сложности целых семь армий? Это же силища великая! Зачем проводить тайную мобилизацию восьмисот тысяч призывников и придвигать их к границам в составе резервных дивизий военных округов?» [770].

При этом Молотов признался, что срока германского нападения «точно не знали» и делали все, чтобы оттянуть войну. А в результате: «Время упустили, опередил нас Гитлер!» Спрашивается, в чем опередил? Обычно эти слова Молотова интерпретируют однозначно — опередил в нападении. Молотов не военный человек (о каких семи армиях он говорит?), в беседе он не считал нужным уточнять, в чем их опередил Гитлер — в развертывании или в сосредоточении. Или он имел в виду завершение реорганизации и перевооружения армии? Опередил и баста. Такая расплывчатая формулировка оставляет широкое поле для интерпретаций.

Этим и пользуются сторонники упреждающего удара. Они всячески подчеркивают готовность Красной Армии к нанесению такого удара даже наличными силами — приписников то призвали. Их неуемная фантазия, с помощью которой они пытаются дурить голову читателям, просто поражает. То, что во многих танковых дивизиях нет ни танков, ни автотракторной техники, а в артполках — средств тяги, они не учитывают (вероятно, надеются пополнить войска за счет трофеев). Например, М. Солонин предположил, что Сталин решил напасть на Германию 22 июня 1941 г. Для доказательства он использует текст Указа Президиума Верховного Совета СССР, в котором было сказано: «Первым днем мобилизации считать 23 июня 1941 года». Согласно его бредовой версии, Сталин, оказывается, запланировал на 22 июня серию провокаций с бомбежкой советских городов советскими летчиками на немецких самолетах, якобы специально закупленных для этой цели. В этот же день вводится в действие план прикрытия госграницы с одновременным ударом ВВС Красной Армии по заранее намеченным объектам на сопредельной территории. Советские войска наносят внезапный удар по группировкам вермахта, сосредоточенным у советской границы. А еще через неделю (1–3 июля) полностью отмобилизованные и развернутые войска четырех советских фронтов переходят в полномасштабное победоносное наступление [771]. Увы! Гитлер упредил Сталина.

Эпигоны Резуна все мероприятия по укреплению обороны со сроками их выполнения с 15 мая и позже рассматривают как подготовку к нанесению упреждающего удара по Германии. Но в логике существует правило: «После этого — не обязательно значит, что вследствие этого». Вот и постановление СНК СССР о призыве на учебные сборы 975 870 военнообязанных запаса «резунисты» привязали к упомянутой записке только потому, что призыв предлагалось начать с 15 мая. При этом они «забывают» упомянуть, что Постановление о призыве было утверждено Политбюро ЦК ВКП(б) еще 8 марта 1941 г. Утверждено, значит, все расчеты и проект постановления готовились в феврале, когда ни о какой войне летом 1941 года в СССР никто всерьез не думал. Поэтому и призыв на учебные сборы первоначально предполагалось провести последовательно, в несколько очередей в сроки с 1 июня по 20 октября с привлечением на них 903 806 человек. К проведению сборов привлекались 61 стрелковая дивизия и другие части Красной Армии. При этом третью очередь сборов в резервных стрелковых дивизиях планировали начать в период с 5 сентября до 20 октября 1941 г. Приписники призывались: для соединений и частей, кроме саперных, строительных, автотранспортных, на 45 дней (всего 754 896 человек), для последних — 60 дней, а для инженерно-аэродромных батальонов — на 90 дней. Цель сборов проста и понятна. У нас были миллионы военнообязанных, никогда не проходивших обучение военному делу. Их надо было готовить с нуля. Других предполагалось переподготовить в духе современных требований. Если проследить динамику первоначально планируемого призыва, растянутого на пять месяцев, то он не особенно отличался от проведенных учебных сборов в предшествующие годы. Установление точных сроков их проведения возлагалось на военные советы округов [772]. При этом им разрешалось, учитывая интересы народного хозяйства и местные условия, вносить изменения в указанные сроки проведения сборов и в количество людей, привлекаемых по каждому соединению и отдельной части, но не превышая общего количества людей, привлекаемых на сборы. Более того, командирам частей предписывалось заблаговременно ставить в известность руководителей промышленных предприятий, колхозных и совхозных хозяйств о предстоящем привлечении на учебные сборы военнообязанных от указанных предприятий и хозяйств. Какая же это скрытая мобилизация, которая, согласно Наставлению по мобработе, должна проводиться без доведения об этом до всеобщего сведения? Читатель, очевидно, еще помнит, в каком объеме и как проводилась скрытая мобилизация под видом БУС перед польской кампанией.

По свидетельству А.М. Василевского, нарком обороны полностью использовал предоставленные ему законом права на призыв в армию некоторых возрастов из запаса для участия их в учебных сборах или маневрах [773]. Согласно справке мобуправления Генштаба сборы планировали провести в 94 дивизиях 14 военных округов (самый поздний срок начала — 20.8). Так, в ЗапОВО сборы намечали проводить только в четырех дивизиях трех стрелковых корпусов окружного подчинения, начиная с 1 июня. В КОВО к проведению сборов привлекалось 26 дивизий: три — с 15.5, 12 — с 20.5, 9 — с 1.6 и одна — 15.7; в МВО (привлекалось 10 дивизий) начало сборов-с 15.6, последние три дивизии- 10.8; в ЛенВО (4 дивизии) начало — с 5.7, последняя — с 15.8. В дивизиях военных округов, расположенных в глубине страны, сборы в основном начинались с 1 июня [774]. Кстати, по свидетельству М.В. Захарова, к 22 июня более 30 тыс. человек после завершения сборов убыли из войск. Поэтому считать, что решение о призыве на сборы, принятое 8 марта, касалось именно БУС в рамках подготовки тс нанесению упреждающего удара по Германии, совершенно неправомерно.

И лишь в мае 1941 г., учитывая продолжающееся, по данным советской разведки, сосредоточение германских войск на территории генерал-губернаторства (бывшей Польше), было принято решение увеличить количество дивизий, артиллерийских частей и армейских управлений, проводящих сборы приписного состава, а сами сборы начать в период с 1 по 15 июня. Это было, в известной мере, уступкой Сталина в ответ на настойчивые требования военного руководства. А как иначе можно было реагировать на все возрастающую угрозу со стороны Германии? Но и с этого момента нельзя говорить о скрытой мобилизации под видом БУС, так как таковая заключается в планомерном и своевременном переходе каждой отдельной войсковой части, штаба, управления, учреждения и всей Красной Армии с организации и штатов мирного времени на организацию и штаты военного времени. Да, укомплектованность большинства соединений личным составом (кстати, в основном необученным), в которых проводились сборы, была доведена почти до уровня штатов военного времени. Но и только. А переход на штаты военного времени не осуществлялся. Для этого надо было укомплектовать соединения автотранспортом, средствами тяги, конским составом, провести и другие мероприятия.

По донесениям военных округов, фактически учебные сборы были проведены в 99 стрелковых дивизиях, в части которых был призван 493 181 человек. За счет сборов численность стрелковых соединений приграничных округов была доведена: в 21 дивизии до 14 тыс. человек, в 72 — до 12 тыс. и в 6 — до 11 тыс. человек. Пополнили и другие части. Например, на сборы в 47 артполках АРГК (из 55 существующих) было призвано 8100 человек. Всего в Красной Армии к 22 июня находилось на сборах 802 138 человек, что составляло 17,7 % от общей численности армии мирного времени (17,4 % от мобилизационной потребности). То есть до начала войны в армию было призвано несколько меньше пятой ее части [775].

Однако вернемся к записке Генштаба от 15 мая. Генерал армии М.А. Гареев, оправдывая просчет нашего командования в определении возможного главного удара противника, считает, что «это не имело столь решающего значения, как изображается» (здесь и далее выделено нами. — Авт.). Он пишет:

«К тому же, направление сосредоточения основных усилий советским командованием выбиралось не в интересах стратегической оборонительной операции (такая операция просто не предусматривалась — и в этом состояла одна из серьезных ошибок), а применительно совсем к другим способам действий, когда западные военные округа после кратковременного отражения вторжения противника и завершения отмобилизования армии должны были переходить в наступление. Но для подобного способа действий, которые не состоялись, упомянутый выше вариант направления сосредоточения на Юго-Западном направлении был вполне обоснованным и более выгодным, чем на Западном направлении. Главный удар на юго-западе пролегал по более выгодной местности, отрезал Германию от основных союзников, нефти, выводил наши войска во фланг и тыл главной группировки противника» [776].

Каков аргумент! На основе послезнания можно до многого додуматься! Оказывается, иногда полезно ошибаться даже в таких важных делах, как определение направления главного удара противника. Но фокус заключается в том, что разработчики наших стратегических планов не знали, где противник сосредоточил свои главные силы! А те, кто знал или предполагал, вынуждены были молчать. В результате допущенного просчета в определении возможного главного удара противника перегруппировку соединений 19-й и 16-й армий с целью усиления западного стратегического направления пришлось осуществлять с большим опозданием вдоль фронта под ударами авиации противника и вводить в сражение по частям по мере прибытия эшелонов. Известно, что к обсуждаемой нами записке «Соображения ‹…›» от 15.05.1941 г. был приложен целый комплект карт:

1. схема развертывания на карте 1:1 ООО ООО в 1 экз;

2. схемы развертывания на прикрытие на 3 картах;

3. схема соотношения сил в 1 экз;

4. три карты базирования ВВС на западе.

К сожалению, эти карты до сих пор остаются секретными и недоступны для не ангажированных исследователей. В силу этого они лишены возможностей аргументировать свои выводы и версии. К тому же М.А. Гареев в том же 1991 году признал, что в целях соблюдения пресловутой «секретности» даже карты и схемы стратегической и оперативной обстановки в разработанных после войны военно-исторических трудах были «до основания выхолощены и на них остались лишь многочисленные стрелы». И они продолжают кочевать из одного издания в другое, вызывая недоуменные вопросы и споры историков. Потому что из этих карт и схем нельзя получить адекватное представление о группировках наших войск, их составе и положении, нумерации объединений и соединений. А значит, нельзя сделать правильные выводы относительно действительного соотношения в силах и средствах сторон, возможных (или реальных) результатах и значении того или иного плана или той или иной операции. И вдруг в статье «Правда и ложь о начале войны. Готовил ли Сталин упреждающий удар по Германии в 1941 г.?» М.А. Гареев дословно пишет: «Мы впервые публикуем карту, приложенную к записке Жукова от 15 мая 1941 г.» [777].

Вот эта карта-схема, вернее только опубликованный фрагмент ее, по которому можно получить лишь самое общее представление о развертывании основных сил Красной Армии на западе. На ней указан состав приграничных округов, но не показаны районы сосредоточения резервных армий (намечены только направление их выдвижения из глубины страны).

Стрелы, обозначающие направления ударов Юго-Западного и Западного фронтов, показаны лишь на глубину их ближайших задач. При этом на левом крыле Западного фронта показан удар 10-й армии вместо 13-й, как предложено в записке Генштаба. А ведь в последующем войскам Красной Армии предстояло с боями продвинуться на сотни километров, вплоть до границ Восточной Пруссии.

Но самое интересное: на схеме показан состав всех трех групп армий противника, о котором наше командование к 15 мая, судя по всему, не имело ни малейшего представления. Например, удивительным образом весьма точно определен действительный состав группы армий «Центр» на 22 июня 1941 года: 50 дивизий, из них 9 танковых и 6 моторизованных. Ошибка только в одном: вместо отдельного мотополка на схеме числятся две мбр. Состав остальных групп армий по фрагменту полностью установить невозможно. Но сомнений в этом отношении быть не может — их состав также близок к действительному.

На схеме также хорошо просматривается положение 2-й и 3-й танковых групп на флангах группы армий «Центр», противостоящей ЗапОВО с его 44 дивизиями. Замысел противника ясен с первого взгляда! И это все было известно к 15 мая? Невероятно! Неужели от нас скрывают, что к середине мая уже знали о составе групп армий и танковых группах, пусть не на границе, а в глубине? О каком упреждающем ударе можно было думать, зная о такой группировке противника? Надо было срочно принимать меры по усилению западного стратегического направления.

Что прикажете думать исследователям по этому поводу? Первое, что приходит на ум: схема выполнена в наше время и, вопреки утверждению М.А. Гареева, не является копией 1-й схемы, приложенной к записке от 15 мая. И перед нами еще один пример сознательного препарирования документов на основе послезнания, имеющего целью показать превосходство противника в силах. На самом деле на 15 мая немцы имели вблизи границы с СССР 71 дивизию, в том числе три танковые дивизии, из них две — в Румынии [778]. Вычислить район сосредоточения танковых групп по расположению этих дивизий было абсолютно невозможно, даже если бы какой-нибудь провидец догадался, что они вообще будут созданы. Переброска на восток остальных немецких 14 танковых и 12 моторизованных дивизий из состава подвижных войск началась только 6 июня и завершилась лишь за четыре дня до начала войны.

А хотелось бы посмотреть на оригинал схемы, приложенной к записке, чтобы еще раз попытаться оценить реальность предложенного плана действий советских войск. Для сравнения мы приводим схему 8 (на вкладке), на которой показан вариант действий советских войск при нанесении упреждающего удара. Для наглядности на эту схему наложены направления ударов германских войск, согласно плану «Барбаросса».

Сторонники нанесения упреждающего удара силами ЮЗФ во взаимодействии с войсками левого крыла ЗапФ считают, что он неизбежно привел бы к успеху. Расчет строится на том, что создаваемое на юго-западном направлении общее превосходство в силах и средствах над противником (152 советские дивизии против 100 германских) и внезапность нападения позволят Красной Армии завладеть инициативой и уже в ходе выполнения ближайших задач обоими фронтами разгромить приграничную группировку вермахта, изготовившуюся к вторжению на территорию СССР. Первой стратегической целью операции ставился разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест, Демблин, и выход к 30 дню операции на фронт Остроленка, р. Нарев, Лович, Лодзь, Крейцбург, Оппельн, Оломоуц. Тем самым решалась важнейшая стратегическая задача: отсечь Германию от Балкан и в первую очередь от жизненно необходимой ей румынской нефти. Далее Красная Армия должна была с боями пройти всю территорию бывшей Польши и выйти к границам Германии, отрезав от нее Восточную Пруссию. Впечатляющий замысел, ничего не скажешь.

Согласно планам стратегического и оперативного развертывания, численность западных приграничных округов на военное время была определена на уровне 6,5 млн. человек, а фактически имелось около 3 млн. В мае оба фронта — ЮЗФ и ЗапФ — имели в своем составе всего 102 дивизии. Из 104 советских дивизий, которые должны были составить ударные группировки фронтов, 27 перебрасывались из внутренних военных округов. На создание требуемого общего полуторного превосходства в дивизиях над противником требовалось еще не менее двух месяцев, а то и трех. Ведь план по радикальному повышению пропускной способности железных дорог (устройство вторых путей, строительство воинских площадок для погрузки, разгрузки, обеспечение топливом и т. п.) полностью так и не был выполнен. Забегая несколько вперед, заметим, что к 22 июня, через месяц с небольшим, в полосы развертывания фронтов прибыло лишь 9 % войск, предназначенных для действий на Западном театре. Не имея отмобилизованных и развернутых группировок войск, нечего было и думать об упреждающем ударе.

На успех советские войска могли рассчитывать только в случае, если бы им удалось нанести внезапный удар. Однако, учитывая активность германской воздушной разведки и наличие в нашем тылу многочисленной агентуры, скрыть подготовку удара и застать вермахт врасплох вряд ли бы удалось. Противник принял бы соответствующие меры по усилению своей группировки. Во всяком случае, приученные к самостоятельности немецкие командиры не стали бы запрашивать Берлин — открывать ли им ответный огонь по русским. А Гитлер и Геббельс в полной мере использовали бы нашу попытку для организации яростной пропагандистской кампании против большевистской агрессии.

По варианту, принятому Генштабом, ожидалось, что противник также будет наносить главный удар на Юго-Западном стратегическом направлении — силами до 100 дивизий, развернутых к югу от линии Брест — Демблин в направлении Ковель, Ровно, Киев, а также в направлениях Мункач, Львов и Санок. Недаром пять из десяти вновь сформированных противотанковых бригад РГК были сосредоточены на Юго-Западном фронте.

Войска 6, 26-й и 21-й армий, согласно предложению Генштаба, переходили в наступление с рубежа (на участке) Сенява, Перемышль, Лютовиски. Справа, южнее Влодавы переходили в наступление войска 5-й и 20-й армий — как раз в лоб превосходящим силам группы армий «Юг›, изготовившимся для нанесения удара в направлении Ковель, Луцк, Киев. Войска ЮЗФ, устремившись в направлении Краков, Люблин, неизбежно подставили бы свой правый фланг противнику. В зависимости от развития обстановки немцы могли нанести сильные контрудары по правому крылу наступающей группировки фронта или позже перейти в контрнаступление силами, сосредоточенными в районе Радома, до того, как наше командование сможет ввести в сражение глубокие резервы. Это могло привести к эффекту «вращающихся дверей» с выходом в тыл советским войскам, вклинившимся на направлении главного удара. В этих условиях в сражении с гораздо более опытным и умелым противником первоначально достигнутый успех войск ЮЗФ мог превратиться в крупное поражение. После чего сил, способных преградить немцам путь на киевском направлении, уже не осталось бы.

Но было еще одно немаловажное обстоятельство, которое не учитывают сторонники упреждающего удара со столь решительными целями. Выполнение планируемых глубоких задач практически не было обеспечено в материальном отношении. Это касалось, прежде всего, снабжения войск боеприпасами и горючим. Например, в записке от 15 мая содержится красноречивое примечание: «Запасы горючего, предназначенные для западных военных округов, эшелонированы в значительном количестве (из-за недостатка емкости на их территориях во внутренних округах)» [779]. Насколько они были эшелонированы, можно судить по ЗапОВО, основные запасы горючего которого хранилось в Майкопе, на Северном Кавказе, то есть за несколько тысяч километров от районов надвигавшихся сражений.

Вермахт к июню 1941 года существенно превосходил в умении воевать не только Красную Армию, но и все остальные армии мира. Особенно сильно ощущалось преимущество германской армии в ведении маневренной войны. При существующем соотношении в силах на юго-западном направлении наступление наших войск даже с вводом в сражение стратегических резервов в лучшем случае переросло бы в затяжные бои. Но это объективно оказалось бы более выгодным противнику, войска группы армий «Центр» которого неизбежно добились бы еще большего успеха на направлении Минск, Смоленск. В рассматриваемых условиях лета 1941 г. с учетом реального состояния боевой и мобилизационной готовности Красной Армии надеяться на успех упреждающего удара — верх наивности. Лучшим подтверждением такого исхода является поражение войск ЮЗФ в самом крупном по масштабу танковом сражении Второй мировой войны в районе Дубно[139].

Хотя кое-какие плюсы в подготовке упреждающего удара и при его нанесении даже наличными силами усмотреть при желании можно. До начала боевых действий удалось бы заблаговременно устранить недостатки в организации связи, заранее организовать взаимодействие и управление войсками. Это позволило бы войскам первого стратегического эшелона войти в войну более или менее организованно. Командование и войска избежали бы психологического шока, который они испытали в результате внезапного нападения немцев (это зачастую вообще забывают учитывать). За время осуществления первых операций в стране была бы проведена в полном объеме мобилизация. Возможно, удалось бы на первых порах избежать и таких масштабных окружений, которые привели к громадным потерям в людях, в вооружении и боевой технике. Войска второго стратегического эшелона вступили бы в сражения более подготовленными. Но все это выглядит плюсами только в сравнении с масштабами разгрома войск приграничных округов в начальный период войны, о которых мы теперь знаем. А Сталин и военное руководство в канун войны и помыслить об этом не могли.

Результаты тщательного анализа качественного состояния вермахта и советских войск, боевой подготовки и боеспособности последних позволяют сделать однозначный вывод, что, независимо от чьих-то пожеланий, кадровая Красная Армия не была готова к нанесению упреждающего удара по Германии ни летом, ни вообще в течение 1941 года. Поэтому Сталин, будучи здравомыслящим человеком, не мог согласиться с предложенным Генеральным штабом вариантом действий ни по военно-стратегическим, ни тем более по политическим причинам, и делал все возможное и невозможное, чтобы оттянуть начало войны, даже в ущерб безопасности страны.

Это название раздела взято из книги В. Суворова (Резуна), но просим не спешить обвинять авторов в плагиате. Хотя раздел, истины ради, следовало бы назвать так: «Почему не был создан Второй стратегический эшелон?» Но об этом ниже. А вопрос действительно важный. Недаром «резунисты» уделяют ему особое внимание, считая выдвижение из глубины страны советских резервных армий основным и неопровержимым доказательством того, что план, предложенный в записке «Соображения…», был утвержден, и Красная Армия готовилась к нанесению упреждающего удара.

Резун прямо заявляет, что «‹…› никто не сможет дать другое, нежели он, объяснение выдвижению второго стратегического эшелона в мае 1941 года (выделено нами. — Авт.):

«Ледокол» я писал ради одного вопроса. Этот вопрос — в 26-й главе. Предшествующие главы — только присказка. Главный вопрос книги написал заглавными буквами. Для непонятливых еще и приписал: вот он — центральный вопрос. Грядущих своих критиков просил мелочью не бренчать, а брать барана за рога — отвечать на главный вопрос» [780]. «Вопрос этот сформулирован в самом названии 26-й главы «Ледокола»: «Зачем был создан Второй стратегический эшелон». И далее: «Коммунистические историки готовы обсуждать любые детали и выискивать любые ошибки. Но давайте отвлечемся от второстепенных деталей и дадим ответ на главный вопрос» [781].

Давайте. От правильного понимания предназначения и роли второго стратегического эшелона зависит очень многое. Поэтому сначала о самом термине — «эшелон». Иначе неподготовленному читателю будет трудно распутать хитросплетения лжи, навороченные Резуном вокруг вопроса о составе, сроках и порядке выдвижения советских резервных армий. Эшелон — это элемент боевого порядка (для тактических частей и соединений) или оперативного построения (для объединений). В зависимости от замысла на бой (операцию) и наличия сил в боевом (оперативном) построении может быть несколько эшелонов, расположенных один за другим. Стратегический эшелон — это часть вооруженных сил государства, предназначенных для решения стратегических задач в войне. Необходимость создания вторых стратегических эшелонов впервые возникла с появлением массовых армий, когда добиться победы в войне в одном генеральном сражении стало невозможным. В мирное время вооруженные силы, обычно содержащиеся в сравнительно ограниченном составе, составляют первый стратегический эшелон. С началом войны (с объявлением мобилизации) под его прикрытием развертывается второй стратегический эшелон, состав которого практически никогда не остается постоянным. Так, советские армии формировались и вводились в него буквально в последние дни перед войной и даже после ее начала. Менялось и количество входящих в них соединений, причем неоднократно.

Действительно, советское командование еще до начала войны начало формировать резервные армии и выдвигать их из внутренних военных округов и Дальнего Востока в западном направлении. В создавшейся обстановке это были вполне понятные меры предосторожности. Они стали ответом на начатое с конца февраля 1941 г. сосредоточение у советских границ сил вермахта. Второй стратегический эшелон должен был стать могучим инструментом в руках Главного командования РККА, способным внести решающий перелом в ход войны. В случае ее начала резервные армии из состава второго стратегического эшелона предназначались для восполнения потерь действующей армии, поддержки и наращивания усилий фронтов на важнейших стратегических и оперативных направлениях, в том числе и на случай ликвидации (локализации) прорывов противника, а также для решения других внезапно возникающих задач в ходе военных действий. Резервные армии и перебрасывали на Западный ТВД для того, чтобы использовать их в нужное время и в нужном месте. Позже мы расскажем и о других важных причинах принятия решения на их переброску поближе к западным рубежам.

Рассмотрим подробнее сам процесс создания второго стратегического эшелона, опираясь, в отличие от Резуна, на достоверные факты и документы. Предварительное распоряжение подготовить войска к отправке на запад Генштаб отдал в дальневосточные округа 26 апреля. В «Соображениях…» Тимошенко и Жукова, появившихся не ранее 15 мая, предлагаемая советская группировка резервов Главного командования должна была состоять из пяти армий, включавших 47 дивизий. Районами сосредоточения двух из них, имевших в своем составе суммарно 15 дивизий, были выбраны Вязьма, Сычевка, Ельня, Брянск, Сухиничи. Еще одна армия из восьми дивизий должна была дислоцироваться в районе Вилейка, Новогрудок, Минск. Остальные две армии предназначались для Украины. Первой, в составе 12 дивизий, был назначен район Шепетовка, Проскуров, Бердичев, а второй, из такого же числа соединений — район Белая Церковь, Звенигородка, Черкассы [782]. Таким образом, трем армиям из пяти (почти половина из выдвигаемых 47 дивизий) районы назначения были определены на Западном стратегическом направлении. Из них две предполагали сосредоточить за ЗапОВО, довольно далеко в тылу, а третью располагали в пределах этого округа. Остальные две, самые мощные по составу (24 дивизии), сосредоточивались в пределах КОВО, учитывая, что главный удар планировался на юго-западном направлении.

Поскольку Сталин не согласился с предложениями Генштаба, второй стратегический эшелон Красной Армии создавался совсем по другому варианту. С 13 по 22 мая Генштаб распорядился о начале выдвижения четырех армий (16-й из ЗабВО, 19-й из СКВО, 21-й из ПриВО и 22-й из УрВО) и 25-го ск из ХВО (передавался в оперативное подчинение 19-й армии). По плану войска 16-й армии в составе 12 дивизий должны были сосредоточиться в районе Проскуров, Хмельники с 22 мая по 1 июня. 19-ю армию в составе И дивизий намечалось перебросить в район Черкассы, Белая Церковь, Смела к 10 июня. Первые две дивизии этой армии должны были начать выгрузку 20 мая, а еще три — 2–3 июня [783]. К 13 июня в район Лубны выдвигались 3 дивизии подчиненного 19-й армии 25-го ск. Задачей 21-й армий, состоявшей из 14 дивизий, было выдвинуться с 17 июня по 2 июля в район Чернигов, Гомель, Конотоп. Наконец, 6 дивизий 22-й армии должны были прибыть в район сбора Идрица, Себеж, 1–3 июля [784]. Таким образом, суммарно в состав второго стратегического эшелона планировалось ввести 46 дивизий.

Как выяснилось позже, районы, куда направлялись три из четырех резервных армий, лежали в стороне от направления главного удара вермахта. Две из них — 16-я и 19-я — вместе с большей частью 21-й армии были предназначены в качестве резервов для будущего Юго-Западного фронта. Для Западного осталась только одна — 22-я и, кроме нее, 63-й ск из 21-й армии. Такое распределение сил лишний раз подчеркивало то преувеличенное значение, которое советское командование придавало юго-западному направлению.

Однако сроки подготовки войск к выдвижению и переброске отставали от планируемых. И очень скоро порядок выдвижения и подчинения армий был существенно уточнен. Так, в соответствии с директивой № 504206 НКО командующему войсками КОВО 16-ю армию в составе уже 6, а не 12 дивизий, было приказано принять несколько позже — в период между 15 июня и 10 июля (прежний срок — с 22 мая по 1 июня) [785]. При этом сама армия выводилась из состава резерва Главного командования и поступала в полное подчинение Военному совету КОВО. В то же время 51-й ск из состава 22-й армии и 63-й ск из 21-й, прибывающие в ЗапОВО в период с 17 июня по 2 июля, согласно директиве № 504207 в состав войск округа не включались, и его Военному совету не подчинялись [786].

Следует учитывать, что назначенные армиям районы не обязательно должны были совпадать с реальными районами их сосредоточения. Это обычная практика: время не ждало, главным было как можно быстрее организовать погрузку войск и начать перегруппировку. Так, дивизии 19-й, 21-й и 22-й армии начали выдвижение в мае, еще до формирования управлений самих армий и их армейских частей. Например, командующий 19-й армией (генерал-лейтенант И.С. Конев) и ее начальник штаба (генерал-майор П.Н. Рубцов) были назначены только после начала войны — 26 июня. Примерно в те же сроки были назначены руководящие кадры и других резервных армий. Напомним, что формирование новых армий на основе уже существовавших дивизий внутренних военных округов началось только в июне 1941 года (кроме 16-й армии, сформированной в 1940 г.). Именно с этого месяца начали отсчитывать свою биографию 18,19,20,21-я и 22-я армии [787]. Процесс переброски большого числа соединений был растянут во времени и в пространстве. Начальники воинских эшелонов, как правило, не располагали сведениями о пунктах назначения. Это знали только органы ВОСО (военных сообщений) и военные коменданты узловых станций. В зависимости от изменения обстановки они по указанию Генштаба осуществляли переадресовку эшелонов тех или иных соединений. Характерный пример: войска 24-й армии из СибВО планировали сосредоточить юго-западнее Москвы, но обстановка, сложившаяся с началом войны, потребовала направить ее на северо-запад от столицы. Ее командующего генерал-лейтенанта С.А. Калинина 24 июня с небольшой опергруппой направили самолетом в новый район сосредоточения (ст. Нелидово, Белый, Дорогобуж, Гжатск, Ржев) с задачей обеспечить выгрузку и сбор войск армии. Так, головной эшелон армии, направляющийся на запад, после Новосибирска повернули на Семипалатинск, а затем на Алма-Ату. В это же самое время Василевский в Генштабе вручил командующему 16-й армией М.Ф. Лукину карты Кавказа и Ирана, предупредив о выдвижении его армии к границе с Ираном. Потом армию повернули на север, а затем на запад. Эшелон штаба армии известие о начале войны получил в Новохоперске [788].

Сведения о составе фронтов и резервных армий по состоянию на 13 июня 1941 г. были указаны в «Справке о развертывании вооруженных сил СССР на случай войны на Западе», подписанной заместителем начальника Генштаба Красной Армии Н. Ватутиным. Боевой состав резервных армий показан в таблице 8.1.

Предназначение резервных армий изменилось: 21-ю армию (ее состав уменьшился на одну дивизию) вместе с 20-й армией передали в непосредственное подчинение ЮЗФ.

28-я и 24-я армии должны были развернуться на Западном стратегическом направлении: одна — северо-западнее Москвы, а другая — юго-западнее. 22-ю армию усилили 21-м мехкорпу-сом из МВО. Таким образом, в плане развертывания резервных армий произошли знаменательные изменения. Теперь на Западном стратегическом направлении планируется развернуть войска трех из пяти резервных армий. В этом выразилось стремление военного руководства усилить это направление и увеличить состав резервов до 51 дивизии. Но реально в состав группы резервных армий могли включить только 32 дивизии, так как 28-ю и 24-ю армии в составе 19 дивизий еще только предстояло сформировать и перевезти в назначенные районы. Так, 24-я армия была сформирована на базе войск СибВО 24 июня, уже после начала войны. Ее командующим 27 июня был назначен генерал-лейтенант СЛ. Калинин, командовавший этим округом. Новый район сосредоточения армии — северо-западнее столицы: ст. Нелидово, Белый, Дорогобуж, Гжатск, Ржев. 28-я армия была сформирована в АрхВО еще позже — к 1 июля [789]. Во главе ее 27 июня был поставлен генерал-лейтенант В.Я. Качалов, командовавший войсками этого округа.

Согласно справке Ватутина, в состав четырех фронтов первого стратегического эшелона входили 189 дивизий и 2 бригады (с учетом войск, дислоцированных в Крыму), то есть более 60 % всех имевшихся соединений Красной Армии. Наиболее сильная группировка по-прежнему создавалась в полосе ЮЗФ за счет сил КОВО. К 13 июня в нее входили 58 дивизий (в том числе сд — 32, тд — 16, мд — 8 и кд — 2). В ближайшие 10–13 дней ее планировали увеличить на 20 стрелковых дивизий, перебрасываемых из ПрибОВО, ХВО и ОрВО. С учетом 19 дивизий ОдВО (сд — 11, тд — 4, мд — 2, кд — 2) общее количество дивизий в составе ЮЗФ планировалось довести до 97 вместо 152, намеченных в записке от 15 мая. Это еще одно свидетельство, что вариант с нанесением упреждающего удара по Германии силами ЮЗФ не был одобрен политическим руководством страны[140]. Основные силы Военно-Морского Флота СССР также сосредоточивались на западе в составе Северного, Балтийского и Черноморского флотов.

В качестве еще одного «доказательства» подготовки Красной Армии к нанесению упреждающего удара используется решение о выдвижении глубинных корпусов и дивизий западных округов поближе к границе. Но это решение было принято также в ответ на продолжающееся сосредоточение вермахта у западной границы СССР в целях сокращения сроков усиления армий первого эшелона. Директивы НКО и Генштаба на этот счет руководство округов получило 12–15 июня [791]. Дело в том, что ранее намеченные сроки усиления армий прикрытия уже не соответствовали изменившейся обстановке. Например, согласно графику накапливания частей, выделенных в состав войск прикрытия госграницы ЗапОВО от 29 мая 1941 г., управление 13-й армии, в состав которой намечалось включить 11 дивизий (сд — 6, тд — 2, мд — 1, кд — 2), должно было выдвинуться в назначенный район на 3-4-й день мобилизации. Сроки выдвижения других соединений: управление 21-го ск и его 17-й сд — на 5-8-й день, а 50-й сд — на 8-10-й день; управление 47-го ск (121-я и 155-я сд) и 55-й сд — на 4-7-й день. Для поддержки соединений армий прикрытия артчасти РГК выдвигались в следующие сроки: 120-й гап РГК — на 4-5-й день, 124-й гап РГК — на 3-5-й, 301 — й гап РГК — на 4-7-й, 311 — й гап РГК — на 3-5-й, 5-й гап РГК — на 6-8-й день. И только 375-й гап РГК должен был войти в состав 1-го ск 10-й армии сразу после объявления боевой тревоги [792].

Выдвижение должно было осуществляться скрытно, по ночам, главным образом походным порядком, сопровождаться тактическими учениями и завершиться к 1 июля 1941 г. Приказ на их выдвижение свидетельствовал, что высшее советское руководство осознало безнадежное отставание РККА от вермахта в развертывании и пыталось хотя бы отчасти наверстать упущенное время, создав условия для более надежного прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания главных сил Красной Армии. Глубинные соединения из районов, расположенных на расстоянии 150–400 км от госграницы, должны были передислоцироваться в зону, отдаленную от нее на 20–80 км. В случае начала военных действий в округах появлялась возможность образовать второй оперативный эшелон за спиной растянутых в ниточку войск армий прикрытия. Выдвигаемые соединения были укомплектованы вооружением и техникой по штатам мирного времени, лишь пополненные за счет личного состава, призванного на учебные сборы. Они должны были полностью взять с собой возимые запасы огнеприпасов и горюче-смазочных материалов. Однако в связи с некомплектом транспортных средств выполнить это требование сразу не удалось.

В КОВО к выдвижению предназначались пять стрелковых корпусов — 31, 36, 37,49-й и 55-й, а также 164-я ед, а всего — 16 дивизий. В ЗапОВО должны были передислоцироваться 2, 21,44-й и 47-й стрелковые корпуса, в которые входили 12 дивизий. Отметим, что некоторым из этих соединений районы сосредоточения были назначены на удалении более 100 км от границы. Так, 44-й ск, включавший четыре дивизии, должен был выйти в район Барановичей, почти в полутора сотнях километров от нее, а 37-я сд из состава 21-го ск выводилась к Лиде, от которой до границы оставалось примерно 120 км [793].

Резун, по своему обыкновению, не смог обойтись без очевидных передергиваний. По его утверждению, все 114 дивизий первого стратегического эшелона «начали движение к границам под прикрытием успокаивающего Сообщения ТАСС» от 13 июня 1941 г. [794]. Это не соответствует действительности: 56 дивизий армий прикрытия располагались вблизи границы и никуда не двинулись. Из остальных войск первого стратегического эшелона приказ на выдвижение получили 32 дивизии, а успели сдвинуться с места еще меньше. Только пять из них успели достичь предназначенных им районов до начала войны [795].

В целях осуществления намеченной в справке генерала Ватутина перегруппировки сил Красной Армии необходимо было дополнительно запланировать перевозки по железной дороге 33 дивизий (в том числе сд — 30, тд — 2, мд — 1), девяти управлений стрелковых корпусов, четырех армейских управлений, на что требовалось около 1300 эшелонов, а с учетом частей усиления и тыла — 1700 эшелонов. На их перевозку требовалось около 13 дней из расчета 130 эшелонов в сутки. Боевые части могли быть перевезены за 10 дней [796]. Характерно, что войсковые перевозки осуществлялись без резкого уплотнения обычного графика работы железных дорог. И к 22 июня значительная часть дивизий второго эшелона округов и резервных армий находилась в движении — в эшелонах или походных колоннах.

Реальный состав войск второго стратегического эшелона и их состояние на день начала войны показаны в таблице 8.2:

Из данных таблицы видно, что в состав второго стратегического эшелона вернули 16-ю и 21-ю армии, добавив туда же 20-ю и 24-ю (16 дивизий которых не успели сдвинуться с места) и исключив 28-ю армию[141]. Общее количество дивизий в составе резервов Главного командования было доведено до 57. Но из них в районы предназначения к 22 июня прибыли только 16 дивизий (менее 30 %), в том числе — один мехкорпус из 4 (всего четыре танковых дивизии из 10). Остальные три мехкорпуса так и не сдвинулись с места. Еще 10 дивизий находились в пути. Следовательно, всего на более позднюю дату в переброске участвовали или успели ее закончить всего 26 дивизий. Из вышеупомянутых 939 железнодорожных эшелонов для перевозки 16-й, 21-й и 22-й армий к 22 июня на конечные станции успели прибыть только 83 эшелона, еще 455 находились в пути, а 401 эшелон не был даже подан для погрузки [799]. Между тем время на перевозку рассчитывалось с момента начала погрузки войск. С таким темпом на перевозку остальных дивизий (не считая армейские части и части усиления) требовалось примерно еще три месяца. Для сравнения: немцы менее чем за месяц — с 22 мая по 18 июня, — успешно осуществили перевозку только железнодорожным транспортом 52 дивизий, включая 14 танковых и 12 моторизованных. К тому же отметим, что войска резервных армий выдвигались в неотмобилизованном состоянии, лишь несколько пополненные личным составом, призванным под видом учебных сборов. Из-за изменения дислокации полностью нарушился порядок их отмобилизования, в том числе сроки и пункты подачи им мобресурсов. В последующем это осложнило перевод этих частей и соединений на штаты военного времени[142].

Теперь читатель может сам сравнить реальную историю создания и выдвижения резервных армий с картиной, которую так красочно изобразил в своих опусах Резун:

«13 мая 1941 года семь командующих внутренними военными округами (Московский военный округ — исключение) получили директиву особой важности: в каждом из семи округов развернуть по одной новой армии, на формирование армий обратить все штабы и войска округов, командующим округами лично возглавить новые армии и ровно через месяц, 13 июня 1941 года, начать перегруппировку на запад.

‹…› В Сибирском военном округе (командующий генерал-лейтенант С.А. Калинин) была сформирована 24-я армия ‹…›.

В один день, 13 июня 1941 года, в момент передачи странных сообщений по советскому радио, на бескрайних территориях Центральной России, Северного Кавказа, Сибири, Урала, от Архангельска до Кубани и от Орла до Читы, прежний военно-территориальный порядок практически перестал существовать. Если бы вспыхнул бунт, то его нечем было подавить: ВСЕ дивизии ушли к германским границам. Мало того, но и решение на подавление было бы некому принимать: практически все генералы тоже ушли тайно на запад» [800]. И далее:

«13 июня 1941 года — это момент, когда 77 советских дивизий внутренних военных округов «под видом учебных сборов» устремились к западным границам. В этой ситуации Адольф Гитлер не стал дожидаться, когда советские генералы создадут «уставную плотность — семь с половиной километров на дивизию», и нанес удар первым» [801].

Ничего не скажешь, очень впечатляющую картину нарисовал автор, запоминающуюся. Бредни про какие-то бунты оставим на совести ледокольных дел мастера. Но 77 дивизий — это серьезно, это четверть всех существовавших на то время в СССР дивизий! И вдруг все они куда-то устремились. И как только советские железные дороги смогли выдержать этот вал воинских эшелонов? Но вот приказ Генерального штаба Красной Армии командующему войсками СибВО об отправке на запад управления 24-й армии, 52-го и 53-го стрелковых корпусов от 25 июня 1941 г.:

«Выполнить перевозку:

1. Управления 53 ск с корпусными частями, 178, 133 и 107 стрелковых дивизий. Начало погрузки 26.6.1941 г., общий темп — 40 эшелонов в сутки.

2. Управления 52 ск с корпусными частями, 119, 91 и 166 стрелковых дивизий. Начало погрузки 29 июня 1941 г., общий темп — 40 эшелонов в сутки.

3. Управления армии с армейскими частями. Начало погрузки 29 июня, общий темп — 40 эшелонов в сутки.

Все назначением на запад.

Н. Ватутин» [802].

Это как раз те самые дивизии, которые, согласно Резуну, уже 2 недели как ушли к германской границе во главе с самим Калининым. А они, оказывается, только на пятый день войны должны были начать погрузку с темпом 120 эшелонов в сутки для одной армии. Вот так и набрал Резун 77 дивизий второго стратегического эшелона. При том, что максимальное число дивизий, которые могли войти в его состав, никогда не превышало 57, или на треть меньше, чем их насчитал Резун. Но и это только на бумаге. И к западным границам они все одновременно 13 июня не могли устремиться.

Беспардонное вранье у Резуна почти в каждой строчке. Выходит, Гитлер испугался, узнав о выдвижения полутора десятков русских соединений, и поэтому решил нанести превентивный удар по Советскому Союзу? Но ведь их выдвижение Сталин и не скрывал: 14 июня в газетах появилось известное сообщение ТАСС, где упоминались советские воинские перевозки. А Гитлер еще 30 апреля, задолго до начала выдвижения советских резервных армий, установил день нападения на СССР.

Но почему Резун насчитал только 77 дивизий, а не больше? Ведь, кроме резервных армий, в приграничные округа к середине мая были переброшены «россыпью» еще 11 стрелковых дивизий, а это почти две армии! Их части были обращены на формирование десяти противотанковых артиллерийских бригад и пяти воздушно-десантных корпусов. Резун о них знает, хотя бы по воспоминаниям бойцов и командиров, которые он любит цитировать. Но он молчит, иначе пришлось бы объяснять читателям, как обычные стрелковые части и подразделения превратились вдруг в моторизованные противотанковые (но без автотранспорта и средств тяги) бригады и в воздушно-десантные (без парашютов, транспортных самолетов и планеров) корпуса.

Резун сам себе задает «вопрос» из той же шулерской серии — «Зачем Сталину десять воздушно-десантных корпусов?». Читателю сразу становится ясно, что они у Сталина были, остается только выяснить с помощью того же всезнающего гуру — зачем? И Резун тут же сам и отвечает: чтобы высадить десанты в тылу вермахта для содействия нашим войскам, наступающим с фронта. Ведь недаром в Советском Союзе к началу Второй мировой войны было подготовлено «БОЛЕЕ ОДНОГО МИЛЛИОНА отлично подготовленных десантников-парашютистов» [803].

На самом деле в 1940 г. Советский Союз имел всего шесть авиадесантных бригад, чей недостаточно сильный состав мало соответствовал возлагаемым на них задачам. Лишь в мае 1941 г. началось формирование пяти воздушно-десантных корпусов (вдк), в каждом три бригады (по 2588 чел.), отдельный танковый батальон и взвод связи, общая численность — 8013 человек [804]. Еще одна, шестнадцатая маневренная воздушно-десантная бригада стала отдельной [805]. Несложно подсчитать, что в пяти корпусах по штату должно было быть порядка 43 тысяч бойцов и командиров, которые вовсе не были настоящими парашютистами. Согласимся, что от человека, хоть раз прыгнувшего с парашютом с вышки в парке культуры, до «отлично подготовленного десантника-парашютиста» — дистанция огромного размера. Реально боеспособными оставались лишь ранее существовавшие 201, 202, 204, 211, 212-я и 214-я воздушно-десантные бригады. Поэтому высадку личного состава воздушно-десантных частей в перспективе предполагалось осуществлять в основном посадочным способом — на самолетах и планерах. Но укомплектовать и обеспечить бригады и корпуса боевой техникой и парашютами, а также самолетами и планерами для их высадки в тылу противника к началу войны так и не удалось. Так, заказ на изготовление 2000 шт. планеров в 1941 г., общей вместимостью 21,7 тыс. чел. (включая пилотов), начальник Генштаба Жуков подписал только 16 июня. На следующий год было заказано еще 5,5 тыс. планеров [806]. В первом полугодии 1941 г. планировалось построить 100, а во втором — еще 200 транспортных самолетов Ли-2 [807]. Маловато для миллиона десантников. Вот этими наспех сформированными из обычных бойцов и командиров воздушно-десантными корпусами и миллионом мифических десантников-парашютистов, а также неукомплектованными мехкорпусами Резун удивлял наших и пугал заграничных обывателей!

Отметив, что «переброска войск Второго стратегического эшелона — это железнодорожная операция, которая требовала длительной подготовки, точного предварительного планирования», Резун приводит вырванные из контекста слова бывшего заместителя министра обороны СССР (с июля 1972 г.) маршала СК. Куркоткина: «‹…› Генштаб передал все необходимые документы по перевозкам войск в Наркомат путей сообщения 21 февраля 1941 года» [808]. Эти слова из введения к труду «Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»[143] Резун использует для вывода, что «решение о создании Второго стратегического эшелона и начало планирования его переброски и боевого использования мы должны искать где-то раньше. И мы находим…». Кто ищет, тот всегда найдет. Оказывается: «Создание войск во внутренних округах и переброска их в западные приграничные — это процесс, начатый 19 августа 1939 года. Начатый решением Политбюро, он никогда не прекращался, постепенно набирая силу» [809]. Вот тут мы полностью согласны с Резуном: решение о создании вторых эшелонов в бою и операции и даже в войне (стратегического) — обычное дело. И отсчет можно начинать с любой даты, даже со времен царя Гороха!

Такова краткая история выдвижения резервных армий для создания второго стратегического эшелона Красной Армии, основанная на сведениях из достоверных источников и документов. В ней, собственно, и содержится ответ на главный вопрос Резуна, который он вынес в заголовок своей главной 26-й главы «Ледокола» — «Зачем был создан Второй стратегический эшелон». Вопрос задал, но почему-то вопросительный знак не поставил. Он, как мелкий шулер, подменил вопрос на утверждение. И даже автограф хитрый к главе подобрал: «Мобилизация есть война, и иного понимания ее мы не мыслим». Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников.

Ведь второй стратегический эшелон, как теперь знает читатель, к началу войны практически так создан и не был. И не потому, что Гитлер упредил Сталина в нападении. А потому, что ответные меры на агрессивные шаги Германии политическое и военное руководство Советского Союза принимало с запозданием. И эти меры были неадекватны нарастающей угрозе. В назначенные районы сосредоточения к началу войны прибыло всего 16 дивизий. Стратегический резерв Главного командования такого состава при ширине фронта более 1500 км (от Балтийского моря до Карпат) нельзя считать вторым стратегическим эшелоном Красной Армии. Тем более что в рассматриваемый период речи о мобилизации вообще не шло.

И так почти в каждом абзаце. Это не отдельные ошибки, которые встречаются время от времени практически у каждого историка. У Резуна это вошло в систему: именно с помощью подобных натяжек, передергиваний и откровенной лжи он и обосновывает свои вздорные теории. Вот еще один характерный пример неуемно буйной фантазии Резуна. Стараясь выставить СССР поджигателем войны, он не раз использовал тему «красных пакетов». Сославшись на Рокоссовского и некоторых других командиров, он пишет, что «ничего они там [в пакетах] нужного для обороны не обнаружили» [810]. Спрашивается, зачем ставить задачи на оборону механизированным соединениям, находящимся в сотнях километров от границы? Они по тревоге выдвигались в районы своего оперативного предназначения в готовности к нанесению контрударов по противнику, прорвавшемуся в глубину нашей обороны.

Но Резун сразу делает глобальный вывод: «планы войны у советских командиров были, но планов оборонительной войны не было» [811]. При этом он утверждал: «‹…› Конечно, командиры тактического уровня этих задач знать не имели права, но эти задачи в вышестоящих штабах были четко определены и сформулированы, опечатаны в секретные пакеты и хранились в сейфах каждого штаба, до батальона включительно» (выделено нами. — Авт.) [812]. Резун пытается внушить неискушенному читателю, что советскому командованию оставалось только дать условный сигнал. Все командующие и подчиненные им командиры разом вскроют секретные пакеты, и войска первого стратегического эшелона большевиков дружно ринутся на врага. И он продолжает лгать:

«Ни один командующий фронтом, флотом, армией, флотилией, ни один командир корпуса, дивизии, бригады или полка НИКОГДА не получал приказа на вскрытие «красного пакета» [813]. А поскольку Гитлер упредил Сталина в нанесении удара, содержание пресловутых пакетов так и осталось тайной за семью печатями, утверждает Резун.

«Красные пакеты» были сформированы задолго до 15 мая. Хранились они, согласно инструкции, у начальников штабов соединений и объединений в личном сейфе вместе с мобпланом. Командиры соединений знали содержание документов в пакетах, так как руководили их составлением. Телеграммы (условные сигналы) на вскрытие «красных пакетов» были даны, но с большим опозданием. С конкретным содержанием хранящихся там документов и сейчас можно ознакомиться на примере «красного пакета» 1-го ск 10-й армии ЗапОВО, документы которого были отработаны в январе-феврале 1941 г. А боевой приказ корпуса с постановкой задач частям и соединениям подписан 18.2.41 г. [814]. Этот пакет был захвачен немцами, хранился в архиве Данцига, откуда и был возвращен в ЦАМО РФ[144]. Немцы даже не посчитали нужным переводить ни один из 46 документов пакета, потому что речь в них шла только об обороне. Иначе Геббельс не упустил бы возможность обвинить коварных большевиков в подготовке нападения на Германию.

Резун, описывая действия вермахта и Красной Армии, отмечает, что они были весьма схожи, как «‹…› зеркальное изображение. Несовпадение — только во времени. Вначале советские войска действовали с опережением, теперь на две недели опережает Гитлер: у него меньше войск, и перебрасывать их приходится на очень небольшое расстояние. Интересно, что в начале июня германская армия была в очень невыгодном положении, множество войск в эшелонах» [815].

Сопоставим документальные данные. План транспортных перевозок для обеспечения операции «Барбаросса» главком сухопутных войск вермахта фон Браухич подписал еще 29 января 1941 г. [816]. Выдвижение сил вермахта, выделенных для вторжения в СССР, в дополнение к тем 29 дивизиям, что уже находились в прилегающих к советской границе районах, началось в феврале. В целях скрытности войсковые перевозки начались с темпом 12 железнодорожных эшелонов в сутки. С 16 марта он должен был удвоиться, а с 11 апреля дойти до 48 эшелонов в сутки. Незадолго до начала войны темп переброски войск должен был достичь максимума, чтобы ликвидировать накопившееся ранее отставание. Окончательный график переброски сил вермахта к границам СССР показан в таблице 8.3.

Таким образом, немцы в период с 20 февраля по 21 мая перебросили 43 дивизии, а к 18 июня — 95. Наши войска, начав выдвижение только с 13 мая, к 22 июня успели перебросить на Западный ТВД всего 16 дивизий! Так что Резун нагло лжет, заявляя, что вначале советские войска действовали с опережением, и лишь потом их на две недели опередили немцы. Дались ему эти две недели, на которые Гитлеру якобы удалось опередить Сталина. Видимо, кривое зеркало было у Резуна, когда он сочинял свой «Ледокол»! Для создания второго стратегического эшелона в первоначально намеченном составе (47–57 дивизий) с установленным темпом перевозок требовалось не менее трех месяцев. При этом Резун прямо заявляет, что никто не сможет дать другое, нежели он, объяснение выдвижению второго стратегического эшелона в мае 1941 г.

Попробуем повторить наши доводы в более кратком изложении.

1. Переброска советских резервных армий на Западный ТВД — это ответная реакция на начавшееся еще в феврале сосредоточение немецких войск у советской границы. Не надо считать руководителей нашей страны глупцами. Они не могли игнорировать растущую военную угрозу для СССР, хотя Сталин до конца не верил, что Гитлер решится начать войну на два фронта.

2. Советское командование с большим опозданием — только 26 апреля — отдало предварительное распоряжение подготовить к отправке на запад девять дивизий. Подчеркиваем: ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ и не об отправке, а только о ПОДГОТОВКЕ к ней. Советский Генштаб приказал приступить к переброске первых трех армий к западной границе с 13 до 22 мая. Немцы же, начав массовую переброску войск с 20 февраля, менее чем за месяц — с 22 мая по 18 июня, — перевезли только железнодорожным транспортом 52 дивизии, включая 14 танковых и 12 моторизованных. Так кто кого опережал с самого начала?

3. Если бы Сталин готовился нанести упреждающий удар по Германии, то к его подготовке и выдвижению стратегических резервов на Западный ТВД приступили бы намного раньше.

4. Довод Резуна, что Гитлер нанес удар в связи с усилением группировки советских войск на германской границе, не соответствует истине. Гитлер установил срок нападения на СССР 30 апреля — еще до того, как началось выдвижение советских войск из глубины страны.

5. Немцы перевозили полностью развернутые войска. Советские войска перебрасывались в неотмобилизованном состоянии (что вынужден признать и сам Резун), лишь несколько пополненные личным составом, призванным под видом учебных сборов.

6. Сталин считал, что предварительно Германия выдвинет какие-то требования к СССР ультимативного характера, сопровождаемые демонстрацией военной мощи. С учетом возможного конфликта интересов резервные армии могли понадобиться Сталину в качестве дополнительного козыря в большой игре, которую он собирался вести с Гитлером.

7. Выдвижение резервных армий для создания второго стратегического эшелона, предназначенного для восполнения потерь действующей армии (первого стратегического эшелона) в случае начала военных действий и наращивания ее усилий, предусматривалось военной доктриной, а не желанием нанести упреждающий удар по Германии. В противном случае к его созданию в СССР приступили бы намного раньше.

8. В случае начала войны войска второго стратегического эшелона при удачном развитии обстановки, когда удалось бы отразить первый удар агрессора, могли быть использованы при переходе в контрнаступление. При неблагоприятном варианте развития военных действий они бы использовались для усиления обороны на выявившихся направлениях прорыва противника. Фактически они такую задачу и получили — подготовить оборону в тылу Западного фронта.

На этом можно было бы и остановиться. Но оказывается, у Резуна, кроме ГЛАВНОГО, есть еще и «Центральный» вопрос моей книги: ЕСЛИ КРАСНАЯ АРМИЯ НЕ МОГЛА ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД, НО И НЕ МОГЛА ДОЛГО ОСТАВАТЬСЯ В ПРИГРАНИЧНЫХ РАЙОНАХ, ТО ЧТО ЖЕ ЕЙ ОСТАВАЛОСЬ ДЕЛАТЬ?». И далее: «Сталин не мог оставить свои армии зимовать в приграничных лесах» [817]. И поэтому ему якобы ничего не оставалось, как бросить свои войска на Германию.

О какой Красной Армии так беспокоится Резун? Речь идет о выдвижении нескольких десятков дивизий, которые вовсе не направлялись в приграничные районы и большая часть которых к 22 июня так и не стронулась с места. Перегруппировку и перевозку соединений можно было приостановить в любой момент. Если бы конфликт интересов двух противостоящих держав не перерос в войну, те немногие дивизии, которые успели перебросить в западную часть страны, большей частью вернули бы назад. При этом никакой экономической катастрофы, которую предрекает Резун, не произошло бы. А тем дивизиям, что остались в новых районах, зимовать в палатках уж точно не пришлось бы. Уж не знаем, что хуже — жить на четырехэтажных нарах в казематах Брестской крепости или в хорошо оборудованных полуземлянках, которые наши войска умели возводить в самые короткие сроки. Кстати, штабы западных приграничных военных округов были предупреждены, что управления стрелковых корпусов, корпусные части и дивизии, которые должны быть размещены в лагерях на их территории, прибывают с имуществом НЗ, учебным и лагерным имуществом.

Здесь мы попытались сопоставить бредни Резуна о втором стратегическом эшелоне Красной Армии с фактами. Отрицать, что Красная Армия нацеливалась на активные действия в возможной войне, по меньшей мере, глупо. Несомненно, Сталин использовал бы удобный момент для разгрома противника, схватка с которым была неизбежна. Но предложение о нанесении упреждающего удара на момент его разработки безнадежно запоздало, так как Германия уже упредила Советский Союз в развертывании и сосредоточении своих войск. Времени на подготовку стратегической операции нескольких фронтов практически не оставалось.

К середине июня 1941 г. немецкой армии вторжения противостояли войска пяти приграничных военных округов, в составе которых насчитывались 172,5 эквивалентной дивизии (лишь 54 % всех соединений Красной Армии)[145]. Они были рассредоточены на обширной территории, в полосе шириной около 3500 км. Непосредственно на западной границе противнику противостояли только 55 дивизий и две бригады первого эшелона, а также около 56 тыс. пограничников (33 пограничных отряда, четыре резервных пограничных полка и два резервных пограничных батальона) и 19,5 тыс. человек в оперативных войсках НКВД (три дивизии, один полк и один батальон) [818]. Войска второго эшелона округов отстояли от границы на 20-100 км и дальше, а соединения резерва — на 150–400 км.

Вступать в борьбу с отмобилизованной и развернутой германской армией, когда Красная Армия и особенно ее главная ударная сила — танковые войска — находились еще в процессе реорганизации и переоснащения, то есть в состоянии в лучшем случае полуготовности, не имело ни резона, ни смысла. Тогдашних советских политических и военных руководителей можно обвинять во многих грехах, но вот авантюризмом они отнюдь не отличались и в создавшейся обстановке старались действовать наверняка. Кстати, начало формирования в СССР в 1941 г. свыше двух десятков новых мехкорпусов является более чем убедительным доказательством отсутствия у Советского Союза намерения тогда же напасть на Германию и тем самым вступить во Вторую мировую войну.

В качестве альтернативы можно было приступить к организации стратегической обороны в глубине, например, по линии укрепрайонов на старой границе. Но такой вариант, судя по всему, даже не рассматривался. Оставалось любыми способами и как можно дольше тянуть время в надежде, что Гитлер не решится на войну на два фронта и на вторжение в преддверии зимы. К великому сожалению, Красная Армия оказалась не готовой ни к наступлению, ни к отражению внезапного нападения крупных сил противника. Это показали широко известные события, развернувшиеся на западных рубежах нашей страны после 22 июня 1941 года.

В связи с этим несколько слов о судьбе выдвигаемых на запад армий. Командование стратегическими резервами было создано уже после начала войны, 25 июня директивой Ставки ГК «О формировании и задачах группы армий резерва Главного Командования». В эту группу под командованием маршала СМ. Буденного первоначально вошли четыре армии: 19, 20, 21-я и 22-я, в которых насчитывалось в общей сложности 43 дивизии. Они должны были к 1 -10 июля закончить сосредоточение на рубеже Сущево-Невель-Витебск-Могилев- Жлобин-Гомель-Чернигов — р. Десна — р. Днепр до Кременчуга. Этот рубеж в значительной своей части опирался на водные преграды. Страшно подумать, как могли бы развиваться события после разгрома основных сил Западного фронта, если бы советское командование не начало заблаговременно выдвигать резервные армии на запад! Кстати, даже немцы в своей директиве по стратегическому развертыванию от 31.01.41 г. предусматривали, что «‹…› при неблагоприятном развитии операций ‹…› русские будут пытаться остановить немецкое наступление на линии рек Днепр-Западная Двина» [819].

Задачей этой группы была подготовка обороны при сохранении готовности по указанию Главного командования перейти в наступление. Очень скоро Ставка осознала, что огромная ширина назначенного фронта и неопределенность поставленных задач снижает эффективность использования резервных армий. Поэтому уже через два дня, 27 июля, группу реорганизовали: из нее была выведена 19-я армия и изменен состав других объединений, после чего там осталось 28 дивизий. Перед ними была поставлена более четкая задача: «К исходу 28.06.1941 занять и прочно оборонять рубеж Креславль, Десна, Полоцкий УР, Витебск, Орша, р. Днепр до Лоева. Не допустить прорыва противника в направлении на Москву ‹…›» [820].

Читатель из всего вышеизложенного может сделать вывод: кто на самом деле готовил нападение, кто и почему развязал войну между Германией и Советским Союзом. Что касается Резуна, то мы можем только дать ему совет: пора начинать сочинять новую книгу «Беру свои слова обратно-2». Все-таки надо извиниться перед своими читателями, которым он много лет морочил голову. Впрочем, на наш взгляд, в писаниях Резуна есть и некоторый плюс: он разворошил застоявшееся болото советской историографии Великой Отечественной войны, заставил историков и ученых активизировать работу по изучению поднятых им вопросов. В результате проведенных ими исследований удалось отказаться от наиболее замшелых мифов, созданных советским агитпропом.

Примечания:

1

С 1.04.40 г. по 2.11.42 г. войска Третьего рейха действовали по летнему среднеевропейскому (берлинскому) времени, которое отличалось от всемирного на 2 часа, а от московского — на один.

12

Решение о создании Ставки Главного командования было принято 23 июня 1941 г. и оформлено протоколом Политбюро ЦК ВКП(б) № 34 в виде совместного Постановления СНК и ЦК ВКП(б). В нее вошли: нарком обороны маршала Тимошенко (председатель), Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный и нарком Военно-Морского Флота Кузнецов.

13

Интересно, что позже подобная система была внедрена и в Красной Армии. Согласно ей на базе некоторых частей и соединений мирного времени в случае войны должны были развернуться по три аналогичных формирования. Такие базовые части и соединения назывались полками и дивизиями «тройного развертывания».

14

Тухачевский Михаил Николаевич (1893–1937). Участник Первой мировой войны, в чине поручика попал в плен (1915), бежал в Россию (1917). В Красной Армии с 1918 г., работал в Военном отделе ВЦИК, с мая — комиссар Московского района обороны, командовал 1, 8-й и 5-й армиями Восточного и Южного фронтов. Возглавив Кавказский (1920), а потом Западный (1920 г. — август 1921) фронт, провел ряд успешных операций. Принимал активное участие в проведении военной реформы 1924–1925 гг. С июля 1925 г. начальник Штаба РККА, с мая 1928 г. командующий ЛенВО, с 1931 г. зам. наркомвоенмора и председателя РВС СССР, начальник вооружения РККА, с 1934 г. зам-наркома обороны и начальник управления боевой подготовки, маршал Советского Союза (1935). Расстрелян в 1937 г., реабилитирован в 1956 г.

128

Точной стенограммы речи Сталина на приеме в Кремле 5 мая 1941 г. не существует. Приводимые фрагменты реконструированы по отдельным сохранившимся записям.

129

Судьба П.С. Кленова сложилась трагично: 1 июля 1941 г. он был смещен с должности начальника штаба СЗФ, 11 июля — арестован, а 23 февраля 1942 г. расстрелян без суда вместе с большой группой генералов и руководящих работников военной промышленности [697].

130

Звягинцев Вячеслав Егорович, родился в 1954 г. в Курской области. В 1979 г. окончил с золотой медалью военно-юридический факультет Военного института Министерства обороны. В 2000–2006 гг. — заместитель председателя одного из федеральных военных судов. С 2006 г. по настоящее время — начальник Аналитического отдела Высшего арбитражного суда РФ. Кандидат юридических наук, полковник юстиции в запасе. Действительный государственный советник юстиции 3-го класса. Автор более 60 публикаций по правовой проблематике, а также нескольких книг по истории военной юстиции.

131

На русском языке «Ледокол» впервые вышел в 1992 г. в Москве.

132

Горьков Юрий Александрович, 1928 г.р. В СА с 1946 г., окончил Военную академию ПВО (1962), Военную академию Генерального штаба (1971). Последняя должность в войсках (с 1983 г.) — начальник штаба — первый заместитель командующего войсками Московского округа ПВО. С 1988 г. — консультант Историко-архивного и военно-мемориального центра Генштаба. Генерал-полковник в отставке.

133

Документ был рассекречен лишь после августа 1991 г., его фрагменты впервые были обнародованы в статье кандидата военных наук В. Киселева «Упрямые факты начала войны» (ВИЖ № 2/1992).

134

ЦАМО РФ. Ф. 16. Оп. 2951. Д. 237. Структура документа, правописание сохранены авторские. Дополнения в тексте, внесенные, предположительно, рукой Г.К. Жукова или Н.Ф. Ватутина, выделены подчёркиванием. Вычеркнутые слова (цифры) или часть текста выделены зачеркиванием.

135

113-ю сд и 13-й мк пришлось переподчинить 10-й армии, а 49-ю сд — 4-й.

136

Слова Молотова в очередной раз демонстрируют, что высшее советское руководство за считаные дни до начала германской агрессии так и не смогло разобраться, кто тогда был смертельным врагом СССР, а кто мог стать его другом. Традиционные антианглийские настроения заставляли их считать Англию потенциальным союзником Германии против СССР. И это в условиях войны между Англией и Германией, продолжавшейся к тому времени почти два года!

137

Войскам ГА «Север» для выхода в назначенные районы требовалось примерно 10 дней.

138

Посол Германии в Москве Ф. Шуленбург, вручивший утром 22 июня наркому иностранных дел Молотову ноту об объявлении войны, попросил эвакуировать немецких граждан через Иран, мотивируя это тем, что «выезд через западную границу невозможен, так как Румыния и Финляндия совместно с Германией тоже должны выступить» [762].

139

В ходе контрудара ЮЗФ 26–29 июня 1941 г. в районе Дубно против 1-й танковой армии Клейста и части сил 6-й полевой армии противника (всего около 800 танков) участвовало с нашей стороны пять мехкорпусов (8, 9, 15, 19-й и 22-й мк, всего свыше 3100 танков). Наши войска, несмотря на успешные действия отдельных соединений, потерпели там крупное поражение, потеряв до 85 % танков.

140

Для обороны границ на Дальнем Востоке выделялись 31 дивизия и 2 бригады, объединенные в Дальневосточный фронт и ЗабВО. Оборона южных границ возлагалась на СКВО, ЗакВО и САВО, имевшие в общей сложности 31 дивизию. Для прикрытия Беломорского побережья выделялась одна дивизия [790].

141

Ее командующему (с 27 июня) генерал-лейтенанту В.Я. Качалову было предписано вылететь в район Ельня, Брянск, ст. Палики, Спасс-Деменск для руководства выгрузкой и сбором войск армии. Штаб армии должен был немедленно отправиться в Киров Калужской области [798].

142

Оставленные в пунктах постоянной дислокации мобячейки должны были к 5 июня 1941 г. составить план приема лошадей, обоза и мехтранспорта и представить заявки на перевозку мобресурсов в новые районы. Генштаб ошибочно полагал, что недостающие по плану личный состав, транспорт и обозы могут быть своевременно доставлены в новые районы сосредоточения дивизий.

143

Во введении к этому труду речь шла о пропускной способности железных дорог СССР, наличии паровозов и вагонного парка в связи с разработкой мобилизационного плана на 1941 год.

144

На пакете имеется надпись по-немецки — Inhalt: 1 rote Original-mappe mit Originalverreichnes (Blatter von 1-176 durch nummerriert und geheftet). Это можно перевести так: «Содержание: 1 красная подлинная папка с подлинными распоряжениями (листы с 1 по 176-й пронумерованы и сброшюрованы)». В настоящее время эта красная папка, содержащая довоенные документы, передана в РГВА.

145

Войска Одесского округа 22 июня были сведены в 9-ю отдельную армию (через три дня на этом направлении на базе управления Московского округа будет развернут Южный фронт).