Глава 7. ВЕРМАХТ И КРАСНАЯ АРМИЯ НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

Для нападения на СССР Гитлер решил вложить в первый удар максимум сил и средств. Для этого он собрал армию, превосходившую по своей мощи все, что до этого знала история войн. Туда вошла 151 немецкая дивизия, в том числе 19 танковых и 13 моторизованных, а также две бригады и один отдельный моторизованный полк. Численность этой группировки составляла 4050 тыс. человек. Подробнее боевой и численный состав вермахта в операции «Барбаросса» к началу войны указан в Приложении 2. С учетом 15 румынских и 16 финских дивизий, а также 8 румынских, 6 венгерских и 3 финских бригад состав армии вторжения соответствовал 192 эквивалентным дивизиям (боевой и численный состав армий союзников Германии в начальном периоде войны с СССР показан в Приложении 3).

Состав и группировка сухопутных войск Германии и ее союзников:

1. Войска в Финляндии в составе:

— немецкая армия «Норвегия»: горный корпус «Норвегия» (горные дивизии — 2); 36-й ак (пд — 1, горная бригада — 1); 3-й финский ак (пд — 2);

— финская армия: на Карельском перешейке (пд — 7); в Карелии (пд — 5, кавалерийская бригада — 1, егерские бригады — 2); в районе Лиекса (пд — 1), у Ханко (пд — 1).

— резерв (немецкая пд — 1).

Всего в Финляндии — 20 дивизий и 4 бригады. Для их поддержки выделялись 2 отдельных немецких танковых батальона.

2. ГА «Север» (командующий — фельдмаршал фон Лееб) в составе:

— 4-я ТГр (тд — 3, мд — 3, пд — 2), район сбора — южнее и восточнее Тильзита;

— 18-я А (пд — 8, охранная дивизия — 1), район сбора — севернее Тильзита;

— 16-я А (пд — 10, охранных дивизий — 2), район сбора — восточнее Инстербурга;

— резерв (пд — 1).

Всего — 30 дивизий (тд — 3,мд — 3,пд — 21, охранных дивизий — 3).

3. ГА «Центр» (командующий — фельдмаршал фон Бок) в составе:

— 3-я ТГр (тд — 4, мд — 3), район сбора — севернее и восточнее Сувалки;

— 9-я А (пд — 12, охранная дивизия — 1), район сбора — юго-восточнее и юго-западнее Сувалок;

— 2-я ТГр (тд — 5, мд — 3, кд — 1, отдельный моторизованный полк — 1), район сбора — юго-восточнее Варшавы;

— 4-я А (пд — 18, охранных дивизий — 2), район сбора — северо-восточнее и восточнее Варшавы;

— резерв (пд — 1).

Всего — 50 дивизий (тд — 9, мд — 6, кд — 1, пд — 31, охранных дивизий — 3) и 1 мотополк. Для прорыва советских укрепрайонов группе приданы 2 отдельных батальона огнеметных танков.

4. ГА «Юг› (командующий — фельдмаршал фон Рундштедт) в составе:

— 1-я ТГр (тд — 5, мд — 3, пд — 1, моторизованная бригада — 1), район сбора — юго-восточнее Люблина;

— 6-я А (пд — 10, охранная дивизия — 1), район сбора — юго-восточнее Люблина;

— 17-я А (пд — 7, горных или егерских 4, охранных дивизий — 2), район сбора — западнее Ярослава;

— 11-я А (немецких пд — 7, румынских тд — 1, румынских пд — 14, румынских бригад — 8), район сбора — восточнее и юго-восточнее Ботосани;

— резерв (пд — 1, горных или егерских дивизий — 2). Всего — 43 немецкие дивизии (тд — 5, мд — 3, пд — 26, горных или егерских дивизий — 6, охранных дивизий — 3) и 1 мотобригада, а также 15 румынских дивизий (тд — 1, пд — 14) и 8 бригад. Для прорыва советских укрепрайонов группе придан один отдельный батальон огнеметных танков. С началом операции она последовательно усиливалась итальянскими, венгерскими и словацкими частями.

5. Резервы главного командования:

Перебрасывались с назначением: для ГА «Север» (пд — 2); для ГА «Центр» (пд — 6); для ГА «Юг» (пд — 4).

Находились в процессе подготовки или переброски без определенного назначения: тд — 2, мд — 1, пд — 9.

Всего в состав резервов главного командования были включены 24 дивизии (тд — 2, мд — 1, пд — 21) [526].

Наиболее сильной по своему составу была ГА «Центр», на флангах которой действовали две танковые группы. В группировке противника четко просматривается стремление массировать силы и средства на направлениях главных ударов групп армий. Там на сравнительно узких участках фронта были сосредоточены крупные силы, позволявшие вбить в оборону советских войск мощные, глубоко эшелонированные бронированные клинья. Это было сделано за счет существенного ослабления районов Карпат и Белостокского выступа, где фронт держали только слабые боевые охранения. Наиболее сильными по своему составу являлись 6-я, 4-я и 9-я армии, в полосах наступления которых действовали танковые группы (о них и сравнении танковых парков Германии и СССР ниже).

Состав и группировка сухопутных войск Советского Союза. В условиях все возрастающей угрозы войны советское правительство принимало серьезные меры по усилению Красной Армии. Так, с 1 января 1939 г. до момента нападения Германии численность личного состава поднялась с 2485 тыс. до 5 434 729 человек, или на 119 %. Соответственно возросло и количество боевой техники. Так, число орудий и минометов с 55,8 тыс. увеличивалось до 117 581, или на 111 %, а танков и танкеток — с 21,1 тыс. до 25 482, или на 21 % [527].

Немецкое командование стремилось всеми способами добыть как можно более полную и достоверную информацию о противостоящих им силах Красной Армии. На агентурную сеть особой надежды не было ввиду активной работы советской контрразведки. Ценные сведения были получены в результате полетов дальних высотных разведчиков в глубину советской территории и радиоразведки. Для сбора информации использовались также показания перебежчиков и доклады агентов из Турции, Финляндии и других стран. В таблице 7.1 показаны состав и группировка сухопутных войск Красной Армии в сравнении с их немецкой оценкой по состоянию на 20 июня 1941 г. (подробнее реальный боевой и численный состав действующей армии СССР показан в Приложении 4).

Нетрудно заметить, что немецким разведчикам удалось довольно точно установить количество советских соединений только в пограничных районах. Состав дальневосточной группировки им, несомненно, помогли уточнить их союзники — японцы. Вместе с тем германская разведка допустила существенные ошибки в определении истинной структуры советских войск. Немцы более чем на четверть преувеличили количество советских стрелковых дивизий в западных округах и более чем в 2,5 раза — действительную численность советской кавалерии. Дело в том, что многие кавдивизии, наряду со всеми танковыми бригадами и некоторыми стрелковыми дивизиями, были переформированы в танковые и моторизованные соединения мехкорпусов. Вот эти качественные изменения в составе Красной Армии и не обнаружила вовремя разведка вермахта.

ВВС Германии на востоке. Поддержку с воздуха группам армий «Север», «Центр» и «Юг» обеспечивали, соответственно, 1-й, 2-й и 4-й воздушные флоты. Наиболее мощным из них, как и следовало ожидать, был 2-й ВФ, в то время как 1-й ВФ включал в себя только один авиакорпус. Силы люфтваффе, собранные для участия в операции «Барбаросса», насчитывали 3275 боевых самолетов, из которых 2549 на момент начала войны были исправными, а всего 3914 самолетов (3032 исправных) [529]. Подробнее состав люфтваффе по состоянию на 22 июня 1941 г. представлен в Приложении 5.

Советские ВВС накануне войны, по сравнению с другими видами вооруженных сил, развивались опережающими темпами: с 1 января 1939 г. до момента нападения Германии число боевых самолетов возросло с 7,7 тыс. до 18 759, или на 144 % [530]. Германская разведка явно недооценила их количественный и качественный состав. Это можно проследить по данным таблицы 7.2:

Но еще больше немцы просчитались в оценке общей численности советских ВВС, определив ее в 8000 самолетов. На самом деле на вооружении советской авиации на 1 июня 1941 г. с учетом ВВС флота состояло 18 759 боевых самолетов. Существенное расхождение немецких данных о числе советских штурмовиков на Западе с реальными объясняется тем, что значительная часть истребителей старых типов ВВС РККА в действительности использовалась в качестве штурмовиков. Детальная информация по численности советских ВВС на 1 июня 1941 г. находится в Приложениях 6 и 7. Она наглядно демонстрирует, что главной проблемой советской авиации накануне войны была отнюдь не нехватка боевых самолетов. Самолетов имелось вполне достаточно, но для многих из них отсутствовали подготовленные экипажи. Особенно это относилось к самолетам новых типов в западных военных округах, меньше половины были обеспечены подготовленными экипажами.

Всего на 20 июня 1941 г. на советских границах в составе сухопутных войск немцы сосредоточили 3 454 000 солдат и офицеров, а не 4,6 млн. человек, как принято считать в советской историографии [532]. Дело в том, что в ВВС, ПВО и на флоте должны учитываться (как и на нашей стороне) только боевые средства, а не персонал. В составе сил вторжения насчитывалось 37 099 орудий и минометов. Среди них были 4760 легких и 2252 тяжелых полевых орудий, 104 88-мм зенитные пушки армейского подчинения и 30 орудий особой мощности [533]. Остальная немецкая артиллерия была представлена, в основном, легкими пехотными, противотанковыми и зенитными орудиями. Транспортными средствами служили 625 тыс. лошадей и 600 тыс. автомобилей, включая разведывательные бронемашины [534].

Длительный период непрерывных успехов сыграл над немцами злую шутку: они возомнили себя непобедимыми. Гитлер не сомневался в своем очередной триумфе. Между тем в группировке вермахта на востоке отчетливо просматривается нехватка резервов, как оперативных, так и стратегических. Так, в ГА «Центр» и «Север» имелось лишь по одной резервной дивизии. Но у ОКХ не было иного выбора: если уменьшить состав стратегических резервов, верховное командование не сможет своевременно реагировать на изменения в обстановке и активно воздействовать на ситуацию.

Резервов изначально было явно недостаточно для успешного наступления в полосе шириной более полутора тысяч километров. Между тем по мере продвижения вермахта в глубину Советского Союза непрерывно расширяющийся из-за чисто географических факторов фронт наступления усугублял и без того непростую ситуацию с нехваткой сил вермахта. Даже в случае полного успеха наступления на направлении главного удара и успешного продвижения к Москве фланги группы армий «Центр» повисали в воздухе и становились все более уязвимыми по мере их растяжения. В таких условиях поддерживать приемлемые плотности сил и средств на основных направлениях ударов становилось невозможно. А для успешного проведения последующих операций резервов тем более не хватало. При предполагаемом уровне потерь пополнений для их компенсации за счет подготовленного личного состава в запасных частях, по расчетам, хватало на период только до октября. Особенно напряженно дела обстояли с резервом офицеров: их имелось всего-навсего 300 человек [535].

Грубейшим промахом немцев, дорого обошедшимся им в кампании 1941 года, стала неверная оценка численности советских войск во внутренних военных округах. Поэтому немцы и надеялись, что стоит только разгромить у границы противостоящие им силы Красной Армии, и желанная победа окажется у них в кармане. Но, с другой стороны, подобные надежды — это единственное, что у них оставалось. Ведь никто не знал, как можно покорить или принудить к капитуляции огромную страну с почти неисчерпаемыми людскими и материальными ресурсами и с руководством, обладавшим несгибаемой волей к сопротивлению. Сил для ее полной оккупации у Германии просто не было. По этой причине самым оптимистическим результатом блицкрига был выход вермахта на линию Архангельск-Астрахань. Оттуда немцы планировали подавить советскую экономическую базу на Урале с помощью авиации или экспедиционными силами, сформированными из небольшого числа подвижных соединений. Но такой вариант был возможен только в условиях полного развала СССР и его армии. Думать о том, что же произойдет, если организованное сопротивление русских будет продолжаться даже после падения Москвы, Гитлер и его окружение просто не желали. Ставка откровенно делалась только на успех блицкрига, никаких запасных вариантов, по существу, не предусматривалось. Это было серьезнейшим изъяном германской стратегии и показателем ее несомненного авантюризма. Таким образом, планирование операции «Барбаросса», при всей его тщательности и продуманности, было построено на неверных начальных условиях. Самые главные из них — сведения о противнике — далеко не соответствовали действительности.

Состав танковых войск вермахта. Основную ставку в предстоящей войне немцы делали на свои подвижные войска, и прежде всего — на танковые соединения. На 1 июня 1941 г. в вермахте имелось в общей сложности 5162 танка немецкого и чешского производства. В том числе: 877 Pz.I, 1074 Pz.II, 170 Pz.35(t), 754 Pz.38(t), 350 Pz.III с 37-мм пушкой, 1090 Pz.III с 50-мм пушкой, 517 Pz.IV и 330 командирских танков [536]. В то время в вермахте имелись 20 танковых дивизий (с номерами от 1-й до 20-й) и одна 5-я легкая. Последняя по своему составу мало отличалась от танковых и вскоре — 1 августа 1941 г. — была переформирована в 21-ю тд [537]. С весны 1941 г. 5-я легкая и 15-я танковые дивизии воевали против англичан в составе Африканского корпуса Роммеля. Оставшиеся 19 танковых дивизий были задействованы в операции «Барбаросса». 17 из них вошли в первый эшелон войск вторжения, а еще две (2-я и 5-я тд) остались в резерве ОКХ. Обычно считается, что на их вооружении имелось около 350 танков. Эта цифра впервые появилась в справочнике Мюллера-Гиллебранда [538]. Однако Мюллер-Гиллебранд написал свою капитальную работу более полувека назад. С тех пор сведения о вермахте и его танковых войсках были существенно расширены и уточнены благодаря работам позднейших исследователей, особенно Томаса Йенца.

В действительности 2-я и 5-я танковые дивизии остались в тылу в связи с выходом из строя почти всего их танкового парка в ходе кампании на Балканах. Боевые потери в Греции и Югославии оказались небольшими. Так, 2-я тд, имевшая в своем составе 142 танка, безвозвратно потеряла 15 из них, причем только пять были уничтожены вражеским огнем. 5-я тд потеряла 13 танков из 121, из них лишь четыре в бою. Остальные утонули в бурных реках при попытках переправиться вброд или сорвались с обрыва на узких и извилистых горных дорогах. Эти две танковые дивизии были задействованы в кампании дольше других. Они преследовали отступающие британские войска до самого юга Греции и закончили воевать уже в конце апреля. Интенсивные действия в условиях труднопроходимой пересеченной местности привели к сильному износу материальной части.

В результате к 21 июня 1941 г. в 31-м танковом полку 5-й тд имелось всего 23 танка, остальные ремонтировались[98]. 2-я тд пострадала еще сильнее. Большая часть ее личного состава на колесных машинах своим ходом совершила марш из Греции в Югославию, а оттуда по железной дороге уехала в Германию. Гусеничную технику, включая танки, отправили в Италию морем на двух транспортных судах, «Marburg» и «Kybfels». 21 мая 1941 г. они подорвались на только что поставленном англичанами в Ионическом море минном заграждении и пошли на дно вместе со всем своим ценным грузом [539]. В результате всех этих перипетий 2-я и 5-я танковые дивизии полностью восстановили свою боеспособность и были переброшены на Восточный фронт только в сентябре 1941 г.

До сих пор историки не могут прийти к единому мнению о том, сколько же танков бросил Гитлер против СССР. Эти противоречия зачастую имеют объективные причины. Дело в том, что существуют разночтения относительно штатного состава немецких подразделений и частей, к тому же некоторые исследователи не учитывают командирские и специальные боевые машины. Не хватает заслуживающих доверия данных о количестве танков, состоявших на вооружении союзников Германии. Имеются неясности по поводу использования немцами трофейной боевой техники. Во многих случаях забывают про боевые машины пяти отдельных танковых батальонов вермахта, а ведь их было немало — 309 штук. Давно пора прийти к общему знаменателю и определиться, наконец, сколько танков было брошено в сражения на германо-советском фронте начиная с 22 июня 1941 года. Мы попытаемся внести свою лепту в этот непростой вопрос, используя наиболее достоверные результаты исследований последних лет.

Расхождения в общем количестве боевых машин в составе вермахта чаще всего связаны с легкими танками Pz.I, которые к тому времени морально устарели и не имели резервов веса для модернизации. Большей частью они были выведены из первой линии, и только недавно сформированные 12, 19-я и 20-я танковые дивизии из-за нехватки лучших танков имели в своих танковых полках в общей сложности 126 Pz.I.

Еще суммарно 26 таких танков были на вооружении танковых полков 9, 12-й и 18-й танковых дивизий. Остальные 185 этих танков этого типа, принявших участие в войне на Восточном фронте, состояли на вооружении рот, которые были включены по одной в саперные батальоны каждой из немецких танковых дивизий. При этом все такие танки, кроме машин командиров рот, были оборудованы устройством на корме для перевозки и сбрасывания подрывного заряда весом до 50 килограммов. Их применяли для уничтожения препятствий и заграждений на поле боя, поэтому сбросить заряд в нужное место можно было изнутри танка. Некоторые исследователи не относят их к числу боевых танков на том основании, что они не входили в состав танковых полков, и считают специализированными инженерными машинами. С нашей точки зрения, это неверно, ведь установка вышеописанного устройства на Pz.I мало отразилась на его боевых качествах. И свою роль в ходе боевых действий они сыграли.

Следует также учитывать, что немецкие танковые полки имели разный состав. Чаще всего это было связано со стремлением уравнять силы дивизий, оснащенных танками немецкого и чешского производства. Чешские легкие танки уступали по мощи немецким средним, поэтому все вооруженные ими дивизии (6, 7, 8, 12, 19-я и 20-я тд) имели по три танковых батальона. 17-я и 18-я танковые дивизии получили третий танковый батальон, видимо, потому, что в их танковых полках были устаревшие «единички». При этом 9-й тд с точно такими же «единичками» почему-то пришлось довольствоваться только двумя танковыми батальонами. Зато 3-й тд дали дополнительный танковый батальон неизвестно за какие заслуги. Но это еще не все расхождения с общей логикой: в 4, 7-й и 10-й танковых дивизиях танковые батальоны по какой-то причине были 4-ротного состава, в то время как все остальные были 3-ротными.

Количество танков в подразделениях немецкого танкового полка согласно штату от 1 февраля 1941 г. показано в таблице 7.3.

Если учесть 11 штатных «единичек» в дивизионном саперном батальоне, то дивизия с 2-батальонным танковым полком должна была иметь на вооружении 173 танка, а с 3-батальонным — 250 танков. Однако ни одна немецкая танковая дивизия тогда не была оснащена боевой техникой согласно штатному расписанию. Несомненный отпечаток на реальное положение дел откладывала история развития каждого конкретного соединения и сложившиеся к тому времени традиции. Но главной причиной была нехватка современных танков, и прежде всего Pz.IV. Из-за этого в большинстве немецких танковых батальонов в то время в средних танковых ротах отсутствовал 3-й танковый взвод. В штабном подразделении Pz.IV тоже обычно не было. Таким образом, в батальоне, как правило, имелись 10 танков Pz.IV вместо 15, положенных ему по штату.

Всего немцы из состава вермахта использовали против СССР 3811 танков. Подробный боевой и численный состав танковых частей и соединений вермахта в операции «Барбаросса» показан в Приложении 8.

Танков непосредственной поддержки пехоты в вермахте не было вообще, но для выполнения их роли в Германии создали принципиально новое средство ведения боя — самоходные штурмовые орудия. Их родоначальником стал полковник Манштейн, будущий фельдмаршал. В 1935 г. он предложил ввести в состав каждой пехотной дивизии по дивизиону бронированных самоходных орудий, предназначенных

для непосредственной поддержки пехоты. Он сам же придумал и их наименование — «штурмовые орудия». Оно появилось неспроста. Полное бронирование значительной для того времени толщины и низкий силуэт делали их трудноуязвимыми на поле боя и позволяли им успешно действовать в передовом эшелоне атаки. По существу, немецкие штурмовые орудия представляли собой безбашенные танки, а не просто пушки на самоходных установках. Из-за отсутствия вращающейся башни они, конечно, не обладали такими возможностями быстрого маневра огнем, какие были у танков, но ничем не уступали им в подвижности и защищенности и были дешевле.

На 1 июня 1941 г. в вермахте числилось 377 штурмовых орудий [541]. Они находились на вооружении отдельных дивизионов и батарей, которые могли входить в штат соединений, или придавались войскам, действовавшим на главных направлениях. В операции «Барбаросса» приняли участие 290 штурмовых орудий, сведенные в 11 дивизионов и 10 отдельных батарей, три из которых относились к войскам СС [542]. Тут тоже нередко встречаются расхождения. Например, М. Мельтюхов, совершенно точно подсчитав число формирований немецкой штурмовой артиллерии, называет несколько иную цифру общего количества их боевых машин — 258 штук [543]. Причина этой досадной ошибки известного историка проста и понятна: он считал, что по штату в немецкой батарее тогда числились шесть штурмовых орудий, а в дивизионе, соответственно, — 18. Между тем 18 апреля 1941 г. в штурмовой артиллерии вермахта начался переход с 6-орудийной батареи на 7-орудийную, и к началу войны с СССР большинство ее подразделений успели перейти на новые штаты[99] [545].

Мельтюхов относит к танкам и штурмовым орудиям еще и 156 немецких 47-мм самоходных пушек, однако эти орудия использовались только в роли противотанковых. К тому же они были защищены лишь легким противопульным бронированием и имели открытую рубку. То же самое относится и к имевшимся у немцев 24 150-мм самоходным орудиям, выполнявших функции огневой поддержки войск [546]. Ни технические характеристики и тех, и других машин, и в первую очередь — слабая защищенность, ни область их тактического применения не позволяют отнести их к категории штурмовых орудий.

В операции «Барбаросса» приняли участие и танковые части союзников Германии. В их составе насчитывалось 533 танка и танкеток. В том числе:

— в армии Румынии: 35 танкеток R-1, 126 легких танков R-2 и 75 легких танков R-35, а всего 236 штук [547];

— в армии Венгрии: 60 танкеток CV L.3 и 81 легкий танк «Толди», а всего 141 штука [548];

— в армии Финляндии: 27 легких танков Виккерс 6-т и трофейные советские танки: 29 легких плавающих танков Т-37А, 13 легких плавающих танков Т-38 и Т-38М-2, 10 легких танков Т-26 обр. 1931 г., 20 легких танков Т-26 обр. 1933 г., четыре легких танка Т-26 обр. 1937 и 1939 гг., четыре легких огнеметных танка ОТ-130 и два средних танка Т-28, а всего 109 штук [549];

— в армии Словакии: 30 легких танков LTvz.35,10 легких танков LT vz.38 и 7 легких танков LT vz.40, а всего 47 штук [550].

Таким образом, суммарно в нападении на СССР участвовали 4634 танка, танкетки и штурмовых орудия Германии и ее сателлитов.

Трофейная бронетехника. В ходе победоносных войн в 1939–1940 гг. немцам удалось овладеть огромными трофеями, в том числе и тысячами боевых машин. Но на вооружение вермахта пошла только очень незначительная их часть. Вопрос использования немцами трофейной броне- и автотехники заслуживает отдельного подробного рассмотрения. Дело в том, что на этой теме, пользуясь недостатком достоверной информации, нередко пытаются спекулировать некоторые недобросовестные любители, а порой и профессиональные историки.

Даже в наше время находятся люди, пытающиеся оспаривать огромное численное превосходство Красной Армии над вермахтом в танках в начале Великой Отечественной войны. Например, в одной из статей[100] это делается на основе сведений из предвоенного доклада начальника ГРУ генерала Голикова. Согласно им у немцев было 12 тыс. танков. Там же утверждается, ссылаясь на какие-то неопределенные «другие оценки», в том числе неких неназванных «иностранных специалистов», что «общее число танков, имевшихся в Европе у Гитлера, с учетом захваченных трофеев составляло 16 ООО». Цель подобных измышлений прежняя: оправдать поражения Красной Армией мнимым превосходством немцев в количестве и качестве танков. Эту позицию, к сожалению, поддержал центральный орган Министерства обороны РФ — газета «Красная звезда». Она отвела под столь малограмотную писанину целых три полосы. В статье, в частности, утверждается, что на Восточном фронте использовалось порядка 400 захваченных немцами французских танков В1. Между тем их было построено только 35 штук. Даже вместе с ВIbis, которых выпустили 342, их суммарное число никак не дотягивало до 400. На самом деле немцы отремонтировали и взяли на вооружение примерно 160 танков этого типа, из них на Восточный фронт в 1941 г. попали всего 30, да и то совсем ненадолго [551]. На разоблачение других подобных измышлений, опубликованных в статье, касающихся количества и качества немецких и советских танков, тратить время не будем[101].

Многие отечественные историки и исследователи в своих научных трудах по истории Великой Отечественной войны из-за ограниченности источниковой базы зачастую вынуждены оперировать устаревшими сведениями. Это прежде всего касается реального количественного и качественного состава вермахта и армий союзников Германии, в том числе и использования трофейной боевой техники. Кстати, в одной из своих статей известный ученый генерал армии М.А. Гареев по этому поводу заметил:

«‹…› некоторые историки, специализирующиеся на тематике Великой Отечественной войны, не особенно-то и стремятся работать в архивах, слабо владеют иностранными языками, чтобы свободно пользоваться оригиналами документов. Остается неизученной значительная часть трофейных документов немецко-фашистской армии» [552].

Дело вовсе не в плохом знании иностранных языков, а в том, что исследователям неизвестно, на каком основании в Центральном архиве МО РФ выдают только те трофейные документы разгромленного вермахта, что уже переведены на русский язык. И не подпускают к оригиналам. Вот и приходится пользоваться материалами иностранных авторов, которые свободны в выборе нужных документов в архивах ФРГ и США.

По поводу использования трофейного вооружения и боевой техники М.А. Гареев пишет:

«Захватив значительную часть Европы, Германия получила в свое распоряжение большие людские, экономические и технические ресурсы. В 11 оккупированных странах были захвачены вооружение, боевая техника и материальные запасы 92 французских, 30 чехословацких, 22 бельгийских, 18 голландских, 12 английских и 6 норвежских дивизий. ‹…› Во Франции было захвачено 3 тыс. самолетов и свыше 3,5 тыс. танков. Всего в 11 оккупированных странах было захвачено военной техники на 150 дивизий» [553].

Из слов Гареева может создаться превратное впечатление, что все эти дивизии организованно сдали свое вооружение, находящееся к тому же в образцовом порядке. А ведь такое произошло только в Чехословакии. Остальные трофеи немцам пришлось добывать в бою. При этом значительная часть этого вооружения и боевой техники была повреждена или полностью уничтожена. Например, из всех задействованных в кампании на Западе в мае-июне 1940 г. французских и английских танков только чуть больше половины достались немцам пригодными к использованию [554].

Попробуем подробнее разобраться, сколько и где трофейных польских, французских и английских танков использовали немцы на самом деле.

В Польше немцам достались 111 пригодных для ремонта танков и танкеток. Восемь танков Pz.Kpfw(3,7cm)(p) — бывших польских 7ТР — некоторое время были на вооружении немецких танковых дивизий. Рота «Варшава», оснащенная этими танками и танкетками, 6 октября 1940 г. участвовала в торжественном параде в захваченной немцами польской столице. Еще одна рота в составе 21 танка Pz.Kpfw(3,7cm) (р) была сформирована в мае 1941 г. и включена в батальон личной охраны Гитлера. Но всего за несколько дней до начала Великой Отечественной войны все они были заменены на чешские танки Pz.38(t). Только польские танкетки всю войну состояли на вооружении оккупационных и охранных частей на территории Польши [555].

В ходе кампании на Западе немцы захватили в общей сложности 4930 разнообразных гусеничных боевых машин, включая тягачи, и наладили целую программу их восстановления и конверсии для своих нужд. Львиная доля этой техники была французского производства. К началу 1942 г. были отремонтированы около 500 танков FT-17/18, 125 R-35, 200 Н-35/38 и 20 S-35, а еще около 400 Н-35/38 и 120 S-35 оборудованы немецкими двустворчатыми люками для их командиров и радиостанциями. На некоторые из S-35 установили немецкую командирскую башенку [556]. С мая по октябрь 1941 г. 200 танков R-35 были оснащены 47-мм чешскими пушками и переделаны в противотанковые самоходки [557].

Поневоле возникает законный вопрос: почему такие рачительные хозяева, как немцы, не приняли себе на вооружение все трофейные боевые машины? Только потому, что использовать иностранные танки совсем непросто. Для этого требовалось наладить их бесперебойное снабжение специальными боеприпасами, запчастями, инструментами и приспособлениями. Нужны были горюче-смазочные материалы, нередко отличающиеся от германских стандартов. Возникала необходимость создать систему технического обслуживания и ремонта трофейных танков, натренировать их экипажи и технический персонал, научить свои войска распознавать их издалека безошибочно и быстро и т. д. и т. п. В дополнение ко всем этим сложностям большинство танков иностранного производства не отвечали немецким тактическим требованиям, предъявляемым к этим боевым машинам. О недостатках французских танков, выявленных в ходе боев на Западе, уже было сказано. Их модификация для приведения в соответствие со стандартами вермахта требовала больших затрат времени и средств, поэтому они использовались, главным образом, в качестве шасси для самоходных орудий, тягачей и транспортеров боеприпасов.

Трофейные танки порой использовали при постройке бронепоездов. Их ставили целиком на железнодорожные платформы, превращая их таким образом в бронеплощадки. При этом они имели возможность съехать на землю, чтобы огнем и гусеницами поддерживать действия десанта. В июне 1941 г. бронепоезда № 26, 27 и 28 получили по три французских танка S-35, а бронепоезда № 29, 30 и 31 — по два таких же танка. Все эти бронепоезда воевали на Восточном фронте [558]. Иногда трофейные танки встраивались в долговременные укрепления в качестве стационарных огневых точек. Но намного большее их количество было попросту расстреляно на полигонах вместо мишеней для тренировки немецких танкистов и артиллеристов.

Некоторое число трофеев немцы передали своим союзникам, но и тут речь шла о совсем незначительных количествах. Например, 19 марта 1941 г., после того, как Болгария присоединилась к Тройственному пакту, немцы продали ей 40 французских танков R-35 [559]. Румыны в сентябре 1939 г. интернировали 34 польских танка R-35 французского производства, перешедших к ним через границу. Ранее в том же году они успели импортировать из Франции 41 танк того же типа из 200 заказанных. После начала войны поставки прекратились [560]. Этими машинами и исчерпывалось использование румынами французских танков во время Второй мировой войны.

Лишь очень ограниченное число трофейных танков немцы использовали хотя и по прямому назначению, но для выполнения вспомогательных функций. Так из числа французских танков 350 FT-17/18,30 R-35 и 60 Н-35/38 были переданы охранным частям. В феврале 1941 г. 1-й батальон 202-го тп был оснащен 18 S-35 и 41 Н-38 и после освоения новой техники в сентябре того же года переброшен в Югославию для борьбы с партизанами. Туда же и с теми же целями в мае 1941 г. отправили 30 FT-17/18. Одновременно начали готовить 100 экипажей этих танков для охраны важных военных заводов в Германии и Чехословакии, а еще 100 FT-17/18 — для обороны побережья Ла-Манша от десантов. Очередные 100 FT-17/18 с пулеметным вооружением в том же мае были переданы люфтваффе, из них в марте 1943 г. 25 использовались в Голландии, 30 — в Бельгии и 45 — на западе Франции. Они не только охраняли аэродромы, но и привлекались зимой к расчистке взлетных полос от снега в качестве бульдозеров. Для оккупационной службы на Крите первоначально предназначались 20 FT-17 и 10 Н-35/38, но осенью 1941 г. туда переправили 212-й отдельный тб, имевший на вооружение пять S-35 и 15 Н-38 [561]. Можно привести еще примеры использования в вермахте французской бронетехники. Но и без них понятно, что оно носило весьма ограниченный и вспомогательный характер. Интересно, что немцы широко использовали французские танки FT-17, выпущенные еще во время Первой мировой войны[102]. Эти безнадежно устаревшие ветераны вполне подходили для выполнения возложенных на них не слишком сложных и ответственных задач, так как были очень просты в ремонте и эксплуатации, а небольшие размеры и вес позволяли транспортировать их в кузове тяжелых грузовиков.

Пожалуй, наиболее известным случаем применения немцами трофейных танков в операции «Барбаросса» является переоборудование 60 французских танков В1 и В Ibis в огнеметные. В составе 102-го отдельного батальона огнеметных танков 24 из них совместно с шестью своими обычными собратьями, получившими в вермахте обозначение Pz.Kpfw.B2, участвовали в прорыве Рава-Русского укрепрайона в районе Львова. Но провоевали они там совсем недолго, и к 8 августа батальон был расформирован[103]. Надо отметить, что формально огнеметные Pz.Kpfw.B2 считались у немцев даже не танками, а специальными боевыми машинами, поэтому и не входили в состав танковых дивизий.

Только для Севера в вермахте сделали исключение из общего правила: там воевали два отдельных танковых батальона, 40-й и 211-й. Это обуславливалось спецификой северного ТВД, его отдаленностью и неудобством применения крупных масс танков из-за танконедоступной местности и неблагоприятных погодных условий. При этом 211-й отб был оснащен трофейными французскими танками в количестве 44 штук. В ходе войны в связи с большими потерями в танках немцы возобновили попытки использования французских боевых машин, но только в незначительных количествах и на второстепенных участках.

Во время кампании на Западе в мае-июне 1940 г. немцами было захвачено около 350 исправных английских танков [563]. Но если ремонт польских и французских танков и изготовление к ним запчастей еще можно было как-то наладить на захваченных в этих странах предприятиях, то с трофейными английскими танками это было неосуществимо. Особенно недоставало для них боеприпасов. Поэтому после испытаний для выявления их боевых качеств они использовались, главным образом, как наглядные пособия в школах и центрах для обучения противотанкистов или в качестве мишеней на стрельбищах. На Восточном фронте воевала только одна рота английских крейсерских танков А13 из девяти машин в составе 100-го отдельного батальона огнеметных танков. Их хватило меньше чем на три недели боев, после чего все они были списаны в результате поломок и боевых повреждений [564].

И еще несколько слов по другому аспекту вопроса, связанного с использованием немцами трофейных танков. Генерал Гареев сетует на то, что в последнее время в многочисленных публикациях якобы сравнивают все наши танки (в т. ч. учебные, устаревшие и небоеспособные) с германскими, находившимися в строю. И при этом:

«Не принимаются в расчет немецкие танки, имевшиеся в учебных центрах и военно-учебных заведениях, несколько тысяч трофейных танков и другие. Говорят, трофейные танки немцы использовали в основном для учебных целей и на советско-германском фронте они не участвовали. Но без них они не могли готовить резервы. Если бы их не было, германское командование было бы вынуждено снять часть танков с фронта.

Нет единого подхода, общего знаменателя при подсчете количества самолетов, артиллерийских орудий и других видов боевой техники.

Таким образом, и порождаются легенды о том, что к началу войны у нас танков и самолетов было в 5–6 раз больше, чем в фашистской армии» [565].

Мы тоже за единый подход при сопоставлений данных о вооружении вермахта и Красной Армии. Конечно, не следует упускать из виду и боевые машины, оставленные в тылу, ведь именно на них готовились пополнения для фронта. Число танков вермахта, находившихся накануне операции «Барбаросса» в тыловых районах, можно легко подсчитать, зная их общее количество (5162) и численность боевых машин, находящихся на фронтах. На границах СССР были сосредоточены 3728 танков немецкого и чешского производства, еще 287 числились в Африканском корпусе Роммеля. Таким образом, немцы располагали в своем тылу 1147 танками. Там же имелись 87 штурмовых орудий. Вот на этой технике главным образом и велась подготовка будущих немецких танкистов и самоходчиков в учебных и запасных частях. Кроме боевых машин, для обучения всю войну использовались 150 гусеничных шасси La.S, которые еще называли «Крупп-трактор» [566]. Трофейные машины в роли учебных выступали лишь эпизодически, в очень ограниченных количествах и никакой погоды, по существу, не делали.

Рассказывая о других трофеях вермахта, М.А. Гареев утверждает: «Трофейной автомобильной техникой, главным образом французской были оснащены 92 немецких дивизий» [567]. Это и в самом деле относилось к одной танковой, трем моторизованным и 88 пехотным дивизиям [568]. На первый взгляд получается, что 44 % всех дивизий вермахта использовали тогда трофейный автотранспорт. Однако для полноты картины очень важно разобраться, что это были за соединения. Из упомянутых пехотных дивизий 17 относились к 13-й и 14-й волнам формирования, слабо вооруженным, с весьма ограниченным количеством транспортных средств и серьезными недостатками в укомплектовании личным составом. Предназначались они для охраны морского побережья и несения оккупационной службы. 15 пехотных дивизий 15-й волны, тоже оснащенные трофейным автотранспортом, имели еще более низкую боеспособность: в их составе имелись только два пехотных полка вместо трех по штату. Взамен артиллерийского полка они располагали лишь одним артдивизионом в составе трех легких батарей, а противотанковые средства у них полностью отсутствовали. Не хватало им и тыловых подразделений. Понятно, что они тоже выполняли только оккупационные обязанности, а для использования на фронте были непригодны. Ни одна из этих 32 дивизий, конечно же, не участвовала в операции «Барбаросса». А все девять охранных дивизий несли службу только в тылу Восточного фронта, впрочем, это и так ясно из самого их названия. На полноценную фронтовую службу они были никак не способны, ведь их основой были единственный пехотный полк и всего один легкий артиллерийский дивизион 3-батарейного состава. Таким образом, накануне Великой Отечественной войны только 30 % полностью боеспособных немецких дивизий — 51 из 167 — были оснащены трофейными автомашинами [569]. Картина получается несколько иной, чем та, которую рисуют некоторые историки.

Советский танковый парк. О советской бронетехнике следует поговорить подробнее, и вот почему. Действительное число наших танков к началу войны долгое время оставалось «страшной» тайной. Причем тайной именно от советского народа, ведь для советских специалистов и зарубежных исследователей все давно было известно. Официальные историки и военачальники, авторы известных мемуаров в СССР уж как только не изворачивались, замалчивая тот неприятный факт, что в канун войны у нас было в несколько раз больше танков, чем у немцев. Они были вынуждены этим заниматься, ведь основными причинами немецких успехов первого периода войны официальная советская историография, наряду с внезапностью нападения, объявила численное превосходство вермахта над Красной Армией в танках и самолетах. Говоря о вооружении Красной Армии, обычно назывались весьма скромные данные. Скажем, 12-томная советская «История Второй мировой войны» утверждала:

«В западных приграничных округах насчитывалось 170 дивизий и 2 бригады, 2680 тыс. человек личного состава, 37,5 тыс. орудий и минометов, 1475 новых танков КВ и Т-34, 1540 боевых самолетов новых типов, а также значительное количество легких танков и боевых самолетов устаревших конструкций» [570].

Эти же самые лукавые цифры благополучно перекочевали в мемуары маршала Жукова [571]. Вот так списывались со счета многие тысячи советских танков и боевых самолетов, большинство из которых были выпущены незадолго до войны. Тем самым совершенно незаслуженно предавался забвению огромный труд, вложенный в их постройку. Масштабы этого труда лучше всего характеризует количество танков, имевшихся тогда в Красной Армии.

В результате титанических усилий всего советского народа по строительству боевых машин и ценой серьезного снижения его жизненного уровня за предвоенные годы в РККА был создан, без преувеличения, гигантский танковый парк. К началу Второй мировой войны Советский Союз построил вдвое больше танков, чем все остальные страны мира, вместе взятые. За период по 22 июня 1941 г. промышленность страны поставила в Красную Армию 30 120 танков и танкеток [572]. Часть из них за это время была безвозвратно потеряна в вооруженных конфликтах, отправлена в другие государства, списана из-за полного морального или физического износа, тяжелых аварий и несчастных случаев, а также по другим причинам. На 1 июня 1941 г. в РККА состояли на вооружении 23 078 танков и 2376 танкеток Т-27 [573].

В пяти западных военных округах (к ним относились ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО и ОдВО) тогда имелось 12 765 танков и 936 танкеток. С 1 по 21 июня 1941 г. западные военные округа получили еще 206 танков, из них 41 КВ, 138 Т-34 и 27 Т-40. Их распределили следующим образом: в ЛВО — 1 танк КВ-1, в ЗапОВО — 20 танков КВ и 138 Т-34, в КОВО — 20 КВ и 27 Т-40. С их учетом исправными и годными к использованию по прямому назначению в западных округах были 10 738 танков и 471 танкетка. Средний ремонт требовался для 1243 танков и 176 танкеток, а для остальных 990 танков и 289 танкеток был необходим капитальный ремонт [574].

Подробные данные о танках Красной Армии к началу войны с распределением их по округам, типам и техническому состоянию приведены в Приложении 9.

Тут необходимо пояснить, что такое категории исправности танков, отраженные в таблице. «Наставление по учету и отчетности в Красной Армии»[104] предусматривало деление всего военного имущества по качественному состоянию на следующие категории:

1-я категория — новое, не бывшее в эксплуатации, отвечающее требованиям технических условий и вполне годное к использованию по прямому назначению.

2-я категория — бывшее (находящееся) в эксплуатации, вполне исправное и годное к использованию по прямому назначению.

3-я категория — требующее ремонта в окружных мастерских (средний ремонт).

4-я категория — требующее ремонта в центральных мастерских и на заводах (капитальный ремонт).

5-я категория — негодное. При этом машины 5-й категории в сводную ведомость не включались.

К исправным танкам относятся машины 1-й и 2-й категории.

Надо учитывать, что ко 2-й категории также относилось имущество, требующее войскового (текущего) ремонта. Он представлял собой в основном крепежные работы и затяжку отдельных деталей, производимые в процессе эксплуатации и при выполнении технических осмотров. В случае надобности допускалась замена отдельных деталей в агрегате с частичной его разборкой. Текущий ремонт производился по мере необходимости силами экипажа под руководством техника за счет возимого индивидуального комплекта запчастей и инструментов в любых условиях. Его продолжительность составляла 5–8 часов. Определить соотношение полностью исправных танков, входивших во 2-ю категорию, и танков, требовавших текущего ремонта, сейчас уже невозможно [575]. Но это никак не может поменять общей картины.

Кроме вышеперечисленных, в войсках четырех резервных армий, успевших прибыть в назначенные им районы в западных военных округах, насчитывалось 1307 легких танков. Точное число исправных машин среди них пока не выяснено. Но зная, что доля исправных танков в войсках второго стратегического эшелона составляла 90,4 %, можно с высокой степенью уверенности предположить, что среди прибывших имелось 1182 исправных и годных к использованию по прямому назначению танка [576].

Казалось бы, публикация всех этих подробных данных, да еще такой серьезной организацией, как Институт военной истории Министерства обороны России, должна была окончательно расставить все точки над Но даже в наши дни при сопоставлении сил и средств противоборствующих сторон не прекращаются попытки тиражировать давно устаревшие данные о составе и вооружении вермахта. Так, М.А. Гареев серьезно утверждает:

«Для нападения на СССР фашистская Германия вместе со своими сателлитами сосредоточила группировку вооруженных сил, насчитывающую ‹…› около 4300 танков и штурмовых орудий, в том числе 2800 тяжелых и средних ‹…›» [577]. Поневоле возникает вопрос, где он умудрился насчитать 2800 тяжелых и средних танков Германии и ее сателлитов?

Тяжелых танков в вермахте тогда вообще не имелось, ведь до появления знаменитых «тигров» было еще далеко. Единственными претендентами на это название могут считаться разве что уже упомянутые трофейные французские танки В1 и В1bis. Эти машины иногда относят к тяжелым на основании французской классификации времен их создания. Но давайте же использовать для систематизации одинаковые критерии. Очевидно, что в начале 40-х годов В1 и В1bis никак не соответствовали весовой категории тяжелых танков. Первые из них весили 25 т, то есть меньше, чем знаменитые советские средние танки Т-34 первых выпусков, а вторые — 32 тонны, или ровно столько же, сколько Т-34-85. Но ведь никто и никогда не относил тридцатьчетверки к тяжелым танкам, поэтому и В1, и В1bis к началу войны ими не являлись.

Средних танков Pz.III и Pz.IV вместе с Pz.35S, Pz.B2 (Flamm) и Pz.B2, а также двумя трофейными советскими Т-28 (у финнов), в вермахте вместе со всеми его союзниками насчитывалось в общей сложности 1479 — почти вдвое меньше указанной Гареевым цифры. Откуда же она взялась? Даже если записать в средние чешские Pz.35(t) и Pz.38(t), все равно получится только 2259 машин. Но эти танки весом 9,7-10,5 т и вооруженные 37-мм пушкой, никак не тянут на средние, ведь по аналогичным показателям они заметно уступали даже советским легким танкам типа БТ-5 и БТ-7. Трофейные английские танки Pz.A13 по основным данным тоже примерно соответствовали легкому БТ-7, а французские Pz.38H и до него недотягивали. Pz.II, боевой вес которых не превышал 10 т, а основным вооружением была 20-мм пушка, на роль средних танков тем более не годились. А про «единичку», весящую меньше 6 т и вооруженную парой пулеметов винтовочного калибра, вообще говорить нечего. Из всех союзников Германии, выступивших с ними с самого начала войны, только финны располагали двумя трофейными средними танками Т-28, но мы их уже учли. Таким образом, рассказывать о 2800 тяжелых и средних танках вермахта, сосредоточенных для нападения на СССР в 1941 г., в наши дни просто несерьезно.

Нужно отметить, что безответственные манипуляции с цифрами и фактами, которые умышленно или по незнанию позволяют себе некоторые маститые историки, носят отнюдь не невинный характер. Они дают возможность разнообразным конъюнктурщикам от истории типа В. Резуна продемонстрировать свое превосходство в эрудиции и завоевать себе репутацию специалиста в глазах неискушенной публики. На самом-то деле он слабо разбирается в танках. Но даже его скромных познаний оказалось достаточно, чтобы едко высмеять В.А. Анфилова, Г.Ф. Кривошеева и других историков и авторов мемуаров, которые в своих работах упоминали 35- и 38-тонные немецкие танки. А имелись в виду те самые легкие танки Pz.35(t) и Pz.38(t), которые мы только что упоминали. Латинская буква «t» в их немецком названии не имела никакого отношения к весу машин. Она обозначала только страну их изготовления, ведь «tschechisch» в переводе с немецкого — чешский.

Однако справедливо раскритиковав своих оппонентов за техническую безграмотность, Резун сам тут же демонстрирует ее яркий образец, на полном серьезе утверждая: «Танки эти — воплощение технической отсталости в наихудшем виде. Видно это невооруженным глазом: броня на них не сварная, броневые листы соединены заклепками» [578]. Речь тут идет все о тех же Pz.35(t) и Pz.38(t). А ведь эти боевые машины по праву относились к одним из лучших легких танков Второй мировой войны. Вовсе не зря немцы из всех многочисленных трофейных танков иностранного производства полностью взяли на вооружение только их. Лучшие в мире, согласно Резуну, Т-34 и KB применялись в вермахте лишь эпизодически. Совсем незначительная часть этих танков, которые попали в немецкие руки в больших количествах, особенно в первой половине войны, была поставлена ими в строй. А вот надежные, долговечные, недорогие и удобные в эксплуатации чешские боевые машины немцы ценили и использовали на всю катушку. Больше того, они всю войну продолжали заказывать чехам сначала Pz.38(t), а потом и самоходки на его базе.

Резун откровенно «плавает» не только в вопросах предназначения и тактики применения танков (за что его нещадно критиковали), но и в технических вопросах. Презрительно отзываясь о чешской броне на заклепках, он лишний раз доказывает свою вопиющую безграмотность в технологии производства танков того времени. А она имела свои традиции и особенности в каждой стране. При сборке корпусов и башен чешских танков широко использовались заклепки, в то время в СССР и Германии для этого применялась сварка. Каждый из этих процессов имеет и свои достоинства, и свои недостатки. Преимуществами сварки являются более высокая производительность труда и обеспечение герметичности соединений. Но при этом перегрев брони в районе сварных швов ослабляет ее защитные качества. К тому же образующаяся на внутренней стороне силового сварного шва окалина в случае близкого попадания снаряда крошится, отлетает и бьет прямо в лицо танкистам, нанося им болезненные ранения и ослепляя. Клепка более трудоемка и требует высококвалифицированных сборщиков, особенно для придания ее соединениям водонепроницаемости. У чехов не было недостатка в опытных и умелых клепальщиках, и корпуса их танков были герметичны до уровня одного метра над опорной поверхностью. А сами заклепки, сделанные из специальной стали, отличались достаточной стойкостью к пулям и осколкам. При объективном сравнении преимущество чешских танков над БТ очевидно по большинству показателей[105].

Интересно, как сами немцы оценивали советскую технику. В августе-сентябре 1941 г. они отремонтировали и поставили на вооружение охранных дивизий в тылу Восточного фронта 15 трофейных танков БТ разных модификаций и 16 Т-26. К концу года у них накопился практический опыт их эксплуатации, вполне достаточный для выводов. 26 февраля 1942 г. в ГА «Север» появился отчет об этом опыте:

«Принимая во внимание тот факт, что большинство русских танков были захвачены без всяких боевых повреждений, можно прийти к заключению, что разработка и изготовление этих танков сопровождались многочисленными дефектами. После ремонта на Рижском Арсенале, где танки были полностью разобраны, они постоянно выходили из строя из-за плохой конструкции и некачественных материалов, несмотря на тщательную сборку.

Постоянно повторяются следующие проблемы:

Т-26: Фрикционная накладка сцепления изнашивалась после короткого пробега из-за того, что ее размеры слишком малы. Управление ненадежно, потому что ленточные тормоза, используемые в механизме управления, перегреваются. Имеющееся моторное масло не годится для высоких температур двигателя воздушного охлаждения, приводя к повреждению и заклиниванию подшипников. ‹…› Гусеницы очень часто слетают, потому что гребни их траков неудовлетворительны.

БТ (Кристи): Главной причиной отказов является трансмиссия, которая слишком слаба для мощного двигателя. Она должна обеспечивать танку высокую скорость, но перенапрягается при движении вне дорог, когда в течение продолжительного времени приходится использовать низкие передачи. В дополнение, как и на Т-26, постоянно проявляются проблемы, связанные с общей конструкцией и низким качеством узлов и деталей, например, отказы в электрической системе, прекращение подачи топлива, поломки маслопроводов и т. д.

Что касается вооружения трофейных русских танков, то их пулеметы невозможно согласовать с прицелами, потому что они жестко установлены. Во время учебной стрельбы на короткой дистанции цель так и не удалось поразить, израсходовав 180 патронов.

В заключение, трофейные русские танки не могут быть использованы массированно. После доставки их по железной дороге в районы назначения, они могут найти ограниченное применение в качестве мобильных огневых точек» [580].

Такая вот любопытная характеристика. Особенно впечатляет рекомендация по методу использования машин, которые Резун во всеуслышание объявил «танками-агрессорами»…

Интересно, что немцы первые же неудачи выполнения графика плана «Барбаросса» стали списывать на превосходство русских в количестве танков. Гудериан в послевоенных воспоминаниях процитировал характерное высказывание Гитлера, сделанное им на совещании с командованием группы армий «Центр», которое проводилось в Борисове 4 августа 1941 г.: «Если бы я знал, что у русских действительно имеется такое. количество танков ‹…› я бы, пожалуй, не начинал эту войну» [581].

Но Гитлер явно лукавил. 3 февраля 1941 г. Гальдер сделал для него доклад по операции «Барбаросса». В нем содержались известные немцам сведения о советских танках, которые могли использоваться против вермахта с самого начала войны:

«Количество танков в целом (пехотные дивизии + подвижные соединения) очень велико (до 10 тыс. танков против 3,5 тыс. немецких танков). Однако, учитывая их качество, это превосходство незначительное. Тем не менее не исключены неожиданности» [582].

Если сравнить эту цифру с уже упомянутым числом исправных танков в западных советских военных округах — 10 738, не считая неизвестное немцам количество танков в глубине страны, — то мы опять видим достаточно близкое совпадение с действительностью. И заодно узнаем, почему немцев не испугало большое советское численное преимущество в танках: они считали свое качественное превосходство вполне достаточным для его компенсации. Неожиданностью, которую не исключал осторожный Гальдер, стало появление на полях сражений новейших советских средних танков Т-34 и тяжелых КВ. Но даже почти полутора тысяч этих очень мощных для своего времени боевых машин, имевшихся к началу войны в западных военных округах, оказалось совершенно недостаточно, чтобы изменить ход борьбы. И понятно, почему: воевать нужно, как известно, не числом, а умением. Существенное превосходство в умении воевать в первом периоде войны было на стороне немцев, отсюда и его результаты.

Высокая насыщенность войск предвоенной Красной Армии танками создавала только видимость их несокрушимой боевой мощи. Свою главную задачу — отпугнуть потенциального агрессора и отбить у него охоту к нападению на СССР самим фактом своего существования — эти танки решить так и не сумели. Не удалось им и стать «палочкой-выручалочкой» РККА в приграничном сражении. Многочисленные стальные армады не смогли ни принести Красной Армии победу, ни хотя бы предотвратить ее тяжелое поражение. Такой исход событий был вполне предсказуем, ведь у него имелись веские причины, очевидные для грамотных военных специалистов. Выдающийся советский теоретик Триандафиллов еще в 1929 г., за 12 лет до начала Великой Отечественной войны, написал: «Увеличение технических средств борьбы, состоящих на вооружении современной армии, и новые приемы ведения боя, предоставляющие мелким войсковым подразделениям и отдельным бойцам большую самостоятельность, требуют в настоящее время и более высокой выучки войск. Армия, недостаточно обученная и сколоченная, обречена на то, что будет терять свое вооружение и большими массами попадать в плен» [583].

Пророческие слова, Триандафиллов как в воду глядел. Это как раз и произошло жарким летом 1941 г.

Общее состояние РККА в сравнении с вермахтом.

Обычно при оценке войск Германии и СССР накануне войны в первую очередь внимание обращают на их численность, количество дивизий и основных видов вооружения. При таком подсчете Красная Армия по многим показателям превосходила вермахт. Это наглядно показано в Приложении 10.

Однако чисто количественное сравнение, оторванное от учета качественных показателей войск, не позволяет определить действительное соотношение сил сторон и может привести к неверным выводам. Тем более что сравнивают обычно соединения и части в их штатном составе, полнокровные, обученные и сколоченные, забывая порой, что германские войска к началу вторжения были уже давно отмобилизованы и развернуты, а наши вступили в войну из положения мирного времени. Реорганизация оргштатной структуры и одновременное перевооружение войск, на завершение которых не хватило ни времени, ни материальных ресурсов, несомненно привели к снижению их боевой готовности. Нереальность мобпланов, незавершенность их разработки в войсках и военкоматах только усугубили положение.

При попытке подробнее рассмотреть состояние наших войск к июню 1941 года в сравнении с германскими картина, к сожалению, чаще всего оказывается не в пользу Красной Армии. Аргументы единомышленников Резуна, среди которых мало людей, знакомых не понаслышке с проблемами армии, рассчитаны, прежде всего, на безграмотных в военном отношении людей. Они не учитывают всей сложности подготовки командиров, штабов и войск к военным действиям, слабо представляют порядок и сроки перевода армии с мирного на военное положение. На стороне военных специалистов, которых нередко огульно и порой уничижительно именуют «полковниками» или «генералами», большой опыт работы не только в крупных штабах, но и в войсках, а также знание изнутри всей сложности практической работы по повышению их мобилизационной и боевой готовности. Вызывает удивление, когда в вопросах строительства вооруженных сил, оперативного искусства и стратегии их начинают поучать новоявленные «знатоки», как правило, имеющие очень отдаленное представление об элементарной тактике даже на уровне подразделений, не говоря уже о частях и соединениях. Такие «спецы» предпочитают с пафосом рассуждать о глобальных общих вопросах, не желая демонстрировать свою полную беспомощность в частных. Для них бросить многомиллионную армию в наступление до чрезвычайности легко и просто. Достаточно всего лишь легкого мановения руки вождя, и все пойдет как по маслу. Но гладко бывает только на их бумаге, а на деле войскам постоянно приходится преодолевать на своем пути обширные и глубокие овраги. О некоторых из них мы сейчас напомним.

Личный состав. Главным достоянием любой организации, общества или страны в целом, обусловливающим ее основные достоинства и недостатки, являются люди. Не исключение здесь и вооруженные силы. В период Второй мировой войны в связи с массовым применением новых видов вооружения, изменением и усложнением боя резко возросли требования, предъявляемые не только к кадровым военнослужащим, но и к военнообязанным запаса. Особенно это касалось их образования и навыков обращения с техникой. В Германии давно поняли важность и необходимость высокого образовательного уровня будущих призывников, составлявших основу массовых армий. По мнению канцлера Бисмарка, войну с Францией в 1870–1871 гт. выиграл обыкновенный прусский школьный учитель, а вовсе не знаменитые стальные пушки Круппа. К концу XIX века Германия стала первой страной в мире с всеобщей грамотностью населения. А в СССР согласно переписи 1937 г. все еще проживало почти 30 млн. неграмотных возрастом старше 15 лет, или 18,5 % всего населения [584].

В конце 1939 г. в Германии имелись 1416 тыс. только частных легковых автомобилей [585]. Для сравнения, на 1 июня 1941 г. во всем СССР было 120 тыс. легковушек [586]. В пересчете на душу населения у немцев было в 30 раз больше частных легковых машин, чем всех автомобилей этого класса в Советском Союзе. Более двух третей населения СССР тогда жили в сельской местности, и уровень образования призывников оттуда (особенно с национальных окраин) оставлял желать много лучшего. В большинстве своем до прихода в армию они никогда не пользовались даже велосипедом, не говоря уже о мотоциклах или автомашинах. Таким образом, изначально, только за счет более грамотного и технически подкованного человеческого материала вермахт имел значительное преимущество над Красной Армией. В дальнейшем это превосходство еще больше усиливалось за счет высокой дисциплины, индивидуальной выучки и лучшей системы обучения, в которой большую роль играл хорошо подготовленный унтер-офицерский состав.

До поры до времени советское руководство не уделяло должного внимания проблеме подготовки военнообязанных. По данным Акта о приеме должности наркома обороны Тимошенко, в 1940 г. в числе военнообязанных запаса числилось 3 155 000 совершенно необученных приписников, плана подготовки которых наркомат не имел [587]. Большое численное превосходство в людях и боевой технике считалось вполне достаточным для победы над любым противником. Над тем, что это превосходство надо еще уметь успешно реализовать, никто особенно не задумывался.

В Финляндии Красная Армия совершенно неожиданно для себя натолкнулась на упорное сопротивление вооруженных сил этой страны, которые отнюдь не входили в число сильнейших армий мира, ни по численности, ни по обученности, ни по оснащению. Однако противоборство даже с такой армией сразу же выявило массу существенных изъянов в организации подготовки личного состава Красной Армии. Бичом предвоенной Красной Армии по-прежнему оставался недопустимо низкий уровень дисциплины. К тому же частые перегруппировки войск в новые не обустроенные районы дислокации, постоянные отрывы личного состава на строительные и хозяйственные работы, слабая учебно-материальная база и неопытность командного состава отрицательно сказывались на качестве боевой подготовки. Процветали упрощенчество на занятиях и даже очковтирательство при проведении проверок, учений и боевых стрельб. Усугубляло и без того нелегкую ситуацию то обстоятельство, что обнаружились все эти недостатки в условиях уже развязанной Второй мировой войны, когда вермахт раз за разом быстро и более чем убедительно громил своих куда более сильных, чем финны, противников. Ошеломительные успехи немцев очевидно и разительно контрастировали, мягко говоря, со скромными результатами «Зимней войны», добытыми к тому же за гораздо более длительный срок и ценой большой крови.

Сразу же после своего назначения новый нарком обороны Тимошенко принял радикальные меры. 14 мая 1940 г. он издал приказ № 120 «О боевой и политической подготовке войск в летний период 1940 учебного года». В нем содержались горькие признания:

«Опыт войны на Карело-Финском театре выявил крупнейшие недочеты в боевом обучении и воспитании армии.

Воинская дисциплина не стояла на должной высоте. ‹…›

Подготовка командного состава не отвечала современным боевым требованиям.

Командиры не командовали своими подразделениями, не держали крепко в руках подчиненных, теряясь в общей массе бойцов.

Авторитет комсостава в среднем и младшем звене невысок. Требовательность комсостава низка. Командиры порой преступно терпимо относились к нарушениям дисциплины, к пререканиям подчиненных, а иногда и к прямым неисполнениям приказов.

Наиболее слабым звеном являлись командиры рот, взводов и отделений, не имеющие, как правило, необходимой подготовки, командирских навыков и служебного опыта» [588].

В числе поставленных там основных задач подготовки войск была и такая: «Обучение войск приблизить к условиям боевой действительности». Окончательно этот принцип был сформулирован в приказе № 30 «О боевой и политической подготовке войск на 1941 учебный год» от 21 января 1941 г.: «Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне» [589]. Прекрасная чеканная формулировка, но вся беда в том, что появилась она на свет слишком поздно. Времени для ее практического осуществления до начала войны оставалось совершенно недостаточно. По-настоящему учиться воевать Красной Армии пришлось уже непосредственно в ходе невиданно жестокой борьбы с сильным, умелым и безжалостным противником, который не прощал ни малейшей ошибки и сурово наказывал за все и за каждую из них. Отсюда и тяжелейшие поражения и громадные потери первого периода войны…

Боевой опыт является одним из важнейших компонентов уровня боеспособности войск. Единственным путем его приобретения, накапливания и закрепления является непосредственное участие в боевых действиях. «Обстрелянные» солдаты умеют успешно выполнять свои задачи под вражеским огнем, а их командиры точно знают, чего можно ожидать от бойцов в обстановке реального сражения. Особую ценность имеет свежий боевой опыт, полученный войсками в условиях, аналогичных тем, где им предстоит воевать. В то же время устаревший боевой опыт нередко только вредит. Скажем, попытки повторить лихие сабельные атаки, вполне эффективные во времена Гражданской войны, в период Великой Отечественной приводили к прямо противоположным результатам. Большинству советских командиров, успевших повоевать, довелось это сделать еще в Гражданскую войну, которая носила своеобразный характер. Боевые действия большей частью велись полупартизанскими методами и коренным образом отличались от широкомасштабных сражений с участием огромных масс регулярных войск, до предела насыщенных разнообразной боевой техникой, которые были характерны для обеих мировых войн.

По количеству офицеров — ветеранов Первой мировой войны — вермахт намного превосходил Красную Армию. И это естественно, учитывая, сколько русских офицеров погибли в период революции и Гражданской войны, сражаясь по обе стороны баррикад, и даже тех, кто пытался оставаться нейтральными. После поражения белых многие «золотопогонники» бежали в эмиграцию, а немало оставшихся были расстреляны красными. В первую очередь это относилось к кадровым офицерам русской армии, успевшим еще до начала Первой мировой войны получить полноценное общее и профессиональное образование. В этом отношении они на голову превосходили своих куда более многочисленных скороспелых коллег выпуска военного времени. Офицеры, оставшиеся в рядах РККА в результате ее послевоенного сокращения, в большинстве своем были уволены оттуда во время многочисленных чисток и судебных процессов начала и второй половины тридцатых годов. Преемственность офицерских традиций была прервана. В Германии же удалось сохранить преемственность и лучшие вековые традиции армии и на этой основе привить командирам всех уровней самостоятельность и инициативу при выполнении боевых задач.

Более свежий боевой опыт, который получила Красная Армия в локальных конфликтах с китайцами на КВЖД, с японцами на Хасане и в походе в Польшу далеко уступал боевому опыту вермахта в польской, западноевропейской и балканской кампаниях. Масштаб и характер сражений не шел ни в какое сравнение. Только бои на р. Халхин-Гол и особенно финская война дали возможность «обстрелять» сравнительно большое число советских частей и соединений. Однако боевой опыт, приобретенный в Финляндии ценой большой крови, оказался не столь полезным для советского командования, как это может показаться на первый взгляд. Эта война велась в очень специфических природных и климатических условиях северо-западного ТВД. Да и характер основных боевых действий там разительно отличался от того, с чем пришлось столкнуться нашей армии на войне с вермахтом. Многодневные кровопролитные бои на «линии Маннергейма» произвели сильнейшее впечатление на всех их участников и заставили изменить прежние приоритеты в обучении войск. После них в РККА неоправданно большое внимание стало уделяться отработке методов прорыва обороны, оснащенной мощными фортификационными сооружениями. Это умение советским бойцам и командирам пригодилось только на завершающем этапе войны с Германией, когда они подошли к Восточной Пруссии с ее еще довоенными стационарными линиями укреплений.

К тому же боевой опыт даже тех советских частей и соединений, которые его все же получили, к началу Великой Отечественной войны в значительной степени был утрачен. Например, все восемь участвовавших в боях с финнами советских танковых бригад были расформированы и обращены на формирование мехкорпусов. Такая же судьба постигла воевавшие там девять сводных танковых полков и 38 танковых батальонов стрелковых дивизий. Большинство рядовых бойцов и младших командиров, ветеранов Финской войны и конфликта на Халхин-Голе, к июню 1941 г. были демобилизованы, а на их место пришли необстрелянные новобранцы. Поэтому даже успевшие повоевать части и соединения в значительной мере растеряли свою боевую закалку, выучку и спаянность. К тому же изначально их было не так уж много. Накануне войны в состав западных приграничных военных округов РККА входили только 42 соединения с боевым опытом Халхин-Гола или Финской войны, или меньше четверти из всех имевшихся[106]. Для контраста, 82 % дивизий германской армии, выделенных для проведения операции «Барбаросса», обладали свежим боевым опытом, полученным непосредственно в сражениях в Европе в 1939–1941 гг. Да и в остальных немецких соединениях тоже хватало ветеранов этих кампаний [590].

Нельзя забывать, что масштабы боевых действий, в которых довелось поучаствовать немцам, были куда более значительными, чем у Красной Армии. Таким образом, вермахт имел, без преувеличения, подавляющее превосходство над Красной Армией в практическом опыте современной мобильной войны. И именно такую войну он навязал ей с самого начала.

В связи с быстрым ростом численности вооруженных сил и предвоенными репрессиями уровень подготовки советских командиров тактического звена и особенно оперативной подготовки высшего командного состава Красной Армии резко снизился. Виднейшие советские теоретики и практики военного дела, кто имел смелость отстаивать свои взгляды, были объявлены врагами народа и уничтожены. А вместе с ними канули в небытие и их практические рекомендации по подготовке и ведению операций в новых условиях. Среди них оказались многие десятки лучших командиров Красной Армии, в том числе из самого высшего звена, прошедших обучение в германских военных школах в СССР или в самой Германии, включая академию генштаба рейхсвера. Им так и не довелось использовать и эту подготовку, и свой опыт и способности против своих немецких учителей. Практически всех их постигла одна и та же трагическая участь: они были уничтожены в период «большого террора» как фашистские шпионы. Их знания стратегии и тактики вермахта, которые они получили из первых рук, от самих же немцев, были зарыты вместе с ними в безымянные могилы… В результате в системе оперативной подготовки наметился отрыв теории и практики планирования операций и управления крупными массами войск от требований современной войны.

Быстрое формирование новых объединений и крупных соединений Красной Армии привело к массовому выдвижению на высшие должности командиров и штабных работников, чей служебный рост был стремительным, но не всегда обоснованным. Нарком обороны в директиве № 503138/оп от 25.01.1941 г. констатировал:

«1. Опыт последних войн, походов, полевых поездок и учений показал низкую оперативную подготовку высшего командного состава, войсковых штабов, армейских и фронтовых управлений ‹…›.

Высший командный состав ‹…› не владеет еще в должной мере методом правильной и полной оценки обстановки и принятия решения в соответствии с замыслом высшего командования. ‹…›

Войсковые штабы, армейские и фронтовые управления ‹…› имеют лишь начальные знания и поверхностное представление о характере современной операции армии и фронта. ‹…›

Ясно, что при таком уровне оперативной подготовки высшего командного состава и штабов рассчитывать на решительный успех в современной операции нельзя».

В приказной части директивы, в частности, говорилось:

«…г) всем армейским управлениям ‹…›к 1 июля закончить изучение и отработку армейской наступательной операции, к 1 ноября — оборонительной операции» [591].

Но принимаемые меры не могли быстро выправить это положение. Кадрового резерва не было, а командирам, выдвинутым на вышестоящие должности после систематических чисток, негде было набраться опыта: крупные маневры начали проводиться в 1935–1937 гг., а армейские управления были восстановлены только в 1939 г. перед польской кампанией. К началу войны было создано 20 армейских управлений[107]. Перед войной командиры и работники крупных войсковых штабов, армейских и фронтовых управлений имели совершенно недостаточные навыки в организации боевых действий войск, взаимодействия, боевого, технического и тылового обеспечения. К тому же штабы армий, как и штабы округов были не укомплектованы личным составом, средствами связи и транспортом даже по штатам мирного времени. Так, управление 13-й армии ЗапОВО, которой уже был назначен район прикрытия госграницы № 3, начали формировать только в первой половине мая 1941 г. На 21 июня оно было укомплектовано личным составом на 40, а техникой — на 20 %, средств связи вообще не имело. Не хватало 64 человек начальствующего состава [592]. Армия так и не вышла на свой Вельский участок прикрытия. Входившую в ее состав 49-ю стрелковую дивизию, находившуюся в приграничной полосе, уже в ходе боев пришлось переподчинять 10-й армии.

17 мая 1941 г. Тимошенко подписал директиву № 34678 «О задачах боевой подготовки на летний период 1941 года». Там на основе данных, полученных во время проверки Наркоматом обороны и руководством округов хода боевой подготовки войск, было сказано немало горьких слов о выявленных недостатках. Среди них был и такой: «Не отработано взаимодействие в бою мотомеханизированных войск с саперными частями, артиллерией и авиацией, особенно в труднопреодолимой местности и в сложных видах боя». В той же директиве совершенно справедливо констатировалось, «что в современной войне не будет простых форм боя и что основой успеха в современном бою является организация взаимодействия всех родов войск снизу доверху» [593].

Не лучше обстояло дело с командующими оперативно-стратегического (фронтового) уровня, которые на крупных учениях и маневрах (за исключением игр, проведенных в декабре 1940 г.) никогда не выступали в роли обучаемых, а только — руководителей. Это относится и к вновь назначенным командующим приграничными особыми военными округами, войска которых противостояли полностью развернутому вермахту.

Например, КОВО на протяжении 12 лет возглавлял впоследствии расстрелянный И. Якир. Затем округом командовал Тимошенко, Жуков, а с февраля 1941 г. — генерал-полковник М.П. Кирпонос[108]. Командуя в 1939–1940 гп 70-й сд, за отличия при взятии Выборга он получил звание Героя Советского Союза. Через месяц после окончания «Зимней» войны» он уже командует стрелковым корпусом, а в июне того же года — Ленинградским военным округом. Конечно, к началу войны у Кирпоноса не было достаточного опыта управления крупными объединениями войск.

Должность командующего Западным особым военным округом, которым в свое время руководил казненный впоследствии И.П. Уборевич, с июня 1940 г. занял генерал армии Д.Г Павлов[109]. С 1928 г. он — командир и военком кавполка и мехполка, а с 1934 г. — командир и военком мехбригады. Участвовал в боях на КВЖД. Полгода командовал танковой бригадой в Испании, где заслужил звание Героя Советского Союза. С августа 1937 г. приступил к работе в АБТУ РККА, а в ноябре того же года стал его начальником. Во время финской войны инспектировал войска Северо-Западного фронта. С таким, мягко говоря, не впечатляющим командным багажом в июне 1940 г. был назначен на должность командующего войсками ЗапОВО.

Командующий ПрибОВО генерал-полковник Ф.И. Кузнецов, судя по занимаемым должностям имел хорошую теоретическую подготовку[110]. Но ему тоже остро не хватало практических навыков полководца. Хотя в качестве заместителя командующего Белорусским фронтом в сентябре 1939 г. он принял участие в походе в Западную Белоруссию. С июля 1940 г. — начальник Академии Генштаба РККА, уже в августе 1940 г. назначен командующим Северо-Кавказским военным округом, а в декабре того же года — командующим ПрибОВО.

Даже из их кратких биографий понятно, что ни один из командующих западными приграничными военными округами, которые за их важность официально называли «особыми», по уровню своей квалификации и опыта мало соответствовал занимаемой должности. Никто из них не обладал в полной мере навыками оперативно-стратегического планирования и до назначения на свои высокие и ответственейшие посты не получил практики самостоятельного управления большими массами войск. На их становление судьба отвела слишком мало времени. Их немецкие противники чувствовали себя во главе своих войск гораздо уверенней. Чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить приведенные выше краткие биографии советских военачальников и аналогичные жизнеописания командующих противостоявшими им германскими группами армий. Начнем, как и положено в вермахте, справа — налево.

Командующий ГА «Юг» фельдмаршал фон Рундштедт[111], участник Первой мировой войны, которую закончил ее начальником штаба корпуса в звании майора. Продолжил службу в рейхсвере. В сентябре 1932 г. ему было присвоено звание генерала пехоты и он был назначен на должность командующего 1-й армейской группой в составе четырех военных округов и шести дивизий, что составляло более половины тогдашнего рейхсвера. В ноябре 1938 г. из-за разногласий с Гитлером отправлен в отставку в звании генерал-полковника. В апреле 1939 г. возвращен в вермахт. В ходе польской кампании возглавлял группу армий «Юг» в составе трех армий, войска которой наносили главный удар. Во время кампании во Франции командовал группой армий «А» в составе четырех армий и танковой группы, сыгравшей ключевую роль в победе немцев.

ГА «Центр» командовал фельдмаршал Федор фон Бок[112]. С началом Первой мировой войны — начальник оперативного отдела гвардейского пехотного корпуса. В мае 1915 г. переведен в штаб 11-й армии. В начале 1916-го для приобретения командного опыта на две недели направлен в войска командиром батальона, затем вернулся на штабную работу. Закончил войну начальником оперативного отдела группы армий в звании майора. В рейхсвере фон Бок продолжал служить на различных штабных и командных должностях. В 1929 г. — генерал-майор, командир 1-й кд. В 1931 г. переведен на должность командира 2-й пд, руководил Штеттинским военным округом. С 1935 г. командует 3-й армейской группой. Это его войска осуществили аншлюс Австрии. В войне с Польшей возглавлял ГА «Север» в составе двух армий. В период французской кампании был командующим ГА «Б», в которую вначале входили две, а потом три армии и танковая группа.

Командующим ГА «Север» был фельдмаршал фон Лееб[113]. С началом Первой мировой войны — капитан, начальник службы материально-технического снабжения 1-го баварского корпуса. С марта 1915 г. — начальник штаба 11-й баварской пехотной дивизии. Закончил войну майором в должности начальника службы материально-технического снабжения армейской группы в составе четырех армий. В составе рейхсвера в 1923 г. участвовал в подавлении нацистского «пивного путча». В 1930 г. — генерал-лейтенант, командир 7-й пд, одновременно командовал 7-м военным округом и являлся военным комендантом Баварии. В октябре 1933 г. стал командующим 2-й армейской группой. 1 марта 1938 г. в ходе нацистской чистки армии в звании генерал-полковника уволен в отставку. Но уже в июле опять возвращен на службу на должность командующего только что сформированной 12-й армией. Участвовал в оккупации Судетской области Чехословакии. С самого начала Второй мировой войны на Западном фронте командовал группой армий «Ц» в составе двух армий.

Контраст в уровне подготовки, квалификации, служебного и боевого опыта у противостоявших друг другу полководцев более чем очевиден. Полезной школой для полководцев Германии стало их последовательное продвижение по служебной лестнице. Им довелось в полном объеме освоить и отработать на практике нелегкое искусство планирования боевых действий и вождения войск в условиях высокоманевренной войны против сильного и хорошо оснащенного противника. До вторжения в СССР немцы с блеском завершили самые настоящие блицкриги в Польше и в Западной Европе, а затем еще один — на Балканах. При этом масштабы боевых действий, в которых довелось поучаствовать вермахту, были куда более значительными, чем у Красной Армии. Под вражеским огнем прошли самое строгое испытание многие тактические и оперативные новинки, которые ранее были найдены немцами лишь теоретически и проверены только на учениях. Основываясь на результатах, полученных на полях сражений, немцы внесли важные улучшения в структуру своих подразделений, частей и соединений, в боевые уставы и методику обучения войск.

Вознесенные волей вождя на недосягаемую для них в обычном порядке высоту, советские командующие неуверенно чувствовали себя во главе столь важных приграничных округов. Печальная участь их предшественников постоянно маячила у них перед глазами. Поэтому они слепо выполняли указания Сталина, который в то время слабо разбирался в оперативно-стратегических тонкостях военного дела. Робкие попытки некоторых из них проявить самостоятельность в решении вопросов повышения готовности войск к отражению внезапного нападения противника немедленно пресекались «Хозяином» и его аппаратом.

Конечно, вряд ли кому бы то ни было, оказавшемуся на месте командующих ПрибОВО, ЗапОВО и КОВО в июне 1941 г., удалось нанести поражение противостоящим им войскам вермахта или хотя бы остановить их наступление. Слишком много было других причин поражения кадровой армии в приграничных сражениях, кроме некомпетентного командования. Но ошибки высшего советского военного и политического руководства, в том числе и командующих округами, умножили масштабы поражений РККА в начальном периоде войны и усугубили их тяжелейшие последствия. Иногда можно услышать мнение, что с этой задачей не смогли бы справиться и военачальники, уничтоженные Сталиным. Трудно сказать наверняка, но люди, прошедшие Первую мировую войну и занимавшие в годы Гражданской войны и в послевоенное время высокие должности, были сильны уже в том, что обладали самостоятельностью и не боялись высказать свое мнение. Они имели большой опыт руководства большими массами войск, на своем горбу познали важность и цену боевого, технического и тылового обеспечения в сложных условиях Гражданской войны. Во всяком случае, они не стали бы слепо выполнять указания, которые не соответствовали их взглядам на строительство вооруженных сил, их подготовку к войне. За это их и расстреляли. Доживи они до 22 июня, несомненно, многое сложилось бы по-другому. Более опытные и решительные военачальники, не боящиеся отстаивать свое мнение, не в пример тому же Павлову с его «кураторами» в лице Шапошникова, Ворошилова и Кулика, могли существенно поправить положение. Неверная расстановка кадров на ключевые должности всегда обходится особенно дорого.

В целях повышения боевой и мобилизационной готовности перед войной в Красной Армии были запланированы и проводились мероприятия, направленные на усиление ударной силы, огневой мощи, маневренности, а также защищенности и управляемости соединений и частей. К основным из них можно отнести улучшение оргштатной структуры войск; постепенный перевод соединений и частей на штаты, близкие к военному времени; оснащение их более совершенным вооружением и техникой. Однако не всегда вводимые изменения были хорошо продуманы. К тому же недостаток времени и ограниченные возможности промышленности не позволили полностью завершить намеченное. Кратко рассмотрим состояние сухопутных войск и ВВС Красной Армии к началу войны.

Основу РККА, как и любой другой регулярной армии мира, составляли стрелковые войска, проще говоря — пехота. В отличие от технических родов войск пехота всегда была гораздо более консервативной. Тем не менее с сентября 1939 г. по июнь 1941 г. штатная структура стрелковых дивизий изменялась трижды. При этом дивизии «тройного развертывания» были переведены в ординарные, а их количество увеличилось с 98 в январе 1939 г. до 198[114] к началу апреля 1941-го. Согласно штату, утвержденному в апреле 1941 г., количество личного состава в дивизии уменьшалось до 14 483 человек, т. е. на 23 %, а конского состава — на 51 %. Сокращению были подвергнуты главным образом пехотные и тыловые подразделения. Дивизия стала менее громоздкой, но вряд ли более подвижной. Танковые батальоны были выведены из состава большинства стрелковых соединений и сохранились только в 18 дальневосточных дивизиях. По штату стрелковые дивизии были хорошо оснащены артиллерией и имели в своем составе, кроме трех стрелковых, два артполка, один из которых был гаубичным. Только 43 дивизии из-за нехватки материальной части имели по одному артполку [594]. Суммарный вес всей штатной артиллерии и минометов стрелковой дивизии в 1940 г. достиг 1822,2 кг, увеличившись за 5 предыдущих лет почти на 70 % [595]. Пожалуй, главным недостатком их артиллерийского парка было недостаточное количество минометов среднего и крупного калибров. Многочисленные, но маломощные 50-мм минометы не могли полноценно заменить их по дальности и эффективности огневого поражения.

Но в действительности дела обстояли куда хуже, чем на бумаге. Прежде всего потому, что соединения даже западных военных округов содержались по штатам мирного времени. При этом некомплект в личном составе у них составлял от 20 до 40 %, в автомобилях и тракторах — больше половины. Не хватало полевых и зенитных орудий, имелось очень мало автоматов [596]. К июню части удалось несколько пополнить за счет призыва военнообязанных на учебные сборы. Однако дивизии по-прежнему остро нуждались в пополнении транспортом, в том числе гужевым. Необходимые для этого сроки, рассчитанные для условий мирного времени, с началом военных действий оказались нереальными, особенно для дивизий пограничных военных округов. К тому же последующие события показали, что неподготовленные новобранцы из числа местных жителей присоединенных территорий разбежались уже в первых боях.

Надо признать, что качество тогдашней советской пехоты оставляло желать много лучшего. Тому было много причин, но все начиналось с остаточного принципа ее комплектования личным составом. В пехоту попадали призывники, оставшиеся после их отбора для комплектования авиации, артиллерии, танковых частей, конницы, инженерных частей и даже подразделений местной охраны [597]. Ей доставались новобранцы не самые грамотные и толковые, ростом пониже, в плечах поуже и зачастую не умеющие говорить по-русски. Вместо воинской специальности их прежде всего приходилось долго обучать элементарному русскому языку. Между тем именно пехотинцы выдерживали на своих плечах основные тяготы войны, и они же несли на ней самые тяжелые потери.

Финская война наглядно продемонстрировала, что недостаточно обученная советская пехота не проявляла должной инициативы и настойчивости в наступлении. Зачастую она не вела огонь из личного оружия, ожидая, что все мешающие ей вражеские огневые точки будут подавлены артиллерией.

Не умела пехота и грамотно взаимодействовать с другими родами войск, особенно с танками. Эти недостатки не были изжиты и к началу Великой Отечественной войны и несомненно мешали полностью использовать потенциал стрелковых соединений. Советская пехота имела на вооружении вполне достаточно огневых средств. Например, стрелковые подразделения превосходили германские пехотные в количестве автоматического оружия: ручных и станковых пулеметов, автоматов (пистолетов-пулеметов), самозарядных винтовок. Так, советский стрелковый батальон имел на вооружении 36 ручных и 18 станковых пулеметов, а немецкий пехотный — 36 ручных и 12 станковых. Тем не менее немецкая пехота заметно превосходила советскую в плотности огня. Дело в том, что основной немецкий пулемет того периода MG34 мог использоваться и с треноги в качестве станкового, и с сошек, как ручной. Ленточное питание давало ему возможность выпускать от 300 до 400 пуль в минуту при темпе стрельбы 800–900 выстр./мин [598], а быстросменный ствол позволял поддерживать такой огонь в течение длительного времени, избегая перегрева. За счет этого MG34 существенно превосходил в огневой мощи ручные пулеметы. Для сравнения, при темпе стрельбы 600 выстр./мин. боевая скорострельность советского ручного ДП-27 доходила только до 80 выстр./мин, а у станкового «Максима» с водяным охлаждением — до 200–250 выстр./мин. [599]. Вместо ленты, которая мешала перемещению пулемета, на пулемете MG34 мог использоваться и куда более удобный магазин на 75 патронов. С ним немецкие пулеметчики имели возможность быстро передвигаться на поле боя, не прекращая огня. Еще большее превосходство над подразделениями советской пехоты могли создать соответствующие подразделения немецкой мотопехоты. В мотопехотных и мотоциклетных батальонах немецких танковых дивизий насчитывалось 58 ручных и 12 станковых пулеметов (в моторизованных дивизиях — на 4 ручных пулемета меньше) [600]. Таким образом, эти подразделения превосходили советские стрелковые батальоны в суммарной боевой скорострельности своих пулеметов более чем втрое! И это они, как правило, шли в авангарде атакующих.

Немецкая пехота очень умело использовала свои пулеметы в бою, постоянно создавая высокую плотность огня в решающих пунктах. Ливень пуль, обрушивавшийся на противников немцев на протяжении всего боя, породил широко распространенные и устойчивые мифы о вездесущих подразделениях немецких автоматчиков. На самом деле в немецкой пехоте таких подразделений не существовало. Автоматами там вооружались только командиры отделений и взводов. А огневое превосходство солдаты вермахта создавали за счет своих пулеметов, умело маневрируя ими в бою и сосредотачивая шквальный огонь в нужное время и в нужном месте. Тем самым они буквально подавляли своих противников и не давали им поднять головы для ведения прицельной стрельбы. Так немцы искусно конвертировали высокие боевые характеристики своих пулеметов в тактические преимущества. К этому надо добавить непрерывную артиллерийскую и авиационную поддержку наступающей германской пехоты.

Инспекторская проверка и войсковые учения, проведенные весной 1941 г., показали слабую подготовку соединений и частей стрелковых войск, их низкую боевую готовность. Так, в приказе командующего ПрибОВО за неделю до начала войны была отмечена низкая боевая готовность войск округа. В нем, в частности, подчеркивалось, что сбор личного состава соединений и частей по тревоге осуществляется медленно, особенно подразделений, занятых на оборонительных работах, срывались сроки занятия оборонительных сооружений и рубежей (на это отводилось от 4 до 20 часов в зависимости от удаления их от пунктов дислокации) [601]. А дивизиям западных приграничных округов, боевая подготовка которых получила оценку не выше удовлетворительной, противостояли полностью отмобилизованные, оснащенные вооружением и техникой по штатам военного времени и имевшие богатый боевой опыт германские войска.

Вместе с тем первые же бои показали, что многие стрелковые части Красной Армии, руководимые грамотными и решительными командирами, в отличие от польских и французских войск, продолжали упорно сражаться даже в полном окружении. Немцы, наряду с недостатками, отмечали и несомненные достоинства советской пехоты: стойкость в обороне, неприхотливость, умение маскироваться и применяться к местности, устойчивость к потерям, нечувствительность к обходам и охватам.

Танковым войскам Красной Армии за предвоенные годы пришлось пройти через неоднократные глубокие и не всегда обоснованные преобразования, которые отрицательно отразились на их боеспособности. Стремление обеспечить количественное превосходство над вероятным противником привело к гигантомании, выразившейся в формировании 30 мехкорпусов, каждый из которых по штату должен был иметь более тысячи танков. Усугубляла организационную чехарду недостаточная обученность, а зачастую и просто техническая безграмотность советских танкистов. Отсутствие у большинства новобранцев навыков обращения с машинами и механизмами особенно сказывалось, когда они попадали служить в танковые войска. Они не привыкли соблюдать правила обращения с чересчур сложной для них боевой техникой, не понимали важности ее своевременного техобслуживания и зачастую допускали при ее эксплуатации грубые ошибки. Например, в начале 1941 г. бывали случаи, когда танкисты по незнанию заправляли Т-34 бензином, тем самым полностью выводя из строя его дизельный двигатель. При этом система подготовки квалифицированных кадров для танковых войск страдала большими недостатками. Да и некому было их обучать. К началу войны укомплектованность корпусов командно-начальствующим составом составляла от 22 до 40 %. Для заполнения штатов там не хватало еще около 20 тыс. командиров-танкистов [602].

К тому же ресурсы на боевую подготовку в предвоенной Красной Армии выделялись очень скупо. В то время, как на массовое производство новой техники ничего не жалели, при ее использовании во главу угла ставилась строгая экономия материальных средств. Необходимость всесторонней подготовки экипажей боевых машин явно недооценивалась. А ведь любая самая лучшая техника мертва без людей, умеющих владеть ею в совершенстве. На 1 июня 1941 г. в учебно-боевых парках западных военных округов использовалось всего лишь 70 КВ и 38 Т-34 [603], а остальные стояли на консервации. И это в тот самый момент, когда там на вооружении имелись 469 КВ и 832 Т-34! [604]. Больше того, инструкции по эксплуатации к новым танкам в подразделения не передавалась, ведь по распоряжению самого Генштаба КВ и Т-34 считались «особо секретными» машинами. Поэтому документация на них хранилась в штабах мехкорпусов «за семью замками» и выдавалась танкистам только на время проведения занятий под роспись, конспектировать ее при этом строго запрещалось.

Неудивительно, что накануне войны в западных военных округах успели обучить не более 150 экипажей для танков КВ и примерно столько же — для тридцатьчетверок [605]. Таким образом, всего лишь 20 % этих машин получили подготовленных для них танкистов. Экипажи танков старых типов, как правило, владели своими боевыми машинами гораздо лучше воевавших на Т-34 и КВ. Нет никакого смысла спорить о высоких боевых качествах новейших предвоенных советских средних и тяжелых танков, если некому было реализовать их на деле. Точно так же без толку рассуждать о боевом потенциале танковых частей, основываясь только на скрупулезном подсчете количества их боевых машин. Ведь воюют не танки, а люди. А неподготовленные люди в схватке с опытным и умелым противником обречены на поражение. К тому же эта неподготовленность сразу заметна опытному глазу и только ободряет врага, придавая ему больше уверенности в своих силах. Низкую степень обученности водителей советских танков в начале войны отметил в своем дневнике начальник штаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер [606]. И это неудивительно, ведь механики-водители тридцатьчетверок тогда имели практический опыт вождения, в лучшем случае, 11 часов. У механиков-водителей тяжелых танков КВ этот опыт был не менее 30 часов, но приобретали они его большей частью на танкетках Т-27, которые были почти в 20 раз легче КВ. Такая практика началась с приказа НКО № 0349 «О сбережении тяжелых и средних танков» от 10 декабря 1940 г. Он предписывал:

«В целях сбережения материальной части тяжелых и средних танков (Т-35, КВ, Т-28, Т-34) и поддержания их в постоянной боевой готовности с максимальным количеством моторесурсов, приказываю:

1) Все танковые батальоны (учебные и линейные) тяжелых и средних танков к 15 января 1941 г. укомплектовать танками Т-27 из расчета по 10 танков на каждый батальон.

Все тактические учения этих батальонов проводить на танках Т-27.

Для обучения личного состава тяжелых и средних танков вождению и стрельбе и для сколачивания частей и соединений разрешается израсходовать на каждую тяжелую и среднюю машину:

а) учебно-боевого парка — по 30 моточасов в год,

б) боевого парка — по 15 моточасов в год.

Все остальное количество моточасов, положенное на боевую подготовку согласно приказа НКО от 24 октября 1940 г. № 0283, покрывать за счет танков Т-27» [607].

В первую очередь устаревшие и подготавливаемые к списанию танкетки Т-27 были направлены в батальоны, оснащенные наиболее дорогостоящими танками КВ, поэтому там такая практика получила наибольшее распространение. Но и раньше в Красной Армии уделялось большое внимание сохранению ресурса техники. Согласно «Положению о порядке эксплуатации танков, автомобилей, тракторов и мотоциклов в Красной Армии в мирное время», все танки, состоящие на вооружении частей РККА, делились на боевые и учебно-боевые [608]. К боевым танкам относились лучшие, исправные и полностью укомплектованные всем необходимым машины, имеющие ресурс до очередного среднего ремонта не менее 75 моточасов. Как правило, это были танки последних выпусков, возрастом не старше пяти лет. Их содержали в полной боевой готовности на консервации и периодически эксплуатировали, но при этом расходовали не более 30 моточасов в год на машину. В таких же условиях хранились танки из неприкосновенного запаса, которые порой имелись в частях сверх установленного штата. Однако, в отличие от машин из боевого парка, их эксплуатация полностью запрещалась.

К сохранению стоявших на консервации танков относились очень строго. Даже их собственные экипажи допускались к ним только с письменного разрешения командира части. Периодически, но не реже, чем раз в два месяца, боеготовность этих машин проверял лично командир соединения. План использования ресурса боевых танков, составляемый командиром соединения, утверждал начальник АБТ войск округа. Ресурс расходовался только для подготовки частей и соединений на тактических учениях, подвижных лагерях и боевых стрельбах подразделениями. Снимать боевые танки с консервации начали по приказу только после начала боевых действий.

Танки учебно-боевого парка в войсках хранились отдельно. К ним относились наиболее старые и изношенные машины. Для повседневной боевой учебы танкистов служили именно они. В военно-учебных заведениях учебно-боевыми были все имеющиеся танки. Несмотря на интенсивное использование, учебно-боевые танки тоже постоянно поддерживались в состоянии полной боевой готовности. Эксплуатировать их разрешалось только в пределах установленных норм. После каждого выхода в поле требовалось немедленно привести их в полный порядок, заправить, смазать, вычистить и только потом ставить на хранение. Учебно-боевые машины после отправки их в ремонт запрещалось заменять боевыми. По возвращении в часть из капремонта их направляли в боевой парк, а оттуда взамен специальным приказом по части танки с наибольшей выработкой моторесурсов переводились в учебно-боевые. Таким образом, количество машин боевого парка оставалось неизменным.

Система сбережения моторесурсов техники действовала в Красной Армии до войны на протяжении многих лет. Поэтому большинство танков выпуска второй половины 30-х годов к началу Великой Отечественной войны сохранили вполне приемлемый запас ресурса, тем более, что их двигатели изначально имели минимальную наработку до капитального ремонта до 600 и более моточасов. Ресурсу дизеля В-2, модификации которого были установлены на танках БТ-7М, Т-34 и КВ, до этих цифр в то время было очень далеко. Несмотря на требования АБТУ обеспечить гарантированную наработку до капремонта хотя бы 200 моточасов, у двигателя Т-34 этот показатель тогда составлял в среднем только 100–120 моточасов, а у двигателя КВ — и того меньше, 80-100 моточасов [609]. Причина этого была проста: недавно появившийся двигатель В-2 оставался еще очень сырым и не успел выйти из периода «детских болезней». Собственно говоря, именно его явно недостаточная надежность и долговечность и были первопричинами замены танков Т-34 и КВ на танкетки Т-27 для обучения танкистов.

Техническое и тыловое обеспечение танковых войск Красной Армии тоже оставляло желать много лучшего. Танковые соединения были укомплектованы грузовиками только на 41 %, передвижными ремонтными мастерскими — на 34,7 %, бензоцистернами — на 18,5 % и передвижными зарядными станциями — на 28,2 % от положенного по штату военного времени. При этом автотранспорт почти не имел запасов шин: они были израсходованы во время боевых действий в Монголии, Польше и Финляндии. На первое полугодие 1941 г. шин было выделено только 37 % от годовой заявки. При подсчете некомплекта вспомогательной техники в предвоенных советских танковых войсках необходимо учитывать, что общее число танков составляло 61,4 % от штата военного времени. Поэтому относительная нехватка вспомогательной техники в пересчете на имевшиеся в частях танки была примерно в полтора раза меньше абсолютной. Однако общую безрадостную картину это улучшало совсем ненамного.

К многочисленной, но не слишком надежной технике не хватало запчастей. В СССР традиционно уделяли первостепенное внимание выпуску основной продукции и совершенно недостаточное — снабжению ее запасными частями. В 1941 г. производство запчастей к танкам Т-28 и моторам М-5 и М-17 было полностью прекращено, а к танкам Т-37А, Т-38, Т-26 и БТ — сокращено. Это произошло потому, что их к тому времени уже не строили, а все ресурсы танковой промышленности были брошены на изготовление Т-40, Т-34 и КВ, на подготовку производства Т-50, а также на выпуск запчастей к новым танкам. Накопленные ранее запасы запасных частей к самым массовым советским предвоенным танкам Т-26 были практически полностью израсходованы во время финской войны, поэтому в 1941 г. пришлось срочно начать строительство завода запчастей для Т-26 в Чкаловске. В 1941 г. фонды на запчасти для танков были выделены в размере всего 46 % от расчетных потребностей. Не хватало не только запасных частей, но и самых необходимых материалов, станков и инструментов, поэтому план по ремонту техники в первом полугодии 1941 г. выполнялся только на 45–70 % [610]. А ведь это было еще мирное время, когда объемы ремонтных работ были куда меньше тех, с которыми пришлось столкнуться на войне.

В танковых войсках вермахта многие проблемы, присущие РККА, были уже решены. Организация немецких танковых дивизий постоянно совершенствовалась с учетом боевого опыта и к началу Великой Отечественной войны была близка к оптимальной для того периода. Интересно проследить за динамикой ее развития. Перед самым началом Второй мировой войны в пяти первых немецких танковых дивизиях насчитывалось в среднем по 340 танков. Во время кампании на Западе весной 1940 г. их среднее число в 10 участвовавших там танковых дивизиях снизилось до 258 штук или на 24 %. Начиная с августа 1940 до января 1941 г., немцы провели глубокую реформу своих подвижных войск. Вместо прежних двух танковых полков в штате танковой дивизии оставили лишь один. За счет этого мероприятия число германских танковых дивизий было удвоено и доведено до 20, при этом общее количество боевых машин в них увеличилось не столь значительно. Поэтому среднее число танков в 17 немецких танковых дивизиях действующей армии перед нападением на СССР упало еще на 20 %, на этот раз до 206 машин [611].

Нередко можно услышать мнение, что тем самым немцы значительно ослабили ударную мощь своих танковых дивизий, и единственной тому причиной была нехватка боевых машин. Разумеется, новейших танков немцам постоянно недоставало. Именно поэтому им приходилось использовать в первой линии и морально устаревшие к тому времени легкие танки Pz.I и Pz.II, и трофейные чешские Pz.35(t) и Pz.38(t). На совещании с армейской верхушкой 26 августа 1940 г. Гитлер согласился оставить в танковой дивизии один танковый полк исключительно в качестве временной меры. В дальнейшем он надеялся резко увеличить темпы производства танков, довести их число в армии до 26 700 штук к концу 1944 г. и вернуть в танковые дивизии второй танковый полк [612]. Этот план фюрера оказался очередной утопией, но временное решение уменьшить число боевых машин в танковых дивизиях доказало свое право на жизнь. Больше того, как выяснилось на практике, оно оказалось на редкость удачным.

Нельзя забывать, что приняли его не на пустом месте. Главным аргументом для самой возможности такой реформы стали результаты тщательного всестороннего анализа боевого опыта применения подвижных войск в Польше и во Франции. Они показывали, что танковые дивизии первоначальной организации были перегружены танками и страдали от недостатка пехоты, необходимой для их поддержки в бою. К тому же массовое поступление в войска новых средних боевых машин Pz.III и Pz.IV, заменявших легкие танки с их слабым бронированием и вооружением, дало возможность на самом деле существенно усилить ударную и огневую мощь танковых дивизий даже с учетом меньшего числа боевых машин в их составе. При этом оптимальное соотношение между танками и моторизованной пехотой позволяло использовать эту мощь наиболее эффективно[115].

Для осуществления операции «Барбаросса» из моторизованных корпусов были сформированы четыре танковые группы, во главе которых стояли опытные, инициативные, решительные, а главное, испытанные в недавних боях военачальники. Немаловажное значение имела и гибкость оргструктуры танковых войск Германии. Их состав в ходе боевых действий менялся в зависимости от поставленных задач. В танковых соединениях и частях, сообразно текущей обстановке, также создавались различные по комплектации и численности боевые группы, в их состав включались самые разные подразделения. Всесторонняя подготовка и заранее четко наработанные навыки взаимодействия позволяли им успешно решать поставленные задачи. Очень важно, что артиллерия танковой дивизии имела мехтягу, а ее пехота и обозы транспортировались на грузовиках. Таким образом, все подразделения и части, входившие в состав соединения (при условии движения по дорогам), не отставали от танков. Это давало дивизии возможность действовать самостоятельно, осуществлять стремительные и глубокие маневры и сразу же вступать в бой в полном составе. Происходило это очень быстро, например, по нормативам немецкий танковый полк полностью разворачивался из походных колонн в боевые порядки за время не более 25 минут [613].

В отличие от советских танкистов, личный состав германских танковых войск проходил всестороннее обучение и в большинстве своем обладал к 1941 г. свежим боевым опытом. Для поддержания непрерывного взаимодействия артиллерии с танками, артиллерийские наблюдатели артполков танковых дивизий и приданных артчастей в ходе наступления передвигались на специальных боевых машинах, в качестве которых использовались устаревшие командирские танки или бронетранспортеры. Следуя за атакующими танками, они своевременно обнаруживали цели и вызывали огонь артиллерии. Целеуказание и корректировка артиллерийского огня в германской армии зачастую осуществлялись не только с земли, но и с воздуха. Особенно запомнился всем фронтовикам характерный силуэт немецкого ближнего самолета-разведчика и корректировщика ФВ-189, прозванного за двухбалочную конструктивную схему «рамой». Его появление, как правило, было предвестником смертоносных артобстрелов и авианалетов, корректируемых сверху, а потому наиболее эффективных.

В немецких танковых войсках функционировала хорошо отлаженная система обслуживания техники, а также ремонта и восстановления машин, вышедших из строя из-за поломок и боевых повреждений. Она начиналась с каждой танковой роты, в которой имелась ремонтная секция из 19 человек во главе с унтер-офицером, располагавшая двумя легкими 1-тонными полугусеничными тягачами, двумя ремонтными «летучками» и грузовиком с запасными частями. В штат танковых полков входила ремонтная рота численностью от 120 до 200 человек в зависимости от состава полка и типов танков, имевшихся на его вооружении[116]. Мастерские, развернутые на базе полковой ремонтной роты не далее 70 км от линии фронта, могли одновременно восстанавливать до 30–40 танков. Обычно ремонт там длился до двух недель, хотя иногда в случае ожидания необходимых запчастей это время растягивалось до месяца [614]. Кроме того, в вермахте существовали отдельные ремонтные и эвакуационные роты, находящиеся в резерве командования сухопутных войск, которые придавались армиям и группам армий для использования на важнейших участках фронта [615]. Отремонтированные танки были существенным источником пополнений вермахта на протяжении всей войны. Особенным было их число в период успешных наступлений, когда поле боя оставалось за немцами, и эвакуировать подбитые танки немцами не мешал.

Таким образом, с учетом оргструктуры и оснащения, высокого уровня подготовки частей и соединений, организации взаимодействия, управления, технического и тылового обеспечения танковые войска вермахта оказались к началу войны чрезвычайно серьезным и опасным противником, имеющим веские предпосылки для будущих успехов.

В связи с насыщением германских войск танками противотанковым средствам в Красной Армии стали уделять больше внимания. Однако к началу войны с вооружением и боеприпасами предвоенных советских танкистов и противотанкистов тоже далеко не все обстояло благополучно. Наиболее распространенным противотанковым средством в Красной Армии накануне войны служила 45-мм пушка. Она же использовалась и в качестве танкового орудия. Такой калибр в 30-е годы считался вполне достаточным для поражения любых бронированных целей на реальных дистанциях боя. Это и на самом деле долгое время полностью соответствовало действительности. Сразу после своего появления на свет в 1932 г. «сорокапятка» обладала вполне достаточной дульной энергией, чтобы надежно преодолевать броневую защиту подавляющего большинства танков своего времени. Однако поражает врага не само орудие, а его снаряд. Качество бронебойного снаряда во многом определяет конечный результат соревнования между ним и вражеской броней. И это качество, как оказалось, сильно хромало.

Первый тревожный звонок прозвучал осенью 1939 г. во время опытного обстрела немецкого среднего танка Pz.III, который достался Красной Армии в Польше. Вопреки всем ожиданиям при стрельбе с дистанции 400 м советские 45-мм бронебойные снаряды не смогли пробить немецкую 30-мм броню, хотя теоретически должны были это сделать даже с 500 метров. Дальнейшие испытания весной 1940 г. на полигоне в Кубинке позволили установить, что большая партия 45-мм бронебойных снарядов, выпущенная в 1936–1939 гг., оказалась бракованной. Из-за грубого нарушения технологии термообработки они стали слишком хрупкими и раскалывались при ударе в цементированную немецкую броню еще до того, как успевали ее пробить. Таким образом, в начале войны значительная часть советских 45-мм бронебойных снарядов была способна пробить броню немецких средних танков только с короткой дистанции.

С 76-мм бронебойными снарядами была другая проблема: их катастрофически не хватало, так как производство в СССР было налажено лишь в 1939 г. и накопить их достаточных запасов просто не успели. Ведущим предприятием по производству таких снарядов перед войной был завод № 73 Наркомата боеприпасов в городе Сталино (ныне Донецк), который за последний предвоенный мирный месяц при плане 21 тис. не сдал ни одного [616]. Если обеспеченность Красной Армии перед войной 45-мм бронебойными снарядами достигала 91 %, то для 76-мм она составляла только 16 %. При обсуждении в Совете обороны вопроса о формировании противотанковых бригад РГК выяснилось, что в распоряжении артуправления в начале 1941 г. имелось всего лишь немногим более 20 тыс. выстрелов для орудий калибра 76-мм. Тогда же было предложено обязать Наркомат боеприпасов обеспечить программу оснащения необходимым количеством 76-мм бронебойных боеприпасов. Но к началу войны на каждую 76-мм дивизионную или танковую пушку в среднем приходилось всего-навсего 12 бронебойных снарядов, или 15 % от потребности. В некоторых пограничных военных округах положение было еще хуже. Например, в Западном особом на одну 76-мм пушку приходилось девять бронебойных снарядов, а в Ленинградском — даже менее одного. Зато Одесский военный округ почему-то получил 34 76-мм бронебойных снаряда для каждой пушки этого калибра. Из-за этого большинство дивизионных пушек и танков Т-34 и КВ не были обеспечены бронебойными снарядами даже по минимальным потребностям [617]. А для других орудий, кроме 45- и 76-мм пушек, бронебойных снарядов в Красной Армии в то время практически не имелось. Таким образом, нехватка надлежащих боеприпасов существенно снижала возможности советской артиллерии вести эффективную борьбу с немецкими танками.

В вермахте еще перед началом кампании на Западе прекрасно знали, что им предстоит столкнуться с многочисленными французскими и английскими танками, оснащенными прочным противоснарядным бронированием. Основная немецкая противотанковая пушка Pak36 калибра 37 мм была неспособна их пробить. Работы над значительно более мощным 50-мм орудием велись еще с 1938 г., но до серийного производства его сумели довести только в конце 1940 г. [618]. Пара сотен чешских 47-мм противотанковых пушек, поставленных на вооружение в вермахте, погоду сделать не могли, ведь их требовалось многие тысячи. Чтобы решить возникшую проблему, в Германии ускоренными темпами началась разработка новых боеприпасов с повышенной пробивной способностью. Работа завершилась несомненным успехом, хотя к началу наступления во Франции новые снаряды все же опоздали. К их массовому изготовлению приступили только в июне 1940 г., и они были немедленно отправлены на фронт. Уже 10 июня 1940 г. 1-го тп из 1-й тд упоминалось использование нового снаряда Panzergranaten 40 [619].

Новый подкалиберный снаряд, оснащенный вольфрамовым сердечником, весил почти вдвое меньше обычного бронебойного снаряда той же пушки. Это позволяло ему получить высокую начальную скорость в 1020 м/с. За счет большой кинетической энергии и малой площади поперечного сечения сверхтвердого сердечника этот подкалиберный снаряд, получивший индекс Pzgr.40, под углом 30 градусов к нормали прошивал броню толщиной 64 мм на дистанции в 100 м. Обычный 37-мм бронебойный снаряд при тех же условиях мог пробить только 35 мм брони [620]. Недостатком нового вида боеприпасов была сравнительно быстрая потеря скорости после вылета из ствола орудия. По этой причине их рекомендовалось применять на расстоянии до 500 м. По заброневому действию они тоже уступали обычным бронебойным снарядам, которые, в отличие от них, обычно оснащались разрывным зарядом. Но зато на коротких дистанциях подкалиберные снаряды показали себя очень эффективными. Там их энергии хватало и на пробитие брони, и на достаточно сильное заброневое действие. В том же 1940 г. их начали массово производить для всех немецких танковых и противотанковых пушек калибром от 37 до 50 мм.

Не полагаясь на одни боеприпасы, немцы развернули производство и новых противотанковых пушек, значительно превосходящих калибром и мощностью 37-мм «колотушки»[117]. К 22 июня 1941 г. в немецкой армии имелись 1064 50-мм противотанковые пушки Pak38 с длиной ствола в 60 калибров [621]. Подробные характеристики танкового и противотанкового вооружения вермахта и их боеприпасов в начале войны с СССР сведены в Приложении 11. Для самозащиты от прорвавшихся на их позиции вражеских танков основные дивизионные орудия вермахта — 105-мм гаубицы le.EH.18 — тоже получили противотанковые снаряды. Как видно из вышеупомянутой таблицы, на коротких и средних дистанциях боя они вполне могли пробивать 45-мм броню советских танков Т-34 даже с учетом ее наклона. Таким образом, вопреки широко распространенному мнению, германской артиллерии с самого начала войны было чем успешно поражать броневую защиту советских танков Т-34 и KB, особенно с близкого расстояния. А для боев на дальних дистанциях немцы широко привлекали к борьбе с новыми тяжелыми и средними советскими танками свои знаменитые 88-мм зенитки и мощные 105-мм корпусные пушки.

Немецкая пехота тоже была в достатке оснащена многочисленными и разнообразными штатными средствами ближнего боя с танками противника. В их число входили различные мины, в том числе магнитные, гранаты, подрывные заряды, дымовые и зажигательные средства. Еще более важно, что немцы неплохо умели использовать их в бою. А советская пехота была лишена эффективных противотанковых средств. Имевшийся на вооружении ружейный гранатомет Дьяконова был рассчитан на ведение огня только противопехотной осколочной гранатой. Накануне войны был поставлен вопрос о разработке к нему кумулятивной противотанковой фанаты. Такая граната под индексом ВПГС-41 была принята на вооружение только 13 октября 1941 г., но и она оказалась не слишком удачной. Пришлось красноармейцам для борьбы с танками использовать связки ручных фанат и бутылки с горючей смесью.

Артиллерия предвоенной Красной Армии по обеспеченности материальной частью находилась в наиболее благополучном положении по сравнению с другими родами войск. Общее количество орудий и минометов составляло 110 444 штуки, из них в западных военных округах на 22 июня 1941 г. имелось 52 666 исправных орудий и минометов. Большое внимание уделялось производству минометов. Но при этом наблюдалось чрезмерное увлечение малоэффективными 50-мм минометами (34 622 шт.) [622]. Производство 45-мм противотанковых и 76-мм полковых орудий перед войной постепенно сворачивалось, поскольку войска уже к началу 1941-го были обеспечены этими системами, соответственно, на 96 и 98 % от мобилизационной потребности [623].

Артиллерийские части приграничных военных округов были, как правило, укомплектованы орудиями до штатных норм. Например, в ЗапОВО имелось 10 296 орудий и минометов, а в КОВО и того больше — 12 604, и это не считая 50-мм минометов. Такое количество стволов вполне соответствовало уровню насыщения артиллерией фронтовых объединений в важнейших операциях в период Великой Отечественной войны. Например, в Курской битве Центральный и Воронежский фронты, имевшие в среднем по 9000 орудий и минометов каждый, решили задачу по отражению мощнейших ударов противника. В 1941 г. реально ощущался недостаток лишь зенитных и мощных противотанковых пушек, что отрицательно сказалось на возможностях войск по отражению ударов противника с воздуха и его массированных танковых атак.

Подавляющая часть советской артиллерии (92 % всех стволов) входила в состав стрелковых, танковых, моторизованных и кавалерийских частей и соединений, а также укрепленных районов. Остальные орудия и минометы были сведены в части РГК: 61 гаубичный и 14 пушечных артполков, 12 отдельных дивизионов особой мощности, девять отдельных минометных батальонов и две отдельные тяжелые пушечные батареи [624]. С февраля 1940 г. до начала войны количество артиллерии РГК удвоилось. Части артиллерии РГК отличались заметно лучшей подготовленностью и боеспособностью по сравнению с обычными. Их «ахиллесовой пятой» была нехватка средств тяги и транспорта, особенно специального. Штатных тягачей там имелось только 20 %, и для их замены приходилось использовать обычные сельскохозяйственные гусеничные тракторы ЧТЗ-60 и ЧТЗ-65, которые могли перевозить тяжелые орудия со скоростью пешехода, всего лишь 5 км/час[118]. В условиях маневренных боевых действий реализовать боевые возможности артиллерии РГК в полной мере было невозможно.

Известный борец с «официальными фальсификаторами» и «процентоманией» М. Солонин не упускает случая, чтобы в который раз обвинить своих оппонентов в чрезмерном стремлении подчеркнуть неготовность Красной Армии в 1941 г. к наступлению. Он считает, что Красная Армия была вполне готова к нанесению упреждающего удара по противнику наличными силами, который потом можно было бы нарастить за счет проведенной мобилизации. Все «доказательства» Солонина здесь привести невозможно, но на некоторых из них нельзя не остановиться. Например, он ставит под сомнение якобы завышенные цифры ГАБТУ, касавшиеся потребности войск в средствах тяги, в частности в артиллерийских тягачах и тракторах. Он пытается доказать, что тракторов в Красной Армии на 15 июня 1941 г. было вполне достаточно. При этом он почему-то не видит других объектов для буксировки, кроме орудий калибра 107-мм, 122-мм и 152-мм. Вот пример его расчета по корпусным и артполкам РГК. В полку в среднем 36 орудий, всего полков 168 (кап — 94, полков РГК — 74). Для пущей убедительности Солонин считает, что все они двойного развертывания (?!). Отсюда потребность — 12 100 тракторов. Но щедрость автора не знает границ, и он не моргнув глазом утверждает:

«Итого максимальное количество объектов для буксировки составляет 20 тыс. единиц. На 15 июня 1941 г. (здесь и ниже цифры приведены по докладу начальника Главного автобронетанкового управления РККА) в войсках уже находилось 33,7 тыс. тракторов (и это не считая специальных артиллерийских тягачей СТ-2, «Коминтерн», «Ворошиловец», предназначенных для буксировки тяжелых орудий корпусных артполков и артполков РГК). Казалось бы, никаких причин для катастрофы нет — тягачей в полтора раза больше, чем орудий. Однако в МП-41 стоит цифра 55,2 тысячи» [625].

А ведь тогдашний начальник ГАБТУ РККА генерал-лейтенант танковых войск Я.Н. Федоренко был грамотным специалистом и дело свое знал на совесть. Потребность Красной Армии в тракторах на 15 июня 1941 г. он приводит в той же самой таблице, откуда Солонин позаимствовал и округлил цифру 33,7 тыс. тракторов. Она составляла 28 661 штуку для мирного времени и 60 778 — для военного. В докладе отмечается:

«В числе общего наличия тракторов на 15.06.41 г. имеется 14 277 устаревших тракторов типа ЧТЗ-60, СТЗ-3 и «Коммунар», которые подлежат изъятию, так как по своим техническим качествам не могут обеспечить боевой работы войсковых частей, особенно артиллерии» [626].

Почему не могут обеспечить — понятно каждому мало-мальски разбирающемуся в этом вопросе человеку: мешала недопустимо низкая скорость буксировки и невозможность перевозить вместе с орудием ни его боекомплект, ни расчет. Такую безнадежно устаревшую технику приходилось использовать не от хорошей жизни, но и ее не хватало. А Солонин делает вид, что лучше Федоренко знает, сколько тракторов было необходимо Красной Армии. Наличного количества тракторов было более чем достаточно только по его расчетам, но расчеты эти построены на откровенном незнании дела. Солонин и не подозревает, что в артчастях надо было на чем-то возить 1–2 боекомплекта боеприпасов, приборы и различного рода принадлежности, а вместе с ними инженерное, вещевое и химическое имущество. Автомашин для этого не хватало. На конной тяге? Тогда в их штат надо будет ввести, кроме артпарка (ему тоже положены трактора), еще и конный парк.

Для сведения: в батарее гаубичного полка РГК на два орудия положено четыре тягача типа «Ворошиловец» и два трактора С-2 под боеприпасы, а всего шесть, а к ним еще четыре трехтонных прицепа, которых тоже не хватало. Всего в полку РГК на 24 орудия по штату мирного времени 8/44 было положено 88 тракторов [627]. В то же время в гаубичных полках РГК большой мощности, входивших в состав армий прикрытия, по штату военного времени, утвержденному 19.02.1941 г., на 24 203-мм гаубицы полагалось 112 тракторов. В аналогичных пушечных артполках, согласно утвержденному тогда же штату, 104 трактора приходились на 24 152-мм пушки [628]. Как мы видим, тракторов для этих полков требовалось в 4,5 раза больше, чем считает нужным выделить им Солонин. Тяжелое положение с моторизованными средствами транспорта и тяги сложилось во многих артчастях Красной Армии. Например, в ПрибОВО по штату требовалось 3399 тракторов, на 05.03.1941 г. в наличии было 2826 (некомплект — 573, т. е. 17 %), из них 520 требовался срочный ремонт (18,4 %) [629].

К началу войны некомплект в средствах тяги устранить не удалось. 23 апреля 1941 г. было принято решение о формировании 10 артиллерийских противотанковых бригад РГК двухполкового состава. Сроки, отведенные на их создание — к 01.06.1941 г., или 15–20 дней с момента прибытия стрелковых дивизий, из которых они формировались, были заведомо нереальны. В бригадах не хватало людей, способных освоить обязанности младших командиров и специалистов. Неудивительно, что все три противотанковые бригады РГК ЗапОВО к 13 июня были укомплектованы личным составом лишь на 47–52 % [630]. На покрытие образовавшегося некомплекта в личном составе было приказано отобрать и направить в западные округа наиболее подготовленных красноармейцев из ЗакВО (2000) и САВО (1400). Во вновь формируемых частях предлагалось срочно создать войсковые школы. Чтобы полностью покрыть потребность в младшем начсоставе и специалистах после очередного осеннего увольнения старослужащих, выпуск курсантов школ назначили на декабрь 1941 года.

Еще хуже обстояло дело с укомплектованием бригад средствами тяги и мехтранспортом. В каждой из них по штату на 120 орудий и 16 37-мм зенитных пушек положено было иметь 165 тракторов и 718 автомашин [631]. 9 июня 1941 г. отмечалось, что укомплектование противотанковых бригад осуществляется медленно, особенно это касается обеспеченности тракторами, автотранспортом и боеприпасами [632]. По свидетельству бывшего члена Военного совета ЗапОВО А.Я. Фоминых, в сформированные в округе три противотанковые бригады не дали ни одного трактора. Это лишало их мобильности и ставило под угрозу выполнение задач по их предназначению. «И только в последнее время было разрешено по нашему ходатайству взять трактора из стрелковых дивизий, а артиллерию стрелковых дивизий перевести на конную тягу (там, где брались трактора). Перекантовка тракторов из стрелковых дивизий происходила в июне месяце самым энергичным порядком, и к началу войны ПТБр были в основном тракторами укомплектованы» [633].

Но трактора забирали не только из артполков стрелковых дивизий. Буквально за день до начала войны, 21 июня, из 301-го гап б/м РГК, находившегося в лагере на артполигоне Обуз-Лесьна, отправили в г. Лиду в адрес в/ч 3066 (8-я противотанковая бригада РГК. — Авт.) 56 новых тракторов СТЗ-НАТИ. Не ясно, каким образом были отправлены трактора, видимо, по железной дороге (105 км). Возможно, они успели дойти по назначению, но о боевой готовности и тем более о сколоченности частей бригады все равно говорить не приходится. За редким исключением наспех сформированные противотанковые бригады РГК с началом боевых действий надежд, возлагаемых на них, не оправдали.

Солонин нас утешает: «‹…› в ходе открытой мобилизации уже к 1 июля 1941 г. из народного хозяйства в Красную Армию было передано еще 31,5 тыс. тракторов, так что по этой категории мобплан был выполнен» [634]. Его не интересует, когда эти трактора дойдут до войск, которые уже вступили в сражение. Что, Солонин не понимает, о чем идет речь? Отлично понимает: речь идет о готовности Красной Армии к нанесению упреждающего удара или к отражению нападения противника. Но ему надо еще раз «разоблачить официальных фальсификаторов». А ведь из-за недостатка средств тяги и автотранспорта при отходе наших войск пришлось бросить очень много орудий, а также другого вооружения, техники, боеприпасов и снаряжения.

Так, в «ограбленном» 301-м гап, имевшем на вооружении 35 203-мм гаубиц Б-4 (еще одна находилась на заводском ремонте), из остававшихся у него 97 тракторов СТЗ-3, полученных из народного хозяйства в 1939 г. перед польской кампанией, 22 трактора по разнарядке отправили в 155-ю сд. При выдвижении полка в район Снов для доформирования из-за нехватки исправных тракторов в лагере под охраной оставили и замаскировали три гаубицы, а также 19 неисправных тракторов СТЗ (им требовался капитальный ремонт), 8 прицепов, 94 автомашины различных типов и часть имущества [635]. Транспорт полка сумел поднять только 895 выстрелов. Остальные 3718 снарядов, хранившиеся на складах в Барановичах (на два полка), при оставлении города пришлось взорвать [636]. Развертывание на базе этого полка с объявлением мобилизации полка второй очереди было сорвано. Аналогичное положение сложилось и в Дубно, где дислоцировался 330-й (номер требует уточнения) гап БМ РГК. В случае мобилизации на его базе должен был формироваться такой же артполк второй очереди, для которого были поставлены 24 203-мм гаубицы, но тракторов для него не прислали. По свидетельству начальника артиллерии КОВО генерал-полковника Н.Д. Яковлева, 22 июня этот гаубичный артполк был в числе первых подвергнут бомбардировке с воздуха. Никакого второочередного полка на его базе создано не было [637]. 27 июня Гальдеру доложили о захвате больших складов в Дубно. Немцам там досталось большое количество жидкого топлива и бензина, 42 210-мм мортиры (калибр 203-мм гаубиц, видимо, определили на глазок), 65 пулеметов, 95 грузовых автомашин, 215 танков, 50 противотанковых пушек, 18 артиллерийских батарей[119] [638].

Не лучше обстояло дело с обеспечением войск боеприпасами. Общее количество имеющихся боеприпасов на первый взгляд было весьма внушительным. В пересчете на стандартные 16,5-тонные вагоны их было накоплено 88 тысяч. В это число входили 64,2 тыс. вагонов, 5,5 тыс. вагонов мин и 18,3 тыс. вагонов боеприпасов к стрелковому оружию и ручных гранат. Но из-за систематического невыполнения промышленностью планов текущих заказов накопленные к началу войны запасы артиллерийских и минометных выстрелов намного не соответствовали исчисленной потребности в них. Так, по действовавшим тогда нормам имевшихся в середине мая боеприпасов должно было хватить: снарядов мелких калибров — на три недели, средних и тяжелых калибров — на месяц, мин — на полмесяца. Выстрелов для зенитных орудий имелось: 37-мм — на 5 дней, 76-мм — на полтора месяца, 85-мм — на 11 дней [640]. Эти сроки были явно недостаточными для завершения мобилизации промышленности и ее перехода на массовый выпуск боеприпасов, в полной мере удовлетворявший громадные потребности военного времени.

Предусмотренные мобпланом объемы производства боеприпасов не были обеспечены соответствующими ресурсами. В частности, для них не хватало основного компонента — пороха. Пороховое производство являлось едва ли не самым узким местом в мобилизационном плане. Суммарная расчетная производственная мощность заводов, выпускавших самый массовый пироксилиновый порох, составляла 160,5 тыс. т в год. В то же время по плану его было необходимо иметь 236 тыс. т, или почти в полтора раза больше [641]. К тому же большинство советских пороховых заводов размещались на западе страны и подвергались опасности выхода из строя в случае вражеского наступления или ударов с воздуха.

Однако самым большим недостатком советской артиллерии, как, впрочем, и других родов войск, была слабая профессиональная подготовка личного состава, в том числе ком-начсостава. Об этом свидетельствует приказ № 059 наркома обороны Тимошенко от 14 февраля 1941 г.:

«Проверка ‹…› показала следующие результаты:

ПрибОВО — по наземной артиллерии проверялся командный состав четырех артиллерийских полков, из них все получили плохую оценку; по зенитной артиллерии проверены один полк и пять дивизионов, все получили плохую оценку.

ЗапОВО — по наземной артиллерии проверялся командный состав пяти артиллерийских полков, из них четыре получили плохую оценку и только один посредственную.

ОдВО — по наземной артиллерии проверялся командный состав трех артиллерийских полков, из них один получил плохую и два посредственную оценку; по зенитной артиллерии проверены один полк и пять дивизионов, из них только два дивизиона получили посредственную оценку, остальные плохую.

‹…›ЛВО — по наземной артиллерии проверялся командный состав трех артиллерийских полков, все получили посредственную оценку» [642].

В актах проверок в качестве главной причины вскрытых недостатков, как правило, указывалась плохая организация командирской подготовки, низкая исполнительность командиров частей и слабая требовательность к подчиненным. Чаще всего приказная часть заканчивались наложением взысканий и назначением сроков устранения недочетов. А дежурные указания «обеспечить контроль», «повысить ответственность» и т. п. явно запаздывали: до начала войны оставалось все меньше времени.

Кавалерия. В середине 30-х гг. имевшиеся в составе РККА 32 кавдивизии (в том числе пять горно-кавалерийских) образовывали самостоятельный род войск — стратегическую конницу. К началу войны ее численность резко сократилась в связи с переформированием ряда кавалерийских соединений в танковые и моторизованные. Сохранились лишь девять кавалерийских и четыре горнокавалерийские дивизии, шесть из них в составе трех корпусов дислоцировались в западных военных округах. В состав каждой кавалерийской дивизии входили танковый полк (64 легких танка), четыре кавполка, конно-артиллерийский, зенитный и артпарковый дивизионы и отдельные эскадроны: связи, саперный, автотранспортный, ремонтно-восстановительный, химзащиты и санитарный. В составе горнокавалерийской дивизии бронетанковый эскадрон заменил танковый полк, вместо зенитного дивизиона была зенитная батарея, а вместо автотранспортного эскадрона — автотранспортная рота. Ремонтно-восстановительный батальон там отсутствовал [643].

Кавалерийские соединения к началу войны были укомплектованы заметно лучше всех остальных в Красной Армии — в среднем на 97 % от штатной численности [644]. В целом советская кавалерия оставалась на высоте стоявших перед нею задач и была способна на куда большее, чем былые лихие атаки лавой с шашками наголо. Лошади придавали ей приличную мобильность, а в бой кавалеристы шли, как правило, спешенными. Имея сходные задачи и сопоставимую подвижность с танковыми войсками, кавалерийские дивизии планировалось использовать совместно с мехкорпусами в составе конно-механизированных групп. Однако ввиду наличия конского состава и недостаточного количества зенитных средств они были сильно уязвимы от авиации противника.

В вермахте сохранилась только одна кавалерийская дивизия — 1-я. Она вошла в состав 24-го мк, который был частью 2-й танковой группы Гудериана. Дивизия состояла из четырех кавполков, конно-артиллерийского полка, противотанкового дивизиона, саперного и самокатного батальонов, батальона связи и обоза. В отличие от советских кавдивизии танков в ней не было. Авиация была родом войск, о развитии которого Сталин всегда проявлял особую заботу. Не зря летчиков в СССР в то время называли «сталинскими соколами». Но после пробы сил на Халхин-Голе Сталину пришлось с разочарованием убедиться, что положение дел в ВВС совсем не такое радужное, каким его рисовала официальная пропаганда. В разговоре в узком кругу 7 ноября 1940 г. он откровенно признал, что, несмотря на победу над японцами, советские самолеты «оказались ниже японских по скорости и высотности». Больше того, Сталин прямым текстом высказался: «Мы не готовы для такой воздушной войны, которая идет между Германией и Англией» [645]. Он имел в виду знаменитую «Битву за Британию», выигранную англичанами ценой крайнего напряжения сил. Победа в воздухе, по существу, спасла эту страну от нацистского вторжения и лишний раз подтвердила растущую важность авиации в современной вооруженной борьбе. Поэтому накануне войны ВВС в СССР развивались опережающими темпами.

На примере авиации лучше всего видны и «болезни роста», которыми сопровождалось быстрое увеличение количества личного состава и боевой техники, а также перевооружение на ее новые типы. Для укомплектования экипажами и обслуживания новых самолетов требовались многие тысячи пилотов, штурманов и механиков. В середине 1941 г. их подготовкой в СССР занимались три академии и 100 авиационных училищ и школ. Всем выпускникам этих учебных заведений присваивались офицерские звания, а младших авиационных специалистов и воздушных стрелков готовили совсем другие учебные заведения. Кому-то из начальства пришло в голову, что такое количество офицеров является чрезмерным, и 22 декабря 1940 г. Тимошенко подписал приказ № 0362 «Об изменении порядка прохождения службы младшим и средним начальствующим составом ВВС Красной Армии» [646]. В соответствии с ним всем выпускникам летных и технических училищ и школ стали присваивать звание «сержант». Но это еще не все: летчиков до командиров звена включительно, прослуживших менее четырех лет, перевели на казарменное положение, а их семьи выселили из военных городков. Вместо использовавшегося ранее добровольного принципа комплектования авиашкол туда стали набирать призывников. Все эти меры по понятным причинам были крайне непопулярны среди личного состава авиации и отнюдь не способствовали повышению его морали. Только через два года высокое начальство убедилось в надуманности и несправедливости новых порядков и вернулось к прежней системе.

Огромное число состоявших на вооружении советских ВВС боевых самолетов не подкреплялось соответствующим количеством подготовленных для них экипажей. И если в среднем более трех четвертей всех самолетов были укомплектованы боеготовыми экипажами, то для самолетов новых типов их было менее половины, а для новейших бомбардировщиков — и того меньше, только немногим более трети[120]. Таким образом, на бумаге советская авиация выглядела куда внушительней, чем была на самом деле. Начавшаяся война это убедительно подтвердила.

Нельзя не отметить чрезвычайно плохие условия базирования авиации приграничных округов. Там для размещения многочисленных советских самолетов требовались 1112 аэродромов. К началу войны удалось оборудовать только 617, или 55 % от потребности. До конца года было запланировано построить еще 333 аэродрома. Выполнением этой задачи занимались 98 специально сформированных аэродромостроительных батальонов, силами которых при выполнении плана обеспеченность аэродромами советской авиации на западе к началу 1942 г. можно было довести только до 85 % от потребного [647]. В результате на многих аэродромах вынужденно теснились одновременно по два авиаполка, что не только создавало многочисленные неудобства, но и делало невозможным выполнение приказа о рассредоточении авиации. При этом некоторые из них были расположены так близко к границе, что находились в зоне досягаемости огня немецкой артиллерии. Скажем, на аэродромах Долубово, Чунев, Черновцы и Бельцы, отстоящих всего на 10–20 километров от госграницы, располагались 403 истребителя, включая 239 новейших МиГ-3 [648].

Настоящим бичом советской авиации в предвоенный период стала высокая аварийность, нередко сопровождавшаяся гибелью людей и уничтожением дорогостоящей техники. Массовый выпуск летчиков по ускоренным программам обучения резко ухудшал боеготовность частей, в которые они зачислялись. А ведь им было еще необходимо переучиваться на новую технику, которая как раз начала поступать на вооружение. Уровень летного мастерства экипажей западных приграничных округов хорошо иллюстрируют следующие цифры: если к дневным полетам в простых метеоусловиях было подготовлено подавляющее большинство из них, то в сложных метеоусловиях могли летать менее 18 % экипажей. Но к ночным полетам летчики были готовы куда хуже: только 19 % из них умели летать в темноте в простых метеоусловиях, а в сложных — лишь 0,8 %. Неудивительно, что при такой обстановке в первом квартале 1941 г. в авариях и катастрофах ежедневно разбивались 2–3 самолета [649]. Меры для снижения аварийности были приняты самые простые. Вместо устранения ее основных причин, которыми были прежде всего недостаточный уровень подготовки личного состава, низкое качество материальной части и скверная организация полетов, решили бороться в первую очередь с их последствиями. Пилотам урезали количество летных часов, поэтому за три месяца 1941 года летчики ПрибОВО налетали в среднем только по 15,5 часа, ЗапОВО — по девять часов, а КОВО — всего-навсего по четыре часа. Но это еще не все, им позволялось летать только по упрощенным программам. Так, истребителям в 1941 г. было запрещено выполнять сложные фигуры высшего пилотажа, в частности штопор. Больше того, это запрещение продолжало действовать даже в первые месяцы войны [650]. Такие меры хотя и уменьшили число потерянных в мирное время людей и самолетов, но отнюдь не способствовали росту мастерства авиаторов как раз накануне беспримерной битвы в воздухе.

Между тем люфтваффе тоже несло немалые потери в результате аварий и катастроф. Так, по этим причинам всего за восемь месяцев за период с 1 августа 1940 г. по 31 марта 1941 г. немцы безвозвратно потеряли 575 самолетов. При этом из состава летных экипажей 1368 человек погибли, 50 пропали без вести и 804 были ранены. Из них 588 погибших, 27 пропавших без вести и 246 раненых служили в боевых частях, а остальные пострадали в процессе учебы [651]. Но при этом немцам и в голову не пришло снижать требования к программам обучения и совершенствования летного искусства своих пилотов. Они прекрасно понимали, что такие действия, несомненно, приведут к падению эффективности действий авиации и росту ее потерь в ходе реальной войны. Поэтому в массе своей экипажи немецких самолетов превосходили советские и в индивидуальном мастерстве, и в групповой слетанности, и в умении ориентироваться, и в тактике боя. Обширный боевой опыт немцев намного увеличивал это превосходство.

В приграничных округах СССР имелось 57 укрепленных районов (УР), из них 41 располагался на западе. Впечатляющая цифра, если не учитывать, что к началу войны были достроены только 14 из них. 13 западных У Ров возвели еще в период 1928–1937 гг. В 1938–1939 гг. началось строительство еще восьми укрепрайонов, причем к осени 1939 г. их успели довести в среднем до 59 % готовности, а завершили лишь один [652]. Все они составляли линию обороны, которая получила известность как «линия Сталина». Чтобы лучше оценить ее масштабы, достаточно сказать, что на 1 июня 1941 г. в нее входили 3279 долговременных оборонительных сооружений, а еще 538 были не закончены [653]. Эти укрепления настоятельно нуждались в завершении и дальнейшем совершенствовании, но после присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии их законсервировали.

Граница переместилась на запад, и там в начале 1940 г. началось сооружение новой линии обороны, получившей название «линия Молотова». Советское политическое и военное руководство возлагало особые надежды на строившиеся вдоль новой границы УРы и полевые укрепления, оборудованные силами войск. В случае своевременного занятия их соединениями армий прикрытия они могли оказать организованное сопротивление противнику и выиграть время для выдвижения на угрожаемые направления сил второго эшелона округов. Хотя из анализа действий немецких войск при захвате бельгийских фортов и обходе «линии Мажино» уже можно было сделать вывод о нецелесообразности дорогостоящего и требующего много времени строительства укрепрайонов на новой границе. Известный американский генерал Д. Паттон назвал стационарные укрепления памятником людской глупости. Затраченные на них средства было бы эффективнее направить на улучшение подготовки и оснащения войск. Но опыт боев на «линии Маннергейма» довлел над умами советского руководства и внушил ему чрезмерное представление о неприступности УРов.

Вопреки теории и мнениям военных специалистов передний край укрепрайонов был необоснованно выдвинут к самой границе. Видимо, политические соображения в угоду буквально понятому лозунгу — «своей земли вершка не отдадим», взяли верх над оперативными. Хотя, например, командование ЗапОВО с самого начала предлагало строить укрепления на удалении 25–50 км от границы [654]. Так была изначально допущена принципиальная ошибка с далеко идущими последствиями. Дело в том, успех обороны любой линии укреплений зависит от готовности ее гарнизонов своевременно занять свои места и встретить врага во всеоружии. Взаимодействующие с ними воинские части также должны успеть выдвинуться на свои позиции. Поэтому долговременные укрепления обычно строят не на самой границе, а на расстоянии, позволяющем создать перед ними предполье достаточной глубины. Эта территория прикрывается различного вида заграждениями и боевым охранением. Время, которое противнику приходится затратить на преодоление предполья, позволяет обороняющимся полностью подготовиться к отражению его атак.

К тому же в первую очередь начали сооружать ДОТы, выдвинутые вперед. Так, строительство некоторых ДОТов Брестского укрепрайона велось в пределах прямой видимости с сопредельной территории. Эшелонированной обороны создать не удалось, ведь к строительству сооружений в глубине так и не приступили. Грозно выглядевшие на бумаге УРы зачастую представляли собой только редкую цепочку ДОТов, нередко плохо замаскированных, без надлежащего вооружения и оборудования и с незавершенной системой огня. В таком виде УРы не представляли собой серьезного препятствия для немцев. Им не составляло большого труда уничтожить их штурмовыми группами или просто обойти. Тем более что они прекрасно знали места расположения большинства советских пограничных оборонительных сооружений, ведь их строительство во многих случаях велось буквально перед их глазами. На сооружение «линии Молотова» были направлены громадные людские и материальные ресурсы. Весной 1941 г. на строительстве укреплений трудились 285 саперных и строительных батальонов, 25 строительных рот и 17 автобатов, которые насчитывали 130 тыс. человек [655]. Кроме них для ускорения работ туда на постоянной основе привлекли саперные батальоны многих дивизий и корпусов не только приграничных, но и части внутренних округов. Вместо боевой учебы они постоянно занимались строительством, а их соединения в начале войны остались без саперов.

Укрепить всю границу целиком не представлялось возможным, УРы должны были прикрыть около 30 % полосы западных рубежей СССР. В первую очередь новые укрепления возводились на наиболее вероятных направлениях возможного наступления врага. Особое внимание уделили северо-западу. В 1941 г. ПрибВО получил около половины всех средств, выделенных на оборонительное строительство. Для сравнения, ЗапОВО досталось вдвое меньше, а КОВО и вовсе только 9 %. На такое распределения ресурсов повлияли более поздние сроки начала сооружения УРов в прибалтийских республиках, которые вошли в состав СССР на несколько месяцев позже, чем Западная Украина и Западная Белоруссия. За счет ускоренной постройки укреплений на северном участке границы оттуда стремились высвободить силы для усиления группировки на юго-западном направлении.

К моменту начала Великой Отечественной войны на «линии Молотова» успели соорудить примерно 2500 долговременных огневых сооружений (ДОС), из которых около 40 % имели артиллерийское или смешанное вооружение, а остальные — только пулеметное [656]. Они должны были дополняться полевыми укреплениями, возводимыми войсками. Новые ДОСы имели улучшенные системы защиты, наблюдения и жизнеобеспечения, вот только потребного для них оборудования и вооружения остро не хватало. Так, в ЗапОВО к началу лета 1941 г. успели возвести 550 железобетонных сооружений, но вооружили всего 193 из них [657]. Для завершения строительства требовались в первую очередь пушечные и пулеметные установки, а также амбразурные коробки, поэтому с УРов на старой границе демонтировали и перебросили на «линии Молотова» часть вооружения. Но в длинный список некомплектов входили еще и вентиляторы, электромоторы, распределительные щиты, короба, водогрейные котлы и многие другие вещи, необходимые для нормального функционирования оборонительных сооружений.

Спохватившись, что «снабжение вооружением строящихся укрепленных районов проходит неудовлетворительно», Сталин 16 июня (за 6 дней до войны) подписал очередное постановление. Оно санкционировало передачу в новые УРы 2700 ручных пулеметов из неприкосновенного запаса тыловых частей и еще 3000 ручных и 2000 станковых пулеметов из мобзапаса Дальневосточного фронта. В этом же документе был составлен график поставки в УРы 45-мм пушечных установок, пулеметов и перископов для долговременных огневых сооружений, рассчитанный до начала 1942 г. Закончить изготовление прицелов планировалось еще на месяц позже. И это несмотря на то, что промышленности разрешили ускорить выпуск остро необходимой техники за счет сверхурочных работ и сокращения производства запчастей и комплектующих изделий [658]. Но несмотря на все усилия, времени для завершения «линии Молотова» так и не хватило. Не удалось ни достроить все ее запланированные сооружения, ни оборудовать всем необходимым уже построенные.

Но самое главное — укрепрайоны не успели укомплектовать подготовленным личным составом. Меры к этому предпринимались очень серьезные, но они явно запоздали. Так, 4 июня 1941 г. на самом высшем уровне, в Политбюро ЦК ВКП(б), было утверждено постановление СНК СССР «Об укрепленных районах». Согласно ему для вновь возводимых УРов началось формирование 13 управлений комендантов, ПО артиллерийско-пулеметных батальонов, 16 артиллерийско-пулеметных рот, шести артиллерийских дивизионов, 16 артиллерийских батарей, шести отдельных рот связи и 13 отдельных саперных рот. Штатная численность этих войск в военное время устанавливалась в 239 566 человек, в мирное — 120 695. Из них лишь 45 тысяч по плану поступали на формирование 1 июля 1941 г., а остальные — к 1 октября [659]. А ведь гарнизонам новых УРов было еще необходимо потратить немало усилий на освоение своей сложной техники и устранение ее недоделок, сколачивание подразделений, отработку взаимодействия, изучение местности и т. д. и т. п. Времени для этого уже не было…

Инженерные войска. Летом 1940 г. Инженерное управление Красной Армии было переформировано в Главное военно-инженерное управление (ГВИУ). Перед ним была поставлена задача в короткие сроки преодолеть отставание инженерных войск в техническом оснащении и специальной подготовке. Однако в их подготовке был допущен перекос в сторону обеспечения наступательных действий войск в ущерб оборонительным. Поскольку воевать собирались на чужой территории, вопросам инженерного обеспечения войск в обороне уделялось недопустимо мало внимания. Больше думали о способах и средствах разминирования местности, нежели об устройстве минно-взрывных заграждений, в том числе оперативных, в целях противодействия наступающим танковым и моторизованным войскам противника.

В 30-е годы на случай внезапного вторжения противника были продуманы и выполнены специальные мероприятия по подготовке территории в приграничной полосе (предполье укрепрайонов), чтобы задержать его продвижение. В частности, все мосты были готовы к подрыву: созданы запасы взрывчатки, подготовлены шурфы. При инспекции подразделений, охраняющих мосты, обязательно проверялась их готовность к подрыву. Но в конце 30-х годов все эти меры были поставлены в вину многочисленным «врагам народа», признаны вредительскими и отменены. С установлением новой границы начали приниматься меры по подготовке мостов к уничтожению, но они не были доведены до конца. Все запросы и предложения из войск по этому поводу в Генштаб оставались без ответа. Не стало ни складов с минно-подрывным имуществом и готовыми зарядами около важных охраняемых мостов и других объектов, ни бригад, предназначенных для устройства и преодоления заграждений, ни даже специальных батальонов. В инженерных и железнодорожных войсках остались лишь небольшие подрывные команды да роты спецтехники [660]. С началом войны это облегчило массовый захват мостов противником и в огромной степени способствовало его быстрому продвижению в глубину обороны наших войск. Например, в первые же минуты и часы войны в полосе наступления танковой группы Гудериана немцам удалось захватить в полной исправности четыре дорожных и два железнодорожных моста через Буг. Они даже сочли нужным подчеркнуть, что «ни один советский войсковой начальник не мог принять самостоятельного решения уничтожать переправы и мосты» [661].

Накануне войны инженерные части, входившие в состав корпусов и дивизий, а также части армейского и центрального, содержались в сокращенном составе. Даже в приграничных военных округах они были укомплектованы средним и старшим комсоставом только на 40–65 %, а младшим — на 30–80 %. Их организация и вооружение отставали от требований времени, а новая техника начала поступать к ним на вооружение лишь перед самой войной. Инженерной техникой они были обеспечены лишь наполовину, противотанковыми минами — на 28 %, противопехотными минами — на 12 %, МЗП[121] — на 60 %, а колючей проволокой — на 32 % [662].

Отвлечение на длительное время дивизионных и корпусных саперных батальонов (около 70 из западных приграничных округов и еще 41 из внутренних) на строительство укрепленных районов отрицательно сказалось на уровне боевой подготовки и боеготовности инженерных частей и подразделении. Положение усугубилось тем, что многие саперные подразделения, попавшие под первый удар врага на границе, понесли большие потери и так и не смогли влиться в свои соединения. В последующем недостаток инженерных средств и боеприпасов, а также неумение общевойсковых командиров использовать ограниченные возможности немногочисленных инженерно-саперных подразделений не позволили обеспечить начавшийся отход наших войск и своевременное занятие ими тыловых рубежей.

Недооценка советским командованием роли инженерных войск накануне войны привела к тому, что не были в полной мере решены важнейшие задачи по инженерному обеспечению действий войск как в прифронтовой полосе, так и в оперативном тылу.

Организации войсковой разведки. До начала военных действий органы и подразделения войсковой разведки западных приграничных округов содержались в сокращенном составе. Их штабы, скованные указаниями не провоцировать немцев, уделяли недостаточно внимания ведению агентурной, радио-и авиационной разведки. В свою очередь, штабы армий, не имея своих штатных разведывательных подразделений, мало занимались организацией разведки силами разведывательных подразделений дивизий и налаживанием связей с разведорганами погранотрядов.

Между тем Г.С. Иссерсон в развитие высказанных им взглядов писал: «‹…› современная война начинается ранее вооруженной борьбы» [663]. И первыми должны вступать в дело органы военной разведки. Другими словами, уровень укомплектованности разведорганов и подразделений разведки, оснащенности самыми современными средствами и боевой готовности должен быть существенно выше соответствующих показателей войск, а действия разведчиков — на несколько шагов опережать их действия. Но доклады пограничников и войсковых разведчиков в последние два предвоенных дня о явных признаках непосредственной подготовки немцев к нападению были просто проигнорированы советским командованием. Оно неумело использовало возможности разведки в мирное время, ограничившись лишь разработкой планов. В них подробно — по часам — были расписаны порядок отмобилизования разведорганов, укомплектования их личным составом, вооружением и техническими средствами, определен порядок сбора и доподготовки агентов оперативных пунктов с началом отмобилизования для ведения разведки в тылу противника. Для этого были поданы заявки на обеспечение их иностранной валютой на три месяца войны (немецкие марки, а также польские злотые, не менее 300 в месяц на человека), цивильной одеждой, а также военным обмундированием и оружием немецкого образца [664].

Однако внезапное вторжение врага привело к срыву, в числе других, и планов введения в действие сил и средств разведки. Сведения о противнике пришлось добывать уже в ходе развернувшихся сражений. При этом в связи с отсутствием опыта, слабой обученностью разведорганов и подразделений добыванию достоверных сведений о противнике, а также плохо налаженным взаимодействием между различными видами разведки организовать непрерывный сбор данных о противнике долго не удавалось. Так, начальник разведотдела ЗапФ на все запросы Генштаба о данных наземной разведки отвечал: «‹…› два дня штаб фронта связи со штабами армий не имеет, и никаких данных от наземной разведки не получаем. Высланы делегаты в разведотделы армий». Например, не удалось сразу установить нумерацию и состав наступающих соединений противника. А без достоверных данных о противнике невозможно принятие обоснованных решений и постановка задач войскам. В результате лишь на 5-е сутки войны советское Главное командование смогло сделать окончательный вывод, что противник на советско-германском фронте свои основные усилия сосредоточивает на западном стратегическом направлении.

В вермахте организации разведки уделялось первостепенное значение. До начала военных действий одним из основных способов добывания сведений о противостоящих группировках противника было прослушивание и перехват его радиопереговоров. В Германии была создана весьма мощная служба радиоразведки, которую организовал и возглавлял начальник связи германской армии с октября 1934 г. генерал Э. Фельгибель[122]. В 1935 г. были сформированы первые пять мобильных моторизованных «рот радиоперехвата». К 1938 г. их было уже восемь. Центральным органом новой системы стала «Главная станция радиоперехвата», подчиненная непосредственно самому Фельгибелю и занимавшаяся оперативной разведкой[123].

Немецкая радиоразведка начала свою работу против Советского Союза задолго до начала Великой Отечественной войны. После Гражданской войны на работу к немцам перешел бывший белый офицер Петр Новопашенный — опытный специалист в области дешифровки. Кроме того, германскому «Шифровальному отделу» удалось близко познакомиться с достижениями польской разведки, сумевшей во время войны 1920 г. взломать советские коды. На базе этих знаний немцы смогли в 20-е и 30-е годы успешно перехватывать и читать многочисленные советские военные и дипломатические шифрованные сообщения. Опыт перехвата советских радиограмм значительно пополнился во время войны с Польшей, где немцы активно прослушивали переговоры советских войск и штабов во время ввода Красной Армии в ее восточные районы. Благодаря низкой дисциплине в эфире советских радистов и несоблюдению ими правил шифровки радиограмм германским специалистам по радиоперехвату удалось значительно пополнить свой багаж знаний о РККА и ее системе связи, который очень пригодился им в недалеком будущем.

Во время польской и французской кампаний «Служба радиоперехвата» была с успехом испытана в деле. Добытые ею данные пользовались доверием германского командования. С учетом полученного боевого опыта структура службы была усовершенствована, в ней отказались от жесткой централизации управления. При каждой группе армий были организованы штабы командиров войск радиоперехвата, пользовавшиеся значительной независимостью в своих действиях. Подчиненные им подразделения получили большую самостоятельность. Это позволило существенно повысить эффективность их работы: добытые данные перехвата стали гораздо быстрее попадать непосредственно к тем, кто их использовал. В канун германского нападения на СССР на востоке сосредоточились все 8 имеющихся в вермахте «рот радиоперехвата», которые были оснащены в общей сложности 250 приемниками [665]. Применяемая аппаратура обеспечивала уверенный перехват переговоров в зоне, расположенной западнее Десны и Днепра, в Прибалтике и территории, прилегающей к финской границе. Подобной столь разветвленной и мощной службы радиоперехвата в СССР тогда еще не было. Немногие существующие подразделения радиоразведки вели ее только в диапазоне длинных и коротких волн. Прослушивать передачи противника в ультракоротковолновом диапазоне, который широко использовался в танковых частях и подразделениях вермахта, начали только в конце 1941 г. Но сведения, добытые советской радиоразведкой с началом боевых действий, доверием высокого начальства не пользовались (подтвердить их другим способом не всегда удавалось) и до войск не доводились.

Не менее важным преимуществом в организации разведки в вермахте являлось то, что ее органы части и подразделения были хорошо укомплектованы, оснащены и заблаговременно развернуты, а их личный состав обладал боевым опытом. Для ведения разведки в тактической глубине немецким танковым дивизиям и армейским корпусам были приданы в непосредственное подчинение разведывательные эскадрильи, с самолетов которых командованию передавали ценнейшие сведения о местонахождении, количестве и составе вражеских сил, а также информацию о состоянии местности, дорог и мостов, по которым им предстояло пройти[124]. В вермахте были хорошо продуманы способы скорейшей передачи войскам добытой развединформации. Кроме обычной радиосвязи, широко использовалась система условных сигналов, которые летчики подавали с воздуха наземным войскам с помощью разноцветных ракет или сбросом письменного донесения (карты с нанесенной обстановкой), помещенной в специальные цилиндрические контейнеры, которые содержали источники желтого дыма, позволявшие наземным войскам легко их обнаруживать [666]. Самолеты могли также маркировать дымовыми шашками обнаруженные позиции противника, его засады, которые нередко было трудно вовремя засечь с земли. В результате передовые немецкие части и подразделения зачастую получали от своих самолетов разведывательную информацию раньше, чем командование их соединений. Это позволяло немецким командирам принимать решения, основанные на реальном знании войск противника и местности, и на этой основе добиваться максимальных результатов с наименьшими потерями.

Организация связи была одним из самых слабых мест предвоенной Красной Армии. Развитие войск связи не поспевало за быстрым ростом вооруженных сил. Их подразделения перед войной также содержались в штатах мирного времени и только после начала мобилизации должны были резко увеличиться. Так, батальоны связи, обеспечивающие управление армиями, разворачивались в полки. Но грамотных специалистов для них остро не хватало. Видимо, поэтому части и подразделения связи во многих случаях имели большие сроки развертывания, чем у соединений, которые они должны были обслуживать. Но даже после отмобилизования они были не в состоянии полностью обеспечить управление войсками, поскольку их материальная база не соответствовала растущим потребностям. Особенно это касалось средств радиосвязи. Даже Генштаб и фронтовые управления были обеспечены радиостанциями менее чем на 35 % от штата, а штабы армий и корпусов — лишь на 11 %. Заметно лучше были обеспечены радиосредствами войска: дивизии — на 62 %, полки — на 77 %, а батальоны — на 58 %. Однако значительная часть их оборудования не относилась к современному. Во фронтовом звене успели устареть 75 % наличных радиостанций, в армейском — 24 %, в дивизионном — 89 %, а в полковом — 63 %. Традиционных проводных средств связи тоже не хватало. Телеграфных аппаратов имелось 78 %, а полевых телефонов — 65 % [668]. Для фельдъегерей тоже недоставало необходимых автомашин, мотоциклов и связных самолетов.

И без того тяжелую ситуацию со связью заметно усугубляло низкое качество имевшегося оборудования. Большая часть средств связи РККА к лету 1941 г. уже устарела и не подходила для маневренной войны. Они были ненадежны и не могли обеспечить необходимую оперативность и бесперебойность передачи и получения информации, жизненно важной для успешного ведения боевых действий. Это относилось даже к обычному телефонному проводу. Его изоляция не обеспечивала необходимой герметичности, поэтому попавшая на него влага, особенно во время дождей, нередко приводила к перебоям в связи. А это было неизбежно для полевых линий, проложенных прямо по земле. И, конечно же, его нельзя было вести по дну рек, озер, ручьев, каналов и прочих водных преград.

В мирное время в военных округах широко использовались проводные каналы гражданского Наркомата связи, которые не обеспечивали надежного управления войсками. Угроза вывода их из строя авиацией противника, действиями его агентуры или диверсионных групп явно недооценивалась. В целях повышения надежности проводной связи начальник штаба ПрибОВО приказал с первого дня выхода дивизий в свои полосы обороны по установленному сигналу выставлять на ближайшие узлы связи специально назначенные команды из состава отдельных дивизионных батальонов связи. Но на это требовалось много времени. В связи с внезапностью немецкого нападения взять под свой контроль узлы связи во многих случаях не удалось. В результате действий антисоветского подполья проводная связь на многих направлениях была выведена из строя.

В отличие от связистов вермахта их советские оппоненты не были оснащены ни радиорелейными станциями, ни аппаратурой высокочастотного телефонирования и тонального телеграфирования, ни УКВ-радиостанциями, ни кабелями дальней связи. Несколько лучше было поставлено шифровальное дело. В штабах РККА от дивизии и выше для кодирования передаваемых донесений использовалось машинное шифрование. На оперативно-тактическом уровне применялись малогабаритные дисковые кодировочные машины К-37 «Кристалл», на оперативно-стратегическом уровне — шифровальные машины М-100 «Спектр». Специальная техника позволяла повысить скорость обработки текста в 5–6 раз по сравнению с ручным способом, сохраняя при этом гарантированную стойкость передаваемых сообщений. Однако советские шифровальные машины уступали в портативности и удобстве применения немецкой «Энигме», тоже предназначенной для автоматического кодирования и раскодирования текста. А главное — их было слишком мало, поэтому в большинстве случаев кодирование приходилось производить вручную. Из-за необходимости постоянно зашифровывать и расшифровывать передаваемые сообщения обмен в эфире занимал слишком много времени. Это сильно замедляло и затрудняло радиопереговоры и делало радиосвязь неудобной для повседневного пользования.

К тому же многие советские военачальники в то время просто не доверяли радиосвязи и считали, что она только демаскирует их командные пункты. Эти страхи были отнюдь не беспочвенными. Немецкие подразделения радиоразведки постоянно следили за эфиром и быстро засекали места с повышенной активностью радиопереговоров. Затем они по типу и интенсивности используемых передатчиков определяли иерархию узлов связи. Важные пункты управления пеленговали и оперативно передавали их координаты своей авиации.

В начале войны основным средством связи в высшем звене Красной Армии являлись телеграфные аппараты Бодо. Они были слишком громоздки и сложны в эксплуатации и потому не отличались удобством в использовании, особенно при передислокации. Это и понятно, ведь для их работы было необходимо прокладывать проводные линии, способные пропускать более сильный ток, чем в обычных телеграфных проводах. Но по требованию Сталина именно их приходилось использовать для прямых переговоров между Ставкой и штабами фронтов и армий. Тогдашний начальник Главного управления связи РККА И.Т Пересыпкин свидетельствовал:

«И.В. Сталин очень верил в аппарат Бодо и в невозможность перехвата его работы. Возможно, кто-то из специалистов убедил его в этом. Работу буквопечатающих аппаратов Бодо перехватывать было значительно труднее, чем простейших аппаратов Морзе, но возможно. Это было доказано еще в период Первой мировой войны, во время специальной проверки, которая была организована русским морским генеральным штабом» [669].

Советским войскам приходилось пользоваться средствами связи, не отвечающими современным требованиям, да и тех зачастую не хватало. Перебои в связи, а тем более ее полное отсутствие вели к дезорганизации войск, и без того страдавших нехваткой должной выучки, координации и грамотного командования. Особенно тяжело приходилось в таких условиях недостаточно опытным советским командирам, не приученным к самостоятельности и привыкшим постоянно получать приказы на все случаи жизни. При потере связи они нередко терялись и даже не пытались проявить инициативу, тщетно ожидая руководящих указаний сверху. Такая картина была разительным контрастом с обстановкой, в которой воевали немецкие войска. Они постоянно поддерживали связь друг с другом и со своим командованием и в случае необходимости по вызову быстро получали поддержку и с земли, и с воздуха. У маршала Буденного были веские причины тогда сказать: «Сильна Красная Армия, но связь ее погубит».

Транспорт. В Красной Армии, неплохо оснащенной к началу войны основными видами вооружения и боевой техники, положение с обеспечением войск транспортными средствами было совершенно неудовлетворительным. Некомплект армейских машин был огромным: в РККА накануне войны имелось только 36 % автомобилей от потребностей военного времени. Особенно сложным было положение со специальным автотранспортом. Санитарные и штабные автомашины заменялись пассажирскими автобусами и обычными грузовыми машинами, автоцистерны — грузовыми машинами с бочками из расчета одна грузовая машина с 6 бочками по 250 литров на одну автоцистерну. Некомплект автотранспорта планировалось компенсировать, хотя бы частично, путем мобилизации этой техники из народного хозяйства. Но найти замену спецмашинам, которых не было в народном хозяйстве (водо-, масло-, бензозаправщики, пожарные, автомастерские и т. п.) было невозможно. Командирам частей предлагалось содержать их в некомплекте до получения из промышленности. Так, для доукомплектования войск ЗапОВО требовалось 103 передвижных авторемонтных мастерских (ПАРМ) типа «А» и «Б», которые имелись только в МТС восточных областей БССР (при этом заранее было известно, что 35 из них требовали капремонта и 49 среднего) [670].

В том, что расчеты во многом были построены на песке, убеждал опыт частичной мобилизации в 1938 и в 1939 гг. Руководители предприятий, которые должны были отдать в армию часть своей техники по мобилизации, обычно старались избавиться от самых худших ее экземпляров, ведь с оставшимися машинами им предстояло продолжать работать и выполнять план! Неудивительно, что «поставленные в РККА автомашины и трактора оказались в очень плохом состоянии и совершенно не обеспеченными запасными частями и резиной, ‹…› эксплуатация машин в народном хозяйстве не налажена, ею (эксплуатацией) никто не руководит, не налажен также своевременный текущий и восстановительный ремонт» техники, предназначенной к поставке в армию в случае объявления мобилизации» [671]. Созданной комиссии было поручено представить перечень конкретных мероприятий по исправлению обнаруженных недостатков. Но решить в короткие сроки такую сложную проблему оказалось невозможно. Это констатировал Я.Н. Федоренко в своем докладе «О состоянии обеспечения автобронетанковой техникой и имуществом Красной Армии». Он подготовил его для выступления на Главном военном совете Красной Армии, запланированном на 25 июня 1941 г. Начавшаяся война сорвала это заседание, но доклад Федоренко сохранился, и вот что там было сказано о грузовых машинах:

«Рассчитывать на покрытие некомплекта по этим машинам[125] за счет поставки по мобилизации из народного хозяйства, как показал опыт польской и финской кампаний, не представится возможным, так как громадное количество машин будет поступать на сдаточные пункты в плохом техническом состоянии и с изношенной резиной» [672].

Даже в случае полного выполнения планов мобилизации транспорта из народного хозяйства обеспеченность РККА автомобилями не достигла бы и 68 % от потребностей военного времени. В связи с этим НКО поставил вопрос об увеличении производства необходимых для армии грузовых машин большей грузоподъемности, прицепов, специальных машин, тракторов и направлении их в первую очередь в хозяйства на территорию приграничных округов [674].

В действительности все оказалось гораздо хуже. Вооруженные силы рассчитывали получить по мобилизации из народного хозяйства более 447 тыс. автомобилей и около 50 тыс. тракторов [675]. Фактически после начала войны к 1 июля в армию были поданы только 234 тыс. гражданских автомобилей и 31,5 тыс. тракторов [676]. Особенно туго с транспортом было в войсках западных округов, которые приняли на себя первый вражеский удар. Они не только не успели получить львиную долю причитающейся им гражданской техники, но и потеряли массу своих машин в результате крайне неудачного для них начала боевых действий. В первые же дни войны из войск пошел поток жалоб, в том числе и на имя главного военного прокурора, на подачу из народного хозяйства автомашин, требовавших капитального и среднего ремонта. Такие составляли до 80 % от общего объема поставок и только загружали и без того перегруженную железную дорогу. Поэтому 5 июля в автотракторное управление поступила просьба о дополнительной мобилизации из народного хозяйства 1000 лучших по техническому состоянию автомашин, в том числе для обеспечения связи: ЗапФ — 100, СЗФ — 208, ЮЗФ — 100, ЮФ — 211 [677].

Вермахту в 1941 г. было далеко до полной моторизации, но по оснащенности транспортом он, несомненно, существенно превосходил Красную Армию. Это превосходство в количестве не только колесных и гусеничных машин, но и самых обычных лошадей показано в Приложении 8. Так, в 1941 г. немецкой пехотной дивизии по штату были положены 1009 автомобилей и 4842 лошади [678], а в советской стрелковой — 558 автомобилей и 3039 лошадей [679], т. е. она в 1,6–1,8 раза уступала современной ей немецкой пехотной дивизии по всем видам транспорта. Поэтому соединения вермахта, и не только танковые и моторизованные, но и пехотные, намного превосходили в подвижности соответствующие соединения Красной Армии, в том числе и за счет лучшей организации маршей. Это позволяло им быстро маневрировать своими силами и средствами, создавать на ключевых участках фронта в нужное время необходимое для успеха превосходство в силах и средствах и поддерживать высокие темпы наступления, а также обеспечивать снабжение войск всем необходимым для ведения боевых действий.

Но была у этой монеты и другая сторона. Чтобы снабдить свою армию штатным количеством автомашин в условиях явно недостаточного собственного производства, немцам приходилось использовать все мало-мальски подходящие разномастные транспортные средства. В вермахте одновременно эксплуатировалось около 2000 различных типов и модификаций мотоциклов, легковых автомобилей, грузовиков и тягачей, немалое число из которых были мобилизованными гражданскими и трофейными образцами с явно недостаточной для уровня требований вермахта проходимостью и надежностью. Для их техобслуживания требовалась номенклатура из почти миллиона различных запасных частей [680]. Немецким ремонтным подразделениям пришлось решать крайне нелегкую задачу по поддержанию в работоспособном состоянии чрезвычайно разнообразного парка транспортных средств вермахта в условиях плохих дорог СССР.

Тыловое обеспечение войск являлось поистине «ахиллесовой пятой» Красной Армии. Основную причину постоянных перебоев со снабжением точно подметил СМ. Буденный в своем выступлении на совещании высшего руководящего состава РККА в конце декабря 1940 г.:

«Мне думается, что насчет тыла мы много разговариваем, а сейчас нужно делать. В первую очередь нам нужны люди оперативно грамотные и прекрасно знающие оперативный тыл, чтобы они при Академии Генштаба прошли курс по организации соответствующего тыла. А сейчас люди не знают как организовать тыл» [681].

Упомянул он там и вермахт: «‹…› хотя о немецкой армии пишут, когда она действовала на востоке, то ее тыл действовал как хороший хронометр; в этом я сомневаюсь». Сомневался Буденный на основании собственного опыта, ведь он своими глазами видел страшную неразбериху со снабжением во время недавнего похода Красной Армии в Польшу. Поэтому ему трудно было себе представить, что это дело может быть поставлено как-то иначе. В отличие от РККА, в германской армии всегда уделяли должное внимание организации тылового обеспечения. Второй после самого начальника штаба по значению офицер в управлениях немецких частей и соединений занимался материально-техническим снабжением. Непременным требованием к людям, назначаемым на эту должность на дивизионном и выше уровнях, был диплом Академии Генштаба.

В Красной Армии накануне войны разнообразные службы тыла были разобщены и не имели централизованного управления. В мирное время тыловые части и органы тыла содержались в сокращенном составе, составлявшем не более 30 % от штатов военного времени. По плану фронтовые и армейские тылы должны были полностью развернуться только на 15-е сутки мобилизации. Между тем непосредственно в войсках имелись запасы материальных средств лишь на трое суток, а продовольствия на 5–6 суток. Мобилизационные запасы были рассчитаны на ведение 3-месячных боевых действий [682]. В то же время запасы горючего в западных военных округах были минимальными из-за нехватки складских помещений и емкостей для их хранения. На середину мая 1941 г. там имелось бензина Б-78 всего-навсего на 10 дней войны, бензина Б-74 — на месяц, бензина Б-70 — на 2,5 месяца, автобензина — на 1,5 месяца, а дизельного топлива — на месяц. Основные запасы горюче-смазочных веществ, предназначенных для снабжения войск на западе, хранились в глубине страны [683].

Автомобилями части войскового тыла были укомплектованы только на 50–60 % от штата. Нехватка транспорта вынуждала командование приграничных военных округов придвинуть имевшиеся там склады поближе к границе, чтобы в случае начала войны иметь их под рукой. Вследствие этого 30 млн. снарядов и мин оказались в опасной зоне и большей частью были потеряны в самом начале войны [684]. Из-за дефицита транспорта, неразвернутых тылов и общей неразберихи такая же участь постигла до 70 % запасов продовольствия, фуража, вещевого и другого имущества, сосредоточенных у западных границ [685]. В результате войскам пришлось сражаться в условиях острой нехватки материальных средств, особенно боеприпасов и горючего.

Перед службой тыла вермахта также стояла сложнейшая задача обеспечить всем необходимым многомиллионную армию, наступающую одновременно на фронте шириной во многие сотни километров. К тому же ширина железнодорожной колеи в СССР отличалась от европейской. Это создавало большие проблемы с переброской больших объемов грузов через границу и существенно ее замедляло. Но на стороне немцев была неоднократно проверенная на деле система материального обеспечения широкомасштабных боевых действий своих войск в самых разных районах. Ее бесперебойная работа стала одним из краеугольных камней, на которых были построены успехи вермахта. И во время приграничных сражений короткое плечо снабжения позволяло автомобильному транспорту вермахта вполне успешно справляться с задачей своевременной доставки нужных грузов в действующую армию. Для этой цели значительная часть германских грузовиков была сосредоточена в распоряжении высшего командования и использовалась централизованно.

Немалое значение для исхода вооруженной борьбы играет предварительная подготовка инфраструктуры будущего театра военных действий, приспособление его заранее для специфических нужд войск, которым предстоит там сражаться.

И в этом отношении существенное преимущество было за немцами, которые уделяли этому вопросу особое внимание. Немаловажную роль тут сыграло успешное выполнение директивы «Строительство на Востоке», разработанной ОКВ в августе 1940 г. К концу мая все предусмотренные там работы полностью завершились. К приему авиации были подготовлены до 350 аэродромов и 210 посадочных площадок, построены 53 авиационных склада. Всего немцы подготовили 185 различных складов, из них для боеприпасов — 45, для горюче-смазочных материалов — 65, продовольственных — 13. Пропускная способность железнодорожной сети в Западной Польше увеличилась более чем в 2,6 раза — с 84 до 220 пар поездов в сутки. Это позволяло ежедневно перебрасывать к советской границе до семи дивизий [686].

На советской стороне границы дела обстояли намного хуже. Выигрыш во времени в полтора года после переноса границы на запад, о котором столько говорят, был использован далеко не в полной мере. Работы по подготовке ТВД все еще находились в самом разгаре. Серьезнейшей проблемой была недопустимо низкая пропускная способность железных дорог на западе СССР. Возможности по сосредоточению войск на том самом направлении, где по плану развертывались главные силы Красной Армии, были проанализированы в штабе КОВО не позднее декабря 1940 г. и изложены в записке по плану развертывания войск округа на 1940 г. Чтобы лучше представить себе масштабы этого развертывания, достаточно сказать, что общая протяженность Юго-Западного фронта достигала 600 км. Железнодорожный транспорт был единственным средством быстро перебросить достаточное количество войск на границу в случае начала войны. Но при попытке запланировать необходимые воинские перевозки во весь рост встала проблема низкой пропускной способности железнодорожной сети в приграничных районах. Она хорошо описана в вышеупомянутой записке:

«До линии рокады[126] Коростень, Шепетовка, Проскуров подходит 6 магистралей с общей пропускной способностью 270 пар поездов, с учетом факультатива[127] 180–200 пар. От этой рокады на запад идут 5 магистралей с пропускной способностью только 90 пар поездов, а с учетом факультатива — 60 пар.

Значит, до линии Коростень, Проскуров можно подвозить ежесуточно 4 дивизии, а дальше только 1–1,5 дивизии. При расчете на 1,5 дивизии в сутки требуется на перевозку по железной дороге 60-[ти] условных дивизий (45 сд, 2 танк, бригады, 18 ап РГК, 35 авиабаз и тыловых учреждений) — 45 дней от начала поступления эшелонов, т. е. от 8-10 дня мобилизации.

На территорию КОВО до линии Коростень, Проскуров все условные дивизии могут быть перевезены на 23–25 день мобилизации.

Напрашивается вывод о необходимости производить разгрузку 2,5–3 дивизий на линии Коростень, Проскуров и далее вести их походом.

Расстояние от линии Коростень, Проскуров до госграницы 350–400 км, на преодоление его потребуется 13–14 дней. При этом можно рассчитывать, что [на] 35–40 день мобилизации] все части фронта могут быть развернуты на линии госграницы» [687].

Как мы видим, западнее рубежа старой границы пропускная способность советских железных дорог на Украине падала ровно втрое. В результате для полного сосредоточения войск у новой границы требовалось целых 53–55 дней после объявления мобилизации. Из них 20–22 дня затрачивались на преодоление последних 350–400 километров в условиях острой нехватки железнодорожных путей. Чтобы хоть как-то сократить этот срок, некоторым соединениям для прибытия в места назначения пришлось бы совершить пеший марш длительностью почти в две недели. Но даже с этой вынужденной мерой для полного развертывания войск у границы требовалось от 43 до 50 дней.

А ведь враг отнюдь не собирался ждать полного завершения развертывания Красной Армии. По оценке начальника штаба КОВО, «германо-итальянские войска для действий против Юго-Западного фронта могут быть сосредоточены на 15-й день от начала сосредоточения» [688], т. е. втрое быстрее советских. Таким образом, нельзя не признать, что настоятельные требования военных коренным образом расширить и модернизировать железнодорожную сеть в приграничных районах страны были вполне обоснованными. Работы в этом направлении, конечно, велись. Но они были слабо обеспечены необходимыми материалами и особенно механизмами. При установленной норме механизации земляных работ 60 % на деле там преобладал ручной труд. Всего лишь 2 % этих работ были механизированы [689]. Таким образом, к лету 1941 г. недопустимое отставание пропускной способности железных дорог на западе СССР от аналогичного показателя железных дорог, расположенных по другую сторону рубежей страны, ликвидировать не удалось.

С советской стороны к границам по-прежнему можно было подать меньше половины поездов в сутки, чем со стороны противника. Это наглядно показано в таблице 7.4:

Нельзя забывать, что низкая пропускная способность железнодорожной сети в приграничных районах СССР препятствовала не только оперативной переброске войск, но и их снабжению всем необходимым для ведения интенсивных боевых действий. В первую очередь это относится к наступательным операциям. Ведущие их войска нуждаются в усиленных поставках, особенно горюче-смазочных материалов и боеприпасов. Неготовность советских железных дорог обеспечить в полной мере материальные потребности армии западнее рубежа старой границы — это еще один довод, что Сталин не планировал никакого нападения на немцев летом 1941 г.

В качестве вывода можно констатировать, что к лету 1941 г. вермахт полностью подготовился к очередному блицкригу — именно тому типу войны, который Гитлер собирался навязать Советскому Союзу. Главнокомандующий немецкими сухопутными войсками фельдмаршал фон Браухич после инспектирования войск на востоке накануне войны 13 июня 1941 г. высказал свои впечатления от поездки начальнику штаба ОКХ генералу Гальдеру:

«Общее впечатление отрадное. Войска в хорошем состоянии. Все вопросы, связанные с подготовкой операции, в общем продуманы хорошо» [691].

У Браухича были веские основания быть довольным своими солдатами и офицерами. Все шло по плану, как и во время подготовки к предыдущим кампаниям. Непрерывные скорые и ошеломительные военные успехи внушили всем немецким военнослужащим, от солдата до главнокомандующего, безграничную уверенность в собственных силах. Победа над СССР должна была стать очередной вехой на пути Третьего рейха к мировому господству.

Сделать подобный вывод в отношении готовности советских войск к войне нового типа рука не поднимается. Несмотря на огромную работу по военному строительству, проделанную в СССР в предвоенные годы, Красная Армия по-прежнему уступала вермахту практически по всем качественным показателям. Она не была готова к войне, в которую ей пришлось вступить.

Примечания:

1

С 1.04.40 г. по 2.11.42 г. войска Третьего рейха действовали по летнему среднеевропейскому (берлинскому) времени, которое отличалось от всемирного на 2 часа, а от московского — на один.

9

Явное преувеличение: от Коссово до полигона по прямой около 60 км, по дороге через Ивацевичи 80–85 км.

10

120-й гап БМ РГК в полном составе находился в лагере на полигоне Обуз-Лесьна юго-западнее Барановичей. На складе «НЗ» в Коссово находились 12 гаубиц Б-4 для 612-го гап БМ РГК, формируемого с объявлением мобилизации. На ст. Коссово-Полесское находилось еще 6 таких орудий, даже не сгруженных с железнодорожных платформ.

11

А.А. Коробков 8 июля был арестован и 22 июля по приговору Военного трибунала расстрелян.

12

Решение о создании Ставки Главного командования было принято 23 июня 1941 г. и оформлено протоколом Политбюро ЦК ВКП(б) № 34 в виде совместного Постановления СНК и ЦК ВКП(б). В нее вошли: нарком обороны маршала Тимошенко (председатель), Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный и нарком Военно-Морского Флота Кузнецов.

98

Одна из танковых рот этого полка приняла участие в высадке на Крит в конце мая 1941 г. и была там оставлена для поддержки местного гарнизона.

99

Мельтюхов иногда прибегает к подсчетам количества немецких солдат и их вооружения, базируясь не на реальных данных, а на их штатной численности [544]. Поэтому к его данным необходимо относиться с осторожностью, ведь на примере германских танковых дивизий можно наглядно убедиться, что их действительная структура нередко существенно отличалась от штатной. Но понять Мельтюхова можно: подробной и достоверной информации, скажем, о численности артиллерии вермахта, особенно о противотанковых, зенитных и пехотных орудиях, до сих пор просто не существует. Эта обширная тема все еще ждет своего исследователя. Немецким танковым войскам, авиации и флоту досталось куда больше внимания историков.

100

Статья в газете «Красная звезда» от 5–9 апреля 2006 г. «Танки РККА: мифы и реалии».

101

Подробный разбор этой статьи содержится в работе Кавалерчика Б.К. «Как не надо бороться с мифами», опубликованной в журнале «Военно-исторический архив» № 9/2006 на с. 65–77.

102

На их базе в 1920 г. был построен первый советский танк «Борец за свободу товарищ Ленин».

103

На его основе 17 ноября 1941 г. был создан 213-й отдельный тб, имевший на вооружении 10 огнеметных Pz.Kpfw.B2 и 26 самоходных орудий на его базе, который использовался на захваченных немцами в проливе Ла-Манш маленьких английских островах Гернси и Джерси [562].

104

Введено в действие приказами НКО СССР № 12–16 от 10.01.1940 года с 01.04.1940.

105

Объем книги не позволяет провести достаточно глубокое сравнение качественных характеристик советских и немецких танков начала войны. Подробнее об этом рассказано в статье Б. Кавалерчика «Какие танки были лучше в 1941 г.» [579].

106

Ограниченный боевой опыт к началу войны имели: в ЛВО — 10 дивизий (46,5 % из всех, входящих в его состав), в ПрибОВО — 4 (14,3 %), в ЗапОВО — 13 (28 %), в КОВО — 12 (19,5 %), в ОдВО — 3 (20 %).

107

Армия — высшее оперативное объединение сухопутных войск, ее состав зависит от оперативного предназначения.

108

Кирпонос Михаил Петрович (21.01.1892-20.09.1941). Мобилизован в 1915 г., окончил инструкторские курсы при Ораниенбаумской офицерской стрелковой школе. После окончания Военно-фельдшерской школы в 1917 г. служил на фронте ротным фельдшером. В Красной Армии с 1918 г., являлся одним из организаторов повстанческого движения на Украине. Был командиром батальона, а потом начальником штаба, помощником командира и, наконец, командиром полка. В 1922 г. экстерном окончил школу червонных старшин в Киеве, после чего стал помощником ее начальника и комиссаром. В 1927 г. окончил Военную академию РККА им. Фрунзе. Служил начальником штаба 51-й сд. С марта 1934 г. занял должность начальника и военкома Казанского пехотного училища.

109

Павлов Дмитрий Григорьевич (4.12.1897-22.07.1941 г.). В 1914 г. несовершеннолетним добровольно ушел на фронт. Получил звание старшего унтер-офицера, а в 1916 г. был ранен и попал в плен. В Красной Армии с 1919 г. Командир взвода, эскадрона, в конце Гражданской войны — помощник командира кавполка. В 1920 г. окончил Костромские пехотные курсы, в 1922-м — Омскую высшую кавалерийскую школу, в 1928-м — Военную академию РККА им. Фрунзе, и в 1931-м — Академические курсы при Военно-технической академии РККА им. Дзержинского.

110

Кузнецов Федор Исидорович (29.09.1898-22.03.1961). В 1916 г. закончил школу прапорщиков. Командир взвода, затем начальник команды пеших разведчиков. В Красной Армии с 1918 г. На Гражданской войне командир роты, батальона и полка. В 1926 г. окончил Военную академию РККА им. Фрунзе, а в 1930-м — Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при ней же. Служил командиром полка. С марта 1930 г. начальник учебного отдела, а с февраля 1933-го — начальник сначала Московской, а потом Тамбовской пехотных школ. С апреля 1935 г. Кузнецов руководил кафедрой общей тактики Военной академии РККА им. Фрунзе. С января 1937 г. стал старшим преподавателем тактики пехоты, а затем начальником кафедры тактики в той же академии.

111

Карл Рудольф Герд фон Рундштедт (12.12.1875- 24.02.1953). После 4-летней учебы в кадетском училище за полгода до своего 17-летия поступил на военную службу. Став лейтенантом (1893), в 1902 г. поступил в военную академию, после успешного окончания которой с 1907 по 1910 г. служил в Генеральном штабе, а потом в войсках.

112

Федор фон Бок (3.12.1880 -4.05.1945). Окончив прусский кадетский корпус, 15 марта 1898 г. поступил на военную службу лейтенантом. В 1912 г. окончив военную академию, в чине капитана назначен начальником службы материально-технического снабжения гвардейского пехотного корпуса.

113

Вильгельм Йозеф Франц фон Лееб (5.09.1876 — 29.04.1966). В 1895 г. поступил в 4-й баварский артполк. Лейтенантом (1897) в 1900 г. участвовал в подавлении боксерского восстания в Китае. После окончания военной академии в 1909 г. служил в генштабе, потом командовал артиллерийской батареей.

114

Включая 2 мотострелковые и 19 горнострелковых дивизий.

115

Показательно, что СССР и его западные союзники к середине войны пришли к схожему соотношению танков и пехоты в своих танковых соединениях, а ведь танков в их распоряжении было куда больше, чем у немцев.

116

Ремонтная рота состояла из штаба, 2 ремонтных взводов, эвакуационного взвода, секций ремонта вооружения и радиооборудования и секции запчастей. В оснащение роты входили 8 ремонтных «летучек», 12 тяжелых 18-тонных полугусеничных тягачей, 4 танковых транспортера, 2 самоходных 3-тонных подъемных крана, 2 электрогенератора на прицепах, металлорежущие станки, инструменты и приспособления, оборудование для газо- и электросварки, кузница и т. п.

117

37-мм ПТО немецкие солдаты дали прозвище «дверные колотушки» из-за их малой эффективности.

118

В артчастях стрелковых войск более половины орудий имели конную тягу.

119

Войска ЮЗФ за 20 первых дней войны потеряли 48 гаубиц Б-4 из 192, имевшихся там к началу войны [639].

120

Подробные данные о количестве боевых самолетов в Красной Армии и обеспеченности их экипажами приведены в Приложении 6.

121

Малозаметные препятствия против пехоты.

122

Немцы еще в ходе Первой мировой войны убедились в эффективности радиоразведки. Ее основу составляли стационарные «станции радиоперехвата», имевшиеся в каждом военном округе Германии.

123

Стратегическую разведку в интересах армии осуществлял так называемый «Шифровальный отдел».

124

К июню 1941 г. в них насчитывалось 416 ближних самолетов-разведчиков, из них 358 исправных [667].

125

Речь тут шла о 3-тонных грузовиках «ЗИС-5», имевших вдвое большую грузоподъемность по сравнению с горьковскими «полуторками» и потому куда более ценными. «ГАЗы» составляли тогда большинство парка автомобилей Красной Армии. На 15 июня 1941 г. их имелось 117 415 штук, а «ЗИСов» — 75 803, или в полтора раза меньше [673]. Для сравнения: большинство грузовиков вермахта имели грузоподъемность в 3 тонны.

126

Рокада — дорога в прифронтовой полосе, проходящая параллельно линии фронта. Служит для маневра войсками и материальными средствами.

127

Железнодорожный факультатив — резерв, заложенный в график работы дороги в размере 15–30 % от ее максимальной пропускной способности, необходимый для компенсации неритмичности перевозок, пиковых нагрузок и разного рода непредвиденных задержек.