Глава I

Лагеря Малаканда

Городок Ноушера и его казармы были той базой, откуда проводились все операции Малакандской действующей армии. Он расположен на индийской стороне реки Кабул, в шести часах езды по железной дороге от Равалпинди. В мирное время гарнизон состоит из одного туземного кавалерийского полка, одного британского полка и одного туземного пехотного батальона. От Ноушеры до Малакандского прохода и его лагерей ведет дорога длиной сорок семь миль, которая делится на четыре участка. Обычно там действует превосходная служба тонга, и это расстояние можно преодолеть за шесть часов; однако, когда начинается мобилизация действующей армии, движение по этой дороге туда и обратно становится столь интенсивным, что пони тонги очень скоро доходят до полного истощения, покрываются язвами и едва могут пройти этот путь за девять, десять, а то и двенадцать часов. Выйдя из Ноушеры и переправившись через реку Кабул, путешественник попадает в Мардан, находящийся в пятнадцати милях от города. Это поселение — его здесь называют Мердан — является постоянной стоянкой корпуса проводников. Это тенистое и приятное место, хотя в летние месяцы здесь ужасно жарко.

За Марданом следуют горы, и по мере того, как тонга приближается к ним, их форма и цвет делаются все более отчетливыми. Несколько холмиков и гряд, возвышающихся над равниной, служат преддверием огромного ряда холмов. Переправившись через мелководную речку Джелалу, приток Кабула, попадаешь на следующую станцию. В мирное время она представляет собой только небольшой глинобитный форт, но с приближением войны разрастается, превращаясь в огромный лагерь, окруженный рвами. Остановившись только для того, чтобы сменить пони, продолжаешь путь. Древесная аллея, вдоль которой проходила дорога, исчезает. Вся местность вокруг красно-бурая, безжизненная, выжженная. Впереди поднимается стена холмов, темная и зловещая. Наконец достигаешь Даргая у подножия, там, где начинается проход. Это еще один глинобитный форт, который перед началом боевых действий разрастается в окруженный валами, траншеями и колючей проволокой лагерь. Отсюда можно видеть Малакандский проход — огромную расселину в ряду гор, — и далеко в глубине ущелья различимы становятся очертания форта, который его охраняет.

Охраняемая дорога кончается, и начинается долгий подъем со многими поворотами от Даргая к вершине перевала. Погонщик неустанно нахлестывает несчастных, покрытых язвами, пони. Наконец достигаешь вершины. Вид отсюда стоит того, чтобы остановиться и оглянуться назад. Позади и внизу в жаркой дымке простирается равнина — широкая, плоская, уходящая за размытый горизонт. Тонга сворачивает за угол и попадает в новый мир. Дует прохладный ветерок. Ландшафт со всех сторон дикий и неровный. Насколько хватает глаз, во всех направлениях видны лишь зазубренные пики и вершины.

Малаканд подобен огромной чаше, края которой проломаны многочисленными расселинами и превращены в зазубренные острия. На дне этой чаши находится кратер. Малакандский проход представляет собой самую глубокую из этих расселин, а самая высокая из зазубренных вершин — холм Проводников, у подножия которого стоит форт. Не требуется специальных знаний, чтобы понять, что для защиты этого места необходимо удержать ободок чаши. Но в Малаканде дно этой чаши недостаточно широкое, чтобы разместить там необходимый для обороны гарнизон. Поэтому с военной точки зрения это плохая позиция, которую трудно защищать. В то время, о котором идет речь, южный Малакандский лагерь был весьма неподходящим местом для размещения войск. Он был легко доступен, тесен, и над ним господствовали окружающие его высоты.

Нехватка места в лагере на Котале привела к необходимости создать еще один лагерь на равнине Хара. Он был разбит примерно в двух милях от перевала, и, хотя рядом с ним находилась деревушка Хар, из политических соображений ему было дано имя Северный Малаканд. Позиция этого лагеря была, очевидно, намного сильнее, чем позиция Котала. Хотя он и располагался на пересеченной местности — среди скал и оврагов, он был достаточно просторным, и никакие высоты над лагерем не господствовали. Не было опасности, что гарнизон окажется в нем заперт и не сможет развернуться для атаки, как в лагере на перевале. Стратегического значения он, конечно, не имел, и его просто использовали для размещения войск, которые должны были удерживать Малаканд, поскольку места для них в кратере и в форте на перевале не было.

Сперва думали, что бригада задержится на этом передовом рубеже не более чем на несколько недель. Но проходили месяцы, и лагерь стал приобретать вид постоянного. Офицеры построили себе жилища и столовые. Многие офицеры привезли жен и семьи, и лагерь стал превращаться в настоящий военный городок. Набеги гази не возмущали спокойствия. Револьверы, которые все лица, покидавшие лагерь, должны были иметь при себе в соответствии с предписанием, либо носились незаряженными, либо доверялись туземным конюхам.

После перехода через Малакандский перевал первый поворот направо ведет в долину Свата. Здесь путешественник оказывается между двух гор. Со всех сторон обзор ограничен, взгляд упирается в горы и скалы. Сама долина широкая ровная и плодородная. Посередине протекает быстрая река; По обеим ее берегам широкой полосой тянутся рисовые поля. Другие культуры выращиваются на более сухих участках. Вокруг разбросаны многочисленные деревушки, некоторые из них весьма густонаселенные.

В древности в этом месте была столица одного буддийского царства, которое называлось У-Чан или Удьяна, что значит «парк» — так ее прежние владельцы оценивали эту прелестную долину. Этот «парк», который включал все земли по обоим берегам реки Сват, славился своими лесами, цветами и фруктами. Но хотя долина по-прежнему оставалась прекрасной, леса ее пали жертвой расточительности, а цветы и фрукты выродились из-за невежества жестоких завоевателей, в чьи руки она попала.

Нынешние ее обитатели пользуются дурной славой. Среди патанов распространена поговорка: «Сват — это рай, но сваты — исчадия ада». Много лет на них лежало клеймо трусости, за что приграничные племена их презирали, им не доверяли. Однако их поведение в последних войнах смыло с них хотя бы это пятно.

Сейчас власть в долине Свата принадлежит нескольким мелким племенным вождям, но до 1870 г. она принадлежала одному правителю. Ахунд из Свата был по происхождению коровьим пастухом — должность в Индии весьма почетная. Это занятие и вдохновило будущего правителя. Много лет он сидел на берегу Инда и медитировал. Так он стал святым. Слава о его святости разнеслась по всей стране. Тогда сваты стали убеждать его переселиться к ним и жить в их долине. С исполненной достоинства и дипломатичности неохотой он наконец согласился сменить берега Инда на берега Свата. Несколько лет он жил в зеленой долине, почитаемый ее обитателями. Во время великого мятежа умер Сайд Акбар, король Свата, и святой унаследовал как светскую, так и духовную власть. В 1863 г. он объявил джихад против британцев и возглавил сватов и бунервалов во время кампании в Амбейле. Однако энергичные действия Сиркара, положившего конец этой войне, очевидно, произвели на старика впечатление, поскольку к концу войны он предпочел заключить мир с правительством и получил от него многочисленные знаки уважения.

Перед смертью, в 1870 г., он собрал своих людей и объявил им, что однажды их долина станет полем битвы между русскими и англичанами. Он убеждал их сражаться на нашей стороне, когда придет тот день.

Два его сына уже умерли, но два его внука, оба еще юноши, живут в долине. Они являются владельцами многочисленных поместий Ахунда, разбросанных по всему Свату. Они не имеют почти никакого политического влияния, однако сами они и их собственность пользуются уважением как у туземцев, так и у британцев, в память их деда, который покоится в ореоле святости в Сайду, около Мингаоры.

Из Малаканда видна сигнальная башня Чакдары, стоящая в восьми милях к востоку. Отсюда через долину струится, как лента, широкая, идущая по склону дорога. В семи милях от Котальского лагеря она проходит через перевал Амандара — проем в неровности микрорельефа, выступающей из гряды южных гор. После этого она сворачивает к северу и приводит к переброшенному через реку укрепленному мосту. Я советую читателю обратить внимание на эту дорогу, поскольку она имеет историческое значение. Это не просто дорога, по которой могла продвигаться Малакандская действующая армия, это то, что составляет весь смысл существования этой армии. Без этой дороги не было бы ни Малакандских лагерей, ни сражений, ни Малакандской действующей армии, ни всей этой истории. Это дорога на Читрал.

Здесь, таким образом, встает весь сложный и многогранный вопрос пограничной политики. Мы удерживаем Малакандский проход, чтобы дорога на Читрал была открытой. Мы держим открытой дорогу на Читрал, поскольку мы сохранили за собой Читрал. Мы удерживаем Читрал в соответствии с «политикой продвижения вперед». Таким образом, я в самом начале книги, которая задумывалась как рассказ в основном о военных событиях, сталкиваюсь с этим сложным политическим вопросом, по которому расходятся мнения самых уважаемых экспертов. Но если рассмотрение тех противоречий, которые связаны с удержанием Читрала, можно опустить, то описание средств, которыми оно достигается, здесь необходимо. Ноушера является железнодорожной базой этой дороги. Отсюда мы проследовали по ней до Мардана и через границу. Здесь начинается новый, спорный ее отрезок. Пройдя сперва через территорию нижних ранизаев, она взбирается на Малакандский перевал, спускается в долину за ним и идет оттуда через территорию верхних ранизаев и Нижний Сват к Чакдаре. Там она пересекает реку Сват по хорошему подвесному мосту, который охраняется фортом. Три пролета моста вместе составляют в длину около 1500 футов. Он был сооружен в 1895 г., во время военных операций, примерно за шесть недель и представляет собой весьма примечательный образец искусства военных инженеров. За Сватом дорога проходит через территории хана Дира на север и на восток к Саду — незначительной деревушке в тридцати пяти милях от Малаканда. Это конец первого отрезка дороги, и дальше этого пункта колесный транспорт двигаться не может. Дорога, которая превращается в верблюжью тропу, вьется вдоль левого берега реки Панджкоры до того места, в пяти милях от Дира, где она вновь пересекает реку и выходит на правый берег по еще одному подвесному мосту. Отсюда она идет до места впадения в Сват реки Дир, вдоль которой достигает самого Дира, примерно в пятидесяти милях от Саду. За Диром верблюды ходить не могут, и здесь начинается третий отрезок пути — тропа, пригодная только для мулов, длиной около шестидесяти миль. Дорога от Дира являет собой триумф инженерного искусства. Во многих местах она проходит по деревянным галереям, построенным вдоль склонов огромных крутых утесов. На других участках она невероятными зигзагами огибает горные пики, а кое-где дорога прорублена в толще скалы. В конце этой дороги находится форт Читрал, охраняемый гарнизоном, состоящим из двух батальонов, одной саперной роты и двух горных орудий.

Дорога поддерживалась и охранялась теми племенами, через территории которых она проходила; но в двух основных точках, где она могла быть перекрыта, за ней наблюдали имперские гарнизоны. Малакандский форт контролировал горный проход. Форт Чакдара защищал мост через реку. Все прочее было доверено воинам туземных племен. Племя ранизаев получает от индийского правительства ежегодную субсидию в 30 000 рупий, на которые содержатся двести солдат иррегулярной армии. Они отгоняют мародеров и предотвращают насилия и убийства. Хан Дира, на территорию которого приходятся семьдесят три мили дороги, также получает от правительства субсидию в 60 000 рупий. Он выставляет четыреста солдат иррегулярной армии для охраны дороги. До великого восстания вся эта система работала превосходно. Туземцы, заинтересованные в поддержании дороги, всячески избегали вступать в конфликты с правительством. Старейшины нижних ранизаев, живущих к югу от Малаканда, отобрали оружие у всех своих чересчур рьяных молодых воинов и запретили им нападать на британские войска. Верхних ранизаев заставили присоединиться к Безумному Мулле суеверие и страх, но они пошли на это крайне неохотно. Сваты были охвачены фанатизмом. Хан Дира все это время вел себя лояльно, поскольку целиком зависел от британской поддержки. Неопределенность и неустойчивость их власти всегда заставляла мелких вождей искать дружбы какого-нибудь могущественного государя. В 1876 г. мехтара Читрала, Аммана аль-Мулька, побудили искать поддержки у махараджи Кашмира, нашего вассала, и сделаться его вассалом. В соответствии с общей схемой наступления британское агентство было немедленно учреждено в Гильгите, на границе между Читралом и Кашмиром. Амману аль-Мульку было подарено некоторое количество оружия и боеприпасов, а также назначена ежегодная субсидия в 6000 рупий, которую затем увеличили до 12 000 рупий. Таким образом, британцы оказались заинтересованными в Читрале и в наблюдательном пункте на его границе. В 1881 г. агентство было упразднено, но влияние осталось, и в 1889 г. здесь была создана база с более многочисленным гарнизоном. Тем временем Амман аль-Мульк мирно правил в Читрале, получая свою субсидию. Однако в 1892 г. он умер, оставив многочисленных сыновей — всех одинаково жестоких, амбициозных и неразборчивых в средствах. Один из них, по имени Афзал, взял в свои руки бразды правления и, убив тех своих братьев, которых успел изловить, провозгласил себя мехтаром и потребовал признания его индийским правительством. Он был признан вождем, поскольку казался «человеком мужественным и решительным» и его власть давала надежду на стабильное правление. Его оставшиеся в живых братья бежали в соседние государства.

Низам, старший из них, прибыл в Гильгит и попросил помощи у британцев. Помощи он не получил. Благословение уже досталось другому. Но в ноябре 1892 г. Шере Афзул, брат покойного Аммана, тайно вернулся в Читрал и убил нового мехтара и другого своего племянника. Затем «злой дядюшка» взошел на трон, или на то, что его заменяло. Он, однако, встретил сопротивление. Индийское правительство отказалось признать его. В конце концов Низаму позволили пойти и попытаться вернуть себе законное наследство. «Моральная поддержка» в виде 250 кашмирских стрелков привлекла к нему много сторонников. 1200 человек, которых послал против него Шере Афзул, перешли на его сторону. Дядя-узурпатор бежал в Афганистан, был милостиво принят его правителем и оставлен про запас, как семя будущих беспорядков.

Низам, как он и хотел, сделался мехтаром. Сперва он был беден и не пользовался популярностью. При поддержке правительства он, однако, как-то сумел некоторое время продержаться у власти. Чтобы оказать ему моральную поддержку, к нему был направлен капитан Янгхазбанд с сотней солдат. Гарнизон в Гильгите увеличили на один батальон, а между этим местом и Мастуджем установили несколько постов.

Таким образом имперские войска вошли в Читрал. Положение их вскоре сделалось опасным. От Гильгита их отделяли много миль очень плохой дороги и воинственные туземные племена. Вывести их из Гильгита было трудно и потребовало бы много времени. Однако был возможен и другой путь — дорога к северу от Пешавара через Дир, более короткая и легкая, начинавшаяся от железнодорожной станции на британской территории. На эту-то дорогу и обратило теперь внимание индийское правительство. Если британские войска или агенты будут оставаться в Читрале — иными словами, если продолжать все ту же политику, — следовало открыть эту дорогу. Индийские власти посоветовались с правительством метрополии, которое отказалось поддержать этот проект. Одновременно оно санкционировало временное размещение войск и британского агента в Читрале, в надежде укрепить положение Низама[2].

В этот момент на сцене появился Умра Хан. В докладе гильгитского агентства от 28 апреля 1890 г. об этом вожде, который был ханом Джандола, говорится как о «наиболее важном человеке между Читралом и Пешаваром». К этому могущественному правителю бежал другой сын Аммана, по имени Амир, спасаясь от семейной резни, последовавшей за смертью его отца. Умра Хан взял его под защиту и решил использовать в своих личных целях. В мае 1894 г. этот юноша — ему было около 20 лет — вернулся в Читрал, сделав вид, что он вырвался из рук Умры Хана, и был милостиво принят Низамом, добродетель которого, похоже, постоянно создавала ему различные препятствия на пути. 1 января 1895 г. Амир воспользовался гостеприимством брата, чтобы убить его и главных его советников. Он провозгласил себя мехтаром и попросил признать его. Имперские офицеры, хотя и привыкшие к поворотам пограничной политики, отказались вступать в какие-либо переговоры с таким злодеем до тех пор, пока дело это не будет рассмотрено в Индии.

Но тут Умра Хан вступил в долину Читрала с большим войском, под предлогом поддержки своего дорогого друга и союзника Амира, на деле же — в надежде расширить свои собственные владения. Но Амир, хорошо зная Умру Хана и уже получив свое царство, не пожелал делиться с ним. Произошло сражение, в котором читральцы были разбиты. Поскольку Амир стал для него бесполезен, Умра Хан пригласил «злого дядюшку» вернуться. Шере Афзул согласился. Сделка состоялась. Шере Афзул претендовал на титул мехтара. Умра поддерживал его претензии. В случае противодействия оба угрожали применить силу.

Но имперское правительство отказалось иметь дело с новым претендентом и предупредило Умру Хана, что если он немедленно не покинет территорию Читрала, то будет отвечать за последствия. Ответом была война. Маленькие гарнизоны и рассеянные части британских войск подверглись нападению. Рота 14-го Сикхского полка была изрублена на куски. Форт Читрал, где укрылись остатки британской миссии и их сопровождающие, был осажден. Необходимо было спасти их. Армия в составе почти 16 000 человек пересекла границу, 1 апреля выйдя из Мардана, и двинулась на помощь по самой короткой дороге — через Сват и Дир, по линии современной Читральской стены. Командовать экспедицией было поручено сэру Роберту Лоу. Сэр Биндон Блад был начальником штаба.

И тут неожиданно правительство Индии, сделав удивленные глаза, воздвигло препятствие на том самом пути, которым оно столь долго следовало, ради которого оно сделало столько усилий и потребовало так много жертв от своих подданных. Вероятно для того, чтобы успокоить кабинет либералов, сделав вид, что оно пытается локализовать беспорядки и отказывается от приобретения новых территорий, оно выпустило прокламацию «всем жителям Свата и народу Баджана, которые не присоединились к Умре Хану», в которой было сказано, что индийское правительство «не имеет намерения навсегда занять ту территорию, через которую преступления Умры Хана могут вынудить его провести войска, а также не собирается попирать независимость туземных племен»[3].

Прокламация, однако, не произвела никакого впечатления на туземцев, которые пришли в ярость, увидев солдат, и не обращали внимания на протесты правительства. Они собрались, чтобы воспрепятствовать проходу войск. Двенадцать тысяч туземцев заняли Малакандский проход — это была сильная позиция. Отсюда их выбили 3 апреля, нанеся им большие потери, две передовые бригады армии сэра Роберта Лоу. Дорога на Читрал была открыта. Однако помощь осажденному форту уже подоспела из Гильгита. Умра Хан бежал в Афганистан, а перед правительством Индии встал вопрос о будущей политике.

Вопрос сводился к следующей альтернативе: либо отказаться от всяких попыток «эффективного контроля» над Читралом, либо поставить там достаточный для его защиты гарнизон. Следуя официальному политическому курсу, Совет единодушно решил, что поддержание британского влияния в Читрале является «делом чрезвычайной'важности». В депеше правительству метрополии[4] члены Совета изложили все свои соображения и в то же время заявили, что держать гарнизон в Читрале невозможно, не удерживая дороги из Пешевара, по которой армия двигалась на помощь осажденным.

13 июня кабинет лорда Роузбери дал решительный ответ, что «никаких вооруженных сил или европейских агентов оставлять в Читрале не следует, что Читрал не следует укреплять и что никакой дороги между Пешеваром и Читралом не надо строить». Тем самым британские власти окончательно и бесповоротно отвергли ту политику, которую правительство проводило с 1876 г. Они оставили Читрал вариться в собственном соку. Индийское правительство ответило: «Мы глубоко сожалеем, но покорно принимаем это решение» — и принялось собирать оборванные нити своей политики и плести новую паутину.

Но тут как раз либеральное правительство пало, и кабинет лорда Солсбери пересмотрел это решение. Новому совету министров «казалось, что от политики, столь успешно проводимой несколькими кабинетами подряд, не стоит столь поспешно отказываться, если только проведение ее не сделается очевидно невозможным»[5]. Таким образом, удержание Читрала было санкционировано, а дорога, которую это удержание делало необходимой, построена.

Примечания:

2

Послание государственного секретаря № 34 от 1 сентября 1893 г.

3

Прокламация от 14 марта 1895 г.

4

№ 240 от 8 мая 1895 г.

5

Послание государственного секретаря № 30, от 16 августа 1895 г.