Глава XII

Харьковское сражение для войск Юго-Западного фронта закончилось неудачно. Причины этого выясняли те, кому следовало, а соединения и части, потрепанные в боях, отводились в резерв или на пополнение.

Полк Давыдова такой возможности не имел. Он пополнялся самолетами в ходе боевых действий. За минувший месяц летчики сменили несколько аэродромов, маневрируя и по фронту, и в глубину.

Давыдов тяжело переживал сложившуюся обстановку. Полученная ям телеграмма от генерал-майора авиации Фалалеева с сообщением о гибели комиссара больно ранила сердце командира.

Привык Давыдов к комиссару. Не одну бессонную ночь они провели вместе, когда получили в командование полк. Было это в первый день войны. Комиссар стал для него и товарищем по работе, и другом. Да что и говорить, хороший летчик, принципиальный политработник, надежный человек — в сложных условиях войны командир не мог не ощутить особой цены этих качеств.

Командир полка несколько дней не знал, посылать ли официальное извещение семье комиссара или направить личное письмо, подготовить жену, детей, но времени на письмо все никак не мог выкроить. Вот и сейчас дежурный доложил, что его вызывает комдив.

Базирование полка на одном аэродроме со штабом дивизии во многом облегчало работу Давыдова, но порой и здорово осложняло. За неудачи в боях, а их случалось немало, комдив спрашивал строго. По телефону стерпеть упреки легче, даже можно сделать попытку оправдаться. Но когда разговор идет с глазу на глаз, прибегать к уловкам тяжело, впору хоть провалиться на месте.

Командир полка по дороге заглянул в свой импровизированный штаб, возглавляемый штурманом, захватил последние данные о ходе боевых действий, состоянии полка и, сев на полуторку, направился к комдиву.

Командир истребительной авиационной дивизии полковник Борис Петрович Семенов был Героем Советского Союза. Участник боев в Испании и на реке Халхин-Гол, он уже около года воевал с фашистами в составе войск Юго-Западного направления. Человек опытный, знающий военное дело по-настоящему, он был смел и решителен, никогда не падал духом, и если бывал озабочен, как сейчас, а это видно по его лицу и можно догадаться по репликам, которыми он обменивается с комиссаром дивизии, значит, дела плохи, решил Давыдов.

— Товарищи, мы оторвали вас от боевой работы, чтобы обсудить сложившуюся обстановку, возможные действия гитлеровских войск и поставить задачу на последующие дни, — начал разговор Семенов. — На сегодня, двадцать седьмое июня сорок второго года, линия фронта проходит вот здесь, — комдив подошел к разложенной на столе пятикилометровой карте. — Как видите, от Купянска линия фронта идет на юг, потом по левому берегу Северского Донца до Лисичанска, далее на Красный Луч и упирается западнее Ростова в Таганрогский лиман. По данным разведки, немецкие войска группы «Юг» закончили подготовку к наступлению. Вражеская авиация, — продолжал комдив, — за последние два дня — снизила активность. Это тоже существенное доказательство.

Итак, — сказал он в заключение, — враг может перейти в наступление в ближайшие дни. Вы знаете, что авиации у нас мало, у пехотинцев и танкистов тоже ряды поредели. Бои будут тяжелые, изнурительные. Может быть, придется отойти, но главное — держите людей в состоянии собранности. Говорите им правду, какой бы горькой она ни была, но, говоря правду, вселяйте уверенность в том, что мы все равно разобьем гитлеровскую армию! Для этого нужно, чтобы каждый воин возненавидел фашиста всем сердцем и делал все, чтобы остановить врага. Мужества нашим летчикам не занимать, а умения пока кое-кому не хватает, да и управлять людьми как следует мы тоже еще не научились. Авиацию используем, как бог на душу положит. Да, правильная есть пословица, что опыт приходит не сразу, но война не ждет. Людей теряем много. Очень важно, чтобы каждый командир полка быстрее набирался опыта руководства подразделениями в ходе ведения воздушных боев. Бои надо вести эффективно, наступательно…

После совещания у комдива Давыдов вместе с другими командирами подошел к начальнику штаба дивизии, нанес последнюю обстановку на свою карту, решил возникшие вопросы и, не задерживаясь, направился в полк. По дороге он прокручивал в уме совещание у Семенова. Командир дивизии назвал ориентировочно количество немецких дивизий, но о своих сказал лишь то, что «ряды поредели». Значит, нас мало, заключил Давыдов. Да и откуда быть, рассуждал он про себя. Сколько наших осталось в окружении! А враг, сосредоточивший войска, зря стоять в готовности не будет. Значит, смертельная схватка с ним может начаться в любой день, в любой час.

С этими мыслями он и прибыл в полк. Штурман полка, получив из штаба дивизии сигнал о выезде командира, своевременно построил летно-технический состав для встречи Давыдова.

Давыдов молча прошел вдоль строя. Остановившись, подумал недолго и сказал:

— Товарищи! Опасность велика! Силы немец на нашем фронте сосредоточил немалые. Придется вести воздушные бои с превосходящим противником. Что мы можем противопоставить фашистам? — спросил Давыдов и сам же ответил: Постоянную готовность к бою, мастерство, коллективизм, высокое напряжение в боевой работе. Шесть-восемь боевых вылетов в день должно стать нормой. Помните уроки прошлого! Чтобы немцы нас не застали врасплох, готовность номер один занять в три часа утра. Взлет по команде. Сигналы прежние. Штурману полка организовать надежное наблюдение за воздухом…

Утро двадцать восьмого июня началось ударами немецкой авиации и артиллерии по войскам Юго-Западного фронта. А потом пошли пехота и танки.

Полк Давыдова, получивший сигнал о вылете фашистской авиации, на рассвете стартовал с аэродрома и пошел на запад, навстречу немецким бомбардировщикам. Фашисты настолько были уверены во внезапности своего налета, что даже не выделили «мессеров» для прикрытия своих бомбардировщиков, ограничившись лишь высылкой их для блокирования аэродромов советских истребителей. Но ошибки первых дней войны многими нашими командирами уже были учтены, и почти вся истребительная авиация фронта благополучно взлетела до выхода на ее аэродромы немецких истребителей.

Давыдов вел шестерку ЛаГГов и тройку «ишачков». На фоне земли самолеты противника не были видны, но он чувствовал, что фашисты должны быть где-то близко. Стоило немного снизиться, он тут же увидел две девятки Ю-88. Он помахал ведомым крыльями — «внимание» и передал по радио: «Слева „бомберы“, за мной!»

Завязался воздушный бой. ЛаГГи и «ишачки» набросились на бомбардировщиков и с первой же атаки подожгли два «юнкерса». Успех воодушевил атакующих, а отсутствие немецких истребителей способствовало свободе маневра. Давыдовцы разогнали фашистские бомбардировщики, предотвратив тем самым удары, мог быть, по своему же аэродрому.

Через несколько минут появилась еще девятка «юнкерсов», теперь уже в сопровождении истребителей. Давыдов снова повел группу на врага. «Мессершмитты» пытались помешать нашим самолетам, но не тут-то было. Окрыленные первым успехом, советские истребители дерзко атаковали, умело увертываясь от нападения «мессершмиттов». Два горящих самолета — Ю-87 и Ме-109, рассыпаясь на куски, понеслись к земле. Два других «юнкерса», окутанные густым черным дымом, медленно развернулись и стали уходить на запад. Остальные бомбардировщики беспорядочно бросили бомбы и тоже повернули восвояси… «Мессеры» последовали за ними.

Итак, первый вылет прошел удачно. Четыре вражеских самолета сбито, два повреждены, потерь нет. К сожалению, последующие вылеты были менее успешными, тем не менее летчики хорошо справлялись с боевыми задачами, отделываясь пока лишь пробоинами в самолетах.

В последующие дни обстановка осложнилась, фашистские группировки прорвали нашу оборону и устремились вперед. Полк Давыдова снова перебазировался на другой аэродром, через день — на третий.

В течение двух декад июля, маневрируя по фронту и удаляясь все дальше на восток, полк оказался в шестидесяти километрах северо-западнее Калача. Несмотря на пополнение, у Давыдова оставалось только восемь самолетов и девять летчиков. О техническом составе полка и других летчиках не было ни слуху ни духу.

Более трех недель на попутных машинах, повозках и пешком Фадеев и Гончаров добирались до своего полка. Анатолий, как и в прошлый раз, едва ступил на аэродром, как радость возвращения затмила все тяжелые переживания предшествовавших дней. Ноги сами несли его к стоянкам самолетов.

Первым друзей заметил Базаров.

— Кого я вижу!

Анатолий не успел ответить Базарову, как оказался в объятиях Богданова. Комэск обнял сразу обоих сержантов и не отпускал до тех пор, пока вокруг не собралась целая толпа.

Фадеев коротко отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, всматривался в лица друзей, но не увидел среди них ни Овечкина, ни комиссара, и сразу грустно стало у него на душе — видно, неспроста комэск держит их так долго в объятиях, что-то случилось.

Вскоре подошел и Давыдов.

— Нашего полку прибыло! — обрадованно протянул он руки, здороваясь.

Богданов посторонился. Командир полка, так же как я комэск, крепко обнял обоих, а потом, легонько отстранив, спросил:

— Откуда вы? — Товарищ майор, мы были в окружении, вместе с войсками переправились через Северский Донец. На переправе нас контузило, лечились в госпитале и потом долго искали вас, — кратко доложил Фадеев.

— Как чувствуете себя сейчас?

— Нормально, — ответил Фадеев.

— Получайте новое обмундирование и готовьтесь рассказывать подробно о своих злоключениях. Думаю, что всем о них узнать будет не только интересно, но и полезно.

— Пойдемте в эскадрилью, — пригласил комэск, как только отошел командир полка.

— Где наши остальные, товарищ капитан? — с беспокойством спросил Анатолий.

— Летчики на задании, а техсостав — там, — Богданов показал рукой на запад.

— А Овечкин? — тихо спросил Фадеев.

— Жив-здоров. Он молодчина, — сказал Богданов.

— Значит, порядок, — обрадовался доселе молчавший Ваня. — Значит, мы еще повоюем!

Фадеев и Гончаров, возбужденные и радостные, продолжали рассказывать о своих бедах. Не успели они закончить повествование, как над аэродромом появилась тройка ЛаГГов во главе с замкомэском.

Летчики произвели посадку, быстро зарулили. Анатолий и Ваня не выдержали и, обогнав комэска, бросились обнимать боевых друзей.

Богданов смотрел на своих питомцев, и сердце его наполнялось радостью какие славные ребята! Как они любят и ценят друг друга! Вот она — дружба фронтовая!

Новый старшина полка, человек очень запасливый и расторопный, выдал Фадееву и Гончарову летное обмундирование и комбинезоны со шлемофонами. Друзья опять стали выглядеть настоящими боевыми летчиками, какими их привыкли видеть однополчане. Вечером в полку состоялся деловой разговор.

Фадеев и Гончаров вновь подробно рассказали о своих мытарствах в окружении и по дорогам отступления, обо всем, что видели и что довелось пережить лично.

Утром их вызвал к себе врач, начались обследования, которые закончились отстранением от полетов — сказалось не законченное в госпитале лечение.

Фашистская Германия, воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе, сосредоточила все свои резервы на южном крыле советско-германского фронта и летом сорок второго года продолжила наступление в направлении к Волге и Главному Кавказскому хребту. Советским войскам снова пришлось отступать.

Очень трудно наступать. Очень трудно подниматься в атаку пехотинцам, когда свинцовый шквал вдавливает в землю. Очень трудно летчикам атаковать цель, когда снаряды зенитных пушек врага преграждают путь самолету. И все же во сто крат тяжелее отступать. Страшнее автоматных и пулеметных очередей было для советских бойцов и командиров видеть боль и страдание в глазах женщин, ужас на лицах детей. Войска уходили на восток, они же оставались под пятой фашистских оккупантов. Бойцов и командиров никто не упрекал, советские люди хорошо понимали, какую титаническую битву с гитлеровцами ведет Красная Армия. Они верили, придет время, и наши полки повернут на запад. Волновал лишь один вопрос: «Когда же?»

В середине июля фашистские войска вышли к большой излучине Дона, создав угрозу прорыва к Волге и на Кавказ. Вновь на фронте сложилась чрезвычайно тяжелая обстановка. Предстояла величайшая в истории битва за Сталинград.

На Сталинградском направлении действовала немецкая группа армий «Б» в составе 6-й армии и 4-й танковой армии при поддержке основных сил 4-го воздушного флота и 8-го авиационного корпуса.

Наш Юго-Западный фронт Ставкой Верховного Главнокомандования был преобразован в Сталинградский. Его поддерживала 8-я воздушная армия под командованием генерал-майора авиации Хрюкина. В состав этой армии и полк Давыдова.

Противни, сосредоточив превосходящие силы, устремился к Дону севернее и южнее города Калача. Положение передовых отрядов 62-й и 64-й армий резко ухудшилось, они начали отход на основной рубеж обороны.

Давыдов, получив тревожные данные, построил летный состав, намереваясь поставить перед ним задачу, но в это время все увидели, что к аэродрому подошла колонна немецких автомашин.

— Кто это? Откуда? — с тревогой в голосе спросил Давыдов. Его рука невольно потянулась к кобуре. Летчики последовали примеру командира, выхватили пистолеты и, пригибаясь, развернутым веером бросились к машинам. Техники и механики защелкали затворами карабинов…

«Уже год сравнялся, как идет война, а я все учусь. Когда же на задание? Так и война кончится, а я ничего не успею сделать, — подумала Нина, отводя взгляд от книги, над которой сидела все утро. — Где-то Анатолий, где папа, Вика, Шура… Все при деле, а я книжки читаю…»

В дверь постучали, и в комнату вошел Лавров.

— Неутомимая труженица продолжает познавать науки?

Нина встала и ответила:

— Только труд, видимо, и поможет мне, бесталанной.

— Я тебе уже говорил о твоих способностях, они незаурядны, и ты это знаешь, но самый большой твой талант, — продолжил Лавров, — это умение трудиться. Однако я прервал твои занятия не для того, чтобы сказать тебе об этом. Подошло время от общей подготовки перейти к индивидуальной.

— Что вы имеете в виду? — оживилась Нина.

— Давай присядем перед длинным разговором. — Лавров подвинул стул, сел напротив Нины и начал в раздумье: — До сегодняшнего дня ты изучала предметы, которые необходимо знать каждому разведчику, независимо от того, в каком амплуа он будет работать. Не секрет, конечно, что мы присматривались к тебе, изучали твои возможности. Пора определить более конкретно объект, интересующий нашу разведку, познакомиться с местом предстоящей работы и обсудить легенду.

Внимательно слушая Лаврова, Нина хотела ответить ему, что уже не раз задумывалась над этим, представляла себя в разных ролях… Но Лавров продолжал:

— Кем ты явишься в тыл врага, определится в самое ближайшее время. Разработка легенды в мои функции не входит. Сейчас подойдет майор Варламов, и с ним ты приступишь к очередному этапу подготовки.

— А вы что — уезжаете? — с беспокойством спросила Нина. — Нет, ответил Лавров, — общая подготовка остается в моем ведении. Тебе еще придется сдавать экзамены, вообще мы будем продолжать кое-какие занятия. А вот и майор Варламов.

Умные глаза и манеры Варламова сразу же располагали к себе. Лавров, попрощавшись, вышел, а майор, словно он был знаком с Ниной много лет, сказал:

— Нина, мне поручено ввести тебя в ту роль, которую тебе придется играть. — Майор ненадолго задумался, потом продолжил: — Придется играть, наверное, довольно продолжительное время. Задание тебе будет дано очень ответственное. Командование надеется, что ты отнесешься к нему со всей серьезностью.

— Я поняла вас, — ровным голосом ответила Нина.

Майор достал из портфеля и положил на стол черную кожаную папку. Раскрыв ее, сказал:

— Отныне ты — Марта Фогель, немка по рождению, бывшая студентка Киевского университета. Твоя мать умерла пять лет назад. Отец за шпионаж в пользу гитлеровской Германии находится в заключении, в Сибири. Между прочим, — добавил майор, — отец действительно находится в заключении. Марта тоже. Итак, с этого вот момента начинай привыкать к своему новому имени: Марта Фогель.

— Товарищ майор, можно мне посмотреть документы? — спросила Нина.

— Обязательно, — ответил майор. — Очень внимательно все посмотри, вчитайся в каждую строчку и как можно больше постарайся запомнить. А я выйду ненадолго.

Нина углубилась в изучение содержимого черной папки. Когда она дошла до паспорта и студенческого билета Марты Фогель, поразилась, откуда на документах Марты могли появиться ее, Нинины фотографии? Потом поняла, что это просто удивительное сходство, редчайшая игра природы!

— Ну, как дела? — спросил, возвратившись, майор.

Нина повернула голову в его сторону и, улыбнувшись, сказала:

— Вы знаете, товарищ майор, мне стало как-то спокойнее от того, что мы так похожи!

— Ну и прекрасно, Марта Фогель! — воскликнул майор, забирая черную папку. — Начинай вживаться в свою новую биографию. Завтра ты снова будешь изучать эти документы и обязательно обнаружишь что-то новое, на что сегодня не обратила внимания. А в свободное время подумай, помечтай, как, чем жила эта немецкая фройляйн. Представь себя на ее месте.

Переполненная новыми, волнующими ее мыслями, Нина потянулась к уединению, сосредоточенности. После ужина она долго гуляла по школьному двору, вдыхая свежий летний воздух, рано легла спать, закрыла глаза и мысленно начала выстраивать жизнь Марты Фогель с того момента, как она… поступила в университет. Нет, еще раньше — как она пошла в школу.

На следующий день Варламов пришел к Нине сразу после завтрака. Поздоровавшись, приступил к делу:

— Выкладывай, Марта, что ты придумала за ночь?

Нина сказала, что выкладывать, собственно, пока нечего, но несколько вопросов у нее уже есть.

Майор внимательно выслушал ее и похвалил:

— Для начала неплохо. Ты заметила некоторые действительно слабые места нашей легенды. Ведь кому-то может прийти в голову желание уточнить у «дочери», где похоронена ее мать, как выглядит село, в котором она жила в детстве. Хорошо, что отец Марты — фотограф, и к нам попало несколько снимков панорамы села. Да, к этому мы еще вернемся. А теперь послушай дополнения к твоей легенде.

Майор подробно изложил Нине некоторые детали «ее» биографии. Потом сказал, где и под чьим руководством ей доведется работать. Пристально взглянув на Нину, он вдруг спросил:

— Не утомил я тебя, Марта?

— Нет, — ответила Нина машинально, не задержавшись ни на секунду, словно имя «Марта» принадлежало ей всегда.

— Тогда слушай дальше, — мягко улыбнувшись, продолжал майор.

Еще около часа он рассказывал об учреждениях, где Нина-Марта должна бывать, с кем встречаться, о явках, паролях.

— Что делала Марта в Киеве после захвата его немцами — это тоже слабое место в нашей легенде, — сказал майор. — Может возникнуть законный вопрос: почему юная почитательница фюрера более года не давала знать о себе?

Нина задумалась, действительно, почему?

А майор сказал неожиданно: — На этом мы сегодня наши занятия закончим. Даю тебе два дня на размышления обо всем, что ты узнала. Да, к слову, ты думаешь все еще по-русски?.. Пора переходить на немецкий.

— Ясно, товарищ майор, — ответила Нина. — Буду думать по-немецки…

— Ну, Русанов, напугал ты нас! Сейчас такое творится, что не знаешь, где свои, где фашисты… Но вы здорово нас подкузьмили! — говорил Давыдов, крепко обнимая своего начальника штаба. — Наконец-то полк в сборе! Как я рад вашему возвращению, Павел Васильевич! Жаль, комиссар не дожил до этого момента.

— Ах, какое горе, — покачал головой Русанов. Он и Давыдов надолго замолкли, словно мысленно еще раз прощались с товарищем. А вокруг продолжался гомон, слышались возгласы:

— Не узнаете, товарищ командир? Да это же я, ваш механик!

— А я-то думал — пленный фриц!

— Как вы отыскали нас? Где так долго путешествовали? — сыпались вопросы.

Начальник штаба полка, докладывая Давыдову, отметил:

— Товарищ майор, только благодаря помощи командира артдивизиона мы добрались сегодня сюда.

И тут Анатолий увидел Алексея Высочина, бросился к нему, крепко обнял.

Русанов тем временем продолжал докладывать:

— Капитан Высочин очень хорошо все организовал. Мы шли вслед за прорывающими оборону войсками, случалось, и сами участвовали в бою. Вот тогда-то и потеряли двадцать три человека. Семерых раненых отправили в госпиталь, остальные погибли, — Русанов снял пилотку, опустил голову, все последовали его примеру.

— Почему сразу после переправы не прибыли в полк? — уточнил после минутного молчания Давыдов.

— Нас направили на пополнение стрелковой дивизии. Ну а когда немцы прорвались, дивизия стала отходить. Средств передвижения у нас не было, пешком мы прошли до Старобельска. Двигались параллельно дорогам шли медленно. Потом организовали засаду. Напали на немецкую колонну, захватили несколько автомашин. Тех, кто хоть немного мог говорить по-немецки, переодели в немецкую форму, посадили в кабину или на последние ряды в кузовах машин. Так и пробирались меж немецких колонн почти до станицы Морозовской.

— Спасибо, старый знакомый, за выручку, — сказал Давыдов, обращаясь к Высочину. — Вы многим жизни спасли и меня избавили от великой душевной боли. Теперь, когда полк в сборе, совсем другое дело, — сказал Давыдов.

— Что вы, товарищ майор! Мне неловко от такой похвалы, — смутился Высочин.

— А сейчас перекусите и немного отдохните. Но учтите, обстановка снова накаляется. Возможно, нам придется и отсюда перебазироваться. Еще раз спасибо, капитан, за помощь. — И, сменив тон Давыдов продолжил по-деловому: — Мы сейчас слетаем на разведку, уточним, где немцы… Капитан Кутейников, парой на разведку! Тщательно посмотрите вот эти дороги, показал карандашом на карте Давыдов.

Через несколько минут пара ЛаГГов поднялась в небо.

Анатолий, улучив момент, спросил Высочина:

— Алексей, а Еремеич жив?

— Конечно. Пощипало его немножко, но бравый старшина, как всегда, на высоте! — улыбнувшись, ответил Высочин.

Анатолий пошел разыскивать Еремеича и увидев, окликнул: — Товарищ старшина!

— А, старый друг! — Еремеич засиял от радости. Анатолий слишком доверчиво бросился в его объятия и опять чуть не поплатился своими ребрами. Старшина, несмотря на больную руку, так обнял Анатолия, что у того не только ребра захрустели, но и голова закружилась. «Выходит, прав доктор — рано мне в воздух», — подумал при этом Анатолий.

— Еремеич, как это вы поддались фашистам? — спросил смеясь Фадеев.

— В рукопашной я им показал, на что Русь-матушка способна… А вот осколок от мины царапнул…

Красноармейцы, стоявшие рядом, загоготали и один за другим стали вспоминать эпизоды, когда Еремеич крушил немцев так, что от них только пух и перья летели.

— А это ничто, до свадьбы заживет, — показывая больную руку, проговорил Еремеич.

Интересный для всех разговор прервала спешно приземлившаяся пара разведчиков.

— Товарищ майор, километрах в десяти немцы! — подбежав, доложил Кутейников.

— Тревога! Руководящий состав ко мне! — зычно подал команду Давыдов и, не мешкая, поставил задачу: срочно перебазировать полк на площадку юго-восточнее Калача; начальнику штаба после взлета полка всем составом с тылами покинуть аэродром и форсированным маршем двигаться к месту нового расположения части.

Вопросов не последовало. Всем было ясно: аэродром нужно Покидать немедленно.

Отдав распоряжения, Давыдов направился к своему самолету, обозревая придонские степи и с сожалением думая о том, что слишком часто приходится менять аэродромы и, что особенно обидно, движение это идет не на запад, а на восток.

Богданов подошел к Давыдову:

— Товарищ командир, разрешите второй эскадрилье отштурмовать немцев?

— Мысль дельная, разрешаю.

Богданов четверкой стартовал вслед за группой Давыдова. На первом же развороте увидел немцев. Они были уже в пяти километрах от аэродрома небольшая колонна, состоявшая из танков и автомашин.

Накопленный за время прошедших боев опыт помогал Богданову определять уязвимые места машин, бронетранспортеров, танков и успешно штурмовать врага. Иной летчик полбоекомплекта истратит, а толку нет. Богданов же с первой атаки мог поджечь машину. Вот и сейчас, зная, что зенитного прикрытия у немцев нет, он скомандовал ведомым:

— В колонну по одному, штурмовать танки, бить по двигателям! — и вошел в пике первым.

Шедший впереди танк после атаки Богданова загорелся. Комэск взмыл вверх и пошел на второй заход. Кто-то из ведомых поджег грузовик. Колонна остановилась. Немцы как горох посыпались из машин и, плотно прижимаясь к земле, поползли в разные стороны.

Четверка сделала второй заход, подожгла еще две машины.

Один из танков развернулся поперек дороги и начал крутить башней, пугая летчиков. «Нас не испугаешь, мы знаем, что ты сейчас беззащитен и вращаешь башней от страха», — мысленно сказал ему Богданов, крепко сжав штурвал ЛаГГа. На третьем заходе Богданов поджег и этот танк.

Четверка сделала четыре захода — два танка и шесть вражеских машин пылало на дороге…

Русанов быстро собрал наземный состав и снова двинулся с ним в нелегкий поход. Какой уж раз колесят они по дорогам войны! Вот и до Волги добрались. Не пора ли остановиться?

Фадеев и Гончаров устроились вместе с артиллеристами. Анатолия тянуло к Высочину. Были в нем и смелость, и сдержанность, и какая-то особая лиричность характера, напоминающая Анатолию такие далекие и счастливые предвоенные дни.

На новом аэродроме Алексею удалось узнать, где имеют находится на переформировании его дивизия. Он посадил остатки своего артдивизиона на две машины, тепло попрощался с авиаторами и отправился в назначенный пункт.

Фадеев долго следил за удаляющимися машинами и снова думал: опять он провожает Алексея, увидятся ли они еще?

Из раздумий Фадеева вывел голос Глеба:

— Наконец-то я нашел тебя, ну, молодчина! Толя, новость есть: Сергей нашелся!

— Жив Сережка?! Неужели? Вот радость-то, вот здорово! — запрыгал Анатолий. Ему, правда, стало немного обидно, почему Сергей ни разу не написал ему, Фадееву. Но долго раздумывать над этим Анатолий не мог. Волновало другое, самое главное — страшно хотелось в небо.

Распрощавшись с Конечным, Анатолий позвал Гончарова. Они направились в санчасть, где предстали перед врачом.

— Вот координаты госпиталя, — сказал им капитан медицинской службы. Там проверят все получше. А если понадобится, подлечат.

— Спасибо. А как нам туда добраться? — спросил Гончаров.

— Об этом подумайте сами, вы летчики, и карты при вас, — ответил полковой врач.

Анатолий и Ваня посмотрели на карту, определили маршрут и, доложив Богданову, пошли к видневшемуся неподалеку большаку, где то и дело проезжали автомашины и повозки.

В госпитале их продержали несколько дней. Давали микстуры, порошки, таблетки. Фадеев никогда в жизни не принимал лекарств и сначала взбунтовался. Но, поняв что врачей не переспоришь, для виду согласился, но лекарств не пил. Ваня последовал его примеру. Они отоспались, и, видно, спокойный отдых помог летчикам избавиться от последствий контузии. Вскоре их выписали для прохождения дальнейшей службы.

…Скоро год, как они на фронте. Война стала привычной работой, опасность — спутником существования. Она разлита всюду — в воздухе, на земле… О конце войны они еще ни разу не думали, обстановка сейчас такая.

Фашисты подошли почти вплотную к Волге. «Скоро, наверное, и до Пятигорска доберутся, — с тревогой подумал Анатолий. — А там, в Пятигорске, родители…»

Слушая напутственные слова главного врача, оба думали уже о другом где сейчас их полк, на каком аэродроме? У кого бы спросить?

Вспомнив о школе, сержанты, решили попытать счастья там.

На школьном аэродроме у них несколько раз проверили документы и направили к дежурному по штабу соединения, который также проверил документы и заявил:

— Полк к исходу дня перелетит за Волгу, на полевой аэродром. Не мешкая, двигайтесь на Волгу, да не попадитесь на глаза заградителям, а то они вас быстро в пехотинцев переделают, — посоветовал дежурный.

— Есть! Спасибо, товарищ майор, — обрадованно ответили друзья.

Дежурный взял трубку, кому-то позвонил и, обращаясь к летчикам, сказал:

— Сейчас в город идет машина. Она вас подбросит к Волге.

Наспех поблагодарив дежурного, друзья вышли из здания. Спустя несколько минут подъехала полуторка, расписанная во все цвета радуги. Лихой шофер выскочил из машины и с важным видом, не отдавая честь, прошел мимо летчиков, смерив их презрительным взглядом. Война упростила взаимоотношения среди военнослужащих, но Анатолий, впитавший уважение к старшим, как говорится, с молоком матери, был воспитан на примере своего отца — человека независимого, смелого, во скромного и уважительного.

Ему не понравилось поведение шофера, но он спасовал перед развязным бахвалом, лишь гневно посмотрел ему в спину, когда тот проходил в штаб. И сейчас Фадеев стоял и злился на себя.

Шофер вскоре вышел из помещения, взглянул на Анатолия и спросил:

— Это вы, что ли, летчики?

— Да, мы, — сквозь зубы процедил Фадеев.

— Садитесь, поехали, — сказал пренебрежительно шофер. Анатолий еще больше разозлился, но вместо того чтобы отчитать шофера, резко бросил Ване: — Гончаров, садись в машину!

— Есть, товарищ командир! — лихо ответил Ваня.

Шофер удивленно посмотрел на Гончарова, потом на Фадеева, на мгновение задержался взглядом на его ордене и совсем с другой интонацией сказал:

— Садитесь, пожалуйста, товарищ сержант.

Шофер быстро закрыл за собой дверцу кабины, мгновенно запустил мотор и двинулся в путь, энергично набирая скорость.

— Вы с фронта, товарищ командир? — завел он разговор.

— Да, — нехотя ответил Анатолий.

— Давно получили орден?

— Нет, — ответил Фадеев.

Однако шофера это не смутило. Он продолжал задавать вопрос за вопросом и постепенно расположил к себе своего сердитого пассажира. Полуторка неслась по разбитым улицам Сталинграда. Шофер ловко маневрировал, избегая воронок, и быстро доставил летчиков к берегу Волги. Остановил машину, выскочил и тут же открыл дверцу Фадееву.

— Пожалуйста, товарищ командир, приехали. Анатолий сдержанно поблагодарил его:

— Спасибо.

Фадеев засмотрелся на Волгу, восхищаясь ее мощью. Красавица-река, преодолевая преграды на своем пути, стремительно несла воды в Каспий. По реке плыли остатки разбитых судов, то там, то здесь на водной глади мелькали жирные пятна нефти.

Анатолий оглянулся на Ваню, кивнул ему подбадривающе, и они пошли вдоль берега в указанном шофером направлении. Прошли примерно километра два — ни катеров, ни паромов не было видно. На противоположной стороне тоже ничего не просматривалось.

— Товарищ командир, куда же все подевалось? Почему нет никаких судов?

— Не знаю. Хотя вон стоит какое-то судно, пойдем к нему, — предложил Фадеев. Они сделали всего несколько шагов, как услышали знакомые звуки и увидели пару «мессеров», идущих на бреющем полете.

— Вот и ответ на твой вопрос, Ваня, — сказал Фадеев. Немецкие самолеты пролетели невдалеке, взмыли вверх, и в это время с правого берега по «мессерам» открыли огонь из пушек и пулеметов. Однако фашисты, пренебрегая огнем зениток, продолжали осматривать реку.

Покружившись минут десять, они пошли вдоль реки вверх. Друзья в это время подошли к барже ближе и увидели, что рядом с ней стоит нефтеналивное судно.

— Здорово замаскировано! Издалека совсем не было видно! — восхитился Ваня.

Большие полотна брезента свисали от судов к берегу и в сторону реки. Они были расписаны под цвета местного ландшафта, что совершенно маскировало их. Обстановка заставляла людей думать…

Ускоренным шагом к летчикам направлялся красноармеец с винтовкой.

— Скажите, где тут переправа? — спросил Фадеев.

— Их много, но они работают в основном ночью. Спуститесь ниже, там рыбаки, они, может быть, и перевезут вас, но лучше дождаться ночи, днем немец лютует.

Фадеев и Гончаров двинулись в обратный путь. Не прошли и километра, как появились «лаптежники».

— Смотри, Ваня, и здесь они! — сказал Фадеев.

— Фашисты наклепали их, наверное, многие тысячи.

В это время бомбардировщики, применив излюбленный прием, выстроились в правый пеленг. Дойдя до расчетной точки, ведущий резко накренил самолет на левое крыло, бросил вниз, а за ним в строгой последовательности один за другим, как гуси за вожаком, стали входить в пикирование другие самолеты.

— Вот сволочи, снова бомбят! — возмутился Фадеев.

— Где же наши истребители? — спросил, оглядывая небо, Гончаров.

Оказавшись в необычной для себя обстановке, летчики критически оценивали и действия немцев, и своих коллег.

— Ваня, смотри, из-за Волги идет пара наших! — обрадовался Фадеев.

«Лаптежники», сделав свое черное дело, на бреющем уходили восвояси.

Глядя туда, где один ЛаГГ-3 увлекся преследованием немецких бомбардировщиков, Фадеев увидел «мессеры», которые с высоты в крутом пикировании быстро сближались с нашими истребителями. А ЛаГГи, увлекшись преследованием, не обращали внимания ни на что больше. Еще мгновение, и «мессеры» отправят их на тот свет.

— Что же они ничего не делают, товарищ командир?! — взволнованно говорил Ваня, не отводя глаз от ЛаГГов.

— Не видят. Так же, как и мы иногда. Вспомни, сколько раз допускали подобные промахи! Но нам везло, пока мы живы, а вот что с ними будет? Анатолий не успел договорить, как огненная трасса понеслась к ведомому ЛаГГу и пронзила его, словно кинжалом.

ЛаГГ резко взмыл вверх, оставляя за собой шлейф дыма. Ведущий, не заметив, наверное, что произошло с ведомым, продолжал преследование до тех пор, пока «мессершмитт» не открыл по нему огонь. Ведомый «мессер» за горящим ЛаГГ-3, который влево вышел из-под огня и затем, довернувшись, оказался в хвосте у ведущего «мессера».

— Смотри, Ваня, как кидает самолет, пилотяга будь здоров, но слепой! — сказал Фадеев.

— Увлекся, — ответил Гончаров.

— С нами разве такого не бывало? — жестко спросил Фадеев не столько Гончарова, сколько себя.

— Не однажды, товарищ командир… Прыгать надо! Прыгать! — волнуясь так, словно он разговаривал с самим летчиком, кричал Гончаров.

Но летчик горящего ЛаГГа, очевидно, в злобе на себя за то, что потерял бдительность, и на фашистов за их коварство пытался ценой своей жизни еще что-то сделать, нанести урон врагу. Он открыл огонь по «мессеру» с дальней дистанции. Фашист крутым разворотом ушел от огня. В это время пламя с мотора перекинулось на кабину, фюзеляж и, неуловимое в своем стремлении, распространилось до хвоста самолета, пожирая все на своем пути.

Фадеев, глядя на снижающийся самолет, мысленно был сейчас рядом с летчиком, ища выход из создавшегося положения. Ведомый ЛаГГ-3 продолжал снижаться с западным курсом.

— Почему он не прыгает? Что он делает?! — горячо говорил Гончаров.

— Успокойся, Ваня, ему уже ничем не поможешь… — тихо ответил Фадеев.

Самолет резко пошел к земле и скрылся за горизонтом. Через несколько секунд раздался взрыв и взвился клуб черного дыма.

— Вот и конец, — глядя в ту сторону, где исчез самолет, сказал Фадеев. — Оборвалась жизнь еще одного защитника Сталинграда.

— Товарищ командир, смотрите, с востока еще тройка наших идет!

— Да. Но, кажется, они не видят дерущихся.

— Как бы им подсказать? Была бы карманная радиостанция, можно было бы навести!

— Фантазер ты, Ваня!

— А что? Говорят, у немцев и американцев есть такие радиостанции.

— Может быть, и есть, только, наверное, для шпионов, — ответил Фадеев, продолжая следить за воздушным боем.

В это время ведущий ЛаГГ-3 уже стойко отбивался от пары «мессеров». Тройка Яков прошла мимо, чуть ниже, и не заметила воздушного боя.

— Смотри, Ваня, еще один пример того, как иногда подобно слепым котятам мы ничего не видим в воздухе.

Фашистские истребители, заметив наших Яков, взмыли вверх и пошли на запад. Яки только тогда и увидели их и, задрав носы, ударились в погоню.

Одиночка ЛаГГ-3 делал пологие виражи.

— Ведомого ищет, — догадался Ваня.

— Поздно, — с горечью резюмировал Фадеев и, переведя взгляд на Яков, ахнул: — Ваня, смотри! Справа сзади пикирует еще пара «мессеров». Вот гады!

«Мессеры» быстро приближались, заходя Якам в хвост. ЛаГГ-3, тоже, очевидно, увидев «мессершмитты», увеличил крен и мгновенно оказался под ними. Увлеченные надеждой на легкую добычу они, в свою очередь, не заметили грозящей опасности. Летчик ЛаГГ-3 перевел самолет в набор высоты и с дистанции двухсот метров открыл огонь по ведомому. В это же мгновение снаряды, посланные ведущим «мессершмиттом», настигли одного из Яков. Через несколько секунд загорелись оба истребителя — и «мессер», и Як. Летчик Яка, видимо, был сразу убит, так как самолет, не меняя курса, с пологим снижением коснулся земли, подскочил и взорвался. Летчик «мессера» пытался покинуть самолет, но замешкался и выбросился перед самой землей, но его парашют не наполнился воздухом.

Ведущий «мессер», видя, что его ведомый погиб, взмыл вверх и был таков.

Пара Яков закружилась, словно ничего не понимая и удивляясь, что же произошло.

— Товарищ командир, на Яках летчики-салаги, что ли? — сердито спросил Гончаров.

— Хуже того — беспечные, а может быть, и то и другое вместе. Вот где школа, Ваня. Всего насмотришься…

— И верно, товарищ командир! Но у нас в эскадрилье так не воюют!

— Ну, свои-то ошибки не всегда замечаешь, а иногда и не хочется их замечать. А во-вторых, во время воздушного боя мы не видим всей панорамы… Сегодня действия всех летчиков нам с тобой были видны как на ладони. Можно сказать, что этот бой для нас стоит пяти проведенных. Два к одному не в нашу пользу — есть о чем задуматься. Хорошо было видно, что немцы воевали «с головой», а наши — «с горячим сердцем».

— Товарищ командир, зато у наших истребителей «вместо сердца пламенный мотор»!

— Юморист ты, Ваня. Однако нам пора двигаться, — сказал Фадеев, и друзья пошли вниз по берегу реки.