|
||||
|
На правах патриарха О Старостиных сказано и написано немало. О многотрудной судьбе братьев, переплетенной с судьбой страны. Рассказы подчас не вполне совпадают — но датам событий, содержанию, оценкам. Например, о происхождении титульного названия спортивного общества «Спартак» и одноименной футбольной команды. По одной из версий, название «Спартак» дано было в честь существовавшего в Германии именно под таким названием рабочего союза левых социал-демократов, которым руководили К. Либкнехт, Р. Люксембург, К. Цеткин. По другой версии, якобы, когда на даче в Тарасовке возникла дискуссия но поводу названия нового общества и футбольной команды, кто-то принес и положил на стол известный роман Рафаэлло Джованьоли о герое восстания рабов в Италии до нашей эры. Вероятно, право на жизнь имеют обе версии, потому что обе в разнос время Владимир Маслаченко слышал из уст самого Николая Петровича Старостина — безусловного отца-основателя спортивного общества «Спартак». Старостин изначально замышлял «Спартак» как народную — плоть от плоти — команду. Он хотел, чтобы его детище породнилось с промкооперацией, позже — с работниками учебных заведении, медицины, то есть с людьми истинно народных профессий, и умело шел к этой цели. В те начальные годы «Спартак» еще не влился в профсоюзы, тогда Старостин к этому и не стремился. Зато небезуспешно старался ввести под свои спортивные знамена любителей не только футбола, но и других видов спорта. Однако профсоюзных лидеров возглавляемый Николаем Старостиным «Спартак» раздражал едва ли не с самого начала. Они ревниво относились к самому спартаковскому духу. Этот дух, как и спартаковское движение, не уничтожили даже репрессии, которым подвергся Николай Старостин и его братья Андрей, Александр и Петр. Есть разные версии насчет причин ареста Николая Петровича. Но одной из них — все дело в его дружбе с Александром Косаревым, возглавлявшим в 1929–1938 годах Центральный комитет ВЛКСМ. Он, как известно, был репрессирован и уничтожен в 1936 году. А Косарев вместе с Николаем Старостиным основал ДСО «Спартак». Они же разработали основы организации первого чемпионата СССР по футболу и розыгрыша первого Кубка страны. По другой версии, причиной ареста Николая Петровича стала его дружба с выдающимся режиссером и новатором театра Всеволодом Мейерхольдом, также репрессированным и уничтоженным. И эти две версии Маслаченко опять же услышал от Николая Старостина. Обе. Но в разное время. Вторую версию услышал после того, как стало официально известно о реабилитации Мейерхольда, когда в печати начали появляться статьи и целые книги, ему посвященные. Однако, получив ощутимый удар от системы, крепко отсидев в ГУЛАГе, Николай Старостин не восстал, не озлобился против этой системы, а стал жить в согласии с ней, себя в ней утверждая. Вот и на спартаковской базе в Тарасовке прямо у входа в деревянную гостиницу он установил памятник вождю мирового пролетариата, добротно сработанный его зятем Костей Шагиняном. Ленин при этом привычно указывает путь — видимо, к новым победам красно-белых. Личные связи у него (разумеется, у Н. Старостина) были немалые, даже значительные. Николай Петрович нередко и охотно прибегал к ним. Причем не только, чтобы помочь нужным людям, нет. К нему — по жгучему квартирному, детсадовскому и вообще любому жизненному вопросу — мог обратиться даже динамовский, или торпедовский игрок, или… Да мало ли кто… Старостин внимательно выслушивал, потом садился за стол и аккуратнейшим, изящным почерком составлял обращение, а искусством правильного канцелярского слога он владел блистательно! Подготовленное таким образом письмо секретарша воспроизводила на достойном бланке, после чего Николай Петрович скреплял послание своей подписью и давал ему дальнейший ход, иногда лично вручая его Очень Важному Должностному Лицу. Николай Петрович Делал Добро. Причем делал искренно, основываясь (не без гордости) на своей высокой самооценке. Он мог спокойно дойти до двери председателя Моссовета или министра и легко вступить в оный кабинет. Ему бы впору самому быть хозяином такого кабинета, вершить судьбы людей или народного хозяйства. Но он избрал другой путь. И должность всего лишь начальника футбольной команды. А может быть, просто так распорядилась жизнь. Он был человеком высокого самоосознания и таких же личных амбиций. Видимо, они не давали ему покоя и заставили предпринять целый ряд непростых ходов и перемещений в пространстве, чтобы в конце концов поселиться в доме на Пушкинской площади напротив редакции газеты «Известия». Там сейчас мемориальная доска, ему посвященная. Читатель согласится с тем, что сам факт наличия такой доски в сердце столицы свидетельствует о масштабе личности. Его именем названа одна из московских улиц, правда, не в центре. Но вот что говорит Владимир Маслаченко: — Я часто задумывался над тем, почему столь незаурядная личность, как Николай Петрович, довольствовался в жизни номинально не очень выразительной позицией — всего лишь начальник футбольной команды, пусть даже такой, как московский «Спартак». Причем я думал о нем не как критик, мне важно было понять его просто для себя. И вот к какому выводу пришел. Еще задолго до санкционированного введения в нашей стране новых экономических условий Николай Петрович создал истинное частное предприятие, которое он талантливо пронес через всю советскую эпоху вплоть до своей кончины. Судите сами: его брат Александр был начальником и по существу хозяином солидной базы спорттоваров. Племянник Борис Никитин был заместителем крупнейшего в стране магазина спорттоваров «Пять колец», что на Красной Пресне. Там же — крупный экипировочный центр сборных команд страны. И это, заметьте, — в эпоху острейшего дефицита на все. Брат Андрей руководил важными процессами в Федерации футбола страны. И имел большое влияние. Однажды в беседе с Николаем Петровичем я за что-то очень похвалил Андрея Петровича. И вдруг услышал: «Какой Андрей! Он же поклоняется всем богам. Завел себе даму осьмнадцати годов. Стрижется под этого Габена. Пропадает у своего друга Исидора Штока (известного драматурга. — В. Л.). Выпивает. А я поклоняюсь только одному богу — футболу». На этом Николай Петрович свой монолог закончил и, выйдя из моей машины, смачно хлопнул дверцей. А ведь благодаря этому скромному богу именно связи и влияние сделали его очень обеспеченным человеком. Николай Старостин сам сотворил и свято чтил и культивировал истинно спартаковский дух. По его вере, его убеждению спартаковцем мог быть только тот, кто в «Спартаке» взращен сызмальства, среди себе же подобных. Он не стал приглашать, призывать в свои ряды чужих. До прихода Бескова единственным исключением стал динамовец Сергей Сальников. Почему Старостин пошел на эту измену самому себе? Он и сам трудно отвечал на этот вопрос. Скорее всего, причина здесь в том, что Сальникова он просто по-человечески любил. И чтил. Как родного. Как большого мастера. Может, и прежнюю динамовскую принадлежность, биографию Сальникова считал просто недоразумением или затянувшейся командировкой? Кто ответит? Ведь обоих уже давно нет. Спортивные руководители профсоюзов страны испытывали явное неудовольствие по поводу все возрастающего авторитета Николая Старостина. По их мнению, «Спартак» не мог, не имел права быть спортивным флагманом рабочего движения. Кроме того, они тоже хорошо знали о связях Старостина в высших кругах власти, а также в мире литературы и искусства, где спартаковские цвета становились с каждым годом все популярнее. Так или иначе, но в середине шестидесятых годов секретарь ВЦСПС Богат и ков подписал приказ о переводе Н. П. Старостина на должность заведующего отделом футбола российского республиканского совета ДСО «Спартак». И тогда капитан команды В. Маслаченко вместе с игроками И. Нетто и Г. Хусаиновым написали на имя генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева письмо с просьбой о возвращении в коллектив начальника команды Н. П. Старостина. Маслаченко, если читатель помнит, был зятем крупного руководителя советской строительной индустрии Л. Я. Губанова, который и вручил письмо лично Леониду Ильичу. Через много лет Маслаченко на горнолыжном склоне разговорился с бывшим помощником генсека Самотейкиным, и тот поведал ему, что, прочитав письмо, Брежнев сказал: «Ну что ж, мнение коллектива нужно уважить». Спартаковцев, подписавших письмо, Леонид Ильич, слава богу, знал, ибо футбол он любил, часто посещал игры. Правда, болел за армейцев. Но, как можно видеть, проявил справедливость и объективность. Известить о возвращении Старостина в команду прибыли высокие профсоюзные начальники, и нетрудно было заметить, что эта миссия для них вымученная, вынужденная. И что вся борьба со Старостиным еще впереди. Так потом и вышло. И еще. Вскоре Маслаченко не без удивления понял, что его участие в судьбе Старостина сам Николай Петрович воспринял весьма болезненно. Более того, до конца дней своих он Владимиру этого не простил. Да, таковы подчас странности и перекосы в характерах иных сильных личностей. Старостину привычно было самому спасать, выручать других людей, влиять на их судьбы. Но вот и сам он оказался в незавидном положении. Да и вынужден был смириться с этим сюжетом своей жизни. 
 
 Сборная СССР, финал Кубка Европы 1960 г., Париж 
 
|
|
|||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
