ГЛАВА XIV. БРОСОК

   Пожелания сбылись. В 1976 году американские альпинисты поднимались на наши горы. А в 1977-м году мы вновь посетили Соединенные Штаты Америки.

Она появилась внезапно. Чудотворно возникла в студеном пространстве, словно сотворилась из белого неподвижного тумана. Зависла на мгновение, мелко помахивая крылышками, и села на плечо Олега. Мы замерли с изумлением глядя на это непонятно как сохранившейся здесь существо. Олег повернул голову, обдал гостью клубами теплого, но мгновенно осевшего инеем пара и тут же смекнув, что несет ее перьям гибельное оледенение, прикрыл рот рукой.

Ниже, намного ниже, на леднике, где стужа лютует не так беспощадно, мы много раз натыкались на этих птиц. Они... валялись в сухом снегу, рефлили ледяную броню, врастая камнями в ее поверхность. Но здесь! Здесь, высоко над уровнем джек-лондоновского Юкона, в мире белом, но не таком уж безмолвном, мире, который оглушающе дышит смертоносным морозом, увидет этот трепещущий комочек жизни?!

Борисенок, боясь шевельнуться, неподвижно стоял в неловкой позе, расставив ноги в широких снегоступах выставив ледоруб вперед. Считая, возможно, свое поведение излишне сентиментальным, решив, что в моих глазах выглядит глуповато, он в смущении опустил глаза но исподволь поглядывал на пернатого пришельца. У него были веские основания оценивать свое поведение, мягко говоря, безответственным: несколько минут неподвижности чреваты в лучшем случае сильной простудой, — на термометре 35 градусов ниже нуля! Птичка явилась прекрасным тому примером: продлила себе жизнь на минуты, может быть, даже на часы тем, что, выбиваясь из сил, продолжала полет и решилась на остановку, лишь завидев теплое пристанище. Олег не двигался, он опасался вспугнуть это хоть и обреченное, но пока еще живое существо. Он только позволил себе негромко сказать:

— Нашла где устроить бивак! Что с ней делать? Не сажать же в рюкзак?!

Птичка погостила недолго. Чувствуя, видимо, что застывает, она взмахнула крыльями и полетела дальше. Потом, когда стали на бивак, я вспомнил про нее и некстати сказал:

— Ничего не сделаешь. Погибнет!

Олег сразу понял, что я имею в виду:

— А вдруг нет? Они здесь привыкшие... Живое приспосабливается. Мне иногда земля кажется опытной фабрикой, рассадником, где постепенно отодвигается барьер непереносимости. Когда он дойдет до нужной отметки, когда вырастет устойчивая рассада, кто-то и как-то начнет закидывать ее на другие планеты. Может, во вселенной еще только готовится жизнь?

— Слушай, Олег, — усмехнулся я, — не понимаю, почему ты не стал фантастом?

— Смеешься! Чем гоготать, лучше вспомни Рея Жанета. Человек пережил на этой горе 60 градусов мороза! Не сидя внизу у печки, а на большой высоте, при скудном кислородном пайке. А кислород — питание крови, а кровь — наше отопление.

— Он долго привыкал. 21 раз ходил сюда с клиентами.

— Вот-вот! Привыкал! О том и речь.

Внизу, на леднике, где стоит наш базовый лагерь, соседи-американцы познакомили нас с этим человеком. Сенсационные подробности его жизни произвели на меня понятное впечатление. Забывшись, я смотрел на него так, словно находился в музее. Это было не только хорошее, но и полезное чувство.

В тот же день чуть раньше, когда маленький, спортивного типа самолет высадил на ледник последнюю нашу связку, на глаза нам попалась двойка канадцев. С поникшим видом они сообщили, что запоролись на тяжелом ледовом участке. Они говорили: это адово место, ничего подобного нигде никогда не встречали и одолевают его скорее всего только те, кто пользуется какими-то специальными, хитрыми приспособлениями. Но сильнее всего они хлестнули нас информацией о своем близком знакомстве с Мак-Кинли — прежде они уже поднимались на вершину этой горы, однако другим, более легким путем.

Здесь со мной Эдуард Мыеловский, Олег Борисенок, Валентин Иванов, Сергей Ефимов и Алексей Лебедихин. Все мы опытные высотники, хорошо знаем нрав высотной стихии, научились с ней ладить. Но сознание наше буквально гвоздем прошивает мысль, что нас ожидает спор с высотой, которая находится в трех градусах от Полярного круга, что мы на Аляске и хотим покорить знаменитую гору Мак-Кинли. Еще в Сиэтле, принимая у себя дома, руководитель района архитектор Алекс Бертулис, интеллигентный, искренний человек, ставший нашим другом, откровенно сообщал нам, что связывался по телефону с шефом пилотов и тот передал: на Аляске сейчас холодней, чем обычно бывает в это время года.

— Можно остаться без пальцев! — предупредил Алекс. — В этом сезоне на вершину еще никто не поднимался. Хорошо подумайте, прежде чем изберете маршрут. В случае осложнений вам, конечно будет оказана помощь, но скажу прямо: спасательный вертолет обойдется американским альпинистам в немалую копеечку.

Нам были дороги эти слова. Мы оценили доверие Алекса — он полностью доверял нашей совести. Он не стал нас уговаривать двигаться легким маршрутом, а предложил взвесить свои возможности и учесть при этом, как говорят, привходящие моменты. Позднее, в Москве, один мой знакомый сказал на сей счет: это все равно, что угощать гостя и объявить ему, во что обошлось угощение. Ничего общего! В альпинизме действуют законы деловой этики. Подмену деловой этики бытовой мы называем неуважительным словом «кокетство».

К вершине горы ведет много маршрутов, из которых несколько традиционных, наиболее легких, если это слово вообще применимо к самой высокой горе Аляски. Статистика, со свойственной ей пунктуальностью, установила основные причины несчастных случаев на Мак-Кинли: здесь 2 процента погибли от срывов, 7 процентов — от болезней и 91 процент — в результате плохой погоды. Но статистика не рассуждает — она что видит, то и поет. Зато она наводит на размышления. Такой процентный расклад обусловлен другим фактором: большинство восходителей двигаются к вершине наиболее простыми дорогами. Боже упаси нас узнать, как бы выглядела статистическая арифметика, если львиная доля претендентов потянулась бы маршрутами Кассина и Вестриб (Западаное ребро). Боюсь, что в пункте «срывы» цифра бы сильно подскочила.

С этим нелегким для нашей психики информационным грузом прибыли на ледник, и здесь, сочтя, вероятно, что слишком высоко все-таки держим головы, судьба послала нам встречу с двойкой канадцев. Мало того, почерпнутые из их уст неутешительные сведения пополнились еще одним фактом. Парни тянули за собой сани груженные мусором: банки, коробки, полиэтилен, бумага, ящики... Да, хозяева держат горные склоны в идеальной чистоте. Уж как им удалось создать эту традицию, не знаю, но ни один местный альпинист не позволит ни себе, ни другим замарывать горы отбросами. Все отходы человеческого быта собираются в тару и спускаются вниз. На наших глазах канадцы высыпали мусор в контейнер. Потом его заберет самолет и унесет с ледника. Это прекрасно! Но на наши плечи легла еще одна забота. Всю сумму условий следовало учитывать, выбирая маршрут. Однако идти к вершине путем наименьшего сопротивления — в буквальном смысле этого выражения — значит сразу спасовать, объявить уровень нашей альпинистской школы весьма незавидным. Поэтому о простых путях подъема у нас просто и речи не велось. Их словно и вовсе не было, в каком бы мрачном свете ни представала перед нами картина будущего восхождения.

В Анкоридже, куда мы прилетели из Сиэтла, сопровождавшие нас американцы Майк Хелмс и Рейли Мосс потешили нас веселеньким разговором о том, что два дня из трех на горе стоит плохая погода, и о том, что это такое, когда здесь плохая погода. Они вдруг затеяли воспоминания о своих, так сказать, ампутированных знакомых, покорителях Мак-Кинли. И у нас сложилось впечатление, что среди их знакомых вообще нет неампутированных. Разумеется, они это делали без всякого умысла, ибо хорошие, веселые парни и относились к нам с самой искренней дружбой. Просто они настолько привыкли к своему району, что вести подобный разговор для них столь же несложно, как, скажем, прозектору закусить за анатомическим столом. В общем все здесь складываюсь так, чтобы мы, не дай бог, не вздумали как-нибудь по-своему толковать популярную формулировку: «Мак-Кинли — самая скверная гора в мире».

И вот сейчас, на леднике, как ясный день, явился нам Рей Жанет. Вот альпинист, который 21 раз поднимался на вершину (правда, одним и тем же путем, и не самым сложным) и жив, здоров, весел. Да! Мы не могли тогда знать, что два года спустя этот самый морозостойкий человек на земле замерзнет на Эвересте при спуске — побывав на вершине! — на высоте 8500 метров при очень непонятных обстоятельствах...

Хороший шанс из трех возможных выдался сразу. Пилот Хадсон высадил нас на юго-восточной ветви ледника Кахилтна на высоте 2134 метра и сказал: «Это я вам включил хорошую погоду».

У нас четыреста десять килограммов груза. Доставить его в базовый лагерь можно лишь в два приема. Мы делим нашу поклажу пополам, начиняем рюкзаки, раскладываем на двое саней и отправляемся в первый рейс. Кажется, весь снег Мак-Кинли природа сгребла на ледник. Вымороженный и потому на редкость сухой, этот зубной порошок не держится на склонах, ветер сносит его на глетчер. Мы идем на широко расставленных ногах в непривычных нам снегоступах и даже в них проваливаемся по колено. Пятнадцать километров в один конец. Четыре с половиной часа. И пятьсот метров подъема.

Тут же взялись ставить палатки. Работали не спеша. Внезапно Эдик Мысловский, спохватившись, сказал:

— Когда это было, чтобы на ночь глядя строили лагерь и так прохлаждались? Обычно носимся — язык на плече! — чтоб до ночи успеть. Ведь время — скоро одиннадцать!

— Это потому, — ответил Валентин Иванов, — что, глядя на ночь, видишь белый день.

— Ну благодать! — радостно воскликнул Сережа Ефимов.

И впрямь: всем вдруг становится весело. В утомленных душах вспыхивает свет, усталости как не бывало. Дело к полуночи, а на небе солнце! Низкое, большое, красное... но солнце! Полярный день.

В 23 часа по Анкориджу мы становимся на снегоступы я трогаемся в обратный путь. Солнце остается у нас справа и сзади. Оно все-таки садится. Прямо на глазах в него понемногу врубается отдаленный скальный клин. А справа и спереди холодно, беспощадно и как-то пугающе пристально смотрит луна. Она навевает на землю лютую стужу, и мы это чувствуем с каждой минутой все больше и больше. Час назад термометр показывал тридцать пять градусов мороза. Сколько теперь?

Мне надо бы подтянуть ремешок на снегоступе. Он слишком свободен, вихляет нога, затрудняется и без того нелегкий путь. Но я не решаюсь на это. Страшно и опасно снимать рукавицу — стужа мгновенно сковывает пальцы, и они на глазах белеют.

Утром 21 мая забрали оставшийся груз и через несколько часов доставили его в лагерь. Мы рассчитывали оставаться здесь долго. Статистический срок восхождения — три-четыре неделя. С этим расчетом в Анкоридже запасались продуктами, с этим расчетом сейчас строили лагерь. Перед самым выездом в Штаты на Эльбрусе, где проходили высотную акклиматизацию, мы все десять дней учились складывать эскимосские иглу. Сейчас эта практика пригодилась. Каждая связка сооружала из снежных кирпичиков округлый, конусообразный домик на двоих. Прекрасное, теплое, прочное, уютное жилище, непроницаемое для сильных ветров и лютого мороза. На «улице» под сорок, а в иглу минус два-три градуса!

Здесь мы провели решающий разговор о выборе маршрута. Речь шла о путях Кассина и по Западному ребру. Позднее в Москве, когда отчитывались о результатах экспедиции, некоторые внимавшие нам (видимо, не очень внимательно) альпинисты постоянно путали маршруты: по Западному ребру и по Западному гребню. Звучит, конечно, очень схоже. Но по степени сложности они отличаются примерно так же, как автомобиль от велосипеда. Поскольку Западный гребень считается не очень трудным, то нас упрекнули в неполноценной, так сказать, отдаче опыта, мастерства, сил. Я не убежден, что этим альпинистам удалось в конечном итоге усвоить разницу между Западным ребром и Западным гребнем. Кстати, последний тоже далеко не самый простой из путей, ведущих к вершине.

Заодно хочу откровенно сказать: у меня всегда вызывали недоумение люди, которые рассматривают альпинизм как средство повергать мир в изумление. Я уж не говорю о том, что это профанация самой сущности нашего вида спорта, но за этим стоит неоправданное и никому не дозволенное высокомерие, чванливость. Истинные альпинисты стремятся к достижениям, а не к эффектам. Нас не без основания станут называть самоубийцами, как только задачу произвести впечатление мы сделаем для себя самоцелью. В Америке мы не работали только на впечатление, трудились, как говорят, по мере сил и возможностей и потому получили самую высокую оценку американской альпинистской общественности. Наш спортивный уровень хорошо был виден специалистам. И вряд ли мы сумели показать его выше, чем он есть, если бы стали для этого, что называется, лезть из кожи вон. Мы остановили свой выбор на маршрутах Кассина и Вестриб не только потому, что они самые сложные, но прежде всего потому, что они нам по плечу.

Боюсь, что читатель этот упрек может отнести в адрес Спорткомитета. Это было бы большой ошибкой. Как раз наоборот: именно руководство Спорткомитета всеми силами стремится противостоять подобным настроениям некоторых авторитетных восходителей из Федерации альпинизма — тех, кто старается во что бы то ни стало быть «святее самого папы». Даже если смотреть с позиций чистого престижа, то уж лучше играть главной козырной картой советского альпинизма: безаварийностью восхождений. Этичней, гуманней!

Перед отъездом в Штаты в Спорткомитете мне десять раз повторили: «Помни! Главное — безопасность! Пусть поскромнее, но чтобы все вернулись живыми и здоровыми». Это были очень хорошие слова. Мы постоянно помнили их и заработали в Америке оценку «отлично» мастерством, а не бесшабашной удалью.

Итак, набившись вшестером в иглу, мы обсуждали вопрос: как лучше пройти на вершину? Я сказал, что надо сделать выбор, который гарантировал бы нам две вещи: непременный выход хоть частью группы на вершину и минимальную вероятность несчастных случаев.

— Насколько я знаю, — возмущенно ответил Baлентин Иванов, — из тридцати с лишним групп, которые осадили сейчас Мак-Кинли, двадцать претендует на Западный гребень. Давайте тогда и мы... Будем двадцать первой. А можно найти и того проще.

— У нас свой разряд, — сказал я. — И всем ясно, что на Мак-Кинли мы должны выступить в своем разряде. Кассина и Вестриб — маршруты нашего разряда. И о других не идет разговор.

— Почему? — возразил Иванов. — Мы можем сделать первопрохождение.

— По климатическим условиям, — вмешался Борисенок, — Мак-Кинли не только не уступает Эвересту — она считается более суровой. К подъему на Эверест экспедиции готовятся годы. И это всем понятно, для всех естественно. А Мак-Кинли ты почему-то считаешь, можно прийти, увидеть победить. По-моему, сперва надо испытать на собственной шкуре вообще этот район. Кроме сведений, почерпнутых с печатных страничек, мы о нем ничего не знаем. Я считаю, что мы достаточно дерзко решаем вопрос, выбирая между Кассином и Вестрибом.

— А почему вообще надо непременно выбирать? — заговорил Мысловский. — Почему надо обязательно всем скопом выходить на одну тропу?! Можно сделать и тот и другой маршрут...

— Кстати, — перебил его Алексей Лебедихин, — Майк и Рейли уверяют, что разница между Кассином и Вестрибом очень незначительная, они, по существу, почти равноценны.

— Я бы этого не сказал, — не согласился Сережа Ефимов. — Кассин сразу о себе заявляет. В нижнем кулуаре сплошной лед. Какой?! На вид его отбойным молотком не возьмешь. Там метров триста будет.

— Я лично, — снова заговорил Валентин, — хотел бы пойти маршрутом Кассина. — Он выразительно посмотрел на Эдика. Заметно было, что предложение партнера по связке нe привело Мысловского в восторг. Как руководитель группы, он чувствовал особую ответственность за судьбу людей и восхождения. Ему близки были мои доводы. Однако все понимали: это ивановское «я лично» означало вовсе не «я», а «мы», то есть двойка Мысловский — Иванов. Если желание одного партнера идет вразрез с желанием другого, то какая же это двойка?! Психологическая совместимость — это изначальное условие связки. Но неписаные законы альпинистской этики обязывают Партнеров и к солидарности в намерениях, действиях. И если партнерам небезразлична прочность их веревки, то ради солидарности им иногда приходится наступать себе на горло.

С минуту Эдик молчал. Потом, чувствуя, что группа ожидает его ответа, сказал:

— Я должен подумать.

Мысль о разделении группы пришлась мне по душе. В самом деле, почему бы одной двойке не попытать счастья на этом столь высокопрестижном маршруте. Мы же двумя связками: Шатаев — Борисенок и Ефимов — Лебедихин для верности пойдем Западным ребром. Уж кто-нибудь из нас на вершину поднимется. Ребята охотно согласились на такой вариант.

Позднее сказал свое ответное слово и Эдик Мысловский. Он согласился сделать попытку пройти маршрутом Кассина.

Было принято и еще одно решение. И уж если нам полагалось сделать что-нибудь «первое», то эта затея — одна из самых первых на Мак-Кинли.

Увидев меня возле иглу, Майк и Рейли с округленными от удивления глазами спросили;

— Это правда?

— Что «правда»?

— Вы хотите идти на вершину в альпийском стиле?

— Хотим.

— Но это... Мак-Кинли!

Именно потому, что это Мак-Кинли, мы хотим идти без промежуточных лагерей, без предварительной обработки участков, без предварительных забросок. Все при нас — в рюкзаках. Мы считаем, что по Мак-Кинли нельзя разгуливать туда-сюда — слишком она норовиста. Но у нее, к счастью, довольно замедленная реакция. Прежде чем эта гора возьмется стряхивать с себя мошкару в образе альпинистов, мы, возможно, успеем подняться на вершину и спуститься с нее.

22 мая рано утром решили сделать небольшую рекогносцировку. Отправились по северо-восточной ветви ледника Кахилтна и, преодолев перепад высота около 750 метров, вышли на отметку 3400. Отсюда хорошо видны подробности предстоящих маршрутов. Если б не отдельные темно-серые плеши, пробившиеся скальные пики или проросшие двускатными крышами острые каменные гребешки, на которые изредка натыкается глаз, можно было подумать, что мы попали на огромный айсберг. Бесконечное царство льда! Им заросли склоны, кулуары, перегибы... Повторяю, ветры оголяют его поверхность, сдувая сухой снег вниз, на ледник. С тяжелой душой мы вглядывались в верхний ледопад, сплошь испещренный трещинами, напоминавший морщинистую шкуру слона, — искали пути прохода. Впрочем, нет худа без добра. Нас отчасти успокаивал тот факт, что вероятность схода лавин на редкость низкая. Наши хозяева говорили, что в этом смысле нам повезло: нынче стояла сухая весна и структура снега не позволяла ему вовремя закрепиться на склонах.

Насытившись этими далеко не радостными для нас ландшафтами, отправились вниз. Уж пару дней стоит плохая погода. Оправдывается статистика: из семи дней нашего пребывания на Аляске четыре скверных. Сегодня, 24 мая, Мак-Кинли затянута облаками. Наши альтиметры «низко пали», так что ничего хорошего по части метеоусловий нынче не предвидится. Сегодня не выходит ни одна группа. И... это большая ошибка. Человек, понятно, слабее природы, но он иногда может оказаться хитрее. У меня есть ощущение (я ему доверяю: способность предчувствовать погоду — одна из сторон альпинистского опыта), что нынче эта, так сказать, непогожая волна достигнет кульминации и к завтрашнему дню пойдет на спад. Я предложил группе немедленно выступить. Пока мы будем находиться достаточно низко, чтобы не бояться катастрофических исходов даже в случае сильного шторма. Трудности перетерпим. Зато есть надежда, что самые тяжелые участки, где-нибудь в районе вершины, нам высветит солнышко. Я сказал:

— Погода неважная. Американцы, канадцы в такую, как правило, не выходят. Можно и нам подождать. Но вслед за хорошей может случиться ужасная, невыносимая — по закону затишья перед бурей. Лучше идти теперь с реальной надеждой на улучшение, чем потом неделю отсиживаться где-то в пещере... Убеждать никого не пришлось. В увесистых рюкзаках запас продуктов, горючего на 7-8 дней, теплые вещи, среди которых по 4-5 пар рукавиц, два примуса — на каждую связку по штуке. Третий у Мысловского с Ивановым. Они, как уже известно, идут другим, кстати, параллельным путем. Нам здесь дали две рации: дальней связи — для переговоров с базой — и ближней — для общения между группами.

Еще в Анкоридже наше снаряжение дотошно проверяли представители спасательной службы. Они осмотрели палатки, спальные мешки, обувь, рукавицы, носки, набор продуктов — не только их количество, но и качество. Спасатели прочитали в наших глазах недоуменный вопрос: «Здесь, стало быть, кончается игра в «свободный альпинизм»?» — и ответили так: в прошлом 1976 году каждая пятая группа имела несчастный случай, каждый 20-й восходитель стал жертвой такого случая, а каждый 30-й нуждался в эвакуации (всего в ледниковой зоне побывал 671 человек).

Итак, мы на снегоступах снова бороздим ледник. Ночью выпал обильный снег, полностью замел наши прежние следы. Ноги проваливаются в сыпучий полуметровый пласт. Чем выше поднимаемся, тем злее становится ветер. Кажется, здешняя метеослужба такой тоже называет порывистым. И впрямь порывистый... если периодические пятнадцати-двадцатиминутные ураганы считать порывами. В интервалах ненастье до конца не стихает. В такие минуты чудится, будто некий великан порциями набирает в легкие воздух, с каждым разом все больше и больше, чтобы потом с огромной силой выдуть его обратно. Все-таки в этот день мы прошли ледник, ледопад с его уймой трещин и оказались у начала скального ребра. Можно было двигаться дальше, силы еще до конца не иссякли, но за густой облачностью не представлялось ни малейшей возможности рассмотреть маршруты. Я говорю «маршруты» во множественнем числе, потому что Эдик Мысловский и Валя Иванов пока еще с нами. Лишь отсюда наши пути разойдутся. Здесь, на высоте 3570 метров, организовали первый бивак.

Рано утром, когда группа еще спала, я приоткрыл полог, чтобы поинтересоваться погодой. Ветер поутих, но через несколько секунд стало ясно, что и без того коротенький ртутный столбик опустился еще ниже. Moй взгляд упал на сильно провисшие скаты палатки Ефимова и Лебедихина. Это естественно: изнутри полотнища заросли толстым слоем инея, сантиметров в шесть-семь. Наша палатка выглядела как раз «противоестественно» — на внутренней стороне ее стенок едва заметен легкий след изморози. Мы с Олегом благословляем эту «противоестественность», ибо она следствие изощренной человеческой мысли. Наша палатка сшита из нового материала — гортекса. Мельчайшие его поры пропускают молекулы пара, но задерживают молекулы воды, которые во много раз больше. Таким образом, пар, образованный нашим дыханием, выходит наружу, а талый снег или дождевая вода стекает вниз. Правда, наш матерчатый домик чуть холоднее. Именно поэтому Сережа и Алексей предпочли палатку из традиционного материала — нейлона.

Я подумал: вот такие, казалось бы, совсем незначительные, крохотные детали влияют на успех восхождения. Ночь, проведенная в условиях кислородного голодания да еще в душной палатке, вряд ли могла пройти бесследно. Неудивительно, что порою у самой цели, под вершиной, восходителя неожиданно охватывает полное бессилие и он в двух шагах от воплощения мечты поворачивает, чтобы следовать вниз. В таких вот душных палатках, возможно, и «копятся» гипоксия и всякие гибельные на этих высотах болезни.

Однако, думая об этом, я чувствовал некое тайное, едва уловимое беспокойство в душе, что-то тяготило мою совесть. И вдруг стало понятно: я радуюсь послаблениям в своей альпинистской жизни. Тем послаблениям, которые несет цивилизация. Все-таки она просачивается в альпинизм, как ни стараемся мы от нее отгородиться. Впрочем, судя по моей реакции (и не только моей), можно сделать вывод: недостаточно стараемся! Не исключено, что только делаем вид, будто стараемся... Кто нам мешал, скажем, добираться до ледника собственными ногами, а не лететь на самолете? А мы, между прочим, тем самым упустили интереснейшую альпинистскую возможность: преодолеть самый большой в мире перепад высоты — пять километров! Но мы этого не сделали, поскольку уже давно сложилась традиция: восходителей на ледник доставляют самолеты. Подъем на вершину начинается с высоты две с половиной тысячи метров. Словом, главный принцип альпинизма: первородный способ покорения вершин, восхождения без использования механизмов — оказался не таким уже незыблемым.

...Необычно долго длятся сборы. Холодно. Пальцы шевелятся с трудом. Надеть на себя обувь — целая история. Много времени занимает приготовление пищи. Увы! Снег тает гораздо медленней, чем наши запасы бензина. Прежде чем станет водой, он, снег, сожрет уйму горючего.

Когда начинающие альпинисты спрашивают у меня «Что труднее — технические восхождения или высотные?» — я, как и положено, говорю: и то и другое по своему трудно. Так, наверное, и следует ориентировать новичков. Самому же мне казалось сейчас, что, работая на скальном куске гребня, я отдыхаю. «Это прогулка! — говорил я себе. — Приеду домой, пойду по отрогам кавказских хребтов». Глаз то и дело натыкался на продолжение скального острия — протяженные участки плешивого льда, к которым приближал меня каждый пройденный шаг.

Вот они, «ягодки»! Не поймешь: лед это или какие-то незнакомые кварцевые отложения? Разве что искры не летят из-под «кошек»! Впрочем, мне знаком такой — или почти такой — по незабвенной зимней Ушбе. Мог ли я тогда думать, что она станет прелюдией к легендарной Мак-Кинли?! Сейчас я порадовался, что там, на Кассине, есть Эдик Мысловский, прошедший вместе со мной ушбинскую школу.

Снова изнурительная работа молотком — сотни ударов по крюку. Снова летящие вниз плоские, блюдцеобразные сколы льда... Отсюда хорошо можно рассмотреть группу японцев. Левее нас, словно насекомые на хребте огромного белого животного, копошатся люди. Они уже неделю трудятся здесь в поте лица, обрабатывают скалы и успели навесить метров четыреста перильной веревки. А мы обходимся без перил, поскольку движемся самостоятельными двойками...

Японцы фундаментально относятся к этому восхождению. И не только они. Их тактика — суть традиционного взгляда на эту гору. Мы хотим доказать — и себе и другим, — что ее можно пройти легким, изящным стилем. Позднее выяснилось: знатоки истории штурмов Мак-Кинли не считали нашу затею бредом сумасшедших. Несколько лет назад тем же способом сюда поднялась двойка англичан, покорившая перед тем Эверест. Однако люди, знакомые с этим фактом, решили, что англичане проскочили случайно! Теперь, если наш поход закончится благополучно, альпинистский мир поймет: подобный стиль правомерен. Я, правда, не убежден в полезности такого переосмысления, ибо далеко не все, кто захочет повторить сей пример, будут иметь опыт взятия Эвереста или хотя бы зимней Ушбы...

Пройдено наконец тяжелое скально-ледовое ребро. Мы выходим на небольшую ровную площадку, на то самое место, где погостила на Олеговом плече полузамерзшая птичка. Дальше острый ледовый гребень. Но на него еще надо попасть. Вот этот-то проход, маленький семиметровый отрезок, и наводит нас на мысли, которых, полагаю, за свою практику не миновал ни один альпинист, но которые никогда еще никого не украсили. Перед нами ключевой участок маршрута — тот самый, что заставил повернуть двойку канадцев. Нам захотелось немедленно последовать их примеру...

Зеркальная грань голубоватого льда, твердостью уступавшая разве что бронированному стеклу, взмывала вверх под углом около семидесяти градусов! Мы смотрели в глаза друг другу и видели, как отступает внезапно захлестнувшая каждого волна малодушия.

— У нас с Алексеем титановые «кошки», — произнес Сережа Ефимов, — попробую пройти.

Коротким, но сильным точным ударом он врубил клюв ледоруба, потом потянул его на себя — держит!

— Это хорошо, что лед крепкий! — неожиданно весело сказал он. Р-раз! — вонзились в прозрачную гладь остро заточенные передние зубья левой «кошки». Два! — зацепился ледовый молоток. Три! — правая «кошка» сколола кусок льда и скользнула вниз. Но это не страшно. Еще один удар, чуть повыше, дал правой ноге хорошую спору.

Метр пройден. Но главное — Сергей почувствовал лед. Почувствовал, как музыкант, взявшийся за чужой инструмент, поигравший на нем несколько минут, начинает чувствовать гриф или мундштук.

Следующий такт. Мастерски точная работа «кошками», ледорубом, молотком поднимает Ефимова еще на метр. В наших глазах он поднимается значительно выше. Забыв, где мы, что под нами и что еще предстоит пройти, словно цирковые зрители, любуемся захватывающим номером. Адова стенка пройдена без единого промаха! За несколько минут. Нам проще. Нам сброшена закрепленная наверху веревка. Теперь этот участок не проблема для группы. В десять часов вечера на высоте 4120 метров мы расположились на отдых. Двенадцать часов непрерывной работы продвинули нас на вертикаль в 550 метров. Не густо... если не учитывать характер рельефа.

Я долго не мог заснуть. Ворочался и Олег. Он включил фонарик, чтобы посмотреть время. И вдруг спросил:

— Володя, на какой мы высоте?

— А сам не знаешь?! Четыре тысячи сто двадцать.

— Вот и нет. Четыре сто восемьдесят!

— Не болтай. Перед тем как ставить палатки, показания прибора видел не я один...

— На-ка глянь на альтиметр.

Я взял прибор и увидел на нем цифру, которую назвал Борисенок. Выходило, что, лежа в палатке, мы пробили еще шестьдесят метров. Сей эффект в изумление нас не поверг. Он нам знаком. Сильно упало давление — до той величины, которая при нормальных условиях должна быть на шестьдесят метров выше. Альтиметр тут же показал эту разницу. Я еще раз подумал, что мы слишком прямолинейно, однозначно относимся к оценке маршрутов. Один и тот же путь в разное время может иметь разные, далеко отстоящие друг от друга степени сложности. Даже высота, номинально оставаясь всегда величиной постоянной, фактически, по объективным условиям, переживаемым организмом, может весьма ощутимо вырасти. Хорошо было бы ввести некий погодный коэффициент.

На другой день погода дважды менялась. С утра даже пробилось солнышко. Но ненадолго. Во второй половине дня — снова облачность, резкий ветер, видимость очень низкая К тому же усиливается крутизна склона. И все же при всех этих условиях мы прошли очень много — подскочили на 1100 метров! В этот день порадовали нас и Эдик с Валентином. На радиосвязи они сообщили, что до выхода из кулуара им осталось три веревки. А в этом кулуаре вся, как говорят, соль маршрута Кассина. Дальше их путь достаточно прост.

Это было 26 мая. А 27-го... И впрямь: за все надо платить! Вчера мы, видимо, сильно перерасходовали отведенный нам природой дневной лимит сил, взяв в долг у сегодняшнего дня. Но прошедшее время по счетам будущего не платит — может быть лишь наоборот, и теперь мы еле волочимся по широкому, окаймленному скальными бастионами кулуару. Возможно, сказывается высота, хотя до традиционной кризисной отметки, что ощущают восходители в начале седьмой тысячи, оставалось еще немало. Но это Мак-Кинли! Географическая широта, я думаю, повышает ее рост минимум на полтора километра. Болела голова. Рюкзак — и в самом деле тяжелый — казался свинцовым. Ужасно ныли ноги скованные «кошками», которые мы не снимали уже третий день. Был момент, когда в группе послышались реплики, содержащие в себе намеки на необходимость в немедленном спуске. Честно говоря, они были близки моему сердцу. Казалось, если напрячь остаток воли, можно сделать еще с десяток шагов вверх, но не более. Мы вышагивали этот десяток, потом еще десяток, еще. Я точно знал: скажи я сейчас, мол, хватит, ребята разворачиваемся и двигаем вниз, и мне в один голос ответят: погоди, Володя, давай попробуем еще немного... Нет, никто из них не повернет! Просто... на высоте иногда охота покапризничать перед самим собой.

В этот день мы все-таки продвинулись на 730 метров вышли на высоту 5940 и разбили бивак в двухстах пятидесяти метрах от вершины. 28 мая — самые долгие сборы за все восхождение. Дважды выкидывали примус в снег — вспыхивал бензин. Примус виноват или руки? Думаю, что руки — неуклюжие, нечувствительные, с плохо гнущимися пальцами. Вышли только в двенадцать часов.

Вот она, вершина! Совсем рядом. Мнится, будто взять можно в одни момент. Нужно только посильней разбежаться. Хочется бежать вприскок, прыгать, ибо сегодня мы вышли без рюкзаков!

Тем не менее неторопливо, осторожно идем по предвершинному плато. Под небольшим слоем сыпучего снега — лед. Попадаются участки открытого глетчера, трудные, но не столь коварные. Нам остается лишь траверсировать предвершинный склон, чтобы выйти на Западный гребень. А но нему — несколько десятков совсем простых метров к вершине... И вдруг — странный, забытый нами, чужеродный для этого края шум, мерно нарастающий рокот. Из-за отдаленных скал на западе вынырнул маленький красный самолетик и полетел в нашу сторону... А мы-то за эти растянувшиеся в вечность четыре дня жизни в первозданном хаосе льда и снега начали думать, что в мире нет и не может быть ничего другого. Цивилизация казалась нам далекой и не очень достоверной легендой. Самолетик пролетел над нашими головами и весело помахал нам крыльями. Мы вскидывали в воздух ледорубы и кричали «ура!». Потом он вышел на круг и повторил свой маневр. О нас заботятся, помнят! Нас любят, как должен любить человек человека! Пилот кружил над нами не менее получаса и улетел, лишь когда вышли на вершину. Под конец звук мотора начал нас раздражать. То ли просто привыкли за эти несколько дней к тишине, то ли тишина этих укрывшихся от посягательств людей ландшафтов гораздо ближе человеческому сердцу, чем грохот цивилизации.

Итак, 28 мая в 13 часов мы поднялись на высшую точку Мак-Кинли — 6193 метра. Поход длился всего лишь четыре дня. Теперь ничто не мешало нам до конца уверовать в нашу восходительскую стратегию. А я ощутил потребность в очередной раз повторить важнейшую альнинистскую заповедь: если природа приоткрыла дверь, то нужно в нее шмыгнуть, проскочить как можно скорее, ибо отворилась она совсем ненадолго — вот-вот захлопнется, прищемив при этом нерасторопных. Нужно двигаться, пока есть силы, не прохлаждаться, не нежиться на солнышке так, словно оно всегда стоит на месте и будет над тобой вечно.

Оставив на вершине советский вымпел с нашими автографами, сфотографировавшись, мы тут же начали спуск. Лютый холод не позволял стоять ни минуты. Как и было намечено, спуск проходил не по пути подъема, а по Западному гребню. Это была оживленная дорога, людная, как городской проспект. Нам то и дело попадались встречные группы.

Едва начали спуск, сбросили метров триста, как встретили канадцев. Им оставалось до вершины еще часа два. Узнав о наших сроках, они округлили глаза. Сами-то они вышли, когда мы еще были в Москве, — уж пятнадцатый день на подъеме. Потом шестерка американцев, завидев нас, еще издали стала хором кричать по-русски: «Ура! Молодцы!» Они затянули нас к себе в палатки и угощали самым ценным здесь — питьем в разных видах: лимонад, кофе, чай... Они буквально заставляли нас принимать все это «от пуза». Они покачивали головой, всплескивали руками, изумленно восклицая: «Мак-Кинли! За четыре дня!? В это не верится!» Еще ниже нам попался лагерь альпинистов ФРГ. Здесь то же самое, тот же восторг. На дорожку они вручили каждому по пакету сладостей. Были и другие встречи, которые нас несколько задержали на спуске. Впрочем, мы теперь не слишком спешили, ибо главное дело сделано. И вниз пришли только на другой день, 29 мая. Нас ждали, ринулись нам навстречу. Получилось нечто похожее на импровзированиый маленький митинг, на котором нас буквально утопили в теплых приветствиях, приятных словах — в плане тех, из которых потом сложились формулировки в американской печати: «Они не спустились даже во время шторма на высоте 13000 футов». Или: «Это практически самое быстрое восхождение, какое здесь до сих пор было»; «До них самое быстрое восхождение было в июне 1959 года — за одиннадцать дней. Обычно на это требуется от 20 до 25 дней».

30 мая на связи с Мысловским и Ивановым узнали, что они уже были на вершине и теперь находятся на спуске. 1 июня мы с ними встретились. В тот день на нашем небосклоне все-таки появилась мрачноватая туча. Исчезли Майк и Рейли! Из базового лагеря они вышли вместе с нами и отправились по крутому пятидесятиградусному ребру, расположенному западнее Западного ребра. С тех пор их никто не видел. Весь день мы рассматривали в бинокль склоны на этом маршруте. И вдруг в разрыве облаков увидели их живыми и здоровыми. Вскоре они спустились. На вершину этим путем им выйти не удалось. На отметке 4200 их застала непогода, иссякли силы, и они приняли решение спускаться.

И последнее, о чем хотелось бы сказать в этой главе. В ожидании Мысловского и Иванова группа времени не теряла. Я и Олег предприняли попытку пройти на красавицу Форакер, вершину, которая манила нас еще на Мак-Кинли. Путь к ней лежал через гору Кроссон. Мы поднялись на Кроссон и увидели: для того чтобы попасть на Форакер, нужно траверсировать еще одну гору. Нас поджимало время: как раз здесь мы и узнали по рации, что Эдик и Валентин уже на спуске. Решили ограничиться Кроссоном. В это время Лебедихин и Ефимов впервые поднялись на сравнительно небольшую, но сложную безымянную вершину. Это стало вторым первопрохождением советских альпинистов за рубежом!