ОЛЕГ БЛОХИН

Было время, когда форварды вершили свои богатырские дела на стадионах в кольце зрителей, большей частью одних и тех же, завсегдатаев. Наблюдение велось с порядочного расстояния, издалека, и любимые герои выглядели уменьшенными, в какой-то мере условными фигурами.

Телевидение своими приближениями разрушило старую постоянную стадионную дистанцию, позволив нам взглянуть в лицо героям. Н они, эти герои, мало-помалу сделались людьми, живущими среди нас. Если когда-то наше привычное «нравится не нравится» относилось преимущественно к игровым доблестям, к мощи и меткости ударов, к обманным петлям финтов, к ловким, бесстрашным прыжкам, к телесным, физическим приметам, то теперь все чаще и настойчивее принимается в расчет вставленный в рамку телевизора портрет в точном смысле этого слова. Его ждут и ловят, в него всматриваются, строят предположения о нраве и характере форварда, чертах симпатичных, располагающих и чертах сомнительных, непривлекательных.

Много лет Олег Блохин в компании с артистами, комментаторами, поэтами, ведущими различных передач регулярно появлялся среди нас. И не только как форвард, посылающий мяч в ворота, но и как человек, о котором любой волен отозваться по своему разумению, произнести то самое «нравится не нравится».

Это тем более заманчиво и доступно, что Блохин, как и полагается мастеру футбола, не разыгрывал заученные роли, возникал на экране не в тщательно пригнанном костюме, не с безукоризненной прической и продуманной, всегда к месту и ко времени улыбкой, а целых полтора часа вместе с товарищами, взъерошенный, потный, с отметинами от падений на трусах и футболке, боролся изо всех сил, мчался стремглав, бил по круглому обманному мячу, открыто досадуя и возмущаясь, торжествуя в миг удачи, – словом, жил непредсказуемой, окаянной, рискованной футбольной игрой.

И мы частенько видели лицо Блохина в пылу борьбы, лицо человека, которому не до хорошей мины, если игра плоха, да еще не ведающего, в какое мгновение его решит выделить и показать телережиссер.

От самых разных людей, болельщиков и неболельщиков, мне приходилось выслушивать мнение о Блохине вовсе не футбольное. Одним импонировали его непосредственность, увлеченность, другие корили его за раздраженную, угловатую жестикуляцию, за нападки на партнеров и судей, видя в этом проявления неровности характера, а то и пробелы в воспитании, капризы звезды.

Лицо Блохина – простое, аскетичное, с напряженными желваками. Я рискнул бы выделить в его выражении заносчивость, обидчивость, нервность и вспыльчивость.

Попробуем же проследить, насколько связано наше впечатление от крупного телевизионного плана с футбольным дарованием Блохина.

«Качество всех качеств форварда – наибольшая результативность игры». Слова эти принадлежат самому уважаемому из наших тренеров – Борису Андреевичу Аркадьеву. Это не афоризм, брошенный на ходу, он из его учебника, обдуманный, выстраданный постулат.

Да к голу стремятся и рвутся сообща. Ради него, даже если он всего-навсего один, трудятся, не жалея сил, все одиннадцать, слитые в команду. Да, все предшествующее голу важно чрезвычайно: один рванулся вправо и увлек за собой защитников, другой – влево, показывая, что ждет мяча, и кому-то из обороняющихся приходится к нему кинуться, чтобы прикрыть, третий делает передачу – хитро и точно – форварду, который затаился, а теперь выскочил из тени, чтобы ударить по воротам. Все разыграно как по нотам маленьким дружным оркестром.

Когда же приходит то самое завершающее мгновение, оркестр смолкает, сделав свое дело, и вступает солист. Тут уж он один. На секунду, но один.

Малейшая шероховатость движения, лишние полшага, мелькнувшее в душе колебание, испуг от жаркого дыхания преследователя, потеря из виду незащищенного угла ворот, соблазн вколотить мяч как из пушки, вместо того чтобы легонько перекатить за белую линию, гнет ответственности («другого такого шанса не будет») или, наоборот, самонадеянность и небрежность, рожденные миражом простоты того, что осталось сделать, – и все пропало, все насмарку, остается обхватить руками повинную голову, обессилено свалиться на мягкую прохладную траву, которая все равно не утешит.

На деловом футбольном наречии все это умещается в выражение «реализация голевого момента». Если вдуматься, тут собрано все, что есть в футболе: от техники удара до умения владеть собой, от прилежания на тренировках до характера.

Блохин с 1972 года на протяжении всех своих сезонов убеждал нас в том, что он, как никто другой, наделен «качеством всех качеств». И убедил.

Если киносценаристу понадобится сверхблагополучное житие футболиста, он может смело адресоваться к Блохину. Тут ничего не прибавишь, не придумаешь, не расцветишь. Худенького мальчонку из «Юного динамовца», бегавшего легко и неслышно, приметил проницательный тренер В. Маслов. Другой хороший тренер, А. Севидов, бережно, щадя готовил его к дебюту. Едва дебют состоялся, пошли чудеса одно другого краше: сразу первый бомбардир чемпионата, сразу форвард № 1 в «33 лучших», постоянное место в сборной. И дальше, много лет, без отступлений и срывов, снова и первый бомбардир, и форвард № 1, и трижды подряд лучший футболист года, а в 1975 году – «Золотой мяч» еженедельника «Франс футбол» как лучшему в Европе.

До этого, в семидесятые годы, приз присуждали Мюллеру, Круиффу, Беккенбауэру – мировым величинам, и Блохин в одном с ними ряду. Он забивает и забивает, удержу нет, и уже Константин Есенин, в тетрадках которого записаны все голы, сигнализирует о первом рекорде – рекорде возраста! Блохин на отметке 92, он в свои 23 года превзошел всех наших записных бомбардиров прошлого на 31 мяч!

И пошли трещать все другие рекорды: чемпионата страны, сборной, Клуба Григория Федотова. Не на глазок, не по впечатлению, а доказательно Блохин – главный бомбардир советского футбола. И заметьте, все это происходило в то время, когда только и слышались со всех сторон глубокомысленные изречения, что «голы стало забивать труднее, чем прежде, в футболе – засилье обороны».

Все это прекрасно. Но феномен Блохина хочется понять, хотя бы сделать попытку его объяснить, а по аллее из восклицательных знаков к разгадке не приблизишься.

Голы принято складывать, радуясь, что сумма круглеет. Достанем из «кубышки» Блохина единичку, мяч, забитый им на стадионе в Мюнхене во встрече киевского «Динамо» за Суперкубок с «Баварией». Сухо, конспективно дело выглядело так. Передачу Блохин получил на своей половине поля, когда динамовцы отбили атаку. Он один, перед ним четыре защитника и вратарь. Тактическую выгоду можно было получить и в том случае, если бы Блохин задержал у себя мяч, подождал партнеров и игра планомерно перешла к воротам противника. А он дерзнул, словно его осенило, словно услышал подсказку с неба. И отправился вперед один. Проскочил двух защитников, обманул третьего и, чтобы не искушать судьбу, когда нацеререз двинулся четвертый, ударил в дальний угол.

Мало сказать, что гол стал единственным и решил исход матча (в ответной встрече, в Киеве, Блохин забил в ворота «Баварии» еще два). Этот гол видела по телевидению вся Европа, и он был объявлен «фантастическим», «суперголом». Невиданный случай, чтобы форвард в одиночку так непринужденно расправился с бывалыми мастерами защиты «Баварии» во главе с самим «принцем» Беккенбауэром! Блохин тогда вмиг покорил сердца всех знатоков, что предопределило его избрание кавалером «Золотого мяча».

Спросим сами себя: «Нам, прекрасно знающим своего Блохина, так ли уж удивителен был этот эпизод?» Ответ напрашивается такой: «Все было исполнено в стиле Блохина, его прорыв, его гол!»

Когда перед Блохиным открывался мало-мальски свободный кусок поля, он на нем обгонял любого. По ходу движения еще и переиграет, обведет, скрытно уйдет в ту сторону, где его не ждут. И закончит рейд ударом по воротам хоть напрямик, хоть под углом, с мало что сулящей позиции, но ударит. Скоростной рывок, дриблинг, с виду угловатый, но действенный, и обязательно удар в конце. Но что тут феноменального? Разве нет других форвардов, быстрых, увертливых, норовящих почаще ударить? Есть такие. Однако, как у Блохина, у них не выходит.

Чем дольше я за ним наблюдал, тем яснее мне становилось, что его атакующим выпадам предшествует интуитивное озарение. Он не кидался, не тыкался наобум, понапрасну, не старался побегать для блезиру, как многие другие. Но вот Блохин решает, что его момент пробил, подметит какой-то непорядок, пробел в расстановке оборонительной линии и со всех ног пускается в свой набег – когда прямой, когда путаный. И тут он готов на любой риск, на любую сложность, тут он идет до конца. У него свое, обостренное видение игры, он ее предчувствует, предугадывает. И видно, как он прямо – таки страдает, если обманывается в своих ожиданиях: так все выглядело просто – и на тебе, сорвалось.

Блохин открыт во всех своих игровых переживаниях, по нему без приборов можно при желании изучить, каким испытаниям подвергается нервная система форварда. И он просто не в силах что-либо скрыть. Тут его и подстерегали упреки. Надо полагать, что он их и начитался и наслушался вволю. Но не переменился и к концу карьеры, став отцом семейства. А ведь он отходчив, готов принести извинения, да и ни на какой злостный проступок не способен, хотя ему больше, чем другим, доставалось от грубых поползновений.

Вспомним выражение его лица: заносчивость, обидчивость, нервность и вспыльчивость.

Ни одна черточка не вступает в противоречие с манерой его игры, с тем, как он забивал свои голы. И мне легко предположить, что его страстность, возбудимость, быстрота ответных реакций, душевная ранимость не что иное, как выражение его тонкой нервной организации, лежащей в основе его редкостных футбольных достоинств. Словом, всё на лице.

В юности он слыл индивидуалистом – всё ему хотелось и затеять и закончить самому. Через это, скорее всего, полезно пройти, лишь бы заблуждение самонадеянности не укоренилось. К своему блестящему сезону 1975 года (он был таким и для киевского «Динамо») Блохин подошел умея все, что полагается уметь форварду высшего класса. Мы открыли, что он хорош в отборе мяча, в комбинационном розыгрыше, в длинных передачах, что район его маневрирования расширился, заняв практически все поле, что завершающие удары – и это одно из уникальных его качеств – разнообразны: и сильные, пробойные, и хитрые, незаметным касанием в уголок, и головой в прыжке, что его не смущает ни дистанция, ни точка обстрела.

Всю свою игровую жизнь Блохин провел в команде с именем, ему выпало счастье взаимодействовать с Бышевцом, Онищенко, Мунтяном, Веремеевым, Коньковым, Колотовым, Буряком. Такое соседство дает льготы и обязывает к соответствию. Мало сказать, что Блохин соответствовал своей команде, – он на протяжении ряда сезонов был фигурой, во многом определяющей и лицо и результаты киевского «Динамо» – многократного чемпиона страны. А это не так просто при таких партнерах…

Потом, как это нередко бывает, подкралось время, когда Блохин в своем клубе остался «последним из могикан».

Командной игре учатся всю жизнь. Даже бразилец Пеле, этот чудодей, на чемпионате мира 1970 года, своем последнем чемпионате, был заметно мудрее, чем прежде. Многие форварды с годами охотно переходят на штабную работу, начинают по-отцовски направлять молодых и резвых, отступая назад. И Блохин преуспевал в таких занятиях. Правда, магия имени и рекордного числа забитых им голов темнила глаза иным тренерам и болельщикам. Раз Блоха, значит, обязан быть неуловимым, скакать и есть поедом противника.

Думаю, что с прежними своими партнерами Блохин не выглядел бы сильно изменившимся. Когда весь фон игры киевского «Динамо» упростился, поубавилось надежности и тонкости, Блохин с его врожденным пониманием футбола вел себя на поле как требуется, вполне реалистично. Если раньше, в благополучные для его клуба годы, многое из удававшегося Блохину могло кому-то казаться либо везением, либо заслугой партнеров, либо чем-то не поддающимся уразумению, то в трудное время мы получили возможность убедиться, как много он умеет, какой он разносторонний мастер.

Пусть реже, чем раньше, но посолидневший Блохин нет-нет да и оборачивался Блохой – не так он устроен, чтобы отказаться от ставки на свой интуитивный риск! Юношеская легкость осталась у Блохина и когда ему перевалило за тридцать. Самолюбивое, заносчивое желание забивать по-прежнему бросало его то и дело в быстрые прорывы, в гущу событий.

Жизнь мастеров футбола сжата до предела. На наших глазах тот, кто, кажется, совсем недавно впервые выбежал на полевой простор чуть нескладным, с нежным лицом мальчишечкой, за какой-нибудь десяток сезонов преображается в сурового, твердого мужчину, в шевелюре которого нас, пожалуй, не удивила бы проседь. Некоторых мы и провожаем с ощущением, что человек постарел, отдал все, что мог, ему уже как-то и не к лицу появляться на людях в трусах и гонять мяч. А есть и такие мастера, в ком неистребимо мальчишество до прощального дня на поле. Чаще всего это форварды. Блохин – из этого числа.

Нередко с оттенком удивления говорят: «Надо же, так долго Блохин играет, а обходится без серьезных травм!» Это в самом деле может показаться странным. Известно ведь, что с теми, кто таит в себе угрозу, подчас не церемонятся. Я бы объяснил это так: его не то чтобы не били – его не доставали. Скорость, изворотливость, чувство опасности выручали его, позволяя уклоняться от неправедных преград. И это тоже признак его интуиции, обостренного чувства игровых ситуаций.

Мы беседуем с Константином Есениным, и я спрашиваю: «Сколько будут помнить Блохина? Лет двадцать?» Вижу за стеклами очков остановившиеся в напряжении зрачки собеседника, понимаю, что он ведет какой-то подсчет, и жду. «Да нет, не двадцать, а все пятьдесят», – уверенно произносит Есенин.

Вот насколько вперед ушел этот форвард от всех остальных! Угадывается место, которое уготовано Олегу Блохину, обладающему «качеством всех качеств», в летописях нашего футбола и в нашей благодарной памяти. О нем еще и напишут и расскажут, что-то, как водится, присочинят, великодушно забыв все то, за что его укоряли, когда он бегал перед нашими глазами по зеленому газону, не умевший и не желавший скрывать, что для него меткое попадание – счастье, а любая заминка, оплошность, непонимание замысла – горькое разочарование, если не беда.

Удивительная вещь: футбол вроде бы становится все более логичным, изученным, многое для него заготавливается впрок на макетах, что-то делается автоматически, как нечто обязательное, а значение единственной в своем роде, слушающейся собственного внутреннего голоса личности не только не затушевывается, а, наоборот, возрастает. И об этом нам тоже рассказывает лицо Блохина на крупных телевизионных планах.

Лицо человека, дышащего игрой.

Он не прост для тренерского уразумения, его не впишешь в разнарядку обязательного для всех поведения на поле. Даже зная назубок, что вменено мастеру при любом повороте событий, когда его команда или рвется в спасительное наступление, или терпеливо держит оборону, Блохин удивлял нелогичным поступком, с виду авантюрным. Тренер скрежещет зубами: он же заранее выдал каждому нотную запись, и вдруг опасные, своевольные выкрутасы…

Не хочу утверждать, что Блохин всегда оказывается прав. Этого никому не дано в футболе. Но бывало не раз, что его вольности в конечном счете вернее вели к поставленной цели, чем многократно испытанные приемы. И тогда тренеру на словах приходилось сменять гнев на милость, но в его потрясенной душе все равно оставалась зарубка неудовольствия. Да, с Блохиным тренерам было не сладко. Впрочем, как и с другими истинными звездами, для которых их футбол начинается после того, как прочитан и закрыт общедоступный учебник.

Очевидцы обычно не задумываются: а как они расскажут когда-нибудь о том, что сейчас перед глазами? Как же играл наш форвард-рекордсмен? Заранее можно предвидеть, что. будущие рассказчики столкнутся с трудностями.

Игру Блохина не схватишь в повторяющемся рисунке. С другими форвардами легче. Тбилисец Рамаз Шенгелия сторожит свой момент неподалеку от ворот. Спартаковца Юрия Гаврилова надо искать среди товарищей, сообща надвигающих частую сеть тщательных передач. Ереванец Хорен Оганесян, атакующий полузащитник, то и дело выкатывается вперед из укрытия, как пушечка для стрельбы прямой наводкой.

Олег Блохин – вольный сын футбола. Непредсказуемость интуитивных озарений, разумеется, его личный дар. Но дар этот проявился поразительно вовремя. Даже затрудняюсь представить, каков был бы Блохин прежде, в игре по классическим схемам, когда каждый форвард имел наименование (полусредний, крайний, центральный), район действий и перечень задач, – настолько он принадлежит и отвечает полностью своей футбольной эпохе.

Теперь игроков, которым доверено вести обстрел ворот и забивать голы, называют одинаково – «форварды». Их стало меньше, чем в былые годы. Зато они получили больше прав на свободные перемещения, на маневрирование, на инициативу. Как никто другой из наших форвардов, Блохин сумел понять эти права и воспользоваться ими.

Его мы видели повсюду не потому, что он неиссякаемо вынослив. В нем бродили замыслы, и, поощряемый ими, он бродил по полю, выискивая миг начала атаки.

На протяжении всех своих сезонов Блохин оставался современным, форвардом – героем наших дней: его игровая манера нисколько не устаревала, ему не грозили обвинения в старомодности. Благодаря этому он и в свои тридцать с лишним выглядел моложе многих молодых, послушных незатейливых трафаретам.

Скорее всего, и забил Блохин так много голов по той же причине. Верный в своем искусстве всем требованиям времени, он не страшился усовершенствованной в те же годы многолюдной обороны.