ЭДУАРД СТРЕЛЬЦОВ

Не было другого футболиста, о котором говорили бы так много, долго и разноголосо, как об Эдуарде Стрельцове. И это не было суесловием, пустым перемыванием косточек. Как был он на поле человеком видным, крупным, узнаваемым с первого взгляда, природой вылепленным для футбольных подвигов, так и все обстоятельства его жизни игрока были крупными, резко очерченными, драматичными, открытыми, удобными для того, чтобы вокруг них посостязаться во мнениях.

Он начинал… Пусть помогут тютчевские строки: «…когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом». В 1954-м ему семнадцать, но уже вся Москва прослышала, что в «Торпедо» появился Стрелец. Фамилия-то еще какая – словно нарочно придуманная для центрфорварда! Мальчишеский русый чубчик, угловатость, стеснительная улыбка, а вымахал повыше своих взрослых товарищей, сила в нем играет, ноги сами бегут широченными шагами. Тогда только что расстались с футболом Пономарев, Бобров, Бесков, Федотов, Пайчадзе, Соловьев – целая плеяда центрфорвардов разного покроя, и кто-то должен был явиться им на замену. Одного Симоняна было мало, без классных «девяток» люди футбола себе не мыслили. Стрельцову были рады, как продолжателю, юнец этот утверждал всех в мысли, что не оскудела земля на центрфорвардов, все идет как полагается.

В первом своем сезоне он себя еще не знал, погромыхивало вдалеке. А во втором гром грянул прямо над головой: Стрельцов двинулся на ворота. Взыграла его рельефная мускулатура, придавая его массивности послушную ловкость, вынося в мгновение ока туда, куда рвалась его жаждавшая атаки душа, и приседали на своей белой линии в страхе вратари, сбивались с ног защитники, не зная, как остановить надвигающуюся махину. Это было потрясение основ: какой-то малый из юношеской команды завода «Фрезер» вынудил всех испытанных мастеров и тренеров ломать голову, как играть против него. «Торпедо» было на вторых ролях, впрямую не конкурировало с тогдашними лидерами, московскими «Динамо» и «Спартаком», однако «проблема Стрельцова» жгла и будоражила всё футбольное общество. Молодой центрфорвард уже тогда быстро из торпедовского превратился в общего, «нашего»: в сборной он дебютировал в Стокгольме и забил в ворота шведов три мяча.

В 1956 году 19-летний Стрельцов в списке «33 лучших» признан центрфорвардом номер один. На Олимпиаде в Мельбурне в самом головоломном матче, с болгарами, Стрельцов забил гол, спасший от назревавшего поражения и открывший путь к победе, – словом, выручил. В финале с югославами его, правда, тренер Г. Качалин вывел из состава, предпочтя сыгранную спартаковскую пятерку форвардов во главе с 30-летним Симоняном, и золотой медали Стрельцов не получил. Интересно, что тогда многим казалось, что он не ущемлен, впереди было столько международных турниров, на которых он не мог не прогреметь!

Приближался чемпионат мира, первый, в котором приняла участие советская сборная. В отборочном турнире ей выпало провести дополнительный матч с поляками на нейтральном поле в Лейпциге. И там Стрельцов открыл счет, наши победили 2:0, и теперь – дорога в Швецию. Все у нас тогда ждали этого чемпионата с уверенностью, что советская сборная не подкачает, а может быть, и привезет «Золотую богиню». Что и говорить, расстановку сил в мировом футболе мы видели в розовом тумане, о бразильцах судили по клубу «Атлетика португеза», гостившему в Москве, и ничего, кроме жонглирования, не показавшему. Сборную ФРГ, тогдашнего чемпиона мира, наши дважды обыграли в товарищеских встречах. Побеждали на стадионе «Динамо» знаменитые клубы Англии, Италии, Югославии, Венгрии, да и недавний успех на Олимпиаде в Австралии что-то значил. Но что было несомненно, так это то, что команда у Г. Качалина и впрямь сложилась как на подбор.

И тут, незадолго до выезда, стряслась беда. Стрельцов совершил тяжкий проступок, после которого его не было ни на футбольном поле, ни дома шесть лет, а двое других – защитник Огоньков и правый крайний Татушин – были дисквалифицированы. Сборная отправилась в путь с «заплатами» – без трех основных игроков. Я был командирован на чемпионат в Швецию, и до сих пор меня, как очевидца, то и дело спрашивают: «А если бы тогда были Стрелец и Татушин с Огоньковым, могла бы наша сборная взять первый приз?» На вопросы такого рода ответов не существует. «Если бы да кабы…» Но сам по себе этот вопрос, живущий долгие годы, передает горечь обманутых ожиданий, испытанную тогда многими.

Стрельцов вернулся в «Торпедо» в 1965 году. Было ему 28. Тот и не тот. Те же мускулатура, массивность, размашистый шаг. Облысевшая голова, движения помягчавшие, замедленные. Дерзостные порывы сменились рассудочностью, осмотрительностью. Молодого центрфорварда сменил футболист с той же фамилией, который уже не надвигался на ворота, как гроза, а приближался к ним, ведя за собой партнеров, комбинируя заодно с ними, деля голевые шансы. И мы открыли для себя другого Стрельцова. Со многими форвардами случается такая перемена, но происходит она постепенно, от сезона к сезону, здесь же совершилась сразу, круто. Ждали одного, появился другой. Однако этот другой оказался настолько интересен, что того, молодого, если и не выбросили из головы, то отложили в сторону, в прошлое. И занялись новым, голы по-прежнему забивающим, но хладнокровно, как бы при случае, а более всего ведущим игру, ищущим небывалые продолжения, щедрым и терпеливым, чье главенство в команде теперь выражалось в умудренности старшего. И тот, Эдик, Стрелец, был фигурой, и этот, Эдуард Стрельцов, пользовался на поле правами ферзя.

Есть книга «Вижу поле». Ее написал Стрельцов в содружестве с литератором Александром Нилиным. Мне кажется, что Стрельцов имеет право быть довольным книгой, – она одна из лучших в жанре футбольных мемуаров. И название у нее точное.

Не о книге я хочу сказать (она сама за себя говорит), а о впечатлениях, из нее вынесенных. Автор, Стрельцов, смотрит на нас с ее страниц не просто человеком размышляющим (это в порядке вещей, хотя в большинстве мемуаров авторы – информаторы, события комментирующие с простоватой безапелляционностью), а и сомневающимся, избегающим скоропалительных выводов и приговоров, признающимся, что допускает и иные истолкования того или иного события, роли какого-то человека. Следя за ходом его мыслей при чтении, я все время видел его одновременно на поле. Он и играл так – не настаивая, что возможно одно-единственное решение ему известное, а иные не годятся. Он был высокого мнения о футболе. Мало сказать, что любил его, он его еще и уважал. Не он оказал честь футболу, играя в него, это футбол его одарил, позволив в него поиграть на больших стадионах. Скромность? Нет, тут посложнее: высота взгляда истинного мастера, которому открыты возможности его дела, скрытые от поверхностных наблюдений, да и им самим не реализованные сполна. Такое отношение звезды к футболу и к себе внушает полное доверие. Он играл и искал, играл и думал, играл и страдал, если не получалось. Когда мне сейчас иногда доводится видеть Стрельцова на трибунах, наблюдающего за игрой, я чувствую, что он продолжает искать и думать – настолько он уходит в себя.

И еще одно впечатление. В книгах знаменитых футболистов чемпионаты, турниры, матчи, поездки, случаи, разговоры так плотно пригнаны друг к другу, что невольно думаешь: «Вот как интересно пожил человек!» В книге Стрельцова этого пестрого антуража не много. Это прекрасно, что автору нашлось, чем его заменить. Но и грустно. Человек, которому так много было дано, которому на роду было написано стать фигурой мирового значения (говорили и говорят: «А мог бы стать как Пеле, чем он хуже?»), остался за пределами главной фабульной линии своего времени. Имел возможность выступить на трех чемпионатах мира и на трех чемпионатах Европы, а не был ни на одном. «Торпедо» в его отсутствие, в 1960 году, сделалось командой-эталоном. В 1964 году торпедовцы чуть-чуть не дотянули до чемпионского звания – проиграли тбилисскому «Динамо» дополнительный матч в Ташкенте. Стрельцова с ними не было.

Только однажды ему удалось пережить успех. Это было в первый год после возвращения. Он вел вперед свое «Торпедо», забил больше всех, осенью стал чемпионом страны и вновь, как в юные годы, в «33 лучших» был назван первым центральным нападающим.

Два раза подряд, в 1967 и 1968 годах, журналисты избирали его лучшим игроком года. Обычно результаты голосования бывают связаны с достижениями клуба или сборной, где находился лауреат. Но в 1967 году «Торпедо» осталось на 12-м месте, в 1968-м – на третьем, а Стрельцова вывели из сборной, и он не поехал на финальную часть чемпионата Европы. Конъюнктура явно была против него. Однако над конъюнктурой возобладала незаурядность мастера. Интересно, что после того, как в мае 1968 года его вывели из сборной, он в чемпионате страны заиграл легко и молодо, забил 21 мяч, словно знал, что больше ему так не играть. Еще в двух сезонах Стрельцов появлялся на поле, но голов уже не забивал.

Большие игроки, хотим мы того или нет, вспоминаются нам в той команде, где они блистали, заодно со своими партнерами. Их оттуда не выдернуть, да и не нужно. Даже Пеле я не могу представить помимо Гарринчи, Диди, Жаирзиньо, Герсона, Тостао, помимо сборных Бразилии 1958 и 1970 годов. Стрельцов, однако, сам по себе. И со своей судьбой, и со своей игрой. Когда об игроке в качестве высшей похвалы говорят, что зрители «ходили на него», нередко это выглядит преувеличением. На Стрельцова в самом деле ходили.