Один из парадоксов духовного путешествия заключается в том, что, подходя к концу паломничества, мы оказываемся в его начале. Последователь Юнга Роберт А. Джонсон утверждает: "Чтобы отправиться в Град Небесный, необходимо покинуть Эдемский сад. Это действительно одно и то же место, но без такого путешествия не обойтись".

Повидав множество царств, мы прибыли в самое прекрасное. Переступив порог, мы окажемся в глубине нашей души, в Царстве Возможности. Это место — самое сокровенное, что в нас есть, святая святых, но именно здесь мы начнем осознавать свое истинное величие. Мечты и замыслы, которые когда-то казались безрассудно смелыми и грандиозными, окажутся вполне осуществимыми.

Царство Возможности — это физическое, материальное воплощение Образоляндии. Это внешнее проявление нашего творческого начала. Оно может быть настолько широким и могучим, насколько позволит наше воображение. Вступив в него со знанием своего подлинного духовного дара, мы достигнем самых отдаленных горизонтов бесстрашия и обнаружим, что вернулись домой.

Убеждение, что нам не будет больно, если мы не позволим себе любить — это самообман. Когда мы любим вполсердца и гонимся за мечтой вполсилы, мы сами себе противоречим. Не принимая всерьез свои желания, мы унижаем себя; отказываясь ясно представить себе свои проекты, мы несправедливы к ним. Чтобы они осуществились, их необходимо визуализировать, а если мы будем бояться рисковать, этого может и не случиться.

Желание — это хорошо. Страсть — тоже хорошо. Страстное желание активизирует силу воли и позволяет энергии сдвинуться с мертвой точки. Воля — как будто электрический провод. Если ей ничего не противостоит, она проводит поток энергии с легкостью, как по мановению волшебной палочки.

Четкое, страстное желание нередко вызывает синхронность. Когда мы отваживаемся на такое желание, Вселенная отзывается. Здесь очень важна точность.

Чтобы поверить во что-то, это что-то нужно ясно увидеть — сначала в воображении. Это ясное видение желаемого заставляет нас стремиться к цели. Вместо того чтобы ощутить это стремление всем сердцем, мы нередко предпочитаем вообще не знать своих желаний. Нам кажется, что так безопаснее. Говорят, невежество — это блаженство, но я не согласна. Быть невежественным — значит жить наполовину, отказываться от своей врожденной проницательности и способности любить разборчиво.

Я гораздо больше уверена в том, что настоящее блаженство — это ясность. Когда нам ясно, чего мы хотим от себя и от мира, это помогает нам уважать себя. А самоуважение позволяет нам с большей готовностью получать дары от Вселенной в ответ на нашу ясность. Другими словами, как чистый музыкальный звук, мы звучим гармоничнее вместе с другими чистыми звуками. И как будто притягиваем их.

Вот вам пример.

Я живу в маленьком городке в штате Нью-Мексико, и один шеф-повар мирового класса недавно открыл тут ресторан. Почти каждый вечер я хожу туда ужинать. Кухня находится прямо в общем зале и окружена деревянной барной стойкой, из-за которой можно наблюдать за шеф-поваром, Рене Меттлером, в его стихии.

Не сомневайтесь, Меттлер — мастер своего дела. Его блюда изысканны, а кухней он распоряжается так же безупречно, сосредоточенно и лихо, как матадор — рингом. Да и сам он похож на тореро — прилизанные, собранные в тугую косичку волосы, горделивая осанка и меткое владение ножом, как у пикадора.

Я хожу в его ресторан за едой и за страстью. Я обожаю наблюдать, как он занимается любимым делом. Однажды я пришла туда пораньше и села у барной стойки. Я тогда как раз писала о страсти, так что, наверное, и сама излучала довольно сильные вибрации.

— Можно вам кое-что показать? — неожиданно предложил Меттлер. — У меня есть альбом, я редко его показываю, но…

И он принес огромный фотоальбом, который я просто пожирала глазами, вприкуску с черничным пирогом. Одна за другой там сменялись фотографии его искусных блюд — аппетитных и необыкновенно красивых. Фантасмагорическая коллекция паштетов, закусок, дичи и морепродуктов заполняла страницу за страницей. Я знала, что он в совершенстве владеет кулинарным искусством, но совершенно не понимала, насколько буквальна эта фраза. Его скульптуры из марципана и льда были ничуть не хуже работ любого скульптора. На одном снимке сам Меттлер улыбался в объектив около ледяной шхуны на всемирном снежно-ледовом фестивале в Японии. Но больше всего бросалась в глаза его страсть к жизни.

— Еда — мое искусство, — подтвердил Меттлер. — Я очень люблю свою работу.

Он вернулся на кухню, а со мной заговорил мужчина, сидевший рядом:

— Я прекрасно его понимаю, — сказал он. — Я тоже люблю свою работу.

Я посмотрела на него. Живой, беглый взгляд, орлиный нос, гибкое, крепкое тело и сухие руки рабочего с узловатыми пальцами.

— Вы строитель? — спросила я.

— Да. Я строю из необожженного кирпича. С четырех лет я любил что-то мастерить и очень рад, что теперь мне за это еще и платят.

Еще час мы проговорили о глинобитных и саманных домах и о том, что привело его, Клода Хейворда, из Нью-Йорка в эту уединенную долину в Нью-Мексико. Я рассказала ему, что пишу, и мы шутили, что оба любим создавать что-то своими руками. Тем временем в двух метрах от нас Меттлер поджаривал форель, сбрызгивал чесночным маслом виноградных улиток и нарезал мясо на отбивные со страстью и точностью самурая.

Убеждение, будто мы защищаем себя, если не поддаемся страсти, — это миф. Вместо этого мы увечим себя. Мудрая подруга Джулианна Маккарти однажды посоветовала мне: "Если уж любишь — люби всем сердцем. Если ничего не получится, будет одинаково больно в любом случае".

Я не раз отваживалась искренне любить кого-то или что-то, и мне никогда не приходилось жалеть об этом. Моя страсть не сделала их лучше, а только позволила мне лучше увидеть, как прекрасны они были, как в старой песне: "Этого им у меня не отнять". Никто не сможет отнять у меня воспоминания — такие же яркие, как фотографии Уокера Эванса.

У меня есть девятнадцатилетняя дочь — достаточно взрослая, чтобы рассказать ей кое-что из того, что для меня важно, — а страсть настолько важна, что предопределяет и объясняет очень многое в моей жизни. В этом году на Рождество, на девятнадцатую годовщину ее зачатия, я поделилась с Доменикой, как страстно любила ее отца. Сидя с ней за кухонным столом, думая о том, как она похожа на него, я рассказала ей, что ступни его ног — прототипы ее ступней — эротически возбуждали меня. Этих ступней уже столько лет нет рядом со мной, но я никогда не переставала их любить — и это хорошо. Я желаю своей дочери тоже любить всем сердцем и дорожить каждой клеточкой возлюбленного.

Когда мы ценим все вокруг, или хотя бы пытаемся, перед нами открываются двери в мир искусства. И хотя нам хочется верить (да и с детства нас учили), что эта дверь — интеллектуальна, мой собственный опыт подсказывает, что она находится в сердце.

Мы часто говорим о женщинах, которые служат мужчинам музой, но я должна сказать, что мужчины в моей жизни также были моими музами. Их присутствие приносило мне успех и вдохновение. Иногда мои отношения с другими творческими людьми помогали нам обоим вынашивать новые замыслы и делали наше творчество более богатым и плодородным. Иногда мои возлюбленные помогали мне зачать моих творческих детищ.

Закрытое и защищенное сердце порождает приглушенное и осторожное искусство. А я, как творческий человек, верю в любовь.

Поэт-мистик Руми говорит прямо:

"Не будет без Любви плодотворенья!"
Страсть светит, страсть же ослепляет,
Страсть греет, страсть испепеляет,
Страсть лечит, страсть же убивает,
Страсть губит, страсть же возрождает.
Страсть хладно сердце растопляет,
Младое — жжёт и пробуждает.

Когда мы признаемся в любви к чему-то или кому-то, мы также любим и самих себя. Тем самым мы провозглашаем: "Это я тот, кто это любит". А чтобы развивать в себе творческое видение, необходимо позволять себе видеть, что мы любим. Таким образом мы празднуем любовь, и она становится самодостаточной. Я люблю тебя за ту частичку себя, которую вижу в тебе, и за частичку тебя, которую ощущаю в себе. Если вы хотите творить — любите. Ведь любят очень внимательно и конкретно: изгиб ее шеи, темные волоски на его предплечье, отливающие рыжиной…

Одним из самых сильных духовных опытов в моей жизни было путешествие "сквозь" тело моего любимого мужчины. Я видела и слышала его, как изысканную музыку. Каждый волосок, каждая клеточка напевали мне. Красота была совершенной и мучительной, священной и исключительной.

Любовь кроется в деталях — и Бог тоже. То же касается и творчества. Поэтому страсть и внимание очень важны для нас!

1. Валентинка в прошлое. Сделайте валентинку одному (или одной) из своих бывших возлюбленных. Упомяните в ней все, что вам принесла эта любовь. Любимый подарил вам подписку на журнал "National Geographic"? Вы вместе ходили на концерты? Или именно эта девушка пробудила в вас любовь к природе, когда позвала с собой в поход? Воспользуйтесь этой валентинкой, чтобы отпраздновать все, что приобрели, благодаря этой любви, а не что потеряли.

2. Валентинка в настоящее. Сделайте валентинку самому себе. Позвольте своему воображению поддержать вас. Склейте коллаж из фотографий, картинок или разных мелочей, вроде кружева, ленточек и мишуры, чтобы выразить и подчеркнуть ваши лучшие качества.

3. Перечислите, что вы любите. Это одно из моих любимых заданий, и я советую вам хорошенько постараться. Для начала включите музыку "для полетов". Затем зажгите благовония или ароматическую свечу. Проставьте на страничке номера от 1 до 100. (Это небольшая уловка. Чтобы она была еще более эффективной, можете пронумеровать до 150 — про запас.)

А теперь напишите список того, что любите. Упомяните царство животных. Растений. Все пять чувств. (И шестое, что развивается в вас так быстро.) Друзей. Семью. Искусство. Воспоминания. Надежды. Места. Звуки. Поступки. Занятия. Настроения.

Если больше ничего не будет приходить в голову, загляните в историю жизни или в тест на золотую жилу. Будьте конкретны: красные и разноцветные тюльпаны, темные фиалки, сиреневая или белая сирень… Фотографии Уокера Эванса, свежая малина, поэзия Элизабет Бишоп, поэзия Эварда Хирша, картины моей сестры Либби, "Луиза" — мой "шевроле" шестьдесят пятого года, курица в лимонно-чесночном соусе бабушки Скорсезе, кружево…

Это гораздо более сильное упражнение, чем может показаться. Оно возвращает вас в центр вашей собственной Вселенной. Вообще-то мы и так там находимся, но нередко забываем об этом. И тогда нам кажется, что мы теряем силу. А поскольку любовь — самая влиятельная сила из доступных нам, когда мы обращаем внимание на то, что любим, то немедленно возвращаем себе эту силу.

Я верю в риск. Я не верю в везение. А еще я верю в синхронность.

Можете называть все это пустым красноречием, но я с вами не соглашусь. Везение приходит к нам извне. А синхронность начинается в нашем сознании. На риск мы решаемся. А везение — это нечто пассивное. Мы вызываем синхронность — с помощью риска.

Гете — государственный деятель, ученый, который не боялся рисковать, — сказал: "Пока человек окончательно на что-то не решится, всегда остаются сомнения, возможность отступить, бездействие". Он не шутил.

Каждому из нас хочется подстраховаться. И каждый из нас может это сделать — только не сразу. Послушайте, что говорит об этом писатель Уильям Хатчинсон Мюррей:

Для любого проявления инициативы существует одна простая истина, незнание которой убивает бесчисленные замыслы и великие идеи: в тот миг, когда человек решается на что-то, Провидение тоже начинает действовать.

Мюррей, как и Гете, обещает нам: "Падай, а соломку тебе подстелют".

А нам хочется, чтобы все было наоборот. Сначала покажите мне соломку, а тогда я решусь прыгнуть. Дайте мне работу, поклонников, контракт — и тогда я соглашусь на что-то. Я что, по-вашему, простофиля? Только глупец согласится гнаться за мечтой, не подготовившись. Только глупец — ну или Гете, или альпинист, вроде Мюррея.

А вот Мюррей снова рассказывает, что происходит после того, как мы безрассудно решаемся на что-то:

В помощь одному замыслу случается много такого, что иначе никогда бы не случилось. Принятое решение влечет за собой целый поток событий: полезных совпадений, встреч и предложений о материальной поддержке, в которые никто и никогда бы не поверил заранее.

Чтобы рискнуть, мы должны быть готовы ударить в грязь лицом. Должны быть готовы показаться простофилями. И выглядеть глупцами.

Загвоздка в том, что наша страховка — невидима. Она есть, соломку нам уже подстелили, просто чтобы увидеть ее, мы должны в нее поверить. В мгновение веры наши мечты возникают у нас перед глазами. Мы четко видим их и переполняемся надеждой. В этот миг мы знаем, что можем их воплотить. А в следующий — возвращаемся в тень сомнений.

Чтобы рискнуть, многим из нас нужна помощь доверительных зеркал — людей, которые помогают нам увидеть наши возможности. А недоверительные зеркала видят одни только сомнения и показывают нам только их в преувеличенном виде. Многие из нас выросли в таком окружении — как будто в "комнате смеха". Конечно, ничего смешного в нем нет, а наши творческие порывы, отраженные в кривых зеркалах, кажутся нам чудовищными или глупыми.

— Я бы хотел стать писателем.

— Кому будет интересно читать твою писанину?

— Я хочу стать художницей.

— Дорогая, может, лучше учительницей рисования?

Доверительные зеркала найти нелегко — не только в детстве, но и во взрослой жизни. Но даже когда нам это удается, они приносят нам неоценимую пользу — и пугают нас. Они помогают нам обнаружить самообман и сопротивление — и постепенно избавиться от них. Диалог с доверительным зеркалом может выглядеть примерно так:

— Я подумываю переехать в Сиэтл, но я там никого не знаю.

— Ты всегда легко сходишься с людьми.

— Но мне будет нужна работа.

— Не сомневаюсь, что ты ее найдешь.

— Я буду так далеко от семьи.

— А разве это плохо?

Если среди ваших друзей трудно найти доверительное зеркало, может быть, вам придется поискать его в книгах. А может, в словах Гете или Джозефа Кэмпбелла, который утверждает, что если мы "последуем за своим счастьем", нам таинственным образом помогут "тысячи невидимых рук".

Пусть две из них будут ваши собственные.

Возьмите жизнь в свои руки. Для этого задания вам понадобится большой лист ватмана, две руки и стопка журналов. Еще вам будет нужен клей, фломастеры, тушь для рисования или даже акварельные или акриловые краски. Можете взять блестки или крошечные наклейки-звездочки. Вам предстоит как следует позабавиться, так что подготовьтесь.

Просмотрите свою историю жизни, найдите в ней три эпизода, когда вы рискнули, ощутив "поддержку свыше", и риск этот был вознагражден. Он может быть каким угодно — главное, чтобы это было чем-то важным для вас. Позвольте себе вспомнить все три эпизода в подробностях. Теперь вырежьте из журналов картинки, которые так или иначе отражают те мгновения, ваши чувства и окружение в то время. Кроме того, можете также вставить свои фотографии из этого периода.

Когда закончите собирать картинки, положите руки на ватман ладонями вверх и обведите. Положение не важно — они могут поддерживать картинки снизу, предлагать помощь сверху или служить для них кубком.

Теперь расположите сами картинки в порядке, который вам по душе, и приклейте. Вам нужен коллаж, который при одном только взгляде напоминал бы вам, что вы уже успешно брали жизнь в свои руки в прошлом и можете сделать то же самое снова, когда пожелаете. А когда вы закончите его делать, то не без интереса заметите, что ваши собственные руки очень похожи на руки помощи милосердной Вселенной, которая всегда готова оказать нам поддержку.

У каждого из нас гораздо больше разных талантов — и сами эти таланты гораздо больше, чем мы подозреваем. Чаще всего мы думаем, что талантливы в чем-то одном, кое-как умеем делать что-то другое, а еще у нас есть Несбыточная Мечта — область, в которой мы очень хотели бы иметь способности, но твердо убеждены, что не имеем. Для меня такой областью была музыка.

Несколько лет назад я заметила, что когда просила о подсказках в утренних страницах, а потом прислушивалась, то нередко получала их из источника, более мудрого, чем я. С годами я научилась рассчитывать на эти подсказки. Я спрашиваю. Слушаю. Применяю в жизни. Но доверять им? И после этого еще и доверять себе, согласившейся на такое? Это был очень долгий и постепенный процесс, который был связан с так называемым "творческим потолком". Очень часто высшие силы подсказывают мне поступки, которые кажутся совершенно запредельными, чересчур смелыми, слишком самонадеянными и страшными… пока я не решаюсь последовать подсказке и не нахожу, что меня все время поддерживают.

Позвольте мне привести пример.

Около года назад я получила наставление свыше, что мне нужно поехать на лето в Лондон. Мне это показалось несколько странным. Этот город никогда меня особенно не привлекал. Но что было делать: Лондон — так Лондон, и я послушно отменила занятия и сказала всем, что меня все лето не будет — я уезжаю.

Почему именно туда? Мне было очень любопытно. А потом "Путь художника" был издан в Англии, и я подумала: "Ах, вот почему! Я еду в Лондон на презентацию своей книги". Потом я познакомилась с британцем, который мне понравился, и подумала: "Ах, вот оно что. Я еду в Лондон, чтобы мы узнали друг друга поближе".

Тем временем подсказки продолжались: "В Лондоне ты напишешь блестящие песни". Я, мягко говоря, засомневалась. Уже двадцать лет я писала тексты для нескольких композиторов, но не умела ни на чем играть, не знала нотной грамоты, да и голоса у меня тоже не было.

Более того, оба мои брата стали музыкантами, один из них — композитор, несколько моих сестер тоже неплохо играют, а я всегда была музыкальным гадким утенком в семье. ("Кто это поет таким писклявым голосом? Это ты, Джули?")

Я? Блестящие песни? "С чего бы это?" — думала я. Мне казалось, что если бы у музыки со мной было что-то общее, я бы уже давно об этом знала. В детстве я уступила фортепиано более талантливым братьям и сестрам. Мне очень нравилось петь в хоре, я изучила партию альта к "Аве Мария" и выступала в католической церкви Святого Иосифа, но талантливой я себя совсем не чувствовала. Однако от пения я была в восторге — хотя и не придала этому должного значения.

"Разве не интересно было бы написать мюзикл о Мерлине?" — настаивали мои утренние страницы. Я отмахнулась от этой мысли, как от струйки дыма.

В мае я приехала погостить к друзьям в Болдер, штат Колорадо, и пошла на прогулку по горной тропке недалеко от их дома. Там, среди камней, показался прозрачный ручеек. Я присела возле него и вдруг ощутила, как у меня в голове зазвучала песня — и текст, и мелодия.

Песня эта мне понравилась. Она даже вскружила мне голову. Ведь не только текст, но и мелодия была моей. По крайней мере, они вместе пришли ко мне. Как бы только их не упустить! Никого поблизости не было, поэтому я запела. И почувствовала себя просто блестяще. Песня действительно была блестящей. Она была как будто пронизана магией друидов. Но я знала, что она может вылететь из моей головы так же легко, как туда влетела.

Друг подсказал мне, что ее можно напеть на диктофон, чтобы не потерять. Когда я прослушала эту запись, то поняла, что мелодия напоминает мне кельтскую. Начиналась она возвышенно, а к середине перетекала в нечто куда более веселое. Мерлину она бы, наверное, понравилась.

Мое сердце — сад зеленых яблок,
На твоем лице — сиянье звезд.
Ты меня уже давно не помнишь,
А моя душа тебя все ждет…
Я стальная гладь озер бездонных,
Ты кинжал, что ранит без следа.
Я — вода, встревоженная солнцем,
Ты — маяк на дальних берегах.

У этой песни была не только кельтская мелодия — что-то в ней напоминало о легендах из цикла о короле Артуре. Я вспомнила фразу из своих наставлений свыше. И спросила, о чем мне писать дальше. Мне снова пришла подсказка: "Разве не интересно было бы написать мюзикл о Мерлине?"

Конечно, интересно, думала я. Даже очень. Если бы только у меня было хоть немного способностей к музыке…

Через неделю после первой песни ко мне пришла вторая. Это снова случилось в лесу, и я снова записала ее на диктофон. Тем временем я преподавала, собирала вещи, чтобы ехать в Лондон, и помогала Доменике готовиться к выпускному. В последнюю минуту, за несколько дней до отъезда из Таоса, я записалась на прием к Пэм Хоган, моей соседке и ясновидящей, известной по всей стране. (Этим и удивителен Таос — каждый второй здесь либо творческий человек, либо эзотерик, ясновидящий, астролог, натуропат, экстрасенс, травник или ароматерапевт.) Не доверяя собственному чутью, я решила услышать чужое мнение, почему же все-таки еду в Англию.

Я спросила у нее о книге, о предстоящих лекциях, о британце, который мне понравился. А в самом конце сеанса я спросила у нее о музыке.

Вот тут-то все и началось. Неожиданно на меня буквально посыпалось всяческое одобрение, поощрение и воодушевление свыше. Музыка теперь будет центром моей жизни и работы. Я буду сочинять и петь "песни сердца". Музыка…

Несмотря на слова Пэм, музыка все еще казалась мне несбыточной мечтой гораздо выше моего творческого потолка. А потом я поехала в Лондон.

Уже через несколько дней я заметила, что музыка там буквально витала в воздухе. Впервые мне пришло в голову, что я могла бы купить маленький подержанный синтезатор и попытаться подобрать услышанное. Я его купила. Однажды вечером, дрожа от страха, я написала на клавишах названия нот. (Я еще помнила, где находится до первой октавы — в начальной школе я несколько месяцев безрезультатно училась играть на фортепиано.) А потом я попыталась сопоставить звуки из головы с нотами на клавишах и кодом записать, что получилось.

А получилось нечто примитивное. Нечто ужасное. Но это была музыка. Я могла прочесть свой нотный ералаш, снова отыскать эти ноты на клавишах и услышать песню. Свою песню!

"О Господи!" — из моих глаз потекли слезы. Песня! Если бы я записала этот код на нотный стан, то ее мог бы сыграть кто угодно! Я чувствовала себя Хелен Келлер[19] в слезах благодарности за то, что ее научили говорить. Как мне и обещали, совершенно удивительным образом у меня появился ключ к царству музыки. Я могла писать блестящие песни. Когда в гости пришли друзья, я спела им. У меня начал прорезаться голос. Оказывается, это был вовсе не плохой альт, а очень высокое сопрано.

Следующие недели пролетели в блаженстве. Я прислушивалась и училась, слышала и записывала. Да, все эти песни были похожи на мюзикл — и он был действительно о Мерлине. Да, да, да!

Когда я прекратила повторять "Да, но", то перенеслась в новый творческий мир, о котором всегда мечтала, но который всегда считала недосягаемым. Другими словами, когда я поверила и протянула руку, Вселенная протянула руку помощи в ответ, подхватила меня и вытащила сквозь творческий потолок в открытый мир священного творчества.

Авалон
Закрой глаза — и ты увидишь,
Мост перейди — и ты найдешь.
Сердце раскрой — будет страшно порой —
Мир Иной за чертой тебя ждет.
Это не миф, не легенда,
Это всегда было в нас,
Лишь наше чутье как будто
Заволокла пелена.
Остров яблок,
Блики солнца,
Звезд сиянье, лунный свет.
А ночь ясна,
Тропа видна,
Ступай, я покажу тебе…
Видишь поток изумрудно-зеленый?
С ним унесешься — глаза лишь сомкни.
Каждый из нас — волшебством окрыленный.
Видишь ли Мира Иного огни?
Бот везет нас в Авалон,
И не раз уж плавал он
К туманным островам.
Все начнем с начала мы,
Кем стать мечтали мы —
Нам вспомнится сперва.
Спроси ты у себя — чего душа желает?
И знаешь ли уже: несбыточного нет?
Ведь планы и мечты к нам в душу попадают,
Когда сквозь нас струится Иного Мира свет.
Закрой глаза — и ты увидишь,
Мост перейди — и ты найдешь.
Сердце раскрой — будет страшно порой —
Мир Иной за чертой тебя ждет.
Ты не забудь,
Куда мы держим путь,
Протяни
Руку мне
И рискни!

1. Вспомните, о чем мечтали. Назовите "несбыточную" мечту, которую хотели бы воскресить. Здесь нужно относиться к себе бережно. Просмотрите ответы на вопросы для истории жизни, чтобы освежить память. Какими видами искусства вы занимались или хотели заниматься в детстве? Писательница Донна Зернер вспоминает: "Сейчас в это трудно поверить, но когда-то я была танцовщицей, музыкантом, скульптором, актрисой и художницей. Это было в далеком детстве, и я была слишком увлечена радостью самовыражения, чтобы заметить, что у меня нет к этому способностей. Но как только я поняла, что мои творческие начинания не соответствуют "профессиональному" уровню, все эти дорогие мне занятия прекратились". Вспомните, какими занятиями вы дорожили. Напишите одну-две страницы о том, за каким видом творчества любили проводить время.

2. Игра в мечты. Позвольте себе поиграть с давно похороненной мечтой. "Поиграть" здесь ключевое слово. Сходите в магазин дешевых безделушек. Нарядитесь так, как в детстве представляли себе скульптора. Купите пластилин. Недорогие акварельные или масляные краски. Или подыщите смешную блузу и оденьтесь так, как представляли себе художников, когда были ребенком. Помните: мы не занимаемся искусством, "Искусство" с большой буквы годится разве что для названия какой-нибудь старой книжки. Сейчас время играть. Будьте ребенком настолько, насколько это возможно!

Если вы все еще противитесь этому заданию, прочтите слова антрополога Стивена Ларсена — может, они убедят вас попробовать:

Неверующих позитивистов,[20] которые портят удовольствие другим и не хотят или не могут играть, нужно остерегаться. Именно поэтому у входа в храмы и святыни стоят фигуры хранителей — львы, быки, грозные воины с поднятыми мечами. Они не допускают внутрь неверующих приверженцев логики Аристотеля, для которых А никогда не может быть Б, актер никогда не должен теряться в роли, а маска, образ, освященная гостия,[21] дерево или животное никогда не может стать Богом, а будет лишь напоминанием о нем. Такие рационалисты должны оставаться снаружи.

Разве вам еще не хочется оказаться среди тех, кто может играть? Когда подберете и наденете костюм, позвольте себе вжиться в эту роль и поиграть с материалами вашей "несбыточной" мечты. Помните, здесь важно только веселье. Также не забывайте, что "человека делает одежда" и что костюм — еще один способ переправиться в Образоляндию.

3. Танец доверия. Включите барабанную или любую другую энергичную музыку. Возьмите чистый лист нелинованной бумаги и нарисуйте на нем большой круг. Напишите в нем двадцать поступков или дел, на которые вы бы решились, если бы доверяли себе. А за кругом напишите все страхи, которые не позволяют вам доверять себе. (Вы — линия окружности.)

Положите лист на пол. В течение хотя бы пяти минут вытанцовывайте из себя страхи и втанцовывайте мечты. Можете также говорить вслух:

Я, кажется, могу!

Я, кажется, могу!

Я знаю, что смогу!

Я знаю, что смогу!

Я могу! Я могу!

Я хотела бы поблагодарить вас за смелость, которую вы проявили, работая с этими техниками, а многих из вас — также и за работу с техниками курса "Путь художника". Я убеждена, что мы как будто строим своего рода лечебницу, где ухаживаем за своим творческим началом, пока оно не выздоровеет и не наберется сил.

Я убеждена, что творческий дух в каждом из нас — это лекарство, способное исцелить целый мир. Я верю, что все мы догадываемся об этом и в глубине души чувствуем этот дух, потому и собираемся вместе, чтобы вступить в свое священное право и общими усилиями создавать будущее нашей планеты.

Примечания:

1

Имеется в виду сюжет "Кентерберийских рассказов" английского поэта Джеффри Чосера (1340?-1400) — одного из первых литературных памятников на едином общеанглийском языке.

2

Викка — религия неоязыческого ведьмовства. Это свободная языческая религия, основой которой является поклонение созидательным силам Природы в виде Богини и Бога, ритуалы же не каноничны, а составляются внутри каждой общины или индивидуально.

19

Хелен Адамс Келлер (1880–1968) — американская писательница и общественный деятель. Из-за перенесенной в раннем детстве болезни осталась слепоглухонемой. После долгих занятий с преподавателями научилась говорить, закончила колледж, написала более десятка книг и выступала за вовлечение слепоглухонемых в общественную жизнь.

20

Позитивизм — направление в философии, утверждающее, что единственным источником подлинного знания являются специальные науки, и отрицающее философию как особую отрасль знаний.

21

Гостия — в католической и лютеранской церкви облатка из пресного хлеба для причащения.