В одно прекрасное утро я просыпаюсь от мычания проходящего за окном стада. «Видно его уже в поле погнали», – думаю я про себя и лениво потягиваюсь. Погода – солнечная. Птицы весело щебечут, словно говорят мне: «Вставай, вставай! Утро уже давно наступило. Солнышко поднялось высоко!» Нежный ветерок, залетая в окно, щедро одаривает меня всеми ароматами природы, доносящихся ко мне с улицы. Я нехотя встаю, умываюсь, быстро завтракаю и выскакиваю на улицу. Сегодня на соседней улице хотят класть асфальт. Грейдеры уже ровняют дорогу, машины возят гравий. И мне не терпится посмотреть, как строители кладут асфальт на улице.

Я бегу туда сломя голову и не замечаю на дороге вылезшую из-под земли проволоку. И со всего разбега налетаю на нее да раню себе ногу. Проволока разрывает мне кожу правой ноги между пальцами вверх сантиметров на десять. Кровь как хлынет ручьем! Я быстро беру с дороги свежую глину и замазываю ею свою рану. Кровь останавливается, и я, расстроенный, что не посмотрю на новый асфальт, тихонько ковыляю к бабе Альфие. Она живет ближе всех из знакомых мне бабушек-целительниц.

Тихонько доковыляв до ее дома, я сажусь на лавку у ее ворот и кричу сколько есть мочи:

– Баба Альфия!!! Баба Альфия!!! Выйди поскорей!!!

Баба Альфия выбегает за ворота, глядит на мою израненную ногу, удивленно хлопает руками о свои бедра да приговаривает:

– Э-это где тебя так угораздило ногу-то разорвать?!

Я рассказываю ей, что со мной случилось. И она меня спрашивает:

– И сколько времени прошло с тех пор?

– Часа три.

– А как ты так быстро до меня добрался?

– До соседней деревни меня дядя Вася на лошади подвез. А оттуда я пешком дошел.

Она мне улыбается, и начинает осматривать мою рану. Рана – глубокая, но на мое счастье проволока прошла вдоль мышечных волокон, не разорвав их.

Баба Альфия промывает мне рану ключевой водой, да присыпает ее табачной золой, а сверху прикладывает к ране подорожник. Затем перевязывает ногу тугой повязкой и говорит:

– Ну, станешь жить, гусиный лапоть. До свадьбы заживет. На свадьбу-то пригласишь?

– Конечно, приглашу. Как я без вас – стариков? Без вас ведь, как без рук, жизнь пуста и свадьба не та. Так что ждите приглашенья.

– Хорошо погуляем, повеселимся, порадуемся за тебя!

– Да-а… Вы на свадьбе всех на свете просмеете. И ребятам не надо будет воздерживаться от выпивки, чтобы на ней порядок поддерживать. Уродивые[1] гости сами уйдут.

– Ясно говоришь… Сынок, скажи, а что произошло с тобой до того, как ты поранился?

– Ничего не произошло… – вначале бормочу в ответ.

И после подробно рассказываю бабуле, что да как было.

– А ты знаешь, что в жизни нет случайностей? – не унимается баба Альфия.

– Да.

– Ведь твоя рана – это урок. И его следует разобрать, увидеть, чтобы он не обернулся для тебя чем-нибудь серьезным. Как ты считаешь?

– Я согласен с тобой. И баба Соня мне часто говорила, что каждое наше действие происходит из-за чего-то и во имя чего-то. Да, наблюдая за своей жизнью, я и сам это вижу. Что я каждое действие совершаю во имя чего-то и ради чего-то, и то, что со мной происходит, тоже не просто так.

– Хорошо. Тогда давай разберем, ради чего сейчас у тебя поранилась нога?

– Чтобы научить меня чему-то да что-то показать мне.

– А что показать?

– Наверное, что я что-то не доделал… – говорю я первое, что приходит мне на ум.

И тут я вспоминаю:

– Вчера я не доделал корзинку из прутьев ивы и оставил свеженарезанные прутья до следующего раза. Вот и все.

– И что из этого вытекает?

– А то, что в природе все происходит ради чего-то и для чего-то. А тут получается, что я не все прутья по назначению использовал. Они высохнут и ни на что больше не сгодятся. А когда я нарезал прутья, иве сказал, что каждый прутик, который она мне дала, пойдет на изготовление корзинки. А я их оставил – в дело не пустил. И мне сейчас срочно необходимо пойти к дяде Ване и доделать корзинку, чтобы использовать прутики, которые остались.

– Молодец, сынок. Понапрасну не обижай природу, ведь она к тебе благосклонна. А сейчас ступай, да сильно не беги – дай ране затянуться. Через два дня приходи, посмотрим ранку.

Я выбегаю на улицу. На краю деревни подсаживаюсь на почтовую телегу и доезжаю до дома дяди Вани.

Через два дня рано утром я снова прихожу к бабе Альфие. Застаю ее на огороде.

Увидев меня, она радуется и тут же приглашает меня в дом позавтракать. Она накрывает на стол, и мимоходом заводит разговор да спрашивает:

– Сынок, как твоя нога?

– Все в порядке, – отвечаю. – В тот раз я от тебя сразу же поехал к дяде Ване и там доделал корзинку.

Ивовых прутьев мне хватило тик-в-тик. И ногу сразу же отпустило: перестала ныть. Кровь вообще не бежала. А дядя Ваня как рад был! Он уж не знал, что с ними делать: прутья стали подсыхать. В воду положить – запреют, самому использовать – рука не подымается: ведь я их для себя готовил. Я сам их нарезал – да ровно столько, сколько мне необходимо было на эту корзинку.

А как я все доделал – мы с дедом и отпраздновали. Он – самодельным вином, а я – холодненьким квасом. Вот…

– Очень хорошо! Теперь ешь.

Я завтракаю. Баба Альфия разбинтовывает мне ногу. Видит: ранка затянулась. Она ладит, поправляет мою ногу, потом спрашивает:

– Сынок, а ты знаешь, что такое боль?

– Не знаю. Я знаю, какая бывает боль, но ЧТО такое боль – не знаю.

– И какая бывает боль?

– Режущая, разрывающая, обжигающая, ноющая, колющая, резкая, пронизывающая.

– То, что ты сейчас назвал – это симптомы боли, ее проявления. А боль бывает физической и душевной.

– А какая между ними разница? – спрашиваю я.

– Как ты сам видишь, что такое физическая боль?

– Ну-у-у, физическая боль – это ушибы, порезы, переломы, синяки, шишки…

– Это тоже последствия. А сама физическая боль все же – это что?

– Не знаю.

– Это последствие боли душевной.

– Ясно. А что такое душевная боль? – загораюсь я.

– А ты как сам мыслишь?

– Не знаю.

– Посмотри, спроси себя.

Я задаю себе вопрос: «Что такое душевная боль?» И изнутри себя получаю ответ: «Пустота, дыра», что повергло меня в полное недоумение.

– Какая-то белиберда!.. – кричу я бабе Альфие.

– Отчего белиберда?

– Разве может быть пустота или дыра в душе? – возмущаюсь я.

– Да, и еще какая!

– Ты слышал выражения: черств душой, беден душой, пустая душа, злая душа, каменное сердце, бессердечный, бездушный?… – продолжает бабуля.

– Да, слышал.

– А как ты мыслишь, что они обозначают?

– Что у человека что-то не в порядке с душой и сердцем.

– А что конкретно?

– Не знаю, – стону я в ответ.

– Хорошо. Давай разберем по отдельности.

– Давай.

– Когда в народе говорят: «Ну, и черствый же ты душой!», что это обозначает?

– Ну, так называют человека, который не имеет чувств.

– Так. А почто у него нет чувств?

– Потому что у этого человека что-то не в порядке с душой.

– А что конкретно не в порядке с душой?

– Не знаю.

– Хорошо, – не останавливается баба Альфия. – Тогда давай разберем через пример: отчего ты временами не чувствуешь запаха?

– Из-за насморка.

– Насморк – это последствие. А почто ты не чувствуешь запаха?

Я вдруг действительно чувствую, что у меня забит нос, и я дышу ртом.

– Так, – замечает баба Альфия, – у тебя забит нос. Но чем?

– Соплями, конечно.

– Ну, наконец-то! А сопли – это что?

– Слизь, которая заложила мне нос, и из-за нее я сейчас не могу дышать через нос, а только дышу через рот. Поэтому я и не могу почувствовать запах.

– А слизь – это что?

– Слизь, как слизь, что еще можно про нее сказать?… Ничего… Н-не знаю… Разве, что она соленая и подходит по моему вкусу…

– Это проявление боли? – спрашивает меня бабуля.

Я задумался и ответил:

– Да-а-а.

– А отчего появилось это проявление?

– От какой-то боли.

– А от какой? – не унимается баба Альфия.

– Душевной.

– Да! От того, что ты сейчас чего-то не хочешь видеть! Глаза слезятся и заполняют нос жидкостью, которая смывает с глаз те образы, которые ты накладываешь на свою жизнь в своем сознании здесь и сейчас. И что ты чувствуешь при этом?

– Удушье… ничего неохота делать…

– Насморком ты смываешь то, что тебе сейчас необходимо сделать и то, что тебе принесет сейчас радость. Давай посмотрим, а из-за чего ты ощущаешь удушье?

– Из-за того, что не могу сделать. И не могу об этом сказать.

– А что ты не можешь сейчас сделать?

– Ответить на твои вопросы.

– А отчего ты не можешь ответить?

– Не хватает сил. И что-то мешает.

– А что мешает? – не отстает от меня баба Альфия.

– Тяжесть.

– Так. Уже что-то проясняется. А что это за тяжесть?

– Не знаю.

– Не можешь признаться себе, что есть пустоты и дыры в душе?

– Да.

– Дак они есть?

– Не знаю…

– Хорошо, – не унимается баба Альфия. – А что тебе сейчас неохота делать?

– Отвечать на твои вопросы, они мне делают больно.

– Вот еще одно – у тебя сейчас нет желания видеть боль, которая тебя терзает. Давай посмотрим: кто тебе сейчас делает больно?

– Хм, это как?

– Задай себе вопрос: «Кто мне сейчас делает больно?» Я задаю себе этот вопрос и получаю ответ:

– Я сам.

– А чем ты сам себе сейчас делаешь больно?

– Упорством, тем, что хочу отстоять свои права.

– Какие права?

– Быть оболтусом.

– Так. А это чьи права?

– Того, кто и что меня сейчас изнутри разрушает, да мной помыкает.

– Так тебе сейчас хочется быть оболтусом?

– Нет.

– А кому этого хочется?

– Чему-то во мне.

– А чему?

– Какой-то гнили…

– А какой гнили?

– Не знаю.

– А у нее есть имя?

– Да – сука, сволочь, козел, медведь, нерасторопная корова…

Я только произношу это и мне становится легче. А баба Альфия, радуясь новому открытию, говорит мне:

– Вот кого ты В СЕБЕ отказываешься видеть.

– И что интересно они делают в тебе?

– Пожирают мою душу, – отвечаю я бабуле.

– Да, это так. Но как это происходит?

– Не знаю, бабуля, мне сейчас больно об этом даже говорить. Всю грудь давит, и что-то в моей груди так сжимается, что дышать тяжело.

– Эти твари в тебе разрушительные мысли запускают, да тебя же их развивать заставляют. Посмотри, сколько у тебя сейчас в голове мыслей?

– Много.

– А сколько мыслей жизни может быть в нас?

– Только одна, которая исходит из души.

– А чем являются для нас разрушительные мысли?

– Тем, что поедом едят наши души.

– И они делают в нашей душе что?

– Дыры… Причиняют нам боль.

– Итак, еще раз. Как гниль причиняет нам боль? – заостряет мое внимание баба Альфия.

– Запуская в нас разные мысли.

– Так, а эти мысли – наши?

– Нет. Чужие.

– А что делает с нами чужая мысль, когда мы ее принимаем за свою и когда ее в себе развиваем?

– Она уничтожает нас и заводит в тупик.

– Дак чем эти мысли для нас являются?

– Болью.

– Уже хорошо, – вздыхает баба Альфия. – А сколько может быть в нас мыслей жизни?

– Только одна.

– Вот мы и нашли основное, от чего ты отказываешься видеть: из-за дыры, пустоты – боли. А эти дыры образуются где?

– В нашей душе.

– А как дыры образуются в душе, когда душа цельная и там ухватиться не за что? – спрашивает меня бабуля.

– В душе есть какие-то другие пустоты…

– По-другому говоря – это другая боль, чужая мысль, да? – продолжает баба Альфия.

– А как эта «другая» боль появляется в нас? – любопытствую я.

– Самая первая боль появляется обычно в детстве: тогда, когда дитя еще находится в утробе, а иной раз она появляется и в самом зачатии.

– Это как!? – удивленно спрашиваю я бабу Альфию.

– Когда дитя приходит в семью, то, что ему необходимо сделать, чтобы жить в этом мире?

– Изучить этот мир.

– А как дитя может изучить этот мир?

– Приложив его к себе.

– Ишь, какой грамотный стал! Скоро докторскую защищать станешь?

Мы вместе смеемся, и баба Альфия продолжает:

– Отвечать на вопрос станешь или гадать?

– Отвечать… Дитя может изучить жизнь, ощутив жизнь своих родителей в себе.

– А как можно это сделать?

– Прожить жизнь родителей самому.

– Так. А как ты можешь ее прожить?

– Впитав в себя мысли мамы и папы да развивать их, строя свою жизнь.

– А наши мамы и папы имеют в себе чужую мысль, то есть боль?

– Да.

– А ты, впитав жизнь мамы и папы, вместе с тем впитаешь их боль?

– Да.

– Вот так и появляется впервые боль в дитя да открывает в каждом из нас ворота для того, чтобы к нам вернулась боль с прошлых наших жизней, да появилась новая…

– А что потом? – не умолкаю я.

– А затем боль развивается и постепенно уничтожает человека.

– А как она развивается?

– Ты не знаешь?

– Нет.

– Тогда слушай.

Мы с бабой Альфией усаживаемся поудобней, и она начинает свой рассказ:

– Развитие боли начинается с наших разрушительных мыслей, недоделок, ограничений, обязательств, долгов, правил, общественного мнения, логического мышления, выводов, применения чужого дурного опыта, всевозможных навязок, мнительности… Это и многое другое держит нашу душу в темнице и не дает нам выстроить свою жизнь, как нам необходимо.

– Это как?

– Очень просто. Давай возьмем с тобой любой пример. Вот стоит ведро, закрытое фанеркой. Я тебе говорю: «Оно пустое». Теперь подыми его.

Я подхожу к ведру, легко поднимаю его. Потом замечаю, что в нем что-то болтается. Тут в меня залетает дурная мысль: неужели баба Альфия меня обманывает, и тут же ведро становится тяжелее. Тогда я ставлю ведро на пол, чтобы посмотреть, есть ли в нем вода. Я поднимаю фанерку и вижу, что оно – почти полное! После этого баба Альфия просит меня поднять ведро еще раз, а я не могу его поднять! Я ничего не понимаю и возмущенно спрашиваю:

– Что произошло?!

А она смеется и говорит:

– Ведро потяжелело, когда тебя посетила мысль, что это ведро – с водой. И результат налицо.

– Подожди, подожди, ты чего мне здесь сказки рассказываешь?! Чего меня, как мальчишку, вокруг пальца обводишь?! Что я тебе, маленький что ли?!

Баба Альфия покатывается со смеху и, еле выговаривая слова, протягивает:

– А-а-а… ты… че-че-го… ма-ма-ленький… что ли?

– Нет.

– Тогда че спрашиваешь? Хочешь им стать?

– Нет, я хочу быстрей стать взрослым и уехать из дома куда-нибудь подальше.

– Дак почто ты задал мне этот вопрос?

– Потому что не пойму, что произошло.

– Хорошо, давай посмотрим, что произошло.

– Давай.

– Когда я тебе сказала, что ведро пустое, ты что сделал?

– Увидел пустое ведро.

– Так. А когда я попросила тебя поднять его, ты его поднял?

– Да. И причем легко. Но в это время в ведре что-то булькнуло, и у меня проскочила мысль, что ты меня обманула.

– И что с тобой произошло?

– Ведро потяжелело.

– А почто потяжелело?

– Потому что я представил себе, что в ведре есть вода.

– Так. И что затем произошло?

– Потом я решил посмотреть сколько в нем воды. Поставил ведро, поднял крышку и увидел, что ведро почти полное.

– Так. А когда ты увидел сколько в ведре воды, и я попросила тебя поднять его в следующий раз, то, что с тобой произошло?

– Я не сумел его поднять. Во мне закипела злость, потому что ты меня обманула.

– А эта злость откуда возникла?

– Как откуда? Ты же меня обманула: сказала, что ведро пустое, а оно оказалось полным.

– А тебя раньше обманывали?

– Да, часто.

– Дак боль из прожитой твоей жизни наложилась на эту ситуацию, так?

– Да.

– Дак вот. Боль, которую мы не убираем из прошлых событий, набирает силы, создавая в нашей жизни новые и новые «больные» ситуации. Отчего мы вновь и вновь в своей жизни наступаем на одни и те же грабли…

рая уже была в твоих прошлых жизнях да событиях. Это так. А как боль управляет нами?

– Обычно мы развиваем в себе чужую мысль, а она выводит нас на то, чтобы мы разрушали свою жизнь и наносили себе боль новую.

– Сынок, а боль управляет твоей душой и плотью?

– Да. Точно так же – навязывая мне мысли чужие и создавая условия для их развития.

– Давай это разберем на примере: на словах Ложь и Правда.

– Давай.

– Что несет за собой слово «правда»?

– Боль.

– А слово «ложь»?

– Тоже боль.

– А с чего ты взял, что эти слова несут боль?

– Когда я с дедой Колей разбирал слова Жизни, слова Тьмы и слова пустоты, то увидел, что правда и ложь – это одно и тоже, только одно мы воспринимаем, а другое – отвергаем. А вообще таких слов в природе нет, их вывела боль для управления нами и оправдания себя да своих действий или бездействий. Это и есть все боль.

– Так что несут эти слова?

– Разрушение… А как тогда жить? – задаюсь я вопросом.

– Избавляться от боли, которая стоит за этими словами.

– А как?

– Точно так же, как от любой другой боли. – делится со мной баба Альфия. – Но чтобы убрать боль полностью, необходимо видеть ее. Необходимо знать, как она развивается, как ее возможно из нас изгнать, где в нас находится боль, какие ее повадки и слабости… Научиться «выслеживать» ее в себе.

– А как происходит наложение боли на сложившиеся вновь ситуации? – задает вопрос баба Альфия.

– … не знаю.

– Давай разберем ситуацию, например, когда ты упираешься в нашем разговоре: не спрашиваешь себя, а идешь по накатанной да отвечаешь: «Не знаю».

– Давай.

– Что с тобой происходит, когда ты упираешься и не отвечаешь на вопрос?

– Попадаю в тупик.

– А тупик это что такое?

– Это когда у меня кончились все мысли.

– А мысли кончиться могут?

– Нет.

– Дак что с тобой происходит в этот момент на самом деле? – упорно стоит на своем баба Альфия.

– … не знаю.

– Что ты сейчас делаешь, отвечая на мои вопросы?

– Ищу в себе ответ.

– А это так?

– Да.

– А какие ищешь в себе ответы?

И у меня выходит:

– Больные.

– Именно так. Вначале ты ищешь образцы мыслей, которые на самом деле для тебя являются чужими. А когда их не находишь, то в тебе образуется пустота. Этой пустотой ты и наносишь сам себе боль, продолжая искать в округе мысль чужую или подобную боль, которая уже была в твоих прошлых жизнях да событиях. Это так. А как боль управляет нами?

– Обычно мы развиваем в себе чужую мысль, а она выводит нас на то, чтобы мы разрушали свою жизнь и наносили себе боль новую.

– Сынок, а боль управляет твоей душой и плотью?

– Да. Точно так же – навязывая мне мысли чужие и создавая условия для их развития.

– Давай это разберем на примере: на словах Ложь и Правда.

– Давай.

– Что несет за собой слово «правда»?

– Боль.

– А слово «ложь»?

– Тоже боль.

– А с чего ты взял, что эти слова несут боль?

– Когда я с дедой Колей разбирал слова Жизни, слова Тьмы и слова пустоты, то увидел, что правда и ложь – это одно и тоже, только одно мы воспринимаем, а другое – отвергаем. А вообще таких слов в природе нет, их вывела боль для управления нами и оправдания себя да своих действий или бездействий. Это и есть все боль.

– Так что несут эти слова?

– Разрушение… А как тогда жить? – задаюсь я вопросом.

– Избавляться от боли, которая стоит за этими словами.

– А как?

– Точно так же, как от любой другой боли. – делится со мной баба Альфия. – Но чтобы убрать боль полностью, необходимо видеть ее. Необходимо знать, как она развивается, как ее возможно из нас изгнать, где в нас находится боль, какие ее повадки и слабости… Научиться «выслеживать» ее в себе.

Немного помолчав, бабуля продолжает:

– Боль в плоти человека – это сорняк, как паразит в огороде, который губит растения, необходимые для жизни человека. Да сорняк не простой, а тот, любая частичка которого может дать росток. И вырасти в гигантского монстра, который душит каждое живое на земле. И превращает царство цветущей поляны, где жизнь кипит ключом, трава расстилается разноцветным ковром, солнце светит, своим теплом одаривает да мир радует, где птицы поют, жизнь воспевая, а ветер каждое живое вокруг силой одаривает да жизнь сохраняет, – в царство мертвых, где солнце не светит и не греет, птица не пролетит, да и ветер стороной обходит, чтобы ненароком оттуда что-либо в царство жизни не перенести.

А огород… – это наша душа и плоть.

Баба Альфия заканчивает свою мысль, и мы еще долго сидим молча. Бабуля думает, что говорить дальше, а я сижу и осознаю сказанное ею…

От сказанных ею слов меня охватывает ужас. Мне хочется поскорей убрать из себя всю боль, изгнать из себя чужие мысли, «прополоть» свою душу и тело, «вырвать из себя» весь сорняк без остатка и сжечь его.

А баба Альфия, увидев, что меня мучает, говорит мне:

– Как сорняк убрать – разберем позже, а сейчас давай поговорим о том, как он растет и развивается.

– Хорошо.

– А начнем с такого вопроса: «Как ты видишь, боль необходима человеку?»

– Нет.

– Но она есть в природе?

– Да.

– А в природе может образоваться что-то без ее ведома?

– Нет.

– Так боль все-таки для чего-то необходима?

– Нет, – с болью в душе проговариваю я.

– А как тогда она образовалась?

– По мысли человека.

– Да, это так. – подтверждает баба Альфия. – Человек изначально является правителем каждого живого во Вселенной, и он вносит в жизнь природы свою мысль. А для чего человек внес свою мысль в жизнь природы?

– Для управления ею, – отвечаю я. – Человек, привнося свою мысль в Жизнь природы, направляет ее в то русло, которое угодно ему, а не самой природе.

– Так… И на сегодняшний день что мы видим?! К чему привело вмешательство человека в природу? – Она умирает.

– А для чего человеку необходимо управлять природой? – спрашиваю я.

– Чтобы господствовать над ней, – отвечает баба Альфия.

– По-другому говоря, убить природу на корню, отчего сейчас деревья и сохнут и гниют на корню.

– А для чего нам необходимо убивать природу? – проясняет баба Альфия.

– Чтобы отомстить ей за то, что она пропустила в нас боль, мысль чужеродную, – точно признаюсь я.

– Совершенно верно – чтобы выполнить договор с Тьмой. А этим создать условия, чтобы в мире живых господствовал не Лад, а тьма. Чтобы каждое живое попало под господство Тьмы, и она высасывала из нас наши силы жизни полностью каплю за каплей. Она питается нашей силой, и этим отводит нас от того, для чего мы были созданы в Небесном Царстве во Свету. Дак для чего нам необходима боль?

– Чтобы убить себя, – печально говорю я.

– Так. По-другому говоря, чтобы создать условия, чтобы тьма из нас высасывала наши силы жизни и в какой-то момент полностью овладела нашей душой, и мы были полностью ей подчинены. Иначе, чтобы мы стали ходячими трупами.

– А для чего тьме необходимо чтобы мы были ходячими трупами?

Я, немного подумав, отвечаю:

– Это очень сложно… Наверное, чтобы убить нас.

– Это сейчас пока тьма убивает нашу плоть и держит нашу душу в темнице. А так она ищет возможность ОВЛАДЕТЬ и не только нашей душой, но и плотью. Душа без плоти и дух без плоти – это ведь то же самое, что и сама тьма. А ей необходимо заполучить нечто большее, что даст ей превосходство над Ладом в Небесном Царстве… А это, сынок, и есть НАША ПЛОТЬ, то, чего она сама сотворить не может. А как ты мыслишь: что она делает для того, чтобы заполучить ее?

– Запускает в нас разные мысли.

– И этим что она с нами делает?

– Получается, что она запускает в нас разные мысли, чтобы через нас происследовать нашу же плоть, но не для того, чтобы ее убить, а чтобы ее себе подчинить. Так что ли?

– Та-а-ак, – ехидничает баба Альфия и продолжает ровным голосом: А для чего тебе необходима боль?

– Получается, чтобы выполнить заключенный с тьмой давний договор.

– Да, это так. Тьма нас обманула, и мы заключили с ней договор не на жизнь, а на смерть. И, развивая в своей жизни мысль тьмы, мы тем самым создаем в своей душе и плоти новую и новую боль. А тем временем, когда наша душа развивает чужие мысли, наш родной дух спит, не сном, не бодрствованием негаданный.

– Дак, что получается, что человек, когда не убирает в себе боль, то он выполняет договор с тьмой? – вскрикиваю я.

– Да и не только. Человек этим еще создает условия, чтобы каждое живое во Вселенной попало под влияние тьмы.

– Какой ужас!!! – кричу я, а, немного подумав, продолжаю, ища оправдание для боли: А как же яд? Ведь это тоже нас разрушает и убивает, но мы его едим и свою же жизнь этим правим?

– А яд – это что?

– По сути, лекарство.

– Оно необходимо для жизни?

– Да! Оно же лекарство, которое необходимо для лечения.

– Так, а когда ты чуть переборщишь и примешь его больше? – не дает мне спуску баба Альфия.

– Тогда им можешь отравиться.

– Так. Возьмем, к примеру, воду. Когда ты жадно пьешь, ты утолишь жажду?

– Нет. Только весь отеками покроюсь, а жажда останется.

– Наполнишь свой бурдюк, а толку нет. Только сам себе навредишь: заставишь внутренние органы работать с перегрузкой. По-другому говоря – надсадишь свой организм, да на память создашь себе грыжу и этим нанесешь серьезный урон своей плоти.

– Значит все же боль нам необходима!!? – возмущенно спрашиваю я.

– Необходима!!! – также возмущенно отвечает мне баба Альфия. – Только для того, чтобы показать саму себя, боль другую.

– Как может боль показать мне боль другую?

– Очень просто. Вот смотри, ты поранил недавно ногу?

– Да.

– И что тебе боль показала?

– Что я не доделал дело. Что в мире не может быть начатых и не доведенных до конца дел, так как это боль другая.

– А то, что ты сейчас сказал, это познание умирающего мира?

– Да.

– Когда ты убрал боль, связанную с этой ситуацией, то, что у тебя осталось?

Я смеюсь и, немного подумав, отвечаю:

– Память о том, что я когда-то поранил ногу.

– Значит, не полностью боль убрал. Хорошо, давай другой пример разберем… В детстве к горячей печке лез?

– Да.

– И что у тебя сейчас осталось от этой боли?

– Что я об печку обожгусь.

– Это тоже боль… По сути, когда ты уберешь боль, связанную с этим событием, остается только знание о том, что печка в жизни бывает горячей, а не тот факт, что она может тебя обжечь. Скажи, для чего тебе необходимо бояться печки?

– Для того чтобы не обжечься об нее.

– И жить в вечном страхе, что печка может тебя обжечь, так что ли!? – выпучив глаза, спрашивает меня баба Альфия.

– Нет.

– А что тогда!? – продолжает в том же тоне бабуля.

– Ну-у-у, что… что печка… может меня обжечь.

Мы смеемся.

– А это «печка может меня обжечь» – что такое?

– Страх.

– А страх – это боль?

– Да.

– Страх вечен?

– Да, если его не убрать.

– А он сам уйдет?

– Нет.

– Ху-у… Давай передохнем, а то ты меня совсем уморил.

– Давай.

Баба Альфия встает и убирает еду со стола. А я сижу молча, забыв про все на свете, и наблюдаю, как быстро и ловко она управляется. Бабуля прибирает на столе, и после приносит бумагу и карандаш, кладет их передо мной и говорит:

– Выпиши обиду на печку, а затем продолжим.

Я беру бумагу и выписываю все, что у меня идет на печь да каждую мысль, что я о ней думаю. Затем отвечаю на вопросы: кто я для печки и кто я сам для себя, когда я обжегся об печь, да кто для меня печка в этот момент и что для меня печка в этот момент. И даю исписанные листочки бабе Альфие.

Баба Альфия берет их и меня спрашивает:

– Что тебе показывает боль, которая была нанесена тебе печкою, когда она обожгла тебя?

– Саму себя.

– А еще что?

– То, что ее создало.

– И что ее создало?

– Обида на печь, что она не высушила мои штаны и куртку, когда мне необходимо было идти на улицу, а других штанов не осталось.

– Так. А что еще показывает тебе эта боль? – продолжает бабуля.

– Что я дурак. И из-за того, что я боюсь печки, я не вижу, что она может еще полезного для меня сделать.

– Так. А еще?

– Больше ничего не вижу.

– Что этим ты развиваешь мысль чужую. Эта чужая мысль настраивает окружающий мир против тебя самого. И что ты сам себя ограничиваешь, от того, что тебя обидело, отказываешься, закрываешься, прячешься и сбегаешь. А это есть бегство от самого себя. По-другому говоря – самоубийство. Дак что тебе показывает боль?

– Саму себя. Ту чужую мысль, которую я развиваю, и ее последствия.

– А когда мы избавляемся от боли, то вместо нее, что остается?

– Жизнь… Моя жизнь.

– Знания жизни, – правит меня баба Альфия. – А знания жизни показывают нам нашу жизнь. Нашу мысль жизни. То, что нам необходимо для творения своей жизни да в каком направлении нам мысль жизни развивать. Вот так, сынок. А сейчас посмотри, есть ли смысл цепляться за болячку и ее в себе лелеять? Посмотри, что она тебе дает и куда она тебя ведет? – говорит баба Альфия и выходит, как ни в чем не бывало, во двор.

А сама меня, точно куда-то с головой окунает, что я вдруг ясно начинаю видеть, что со мной в этот момент творится…

Одним весенним днем у меня было очень скверное настроение – на душе кошки скребли. Я вдруг страшно заскучал по деду Коле и бабе Ане. Тогда, долго не думая, сразу после школы, не заходя домой, решил их навестить.

Я бегу к ним в деревню. И деревня встречает меня в этот раз как-то по-особому: кругом все зеленеет и цветет, воздух свежий, как после дождика. У меня возникает ощущение, что она меня к чему-то готовит и как бы приглашает в новый мир! Деревья стоят в сказочно красивых цветах, витающие в воздухе ароматы сладко дурманят, вселяя в меня чувство радости и благодати. Все вокруг словно шепчет мне: здесь тебя ждут, здесь тебя любят! Здесь – мир прекрасен!

Подойдя к дому деда Коли и бабы Ани, я слышу целый хор птиц, которые одаривают меня какой-то силой, приговаривая на все лады: мы с тобой, иди смелей! Я захожу в дом, а там – все блестит и сияет, все пляшет, улыбается и радуется жизни! Все в движении: стол, скамейки, посуда и даже печка! Будто бы все вокруг водят хоровод и меня в него приглашают да на что-то благословляют. Я прям теряюсь, немного мечусь по дому.

И тут, словно во сне, в дом заходит баба Аня – молодая, высокая, стройная не по годам. Вся сияет, словно пришла на свидание со мной, чего-то себе напевает, глаза горят. Меня видит и – делает вид, что смущается, как девица. Застенчиво обходит весь дом, а потом подходит ко мне и легонько щипает меня. Словно проверяет меня: наяву все это происходит или во сне? Боль от этого щипка я чувствую, но все еще не верю, что не сплю. Сам себя щипаю в другом месте, чтобы самому убедиться: больно – значит, точно не сплю. Тогда я здороваюсь с бабой Аней, а она так же скромно и любезно отвечает мне. Все словно в песне – воздушно, сказочно. Я ничего ни понимаю и спрашиваю:

– Баба Ань, что здесь происходит? Деревня – необычная, птицы – необычные, дом – необычный. Ты, бабуль, какая-то молодая, цветущая, словно меня соблазняешь на что-то, все везде движется. Да движется не как раньше, а все в такт, в одном направлении. Движение словно перетекает с одного в другое, как по эстафете передается… И все вокруг поддерживают это движение, пропускают его через себя и передают дальше, плывя в мире ласки, тепла и нежности…

А она, вторя в тон и в такт моим словам, поддерживая течение моей речи, отвечает мне вопросом:

– А ты сам что чувствуешь при этом?

– Что я попал в какую-то сказку. Да в сказку непростую. И что-то за этим кроется…

Здесь очень хорошо, и это меня к себе манит и одновременно почему-то пугает. Я вижу, что это царство благоденствия, но внутри меня что-то мешает принять его, и наоборот даже пугает. Идут вопросы. Зачем? Куда оно меня зовет, притягивает к себе? Чего оно хочет? Почему это происходит именно со мной? Разве я это заслужил или, наоборот, я в чем-то провинился? Что со мной сейчас происходит? И чувствую, что оно меня понемногу поглощает. Мне в нем очень хорошо и радостно. И я потихоньку растекаюсь в этом нечто прекрасном…

Вдруг со мной что-то происходит, и постепенно во мне исчезают вопросы. Ощущение, что я таю, но не умираю, а наоборот – расцветаю, плыву в облаках, купаюсь в цветах, запахах, в воздухе, в воде, в мебели, в доме, даже в печи… И такое чувство, что я – это все, а все это – я. Мы все едины. Все перетекает из одного в другое. Внутри меня звучит какая-то мелодия, и она необычная, земная, да сложенная из самой жизни: в ней то вода издает звуки, то воздух, то печка поет, то птицы щебечут, то стены звенят, то барабанная дробь по столу ложками. И все это звучит да еще и во мне самом. Все бьется в едином ритме. Все издает какую-то свою мелодию, которая так привораживает, так притягивает и манит к себе! И когда я вливаюсь в нее, то слышу свою песню… И вдруг вижу, что это – стон моей души!!!

Мне в миг становится так страшно, что я сворачиваюсь в клубок и куда-то проваливаюсь.

Я очнулся ранним утром следующего дня в огороде от того, что деда Коля обливает меня холодной водой, и я ору диким голосом:

– Хватит! Хватит! А-а-а!

Чувствую, что мне становится очень-очень холодно.

И тут солнышко меня так охватывает своими лучиками, что у меня аж слезы льются из глаз. Слезы радости, что я живой и что мир вокруг нежно обнимает меня да согревает своим теплом. Словно проходит одновременно сквозь меня и вокруг меня, лаская и защищая. В этом блаженном состоянии я снова засыпаю. Сквозь сон чувствую, как деда Коля осторожно меня поднимает, приносит на руках в дом, переодевает и кладет в теплую постель, укрывая мягким одеялом. И я сладко погружаюсь в глубокий сон.

Во сне я словно прохожу сквозь какой-то туман и, просыпаясь, оказываюсь в комнате, где встречаюсь с тетей Наилей, бабой Аней и дедом Колей. А они уже сидят за столом и поджидают меня. Увидев меня, они здороваются, бабуля с теткой низко кланяясь, а деда кивая головой. Я с радостью подхожу к ним, обнимаю, целую всех по очереди в щечку и сажусь за стол. Деда Коля заводит разговор:

– Сынок, мы сегодня собрались поговорить с тобой о боли. Что это такое? Как она рождается и для чего она необходима человеку?

– Очень хорошо! Как раз это меня уже давно мучает, и я не знаю, как вас попросить рассказать об этом.

После этого наступает какая-то подозрительная тишина, словно все продумывают, что сказать дальше. А тетя Наиля хорошенько рассматривает меня своими горящими глазами и затем спрашивает:

– Что тебя беспокоит сейчас, сынок?

– Для чего природа создала боль? Как боль помогает человеку? Откуда она берется? Как она развивается? И что с ней делать?

Деда Коля улыбается, встает и выходит из дома, а тетя Наиля твердо продолжает разговор:

– Не обращай на деда внимания. Сейчас собери все свои силы и ответь на вопрос: для чего природа создала боль? И выпусти из себя ответ.

Я задаю себе вопрос, но в ответ ничего не приходит.

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос… – робко отвечаю я тете Наиле.

– Хорошо. Тогда ответь на другой вопрос: что боль делает с нами?

– Нас мучает, заставляет страдать.

– А в природе есть мучения и страдания?

– Есть… Сейчас природа сильно мучается и страдает.

– А мы – природа?

– Да. Мы часть самой природы, – проговариваю я.

– Так. Тогда скажи: когда мы мучаемся и страдаем, то в этот момент мы живем?

– Нет.

– Природа, сынок, создает только жизнь, а боль она может создать?

– Нет.

– Дак кто в нас создает боль?

– Кто-то чужеродной, неродной нам, живым.

– Давай это посмотрим на примере.

– Давай.

– Что делает дитя, когда оно приходит к маме и папе?

– Изучает мир, в который оно пришло, – отвечаю я.

– Дитя из Царства Благоденствия приходит в мир реальности и видит, что там нет мамы и папы, которых оно выбрало еще до зачатия. Вот тогда дитя ищет своих родителей, проходя сквозь разные миры, а иной раз и чуждые ему. А, найдя их, начинает исследовать мир, в котором живут его мама и папа, чтобы перейти к ним. А как дитя исследует мир мамы и папы?

– Пропускает все происходящее через себя.

– Это как? – интересуется бабуля.

– Все, что говорят мама и папа, дитя принимает за основу своей жизни. Смотрит на мир их глазами.

– По-другому говоря, делает из себя губку. Так?

– Да.

– А что имеется в губке?

– Как – что имеется? Непонятный вопрос.

– Как губка впитывает в себя жидкость? – по-другому задает этот же вопрос баба Аня.

– У нее есть поры, – поясняю я, – и через эти поры она впитывает в себя все жидкое.

– Впитывает в себя жидкость, заполняя поры, – поправляет меня тетя Наиля. – А как она делает это?

Тут кто-то на стол наливает воды, и у моей руки кладет губку.

– Увидь на столе пролитую воду… У тебя в руках губка. И ты собираешь в нее воду. Как собирается в нее вода?

Я беру в руки губку и описываю свои действия:

– Ну, я сжимаю губку. Кладу ее на воду и потихоньку ее отпускаю. Губка расправляется и впитывает в себя жидкость.

– Так. Но как губка впитывает в себя жидкость? – не отстает от меня бабуля.

– Губка всасывает воду в себя.

– А под действием чего происходит всасывание жидкости в губку?

Я вспоминаю физику и говорю:

– Когда губка сжата, то и поры ее сжаты. А когда она расправляется, то поры ее раздвигаются и всасывают в себя все то, что находится вокруг.

– Да, сынок, ты сейчас рассказал, как мы открываем в себе знания.

– Подожди, подожди… Это как мы открываем в себе знания? – переспрашиваю я.

– Давай это мы разберем попозже. Может, ты и сам увидишь, как открываются в нас знания, когда изучишь боль да от нее избавишься. А сейчас давай рассмотрим, как губка без сжатия впитывает в себя жидкость… Когда польешь на нее воду, то что с ней происходит?

Кто-то берет губку, выжимает ее, кладет на стол и сверху поливает на нее водой. Вся вода впитывается.

– А как еще губка может впитать? – спрашивает меня баба Аня.

– Можно губку просто положить на сырое, и она тоже все впитает.

Кто-то снова берет губку, насухо выжимает ее, наливает воду на стол и кладет на нее губку. Губка снова впитывает в себя всю воду.

– А как она это делает?

– Просто впитывает, и все.

– По-другому говоря, впускает в себя жидкость. Так? – поправляет меня бабуля.

– Да-а.

– А дитя, когда изучает мир, что делает?

– Впускает в себя окружающий мир.

– Теперь тебе ясно, как дитя впитывает информацию об окружающем мире?

– Да. Дитя берет за основу мысли окружающих и их развивает, строя свою жизнь.

– А дитя чей мир в себя впитывает?

– Мир мамы и папы.

– А в мире мамы и папы есть боль? – уточняет баба Аня.

– Да. Есть.

– А грязь можно считать болью?

– Да.

– Вода грязной бывает?

– Бывает.

– Дак когда мы губку кладем в грязную воду, то губка в себя впитывает что?

– Именно грязную воду.

– Так дитя впитывает в себя боль мамы и папы?

– Да.

– А для чего оно это делает? – заостряет мое внимание бабуля.

– Ну, наверное, чтобы познать боль мамы и папы.

– Может быть и такое. Но я хотела сказать другое…

Тут наступает тишина, словно мой ответ застает всех врасплох. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что деда Коля, как и раньше, сидит на своем прежнем месте. За разговором я и не заметил, как он пришел. Он оглядывает меня и чему-то тихо радуется.

Мне это кажется странным, и я спрашиваю его:

– Чему ты радуешься, деда Коля? У нас ведь не получается разговор.

– Сынок, разговор-то как раз получается. И ты сейчас как раз отправляешься изучать себя без нашей силы. Этому я и радуюсь.

Слова деда придают мне еще больше силы – я выпрямляюсь, сажусь поудобнее, и он задает мне следующий вопрос:

– А для чего ты изучал боль мамы и папы?

– Чтобы узнать свою боль.

– Это как?

– Когда я впитываю в себя боль мамы и папы, эта боль начнет создавать в моей жизни другие ситуации да такие, где я могу увидеть эту же боль, но только в себе.

– Вот так тьма нас и водит за нос по просторам пустоты и безвыходности, на привязи и под тотальным присмотром. Скажи, когда ты впитываешь в себя мир мамы и папы, то ты знаешь, что вместе с тем ты впитываешь и боль родителей?

– Нет.

– Вот то-то и оно.

– Дак для чего дитя впитывает в себя мир родителей?

– продолжает деда Коля.

– Для того чтобы познать мир мамы и папы. Познать, в какой мир дитя пришло, какая его здесь жизнь ожидает.

– А как это происходит?

– Ну, например, я – грудной ребенок, только начинаю ползать. Натыкаясь на стул, я запоминаю его для себя именно таким, какой он есть, а не таким, каким мне его опишут мама и папа.

– Так. А где здесь боль?

– Ну, как же. Ведь когда я ползаю, то натыкаюсь на стул, на стены, на стол и ударяюсь. А боль мне так показывает форменность предмета, на который я натыкаюсь.

– Хорошо. Давай для начала увидь, как ты сам ползал в детстве и как познавал окружающий мир.

Я сажусь за столом поудобнее и вспоминаю, что со мной происходило в тот момент, когда я в младенчестве натыкался на предметы в доме. И рассказываю:

– Вот я встаю на корточки. Мои руки и ноги меня не держат. Я утыкаюсь головой в пол.

– Подожди, – останавливает меня деда Коля. – Когда ты уткнулся в пол лицом, то тебе было больно?

– Нет. Мне было забавно. Пол тогда был, словно мягкая перина, и я точно окунался в нее с головой. Да мне это было приятно! И самому хотелось еще и еще уткнуться в пол носом.

– Да это так. Мир тебя в тот момент оберегал и тебе показывал твою жизнь такой, какая она есть на самом деле. Это так. Но когда у тебя появлялась боль в исследовании мира?

– Когда мама запустила мысль, что я ушибусь.

– И что ты с это мыслью мамы сделал?

– Впустил эту мысль в себя, чтобы познать, что это такое.

– Та к… И как тебя встретил мир с этой мыслью?

– Я наткнулся на угол ножки стула, и стул оказался твердым.

– Ты ушибся при этом?

– Да. Мне было больно, – с сожалением говорю я.

– И что тебе эта боль показала?

– Что мир мамы и папы кусается.

– А что еще?

– Что мир реальности, в который я пришел, и мир мамы и папы находятся рядом, да они – разные. И что мы, когда принимаем разрушительную мысль мамы и папы, делаем мгновенный переход из мира реальности в мир боли да разочарования.

– Молодец. Тогда боль тебе показала, что есть мир реальности и есть мир боли, и что мама и папа живут в мире боли. И что когда появляется боль, то на мир реальности тут же накладывается мир боли. Так. А что еще показывала тебе боль?

– Что в мире боли все жесткое, острое, твердое и больное.

– А в мире реальности?

– Мягкое и пушистое. Воздух, как вода, и я в нем купаюсь, только в нем нет сырости, и я остаюсь сухим. Пол, словно пружина, прогибается от моего падения и подхватывает меня. Стол играет со мной, когда я к нему подползаю: ножку свою приотодвигает, и мы играем с ним в ляпки. Стены когда я к ним подползаю, то они песнь какую-то поют, словно меня о чем-то предупреждают. А когда я натыкаюсь на них лбом, то они мягонько со мной бодаются… Этот мир оберегает меня и играет со мной… Забавно… Я в него обратно хочу вернуться.

– Это возможно, сынок. Это мы тебе и предлагаем сделать, только для этого необходимо убрать без остатка боль со своей души и плоти.

После этих слов деды Коли мне становится так тоскливо и обреченно из-за того, что меня не пускают обратно в мир любви и сладости, пока я не уберу из себя боль.

Я отворачиваюсь от деда Коли и плачу.

А немного погодя начал искать выход из сложившейся ситуации и положительные стороны того мира, в котором я сейчас нахожусь. Да говорю:

– Но ведь боль мне тоже сейчас помогает. Когда я натыкаюсь на стул, то я натыкаюсь на некую плотность, и в месте соприкосновения со стулом я впитываю в себя информацию о стуле через боль. Когда я натыкаюсь на препятствие, имеющее малое сопротивление, то информация записывается без боли. Ну, например, когда я ползу, то сопротивление воздуха настолько мало, что информация, которая записывается о воздухе, такая: он мягкий, текучий и никакого вреда не причинит.

– Подожди, а когда информация записывается через боль, то, что тогда с тобой происходит?

– Я понимаю, что в мире есть что-то, что оказывает мне сопротивление, ограничивает мое движение. И я задаюсь вопросами: какое оно? Может мне навредить или нет? Разрушит меня или нет? Как определить разницу между препятствиями? Боль пробуждает чувства, ощущения, заставляет думать: как жить в мире, где имеются препятствия.

– А чем является для тебя ограничение?

– Препятствием.

– А что такое препятствие?

– Это то, что мешает мне жить свою жизнь.

– Дак чем оно тогда для тебя является?

– Болью.

– Хорошо. А этот же стул: чем он является для тебя, когда ты в мире реальности?

– Другом.

– И он стоит на твоем пути?

– Нет. Он помогает мне познать мир, в который я пришел.

– Так. А чем является для тебя вопрос: Может мне навредить стул или нет?

– Пробуждением страха и ненависти к стулу.

– Уже что-то, – вздыхает дедуля. – А чем для тебя является вопрос: Стул разрушит меня или нет?

– Тоже пробуждает во мне страх и ненависть к стулу.

– А чем для тебя является вопрос: Как определить разницу между препятствиями?

– Это для меня является созданием условий для видения в себе ненависти, злости, гнева на препятствия.

– По-другому говоря, видеть разницу агрессии на разные препятствия. Так. А как боль пробуждает в тебе чувства?

– Я натыкаюсь на препятствие и чувствую боль.

– Очень хорошо сказал: что боль пробуждает в тебе чувство тьмы и смерти. Это так. А когда ты был в реальном мире, то что ты чувствовал?

– Ничего. Не чувствовал, мне там было просто хорошо.

– А «хорошо», это что такое?

– Чувство.

– Чувство чего?

– Жизни, – с удивлением для себя отвечаю я.

– Так. По-другому говоря, в мире реальности мир в нас пробуждает чувство нашей Жизни, а в мире боли мир пробуждает в нас чувство смерти и тьмы. А чем является для тебя дума? – неожиданно поворачивает ход разговора деда Коля.

– Странный вопрос. Дума есть дума, как ее еще назовешь.

– Хорошо. А что ты делаешь, когда ты думаешь?

– Развиваю мысль.

– А чью мысль?

– Свою. Чью же еще!!?

– А ты сейчас – это кто?

– Сука, козел, – с удивлением для себя выходит у меня изнутри.

– Дак чьи это мысли?

– Суки и козла.

– Ху-у, – выпускает из себя дедуля и продолжает дальше: Это мысли чужие, чужеродные, мысли тьмы и смерти, да полчища тьмы. Дак чьи ты мысли сейчас развиваешь?

– Этих тварей, которые сидят во мне.

– Дак, что ты делаешь, когда думаешь?

– Развиваю их же мысль.

– Так. А когда ты в реальном мире, то, что ты делаешь?

– Я мыслю, – отвечаю я, и тут же мой ответ меня же вводит шок.

– Дак что мы делаем, когда мы думаем?

– Создаем условия для того, чтобы в нас зародилась новая боль.

– Можно это же сказать, что когда мы думаем, то развиваем мысль чужеродную и этим отдаем силы жизни тьме?

– Нет. Мы только развиваем их мысль и все, – отвечаю я.

– Ладно. Что ты делаешь, когда развиваешь чужеродную мысль?

– Просматриваю, что мне делать дальше? Как мне поступить? Что может быть со мной, когда я это сделаю? Стоит ли мне это делать или нет? А это мне необходимо или нет? Смогу я это сделать или нет?

– Так. А что такое: что мне делать дальше?

– Растерянность.

– А растерянность это что такое?

– Боль.

– Уже лучше. А что такое: как мне поступить?

– Тоже растерянность… и даже паника, – утверждаю я.

– А паника это что такое?

– Боль.

– А что такое: что со мной может быть, когда я это сделаю?

– Наворот. Пока я этого не сделаю, я не смогу увидеть то, что может быть со мной. А когда я делаю это, то знаю, что мне это необходимо, – рассуждаю я.

– А наворот, это что такое?

– Боль. Это то, что я надумал. И этой мыслью сам себе создал новую боль.

– Так. А что такое: стоит ли мне это делать или нет?

– Сомнение.

– А сомнение это что такое?

– Боль.

– А что такое: это мне необходимо или нет?

– Метание из стороны в сторону. Я не могу сделать выбор и определиться в своей жизни.

– А это что такое? – стоит на своем деда Коля.

– Тоже боль… которая ведет меня в тупик… в лабиринт… в никуда.

– Молодец, сынок, – поддерживает меня дедуля и спрашивает дальше: А что такое: смогу я или нет?

– Неуверенность в себе.

– А это что такое?

– Тоже боль.

– Дак что мы делаем, когда мы думаем?

– Наворачиваем одну боль на боль другую.

– А что ты делаешь, когда ты мыслишь?

– Тоже развиваю мысль.

– А чью?

– Мысль Жизни, свою мысль.

– А что ты делаешь, когда развиваешь свою мысль? – доводит мысль до конца деда Коля.

– Ищу возможность, как однозначно это сделать.

– Так. Дак что делает боль, когда она толкает тебя на то, чтобы ты стал думать о своей жизни?

– Думами она уводит меня от моей же жизни к самоуничтожению и постепенному разрушению своей жизни.

– Иначе говоря, к твоему бездействию или действию по кругу. Боль заставляет нас топтаться на месте или бешено метаться по кругу, как белка в колесе. Или, как говорили наши предки: «Боль заставляет нас думать о том, как нам попасть в лабиринты смерти, и загоняет нас в безвыходные положения, когда выход находится рядом, только мы его не видим, так как боль собой застилает нам глаза». Это ясно?

– Да. А когда мы находимся в боли, то мы ищем путь, как сбежать от нее или избавиться, а не как ее убрать… – говорю я с радостью.

– Мы разобрали, что такое боль и что делает с нами физическая боль. А сейчас давай посмотрим: что делает с нами боль душевная?

– Не знаю… – с тяжестью на душе отвечаю я.

– Давай посмотрим, что такое обида?

– Боль.

– А злость – это что?

– … Боль.

– А какая боль?

– Душевная.

– А как она образуется?

– Я впитываю в себя чужую мысль.

– Еще…

– Ну, я не знаю…

– А что ты чувствуешь, когда ты натыкаешься на предмет?

– Физическую боль.

– И только?

– Нет, что-то еще.

– А что еще?

– Другую боль.

– Какую?

– Душевную…

– Так. А какую душевную боль?

– … не знаю.

– Ладно. Как ты видишь, страх – это боль?

– Нет. Это то, что предостерегает и оберегает.

– От чего?

– От другой боли.

– Это как?

– Натолкнувшись на препятствие один раз и сделав себе больно, ты уже знаешь, что в мире есть препятствия, которые могут тебе навредить, и потом передвигаешься уже осторожнее.

Тут деда Коля надувается, как пузырь, и говорит, точно молотом бьет по наковальне:

– Это ты сейчас сказал, что такое знание смерти и знание тьмы, да что такое осторожность!!! Но для чего тебе необходим страх?! Да что он тебе дает?! – ты не сказал!

– Что мне дает страх?… – задаю я вопрос сам себе. – Наверное, благодаря ему я приобретаю качество, которое мы называем осторожностью.

– А что такое знание смерти и тьмы да сама осторожность для тебя?

– Знание о том, как и что делать нельзя и предостережение об опасности.

– А что это такое? – настаивает на своем деда Коля.

– Ограничение.

– А ограничение что такое?

– Боль.

После этих моих слов деда Колю, словно что-то отпускает, и дальше он продолжает ровным голосом:

– Да. Наши ограничения? – это опыт, приобретенный нами живя в мире боли. Это то ограничение, которое обрезает нас от наших знаний жизни, от нас самих и от самой нашей жизни. Так мы становимся рабами, а не хозяевами сами себе и своей жизни. Опыт создает условия, чтобы мы рвались к свободе и забыли о воле. Чтобы мы жили в постоянной борьбе с ветреными мельницами и с мыльными пузырями, да страдали и мучались без повода и по поводу. Так. Это вначале, а что потом?

– Ничего, кроме того, что боль связывает меня и не дает мне действовать.

– Ладно. Тогда как рождается душевная боль?

– Она рождается, когда я познаю мир и впитываю в себя всю информацию о нем.

А деда Коля добавляет:

– Впитываешь из того, что есть в мире боли…

Тут все оживляются. Баба Аня запевает, тетя Наиля снимает свой платок с плеч, поднимает его за спиной и, приплясывая, да приглашает деда Колю плясать.

Я чувствую себя превосходно. Вмиг наполняюсь силой. Ощущение, что сейчас без рогатины смогу медведя завалить. И, немного поразмяв свои кости, присоединяюсь к старикам. А они резвятся, как могут! И я ловлю себя на мысли, что меня это не удивляет! В плясе я пытаюсь изобразить нечто подобное им, но чувствую, что мне что-то мешает.

И баба Аня, заметив, что я начинаю раздражаться, искусно притормаживает веселье и постепенно переводит его в разговор. Да спрашивает меня:

– Сынок, тебе что-то мешает плясать?

– Да, мешает. У меня такое чувство, что мои движения что-то сковывает.

– А как ты видишь, что бы это могло быть?

– Наверное, боль.

– Совершенно верно – боль!..

Тут все садятся вокруг стола, и баба Аня продолжает разговор:

– Сынок, а тебе охота так двигаться?

– Как так?

– Как? Как?… Как мы, – передергивает меня баба Аня.

– Да, – скромно отвечаю я.

– А как ты мыслишь, ты это можешь?

– К сожалению, нет.

– Скажи, а что ты делал вчера, когда пришел к нам?

Я напрягаюсь, вспоминаю, но ничего не припомню.

– А что я вчера делал? Я ничего не помню.

– Вчера мир пригласил тебя к себе в гости. И ты вошел. Да не просто вошел, а сам участвовал в хороводе реального мира – мира живых, мира благодати, мира Лада. Ты резвился вместе с ним, даже летал! Мир показывал тебе свои необъятные владенья. А как ты видишь, отчего ты там тогда мог двигаться, а здесь нет?

– Я не знаю, отчего так было вчера. А сегодня я плохо двигаюсь, потому что тело мое физически не развито. Вы-то, наверное, каждый день в этом упражняетесь!..

И вдруг деда Коля в одно мгновение встает, бежит по полу. Потом по стене! по потолку! обратно по другой стене! и, сделав круг, возвращается на место.

Я, оторопев от увиденного, таращу на него глаза и, чуть дыша, бубню себе под нос:

– Не может быть!!! Не может быть!!! Нет, этого не может быть!!!

А баба Аня с тетей Наилей смотрят на меня такими же очумелыми глазами и передразнивают меня:

– Не может быть! Не может быть! Деда Коля, ущипни меня, я, наверное, сплю! Я сплю-у-у! Это сон!

И от смеха надо мной валятся на скамейки. А деда Коля еле слышно говорит:

– Ты хочешь так научиться?

Еще не успокоившись от такого зрелища, я вскакиваю. Глаза – все еще навыкате. Говорю, но уже без одышки:

– Да! Хочу!! Очень хочу!!! Очень, очень сильно хочу!!!

Бабки поднимаются с лавок, а деда Коля их спрашивает:

– Ну, что, бабки, научим его так двигаться?

А они, словно сговорившись, отвечают в один голос:

– Такого упрямого?!! Такого упертого?!! Не знай!! Не знай!

– Я буду слушаться вас! – умоляю я их. – Все, что скажите, буду делать!

А деда Коля говорит:

– Ну что ж, проверим?

– Проверим! Проверим! – в один голос отвечают ему бабки и дальше спрашивают деда Колю также хором и очень важно, словно делают мне одолжение:

– Ну что ж, начнем?!

– Начнем, – проговаривает деда Коля.

– Ну, теперь держись! – угрожают мне и смотрят на меня колючим да игривым взглядом бабки.

Я приободряюсь и с игривостью принимаю вызов стариков. И уверенным да твердым голосом отвечаю:

– Держусь!

Деда Коля делает жест, словно берет в руки свиток и торжественно зачитывает условия нашего соглашения:

– Для того чтобы научиться так двигаться, необходимо научиться слышать, в первую очередь, самого себя и того, кто находится в тебе! Принимается?!

– Да! – отвечаю я так, словно принимаю клятву.

– Так!.. Дальше! Необходимо быть предельно внимательным как к окружающим, так и к себе! Принимается?!

– Да! Принимается!

– Дальше! Прикладывать к себе, к своей душе информацию, которую мы тебе даем! Принимается?!

– … П-при-инимается! – чуть не захлебнувшись слюной, произношу я гордо и торжественно.

– Дальше! На вопросы, которые мы тебе задаем, выпускать ответ из себя и называть имена тех, кто тобой в этот момент управляет! Принимается?!

– Да, принимается выпускать из себя то, что идет, даже злость или принятые мной решения!

Деда Коля удивляется этому моему ответу, и дальше его голос как-то стихает. Но он продолжает говорить, хоть и с оглядкой на меня:

– Пропускать звуки, слова, мысли и движение мира через себя! Принимается?!

– Да!

– Задавать себе вопросы и выпускать из себя ответы!

– Принимается!

– Освобождаться от злобы, гнева и ненависти!

– Да!

– Очищать плоть и душу от любой боли, что в тебе есть!

– Принимается!

– Раскрывать в себе жизненные силы и открывать в себе свои возможности, а они безграничны!

– Принимается!

– Принимать то, что на первый взгляд кажется невозможным – только возможным!

И тут я выдыхаюсь…

– Нет!!! Этого я принять не могу! Вы, порой, делаете то, что меня пугает, или нечто такое, что моему уму непостижимо. А это меня сбивает с толку.

Деда Коля, смеясь, поддевает меня:

– Бабки, у него штаны кончились! Да и порох в пороховницах!

Это меня цепляет. И очень больно. И я кричу:

– Нет! То, что я иной раз делаю в штаны, не говорит о том, что я сдался!

А дед, подзадоривая меня, продолжает в том же тоне:

– А что же тогда?! Ты струсил?!

И смеется! Да так раскатисто, что стены дома дребезжат и стекла из рам вылетают!

– Он струсил! Ха-ха-ха! Он струсил! – передергивают меня баба Аня и тетя Наиля.

Я не выдерживаю такого напора и ору во весь голос, сколько есть сил:

– Принимаю! Принимаю! Вы слышите меня, я принимаю вызов!

А у самого слезы идут, дыхание учащается, и сердце стучит – вот-вот выскочит.

Дед замолкает и смотрит на меня какими-то идиотскими глазами, словно не понимает, что здесь происходит. И спрашивает бабок:

– Вы что-нибудь увидели: что здесь сейчас произошло?

– Нет. Мы и не сомневались в нем.

– И я не сомневался. Сынок, а с чего ты взял, что мы тебе не верим?

– Я не говорил, что вы мне не верите.

– А-а-а… Значит, это мне показалось. Бабки, значит и вам это показалось, – строго говорит дед и перекрещивается смеха ради. А те, как мышата в клетке перед хозяином, вытягиваются, виновато прищуриваются и тоже перекрещиваются, кивая головой: мол, мы все поняли, больше так не будем.

– Нам послышалось. Померещилось, – говорят.

Пошутив немного, мы все усаживаемся на свои места.

И деда Коля осторожно меня спрашивает:

– Ты готов дальше к разговору?

– Да. Пожалуй.

– Прекрасно. Итак, то, что мешает тебе двигаться так, как я – это боль?

– Да.

– Хочешь от нее избавиться?

– Да!

– Чтобы ее убрать, необходимо знать, что такое боль, как она рождается, как развивается, необходимо увидеть ее проявления и повадки.

– Как охотник? – спрашиваю я. – Ведь он вначале изучает жизнь зверя, затем выслеживает его, а только потом убивает.

– Да, почти так же, только не совсем. Охотник принимает дары природы, чтобы жить, точно так же, как и ты убираешь боль, чтобы жить. А внешне смотрится, что он убивает. И при том заметь: охотник принимает в дар не каждого зверя подряд, а только некоторых, чтобы не нарушать баланс развития животного мира, установленный природой, тех, которым одаривает его природа. А ты убираешь и необходимо убирать каждую боль так, чтобы она больше не возвращалась к тебе. Это ясно?

– Да.

– Ты знаешь, что такое боль?

– Конечно.

– И что это такое?

– Это чужеродные мысли и их развитие, а они уже, так или иначе отражаются на нашем теле, в наших душах, делах, действиях, мышлении, в образах, в отношениях и во взаимодействии между живыми.

– Так… а как она развивается?

– Да… знаю я.

– И как же?

– Когда мы злимся, обижаемся, думаем, развиваем мысль чужую…

– Еще раз. Как развивается душевная боль?

– Нет. Не знаю, – растерянно и обреченно говорю я.

– Давай разберем любой пример. Какой ты хочешь?

– Даже не знаю, какой предложить.

– Хорошо. Что сейчас с тобой происходит?

– Идет злость.

– На кого?

– На тебя, бабу Аню и тетю Наилю.

– Так. А за что идет на нас злость?

– За то, что вы загнали меня в угол и выжали из меня признание того, что я не могу признать.

– Давай вначале разберем слово «не могу». С каким событием в твоей жизни связано его проявление?

– С тем моментом, когда мама заставляла отца копать огород.

– Тогда отец сказал это слово?

– Да. Он говорил: «Я не могу копать огород, у меня болит спина, так что копай сама».

– Это слово показывает боль?

– Да, показывает.

– Вот мы и нашли одну душевную боль, которая берет начало с другого события. Так?

– Хм-м… Да, – ухмыляюсь я.

– Дальше. Вспомни, где ты находился, когда я оказывал на тебя давление?

– За столом.

– А ты сказал, что мы загнали тебя в угол. Так?

– Точно.

– Твои слова о том, что мы загнали тебя в угол – это боль?

– Да, наверное.

– Гд е она родилась? В каком событии?

– Однажды в каком-то помещении мальчишки зажали меня в угол: требовали, чтобы я признал, что я зассыха…

– Вот вторая душевная боль. Следующее слово «выжали» – это боль?

– Нет. Это лексикон.

– А какой образ несет это слово?

– Сжатие, давление, насилие…

– А это боль?

– Да… боль.

– Откуда она берет свое начало?

– С моего рождения: когда мама меня хотела сдавить, задушить, когда я выходил на этот Белый Свет.

– Вот и нашли третью душевную боль. Слово «признание» – это боль?

– Да. Это боль. Как-то вы с бабкой Тамарой так зажали меня в тиски своими насмешками, что жить насрать стало. Этими насмешками и выжали из меня признание, что у меня есть боль.

– Та-ак. Вот четвертая душевная боль. Давай посмотрим, что ты чувствовал, когда я оказывал на тебя давление? – спрашивает меня дедуля.

– Боль в груди.

– Еще…

– Что меня что-то душило.

– Так, еще.

– Меня всего сжало, хотелось свернуться в клубок, и все.

– Что это была за боль в груди?

– Обида, злость на вас.

– Так, а она откуда берет свое начало?

– С детства.

– С какого события?

– … мама меня колотит в порыве злости за то, что я реву и не могу успокоиться.

– Вот пятая душевная боль. А ощущение, что тебя что-то душит, где родилось?

– Тоже в детстве: мама любя прижала меня так, что я чуть не задохнулся.

– Шестая душевная боль. А что с тобой случилось, когда тебе захотелось свернуться в клубок?

– Меня свернула боль.

– Какая боль?

– Мне захотелось отомстить вам.

– Она откуда идет?

– Изнутри меня.

– А с какого события?

– … я в утробе матери и отца. Мама пошла в магазин за мылом. Тогда с мылом было плохо: в магазине была большая очередь. Мама попросила пропустить ее без очереди, но ее не пустили, да еще обругали и обозвали. И маме стало очень тяжело. На улице было жарко, она плохо переносила жару и упала в обморок. А когда в больнице пришла в себя, решила отомстить мужику, обидевшему ее в магазине.

– Так, седьмая душевная боль. Что тебе еще хотелось сделать, когда я создал на тебя давление?

– Поколотить вас и сбежать.

– Только это?

– Да.

– А это боль?

– Да.

– И что ты решил в этот момент?

– Скрыться, сбежать, укусить тебя…

– Что еще? – стоит на своем деда Коля.

– Ничего.

– Сейчас давай посмотрим, с какого события берет начало решение сбежать?

– С рождения.

– Что тогда с тобой произошло?

– Мама решила избавиться от меня при родах и зажала родовой проход. Мне стало страшно, и я решил сбежать, вырваться из маминого плена.

– Это следующая душевная боль. А во время какого события родилось решение поколотить?

– … мама кормит меня грудью, а молоко не идет. Я маме об этом по-своему говорю, а она меня колотит по заднице и причитает: «Да чем я провинилась перед Богом, что мне послано такое наказание?»! И тычет меня в свою грудь, как котенка носом в его дерьмо.

– Так, это тоже душевная боль. Дальше. С какого события берет начало решение скрыться?

– Мама меня пеленает в роддоме. Мне от этого больно, и я размышляю: мне будет лучше, если я сейчас скроюсь. Мама меня не найдет, успокоится, и тогда я к ней вернусь.

– И это душевная боль. А решение сбежать откуда?

– Это решение тоже родилось в детстве, когда пьяный отец лупил меня непонятно за что.

– И это душевная боль. А укусить?

– Тоже из детства. В детском саду меня наказала воспитательница ни за что. Луизка сперла с праздничного стола конфетку, а свалила все на меня. А я, как дурак, взял ее вину на себя. Мне тогда от злости сильно захотелось укусить воспитательницу, тем более что она – моя старшая сестра.

– Так… и это душевная боль. А какой ты ощущал запах, когда я поддевал тебя?

– Никакого… Подожди, подожди. Запах чего-то тухлого, но запах очень слабый, чуть заметный.

– Еще?

– Все.

– А этот запах – боль?

– Да, боль. Она напоминает мне отравление газом. Мама, когда была беременной, однажды готовила поесть и отравилась газом.

– Вот еще душевная боль… И как эта «компания» душевной боли повлияла на твою физическую плоть?

– Не знаю… Но у меня появился страх, когда я представил в себе всю эту свору боли.

– Это сейчас, а тогда, когда я на тебя нападал?

– Меня буквально всего сворачивало в клубок, во всем теле было сильное напряжение. Что-то мне не давало вас поколотить…

– По-другому говоря, эта душевная боль ограничила твои движения, связала тебя, даже скрутила вопреки твоему желанию. Так?

– Конечно.

– А когда ты увидел эту боль при разборе, то, что с тобой происходит? Да что случилось с болью?

– Боль разбежалась в разные участки моего тела.

– И что тогда с плотью произошло?

– Ее немного отпустило.

– Теперь ты увидел, как боль тормозит, даже ограничивает движения твоей плоти?

– Да.

– А мы еще с тобой не разобрали, что ты в действительности сделал в этой ситуации. Рассмотрели только частичку того, что делает с тобой душевная боль, как она порабощает тебя, когда ты ее не убираешь. Ну, что, раб, ты увидел своих рабовладельцев?

– Да.

– Дак кто с тобой вытворял то, что хотел?

– Огромная куча боли.

– А точнее, это был сговор боли, которая есть внутри тебя. Скажи, а что она получает от того, что управляет тобой?

– Силу от моих эмоций, от моих действий. Благодаря этому боль во мне живет и развивается.

– Ну, не совсем так, но примерно. И что же ты сделал, когда я на тебя надавил?

– Я остался здесь.

– Совершенно верно. И что это значит?

– Что я все-таки хочу понять, что со мной на самом деле происходит, что вы делаете, как вы живете, и мне хочется жить так же.

И после этого мы со стариками дружно соглашаемся с тем, что разобрались в произошедшем со мной, да мягко разваливаемся по лавкам.

Деда Коля, видя, что мы все выжатые, как лимоны, предлагает:

– Ну что, молодежь, разомнем свои кости: прополем грядки в огороде и пойдем дальше?

Все как засмеются, в знак согласия кивают головами и под пение бабы Ани отправляются в огород.

– Ну, командуй, хозяйка! Какие грядки полоть, какую траву выдирать, какую оставлять, – говорит придирчиво тетя Наиля.

А баба Аня, не мешкая, распоряжается:

– Дед, ты знаешь, где у нас скотина?

– Так… – в ответ тянет деда, – смутно. Склероз память еще полностью не отшиб.

– Мы сейчас станем полоть грядки да траву собирать в кучи, а ты эти кучи таскай в хлев – скотину корми, да напоить ее не забудь.

– Хорошо, госпожа, стану делать!

– Ну, а вы – айда со мной грядки полоть. Да смотрите: сорняк с корнем выдирать! Чтобы деду потом не перекапывать, – обращается к нам баба Аня.

Тетя Наиля вытягивается в струнку, прикладывает к голове руку и говорит:

– Есть, товарищ атаман в юбке!

Я стою и удивляюсь, как ловко они распределили: что кому делать, и еще изображают безоговорочное повиновение хозяйке! Но баба Аня меня быстро отрезвляет:

– А ты что – уже устал? Или тебе еще раз повторить, глухая тетеря!?

Я смеюсь и быстро подключаюсь к прополке грядок, которые показывает мне баба Аня.

И тут – странная вещь! У меня не получается полоть траву! Корни так крепко схватились за землю, что я и так, и эдак их дергаю, а они – не вылазят! Смотрю на бабок: а они очень ловко управляются с ними: не напрягаясь, словно играючи. Ощущение такое, что сорняк у них сам из земли вылетает, взрыхляя за собой землю. Тут я аж сел от удивления:

– Ничего не пойму! Как вы так их полете?

– Очень просто, – отвечают мне бабки. – Мы знаем, как устроен этот сорняк. Мы его специально с осени оставляем, подкармливаем навозом и перегноем, чтобы он силы набрал. Да наказываем ему, чтобы он глубоко в землю свои корни пустил. А по весне, вот как сейчас, мы приходим и говорим ему: «Все, сорняк, твое время вышло, вылезай да землю за собой разрыхляй!» Вот он и выпрыгивает сам из земли. Да смотри: какая земля рыхлая после этого стает, и лишней влаги нет. Сорняк землю разрыхлил – так что после этого и копать нет необходимости, да еще питательных веществ добавил, а навоз и перегной перемешались. Вот здесь станет расти морковь, здесь – лук, там – зелень. Ты посмотри: и сорняк везде разный. В природе каждое живое во Вселенной создано для того, чтобы помочь человеку творить свою жизнь и выполнить свою первоначальную задачу да свое первоначальное предназначение, с которыми человек пришел на этот Белый Свет.

А у меня в это время рот раскрывается и обратно уже не закрывается, пока баба Аня все это говорит. Оказывается, все так просто!

Я рою руками грядку там, где уже пропололи бабки. К моему удивлению, земля там разрыхлена сантиметров на десять-пятнадцать, и мягкая – как пух! Проверяю и сорняк на грядках – везде разный. Все, что сказала баба Аня, подтверждается. Я поражаюсь. И странно то, что у меня нет никаких вопросов. Какое-то необычное состояние…

Деда Коля подходит ко мне и говорит:

– Что, не получается, как у них?

– Нет, не получается. Они знают какой-то секрет, а мне его не говорят.

– Они тебе его уже сказали, но ты их слова мимо ушей пропустил. Вот так ты и боль в себе пропускаешь да с большим трудом ее из себя изгоняешь, точно так же, как сорняк. Посмотри вон на ту грядку с луком. Видишь, как сорняк начинает вредить и разрушать лук?

– Да, но отчего это происходит?

– Прошлой весной мы решили эту грядку не пропалывать, чтобы посмотреть, что потом с ней станет, – говорит и отводит меня на разговор деда Коля. – И вот – результат налицо. Сорняк полностью заглушил лук, и он переродился, стал мелкий и гниет. А земля на грядке плотная: сорняк ее сковал.

– Подожди! Как это: боль точно так же, как сорняк? Что боль так же, как сорняк, зарождается, развивается и размножается?

– А для чего по-твоему природа создала сорняк?

– Для того чтобы показать нам, как наша боль сковывает нас и не дает нам двигаться.

– Так. А боль в природе есть?

– Нет.

– Так откуда она тогда в нас взялась? – с ехидством спрашивает меня деда Коля.

– Мы ее сами создали.

– А каким образом создали?

– Тем, что стали развивать чужую мысль: мамы, папы, бабушки, дедушки, соседей, родственников, друзей, учителей, воспитателей, да много кого…

– Да, это так… И до того дошло, что совсем забыли про мысль свою… Да более того стали опираться на чужие мысли и строить свою жизнь по их мысли, обрезая себя от реальности, – говорит деда Коля и задумывается.

Тут, воспользовавшись паузой, я задаю деду Коле вопрос:

– А как тогда быть с тем, что боль включает наш головной мозг, видение, слышание, толкает нас на какие-то действия, да открывает в нас знания как можно и как нельзя поступать.

– Очень интересное высказывание, – дивится деда Коля и смеется. – Вот таким образом мы и загоняем себя в тупик и безвыходность… С такими мыслями мы никогда не уберем боль и тогда она станет нам необходима. Посмотри, что на самом деле происходит? Что с тобой происходило тогда, когда ты начинал ползать?

Я вспоминаю… Однажды, когда мама посадила меня на землю, то головной мозг предупредил меня о том, что земля твердая, неровная. И я отвечаю деду:

– Головной мозг предупреждает тело об опасности.

– Это как?

– Ну, например, когда дитя садят на землю, то головной мозг в очень короткий промежуток времени собирает информацию о препятствии и передает ее телу: земля твердая, неровная… И тело, получив эту информацию, становится вязким и текучим.

– Так. А причем здесь боль?

– Ну, как же? Когда я, маленький, сажусь на пол, то мне становится больно и я через боль собираю информацию о том, что пол твердый.

– «Вот это да!» – сказал Дарвин и нарек это познанием жизни через боль. А разве тебе было больно, когда ты в первый раз сел на пол?

– Нет.

– А что тогда произошло?

– Я просто собирал информацию о поле через тело.

– Это уже поближе. А как это происходило?

– Когда я садился на пол, то мое тело сталкивалось с препятствием и оно ощупывало, знакомилось с ним. А тело уже передавало информацию о поле головному мозгу.

– Дело в том, что когда у нас встречаются препятствия, то мы искусственным образом, запуская мысль о препятствии, сами создаем себе боль. А в твоей ситуации, что было?

– Я садился на пол, и мне не было больно… Тело само обтекало поверхность пола и этим собирало информацию о форме пола, а затем передавало ее головному мозгу.

– Так. Когда ты садился на пол, то плоть была мягкой и гибкой. Плоть обнимала пол, насколько у нее была возможность. Да таким образом общалась с полом, собирая информацию о форме пола и ее плотности. Так. А как в этой ситуации открывалось твое видение?

– Не знаю, – в замешательстве отвечаю я.

– А ты в этот момент видел пол?

– Да.

– А как?

– Глазами… – и немного подумав, продолжаю: телом. Пол мне через тело раскрывал, что и как. И я увидел, насколько силен пол, что он выдерживает меня, не ломается.

– Так. Это ты уже раскрыл знания о деревянном поле. А как ты в этой ситуации открывал слышание?

– … не знаю… Я, конечно, слышал, что вокруг творилось, но как пол мне в этот момент говорит… Нет.

– А как ты мыслишь, пол тебе что-нибудь говорил?

– Да, – неожиданно сам для себя отвечаю я. И сразу приходит другая мысль: не может такого быть.

– Дак говорил тебе пол, когда ты на него садился или нет?

– Говорил.

– А что говорил?

– Как мне садиться на пол, и мое тело слышало его да садилось так, чтобы мне и полу было хорошо.

– А чем ты его слышал?

– Телом.

– Хорошо. А при этом ты действовал? – решительно спрашивает меня деда.

– Да.

– Как?

– Я исследовал пол.

– И что тебя направляло на это действие?

– Знание, видение, слышание.

– И причем здесь боль? – с упреком спрашивает меня деда Коля.

– Не причем.

– А когда ты садился на пол с болью?

Я на миг задумываюсь и вижу ситуацию, когда я только начал ходить да это увидела мама:

– Когда мама меня пожалела, что я могу упасть, и у нее возникла мысль: «Ой, сейчас упадет!», я естественно со всего размаха и упал да приземлился больно на попу.

– И откуда появилась эта боль?

– С мысли мамы, что мне будет больно, когда я упаду на пол.

– И что в этом случае делает боль?

– Собирает знания об опасности.

– А откуда боль собирает знания об опасности?

– С места соприкосновения тела с полом. Мое тело от мысли мамы в это время сжимается, и тело становится жестким, да я камнем падаю на пол, набив себе синяки да шишки.

– Вот так боль и собирает ОБРАЗЦЫ СОСТОЯНИЯ боли, и знания об угрозе плоти при соприкосновении с полом. Отсюда впервые возникает страх падать. И что происходит с тобой, когда ты в другой раз падаешь на пол?

– Я уже падаю с опаской, зная, что пол мне может сделать больно.

– По-другому говоря, твоя голова берет из жизненного опыта образцы предметов, оценивает их свойства боли, сравнивает их по боли, полученной из прожитой жизни, и в случае необходимости предупреждает плоть об опасности. Так?

Тут деда Коля берет нож и продолжает:

– Вот, например нож. Этот предмет может причинить боль, и плоть, взаимодействуя с ним, уже делает выбор – причинять себе физическую боль или нет. А это уже опасение, так?

– Подожди, подожди. Не хочешь ли ты сказать, что мое тело сделало неправильный выбор, когда я упал повторно на пол и отбил себе задницу?

– Нет, твои плоть и голова здесь не причем – они вольны. И голова информирует плоть вовремя, – четко проговаривает деда Коля.

– Тогда в чем секрет?

– В боли.

– Это как понять?… Причем здесь боль?

– Очень просто. Плоть, когда делает выбор сделать то или иное действие – мыслит. А как можно получить полные знания, когда на пути мысли стоит боль?

– Никак, – отвечаю я и сразу же вспоминаю один эпизод из своей жизни. – Как-то мама послала меня в магазин за хлебом. И когда она объясняла мне, какой необходимо взять хлеб и сколько, я, подходя к ней, запнулся, и мне стало больно пальцам ног. В этот момент я перестал слышать маму: все мое внимание было полностью поглощено болью. Потом мама сильно ругалась, что я ее не слушаю и не смотрю под ноги.

– Вот так боль не дает плоти сделать необходимый для нее выбор, да этим выбор подменяет на выбор без выбора. Так плоть попадает в рабство боли. Теперь ясно?

– Да-а.

– С этим разобрались. Теперь давай вернемся к боли и сорняку. Боль умертвляет человека и он останавливается. С каждой каплей боли жизнь покидает человека. Боль заставляет его думать, метаться, как белка в колесе, и набирать боль повсюду. А как тогда сорняк готовит почву для культурных растений, ведь он тоже губителен для них?

– Не знаю… – с глубинной тяжестью говорю я.

– Смотри. Раньше на Матушке Земле еще растений, необходимых нам, не появилось. А у растений в других воплощениях боль была?

– Я не знаю… Наверное нет.

– Тогда и на грядках сейчас не было бы сорняка.

– Дак, что получается, сорняки – это боль растений?

– Да. Точно так же, как и у тебя. У тебя была боль до этого твоего зачатья?

– Да. Была. Но причем здесь я и сорняк?

– Сорняк – это боль. Матушка Земля до того, как растениям появиться на ней, является для них зеркалом. И растения, воплощаясь на земле, видят в ней ней свою боль из прошлых воплощений. Точно так же, как и ты, выбирая себе своих родителей и семью, в которую тебе необходимо прийти, ты видишь в них свою боль. И именно твоя боль на тот промежуток времени тебе показывает, куда тебе необходимо прийти. Или я тебе вру?

– Нет, не врешь. Я выбирал себе родителей и семью именно по своей боли, чтобы родители могли мне помочь увидеть и убрать ту боль, которая была у меня до зачатья.

– Хорошо. Дак ты увидел, как сорняк готовит почву для растений?

– Нет еще. Мне не совсем ясно. Ведь мы убираем сорняк с грядок, а не с самих растений.

– Верно, а скажи, когда ты пришел в семью в новой родительской семье, то в тебе была боль?

– Нет, не было. Я был чист.

– Так. А куда тогда она делась с прошлых твоих воплощений?

– Не знаю… Наверное со мной Создатели что-то сделали.

– Именно так, но что они сделали? – настаивает на своем деда Коля.

– При моем новом воплощении они дали мне еще один шанс прийти на землю и начать все с чистого листа.

– Хорошо-о. Вот и мы сорняк убираем с грядки точно так же, как Создатели убирали боль из нас перед нашим зачатьем. Так мы создаем условия для растений, чтобы они получили еще один шанс прийти на Матушку Землю без боли, – соглашается со мной дедуля.

– Мы освобождаем грядки от сорняка и садим на этом месте растения, которые помогают нам жить. А уже потом человек, вмешиваясь в жизнь растений, создает условия так, чтобы растение получило новую боль и впустило боль с прошлых жизней, – заканчиваю я мысль деда Коли.

– А что затем происходит с болью?

– Убираешь боль и приобретаешь знания Вселенной, этим развиваешься сам и выполняешь свою первоначальную задачу.

– А что происходит с нами, когда боль остается в нас?

– Когда мы оставляем боль в своей душе и теле, она начинает брать над нами верх, и происходит то же самое, что на той не прополотой грядке.

– Это как? – с удивлением и задором спрашивает меня деда.

– Все очень просто. Давай рассмотрим боль, как сорняк, – копируя деда, говорю я.

– Давай. Тогда душу и тело человека мы можем условно назвать землей? – уточняет деда.

– Да.

– Итак, – начинает деда Коля, – обычно осенью, когда урожай уже собран, я удобряю землю навозом, золой, черноземом и другой органикой. Распределяю это по грядкам, разговариваю с Матушкой Землей, вкладывая в нее образ того, что нам необходимо посадить на этой земле да какой урожай собрать в следующем году.

Да прошу Матушку Землю показать нашим растениям нашу боль, чтобы растения смогли по нашей боли и своей боли выбрать нас, да прийти к нам. Ведь мы являемся для растений тоже зеркалом, той средой жития, которая им необходима. И сорняк растет по заложенному нами образу.

А весной мы его убираем и кормим им скотину. Землю на месте вырванного сорняка разравниваем и сажаем там то, что с осени решили посадить по договору с Матушкой Землей.

– Это понятно, но как боль подготавливает в нас среду нашего жития? – с огромным любопытством спрашиваю я деда Колю.

– Да точно так же, как в наших семьях. Наши Создатели в момент выбора дитем мамы и папы вкладывают в него образ боли, которая имеется и в нем самом, и в его родителях. Дитя видит эту свою боль да боль семьи, и по совпадению боли своей и боли родителей он делает выбор прийти в эту семью, чтобы в совместном житии убрать ее.

А перед появлением дитя на Белый свет Создатели убирают у него боль, набранную в прошлых жизнях, они создают условия, чтобы дитя пришло в РЕАЛЬНЫЙ МИР семьи. И уже потом по мере исследования дитем МИРА БОЛИ через родителей, дитя может убрать эту боль и донести весть родителям об этой боли да натолкнуть на разные способы, как ее из себя изгнать. Да этим показать им путь к жизни. Вот так.

Точно так же, как и растения, которые мы садим весной, несут к нам знания о нашей боли, которые уже в нас есть, и то, что нам поможет боль из нас изгнать. Вот откуда появились лекарственные растения. Это даденный нам великий Дар Создателей.

– Подожди! Подожди! Дедуля, а как понять, что сорняк – это наша боль? И что это за боль?

– Сынок, что это за боль можно увидеть по характерным чертам сорняков.

– Подожди, подожди. Это как?

– Да очень просто. Каждый сорняк делает что-то свое, особенное. Например, вьюнок, что он делает?

– Связывает растения.

– И что это за боль?

– Наши долги, обязанности, ревность, месть, зависимость… да много чего связывает нас по рукам и ногам.

– Хорошо. А так называемые «гусиные лапки»?

– Они душат растения.

– И что нас по жизни душит?

– Долги, обязанности. Они нам не дают дышать и жить без насилия и боли.

– Вот так можно посмотреть, какая боль в нас еще есть: по сорнякам, которые вмешиваются в жизнь растений с весны да по ходу роста и развития культурных растений.

– Дедуля, но большинство людей не убирают боль и живут…

– Нет, сынок… Они не живут – они выживают или существуют. Точно так же, как растения, посаженные вон на той грядке, где сорняк глушит лук.

– Но они хоть борются?

– Нет.

– Нет, сынок, – продолжает деда, – они сдаются. И еще при жизни роют себе могилу, потому что боль людей глушит также, как сорняк набирается сил от культурных растений и ослабляет их.

– Это как?

– Создатели вкладывают в дитя образ боли, набранной дитем в его прошлых жизнях, еще до зачатия – в момент его выбора мамы и папы. Эта боль, следуя своей задаче, перед человеком похваляется и показывает себя. И не осознавая своих действий, она тем самым пробуждает человека к жизни. Да направляет его на то, чтобы он эту боль из себя убрал, да вернулся к своим изначальным знаниям творения и построения своей жизни на Матушке Земле. Те м самым человек, убирая свою боль, «сорняк из души», создает «удобренную землю» – это гибкую плоть человека, необходимую ему для творения и построения своей жизни в мире плоти. Это есть условие для того, чтобы человек мог поправить и отладить свою прожитую жизнь для жития здесь и сейчас с момента его зачатия до перехода в Небесное Царство во Свет, туда, где мы были созданы Создателями.

Затем воля Создателей – другой Дар Создателей – пускает корни жизни в нашу плоть и душу, для того чтобы разбудить в плоти человека чувства: слух, обоняние, зрение, вкус, осязание и охоту жить. По-другому говоря, боль, набранная нами в прошлых жизнях, создает условия, чтобы наша воля забилась в нас бурным родником для борьбы с болью, да этим вызывает огонь на себя. Так воля Создателей пробуждает в нас Душу, Дух да плоть, а в момент рождения воля Создателей пробуждает в нас разум.

– Хорошо, разум появился, а что дальше?

– Сынок, когда дитя приходит к нам в зачатие, то оно приходит без боли. А вот разные мысли мамы и папы в этот момент открывают в дитя ворота для возврата в него той боли, которую до зачатия убрали у него Создатели.

Эта боль создает время. С помощью времени она ведет отсчет, сколько она нами управляет. Это время настилает в нас толстый слой «удобрения» для боли – это управление мамой и папой своим дитем. Этим управление поначалу хоронит боль, давая ей закрепиться в дитя и набраться от него жизненных сил.

Через какое-то время боль дает росток, а росток – это новое событие в жизни дитя, берущее свое начало из схоронившейся в нем боли. Мы сегодня такую ситуацию разобрали на примере движения. Потом росток дает уже эта неубранная боль, и он снова удобряется силой человека через управление болью, хороня ее. Далее боль снова прорастает и, как сорняк, пускает усы, подготавливая основу для рождения другой боли, для других событий. Таким образом, боль с каждым днем плотнее и крепче затягивает своей паутиной плоть и душу человека, постепенно забирая у него жизнь.

Так жизнь постепенно начинает перетекать в выживание, а потом выживание перетекает в смерть: либо от болезни, либо в результате самоубийства, да убийства, несчастных случаев, всевозможных катастроф… Человек становится марионеткой боли. Именно она толкает его на убийства, насилие над другими людьми, причинение им новой боли или самоубийство. Так боль пополняет бессчетные ряды пустых людей…

– Подожди! Подожди! Я запутался. Давай все по порядку. Вначале боль пробуждает в нас волю. Так?

– Да. Боль вызывает нас на битву с ней. В связи с этим воля человека направляет нашу плоть, душу и дух активно мыслить, дышать болью, чувствовать, ощущать, слышать, слушать и видеть боль, а голову ставит стражем над плотью. Словом, боль побуждает человека к разбросу своей жизненной силы да действовать хаотично. А боли только это и надобно: чтобы подпитаться жизненной силой человека, да подменить волю человека на волю тьмы, да тьме стать властелином над человеком.

– Так. А как боль в нас попадает? – переспрашиваю я деда Колю.

– Очень просто. Боль, пользуясь нашим правом на ошибку и тем, что дитя дает право на ошибку маме и папе, проявляет себя и активизируется. А дитя впитывает в себя мысли родителей вместе с болью (ошибками) мамы и папы. Таким образом, он открывает этим ворота, да приглашает в себя свою же боль с прошлых жизней. Это ясно?

– Да… А для чего дитя делает это?

– Для того чтобы дитя и родители могли сами увидеть в себе ту боль, которую показывают дитю мама и папа через мир. Да чтоб дитя и родители могли избавиться от нее сами. А не чахнуть и не загнивать, как сейчас происходит в семьях: родители – слепые и глухие, а дитя не убирает в себе боль. Ведь дитя, не убирая в себе боль, несет весть до мамы и папы об этой боли: чтобы они могли увидеть в себе эту боль, да разные способы как от нее избавиться. Например, дитя использует способы очищения, обзываясь, вырисовывая маму и папу монстрами, придумывая разные истории, фантазируя, рассказывая сказки жизни, складывая песни жизни, играя в куклы, проигрывая разные ситуации жизни…

– Это ясно. А потом, как время настилает слой удобрения на боль и этим хоронит ее? Да что это за удобрение? – уточняю я.

– Ты слышал выражения «время лечит», «сон дает силы», «поешь и станешь сильным», «движение – это жизнь»?

– Да. Слышал.

– Как ты мыслишь, откуда пришли эти выражения?

– Не знаю… Наверное, из жизни.

– А что они означают?

– Ну-у-у, выражение «время лечит»… наверное, означает, что со временем все забудется.

– А почто забудется?

– Потому что что-то накладывается на прошедшее событие, и потом оно забывается.

– Не совсем забывается. В памяти-то оно остается, только пока, не набрав силы, не мешает. А накладывается на событие что?

– Время, – неожиданно для себя отвечаю я.

– На один вопрос нашли ответ. Остальные выражения изучать станем?

– Нет, давай просмотрим только одно – «движение – это жизнь».

– Как ты мыслишь, что оно означает?

– Не знаю… Похоже оно означает то, что если двигаешься, то живешь.

– А если не двигаешься, то что?

– Смерть.

– А это как раскрыть?

– Не знаю.

– Выражение «движение – это жизнь» подразумевает движение к себе. Когда человек очищает свою плоть и душу, то он живет, а если нет, то умирает.

– Это как понять?

– Дитя, направленный Создателями из Царства Благоденствия на Матушку Землю, по инерции двигается к жизни с зачатия до трех лет на силе Небесной Любви и Небесного Огня. Создатели, вложив в человека то, что необходимо ему для жизни, говорили человеку: «Человек, у тебя есть право выбора – жить или умирать. Ты волен и живешь для себя. Мы помогли тебе появиться на Белый Свет и состояться как человеку – дальше решай сам. Захочешь жить – мы поможем тебе творить свою жизнь. Захочешь умереть – то, тьма поможет тебе умереть. Захочешь умереть медленно, помучиться – тьма поможет тебе умереть именно так, как ты захочешь. Ты вправе делать то, что необходимо тебе. А судья тебе – время, навязанное нам тьмой.

– Подожди, это как понять: время – судья?

– Время видит и ведет летопись жизни. Укроет тебя, когда ты умрешь, точно так же, как в тебе до поры до времени укрывается боль. Время приласкает тебя, когда тебе больно и тяжело, успокоит. Время терпит, время ждет. Оно дает тебе возможность принять решение: прийти к себе или подчиниться тьме. Дает силы для борьбы за жизнь и исправления ошибок или для того чтобы уйти в зависимость от тьмы. А ты сам решай. У тебя есть: жизнь и смерть, ты и твой враг, где враг – это боль, твой соблазнитель и искуситель.

– А при чем здесь время – судья?

– Время создано тьмой. Оно ведет отсчет, с какого времени ты находишься во власти тьмы находясь в боли. Время каждому, кто находится в боли, отпускает срок его мучений да страданий ровно столько, сколько необходимо человеку для того, чтобы он набрал боль, осознал ее и убрал, да чтобы выполнил свою первоначальную задачу, или сгнил в болоте небытия и ушел в лапы смерти. А когда человек не выполнит то, что ему необходимо, то именно время рассудит его беспристрастно и беспощадно.

– Ничего не понял, у меня все перемешалось в голове, перевернулось с ног на голову…

– У тебя бывает такое, что ты делаешь какую-нибудь сидячую работу и при этом спина устает?

– Да. Бывает.

– А как ты эту усталость убираешь?

– Обычно движением. Встану, покручусь, разомнусь, побегаю, и все проходит.

– А что с тобой происходит, если ты не двигаешься, а ложишься?

– Ломоты берут верх.

– А это как можно сказать по-другому?

– Когда я ложусь, то спина болит дольше, и потом боль периодически возвращается, напоминая о том злополучном дне.

– Так. А как в этом случае работает время? – исследует деда Коля.

– Когда я двигаюсь – время не оставляет следа от боли и само стирается. А когда ложусь – время как будто успокаивает боль и уже после периодически вытаскивает ее наружу для того, чтобы напомнить мне о ней.

– Теперь тебе ясно?

– Да.

– Дальше пойдем?

– Да.

– Чем удобряет время? – спрашиваю я.

– А ты сам как видишь? – продолжает деда Коля.

– Нашей жизненной силой, развитием, мышлением… Чем еще? Не знаю.

– А как ты мыслишь, чем боль питается?

– Силой.

– А силой чьей?

– Всего живого.

– А живое откуда берет силы?

– От своего развития, от радости, исходящей из души, от использования своей первоначальной силы с прошлых воплощений, от окружающих, солнца, огня, извоздуха, воды, пищи… Тут можно перечислять до бесконечности. Много из чего живое берет силы…

– А боль откуда берет силы?

– Из живого тела и души.

– Так. Дак боль развивается?

– Да. Точно так же, как и живое.

– А что боль заставляет развиваться?

– Развитие всего живого.

– А как боль развивается?

– Ну-у… Я не знаю. Наверное, так, как развивается все живое.

– А как конкретно? Разбери на примере человека, на самом себе.

Я задумываюсь и вспоминаю, как я изучал мир.

– Боль изучает в нас характер, привычки, повадки, слабости. И просматривает, как их можно использовать для выброса нами жизненной силы.

– И тем самым ищет возможность управлять человеком и живым. Так?

– Да.

– А как она это изучает?

– Создавая разные ситуации для выброса силы.

– По-другому говоря, боль дает росток, создавая новую болевую ситуацию в жизни человека. Так?

– Да.

– И далее время снова хоронит боль. Таким образом, боль изучает человека и постепенно набирает силы для управления им. А боли необходимо время для изучения характера и привычек человека?

– Да.

– Значит, боль, управляя человеком, временно позволяет ему чувствовать себя хозяином своей жизни и этим усыпляет бдительность человека. И вот это время, пока боль прорывается сквозь слой времени до ростка, который пускает «усы» для создания новых событий, и есть время изучения болью своего хозяина. Оно продолжается от зачатия до трех лет. Это ясно?

– Да. А что потом?

– Затем боль начинает управлять уже не хозяином, а рабом, создавая ситуации, при которых человек выбрасывает свою жизненную силу на съедение боли и постоянно противодействует ей. Это и есть появление ростка с «усами» боли или, по-другому, размножение боли и выведение ее разновидностей. Это ясно?

– Не совсем. Как человек из хозяина превращается в раба?

– Очень просто. До трех лет человек – хозяин своей плоти и своей душе. Он не причиняет себе боль. А как ты видишь, почто он не причиняет себе боль?

– Потому что боль в это время выполняет свою задачу – создает все условия для того, чтобы человек жил и временно управлял ею.

– Да еще от того, что дитя от зачатия до трех лет строит свою жизнь на силе наших Создателей, а тьма боится Небесного Огня и только тогда проявляется в нас, когда эта сила в нас становится слабей. А сила Небесного Огня слабеет от разных больных мыслей, которые запускают в дитя родители. Вот так. Это ясно?

– Да. Но причем здесь тогда исследование человека болью?

– А то, – ехидничает деда Коля, – что боль, создавая временные набеги на дитя, изучает дитя. Боль исследует, как дитя использует свои силы на защиту от боли, показывая ей этим свои слабые места и ситуации, где дитя полностью полагается на силы своих Создателей. Теперь ясно?

– Да.

– Вот откуда в три года появился обряд определения пола дитем, и только после прохождения этого обряда само себе определяло имена.

– А для чего необходим этот обряд?

– Для того чтобы дитя само определилось кем ему быть в своей жизни – хозяином или хозяйкой. Этот обряд создает условия, чтобы дитя полностью взяло на себя ответственность за свою жизнь и за свои действия да бездействия. Чтобы дитя увидело и убрало в себе слабые места, и у тьмы не было возможности процветать в человеке. Этот обряд самоопределения рушит у тьмы ее результаты, полученные при исследовании человека, да убирает возможности воздействия тьмы на человека. Теперь ясно?

– Да, – отвечаю я в раздумьях.

– А с трех лет что происходит? – продолжает деда Коля.

– Неубранная боль начинает управлять дитем, создавая всякие ситуации для его выживания, и дитя становится рабом, потому что подчиняется ей, чтобы выжить.

– Это как так? Вот, например, давай возьмем такую ситуацию, когда тебе еще не было и года. Мама пошла в огород, чтобы набрать зелени к обеду, а тебя оставила дома. Что с тобой происходит в этот момент?

– Мне страшно. Такое чувство, что меня бросили…

– Вроде бы, что из того, что мама ненадолго пошла в огород, да? Но боль использовала эту ситуацию для управления тобой: ведь мама не предупредила тебя, что уйдет ненадолго. Так?

– Да-а-а, – и я вспоминаю, что у меня была такая ситуация. – Мама пошла в огород выкопать ведро картошки и нарвать зелени на обед, а меня одолел страх.

– А какой страх?

– Что мама меня бросила. Мама меня не любит. Что я умру.

– А откуда этот страх?

– Из утробы.

– Что там произошло?

– Когда я был в маминой утробе, она сказала моей сестренке: «Ты – маленькая, беспомощная, и без мамы – умрешь».

– Так. А эта боль до того, как мама пошла в огород, тебя беспокоила?

– Нет.

– И что за «усы» дала боль в этой ситуации?

– Что мама меня бросила. Что мама меня не любит. Что я умру. Дома стало темно, и казалось, что в темноте кто-то шевелится. Я испугался темноты, того, что меня съедят сидящие в темноте чудовища и монстры, что я больше не увижу маму и папу…

– И вот эти обозначенные «усы» боли в других событиях пустят свои новые корни, ростки и другие усы для создания новых болевых событий в твоей жизни, для рождения в тебе новой боли, с каждым разом плотнее обтягивая плоть и душу паутиной и постепенно высасывая из тебя жизнь.

От этих слов деда Коли у меня пошла дрожь по телу. Моя жизнь представилась мне как фильм ужасов, за одно мгновение промелькнувший во всей своей красе. Я почувствовал неописуемый страх. Тут деда Коля прерывает этот мой «просмотр»:

– Это поправимо, сынок. В любое время можно остановиться и начать жить свою жизнь, убирая боль. А способов, как убрать боль, великое множество. Раньше на этом строилась культура народов. Ты не разочаровался в себе и своей жизни?

– Нет. Я просто не хочу так жить.

– Как так?

– Выживая. Быть рабом своей боли.

– Хорошо…

… на этом я просыпаюсь чуть свет, весь в холодном поту. Баба Аня уже на ногах и хлопочет по хозяйству, а деда Коля сидит за столом и что-то чинит. Увидев, что я проснулся, оба подходят ко мне, и деда Коля спрашивает меня:

– Сынок, ты в порядке?

– Да, все хорошо, – отвечаю я и встаю, как потерянный.

Как-то в летние каникулы я прибегаю к бабе Василисе. День стоит жаркий: даже птицы утихают и в тени прячутся. Я захожу к ней в дом и вижу.

Баба Василиса, ее дочь тетя Валентина, зять дядя Степан и сосед деда Володя обсуждают какие-то проблемы, внезапно свалившиеся на тетю Валентину и дядю Степана. Увидев меня, баба Василиса знакомит нас и приглашает всех вместе пообедать. Мы обедаем молча, лишь изредка баба Василиса поглядывает на меня так, что мне становится не по себе. Ощущение такое, что я что-то сломал или вторгся во что-то запретное. А в голове моей свербит: «Беда не приходит одна, а всегда сваливаются скопом. Вот и я свалился к ним среди прочего „скопа“, да усугубил их беды. Со мной только одни проблемы. Я здесь лишний. Они обсуждали меня, а как только я пришел, обсуждение прекратилось». И потом я спрашиваю вслух:

– Я вам, случайно, не помешал?

– Нет, мы уже закончили, – отвечает деда Володя. И, словно, отвечая на мои немые реплики, продолжает: А обсуждали мы здесь, что проблема никогда не появляется одна – она каждый раз тянет за собой множество других.

Это, как камнепад в горах. Природа нам показывает, что и откуда вытекает, да во что выливается.

Сказал и замолчал. И тогда я спрашиваю:

– Вы обсуждали меня? То, что я прихожу к бабе Василисе?

На эти мои слова как все засмеются! А баба Василиса смотрит на меня строгим взглядом и говорит:

– Вот, дурачок, а! Знает ведь, что его здесь любят и каждому его приходу рады. А ведь нет – каждый раз этот вопрос задает, чтобы привлечь к себе внимание.

И тоже замолкает.

А меня не покидает ощущение, что они обсуждали проблемы, которые были не предназначены для моих ушей. Тогда я решаю, что сейчас извинюсь перед ними и пойду восвояси, но баба Василиса останавливает меня:

– Сынок, ты вовремя пришел. Необходима твоя помощь. Сбегай-ка до бабы Сони с дедом Колей и пригласи их прийти сюда завтра утром. Да по дороге пригласите бабу Альфию и бабу Гулю – необходима и их помощь. Да сам приходи, а то обиделся: про него, мол, здесь че-то говорят. Словно нам больше делать нечего, кроме того, как его подштанники обсуждать. Посмотри-ка: небось, они опять мокрые или грязные, а то запашок какой-то пошел. Сходи-ка, переоденься – штаны на печке лежат.

После этих слов бабы Василисы внутри у меня отпускает, и я, не доедая обед, бегу к бабе Альфие, чтобы пригласить ее к бабе Василисе да заодно спросить, что означает фраза «беда не приходит одна – она тянет за собой множество других». Да с этой мыслью, на одном дыхании я добегаю до деревни бабы Альфии и замечаю, что природа здесь меня встречает весело, радостно, приветливо: солнышко своими лучами ласкает, а не обжигает. Птицы радостно распевают, ветерок меня нежно подгоняет: беги, мол, беги, тебя здесь ждут… И вправду, забегая в дом к бабе Альфие, я вижу, что она меня уже ждет-дожидается. Сидит за столом, а стол – уже накрыт. Я чувствую, что уже успел проголодаться, и, поздоровавшись с ней, спрашиваю:

– Бабуль, ты че знала, что я приду?

– Да. Сорока на хвосте принесла, что ты придешь и что хочешь со мной какой-то вопрос обсудить.

– Это как: сорока на хвосте принесла? – с удивлением спрашиваю я.

– А вот так: прилетела, в окно постучала, я ее впустила. А на хвосте у нее написано было: сынок бежит с вопросом, торопится, голодный. Вот я и приготовилась к встрече.

– Ну, ладно, бабуль, я серьезно спрашиваю… – с обидой в груди проговариваю я.

На что баба Альфия с упреком меня спрашивает:

– Ты с этим вопросом ко мне пришел?

– Нет.

– Тогда давай выкладывай, а пустые вопросы не задавай.

Я рассказываю бабуле то, о чем меня просила передать ей баба Василиса, и спрашиваю:

– Что означает фраза «беда не приходит одна – она тянет за собой и другие»?

– Вот, это другое дело, – говорит бабуля и предлагает мне: Давай с этого и начнем наш разговор.

– Ладно, – живо соглашаюсь я.

И баба Альфия продолжает:

– Как ты видишь, беда, горе, проблема – это что?

– Это какое-то разрушение.

– Разрушение чего?

– Жизни.

– Так, – соглашается баба Альфия и спрашивает дальше: А разрушение приходит через что?

– Не знаю…

– Когда к тебе приходит беда, то, что ты чувствуешь?

– Какую-то боль.

– А где?

– В теле, в груди щемит.

– По-другому говоря, в человеке происходят внутренние изменения, которые ведут его к разрушению. Так?

– Да, – соглашаюсь я.

– Теперь давай возьмем любой пример из твоей жизни, – предлагает мне бабуля.

– Какой? – игриво спрашиваю я.

– Да самый близкий. Что тебя толкнуло пойти к бабе Василисе, например?

– Когда?

– Сегодня.

– Меня просто разобрала тоска, и я решил пойти к бабе Василисе, – также игриво, не задумываясь, отвечаю я ей.

– Хорошо. А почто именно к бабе Василисе?

– Не знаю… Наверное, она мне первая пришла на ум, и все.

– А почто именно она пришла тебе на ум, а не кто-то другой?

– Не знаю, – отвечаю я нетерпеливо, и мне становится немного не по себе.

– Тогда давай разберем, как это получилось? – тут же предлагает мне бабуля.

– Давай.

– Что с тобой произошло перед тем, как тебе захотелось прийти к бабе Василисе?

– Мне было плохо: настроение испорченное, шла тоска, шел разный поток мыслей, что я не мог ни на чем сконцентрироваться. И вообще я плакал. Мне было очень плохо, да скучно. Мне было больно.

– Во-о-о! И что эта боль тогда сделала с тобой?

– Не знаю… Мне просто пришла мысль пойти к бабе Василисе за помощью, и я пришел.

– Так. А когда ты приходишь обычно к бабе Василисе? – настаивает на своем баба Альфия.

– Обычно… тогда, когда мне становится тяжело.

– А почто именно к ней?

– Она меня вроде бы не жалеет… Я бы даже сказал наоборот: что она меня держит в ежовых рукавицах.

– Так. По-другому говоря, тебе просто не хватает сил самому справиться со своим внутренним состоянием? С той болью, которая тебя в этот момент гложет?

– Да, – радостно отвечаю я.

– И это твое обычное действие: когда тебе плохо, то ты идешь к бабе Василисе. Она тебе дает толчок, пинок под зад, и ты вновь – на коне. Так?

– Да, – с удивлением для себя отвечаю я.

– А боль тем временем что делает с тобой?

– Она прихватывает чужую боль мира и сваливает до кучи на меня.

– Это как? – с подковыркой спрашивает меня баба Альфия.

– Как, как? Я не знаю, как… – отвечаю ворчливо.

– Как ты видишь, сейчас в тебе есть боль та, которая царит в семье бабы Василисы?

– Нет. Я даже не знаю, что у них произошло.

– Дак, твоя боль прихватила чужую боль?

– Нет.

– А что она с тобой сделала? – не отстает от меня бабуля.

Я вспоминаю, о чем думал, сидя за столом у бабы Василисы в последний раз, и отвечаю:

– Эта моя боль притянула… свою же боль… но другую… дальнюю, что ли…

– Вот это и означает фраза «беда не приходит одна, а тянет за собой множество других».

– Это, как камнепад в природе, – продолжает бабуля. – Ведь каждая стихия в природе есть отражение внутренних проблем человека. Так природа показывает нам, что с нами творится, – проговаривает баба Альфия и предлагает:

– Давай сейчас с тобой рассмотрим такую стихию, как камнепад.

– Давай.

– Боль создана для чего?

– Чтобы чего-то включить.

– Это как?… И что именно? – с удивлением спрашивает меня бабуля.

– Ну, например, наше зрение, дыхание, слух, головной мозг…

– Вот это открытие! – с ухмылкой говорит бабуля. – Очень интересно. Скажи мне, что с тобой происходило, перед тем как ты решил пойти к бабе Василисе?

– Я не видел окружающий мир.

– По-другому говоря, не видел свое отражение в зеркале, и от этого тебе стало тоскливо. Так?

– Да. Я почувствовал, что мне чего-то не хватает.

– А чего не хватает?

– Знаний. Я почувствовал, что обделен чем-то.

– И что с тобой произошло дальше?

– Боль бабы Василисы пришла мне под видом помочь, на самом деле показывая мне этим боль во мне, – протереть мне глаза, чтобы я лучше видел.

На что баба Альфия утверждающе говорит:

– Твоя боль тебе показала себя, она покрасовалась перед тобой. Создала такую ситуацию, чтобы ты сам мог увидеть через мир, что с тобой происходит, но с задачей завладеть тобой, а не помочь тебе. И какой ты получил результат?

– Я не увидел, что со мной происходит, и не убрал боль.

– По-другому говоря, боль с тобой подружилась, так как в тяжелый момент жизни подала тебе руку помощи и, являясь на самом деле врагом, присоседилась к твоим друзьям. А друга охота терять?

– Нет.

– Вот так боль в нас и прячется, выдавая свои мысли за наши, да этим направляет нас на самоуничтожение. Да так нами управляет, что зачастую мы не убираем боль, так как боимся потерять друга. А она использует это для выполнения своей задачи, что и получается у нее очень хорошо. Это так?

Я размышляю над бабулиными словами и «на автомате» отвечаю:

– Да-а-а.

И снова замолкаю. А немного погодя спрашиваю:

– А как понять: одна проблема тянет за собой и множество других?

– Это очень просто.

Баба Альфия берет бумагу, рисует гору, разделяя ее с вершины до подножия линией, и комментирует:

– Гора – это жизнь, сложенная из пройденного человеком жизненного пути. Склон горы – это жизненный путь, очерчивающий в «Хранилище» – слое сознания живого, контуры прожитой жизни. Вершина – это зачатие, или начало жизни в этом воплощении. Линия, разделяющая гору пополам, – это граница, разделяющая два возможных для человека варианта выбора в жизни – жить или умереть.

Живя в боли да не убирая ее, но с принятым решением жить, жизненный путь человека строится вниз. Человек, проходя по своему жизненному пути, набирает множество разных болячек, хоронит их и оставляет на склоне собственной горы. Боль появляется в зачатии и летит сквозь время по жизненному пути, набирая скорость и силы. А когда боль с прошлых воплощений или родившаяся на вершине горы – в зачатии, накладывается на сегодняшний день, она идет к нам именно с вершины. Да спускаясь по склону жизненного пути, захватывает собой множество другой боли. Этим она и создает камнепад. Таким образом, беды приходят к подножию горы – нашей жизни – уже скопом, а не в одиночку. Это ясно?

– Нет. Ничего непонятно. Давай по порядку. Почему жизнь – это именно гора, а не пропасть или не равнина? – в полном тумане и прострации спрашиваю я.

– Ну-у, во-первых, вопрос «почему?» – из тьмы. На него ответить невозможно. А вопрос: как так получается, что именно гора, а не пропасть или равнина обозначается жизнь? – из Света. И на него ответить можно. Согласен?

– Да.

– А сейчас давай посмотрим: человек в обыденной жизни боль убирает?

– Нет.

– А, не убирая боль, человек строит свою жизнь?

– Строит.

– А как? Направляя ее на свое развитие или на растрату самого себя?

– Ну-у, скорее на растрату… – с сожалением отвечаю я.

– По-другому говоря, человек садится в лодку и плывет по течению, которое создает для него боль. Так?

– Пожалуй, так.

– А куда несет река эту лодку?

– Вниз, – еле слышно говорю я, а баба Альфия подчеркивая мой ответ, добавляет: Отчерчивая склон горы, согласно прожитой жизни человека. А это – сделав выбор жить, но вместе с тем решив слиться со своей болью воедино и идти у нее на поводу. По-другому говоря, приняв решение строить свою жизнь под управлением своей же боли, то есть строить и жить жизнь боли. Так?

– Так, – соглашаюсь я.

– А у человека, который убирает боль, жизнь становится какая?

– Ровная.

– По-другому говоря, равнина?

– Да-а.

Дальше баба Альфия предлагает мне:

– Давай посмотрим, как строится жизнь у человека, который ради себя и своей жизни очищает свое тело и душу от боли, да действует во имя себя и своей жизни? Тогда что с ним происходит?

– Он развивается.

– И как строится его жизнь?

– Она идет вверх.

– Вот ты сам и ответил на свой же вопрос. А мы рассмотрели жизнь на примере горы и разобрали камнепад. Дальше что тебе неясно?

– Почто ты говоришь, что человек рисует свой жизненный путь в слое сознания «Хранилище» в виде ровных контуров? Ведь жизненный путь с ямами, бугорками, непробиваемыми стенами, а ты нарисовала ровный склон у горы.

– Ну, здесь простое объяснение. Ты в горах был?

– Да. Один раз был.

– Склоны у горы ровные?

– Нет.

– А со стороны ты смотрел на эту же гору?

– Да.

– Неровности на них были видны?

– Нет.

– Вот и я нарисовала склон горы ровным, смотря на нее со стороны, – отвечает на мой вопрос баба Альфия.

– Хорошо, тогда другой вопрос: как строится жизненный путь?

– Человек, живя, выживая и существуя, пишет летопись своей жизни, четко обозначая ее контуры в слое сознания «Хранилище». В каждый момент своей жизни перед человеком встает великое множество выборов: как посмотреть, как сказать, пошевельнуть пальцем или нет… Человек, строящий свою жизнь во имя себя и ради себя – мыслит. Он сразу делает выбор: жить, да в действии развивает мысль жизни, и этим творит свою жизнь. А в обыденной жизни человек в большинстве случаев останавливается и, прежде чем что-либо сделать, он думает, просматривает обе стороны, проживая жизнь предстоящего еще до принятия выбора: сторону жизни или сторону смерти. А только после этого он действует или плывет по наклонной плоскости. Он строит жизнь, находясь одновременно на каждой стороне подножия горы. А сегодняшний день – это и есть подножье горы.

– Это как же человек может одновременно находиться на всех сторонах подножия горы?

– Очень просто. У тебя есть право выбора, по какому пути пойти?

– Да.

– А путь зависит от поставленной задачи?

– Да. Она дает направление пути.

– А ты думаешь об обоих путях, прежде чем сделать выбор из них да идти по выбранному пути?

– Бывает… Я мысленно просматриваю, что будет со мной, когда я сделаю так или иначе.

– И что ты делаешь в этот момент с собой и со своей жизнью?

– Я останавливаюсь и мысленно проживаю жизнь… в обоих сторонах выбора.

– А как это назвать?

– Что я был и там, там. Строил свою жизнь, идя по жизненному пути, и строил жизнь, идя по пути умирания.

– Дак когда ты делаешь выбор, то просматриваешь каждый вариант своей жизни?

– Да.

– Дак ты одновременно бываешь на каждой стороне горы?

– Да… Получается, что бываю, – проговариваю я и словно проваливаюсь в какую-то пустоту.

А баба Альфия меня дальше спрашивает:

– Что еще тебе неясно?

– Как так получается, что вершина горы – это зачатие, или начало жизни в этом воплощении?

– Когда дитя приходит на Белый Свет, то он – еще не человек, а Боженька, Вестник. И его жизнь до трех лет строится на силе и по воле Создателей, можно сказать, по энерции Создателей, по набранной скорости развития дитя до его зачатия. Дитя идет по своему жизненному пути, согласно той задаче и предназначению, которое было выбрано им еще до зачатия. Этим дитя сам для себя в слое сознания «Хранилище» рисует свою летопись жизни в виде почти ровной вершиной горы, где точка его зачатия в вершине горы – это дверь, которая не закрывается на протяжении жизни человека да соединяет его с каждым своим воплощением. Это ясно?

– Да, – отвечаю я, находясь в тумане от сказанного бабулей. Баба Альфия, видя, что со мной происходит, начинает разъяснять дальше:

– В три года дитя самостоятельно проходит обряд на переход из Боженьки в человека. В этот момент Создатели вкладывают в него волю для пробуждения в нем его жизни, чтобы дитя могло самостоятельно делать выбор, определять свою жизнь и принимать решения, развивая мысль жизни, да самому становится Хозяином или Хозяйкой – правителем себя и своей жизни. Так дитя делает переход из Небесного мира Лада в мир плоти и формирует свою задачу в мире плоти, принятую им же еще до зачатия. Да сам себе выстраивает свой путь жизни выполнения ее. А так как сейчас в мире плоти есть тьма, то с зачатия дитя движется в своем развитии как в сторону жизни, так и в сторону смерти по инерции, запущенной Создателями. Дитя движется в направлении выполнения своей задачи, но при этом одновременно живет и умирает. Оно находится одновременно в двух мирах: в мире реальности и мире боли, накладывая оба мира друг на друга. Да рисует контуры своей жизни ровные, но уже с небольшим уклоном вниз – на расход своей жизненной силы. Теперь тебе полностью прояснилось?

– Да. Только теперь у меня возникла другая неясность… Что, с зачатья до трех лет дитя не живет? – с осторожностью спрашиваю я бабулю. А она отвечает мне, улыбаясь и сияя:

– Дитя живет, только еще полностью на силе жизни Создателей, сливая воедино: мир Небесный Лада с миром реальности на Белом Свете. Что еще не ясно?

– Как понять, что линия, разделяющая гору пополам, – это граница действия события?

– Обычно выбор у человека: жить или умереть. Так?

– Да.

– Дак вот почто эта линия разделяет гору пополам, где каждая половинка – это зона действия выбора. Вот так.

– Теперь и это тоже понятно. А как может боль лететь с зачатия сквозь время?

– Очень просто. Давай возьмем такой пример: ты увидел какою-то агрессию от другого человека к тебе. И что ты в этот момент решаешь?

– Больше не видеть его.

– И что в этот момент с тобой происходит?

– Я не вижу частичку самого себя, ведь я отказываюсь видеть свое зеркало.

– По-другому говоря, наступает слепота. Так?

– Да. Иногда даже бывает такое, что зрение нарушается.

– И что происходит потом?

– Появляется какая-то боль, которая пробуждает зрение.

– Это какая – какая-то?

– Не знаю. Наверное, разная бывает… Та, которая дает возможность увидеть мир таким, какой он есть на самом деле, ощутить, что ничего из жизни не выкинешь.

– Твое зрение вновь в тебе пробуждает эта же боль. Боль, которая тебя толкнула на то, чтобы ты отвернулся от того человека, от которого исходила агрессия к тебе, от самого себя, от мира. Только эта боль приходит к тебе уже в другом обличии, с другими людьми, – с разочарованием поправляет меня баба Альфия и спрашивает дальше: А эта боль в чем проявляется?

– В другом событии, с другими людьми, которые помогают мне увидеть ее, да то, что я сделал в этой ситуации.

– Так. Или она по новой толкает тебя на новое отгораживание от самого себя и от мира, в котором ты сам живешь, – добавляет бабуля и продолжает дальше:

– А эта боль откуда взялась?

– С того события, когда я в первый раз отказался от Создателей, – с ужасом для самого себя проговариваю я, и добавляю: Тогда, когда тьма пришла ко мне в обличии Создателей и несла мне белиберду.

– А это с тобой произошло в этом воплощении? – с такой радостью и азартом спрашивает меня баба Альфия, что у нее получилось окунуть меня глубоко в мои прошлые воплощения.

– Нет… В самом первом воплощении здесь на Белом Свете.

– А как она появилась в тебе сейчас, когда она была еще немыслимо когда?

– С моего зачатия, – отвечаю я неожиданно для самого себя и вижу, что это сверх того, что можно было себе предположить. И быстро выхожу из того состояния в обычное, да продолжаю, как ни в чем не бывало: Это боль, которая помогла мне открыть зрение в детстве.

Баба Альфия, не обращая на мое дополнение ответа, продолжает погружать меня дальше в реальность:

– А как эта боль летит с прошлых воплощений в сегодняшние дни?

– Сквозь время, – говорю я, находясь в слиянии двух миров и событий: мира, когда тьма пришла ко мне в обличии Создателей, и того мира, когда у человека пошла ко мне агрессия. Тогда я видел его не как человека, а как тьму, которая на меня набрасывается, врет и вводит меня в заблуждение. Тогда я принимаю решение отказаться от Создателей и этого человека.

Самое интересное, что я, не осознавая, что в этот момент говорю, отчетливо вижу, что со мной происходит в этих двух событиях. А баба Альфия, не давая мне опомниться, задает очередной вопрос:

– А как это происходит?

– Боль с прошлых воплощений накладывается на сегодняшний день через мои отказы видеть ее в прошлых событиях и в прожитых воплощениях. Да через зачатие она сливает эти два мира во мне: возникновение этой первой боли и боли в событии, когда я принял решение больше не видеть агрессивного человека, – проговариваю я, и меня охватывает ужас. Я увидел, как эти две боли собирают во мне воедино все боли, которые я когда-то нанес сам себе: приняв решение в разных событиях отказаться от людей, от самого себя обвиняя себя, от своей Души, от своего Духа, от миров, от природы, от действий, от своей жизни…

И добавляю еле слышно:

– И эта боль прихватывает по цепочке другую боль, что вызвала мою слепоту и глухоту.

После этих слов баба Альфия вытирает выступивший с лица пот и, улыбаясь, проговаривает:

– Вот ты сам и увидел камнепад в себе. Как он нас давит да ломает, создавая безысходность и бессилие в нашей жизни. А с ним можно справиться только миром или идя по своему жизненному пути решительно и безукоризненно…

Дав мне немного передохнуть, бабуля радостно продолжает:

– Вот так сами в себе мы и ищем ответы на наши же вопросы, как ты сейчас нашел ответ в себе на свой вопрос.

Говорит баба Альфия да обнимает меня крепко. И мы сидим, обнявшись, еще какое-то время. А потом бабуля меня спрашивает:

– Сынок, ко мне есть еще вопросы?

– Нет, – отвечаю я, наполненный силой.

Мы улыбаемся друг другу, и после я бегу в другую деревню к бабе Гуле.

Прибегаю к бабе Гуле и с порога на одном дыхании говорю ей:

– Баба Гуля, тебя, бабу Альфию, бабу Соню и деда Колю, баба Василиса завтра утром ждет у себя, необходима ваша помощь!!! Все!

– Ну, здравствуй, постреленыш, – встречает меня баба Гуля, а сама уже сидит за столом и также ждет меня.

Я удивленно оглядываю дом и боковым зрением в окне вижу закат. Он такой яркий в этот вечер. Смотрю на него и наполняюсь силой.

Снова взглянув на бабу Гулю, я вдруг замечаю, что за столом сидят деда Коля, баба Соня, тетя Наиля и баба Матрена. Меня это так ошарашило, что от неожиданности я теряюсь и бухаюсь на пол. Все смеются, и мне становится немного легче. «Похоже, все это мне не показалось», – размышляю я про себя. – Просто я их не заметил». И ловлю себя на мысли, что я пролетел всю деревню, не заметив ее. Даже закат увидел, только когда вошел в дом. А обычно деревня готовит меня к тому, что ждет меня у стариков…

Тут деда Коля ко мне подскакивает и говорит:

– Вот бедняга-то где. Сапоги-скороходы свои стоптал, что и духу не хватило нас увидеть. О-от бедняга-то, бедняга…

После его слов я быстро прихожу в чувство. Встаю и, как молодой петух, прыгаю обнимать деду Колю, а у самого слезы идут от обиды, радости и сожаления. Ведь пока шел от бабы Альфии себе запланировал, что пока созываю всех к бабе Василисе, каждого по очереди расспрошу о стихиях. А сейчас…

Чуть дыша, здороваюсь с остальными стариками и сажусь за стол. Меня вкусно кормят, и баба Гуля спрашивает:

– Сынок, у тебя есть к нам вопросы?

– Да, есть. Но вы мне все планы разрушили тем, что собрались здесь все вместе.

– Он планировал нас по отдельности вопросами замучить, а мы взяли и объединились. Теперь и не знает, что с нами делать со всеми, – говорит деда Коля, как всегда в своем репертуаре. И, улыбаясь, замолкает.

– Я не знаю, что с вами делать, а не знаю, с чего начать!!! Меня интересует вопрос: как природа показывает своими стихиями, что с нами происходит?! С бабой Альфией мы разобрали, что за стихия камнепад, и что природа показывает человеку этой стихией! Теперь мне хочется узнать, что такое вулкан, землетрясение, наводнение, ураган, пожар, транспортные катастрофы и тому подобное в жизни?!

– Ну, об этом разом не расскажешь, – говорит баба Соня.

А деда Коля предлагает:

– А давайте разделимся? Я стану рассказывать про вулканы и пожары, баба Соня – про землетрясения и ураганы, баба Гуля – про наводнения и транспортные происшествия, тетя Наиля и баба Матрена – про тому подобное в жизни.

Старики смеются, но на это соглашаются, и разом начинают рассказывать каждый свое. Я как слышу это, аж вскакиваю от их выходки и ору им:

– Не так!!! Не так!!!

– А как? – спрашивает деда Коля. – Мы каждый сделали так, как ты нас просил. Задал нам вопрос, мы и отвечаем.

– По одному надо отвечать. Я же не вундеркинд какой-нибудь, чтобы разом слышать и понять каждого.

Старики опять разом смеются, а баба Гуля поясняет:

– Каков вопрос – таков ответ.

Тогда я предлагаю им:

– Давайте станем рассказывать по порядку. Дедуля, ты вызвался рассказать о вулканах. Вот и рассказывай, что происходит с человеком точно так же, как извергается вулкан?

– Хороший вопрос… – подключается к разговору деда Коля и тут же спрашивает меня: А на что похож вулкан?

– На гневный выплеск грязи из человека.

– В этом случае лава – это что?

– Злость, обида, гнев, ненависть, обвинения, поиск козла отпущения, выгораживание самих себя…

– Молодец! – хвалит меня дедуля и продолжает спрашивать меня дальше: А вулкан что делает?

– Выжигает себя и все, что его окружает.

– А что делает человек, который сбрасывает злость на других?

– Выжигает себя, сбрасывая силы, направленные на удержание в себе злости, – не задумываясь, отвечаю я.

– А что происходит с людьми, на которых сбрасывается эта злость?

– Вышедшая злость этого человека выжигает и их, вытаскивая их боль и подпитывая ее силой.

– А как увидеть, что человек выжигает себя и людей?

– Злость – это разрушительный внутренний огонь. Ею управлять невозможно. И когда она выходит, подобно вулкану, извергая лаву, человек выжигает в себе жизнь и мир, в котором он живет. Этим выжигает и жизнь людей, на которых выливается злость.

– По-другому говоря, злость – это неуправляемая сила и внутренний огонь, которые, выливаясь, выжигают то, что попадает на их пути, как разбушевавшаяся стихия. Так?

– Да.

– А как это происходит?

– Не знаю.

– Хорошо, – говорит деда Коля и предлагает мне следующее: Давай этот вопрос разберем на твоем примере.

Я охотно соглашаюсь и спрашиваю:

– А на каком?

Деда Коля, долго не думая, предлагает:

– А хоть на том, когда ты орал на ребят, когда они обидели соседскую девчонку Венеру. Скажи, что с тобой произошло, когда ребята обидели Венеру?

И я вспоминаю, что в этой ситуации со мной тогда происходило:

– Я разозлился на ребят, что они обидели Венеру. Да еще ни за что. Налетели на нее на одну все разом. Да еще парни от мала до велика! Да на девчонку!!! – говорю я, и меня еще пуще прежнего злость разбирает на поведение парней.

И продолжаю возмущенно:

– Ну, ты деда выбрал же пример: здесь уже не вулкан, а катастрофа.

На что старики смеются, а деда Коля продолжает:

– И что ты тогда сделал с ребятами?

– Я на них налетел, как угорелый! Наорал! Обвинил их во всех грехах! Застыдил!

– А что ты именно в этот момент делал?

– Я сильно злился на ребят, тогда их возненавидел. Да Венеру выгораживал, жалея ее.

– И что с тобой происходило в этот момент? – неугомонно продолжает задавать вопросы деда Коля.

– Как что?! Я горел от злости и ненависти на ребят. Я готов был с ними все что угодно сделать, чтобы защитить Венеру.

– И что ты в этот момент делал с собой?

– Выжигал себя злостью и ненавистью к ребятам.

И вдруг я начинаю видеть себя со стороны в этой ситуации бешеной собакой, у которой из ноздрей и ушей валил дым, как из заводских доменных печей. И мне, глядя на себя со стороны, становится смешно и больно от того, что я могу быть таким. После этого чувствую в своей груди обжигающий жар, словно я резко выпил большую кружку крутого кипятка.

На что деда Коля говорит мне:

– Молодец, сынок. А что это за дым, который валил из тебя?

– Это то, что я делал сам с собой.

– И что же ты делал сам с собой? – не снижая напора, с ехидством спрашивает меня деда.

Я вхожу в замешательство и отвечаю:

– … не знаю.

– Дак что это за дым, который валил из тебя?

– Моя злость и ненависть к ребятам.

– А что ты делал с собой, когда злился и ненавидел ребят?

– Я убивал себя, – вылетают из меня слова мне на удивление.

– А как ты убивал себя, злясь и ненавидя?

– Злость – это огонь, – начинаю я размышлять логически, – и когда я злился и обвинял ребят, то выжигал свое горло и грудь.

– Сейчас это твои домыслы. А что происходило с тобой на самом деле? – стоит на своем деда Коля.

– Я наносил себе урон.

– Это ясно, а как?

– Разбрасывая свои силы направо и налево, – говорю я, вспоминая ранние разборы тем жизни со стариками.

– Это тоже ясно, но КАК это происходило?

– Я злился и этим наносил себе новую боль. У меня шел поток разных разрушительных мыслей, и я в этот момент принимал разные разрушительные решения для себя.

– Так. Уже ближе, – радостно говорит деда. – А чем для тебя тогда являлась твоя злость?

– Огнем. Я орал так, что у меня периодически пропадал голос.

– И что ты чувствовал в этот момент?

– Что моя злость обжигает меня изнутри.

– А что происходило с ребятами, когда ты на них орал и на них налетал? – снизив темп, спрашивает деда Коля.

– Они были ошарашены моим поступком и не могли понять, что меня взбесило.

– И что они чувствовали в этот момент?

– Не знаю… Я их не спрашивал.

– Тогда давай посмотрим, что с тобой происходило, когда мама на тебя налетала, как угорелая, и орала на тебя?

– Мне было плохо. Хотелось возразить ей, но я ничего не мог сказать ей в ответ, хотя она меня спрашивала в гневе. Меня что-то держало внутри.

– А что держало?

– Моя злость на маму. Что она на меня орет. Что она ничего не объясняет, а только во всем меня обвиняет.

– И что ты чувствуешь в этот момент?

– Что у меня пробуждается немыслимая сила, которая меня обжигает изнутри, что аж горло перехватывает.

– При этом идет поток разных мыслей, и ты принимаешь разные разрушительные решения в своей жизни, – добавляет деда Коля, да спрашивает меня: Так?

– Так, – удивленно отвечаю я и вижу, что этот мой вулкан пробуждает вулканы и в окружающих меня ребятах, да говорю:

– Я своим всплеском вызываю такую же злость и ненависть в ребятах да этим создаю условия, чтобы они сами себя выжгли изнутри своей злостью, да так же, как и я разрушили свою жизнь изнутри.

– Молодец, – говорит мне деда Коля и добавляет: Запуская в этот момент в себе разные мысли и принимая разрушительные решения. Вот так, сынок, в нас извергается вулкан да полностью выжигает нас и нашу жизнь изнутри и в миру. Это ясно?

– Да.

– Тогда давай закрепим эту мысль, – говорит деда и задает мне наводящий вопрос: А что вызывает эту стихию у человека?

– Злость, накопленная на мир, на людей, на самого себя.

– А за счет какого решения?

– Решения умереть.

– Сейчас я ответил на твой вопрос: что нам показывает природа стихией – вулкан?

– Да.

– Теперь ясно: что такое вулкан? И что нам показывает природа, когда извергается вулкан? – спрашивает меня деда Коля, чтобы поставить точку по этой теме.

– Да… – отвечаю я и, не давая деду Коле передохнуть, проговариваю: А теперь разъясни про пожар.

– Хорошо, сынок. Мне это нравится, – поддерживает разговор деда и продолжает с какой-то тяжестью: Как ты видишь, внутренний пожар бывает?

– Да. Это обида, злость на себя, ревность, гнев, ярость, жажда мести…

– И как он проявляется?

– Обычно пожиранием себя… Истерикой… Обвинением… Здесь очень тяжело провести черту, где пожар, а где извержение вулкана…

– По-другому говоря, внутренний пожар – это маленький вулкан?

– Можно сказать и так.

– Внутренний пожар – это действительно маленький вулкан. Но только он не извергает лаву, а таит в себе эту разрушительную силу, или обвиняет да виноватит за глаза и втихаря, – добавляет дедуля да спрашивает дальше: А откуда он в нас возникает?

– Из ситуаций, в которых мы задеваем наши болячки.

– Так, – соглашается со мной деда Коля и предлагает разобрать возникновение пожара на примере.

– Давай, – поддерживаю я.

– Вот например: как разгорается в тебе пожар, когда мы тебе показываем уклад живых, а он не вписывается в твои рамки, в твое описание мира? Что тогда с тобой происходит?

– Я теряюсь. Ощущение, что из-под меня землю уводят.

– И что ты делаешь при этом?

– Злюсь, что я попал в такую ситуацию, где ничего не могу сказать в ответ… Что я не могу ни опровергнуть, ни принять ваше описание.

– А злишься на кого?

– На себя. Что я такой тупой и в очередной раз ничего не могу вам сказать… На вас, что вы меня поставили в такую ситуацию, где я оказался зажат вашим описанием мира в углу… На весь мир, что он мне говорит совершенно противоположное тому, что говорите мне вы…

– А как ты видишь, что ты сейчас описал?

– Свою боль. Вы своим описанием мира живых и его уклада задеваете мою боль. Показываете мне, где я живу и что я делаю не так, как необходимо живым… И мне больно от этого несоответствия.

– И что с тобой происходит при этом?

– Я злюсь… Та ю в себе обиду… Коплю в себе силу злости, чтобы в какой-то момент ее обрушить на вас, или на ком-нибудь другом, да сорвать свою злость на вас да на себя.

– Что с тобой делает твоя злость?

– Выжигает меня изнутри.

– А что значит: я злюсь, таю в себе обиду, каплю в себе силу злости?

– Это и есть мой внутренний пожар.

– И во что он выливается, если его не убрать?

– В вулкан, – разочарованно в себе говорю я.

А деда Коля спрашивает меня дальше:

– Сынок, пожар можно остановить?

– Да.

– А вулкан?

– Нет. Это же стихия, – с ехидцей говорю я.

– Хорошо. А как можно остановить пожар?

– Убрав в себе злость.

– А вулкан бывает без пожара?

– Нет.

– Дак вулкан можно остановить?

– Нет, его можно – не допустить.

– Интересно, – проговаривает деда Коля и на какое-то время замолкает.

Потом спрашивает:

– А что с тобой сделала баба Соня, когда ты из штанов выпрыгивал на тетю Наилю, когда вы косили траву, тут же разбирая очередную тему жизни, но ты с ней не соглашался, и тебе хотелось ее ударить, но у тебя не поднялась на нее рука?

– Прижала меня к своей груди… Одарила своим теплом… Поддержала меня, когда я ничего не мог тете Наиле возразить.

– А в тебе в этой ситуации бушевал вулкан?

– Да-а, – удивляясь, вспоминаю я.

– И как ты тогда остановился, да погасил в себе вулкан?

– Благодаря бабе Гуле. Она меня одарила своей силой и поддержала меня в тяжелый для меня момент жизни.

– По-другому говоря, баба Гуля одарила тебя своей любовью, и твой вулкан – потух. Так?

– Да.

– Дак выходит можно остановить бушующий вулкан?

– Да, – говорю я и сам еще в шоке от сказанного.

– Так. А как можно спастись от вулкана, не останавливая его?

– Бегством.

– Тогда другой вопрос: как ты видишь, кто попадает под излияние лавы вулкана, или злости и ненависти?

– Те люди, которые сами в себе вынашивают подобную злость и ненависть к себе и к людям.

– Есть такое! – восклицает дедуля. – Попадают только те, кто в себе таит злость и ненависть, такие люди сами притягивают к себе себе подобных. И люди, у которых есть эта боль, позволяют другим выливать на себя злость и ненависть.

– Подожди, это как понять?

– Боль – это как нарыв. Его чуть задень, и что произойдет?

– Всплеск боли.

– И плоть и душа при этом делают что-нибудь, чтобы освободиться от этой боли?

– Да, – с легкостью и уверенностью отвечаю я.

– А что конкретно?

– Они выставляют боль на показ.

– А как плоть и душа могут показать боль человеку, который не видит себя и того, что с ним происходит?

– Они могут притянуть к человеку ему подобных в данной ситуации. Или сделать так, что он сам придет к другому человеку, у которого есть точно такая же боль.

– И в этот момент боль создает такую ситуацию, чтобы подпитаться жизненной силой человека. Это так, – довольный моим ответом, говорит деда Коля и добавляет: Человек, имеющий подобную боль, попадает под извержение вулкана, человеческого или природного, да под огонь внутреннего пожара. Но самое страшное – это то, что человек, порабощенный этой болью, принял когда-то решение умереть. Тогда он стал ходячим мертвецом и сейчас продолжает находиться рядом с ходячими мертвецами. Приняв решение умереть, он порождает мертвецов и омертвляет живых.

Я задумываюсь над словами деда Коли и замолкаю. Деда, видя, что со мной происходит, предлагает нам лечь спать, а утром продолжить разговор у бабы Василисы. Я соглашаюсь и, к удивлению своему, вижу, что все остальные уже спят, а мне и деду Коле постелено на полу. И мы ложимся спать.

Рано утром деда Коля будит меня. Я быстренько встаю, одеваюсь, умываюсь и завтракаю вместе со всеми. Деда Коля запрягает лошадь, и мы вместе едем к бабе Василисе. Утро сегодня тихое, солнышко только-только встает, заря разгорается яркая-яркая. Птицы весело поют свои песни – весь мир пробуждают от ночной дремоты. А роса на траве играет с лучами зорьки в догонялки.

Мы немного отъезжаем, и деда Коля спрашивает меня:

– Как спалось, сынок?

– Нормально, крепко.

– Что снилось?

Я озадачился и ответил:

– Не помню…

Деда подвигается ближе ко мне. Просит меня расслабиться, дышать полной грудью через нос. А сам поворачивается и шлепает меня рукой по правой лопатке возле позвоночника. От этого у меня дыхание останавливается, сопли и слезы начинают литься ручьем… Баба Соня бережно укладывает меня на телеге, а деда Коля, как ни в чем не бывало, задает тот же вопрос:

– Сынок, а сейчас расскажешь, что тебе снилось?

От его вопроса мое дыхание выравнивается, тело как бы растекается, и я ощущаю тепло в каждой своей клеточке. На душе становится радостно…

И вдруг я вижу, как сплю на полу рядом с дедом и тут же парю над собой и дедом… Я испугался увиденного, не выдерживаю и кричу от страха, хочу вскочить. Тут баба Соня и баба Гуля хватают меня за руки и нежно придерживают, а деда Коля продолжает:

– Лежи, лежи, сынок, и рассказывай, что видишь.

Я изумленно восклицаю:

– Что со мной случилось?! Я вижу, как лежу на полу с дедом Колей и тут же летаю.

– А что потом? – спрашивает деда Коля.

– Что потом?! Что потом?! Я испугался того, что увидел!! Что потом…

– Расслабься и дыши полной грудью, – говорит деда. – Смотри в сон и рассказывай то, что ты видишь.

Я расслабляюсь и начинаю дышать полной грудью. Точно растекаюсь по телеге и настороженно закрываю глаза. Вдруг снова вижу себя и деда Колю спящими на полу, да одновременно растерянного себя, летающего по комнате. Резко открываю глаза и чувствую, что я весь вспотел. Сердце стучит, словно бьют в барабан. Баба Соня достает платок и вытирает мне лицо. Я снова закрываю глаза и вижу, как я полетел с дедом Колей куда-то сквозь стены и туман. Я успокаиваюсь, что в этом сне я уже не один, и рассказываю, что вижу, дальше.

В этом сне деда Коля спрашивает меня:

– Ты хочешь увидеть свой ураган жизни?

– Да, хочу, – отвечаю я ему.

– Тогда полетели.

И мы летим с ним. Прилетаем в дом. Я смотрю: вроде бы это дом моей родительской семьи. Но в то же время – совсем другой: намного светлей, другая мебель, занавески, нет обоев. Ребятишки бегают, и я узнаю в них своих сестер и брата. Они что-то делят меж собой. На кухне стоит какая-то женщина. И в ней я узнаю свою маму. Со двора заходит отец, чуть-чуть выпивший. Шутит, играет с детьми и прячет свои глаза от мамы. Мама выходит в прихожую, дети замолкают и смотрят на родителей, съежившись, чего-то ожидая. Мама видит, что отец слегка выпивший, берет помойное ведро из-под умывальника, подает ему и миролюбиво просит его вылить воду в огород. Отец берет ведро и выходит, а мать накрывает на стол.

Все обедают. Потом отец идет топить баню у соседки. Мать ложится отдохнуть, а дети убегают на улицу. Отец носит воду из колодца и затопляет баню. Приходит домой и прикладывается рядом с мамой. Постепенно у них начинаются любовные игры. Вдруг я вижу рядом с ними – самого себя! Я летаю рядом и подталкиваю их на какие-то действия, непонятные мне самому. И в какой-то момент, откуда ни возьмись, появляется мощный ураган, исходящий из низа живота мамы и папы. Он словно прорывается сквозь них. В этот момент я замечаю, что меня рядом с ними уже нет.

Там, во сне, я задаю деду Коле вопрос:

– Деда Коля, а куда я делся?

– Подожди, сейчас увидишь.

Дальше вижу, что мама и папа ложатся на спину рядышком друг с другом. В этот момент деда Коля просит меня взглянуть боковым взглядом на низ живота мамы и папы. Я смотрю и вижу: вначале яркий-яркий большой пучок света, из которого исходит ураган, а потом в этом большом пучке появляется какой-то силуэт, в котором я все явственнее узнаю себя самого. Только у мамы я вверх головой и весь в движении, а у отца – вниз головой и в полном спокойствии. Лишь когда отец выражает какое-то свое недовольство мамой, я немного шевелюсь в нем и поворачиваюсь на голове.

Меня удивляет увиденное. И в этот момент деда спрашивает меня:

– Увидел, как рождается ураган жизни?

– Да. Он появляется в зачатии, в момент прихода дитя на этот Белый Свет. И двигается по кругу вокруг центра, подымаясь вверх и набирая скорость.

– А что его заставляет так двигаться?

– Что-то изнутри меня…

– А что это?

– Намерение жить.

– А еще что?

Я долго думаю, но ответ из меня не идет. Только чувствую, какой-то комок к горлу подступает, я кашляю, и из меня вылетает:

– Первичные задача и предназначение.

– Да. Именно они запускают жизненный ураган двигаться по спирали, определяя путь выполнения первичной задачи и предназначения, да и при жизни на Матушке Земле. А сейчас хочешь посмотреть свой поток – путь выполнения первичной задачи и предназначения?

– Да.

– Тогда полетели в ураган жизни!

И мы с головой окунаемся в этот поток, точнее, ураган сразу же втягивает нас в себя. Мы скользим сквозь время… Там, внутри урагана, я только поспеваю уворачиваться от ударов мамы, папы, окружающих, от своих разрушительных решений, дурных мыслей, моих наворотов, правил, законов, обязательств, долгов и прочей-прочей «нечисти», постепенно замедляя движение.

Тут деда Коля спрашивает:

– Сынок, какие ты заметил изменения в движении?

– С зачатия до рождения скорость моего урагана жизни нарастала. С рождения до трех лет скорость была одинаковая. А с трех лет резко пошла на убыль, ураган даже сузился. Но появился другой – боковой ураган, который увеличивал свою скорость и наращивал свою мощь по мере накопления во мне злости и ненависти.

– Как его можно назвать?

– Ураган разрушения.

– По-другому – смерч. Та-ак, что дальше было?

– Дальше… В пять лет, когда я встретил вас, Стариков, ураган моей жизни резко расширился, и скорость движения увеличилась, а смерч потерял свою силу и мощь. А прямо сегодня я нахожусь наверху урагана, где его движение уходит в никуда, а я спокойно сплю на полу.

– А что со смерчем?

– Он есть. Он развивается, но не так сильно, как с трех моих лет до пяти. И он уходит в сторону по кругу, согласно круговому движению урагана жизни.

– Сынок, из увиденного как ты видишь, что делает с тобой смерч?

– Он высасывает мои жизненные силы и тормозит мое движение жизни, направленное на выполнение моей первичной задачи и предназначения.

– А смерч, где возникает?

– В жизни дедушка.

– А как?

– Когда мы впускаем в себя зло.

– Да, это так. Когда мы впускаем в себя боль, принимаем чужие мысли и строим свою жизнь по мысли не своей, а чужой. Да в дальнейшем развиваем мысли чужие, а свои отбрасываем как ненужный мусор. А с мусором и выбрасываем свою Душу, родной Дух, свою жизнь, свою плоть, да самих себя.

После этих слов мне становится так тоскливо и безысходно, что я реву. А деда Коля говорит:

– Сынок, каждый человек может это поправить, и у каждого человека есть шанс убрать в себе Смерч да увеличить в себе Ураган Жизни. Посмотри сейчас на свой Ураган жизни, у тебя ведь это получается?

Я вспоминаю, когда я летал с дедом по своему Урагану, я видел, что после встречи со Стариками у меня Смерч приостановился в развитии и местами стал меньше, а Ураган Жизни увеличился. И я говорю деду:

– Да, немножко.

– Пусть потихонечку, но это ведь факт?

– Да, дедуля, факт.

Деда Коля гладит меня по голове и задает другой вопрос:

– Ты хочешь время от времени возвращаться к своему урагану и просматривать отсюда, что с тобой происходит?

– Да.

– Тогда сегодня на этом мы закончим с ураганом и приступим к рассмотрению смерча в природе. Добро?

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Я открываю глаза. Вижу: солнышко стоит уже высоко, но еще утро. Птицы поют, торжественно встречая и благословляя нас. Я смотрю на горизонт и вижу, что мы уже подъезжаем к деревне бабы Альфии.

Вот уже виден ее дом: бабуля выходит из ворот и направляется к нам. Мы дружно здороваемся, обнимаемся и целуемся с бабой Альфией. Она садится с нами в телегу, и мы вместе едем дальше.

Деда Коля продолжает наш разговор:

– Итак, что делает смерч в природе?

– Сметает все на своем пути, оставляя за собой только разруху, голод и холод.

– По-другому говоря, он втягивает в себя то, что попадается ему на пути, и выбрасывает это в небытие. А смерч, исходящий из человека, что делает?

– То же самое: он рушит жизнь самого человека и его окружающих, вытягивая все жизненные силы. Он не дает возможность построить свою семью как основу жизни, принять в семью Боженек-вестников, создать уют в доме, в семье. Он сеет только раздор, нищету да голытьбу.

– Так. Давай теперь закрепим сказанное, – предлагает дедуля.

– Что такое Ураган?

– Это прохождение живого по своему жизненному пути.

– Интересно, – удивляется деда Коля, – очень интересно. А как тогда сказать про то, что человек сбивается со своего жизненного пути и начинает выполнять задачу тьмы, тогда его ураган ведь не прекращается?

– И то верно… Тогда не знаю, дедуля, – отвечаю я.

– Человек – вольный! И только эта воля удерживает его в урагане жизни, пока тьма не подменит в человеке полностью его волю жизни на свою. Только тогда человек уходит в полное рабство к Тьме… Так, разобрались. А ураган в природе есть?

– Вроде бы нет.

– А откуда тогда появилось слово ураган?

– Не знаю.

– Ураган – это наше движение к жизни. Это наше творение жизни. Скажи, сынок, ты никогда не замечал, как воздух движется вокруг тебя, когда ты бежишь?

– Видел, когда я бежал в дыму. Я разрезал его и заставлял его двигаться в моем направлении.

– Это ты сейчас показал, как Смерч разрезает живое, расщепляет его на частички и заставляет двигаться по заданному пути, но не как Ураган двигается в природе. Увидь, когда ты выходишь из бани после парилки в лютый мороз на улицу, то позади твоего движения из пара создается Ураган, завихрения. Или, к примеру, когда ты плывешь на лодке, позади нее и после весел возникают маленькие ураганчики. Как ты мыслишь, что это за ураганчики в природе?

– Это чья-то жизнь.

– Это творение своей жизни. Само живое и есть Ураган, а боль, злость, ненависть, гнев, насилие, навязки… и многое другое есть Смерч, который сметает то, что попадается ему на пути. Вот и посмотри: в обыденной жизни человек ходит по кругу, что он этим делает?

– Он останавливается: перестает развиваться, творить свою жизнь, этим он глушит свой Ураган жизни и создает условие, чтобы Ураган полностью перешел в Смерч.

– Можно и так сказать… – говорит дедуля и, немного помолчав, продолжает: Вот, сынок, ты сам и ответил на свой же вопрос о том, что нам показывает природа. Но есть одно «но».

Мы в обыденной жизни, как ты сделал при разборе урагана и смерча, часто подменяем ураган жизни на смерч смерти. Создаем и видим жизнь – в обличии смерти, а смерть – в обличии жизни. Точно также, как к нам когда-то подошла тьма и сбила нас с нашего жизненного пути. Когда подменила наши задачу и предназначение – строить свою жизнь в миру – на свои задачу и предназначение – уничтожать живое в каждом миру живых» Тем самым тьма направила нас не к жизни, а к смерти.

И сейчас люди, идя на поводу у тьмы, думают, что в любом случае они умрут: станут ли бороться с тьмой и изгонять ее из себя, или нет. Так и перестают покорно с ней бороться да изгонять из себя зло. Вот так и перевернулся мир живых и реальности с ног на голову, да образовались новые миры: мир боли – мир иллюзорный, театральный, или, как его еще называют наши предки, мир умирающий, и мир смерти – мир тотального уничтожения каждого живого, где живое обращается в полное рабство Властелина и Тьмы.

После этих слов деда Коли мы немного едем в полной тишине, словно отдаем последние почести тем, кто сбился со своего жизненного пути и попал в рабство Тьме да Властелину.

Затем я разрываю тишину своим вопросом и возвращаю стариков к нашему разговору:

– Хорошо, а что нам природа показывает наводнением?

– А на что похоже наводнение?

– На войну, обиду, страх, обвинения самого себя и других, на чуму…

– А чем они схожи?

– Ну, война… она идет пластом. Обида тоже идет пластом, больше и больше набирая силу.

– Так, а наводнение набирает силы? – спрашивает меня деда.

– По началу, да, а потом – его сила снижается.

– А война, она набирает силу, когда идет пластом?

– Нет. Обычно она стягивает на себя силу жизни у живого, которое попадает в зону действия войны.

– Так. Война тоже идет пластом, но силы свои теряет, как и наводнение. А обида? – продолжает спрашивать меня деда Коля.

– Обида тоже идет пластом, только накрывая то, что попадается у нее на пути. Так, что когда она идет, мы уже ничего не видим кроме нее самой.

– Да, обида тоже, как наводнение. В какой-то промежуток времени она всплывает пластом, набирая силы с каждым разом больше и больше, а потом силу теряет, – добавляет деда Коля и спрашивает меня дальше: А страх?

– Он тоже идет пластом и, как обида, набирает силы.

– Ну, что ж, давай рассмотрим его на примере. Что с тобой произошло, когда ты пришел к бабе Василисе и увидел там много народу и то, что они занимаются разбором какой-то проблемы, а при твоем появлении перестали вести разбор?

Я вспоминаю, как я пришел к бабе Василисе и что со мной тогда произошло:

– У меня появился страх, что они за моей спиной обсуждают меня.

– И что с тобой сделал этот страх?

– Он собой закрыл ту проблему, которую они разбирали на самом деле, и ее подменил собой.

– Так. Причем, заметь, собирая силы у каждого, кто участвовал в обсуждении проблемы до твоего появления там, да создавая условия, чтобы присутствующие еще сами себя завиноватили. Таким образом страх поглощает каждого, кто попадает под зону действия. Это тоже похоже на наводнение. А обвинения? – продолжает забрасывать меня вопросами деда Коля.

– Обвинение, как наводнение, набирает силу с самого появления и обрушивает ее на то, что попадается на его пути, не оставляя и следа жизни.

– Да, это так. И не зависимо от того, когда ты обвиняешь себя или других. Самое интересное: в этот момент ты не видишь ни самого себя, ни свою жизнь, ничего живого рядом. У тебя только одно на уме: виноват или я, или они. И больше ничего. А за счет чего набирается сила у виноватости?

– За счет того, что идет огромный поток мыслей, и этим перекрывается все живое.

– Да. Мы эти мысли начинаем развивать, накручивать себе, и этим в себе пробуждаем силу противодействия к себе или другим, собирая ее на себя, даже тогда, когда мы делаем это тишком. В народе это называется поглощатель силы, или, как сейчас называют в обществе, вампиризм. Это так, – проговаривает дедуля и, немного поразмыслив, задает очередной вопрос: А что еще делает наводнение?

– Сметает все на своем пути.

– А как это происходит в мире людей?

– Человек, воюя, обижаясь, находясь в страхе и обвиняя, убивает все живое на своем пути.

– Да, обида все сметает на своем пути, закрывая мир, тоже самое делает страх да обвинение. А как у тебя обида, страх и обвинения закрывают собой мир?

– Когда у меня появляется обида на какого-то человека, то я от него отгораживаюсь, то есть осознанно закрываю доступ человека и его мира в свой мир. Но человека ведь из своего мира не выкинешь – он там живет. С ним все равно приходится встречаться, общаться.

Так, не убрав старую обиду, я продолжаю с ним дальше общаться. Он дает повод появиться другой обиде, и я отвечаю ему тем же. Так обида получает подпитку и расширяет свое поле деятельности. Таким образом, обида растет во мне, как снежный ком, и набирает силу.

– Так. А страх?

– Страх воздействует также, как и обида. Например: я боюсь вас, стариков. И сколько раз я уже ни говорил сам себе, что больше к вам не пойду, все равно меня тянет к вам. И я снова у вас. Страх толкает меня на то, чтобы я пошел у него на поводу и создал для него условие для набора сил. И с каждым разом его возникновения, страх растет да создает мне ситуации с большей и большей разрушительной силой. С каждым разом страх поглощает меня больше и больше. Он толкает меня на то, чтобы я совсем огородился от окружающего мира, создавая одиночество там, где его и быть не может.

– А как твой страх заставляет тебя снова и снова идти к нам?

– Не знаю, дедуля, – проговариваю я с какой-то тяжестью в груди.

– Сынок, идти к нам тебя толкает злость. И ты приходишь к нам – на войну, чтобы протестовать, перечить, отрицать. Тебя тянет сюда то, что ты можешь здесь воевать безопасно для своей жизни. Что в этой войне мы тебя не раздавим, как муху, что бы ты получил в обществе, а дадим тебе шанс одуматься и осознать, что ты на самом деле делаешь с собой. Это так?

– Да, – с сожалением признаюсь я, что меня раскусили.

– Теперь давай посмотрим, что создал в тебе страх?

– Одиночество, страдания и мучения, – не задумываясь, отвечаю я.

– Страх в тебе вызывает войну и этой войной создает уничтожение тебя самого. А ты в отместку страху сметаешь то, что попадается на твоем пути, обвиняя и выгораживая себя или других.

– Да… Это точно так, – удивленно подтверждаю я.

– Так. Но страх страху – рознь. Теперь давай посмотрим, какой страх: явный или вымышленный, вызывает войну?

Я теряюсь от этого вопроса деда и, пожав плечами, говорю:

– Страх есть страх. Как его еще можно разделить или обозначить?… Никак.

– Явный страх останавливает действие. Создает ситуацию для бездействия, а надуманный страх – вызывает войну.

Тут я так возмущаюсь и кричу деду:

– Это как может быть: страх явный и вымышленный!? Страх есть страх!!! И он только такой, какой он есть!! Чего ты такое говоришь, дедуля?

– Явный страх появляется только после действия, после того, когда мы сделали, какую-то ошибку в жизни. И нам не хочется еще раз это пережить. Так?

– Так.

– И что в этот момент делает с нами страх?

– Он не пускает нас на это же действие.

– И этот страх человек потом прикрывает, называя его опытом, создавая условия для своего дальнейшего бездействия. Да оправдывает себя этим, говоря, мол, я уже это делал, у меня неудачно получилось, че второй раз туда лезть. Это ясно?

– Да. Но разве может быть страх надуманным?

– Давай посмотрим: отчего у тебя появился страх к нам? Ведь страх явный появляется только от угрозы. А ты знаешь, что тебе у нас ничего не угрожает. Разве что только твоим штанам… и то не каждый раз, а только в твой очередной протест, когда ничего не можешь возразить. Так?

– Так. Я у вас чувствую себя как в своей тарелке.

– Дак где же здесь явный страх?

– Не знаю… Но я же боюсь!? – возмущаюсь я.

– А чего боишься?

– Что вы снова разобьете привычные для меня установки, на которых я основываюсь в построении своей жизни.

– По-другому говоря, в тебе боится что-то такое, чему придется в тебе потесниться? Так?

– Получается, так, – и мне становится легче от такого поворота разговора, да меня что-то отпускает.

– А ты, сливаясь воедино с этим нечто, принимаешь его страх за свой да начинаешь войну с нами, зная, что тебе самому, как человеку у нас нет никакой угрозы. Ты можешь хоть осуждать нас и считать сумасшедшими, хоть протестовать, судить, стонать, вызывать жалость к себе, создавать ситуацию так, чтобы за тебя сделали другие, чтобы другие взяли на себя ответственность за твою жизнь. Так?

– Да, – говорю я, и мне становится уже смешно над собой. В этой ситуации я вижу себя Властелином в одежде клоуна.

А дедуля спрашивает меня дальше:

– Дак кому идет угроза от того, что ты придешь к нам?

– Тварям, которые сидят во мне. Они чувствуют, что их уклад во мне рушится и что им придется из меня выходить, – радостно отвечаю я.

– Дак какой страх тебя тянет к нам?

– Никакой. Я прихожу к вам, потому что мне у вас хорошо. Я у вас, как у себя дома. Мой дом – здесь.

– Интересно. А у себя дома ведь не воюют, а устраивают свою жизнь в ладу. А ты только и знаешь, что протестуешь, да от того, что мы тебе говорим, отказываешься. Дак какой страх тебя толкает идти на войну с нами?

– Вот пристал! Ведь сам уже знает, че еще спрашивает? – ворчу я сам про себя. – Надуманный, какой же еще?

– Так. Теперь давай посмотрим, как надуманный страх толкает тебя на войну с нами.

– Хорошо. Мне и самому это интересно, – успокаиваюсь я.

– Когда мы разбираем жизненный уклад, который на данный момент не совпадает с твоим, то, что с тобой происходит?

– Я обижаюсь на вас из-за того, что вы рушите мою основу. И на себя, что я раньше не знал то, о чем вы говорите. Я отстаиваю свой старый образ жития, потому что мне так привычно думать, строить свою жизнь. И потом – не ожидаешь ни от кого удара из-за спины. Я живу так, как принято другими, и о другом не думаю. А сейчас мне приходится строить свою жизнь так, как говорите вы. И еще видеть то, что люди делают не так, как необходимо им, приходится наблюдать эти расхождения с вашими словами.

– И ты обижаешься на то, что то, что мы говорим, противоречит общепринятому, и эта обида толкает тебя на войну с нами. Так?

– Так.

– А еще что делает обида с тобой?

Я задумываюсь, но ничего не вижу и отвечаю:

– Не знаю.

– Когда обида не может нас одолеть войной, то она тебя толкает, чтобы ты обвинял нас и самого себя. Так?

– Так, – тупо отвечаю я, как попка-дурак, ничего не соображая, о чем говорит деда.

А он, не обращая внимания на мое состояние, продолжает меня спрашивать:

– Дак что нам показывает природа наводнением?

Тут я очухиваюсь, чувствую, что тема моего прихода к старикам постепенно заканчивается, и говорю как ни в чем ни бывало:

– Наш надуманный страх. Он, как наводнение, набирает силу обидой, обида толкает на войну и обвинения.

– Именно так. Надуманный страх запускает в нас бесконечное число мыслей, и мы этими мыслями, как лавиной, накрываем сами себя да тот мир, в котором мы находимся. Этим мы ослепляем себя да входим в состояние глухоты.

При взаимодействии с миром мы обижаемся и этим создаем условия для набора сил нашему надуманному страху. Да после этого выходим на войну, усиливая лавину обиды и разрушительную скорость надуманного страха. А когда у нас не хватает сил, то обратной волной схода наводнения мы сметаем на своем пути те следы, которые сделали, идя войной на мир, обижаясь на него, да надуманно боясь его. Мы начинаем обвинять себя и других, выгораживая свои действия и мысли, на которые мы опирались в этой войне.

Деда Коля немного размышляет про себя и продолжает:

– Очень часто у нас бывает еще и такое, когда надуманный страх вызывает обиду, а она переходит в месть. И тогда мы мстим не только тому, на кого обиделись, но и его окружению и даже тем, кто на него похож. Наша злость придает силы для мести. Таким образом, наводнение, закрывая собой мир, топит человека в его злости и мщении. Теперь ясно, как природа показывает наводнением человеку, что с ним происходит?

– Да, ясно.

Я замолкаю и осмысливаю сказанное дедом. А деда Коля между тем останавливает лошадь да идет в кусты.

Тут баба Соня подсаживается ко мне поближе, обнимает меня по-матерински и на ушко меня спрашивает:

– Сынок, у тебя к нам вопросы закончились?

Я испуганно вскакиваю, что все, больше они мне ничего не станут объяснять, и в панике зову деда Колю:

– Деда, где ты там спрятался? Возвращайся, а то баба Соня больше не хочет мне помочь в стихиях разобраться.

Немного погодя дедуля возвращается с охапкой каких-то трав и кладет их в телегу возле себя. Мы трогаемся, и он говорит довольным голосом:

– Валяй свой вопрос.

– Деда, а что нам показывает война в природе?

– А на что она похожа?

– На внутреннюю войну.

– Это между кем и кем?

– Между моей душой и теми тварями, которые гложут меня изнутри.

– А как в нас эта война происходит?

– Не знаю, что сказать, – произношу я спокойно, хотя во мне идет бурное возмущение на то, что я не могу найти в себе ответ.

– Перед живым в каждый миг своей жизни встает бесчислимое количество выборов: как посмотреть, как пошевелить пальцем, как вздохнуть, что услышать, что принять… В том числе выбор по какому пути идти: по пути творения своей жизни или по пути самоуничтожения. И когда мы делаем выбор под управлением чужеродного: идти по пути самоуничтожения, то тут и возникает борьба в нас между Светом и Тьмой. Решение идти по пути творения своей жизни, принятое тобой раньше, и решение идти по пути самоуничтожения начинают каждый тянуть в свою сторону, создавая в нас войну. Мы начинаем войну сами с собой. Войну в себе между родным и чужеродным. Это ясно?

– Не совсем.

– Тогда, давай разберем это на примере, когда у тебя идет протест на то, что мы тебе говорим.

– Давай, – соглашаюсь я, хотя на душе кошки скребут, что мне сейчас снова деда перемалывать кости станет. Но любопытство, что мне скажет деда по моим поступкам, толкает меня на этот разбор.

– Итак, что в тебе вызывает протест, когда мы разбираем темы жизни?

– Что вы эти темы толкуете совершенно по-другому, а не так, как принято в обществе.

– Но заметь, что против одного у тебя идет протест, а против другого нет, хотя то и другое, рассказанное нами, непринято в обществе.

И тут я вспоминаю, что в разговорах со стариками я на что-то реагирую так, словно они мне ничего сверхестественного не сказали, или при этом про себя говорю: «Это он или она заливает». И меня их слова не задевают.

А есть слова, из-за которых мне аж вцепиться им в глотку хочется и перегрызть ее.

Вспоминаю это, да деду важно говорю:

– Бывает.

– А из-за чего возникает протест?

Я немного думаю и отвечаю:

– Дедуля… Не знаю… Ничего в голову не идет… Ничего не вижу. Идет полный туман.

– А кто в тебе этот туман запускает?

– Твари, которые мной сейчас управляют.

– А для чего бы им наводить сейчас на тебя туман?

– Они чего-то от меня скрывают.

– А что конкретно?

– Что они меня уводят не туда, куда необходимо мне.

– Именно так. Тем, что мы разбираем изначальные пути творения своей жизни, мы в тебе пробуждаем твои же ране принятые решения пойти по пути творения, от которых ты когда-то отказался. А управленцы, которые уводят тебя в сторону, заставляя принять разрушительное для тебя решение, возмущаются. Вдруг ты при этих разборах опомнишься, изгонишь их из себя да пойдешь по пути творения своей жизни. Вот в тебе и идет война между твоими решениями, да между родным тебе и чужеродным. Да мало того в себе, но ты еще эту войну выливаешь и на мир, в котором сам и находишься. Это так?

– Так, – соглашаюсь я. Очень странно, но сейчас на слова деда у меня даже нет возражений. Наоборот, происходит какое-то облегчение, и меня что-то отпускает.

– Вот так, сынок, война в природе показывает нам в зеркальном отражении, что творится в нас самих. То, что мы приняли разрушительные решения, сбились со своего жизненного пути, что, обещая, мы проклинаем сами себя, что, давая клятвы, мы заклинаем себя на гибель. Теперь ясно, что показывает нам война в природе?

– Да, – отвечаю я, еле слышно, да оглядываясь на свою прожитую жизнь и видя, что я сам сделал со своей жизнью.

Деда Коля, видя что со мной происходит, говорит мне:

– Сынок, не отчаивайся. Это только твои ошибки, а их можно исправить.

– А как можно убрать в себе протест? – спрашиваю я от безысходности.

– Увидеть, что это не ты сам протестуешь, а в тебе протестуют управленцы, видя в происходящем угрозу для себя, для их жизни в тебе. Отдели их от себя, да изгони их из себя. Так ты и остановишь в себе войну, протест. А, изгоняя из себя потоки разрушительных мыслей да тех, кто в тебе их запускает, да отменяя свои разрушительные решения, ты уберешь свой надуманный страх, и этим остановишь в себе наводнение. Что еще может быть проще?

А по поводу того, что разрушительных мыслей у нас – непочатый край, управленцев – несчитанное количество, да разрушительных решений принято – немыслимо сколько, убирай! Создавай условия на разворот души, чтобы душа запела. И эти ужасы пугать не станут, а, наоборот, в тебе пробудится родной дух, и на управленцев разгорится твой огонь Небесный, что потом ТЫ станешь на них в себе охотиться. Вот так, сынок.

Меня слова деда Коли бодрят, и я спрашиваю дальше:

– Хорошо, а транспортные происшествия что нам показывают?

– А кто создал транспорт?

– Человек.

– А для чего он это сделал?

– Для того чтобы было легче жить.

– А можно жить легко или тяжело?

– Нет.

– Тогда для чего человек создал транспорт?

– Чтобы быстрей добираться до необходимого ему места.

– Человек изначально наделен даром вмиг перемещаться в пространстве, да появляться там, где ему необходимо появиться. Отчего человек этим даром не пользуется, а создает то, что его впоследствии разрушает?

Меня этот вопрос деда загоняет в угол, и я мычу в ответ:

– Не знаю… Наверное, человек забыл про него, и сейчас ищет другие пути возмещения этого дара.

– Да. Это так. Только человек не забыл этот дар, а он от него когда-то отказался. И сейчас ищет другие пути, чтобы этот дар заменить. Вот тут-то тьма и воспользовалась случаем. Запустила человеку мысль о цивилизации да о науке, и сейчас пользуется этим: водит человека за нос, как быка за кольцо в носу. А для чего тьма запустила эту мысль?

– Чтобы уничтожить живое.

– Чтобы человек отказался от себя, от своей жизни, от своих Создателей, от Души, от Духа, от Плоти, от своих знаний, от прав на жизнь, от даров Создателей, от своих могу возможностей, от своей задачи и своего предназначения, с которыми человек пришел на этот Белый Свет. И вот результат: катастрофа.

– Подожди, подожди, дедуля, что… человек сам создал для себя то… что его же потом уничтожит?

– Да. И с задачей: создать себе условия, чтобы транспорт уничтожил человека.

– Это как? – возмущаюсь я.

– А вот так. Человек под руководством тьмы создал для себя то, что губит его самого и ему подобных, да уничтожает природу и отдаляет от нее человека. При этом он теряет возможность принять помощь природы, которую она может оказать ему, его детям, человеческому роду. Природа показывает, что человек становит беспомощным, незащищенным, и смерть становится для человека не советчиком и помощником в жизни, а именно тем, чем он себе ее сейчас представляет – своим Палачом. От того очень многие люди уже не имеют возможности вновь воплотиться на Земле и остаются в небытии – между Небом и Матушкой Землей. Смерть в этом выборе лишает человека шанса выполнить свою первоначальную задачу и пойти дальше.

– Дедуля, я ничего не понял.

– Сынок, транспортные происшествия в природе, показывают нам, что природа не может повлиять на те образы, которые человек формирует в отношении самого себя и самой природы. В этих образах человек ставит на место союзников своих врагов, а на место врагов – своих союзников. И при этом человек сам вкладывает в руки псевдосоюзников оружие для уничтожения самого себя и себе подобных. Это ясно?

– Не совсем.

– Мы сейчас строим свою жизнь, опираясь на цивилизацию?

– Наверное… нет… Скорее всего мы уходим от творения своей жизни в сторону.

– А чем мы уходим в сторону от своего жизненного пути, пользуясь и создавая цивилизацию?

– Мы перестаем двигаться, мыслить… Ленимся.

– А что это такое?

– Мы сами отказываемся от своей жизни и создаем условия, чтобы потихонечку стали умирать.

– Так. А когда мы отказываемся от своей жизни, то мы идем по своему жизненному пути?

– Нет.

– А пользуемся своими знаниями, правами на жизнь, дарами Создателей, своими могу, своими возможностями, выполняем свою задачу и свое предназначение, с которыми пришел человек на этот Белый Свет?

– Нет. Но вот взять например меня, дедуля, – предлагаю я деду. – Я лично не помню свою задачу и свое предназначение. Не знаю, как я могу воспользоваться своими дарами. Очень часто не вижу свои могу и свои возможности. И пользуюсь цивилизацией, – говорю я, защищая то, без чего я не вижу сейчас свою жизнь.

– А кто нас может направить на то, что поможет нам вернуть утраченное?

– Природа.

– А что мы делаем, пользуясь и создавая цивилизацию?

– Отказываемся от природы и губим ее.

– Так. А отказываясь от того, что есть в нас изначально, да опираясь на то, что нам чуждо, мы строим свою жизнь?

– Нет. Мы губим себя.

– Вот ты сам и ответил на вопрос. Человек, создавая цивилизацию, создал для себя палача и приговорил себя да живое на погибель.

Я задумываюсь над словами деда Коли и не замечаю, как мы уже приехали к бабе Василисе.

Она встречает нас в дверях и приглашает в дом. Стол уже накрыт. Мы обедаем, и баба Василиса ведает нам о проблемах, возникших у ее дочки. Тогда деда Коля предлагает нам разделиться: бабе Василисе, бабе Гуле, бабе Альфие поехать с ним в соседнюю деревню к дочке бабы Василисы, а мне и бабе Соне остаться здесь, поговорить о стихиях, а потом присоединиться к ним. Все с этим соглашаются и идут к стоявшей за воротами лошади. Я и баба Соня провожаем отъезжающих и возвращаемся в дом.

Садимся за стол, и баба Соня начинает разговор:

– Сынок, о какой стихии ты хочешь сейчас поговорить?

– О землетрясении.

– На что землетрясение похоже?

– На содрогание тела.

– А оно бывает?

– Да, бывает. Когда я заболел двусторонним воспалением легких, меня часто трясло.

– А отчего трясло?

– Хм-м, не знаю…

– Посмотри сам, что тебя может трясти.

– Тело хотело освободиться от чего-то.

– А от чего тело хотело освободиться?

– От внутренней боли.

– А от какой боли?

– Меня родители принуждали поехать в лагерь.

– И что случилось с тобой?

– У меня поднялся жар. Кашель, сопли… И я свалился в кровать.

– А когда тебя принуждали отправиться в лагерь, что ты чувствовал?

– Что меня насилуют, ломают. Было ощущение, что я нахожусь под огромной плитой, и она вот-вот меня раздавит. Чувствовал боль в груди, слабость. Во мне кипела злость на маму и сильнейшая обида на весь мир за то, что он помогает маме сплавить меня куда-нибудь подальше от дома.

– А что тебе хотелось в этот момент?

– У-у-у! Обозвать маму всяко-всяко. Побить ее и укусить за палец, который она держала у меня на плече.

– И что ты решил в этот момент?

– Вот я заболею, и ты меня не отправишь никуда, а будешь трястись за меня у моей постели!

– Так. И что ты сделал?

– Заболел. Пошел к соседке и облился водой из колодца. И все. Заболел.

– А отчего у тебя содрогалась плоть?

– Как отчего? Оттого, что тело – не враг себе. Оно хотело освободиться от моих напастей, которые я сам себе же и устроил.

– Так что природа показывает человеку землетрясением?

– Что человек сам себя уничтожает.

– Да, сынок, это так. Еще какие-нибудь стихии знаешь?

– Вроде бы все.

– А ты не задумывался, для чего природа таким образом через стихии показывает нам, что с нами творится?

– Нет.

– Для того чтобы мы увидели, что мы есть часть самой природы! Мы сами себе это через стихии показываем. И сами для себя их создаем. Да потом свое созданное хлебаем. Сынок, увидь, то, что творится в природе, сделали мы сами. Создатели создали радость и Лад на Матушке Земле, вложили в свое творение любовь и разумность, а остальное создал человек – сам для себя, когда впустил в себя тьму, да начал строить свою жизнь под управлением тьмы.

Я, ошеломленный словами бабы Сони, так и сижу, не шелохнувшись, еще какое-то время, пока бабуля не кличет меня пойти в деревню к дочке бабы Василисы.

В гостях у бабы Василисы, сидя за столом, я срисовываю с фотографии портрет своей первой любимой девушки. Баба Василиса готовит обед, а деда Сергей что-то делает во дворе. Я так увлекаюсь рисованием портрета, что не замечаю, как баба Василиса вмиг сготовила обед и накрыла на стол. Она приглашает меня пообедать, и выходит во двор звать деда. Дед не спеша умывается, садится за стол и говорит:

– Бабуль, после обеда поладь мне спину, что-то ее прихватило.

– Хорошо. Только поешь. А то сил не хватит кряхтеть.

После того как мы поели, дед разваливается на лавке, а бабка начинает разминать ему спину.

Меня охватывает любопытство: интересно, как она это делает? Я наблюдаю за ней, но ничего не понимаю. Никакой схемы массажа. Бабуля где-то погладит, где-то помнет, где-то пальцем нажмет и спрашивает: «Что это?» В ответ на это дед чего-то себе под нос бубнит. Ничего непонятно. И я спрашиваю бабулю:

– Объясни, что ты делаешь?

Но она продолжает свое занятие, игнорируя мой вопрос.

Я решаю дождаться результата, а потом хорошенько расспросить ее, что да как.

Как бабуля заканчивает ладить и править деда, я спрашиваю его:

– Ну, как?

– Очень хорошо. У нашей бабули руки и прям золотые. Вот и сейчас от смерти спасла. Как заново родился.

Я и раньше видывал, как это делается, но не придавал значения, а сейчас ладка меня просто приворожила. Любопытство разрывает меня изнутри, и страсть как хочется расспросить обо всем стариков:

– Бабуля, как ты это делаешь?

– Очень просто – беру и делаю. Даю возможность своей плоти творить чудеса, а как оно это делает – не знаю.

– А как мне научиться всему этому?

– Захотеть. Увидеть для себя в этом жизненную необходимость.

– Я хочу научиться ладить тело.

– И что?

– Как что? Научи меня!

– Научить этому невозможно. Возможно показать путь, чтобы ты раскрыл знания о ладке в себе. Для того чтобы научиться ладить человека, необходимо его знать. Ты знаешь свою плоть, себя?

– Как ты – нет. А так-то – в школе анатомию учил.

– Уже что-то, – смеется баба Василиса. – Пойдем в огород, там поговорим…

Мы идем в огород. Там, на дальнем участке, у леса, лежит огромный валун. Мы подходим к нему, садимся на землю и баба Василиса начинает:

– Человек очень велик – это целый мир, целая Вселенная.

– Как это?

– Он состоит из нескольких слоев своего сознания.

– Подожди, подожди, совсем ничего не пойму!

– Сынок, ты слышал выражение «весь мир в тебе»?

– Да.

– Хочешь его ощутить и увидеть в себе?

– Да.

– Тогда ложись на валун спиной, головой на восток, руки и ноги расправь в стороны.

Я ложусь на огромный камень, и бабуля говорит мне:

– Сейчас закрой глаза и охвати мир целиком своим взором.

Я закрываю глаза. С закрытыми глазами охватываю происходящее вокруг меня на 360 градусов. И вдруг чувствую себя парящим в воздухе: вначале вокруг Земли, а затем вокруг множества других планет. Потом непонятно как я попадаю в совершенно неизвестные мне ране места. И на этом самом интересном месте бабуля останавливает меня, прося открыть глаза. Я открываю глаза, и чувствую, как меня слепит солнечный свет. Очень хочется встать и закрыться от него, но бабуля не разрешает мне сделать это, а говорит:

– Сливайся с собой, сынок, прочувствуй самого себя. Увидь себя.

Я продолжаю лежать. Чтобы свет не слепил мне глаза, я прищуриваюсь. Прислушиваюсь к себе и ощущаю самого себя в каждом живом существе на Матушке Земле да во Вселенной…

Тут бабуля спрашивает меня:

– Ну что, ощутил себя?

– Нет, еще не до конца. И вообще, бабуль, сейчас у меня появилось ощущение, что я безграничен.

– В чем-то это и есть так, сынок. Человек, как и другие живые, есть СО-ЗНАНИЕ. Сознание – это каждое Живое в целом взятые как во Вселенной, так и в Небесном Царстве. А живое – это то, что имеет душу и дух. Живое есть и Земля, и другие планеты, и Вселенная, да Небесное Царство, и каждое живущее на планетах, во Вселенной, да в Небесном Царстве. Да то из чего они состоят. Пока ограничимся этим, ладно? Ты сейчас охватил частицу этого мира своим взором?

– Да. Кроме Небесного Царства.

– Но прочувствовал себя частью Живого?

– Да.

– Почувствовал свою мощь?

– Да, но как этим пользоваться, бабуля?

– Подожди, сынок, не гони лошадей, не охватишь каждое живое сразу. Ты увидел, сколько в этом слое сознания знаний?

– Да.

– Сколько возможностей?

– Да. Но подожди. Если все это я, то где же тогда ты?

– И я здесь, сливаюсь с тобой воедино, в объединенном с тобой сознании. И именно это дает нам возможность взаимодействовать друг с другом, делать одно совместное дело, помогать друг другу, быть едиными друг с другом.

В этом слое сознания – Хранилище – мы черпаем знания, как нам поступить, как сделать что-то, как жизнь свою сотворить, как ее построить… словом, здесь записывается то, что мы делаем каждый момент своей жизни.

Та м хранятся наши Небесные знания, знания жизни, права на жизнь, дары Создателей, могу и возможности, задача и предназначение каждого нашего воплощения. Через этот слой сознания мы черпаем мысли жизни и смерти. Та м находится то, что нам открывает жизнь, и то, что нас убивает.

Через этот слой сознания мы общаемся друг с другом, с Создателями, с каждым живым и мертвым. Этот слой сознания ведет нас к единой мысли жизни или смерти. Через этот слой сознания каждое живое и мертвое огораживается от мира, находясь в миру, и чувствует в себе одиночество. Через этот слой сознания идет управление нами и наше правление. Через этот слой сознания мы уходим в другие миры, летаем в воздухе, ходим в земле, в воздухе и в воде. Через этот слой сознания мы на первый взгляд делаем чудеса. Да делаем переход, когда мы умираем. Этот слой сознания хранит в себе путь в Небесное Царство, да в Небытие. Именно в этом слое находится смерть ликая и безликая. Именно через этот слой сознания проходит в нас чужеродное. Именно через этот слой сознания идет в нас озарение и затмение.

В этом слое сознания хранится то, что нам необходимо и то, что надо. В этом слое хранится история жизни каждого из нас. И здесь хранится история создания нас самих. То, что нам необходимо сделать и куда нам необходимо идти.

А когда мы сливаем эти слои сознания с каждым живым и мертвым, то мы слышим и видим друг друга. Да доносим мысль до другого. И эта мысль доходит до нас образами, без разницы: озвучиваем мы ее, или развиваем молча. В мире реальности секретов нет, и каждый мысль видит так, какая она есть, без искажений. Да так же мы пользуемся знаниями Создателей и тьмы. И эти знания доходят до нас тоже образами. Так направляют нас Создатели на творение своей жизни и помогают нам. Так же тьма ведет нас в мохнатые лапы смерти, управляя нами, из-за чего мы делаем немыслимые нам поступки. Так наше мышление связано с Небесным Царством во Свету, с Царством Лада, а наши думы с Небесным Царством во тьме, с Царством Хаоса, Властелина.

Да еще многое, многое другое есть в Хранилище, что каждый человек может познать это через этот слой сознания. Только для этого ему необходимо слиться со своим слоем сознания воедино да слиться воедино с окружающими. А чтобы слиться со своим слоем сознания необходимо стать единым целым Плотью, Душой, Духом и волей. А слияние сознания с другими живыми происходит по единомыслию.

– Теперь многое из того, что ты и другие бабули и дедули говорили мне, объясняется. Вот откуда вы все так хорошо чувствуете, видите, читаете мои мысли и практически все знаете!

– Да! Это так, сынок! – радуется баба Василиса. – Это есть одна из оболочек человека, которая есть у каждого живого на Матушке Земле, во Вселенной, в Небесном Царстве да в Необъятном. Как я уже сказала, в народе ее называют Хранилищем, а на языке общества – архивом. В нем хранятся знания жизни каждого живого, да ведется летописи жизни да бытия. Именно в этом слое сознания каждое живое само себе пишет свою книгу жизни и одновременно свою книгу смерти: своими действиями и бездействиями, мышлением и думами. Мышлением – когда живем здесь и сейчас, стирая время. Думами – когда живем в прошлом, настоящем и будущем. Пишет своим развитием мысли Создателей и мысли тьмы, выбором, определением, решительностью и решением.

Через этот слой сознания, сынок, в нас проникают управленцы, и через него они запускают в нас разрушительные мысли. В этом слое сознания хранится летопись наших событий прожитой нашей жизни, и жизни в прошлых воплощениях, где записана наша боль, да ее возникновение в нас самих. А, очищая свое сознание, мы вычищаем летопись воздействия на нас чужеродного. И наша жизнь в Хранилище переписывается да меняется. Очищением мы переписываем нашу летопись и стираем книгу смерти да дополняем книгу жизни. Вот так, сынок.

А увидеть этот слой сознания и охватить его у себя может каждый так, как ты это сделал сейчас.

Баба Василиса проговаривает это и замолкает, дав мне возможность уложить в себе то, что она сказала.

– А так же, сынок, есть и другая оболочка у Живого, да у человека в частности, – продолжает баба Василиса, – и ее можно потрогать руками. Но для этого тебе необходимо слезть с камня и хорошенько разогреть свои руки.

Я слезаю с камня и разогреваю руки так, как это делает бабуля. Она их потирает друг о друга, разминая каждую косточку. Руки становятся мягкими, эластичными. Когда мы размяли руки, она просит меня:

– Встань прямо, но свободно, ноги – на ширине плеч, стопы – параллельно друг другу.

Я выпрямляюсь, расслабляюсь, становлюсь текучим…

– Подними выпрямленные руки в стороны, параллельно земле, на уровне плеч, ладошками вверх, – продолжает баба Василиса, – и потихоньку своди руки друг к другу на уровне головы.

Я поэтапно выполняю то, что говорит мне бабуля, и вдруг! На уровне головы мои ладони наталкиваются на что-то плотное, в ладошках появляется тепло. Я рассказываю бабуле то, что со мной происходит, и что я ощущаю при этом.

– Теперь найди эту оболочку у меня, – говорит бабуля.

Я медленно вытягиваю свои руки вперед, ладошки направляю к бабуле и тихонько подхожу к ней. Вдруг ощущаю руками что-то плотное около бабули, ладошки начинает покалывать… На это я так радуюсь, прям ликую, ощущая в себе огромный приток силы! Я не выдерживаю и прыгаю от радости, крича: – Получилось! Получилось!

– Молодец, сынок! Увидел. Ощутил.

– За что этот слой сознания отвечает? – раздирает меня любопытство.

– За наше восприятие, за видение, за слышание, за чувства, обоняния, вкусы, ощущения… Как ты видишь, чем ты сейчас увидел и ощутил свой и мой пузырь?

Я на миг задумываюсь и вспоминаю, что я при этом задании не прикасался к себе и бабуле, но четко ощутил. И говорю:

– Получается пузырем.

– А как это произошло?

– Я пузырем своих рук потрогал пузырь головы.

– Так, – проговаривает баба Василиса. – Этот слой сознания действительно отвечает за сбор информации с того, что нас окружает. Мы слышим мысль в образах именно пузырем. Видим в образах пузырем. Ощущаем в образах пузырем…

Этот слой сознания формирует нашу мысль в образы, в форменность, в плотность, в движение, в развитие, в скорость да в направлении. По-другому говоря, пузырь создает возможность общения, взаимодействия, действия и бездействия, мышления и думанья, развития мысли жизни и тьмы. Когда в нас боли нет, то пузырь показывает нам реальность того, что есть. А когда в нас боль есть, то она искажает наш пузырь, и мы видим мысль с тем искажением, которое создает нам боль. Так происходит на нас воздействие боли. Так происходит сброс силы жизни в никуда, и тогда из нас эту силу жизни сосут управленцы. Так происходит управление над нами, и мы видим мысль тьмы, а не света. Или мысль жизни в искаженном образе по направлению смерти. Так происходит в нас перевертыш. Мы очень часто видим слова, образы, звуки, ситуации, поступки, действия и бездействия жизни со стороны тьмы. Через пузырь мы собираем образцы, а не знания. Пузырем мы опираемся на авторитеты, а не на свою душу и плоть. Через Пузырь мы опираемся на чужое мнение. Через пузырь мы надеваем на себя разные маски. Через Пузырь мы сбегаем от самого себя, но никак не можем сбежать. Через Пузырь мы сами себя преследуем и убиваем. А также творим свою жизнь, строим, правим, ладим и живем. Через пузырь мы сбрасываем с себя ответственность за свою жизнь на других и берем ответственность за жизнь других на себя, создавая зависимость друг от друга.

И очень многое другое, что каждый применяет в построении своей жизни, но только не осознает, что он делает на самом деле и для чего он это делает. Вот так. Это ясно?

– Да, – просматривая свою жизнь и свои поступки, проговариваю я.

– Ну, что пойдем дальше?

– Пойдем.

– Теперь немножко отойди от меня, – не останавливается в своих исследованиях баба Василиса. – Ощути свою цельную плоть. Чуть-чуть сведи глаза друг к другу и таким взглядом посмотри на меня. Увидь эту оболочку со стороны.

Я немного отхожу в сторону, как просила бабуля, свожу глаза к переносице, ощущаю свою плоть целой частью во Вселенной и так смотрю на бабулю. Вначале бабуля у меня раздваивается, теряет свою цельную форму. Потом у меня резко устают глаза смотреть на нее, что их становится нестерпимо тяжело удерживать в таком положении: вот-вот сами вернутся в обычное положение. И в этот самый момент вокруг бабулиного тела в двух-трех сантиметрах от него появляется какой-то ореол. Тут я аж подпрыгиваю и как заору:

– ААААА! Я увидел!!! Увидел!!!

Бабуля просит меня рассказать ей, что именно я увидел.

– Вокруг твоего тела, на расстоянии примерно двух сантиметров – такой разноцветный ореол! Как будто бы тело испаряется!

Она смеется и говорит:

– Вот, дожила старая, что стала испаряться!

Я настораживаюсь: появляется ощущение, что я увидел что-то не то. И спрашиваю:

– Я что-то не то увидел?

– Ты сейчас увидел уже следующую оболочку нашего сознания, а не ту, которую мы сейчас с тобой разбирали.

Я отхожу от бабули еще дальше. Свожу глаза. Из-за неудобного положения поворачиваю голову вправо. И вдруг боковым взглядом вижу, что бабуля находится в каком-то плотном пузыре. Как всегда снова ничего не понимая, я еще раз смотрю на нее боковым взглядом и…:

– Есть! Есть! – ору я во весь голос так, что деда Сергей прибегает узнать, что здесь случилось.

Я рассказываю им, что увидел. Только одно было мне непонятно, и я спрашиваю об этом стариков:

– Бабуля, а почему эта оболочка меняется по форме?

– На ней отражается внутреннее состояние человека: его помыслы, желания, настроение, чувства… Это меняет как форму, так и плотность этой оболочки. Давай посмотрим, что ты увидишь, когда я скажу, что хочу сделать. И тогда, когда я стану это делать. Хорошо?

– Да.

Я отхожу от бабули, смотрю на нее боковым взглядом: вроде бы все спокойно. Вдруг ее оболочка колышится чуть сильнее, и бабуля спрашивает:

– Зафиксировал положение оболочки?

– Да.

Дальше оболочка возвращается в прежнее состояние. Потом вдруг она снова колышится сильнее, и бабуля говорит:

– Я сейчас пойду.

Ее оболочка тут же вытягивается в ту сторону, куда она решает пойти.

Бабуля идет, и ее оболочка перестает вытягиваться, но в то же время она сохраняет ту форму, которая была до начала движения.

Я рассказываю ей о том, что вижу.

– Вот эту оболочку, – говорит бабуля, – уже можно править как изнутри, так и снаружи.

– Это как?

– Ты сам только что сказал, что этот пузырь изменяется. Так?

– Да.

– Он изменяется от нашего движения, внутреннего состояния, от наших мыслей, настроений, эмоций, выбора, определения, решительности, принятых и непринятых решений… Это так?

– Ну, да. Изменяется…

– Раз он изменялся от того, что у меня происходило внутри, значит, можно его изменить?

– … получается, что можно.

– А наша жизнь изменяется от нашего движения, внутреннего состояния, от наших мыслей, настроения, эмоций, выбора: жить или умирать, определения в жизни, решительности, от принятых или непринятых решений?…

– Да.

– А как она меняется от них?

– Согласно нашему движению, внутреннему состоянию, нашей мысли… мы воспринимаем окружающий мир в искажении или так, как оно есть на самом деле.

– А как от нашего движения зависит изменение нашей жизни, да еще и воспринимаемость окружающего мира? – допытывается баба Василиса.

– Когда мы двигаемся, то в нас разгорается огонь жизни, пробуждается интерес к жизни.

– По-другому говоря, в нас пробуждается родной дух. Так? – поправляет меня бабуля.

– Так.

– Что дальше?

– Дальше. Когда родной дух пробуждается, то тьма уже не вторгается в нашу жизнь, так как она нашего внутреннего огня боится. И мы уже воспринимаем нашу жизнь такой, какая она есть на самом деле.

– Та-а-ак, – с необъяснимой радостью подтверждает мои слова баба Василиса, – и насколько велика наша скорость жизни и интенсивность нашего движения, настолько и пробуждается в нас родной дух. А от этого зависит вторжение управленцами в нашу жизнь и восприятия нами окружающего мира, да самого себя. Это так. А отчего зависит наше движение, скорость и направление?

– От той боли, которая находится в нас.

– Дак как мы можем править слой сознания пузырь?

– Убирая боль из себя, да все мысли без разбора: мои они или нет, да тех, кто эти мысли во мне запускает.

– А есть необходимость править слой сознания пузырь? – стоит на своем бабуля.

– Да. От этого зависит наше восприятие окружающего мира.

Мы немного сидим молча.

И баба Василиса продолжает:

– А сейчас давай посмотрим, как мы собираем информацию и передаем ее друг другу через пузыри.

– Давай!

– Отойди от меня метров на десять, ощути свою оболочку пузырь, а потом тихонько подходи ко мне и почувствуй прикосновение наших пузырей.

Я ощущаю свой пузырь, его плотность, сам наливаясь силой. Вижу его изнутри себя и тихонько иду к бабе Василисе. Метрах в пяти не доходя до нее я чувствую какое-то сопротивление, словно меня что-то не пускает к ней. Немного толкаюсь.

– Есть контакт?! – спрашивает бабуля.

– Есть! – радостно отвечаю я ей.

– А теперь еще раз отойди метров на десять и понаблюдай оттуда за нашими с дедом оболочками, а мы с ним покачаемся на пузырях.

Я отхожу и смотрю на бабу Василису и на деда Сергея боковым взглядом. Они расходятся на небольшое расстояние и начинают потихоньку приближаться друг к другу. Их пузыри бегут быстрей их самих! Мне становится так смешно, что я начинаю смеятся. Они останавливаются, удивленно смотрят на меня и сами начинают ржать, но потом:

– Сынок, давай мы доделаем, что начали. Ты посмотришь, а потом вместе посмеемся, – предлагает дед.

Я киваю ему головой в знак согласия. Бабуля с дедом снова расходятся в разные стороны, смотрят на меня, проверяя, не разберет ли меня очередной приступ смеха, и, убедившись, что я готов, начинают идти друг другу навстречу. Я напрягаюсь, чтобы не рассмеяться в очередной раз, смотрю на них боковым взглядом. И только я вижу, как их оболочки-пузыри вальяжно, вразвалочку бегут навстречу друг другу – снова не выдерживаю! Как заржу пуще прежнего! Старики останавливаются, смотрят на меня и, копируя движения своих пузырей, тоже хохочут.

Дед Сергей сквозь смех проговаривает:

– Вторая попытка тоже не удалась…

И мы все хором ржем до слез.

Баба Василиса, вытирая слезы с лица, говорит:

– Ну так с вами каши не сваришь, голодными останемся…

И нас понесло!..

От смеха дед аж по земле катается, весь в опилках вываливается и становится похожим на лешего. Это нас еще больше смешит.

Как обычно: вокруг дома бабы Василисы начинает собираться народ. Когда в этом доме смех, то праздник – на всю деревню! Молодежь потихоньку перелезает через изгородь, подходит к нам и спрашивает: «Что за праздник? Гд е гулять будем? Народ собирать?» От этого мы закатываемся еще пуще прежнего, и веселье начинается!

Кто с нами хохочет да по земле катается, кто столы собирает да на улице их выставляет. Где-то играет гармошка. Вдалеке запевают песни. Народ гуляет!.. Пир идет горой!

Когда мы успокаиваемся от смеха, народ уже гуляет на улице. Столы ломятся от угощений. Молодежь пляшет, старики, рассевшись за столом, поют песни, малыши меряются силой. Я немного ем, но меня морит сон, и я отправляюсь спать. А пир разгорается до самого утра.

Утром встаю, бабы Василисы нет, деда Сергея тоже. Выбегаю во двор – тишина. Выскакиваю на улицу, и вижу: у соседнего дома сидят баба Василиса, деда Сергей, баба Матрена, баба Гуля и две соседки бабы Василисы да вполголоса поют. Я подхожу к ним и спрашиваю:

– Что случилось? Что вы здесь делаете?

– Твой ураган усмиряем, постреленыш – тихонько говорит деда Сергей и чуть слышно продолжает петь.

Они допевают песню, устало вздыхают и сваливаются со скамеек как замертво. Что я с ними только ни делаю, чтобы привести их в чувства, – ничего не помогает! Тогда я бегу в дом, беру подушки, одеяла и расстилаю прямо на земле у дома соседей. Тихонько перетаскиваю стариков на одеяла и укрываю. Еще раз проверяю: все ли с ними в порядке, и тогда уже захожу в дом.

Дома я завтракаю, готовлю поесть скотине, кормлю ее. Корову выгоняю в стадо. И довольный тем, что дела по хозяйству переделал, иду к знакомому камню, чтобы вновь ощутить самого себя во Вселенной. Но к моему большому удивлению камня на вчерашнем месте нет. У меня создается впечатление, что кто-то играет со мной злую шутку.

… Подробно вспоминаю вчерашний день. Вижу, где и как лежал этот камень. Логично предположить, что если бы его украли, то от него должен был остаться след. Но следа от камня и в помине нет. Да рассуждаю: дак его ведь невозможно просто так: взять и унести! Он ведь огромный, да буквально врос в землю! Ничего не понимаю! Если бы даже его и убрали, то на этом месте как минимум осталась бы огромная яма. Чтобы такую яму закопать и заровнять, потребовалась бы не одна машина земли. Да и вообще, ни один кран такой валун не подымет! Наверное, все-таки кто-то меня дурачит, или я сплю. Щипаю себя – больно! Значит, не сплю. Выходит, мне вчерашний день приснился. Иду в дом посмотреть на календарь – день и число совпадают. Странно. Может, я отстал на один день или, наоборот, забежал вперед – это очень часто со мной бывает. Включаю радио, жду новости, где скажут сегодняшний день и число. Все сходится. Но камня все равно на месте нет. Да столы вон на улице еще стоят, не все убраны. Значит, пир на весь мир был! И похоже, что гулянье было до самого утра, потому что когда я проснулся, баба Василиса и деда Сергей уже его плавно «закругляли».

Я так ничего и не понимаю! Снова выхожу на улицу: столов уже нет, и у соседского дома – тоже никого нет. Пронеслась в голове шальная мысль, что я схожу с ума. Я пулей мчусь в дом посмотреть на одеяла с подушками. Их на месте нет! Все еще не веря своим глазам, иду посмотреть на подушку и одеяло, на которых спал я, – их тоже нет: я вынес их на улицу старикам. Мне становится немного полегче: все-таки появилась какая-то ясность. Теперь, может, я и схожу с ума, но не совсем. Есть надежда, что придут баба Василиса и деда Сергей и разъяснят, кто меня дурачит. Только я так думаю, как заходят баба Василиса и деда Сергей и с порога спрашивают меня:

– Сынок, ты скотину кормил утром и в обед?

– Утром кормил, а сейчас сколько времени?

– Четыре часа.

Я от удивления аж присел. Машинально встаю и иду проверить корову в хлеву – коровы там нет. Я прибегаю в дом с криком:

– Что вы меня дурачите?!

Деда Сергей, сидя за столом, отвечает мне:

– Сынок, что с тобой? Стоит ли так переживать из-за того, что в обед не покормил скотину. Главное – утром покормил и корову отправил в стадо.

– Это как понимать?! Что здесь вообще происходит?! Камня на месте – нет! Сами – возле дома будто испарились! Сейчас пришли шут его знает откуда, и объявляют мне, что уже четыре часа дня! Когда всего-то прошло максимум часа два, как я встал!

– Ради бога, сынок. Когда занимаешься делом, то время летит незаметно. Это нормально, что ты не заметил, как оно пролетело.

– Да какое дело я делал?! Когда камень что ли искал, которого, похоже, никогда и не было?! Да вас не весть откуда вытаскивал?! Вот только до сих пор не вытащил, потому что вас там не нашел!..

– Да подожди ты, конь игривый. Давай вначале пообедаем, а потом поищем вместе и коня, и нас…

На этом я успокаиваюсь. Мы садимся за стол, но у меня на душе продолжают скрести кошки: «Что-то здесь не так. Что-то здесь неладно. А что – понять не могу». Бабуля накрывает на стол, и у меня уже сосет под ложечкой. Я понял, что со временем, может быть, все обстоит именно так, как говорит деда Сергей. Мы вместе обедаем, и после я веду деда Сергея в огород искать камень, а баба Василиса готовит скотине корм.

Мы подходим к месту, где вчера лежал камень. Я рассказываю деду: какой он был, где лежал. И деда предлагает мне его поискать. Я соглашаюсь. Мы ищем: шарим по всем кустам, осматриваем ближайшие окрестности леса – нет нигде камня. Возвращаемся на место, где лежал камень, и садимся на землю. Деду Сергею под задницу попадает какой-то камушек, он его достает и кричит мне:

– Нашел! Сынок, нашел пропажу!

Я удивленно смотрю на деда и говорю:

– Это же маленький, дедуля, а тот был большой!

И тут до меня доходит, что деда Сергей снова меня дурачит. А я, как дурак, столько времени плясал под его дудку в поисках огромного камня под травками, под всякими кустиками, в лесу! Я увидел, как я это делал, и почувствовал себя полным идиотом. И как заржу! Как мерин!

– Вот именно – мерин! – читает мои мысли деда Сергей и разваливается на земле.

Я разваливаюсь рядышком с ним и уже спокойно говорю ему:

– Дедуля, и все же, куда делся тот большой камень? Неужели я сошел с ума?

– Не знаю, как ты, а я себя чудесно чувствую. Ты вчера так развернул мир, что мы его еле свернули. Вот это я знаю, а про камень… не знаю.

– Дедуля, ты мне зубы не заговаривай.

– Ну, тогда спроси у бабы Василисы. Она тебе скажет. Ничего не утаит.

Тут как раз идет баба Василиса, и я ей сразу подкидываю вопрос:

– Баба Василиса, ты у нас единственный серьезный человек остался – объясни, пожалуйста, куда делся камень?

– А вы что, еще не нашли его?

– Нет, – отвечаю я, удивленно глядя на бабулю. А сам чувствую, что что-то не так. Что-то здесь нечисто! Все возвращается на круги своя, а бабуля продолжает в том же духе:

– Ну, расскажи мне о нем, да вместе его поищем.

Я по новой до самых мелочей рассказываю бабуле о камне, даже вновь ощущаю, какой он наощупь. А старики удивленно переглядываются, осматривают меня с ног до головы пронзительными сверкающими глазами, и баба Василиса говорит:

– Сынок, забудь про камень. Ладно?

– Как забудь?! Что ты хочешь этим сказать?! Что я сошел с ума?!

– Нет, ничего такого я не хочу сказать. Просто сейчас мы не сможем тебе это объяснить. Чуть позже ты сам увидишь, а сейчас наслаждайся жизнью.

И сама укладывается рядом с нами… В этот день ни о чем серьезном мы больше уже не говорим. Шутим, занимаемся огородом да сил набираемся.

На следующее утро я просыпаюсь рано. Баба Василиса как всегда уже на ногах: топит печь да пироги печет. Дед на печи свои кости греет. Я встаю, помогаю накормить скотину да выгнать корову в стадо. Вернулся и мы завтракаем, баба Василиса выходит во двор, а я – за ней.

– Бабуля, бабуля, подожди меня, пожалуйста! – кричу я ей вослед.

Бабуля останавливается в сенцах, я подбегаю к ней и спрашиваю:

– Слушай, мы сегодня продолжим позавчерашний разговор?

– Продолжим, продолжим, вот только деду спину поправлю, – говорит и быстро идет в огород. С огорода возвращается с крапивой и кричит деду:

– Дед, снимай штаны! Ложись на лавку, сейчас пороть стану.

Дед неохотно, еле шевелясь, слезает с печи, снимает рубаху, приспускает штаны и ложится на живот, приговаривая:

– Вольному – воля, а смертному – смерть.

– Ты поговори еще, поговори, – говорит бабуля и садится рядом на табуретку. Она гладит деду спину, словно примеряясь, куда хлестать крапивой. Потом промывает крапиву холодной ключевой водой. Немного разминает спину деда и начинает отхаживать деда по спине крапивой. Да так хлещет, что от крапивы аж ничего не остается! Даже маленького стебелька! А затем сама вся в слезах выбегает на улицу…

А деда – не слыхать. Я подхожу к нему на цыпочках, заглядываю ему в лицо: дед моргает, значит, еще жив. У меня сразу отлегло – значит, не убила. Шепчу ему на ушко:

– За что она тебя так?

– Да… приревновала вчера к соседке Матрене. Проснулась – а я с ней в обнимку лежу, вот и все. А у этой бабки-то ни жопы, ни титек – че ревновать? Не знаю. А попробуй-ка объясни это бабе – и тебе попадет.

Бабуля возвращается с улицы, в руках у нее три пчелы. Тут же у меня мысль промелькнула: на каждого из нас – по одной. Вот только себе для чего? Наверное, чтобы нам не обидно было…

Она подсаживается к деду. «Ну, точно, – думаю, – вот с деда начала, собой закончит». Бабуля гладит ему спину, находит точку побольней и садит туда пчелу. Вот живодерка! Пчела выпускает свое жало, и бабуля убирает ее на подоконник.

Смотрю дальше: снова гладит. Я думал, у бабули совесть проснулась и она остановится, перестанет издеваться над дедом, а она находит у деда еще одно больное место на спине и садит туда вторую пчелу. Тут я вконец не выдерживаю! Подбегаю к деду, заглядываю ему в лицо: живой ли? дышит ли? А то ведь эта живодерка и до смерти зажалить может. Чистый изверг! Но сам ей пока ничего сказать не смею: у нее ведь еще одна пчела осталась… А ей все ни почем! Опять гладит спину, ищет место для пчелы. У меня крадется мысль: как только она пчелу посадит на деда, да та свое жало выпустит – все ей выскажу!!!

Тут дед не выдерживает – как рассмеется! Да до слез! Что от смеха аж на пол падает, не получив очередного пчелиного укола. Баба Василиса тоже хохочет – за живот держится, ничего сказать не может. Только когда пчела от бабулиного смеха саму ее ужалила в руку, живодерка останавливается:

– Ну, клоун, тебе только на арене цирка выступать, а не здесь торчать – каждого живого своим смехом изведешь!

Дед встает со скамьи как заново родившийся. Мы садимся за стол, и баба Василиса наконец-то объясняет, что здесь на самом деле происходило:

– Сынок. Крапива вытянула из деда физическую боль, которая вчера схватила его. И оживила мертвую плоть. Осталось только три небольших участка, которые необходимо было разбить пчелиным ядом. Пчелиный яд имеет свойство большие сгустки боли разбивать на мелкие. После этого очень легко можно эту боль выговорить и изгнать из себя без остатка. Это ясно?

– Да. Но можно было мне сразу объяснить, что к чему, и все?! Я бы не мешал.

– Да, но ты и сейчас нам не мешаешь, только себя изводишь, – говорит баба Василиса сквозь смех. – Да так изводишь, что и нас не оставляешь равнодушными: мы не выдержали и засмеялись. Мы хотели тебе потом объяснить, когда закончим. Но твои мысли бегут впереди тебя. На что ты способен – нарочно и не придумаешь. Так что давай договоримся, что ты сидишь и молчишь, а я закончу делать ладку деду. Добро?

– Да, но я не знаю, как сказать… Ты не станешь ревновать деда?

– К кому? – недоумевает баба Василиса. А дед от этих слов вновь валится от смеха на пол.

– К соседке, бабе Матрене, – уточняю я. – У нее и вправду нет ни жопы, ни титек, не за что даже взяться. Я ходил, проверял – это правда. Дед это нечаянно сделал, обнял ее, когда вы вместе спали, понарошку…

Тут и баба Василиса по новой рухнет на пол от смеха. Я растерялся, заметался, не понимаю, что случилось: теряюсь, не нахожу себе места, такого раньше никогда не было. Вместо того чтобы наругать меня, они ржут, как кони. На всякий случай я бегу к соседям пригласить их, чтобы, если что, они помогли мне. Как назло дома оказывается только бабка Матрена. Делать нечего – приглашаю ее.

Когда я захожу с бабой Матреной в дом, они уже проводят свои процедуры, но как видят, что со мной бабка Матрена, тут и по новой!.. так и рухнули от смеха.

Бабка Матрена немного стоит, ничего не понимая, а потом и ее охватывает неудержимый смех.

У меня пролетает мысль, что это заразная болезнь какая-то и передается она очень быстро. Лучше мне этот «пик» пересидеть на улице, раз я еще не заболел. Наверное, во мне есть что-то такое, что помогает мне не заразиться смехом. На этом я успокаиваюсь. Выхожу на улицу, сажусь на лавку и размышляю: «Когда у них пройдет эта хворь? Ведь не вечен же этот приступ смеха. Я узнаю у бабы Василисы о составе человека, а потом сбегаю к бабе Альфие. Попрошу ее, чтоб она их поправила».

Пока я все это продумывал, баба Василиса заканчивает делать ладку деду и выходит из дома с бабой Матреной живая и здоровая, да как ни в чем ни бывало:

– Сынок, пойдем пообедаем, а потом сходим в сад, поговорим.

Я бегу в дом. Дед уже сидит за столом, вперед меня ест пироги с мясом, молоком запивает да приговаривает:

– Вкуснятина какая, пальчики оближешь! Вкуснотища! Золотые же руки у бабки Василисы. Знает ведь, чем мужика приворожить. Вот, сынок, ищи себе такую же, как баба Василиса, только помоложе, а то эта для тебя уже старая.

Я не понимаю о чем он говорит и к чему, зато быстрее сажусь за стол и ем. Бабуля тоже садится с нами за стол, смотрит на нас удивленными глазами и говорит:

– О-от шуты гороховые, вроде успокоились… Эх, вы, мужики, мужики! Что мал, что стар – одно и тоже.

Как поели, баба Василиса зовет нас в огород продолжить разговор о составе человека.

Приходим в огород, на то место, где я камень потерял, а он – на месте лежит! Только я от удивления рот раскрываю, как баба Василиса меня останавливает:

– Давай сегодня не будем обсуждать камень. Договорились?

Я, весь растерянный, почти «на автомате» отвечаю:

– Давай, но…

– Никаких «но»! Шут гороховый, ты и так позавчера показал нам свое мастерство. Хватит, мы это уже проходили.

– Но…

– Мы же договорились, никаких «но». Так?

– Да.

– Ну, ладно, на чем мы остановились?

– На оболочке, которая отражает наше внутреннее состояние, боль, настроение, эмоции…

– Как мы ее назвали?

– Никак.

– Давай назовем ее Пузырем.

– Хорошо.

– Прежде чем мы продолжим наши дальнейшие исследования о пузыре, ляг на камень, как лежал позавчера, и вновь почувствуй себя Вселенной.

Я ложусь и по новой ощущаю себя Вселенной. Чувствую, как я наполняюсь силой, становлюсь плотным. Потом я медленно встаю с камня на землю. Баба Василиса смотрит на меня и просит немного поваляться на земле. Я делаю, как она меня попросит, и ощущаю при этом, что что-то уходит из меня. Я становлюсь каким-то упругим, текучим. Во всем теле чувствую движение, и мне это состояние нравится. Забывая предыдущий договор с бабулей, я говорю ей:

– Бабуля, ты этот камень не прячь больше, я хочу к нему приходить и возвращаться в это состояние.

– Сынок, ты можешь приходить к этому состоянию и без камня – путем очищения. Да находиться в нем постоянно, а не набегами, как сейчас.

– Ничего не понимаю…

– Не спеши. Увидишь со временем. Главное, чтобы ты сейчас усвоил то, что мы исследуем. А время придет – и остальное узнаешь. Сейчас отойди от меня метров на десять и посмотри на меня так, как смотрел позавчера. Увидь мой пузырь.

Я отхожу, немного свожу глаза в сторону и смотрю на бабу Василису боковым взглядом. Как вижу ее пузырь, сообщаю об этом бабе Василисе. Дальше она просит меня посмотреть, как встретятся пузыри ее и деда. Я снова также фокусирую свой взгляд, вижу бабулю и деда, их пузыри и подаю им знак, что готов. Они тихонько идут навстречу друг другу. Вдруг пузыри начинают двигаться быстрее их самих. В какой-то момент пузыри стариков встречаются и они начинают притягивать саму плоть к месту встречи. Физические тела сближаются друг к другу до какого-то предела, а дальше пузыри не пускают их ближе – толкаются, как резиновые мячики.

Я рассказываю старикам то, что увидел, и дальше, не останавливаясь, баба Василиса предлагает мне посмотреть, что происходит с пузырями тогда, когда люди ходят обычным образом. Бабуля с дедом отходят друг от друга метров на десять-пятнадцать. Я снова ловлю их боковым взглядом и подаю знак. Они идут навстречу друг другу. Пузыри их колыхаются, но не тянутся друг к другу. Пузыри бабули и деда сближаются почти вплотную, в течение небольшого промежутка времени между ними сохраняется некоторая дистанция, а потом пузыри быстро приближаются друг к другу и сливаются воедино, не разрушая друг друга. Когда бабуля и дедуля проходят мимо друг друга, пузыри вытягиваются – вот-вот разъединятся! – и немного погодя, спокойно разъединяются, как будто и не соединялись вовсе. Я рассказываю старикам увиденное, и баба Василиса спрашивает меня:

– Вот так накладываются друг на друга наши Хранилища и сливаются воедино, как слились сейчас наши пузыри. Ты увидел?

– Да.

– Увидел, как люди противодействуют друг другу?

– Нет. Не увидел.

– Качку наших с дедом пузырей ты видел?

– Да.

– Это и есть противодействие друг другу. Ты слышал выражение: меня отталкивает от этого человека?

– Да.

– Вот это мы тебе и продемонстрировали. Когда люди ненавидят друг друга или испытывают страх, то вот это самое и происходит между людьми. А пузырь оберегает человека от опасности, отталкивая его от вредоносного ему. Это ясно?

– Да.

– Теперь давай посмотрим, можно ли поправить человека через пузырь.

– Конечно, – говорю я и автоматически отхожу от бабы Василисы на несколько метров, фокусирую глаза и смотрю на нее боковым взглядом. Как вижу пузырь бабули, так ужасаюсь: на одном участке он чуть ли не кипит, становится в этом месте заметно темнее и вытягивается почти на десять метров. Я содрогаюсь от увиденного и смотрю на бабу Василису обычным взглядом. А она в это самое время пилит деда за то, что он создал такую ситуацию, при которой я вчера не дал им провести исследование пузыря целиком. Я двигаюсь на защиту деда. Но баба Василиса останавливает меня и спрашивает:

– Что увидел? Говори!

Я делюсь с ними, а бабуля в ответ улыбается и говорит мне:

– Теперь давай посмотрим, можно ли поправить пузырь при такой ситуации: я стану бранить столб, а дед в это самое время станет править мой пузырь.

Я также отхожу, боковым взглядом ловлю бабулю, вижу ее пузырь и замечаю, что вытянутость в этом же месте уже раза в два меньше. Я подаю знак, что готов, и дедуля начинает править пузырь бабули в месте, где есть наибольшая выпуклость. И, действительно, пузырь выправляется. Вначале плотность пузыря в этом месте изменяется: уменьшается, а потом и выпуклость полностью исчезает.

Я подробно рассказываю, что видел, и баба Василиса продолжает:

– Хорошо. Сынок, ты делаешь большие успехи. Теперь давай посмотрим, как это происходило?

– Давай, – с задором соглашаюсь я.

– Что произошло с моим пузырем, когда я стала бранить столб?

– Пузырь стал разными участками вытягиваться к столбу.

– Так. Теперь, деда, расскажи-ка нам, что ты делал с моим пузырем, что он так быстро выправился, и у меня исчезла агрессия на столб? – игриво да кривляясь, предлагает баба Василиса деду Сергею. Дедуля выпрямляется и, виновато склонив голову, начинает свой рассказ:

– Когда Василиса стала бранить столб, то образ этой брани находился на кончиках вытянутых волн пузыря, и я просто эти образы обрезал рукой и больше ничего.

Тут включается бабуля:

– Сынок, ты видел только вытянутости пузыря, но тебе пока не хватает сил увидеть образ мысли, который вытягивает пузырь. Поэтому пока говорить об этом сложно. Когда ты видишь этот образ, то его можно убрать рукой, мыслью, наложением другого образа, и эта мысль уходит. Остается только изгнать того, кто эту мысль в тебе запускает, да кто ее в тебе развивает, чтоб она больше к тебе не возвращалась.

В дальние-дальние времена, когда Матушка Земля разделилась на разные культуры, тьма овладела другими культурами, да народами в этих культурах, кроме нашей. Тогда тьма, чтобы овладеть нашей словянской культурой, создавала набеги на нашу страну разными народами с других культур. А мы еще тогда не знали, что такое оружие и что такое защита. И наши народы применяли этот способ очищения от набегов на нашу страну, обрезая образ ненависти и агрессии у чужеземцев, да обрезая их мысли о завоевании нашей страны. После чего шла очень большая молва по Матушке Земле, что словянским народам нет необходимости в оружии: они голыми руками любую армию горсткой людей остановят. И набеги останавливались. С нашими народами враждовать боялись. А еще пуще боялись того, что наши народы пойдут войной на их земли. Тогда от нас оружия отбиться не найдешь, и спасения их народам нет. Вот так. Насколько мощна сила этого способа очищения.

После этих слов бабули я какое-то время рассматриваю в себе, то, что она сказала.

А затем бабуля предлагает мне:

– Теперь давай посмотрим следующую оболочку, которая находится вокруг нашей плоти сантиметрах в двух-трех от нее. Немного отойди и чуть-чуть смени фокусировку глаз, сводя и разводя их. Посмотри на меня так и найди другую оболочку, которую ты уже видел, когда искал пузырь.

Я отхожу от бабы Василисы на два шага и меняю фокусировку глаз. Мучаюсь минут пятнадцать, ничего не получается. Вдруг вижу испарение, идущее от тела бабули. Форма его постоянно меняется. Потом это же вижу в цвете. Цвет почему-то тоже меняется: вначале появляются оттенки, а потом и сам цвет.

Я все это рассказываю бабуле, а она хвалит меня в ответ:

– Молодец, сынок, с каждым разом лучше и лучше. То, что ты увидел вначале: изменение оттенков цветов – это есть развитие нашей плоти. Это естественное состояние человека, наше жизненное состояние. Потом я стала волноваться, и цвет поменялся. Когда у человека появляется какая-то проблема, она проецируется на этой оболочке именно путем изменения цвета. Естественный цвет для живого и развивающегося человека – желто-зеленый. А когда у человека возникает проблема, то цвет этой оболочки меняется на другой. Вот сейчас, например, посмотри на деда и расскажи, что видишь.

Я смотрю на деда и вижу, что цвет его оболочки какой-то алый, в области спины да здесь она немного толще, а со стороны живота – тоньше и цвет слабее. Со стороны спины – потемней, а в остальных местах – цвет одинаковый, ровный.

– Теперь давай посмотрим, что есть что? – предлагает баба Василиса.

– Давай, – соглашаюсь я.

– Ты сам видел, что с дедом произошло, что он со вчерашнего дня не хотел слазить с печи. У него болит спина. В этих местах цвет этой оболочки потемнее и плотнее. Так?

– Да.

– А в других местах?

– Тоньше и светлее.

– Этот слой сознания отражает на себе внутреннее состояние души и плоти. А как это происходит?

– В зависимости от того, какую мы мысль в себе развиваем, меняется состояние нашей души и тела.

– Так. А как это состояние отражается на этом слое сознания?

– Плотностью и цветом. В том месте, где находится боль, там плотность сознания становится больше и цвет темнее.

– Давай назовем эту оболочку Собью, – предлагает баба Василиса и, немного помолчав, продолжает:

– Собь отвечает за проявление в нас Небесной Любви: нежности, ласки, открытости души и гибкости, да текучести плоти. Давай посмотрим, что мы делаем с тобой, когда тебе не хватает любви, тепла, ласки?

– Вы обнимаете… гладите меня… Просто прижимаете меня к своей груди. И мне становится тепло и хорошо.

– А что ты делаешь с собой, когда у тебя заболит, какое-то место в плоти?

– Я глажу себя по больному месту, и боль уходит.

– А что мы делаем, когда у тебя болит голова?

– Вы меня гладите по голове, и у меня с головы боль уходит.

– Сынок, воздействуя на эту оболочку, можно ладить плоть и душу. Она тоже напрямую связана с ними и отражает их на себя.

– А теперь давай посмотрим следующую оболочку, которую мы можем увидеть обычным взглядом и потрогать руками. На языке науки и общества – это наше физическое тело, плоть.

И бабуля жамкает, трогает свое тело.

– Ты его видишь?

– Да.

– Можешь его потрогать у себя, подойди к деду – потрогай плоть у него.

Я трогаю себя, деда, и бабуля продолжает:

– Давай назовем эту оболочку Материком. По-другому говоря, это глина или тесто, из которых можно лепить, что угодно. И на него проецируется каждое действие, которое происходит у человека внутри. Даже можно сказать, что материк мы формируем каждой нашей мыслью – живой или мертвой. Развивая мысли разрушительные, злясь, ненавидя, мща, ревнуя… мы создаем тело больное, и этим сами создаем себе старение его. А затем умираем, отказываясь от него. Это ясно?

– Да.

– Материк отвечает за материальность нашей мысли жизни. За то, что мы творим для себя в нашем мире плоти. За слияние Души и родного Духа. Материк – это зеркало нашей души, ее состояния. Душа стонет – и плоть скрючивает. Душа сжимается – и плоть сжимается. Душа поет – и плоть расправляет свои крылья. Сынок, так это?

– Да, так, – вздыхая от грусти, отвечаю я.

– А то, что править и ладить можно материк, ты это уже и сам знаешь. Да?

– Да.

Тут баба Василиса, не давая мне утонуть в своих раздумьях о плоти, ведет разбор дальше:

– Теперь самое тяжелое. Сейчас нам необходимо увидеть следующую оболочку нашего сознания. Отойди подальше, сведи немного глаза к переносице и отведи свой взгляд в сторону, да на одном месте его не останавливай. Увидь внутри меня что-то типа яйца.

Я отхожу от бабули метров на десять-двенадцать и свожу глаза вместе, постоянно двигая головой. Двигаю, но ничего не вижу: в глазах все двоится и меняет форму. У меня от этого ломит и кружит голову, и я падаю.

Бабуля и дедуля подбегают ко мне, кладут меня на живот и начинают выправлять мне позвонки. Потом быстро садят на землю. Деда Сергей держит меня, а баба Василиса правит мне голову, потом шею. И я прихожу в себя. Бабуля и деда тяжело вздыхают и ложатся на землю возле меня.

– Давайте отдохнем минут пять, а потом повторим, – предлагает баба Василиса.

Мы соглашаемся, дружно замолкаем и лежим, дыша полной грудью.

Немного погодя бабуля встает и просит деда слазить на чердак и принести оттуда сухих листьев, а меня – лечь на камень и вновь ощутить себя Вселенной. Дед отправляется за листьями, а я ложусь на камень. Ощущаю себя Вселенной, наполняюсь силой и встаю. Но тут голова у меня снова закружилась, и я падаю. Бабуля предлагает мне поваляться по земле, сбросить с себя лишнее. Я валяюсь, сажусь, и голова моя приходит в норму. Цвета природы становятся чистыми, яркими.

Дед приносит в ведре сухие листья. Баба Василиса просит меня найти свое место у камня и сесть на него. Скосив глаза, я нахожу у камня светлое пятно. Сажусь на это место, и чувствую себя, новорожденным. Бабуля говорит, чтобы я сел, как султан, раздвинув колени, а голеностопы поджал под себя. Я так и делаю. Бабуля высыпает мне между ног сухие листья и просит смотреть на них, скосив глаза. А сама уходит с дедом.

Я немного приотодвигаю листья от себя и смотрю на них искоса. Вначале у меня страшно болят глаза, время от времени появляется головная боль, но голова уже не кружится. Потом в какой-то момент боль проходит, и я почти свободно смотрю на кучку сухих листьев. Листья раздваиваются у меня в глазах, но больше я ничего не вижу. В этот момент ко мне подходит бабуля и спрашивает:

– Какие успехи?

Я рассказываю ей как есть. Тогда она предлагает мне продолжать смотреть на листья, отводя взгляд вверх-вниз и в стороны. Я так и делаю, но у меня снова ничего не получается, фокусировка то и дело сбивается.

– Ну, ладно, тренируйся дальше, а я пока пойду, – говорит бабуля и снова уходит.

Я еще долго мучаюсь, прежде чем мне удается-таки сохранить необходимую фокусировку. Я закрепяю это достижение тренировкой, и не останавливаюсь. Уже под самый вечер я замечаю, что когда я скашиваю глаза и перевожу взгляд так, как просила меня бабуля, кучка листьев у меня раздваивается, и в месте раздвоения появляется какой-то пучок света. Я аж испугался и ору сколько есть сил:

– Бабуля! Бабуля! Бабуля, помоги!

И этот свет не отпускает мой взгляд, а, наоборот, даже привораживает. Когда баба Василиса прибегает ко мне и рукой обрезает мой взгляд, буквально прикованный к кучке листьев. Я весь покрываюсь потом. Бабуля просит меня рассказать то, что я видел, и описать свое состояние, что я незамедлительно и делаю. А она смеется и говорит мне:

– Сынок, тебя сейчас держит не то, что ты увидел, а твой страх. Ты впился в него своим взглядом. Отпусти свой страх, иначе то, что ты увидел, высосет из тебя твои силы.

Я иду в дом, беру ведро с ключевой водой, выхожу в огород и обливаю себя с головы до пят. Это меня немного успокоивает, я расслабляю свое тело. Страх постепенно уходит, и мой прикованный взгляд отпускает. От такого напряжения я разваливаюсь на земле у камня выжатый, как лимон. Вижу, что день плавно перетекает в ночь. Дыхание у меня выравнивается, сердце – успокаивается. Бабуля приседает ко мне, нажимает на какие-то точки на моем теле, и я вмиг прихожу в норму. Бабуля, смеясь, спрашивает меня:

– Ну что, сынок, дальше пойдем?

– Да, – неожиданно для себя отвечаю я.

– Вот смельчак! Мне это нравится. Теперь, сынок, залазь на камень и набирайся сил, да не жадничай, а бери столько, сколько тебе необходимо для того, чтобы увидеть еще одну оболочку во мне. Договорились?

– Ладно.

Я ложусь на камень набираться силы. А меня выворачивает наизнанку. Я слезаю с камня, а меня покачивает, ноги подкашиваются. Бабуля подхватывает меня и усаживает на землю. Подходит ко мне сзади и проводит руками вдоль позвоночника с головы до земли, словно загребает что-то или убирает. Тяжесть с головы тихонько сходит, и я вновь готов двигаться дальше. Встаю, отхожу от бабы Василисы метров на десять и, скосив глаза, устремляю свой взгляд вдаль над ее головой, на мгновенье опуская его на бабу Василису. Повторяю это несколько раз. И в какой-то момент я вижу в теле бабули яркое, горящее пятно в форме яйца. Вначале я аж сажусь на землю от удивления и смотрю на бабулю уже обычным взглядом. Баба Василиса подходит ко мне, треплет меня по голове, приговаривая:

– Молодец, сынок, молодец! Теперь вставай, пойдем в дом поужинаем, а потом поговорим.

В этот самый момент мне становится очень хорошо, спокойно, появляется ощущение, что я через что-то прорвался. Бабуля подает мне руку, я встаю, и мы идем ужинать. После ужина мы садимся за стол. Бабуля смотрит на меня пронзительным взглядом и спрашивает:

– Как ты себя чувствуешь?

– Превосходно, бабуля! Я словно окрыленный – вот-вот взлечу! Когда ты в огороде похвалила меня за полученные результаты, я стал сильным, и у меня внутри все уравновесилось. Появилось чувство полета, что и сейчас охота летать.

– Хорошо, тогда рассказывай, что увидел во мне?

Я делюсь, как я увидел в бабе Василисе что-то с середины грудины до низа живота и то, что оно меня не испугало, а, наоборот, придало мне сил да уверенности в себя. На что бабуля радостно говорит мне:

– Вот эту оболочку давай назовем Ядром, или Яйцом. В нем у каждого живого находится – сотворение мира, его жизненный огонь, в ядре хранится вся сила жизни. Да в нем формируются наши нити жизни и смерти, знания, эмоции, характер, поступки… – то, чем мы пользуемся в повседневной жизни и что делаем, строя свою жизнь. Слой сознания – ядро напоминает целую Вселенную, старики называли его раньше «маленький мир Вселенной, маленькая Вселенная». То, что с тобой происходит в твоей жизни – проецируется из ядра и на другие оболочки. И наоборот – точно так же с других слоев сознания происходящее в твоей жизни отражается на этот «маленький мир Вселенной».

– Значит, ядро – это душа?

– Нет, сынок. Раньше говорили старики, что это лава жизни. Жизнь, как вулкан. Захочешь жить – и жизнь польется в разные стороны. А когда отказываешься жить, сдаешься, уклоняешься от выбора – этот вулкан в тебе затихает. Сила Жизни таится именно в этом яйце.

– Может тогда его назвать хранилищем жизни?

– Жизнь в яйце не хранится, а находится там, и только. Это ясно?

– Да. А для чего нам необходимо ядро?

– Ядро – это мостик между Небесным Царством и Царством материальным, земным. На этом мостике и находятся наш родной Дух и Душа, частички Небесной Любви и Небесного Огня. Ядро – это наш млечный путь в нас. Это путь материального в Небесное Царство во Свет. Так что смотри сам: для чего оно тебе необходимо.

Мы какое-то время сидим молча, я продумываю сказанное, а бабуля собирается с мыслями.

– Теперь давай посмотрим состав человека в целом, – предлагает мне бабуля.

– Конечно! – радостно соглашаюсь я и вскакиваю с места, словно меня что-то приподнимает. Ощущение такое, что я взлетаю.

Баба Василиса подает мне листок бумаги, карандаш и просит:

– Будь добр, приземлись и нарисуй меня такой, какой ты видел.

И подает мне карандаш. Своими словами бабуля словно пригвоздила меня к скамейке, что у меня даже задница вмиг отекает, и я никак не могу сесть поудобней.

Я рисую то, что видел при наших исследованиях, но моя отекшая задница полностью завладевает моим вниманием. Я не выдерживаю и рассказываю бабуле, что со мной творится, и прошу ее мне помочь. Она подходит ко мне, нажимает на пояснице на какую-то точку и одергивает меня. Я тут же возвращаюсь в обычное свое состояние, благодарю ее, немного поерзав на скамейке, продолжаю рисовать. А баба Василиса сразу комментирует мой рисунок:

– Хранилище имеет форму яйца?

– Да, примерно так, но я могу ошибаться, – говорю я в ответ.

– Я попросила тебя нарисовать то, что ты видел. Так? – угрожающе спрашивает меня бабуля.

– Да. Я и рисую то, что видел.

– Вот и славно. Тогда откуда у тебя появились слова «примерно так, но я могу и ошибиться»?

– От неуверенности в том, то ли я видел, и то, что необходимо было видеть.

– Сынок, да что с тобой?

– Мне страшно: а вдруг я увидел не то, что нам хотелось увидеть.

– А как мы можем это выяснить?

– Разобрав то, что я действительно видел.

– Дак давай станем разбирать! Или так и оставим?

– Разберем.

– Тогда рисуй, и без сомнений.

Я рисую дальше. А баба Василиса продолжает спрашивать меня:

– Дак Хранилище имеет форму яйца?

– Да.

– Так. Но это только, когда рассматриваем по форме Вселенной и Небесного Царства, а у Необъятного оно – необъятное. Давай дальше.

В середке первого яйца я снова рисую яйцо, только перевернутое.

– Так, так. Что у нас получается – пузырь тоже имеет форму яйца?

– Да, пузырь имеет такую форму, но только тогда, когда человек находится в обычном состоянии, а в различных действиях он имеет свойство менять свою форму: под воздействием мысли, действия, бездействия, развития мысли, образа…

– Так. А Собь как выглядит?

Вначале я рисую силуэт человека, а затем оболочку вокруг него.

– Сейчас ты показал Собь и Материк, это ясно. Они имеют неизменную форму наших Создателей! – утверждает бабуля.

– Ну, я не знаю, никогда не видел их… Если ты говоришь так, значит, так оно и есть.

– Вот артист, а! Быстро сбросил с себя ответственность за форму человека на меня… Ты задай себе вопрос и выпусти из себя ответ.

Я задаю себе вопрос и получаю изнутри ответ:

– По подобию Создателей.

– Так, – соглашается со мной бабуля.

Дальше я рисую в человеке яйцо.

– И последний слой сознания, как ты нарисовал, имеет форму яйца, – говорит бабуля. – Вот ты сам полностью и нарисовал состав человека.

– Теперь с учетом сегодняшних твоих открытий, – предлагает бабуля, – давай посмотрим, как можно нарисовать мир?

– Давай.

– В мире, в котором мы живем, люди есть?

– Да.

– Рисуй.

Я рисую на листке рядышком с первым рисунком точно такой же. Бабуля смеется и говорит:

– Вот сейчас рождается новая Вселенная! Если бы в жизни было так, как ты сейчас рисуешь, то вернулся бы хаос, какой был раньше, или родилось бы что-то еще.

– А разве у другого человека состав другой?

– Нет, я этого не говорю. Я говорю, что сейчас рождается новая Вселенная.

– Это как?

– Согласно твоему рисунку это так.

Тут до меня доходит, что первые оболочки каждого живого накладываются друг на друга, а остальные – одна за другой, располагаются внутри первой. То есть Хранилище-то каждого живого есть по сути одно единое, оно накладывается друг на друга. И рисую это, стирая первый рисунок мира.

– Вот теперь начинает создаваться мир, – ласково говорит бабуля. – А в мире есть планеты?

– Да.

– Рисуй.

Я вспоминаю, что в школе на физике нам объясняли, что земля имеет ядро, и рисую его на этом же рисунке. Потом Материк – саму планету Земля. Потом припоминаю, что преподаватель географии говорила, что вокруг Земли есть тонкий слой воздуха. По-народному это получается Собь. Озоновая оболочка земли – это Пузырь, и его рисую. И последняя оболочка – это сама Вселенная, в чем находится Земля, она уже нарисована.

– Отлично мыслишь, сынок. Еще в мире есть планеты?

– Да.

– Только их уже не рисуй, станем считать, что они в нашем мире есть. Ладно?

– Договорились.

– Что еще в нашем мире есть?

– Птицы, животные, растения.

– А еще?

Я задумываюсь, но ничего больше не вспоминаю.

– Не знаю.

– Тучи есть?

– Да.

– Гром и молния есть?

– Конечно.

– Дома есть?

– Да.

– Мебель, посуда, машины, сущности, которые тебя пожирают и тобой управляют, есть?

– Да, есть. Но мебель, обувь, машины, одежда, посуда… – тут я хотел с поперечничать бабуле, но вспоминаю вопрос бабули: что еще в нашем мире есть? и останавливаюсь, отвечая ей:

– Да, есть…

– Не удалось тебе возразить, да? Смотри, сам осознал, и вопросы твои исчезли…

– Есть еще один вопрос: получается, что все, что мы видим и не видим, оно в мире есть?

– Да. В мире оно есть. Как в личном, так и в совместном.

– Как понять – мир личный и совместный?

– Мир личный – это мир самого человека. Мир совместный – это каждое живое вместе взятое. У каждого живого слои сознания Хранилища накладываются друг на друга. Вот откуда старики раньше говорили: в тебе – целый мир – в тебе. Мир, знания, Дары Создателей, Права на Жизнь, Могу и Возможности… – это есть в тебе. Только откройся самому себе – и ты увидишь это в себе.

– Подожди, подожди, а какое это имеет отношение к целительству?

– Прямое. Целитель – это тот, кто целит свой мир и себя сам для себя и этим действием целит мир тех, кто находится рядом с ним, становясь спутником каждому живому, но оставляя ответственность за его жизнь ему самому. Да давая ему выбор сделать самому. А как целить свой мир, не зная свой состав?

– Никак.

– А как помочь спутнику, не зная его состав?

– Никак.

– Ну, вот. В мире устроено просто, и жизнь проста. Знай и живи. Познавай и живи. Раскрывай и живи. А природа, Мир – это твоя книга, книга твоей прошлой, настоящей и предстоящей жизни. И пишешь ты ее сам, для себя, по своему желанию, по своему выбору, по своему определению, по своей решительности, по своему принятому решению, да действию. Вот так. Размышляй. Решай…