Обратив внимание на отцов, ближайших к нам по времени, я как будто совершенно забыл о деяниях других знаменитых святых, как, например, о чуде св. Павлина, епископа Поланского, который превзошел многих, известных мне святых, своими добродетелями и — старше их по времени. Посему возвращусь к повествованию о древних святых и, что могу, передам в кратком рассказе. Как деяния мужей добродетельных обыкновенно всего скорее делаются известными для людей, подобных им, так и нашим старцам, которые подражают примерам святых мужей, хорошо известно славное имя благочестивого епископа Поланского. Удивительные подвиги сего мужа служат им образцом для устроения собственной жизни. Поэтому считаю своим долгом верить им вполне, как если бы рассказанное ими я видел сам.

Во время нашествия свирепых вандалов на Италию, когда Кампания была ими опустошена и многие из жителей этой страны были уведены в Африку, раб Божий Павлин щедрою рукою раздавал бедным и пленным все достояние своей епископии. Однажды, когда уже совершенно ничего не осталось, что бы он мог отдать нуждающимся, приходит к нему какая-то вдова и, рассказав, что зять вандальского царя увел сына ее в плен, умоляет человека Божия дать ей выкуп за сына, чтоб господин, если только согласится принять выкуп, дозволил ее сыну возвратиться домой. Человек Божий, поискав у себя, что бы дать неотступно просящей женщине, ничего, однако, не нашел, кроме самого себя, и сказал просительнице: «Мне нечего тебе дать, но возьми меня самого, скажи, что я — твой собственный раб и, чтоб возвратили тебе сына, отдай вместо него меня в рабство». Женщина эти слова епископа почла скорее за насмешку, чем за выражение сострадания. Но Павлин как человек, обладавший красноречием и притом отлично образованный в светских науках, скоро уверил в истине своих слов не доверявшую женщину и убедил ее без всяких сомнений отдать в рабство епископа для выкупа своего сына. Итак, они отправились в Африку. Там вдова, встретив зятя вандальского царя, у которого был в плену ее сын, начала прежде упрашивать его, чтобы возвратил ей сына. Но гордый варвар, надменный своим временным счастьем, не только не хотел исполнить ее просьбы, но даже и выслушать ее. Тогда вдова присовокупила: «Вот, я отдам тебе этого человека вместо пленника, только окажи мне милость — возврати мне единственного моего сына». Взглянув на лицо престарелого Павлина, варвар спросил его, знает ли он какое искусство. «Никакого искусства я не знаю, — отвечал Павлин, — но хорошо умею возделывать сады». Варвар с удовольствием услышал, что Павлин опытен в возделывании садов, и после этого взял его к себе в число рабов, а вдове-просительнице возвратил сына. Получив сына, женщина отправилась из Африки, а Павлин начал заниматься садом своего господина. Царский зять часто приходил в сад и, расспрашивая своего садовника о разных предметах, нашел в нем человека очень мудрого, так что, находя особенное удовольствие в разговорах с ним, господин нередко для беседы с садовником оставлял своих друзей и близких знакомых. Павлин обыкновенно каждый день к столу своего господина доставлял благовонные и свежие растения и, получив для себя дневное пропитание, возвращался к своим занятиям. Так прошло немало времени. Однажды Павлин в искренней беседе сказал своему господину: «Вот скоро, и даже очень скоро, умрет вандальский царь. Тебе заранее надобно подумать, что тогда делать и как нужно распорядиться царством». Так как господин пользовался преимущественно пред всеми вельможами царским расположением, то и не утаил пред царем слышанного, но все, сказанное мудрым садовником, передал царю. Выслушав рассказ, царь сказал своему зятю: «Я желал бы сам видеть человека, о котором ты говоришь». — «Он обыкновенно доставляет к моему столу свежую зелень, — отвечал зять царский, временный господин Павлина. — Чтобы тебе видеть его, я прикажу ему доставить зелени к твоему столу». Так и было сделано. Во время царского обеда Павлин принес из своего сада возделанных им свежих овощей. Как только царь увидел Павлина, трепет объял его и, призвав своего зятя — Павлинова господина, царь открыл ему тайну, которой доселе не обнаруживал. «Правду ты слышал от этого человека, — сказал царь, — потому что нынешнею ночью мне виделось, что для обвинения меня собрались в судилище судьи, между которыми находился и этот человек (Павлин). По их определению, у меня был отнят бич, прежде мне врученный. Но расспроси его, кто он такой: я не думаю, чтобы это был какой-либо простой человек, как он представляется по внешнему виду». Царский зять позвал к себе Павлина и тайно начал расспрашивать его, кто он такой. «Я — твой раб, которого ты взял вместо сына вдовы», — отвечал человек Божий. Когда же господин начал настоятельно просить, чтобы Павлин сказал ему не то, кто он такой теперь, а кем был на своей родине и когда эти просьбы и расспросы постоянно повторялись, раб Божий, нудимый страшными, заклятиями своего господина, не мог скрыть, кто он такой, и сознался, что он — епископ. Узнав это, господин страшно испугался и смиренно просил Павлина требовать всего, что может служить для его возвращения на родину с надлежащею честью. «Одно благодеяние только можешь ты оказать мне, — сказал раб Божий Павлин, — отпусти со мною всех пленных моих сограждан». Тотчас, для исполнения желания достопочтенного Павлина, по всей Африке были разысканы пленники и отпущены вместе с Павлином на кораблях, тяжело нагруженных хлебом. Спустя несколько дней умер и царь вандальский; и бич, который дан был ему, по распоряжению Божию, для его же погибели и для вразумления верующих, перешел от него к другому. Таким образом, все исполнилось так, как предсказал раб всемогущего Бога, Павлин. И он, предавши одного себя в добровольный плен, извел с собою из рабства на свободу многих, подражая Тому, Который восприял на Себя зрак раба, чтобы освободить нас от рабства греху. Последовав стопам Его, Павлин на время сделался добровольно рабом, дабы после со многими получить свободу.

Петр. Услышав от тебя о жизни человека, которому не в силах подражать, я могу только плакать, а не говорить.

Григорий. О смерти Павлина сохранились письменные сведения при его Церкви. Когда болезнь сильно овладела им, и он был уже при последних минутах, вдруг произошло землетрясение, и ложе, на котором возлежал больной, поколебалось; между тем, самый дом оставался непоколебимым. Все присутствовавшие были объяты необыкновенным страхом. Это святая душа Павлина разлучалась с телом. Тогда сильный страх напал на всех очевидцев кончины Павлина.

Но как все, доселе рассказанное тебе мною о Павлине, изображает более внутренние добродетели святых, то теперь, если угодно, перейдем к повествованию о внешних чудесах, многим известных, о которых и я слышал из рассказов людей, столь благочестивых, что никак не могу сомневаться в истине их слов.

Во времена владычества готфов блаженный Иоанн — первосвященник Римской Церкви — отправился однажды к императору Юстиниану Старшему. В пределах коринфских первосвященнику оказалось необходимым найти себе для продолжения пути верхового коня. Как скоро услышал об этом один вельможа, тотчас предложил Иоанну коня, столь смирного, что на нем обыкновенно ездила всегда супруга этого вельможи, но с условием, чтобы, как скоро первосвященник прибудет в какое-либо место, где будет можно найти другою коня, возвращен был данный конь как нужный для супруги вельможи. И действительно, когда Иоанн достиг на этом коне до какого-то местечка, для него тотчас нашли другого коня, а первого отослали назад. Жена вышеупомянутого вельможи, по прежнему обыкновению, хотела воссесть на своего коня, но никак не могла этого сделать, потому что конь никак не хотел носить женщину после того, как носил такого первосвященника: конь страшно ржал, бился и постоянно рвался, как бы ясно выражая, что не хочет носить женщину после первосвященника. Размыслив об этом деле внимательно, вельможа тотчас приказал отвести опять коня к первосвященнику и усердно просил Иоанна взять его себе в собственность, на что он приобрел право самою ездою. — Старцы наши рассказывают об Иоанне еще одно чудо. Когда он приближался к константинопольским, так называемым золотым, вратам, и множество народа встречало его, он на виду у всех возложением своей руки возвратил зрение одному слепцу и отогнал от очей его мрак.

Спустя несколько лет, случилось также и блаженному Агапиту — первосвященнику Римской Церкви, которой, по воле Божией, служу теперь и я, отправиться, по делам готфским, к императору Юстиниану. Однажды, когда Агапит уже переправлялся чрез Грецию, принесли к нему для исцеления расслабленного немого, который ни сказать ничего не мог, ни приподняться с земли. Когда родственники со слезами представили первосвященнику больного, раб Божий Агапит спросил их, имеют ли они твердую веру, что больной исцелеет. Как же скоро они исповедали, что твердо веруют во исцеление больного силою Божьею и заступлением св. апостола Петра, блаженный Агапит тотчас приступил к усердной молитве и совершил Литургию. По окончании Божественной службы, вышед из храма, он взял расслабленного за руку и на глазах у всего бывшего тут народа тотчас воздвиг его от земли и поставил на ноги; а когда вложил в уста больному Тело Христово, тотчас разверзся и немотствовавший язык его. Все, видевшие чудо, которое Агапит совершил силою Божьею и заступлением св. апостола Петра, изумились: душами их овладел благоговейный страх и слезы были выражением их радости.

В царствование того же императора Даций, епископ Медиоланский, отправился в Константинополь, по делам веры, и достиг уже Коринфа. Здесь он искал для отдыха обширный дом, в котором могла бы поместиться вся его свита. Долго не могли найти, но Даций издали увидел один дом достаточной, по-видимому, величины и приказал приготовить его для себя и свиты. Но жители города говорили, что в этом доме нельзя поместиться, потому что в нем уже несколько лет как поселился нечистый дух и потому он доселе стоит пустым. «Потому-то мы и должны поселиться в этом доме, — сказал достопочтенный Даций, — что в нем поселился нечистый дух и не дает никому жить там». Он приказал приготовить этот дом для себя и спокойно вошел в него для борьбы с исконным врагом. Таким образом, когда ночью все было тихо, и раб Божий покоился, исконный враг начал на разные голоса подражать страшному крику зверей: рычанию львов, блеянию овец, мычанию ослов, шипению змей, визжанию свиней и писку мышей. Пробужденный этими звериными голосами, Даций тотчас встал, и в сильном гневе громогласно говорил, обращаясь к диаволу: «Поделом случилось с тобою, проклятый, что ты, который говорил: поставлю престол мой к северу и буду подобен Вышнему, теперь за свою гордость уподобился свиньям и мышам, и ты, дерзнувший нечестиво уподобиться Богу, теперь достойно подражаешь зверям». После этих слов нечистый дух как бы усрамился своего недостоинства: потому что, если бы он не усрамился, то не оставил бы совершенно дома, в котором обыкновенно представлял разные страшилища? Таким образом, после того, как в этот дом вошел один истинно верующий муж, нечистый и лживый дух тотчас удалился из него, и оттоле в доме стали жить христиане. Впрочем, оставив рассказ о том, что было в прежние времена, перейдем к тому, что совершилось в наши времена.

Некоторые благочестивые люди, известные по всей Апулийской области, рассказывают о Сабине, епископе Канузийском (что и многим жителям других, отдаленных областей сделалось известным), что он от глубокой старости потерял зрение, так что решительно ничего не мог видеть. Царь готфский Тотила, услышав, что Сабин имеет дар проречения, впрочем, нисколько не поверив сему, решился сам убедиться в слышанном. Однажды он проходил по той области, где Сабин был епископом. Раб Божий Сабин пригласил царя к своему столу. Когда нужно было садиться за стол, царь не хотел возлежать, но сел по правую руку достопочтенного Сабина. Когда Сабину слуга, по обыкновению, стал подносить чашу с вином, царь тихо взял ее сам из рук слуги и вместо него поднес чашу епископу, желая видеть, узнает ли епископ, по дару видения, кто ему подносит чашу. «Да здравствует эта рука!» — сказал раб Божий, взяв чашу, но не видя, кто ее подносил. Слова святого и пристыдили царя, потому что служили обличением его неверия, и вместе обрадовали, потому что открыли для него в человеке Божием то, чего он искал. Жизнь благочестивого Сабина длилась до глубокой старости. Это побудило одного из его архидиаконов, подстрекаемого честолюбивою мыслию о занятии после Сабина епископской кафедры, прекратить жизнь епископа ядом. Подкупив виночерпия, он уговорил его подать епископу вино с подмешанным ядом. Когда настало обеденное время и епископ возлежал за столом, подкупленный слуга поднес ему приготовленную архидиаконом с отравою чашу. «Выпей ты сам, что приготовил для меня», — сказал подносившему благочестивый епископ. Слуга затрепетал, видя, что обличен, он решился лучше выпить яд и умереть, чем подвергнуться наказанию за умышленное человекоубийство. Но как только он поднес чашу к устам, раб Божий удержал его, сказав: «Не пей, дай я выпью; а ты поди скажи тому, кто дал тебе яд, что яд я выпил, а он епископом не будет», — и, сотворив крестное знамение, епископ спокойно выпил чашу. В тот же самый час умер архидиакон, находившийся в другом месте, как будто бы яд, принятый устами епископа, перешел в утробу виновного. Но не яд видимый нанес архидиакону смерть, а яд его собственной злобы поразил его пред лицом Вечного Судии.

Петр. Чудны и весьма изумительны в наше время подобные дела. Но самая жизнь сего святого человека показывает, что, рассмотрев ее, нельзя не удивляться величию его дел.

Григорий. Не могу умолчать, Петр, и о том, что утверждают несколько человек, пришедших теперь из города Нарна. Также во время владычества готфов прежде упомянутых царь Тотила, находясь в Нарне, встретился с Кассием, епископом этого города, человеком благочестивой жизни. У Кассия от природы всегда было лицо красное. Но царь Тотила предположил, что эта краснота не природная, а происходит от постоянного пьянства, и презрительно стал обходиться с епископом. Тогда всемогущий Бог, желая показать, какой человек подвергался презрению, попустил следующее. На нарнском поле, в присутствии царя и на виду у всего войска, злой дух напал на одного из царских оруженосцев и начал его жестоко мучить. В присутствии же царя привели страждущего к благочестивому Кассию, и раб Божий, сотворив молитву и крестное знамение, изгнал нечистого духа так, что он более уже никогда в него не возвращался. С этого времени царь стал сердечно уважать угодника Божия, которого дотоле считал достойным всякого презрения за один только внешний вид. Ибо, как скоро царь увидел в Кассии столь великие добродетели, душа его, доселе гордая и свирепая, смирилась.

Когда я рассказываю о деяниях великих мужей, всегда приходят мне на память действия Божественного милосердия к Андрею, епископу Фундскому. Тем из своих читателей, которые посвящают свое тело воздержанию, я особенно советовал бы не дерзать жить вместе с женским полом, из опасения, чтобы душевное падение не совершилось тем скорее, чем более побуждений к греховному вожделению от близости лиц этого пола. Рассказ мой несомненен, потому что число свидетелей его истинности равняется почти числу жителей той страны. Жизнь благочестивого Андрея была исполнена многих подвигов добродетели; хранение строгого целомудрия было для него предметом священной бдительности. Сделавшись епископом, он не хотел одну инокиню, прежде жившую при нем, лишить своих попечений, но, твердо уверенный в своем и ее целомудрии, дозволил жить ей при себе. Этим хотел воспользоваться исконный враг, чтобы открыть в его душу доступ искушению. Воображению епископа он начал постоянно представлять образ этой женщины, так что нечистые помыслы не оставляли его и на ложе. Однажды какой-то иудей, отправлявшийся из Кампании в Рим, проходил чрез Аппию. Достигнув Фундской горы, когда день склонился уже к вечеру, и не видя нигде себе пристанища, он остановился в капище Аполлона, мимо которого шел. Страшась этого бесовского жилища, он оградил себя крестным знамением, хотя совершенно не веровал кресту. В полночь, когда самая ночная тишина наводила страх и он не мог заснуть, вдруг он видит, что в капище пришло множество злых духов, которые в виде свиты следовали за своим начальником. Тот из них, который казался главным, сел среди капища и каждого из сопровождавших его духов начал расспрашивать о его действиях и занятиях, желая знать, сколько каждый из них сделал зла. Каждый спрошенный им дух рассказывал, чем он соблазнял людей добродетельных. Потом выступил с донесением и тот, который возбуждал плотскую похоть в епископе Андрее чрез представление его воображению инокини, жившей при епископии. Старший из злых духов с жадностью слушал этот рассказ и тем более важным считал для себя подобное приобретение, что дух склонял к погибельному падению душу человека святого. Между тем, дух признался, что доселе он ничего не мог сделать, кроме того, что вчера вечером подустил епископа с страстною мыслию прикоснуться к инокине. Тогда злой дух, исконный враг человеческого рода, стал льстиво убеждать рассказывавшего, чтобы он довершил начатое, уверяя его, что за погубление такой души он получит пальму первенства пред всеми духами. Бывший тут и не спавший иудей видел это ясно. Но трепет страха и ужаса объял его, когда начальствовавший дух приказал своим подчиненным узнать, кто осмелился ночевать в их капище. Злые духи подошли к иудею и, посмотрев внимательно, увидели, что он огражден крестным знамением, и воскликнули в страхе: «О, это — пустой запечатанный сосуд!«После этих слов, все множество злых духов исчезло. Увидев это, иудей тотчас встал и поспешил к епископу. Нашел епископа в церкви, он отвел его в сторону и начал спрашивать, какое особенно искушение мучило его. Епископ стыдился сознаться. Когда же иудей сказал, что епископ мучится нечистою любовью к инокине, а епископ и при этом не сознавался, иудей присовокупил: «Зачем ты не сознаешься в том, о чем я тебя спрашиваю? Не ты ли вчера вечером доведен был до такого искушения, что позволил себе страстное прикосновение к инокине?«Видя себя уличенным этими словами, епископ смиренно сознался во всем, что доселе настойчиво отвергал. Иудей, желая предохранить целомудрие епископа от падения, рассказал ему, как узнал об этом деле и что слышал об епископе в собрании злых духов. Тогда, с чувством раскаяния и молитвою, повергся епископ на землю и немедленно удалил из своего жилища не только ту инокиню, но и всех других женщин, которые находились у негр на послушании. Устроив же в капище Аполлоновом срам св. апостолу Андрею, он совершенно освободился и от плотского искушения. Иудея, обличившего и спасшего его своим видением, привлек к вечному спасению, потому что, омыв его в водах крещения и сподобив Св. Таинств, он воспринял его в лоно Св. Церкви. Таким образом, этот еврей заботою о спасении другого стяжал и себе спасение, и всемогущий Бог привлек к добродетельной жизни одного тем самым, что служило к сохранению добродетели другого.

Петр. Слышанное от тебя возбуждает во мне и страх, и упование.

Григорий. Так всегда нужно надеяться на Божие к нам милосердие и трепетать за свою слабость. Вот мы слышали, как поколебался райский кедр, но исторгнут не был, чтобы в нас, неутвержденных, возродился и страх за его колебание, и надежда от его твердости.

В городе Аквине был епископом некто Констанций, человек достоуважаемый по жизни. Он скончался незадолго до восшествия на кафедру предшественника моего, блаженной памяти папы Иоанна. Многие, имевшие случай хорошо знать Констанция, говорят, что он имел дар пророчества. Между прочим, вот что передают о нем очевидцы, люди набожные и правдивые. В день кончины Констанция, когда около него с глубокою скорбью теснились граждане, как дети, лишающиеся нежно любимого отца, некоторые из них со слезами спросили его: «Кто нам заменит тебя, отче?» — «После меня, — отвечал в пророческом духе Констанций, — будет у вас епископом погонщик скота, а потом суконщик. Горе тебе, Аквина, что ты подвергнешься этому!«Произнесши эти пророческие слова, Констанций скончался. Действительно, по смерти его, пастырские заботы о Церкви принял на себя его диакон, Андрей, который некогда был погонщиком коней, а по смерти Андрея епископское достоинство перешло к Иовину, бывшему некогда в том же городе суконщиком. В правление Иовина в Аквине так много погибло жителей от меча варваров и от свирепствовавшей моровой язвы, что, по смерти его, не было ни одного человека для избрания в епископы и не для кого было избирать. Так исполнилось предречение угодника Божия, что, по смерти двоих преемников, Церковь его останется вовсе без пастыря.

Расскажу и то, что два дня назад мне случилось узнать из рассказов достопочтенного Венанция, епископа Люнийского. В Луккской, прилежащей к его области, Церкви, рассказывал он, был епископом некто Фригдиан, человек удивительной добродетели.) Все жители той страны помнят одно очень замечательное чудо, им совершенное. Река Авсер, протекающая близ стен города Лукки, часто во время наводнений выходила из своих берегов и, разливаясь по полям, истребляла все насеянное и посаженное. Так случалось нередко. Жители страны терпели большие убытки, и это заставило их стараться отвести течение реки на другие места. Но как ни долго они трудились, не могли вывести реки из первоначального ее русла. Тогда угодник Божий Фригдиан, сделав небольшие грабли, отправился с ними на реку и, после уединенной молитвы, приказал реке следовать за собою, а между тем, влачил по тем местам, где ему хотелось, грабли. Вся река, оставив свое русло, потекла вслед за ним, так что место обыкновенного ее течения сделалось совершенно сухим. Образовалось новое русло по тому направлению, которое указывал реке своими граблями угодник Божий. И с тех пор река не приносила никакого вреда растениям, которые сеялись и садились на полях.

Тот же достопочтенный епископ Венанций рассказал мне и о другом чуде, бывшем в городе Пиаченце. В действительности этого происшествия уверяет также и Иоанн, нынешний римский префект, человек самый правдивый, который в Пиаченце и родился, и был воспитан, как это помнит и Венанций. В этом городе, говорят, был епископом некто Сабин, человек чудной жизни. Однажды диакон возвестил ему, что река По, вышев из своих берегов, затопила церковные поля со всем, посеянным на них для жизненного продовольствия. «Поди и скажи этой реке, — отвечал благочестивый Сабин. — Епископ повелевает тебе смириться и возвратиться в свое русло». Слова епископа показались диакону странными и смешными. Тогда угодник Божий, призвав своего писца, приказал ему писать следующее: «Повеление реке По Сабина, раба Господа Иисуса Христа. Именем Господа нашего Иисуса Христа повелеваю тебе не выходить никогда из своего русла в здешних местах и не опустошать полей церковных». — «Написав это, — присовокупил епископ, — ступай и брось в реку». Как скоро писец исполнил распоряжение епископа, речные воды, повинуясь повелению человека Божия, тотчас оставили церковные земли, и река, возвратившись в собственное русло, никогда уже не потопляла тех мест. В этом происшествии, когда силою Иисусовою и неразумная стихия повиновалась повелению святого человека, что иное выражается, как не осуждение упорства непослушных людей?

В наше время великою святостью жизни прославился благочестивый Кербоний, епископ Популенский. Особенно отличался он любовью к гостеприимству. Однажды он принял к себе странников-воинов и, укрыв их, избавил от опасности лишиться жизни при нашествии свирепых готфов. Нечестивый готфский царь Тотила, как скоро узнал об этом, в порыве свирепой и неукротимой кровожадности повелел привести епископа в свой воинский стан при местечке Мерулы, отстоявшем на восемь миль от епископского города, чтобы здесь бросить Кербония на народном зрелище медведям для растерзания. Множество народа стеклось на зрелище, и сам нечестивый царь присутствовал, чтобы насладиться зрелищем смерти епископа. Епископ был выведен на средину и для растерзания его выпустили самого лютого медведя. Жестокий Тотила с особенным удовольствием смотрел, когда этот медведь свирепо разрывал на части человека. С жадностью и остервенением бросился медведь из своей клетки на епископа, но вдруг, как бы забыв свою лютость, склонил низко голову и, приблизившись к епископу, начал лизать ему ноги, как бы ясно давая знать всякому, что по отношению к сему угоднику Божию сердца зверей изменились в сердца человеческие, а сердца людей, наоборот, в звериные. Тогда народ, собравшийся на смертное позорище, громким криком начал выражать свое удивление и благоговение. Сам царь невольно почувствовал благоговение к святому, потому что как прежде он безбожно хотел лишить жизни епископа, так теперь, по распоряжению Божию, научился кротости примером зверя. В настоящее время живы еще некоторые из очевидцев этого происшествия, и они удостоверяют, что сами это видели вместе с прочими.

Епископ Лионский рассказывал мне еще о чуде, совершенном тем же святым. Во время своего епископства в Популене Кербоний повелел приготовить себе могилу. Но при опустошительном нашествии лонгобардов на Италию Кербоний удалился на остров Эльбу. Там, когда тяжкая болезнь приближала его к смерти, он приказал своим клирикам и всем окружавшим похоронить его в могиле, приготовленной им еще в Популене. Епископу возразили: «По той стране всюду рассеялись лонгобарды и совершенно завладели ею; как же мы переправим туда твое тело?» — «Ничего не бойтесь, — сказал епископ. — Без опасений отвезите туда мое тело; но постарайтесь поскорее похоронить меня, и, как только похороните, тотчас же, без всякого замедления, возвратитесь назад». Итак, когда скончался епископ, тело его возложили на корабль. Во время плавания собрались тучи и полил самый сильный дождь. И, как бы в показание того, сколь великого святого тело находилось на корабле, во все продолжение морского пути от Эльбы до Популены, на расстоянии двенадцати миль, ни одна дождевая капля не упала на корабль, тогда как он шел под бурею и самым сильным дождем. Таким образом, клирики достигли Популены и предали земле тело своего епископа и, как он повелел, без всякого замедления возвратились на корабль. Едва только вступили они на корабль, как на то место, где был погребен угодник Божий, прибыл свирепый предводитель лонгобардов Гуммарит. Таким образом, повеление епископа своим клирикам без всякого замедления возвратиться с места погребения показало, что он обладал даром пророчества.

Чудо, которое рассказал я о разделившемся дожде, совершилось еще при другом благочестивом епископе. Вот что рассказывал мне один престарелый клирик (он и теперь еще жив) о происшествии, которого сам был очевидцем. Свирепый царь Тотила имел сильное неудовольствие на Фульгенция, епископа Утрикульского. Когда однажды он приближался к этой стране со своими войсками, епископ послал ему со своими клириками дары, чтобы хотя подарками укротить его безумную ярость. Но Тотила презрительно отверг дары и, пылая гневом, приказал своим воинам, схватив немилосердно епископа, представить к себе на суд. Свирепые готфы, исполнители бесчеловечных повелений своего господина, схватили епископа и, начертав на земле круг, поставили в него Фульгенция и запретили ему малейшее движение с этого места. Когда таким образом угодник Божий под стражею готфов в определенном круге томился от солнечного зноя, вдруг, при блеске молнии и ударах грома, полился столь сильный дождь, что окружавшая святого стража не могла выносить его. А между тем, при этом необыкновенно сильном дожде, ни одна капля не пала в тот круг, в котором находился святой. Как скоро сказали об этом жестокосердому царю, в гордой душе его пробудилось глубокое уважение к епископу, погибели которого он желал с такою неукротимою яростью. Так всемогущий Бог смиряет гордые плотские умы чудесными явлениями Своей силы в кротких рабах Своих! Так Истина, действующая в людях смиренных, покоряет себе людей, гордо возносящихся против заповедей ее.

Недавно благочестивый епископ Флорид рассказал мне об одном очень замечательном чуде. В городе Перузии, говорил он, был епископом святейший Геркулан, мой воспитатель. Он был возведен в священный сан епископа из монастырских настоятелей. Во времена нечестивого царя Тотилы готфское войско осаждало этот город почти семь лет. Многие граждане бежали, не в силах будучи переносить мук голода. В исходе седьмого года готфы овладели, на конец, осажденным городом. Тогда начальник осаждавшего войска послал спросить царя Тотилу, что ему делать с епископом и народом. «Из тела епископа, — отвечал Тотила, — вырежи ремень длиною от головы до пят, и потом, отсеки ему голову, а жителей всех предай мечу». Воинский начальник, возведши благочестивого епископа Геркулана на городскую стену, обезглавил и, уже с мертвого, повелел снять кожу, чтоб из нее вырезать ремень, и потом выбросил тело его за стену. Тогда некоторые благочестивые и сострадательные люди, положив усеченную главу епископа с телом, предали погребению вместе с трупом одного убиенного отрока, найденного возле стены. Спустя сорок дней после кровопролития, царь Тотила объявил, чтобы все жители того города, рассеявшиеся по разным странам, возвращались без всякого опасения. Пользуясь дозволением, граждане, бежавшие из города во время осады, возвратились. Помня, каков был по жизни их епископ, они стали отыскивать место его погребения, чтобы с должною почестью перенести тело его, для погребения при церкви св. апостола Петра. Когда пришли на могилу и разрыли землю, нашли, что тело отрока, похороненного вместе с епископом, так как уже прошло сорок дней, повредилось от гниения и покрыто было червями, тело же епископа оставалось неповрежденным, как будто бы в этот самый день и было погребено. А что более изумительно: Глава епископа так плотно приросла к телу, как будто бы никогда не была усечена; даже никаких следов усечения не было заметно. Когда же оборотили тело, чтобы посмотреть, не осталось ли на другой стороне признаков мучения, нашли тело столь целым и полным, как будто бы меч не прикасался к нему.

Петр. Кто не изумится таким чудесам, совершающимся над мертвыми для вразумления живых?

Близ города Сполетто, с первых и почти до последних времен владычества готфов, жил некто Исаак, человек благочестивый. Многие знают его, и особенно благочестивая девственница Григория, которая ныне живет в нашем Риме при храме Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. Еще в молодых летах она скрылась в церковь под защиту Исаака, когда хотели ее выдать замуж. Ей хотелось посвятить себя иноческой жизни и, при помощи Божией, она достигла желаемого. За то, что она скрылась от жениха земного, она сподобилась иметь Жениха на небе. Многое также узнал я об Исааке из рассказов достопочтенного отца Елевферия. Он коротко знал Исаака, а благочестие его ручается за верность его рассказа.

Благочестивый Исаак не был родом италианец, но я расскажу о тех его чудесах, которые он совершил, находясь в Италии. Когда в первый раз из пределов Сирии он пришел в Сполетто, то, вошед в церковь, просил у церковных стражей позволения помолиться, сколько ему будет угодно, и не быть высланным во время священнодействия. Став на молитву, он провел в ней целый день и всю следующую ночь. Второй день и ночь он тоже провел в непрестанной молитве, а наконец, и третий день. Один из церковных стражей, надмеваемый духом гордости, вместо того, чтобы извлечь из этого для себя пользу, извлек только гибельный вред. Он начал толковать и дерзко разглашать о святом, что это — лицемер и обманщик, которому хочется выказаться пред другими своею трехдневною и трехнощною молитвою; потом бросился на раба Божия и начал его бить, чтобы изгнать его из храма с бесчестием, как лицемера-святошу. Но вдруг напал на стража злой дух, поверг его к ногам угодника Божия и устами его начал кричать: «Исаак изгонит меня». Имя пришельца доселе никому не было известно; злой дух, кричавший, что Исаак может изгнать его, обнаружил имя. Раб Божий тотчас распростерся над телом одержимого бесом, и вошедший было злой дух вышел.

Случившееся в церкви тотчас сделалось известным по всему городу. Начали стекаться простые и благородные женщины и наперерыв, одна перед другою, старались увести святого в свой дом. Одни предлагали имения, иные — деньги, иные — другие вспоможения, кто что мог, и умоляли святого принять все это на устроение монастырей. Но раб всемогущего Бога, не приняв ничего из предложенного, удалился из города и, невдали нашед уединенное место, построил себе скромное жилище. Многие начали приходить к нему и, его примером возбуждаемые искать жизнь вечной, предавались в послушание и руководство рабу всемогущего Бога. Ученики часто с настойчивостью, хотя и смиренно, просили Исаака принимать в пользу монастыря делаемые приношения, но он, как неусыпный страж нестяжательности, всегда с твердостью отвечал: «Тот не монах, кто ищет земных стяжаний». Он с такою же заботливостью старался сохранить свою нестяжательность, с какою скупые богачи обыкновенно берегут свои гибнущие сокровища. Во время пребывания его в этом монастыре слава о даре пророчества и великих его чудесах распространилась даже по отдаленнейшим странам.

Однажды вечером он отдал приказание побросать в монастырский сад железные орудия, которые мы обыкновенно называем заступами. «Бросьте столько-то заступов в сад и поскорее возвратитесь назад», — сказал он своим ученикам. В ту же ночь, восстав с братиею для обычного славословия Богу, он дал им приказание: «Пойдите, сварите нашим работникам похлебку, чтобы к раннему утру она была готова». Поутру он приказал нести приготовленную похлебку и, вошед с братиею в сад, нашел там столько трудившихся работников, сколько приказал оставить заступов. Это были воры. Когда они вошли в сад, их намерение, по действию Божию, изменилось: нашед в саду заступы, они взяли их и, не преставая, работали со времени своего прихода до прихода угодника Божия и возделали все места в саду, остававшиеся еще не возделанными. «Здравствуйте, братия! Вы уже много потрудились. Пора отдохнуть», — сказал им угодник Божий, вошедши в сад. Потом он предложил им принесенную пищу для укрепления после такого напряженного труда. Когда же они довольно подкрепились, святой сказал им: «Не делайте зла, а когда вам понадобится что-нибудь из сада, приходите к воротам, спокойно просите и получите с благословением, а от преступного воровства удержитесь». Потом немедленно приказал дать им овощей сколь возможно более. Таким образом, пришедшие в сад с намерением вредить, возвратились сами безвредно и при сем получили щедрую награду за свой труд.

В другое время пришли к Исааку за милостынею какие-то чужестранцы в разодранных одеждах и рубищах, почти нагие. Когда они стали просить у святого одежды, он молча слушал их. Потом, подозвав к себе одного из учеников, дал ему тайное приказание: «Ступай в этот лес, и там, в таком-то месте, увидишь древесное дупло: принеси сюда одежду, которую найдешь там». Ученик отправился, нашел указанное дерево, взял из него одежду и тайно принес учителю. Угодник Божий, взяв ее, отдал лолунагим просителям-чужестранцам, присовокупив: «Вы почти наги: возьмите эту одежду и оденьтесь». Взглянув на одежду, просители тотчас узнали, что это была их одежда, оставленная в лесу, и от стыда сильно смутились. Таким образом, желавшие обманом получить чужую одежду, со стыдом получили опять свою же.

В другое время некто, прося молитв святого, послал ему чрез своего раба в дар две полные корзины с пищею. Раб одну корзину утаил и скрыл на дороге, а другую принес к угоднику Божию и изложил пред ним просьбу пославшего его с подарками. Угодник Божий с любовью принял дар и благодарил, но сказал рабу: «Смотри, с осторожностью бери ту корзину, которую ты скрыл на дороге: в нее вползла змея, поэтому опасайся, чтобы при неосторожном прикосновении змея не ужалила тебя». Эти слова привели раба в сильное смущение. С одной стороны он был чрезвычайно рад, что избег смерти, с другой — сильно опечалился. Но он перенес свой стыд, как спасительное наказание. Воротившись к корзине, он тихо и осторожно взял ее и нашел в ней, как предсказал угодник Божий, змею. Таким образом, этот святой с добродетелью воздержания, презрения ко всему скоропреходящему, с даром пророчества соединял необыкновенное прилежание к молитве. Одно, по-видимому, было странно. Иногда он делался столь веселым, что, не зная наперед его, никак нельзя было бы поверить, что он обладал великими добродетелями.

Петр. Прошу тебя, скажи, что это значит? По собственному ли произволению он предавался такому веселью, или душа его, обладая великими добродетелями, невольно восторгалась иногда до действительной радости.

Григорий. Велико, Петр, домостроительство всемогущего Бога, и большею частью случается так, что тех, которым Бог дарует высшие блага, он лишает низших, чтобы душа их всегда могла чем-либо смиряться, чтобы, стремясь к полному совершенству и не достигая его, трудясь над тем, чего не прияли, и не приобретая своим трудом, они нисколько не гордились тем, что имеют, но да научатся, что они, несильные истребить в себе и малых, ничтожных недостатков, не сами от себя имеют высшие совершенства. Посему-то Господь, когда ввел народ свой в землю обетованную, истребив всех сильных и могучих врагов его, сохранял долее филистимлян и хананеев, да искусит ими Израиля (Суд 3.4), как говорится в Писании. Таким образом, как я сказал», иногда Господь попускает оставаться каким-нибудь малым недостаткам в тех, которым дарует великие совершенства, чтобы они имели, с чем бороться, и не возгордились бы после победы над сильными врагами, когда их беспокоят еще враги самые слабые. Так чудно одна и та же душа и крепнет в добродетели, и томится слабостью, дабы видя с одной стороны в себе благоустроение, а с другой — неустройство, и не удовлетворяемая в своем стремлении получить недостающее благо, она в смирении сохраняла то, что имеет. Но удивительно ли это в человеке, когда и часть граждан высшей области пала, а другая осталась твердою, дабы избранные духи Ангельские, видя падение своих братии чрез гордость, тем крепче утвердились смирением. И как в той области потеря принесла пользу потому, что самое расстройство ее послужило к большему утверждению и к вечной непоколебимости ее, так происходит и в каждой душе: незначительный недостаток, как страж смирения, сохраняет ее для высших приобретений.

Петр. Доволен твоим объяснением.

Григорий. Передам тебе и то, что узнал из рассказов достопочтенного Санктула, пресвитера той же области. В рассказе его ты не усомнишься: потому что знаешь его благочестие и правдивость.

В то же самое время в пределах Нурсийской области жили два инока: имя первого Евтихии, а второго — Флоренции. Евтихии отличался духовною ревностью и пламенною любовью к добродетели. Посему главною его заботою было сколько возможно большее число людей обратить словом на путь богоугодной жизни. Флоренции вел жизнь простую; главным его занятием была молитва. Случилось, что неподалеку от них в одном монастыре умер настоятель. Монастырская братия пожелала на месте его иметь у себя Евтихия. Евтихии принял их просьбу и несколько лет управлял монастырем, руководя души учеников в подвигах иноческого жития. Но не желая, чтобы келия, в которой он прежде жил, оставалась пустою, он дозволил в ней поселиться благочестивому Флоренцию. Обитая в сем уединенном жилище, Флоренции однажды повергся пред всемогущим Богом с молитвою: да будет ему дарована какая-либо помощь для пребывания в этом жилище. По окончании молитвы святой вышел из келии и видит, что у дверей ее стоит медведь. Склонив голову к земле и в своих движениях не обнаруживая никаких признаков зверства, медведь тем самым ясно давал знать, что пришел на послушание к угоднику Божию, и святой тотчас же познал это. При той же келии осталось четыре или пять овец, но пасти их было некому. «Ступай, выгони этих овец на пастбище, — сказал святой медведю, — а в шестом часу возвратись с ними опять сюда». Отселе постоянно медведь исполнял должность пастуха; и этот кровожадный зверь пас овец, которых прежде пожирал. Когда угодник Божий постился, он повелевал медведю возвращаться с овцами в девятом часу, а в другие дни — в шестом. И медведь всегда повиновался повелению угодника Божия: получая приказание являться в девятом часу, не возвращался в шестом, а получив приказание явиться в шестом, не возвращался в девятом. Так прошло много времени, и слава об этом чуде далеко начала распространяться. Но исконный враг тем самым, что служит к преуспеянию добродетельного человека в славе, старается злых людей ввергнуть в погибельную зависть. Четверо из учеников благочестивого Евтихия сильно возненавидели Флоренция за то, что он, живя в уединении, посредством чудес, каких не творит и учитель их Евтихий, стяжал славу, и, тайно сговорившись, убили медведя. Когда после сего медведь не возвратился в определенный час к Флоренцию, он стал его ждать. Наконец, когда наступил вечер, святой сильно обеспокоился, что не возвращается зверь, а на следующий день сам отправился в поле отыскивать медведя и овец, и первого нашел убитым. После тщательных розысков он узнал, кем был убит медведь. Тогда начал святой плакать, скорбя более о злобе братии (монастырских), нежели об убиении медведя. Благочестивый Евтихий, призвав Флоренция к себе, старался его утешить. Но угодник Божий, сокрушаемый глубокою скорбью, при Евтихий молитвенно произнес следующие слова: «Я уверен, что всемогущий Бог пред очами всех воздаст им должное за их злобу еще в настоящей жизни: они убили медведя, не сделавшего им никакого вреда». За этими словами немедленно последовало и Божественное отмщение. Четверо монахов, убивших медведя, тотчас были поражены проказою и умерли от гниения членов. Когда это совершилось, угодник Божий Флоренции сильно испугался: его устрашило произнесенное им на братии осуждение. Всю жизнь свою он плакал о том, что Бог услышал его, — называл себя жестоким, винил себя в смерти братии. — Я думаю, что всемогущий Бог допустил сему совершиться, дабы показать Флоренцию, человеку в высшей степени простому, что даже и в сильной скорби не всегда можно далее ко простирать свое осуждение на других.

Петр. Неужели так тяжек грех осуждения, когда мы произносим осуждение в порыве гнева?

Григорий. Что ты меня спрашиваешь о тяжести этого греха, когда еще апостол Павел сказал: клеветницы Царствия Божия не наследят (1Кор 6.10)? Посему размысли, как тяжек грех, когда он отлучает от царства жизни.

Петр. А что, если кто-нибудь не по злобе, а по невоздержности языка произнесет слово осуждения на ближнего?

Григорий. Если, Петр, Страшный Судия осуждает и за каждое праздное слово, то сколько более за слово вредное? Посему размысли: если и за всякое праздное слово полагается наказание, то сколь большему осуждению подвергнется слово, сказанное по злобе?

Петр. Согласен.

Григорий. Тот же святой совершил еще нечто, о чем нельзя умолчать. Когда великая слава о Флоренции распространилась по отдаленным странам, один диакон издалека предпринял путешествие к святому, чтобы испросить себя у него молитв. Находясь уже невдалеке от келии святого, диакон увидел, что все окружающее келию пространство было покрыто бесчисленных множеством змей. В страшном испуге он закричал: «Помолись, раб Божий!«Время тогда было чрезвычайно тихое. Флоренции вышел и, подняв руки и очи на небо, молил Господа, чтобы Он, как Ему благоугодно, уничтожил этих гадов. По молитве святого, тотчас ударил гром, и все гады, находившиеся на том месте, были побиты. Увидав их мертвыми, угодник Божий воззвал: «Господи! Ты поразил гадов. Но кто же очистит от них место?«Тотчас, по молитве святого, прилетело множество птиц, по числу мертвых гадов и, каждая из них взяв по змее, отнесли их на дальнее расстояние и таким образом совершенно очистили окрестность Флоренциева жилища от гадов.

Петр. Как же добродетелен и как велик должен быть этот святой муж, когда всемогущий Бог так скоро внял его молитве!

Григорий. Пред всемогущим Богом Единым, по естеству чистым Существом, великую силу, Петр, имеет чистота и простота сердца человеческого. Уже потому одному, что рабы его, отрешившись от земных попечений, не знают празднословия и не допускают дому своему рассеяться или оскверниться им, молитвы их преимущественно пред всеми людьми бывают слышимы Творцом, к Которому они бывают близки, уподобляясь Ему в некоторой степени, по мере возможности, самою чистотою и простотою духа. А мы, постоянные участники в человеческих заботах, много говорим праздного, иногда даже чрезвычайно вредного. Посему и слово наше так же далеко от всемогущего Бога, как близко к здешнему миру. Наше постоянное разглагольствование привязывает нас к временному и далеко отводит нас от Бога. И Исаия справедливо осудил в себе это и раскаялся, когда, увидев Господа воинств, воскликнул: и сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. (Ис 6.5). Потом, присовокупив: посреде людей нечистыя устне имущих аз живу, он объяснил, почему имел нечистые уста. Он скорбел о нечистоте уст своих, но сказав, что живет среди народа, имущего нечистые уста, показал, откуда и он заимствовал свою нечистоту. Ибо трудно, чтобы разглагольствование о мирском не осквернило своим прикосновением нашего ума. Сначала, увлекаемые только слабою привычкою, мы дозволяем себе немного поговорить о мирском. Потом уже с некоторым удовольствием поддерживаем эту недостойную нас болтливость, так что, наконец, не можем и отрешиться от того, что прежде позволяли себе по увлечению, как бы из снисхождения. Таким образом, от празднословия мы переходим к словам вредным, от легкого — к тягчайшему, и молитва из уст наших тем менее приемлется всемогущим Богом, чем более они оскверняются неразумным пустословием, потому что в Писании сказано: кто отклоняет ухо свое от слушания закона, того и молитва — мерзость (Притч 28.9). Что же удивительного, если молитвы наши нескоро доходят до Бога, когда мы сами лениво исполняем заповеди Господни или даже вовсе не исполняем? И что удивительного, что молитва Флоренция скоро была услышана Богом, когда святой сам постоянно внимал заповедям Господним?

Петр. Ничего нельзя возразить против твоих объяснений.

Григорий. Евтихий же, спутник вышеупомянутого Флоренция на стезе Господней, стяжал великую славу своими чудесами по смерти. Сограждане его рассказывают много чудес; но особенно замечательно чудо, которому благоволил всемогущий Господь постоянно совершаться во времена лонгобардов чрез одежду святого. Ибо всякий раз, как в той стране наставало бездождие и от сильного зноя земля подвергалась продолжительной засухе, сограждане святого, собравшись вместе, обыкновенно брали его одежду и с молитвами возносили ее пред Богом. И когда они с этою одеждою и с молитвою проходили по полям, вдруг ниспадал дождь в количестве, совершенно достаточном для напоения земли. Из этого можно заключить, как велики были душевные добродетели и заслуги святого, когда одно изнесение одежды его отвращало гнев Создателя.

Еще недавно в области Кампанской, на Марсовой горе, проводил уединенную жизнь некто Мартин, человек весьма добродетельный. Много лет он пребывал в затворе в самой тесной пещере. Из наших многие его знают, даже были очевидцами его подвигов. Многое о нем узнал и я сам от предшественника моего, блаженной памяти папы Пелагия, и из рассказов других, очень набожных людей. Первым чудом его было то, что едва только он заключился в пещере сказанной горы, как из того (Самого камня, который стеснял пещерное углубление, проторгся источник, доставлявший рабу Божию Мартину воды ни более, ни менее, сколько необходимо было для удовлетворения ежедневных нужд. Это показывает, как печется всемогущий Господь о рабе Своем, для которого, как в древние времена (Чис 20.7-11), источил в пустыне воду из камня. Но исконный враг человеческого рода, позавидовав добродетелям святого, усиливался своими обыкновенными средствами изгнать святого из пещеры. Для сего, вошед в любимое свое животное, т. е. змея, он устрашал им святого. Змей вползал в пещеру к одинокому затворнику и, когда святой молился, он распростирался пред ним; когда святой повергался на землю, змей также лежал возле него. Святой человек без всякой боязни подносил к пасти змея руку или ногу и говорил: «Если ты смеешь ужалить меня, то я дозволяю». Так постоянно было в продолжении трех дней. Наконец исконный враг, побежденный твердостью святого, с воем удалился из пещеры: змей по скату горы ниспустился в пропасть, сожигая на пути, исходившим из его пасти пламенем все растения. Так диавол невольно должен был, по устроению Божию, самым пожжением растений по скату горы показать, сколь великой добродетели был человек, победивший его: Размысли же, как высок был по душе человек, проживший безвредно три дня вместе со змеем.

Петр. Слышу и изумляюсь.

Григорий. Этот благочестивый человек в первое время своего затворничества положил не видеть более женского лица, не потому чтобы он презирал этот пол, но из опасения впасть в искушение от взора на женщину. Одна женщина узнала об этом и с бесстыдством отважилась взойти на гору к самой пещере. Но святой еще вдали увидал ее и, по платью узнав, что это женщина, начал молиться и, преклонивши лицо свое к земле, оставался распростертым дотоль, пока бесстыдная женщина, утомившись от ожидания, не удалилась от окна его келии. Женщина эта в тот же день, как только сошла с горы, умерла, показывая своею смертью, что всемогущий Бог страшно прогневался за оскорбление угодника Его бесстыдною дерзостью.

Многие приходили к святому по благочестивым обетам. Но так как дорога, ведшая по скату горы к его келии, была очень узка, то однажды случилось, что малолетний отрок неосторожно оступился и упал с горы в прилежавшую к ней глубокую долину. А в том месте гора была так высока, что огромнейшие деревья, росшие в долине, с горы казались как бы небольшими прутьями. Все путешественники ужаснулись и очень старательно начали отыскивать место, куда должен был упасть отрок. Не каждый ли из них думал найти его не иначе, как мертвым? Не всякий ли лаже предполагал, что едва ли и тело его в целости достигло земли, потому что оно могло разорваться на части от разбросанных повсюду скал. Но отрока нашли в долине не только живым, а даже и совершенно целым. Тогда все поняли, что он остался невредимым потому, что при его падении Мартин возносил за него молитву.

Над пещерою святого, сверху, выдавалась огромная скала. Она только незначительною своею частью прикреплялась к горе и, выдаваясь над келиею Мартина, ежедневно грозила своим падением погубить святого. Однажды некто Меркатор, внук именитого Арментария, явившись к пещере со множеством поселян, просил раба Божия выйти из пещеры, чтобы можно было грозившую падением скалу низринуть с горы и чтобы после угодник Божий мог безопасно пребывать в своей пещере. Человек Божий никак на это не соглашался и, дозволив делать- Меркатору что угодно, сам заключился в отдаленнейшей части своей пещеры, хотя не было сомнения, что если бы огромная скала оторвалась, она разрушила бы пещеру и вместе убила бы и Мартина. Когда пришедшая толпа народа начала сдвигать нависшую скалу, стараясь, по возможности, сделать это без опасности для святого, на виду у всех случилось удивительное дело. Скала, около которой трудились, уже сдвинутая рабочими, вдруг сама собою отскочила от горы на такое расстояние, что, миновав верх пещеры и не нанесши никакого вреда рабу Божию, упала в отдалении. Всякий, несомненно верующий, что все устрояется Божественным Промыслом, поймет, что и описанное совершилось содействием Ангелов, по повелению Божию.

Когда Мартин в первый раз поселился на горе, и пещера его не была еще заключена, тогда он одним концом железной цепи связал себе ноги, а другой ее конец укрепил в скале, чтобы ему нельзя было ходить далее, чем дозволяла длина цепи. Благочестивый Венедикт, о котором я говорил прежде, услышав об этом, послал сказать Мартину через ученика своего: «Если ты раб Божий, то должен связать себя не железными узами, а узами Христовыми». Услышав это, Мартин тотчас разрешил себя от оков, но и на свободе он никогда не простирал ноги своей далее того места, до которого обыкновенно доходил закованный, и без уз ограничивался тем пространством, на котором прежде пребывал в узах. После, когда он заключился в этой пещере, к нему начали приходить ученики, селившиеся отдельно от его пещеры. Ученики для своих потребностей обыкновенно черпали воду из кладезя. Но вервь, к которой прикреплялся сосуд для черпания воды, часто обрывалась. Поэтому ученики испросили у человека Божия снятую им с себя цепь и, связав ее с вервию, прикрепили к ней сосуд. После этого та же вервь никогда не разрывалась, хотя и была ежедневно опускаема в воду, потому что цепь угодника Божия, привязанная к верви, сообщила последней твердость железа при черпании воды.

Петр. Отрадно слышать об этих чудесах, потому что они удивительны, а еще более потому, что недавни.

Григорий. В наши времена при Вуксентской Церкви был иподиаконом некто Квадрагезим. В Аврелийской области обыкновенно сам он пас стадо своих овец. Этот чрезвычайно правдивый человек рассказал одно весьма замечательное обстоятельство, случившееся никому неведомо. В то время, когда он, как я сказал, пас своих овец в Аврелийской области, на Аргентариевой горе жил некто, человек благочестивый, инок по виду и жизни. С Аргентариевой горы он имел обыкновение ежегодно приходить в храм св. первоверховного апостола Петра и пользовался гостеприимством вышеупомянутого иподиакона Квадрагезима, как этот сам рассказывал. Дом Квадрагезима находился недалеко от церкви. Однажды, когда посетитель был у иподиакона, у одной бедной, подле жившей женщины, умер муж. По обычаю, она его уже обмыла, одела и покрыла саваном, но, за наступлением вечера, не успела еще похоронить. Всю ночь провела овдовевшая женщина в горьких слезах около тела умершего; в постоянных рыданиях она искала как бы утоления своей печали. Долго длилось это: женщина никак не могла воздержаться от слез. Тронутый ее положением, раб Божий, находившийся в доме Квадрагезима, сказал ему: «Я душевно сострадаю скорби этой женщины. Вставай и пойдем молиться». Итак, они отправились в соседнюю церковь и оба вместе начали молиться. После продолжительной молитвы, раб Божий просил иподиакона Квадрагезима сделать отпуст. После отпуста раб Божий собрал у подножия Св. Престола пыль и вместе с Квадрагезимом отправился в дом умершего. Там инок опять долго пребывал в молитве и уже не просил, как прежде, иподиакона совершать отпуст, но сам благословил и тотчас встал. В правой руке он держал собранную им пыль, а левою стал снимать плат, которым покрыто было лицо умершего. Увидев это, женщина сильно воспротивилась, недоумевая, что он хочет делать. Но инок, сняв плат, долго тер лицо умершего собранною им пылью, после чего душа возвратилась к умершему; он открыл уста и глаза и, встав, сел и, как бы по пробуждении от самого крепкого сна, с удивлением смотрел на то, что делалось вокруг него. Изнуренная слезами женщина, как только увидела это, еще более прежнего начала плакать и рыдать от радости. Раб Божий кротко уговаривал ее перестать и замолчать. «Если кто вас спросит, — присовокупил он, — как это случилось, говорите только: Господь Иисус Христос силою Своею совершил это». Сказав это, он удалился из дома, оставил тотчас и иподиакона Квадрагезима, и с того времени более не являлся в тех местах. Ибо избегая временной славы, он старался, чтобы с людьми, бывшими свидетелями столь великого чуда, никогда более не видеться в сей жизни!

Петр. Не знаю, как думают другие, но я выше всех чудес считаю чудо воскресения мертвых, когда души их возвращаются к своим телам.

Григорий. Если смотреть на внешнюю сторону чуда, то, без сомнения, так; а если обратить внимание на внутреннюю сторону, то, конечно, чудо обращения грешника словом назидания и утешения будет выше, чем чудо воскрешения умершего по плоти. Ибо в последнем случае воскресает плоть, которая некогда опять умрет, а в первом — душа, предназначенная к вечной жизни. Я предложу тебе два примера: в котором из них, по твоему мнению, выразилось высшее чудо? Лазаря, который, конечно, был из числа верующих, Господь воскресил по плоти, а Савла — по душе. О добродетелях Лазаря, после его воскресения по плоти, умолчано. Но что говорится в Св. Писании о добродетелях Павла после его душевного воскресения, того не может и обнять наше слабое воображение: именно, что от его проповеди самые жестокие души склонялись на путь благочестия; что он желал умереть за братии, смерти которых прежде радовался; что, обладая полнотою знания всего Писания, он признавал себя ничего не ведущим, точию Иисуса Христа, и Сего распята; что за Христа, Которого до обращения преследовал мечом, он после обращения радостно терпел биение палицами; что как апостол он высок, но сам себя признавал самым меньшим в числе учеников; что он восхищается к созерцанию тайн третьего небесе, однако, движимый любовью, обращает умные очи свои к устроению брачных отношений, говоря: жене муж должную любовь да воздает, такожде и жена мужу; причастен созерцанию вместе с сонмами Ангелов, и, однако, не пренебрегает размышлением и распоряжением о делах иноческих; радуется в немощах и благоволит в досаждениях; для него и еже жити Христос, и еже умрети приобретение; живя во плоти, он, однако, весь вне плоти. Вот как жил тот, кто от жизни чувственной обратился к жизни благочестия! Итак, воскресение мертвого по плоти — чудо меньшее, если только через воскрешение плоти не оживает и» душа, так, чтобы посредством видимого чуда человек ожил и внутренне, как бы после обращения.

Петр. Как прежде я считал воскресение мертвого чудом несравненно высшим всех, так теперь убежден, что оно — гораздо ниже обращения ко спасению. Но прошу тебя продолжить начатый рассказ, чтобы свободное время не осталось без назидания.

Григорий. Со мною в монастыре жил один брат, весьма начитанный в Священном Писании. Он был старше меня по возрасту и во многом, чего я не знал, вразумлял меня. Из его рассказов узнал я, что в Кампанской области, в сорока милях от Рима жил некто именем Венедикт. Юный возрастом, он был стар по жизни и строго исполнял обеты иноческой жизни. Во времена Тотилы его нашли готфы и вздумали сжечь его вместе с келиею. Поэтому они разложили огонь, но огонь попалил все, находившееся около келии, келия же сгореть не могла. После сего готфы еще более рассвирепели и, увидев невдали разожженную печь, готовившуюся для печения хлеба, извлекли инока из келии и, бросив в печь, закрыли ее. Но на следующий день инок найден был совершенно невредимым, так что не только тело его не пострадало от огня, но даже и верхняя одежда нисколько не повредилась.

Петр. Это напоминает мне чудо о трех отроках, которые были некогда ввержены в огонь и пребыли невредимыми.

Григорий. Это чудо, мне кажется, совершилось несколько иначе. Тогда три отрока были ввержены в пещь, связанные по рукам и ногам, а на следующий день царь нашел их ходящими в пещи в неповрежденной одежде. Отсюда можно заключить, что огонь, в который они были ввергнуты, не коснувшись их одежды, сожег их узы, так что в одно и то же время пламя, служившее праведникам, и удержало свою силу для вспомоществования им, и не имело ее для мучения их.

Чудо, подобное тому древнему чуду, случилось и в наше время, только над противоположною стихией. Недавно трибун Иоанн рассказал мне об этом чуде. А сам он, как говорит, узнал о нем от графа Пронульфа, который вместе с царем Аталарихом был в том месте, где случилось это удивительное происшествие. Трибун Иоанн именно рассказал мне следующее: «Почти пять лет тому назад в Риме река Тибр вышла из берегов. Вода поднялась так, что стала переливаться через городские стены и потопила огромные пространства. В городе Вероне река Атез также вышла из берегов и разлилась до храма священномученика Зенона. Несмотря на то, что церковные двери были отворены, вода нисколько не влилась в храм. Прибывая мало-помалу, вода, наконец, поднялась до церковных окон, которые были почти под самой кровлей. Таким образом вода заградила церковные двери, и жидкая стихия как бы претворилась в вещество твердое, подобно камню. Внутри церкви много было народа, и когда вода со всех сторон окружила храм и сделала выход невозможным, находившиеся в церкви начали страшиться голодной смерти. Подходя к дверям церковным, они черпали для питья воду, которая, как я сказал, поднялась до церковных окон и, однако, отнюдь не вливалась вовнутрь церкви. Ее можно было черпать, как воду; но она не разливалась по храму, как вода. Остановившись при дверях церковных, чтобы свидетельствовать пред всеми праведность мученика, как вода она была годна к употреблению, но не потопляла места, как будто не была водою. Посему-то я и сказал, что это чудо — подобно вышеупомянутому древнему чуду с огнем, который попалил узы трех отроков, оставив неприкосновенными их одежды.

Петр. Весьма чудны повествуемые тобою деяния святых и изумительны для естественной немощи человеческой. Но слыша от тебя о мужах столь изумительной добродетели, недавно живших в Италии, я желал бы знать: неужели они не подвергались козням исконного врага, и как преодолевали их?

Григорий. Без трудной борьбы не дается и победный венец. А почему они и победители, как не потому, что преодолели козни исконного врага. Ибо злой дух постоянно присущ нашей мысли, нашему слову и действию, дабы что-нибудь отыскать в нас такое, с чем мог бы он предстать на испытание Вышнего Судии как обвинитель. Хочешь ли знать, как он всегда присущ нам из желания уловить нас?

Следующее обстоятельство рассказывали мне наши современники. В Валерийской провинции был пресвитер по имени Стефан, человек благочестивой жизни, близкий родственник Бонифацию, нашему диакону и эконому. Однажды Стефан, воротившись из путешествия домой, сказал в рассеянии своему слуге: «Поди, диавол, разуй меня». После этих слов ремни башмаков его начали развязываться с необыкновенною силою и скоростью. Очевидно, что позванный для снятия обуви диавол повиновался. Пресвитер, увидев это, сильно испугался и громогласно начал восклицать: «Удались, проклятый, удались: не тебе я сказал это, а своему слуге». После этого диавол тотчас отступил, и ремни, как были им почти совсем распутаны, так и остались. Отсюда можно понять, что если исконный враг так следит за каждым нашим внешним действием, то как внимательно он устраивает бесчисленные козни нашей душе!

Петр. Очень трудно и даже страшно быть всегда бдительным к козням врага и постоянно пребывать как бы на страже.

Григорий. Не будет трудно, если охранение себя мы вверим не самим себе, но высшей благодати, впрочем так, чтобы и сами мы, по возможности, бодрствовали под ее покровом. Когда же станем изгонять исконного врага из своей души, тогда, по божественной благости, большею частью бывает то, что диавол не только становится уже не страшен, но даже сам страшится благочестиво живущих.

Следующее обстоятельство я узнал из рассказов очевидца, вышеупомянутого мною святого старца Елевферия. В городе Сполетто одна девица, дочь какого-то благородного вельможи, возымела пламенное желание посвятить себя равноангельской жизни. Отец старался удержать ее от сего образа жизни, но дочь, вопреки ему, приняла иноческий образ. За это отец исключил ее из полного наследства своему имению и ничего не отказал ей, кроме шестой части какого-то небольшого владения. К этой инокине стали приходить многие другие благородные девицы, увлеченные ее примером: посвящая себя всемогущему Богу, они пребывали в девстве. Однажды вышеупомянутый благочестивый старец Елевферий пришёл к инокине для собеседования и назидания. В то время как они занимались беседою о слове Божием, вдруг из имения, отказанного инокине отцом, приходит поселянин с подарком. Как только он явился перед собеседующими, злой дух напал на него, поверг его на землю и начал мучить со страшным храпением и блеянием. Тогда инокиня встала и с гневным видом произнесла громогласно к диаволу повеление: «Оставь его, проклятый, оставь его!«На это повеление диавол устами одержимого им тотчас отвечал: «А если я из него выйду, то в кого мне войти?«Случайно неподалеку ходила свинья. «Оставь сего и войди в ту свинью», — произнесла повелительно инокиня. Диавол тотчас оставил человека, вошел в указанную свинью, убил ее и удалился.

Петр. Мне хотелось бы знать, можно ли было дозволить нечистому духу перейти в свинью?

Григорий. Деяния Истины-Христа должны быть правилами для нашей деятельности. Самому Искупителю нашему легион бесов, одержавший человека, сказал: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней (Мф 8.31). Изгнав легион из человека, Спаситель дозволил ему войти в свиней и потопить их в море. Отсюда видно, что если злой дух не может войти без попущения всемогущего Бога и в свиней, то тем более без попущения не может иметь никакой власти над человеком. Итак, мы должны охотно покоряться Тому, Которому невольно повинуются и противник, чтобы нам тем сильнее быть своих врагов, чем ближе будем к Творцу всяческих своим смирением. Но что удивительного, если избранники Божий, еще живя во плоти, могут совершать много чудес, когда большею частью самые кости их как бы живы, по бывающим от них многим чудесам.

Следующее обстоятельство случилось в Валерийской области и было мне рассказано блаженной памяти настоятелем Валентином. В той области жил один почтенный священник, который, при постоянном усердии к Богослужению и добродетели, вел жизнь свято-подвижническую. Когда наступило время воззвания его из сей жизни, он скончался и был погребен при церкви. Неподалеку от этой церкви были овчии хлевы, и место, где был погребен священник, находилось на пути к этим хлевам. Однажды ночью, когда клир совершал в церкви Богослужение, какой-то человек с мыслью обокрасть проник в хлевы, взял барана и поспешно вышел. Когда же он достиг места, где был погребен раб Господень, вдруг остановился и не мог двинуться с места. Он снял с плеч барана и хотел его пустить, но не мог распутать своей руки. В таком положении и остался несчастный вор, связанный со своей добычей. Ему хотелось пустать барана, — не мог; хотелось унести барана, — не было сил. Так удивительно вор, боявшийся, чтобы не увидали живые, был задержан мертвым и, как бы связанный по рукам и ногам, стоял неподвижно. Поутру, совершив Богослужение, клирики вышли из церкви и видят: какой-то человек стоит с бараном в руках. Они недоумевали, взял ли он барана из овчарни или принес. Но виновный тотчас сознался в своем преступлении. Все были изумлены тем, что силою человека Божия вор был удержан вместе со своей добычей. Тотчас приступили к молитве за него и едва могли умолить святого, чтобы пришедший с хищническим намерением мог удалиться, по крайней мере сам, без добычи. Таким образом, вор, долго находившийся в плену с добычей, вышел на свободу уже без нее.

Петр. Отсюда видно, как любвеобилен к нам всемогущий Бог, совершающий ради нас столь дивные чудеса.

Григорий. Близ города Пренесты возвышается гора, на которой расположен монастырь с храмом во имя святого апостола Петра. В то время как я был в этом монастыре, от иноков, в нем живущих, мне случилось выслушать рассказ о следующем чуде, которого они, по их словам, сами были свидетелями. Настоятель этого монастыря был человек достоуважаемый по жизни. При нем жил инок, которого он сам руководил в жизни благочестивой. Усмотрев, что инок утвердился в страхе Божием, настоятель исходатайствовал ему сан священства. После посвящения было иноку откровение, что приближается его кончина. Посему он стал просить у настоятеля позволения приготовить себе могилу. «Я еще прежде тебя умру, — сказал ему настоятель, — впрочем, ступай и, по своему желанию, приготовь себе могилу». Инок пошел и приготовил. Спустя несколько дней, престарелый настоятель, мучимый болезнью и находясь уже при последних минутах жизни, дал бывшему при нем пресвитеру приказание схоронить его в приготовленной им для себя могиле. «Тебе известно, — возразил пресвитер, — что я скоро последую за тобою, а могила двоих вместить не может». — «Сделай так, как я тебе говорю, — сказал опять старец. — Твоя могила вместит нас обоих». Итак старец скончался и был погребен в могиле, которую приготовил пресвитер для себя. Немедленно после сего начал ослабевать в телесных силах и пресвитер и, по усилении этой слабости, вскоре скончался. Когда братия принесли тело пресвитера для погребения к могиле, приготовленной им в прежнее время, и раскопали ее, — все присутствовавшие увидели, что в ней не было места для погребения пресвитера, ибо прежде погребенное в ней тело монастырского настоятеля занимало все место. Между тем как братия, принесшие тело пресвитера, были в затруднении, как похоронить его в этой могиле, один из них воскликнул: «Отче! Как же ты говорил, что могила вместит вас обоих?«После этого воззвания пред глазами всех тело прежде погребенного настоятеля, лежавшее навзничь, обратилось на бок и дало в могиле простор для погребения тела пресвитера. Таким образом, старец как предсказал при жизни, что могила вместит их обоих, так и исполнил это по смерти. Это случилось, как я сказал, неподалеку от города Пренесты, в монастыре св. апостола Петра. Но не угодно ли тебе знать, что случилось с церковным стражем в самом городе, где находятся святые мощи апостола Петра?

Петр. Желаю и всеусерднейше прошу тебя рассказать.

Григорий. Еще и теперь живы некоторые лица, знавшие Феодора, стража при церкви св. апостола Петра. Им Феодор рассказывал следующее, случившееся с ним весьма замечательное происшествие. — Однажды ночью он встал ранее обыкновенного для очищения кадил, висевших при дверях. И когда он, по обыкновению, на деревянной лестнице стоял под кадилом и чистил оное, вдруг позади его, на полу, явился святой апостол Петр в белой одежде и сказал ему: «Друг! Зачем ты так рано встал?«Сказав это, апостол стал невидим. Феодора объял такой страх, что вся крепость телесная оставила его и несколько дней он не мог встать с постели. Не очевидно ли хотел выразить этим явлением святой апостол, что он всегда присущ лицам, служащим ему, что все, совершаемое ими в честь его, он всегда сам видит и немедленно вознаграждает?

Петр. Мне не столько удивительно то, что явился апостол, сколько то, что видевший его впал в болезнь, хотя и был здоров.

Григорий. Что ты этому удивляешься, Петр? Есть ли в этом что непонятное, когда и пророк Даниил, описав известное великое и страшное видение, приведшее его в трепет, тотчас присовокупил: и я, Даниил, изнемог, и болел несколько дней (Дан 8.27). Плоть не может вместить духовного, и посему нередко, когда душа человеческая восхищается вне тела к созерцанию, ее плотский сосуд изнемогает, ибо не может понести этого великого дарования.

Петр. Слова твои разрешили мои недоумения.

Григорий. По рассказам наших старцев, не в давние времена при том же храме был церковным сторожем некто Аконции, человек весьма степенный и смиренный. Он с такою верою служил Богу, что святой апостол Петр видимо показал к нему свое благоволение. При храме была одна отроковица, страдавшая параличом. Она ползала по земле на руках, потому что ноги ее были поражены болезнью. Долго молилась она св. апостолу Петру об исцелении, и вот однажды ночью он предстал ей в видении и сказал: «Иди к парамонарю Аконцию, проси его, и он дарует тебе исцеление». Уверовав сему видению, но еще не зная, кто такой Аконций, она стала туда и сюда ползать по церкви, чтобы узнать, кто был Аконций. Вдруг тот, кого она искала, сам идет к ней навстречу. «Умоляю тебя, отче, — воззвала больная, — скажи мне, кто здесь страж Аконций?» — «Я Аконций», — сказал встретившийся. «Пастырь и отец наш, святой апостол Петр, послал меня к тебе, чтобы ты освободил меня от немощи». — «Если он поедал тебя, так встань». Сказав это, Аконций взял ее за руку и тотчас поднял на ноги. С этой минуты все нервы и члены в теле отроковицы так укрепились, что не осталось более никаких признаков расслабления. — Но если мы захотим беседовать о всех чудесах, совершившихся в этом храме, то, без сомнения, должны будем умолчать о всех других повествованиях. Поэтому возвратимся к повествованию об отцах, в недавнее время прославившихся в Италии своею жизнью.

Григорий. Недавно в Самнийской области проводил отшельническую жизнь один достопочтенный муж, именем Мина. Он умер лет десять тому назад; многие из наших знали его. Не стану указывать на одного какого-нибудь повествователя о его деяниях, свидетелей его жизни столько же, сколько людей, знающих Самнийскую область. Все достояние, которым владел Мина, заключалось лишь в нескольких ульях пчел. Однажды какой-то лонгобард задумал ограбить его ульи. Мина словесно воспретил ему это, и вдруг злой дух овладел лонгобардом и поверг его к стопам Мины. После этого происшествия имя Мины прославилось как между всеми жителями той страны, так и между варварами-лонгобардами, и уже никто не дерзал входить иначе в его келию, как со страхом.

Из соседнего леса часто выходили медведи и пытались доставать из ульев мед, но святой ловил их и бил посохом, с которым обыкновенно ходил. Страшные звери с рычаньем убегали от его побоев: они не так трепетали меча, как страшились его посоха.

Правилом сего святого было: ничего не иметь и ничего не искать в сем мире; во всех, по любви приходивших к нему, возжигать желание жизни вечной, а для тех, о грехопадениях которых он знал, не щадить обличений, но, как требовала его горячая любовь, со всею строгостью поражать их словом. Жители ближних и отдаленных мест установили обыкновение ежедневно по очереди посылать к святому разные приношения для раздачи всем, приходившим к нему. Однажды какой-то богатый человек, именем Картерий, одержимый нечистою похотью, похитил одну инокиню и сочетался с нею беззаконным браком. Узнав об этом, человек Божий, через кого мог, посылал Картерию должные обличения. Этот со страхом сознал свое преступление, но никак не смел явиться к человеку Божию, чтобы не услышать от него тех строгих обличений, какие он делал обыкновенно согрешавшим, а послал ему от себя дары, вместе с приношениями других, чтобы святой, по неведению по крайней мере, принял их. Но когда Мине принесли все эти дары, он сел и молча начал рассматривать каждый из них особо. Отобрав и отложив в сторону все другие приношения, он, по откровению, узнал дары, присланные Картерием, и, отбросив их с презрением, сказал: «Пойдите и скажите ему: ты похитил дар Божий, а мне посылаешь! Не принимаю я от тебя приношения, потому что ты похитил дар у Бога». Эти слова, показывавшие, какое точное понятие имел человек Божий об отсутствующем, привели всех тут бывших в большой страх.

Петр. Я думал, что многие из этих святых были бы мучениками, если бы жили во времена гонений.

Григорий. Есть два рода мученичества, Петр: одно — внутреннее, другое — внешнее, и если не будет внешнего гонения, может быть мученичество сокровенное, когда душа сгорает готовностью на мучение. Что мученичество может быть и без видимого страдания, это засвидетельствовал сам Господь в Евангелии, когда сынов Зеведеевых, по немощи ума своего просивших у него высших мест, спросил: можете ли пить чашу, которую Я буду пить. Они говорят Ему: можем. Господь сказал обоим: чашу Мою будете пить, но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим (Мф 20.22–23). Что разумеет здесь Господь под чашею, как не чашу страданий? Посему зная подлинно, что Иаков кончил жизнь мученически, а Иоанн скончался, когда не было гонения на Церковь, несомненно заключаем, что есть мученичество и без открытого страдания, так как и о умершем не от гонения сказано было, что он испиет чашу Господню. Но для чего мы исследуем, могли ли быть мучениками во время гонений те упомянутые мною мужи, которые постоянно страдали от козней невидимого врага и в сем мире любили своих врагов, боролись со всякою похотью плоти и тем самым закалали себя духом в жертву Богу, и соделались мучениками во время мира, когда даже в наши времена люди самые простые и мирские, о небесном прославлении которых нельзя было, по-видимому, и думать, как скоро открывался случай, стяжавали себе венцы мученические?

Например, назад тому лет пятнадцать, по свидетельству очевидцев, сорок человек поселян, взятые лонгобардами в плен, были ими принуждаемы есть идоложертвенное. Когда они сильно воспротивились этому и не хотели прикасаться к скверной пище, пленители-лонгобарды стали угрожать им смертью, если не будут есть. Но пленники, возлюбив вечную жизнь более, чем настоящую, временную, остались верными, и за свою непоколебимость все были побиты. Эти люди, решившие лучше умереть, чем оскорбить своего Создателя вкушением запрещенного, не были ли действительными мучениками за истину?

В те же времена в плену у лонгобардов было еще других человек четыреста. У лонгобардов был обычай приносить в жертву диаволу козью голову; жертвоприношение сопровождалось беганием вокруг и пением непотребных песен. Итак, сами почтивши поклонением козью голову, они принуждали к. такому же поклонению и своих пленников. Но большая часть пленников, предпочитая приобретение через смерть бессмертной жизни сохранению временной жизни через идолопоклонство, отказались исполнить нечестивое повеление, и своей главы, которую всегда преклоняли пред Творцом, не восхотели преклонять пред тварью. За этот отказ жестоко озлобившиеся враги-пленители посекли мечом всех пленников, не принимавших участия в их заблуждении. Итак, если и при случайном гонении восприняли венец мученический даже те, которые, по-видимому, во время мира Церкви шли широким путем мира, то удивительно ли, что при открывшемся гонении могли соделаться мучениками те, которые и во время самого мира Церкви, повсечасно изнуряя себя, шли узкою стезею мученичества? Впрочем, это, сказанное мною об избранных мужах, не нужно принимать за общее для всех правило, потому что при наступлении явного гонения многие и из тех, которые казались бы во время мира Церкви ненадежными, могут вынести мучения, и напротив, казавшиеся во время мира Церкви твердыми в вере, иногда колеблются по страху. Но я несомненно уверен, что все святые, о которых мною было говорено, могли соделаться мучениками, — это видно уже по концу их жизни. Ибо те, о которых известно, что до конца своей жизни пребыли тверды в сокровенной духовной добродетели, не могли пасть и при явном гонении.

Петр. Слова твои справедливы. Но по отношению к нам, недостойным, меня изумляет домостроительство милосердия Божия, которое до такой степени ограничивает неистовство лонгобардов, что нечестивому духовенству их, по-видимому торжествующему над нами, не попускает преследовать православно верующих.

Григорий. Часто пытались они, Петр, предпринимать это, но Божественные чудеса останавливали их злобу. Расскажу тебе об одном чуде, о котором только три дня назад узнал я сам от Бонифатия, инока из моего монастыря, который года за четыре пред этим был у лонгобардов. В город Сполетто прибыл однажды арианский епископ, лонгобард, и не имея храма, в котором бы мог совершать свое служение, стал просить у градского епископа церкви для своего еретического служения. Когда же епископ решительно отказал в этом, пришелец арианин угрожал на следующий день насильственно занять находившийся неподалеку храм св. апостола Павла. Церковный страж, узнав об этом, поспешил в храм, затворил его и запер на замок; а при наступлении вечера погасил все лампады, сам же скрылся во внутренности. На самом рассвете приходит арианский епископ с толпою народа, намереваясь разломать церковные двери. Но вдруг Божественною силою поколебались все двери, замки далеко были отброшены и с сильным шумом все церковные двери и затворы раскрылись; свыше низшел свет и все погашенные лампады засветились. Арианин, пришедший с намерением насильственно завладеть храмом, был поражен слепотою и возвратился в жилище свое при помощи других. Когда об этом узнали находившиеся в той стране лонгобарды, никто из них не смел уже никогда входить в православные храмы. Так, когда лампады в храме св. Павла были погашены ради арианского епископа, одним и тем же чудесным действием и епископ лишен был света, и свет возвратился в церковь.

Расскажу тебе и о том, какие знамения два года тому назад Божественное милосердие показало в нашем городе в осуждение той же арианской ереси. Эти обстоятельства частью известны народу, частью же подтверждаются священником и церковными стражами как очевидцами и свидетелями. В той части Рима, которая называется Субурою, находилась церковь арианская. Так как уже два года она стояла запертою, то православные вздумали освятить ее для себя внесением туда мощей св. мученика Севастиана и мученицы Агаты. Так и было сделано. В сопровождении многочисленного народа и при пении хвалебных гимнов всемогущему Богу вступили мы в эту церковь. И вот в то время как в церкви совершалась торжественно Литургия и, по малости места, народ теснился, некоторые из стоявших вне святилища вдруг почувствовали, что у них между ногами бегает туда и сюда свинья. Каждый, кто это чувствовал, сообщал близ себя стоявшим; свинья бежала из церкви; все, между которыми она прошла, были изумлены, потому что, хотя могли чувствовать, что она идет, но никто ее не видел. Божественное милосердие для того попустило это, чтобы всем было очевидно, что из того места вышел нечистый обитатель.

Совершив Литургию, мы удалились; но в ту же ночь на церковной кровле послышался сильный стук, как будто бы кто бегал по ней туда и сюда. В следующую ночь шум усилился и наконец разразился таким треском, как будто бы вся церковь подвиглась со своих оснований; и вдруг все успокоилось опять, и более уже ни в чем не проявлялся там мятеж исконного врага. Ибо произведенный им страшный шум показал, что он оставил поневоле место, которым долго владел. Спустя несколько дней, когда воздух был чрезвычайно прозрачен, облако ниспустилось с неба на алтарь той церкви и осенило ее как бы покровом, и весь храм исполнился такого благоухания и страха, что и при отверстых вратах никто не дерзал войти в него. Священник и стражи, а также пришедшие к Литургии, видя явление и обоняя чудное благоухание, никак не осмеливались войти в храм. На другой же день лампады, висевшие в том храме незажженными, возжглись огнем, нисшедшим с неба. Также через несколько дней, когда страж по совершении Литургии, погасив лампады, вышел из церкви и спустя немного возвратился опять, он нашел погашенные лампады горящими. Думая, что это произошло от невнимательности при погашении лампад, страж со всею тщательностью погасил их и так же тщательно запер церковь. Но возвратившись через три часа, опять нашел погашенные им лампады горящими: тот свет ясно показывал, что храм перешел из тьмы в свет.

Петр. Изумительные чудеса, рассказываемые тобою, свидетельствуют, что хотя мы живем и в великих скорбях, но еще не до конца оставлены Создателем нашим.

Григорий. Хотя я имел намерение рассказывать тебе только о событиях италийских, но не угодно ли, в обличение арианской ереси, перенесем рассказ в Испанию, а оттуда через Африку опять возвратимся в Италию.

Петр. Переноси куда угодно рассказ твой: я с радостью последую тебе и с радостью возвращусь с тобою.

Григорий. Из рассказов многих испанских пришельцев я узнал, что недавно Герминигильд, сын визиготского царя Лювигильда, был обращен из арианской ереси к кафолической вере проповедью достопочтеннейшего Леандра, италийского епископа, с которым я был некогда в коротких дружественных отношениях. Отец-арианин усиливался возвратить к ереси сына и обещанием наград, и страхом наказания. Но как сын с твердостью отвечал, что он никогда не оставит однажды познанной им истинной веры, то разгневанный отец лишил его царства и отнял у него все имение. Но когда и это не могло поколебать душевной твердости сына, отец заключил его под крепкую стражу, а на шею и руки его наложил железные узы. Здесь царственный юноша Герминигильд, обремененный оковами, во власянице, размышляя о ничтожности земного царства, всю силу души своей устремлял к Царству Небесному. В излиянии молитв пред всемогущим Богом искал он себе одобрения и тем сильнее презирал славу преходящего мира, чем яснее становилось для него, что и на свободе он ничего не мог бы взять с собою. При наступлении праздника Пасхи нечестивый отец во время безмятежной ночной тишины послал к сыну арианского епископа, чтобы Герминигильд из его рук приобщился нечистому их таинству и тем возвратил себе благорасположение отца. Но преданный Богу юноша с укором встретил арианского епископа и, вполне обличив его нечестие, отогнал от себя. Ибо хотя по внешности он лежал связан, но в душе оставался в высшей степени твердым. Итак, когда возвратился епископ, арианин — отец пришел в ярость и тотчас послал своих телохранителей умертвить на месте заключения непоколебимого исповедника Божия, что и было исполнено. Вошед в темницу, они тотчас поразили его в голову мечом и таким образом лишили телесной жизни: они умертвили в нем то, что и сам умерщвленный вполне презирал.

Но для обнаружения истинной его славы Господь немало сотворил чудес. Так, среди ночной тишины при теле сего царя и мученика (воистину — царя, по тому самому, что — мученик) слышалось псалмопение. А некоторые говорят, что ночью же при теле явились зажженные лампады. Посему-то справедливо все верующие должны были почитать тело его, как тело мученика. Нечестивый же и чадоубийца отец раскаялся и скорбел о своем поступке, впрочем, не хотел наследовать спасения, ибо хотя он и познал, что вера кафолическая — истинна, но, страшась своих подданных, не решился принять ее.

Когда болезнь приблизила его к смерти, он поручил епископу Леандру, которого дотоле сильно преследовал, сына своего Рехареда, остававшегося в ереси, и просил его своими внушениями произвести в нем ту же перемену, какую он произвел в его брате. Сделав это завещание, он помер. По смерти его царь Рехаред, подражая не нечестивому отцу, а мученику-брату, обратился сам от злой арианской ереси и потом, не дозволяя никому в своем царстве вступать в воинское звание, кто не страшился как нечестивый еретик оставаться врагом Царства Божия, весь народ визиготский привел к истинной вере. И неудивительно, что проповедником истинной веры соделался брат мученика, заслуги которого помогли ему обратить столь многих к Церкви всемогущего Бога. В этом событии достойно полного внимания то, что всего этого не было бы, если бы царь Герминигильд не умер за истину, как написано: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин 12.24). В членах, как видим, совершается то же, что и в Главе (Христе). Ибо из визиготского народа умер один, чтобы ожили многие: одно зерно верно пало для возращения жизни душевной и произрастило великую жатву.

Петр. Чудные дела и изумительные для нашего времени!

Григорий. Во времена Юстиниана Августа, когда в Африке свирепствовало сильное гонение на кафолическую веру от вандалов-ариан, некоторые епископы, с непреклонною твердостью защищавшие истину, были приведены в судилище. Не успев преклонить их к перемене веры словами и дарами, царь вандальский вздумал сокрушить их твердость мучениями. Он приказывал им молчать, но они защищали истину и не хотели молчать пред нечестием, чтоб не показать своим молчанием согласия. Царь пришел в ярость и приказал вырезать у них языки до самого корня. Но чудное дело! Многие старцы свидетельствуют, что и без языка они стали так же говорить в защиту истины, как говорили прежде с языком.

Петр. Чудное и в высшей степени изумительное дело!

Григорий. О Единородном, Безначального Отца Сыне, написано: в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. (Ин 1.1); о силе же Его прибавлено: все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть (Ин 1.3). Что же удивительного, Петр, если Само Слово, создавшее язык, возглаголало в них без языка?

Петр. Да, твое замечание справедливо.

Григорий. Эти епископы были тогда изгнаны из отечества и удалились в Константинополь. В то время как я был послан к императору по делам церковным, я встретил там одного старца епископа, который свидетельствовал, что сам видел, как уста их говорили без языка. Даже, отверзая свои уста, они громогласно говорили: «Смотрите, мы говорим, хотя и не имеем языков!«И, по его словам, желающие видели, что на месте вырезанных до корня языков оставалась как бы глубокая впадина в горле; и несмотря на то, что уста были пусты, слова образовывались вполне. Но как скоро один из них предался роскоши, то лишился чудесного дара. Так праведно судил всемогущий Бог, чтобы человек, вознерадевший о сохранении плотского воздержания, не мог и говорить без языка плотского. — Этих повествований об осуждении арианской ереси достаточно, теперь возвратимся к чудесам, недавно совершившимся в Италии.

Вышеупомянутый мною Елевферии, настоятель монастыря св. евангелиста Марка, находящегося в окрестностях города Сполетто, долго жил со мною в здешнем моем городском монастыре, но скончался в своем монастыре. Ученики его рассказывают, что он своею молитвою воскресил умершего. Он обладал таким смирением и сердечным сокрушением, что слезы, исходившие из очей столь кроткого и простого человека, имели великую силу пред Богом. Расскажу теперь об одном его чуде, в котором и сам он предо мною простодушно признался.

Однажды во время пути, когда по наступлении вечера не было места где переночевать, он зашел в женский монастырь. В монастыре был малолетний отрок, который каждую ночь обыкновенно подвергался мучениям злого духа. Инокини приняли раба Божия и просили его взять к себе на ночь этого отрока. Елевферий охотно согласился и дозволил отроку вместе с собою провести эту ночь. Поутру инокини стали заботливо расспрашивать отца, не сделал ли с ним чего-либо ночью отрок, которого они ему дали. С удивлением отвечал он на их вопрос: «Ничего». Тогда они объяснили ему касательно отрока, что злой дух ни в одну ночь не отступал от него, и настойчиво просили его взять отрока с собою в монастырь, потому что они уже не могли смотреть на его мучения. Старец согласился и взял с собою отрока в монастырь. Когда отрок немало времени пробыл в монастыре, и исконный враг не дерзал и приступить к нему, старец предался в душе своей необыкновенной радости, оттого что спас отрока. «Вот, братия, — говорил он всей монастырской братии, — там диавол ругался над сестрами, но как скоро отрок пришел к рабам Божиим, диавол уже не смеет к нему подступить». Вдруг после этих слов диавол, пред лицом всей братии, напал на отрока и начал его мучить. Старец возрыдал, увидев это. Долго братия старались утешить его в скорби. Наконец, он сказал им: «Поверьте мне, что ни один из вас не вкусит ныне хлеба, доколе отрок не будет избавлен от диавола». Тогда он вместе со своею братиею погрузился в молитву: молились до тех пор, пока отрок не избавился от мучения. Исцеление последовало столь совершенное, что злой дух более уже никогда не дерзал приступать к отроку.

Петр. Я думаю, что небольшая гордость вкралась в душу старца и потому всемогущий Бог благоволил соделать участниками чуда и учеников его.

Григорий. Да, один он не мог понести столь важного чуда, но разделив с братиею, понес. Сам на себе испытал я, какую силу имела молитва этого человека. Однажды, находясь еще в монастыре, я занемог ослаблением жизненных сил и от частых болезненных припадков более и более приближался к смерти. Если бы братия постоянно не подкрепляли меня пищею, жизненная сила во мне совершенно истощилась бы. Наступал день Пасхи. В Великую Субботу, когда все, даже малолетние дети, постятся, я не мог поститься и от скорби начал слабеть еще более, чем от болезни. Но скорбная душа моя скоро обрела себе утешение. Я решился тайно пригласить раба Божия Елевферия с собою в молитвенницу и просить его помолиться, чтобы всемогущий Господь даровал мне силы для поста в тот день. Так и сделал. Как только мы вошли в молитвенницу и я смиренно попросил его, он со слезами начал молиться и после краткой молитвы вышел. Но когда он произнес благословение, чрево мое так укрепилось, что решительно исчезла всякая мысль о пище и о болезни. И удивлялся я, зная, чем я был и чем стал, ибо когда изнеможение касалось души моей, я ничего не мог припомнить из того, что знал прежде, а когда мысль моя была занята делами монастырскими, болезнь совершенно забывалась. Когда же, как я сказал, вспоминал я о своей болезни, а между тем чувствовал себя крепким, — меня удивляло то, что я еще не вкушал. Возвратившись повечеру (в монастырь), я почувствовал в себе столько силы, что если бы захотел, мог продлить пост свой и на следующий день. Так, хотя я не был свидетелем того, что рассказывали о старце, но на самом себе испытал, что все это — истинно.

Петр. Ты сказал, что этот человек обладал глубоким сердечным сокрушением. Мне хотелось бы полнее постигнуть силу слез. Прошу тебя, скажи: сколько видов сердечного сокрушения?

Григорий. Есть несколько видов сердечного сокрушения, когда кающийся оплакивает каждый из своих грехов. Посему и Иеремия говорит от лица кающихся: потоки вод изливает око мое (Плач 3.48).

Но главным образом есть два рода сердечного сокрушения: во-первых, когда сердце, жаждущее Бога, сокрушается страхом, а во-вторых, — когда сокрушается по любви. В первом случае душа горько скорбит, когда, воспоминая о своих грехах, страшится подвергнуться за них вечному мучению. Но когда продолжительная скорбь и беспокойство изгладят этот страх, в душе водворяется некоторое спокойствие от предчувствия избавления, в ней возгорается уже любовь к небесным радостям: и как прежде она плакала по страху мучений, так после еще с большею горестью оплакивает то, что она вне Царствия. Ибо душа созерцает и лики Ангелов, и взаимное общение блаженных душ, и величие вечного лицезрения Божия и еще более рыдает о своем отлучении от вечных благ, чем прежде плакала, когда страшилась вечных мучений. Таким образом, полное сокрушение по страху приводит душу к сокрушению по любви. Прекрасно представлено это в том истинном, священно-историческом рассказе. И взял его Гофониил, [младший] сын Кеназа, брата Халевова, и отдал он в жену ему Ахсу, дочь свою. Когда надлежало ей идти, ее научили просить у отца ее поле, и она сошла с осла. Халев сказал ей: что тебе? (Нав 15.17–19). Асхань, сидящая на осляти, это — образ души с ее неразумными плотскими стремлениями. Как та со вздохом просит у отца влажной земли: так и мы с великим стенанием должны испрашивать у Господа дара слез. Ибо некоторые получили дар свободно защищать истину, охранять угнетаемых, бедным оказывать пособие, быть ревнителями веры, но дара слез еще не имеют. Они владеют землею полуденною и сухою и нуждаются еще в земле влажной. Пусть они ревностно творят добрые дела, их возвеличивающие: нужно, необходимо нужно им, по страху ли мучений, или по любви к Царству Небесному, оплакать прежде содеянные грехи. Но, как я сказал, есть два рода сокрушения; отец дает им землю влажную, вышнюю и нижнюю. Душа приобретает вышнюю землю, когда желание Царствия Небесного возбуждает в ней скорбные слезы. Душа приобретает землю нижнюю, когда плачет, трепеща мук адских. Впрочем, прежде дается нижняя земля, а потом уже вышняя. Но как сокрушение любви по достоинству выше, то необходимо было упомянуть прежде о земле вышней, а потом уже о земле нижней.

Петр. Доволен твоим объяснением. Но после того как ты сказал, какими совершенствами обладал благочестивый Елевферий, хотелось бы знать, есть ли и ныне в мире сем такие люди.

Григорий. Флорид, епископ Тибурской Церкви, которого святость и правдолюбие известны твоей любви, рассказывал мне, что у него был один пресвитер, шенем Аманций, человек, отличавшийся особенно простотою и обладавший, по его словам, таким дарением, что он, по примеру апостолов, возлагал руки на больных и исцелял их: и как бы ни сильна была болезнь, она исчезала при его прикосновении. Еще рассказывал он об нем то чудо, что где бы ни нашел самого лютого змея, одним крестным знамением поражал его, так что силою креста, изображенного человеком Божиим, змей издыхал от разрыва внутренностей. Когда змей хотел от него скрыться в пещере, он осенял пещеру крестным знамением, и змея тотчас вынимали из пещеры мертвым. Я сам старался увидеться с человеком, обладавшим такою силою; и, когда привели его ко мне, я пожелал, чтоб он остался на несколько дней при больнице, чтобы скорее можно было узнать, обладал ли он каким даром исцеления.

Между прочими больными там находился умопомешанный. Однажды ночью в припадке своей болезни громко кричать и своим страшным криком всех больных так, что никто из них не заснуть. Так к величайшему сожалению, что было худо для одного, то было еще хуже для всех. Но как сперва от достопочтенного епископа Флорида, который тогда также был вместе с вышеупомянутым пресвитером, так потом и от отрока, в ту ночь прислуживавшего больным, я до точности узнал, что достопочтенный пресвитер, встав со своей постели, молча приблизился к ложу умопомешанного и, возложив на него руку, начал молиться. Потом, когда больному стало легче, взял его в верхнее отделений дома, в молитвенницу, где еще усерднее молился за него, и уже здоровым привел его к постели, так что после сего он уже не кричал и не беспокоил никого из больных своими возгласами и, получив полное ее знание, уже не увеличивал болезни других. — По одному этому чуду мы должны считать справедливым все, что говорили о св. Елевферии.

Петр. Много назидательного для жизни — видеть столь великих чудотворцев на земле и в своих сограждан созерцать Иерусалим Небесный.

Григорий. Расскажу тебе и о чуде, которое/всемогущий Бог благоволил совершить некогда над рабом Своим Максимианом, ныне епископом Сирайузским, а прежде настоятелем моего монастыря. Когда по распоряжению моего архипастыря я находился при константинопольском дворе в должности церковного апокрисиария, там, по своему благорасположению, приходил ко мне почтенный Максимиан с братиею. Когда же он отправился в Рим в мой монастырь, на Адриатическом море застигла его страшная буря и, вместе со всеми спутниками своими, он необыкновенно чудесным и сверхъестественным образом испытал на себе гнев и милость всемогущего Бога. Ибо яростные волны, воздымаемые сильным фетром, угрожали им смертью; кормило корабельное было оторвано, мачта сбита, паруса плавали в воде и весь корабль, обуреваемый страшными волнами, был поврежден во всех своих частях. Сквозь открывшиеся щели протекала в него морская вода и наполнила корабль до самой верхней палубы так, что не столько был заметен корабль на воде, сколько вода в корабле. Тогда все, находившиеся на корабле, страшась уже не близкой, а настоящей и видимой погибели, простились друг с другом, причастились Тела и Крови Искупителя, и каждый молил Бога благоволительно принять души их после того, как тела их были осуждены на столь страшную смерть. Но всемогущий Бог, поразивший их столь великим страхом, чудесно спас их жизнь. В продолжение восьми дней корабль их, до самого верха наполненный водою, продолжал плыть своим путем, а в девятый день пристал к Кротонской пристани. Все, плывшие с вышеупомянутым достопочтенным Максимианом, сошли с корабля невредимы. Но как скоро после них сошел и сам он, корабль тотчас погрузился на дно той пристани, как будто бы, когда сошли с него, он лишился не тяжести, а легкости. Корабль, когда был наполнен водою и народом, носился и плавал по морю, а как скоро Максимиан с братиею оставили его, он не мог держать у пристани воды без народа. Этим всемогущий Бог показал, что Он Своею дланью поддерживал этот корабль, когда он был нагружен, а когда люди сошли с него и он остался пустым, то для чего уже было ему оставаться на воде?

Дней сорок назад ты видел у меня прежде упомянутого мною, благочестивого пресвитера Санктула, который обыкновенно каждый год приходил ко мне из Нурсийской провинции. Три дня тому назад приходил ко мне из той же провинции один инок с поразившею меня печальною весило, что этот муж уже скончался. Хотя без слез я не могу и вспомнить об этом кротком человеке, впрочем, теперь уже без опасений могу рассказать о чудесах его, о которых слышал от соседних ему священников, людей в высшей степени правдолюбивых и чистосердечных. И как между лицами взаимно расположенными короткость обращения дозволяет более дерзновения, то и я часто побеждал его смирение, так что и сам он рассказывал о некоторых из последних совершенных им чудес. Однажды лонгобарды давили тисками маслины, чтобы выжать из них масло. Санктул, обладавший приятною наружностью и таким же характером, с пустым мехом подошел к месту действия и, приветствовав трудившихся лонгобардов с радостным видом, предложил им, более повелительно, чем как проситель, наполнить маслом его мех. Но язычники, целый день напрасно проработавшие (потому что они, при всех усилиях, не могли выжать масла из маслин, с досадою выслушали его и начали поносить его оскорбительными словами. Тогда человек Божий еще с более радостным видом отвечал им: «Так, молитесь за меня, наполните Санктулу этот мех, и — он оставит вас». Между тем, лонгобарды, не получая из олив масла и слыша от человека Божия настоятельные требования наполнить маслом его мех, пришли в сильное негодование и начали еще более позорными словами поносить его. Человек же Божий, видя, что они никак не могут добыть масла, попросил себе воды, пред глазами всех благословил ее и из своих рук начал лить на тиски. По силе этого благословения, из тисков тотчас полился елей в таком обилии, что лонгобарды, доселе долго и напрасно трудившиеся, не только наполнили все свои сосуды, но и мех, принесенный человеком Божиим, и возблагодарили того, который, пришед просить масла, своим благословением дал то, чего просил.

В другое время, когда повсюду свирепствовал сильный голод, лонгобарды сожгли церковь св. мученика Лаврентия. Желая восстановить ее, человек Божий пригласил многих мастеров и рабочих. Надобно было неопустительно каждый день вознаграждать их издержки. Но как стоял сильный голод, то оказался недостаток в хлебе, и рабочие, по скудости пропитания не имея сил для труда, стали настойчиво просить себе хлеба. Человек Божий по наружности старался ободрить их и обещал доставить недостающее, но внутренне тяжко мучился, потому что не мог доставить обещанной пищи. Когда он в беспокойстве ходил туда и сюда, то пришел к печи, в которой соседние женщины накануне пекли хлеб, и, наклонившись, начал осматривать, не оставили ли они хлеба. И вдруг видит хлеб чудной величины и необыкновенной белизны. Он взял его, но не решился отнести рабочим, думая, что если это — хлеб чужой, то из желания сделал добро он впадет в грех. Итак, он принес хлеб к соседним женщинам и, показав его всем, спрашивал, не оставила ли какая-нибудь из них этот хлеб в печи. Все женщины, накануне пекшие хлеб, сказали, что это не их хлеб, что они все свои хлебы до одного вынули из печи. Тогда раб Божий с радостью поспешил к множеству рабочих с одним хлебом и, показав его, предложил возблагодарить всемогущего Бога; потом, предложив им найденный хлеб, пригласил тотчас подкрепить свои силы. Когда же они вполне насытились, святой собрал остатки, которых оказалось более, чем был самый хлеб. Эти остатки он принес им для подкрепления на следующий день. Но что оставалось после потребления, всегда превышало предложенные остатки. Таким образом, в продолжение десяти дней все мастера и рабочие ежедневно питались этим одним хлебом и были сыты, и от того, что они ежедневно съедали, назавтра были остатки, как будто бы количество хлеба увеличивалось самым потреблением и пища умножалась в устах вкушавших.

Петр. Явление чудное и поразительное, напоминающее собою чудо, совершенное Господом!

Григорий. Сам Тот, Кто насытил пятью хлебами пять тысяч человек, Кто из малого семени возвращает бесчисленные плоды для жатвы, Кто изводит самые семена из земли и все вместе творит из ничего, Сам Он напитал здесь чрез раба Своего одним хлебом многих. Но чтобы для тебя не показались удивительными внешние деяния достопочтенного Санкгула, совершенные им силою Божьею, послушай, каков он был сам в себе, по той же силе. — Однажды лонгобарды захватили в плен диакона, держали его в узах и, наконец, решились убить. Когда день начал склоняться к вечеру, раб Божий Санктул пришел и начал просить лонгобардов об освобождении диакона из оков и даровании ему жизни. Те совершенно отказались исполнить просьбу. Наконец, видя, что они твердо решились умертвить диакона, стал просить, чтобы отдали ему его на сохранение. «Мы отдадим тебе его на сохранение, — отвечали лонгобарды, — но под тем непременным условием, что если он убежит, то сам ты должен будешь за него умереть». Человек Божий охотно согласился и взял диакона на свою ответственность. Но в полночь, видя, что все лонгобарды погружены в глубокий сон, он разбудил диакона и сказал ему: «Вставай и беги скорее. Да спасет тебя всемогущий Бог!«Но диакон, помня обещание Санкгула, возразил ему: «Я не могу бежать, отче, потому что в таком случае ты, без сомнения, погибнешь». Но человек Божий Санктул нудил его к бегству: «Вставай и беги, да избавит тебя всемогущий Бог; а я — в Его власти: они сделают со мною то, что Он попустит им». Диакон бежал, а поручитель, будто бы обманутый им, остался один. На следующее утро лонгобарды, вверившие Санктулу диакона, приступили к нему с требованием своего пленника. Но благочестивый пресвитер отвечал им, что диакон убежал. «Ты знаешь, что за этим должно последовать», — сказали лонгобарды. «Знаю», — отвечал с твердостью раб Божий. «Ты — добрый человек, — сказали ему лонгобарды. — Мы не будем доводить тебя до смерти разными мучениями. Выбирай себе какой угодно род смерти!» — «Я — во власти Божией, — отвечал святой. — Предайте меня той смерти, какой предать Он попустит вам». Тогда все собравшиеся лонгобарды, чтобы скорее и без тяжких мучений прекратить жизнь Санкгула, решились обезглавить его. Все находившиеся в том месте лонгобарды, узнав об осуждении на смерть Санктула, который за свою святость пользовался у них большим уважением и почетом, собрались, чтобы, по своей необыкновенной жестокости, насладиться зрелищем его смерти. Когда все по порядку заняли свои места, и из числа самых сильных был выбран один, который, несомненно, мог бы одним ударом отсечь голову, человек Божий был выведен на средину. Находясь среди людей вооруженных, святой обратился к своему оружию: он просил, чтобы ему позволено было несколько помолиться, и, получив дозволение, простерся на земле в молитве. Прошло несколько времени и выбранный палач, толкнув его ногою, чтобы вставал, сказал: «Вставай, преклони колена и протяни шею». Раб Божий встал, преклонил колена и простер выю. Но, взглянув на изъятый против него меч, сказал, говорят, вслух только следующее: «Святый Иоанне! Удержи его». Тогда выбранный палач, державший обнаженный меч, с сильным раз махом поднял руку вверх, чтобы поразить, но рука его вдруг выпрямилась, и он никак не мог ее опутать, и таким образом рука его с мечом осталась прямо простертою к небу. Тогда все множество лонгобардов, собравшихся на смертное зрелище, в изумлении обратились к человеку Божию с ласками, похвалами и знаками благоговейного уважения, потому что все ясно видели, сколь был свят тот, кто остановил на воздухе руку своего палача. Потом святой встал по их просьбе. Но когда они начали просить святого, чтоб исцелил руку палача, он отказал: «Не буду я за него молиться, — сказал он, — если он не поклянется, что этою рукою не убьет ни одного христианина». Лонгобард, продолжавший, так сказать, держать руку простертою против Бога, вынужденный своим печальным положением, должен был поклясться, что никогда не будет убивать христиан. Тогда раб Господень сказал: «Опусти руку». И воин тотчас опустил ее. Потом святой присовокупил: «Вложи меч в ножны». И он тотчас вложил. Все лонгобарды, познав в Санктуле столь святого человека, наперерыв друг пред другом начали предлагать ему в дар награбленных ими волов и коней; но человек Божий отказался принять такие подарки и просил у них лучшего вознаграждения: «Если вы расположены подарить мне что-нибудь, то отдайте мне всех своих пленников, чтобы мне было за что молить о вас Бога». Желание его было исполнено: все пленники были с ним отпущены, и таким образом, по устроению Божия милосердия, один, обрекший себя на смерть за другого, многих освободил от смерти.

Петр. Чудное событие! Хотя и сам я слышал о нем от других, но, признаюсь, всякий раз, когда рассказывают, я слушаю с новым вниманием.

Григорий. Не удивляйся этому чуду Санктула, но размысли, если можешь, чем он, обладавший таким простодушием и стоявший на такой высоте добродетели, был воодушевляем? Где была его мысль, когда он с такою твердостью решился умереть за своего ближнего, для сохранения временной жизни брата, презрел свою жизнь и простер выю под меч? Какая сила любви воодушевляла его сердце, когда он не убоялся спасение ближнего искупить своею смертью? Подлинно известно, что достопочтенный Санктул не умел хорошо даже и читать. Не изучал он закона в книге, но, как итак любовь есть исполнение закона. (Рим 13.10), то в любви к Богу и ближнему он исполнил весь закон, и чего, по-видимому, не узнал наукою, то жило и действовало в нем его любовью. И тот, кто, может быть, никогда не читал следующих слов апостола Иоанна об Искупителе: любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев (1Ин 3.16), тот не словом, но делом показал, что знает эту высокую заповедь апостола. Сравним же, если угодно, его просвещенное неведение с нашим ученым знанием. Где наше знание мертво, там его познание действенно. Мы равнодушно толкуем о добродетели и, находясь среди плодоносных деревьев, только как бы обоняем запах плодов, но не вкушаем их; а он знал, как пользоваться самыми плодами добродетелей, хотя и не умел облагоухать их словами.

Петр. Как ты думаешь, почему число добродетельных постоянно умаляется? Почему таких, которые должны были бы жить для назидания многих других, или вовсе нельзя найти, или они все более и более становятся редки!

Григорий. Порочность людей требует, чтобы из среды их были изъяты люди благочестивые, и когда приблизится конец мира, избранные будут восхищены, чтобы не видеть ничего гнусного. Посему и говорит пророк: праведный погибе, и никтоже не приемлет сердцем, и мужие праведный вземлются и никтоже разумеет (Ис 57.1). И Соломон говорит: время разбрасывать камни, и время собирать камни (Еккл 3.5). Посему, чем более приближается конец мира, тем необходимее, чтобы были собраны живые камни для небесного здания, доколе здание нашего Иерусалима не достигнет своей меры. Впрочем, мы веруем, что не все избранные вземлются от земли, так, чтобы в мире оставались одни порочные, потому что грешники никогда бы не обратились к слезному покаянию, если бы не было никаких примеров добродетели, которые бы пленяли их души.

Петр. Итак, напрасно я сетую, что умаляются добродетельные, когда вижу, что и нечестивые погибают во множестве.

Григорий. Нисколько не дивись этому, Петр. Любви твоей известен был Редемпт, епископ Ферентский, человек достопочтенный по жизни, который почти семь лет назад переселился из сего мира. Так как он был со мною в очень коротких отношениях, когда я еще жил в монастыре, то сам он, по моей просьбе, рассказал мне, что еще во времена предшественника моего, папы Иоанна младшего, узнал о кончине мира. Об этом обстоятельстве знают очень многие. Он рассказывал следующее. Однажды, по обыкновению, он посещал свои приходы и остановился при храме св. мученика Евтихия. Когда начало вечерять, он приказал приготовить себе постель подле могилы мученика и здесь возлег после трудов для успокоения. Но до полуночи он находился ни в сонном, ни в совершенно бодрственном состоянии; утомление клонило его, как и обыкновенно, ко сну, но душа, как бы гнетомая какою тяжестью, бодрствовала. В этом состоянии предстал ему св. мученик Евтихий и сказал: «Редемпт, ты не спишь?». — «Не сплю», — отвечал он. «Приближается конец всякой плоти, — продолжал явившийся, — приближается конец всякой плоти, приближается конец всякой плоти!«После сего троекратного восклицания, видение мученика, представшее душевным очам Редемпта, исчезло. Раб Божий встал и начал молиться со слезами. Вскоре на небе появились страшные знамения; с севера были видны огненные копья и стрелы. Затем страшный народ лонгобардский вышел из своих жилищ и напал на нас; род человеческий, в необыкновенном множестве, как колосья на жатве, живший на земле, побит и истреблен. Города опустошены, крепости разрушены, церкви пожжены, монастыри мужские и женские разорены, селения покинуты народом, поля остались невозделанными, земля превратилась в пустыню, не осталось на ней ни одного жителя, дикие звери стали обитать там, где прежде жило множество народа. — Не знаю, что делается в других частях света, но на сей земле, где мы живем, кончина мира не только близка, но уже и наступила. Посему нам необходимо тем с большею твердостью искать вечного, чем быстрее исчезает у нас временное. Мы должны бы были презирать мир сей, хотя бы он даже ласкал нас, или прельщал нас счастьем; но если он поражается таким бичом, подавляется таким бедствием, ежедневно рождает для нас столько скорбей, — этим что иное он проповедует, как не то, чтобы мы его не любили? Много бы можно и еще рассказать о деяниях избранных мужей, но умалчиваю о сем потому, что спешу перейти к повествованию о другом.

Петр. Так как, по моему замечанию, многие, находящиеся в недрах Святой Церкви, сомневаются в жизни загробной, то прошу тебя, или из доводов разума, или из примеров, какие могут прийти на память, показать в назидание сомневающимся, что душа не умирает вместе с телом.

Григорий. Дело это очень трудное, особенно для человека занятого и имеющего в виду другой предмет. Но если есть люди, для которых оно может быть полезным, я без всякого колебания собственному желанию предпочитаю пользу ближних и, сколько поможет мне милость Божия, в следующей, четвертой, книге покажу, что душа живет и по Смерти телесной.