VI. ДУХ, СВЕТ И СЕМЯ[183]

В статье, написанной в 1957 году, я рассматривал ряд переживаний, мифологий и гипотез, связанных с «мистическим светом».[184] Моим основным намерением было установить морфологию, которая облегчала бы относящийся к этому сравнительный анализ. По существу, это эссе имело методологическую направленность, а именно: показать, что только путем сравнения сходных религиозных феноменов можно одновременно понять как их общую структуру, так и особенный, специфический смысл каждого. Я выбрал для исследования опыт и идеологии «мистического света» именно по причине их широкого распространения в пространстве и времени. Действительно, в нашем распоряжении имеется множество примеров из разных религий, не только архаических и восточных, но и из трех монотеистических культурных традиций: иудаизма, христианства и ислама. И что еще более важно, — существует обширная документация, связанная с непосредственным, или «естественным» опытом внутреннего света, то есть опытом, пережитым людьми, не имеющими не только никакой аскетической или мистической подготовки, но даже и религиозных интересов.

Я не намерен здесь подводить итоги своих исследований. Как можно было ожидать, морфологические сходства и различия в такого рода опыте указывают на различный, но сопоставимый религиозный или теологический смысл. Если мне будет позволено привести цитату из своих заключительных замечаний, все виды опыта, связанного со светом, имеют следующий общий фактор:

«…они выводят человека из его профанной вселенной или исторической ситуации и переносят в качественно иной мир, в корне отличный от профанного, трансцендентный и сакральный. Структура этой сакральной и трансцендентной Вселенной варьирует в соответствии с культурой и религией человека. Тем не менее всегда имеется одна общая черта: Вселенная, раскрывшаяся в результате встречи со Светом, отличается от профанной Вселенной — или выходит за ее пределы — тем, что она является, по сути своей, духовной, другими словами, доступной только тем, для кого существует Дух. Опыт Света коренным образом меняет онтологическое состояние субъекта, делая его открытым для мира Духа. За всю историю человечества были испробованы тысячи различных путей постижения мира Духа и его значения. Это понятно. Да и как могло быть иначе? Ведь всякая концептуализация неизбежно связана с языком, а следовательно, с культурой и историей. Можно сказать, что смысл сверхъестественного Света непосредственно передается душе человека, воспринимающего его, — однако этот смысл не может попасть в сознание иначе как в терминах уже существующей там системы понятий. В этом и заключается парадокс: с одной стороны, смысл Света является в конечном счете личным открытием каждого человека; а с другой стороны, каждый человек открывает то, к чему он был духовно подготовлен культурой. Однако при этом остается факт, который представляется нам основополагающим: какой бы ни была последующая идейная интеграция, в результате встречи со Светом в существовании субъекта происходит перелом, который являет ему — или делает более ясным — мир Духа, сакральности и свободы; короче говоря, существование как божественное творение, или мир, освященный присутствием Бога».[185]

Различные виды опыта, связанного со Светом, рассматриваемые в моем эссе, за исключением нескольких спонтанных видов, подвергались постоянному переосмыслению в контекстах существующих традиций. В общем, определенный опыт такого рода рассматривался как религиозный, так как в уже существующих мифологических или теологических системах свет считался проявлением божественности, духа или святой жизни. Разумеется, не везде можно найти четко сформулированную теологию или метафизику божественного света, сопоставимую, например, с индийской, иранской или гностической системами. Но несомненно то, что большинство мифологий, теологии и гностических систем, основанных на эквивалентности: свет—божественность—дух—семя, имеет «эмпирический» характер. Другими словами, проанализировав, хотя бы лишь частично, богатые и впечатляющие документы, относящиеся к опыту «мистического света», трудно предположить, чтобы в религиях и сектах, где свету придавался глубочайший смысл, такого рода опыт не был источником, исходной предпосылкой или подтверждением соответствующей «световой» теологии.

В данной статье я намереваюсь дать более подробный анализ, ограничив обсуждение только документами, относящимися к учениям, в которых свет является выражением как божества, так и человеческой души (или духа) и, в то же время, божественной способности творения, а тем самым — и жизни человека и космоса; в конечном счете я буду рассматривать целый ряд отождествлений и соответствий, начиная с божества и кончая semen virile (мужским семенем). В целом, в своем исследовании я ограничусь индийскими, иранскими или гностическими документами. При этом, однако, я рассмотрю также пример одного южноамериканского племени, раскрывающий несколько иное понимание подобных типов религиозного опыта.

Однородность таких понятий, как божество, солнце, свет, дух (атман) и движущая творческая энергия на всех уровнях космоса, была осознана, по-видимому, еще во времена Вед.[186] В Ригведе (X. 121. 1) Создателя мира Праджапати олицетворяет Хираньягарбха, «Золотой Зародыш», то есть семя Солнца.[187] В Брахманах [Одна из групп ведических текстов. (Здесь и далее прим. перев.)] semen virile совершенно явно рассматривается как воплощение солнца. «Когда человек-отец извергает его в виде семени в женское чрево, в действительности это Солнце извергает его в виде семени в чрево»,[188] ибо «Свет — это сила, способная к воспроизведению потомства».[189] Но в Брихадараньяка Упанишаде semen virile считается носителем только Бессмертного (атмана-Брахмана): «Тот, кто находится в[190] семени, кого семя не знает, чья телесная оболочка есть семя, вот кто есть ты сам (атман), внутренний руководитель, Бессмертный».[191] Однако в Чхандогья Упанишаде (III. 17. 7) «изначальное семя» соотносится со светом, «высочайшим светом» и в конечном счете с Солнцем.[192]

Как известно, концепция Солнца как прародителя распространена чрезвычайно широко. Во многих американских мифах и народных сказаниях девственность обозначается словами, которые буквально означают «не подвергавшаяся солнечному удару».[193] В Древнем Египте считалось, что жизнь вытекает из Солнца, подобно свету, или, подобно семени, из фаллоса бога-творца.[194] Мы встретимся с похожими, хотя и более сложными гипотезами при обсуждении некоторых не столь древних документов Ближнего Востока.

Возвращаясь к Упанишадам, нет необходимости напоминать отрывки, которые я уже рассматривал в своей работе «Мефистофель и андрогин» (русск. изд. СПб., 998, с. 30–34), где утверждается, что свет тождествен бытию (атман-Брахман) и бессмертию. Достаточно подчеркнуть тот факт, что для индийского мышления существует только одно возможное конкретное (эмпирическое) подтверждение того, что можно назвать «реализацией своего Я» (атман), а именно чувство «внутреннего света» (antarjyotih; срв. Брих. Уп. IV. 3. 7.). Эта «реализация» является внезапной, «как вспышка молнии» (Кена Уп. IV. 4). Это мгновенное, яркое постижение бытия является, в то же время, откровением метафизической истины; «В молнии — истина» (Каушитаки Брахмана Уп. IV. 2). Подобно этому, аскеты и йоги во время медитаций видели свет различных цветов, называемый в Шветашватаре Уп. (II. 11) «предварительными формами Брахмана» («Мефистофель и андрогин», с. 34–39).

Понятно, что боги были «сияющими ярче Солнца и Луны». Каждое проявление Брахмы сопровождалось «восходящим светом и сверкающим ореолом».[195] Кроме того, рождение или просветление великих спасителей и мудрецов знаменовалось распространением сверхъестественного света. Так, в ночь, когда родился Махавира [основатель джайнизма], «разливалось божественное сияние».[196] Но особенно часто явления божественного света встречаются в буддистских текстах и иконографии. Я уже привел ряд примеров («Мефистофель и андрогин», с.40 и далее): при рождении Будды сияли пять космических огней и каждый Будда мог осветить всю вселенную с помощью пучка волос, росшего меж его бровей. Гаутама утверждает, что в конце своей речи он «превращается в пламя». Когда Будда находится в состоянии самадхи (samadhi) [Высшее состояние сознания, просветление], «луч, называемый «Украшением Света Знания», исходящий из отверстия в выступе черепа (usnisa), играет над его головой».[197] Можно привести еще много подобных примеров.[198] Сразу же по достижении Нирваны языки пламени начинают появляться из тела Гавампати и, таким образом, происходит самосожжение.[199] Точно так же происходит самовоспламенение и достижение Нирваны в случае Ананды[200] [один из ближайших учеников Будды]. Конечно, здесь мы имеем дело с паниндийской концепцией. С голов известных индийских йогов и созерцателей всегда поднимается пламя, а их тела излучают огромную энергию.[201]

Отрицая существование атмана как предельной, непревратимой ни в какое иное состояние духовной целостности, буддисты объясняли опыт внутреннего самосвечения истинной природой чистого мышления. Как сказано в Ангуттара-никайя (1.10): «Чистотой сияет это мышление, но порой оно бывает запятнано случайными страстями». Развивая эту тему, некоторые школы хинаяны утверждают, что мышление изначально и по природе своей является ясным и чистым (cittam prabhasvaram) но может быть осквернено (klista) страстями (klesa) или освобождено от страстей (vipra-mukta). Однако страсти не являются изначально присущими мышлению и, тем самым, рассматриваются как случайное явление (agantuka).[202] Для некоторых авторов Йогачара [школа махаянского буддизма, возникшая в Индии около II в. н. э. ] «чистое мышление» отождествляется с «зародышем Татхагаты» (Tathagatagarbha). Так, в одной сутре, которая упоминается в «Ланкаватаре», Tathagatagarbha описывается как «чистый от природы, ясный, скрытый в теле каждого живого существа».[203] При обсуждении сущности Я (атман) в Махапаринирвана Сутре утверждается, что «атман есть Tathagatagarbha. Все существа обладают Сущностью Будды: это и есть атман. Но с самого начала этот атман всегда окутан бесчисленными страстями (klesa); по этой причине его и не удается увидеть».[204]

Можно сказать, что, согласно этой теории, изначальной сущностью человека является самосветящееся духовное существо (=мышление, атман), тождественное зародышу Будды. Сущностью же «реальности», мышления и состояния Будды является свет. Концепцию о зародыше Татхагаты, скрытом в каждом теле, можно сравнить с древним индийским рядом соответствий: божество—дух—свет—семя.

Единосущность божество—дух (душа) — свет—semen virile документально подтверждается также в Тибете и у монголов.[205] Согласно легенде, предок Чингисхана был рожден божественным существом, спустившимся в юрту через дымовое отверстие в виде светящегося луча, который проник в тело его матери.[206] По поводу рождения Шенраба, основателя и покровителя религии Бон, существуют две сходные легенды; по одной из них, практически копирующей рождение Шакьямуни, луч белого света, похожий на стрелу, вошел в череп его отца, в то время как красный луч, похожий на веретено, проник в голову матери. По другой, более древней, версии, сам Шенраб спустился из небесного дворца в виде пяти цветов (подобно радуге); затем он превратился в птицу и уселся на голове своей будущей матери; два луча — один красный, другой белый — вышли из его гениталий и проникли сквозь голову в тело женщины.[207] По тибетским преданиям, во время рождения душа ребенка входит в голову матери через лобный шов, sutura frontalis (brahmarandra), и таким же путем душа покидает тело в момент смерти.[208] Действия, которые производятся ламой для того, чтобы ускорить выход души через brahmarandra, называются «пустить стрелу через отверстие в крыше»; эта стрела светится, и воображается в виде падающей звезды.[209]

Согласно тибетским мифам, обзор которых дан в книге «Мефистофель и андрогин» (с. 50 и далее), вселенная и человек произошли из белого света или первоначального существа. По параллельной традиции, в самом начале люди зарождались посредством собственного внутреннего света и были бесполыми. Солнце и Луна также еще не существовали. Но с пробуждением полового инстинкта появились половые органы; а когда свет погас в людях, на небесном своде появились Солнце и Луна.[210]

Трудно определить, являются ли эти концепции отражением индийской (или архаической индо-иранской) традиции или находятся под влиянием поздних иранских, то есть манихейских, теорий.[211] Идея о единосущности (божественного) духа, света и semen virile определенно является индо-иранской, а возможно, еще более древней. С другой стороны, имеется по крайней мере один пример, где манихейское влияние весьма вероятно, а именно интерпретация Чандракирти [буддийский логик VII в. н. э. ] тайного тантристского ритуала maithuna. Как известно, в буддийском тантризме ритуальный половой акт с «девушкой» (mudra, yogini) не должен завершаться извержением семени (bodhicittam notsrjet).[212] Еще в 1935 году Туччи указывал на важность комментариев Чандракирти и примечания Цонкапа [(Цзонхава) — тибетский средневековый религиозный деятель] к Гухьясамаджа Тантре.[213] Следуя давно установившейся традиции,[214] Чандракирти интерпретирует Татхагаты, или скандхи (skandhas) [Скандхи — пять компонент, которые разум невежественного человека принимает за свое Я], как чисто светящиеся элементы; однако он подчеркивает, что «все Татхагаты представляют собой пять огней», то есть что они окрашены в разные цвета. Чандракирти требует, чтобы во время медитации ученик представлял себе Будду в ослепительном свете. Цонкапа объясняет, что абсолютная истина — внезапное озарение (nirvikalpa) — является мистическим познанием этого света. Комментируя мистический союз Будды с соответствующей шакти (sakti), Чандракирти и Цонкапа подтверждают, что boddhicitta (буквально «просвещенная мысль») — это капля, bindu, стекающая с головы и наполняющая два половых органа вспышкой пятицветного света: «Во время союза [с шакти] нужно медитировать на vajra (=membrum virile, мужской член) и padma (= женское чрево), светящихся изнутри пятицветным светом, белым, и т. д.».[215] По мнению Туччи, «важность светящихся элементов в процессе космических излучений как пути мистического спасения» свидетельствует о поразительной аналогии с пятью светящимися элементами, которые играют центральную роль в манихейской космологии и сотериологии.[216]

Как и во многих других буддистских и индуистских тантрах, в Гухьясамадже в изобилии демонстрируются разнообразные и подчас неожиданные переосмысления архаических ритуалов и традиционной религиозной идеологии. Половой акт и эротическая символика отражаются в документах индийской религиозной жизни с ведийских времен.[217] Maithuna как священный акт, имеющий целью отождествление мужчины и женщины с их божественными прообразами (Шива и Шакти, Будда и его prajna [трансцендентальная мудрость, божественная интуиция, одно из шести парамит (совершенств)]),[218] является необходимым условием в левом индуистском тантризме и многих школах Ваджраяны [(«алмазная колесница») — одно из главных направлений Махаяны, в рамках которого создано множество систем йогической практики]. Но что поразительно в Гухьясамаджа Тантре и комментариях к ней — это старание «испытать опыт» мистического пятицветного света во время полового акта, который является ритуальной «игрой» (lila), так как при этом не происходит извержения семени (boddhicittam notsrjef). Как мы видели (с. 94), такой пятицветный свет наблюдали люди, посвятившие себя размышлению и созерцанию, а также аскеты во время своих йогических медитаций. Согласно индо-тибетской традиции, душа человека встречает подобный свет сразу же после смерти, в состоянии bardo[219] [промежуточное состояние между смертью и последующим рождением].

«Эмпирический» характер таких экстатических световых видений не подлежит сомнению. Можно привести бесчисленное множество аналогичных примеров из документов, описывающих спонтанные или вызванные наркотиками переживания опыта внутреннего света.[220] Таким образом, мы должны еще раз подчеркнуть «эмпирическую» реальность мистического света: он соответствует подлинным психическим феноменам; то есть он не является ни сознательно «воображаемым», ни рационально изобретенным и упорядоченным с целью построить космологическую или антропологическую «систему».

Что касается тантристского запрета boddhicittam notsrjet, то он напоминает нам о манихейском запрете извержения семени и оплодотворения женщины. Смысл и функция удерживания семени, несомненно, различны в манихействе и тантризме. Тем не менее и в манихействе semen virile отождествляется с космическим и божественным светом (см. ниже).

Но в тайных тантристских обрядах наблюдаются и другие параллели с некоторыми гностическими ритуалами. В традиции индуистского тантризма maithuna не обязательно предполагает удерживание semen virile.[221] Однако мы очень мало знаем об этих сложных сексуальных ритуалах, целью которых являются специфические виды религиозного опыта. Так, например, в своем объемистом трактате «Тантралока» великий индийский автор Абхинавагупта описывает maithuna как ритуал, направленный на достижение anandavisranti, «покоя в блаженстве». Во время ритуального слияния «человек достигает состояния полного покоя (visrantidharma) и все феноменальные объекты сливаются в его собственном Я».[222] Но как отмечают авторы одной из последних работ об Абхинавагупте:

«В строках, где непосредственно описывается половой акт, нарочито используются выражения, имеющие скрытый или символический смысл,[223] так что очень трудно точно понять, что имеется в виду… Места, где описано собственно извержение семени, являются самыми непонятными. Из того, что было сказано ранее, ясно, что лицо шакти является самым важным из всех чакр (cakra [cakras — система психофизиологических центров, согласно индийской медицине, принадлежащих тонкому телу]), и по-видимому, — хотя мы не уверены, что вполне правильно понимаем эти места в тексте (например, р. 88), — мужчина извергает семя в рот женщины. Из многих цитат, которые приводит Джаяратха (Jayaratha), очевидно, что существовала весьма развитая, серьезная литература по этому вопросу, к сожалению, не сохранившаяся до нашего времени. Объясняя сложный для понимания стих (128), Джаяратха говорит, что семя переходит изо рта мужчины в рот женщины и обратно и в конце концов выливается в освященный сосуд. В подтверждение приводится несколько строк из агам («agamas» [Агамы — тексты, созданные в первом тысячелетии н. э., выделяемые в особый, неведийский комплекс])… Сам Абхинава рассматривает несколько способов эякуляции, описания которых встречаются у древних авторов».[224]

Анализируя те же самые отрывки текста из «Тантралоки», Туччи отмечает, что kundagolaka — то есть смесь мужского семени и sonita, женских секреций, — собирается в освященный сосуд. В комментариях Джаяратхи указывается, что kundagolaka может быть поглощена как пища.[225] Как пишет Туччи:

«То, что такая смесь может быть поглощена, подтверждается также некоторыми ритуалами высших степеней посвящения «rNin ma pa» (черношапочников) в Тибете, которые свидетельствуют о сильном влиянии литературы шиваистской тантры. Причина в том, что kundagolaka уподобляется сit, или citta, изначальному Сознанию, присутствующему в нас, хотя и заключенному во времени и пространстве; этот ритуал — если только он исполняется не просто для удовольствия, а для того, чтобы достичь полного понимания его смысла, — воспроизводит процесс творения (visarga) и поглощения, воссоединения в единственной реальности, изначальном Сознании, Шиве, как чистой непоколебимой потенциальности».[226]

Один предмет из Гандхары [область, занимающая часть современного Пешавара и Афганистана, в II–III вв. н. э. бывшая центром буддизма, где была развита Махаяна], недавно обнаруженный и описанный Туччи, может пролить новый свет на этот тайный ритуал. Он представляет собой трехгранную подставку, на которой вырезаны три изображения. На одном из них представлен акт мастурбации. На верху подставки имеется пустое прямоугольное углубление, в котором, как представляется вероятным, содержалась kundagolaka. Согласно интерпретации Туччи, это изображение из Гандхары передает метафизические концепции ритуалов одной из тантристских школ, Акула.[227] «Гандхара была шиваистским центром, и в Свате [место рождения Падмасамбхавы, персонажа буддийской мифологии Тибета, прообразом которого был реальный человек, живший в VIII в. н. э. и содействовавший распространению буддизма] образовалось несколько своеобразных шиваистских школ».[228] Значение этого ритуального предмета увеличивается его древностью: I век или начало II века нашей эры. Это означает, что тайные сексуальные обряды, описанные в более поздних тантристских текстах, «уже практиковались в некоторых школах, которым мы до сих пор не можем дать определенного названия и которые существовали в некоторых северо-западных районах Индо-Пакистанского субконтинента в I или начале II века нашей эры».[229]

Ритуальные половые сношения, сбор генитальных выделений и их церемониальное употребление как таинство практиковались также одной из сект гностиков, проповедующей свободу нравов, — эбионитами. Мы рассмотрим их своеобразную теологию после анализа ряда Бог—дух—свет—семя в Иране и у гностиков (см. ниже). Однако не следует распространять эти заключения на тантристский обряд maithuna, не указав еще раз на его ритуальный характер. Настойчивость, с которой тантристские авторы подчеркивают, что maithuna коренным образом отличается от обычного полового акта, заслуживает серьезного отношения. По-видимому, отсюда можно сделать единственный вывод, что практикующие maithuna без предварительной духовной и технической подготовки не обнаружат в ней больше того, что может дать обычный половой акт. С друой стороны, нельзя забывать о том, что основное учение тантризма, как в индуистской, так и в буддистской традициях, имеет парадоксальный характер. Уже во времена Упанишад спасительного gnosis (знания) было достаточно для того, чтобы «выбросить» rishi (риши [древнеиндийский мудрец]) за пределы добра и зла. «Тот, кто знает это, хотя и совершает много дурного, поглощает все это и становится чистым, нестареющим и бессмертным» (Брихадараньяка Уп. V. 14. 8). Как утверждает тантристский автор Индрабхути: «Вследствие тех же поступков, из-за которых простые смертные тысячи лет горят в аду, йогин обретает вечное спасение».[230] Философия буддистских тантр построена на учении madhyamika (мадхьямика [первая философская школа Махаяны]) о единстве нирваны и сансары, Абсолюта (или «истинной реальности») и человеческого опыта («небытия»). Реализация такого слияния противоположностей всегда приводит к парадоксальной ситуации. Индийский jivan-mukta, «достигший освобождения при жизни», хотя и живет во времени, но причастен бессмертию; хотя он пребывает в жизни, но «освобожден», и т. д..[231] Не менее парадоксальна ситуация Боддхисаттвы, который, хотя и «…принадлежит нирване, но проявляет себя в сансаре, он знает, что в подлинном бытии никаких (человеческих) существ на самом деле нет, однако с усердием старается обратить их; он является несомненно умиротворенным (santa), но наслаждается объектами желания (kamaguna). Он наслаждается радостями дхармы (dharma), но открыто окружает себя женщинами, пением и играми, и т. д.».[232]

Для индийского мышления абсолютную свободу (самадхи, нирвана и т. д.) можно объяснить — конечно, довольно несовершенным образом — только через ряд совпадений противоположностей. Поэтому не удивительно, что среди способов, которые предлагаются для достижения столь парадоксального способа существования, самый строгий аскетизм и многочисленные методы медитации сосуществуют с maithuna и поглощением kundagolaka.

Согласно традиции, сохранившейся в Денкарте, пехлевийской книге IX века н. э., в течение трех ночей перед рождением Зороастра от его матери исходило такое сияние, что вся деревня была освещена им. Думая, что случился большой пожар, многие жители поспешно покинули деревню. Вернувшись обратно через некоторое время, они обнаружили, что родился мальчик, исполненный сияния.[233] Точно так же и при рождении Фрин, матери Зороастра, дом казался объятым пламенем. Родители видели вокруг нее яркое сияние. Когда Фрин было пятнадцать лет, она излучала сияние при каждом своем движении. В тексте объясняется, что сияние это вызывала хварена (xvarenah, xvar [абстрактная божественная сущность, харизма, связанная с Огнем и олицетворяющая высшее неземное начало]), которой она была одарена.[234]

Мать спасителя получает свыше сверкающий свет, который проникнет в тело Зороастра и освятит его. Но в то время, когда записывались эти легенды, биография пророка-спасителя была уже почти полностью мифологизирована. Так, утверждалось, что Зороастр был рожден из хаомы (haoma [в зороастрийской традиции триединый образ: наркотический ритуальный напиток; растение, из которого его изготавливали; и божество, являющееся их персонификацией]),[235] божественной жидкости, аналогичной ведийской соме (soma). И, как мы увидим, хаома была «полна хварены». В конечном счете хварена изображается как священная семенная, светящаяся, огненная жидкость.

Хотя эта концепция систематически формулируется только в поздних трактатах, она, несомненно, является гораздо более древней. В текстах Гат и Авесты хварена является отличительным признаком божественных существ. В Яште [Гаты, Яшт — разделы Ясны, которая, в свою очередь, представляет собой один из разделов Авесты], посвященном Митре [в индо-иранской религии божество клятвы и соблюдения договора], утверждается, что из лба бога «исходит пылающий огонь, который есть не что иное, как великая царская хварена».[236] В другом Яште (XIX. 10) объясняется, что Ахура Мазда [(пехл. Ормазд) — верховный бог зороастрийского пантеона, олицетворение мирового Блага] обладает хвареной для того, чтобы «создавать все творения»;[237] или, как сказано в Денкарте, защищать свое Творение.[238] Подчеркнуто и настойчиво связываемая с верховной властью, хварена, однако, распространяется не только на царей.[239] Каждое человеческое существо имеет свою собственную хварену и при окончательном, эсхатологическом обновлении (frasa) этот сверхъестественный свет станет украшением всех: «Ярчайший свет, исходящий из тела, будет все время сиять над землей… И [этот свет] будет их одеянием, ослепительным, бессмертным, не знающим старости».[240]

В текстах имеются расхождения по вопросу о первоначальном источнике и постоянном местопребывании хварены. Но все они подчеркивают ее сверхъестественную природу. Ормазд считает, что хварена происходит из бесчисленных источников света и сохраняется в огне и воде.[241] Согласно пехлевийской книге Задспрам (35. 82), «местом пребывания хварены является Вахрам (Varhram)», царский огонь по преимуществу.[242] Но в более древнем тексте (Яшт VI. 1 ff) сказано, что «когда Солнце пылает, боги распространяют хварену»; и это замечание существенно, так как оно ясно указывает на солнечное происхождение священной жидкости. Нужно заметить, что этимология, предложенная уже сто лет назад, связывает термин hvarenah с hvar, «солнце», и, тем самым, с санскритским словом svar.[243] Только кажется парадоксальным утверждение в других текстах, что местопребыванием хварены является вода, и в особенности море Ворукаша (см., например, Яшт VIII). Считается, что богиня Анахита обладает огромным количеством хварены и ее река несет эту сверкающую жидкость с вершины горы Хукарья в море Ворукаша.[244] Кроме того, в пехлевийских текстах белая божественная жидкость хаома считается пребывающей в воде и идентифицируется с Gokarn, деревом жизни, находящимся посреди моря Ворукаша. Но белая хаома «полна хварены», а также является приемником хварены.[245] Кажущийся парадокс, состоящий в том, что огненное вещество находится в воде, не представляется неразрешимым, если вспомнить, что вода символизирует бесконечные возможности жизни и плодородия, а также источник «бессмертия».[246] Сходная ситуация наблюдается в ведийской космологии: Агни [в ведийской и индуистской мифологии бог огня, персонификация священного огня, стоящий в центре основного древнеиндийского ритуала. Основная функция Агни — посредничество между людьми и богами. Агни тесно связан с водой: по одной из версий, он рожден в водах; имеются сюжеты, по которым он скрывается или прячется в водах, проклинает рыб, лягушек] описывается как живущий в воде; а Сома, будучи небесного происхождения, объявляется, тем не менее, сущностью жизни (преимущественно как «семя») и божеством, дающим бессмертие. Семя человека и животного является, следовательно, как «огненным», так и «жидким». Пехлевийские тексты подтверждают структурную связь хварены и «семени».[247] В Большом Бундахишне [«иранский» вариант среднеперсидского трактата, посвященный космологии и космогонии зороастризма] (I. 41) утверждается, что семя животных и человека сотворено из огня, в то время как все остальное создано из капли воды.[248]

«Таким образом, — заключает Ньоли, — семя не просто эквивалентно свету; семенная жидкость — это не источник света, излучающий сияние, но вещество, которое содержит этот источник и является его носителем».[249] Все свойства семени, связанные с излучением света, вытекают из «созидательной» сущности хварены. Действительно, хварена является не только «священной» (божественной, внеземной), «духовной» (она порождает ум, дарует мудрость) и «солнечной» (и, тем самым, «огненной» и сияющей); она является также и «творческой». Конечно, свет «космогоничен» по самому способу своего существования. Ничто не может «действительно существовать» до появления света. (Следовательно, как мы увидим далее, полное уничтожение космоса, к которому стремились гностики и манихеи, может осуществиться только путем длительного и сложного процесса «удаления» световых частиц, рассеянных в мире, и их окончательного растворения в трансцендентной, акосмической «вышине».) Но творческие способности светового начала самоочевидны только для живого ума. Космогония, и вообще создание различных форм жизни, изображается в мифах как воспроизводство, порождение, или божественная «работа». «Оплодотворяющий» характер светового начала подчеркивает его творческие способности, способность к воспроизведению и неисчерпаемые онтологические проявления божественного света.

Рассматривать здесь сложные космогонические, антропогонические манихейские мифы[250] нет необходимости. Хотя Мани [иранский религиозный деятель III в. н. э., основатель манихейства] и использовал иранские и месопотамские (мандеистские) элементы, он, тем не менее, создал свою собственную мифологию, как столь многие гностики делали до и после него и как Уильям Блейк решился сделать даже в XVIII веке. Более того, Мани построил мифологию в соответствии с духом своего времени, для чего потребовалась длинная, замысловатая, патетическая тео- и космогоническая драма, с обращением к эманациям, повторениям, макрокосмическим соответствиям и т. д. Нас интересует эпизод в самом начале этой космической драмы, в котором часть божественного света захватывает сила тьмы.

Осознав, что Князь Тьмы (=Злое Начало) готовится напасть на царство Света, Великий Отец решает сам встретиться с противником. Он «вызывает», то есть излучает, Мать Света, которая, в свою очередь, порождает новую субстанцию, Первочеловека. Вместе со своими пятью сыновьями — которые, на самом деле, являются его же собственным существом, щитом, состоящим из пяти огней, — Первочеловек приходит к границе царства; но Тьма захватывает его, а его пятерых сыновей пожирают Демоны. Это поражение является началом космической драмы, но также и залогом окончательной победы Бога (Света). Ибо теперь Тьма (Материя) обладает частицами Света и Великий Отец, подготавливая их освобождение, в то же время готовит решительную победу над Тьмой. Во время второго творения Отец «вызывает» Живого Духа, который, подойдя к границе Тьмы, берет Первочеловека за руку и возносит его в Рай Света, свое небесное жилище. Покорив демонических архонтов, Живой Дух создает небо из их кожи и землю из их плоти и экскрементов. При этом происходит также первое освобождение Света, т. е. создаются Солнце, Луна и Звезды из тех частей света, которые не очень пострадали вследствие контакта с Тьмой.

Наконец, чтобы спасти все еще лишенные свободы частицы Света, Отец призывает Третьего Посланника. Этот посланник устанавливает гигантское космическое колесо, которое в течение первой половины месяца гонит спасенные частицы Света к Луне в виде «сияющего потока». В течение второй половины месяца Свет направлен от Луны к Солнцу и, в конечном итоге, в Рай Света. Однако остаются еще те частицы, которые были проглочены архонтами. Тогда Третий Посланец является архонтам мужского пола в виде ослепительной, прекрасной обнаженной девственницы, а архонтам женского пола — в виде нагого сияющего юноши. Охваченные вожделением, архонты мужского пола извергают сперму, а вместе с ней и частицы Света. Из семени, упавшего на землю, вырастают деревья и другие растения. Демоны женского пола, которые уже были беременны, выкидывают плод при виде прекрасного юноши. Упав на землю, эти недоношенные младенцы пожирают выросшие побеги, поглощая, таким образом, частицы Света.[251]

Встревоженная такой тактикой Третьего Посланника, Материя, воплощенная в «Вожделении», решает создать более крепкую тюрьму для оставшихся божественных частиц. Демоны мужского и женского пола, Ашаклун и Намраэль, пожирают всех уродцев-недоносков, а затем вступают в половое сношение. Так были порождены Адам и Ева. По выражению Пюэша (Puech), «notre espece nait donc d'une suite d'actes repugnants de cannibalisme et de sexualite (наш род, таким образом, появился на свет как следствие отвратительных каннибалистских и сексуальных актов)» (Le Manicheisme, p. 80). Но теперь в Адаме оказывается собранной большая часть оставшегося плененным Света. В соответствии с этим, Адам и его потомки становятся основным объектом искупления.

Мы не будем приводить историю его спасения, которая моделирует спасение Первочеловека. Но, разумеется, логическим следствием этого мифа о происхождении человека была демоническая сущность сексуальности. Действительно, половые сношения, и в особенности порождение потомства, являются злом, ибо они продлевают заточение света в теле потомка.[252] Для манихея совершенная жизнь означает беспрерывный ряд очищений — другими словами, отделений духа (света) от материи. Искупление соответствует окончательному отделению света от материи — в итоге концу мира.

В течение последнего столетия ученые все более и более точно анализировали иранские и даже индоиранские элементы центрального манихейского мифа. Религиозное значение света-семени, теория космического «смешения», концепция «трех времен» (время до грехопадения, настоящее время и эсхатологическое время, eschaton), «обольщение архонтов» и многие другие эпизоды — все это имеет корни или параллели в иранских религиях.[253] Идеология «разделения», то есть стремление положить конец состоянию «смешения» (gumescin), характерна для иранских религий с древнейших времен до строгой ортодоксальности Сасанидов [древнеиранская династия III–VII вв. н. э.]. В одной из своих последних статей Ньоли объясняет функцию зороастрийского богослужения (yasna) как содействие, в конечном итоге, этому сотериологическому «разделению».[254] Правильно совершая это богослужение, человек может обрести состояние maga, вид «активного транса», которое сообщает ему силу (xsathra), имеющую магический характер и, тем самым, мистическую способность видеть (cisti), знание сверхъестественных явлений, недоступных физическим чувствам.[255] В этом состоянии человек, совершающий богослужение, «отделяет» свою духовную сущность от своего конкретного телесного существа и отождествляет себя с Амеша-Спента[256] [шесть или семь высших божеств в иранской мифологии, составляющие ближайшее окружение Ахура Мазды]. Более того, в состоянии maga, то есть «чистоты», человек представляет собой «чистую волю» (axvapecak) и может пользоваться своей «властью» (axvih), так как он совершил трансформацию (fraskart), перейдя из стадии существования gete, где правит рок (baxt), к существованию menok — стадии свободного действия (kunisn). Со гласно Ньоли, эта концепция лежит в основе учения Мазды о свободной воле (azatkam), которое утверждает, что существует возможность освободиться от оков Heimarmene [В учении Платона — предопределенность, предначертание; судьба] и войти в царство свободы.[257]

Если интерпретация ясны, предложенная Ньоли, верна, то отсюда следует, что «мистические» (то есть «экстатические» и «гностические») методы «разделения» были известны в Иране со времени возникновения зороастризма. Нет смысла подчеркивать различия между этой теологией maga и манихейскими теорией и практикой «разделения». Основное различие между ними касается происхождения, смысла и цели создания жизни космоса и человеческого существования. Для Зороастра сотворение мира — это дело не демонов-архонтов, а Ахура Мазды. Впоследствии мир был испорчен; именно поэтому «разделение» является первым долгом каждого верующего.

Здесь не место обсуждать обширную проблему происхождения и истории множества религий, философий и сект, основанных на идее «разделения» и обещающих средства его достижения. Достаточно сказать, что приблизительно с VI века до н. э. в Индии и Иране и с V века до н. э. в греко-восточном мире целый ряд метафизических и сотериологических учений, а также мистических методов достижения абсолютной свободы, мудрости и спасения подразумевали «разделение» в качестве предварительной стадии или конечной цели (например, Санкхья-йога, буддизм, зороастризм, орфизм и — в эллинистические и ранние христианские времена — гностицизм, герметизм, алхимия и др.). Особенно детально были разработаны идеология и методы «разделения» в гностицизме. И почти всегда модель гностического спасения формулируется в терминах отделения Света от Тьмы.[258] С небольшими, хотя подчас и существенными вариациями во всех гностических текстах содержится мифологическая теология, космогония, антропология и эсхатология, подобные манихейским. По меньшей мере несколько из наиболее значительных гностических сект хронологически предшествовали миссионерской деятельности Мани. В гностицизме, так же как и в манихействе, считалось, что мир создан демоническими силами, архонтами, или их предводителем, Демиургом. Те же архонты впоследствии создали человека только лишь для того, чтобы держать в плену пневму (рпеита), божественную «искру», упавшую с неба. Чтобы «пробудить» человека и выпустить на волю его пневму, из мира Света спускаются посланцы, долженствующие явить миру спасенное знание (gnosis). Спасение, по существу, означает освобождение божественного, небесного «внутреннего» человека и возвращение его в царство Света.[259]

Обладая знанием (gnosis), «духовные» (pneumati koi) считают себя свободными от человеческой формы существования, не подвластными социальным законам и этическим запретам, — ситуация, имеющая параллели и в других частях света, но в особенности в Индий. Действительно, свободный выбор между аскетизмом и сексуальной распущенностью у гностиков напоминает нам риши времен Упанишад и тантристских йогинов. Самой поразительной параллелью шиваистских и тантристских сексуальных обрядов, описанных выше, являются, конечно, обряды секты эбионитов. Основной источник сведений об этой секте — свидетельства Епифания, который, будучи молодым человеком, часто посещал собрания эбионитов в Александрии и прочел несколько их книг.[260] На своих собраниях, пишет Епифаний,

«они подают богатое угощение, мясо и вино, даже если они бедны. Когда они насытятся и, так сказать, наберутся сил, то от избытка энергии они переходят к развлечениям. Мужчина, оставляя свою жену, говорит ей: «Встань и займись любовью с братом» («Соверши agape с братом»). Тогда эти двое несчастных соединяются друг с другом, и мне просто стыдно сказать, какие постыдные вещи они делают… тем не менее я не постыжусь говорить о том, что им не стыдно делать, чтобы вызвать отвращение в тех, кто услышит об этих богомерзких делах. После того, как они соединятся в страсти блуда, они обращаются с богохульством к небу. Женщина и мужчина берут в руки жидкость из мужских выделений, встают, обращаются к небу, с руками, выпачканными в нечистотах, и молятся, как люди, называемые Стратиотиками (Stratiotokoi) и Гностиками (Gnostikoi), предлагая Отцу Всего Сущего то, что у них на руках, и говорят: «Мы предлагаем тебе этот дар, тело Христово». А затем они поглощают это, свой собственный позор, и говорят: «Это тело Христово, и это Пасхальный агнец, ради которого наши тела страдают и ради которого должны исповедаться в страданиях Христовых». Так же и с женщиной: если она оказывается в крови, они собирают менструальную кровь в ее нечистоте и съедают ее все вместе, говоря: "Это кровь Христова"».[261]

Столь «странные и постыдные» обряды объясняются космогонией и теологией эбионитов. Согласно этой космогонии и теологии, Отец (или Первичный Дух) породил Барбело (называемую также Пруникос), которая живет в восьмом небе. Барбело родила Иалдаваофа (или Саваофа), создателя нижнего мира. Следовательно, все, что было создано и жило, и прежде всего архонты — правители нижнего мира, имело искру силы Барбело. Но услышав, как Иалдаваоф говорит: «Я — Господь, и нет иного…» (Ис. 45: 5), — Барбело поняла, что сотворение мира было ошибкой, и погрузилась в скорбь. Чтобы вернуть себе как можно больше утраченного могущества, «она соблазнила архонтов, явившись им в виде красавицы, вызвала у них поллюцию и взяла сперму, в которой содержалась сила, изначально принадлежавшая ей».[262] Таким образом, появилась надежда на спасение в космическом плане. Уже николаиты утверждали: «Мы извлекаем силу (dynamis) Пруникос из жидкости, порождающей потомство (gone), и менструальной крови» (Panarion 25.3.2). Эбиониты пошли еще дальше:

«…силу, содержащуюся в менструальной крови и сперме, они называют душой (psyche), которую собирают и поглощают. И что бы мы ни ели, мясо, овощи или хлеб или что-либо другое, мы оказываем услугу всем тварям, так как из всего этого мы извлекаем душу […]. И они говорят, что это та же самая душа, что растворена в животных, рыбах, змеях, людях, плодах, деревьях и во всем, что создано» [Рапаriоп 26 9 3–4].

По этой причине деторождение, в толковании эбионитов, является грехом и преступлением; оно вновь разделяет душу и продлевает ее временное пребывание в мире.[263]

Итак, можно сказать, что конечная цель сексуальных обрядов эбионитов заключалась, с одной стороны, в ускорении процесса восстановления докосмогонической стадии, то есть «конца мира», а с другой стороны — в приближении к Богу посредством постепенной «сперматизации». Действительно, сперму не только поглощали в ходе ритуала, но, согласно Епифанию, приходя в экстаз во время совершения обрядов, их участники обмазывали свои руки и тела собственными выделениями и «молились о том, чтобы таким путем достичь свободного общения с Богом».[264]

Как указывал Лейзеганг, в Первом Послании Иоанна (3:9) можно найти теологическое оправдание этого: «Ни один человек, рожденный от Бога, не совершает греха; ибо семя Бога пребывает в нем, и он не может грешить, ибо рожден от Бога». Более того, согласно учению стоиков о «семенном логосе» (logos spermatikos), понимаемом как огненная «пневма», человеческое семя содержит пневму, благодаря которой в зародыше образуется душа.[265] Учение стоиков было логическим следствием концепции Алкмеона Кротонского о локализации семени в мозгу,[266] то есть в том же органе, где, как предполагалось, находилась душа. Как говорит Ониан, для Платона душа — это «семя», сперма (Тимей 73с), «или, вернее, находится в "семени"» (91 а), «и это «семя» заключено в черепе и позвоночнике (73 ff)… Она дышит через детородный орган (91b)… То, что само семя является дыханием, духом, или обладает пневмой, и что само воспроизводство является таким дыханием, или дуновением, совершенно ясно сказано у Аристотеля».[267]

Возвращаясь к эбионитам, заметим, что информации об их верованиях и обрядах все еще недостаточно для адекватных сравнений с тантристской maithuna, о которой пишет Абхинавагупта, и ритуалом kundagolaka у шиваитов. Очевидно, общим во всех этих системах является надежда на то, что изначальное духовное единство может быть восстановлено посредством эротического блаженства и поглощения семени и менструальных выделений. Во всех трех системах генитальные секреции символизируют два божественных существа, бога и богиню; следовательно, ритуал поглощения их усиливает и ускоряет освящение его участников. Но во всех этих школах первоначальное установление соответствия (божество—дух—свет—семя) смешивается с архаическими и не менее важными концепциями (например, божественное двуединство с присущей ему религиозной значимостью женского элемента, духовная гермафродизация участника церемонии и т. д.).

Таким образом, подводя итог, мы видим следующие доминирующие идеи:

«Разделение» божественного духа (света) и материи (демонической тьмы) является преобладающей темой в религиозных и философских теориях и мистических методах времен эллинизма и раннего христианства, хотя оно встречается и раньше в Иране и Индии.

Приблизительно в это же время равенства Бог (дух)=свет и первый человек (дух, пневма)=свет стали чрезвычайно популярными в гностицизме, мандеизме,[268] герметизме[269] и манихействе. Оба равенства, по-видимому, характерны для эллинистического Духа времени и находятся в противоречии с духовными горизонтами классической Греции, Ветхого Завета и христианства.

Для гностиков[270] и манихеев спасение равносильно сбору, спасению и перенесению на небо искр божественного света, которые скрыты в живой материи и прежде всего в человеческом теле.

Будучи известным некоторым другим гностическим сектам,[271] равенство «божественный свет=пневма=семя» играет центральную роль только в религии эбионитов (и связанных с ними сект), а также манихеев. Однако в то время как последние, на основании этого самого равенства, с презрением относились к половому акту и превозносили суровый аскетизм, эбиониты проповедовали самые низменные сексуальные оргии, где практиковали ритуальное поглощение semen virile и менструальных выделений, стараясь только избегать беременности. Подобные противоположные направления: крайний аскетизм, с одной стороны, и оргиастические обряды — с другой, — наблюдаются в Индии со времен Упанишад; и, опять же, только в Индии отмечалось ритуальное поглощение генитальных секреций в некоторых шиваистских и тантристских сектах (см. выше).

У некоторых тантристских авторов приводятся описания экстатических видений света различных цветов (см. выше). Туччи допускает здесь возможность манихейских влияний; но подобные световые ощущения, включая различные цвета, расположенные в определенном порядке, часто наблюдаются во время йогических медитаций (см. выше). Они известны также в йоге, даосизме и в алхимии, а в Тибете считается, что их испытывают во время предсмертной агонии и сразу же после смерти (см. выше).

Описания световых видений, вызываемых сексуальным слиянием, и вообще видения различных «мистических» цветов, не встречаются в известных нам гностических документах; единственное важное упоминание, которое мне известно, это экстатическое путешествие, описанное в «Парафразе Сима» (№ 27 в библиотеке, обнаруженной в Хенобоскионе). Вспоминая свои видения во время экстатического вознесения, Сим рассказывает о разноцветных облаках, через которые он проходит: «так, облако Духа подобно священному бериллу; облако Гименея подобно сверкающему изумруду; облако Тишины подобно прекрасному амаранту; а облако Центра (Mesotes) подобно чистому гиацинту».[272]

Экстатические видения разноцветного света играют важную роль в исламском, а особенно в исмаилитском мистицизме, связь которого с эллинистическим гностицизмом и иранской традицией была убедительно показана Анри Корбеном.[273] Световые видения отмечались у суфиев с давних времен.[274] Однако только начиная с Наджм-ад-дин Кубра (1220) такие разноцветные световые видения начали систематически описываться и интерпретироваться как специфические моменты экстаза. Достаточно прочитать отрывки из великой книги Наджм-ад-дин Кубра «Fawa'ih al-jamal wa-fawatih al-jalal» («Расцвет красоты и благоухание величия»), переведенной и блестяще интерпретированной Корбеном,[275] чтобы понять, что мы столкнулись с новым грандиозным переосмыслением уже известного опыта разноцветных световых видений. Однако, насколько я могу судить на основании документов, представленных и изученных Корбеном, Свету там, по-видимому, не придается «оплодотворяющего» значения, хотя темы космогонии и космологии все же рассматриваются.[276]

Удивительную параллель к некоторым из описанных выше световых теологии можно наблюдать у десана, небольшого племени, говорящего на языке тукано, которое обитает в экваториальных лесах вдоль реки Ваупес в Колумбии. Культура этого племени находится на архаическом уровне, выше всего ставится охота, а рыболовство и земледелие играют лишь незначительную роль. Поскольку прежде я уже рассматривал религиозные взгляды и установления племени десана, то здесь я ограничусь анализом культовой роли существующего вечно «Отца-Солнца» и сферы его творческих способностей.[277]

От золотого света Отца-Солнца произошло все живое. Солнце-Творец считается не полностью идентичным существующему небесному светилу, а скорее творческим началом, которое продолжает свое существование в этом качестве и которое, будучи невидимым, познается через исходящее от него благотворное воздействие. Завершив свою созидательную деятельность, Солнце удаляется в Ахпикон-диа (Axpikon-dia), подземную райскую обитель. Однако в качестве своего представителя оно посылает светило, которое мы видим на небосводе и через которое оно продолжает распространять свою силу, даря свет, тепло, защиту и, в особенности, плодородие.[278] Солнечная энергия передается посредством тепла и золотого света, имеющего свойства семени.[279] Все божества были созданы Отцом-Солнцем для защиты своих творений. Эти «помощники» являются представителями Солнца. Поэтому в конечном счете вся космическая энергия, вся жизнь вселенной и плодородие находятся в зависимости от Отца-Солнца.[280]

По мифу, недавно опубликованному Райхель-Долматовым,[281] человечество произошло из капель спермы, упавших на землю из солнечных лучей. После этого Отец-Солнце повелел одному из мифических персонажей, Памуре-махсе (Pamuri-maxe), отвести предков племени с реки Ваупес на те территории, где они теперь обитают. Путешествие совершалось в огромном каноэ, которое было также и гигантским змеем. Наличие здесь сексуальной символики подтверждается этимологией имени Памуре, которое вызывает ассоциацию с фаллосом, извергающим семя, — то есть с Отцом-Солнцем, посылающим нового творца, чтобы населить землю.[282]

Секс — это источник жизни, но он может также нести с собой смерть, хаос и разрушение. Отец-Солнце совершил инцест со своей дочерью; потом она умерла, но ему удалось воскресить ее, окуривая табачным дымом.[283] За этим преступным кровосмешением последовал период хаоса, во время которого в огромных количествах появились звери и демоны, угрожая самой жизни мира. Но творец восстановил порядок, наложив запрет на кровосмешение; таким образом, был введен первый, и весьма важный, социально-этический закон.[284]

Для племени десана душа — это светящийся элемент, обладающий способностью излучать свет, дарованной Солнцем при рождении каждого человеческого существа. Когда душе угрожает серьезная опасность со стороны магических сил, на помощь ей приходит солнечный свет трех видов. Среди них второй вид — это белый свет, который ассоциируется со способностями Солнца к порождению жизни. Внутреннее свечение души могут видеть только посвященные, то есть шаманы (рауe) и жрецы (kumu).[285]

Душа шамана сравнивается с огнем, который освещает тьму и делает все видимым; ее представляют в виде пламени, излучающего яркий золотой свет, подобный свету Солнца. Без знания, которое дается этим светом, шаман не имеет силы, поскольку «он является частью солнечного света». Подобно Солнцу, душа шамана излучает золотой свет; другими словами, она «символизирует животворящие способности Солнца».[286] Каждый шаман носит на шее цилиндр из желтого или белого кварца, называемый «фаллосом Солнца». Более того, любой кварц или кристалл символизирует semen virile.[287] Жрец (kumu) считается — пожалуй, даже в большей степени, чем шаман, — светоносной фигурой. Он излучает сильный внутренний свет, невидимое для непосвященных сверкающее пламя, посредством которого он проникает в мысли людей.[288]

Таким образом, для племени десана (а также для других племен тукано, обитающих в районе реки Ваупес) Отец-Солнце олицетворяет собой не только верховного Бога-Творца, но также и fans et origo (источник и первопричину) всего священного в мире. Поэтому имеется тесная внутренняя связь между солнечным светом, святостью, способностью к созиданию и сексом. Все религиозные идеи, персонажи и действия также имеют сексуальный смысл. Причину этого священного пансексуализма, возможно, следует искать в отождествлении солнечного света и тепла с происхождением и сохранением жизни космоса и человека. Отец-Солнце является основой бытия: его космическая, а также духовная деятельность — лишь следствие его онтологической полноты. Он творит посредством излучения, и такой тип космогонии и теологии служит также моделью и образцом духовной деятельности самого человека. Отец-Солнце остается невидимым, хотя солнечный свет является источником жизни и мудрости; точно так же невидим и внутренний свет жреца и шамана, постигаемый лишь в своих результатах и через них.

Поскольку солнечный свет рассматривается как божественное, порождающее semen virile, становится понятным, что экстатические световые галлюцинации, вызываемые растением yage, сравнивались с половым актом. Индейцы тукано говорят, что во время совокупления человек «задыхается» и ему «являются видения».[289] Согласно мифу, Женщина-jage забеременела через глаза. Действительно, эквивалентность глаза=влагалище встречается у индейцев тукано. Глагол «оплодотворять» имеет тот же корень, что глаголы «видеть» и «откладывать (яйца)».[290]

Ритуальное питье сока yage происходит три или четыре раза в год. Время назначает жрец (kumu), который объявляет об этом в ходе праздника или какого-либо иного торжественного события. Участвовать в этом разрешается только мужчинам старше тридцати лет. Присутствующие при этом женщины поощряют участников песнями;[291] они также презрительно смеются, когда кто-либо из молодых людей, почувствовав сильное головокружение, поспешно покидает хижину. В мифе о происхождении этого ритуала рассказывается, что сверхъестественная Женщина-yage родила ребенка, «имевшего форму света: это был человек, но вместе с тем он был Свет; это был yage».[292]

Перед питьем yage и во время него происходит ритуальное изложение космогонического мифа и мифической генеалогии племени. Главную роль в этом играет жрец (kumu), ибо он объясняет участникам видения, которые их посещают. В самом начале участник ощущает сильные порывы ветра; при этом kumu говорит ему, что он поднимается к Млечному Пути. Затем он спускается в Ахпикон-диа, подземный рай, где видит все возрастающее количество золотых огней, пока наконец у него не создается впечатление, что на него сыплется дождь светящихся тел. Вторая фаза начинается с прихода в надземный рай, где он видит множество разноцветных фигур; kumu объясняет, что это различные божественные существа, среди которых находится дочь Солнца.

Употребление yage называется словом, которое означает «пить и видеть» и интерпретируется как возвращение в космическое «чрево», то есть в тот изначальный момент, когда Отец-Солнце начал акт творения. В действительности, эти видения повторяют теогонию и космогонию: участвующие видят, как Отец-Солнце создал божественные существа, мир и человека и как были основаны культура племени, социальные установления и этические нормы. Целью этого ритуала является укрепление религиозных верований; действительно, каждый участник его видит, что теогония и космогония племени являются истинными. Кроме того, видения позволяют участникам лично встретиться со сверхъестественными существами, что интерпретируется в сексуальных терминах. Туземец, получивший образование у миссионеров, объясняет это следующим образом: «Принятие yage — это духовное совокупление; это духовная связь, как говорят жрецы».[293] С другой стороны, говорят также, что тот, кто принимает yage, «умирает»,[294] потому что возвращение в «чрево» космоса равносильно смерти.

Здесь не место рассматривать отношения между галлюцинациями и теологией и мифологией племен тукано.[295] Решающую роль в этом играет жрец (kumu), который передает молодому поколению традиционный смысл видений. Но в основе религиозной системы в целом лежит теологумен Отца-Солнца и, как следствие, однородность понятий света, духа и семени. Если все, что существует, живет и размножается, является порождением Солнца и если «духовность» (интеллект, мудрость, ясновидение и т. п.) имеет характер солнечного света, то отсюда следует, что каждый религиозный акт имеет в то же время смысл, связанный с «семенем» и «видениями». Сексуальные оттенки смысла световых ощущений и галлюцинаций кажутся логическим следствием последовательной солнечной теологии. Действительно, несмотря на преобладание сексуальной символики, в ритуальном питье yage отсутствует оргиастический аспект. Переживания, испытываемые во время галлюцинаций, оцениваются, по существу, с точки зрения их экстатической и светоносной природы; их эротическое значение является следствием солнечной теологии, то есть того факта, что Отец-Солнце породил все существующее и что, следовательно, солнечный свет носит «оплодотворяющий» характер.

Пример племени десана служит прекрасной иллюстрацией того, как солнечная религия специфического типа может оценивать значение опыта света и формировать из зрительных галлюцинаций объекты экстатического мира. Некоторые из эквивалентностей (например, свет=сперма) напоминают восточные или средиземноморские выражения. Достоинством этого южноамериканского примера является также и то, что он указывает на скудость существующих документов из восточных и средиземноморских районов. Действительно, по сравнению с хорошо изученной теологией, мифологией и галлюциногенными ритуалами десана, тантристские и гностические тексты (даже лучшие из них) кажутся приблизительными и неполными.[296]

В конечном счете на примере десана видно, в каком смысле и до какой степени экстатические переживания — связанные с галлюцинациями или нет — могут обогатить и перестроить традиционную религиозную систему. Оказывается, что ряд эквивалентностей свет—дух—семя—бог и т. д. остается «открытым»; иначе говоря, основные первичные световые переживания допускают новые истолкования. Более того, оказывается, что световые видения вызываются не единственным фактором; в качестве таких факторов могут выступать: крайний аскетизм, или половой акт, или йогические и иные созерцательные упражнения; спонтайные вспышки света; рискованные методы, направленные на достижение «магического воздействия»; систематические медитации на огне, солнечном свете и творческих способностях; экстатические видения и галлюцинации и т. д. В конечном счете важно религиозное значение, которое придается опыту внутреннего света. Другими словами, «происхождение» религиозно значимых световых видений не следует искать в «естественных причинах», вызывающих круги перед глазами, или в ощущениях от таких самопроизвольных или искусственно вызываемых зрительных образов. Справедливость этого вывода следует из того, что, как убедительно показывают последние исследования,[297] (1) круги различных форм и цветов, возникающие перед глазами, являются широко известным явлением, и (2) эти круги могут быть вызваны самыми различными средствами, от простого физического давления на глазное яблоко до наиболее утонченных приемов медитации. То, что интересует историка религий, а на самом деле и просто историка, — это бесчисленные переосмысления опыта, связанного со светом, иначе говоря, творческие способности человеческого разума.

Примечания:

1

Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. Предисловие//Философские работы. Часть I. M., 1994. Пер. М. С. Козловой.

2

Лекция, прочитанная в Чикагском университете в октябре 1965 года и опубликованная в книге «История религий: очерки проблемы понимания» (The History of Religions: Essays on the Problem of Understanding, edited by Joseph M. Kitagawa, with the collaboration of Mircea Eliade and Charles H. Long.Chicago: University of Chicago Press, 1967), pp. 20–38.

18

Eliade M. The Sacred and the Modern Artist // Criterion, spring 1965, pp.22–24. Первоначально статья была опубликована под заглавием: Sur la permanence du sacre dans 1'art contemporain // XXе Siecle, December 1964, no. 24, pp. 3-10.

19

Лекция, прочитанная в Университете Лойолы, Чикаго, в феврале 1970 г.

20

Spencer B, Gillen F.J. The Arunta, 2 vols. London, 1926, pp. 1:388.

21

Cp. Eliade M. The Sacred and the Profane. New York, 1959, pp. 31 — 39. См. также id., Australian Religions: An Introduction. Ithaca, N.Y., 1973, pp. 50–53.

22

Levi-Strauss C. Tristes tropiques. Paris, 1955, pp.227 ft'.; RykwertJ. The Idea of a Town, перепечатано из: Forum, Lectura Architectonica. Hilversum, n.d., p. 41.

23

Aeneid 4.212; cf. Rykwert. The Idea of a Town.

24

Срв. The Sacred and the Profane, p.47; см. также Eliade M. Centre de Monde, Temple, Maison // Bloch R. и др. Le Symbolisme cosmique des monuments religieux. Rome, 1957, pp. 57–82; Wheatley P. The City as Symbol. London, 1967; id., The Pivot of the Four Quarters: A Preliminary Inquiry into the Origins of Character of the Ancient Chinese City. Chicago, 1971.

25

См. Kramrish S. The Hindu Temple, 2 vols. Calcutta, 1946, pp. 1:14 ff., 26 ff.; см. также нашу находящуюся в печати книгу: The Center of the World.

26

См. цитированную литературу в книге: The Center of the World.

27

Groslier B.-P., ArthaudJ. The Arts and Civilization of Angkor. New York, 1957, p. 30.

28

Ссылки см. в: The Center of the World, ch. 2.

29

См. Eliade M. The Quest: History and Meaning in Religion. Chicago, 1969, pp. 77 ff, 160 ff.

183

Эта статья была впервые опубликована в журнале «История религий» (History of Religions 11, no. 1, August 1971, pp. 1-30). В примечаниях я добавил некоторую свежую информацию библиографического характера.

184

Significations de la «Lumiere interieure» // Eranos Jahrbuch, 1957, no. 25, pp. 189–242, переизданная с добавлениями в книге: Mehistopheles et l'Androgyne. Paris, 1962, pp.17–94, цитируемой далее как М & А. Срв. также английский перевод: Mehistopheles and the Androgyne. New York, 1965; переизданный в 1969 году как Harper Torchbook под заглавием The Two and the One. pp. 19–77.

185

Eliade M. M & A pp. 93–94. Русский перевод: Элиаде М. Мефистофель и андрогин. СПб., 1998, с. 109–110.

186

Здесь я не буду рассматривать более широкие системы, образованные путем объединения этих рядов эквивалентностей; например, архаические и индо-иранские пары: мужчина и женщина, созидающий свет («дух», «интеллект») и темные, хаотические первоначальные воды, или ведические и брахманические космологические спекуляции, связанные с Агни и Сома. Ряды эквивалентностей, которые мы сейчас исследуем, являются результатом специфического духовного опыта и теоретических систематизации, образовавших в итоге новую морфологию.

187

См. также Ригведа X. 82. 5–6; Атхарваведа X. 7. 28. Впоследствии возник космологический миф о золотом яйце.

188

Джайминья Упанишада Брахмана III. 10. 4–5.

189

Тайттирья Самхита VII. 1. 1. 1; Сатапатха Брахмана VIII. 7. 1. 16.

190

Lo stato di «maga» // Annali dell' Istituto Orientale di Napoli. 1965, n.s. 15, pp. 105-17.

191

Брихадараньяка Упанишада. HI. 7. 23; срв. III. 9. 28.

192

Срв. также Каушитаки Брахмана Упанишада. I. 6: «Я создан как семя для жены, как свет года, как сущность каждого существа». О других индийских текстах, от Упанишад до Рамануджи, в которых Брахман описывается как чистый свет, см. Gonda J. The Vision of the Vedic Poets. The Hague, 1963, pp. 270 ff.

193

Об оплодотворении солнцем см. Hartland E. S. Primitive Paternity. 2 vols. London, 1910, pp. 1:25 ff., 89 ff. Важность этого мифологического мотива подтверждается комбинированием и переосмыслением его в христианской иконографии. На многих византийских и греческих иконах, а также на некоторых западных картинах, изображающих Рождество Христово, луч света идет прямо от солнца к Деве Марии.

194

Наиболее важные документы цитируются и воспроизводятся в: Goodenough E. Jewish Symbols in the Greco-Roman Period. 13 vols. New York, 1956, pp. 5:16 ff. and figs. 154 ff.

195

Дигханикайя XIX. 15, перевод Rhys Davids T. W. Dialogues of the Buddha, pp. 2:264.

196

Акаранга Сутра II. 15. 7 (- Джайна Сутры, ч. 1, перевод Jacobi Н. В. в: Sacred Books of the East. 50 vols. [Oxford, 1884], pp. 22:191). Данное в продолжении Сутры объяснение, что свет происходит от «нисходящих и возносящихся богов и богинь», является схоластической рационализацией архаической и пан-индийской темы. В Кальпа Сутре Bhadrabahu (ibid., p. 251) про-сто воспроизводится текст Акаранга Сутры.

197

Лалитавистара. I, ч. 3, которую цитирует и обсуждает А. Кумарасвами: Lila // Journal of the American Oriental Society. 1941, pp. 98-101, esp. p. 100. См. также Senar E. Essai sur la legende du Bouddha. 2d ed. Paris, 1882, pp. 126 ff., 149 etc. В таких текстах не имеет значения, означает ли уже usnisa (но предположению Кумарасвами) «исходящее от головы сияние» или это слово все еще означает «тюрбан»; в статье И. Кришана «Волос с головы Будды и Ушниша» (East and West. September-December 1966, v. 16, nos. 3–4, pp. 275—89) делается заключение, что «слово usnisa буквально означает голову, на которую надета шанка или тюрбан, или голову в тюрбане». Но, по справедливому замечанию Кумарасвами, «в каждом случае, свет распространяется от макушки».

198

Ср. Senar E. Bouddha, pp. 127 ff.; Gonda. Vision of the Vedic Poets, pp. 268 ff. См. также Lamotte E. Le Traite de la Grande Vertu de sagesse de Nagarjuna. 2 vols. Louvain, 1944, pp.l:431 ff., 527 ff., и др.

199

Kern // Histoire du bouddhisme dans l'Inde. 2 vols. Paris 1901–1903, pp. 1:69.

200

Ibid., 2:295.

201

Gonda. Vision of the Vedic Poets, pp. 274 ff.

202

Reichel-Dolmatoff G. El contexto cultural, p. 331. В каждом растении yage индейцы племени десана различают веточки или части разных цветов (зеленого, красного, белого), которые они соотносят с цветами, наблюдаемыми во время галлюцинаций (ibid., p. 332). См. также Harner M.J. Common Themes in South American Yage Experiences // Hallucinogens and Shamanism (ed. Harner M.J.). New York, 1973, pp. 155–175; Narango C. Psychological Aspects of the Yage. ibid., pp. 176–190.

203

Lankavatara. pp. 77–78; Lamotte E. L'Enseignement, p. 55.

204

В теории «мышления-немышления» (сittат-асittат) Праджня-парамиты считается, что первоначальная сущность мышления связана со светом; срв. Lamott E. L'Enseignement, p. 58. См. также Conze E., Buddhism and Gnosis // The Origins of Gnosticism. Ed. Bianchi U. Leiden, 1967, pp. 651—67), esp. p. 654, с цитатой из Tucci G. Tibetan Painted Scrolls. 3 vols. Rome, 1949, pp. 1:211: «Для Махаяны сокровенной сущностью человеческого существа является "сама небесная сущность, чистейший свет, boddhicittam prakrtiprabhasvaram"». Об ощущении и значении «Сияющего Света» в тибетском буддизме см. Guenther //. V. The Life and Teaching of Naropa. Oxford, 1963, p. 69–72 (текст); p. 188–197 (комментарии переводчика).

205

Я не буду снова цитировать китайские материалы, которые уже рассматривал в М & A, р. 52–58 (англ. перевод, р. 45–49). Особенно интересным является процесс «поглощения пятицветных дуновений» в даосизме, которые изображаются идущими с четырех сторон света и из центра, другими словами, из всей вселенной. Это архаическая концепция (срв., в частности, Granet M. La Pensee chinoise [Paris, 1934], pp. 151 ff., 342 ff., etc.; Koster H. Symbolik des chinesischen Universismus [Stuttgart, 1958], pp. 50 ff.), и это нужно иметь в виду при исследовании проблемы иранского, т. е. манихейского, влияния на неодаосизм (срв. ниже, раздел «Морфология световых явлений»). Не менее важны методы неодаосизма, описанные в «The Secret of the Golden Flower», в особенности циркуляция внутреннего света в теле и порождение «истинного семени», которое в итоге превращается в зародыш (М & A, pp. 56–57; англ. перевод, р. 46–48). Срв. также Hentze С. Lichtsymbolik und die Bedeutung von Auge und Sehen im altesten China // Studium Generale. 1960 no.13, pp. 33–51.

206

Stein R. A. Architecture et pensee religieuse en Extreme-Orient // Arts asiatiques. 1957, no. 4, p. 180.

207

Stein R. A. La Civilisation tibetaine. Paris, 1962, pp. 205–206.

208

По этой причине лама выдергивает несколько волосков прямо над стреловидным швом; ср. Evans-Wentz W. Y. The Tibetan Book of the Dead. 3d ed. London, 1969, p. 18. О brahmarandhra cm. Eliade M. Yoga: Immortality and Freedom. New York, 1958, pp. 234, 237, 243 ff.

209

Stein R. A. Architecture et pensee religieuse. p. 184; id., La Civilisation tibetaine, pp. 189 ff. Срв. Eliade M. 'Briser le toit de la maison': Symbolisme architectonique et physiologie subtile — Studies in Mysticism and Religion, Presented to Gershom G. Scholem, ed. Urbach E. E., Zwi Werblowsky R.J., Wirszubski C. Jerusalem, 1967, pp. 131–139.

210

M & A, pp. 48–49; англ, перевод, р. 41–43. Тибетские монахи считали, что вначале размножение у людей происходило следующим образом: свет, исходящий из тела мужчины, проникал в чрево женщины, освещал и оплодотворял ее. Для удовлетворения полового инстинкта было достаточно созерцания. Но люди, вырождаясь, стали прикасаться друг к другу руками и, наконец, открыли для себя половое соитие. Ср. Hermanns M. Mythen und Mysterien, Magie und Religion der Tibeter. Cologne, 1956, p. 16. Кроме того, см. библиографию в М & A, р. 48, п. 50; англ, перевод, р. 42. п. 2. Срв. Tucci G. Tibetan Painted Scrolls. pp. 2:711, 730-31. Согласно некоторым иудео-христианским и гностическим традициям, совершив свой «грех» (половое сношение), Адам утратил свой изначальный свет; срв. Murmelstein В. Adam: Fin Beitrag zur Messiaslehre // Wiener Zeitschrift fur die Kunde des Morgenlandes. 1928, no. 35, pp. 242-75, esp. 255, n.3 (библиографическая информация); Preuschen E. Die apocryphen gnostischen Adamschriften: Aus dem armenischen ubersetzt und untersucht // Festgruss Bernhard Stade. Giessen, 1900, pp. 165–252, esp. pp. 176, 187, 190, 205.

211

О проблеме иранских влияний на Тибет, см. Stein R. A. Recherches sur l'ерорее et le barde au Tibet. Paris, 1959, pp. 390-91; Sierksma F. A. Rtsodpa: The Monacal Disputations in Tibet // Indo-Iranian Journal. 1961, no. 8, pp. 130-52, esp. pp. 146 ff.; Hermanns M. Das National-Epos der Tibeter, gLing Konig Gesar. Regensburg, 1965, pp. 63 ff., 71 ff. В своей монументальной работе «Tibetan Painted Scrolls» Дж. Туччи рассматривает влияние зерванизма, манихейства и гностицизма на центрально-азиатский буддизм, тибетский бон и индо-тибетский тантризм; срв. Tucci. pp. 1:711, 730 ff. Также см. ниже (раздел «Свет и семя в тантризме»).

212

См. Eliade M. Yoga, pp. 259 ff. Имеются, однако, исключения; срв. Bharati A. The Tantric Tradition. London, 1965, pp. 265 ff.; Lessing F. D., Wayman A. Mkhas grub rje's Fundamentals of the Buddhist Tantras. The Hague, 1968, p. 319.

213

Tucci G. Some Glosses upon the Guhyasamaja // Melanges chinois et bouddhiqucs. 1935, no. 3, pp. 339-53.

214

См. выше, с. 97, а также примечания 14–21.

215

Tucci G. Some Glosses, p. 344; M & A, pp. 45–47; англ. перевод, p. 40–41.

216

Ibid., pp. 349-50; id. Tibetan Painted Scrolls, pp. 1:210 ff. Туччи считает, что «даже отождествление света с мистическим знанием напоминает светоносный gnosis манихейцев» (Some Glosses, p. 350). Но мы видели, что такое отождествление является гораздо более древним и, возможно, восходит к индо-иранской традиции (см. также ниже, раздел «Хварэна и семенная жидкость»). С другой стороны, Туччи указывает на сходство между делением людей на три класса в Махаяне и гностицизме; ср. Jnanamuktavali. Commemorative Volume in Honour of J. Nobel. New Delhi, 1959, p. 226. E. Конзе (Conze) разделяет мнение Туч-чи, что трехчастное деление указывает на гностические влияния (см. его работу «Buddhism and Gnosis», p. 655).

217

См. Eliade M. Yoga. pp. 254 ff.

218

E. Конзе (Buddhism and Gnosis. p. 657) напоминает, что за несколько столетий до Тантр София в некоторых древнееврейских текстах описывалась как «подходящая для полового акта» (см.: Ringgren H. Word and Wisdom. Uppsala, 1947, p. 119); впоследствии «гностик Симон называл свою супругу Елену, проститутку, которую он нашел в борделе, именем «София» (= prajna) или «Эннойя» (= vidya)".

219

См. М & A, pp. 42–45; англ. перевод, р. 37–40.

220

См. примеры, приведенные в М & A, pp. 17–18, 79–90; англ. перевод, pp. 19–20, 66–75, главным образом, из Bucke R. М. The Cosmic Consciousness. Philadelphia, 1901; Johnson R. C. The Imprisoned Splendour. New York, 1953; Allen W. The Timeless Moment. London, 1956; а также ряд статей в книге: Whiteman И. М. The Mystical Life. London, 1961. В последнее время Master R. E. L, Houston J. (The Varieties of Psychedelic Experience. New York, 1967) начали рассматривать некоторые связанные с этим виды галлюциногенно-мистического опыта; они установили, что только 6 из 206 подопытных испытывали «мистические переживания» под влиянием галлюциногенного наркотика. «Почти во всех случаях эти переживания начинались с чувства растворения, превращения своего «я» в безграничное существо. Этот процесс почти всегда сопровождался ощущениями человека, попавшего в поток сверхъестественного света» (Varieties, p. 307). Сорокадевятилетняя женщина пишет: «Все, что окружало и пронизывало меня, — это был Свет, триллионы раздробленных кристаллов, сверкающих ослепительным белым накалом. Свет нес меня к состоянию ни с чем не сравнимого экстаза» (ibid., р. 307–308). Пятидесятидвухлетний инженер пишет об энергии, не являющейся ни холодной, ни горячей, «ощущаемой как белое сверкающее пламя» (ibid., p. 309). Еще одна подопытная («очень восприимчивая и интеллигентная женщина под шестьдесят», которая двадцать пять лет изучала восточную религиозную литературу, занималась медитацией, знала об опытах Хаксли с мескалином и надеялась на нечто подобное с ЛСД) утверждает: «Я стала рассеянным светом, который превратился в нечто ярко сверкающее и мерцающее, — потом он взорвался, распавшись дождем ослепительных лучей; каждый луч сверкал мириадами цветов — золотым, пурпурным, изумрудным, рубиновым — и каждый луч был заряжен током, разбрасывая вокруг вспышки света… это был экстаз — полное ощущение растворения своего «я». Не было никакого ощущения пространства—времени. Только ощущение Бытия» (ibid., pp. 310–311).

221

См. Bharati. The Tantric Tradition, pp. 266 ff.

222

Masson J. L., Patwardhan M. V. Santarasa and Abhinavagupta's Philisophy of Aesthetics. Bhandarkar Oriental Research Institute, Poona, 1969, p. 43, где приводится цитата из «Tantraloka» (verse 64, p. 44). Согласно комментариям Джайяратхи, цель сексуального ритуала — «выявить» или «вызвать» atmananda (Masson and Patwardhan, pp. 40–41).

223

О таких «тайных языках» см. Eliade M. Yoga, pp. 249 ft.; Bharati. The Tantric Tradition, pp. 164 ff.; Snellgrove D. L. The Hevajra Tantra. 2 vols. London, 1959 pp. 1:22 ff.

224

Masson and Patwardhan. Santarasa. p. 42, n. 1. Но Абхинава и Джаяратха «осмотрительно указывают, что участвовать в такого рода ритуалах можно только по трансцендентальной причине, и ни в коем случае не из вожделения или похоти» (ibid., n. 2).

225

Tantraloka XXIX, stanzas 127–128, p. 92, приведенные в: Tucci С. Oriental Notes: III. A Peculiar Image from Gandhara // East and West. September-December 1968, v. 18, nos. 3–4, pp. 289–292, esp. p. 292, nn. 15–16.

226

Ibid., p. 292.

227

Kula означает Шакти, akula — это Шива; akulavira — герой-отшельник; «он не Шива и не Шакти, он выше их, один» (ibid., р. 290).

228

Ibid., p. 292, п. 18.

229

Ibid., p. 292.

230

Jnanasiddhi, 15, цит. по: Eliade M. Yoga, p. 263.

231

См. Yoga, pp. 93 ff.

232

Из китайского перевода Avatamsaka, сделанного Siksananda, цитаты из которого приводятся в: Lamotte. L'Enseignement de Vimalakirti, p. 36.

233

Denkart, 7. 2. 56 ff.; срв. Mole M. Culte, mythe, et cosmologie dans l'Iran ancien. Paris, 1963, p. 289.

234

Zatspram 5, в переводе М. Моле, р. 284; срв. Denkart, 7. 2. 1 f. См. также Соrbiп H. En Islam Iranien. 4 vols. Paris, 1972, pp. 4:319 (при рождении двенадцатого Имама его мать «сияла светом, слепящим глаза»).

235

См. тексты, которые цитирует и обсуждает М. Моле (Culte, mythe, et cosmologie, pp. 285 ff.).

236

Yast X. 127; Гершевич датирует этот гимн второй половиной V века до нашей эры; см. Gershevitch. The Avestan Hymn to Mithra. Cambridge, Eng., 1959, p. 3; cp. Gnoli G. Un particulare aspetto del simbolismo della luce nel Mazdeismo e nel Manicheismo // Annali dell' Istituto Orientale di Napoli. 1962, n.s. 12 pp. 95-128, esp. p. 99; Duchesne-GuilleminJ. Le Xvarenah // Annali dell' Istituto Orientale di Napoli, Sezione Linguistica. 1963, no. 5, pp. 19–31, esp. 22 ff.

237

См. Gnoli G. Aspetto. p. 106. О xvarenah см. также Gnoli G. Lichtsymbolik in Alt-Iran // Antaios 1967, no. 8, pp. 528-49; Zaehner R. C. The Dawn and Twilight of Zoroastrianism. London, 1961, pp. 150 ff.

238

См. тексты, приведенные в: Mole M. Culte, mythe, et cosmologie. pp. 437 ff.

239

См. ibid., p. 467. Возможность мссопотамских влияний на иранскую концепцию верховной власти обсуждалась в последнее время целым рядом ученых; см., в частности, Widengren G. The Sacral Kingship of Iran // La Regalita Sacra. Leiden, 1959, pp. 245— 57; id., Die Religionen Irans. Stuttgart, 1965, pp. 151 ff., 310 ff, Frye R. N. The Charisma of Kingship in Ancient Iran // Iranica Antiqua.1964, no. 4, pp. 36–54; Gonda J. Some Riddles Connected with Royal Titles in Ancient Iran // Cyrus Commemoration Volume. 1969, no. 1, pp. 29–46, esp. p. 45; Gnoli G. Politica religiosa e concezione della regalita sotto i Sassanidi // La Persia nel Medioevo. Rome, 1971, pp. 1—27, esp. pp. 20 ff. Морфологически слово hvarenah можно сравнить с месопотамским словом melannu, «божественное величие», которым также характеризуются цари; срв. Cassin E. La Splendeur divine. Paris and the Hague, 1968, esp. pp. 65 ff. («melannu et la fonction royale»). О подобных идеях в Египте, Сирии и Греции см. Mendenhall G. E. Generation: The Origins of Biblical Tradition. Baltimore and London, 1973, pp. 32 ff. Вероятным источником таких идей были, по-видимому, общераспространенные архаические концепции о сверхъестественном свечении божественных и полубожественных существ (см., в частности, такие различные документы, как «Hymn to Apollo» 440 ff., «Hymn to Demeter» 275 ff., «Bhagavad Gita» XI. 12 ff., etc.). Вероятно также, что традиционное понятие «фортуна» происходит из представлений, подобных xvarenah; см. Bombaci A. Qutlut Bolzun! // Ural-Altaische Jahrbucher. 1965, no. 36, pp. 284–291; 1966, no. 37, pp. 13–43, esp. 36:22 ff.

240

Zatspram, см.: Mole M. Culte, mythe, et cosmologie. p. 98; см. также p. 475.

241

Denkart, 347, перевод см.: Zaehner R. C. Zurvan. Oxford, 1955, pp. 359—71; срв. Mole M. Culte, mythe, et cosmologie, p. 436; другие ссылки см.: Gnoli G. Aspetto. p. 103.

242

См. Duchesne-Guillemin. Le Xvarenah, p. 26.

243

В 1943 году, однако, Бейли (Bailey H. W. Zoroasrtian Problems in the Ninth Century Books. Oxford, 1943) была предложена другая этимология: «хорошие стороны жизни». Но Дюшен-Гийемен и Ньоли подвергли интерпретацию Бейли аргументированной критике (Le Xvarenah, pp. 20 ff., Aspetto, p. 98).

244

См. тексты, цитируемые в: Gnoli G. Aspetto. pp. 100–102.

245

Наиболее важные ссылки см. ibid., p. 102.

246

См. Eliade M. Traite d'histoire des religions. Paris, 1949, pp. 173 ff., Gnoli G. Lichtsymbolik. pp. 539 ff.; id., Aspetto. p. 102.

247

См. Denkart, p. 347 (Zaehner. Zurvan. pp. 369-71); Gnoli G. Aspetto. p. 103.

248

Zaehner. Zurvan. pp. 282—83; Gnoli G. Aspetto. pp. 100—11: «Ritorna dunque ancora una volta la concezione germinale delle luce с del fuoco come strumento et forma dentro cui la creazione a poco a poco si articola, sostanza, infine, dello spermo umano ed animale, che, unica cosa di totto il creato, non procede della goccia di acqua primordiale» (Следовательно, вновь появляется концепция зародышевой природы света и огня, как средства и формы, внутри которой постепенно развивается творение, превращаясь наконец в сперму человека и животных, которая одна лишь не произошла из капли первичных вод, как вся вселенная.) (р. 111).

249

Gnoli С. Aspetto, p. 121.

250

Все важнейшие факты и исчерпывающую библиографию вплоть до 1949 года можно найти в книге: Puech H. Ch. Le Manicheisrne. Paris, 1949; см. также Widengren G. Mani and Manichaeism. London, 1965; оригинальное немецкое издание, 1961; об истории интерпретации манихейства с начала XIX века западными учеными см. Manselli R. L'eresia del male. Napoli, 1963, pp. 10–27.

251

См. Cumont F. Recherches sur le Manicheisme: I. La Cosmogonie manicheenne d'apres Theodore bar Khoni. Brussels, 1908, esp. «La Seduction des Archontes», pp. 54–68; Bousset W. Hauptprobleme der Gnosis. Gottingen, 1907, pp. 76 f.; Puech. Le Manicheisme, pp. 79 f. and 173 f. (notes 324 f.).

252

См. Puech. Le Manicheisme. p. 88.

253

См., в частности, Widengren G. Mani and Manichaeism. p. 44 ff., 54 f., 60 f.; id. Die Religionen Irans. Stuttgart, 1965, pp. 299 f.

254

Lo stato di «maga» // Annali dell' Istituto Orientale di Napoli. 1965, n.s. 15, pp. 105-17.

255

В Гатах это слово cisti, аналогичное ведическому citti, означает «духовное видение» (menok-venisnih) или «внутреннее видение» (jan-venisn), описанное в пехлевийских текстах; ср. Gnoli G. Lo stato di «maga». p. 106; id. La gnosi iranica: Per una impostazione nouva del problema. (Ugo Bianchi (ed). The Origins of Gnosticism. pp. 281–290, esp. p.287).

256

Этим объясняется двойственный аспект Амеша-Спента, божественный и, в то же время, человеческий, в Гатах и пехлевийских текстах. Этим же объясняется понятие maga как состояние «чистоты» или «разделения» (apecakih), противоположное состоянию «смешения» (gumecakih, gumecisn); ср. Gnoli G. La gnosi iranica. p. 287.

257

Срв. Lo stato di «maga», pp. 114 f.; La gnosi iranica, p. 287.

258

Конечно, во времена эллинизма Свет был типичным вербальным и иконографическим эквивалентом Бога или божественных существ; подобные же образы использовались в иудаизме и раннем христианстве; см. библиографию в М & A, pp. 65 ff., a также примечания 86–95; англ. перевод, р. 55 ff. См. также Klein F.-N. Die Lichtterminologie bei Philon von Alexandrien und in der hermetischen Schriften: Untersuchungen zur Struktur der religiosen Sprache der hellenistischen Mystik. 1962; Colpe C. Lichtsymbolik in alten Iran und antiken Judentums // Studium Generale. 1965, 18» n.2, pp. 118 ff.

259

Цитируя Джонаса: «В масштабе всей божественной драмы этот процесс является частью восстановления целостности божества, которая в докосмические времена была ослаблена из-за частичной утраты божественной сущности. Только поэтому божество стало причастным судьбам мира и только для того, чтобы восстановить эту божественную сущность, посланец божества вмешался в историю космоса» (Jonas H. The Gnostic Religion. 2d ed, enlarged. Boston, 1963, p. 45).

260

В Панарионе (26. 8.1) Епифаний приводит заглавия некоторых из этих книг: «Вопросы Марии», «Откровения Адама», «Книга Нории», «Евангелие Евы» etc.; срв. Benko S. The Libertine Gnostic Sect of the Phibionites according to Epiphanius // Vigiliae Christianae. 1967, N 2, pp. 103-19, esp. pp. 104 ff., Doresse J. Les Livres secrets de Gnostiques d'Egypte. 2 vols. Paris, 1958, pp. 1:182 (=The Secret Books of the Egyptian Gnostics. New York, 1960, pp. 159, 163), где автор утверждает, что «Сущность архонтов» (The Hypostasis of the Archons) в библиотеке Наг-Хаммади (№ 39, согласно Ж. Дорессу) является сокращением «Книги Нории». Я приношу благодарность Джонатану Смиту за то, что он обратил мое внимание на перевод: Leipoldt J., Schenke H. M. Hypostasis of the Archons // Koptisch-gnostische Schriften aus den Papyrus Codices von Nag 'Hammadi. 1960. Шенке отрицает связь этой работы с «Книгой Нории», но впоследствии эта связь была подтверждена; см… Wilson R. M. Gnosis and the New Testament. London, 1968, pp. 125 ff.

261

Panarion 26. 17. 1 ff., перевод (слегка модифицированный): Benko S. The Libertine Gnostic Sect. pp. 109—10. Текст изучали: Fendt L. Gnostische Mysterien: Ein Beitrag zur Geschichte des christlichen Gottesdienstes. Munich, 1922, pp. 3—29, Leisegang H. La Gnose. Paris, 1951, pp. 129—35; см. также Nola A.M. di. Parole segrete di Gesu. Turin, 1964, pp. 87–90, с более современной библиографией. Имеются и другие упоминания об этих обрядах эбионитов, главным образом, в «Пистис Софии», гл. 147, и «Второй Книге Иеу», гл. 43; см. Benko S. pp. 112—13. Таким образом, эта секта существовала по меньшей мере за сто лет до того, как Епифаний написал свои записки. Некоторые из рассказов Епифания подтверждаются документами из библиотеки Наг-Хаммади; срв. Doresse J. Les Livres secrets, pp. 1:282 (- The Secret Books, p. 250). О других гностических сектах, практикующих подобные сексуальные отклонения, см. Benko 5. pp. 113 ff. Фендт указал (pp. 3–5) на литургические черты оргиастических обрядов, описанных Епифанием, а Бенко (р. 114–119) убедительно оспаривал их христианское происхождение. Менее убедительна, однако, гипотеза Фендта о влиянии Матери Богини (р. 8 ff.).

262

Benko S. The Libertine Gnostic Sect, p. 117, где содержится обобщение Panarion (25. 2. 2 ff).

263

Ibid. Можно видеть, какие различные толкования допускает центральный гностический миф; Срв. манихейскую интерпретацию в разделе «Манихейство: плененный свет» выше.

264

Panarion 26. 5, цит. по: Benko S. The Libertine Gnostic Sect, p. 110.

265

Нельзя забывать также о том, что в греческом переводе Ветхого Завета дух Божий (рпеита) витал над водами; таким образом, pneuma hagion была божественной спермой, порождающей жизнь; ср. Leisegang. La Gnose, p. 134 и, в особенности, Pneuma Hagion. Leipzig, 1922, pp. 71–72, где рассматриваются также греческие медицинские и философские концепции.

266

См. Onians R. В. The Origins of European Thought. Cambridge, Eng., 1951, p. 115.

267

Ibid., pp. 119-20.

268

См., в частности, Drower E. S. The Secret Adam: A Study of Nasaraean Gnosis. Oxford, 1960, pp. 15, 23–24, 76–77, etc. Cp. Rudolph K. Problems of a History of the Development of the Mandaean Religion // History of Religions. 1969, no. 8, pp. 210-35.

269

См., например, Nock A. D., Festugiure A.-J. (eds.) Corpus hermeticum. 4 vols. Paris, 1954, 1:4, 1:6, etc.; cp. Festugiure A.-J. La Revelation d'Hermes Trismegiste. 4 vols. Paris, 1949–1950, esp. 3: 106, 4: 241 ff.

270

См. Pistis Sophia Leisegang. La Gnose. pp. 242 ff; cp. Doresse J. The Secret Books, pp. 66 ff.

271

Тождество света и спермы было известно также и сетиям; см. Hippolytus. Elenchos V. XIX. 13–15. Срв. Iranaeus. Against Heresies I. VII. 2 (Harvey, 1:118) по поводу Марка, основателя секты маркионитов, который предлагал женщине принять его как "семя света", приведено и рассмотрено в: Coodenough E. Jewish Symbols in the Greco-Roman Period, pp.6-103.

272

Cp. Doresse J. The Secret Books, p. 146.

273

Из многочисленных произведений Анри Корбена можно привести следующие: Avicenna and the Visionary Recital. New York, I960; Creative Imagination in the Sufism of Ibn Arabi. New York, 1969; Terre celeste et Corps de Resurrection d'apres quelques traditions iraniennes // Eranos Jahrbuch. 1953, no. 23, pp. 151–250; Physiologie de 1'homme de lumiere dans le soufisme iranien // Ombre et lumiere. Paris and Brussels, 1961, pp. 135–257. Конечно, происхождение и оправдание исламской теологии света связано с Кораном; срв. Коран XXIV. 35: «Бог это свет Неба и Земли… Свет выше Света» и т. д.; см. Anawati G.-C., Gardet L. Mystique musulmane. Paris, 1961, pp. 56 ff.

274

Сухраварди рассматривает пятнадцать категорий световых видений, переживаемых мистически; см. Corbin It. Psychologie de l'homme de lumiere, pp. 186, 62.

275

См. ibid., pp. 186 ff. О «Зеленом Свете» см. ibid., pp. 199 ff.; о «Темном Свете» см. ibid., pp. 228 ff.

276

Отчасти сходная ситуация, по-видимому, была характерна для опыта, связанного со светом, в средневековом христианском мистицизме и алхимии. См. Benz E. Die Vision // Erfahrungsformen und Bilderwelt. Stuttgart, 1969, esp. p. 94 ff., 326 ff.; срв. Jung C. G. Psychology and Alchemy. 2d ed. Princeton, New York, 1968; id. Alchemical Studies. Princeton, New York, 1967, s.v. «Light».

277

См… Eliade M. South American High Gods. Part II // History of Religions, February 1971, 10, no. 3, pp. 234-66, esp. pp. 251-59 и библиография в п… 83. Основным источником является: Reichel-Dolmatoff G. Desana: Simbolismo de los Indios Tukano del Vaupes. Bogota, 1968, английский перевод издан сейчас в University of Chicago Press под заглавием: Amazonian Cosmos: The Sexual and Religious Symbolism of the Tukano Indians. Chicago, 1971.

278

Reichel-Dolmatoff G. Desana. pp. 31 ff.

279

Ibid., p. 72.

280

Ibid., p. 58; см. также р. 33.

281

Reichel-Dolmatoff G. El contexto cultural de un alucinogeno aborigen: Banisteriopsis Caapi // Revista de la Academia Colombiana de Ciencias Exactas, Fisicas у Naturales. Bogota, 1969, 13, no. 51, pp. 327–345, esp. p. 330.

282

См. Reichel-Dolmatoff G. Desana, p. 18, по поводу мифа о путешествии; срв. pp. 40 ff.

283

Ibid., p. 20. Разумеется, миф объясняет происхождение менструаций и ритуальное окуривание девушек в этот период.

284

Ibid., p. 42.

285

Ibid., p. 46.

286

Ibid., p. 98.

287

Ibid., pp. 99-100.

288

Ibid., pp. 105 ff.

289

Reichel-Dolmatoff G. El contexto cultural, p. 331.

290

Ibid.

291

Женщины поют: «Beba, beba! Para eso hemos nacido! Beba, beba! Porque es de nuestro ofiсio. Bebiendo conozca tradiciones de sus padres. Bebiendo tendran valor. Nosotras les ayudamos!» (Пейте, пейте! Ибо это приличествует нашему занятию. Когда пьете, то познаете традиции наших отцов. Когда пьете, то обретаете мужество. А мы вам помогаем.) (Reichel-Dolmatoff G. Desana. p. 132).

292

Reichel-Dolmatoff G. El contexto cultural, p. 331. В каждом растении yage индейцы племени десана различают веточки или части разных цветов (зеленого, красного, белого), которые они соотносят с цветами, наблюдаемыми во время галлюцинаций (ibid., p. 332). См. также Harner M.J. Common Themes in South American Yage Experiences // Hallucinogens and Shamanism (ed. Harner M.J.). New York, 1973, pp. 155–175; Narango C. Psychological Aspects of the Yage. ibid., pp. 176–190.

293

Reichel-Dolmatoff G. El contexto cultural, p. 336.

294

Ibid., p. 335; срв. Desana. p. 132.

295

До сих пор еще нет удовлетворительной монографии по мифологиям мира и галлюциногенным растениям, монографии, в которой содержались бы все первоначальные мифы о таких растениях, их мифологические персонификации, религиозные интерпретации галлюцинаций и т. д. См. Dobkin del Rios M. The Non-Western Use of Hallucinatory Agents // Drug Use in America: Problem in Perspective. Washington, D.C., 1973, pp. 1:1179–1235.

296

Следует также добавить, что духовный мир индейцев десана совсем недавно раскрыт южноамериканской этнологией и, более того, он был раскрыт по чистой случайности: почти всем, что нам известно об их теологической системе, мы обязаны случайной встрече Райхель-Долматова с сообразительным индейцем десана, служившим источником информации. Достаточно сравнить то, что было известно до выхода книги Райхель-Дол-матова, с нашими сегодняшними знаниями, чтобы понять ценность этого открытия. Сомнительно, чтобы ученый мир когда-либо дождался подобного открытия относительно гностической и тантристской систем.

297

См., в частности, Knoll M. Die Welt der inneren Lichterscheinungen // Eranos-Jahrbuch. 1965, no. 35, pp. 361–397; см. также примечания и библиографию, pp. 393-96. О психологическом исследовании световых явлений см. Schultz J. H. Das autogene Training. Stuttgart, 1964, pp. 232 ff., 357. См. также Oster G. Phosphenes // Scientific American. February 1970, no. 222, pp. 82–87.