Введение

Кто написал Библию?

Библию читали на протяжении двух тысяч лет. В ней находили буквальные, переносные и символические смыслы. Ее считали богодухновенной, а то и продиктованной свыше, — или же видели в ней чисто человеческое творение. Ее покупали больше, чем любую другую книгу. Ее цитировали (как верно, так и неверно) больше, чем другие книги. Ее переводили (опять же, верно или неверно) чаще, чем другие книги. Ее называли литературным шедевром и первым сочинением по истории. Она занимает важнейшее место в христианстве и иудаизме. По ней проповедуют пасторы, священники и раввины. Многие ученые положили жизнь на ее изучение и преподавание в университетах и богословских колледжах. Ее читают и изучают, любят и ненавидят, о ней пишут и спорят. Во имя нее живут и умирают. А мы до сих пор не знаем, кто написал ее.

Как странно: нам не известно точно, кто создал книгу, играющую столь важную роль в нашей цивилизации. Существуют предания об авторстве каждой из библейских книг: скажем, Пятикнижие приписывается Моисею, Плач — пророку Иеремии, а половина Псалмов — царю Давиду. Однако так ли это на самом деле?

Исследователи бьются над разгадкой почти тысячу лет, и особенно удивительные открытия совершили в последние два столетия. Некоторые из этих открытий идут вразрез с традиционными представлениями. Однако не стоит видеть здесь нападки науки и секуляризма на религию. Напротив, большинство ученых, подобно сторонникам традиционных ответов, были верующими людьми и любили Библию. Более того, так сложилось, что многие из критически мыслящих ученых, если не большинство из них, принадлежат к клиру. Причина же столь широкого интереса к проблеме библейского авторства состоит в следующем: от ответа на нее во многом зависит, как сторонникам традиции и критическим ученым понимать Библию.

Ведь Библия есть Библия! Ее влияние на западную (а впоследствии и восточную) цивилизацию было столь глубоким, что воспринимать ее и решать вопрос о ее авторитете, невозможно, не задумываясь об истоках. Если Библия — это литературный шедевр, то кто его создал? Или если это исторический источник, то на чьи исторические свидетельства она опирается? Кто написал ее законы? Кто соткал единую ткань книги из пестрого собрания рассказов, поэзии и уставов? Если мы отчасти встречаемся с автором, читая его текст, будь то художественный или нехудожественный, с кем мы встречаемся, читая Библию?

Вопросы для большинства читателей далеко не праздные, независимо от того, носит ли их интерес к Библии религиозный, нравственный, литературный или исторический характер. Когда люди изучают какую-либо книгу в школе или университете, они обычно узнают нечто о жизни автора, что позволяет им лучше понять эту вещь. Не говоря уже о сложных литературоведческих вопросах, есть очевидные взаимосвязи между биографией автора и миром, который он описывает в своих произведениях. Возьмем художественную литературу: большинство сочтут важным, что Достоевский жил в России XIX века, был глубоко незаурядным православным христианином, а также эпилептиком (ср. эпилепсию в романах «Идиот» и «Братья Карамазовы»); или что автор детективов Дэшил Хэммет был в свое время частным сыщиком; или что Джордж Элиот — псевдоним, за которым скрывается женщина. Или нон-фикшн: огромное число людей задается вопросом, что за человек был Фрейд и до какой степени в его теориях отражен личный опыт. Или Ницше: интерпретаторы учитывают и его безумие, и его отношения с Лу Саломе, и его подчас странное влечение к Достоевскому.

Для нас это столь естественно, что нельзя не поражаться почти полному отсутствию соответствующей информации о Библии. Без нее Библию полностью понять невозможно! Жил ли автор того или иного библейского текста в VIII веке до н. э. или V веке до н. э.? В зависимости от этого мы будем решать, понимать ли то или иное использованное им выражение в соответствии с его значением в VIII веке или V веке. Опять же, был ли автор свидетелем событий, о которых он рассказывает? Если нет, откуда он узнал о них? Пользовался ли он письменными источниками или старыми семейными рассказами? Или, возможно, реконструировал события в соответствии с божественным откровением? Или полностью их выдумал? И в какой мере события его собственного времени повлияли на его изложение? Писал ли он, желая создать священный и авторитетный текст?

Такого рода вопросы подводят к пониманию того, что значил данный текст в библейском мире. Однако здесь возможность и для нашего времени: чем лучше мы — как верующие, так и неверующие — будем знать людей, которые создали Библию, и факторы, сопутствовавшие ее созданию, тем глубже мы будем ее понимать.

Это одна из древнейших в мире загадок. Толкователи ломают голову над ней практически с самого возникновения Библии. Однако началось все не с исследования авторства. Просто отдельные люди стали задавать вопросы о проблемах в библейском тексте. Это положило начало настоящей детективной истории, которая растянулась на века: мало-помалу «сыщики» вычисляли один за другим ключики к происхождению Библии.

Сначала возникли вопросы о первых пяти книгах Библии: Бытия, Исхода, Левит, Чисел и Второзакония. Вместе взятые, они именуются Пятикнижием или Торой (по-еврейски «Тора» значит «учение»). Более полное наименование —

Пятикнижие Моисеево. Моисей — главный персонаж большей части этих книг, и древняя иудейская и христианская традиция полагала, что Моисей и написал их (хотя само Пятикнижие нигде не говорит об авторстве Моисея).[4] Однако предание о Моисеевом авторстве стало вызывать трудности. Люди заметили противоречия в тексте. Скажем, сначала излагается одна последовательность событий, а потом — другая. Или сначала говорится, что чего-то было два, а потом — что этого было четырнадцать. Или сначала некие действия приписываются моавитянам, а потом они же — мидианитянам. Или Моисей идет в Скинию перед тем, как начинает ее строить.

Было также подмечено, что Пятикнижие включает информацию о событиях, которые не могли быть известны Моисею, или вкладывает в его уста слова, которые он едва ли мог произнести. Например, оно сообщает о смерти Моисея. Или говорит, что Моисей был «смиреннейший из всех людей на земле» (Числ 12:3), — однако едва ли смиреннейший человек на земле сказал бы о себе такое.

Поначалу доводы против Моисеева авторства отвергались. В III веке н. э. христианский автор Ориген критиковал тех, кто сомневался в единстве и Моисеевом авторстве Пятикнижия. Раввины, жившие после завершения Еврейской Библии (Ветхого Завета), также объясняли проблемы и противоречия в рамках традиции: противоречий на самом деле нет, и они лишь кажутся таковыми. Что касается упоминаний о неизвестных Моисею событиях, они объяснялись пророческим даром Моисея. И так продолжалось до самого Средневековья. Средневековые библейские комментаторы (например, Раши во Франции и Нахманид в Испании) умели ловко примирять противоречия. Однако в средневековый период появились и ответы на старые вопросы с новых позиций.

На первых порах возникла такая версия: Моисей действительно написал Пятикнижие, но в нескольких местах текст дополнили несколькими строками. В XI веке Исаак бен-Иазос, еврейский врач при дворе одного из правителей мусульманской Испании, отметил: список эдомитянских царей (Быт 36) включает царей, которые жили много спустя смерти Моисея. Бен-Иазос допустил, что этот список был составлен человеком, который и сам жил после Моисея. За такие гипотезы его прозвали «Исааком-растяпой».

Прозвище «Исаак-растяпа» ему дал Авраам ибн Эзра, испанский раввин XII века. Ибн Эзра добавил: «Его книга заслуживает того, чтобы ее сжечь». Парадоксальным образом несколько загадочных комментариев в сочинениях самого ибн Эзры наводят на мысль, что и у него были сомнения. Он намекнул на некоторые библейские отрывки, которые словно написаны не Моисеем: один отрывок упоминает о Моисее в третьем лице; другой использует неизвестное Моисею название; третий описывает место, где Моисей никогда не был; четвертый выражается языком, свойственным иному времени, и т. д. И все же ибн Эзра не отрицал напрямую Моисеева авторства Пятикнижия. Он выразился туманно: «Если ты поймешь, то постигнешь истину». В другой раз он сказал об одном из этих отрывков следующее: «Человек понимающий — промолчит».

В XIV веке в Дамаске, ученый Иосиф Бонфис согласился с выводами ибн Эзры, но не внял его призыву хранить молчание. Об этих трудных отрывках Бонфис написал прямо: «Отсюда видно, что данный стих был записан в Торе позднее, и не Моисей написал его, а один из более поздних пророков». Как видим, Бонфис не отрицал богодухновенность текста. Он лишь полагал, что отрывки записаны «одним из более поздних пророков». Речь шла лишь о том, что их автором не был Моисей. Все же спустя три с половиной столетия, когда его работу напечатали, эти строки опустили.

В XV веке Альфонс Тостат, епископ Авильский, также говорил, что некоторые отрывки (в частности, упоминания о смерти Моисея) не были написаны самим Моисеем. В принципе, еще в Талмуде отражено мнение, что данные строки принадлежат перу Иисуса Навина, преемника Моисея. Однако в XVI веке Андреас Боденштайн из Карлштадта, современник Лютера, заметил, что рассказ о смерти Моисея написан тем же стилем, что и предыдущее повествование. Стало быть, сомнительно, что Иисус Навин или кто-либо еще просто добавил несколько строк к Моисеевой рукописи. Это с большей остротой ставило вопрос о том, что принадлежит Моисею, а что является поздней вставкой.

На второй стадии исследований была выдвинута следующая версия: Моисей написал Пятикнижие, но впоследствии его текст прошел через руки редакторов, которые местами добавили отдельные слова и фразы. В XVI веке фламандский католик Андреас Мазиус, а также иезуитские ученые Бенто Перейра и Жак Бонфрер именно так ставили вопрос: первоначальный текст написан Моисеем, а последующие авторы делали добавления. Мазиус предположил, что поздний редактор вставил некоторые фразы и осовременил отдельные названия в целях большей удобопонятности. Книга Мазиуса попала в католический Индекс запрещенных книг.

Третья стадия исследований: была выдвинута дерзкая гипотеза, что большая часть Пятикнижия вообще не принадлежит Моисею. Первым сказал это английский философ Томас Гоббс в XVII веке. Гоббс сделал подборку ряда фактов и высказываний в Пятикнижии, которые несовместимы с Моисеевым авторством. Например, иногда текст констатирует: то-то и то-то продолжается «до сего дня». Однако «до сего дня» — это явно ретроспективный взгляд из более поздних времен. Это дело рук позднего автора, который описывает реалии, сохранившиеся до его дней.

Четыре года спустя французский кальвинист Исаак де Лапейрер прямо написал, что Моисей не был автором первых книг Библии. Он также отметил ряд проблем, в частности, слова «за Иорданом» в первом стихе Второзакония. Стих звучит так: «Сии суть слова, которые говорил Моисей всем израильтянам за Иорданом…» Проблема же следующая: данная формулировка предполагает, что автор находится на другой стороне Иордана по отношению к Моисею. Иными словами, автор находится в Израиле, к западу от Иордана, и пишет о Моисее, который стоит к востоку от Иордана. Однако согласно самому же Второзаконию, Моисею не суждено было пересечь Иордан… Книга де Лапейрера попала под запрет и сжигалась. Его самого арестовали и поставили условие: если он хочет выйти на свободу, он должен обратиться в католичество и покаяться в своих взглядах перед папой. Он выполнил это условие.

Приблизительно в то же время в Голландии философ Барух Спиноза опубликовал подробный критический анализ. Он также показал, что проблемные отрывки — не отдельные исключения, которым можно подобрать частные объяснения. Подобного рода «проблемами» полон весь текст Пятикнижия. Скажем, есть рассказы о Моисее от третьего лица, маловероятные в его устах высказывания (например, о нем как о смиреннейшем человеке на земле), отчет о смерти Моисея, фраза «до сего дня», географические названия послемоисеевых времен, упоминания о более поздних событиях (например, список эдомитянских царей), а также ряд противоречий и проблем, отмеченных еще прежними комментаторами. Спиноза обратил внимание и на следующие слова: «И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей…» (Втор 34:10). Они явно принадлежат перу автора, который жил после Моисея, знал других пророков и мог сравнивать. (К слову, звучат они вовсе не как слова смиреннейшего на земле мужа.) Спиноза подытожил: «Яснее дневного света видно, что Пятикнижие было написано не Моисеем, но другим, кто жил много веков спустя после него».[5] Спинозу отлучили от синагоги. Затем его сочинение осудили и католики с протестантами. Оно попало в католический Индекс запрещенных книг; в течение шести лет против него было издано 37 эдиктов, а однажды было совершено покушение на жизнь Спинозы.

Вскоре во Франции Ришар Симон — в прошлом, протестант, затем обратился в католичество и стал священником — написал книгу, которую задумал как критику Спинозы. По его мнению, ядро Пятикнижия (законодательные тексты) принадлежит Моисею, но есть и ряд поздних добавлений. Эти добавления он считал делом рук писцов, которые собирали, компоновали и редактировали более ранние тексты. По мнению Ришара Симона, эти писцы были пророками, руководимыми божественным Духом. Соответственно свой трактат ученый рассматривал как апологию святости библейского текста. Однако современники оказались не готовы к восприятию таких идей. Ришар Симон подвергся яростным нападкам католических клерикалов и был изгнан из ордена, к которому принадлежал. Его сочинение также попало в Индекс запрещенных книг. Протестанты написали 40 опровержений на него. Из 1300 экземпляров книги были сожжены все, кроме шести. Вышел английский перевод, но переводчик Джон Хэмпден впоследствии сожалел о своем поступке. Ученый Эдвард Грей рассказывает об этих событиях: Хэмпден «официально отрекся от взглядов, которые разделял с Симоном… в 1688 году, незадолго до своего освобождения из Тауэра».

Идея Ришара Симона, что библейские авторы положили в основу повествования источники, стала важным шагом к решению загадки авторства. Любой толковый историк понимает, сколь важны источники при описании событий. Гипотеза, согласно которой, Пятикнижие — результат сочетания нескольких более ранних источников группой авторов, имела огромное значение, ибо помогла трем крупным ученым последующего столетия осмыслить такой важный факт, как дублет.

Дублет — это повтор рассказа. Даже в переводах легко видеть, что иногда в Библии один и тот же рассказ появляется дважды с изменениями в деталях. Есть два рассказа о сотворении мира. Есть два рассказа о завете Бога с патриархом Авраамом, два рассказа о наречении Исаака, сына Авраама, два рассказа о попытках Авраама выдать жену за сестру перед чужеземным царем, два рассказа о путешествии Иакова, сына Исаака, в Месопотамию, два рассказа об откровении Иакову в Бет-Эле, два рассказа об изменении имени Иакова на Израиль, два рассказа об извлечении Моисеем воды из скалы в месте под названием Мерива и т. д.

Защитники традиционного учения о Моисеевом авторстве пытались доказать, что эти рассказы представляют собой не разные версии одного события, а дополняют друг друга, — «кажущиеся» же противоречия имеют глубокий духовный смысл. Оказалось, однако, что этот ответ не вполне удовлетворителен. Ученые обнаружили, что в большинстве случаев одна из двух версий дублета использует божественное имя Яхве (ранее его некорректно произносили как Иегова), а другая версия использует просто слово «Бог». Иными словами, дублеты можно выстроить в две группы параллельных версий. Каждая группа именует Бога почти исключительно на один лад. Более того, закономерность прослеживается не только в именовании Бога. Выяснилось, что каждой группе присущи и другие стабильные особенности. Это работало на гипотезу, согласно которой, некто использовал два разных источника, соткав из них единое повествование в Пятикнижии.

Поэтому на следующей стадии исследований ученые занялись отделением этих слоев друг от друга. В XVIII веке трое ученых независимо друг от друга пришли к сходным выводам. Это были немецкий пастор Хенниг Бернхард Виттер, французский врач Жан Астрюк и немецкий профессор Иоганн Готфрид Эйхгорн. Поначалу думали, что одна из двух версий, положенных в основу Книги Бытия, была древним текстом, которым Моисей пользовался в качестве источника, а другая версия — дело рук самого Моисея. Затем возникла идея, что обе версии — это документы, которыми пользовался Моисей. Однако в конечном счете решили, что оба источника принадлежат перу после-моисеевых авторов. Моисею приписывался все меньший и меньший вклад в текст.

К началу XIX века гипотезу двух источников расширили. Ученые обнаружили, что многое указывает не на два, а на четыре источника Пятикнижия! Сначала два исследователя выяснили, что первые четыре книги Библии содержат не только дублеты, но и триплеты. Вкупе с остальными фактами (в частности, противоречиями и особенностями лексики) это навело на мысль, что в Пятикнижии выявлен третий источник. Затем молодой немецкий ученый Вильгельм Мартин Леберехт де Ветте подметил в своей докторской диссертации, что Книга Второзакония явно отличается по языку от предыдущих книг. При этом создается впечатление, что ни один из выявленных ранее источников не использован в ней. Де Ветте заключил, что в основу Второзакония положен еще один, четвертый, источник.

Так в результате усилий многих людей, часто ценой больших жертв, о загадке происхождения Библии заговорили открыто и создали рабочую гипотезу. Это был новый и удивительный этап в истории Библии! Открывая Книгу Бытия, ученые могли находить на одной и той же странице творчество двух или даже трех авторов. Они видели также дело рук редактора, который объединил кусочки из разных документов в единое повествование, — тем самым, уже четыре человека могли потрудиться над одной страницей Библии. Ученые отныне отдавали себе отчет в существовании загадки и наметили основные контуры ее решения. Однако им было по-прежнему неизвестно, кто авторы каждого из этих четырех источников, когда они жили и почему взялись за перо. Они также понятия не имели, что за человек был загадочный редактор и почему соединил источники так, как соединил.

Коротко говоря, дело обстояло так.

Были данные, что Пятикнижие объединяет четыре разных документа-источника в последовательное повествование. Для удобства каждый из этих источников ученые обозначили одной из букв латинского алфавита.

• J: документ, который использует божественное имя Яхве.

• Е: документ, который называет божество еврейским словом «Элогим» («Бог»).

• Р: документ, который содержит большинство законодательных разделов и уделяет значительное внимание вопросам, важным для жрецов.

• D: документ в основе Книги Второзакония.

Проблема отныне состояла в том, как реконструировать историю этих документов, — не только узнать, кто написал их, но и почему возникли четыре разные версии, каково их взаимоотношение между собой, знали ли авторы о творчестве друг друга, в какой момент истории появились эти тексты, как они передавались и соединялись и т. д.

Начали с вопроса о последовательности: какие из документов возникли раньше, а какие позже. Для этого стали смотреть, отражают ли они те или иные стадии в развитии древнеизраильской религии. Этот подход был связан с влиянием в Германии XIX века гегелевских представлений об историческом развитии цивилизации. Здесь особенно отметим двух исследователей. Они подходили к проблеме очень по-разному, но их выводы дополняют друг друга. Один из них, Карл Генрих Граф, пытался вывести из нюансов различных библейских текстов, в какой последовательности они создавались. Другой ученый, Вильгельм Фатке, пытался проследить историю развития древнеизраильской религии, находя в текстах указания на то, отражают они более раннюю или более позднюю стадию этой религии.

Граф пришел к выводу, что J и Е — древнейшие из документов: они не в курсе реалий, которые рассматриваются в других документах. D позднее, чем J и Е, ибо выказывает знакомство с более поздними историческими обстоятельствами. Самый поздний источник — Р, жреческая версия рассказа, поскольку упоминает о целом ряде вещей, неизвестных в более ранних частях Библии (например, в книгах пророков). Согласно Фатке:

• J и Е: очень ранняя стадия в развитии израильской религии, когда она была по существу природным культом плодородия.

• D: средняя стадия религиозного развития, когда вера Израиля имела, в основном, духовную и этическую направленность. Это время великих израильских пророков.

• Р: самая поздняя стадия израильской религии. Это время, когда большую роль стали играть жрецы и жертвоприношения, ритуал и закон.

Попытка Фатке проследить развитие древнеизраильской религии и попытка Графа проследить развитие источников Пятикнижия дали сходные результаты. Получалось, что подавляющее большинство заповедей и значительная часть повествования не существовали во дни Моисея (и уж тем более, не были написаны Моисеем) и даже во дни царей и пророков Израильских. Их авторы жили в конце библейского периода.

Эти выкладки вызвали разные отклики. Отклики негативные последовали как со стороны традиционалистов, так и со стороны критических ученых. Даже де Ветте, который выявил источник D, отвергал мысль о столь позднем происхождении многих законодательных текстов. По его словам, в последнем случае «начало еврейской истории основывается не на великих творениях Моисея, а фактически ни на чем». Традиционалисты же отмечали, что в таком случае библейский Израиль как народ не имел закона на протяжении первых шести столетий. Тем не менее, идеи Графа и Фатке задавали тон в ветхозаветной библеистике на протяжении целого столетия. Ключевую роль здесь сыграли исследования одного человека — Вельгаузена.

Юлиус Вельгаузен (1844–1918) внес поистине выдающийся вклад в изучение авторства и истории библейских текстов. Конечно, трудно считать какого-то одного конкретного человека «отцом» или «основателем» такого рода исследований: свою лепту внесли многие ученые, и в статьях по истории библеистике эту роль иногда отводят не Вельгаузену, а кому-то другому, например, Гоббсу, Спинозе, Симону, Астрюку, Эйхгорну или Графу. Сам Вельгаузен считал, что эта честь принадлежит де Ветте. И все-таки роль Вельгаузена — особая. Его научный вклад знаменовал не столько начало, сколько кульминацию процесса. Многие из его идей обязаны концепциям предшественников, но он свел все компоненты воедино и, проделав глубокую самостоятельную работу, предложил ясный, четко аргументированный синтез.

От Фатке Вельгаузен взял представление о трех стадиях развития древнеизраильской религии, а от Графа — представление о принадлежности документов трем разным периодам. Он просто взял и свел эти идеи в единую картину. Получилось следующее:

• J и Е: содержащиеся в них повествования и заповеди отражают время, когда данная религия была еще природным культом плодородия.

• D: духовная и этическая ступень.

• Р: жреческая и легалистическая ступень.

Вельгаузен тщательно проследил особенности каждой стадии по тексту документов, показывая, как в них отражены фундаментальные аспекты религии: характер жречества, типы жертвоприношений, места богослужения и религиозные праздники. Он опирался на законодательные и повествовательные разделы всех частей Пятикнижия, а также исторические и пророческие книги Библии. Аргументы его были здравыми, четкими и произвели большое впечатление на научный мир. Особенно же убедительной была его реконструкция потому, что она не только использовала обычные критерии (например, дублеты и противоречия), но и привязывала источники к истории, показывала, в какой ситуации они были созданы. Тем самым, модель Вельгаузена позволяла объяснить многообразие источников. Она впервые успешно объединила исторический и литературный подходы. В науке она получила название «документальной гипотезы». С тех пор ее придерживается большинство ученых. Даже и в наши дни: если вы не согласны, вы не согласны с Вельгаузеном; если хотите выдвинуть новую модель, она должна объяснять факты лучше, чем модель Вельгаузена.

В XIX веке церковь часто выступала против такого рода исследований. В англоязычных странах документальная гипотеза обрела популярность во многом благодаря деятельности Уильяма Робертсона Смита, профессора Ветхого Завета в колледже Независимой церкви Шотландии (г. Абердин) и редактора «Британской энциклопедии». Он и сам писал статьи в эту энциклопедию, и публиковал в ней Вельгаузена. У него возникли неприятности в церкви: обвинение в ереси не прошло, но преподавательское место он потерял. Также в XIX веке англиканский епископ Джон Коленсо из Южной Африки пришел к сходным выводам. За двадцать лет появилось около трехсот откликов, а самого Коленсо прозвали «нечестивцем».

В XX веке положение дел мало-помалу изменилось. После многовекового сопротивления Католической церкви библейской науке поворотным пунктом стала энциклика папы Пия XII Divino Afflante Spiritu (1943) — своего рода хартия вольностей для библеистики. Папа советовал искать знания о библейских авторах, ибо эти авторы были «живым и разумным орудием Духа Святого». Он заключил:

Пусть интерпретатор, со всей тщательностью и не пренебрегая никакой информацией, полученной из современных исследований, попытается установить особенности и обстоятельства священного автора, эпохи, в которую он жил, письменные и устные источники, к которым он обращался, а также использованные им формы выражения.

Как следствие папской поддержки, изданный в 1968 году католический «Библейский комментарий памяти св. Иеронима» (Jerome Biblical Commentary) начинался со следующих слов составителей:

Не секрет, что за последние пятнадцать-двадцать лет в католической библеистике фактически произошла революция, — революция санкционированная, ибо у истоков ее лежала энциклика папы Пия XII Divino Afflante Spiritu. Принципы литературной и исторической критики, столь долго воспринимавшиеся с подозрением, наконец стали приниматься и применяться католическими экзегетами. Результаты многочисленны: в Церкви возродился живой интерес к Библии; библеистика стала вносить больший вклад в современное богословие; усилилось сотрудничество и взаимопонимание между католическими и некатолическими учеными.

Протестанты также стали легче относиться к подобным вещам. Библию изучают и преподают с критических позиций в крупнейших протестантских учебных заведениях Европы и Англии. Подтянулись и Соединенные Штаты: критический подход широко распространен в таких протестантских местах, как богословские факультеты Гарвардского и Йельского университетов, Принстонская богословская семинария и Объединенная богословская семинария. Аналогичная картина наблюдается в мире иудаизма: критический подход стал использоваться в Колледже еврейского союза (готовит реформистских раввинов) и Еврейской богословской семинарии (готовит раввинов консервативного направления).

До недавнего времени существовали православные и ортодоксальные иудейские ученые, которые оспаривали документальную гипотезу. Однако в наши дни едва ли найдется хоть один специалист по данному вопросу, который станет утверждать, что Пятикнижие действительно было написано Моисеем (да и вообще каким-либо одним человеком).[6] Спор идет, скорее, о числе авторов, которые потрудились над той или иной библейской книгой, о датировке источников и принадлежности отрывков тому или иному источнику. Спорят также о полезности данной гипотезы для литературных и исторических изысканий. Однако сама гипотеза остается отправной точкой: ни один серьезный исследователь Библии не может пройти мимо нее, да и альтернативные объяснения фактов пока не оказались состоятельными.

Критический подход применяется не только к Пятикнижию, но и к каждой книге Библии. Например, согласно преданию, Книга Исаии была написана пророком Исаией в VIII веке до н. э. Большая часть первой половины книги не противоречит этому преданию. Однако главы 40–66 явно написаны двумя столетиями спустя. Даже Книга Авдия, длиной в страницу, по-видимому, составлена из произведений двух авторов.

В наши дни появились новые подходы и новые методы. Например, благодаря новым методам лингвистического анализа, разработанным в последние пятнадцать лет, мы можем установить относительную хронологию различных частей Библии, определить особенности библейского иврита в каждый из исторических периодов. Получается: Моисей отстоит дальше от языка большей части Пятикнижия, чем Шекспир от современного английского. Со времен Вельгаузена произошла также археологическая революция: было сделано много важных открытий, которые не может не учесть ни один серьезный исследователь. О данных археологии мы поговорим в последующих главах.

Тем не менее, все точки над «и» далеко не расставлены. Белые пятна затрудняют решение других вопросов, касающихся Библии. Приведу пример из собственной жизни. Когда я только начинал заниматься библеистикой в колледже, то обычно отвечал, что мне интересно, какой смысл имеет текст и как он значим для нас, а не то, кто его написал. Однако чем больше я вникал, тем больше понимал, что все время возвращаюсь к проблемам авторства.

Если я трудился над какой-либо литературной проблемой, возникал вопрос, почему рассказ подан так, а не иначе. Взять хотя бы сцену с золотым тельцом. Согласно Книге Исхода, Бог изрек Десять Заповедей с небес на горе Божьей. Затем Моисей вскарабкался один на гору и получил заповеди на каменных скрижалях. За время его отлучки народ изготовил золотого тельца и стал приносить ему жертвы. Самое деятельное участие в этом принял Аарон, брат Моисея. Когда Моисей вернулся и увидел тельца, он в гневе разбил скрижали, а идола разрушил. И он спросил Аарона: «Что тебе сделали эти люди, что ты навлек на них столь большой грех?» Аарон оправдывался: дескать, народ потребовал изготовить богов; он бросил принесенное ими золото в огонь, и появился телец!

Можно спросить: откуда взялся этот рассказ? Какие события в мире автора вдохновили его[7] на сюжет, в котором его собственный народ впадает в ересь спустя всего лишь сорок дней после того, как слышит глас Божий с неба? И почему именно золотой телец, а не, скажем, бронзовая овца или серебряная змея? Почему главой отступничества изображен Аарон, родоначальник израильского жречества? Один ответ состоит в том, что автор описывал события именно так, как они происходили: что было, то было. Другой вариант: сюжетные повороты продиктованы событиями в мире автора.

Если я трудился над этической проблемой, опять же возникал вопрос, почему заповедано то, а не другое. Скажем, некоторые заповеди о войне в Книге Второзакония имеют важный нравственный смысл. Одна заповедь освобождает от воинской повинности любого, кто боится. Другая запрещает насиловать пленницу. С пленницами велено поступать так: сначала дать ей время оплакать погибших родственников, а затем либо освободить, либо взять в жены. Мне казалось важным понять, что привело к возникновению подобных законов. Как эти обычаи и предписания вошли в библейскую норму поведения? Какие события в библейском мире навели законодателей на мысль о подобных уставах, а общину заставили принять их?

Если речь заходила о вопросах богословских, мне хотелось знать, почему текст дает тот или иной образ божества. Например, в Библии Бог часто разрывается между справедливостью и милосердием. Один стимул — наказать, другой — простить. Какие события и представления о божественной природе повлекли за собой желание изобразить Творца суровым или милостивым?

И, конечно, исторические вопросы. Если встает проблема исторической достоверности текста, важно понять, когда жил его автор. Был ли он свидетелем описываемых им событий? Если нет, каковы его источники? Каковы его интересы? Был ли он жрецом или придворным, мужчиной или женщиной? Кому симпатизировал, а с кем спорил? Из каких происходил кругов? И так далее.

Моим преподавателем был профессор Франк Мур Кросс из Гарвардского университета. Во время второго года учебы на семинаре на факультете ближневосточных языков и цивилизаций возникла дискуссия, в ходе которой профессор Кросс упомянул о другом семинаре, многолетней давности. На том старом семинаре участники решили идти по тексту Пятикнижия с самого начала, не исходя из правильности документальной гипотезы или какой-либо другой гипотезы. Они пытались понять, куда приведет текст, если смотреть на него без априорных предпосылок. Позднее в этот день у меня была встреча с профессором Кроссом, и я попросил его быть моим руководителем в учебном проекте. Он предложил заняться именно тем, чем занимались на его семинаре много лет назад. Так я стал исследовать историю формирования библейского текста. Мы начали с начала, прошлись по всему тексту Пятикнижия, не исходя из правильности документальной гипотезы, а взвешивая факты по ходу дела. И я был совершенно покорен тематикой.

В последующих главах я постараюсь внести свой вклад в решение проблемы. Во многом я стою на позициях той модели, которая стала научным консенсусом за последнее столетие. Я представлю новые данные в ее пользу. В тех случаях, когда я расхожусь с прежними исследователями (включая моих собственных учителей), я ясно это обозначу и приведу аргументы. В целом, новизна сводится к следующему.

• Я более конкретно обозначаю личность библейских авторов: не только датировка, но и где они жили, к каким группам принадлежали, в каких отношениях находились с основными деятелями своего времени, какое участие принимали в важных событиях, кого любили и не любили, какие политические и религиозные цели ставили в ходе своей работы.

• Я пытаюсь пролить свет на взаимосвязь между авторами: знал ли кто-либо из них о трудах других авторов? Оказывается, такое случалось. И это влияло на характер текста.

• Я попытаюсь более глубоко проследить цепь событий, в ходе которых источники были соединены в одно произведение. Здесь станет более понятным, как складывалась Библия.

• Как минимум в одном случае, я оспариваю мнение большинства в отношении того, кем был, когда жил и почему взялся за перо один из библейских авторов.

• Рассматривая библейские повествования, я попытаюсь показать, почему каждое из них имеет именно такой вид и как соотносится с историей периода, в который возникло.

Нельзя объять необъятное. Поэтому я ограничусь книгами, рассказывающими ключевую историю, из которой выросла остальная Библия (одиннадцать книг), упомяну о ряде других текстов и коснусь вопроса о том, какое значение имеют эти открытия для понимания Библии в целом.

Начать мне кажется уместным с картины библейского мира: какой она предстает в результате археологических находок и предельно осторожного чтения исторических книг Библии. Это поможет определить, какие части библейского рассказа несут достоверную информацию о каждом периоде. Затем мы посмотрим, какие библейские авторы работали в каждый из периодов, и в какой степени на их труд повлияли люди и события их времени. И наконец, обратимся к тому, что волновало меня с самого начала: какое значение имеют данные открытия для понимания и использования Библии в наши дни.

Примечания:

4

Книга Второзакония сообщает, что незадолго до смерти Моисей написал «Свиток Торы» и отдал его жрецам, которые положили его рядом с золотым ковчегом завета, содержащим каменные скрижали с Десятью Заповедями (Втор 31:9, 24–26). Однако ни из чего не видно, что здесь имеется в виду Пятикнижие. В Втор 31 слово «тора» может использоваться не в позднем узком смысле («Пятикнижие»), а просто в значении «учение».

5

Бенедикт Спиноза. Избранные произведения (т. 2; М.: Госполитиздат, 1957), 130–131.

6

Библеистами считают себя многие люди. Я говорю о тех, кто специально обучался библейским языкам, библейской археологии, литературным и историческим навыкам для работы в данной области, кто публикует свои работы в научных журналах, выступает с ними на научных конференциях и обсуждает их с коллегами.

7

Как мы увидим, этот автор был мужчиной.