Иоанн.

Иоанн Богослов. Он же Иоанн Зеведеев. Он же Воанергес. Рыбак. Апостол. Был обращён Иисусом в числе первых. Его евангелие должно быть самым достоверным. Начинаем.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»…

Очень просто, предельно понятно. Сразу видно — пишет простой человек, рыбак и сын рыбака.

Смысл, видимо, таков — сначала у бога был бог, который был у бога и был богом.

Так намного доходчивее, правда?

«Оно было вначале у Бога».

Это чтобы мы не забыли.

«Все через него начало быть. И без него ничего не начало быть, что начало быть».

А-а-а. Тогда понятно. Что ж он сразу-то не сказал?

Рыбацкий такой стиль. Всё бы ничего, но вот, если сравнить этот текст с Апокалипсисом…

Позже мы этим займёмся.

Итак, отрешимся от абстрактных построений и вычленим суть. А суть такова.

Пришёл Иоанн Креститель. И проповедовал о Свете.

Первые три евангелиста понятия не имеют о Слове и Свете. Любой из них от прочтения первого абзаца впал бы в ступор и пребывал в нём до Страшного Суда.

А Креститель, между тем, проповедовал. К нему пришли «священники и левиты» и спросили, не пророк ли он. Иоанн ответил отрицательно.

Некоторые ему верили, а некоторые не очень. Тем, которые верили, было хорошо.

«А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились».

Кхм. Это значит, что если вы уверовали, то можете смело заявлять, что ваши папа и мама не имеют к вашему рождению никакого отношения.

Странно, я надеялся, что это евангелие будет самым простым для понимания. Лука и Марк не в счёт — они слышали звон, ничего не видели и переписывали слухи.

Матфей был чиновником и крючкотвором. А вот рыбак… Он должен был бы объясняться просто и доходчиво — так я думал. Но я ошибался.

«И Слово стало плотью».

Иоанн увидел Христа и сразу начал его грузить.

«Вот агнец божий, который берет на себя грех мира».

Он даже не спрашивал его согласия, а сразу назначил козлом отпущения. Именно так. Агнец, который берёт на себя грех. Или козёл отпущения — вполне корректная формулировка. Стандартная процедура.

На следующий день Иоанн стоял с двумя своими учениками и зорко озирал окрестности. И опять увидел Христа. И опять сказал, что Иисус — агнец за грехи.

Ученики заинтересовались этим необычным человеком, подошли к нему и завели разговор.

— Добрый день, уважаемый.

— Чего надо, пацаны?

— Учитель, мы просто хотели узнать, где ты живёшь?

— В гости захотелось? Ну, ладно, пошли.

«И они пошли, и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот».

Иоанн зачем-то указывает время происшествия. «Было около десятого часа». Это когда они к нему пришли? Или когда закончился визит?

«Один из двух, последовавших за ним, был Андрей, брат Симона (Петра)».

Ух, ты. А кто был вторым — Симон? Нет, Симона Андрей привёл из дому после того, как погостил у Христа целый день.

Значит, Андрей был учеником Иоанна Крестителя. Его и ещё кого-то, кого мы пока не знаем, Христос переманил к себе в ученики. Наверное, поэтому он Первозванный. И поэтому его не особенно допускали к делам организации. Чужак.

Дело происходило на Иордане. Иисус крестился, в пустыню не ходил, а сразу начал набирать команду. Никаких сказок о «ловцах человеков». Эта версия коренным образом отличается от трёх предыдущих. Что это может означать?

С одной стороны — Иоанн один из первых апостолов, видел он намного больше Матфея. Вполне возможно, что Матфей довольствовался байкой, которую ему рассказали первые апостолы — о том, что происходило до его обращения. Марк и Лука списали все сюжеты у Матфея.

А Иоанн написал свою версию после них — чтобы расставить все точки над і. И издал её под рубрикой «Как всё это было на самом деле».

В этом случае его история о том, что происходило после обращения Матфея, не должна сильно отличаться от трёх остальных.

С другой стороны — рыбаки так не пишут. Он мог закончить ещё восемь университетов, и всё равно, не стал бы писать так запутанно. Старый мудрый Иоанн мог написать Апокалипсис, но не это евангелие.

Это значит, что если автор не Иоанн, то он описал бы общепринятую версию. Поскольку он этого не сделал, то, скорее всего, исказил ход событий сознательно — преследуя свои интересы. Свои, или группы, которую он представлял.

Итак, Андрей привёл Симона, убедив его в том, что нашёл Мессию. Христос посмотрел на него и сказал:

«Ты Симон, сын Ионин; наречешься Кифа, что означает камень (Пётр)».

Значит так. Иоанн не писал этого евангелия. Весь диалог придуман. Почему? Да потому что Иисус, который иудей, присваивает кличку Симону, который тоже иудей, и заодно разъясняет ему, что означает иудейское слово «кифа».

Симон — не иудей, и разговор вёлся на греческом.

Дальше было ещё интереснее.

«На другой день Иисус восхотел идти в Галилею».

Это значит, что сам он живёт не в Галилее — до его дома от Иордана можно добраться в течение дня.

И ещё: Симон, хоть и не ходил с Андреем, тоже был поблизости. Значит, первые два брата — не рыбаки и не живут в Галилее.

«И находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною».

Значит, третьим был Филипп. Или четвёртым, если спутник Андрея стал апостолом. Но мы его не знаем.

«Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром».

Вот так. Никакого Капернаума. Никаких лодок и сетей. Андрей и Пётр — братья, которые жили в Вифсаиде, как и Филипп.

А Филипп пошёл к Нафанаилу! Это о нём Иисус сказал: вот Израильтянин, в котором нет лукавства.

Христос сказал это с таким восхищением, что становится ясно: израильтянин без лукавства — большая редкость. Вот и четвёртый ученик.

Только первые три евангелиста ничего не знают об апостоле, которого звали Нафанаил.

А на третий день они впятером уже гуляли на свадьбе в Кане Галилейской. Что за свадьба, непонятно, но мать Христа была на ней не последним человеком.

Неизвестно, кто женился, но Мария пришла к Христу и сказала: вино кончается. Иисус сначала повыпендривался:

«Что Мне и Тебе, Жено?». Это он так матери сказал. «Чего тебе, женщина?».

Очень мило. Но Мария, как ни в чём не бывало, подозвала слуг и сказала им: «что скажет Он вам, то и сделайте». Слуги на пиру в Кане подчиняются жене плотника из Назарета.

Христос закомандовал, слуги налили в бочки воды. И пьяные гости пили этот фрич, и веселились.

«Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской, и явил Славу свою».

Гости были рады.

Нет, Иоанн рассказывает нам какую-то совсем другую историю.

Сразу после свадьбы они отправились в Капернаум. Кто это — они?

«После сего пришел Он в Капернаум, Сам и Матерь Его, и братья Его, и ученики Его».

Они там дружно жили. Не было непорочных зачатий. Не было отречений от семьи. Не было испытаний в пустыне. Были гулянки и превращения воды в вино.

Что было в Капернауме, неизвестно — прямо оттуда Иисус двинул на Иерусалим, ибо близилась пасха.

В Иерусалиме он вооружился бичом, пошёл в храм, опрокинул столы менял, их деньги расшвырял по храму, а жертвенных животных выгнал на улицу.

При самых разных трактовках этот эпизод остаётся без изменений. Видимо, в храме действительно однажды произошло нечто подобное.

В разгар скандала священники спросили: кто позволил тебе всё это делать?

Ответ Христа оригинален:

«Разрушьте сей храм, и я в три дня воздвигну его».

Ни Матфей, ни Марк, ни Лука не слышали таких слов от Христа. Или умалчивают о них. Но все они включают эту фразу в обвинительные речи первосвященников.

А что, если Иоанн прав, а остальные ошибаются?

«Между фарисеями был некто из начальников иудейских».

Фарисей по имени Никодим. Он пришёл глухой ночью и постучал в дверь. И ему открыли.

«И сказал ему: Равви!..»

Это Никодим к Христу так обращался: равви, учитель.

Иоанн, хоть и был рыбаком, но линию разночинцев поддерживал. Как и Лука.

Никодим пришёл ночью, как революционер с перевязанной щекой. И разговор повёл соответствующий — о необходимости креститься. Его интересовало, нужен ли этот обряд.

Иисус настаивал на его обязательности. И приводил аргументы. У фарисея тоже были свои резоны, но Иисус его убедил. Так они решали организационные вопросы — по ночам.

«Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия».

Оставим формализм и не будем выяснять, что означает «единородный сын». Посмотрим на постулат о прощении.

«Прощать и праведников и грешников» — разве это милосердие? Ведь неверующий уже осужден, и его никто не спасёт.

«Прощать и верующих и неверующих» — вот милосердие, но о нём здесь ни слова. Вы можете носить крестик на шее и убить миллионы людей — вас простят.

Но вашего неверия вам не простят никогда, даже если вы самый великий альтруист в мире. «Не уверовал» — главное преступление. Всё остальное — детали.

Христос после этого пошёл с апостолами в Иудею, где крестил народ. Никаких исцелений и нагорных проповедей. Первым делом крещение — приобщение к церкви.

Иоанн в это же время крестил людей в окрестностях Салима. Процесс пошёл. Ученики Иоанна задали ему вопрос: почему Иисус крестит, если это твоя прерогатива?

Вот тогда Иоанн произнёс крылатую фразу: «Ему должно расти, а мне умаляться».

Нечто подобное мы читали и у Марка — апостолы заметили конкурентов и пожаловались Христу. Тот посоветовал не мешать им. Организация. Церковь.

«Когда же узнал Иисус о дошедшем до фарисеев слухе, что он более приобретает учеников и крестит, нежели Иоанн, — хотя сам Иисус не крестил, а ученики его, — то оставил Иудею и пошел опять в Галилею».

Значит, противоречия существовали. Два филиала одной организации не могли поделить адептов. И к чему эти оговорки «сам Иисус не крестил»? Похоже на то, что кто-то оправдывается перед кем-то. Кто и перед кем?

И зачем лгать, ведь абзацем раньше прямо говорится: «Пришел Иисус с учениками в землю Иудейскую, и там жил с ними и крестил». Так к чему теперь эта лирика?

И вообще, почему Иисус переживает о том, какие слухи дошли до фарисеев? Ему это так важно — мнение фарисеев?

Наверное, важно, если он оставил Иудею и вернулся в Галилею. Пошёл точки над «і» расставлять.

Итак, он собрал учеников и пошёл в Галилею — через Самарию. В других евангелиях Иисус самаритян не жаловал, сравнивал их с собаками. Тут же описывается несколько иное отношение.

«Иисус, утрудившись с пути, сел у колодезя».

Сидел и глазел на прохожих, пока апостолы шатались по местным магазинам. Некая самаритянка пришла набрать воды. Иисус завёл разговор.

— Дай мне воды.

— Как ты можешь у меня просить? Ведь иудеи не разговаривают с самаритянами (читай — израильтянами).

— Если бы знала, с кем говоришь, то сама просила бы у меня напиться. Моя влага целительная — в отличие от твоей.

Самаритянка усомнилась, глядя на запылённого бродягу.

— У тебя и ведра-то нет, уважаемый. А колодец глубок. Как и чем ты собираешься поить меня?

— Любой, кто попьёт из этого колодца, захочет ещё воды. Но тот, кто приложится к моему источнику, забудет о жажде на всю жизнь.

Это говорит человек, который просит у неё попить! Её сомнения понятны. Но вернёмся к разговору, который становился всё интереснее.

— Я была бы рада попить из твоего источника, — сказала женщина и подмигнула.

— Да? Это интересно. А ты не могла бы познакомить меня со своим мужем?

— А у меня нет мужа, уважаемый.

— Это точно. У тебя нет мужа, хотя ты пять раз была замужем.

— Да ты пророк, как я погляжу, — сказала самаритянка с улыбкой.

Его информированность эту женщину не сильно удивила. Видимо, она была достаточно популярной личностью. Но тут подоспели апостолы с провиантом и пятикратная вдова удалилась.

В городе она рассказала о странном человеке у колодца. Горожане приходили посмотреть на него. Понятное дело, они уверовали в него, и уговаривали остаться.

«Я вынужден вас покинуть. Дела, знаете ли».

Этот Иоанн, кроме того, что философ, такой интернационалист! Его Иисус дружит с самаритянами, объясняет Симону значение слова «кифа». Создаётся впечатление, что сам евангелист — не иудей.

И уж конечно, он не имеет никакого отношения к сыну рыбака, закидывавшему сеть возле Капернаума.

Примечательный момент — разговор Иисуса с самаритянкой происходил без свидетелей. Когда апостолы принесли еду, Христос не захотел есть. Оказалось, что он уже сыт.

Кстати, о Капернауме. В этом городке жили непростые люди. Царедворцы, например.

В Галилее Иисус первым делом направился в Кану, где однажды так удачно решил винный вопрос на свадьбе.

Туда же примчался царедворец из Капернаума, у которого заболел сын. У него состоялся разговор с Иисусом, во время которого Христос «заочно» вылечил сына царедворца.

Раньше он имел дело с мытарями, фарисеями и начальниками синагог. Теперь дело дошло до придворных вельмож. На простых бедняков не было времени. И, возможно, желания.

«Это второе чудо сотворил Иисус, возвратившись из Иудеи в Галилею».

Чудес, оказывается, было не так много.

Иисус направился в Галилею для того, чтобы развеять слухи, которые дошли до фарисеев. Добился он своей цели? Неизвестно — Иоанн ничего об этом не говорит.

Послушать его, так Христос вылечил сына придворного вельможи и сразу же отправился обратно в Иудею.

В Иудее он первым делом посетил местную купальню, Вифезду. В этом чудном заведении собирались местные калеки. Поговаривали, что иногда ангел мутит воду в этом источнике, и если прыгнуть в это время в бассейн, то можно излечиться. От любой болезни.

Как Христос мог пройти мимо такого места? Никак не мог, ведь он совершил всего два чуда, а время шло — Голгофа не за горами.

Вся эта братия сидела на бережочке, галдела, хвасталась своими увечьями. И ждала ангела. Сегодня ангел не пришёл, но появился Христос. Он окинул бедолаг орлиным взглядом и начал с самого безнадёжного случая.

Калека, к которому он подошёл, уже тридцать восемь лет ждал возможности бултыхнуться в воду — когда ангел её мутил. Но не получалось у него ничего — он обладал слишком низкими ходовыми качествами.

Пока доползал до водоёма, все места были заняты другими, более прыткими калеками. Он огорчался и полз обратно. И так тридцать восемь лет подряд.

Христос накричал на парня, тот от испуга вскочил, собрал постельные принадлежности и вприпрыжку умчался домой. Третье чудо состоялось.

«И стали иудеи гнать Иисуса и искали убить его за то, что он делал такие дела в субботу».

Искали и не находили. Или находили?

«Иисус же говорил им: Отец Мой доныне делает, и Я делаю».

Значит, находили. И не убивали. Может, не хотели?

«И ещё более искали убить его иудеи…»

Ага, хотели всё-таки. И опять искали. И опять не находили? Или находили…

«На это Иисус сказал…»

Нет, находили. И опять не убивали. Значит, не хотели.

А кто искал и хотел убить? Фарисеи? Нет. Мытари? Нет. Народ? Нет, даже не народ.

«Иудеи» — вот, кто искал. Автор этого евангелия — точно не иудей. И Христа таковым не считает.

А вдруг хотели? Не зря Христос опять ушёл из Иерусалима, переправился через озеро Галилейское и оказался в Тивериаде. Именно здесь произошло насыщение пятью хлебами пяти тысяч человек.

Когда Христос увидел эту толпу, то спросил у Филиппа, как их кормить. Филипп прикинул в уме цены на продукты и выдал результат: чтобы накормить пять тысяч человек, понадобится двести динариев.

Апостолы покачали головой. Двести динариев на прокорм пяти тысяч человек — такую сумму они не потянут. Вот триста динариев на дезодорант для учителя — другое дело.

Она умащивала его миром, мыла ему ноги и вытирала своими волосами. Теперь мы знаем, чего стоил этот кайф — семь с половиной тысяч бесплатных обедов для бродяг, которых хватало.

Некоторые апостолы возмущались. Их возмущение понятно. А он ответил им: «не смущайте женщину». Только и всего.

Иоанн спохватился не на шутку — начинает нас забрасывать уже известными эпизодами. Насыщение пятью хлебами, ходьба по воде. Сомнение слушателей в его умственном здоровье (не Иисус ли это, сын Иосифов?).

«Ядущий мою плоть и пьющий мою кровь, имеет жизнь вечную».

Их сомнения понятны. Ещё бы.

«Истинно говорю вам: если не будете есть плоти сына человеческого и не пить крови его, то не будете иметь в себе жизни… Ибо плоть моя истинно есть пища, и кровь моя истинно есть питье…»

Впору было посылать за Марией. И за врачами. Дело было в Капернауме — как и в других евангелиях.

Не только слушатели опешили. Апостолы тоже были обескуражены.

«Многие из учеников его, слыша то, говорили: какие странные слова! кто может это слушать?»

Могут! Могли и могут. Со здравым смыслом сегодня напряги. Едят и пьют. Но от Джумагалиева стараются держаться подальше.

«С этого времени многие из учеников отошли от него и уже не ходили с ним».

Остались двенадцать. Христос спросил:

— А вы чего не идёте? Давайте, пользуйтесь моментом!

— А куда нам идти? — ответил Пётр за всех.

В самом деле, куда им идти? Особенно, Петру. Дома сети, рыба, жена, дети, пелёнки, а главное — тёща. Нет, идти было некуда.

«После этого Иисус ходил по Галилее, а по Иудее не хотел ходить, ибо иудеи искали убить Его».

Автор евангелия от Иоанна. Он так настойчив. Что он хочет сказать этими повторениями? Иудеи искали убить Христа… Иудеи распяли Христа… Он разговаривает на другом языке…

О чём речь?

Речь о том самом. Мы назвали иудейского мистика своим богом и начали ему поклоняться, чем очень удивили самих иудеев, а затем и мусульман. Их удивление до сих пор не прошло.

Иудеи распяли Христа? Нет, они распяли иудея. В этом всё дело. А мы назвали его богом. Теперь осталось отнять у него национальность, чем и занялся автор евангелия от Иоанна.

Иначе его нельзя называть, ибо ничего общего с апостолом Иоанном этот человек не имеет.

В Апокалипсисе, до которого мы с божьей помощью ещё доберёмся, апостол Иоанн обвиняет Петра в том, что он принимает в лоно новой церкви необрезанных. Национальность того Иоанна не вызывает сомнений.

А этот «Иоанн» всё время пытается вбить в наши головы мысль о том, что Иисус не был иудеем.

Все крестовые походы растут отсюда, авторы «кодов Да Винчи» и «арийских стандартов» эксплуатируют участок, который застолбил ещё евангелист «Иоанн».

Иисуса уже назвали югославом и вообще славянином. Погромы делались под этим лозунгом: вы распяли нашего Христа! Спасибо «Иоанну».

Но погромы были так давно, хотя, как сказать… Но вот свежая история — не всемирного масштаба, конечно, но всё-таки…

Мой друг детства, о котором я давеча рассказывал, служил в армии. Однажды ночью его подняли два подвыпивших «старичка». Они пинали сонного Гену и приговаривали: зачем вы распяли нашего Христа? До тех пор, пока он не проснулся окончательно.

— Сейчас, ребятки, я вам всё объясню.

И объяснил. Слава богу, со здоровьем у него всё было в порядке. А был бы хилым, что тогда?

Вернёмся в Галилею. Но возьмём на заметку эту особенность евангелиста «Иоанна».

«Приближался праздник Иудейский…»

Понятное дело.

«Тогда братья Его сказали Ему: выйди отсюда и пойди в Иудею, чтобы и ученики Твои видели дела, которые Ты делаешь».

Этакий маркетинг. Странно, что братья так помыкают старшим сыном их матери. Похоже, они выгнали его из дома.

«Ибо никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным. Если Ты творишь такие дела, то яви Себя миру».

Под лежачий камень вода не течет. В здравомыслии братьям не откажешь.

«Ибо и братья Его не веровали в Него».

Трудно быть богом. Но ещё труднее быть его братом.

Христос не послушал родственников.

«Сие сказав им, остался в Галилее».

Братья же пошли праздновать кущи в Иудею.

«Но когда пришли братья Его, тогда и Он пришел на праздник не явно, а как бы тайно».

Не понял. Он пришёл на праздник или не пришёл? И что означает это «как бы»?

«Иудеи же искали Его на празднике и говорили: где Он?»

Кто искал — книжники? Фарисеи? Священники? Старейшины?

Нет! Искали иудеи. Если учесть, что дело происходило в Иерусалиме, то можно себе представить, кто участвовал в поисках. (Танцуют все!)

«И много было толков о Нем в народе… Одни говорили, что Он добр, а другие: нет, Он обольщает народ… Впрочем, никто не говорил о Нем явно, боясь иудеев».

А кто говорил? В Иерусалиме кто мог бояться иудеев?

«Но в половине праздника вошел Иисус в храм и учил…

И дивились иудеи: как Ты знаешь Писания, не учившись?..

Иисус сказал: Мое учение — не Мое, но пославшего Меня».

Христианское косноязычие, о котором мы уже говорили, достигает у «Иоанна» апогея.

Слова не только не означают того, что означают — этого уже мало. Теперь они означают взаимоисключающие вещи одновременно.

Иисус идёт в Иудею и не идёт. Идёт тайно, но учит в храме. Иудеи ищут его, но дискутируют с ним на религиозные темы.

Иудеи же рассуждают о нём шёпотом, чтобы иудеи не услышали. И вот апофеоз: моё учение — не моё учение.

«Я — не я, лошадь не моя, а земля имеет форму чемодана». Шизофрения классическая.

Не верите?

«За что ищете убить Меня?..

Народ сказал: не бес ли в Тебе? Кто ищет убить Тебя?»

Окстись, парень!

«И искали схватить Его, но никто не наложил на Него руки».

Значит, не сильно искали. Вернее сказать, вообще не искали. Это уже паранойя.

Праздник подходил к концу. Под занавес Иисус ещё раз отличился.

«В последний день праздника стоял Иисус и возгласил: кто жаждет, иди ко Мне и пей!

Кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой…»

В общем, было весело.

«Итак произошла о Нем распря в народе. Некоторые из них хотели схватить Его, но никто не наложил на Него рук».

Понятное дело.

Переночевав на Елеонской горе, Иисус с утра пораньше опять пришёл в храм. И опять начал учить. Поучать. Во время лекции в храм привели блудницу и хотели побить её камнями.

Спросили у Христа: правильно так сделать? Он потупился, порисовал пальчиком на песке крестики-нолики и сказал: правильно, начинайте. Не начали.

Тут неувязка. «Иоанн» говорит, что было сказано: кто из вас без греха, пусть первый бросит камень.

Эта фраза не могла иметь место. Почему? Потому что по закону первым бросал камень свидетель — помните Ветхий Завет?

А свидетелей не было — ни одного. Именно поэтому и возник вопрос: можно ли побить блудницу камнями в отсутствие свидетелей? Нельзя.

Если бы свидетели были, никто не стал бы задавать вопросы — потаскуху забросали бы камнями, только и всего.

«А теперь вы ищете убить Меня, человека сказавшего вам истину, которую слышал от Бога».

Человека! Людей, которые слышали бога и передавали его слова людям, всегда называли пророками. И убогими.

Впервые в Новом Завете говорится о том, что Иисус слышал бога. Матфею, который видел всё происходящее, это в голову не пришло.

Но иудеи не считали его даже пророком.

«Ты сам о себе свидетельствуешь, свидетельство Твое не истинно».

Они считали его самозванцем.

«Свидетельство Мое истинно, ибо Я знаю, куда иду».

Логично? Главное — аргументировано. Иудеи не сдавались. Иисус продолжал.

— Я никого не сужу. А если сужу, то сужу истинно, потому что нас двое — я и отец небесный, а по закону двух свидетелей достаточно для истинного суда.

Вот, пожалуйста! В этом весь «Иоанн». Я не сужу. Нет, вообще-то сужу, но сужу не один, ибо нас двое. А раз так, то я прав, а вы не правы. Тут самое время показать им язык.

И опять это стремление отмежевать Иисуса от иудеев.

«А и в законе вашемнаписано, что двух человек свидетельство истинно».

В вашем иудейском законе. Каково? Он даже не заметил, что записал в человеки не только Христа, но и господа бога.

«Не поняли, что говорил Он об Отце».

До сих пор не поняли. И я не понимаю. А вы?

«Ему отвечали: мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда, как же ты говоришь, что освободишь нас?»

«Ваш отец Диавол».

Не больше и не меньше.

«Не правду ли мы говорим, что ты Самарянин, и что бес в тебе?»

«Во Мне беса нет, а вы бесчестите Меня. Кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек».

«Теперь мы узнали, что бес в тебе».

То есть, все сомнения рассеялись.

Обратите внимание: Иисус пытается опровергнуть обвинение в одержимости бесом, но пропускает мимо ушей слова о том, что он самаритянин. Здесь торчат уши «Иоанна».

Спор дошёл до кульминационной точки.

— Авраам увидел меня и возрадовался.

— Ты видел Авраама?

— Я был ещё до Авраама, уважаемые.

«Тогда взяли каменья, чтобы бросить на него…»

Понятное дело, он же богохульствовал в храме. Иисус убежал из «дома отца Его».

Проходили по пересечённой местности и увидели слепца. Апостолы решили пофилософствовать.

— Учитель, почему он слепой? Потому что грешил, или потому что родители его грешили?

— Нет, не потому. Он слепой не «почему», а «для чего». Для того, чтобы на нём могли проявиться дела божьи.

Господин Лазарев, этот христианский спец по диагностике кармы, может быть свободным.

Христос плюнул на землю, смешал слюну с пылью, намазал этой кашицей глаза больного, и больной прозрел. Ура.

Как обычно, была суббота. Такое ощущение, что он лишь по субботам и лечил.

Другая версия — суббота была каждый день.

«Тогда иудеи не поверили, что он был слеп и прозрел».

В этом подозрении есть рациональное зерно. До этого случая паренёк не работал, сидел на обочине и просил милостыню.

А теперь придётся засучить рукава и начать зарабатывать на жизнь. Или записываться в апостолы.

Дальше всё было, как в детективе. Иудеи (в субботу!) вызвали родителей слепца на допрос.

— Это ваш сын?

— Это наш сын.

— Он родился слепым?

— Слепым как крот, ваша честь.

— А как же он прозрел?

— Понятия не имеем. Спросите его сами, он уже совершеннолетний.

Сурово.

«Так отвечали родители его, потому что боялись иудеев».

А сами-то, кто были, бушмены что ли?

«Ибо иудеи сговорились уже, чтобы тех, кто признает Его за Христа, отлучать от синагоги».

Вызвали сына. Паренёк был хорошо подкован в теологии.

— Радуйся, мы знаем, что тебя вылечил грешник.

— Грешник он или нет, я не знаю, но знаю, что раньше был я слепой, а теперь зрячий.

— А как он вылечил тебя?

— Я уже рассказывал. Что вы всё расспрашиваете, никак в ученики к нему записаться хотите?

— Ты его ученик, а мы — ученики Моисея. С Моисеем бог разговаривал, и мы знаем об этом, а что это за фрукт, который тебя вылечил, мы не знаем.

— Странно, что вы не знаете, ведь он мне глаза открыл, а это лишь богу под силу.

— Кто ты такой, чтобы нас поучать?

«И выгнали его вон».

Иисус получил ещё одного поклонника. Сначала он не работал и просил милостыню. Теперь он был его учеником. И опять не работал.

«На суд Я пришел: чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы».

Чтобы видящие стали слепы. У него получилось.

— Кто входит в овчарню не через дверь, тот вор и разбойник. А пастуху привратник дверь открывает, он входит, овцы его узнают, он зовёт их по именам. И овцы выходят. Через дверь. Так вот, я — дверь для овец. Понятно?

— Нет, — апостолы переглянулись.

— Я дверь, а вы овцы. Все, кто приходили до меня, были «воры и разбойники». Но только тот, кто войдёт в меня, как в дверь, получит вечную жизнь. Теперь понятно?

— То есть, мы овцы, а ты — дверь, в которую мы выходим к пастуху?

— Наконец-то.

— А пастух тогда, кто?

— Я пастух. «Я есмь пастырь добрый и жизнь Мою полагаю за овец».

— Спасибо, конечно, но мы думали, что ты дверь, а не пастух.

— Я дверь и я же пастух, что тут сложного?

— Да нет, всё очень просто. Ты дверь и пастух. А мы овцы.

— Правильно. Но у меня есть и другие овцы, о которых вы не знаете. Их я тоже пасу.

— Ты им пастух и дверь?

— Ну, да.

— Сложно всё это. И жизнь ты полагаешь и за наше стадо, и за остальные отары?

— Да. Лучше, конечно, собрать вас в кучку. Я так и сделаю. И будет одно стадо и один пастух.

— И жизнь отдашь за это большое стадо?

— Да, отдам. Именно за это меня бог и любит. «Потому любит Меня Отец Мой, что Я отдаю жизнь мою, чтобы опять принять ее».

— А зачем отдавать, если опять принимать придётся?

— Иначе отец любить меня перестанет. Ведь он именно за это меня любит — нельзя любить просто так.

«От этих слов опять произошла между иудеями распря».

Они там дрались каждый день, эти иудеи, споря о смысле его речей.

— Что вы его слушаете, он просто сумасшедший, бесноватый! — кричали одни.

— Бесноватые не делают слепых зрячими, — кричали другие.

— Это совсем необязательно, — парировали оппоненты.

Страсти разгорелись нешуточные. Дело было зимой, подходил праздник обновления, и Христос опять околачивался в храме. Он уже не боялся ходить на праздники в столицу, как раньше. Привычка — великое дело.

Итак, Иисус сидел в Соломоновом притворе храма, и никто его там не трогал. Иудеи подошли к нему.

— Ты держишь нас в недоумении, уважаемый. Нельзя ли прямо сказать: ты Христос или нет?

Вообще-то они говорили не Христос. В лучшем случае — мессия. Ну, ладно. Спросить-то они спросили, но Иисус, как обычно, ушёл от прямого ответа. Ни разу он не ответил им: я Христос.

— За меня говорят мои дела, а вы этого разговора не слышите. А всё потому, что вы не мои овцы. А мои овцы знают мой голос, и понимают мои речи. За это я дам им вечную жизнь.

Все посмотрели на апостолов — те осклабились.

— Ведь я, и мой отец — одно и то же, — добавил Иисус.

Иудеи схватились за камни и решили побить его.

— Почему вы хотите меня бить? Я же совершил много хороших дел. Воду в вино превратил, например.

— Мы не за добрые дела тебя побить хотим, а за то, что ты богохульник. «Ты, будучи человеком, называешь себя Богом»!

— Секундочку, уважаемые. В вашем законе написано: «Я сказал: вы боги». Так или нет?

— Ты откуда цитатку дёрнул, родимый?

— Это неважно. Если Он назвал богами пророков, то почему я богохульствую, называя себя сыном божьим?

— Раньше ты называл себя сыном человеческим.

— Это одно и то же.

— Нет, ты определённо заслуживаешь наказания.

«Тогда опять искали схватить его, но он уклонился от рук их, и пошел опять за Иордан».

Убежал, одним словом. Занял исходную позицию — на месте крещения.

Жители Иерусалима получили новую забаву. На каждые праздники в храме появлялся Иисус, доводил священников до белого каления, горожане хватали камни, изображая намерение побить его, бедняга пугался и убегал, после чего все долго смеялись.

Недалеко от Иерусалима был посёлок Вифания — хорошее место для ночлега между экскурсиями в храм и перед походом на Голгофу.

В этом посёлке жили две сестрички: Марфа и Мария. Мария отличилась тем, что вытирала своими волосами ноги Иисусу.

Некоторые говорят, что она была Магдалиной, но это вряд ли, ведь Вифания и Магдала — разные вещи.

Мария была проституткой, а кем была Марфа — трудно сказать. Так вот, у сестричек был братик, которого звали Лазарь. Чем Лазарь зарабатывал на жизнь при таких-то сёстрах, можно лишь догадываться.

Лазарю не повезло — он заболел. Сёстры послали Иисусу письмо.

«Приходи, ибо заболел человек, которого ты любишь».

Да, любил он не всех. Что бы сегодня ни говорили о всеобщей любви, но если «Иоанн» называет имена тех, кого Иисус любил, то были и те, кого он не любил.

«Иисус же любил Марфу и сестру ее, и Лазаря».

Марию он любил. И Марфу любил. А ещё и Лазаря. Он прочитал письмо, подумал и сказал:

— Эта болезнь не к смерти, а к славе господней, а значит, и к моей, ведь мы с отцом — одно.

Узнав, что его возлюбленный Лазарь при смерти, Иисус специально оставался ещё два дня за Иорданом.

Наконец, когда больной уже точно должен был умереть, он решил идти в Иудею, ведь Вифания находилась именно там.

— Оно тебе надо, учитель? — вопрошали апостолы. — Тебя хотели камнями побить, и ты еле ноги унёс. Зачем пробовать ещё раз?

— Наш друг Лазарь умер. И я радуюсь.

— Радуешься?

— Радуюсь, что меня там не было. Теперь вы уверуете.

Его логика поражала даже учеников. Что уж говорить об иудеях?

Пришли в Вифанию. Лазаря уже оплакивали сёстры и просто иудеи. Марфа встретила Иисуса на подходе.

— Как жаль, что тебя не было здесь, когда мой брат умер, — всхлипывала Марфа.

Она не знала, что Иисус радуется как раз тому, чему она огорчается. Он не стал её разочаровывать.

«Иисус, когда увидел её плачущую и иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился».

Короче говоря, он пришёл к гробу, накричал на труп Лазаря громовым голосом, после чего труп ожил.

Увидев такие чудеса, первосвященники и фарисеи собрали совет.

«Если оставим его так, то все уверуют в него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом».

Во, как! Логика — великая вещь. Стоит иудеям уверовать в Христа — французы тут, как тут. В смысле, римляне.

Интересно, а кто до этого владел Иудеей? Неужто китайцы?

Главным запевалой на этом совещании был первосвященник Каиафа. Этот человек занимал должность первый год, и хотел выслужиться. Так говорит «Иоанн».

«С того дня положили убить его».

А до этого не «положили». До этого кто-то другой «искал убить его».

«Посему Иисус уже не ходил явно между иудеями, а пошел оттуда в Ефраим, и там оставался с учениками».

А до этого, значит, ходил явно. Братья не его пинками гнали в Иудею: «покажись народу». Не он прятался за Иорданом. «Иоанн» сам себе врёт, как обычно.

Приближалась Пасха, в Иерусалим набилось народу, как обычно. И, как обычно, ждали Христа.

«Тогда искали Иисуса и, стоя в храме, говорили друг другу: как вы думаете? Не придет ли он на праздник?».

Вопрос, конечно, интересный.

«Первосвященники и фарисеи дали приказание, что если кто узнает, где он будет, то объявил бы, чтобы взять его».

Значит, решили-таки взять. Его.

За шесть дней до Пасхи Иисус пришёл в дом к Лазарю и сестричкам. И возлёг с ними поужинать. Марфа накрывала на стол.

А Мария решила повторить номер с миром. Взяла целый фунт мира и вылила его, но не на голову Христа, как в прошлый раз (в доме прокажённого фарисея), а на ноги.

Налила и начала втирать эту парфюмерию своими волосами в ноги учителя. Поговаривают, что описан один и тот же случай, но это не так.

Случаи разные — они происходили в разных домах, и сама процедура была иной. То голова, а то ноги.

«И дом наполнился благоуханием от мира».

Тут, как назло, пришел Иуда Искариот и всё испортил.

— Это масло можно было продать за 300 динариев, а деньги раздать нищим.

Сразу видно его злодейскую натуру. «Сказал же это не потому, что заботился о нищих, а потому, что был вор». Ворюга! О нищих думал, гад?

Не верим! Иуда таскал при себе ящик для пожертвований. Одним словом, общак держал. Вор, он и в Африке вор.

Да, это разные случаи. В те разы Иуда сразу же замыслил предать Христа и побежал к первосвященникам за мздой. А тут — ничего подобного.

«На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви…»

Далее по тексту. Это кто вышел — народ? Или иудеи? Те, которые искали убить его? Или те, которые говорили, что он безумен?

Если эти, то понятны их возгласы: «благословен царь Израилев». Шоу продолжалось! Долой скуку!

«Иисус же, найдя молодого осла, сел на него».

Видите, никто осла не воровал. Он просто валялся на дороге, а Иисус его нашёл. И сел на него — не пропадать же добру.

«Среди пришедших на праздник были некоторые Еллины».

Всех, конечно, не было, но некоторые пришли. Попраздновать. «Некоторые еллины» подошли к Филиппу — поговорить.

«Нам хочется видеть Иисуса».

Праздник так праздник: на храм посмотрели, а теперь хочется ещё чего-нибудь завлекательного.

Филипп рассказал о прихотливых греках Андрею. Андрей рассказал о них Иисусу. Иисус сказал:

— Пришёл час прославиться сыну человеческому!

Слава — ужасная вещь, честолюбие — страшная сила.

«И кто мне служит, того почтит отец мой».

Ну, а кто не служит, тот против нас.

После этой речи сразу началась тайная вечеря. Иисус разделся, опоясался полотенцем и помыл всем апостолам ноги. Они не хотели, но он настоял.

Пётр, правда, поинтересовался: а почему только ноги? Иисус ответил ему, что всё остальное у них чистое. И ещё он сказал, что с сегодняшнего дня все они должны мыть друг другу ноги.

Сели кушать. Возлегли — так точнее. Все картинки, на которых они сидят за столом, можно выбросить. Да, Иисус тут же произнёс спич о том, что его должен предать один из присутствующих.

Все жутко удивились, стали озираться по сторонам, заглядывать в глаза друг другу и страшным шёпотом вопрошать: кто бы это мог быть?

Один из апостолов, «которого любил Иисус», даже бросился на грудь учителю и оросил её слезами.

— Кто это, Равви?

— Кто-кто… Тот, кому я сейчас кусок хлеба дам.

Берёт кусок хлеба и… подаёт его Иуде!

Все апостолы были тупыми до безобразия, они так и не поняли, кого их учитель имел в виду.

«И после сего куска вошёл в него сатана».

О чём это говорит?

О том, что Иуда — жертва манипуляций. Не было у него никаких замыслов. С куском хлеба в него вошёл сатана.

И что? Иисус изгнал беса? Нет, он и не собирался этого делать. Он сказал Иуде: что делаешь, делай скорее. Вот так.

«Но никто из возлежавших не понял, к чему он это сказал…»

О сообразительности апостолов можно поэмы писать.

— Не в амперах ли измеряется сила тока?

— Конечно, в амперах.

Помните этот анекдот? Так вот, апостолы даже до такого уровня не дотягивают.

Вернёмся к Иуде.

«Он, приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь».

Была ночь, а ученики Христа подумали, что Иуда пошёл в магазин за пельменями, или милостыню подавать. Самое время.

О том, что Христос обещал им указать куском хлеба на предателя, они и думать забыли.

Их может извинить только одно — они были пьяны в стельку. Тогда всё понятно.

Иисус произнёс ещё один спич.

— Ребята! Мне скоро уходить. И вам я говорю так же, как говорил иудеям: куда я пойду, туда вы пойти не сможете.

— А куда ты собираешься идти? — спросил Пётр.

В самом деле, тут было так хорошо, а он куда-то собрался.

— Куда я пойду, ты не сможешь идти, сколько раз повторять?

— Никогда-никогда?

— Нет, сможешь, конечно, но потом. Но, не это главное. Главное в том, чтобы вы любили друг друга так, как я вас любил. Понимаете? По этой любви люди узнают вас — моих учеников.

Не надо смущаться, верьте в меня и в бога. В его доме комнат хватает. А если бы их не хватило, то я бы приготовил каждому из вас по квартирке. А потом вернулся бы за вами, хотя вы и без меня дорогу знаете.

— Мы не знаем, куда ты собрался, и пути туда не знаем, — прорезался Фома.

— А я и есть дорога. К богу только через меня можно пройти. Вы знаете меня, а значит — знаете бога.

— Ты нам просто бога покажи, и этого хватит.

— Фома, ты меня видел — и этого достаточно. Зачем тебе что-то ещё? Я ухожу к папе, а он даст вам другого утешителя — дух истины.

Так и получилась христианская троица. Ох уж этот «Иоанн»! Ни Матфей, ни Марк, ни Лука — не додумались до этого.

Вы помните оперу «Иван Сусанин»? Или она называлась «Жизнь за царя»? Очень патриотично, но абсолютно недостоверно. На то она и опера. То же можно сказать о сцене ареста Иисуса по «Иоанну».

После вечери он произносит пространный и запутанный монолог, настолько пространный и настолько запутанный, что ученики вообще перестают понимать своего учителя.

Потом он ведёт их к Кедронскому потоку, где произносит ещё более пространный и ещё более запутанный монолог, если это вообще возможно.

И вот, собственно арест.

«И после сих слов Иисус возвел свои очи на небо и сказал: Отче! Пришел час, прославь Сына Своего! Да и Сын Твой прославит Тебя!»

Так вот, зачем вся каша заваривалась. Никаких спасений и прощений грехов. Слава! Слава, и ещё раз Слава!

«И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого!..»

Бурные и продолжительные аплодисменты. Но рукоплескали не все.

«Иуда, взяв отряд воинов и служителей, приходит туда с фонарями, светильниками и оружием».

Этот Иуда, он неплохо подготовился.

Иисус вышел им навстречу и спросил: кого ищете, ребята? Ребята отвечали: Иисуса Назорея. Ты не видел его случайно?

Назорей скромно потупил очи и сказал: это я.

«И когда сказал им: это Я, отступили назад и пали на землю».

Испугались, понятное дело.

Но, не таковы апостолы! Вот Пётр, например, схватил меч и отрубил кому-то ухо. Кому-то, кого звали Малх. Лежачих, правда, не бьют, но из правил бывают исключения. Пётр, он вообще по исключениям мастак.

На этот раз никто никому ухо не приклеивал, а напуганная лежащая толпа просто связала Христа, и поволокла его к дому первосвященника. Нет, сначала она поволокла его к дому Анны, который Каиафе доводился зятем.

Пётр вложил меч в ножны, взял ещё одного апостола (анонима) и пошёл вместе с толпой. И никто его не узнал в доме Анны! И в доме Каиафы его не узнали. А ведь он единственный, кто отличился при аресте.

Я заметил, что все библейские персонажи страдают странной потерей памяти — от Яхве до Марии Магдалены. Человек размахивал мечом на глазах у всей толпы, а потом спокойно идёт с этой толпой, и никто не узнаёт его!

Нет, одна женщина, «раба придверница», попыталась что-то вспомнить. Что-то шевельнулось в её рабско-придверном мозгу. И она решила развеять свои сомнения, прямо спросила Петра, не апостол ли он.

Пётр её сомнения развеял: нет, что вы, уважаемая рабыня, как можно!

«Между тем рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись».

Вот так. Холодина была ужасная. Апостолы дрыхли в саду — им было нормально. Какой-то парнишка при аресте вырвался из одеяла, и убежал в голом виде. Всё это было только что, несколько минут назад. И вот — холод.

Представляете? В апреле стоял такой холод, что пришлось костры разводить. Вот в январе, когда Иоанн купал народ в Иордане, было нормально. В том же январе, когда Иисус сорок дней в пустыне жил, было тоже ничего.

В декабре, когда Иосиф ночевал с новорождённым Иисусом в сарае, холод не был столь пронизывающим. Даже пастухи свои отары сторожили на пастбищах. А тут на тебе — мороз.

Они стояли и грелись. И Пётр грелся. А между тем, начался допрос.

«Первосвященник же спросил Иисуса об учениках и об учении Его».

Какой первосвященник? И как ловко смещены акценты! Главное — ученики. «Где твои ученики, подлец? Признавайся!».

А ведь мог и не спрашивать. Один ученик, из самых буйных, стоял во дворе с мечом и грелся у костра. Второй ученик, имени которого нам не называют, вообще присутствовал при допросе. Мало того, он был хорошим приятелем хозяина дома. А тут такие вопросы.

Иисус пытался отвечать в том смысле, что народу в синагоге много было, и все слышали, о чём он учил. А вот об учениках он промолчал. За это «один из служителей» ударил Иисуса по щеке. «Не смей так говорить с первосвященником!»

Иисус спросил: за что ты меня бьёшь? Анна не ответил, но послал связанного Христа в дом Каиафы.

А Пётр всё стоял и грелся у костра. Ждал, когда же его ещё дважды заставят отречься от Христа. Дождался.

Его спросили во второй раз: ты не ученик ли Назорея? Он ответил: нет, конечно. Родственник бедняги, которому Пётр только что отрубил ухо, присмотрелся к боевитому апостолу.

— Дружище, разве не ты отрубил ухо моему кузену?

Петр взялся за рукоятку меча:

— Нет, это не я, клянусь этим клинком.

Все согласились с этим заявлением. Теперь можно было уходить — три отречения состоялось. Да ещё и петух прокукарекал. Мавр был свободен.

А что Христос? Его уже повели в преторию. Что происходило в доме Каиафы, автор не сообщает. Всё, что ему было нужно, уже произошло в доме Анны. Так зачем бумагу переводить?

Ещё раз: Христа увели в дом Каиафы, а Пётр всё стоял и грелся у костра — в доме Анны. И отвечал на глупые вопросы. «Чтобы сбылось сказанное…»

В претории арестованного представили Пилату. Понтий сильно удивился:

— Зачем вы сюда его привели?

— А он злодей.

— Если злодей, то и судите его сами — по вашему закону.

— Видишь ли, нам нельзя никого приговорить к смерти.

— Вот, как?

В самом деле. Как побить блудницу камнями — так пожалуйста. А тут «нельзя».

Прокуратор спросил Христа:

— Ты царь иудейский?

Нет, в самом деле, откуда он узнал про иудейского царя? Никто ни слова ещё не сказал об этом — лишь о злодействе. Иисус ответил скромно:

— Моё царство не от мира сего.

— Значит, всё-таки царь?

— Это ты сказал, что я царь.

Христос нашёл, с кем в софизмы играть — с государственным мужем римской империи, который получил классическое воспитание и труды античных философов знал назубок.

— Я пришёл говорить об истине, — продолжал Иисус.

— Дайте определение истины, как философской категории, молодой человек.

Молодой человек промолчал, он дома шпаргалки оставил. Не дождавшись ответа, прокуратор сказал «иудеям»:

— В словах этого человека много глупости, но нет никакого преступления. Давайте, я отпущу его на волю.

— Нет, не надо его на волю. На волю отпусти Варавву, а Иисуса распни.

«Хотите ли, отпущу вам царя иудейского?»

Римский прокуратор мог задать этот вопрос лишь в кавычках.

«Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить его».

Какой резкий перепад настроения! Не у Пилата, а у автора евангелия. Шутили, спорили и раз! — бить.

В этом евангелии очень много дерутся. Вернее, бьют Иисуса. Жители рыбачьих посёлков, первосвященники и даже прокураторы — все норовят приложить руку к божеству.

Но ведь, богов не бьют — не так ли?

«И били его по ланитам». Это уже солдаты решили не отставать от остальных ботадэусов.

Кстати, вы знаете, что означает «ботадэус»? Ударивший бога — вот, что это означает. В

ернёмся к Пилату.

Пока его солдаты разминались с Иисусом, прокуратор опять вышел к народу.

— Я не вижу никакой вины в этом человеке. Вот, забирайте. Се человек!

«И сказал им Пилат: се человек!»

Он не только им это говорил. И нам тоже. Но они не поняли. Как и мы.

— Распни его!

— Вот вы сами и распинайте, а мне не за что его казнить.

— У нас есть закон, и по нашему закону он должен умереть.

Самое время Пилату удивиться. Только что иудеи заявили ему, что не могут никого казнить, а теперь оказалось, что могут, но не хотят. Но он не удивился. Он испугался.

«Пилат, услышав это слово, больше убоялся».

С чего бы это? Верно, он начал опасаться за своё психическое здоровье. Иудеи же продолжали кричать.

— Если ты отпустишь его, то ты не друг кесарю!

Вот оно, что! Иудеи его пугали. И он боялся. С ума сойти.

— Возьмите его себе, это ваш царь.

— Распни его!

— Как я могу распять вашего царя?

— У нас нет царя кроме кесаря!

Ай да иудеи! Это они накануне иудейских воен такие заявления делали. Хотели поработителей в заблуждение ввести.

«Тогда он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели».

Понимаете? Понтий Пилат отдал иудеям Христа, а они его распяли!

Вот, куда «Иоанн» клонит. Он с самого начала сюда клонит, между прочим.

Итак, иудеи взяли Христа у прокуратора, водрузили на него крест, отвели на Голгофу и распяли.

Они его вели, а следом семенил Понтий Пилат и что-то царапал на куске фанеры. Пока иудеи распинали Христа, прокуратор суетливо приколачивал эту дощечку к кресту.

— Эй, ты чего там написал? — грозно спросили иудеи римского прокуратора.

— Да так, ничего особенного. «Иисус Назорей Царь Иудейский». На трёх языках, между прочим.

— Не вздумай писать такую фигню, прокуратор.

Понтий Пилат обиделся.

— Что написал, то написал.

И показал им кукиш в кармане.

А солдаты делили одежду Иисуса. Зачем им его одежда? «Да сбудется реченное в Писании» — вот, зачем. У иудеев были свои солдаты, они распинали Христа и знали Писание.

Возле креста толпилось много народу. Мать Иисуса. Иоанн первым прямо назвал её среди присутствующих. А ещё там была сестра матери Иисуса.

Какая такая сестра?

Не знаю, может быть, мать Иоанна Крестителя. А ещё была Мария Клеопова. А ещё Мария Магдалена — с флакончиком духов, как водится. А ещё был ученик Христа, «которого он любил».

Иисус сказал матери: это твой сын. А ученику, которого любил, сказал: это твоя мама. «И с того времени ученик взял её к себе». Видимо, о ней больше некому было позаботиться.

Потом Иисус попросил воды. Ему дали уксуса. И он умер. А потом проткнули копьём грудь. Этого нет в других евангелиях.

Дальше шло почти по другим евангелиям. Иосиф из Аримафеи забрал тело. С Иосифом был Никодим, фарисей, который приходил ночью к Иисусу на свиданки.

Вот, что интересно — Иосиф, оказывается, был тайным учеником Христа. А тайным он был потому, что «боялся иудеев». Вот так.

Да, ещё — у Никодима была мазь для покойников, смесь смирны и алоя. И было у него этой мази «литр около ста».

Вот это секрет — в какой метрической системе жила Иудея времён Иисуса Христа? В чём измеряли объём жидкостей — в литрах?

Сцена воскрешения в этом евангелии самая запутанная. Сначала Мария Магдалена приходит к гробу и видит, что камень отвален. Не заглядывая внутрь, она бежит к Петру и «другому ученику» и сообщает о происшествии.

Пётр и «другой» ученик, которого любил Иисус, бегут к гробу. Ученик прибегает первым, а Пётр отстаёт. Ученик заглядывает в гроб, видит тряпки, но не входит. Прибегает Пётр, заходит в гробницу и видит, что она пуста.

Тогда заходит «ученик» и тоже видит. «И уверовал». Наконец-то. Ученик, которого любил Христос, уверовал. После этого они «вернулись к себе».

«А Мария стояла у гроба и плакала». Как так? Она же убежала. Вернулась, значит. И вот, она поплакала и заглянула в гроб.

И увидела двух ангелов, которых не заметил Пётр и «ученик». Ангелы сидели в гробнице. Они обернулись к ней и сказали: зачем ты плачешь, женщина? И всё. Больше они ничего ей сказали.

Всё очень просто — она вернулась к гробнице и увидела внутри Петра с «учеником». Да.

Потом она оглянулась и увидела кого-то, кого приняла за садовника. «Иоанн» считает, что она увидела Христа. «Садовник» тоже её спросил:

— Женщина, почему ты плачешь? Кого ты ищешь?

После этого «садовник» убедил её в том, что он и есть Христос. И просит сказать апостолам, что она его видела. Она пошла и сказала. А вечером прямо к ним пришёл сам Иисус. И говорил с ними. И ушёл.

«Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус».

За это его прозвали Фома Неверующий. Но почему «один из двенадцати»? Ведь их осталось одинадцать!

Правда, «Иоанн» ничего не говорит о смерти Иуды, но после предательства оставаться одним из двенадцати он никак не мог.

Потом было ещё три явления Христа ученикам. Было чудо с ловлей рыбы. Было предсказание Петру о том, что он умрёт нехорошей смертью.

А ещё было предсказание о том, что «любимый ученик» никогда не умрёт, и что именно этот «любимый ученик» написал это евангелие. Намёк на Иоанна.

И ещё — явная попытка обоснования того, что «евангелие от Иоанна» было написано в гораздо более поздние времена.

Люди столько не живут, но «бессмертные любимые ученики» — запросто.