Язык и структура предельного опыта

Сложнее всего первооткрывателям, подвижникам предельного для данного времени опыта, тем, кто свою жизнь отдает на то, чтобы принести людям новый «Прометеев огонь». Никем и ничем не ограниченные сталкеры, фанатики исследования нового во всех сферах жизни: науке, искусстве, новых форм социальности, гуманитарной жизни, новых видов духовных практик, новых технологий – могут быть и опасны, потому что здесь может быть открыт ящик Пандоры. Поэтому во всех древних наставлениях по предельному опыту говорится, что следует идти «путем сердца» (Дон Хуан Кастанеды), связи с всечеловеческими ценностями, а не путем «безбашенного авантюризма» познания, преодоления всего и вся.

Выход в область, где нет никаких карт, где прежние карты не работают, блестяще описан в европейской культуре, например, Иммануилом Кантом в его «Критиках», прежде всего в «Критике чистого разума». Кант описал, с чем сталкивается «чистый разум», свободный от идолов, предрассудков, который уже не впадает ни в какие склонности и ими не обусловлен. Он сформулировал вопросы, на которые чистый разум может давать противоположные и одинаково доказуемые ответы, и сформулировал четыре антиномии. Например, он показал, что мы одинаково убедительно для разума можем доказать, что: а) мир имеет начало во времени и б) мир не имеет начала во времени.

Природа кантовских антиномий связана с тем, что, как только мы уходим с поверхности в глубину, время и пространство нашей жизни меняются (так называемое мифологическое время, когда течение одного дня, например в романе Джойса «Улисс», совпадает с путешествием Одиссея), становятся чудесными, волшебными, сказочными, мифологическими. Как только мы выходим за границы возможного опыта, опыта поверхности, за границы нашего знания, разума, известного, мы попадаем в антиномические ситуации и не можем ничего ни доказать, ни опровергнуть.

При любом выходе за пределы известного мы можем стать пленниками одной из четырех фундаментальных склонностей, одного из классических «-измов». Нагарджуна, знаменитый индийский пандит из древнебуддистского университета Наланда, раскрыл это в своей знаменитой «Тетралемме»: можно утверждать, что существует «А» (например, «материя первична»); можно утверждать, что существует «не-А», «материя не первична, первично сознание»; можно утверждать, что существует и «А» и «не-А», «в каком-то смысле первична материя, а в каком-то смысле – сознание»; можно утверждать, что не существует ни «А», ни «не-А» («ни материя, ни сознание не являются первичными, они сами – производное невыразимой бездны»). Пятая точка зрения говорит, что мы должны удерживать все предыдущие точки зрения одновременно, не склоняясь ни к одной из них и понимая, что каждая из них отражает наши пристрастия. Всегда, когда мы выходим за пределы известного, мы имеем склонность, в соответствии со своими глубинными тенденциями, судить ошибочно, и мы должны блокировать свои пристрастия, моментально допуская, что существует не только то, к чему мы склонны, но и одновременно все четыре противоположности. Эта структура, аналогичная даосской диаграмме «инь-ян» описывает любой предельный опыт.

Примером предельного опыта является широко известная в буддистской (и не только) культуре мандала. Практику нужно войти в центр мандалы, объединяя все противоположности. Мандала – это гора Меру, на которую нам нужно подняться, дворец, центр Вселенной. Когда мы продвигаемся в центр мандалы, нам нужно войти через те или иные врата (северные, западные, восточные или южные) в соответствии с нашими индивидуальными склонностями и особенностями. Нам нужно встретиться с проявлениями определенного рода переживаний, победить определенного рода демонов и чудовищ, стражей ворот, который символизируют наши страхи, ограниченность, «западания». Путешествие в центр мандалы, которые описывают многие романы и эзотерические трактаты, – это путешествие к целостности себя. Часто оно описывается как путешествие в мифическом мире, как путешествие героя (Кэмпбелл, 1997).

Вся история культуры – это история предельного опыта и в каком-то смысле история необычных состояний сознания. Все новое приходит к нам как необычное состояние сознания и нередко под маской безумия. И затем открыватели нового, принявшие на себя риск и ответственность, пытаются коммуницировать, общаться с другими людьми, передать им это новое знание, видение мира, новые произведения искусства. Конечно, в отношении этого нового мы всегда подобны слепцам или представителям какого-нибудь «-изма»: истинна только полнота. Это давно познали древние. По словам Чжуан-цзы: «Ловушка нужна для ловли зайцев – поймавши зайца, забывают о ловушке. Слова нужны для ловли мыслей – поймавши мысль, забывают о словах. Где бы найти забывшего про слова человека, чтобы поговорить с ним ни о чем».

Такова даосская традиция, отмечающая то запретное, о котором нельзя говорить. Каждая культура ставит здесь свои охранительные вехи: «Знающий не говорит, говорящий не знает» (Витгенштейн). О чем не говорит знающий? О чем не знает говорящий? Здесь словно стоит метка: «Осторожно! Дальше не годятся обычные слова и общепринятые концепции, они приведут к ошибочным суждениям. Здесь нужно углубить знания, и тогда из этой глубины, из несказанного возникнет новое видение». Буддистская «Алмазная сутра» говорит о том же: мы проходим границы нашего знания, и для того, чтобы идти дальше, нам нужны новые органы познания, нужна «трансцендентальная интуиция», мудрость по ту сторону обычных слов, для возникновения которой необходимо испить всю полноту опыта, коснуться всех противоположностей и не быть ослепленными, освободиться из плена частичных точек зрения.

Во всех этих традиционных примерах показывается, как вне зависимости от того, какими путями и в логике каких путей мы движемся – если мы идем достаточно далеко и честно – при выходе за границы известного опыта, возникает одна и та же ситуация и одни и те же парадоксы и антиномии – то, о чем писали Нагарджуна, Кант, древние даосы и о чем говорится в современных антиномиях теории множеств. Антиномичность разума на границах, когда рушатся понятия и мы входим в неизвестное.

Поскольку работа с восприятием выводит нас за пределы того опыта, который магистрален для данной культуры, то мы достаточно быстро оказываемся «по ту сторону». Для того чтобы продвигаться дальше, нам нужно иметь соответствующие знания и опыт, непривычный для повседневной европейской культуры, который обычно ассоциируется с медитацией, экстремальностью, трансом, шаманством, экстатичностью, предельностью, сосредоточением вглубь и т.д. Этот опыт и соответствующая методология используются как инструмент для изучения восприятия, для расширения своего диапазона восприятия, для повышения пластичности сознания.

Дальнейший проект познания в рамках ума может быть основан только на интегральном, целостном подходе, учитывающем все аспекты (типа интегрального подхода Кена Уилбера). При этом движении систематически возникает выход за границы любой понятийности, опыт чистого восприятия, и за рамками ума возможно более близкое знакомство с магией восприятия и с состояниями, которые являются основанием несомненного опыта. Картирование этой области осуществлялось на протяжении тысячелетий и в западной, и в восточной традиции – философской, эзотерической и мистической.

Без глубокого понимания ситуации восприятия, прояснения сущности опыта невозможно никакое серьезное изучение психологических и философских предметов. Без этого они нам даются как данность, и мы попадаем в плен сложившихся понятий, в плен антропологического сна. Мы не сможем понять повседневную реальность, не выходя за ее пределы, систематически исследуя восприятия и испытывая при этом «необычные, или измененные, состояния сознания».

Итак, древняя идея «вместе-рожденности» воспринимающего и воспринимаемого, сознания как «зеркала», а воспринимаемого мира как «отражения», может быть повсеместно прослежена в глубинных практиках постижения реальности – антропологических, философских, психологических, духовных и т.д. Объективный мир, вне того, что мы «создаем» своим восприятием, является идеализацией. Его непрерывное восприятие «склеено» нашими привычками, эпохой, в которой мы живем, и отражает Zeigeist этой эпохи. Но это – иллюзия, порожденная нашей принадлежностью к «человечеству, слишком человеческому». Достаточно попытаться взглянуть на мир так, как смотрят представители флоры и фауны. В другом диапазоне восприятия органов чувств, другой зависимости от окружения и другом горизонте видения мира. Все видят свои миры: орел, пума, стрекоза, младенец, каждый человек. Где же настоящий мир? Как видит мир существо, способное воспринимать его во всем диапазоне возможных вибраций и связей с миром и иными «редакторами реальности»? Какое место в этом мире занимает Я с его привязанностями? Как достичь более широкого и свободного восприятия? Как эти вопросы связаны с Путями освобождения, которые исследованы мировыми духовными традициями? О чем говорит опыт этих традиций?