|
||||
|
ГЛАВА II УСТАНОВКА (ОТНОШЕНИЕ) И ПРОЦЕСС ВЫБОРА МОТИВА 1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ТЕРМИНА «УСТАНОВКА» Как я уже упоминал, психологическим понятием, наиболее удобным для объяснения выбора мотива, является «установка» («отношение»). Понятие это, введенное социологами, вначале было сформулировано в целях упрощения анализа фактов. Его преимущество в том, что за ним не тянется такой балласт философских традиций, как за понятиями «мотив» или «потребность». Это не значит, конечно, что все авторы определяют установку одинаково. В качестве примера приведу определение, данное Грином при обсуждении методов измерения установок: «Как и многие психологические переменные, установка является гипотетической переменной, скрытой,. а не данной в непосредственном наблюдении. Понятие установки не относится ни к какому конкретному акту действия или реакции, но к чему-то абстрагированному из большого числа связанных между собой действий или реакций (а именно действий, которые относятся к одному и тому же предмету или явлению.— К. О.). Пример: когда мы утверждаем, что индивид А имеет менее положительную установку в отношении организации работы, чем индивид Б, то понимаем под этим, что различные высказывания и деятельность индивида А, касающиеся организации работы, в целом носят менее положительный характер, чем соответствующие высказывания и деятельность индивида Б. Мы используем понятие «установка» с полным основанием тогда, когда определенные, связанные друг с другом реакции с известной точки зрения (в отношении к определенным предметам или явлениям. — ТС. О.) согласуются между собой» («...when the many related responses are consistent)). — 1954, стр. 335). Грин приводит ряд определений таких исследователей, как Креч и Крачфилд, Доб, Олпорт, Фьюзон, близких, в сущности, данному им понятию. [8] Существуют, однако, другие определения установки. Некоторые психологи в своих определениях стараются подчеркнуть другой аспект установки, более тесно связывая ее с вниманием и с конкретным действием. Например, Кэнтрил (1948), определяет ее как «мысленную предпосылку, которая руководит реакциями личности». Кэнтрил, пожалуй, понимает установку слишком обобщенно, отождествляя ее с позицией и потребностью, как это делает и упомянутый ранее Мак-Киннон (прим. 2, стр. 21), который отождествляет установку с позиция ми, потребностями и мотивами. Понимание установки (отношения) как актуального процесса еще более отчетливо выступает у Левицкого (1948), который подчеркивает ее психологическую структуру: «Установка является совокупной актуализацией наших склонностей, взглядов и потребностей» (стр. 375). Более бихевиористично определяет установку Хилгард (1957): «Установка представляет собой направленность, на определенные объекты, понятия и ситуации или от них, а также готовность к действиям, направленным на соответствующие объекты, понятия или ситуации... одним из вышеуказанных способов... Как направленность, так и готовность к действиям имеет эмоциональный, мотивационный и интеллектуальный аспекты. Они могут быть бессознательными». Можно также рассматривать установку исключительно со стороны ее проявлений, как это делает, например, Бейли во «Введении в социальную психологию» (1959), где он пишет: «Оно (отношение) приближается по своему значению к мнению... не как холодное рассудочное суждение, но как высказывание в смысле определенной ценности» (стр. 160). Как легко заметить, не все эти определения согласуются с определением Грина. Это вполне объяснимо, поскольку его понимание тесно связано с требованиями, которые ставит подготовка математического выражения установки, необходимого для обработки результатов анкетных исследований. Этих задач ни Хилгард, ни Левицкий себе не ставили. Рассмотрим подробнее определение Грина и попутаемся использовать его для наших целей. Утверждение, что установка является фактором, абстрагированным из ряда реакций, имеющих определенные общие черты (response consistent), можно легко преобразовать: Остановка представляет собой фактор, обусловливающий взаимную соотнесенность отдельных пунктов возможной анкеты отношений (the interrelationship among items define attitude). Эти внутренние корреляции наблюдаются, собственно, потому, что существует неизвестная переменная, называемая установкой. «Это единственная причина, по которой они между собой коррелируют», — пишет далее Грин (стр. 359). Чем отличается такое понимание установки от приведенного перед этим определения Хилгарда? В них есть известное сходство, но имеется также и явное различие. И для Грина и для Хилгарда установка — это некая неизвестная переменная, некая «диспозиция» к определенному поведению, однако оба автора по-разному понимают поведение, в котором проявляется установка. По Хилгарду, установка актуализируется в конкретном, определенном способе поведения в отношении объектов данного рода, в то время как, по Грину, актуализацией установки является целая группа разнородных типов поведения, имеющих определенные общие черты, а именно положительное или отрицательное отношение к какому-либо предмету. Попробую проиллюстрировать эту разницу с помощью нескольких примеров. С установкой в понимании Хилгарда мы встречаемся у атеиста, ранее бывшего ревностным католиком, который еще и теперь при виде ксендза со святыми дарами на улице чувствует инстинктивное желание встать на одно колено, возможно, даже ощущает вновь специфическое волнение. Или другой пример. Некто, много лет водивший автомобиль по правой стороне проезжей части, оказавшись в Швеции, где принято левостороннее движение, [9] забывает об этом и стремится ехать по правой стороне. Такой способ понимания установок и отношений аналогичен принятому в психологии пониманию навыка или динамическою стереотипа. Это подтверждается данным Хилгардом/определением установки как «готовности к реагированию способом, который обусловлен прошлым опытом». Иначе выглядит актуализация установок в понимании Грина. Допустим, что мне нужно определить с помощью анкетных исследований, какова установка индивида — назовем его Яном — по отношению к матери. Констатирую, что на ряд вопросов, касающихся матери и представляющих своего рода различные экспериментальные ситуации, я получаю ответы, оценивающие мать отрицательно. Это означает, что я могу предположить известное число видов поведения, имеющих одну общую черту — отрицательное отношение к матери. Таким образом я исследовал важнейшие аспекты отношений Яна к матери и получил результат, который позволяет судить, что, оказавшись в ситуации, требующей выбора — проявить к матери сыновние чувства или остаться равнодушным и даже враждебным, — он выберет второе. Отношение определяет здесь не какое-то конкретное поведение, но только его тип как поведения отрицательного. Иначе могли бы выглядеть отношения Яна, например, к отцу. Они могут быть не так однозначны. Если речь идет об оценке отца как гражданина, это может быть положительное отношение, если же речь идет о его оценке как главы семьи, — отрицательное. Из этого ясно, что на ряд вопросов (ситуаций), в которых речь шла об отце как о гражданине, были получены ответы, имевшие ту общую черту, что оценивали его положительно, в то же время на вопросы об отце как о главе семьи ответы отмечены отрицательной оценкой. В этом, как мне кажется, заключается разница между определением установки, данным Хилгардом (близким к определению динамического стереотипа), и определением, предложенным Грином. В своей работе я опираюсь на понимание установки, принятое Грином. Определение это можно, следовательно, сформулировать следующим образом: установка по отношению к предмету X является гипотетическим фактором (неизвестной переменной, диспозицией), проявляющейся в разнородных видах поведения, имеющих общую черту, а именно определенное (положительное или отрицательное) отношение к данному предмету. 2. ПРИНЦИП ИСКЛЮЧЕНИЯ МОТИВА Имеются все основания считать, что лишь такое толкование установки помогает понять не только то, почему люди в той или: иной ситуации поступают определенным образом, но прежде всего, почему они выдвигают те, а не иные мотивы поведения. Покажу это на примере. Ян, занимая достаточно высокое руководящее положение, имеет отрицательную установку по отношению ко всем идеям, выходящим за пределы его понимания. Именно такова была идея проекта, который представил его друг, работающий в том же институте и являющийся его подчиненным. Ян прячет проект в письменный стол и не допускает его публичного обсуждения. Мотив Яна следующий: «Идея явно нелепая и компрометирует ее автора. Я, как его друг, должен, к сожалению, поступить так». Мотив, выдвинутый Яном, а также поведение, реализующее этот мотив, можно считать обусловленным его отрицательной установкой по отношению к новым идеям. Зная эту установку, мы лучше поймем, почему Ян поступил таким образом. Но тут возникает одно сомнение. Конечно, знание упомянутого отношения Яна позволяет предположить, что он любым способом постарается отклонить идею друга, но не объясняет, почему он избрал эту, а не иную форму отказа. Ведь он имел, казалось бы, возможность выбрать другие способы выражения своего отрицательного отношения: мог пригласить к себе для разговора автора проекта и раскритиковать его, мог публично высмеять идею и, используя авторитет, который обеспечивает его положение, не допустить дискуссии и т. д. Каждому такому виду поведения соответствовал бы иной мотив, который Ян, разумеется, сконструировал бы в упомянутых случаях, и все эти мотивы согласовывались бы с его отрицательным отношением к новым идеям. Если, однако, он поступил так, как было описано выше, возникает вопрос, почему эта установка актуализовалась именно в таком, а не ином мотиве, обосновывающем это поведение? Казалось бы, зная только отрицательную установку Hiiaav отношению к новым идеям, мы не сумеем в дальнейшем представить себе его конкретного поведения в данной ситуации, и, следовательно, можно сомневаться, действительно ли установки вносят что-то новое в наще понимание механизма поведения. На это мы отвечаем, что действительно знания одной установки недостаточно для выяснения мотива и действий Яна. Нужно обратить, однако, внимание на то, что в рассматриваемой ситуации участвовало несколько установок Яна, кроме той, о которой перед этим шла речь. Только все эти установки, вместе взятые, объясняют нам способ его поведения. Во-первых, Ян был другом автора проекта, то есть занимал по отношению к нему положительную позицию. Эта подробность объясняет, почему он не мог критиковать автора проекта в частном разговоре, выступая по отношению к нему в качестве строгого начальника. Во-вторых, Ян занимал высокое положение, и рассмотрение проектов входило в его служебные обязанности. Известно также, что к своим обязанностям Ян всегда относился серьезно, то есть имел положительную установку.. Этим объясняется то, что Ян не мог просто умолчать об идее, но должен был для такого шага подыскать какое-нибудь обоснование и нашел его в мотиве оказания помощи другу путем сокрытия идеи, которая его якобы компрометировала. Обе эти установки объясняют также, почему Ян публично не высмеял идеи, авторитетно не допуская дискуссии о ней: это не согласовывалось бы как с положительной установкой по отношению к приятелю, так и с серьезным пониманием своих служебных обязанностей. Наконец, известно, что Ян считался также и с общественным мнением, а такой способ поведения мог быть подвергнут критике, следовательно, не соответствовал бы этой установке. В конце концов, как мы видим, Ян, желая отклонить проект друга, не имел такого большого, как казалось бы, выбора, ни способов поведения, ни мотивов, обосновывающих это поведение. Только сокрытие идеи, мотивированное оказанием помощи другу, соответствовало всем его установкам, другие же способы решения вопроса автоматически исключались, как противоречащие какой-либо из них. Таким образом можно сделать вывод, что знание совокупности установок в отношении определенной ситуации позволяет объяснить и то, почему человек в этой ситуации ведет себя так, а не иначе и почему тем, а не иным способом обосновывает свое поведение, то есть выбирает именно такой мотив. На знание установок мы опираемся часто в практической жизни, пытаясь предвидеть чье-нибудь поведение, например когда говорим: «X, может быть, и хотел бы принять участие в этом мероприятии, но, наверное, не сделает этого, поскольку любит удобства. Он, конечно, решит, что его положение ему этого не позволяет». Или: «X не сможет привести такой причины своего поступка, так как очень уважает правовые предписания». Эти высказывания отражают нашу убежденность в том, что данный индивид может принять только такие мотивы, поскольку он определенным образом относится к данным объектам и явлениям, другие же мотивы противоречат его установкам и могут вызвать у него внутренний конфликт. Не следует при этом, конечно, считать, что мотивы всегда выполняют защитную роль и человек не имеет возможности выбрать мотив, соответствующий действительности. Когда мотив, согласующийся с подлинными причинами нашего действия, будет соответствовать также нашим установкам, не возникнет никаких препятствий для его правильного формулирования. Из сказанного следует, что установки человека определяют как его действие в данной ситуации, так и способ обоснования этого действия, или мотив, который он выдвигает в связи с этим действием. В данном случае нас интересует главным образом второе. Можно предположить, что установки автоматически исключают все мотивы, противоречащие одной из них или же большей их части, оставляя только мотивы, допустимые с точки зрения совокупности отношений личности. Механизм этот можно назвать «механизмом исключения мотивов». Он является, несомненно, сложным, и действие его бывает иногда более, а иногда менее осознанным. Он может иметь те или иные формы в зависимости от характера ситуации, от того, какие в данном случае действуют установки, от уровня умственного развития человека, его общественных отношений, роли, которую он играет в своей группе, и требований, которые предъявляет ему окружающая среда. Можно, однако, считать, что влияние установок на мотивы регулируется одним и тем же основным механизмом, то есть исключением мотивов, противоречащих установкам. Исходя из этого можно более детально определить связь, которая возникает между установкой и мотивом. Мы можем считать мотив известным компромиссом между установками личности, входящими в состав комплекса позиций, относящегося к данной ситуации. Мотив, таким образом, можно определить как формулировку средств и цели действия, находящуюся в соответствии или в минимальном противоречии со всеми установками, связанными с ситуацией, к которой относится мотив. Следует подчеркнуть, что ход исключения мотивов в большой степени зависит от согласованности установок личности, касающихся определенной ситуации. Они могут быть противоречивыми, как, например, у того, кто любит женщину и одновременно испытывает к ней неприязнь или желает того, что вызывает презрение. Неоднородность установок может значительно затруднить процесс формулирования и принятия мотива, обосновывающего поведение по отношению к предмету такой любви или такого желания. Можно привести и другие примеры. Представим себе человека смелого, то есть без выраженной установки страха перед опасностью, социально активного, с сильной отрицательной установкой в отношении всякого рода несправедливости, и допустим, что он находится в ситуации, когда бьют слабого. Мы имеем тут случай однородности установок, участвующих в данной ситуации, — выбор мотива здесь быстрый и решительный: слабого нужно защищать всеми средствами. А теперь допустим, что в такой же ситуации оказался кто-то другой, также социально активный, но боязливый, то есть характеризующийся установкой страха перед угрожающей ему опасностью. При такой неоднородности установок, одна из которых требует, чтобы он вмешался в ситуацию, а другая — чтобы остался в стороне, выбор мотива будет значительно более трудным. Если при этом обе установки, принимая во внимание общественную обязанность и опасность, будут одинаково сильными, может возникнуть временная неспособность выбрать мотив и человек останется равнодушным свидетелем общественной несправедливости, с чувством внутреннего разлада: презрения к себе и вместе с тем легкого удовлетворения оттого, что удалось избежать опасности. Но и в этой ситуации можно в конце концов найти мотив, согласующийся с обеими установками. Человек мог бы, например, быстро удалиться, мотивируя это тем, что для решения вопросов общественной безопасности существует милиция, гражданин же не должен по своей инициативе принимать никаких мер, а только как можно быстрее сообщить о случившемся первому встретившемуся милиционеру. Пожалуй, противоречие между отдельными установками не всегда столь отчетливо, иногда его, в общем, трудно заметить и нужна определенная специфическая ситуация, чтобы оно проявилось со всей остротой. В качестве примера могу привести случай из собственной практики.
Посмотрим, что случилось бы, если бы Л. О. сконструировал откровенный мотив: «Уйду от жены, потому что обязанности отца и кормильца семьи тяготят меня». Или: «Покину дом, потому что никто здесь обо мне не заботится, у меня одни только обязанности». Поставив вопрос так ясно и недвусмысленно, Л. О. должен был бы признать себя, согласно другим своим установкам, откровенным подлецом, а это не слишком приятно, и с таким убеждением трудно жить. Установки Л. О. исключали формулирование подобного мотива. Следует, однако, заметить, что встречаются иногда люди, которые сами себя считают подлецами и которым легко доказать, что они и в самом деле подлецы. По-видимому, с таким мнением о себе можно жить. Тем более непонятно «бегство» Л. О. в защитный мотив. Пытаясь разрешить этот вопрос, мы прежде всего должны понять, что люди, спокойно называющие себя подлецами, по-видимому, подразумевают под этим нечто значительно более лестное для себя, чем заурядная подлость. Для некоторых из них «подлец» означает то же самое, что и «несчастный человек, нуждающийся в помощи». Мы встречаем подобные самообвинения у алкоголиков, объясняющих таким способом, почему они не могут не пить. Для некоторых людей, считающих себя независимыми и аморальными, презирающих человеческое стадо, быть подлецом — повод для гордости. Встречается это у так называемых асоциальных социопатов (Завадский, 1959, стр. 75). Следовательно, даже тот, кто, казалось бы, цинично признается в «подлости», так переопределяет это понятие, что оно не противоречит положительному отношению к себе самому. Л. О. не был, однако, столь утонченным. Я полагаю, что вышеприведенные примеры достаточно ясно иллюстрируют принцип действия механизма исключения мотивов, дающий ключ к пониманию их выбора. Объясняя выбор мотива наличием у человека определенных установок, мы, несомненно, не охватываем всех факторов, от которых зависит этот выбор. Можно предположить, что процесс исключения мотивов зависит также от индивидуальных особенностей личности. В своей клинической практике я чаще всего наблюдал легкость в формулировании мотива, с одной стороны, у лиц с примитивным мышлением, поверхностных, асоциальных (мелкие воры, аферисты), с другой стороны — у людей, сочетающих высокий уровень духовной культуры с ясным и проникнутым общественным сознанием взглядом на мир, у людей отнюдь не эгоцентричных. В то же время утонченные интеллектуалы, привыкшие постоянно контролировать свои действия и обнаруживающие одинаково интенсивные социальные и асоциальные установки, испытывают особые трудности в выборе мотива. Часто формулирование цели становится для них невозможным и эти люди действуют в ходе перманентного процесса исключения мотивов. Поэтому действия их непоследовательны, слабы, полны внезапных порывов и отступлений. Яркий образ такого человека нарисовал Галчиньский в стихотворении «Смерть интеллигента». Возможно, более глубокий анализ так называемых внутренних конфликтов показал бы, что трудности в выборе мотива постоянно возникают при одновременном существовании противоречащих установок: социальных и асоциальных. Но этот вопрос явно выходит за рамки настоящей работы. 3. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 1 Примером может служить механизм возникновения определенных установок вследствие так называемого когнитивного диссонанса (cognitive dissonance), описанного Фестингером (1958). Он возникает тогда, когда индивид, расширяя информацию о знакомом явлении, приходит сам с собой в состояние диссонанса. Например, страстный курильщик, не имеющий желания отказаться от своей привычки, знакомится с результатами научных исследований, указывающих на связь, которая существует между курением и заболеваемостью раком. У него может появиться в это время отрицательное, скептическое отношение к постижениям науки. В заключение необходимо еще раз подчеркнуть, что установки и мотивы являются общественным продуктом, продуктом опыта человека в системе общественных отношений. Ясно и неоднократно отмечалось в психологии (см., например, работы Олпорта или Фестингера), что установки возникают при столкновении личности, имеющей определенные знания, навыки и потребности, с новой информацией, с новыми социальными требованиями и ситуациями, с учетом которых необходимо действовать. [10] Если мы говорим, что выбор мотива зависит от соотношения и особенностей установок, связанных с данной ситуацией, то можно также уверенно утверждать, что выбор мотива обусловлен общественным опытом личности. Определение характерных признаков этого опыта, а также обстоятельств, при которых он возник, является задачей генетических исследований, которые проводит клинический психолог при анализе биографии пациента. Эти проблемы в данной работе не затронуты. В ходе изложения этой главы встает еще один вопрос. Если даже установки личности позволяют понять, почему данный человек в определенной ситуации выбирает тот, а не иной мотив поведения, то они не объясняют, почему возникает сам процесс выбора, почему человек прилагает усилия, чтобы выполнить зачастую кропотливое и требующее нервного напряжения исключение мотивов. Анализ биографий лиц с нарушениями приспособления неоднократно выявлял принципиальную направленность их действий, напоминающую то, что Адлер назвал стилем жизни. Пропущенные через фильтр установок мотивы, которые организуют и направляют действие или делают возможным его контроль, могут быть разнородными. Иногда это стремление выделиться, обратить на себя внимание, иногда конкретная профессиональная или общественная деятельность, или же поиски опеки, или оцека над другими. Упорство, с которым отдельные лица стремятся действовать в каком-либо одном направлении, эмоциональные нарушения, возникающие, когда это стремление остается неудовлетворенным, заставляют предположить, что немаловажную роль здесь играют потребности человека. Потребностям человека посвящена следующая глава. Я попытаюсь определить само понятие потребности и установить, нельзя ли свести столь разнородные в своих внешних проявлениях направления деятельности человека к нескольким основным.. Примечания:1 Здесь и далее дается русский перевод термина «дизадаптация» («дезадаптация»). — Прим. ред. 8 Фьюзон, например, определяет отношение как «вероятность появления определенного поведения в определенной ситуации». 9 В настоящее время в Швеции принято правостороннее движение - Прим. перев. 10 Примером может служить механизм возникновения определенных установок вследствие так называемого когнитивного диссонанса (cognitive dissonance), описанного Фестингером (1958). Он возникает тогда, когда индивид, расширяя информацию о знакомом явлении, приходит сам с собой в состояние диссонанса. Например, страстный курильщик, не имеющий желания отказаться от своей привычки, знакомится с результатами научных исследований, указывающих на связь, которая существует между курением и заболеваемостью раком. У него может появиться в это время отрицательное, скептическое отношение к постижениям науки. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|