ПОСЛЕСЛОВИИ

В послесловиях обычно иринято говорить об актуаль­ности предпринятого автором исследования. Но в данном случае это словоупотребление не является лишь данью традиции. Казимеж Обуховский, рассматривая проблему стремлений человека, вводит читателя в круг вопросов, на­учную значимость которых трудно переоценить. Их дис­куссионный характер породил огромную литературу, ра­зобраться в которой нелегко и в силу сложности пробле­матики, и из-за противоречивости теоретических позиций отдельных авторов, и потому что используемая ими пест­рая терминология построена на разнородных принципах.

Автор предлагаемой советскому читателю монографии является клиническим психологом. Представители этой весьма распространенной в ряде зарубежных стран при­кладной дисциплины используют психологические мето­ды и принципы для изучения некоторых психических расстройств, в первую очередь неврозов, и для лечебного воздействия на них с помощью психотерапевтических про­цедур.

Эта профессиональная ориентация, несомненно, нало­жила отпечаток на характер подхода автора к рассматри­ваемым в книге проблемам.

Монография посвящена анализу природы психологи­ческих факторов, детерминирующих поведение человека, но К, Обуховский очень часто исходит в своем общепси­хологическом анализе из клинических данных, то есть из той беспрецедентной по масштабам и познавательному значению, хотя и печальной по своим последствиям, «мо­дели», которую представляет собой область невротических расстройств.

Широко известна роль, которую сыграло изучение различного рода неврологических и психических заболе­ваний в создании фундаментальных научных концепций в области физиологии, нейрофизиологии, кибернетики, психологии, теории поведения человека.

Работы психиатров Шарко, Крепелина, Блейлера, Кречмера и др. внесли значительный вклад в психологи­ческую теорию, в учение о конституционных типах, в ха­рактерологию, в проблемы мотивации, памяти, внимания ц т. д. (все психоаналитическое направление также воз­никло в результате изучения поведения «невротикив»). Данные о природе потребностей К. Гольдштейн получил, обследуя больных с органическим поражением мозга. За­вершая разработку своих исследований о высшей нервной деятельности, И. П. Павлов обратился к изучению психи­ческих заболеваний. Учение о физиологии активности, кольцевой природе двигательного акта, «модели потребно­го будущего», целенаправленном поведении и других по­нятиях, явившихся предпосылкой для развития киберне­тики, было создано Н. А. Бернштейном, в частности и при анализе двигательных расстройств. Этот список, разумеет­ся, можно было бы продолжить.

О перспективности изучения такого рода «моделей» для психологии, в которой они все еще, к сожалению, не­достаточно используются, свидетельствует и работа К. Обуховского, исследовавшего поведение «невротиков» и стремившегося таким путем понять также механизмы поведения здорового человека.

1 Мы касаемся здесь лишь одного из аспектов возникновения неврозов и не останавливаемся на их этиологии и патогенезе в целом.

Но данное исследование имеет второй, собственно психотерапевтический и психогигиенический аспект. Ав­тора книги особенно интересовала проблема «приспособ­ления» (адаптации) и случаи нарушения его (дизадаптации) при неврозах. Такой интерес не случаен: важной стороной невротических расстройств, которыми страдает огромное количество людей во всем мире (что дало ос­нование рассматривать ее как «проблему № 1» современ­ной психиатрии), является нарушение взаимоотношений между индивидом и его социальной средой, затруднения межличностных коммуникаций, утрата чувства стабиль­ности, полезности, своей ценности и безопасности !.

В связи с этим клииико-психологические исследования, подобные тем, которые провел К. Обуховский, должны представлять интерес не только для психологии, но и для медицинских и профилактических дисциплин, задачей ко­торых является лечение и предупреждение психических заболеваний, в первую очередь неврозов и «психосомати­ческих» расстройств.

Этот путь исследования может помочь при психоте­рапевтической, медпко-психологической и психогигиени­ческой работе.

С известными оговорками можно утверждать, что эф­фективность психотерапии зависит не только от избрания надлежащего метода воздействия (суггестивного, разъяс­няющего и др.), наиболее адекватного для данной формы патологии и для данного индивида, но от того, насколько врач проник в глубину переживаний личности и сумел подобрать ключ к основным ее проблемам. Такого рода «проникновение» не ограничивается какими-то определен­ными рамками одного специального метода — оно может осуществляться в пределах любого избранного вида психо­терапевтического воздействия.

Как показывает К. Обуховский, выявление у больного неврозом «защитных» мотивов, разъяснение нереали­стичности нередко скрытых, истинных целей его непра­вильного поведения помогает психотерапевту «подска­зать» пациенту нужные мотивы деятельности и корри­гировать ее.

Речь, таким образом, идет о необходимости изучения мотивационного аспекта личности больного, ее структу­ры, отношений, динамики, реакции, предыстории заболе­вания, о выявлении «ключевых» эмоциональных пережи­ваний, то есть о том комплексе вопросов, на значение ко­торых давно уже обращалось внимание в отечественной литературе (В. Н. Мясищев, М. С. Лебединский, К. К. Платонов, В. Е. Рожнов и др.).

Но самой основной проблемой для К. Обуховского яв­ляется, естественно, та, которая дала название его книге: психология влечений человека.

Мотивация поведения человека не может рассматри­ваться вне его личности и различных форм его деятель­ности.

Исходя из марксистского положения о двоякой сущ­ности человека, следует изучать личность и ее мотиваци­онную сферу и в аспекте отражения исторически сложив­шихся форм общественной деятельности, и в аспекте ее антропологической структуры, биологических основ пове­дения, в частности в плане тех физиологических потреб­ностей, на основе которых у человека формируются более высокие сознательные мотивы деятельности.

Стремление к целостному пониманию личности и пси­хики в свое время вызвало к жизни структуралистскую теорию сознания как изолированного «круга», а затем концепции «единого мотива» (либидо Фрейда, стремление к власти Адлера, стремление к самоактуализации Маслоу и др.). У бихевиористов это была «реакция», «поведен­ческий акт», у гештальтистов — «целостная структура», у персоналистов — метафизическая «энтелехия» (Штерн), отказавшись от которой Г. Олпорт пришел к идее об «ор­ганизации свойств».

Стремясь преодолеть разрыв между психикой и пове­дением, советская психология обратилась к проблеме дея­тельности и ее структуры (С. Л. Рубинштейн, А. Н. Леон­тьев, Б. Г. Ананьев, А. В. Запорожец и др.), поскольку психические свойства личности не даны изначально, но формируются и развиваются в процессе ее деятельности1.

Основной характеристикой деятельности являются мо­тивы, потребности, интересы, желания. Марксизм учит, что движущие силы истории всегда связаны с потребно­стями масс.

Сложная взаимосвязь личностных особенностей и ха­рактера деятельности формируется под влиянием моти­вации, но вместе с тем эта связь сама формирует мотива-ционный аспект личности.

Самые разнообразные личностные свойства, эмоции и потребности, социальные связи могут приобретать раз­личную мотивирующую силу. Интенсивность мотивов, их устойчивость, напряженность зависят от множества внеш­них и «внутриличностных» факторов.

На понимание природы мотивации проливают свет та­кие понятия, как теория когнитивного диссонанса Л. Фес-тингера, и выявление таких важных мотивирующих по­ведение факторов, как групповые нормы, ценностные ори­ентации, социальный контроль, стремление к конформиз­му или, напротив, к оппозиции (нонконформизму), уча­стие в согласованных действиях, приспособление к «зна­чимым другим», борьба за сохранение личного стату­са, за признание, сочувствие, безопасность, власть и т. д.

В работе польского психолога подробно и достаточпо популярно рассматривается вопрос о мотивах и потребно­стях, а также о роли установки в процессе выбора мо­тивов.

Однако автор, стремясь ограничить предмет обсужде­ния рамками поставленной им задачи, а отчасти из дидак­тических соображений, не коснулся той ожесточенной тео­ретической борьбы, которая происходила и происходит в связи с оценкой такой важнейшей для психологии и смежных дисциплин проблемы, как мотивация поведения человека[24].

Но К. Обуховский, несомненно, занимает вполне опре­деленную позицию в этих дискуссионных вопросах.

Каково же его отношение к тем зарубежным концеп­циям, которые особое внимание уделяли категориям дей­ствия (необихевиоризм) и природе влечений и потребно­стей (фрейдизм)?

Прежде всего следует отметить, что автор критически оценивает распространенные на Западе психологические концепции и стремится осмыслить свои клинико-психоло-гические данные, придерживаясь материалистической ес­тественнонаучной ориентации, с позиций, близких к тео­ретическим взглядам советских психологов.

Ему чужды, разумеется, наивные схемы ортодоксаль­ного бихевиоризма. Вместе с тем он охотно использует наиболее адекватные и гибкие кибернетические и некото­рые операционалистские формулировки, считая, что инт­роспекционизм должен быть исключен, поскольку мы не можем заглянуть в содержание сознания другого челове­ка. Предлагая определение «мотива», К. Обуховский ис­пользует «кибернетические» понятия алгоритма и прог­раммы деятельности и нередко вместо «осознания» гово­рит о «вербализации» программы и цели мотивов деятель­ности, которую он понимает как мотивированное действие.

Автор подчеркивает роль «значимости» [25] информации, сигнала, то есть проблему, намеченную еще в трудах И. М. Сеченова и И. П. Павлова (теория подкрепления) и получившую развитие в современных концепциях пове­дения (так, например, в схеме Т — О — Т — Е Миллера, Галантера и Прибрама первый элемент не «раздражи­тель», как в упрощенной схеме S-—R реакции Уотсона, а «тест»: организм, прежде чем совершить операцию, про­бует, оценивает значение сигнала, несущего определенную информацию).

Описывая поведение, К. Обуховский ставит особый акцент на значении целей, задач, планов. Иными словами, он опирается на современные представления об органи­зации целенаправленного поведения как определенного порядка и последовательности операций, контролируемых «моделью потребного будущего», «предвосхищением» (Н. А. Бернштейн), «акцептором действия» (П. К. Ано­хин), «Планами» (Миллер и соавт.) и т. д.

1 Правда, в работе почти не используется учение о деятель­ности, широко разработанное советскими психологами.

Однако чисто кибернетический и физиологический подходы к организации действия оказываются недоста­точными. Адекватное отражение действительной структу­ры деятельности должно учитывать также психологиче­ское понятие «образа» в его субъективном аспекте (А. Н. Леонтьев), данные о регулирующем действии сознания, представление о включенности в поведенческий целенаправленный акт бессознательных и осознанных компонентов (Ф. В. Бассин), концепцию о роли установ­ки (Д. Н. Узнадзе и др.).

Хотя К. Обуховский по вполне понятным причинам формулирует свою точку зрения далеко не по всему ши­рокому кругу вопросов, относящихся к проблемам моти­вации, исследуя природу факторов, детерминирующих поведение, он учитывает регулирующую и контролирую­щую роль сознательных мотивов, которые направлены на определенную цель, и значение других мотивационных сил.

Нельзя не согласиться с замечаниями автора в адрес фрейдизма, долгое время монополизировавшего изучение проблемы мотивации.

Критически оценивая психоаналитическую концепцию либидо и сублимации как источника культурного прогрес­са, а также попытку Фрейда свести мотивы поведения к универсальным единым мотивам (сексуальному и агрес­сивному), К. Обуховский указывает, что сексуальная по­требность является естественной, по не необходимой. То обстоятельство, замечает он, что сексуальные вопросы могут играть важную роль у больных неврозами, еще не свидетельствует о преобладающем их значении для хо­рошо приспособленных людей, у которых они подчиняют­ся социальному контролю. В согласии с марксистским подходом польский психолог подчеркивает историческую, социальную обусловленность возникновения фрейдизма.

Вместе с тем К. Обуховский частично использует не­которые рациональные элементы «индивидуальной психо­логии» Адлера, в первую очередь положение о том, что человек является не столько сексуальным, сколько соци­альным существом, находящимся под давлением не толь­ко эгоистических, но и социальных чувств, а также не­которые представления Адлера о «стиле жизни» и «комп­лексе неполноценности», который он предпочитает обо­значать как «комплекс различия».

Но особый интерес представляет подход автора к ана­лизу роли недостаточно осознанных факторов в мотива­ции действий, значение которых признается им в полной мере.

Уже в первом разделе книги автор констатирует, что мотив не всегда полностью отражает характер побуждаю­щих к действию сил. Примером могут служить описывае­мые К. Обуховским защитные мотивы, когда содержание цели деятельности оказывается в логическом противоре­чии с содержанием ее программы.

Коснемся в этой связи некоторых спорных аспектов сложной проблемы «бессознательного».

Произвольные теоретические построения, идеалистиче­ские и реакционные социологические и философские вы­воды фрейдизма отодвинули на задний план отдельные позитивные факты, которые можно выявить в психоана­литических исследованиях. Фрейдизм превратился в ми­фологическую систему верований и догматов, не подвер­гаемых экспериментальному обоснованию и проверке.

Вместе с тем, как отмечает ряд западных и советских авторов, в психоаналитических работах отражены, хотя часто в превратном виде, некоторые фактические законо­мерности работы психики. Об этих аспектах фрейдизма пи­сал Ф. В. Бассин, ссылаясь на высказывания И. П. Пав­лова об излечении больных путем осознания вытесненных переживаний[26] и справедливо отмечая применимость к психоанализу известных слов В. И. Ленина: «…философ­ский идеализм есть одностороннее, преувеличенное... раз­витие (раздувание, распухание) одной из черточек, сто­рон, граней познания в абсолют...» А

Ф. В. Бассин подчеркнул, что современная наука, в частности советская, признает важную роль «неосознан­ных форм высшей нервной деятельности» в функциональ­ной организации действия, переработке информации и формировании установок (см. ниже).

«Бессознательное» может играть в преображенном ви­де роль движущей силы при формировании «защитных» механизмов «Я» (реальность которых признают теперь многие советские авторы) [27] и в иных видах деятельности (другое дело, что значение этого психического уровня мотивации деятельности чрезмерно преувеличивалось и нередко искаженно интерпретировалось фрейдистами).

1 В рамках данной статьи мы не имеем возможности проана­лизировать историю психодинамики и дать оценку ее принципам и методологии. Такого рода критическая оценка дана в ряде исследований, появившихся на русском языке (см., например: Г. Уэллс, Павлов и Фрейд, М., 1959; Е. В. Шорохова, гл. 14 «Фрейдизм» в сб. «Современная психология в капиталистических странах», М., 1963; Ф. В. Бассин, Проблема бессознательного, М., 1968, и др.).

3 В. И. Лепин, Поли. собр. соч., т. 29, стр. 322.

Как показали Д. Н. Узнадзе и его школа, формирую­щиеся бессознательные установки часто рыстулают не в антагонистических, а в синергичных отношениях к осо­знанным (объективированным) действиям, что способст­вует адекватной организации самых разных форм адап­тивного поведения (Ф. В. Бассин).

Однако наряду с этим имеются, несомненно, и иные варианты — хотя возможно и более редкие — взаимоотно­шений между указанными сферами психики.

Давно установлено, что сознательный контроль нару­шает течение автоматизированных актов поведения, то есть навыков, которые, несмотря на их бессознательный характер, являются без такого контроля весьма гибкими (Н. А. Бернштейн, И. М. Гельфанд и др.). Но есть и бо­лее сложные отношения. Глубинные бессознательные ус­тановки могут вступать в противоречие с сознательными устремлениями, определяемыми иного рода установкой. Так, например, сформировавшийся на основе положи­тельной в отношении задачи установки мотив определяет стремление человека выполнить порученную ему работу, хотя этому может препятствовать свойственная данному индивиду тенденция (установка) не доводить начатое де­ло до конца или отрицательная установка в отношении лица, давшего это задание (обе установки могут не осоз­наваться или осознаваться лишь частично). При измене­нии взаимоотношения различных детерминант эти отри­цательные установки могут возобладать над сознательным желанием завершить работу вовремя, что может привести к созданию «защитного» мотива («работа эта не стоит затраченного времени» и т. п.).

Еще один пример, на этот раз из области «патологии поведения». При алкоголизме отмечается противоречие между сознательным объяснением поведения (согласно которому пьянство вызвано «уважительными» причина­ми) и действительной, но недостаточно осознанной при­чиной: болезненным пристрастием к алкоголю. Еще от­четливее это противоречие выступает между часто при­нимаемым алкоголиком «твердым» решением не пить или «выпить немного» с целью «поднять настроение» (созна­тельный мотив) и возникающей «потерей контроля», при­водящей к прямо противоположным результатам.

С изложенными выше соображениями полностью сог­ласуются данные, приводимые в монографии К. Обухов-

Подробнее об этом см.: Б. М. Сегал, Алкоголизм, М., 1967.

ского. Выводы К. Обуховского о недостаточно осознанных побудительных силах основаны не на психоаналитиче­ских концепциях, а па результатах новейших социально-психологических исследований.

Положение о существовании не только синергических, но и антагонистических отношений в психике, отнюдь не абсолютных и «снимающихся» в конечном результате де­ятельности, нисколько не противоречит диалектико-материалистическому мировоззрению. Напротив, именно с этих позиций развитие личности, ее структуры, мотивов и дея­тельности можно определить как борьбу противоположно­стей. Непоследовательно было бы поэтому рассматривать все формы взаимоотношений между сознательными и бес­сознательными тенденциями личности, как «бесконфликт­ные» и «гармоничные», игнорируя указанный диалекти­ческий принцип К

Проблема мотивов является важным разделом работы К. Обуховского. Понимая под мотивом осознание (верба­лизацию) цели и программы, дающей возможность данно­му лицу начать определенную деятельность, автор отгра­ничивает их от потребностей, рассматривая последние как факторы, «динамизирующие» поведение.

Следует отметить, что, хотя формулировка К. Обухов­ского отчасти близка к некоторым определениям совет­ских психологов, она исключает из сферы «мотивов» по­будительный фактор деятельности. Так, например, по А. Н. Леонтьеву, мотивом является «то, что, отражаясь в голове человека, побуждает деятельность (курсив наш. — Б. С), направляет ее на удовлетворение опреде­ленной потребности» [28].

1 Значение этого принципа подтверждается не только данг ными психологии, но и учением И. П. Павлова об антагонизме процессов торможения и возбуждения, данными об антагонизме медиаторов и энзимов, современными нейрофизиологически­ми и биохимическими представлениями о работе мозга (сложные, нередко антагонистические отношения между вертикально и го­ризонтально организованными структурами и функциональными центрами).

Целесообразно, по-видимому, шире, чем это делает К. Обуховский, использовать понятие «мотивации дея­тельности» или «поведения», поскольку этот более емкий термин охватывает совокупность множества факторов,в том числе и «динамизирующих» (Хебб, П. М. Якобсон и др.).

В разделах, посвященных мотивам, пх контролирую­щим и направляющим функциям, автор подчеркивает, что они (равно как и социальные установки, позиции) явля­ются продуктом опыта человека в плане общественных отношений. Этот тезис полностью совпадает с разраба­тываемым советскими психологами (С. Л. Рубинштейн, Д. Н. Узнадзе, А. Н. Леонтьев и др.) марксистским поло­жением о том, что возникновение и эволюция мотивации детерминируются историческим опытом человека, его об­щественной деятельностью.

Небольшая, но важная в теоретическом отношении глава посвящена установкам[29].

Как известно, понятие установки, с одной стороны, возникло в результате социально-психологических иссле­дований (Attitude), а с другой стороны,сформировалось в недрах экспериментальной психологии (Set, Einstel-lung).

В последней (например, работы Вюрцбургской школы) давно уже использовались такие понятия, как «психиче­ская» или «моторная» установка, ожидание, диспозиция, антиципация, интенция и др. Все эти разнородные термины объединяло понятие о готовности индивида действо­вать определенным образом[30].

Не останавливаясь на этом более подробно, укажем лишь, что тщательное экспериментальное и теоретическое обоснование учение об установке получило в трудах гру­зинской школы психологов Д. Н. Узнадзе.

Исходя из диалектико-материалистического учения о деятельности, Д. Н. Узнадзе (проанализировав проблемы некоторых иллюзий) сформулировал положение об уста­новке как о бессознательной в своей основе лсихофизио­логической настройке целостного организма, направлен­ной на удовлетворение актуальной потребности, а так же и на регулирование деятельности. Иными словами, уста­новка, по Д. Н. Узнадзе, строится на основании ситуации и потребности, осуществляет взаимодействие между ин­формацией («образами») и «планами», которые включа­ются в нее, поскольку установка регулирует динамику действия.

В работах Д. Н. Узнадзе и его школы было показано, что в процессе жизнедеятельности происходит образова­ние так называемых («фиксированных» установок. Имен­но это последнее понятие, а не «первичная установка» ближе всего к концепциям «Set» и особенно «Attitude» (Ш. Н. Чхартишвили), которые определяют установку как продукт научения, социального опыта.

Д. Н. Узнадзе обосновал представление об импульсив­ном поведении, связанном с удовлетворением витальных потребностей, и втором, волевом и сознательном уровне психической жизни (уровне объективации), когда чело­век получает, как он пишет, возможность «освободиться» от «принуждения импульса актуальной потребности» и решить вопрос о своем будущем поведении.

Концепция третьего уровня, то есть «социальных ус­тановок» — «аттитюд», подчеркивает социальную значи­мость механизмов, регулирующих поведение, и не исклю­чает их сознательного аспекта[31]. Так Г. Олпорт определя­ет аттитюды как «психическое и нервное состояние го­товности, образующееся на основе опыта и оказывающее направляющее или динамическое влияние на реакции ин­дивида относительно всех объектов и ситуаций, с которы­ми он связан» [32]. Другие исследователи указывают на то, что установки содержат когнитивный компонент: убежде­ния, ценности; эмоциональный: заинтересованность в де­ятельности, и поведенческий: готовность действовать в данном направлении (Кац, Креч, Крачфилд).

Кратко рассмотрев понятия установки, предлагаемые различными авторами, К. Обуховский формулирует своеопределение, близкое к тому, которое дал Грин. Он рас­сматривает установку, как неизвестную переменную (дис­позицию), проявляющуюся в различных формах поведе­ния имеющих общую черту: определенное (отрицатель­ное или положительное) отношение к данному предмету.

Представление об установках (позициях) помогает понять, подчеркивает К. Обуховский, не только то, почему люди в той или иной ситуации поступают опреде­ленным образом, но и то, почему они формулируют те или иные мотивы поведения.

Как показывает автор, различного рода установки (ко­торые могут и противодействовать друг другу) детерми­нируют выбор более соответствующего данной установке и ситуации мотива поведения. Таким образом, установки, по К. Обуховскому, автоматически исключают противоре­чащие им (или некоторой их части) мотивы.

Хотелось бы, однако, чтобы автор более четко сформулировал различие в глубинном построении социальных установок, проанализировав различие между более по­верхностными «когнитивными» установками и «глубин­ными аттитюдами»—широкими системами ценностей личности, «вырастающими» из таких глобальных ее струк­тур, как направленность личности, тип темперамента, ак­тивность и т. п.[33]

Второе замечание связано с обсуждаемым автором вопросом об «автоматизме», выбора мотива поведения и его соответствии системе установок. Ясно, что речь при этом идет не о механистической «жестко» детерминиро­ванной схеме. Как справедливо отмечает и К. Обуховский, здесь следует учитывать индивидуальные особенности человека. К этому его замечанию можно добавить, что каждый человек имеет свою гибкую иерархию ценностей, определяющих его ориентацию по отношению к миру и самому себе. То, что он в состоянии преодолеть «груп­повую картину мира» (Шибутани), а также то, что он под влиянием высших мотивов, ориентированных на морально-этические ценности, может иногда волевым ак­том подавить физиологические потребности и даже ин­стинкт самосохранения, обусловливает известную свободу его действий. Классики марксизма, критикуя механистический подход к деятельности человека, указывали, что он может в известной мере свободно выбирать осуществимый в данной конкретной ситуации образ и порядок бытия. 1

Анализ установок, как фактора, объясняющего в)ыбор мотива, дает основание автору перейти к обсуждению воп­роса о том, почему вообще возникает процесс выбора, то есть перейти к проблеме потребностей. Этой проблеме в книге посвящено 7 глав (из 9).

Основная функция потребностей — «привести человека в движение» (Дэшилл). Помимо первичных и приобре­тенных потребностей, к числу мотивационпых факторов относится и «мотивационное прошлое» (Д. Хэлл): меха­низмы «подкрепления» (обучения), реакции на внеш­ние стимулы, эмоциональные состояния и т. д. К. Обу­ховский подчеркивает, что стремление некоторых пси­хологов свести потребность к состоянию напряжения, возникающему в организме при нарушении гомеостаза и направляющему его деятельность (Мак-Киннон и др.), неправомерно, поскольку такого рода напряжение еще не направлено на определенный предмет, не является, по его выражению, «понятием именованным». У взрослых людей (в отличие от животных и отчасти от детей) гно­стический и моторный компоненты инстинкта подверглись обратному развитию, и поэтому возникающее при нару­шении внутреннего равновесия напряжение не направ­лено на определенный предмет и не может быть обозна­чено как потребность. «Отражение в сознании объек­та потребности ...является, — отмечает К. Обуховский, — чем-то иным, сравнительно с изменением в организме... выраженным состоянием напряжения» (стр. 73). Поэтому он приходит к выводу, что потребность следует обозна­чить как свойство индивида X, выражающееся в том, что без объекта Y он не может нормально функционировать.

В таком виде определение отвечает классическим пред­ставлениям теории саморегуляции. Однако К. Обуховский правильно замечает, что оно является слишком узким. Поэтому приведенную выше формулировку он дополняет представлением о потребности сохранения не только ин­дивида, но и вида (способность к размножению) и пра­вильного развития, то есть такого функционирования, когда индивид получает возможность использовать иге свои способности.

Предлагаемое определение в известной мере близко к тем, которые дают советские авторы. «Потребность, то есть испытываемая человеком нужда в чем-либо, это со­стояние пассивно-активное: пассивное, поскольку в ней выражается зависимость человека от того, в чем он испытывает нужду, и активное, поскольку оно заключает стрем­ление... к тому, что мо:кет ее удовлетворить.

...чувственное переживание потребности включает из­вестное динамическое напряжение...» [34]

О потребностях как о нужде организма в определен­ных, необходимых для жизни условиях говорит • и А. Н. Леонтьев. Главной чертой потребности, указывает он, является то, что потребность имеет свой предмет, поэ­тому ее нельзя характеризовать иначе, как указанием на ее предметное содержание (ср. сходную мысль у К. Обуховского); при этом конкретное содержание зависит от того, в каких условиях и каким способом она удовлетво­ряется. А. Н. Леонтьев пишет, что предмет потребности и есть «побудитель деятельности», а развитие потребности происходит путем изменений круга предметов, удовлетво­ряющих ее и путем изменения способов такого удовлетво­рения. Д. Н. Узнадзе особенно выделяет тот факт, что потребности — источник активности.

Другим моментом в концепции потребностей К. Обуховокого, на который мы хотели бы обратить внимание чи­тателя, является принцип развития потребности как меха­низма, осуществляющего саморегулирующую деятельность.

Автор, опирается, хотя и с рядом оговорок, на концеп­цию гомеостаза, согласно которой организм стремится к сохранению постоянства внутренней среды (Клод Вер-нар, Кеннон и др.). Дополненная дарвиновскими идеями, эта теория учит, что индивид и вид непрерывно изменяют­ся, стремясь выжить и адаптироваться к внешней среде. Психика с этой точки зрения один из инструментов в системе защитных и приспособительных реакций (такова была, в частности, и точка зрения «функциональной пси­хологии»). Солидаризуясь с подобными взглядами, К. Обу­ховский охотно ссылается на теорию фрустрации Розенцвейга, по мнению которого организм человека реагируетпа вредоносные воздействия тремя уровнями защиты:

клеточным (иммунологическим), «автономным» (вегетативным) и психическим (личностным).

Вместе с тем автор приходит к выводу, что некоторые формы поведения явно не укладываются в прокрустово ложе гомеостаза. Так, говоря о познавательной потребно­сти, К. Обуховский употребляет выражение «аппакти-цизм» познания, поскольку само по себе исследование неизвестного не всегда имеет для индивида практическое значение. Такие формы познавательной деятельности не объяснимы классической схемой «саморегуляции», но они оказываются необходимыми для функционирования жи­вых существ К

Эти правильные положения автору следовало бы, с нашей точки зрения, развить несколько глубже.

Эксперименты Халла, Толмена и ряда других психо­логов, в том числе и советских, показали, что многие дей­ствия животных и человека «подкрепляются» лишь самим выполнением задачи.

У человека, как указывал Маркс, в процессе трудовой деятельности труд становится потребностью не только как способ добывания средств к жизни, но и как способ утверждения себя как родового существа. В психологи­ческом плане это явление можно расценивать, согласно А. Н. Леонтьеву, как «сдвиг мотивов». Он указывает, что в процессе жизнедеятельности у человека происходит ус­ложнение хода мотивации. Выполняя какие-либо действия, человек затем совершает их нередко уже ради них самих: мотив сместился, став целью. Осознание таких мотивов требует, по А. Н. Леонтьеву, специального акта. К. Ле­вин описывает «квазипотребности»: появляющиеся в процессе труда или обучения сдвиги мотивации, когда вся­кое намерение вызывает «систему напряжения», требую­щую для своей разрядки соответствующей деятельности (например, известные эксперименты по возвращению к «прерванному действию»). О превращении «средств в цели» писал и Г. Олпорт, указывая, что первые нередко приобретают затем мотивирующую силу.

К. Обуховский также подчеркивает, что в процессе ин­дивидуализации способов удовлетворения потребностей, их осознания (ментализации и социализации) — возни­кают вторичные индивидуальные потребности, число ко­торых чрезвычайно велико, а характер разнообразен.

Объяснения всех этих потребностей как способов «саморегуляции» будет очевидно явной натяжкой. Кроме того, известно — эти примеры приводятся и К. Обуховским, — что движимые некоторыми «потребностями» виды поведения, например невротического, алкогольного, не только не приводят к «нормальному» функционирова­нию 1 индивида, но, напротив, нарушают его.

Таким образом, материал книги убедительно свиде­тельствует о необходимости «негомеостатического» подхо­да к оценке основ деятельности человека и его потребности.

Анализ эвристического мышления и творчества подт­вердил учение о принципе активности, как основополага­ющем факторе деятельности человека. Современная наука рассматривает действие в аспекте направленной на буду­щее настройки. Не «стимул» (бихевиоризм) и даже не «ситуации» (Фресс и Пиаже) определяют деятельность человека; он сам создает те ситуации, на которые «реа­гирует» (не «реакция», но «акция»).

Принцип гомеостаза, «защиты» внутренней среды от внешней описывал, таким образом, лишь отдельные сто­роны биологической активности [35].

1 Точка зрения на невроз (а также на психосоматические расстройства, алкоголизм) и даже на психоз как на «защитный», «приспособительный» механизм популярна в западной, в частно­сти в американской, психиатрии (см., например: А. P. Noyes, L. С. Ко lb, Modern Clinical Psychiatry, N. Y., 1963).

У человека наглядно обнаруживается активный, ориен­тированный на отдаленные цели тип поведения. В. И. Ле­нин, как известно, говорил о «целеполагающем» образе действий человека. При этом личность стремится к «самореализации», «самовыражению». «Это понятие (= человек) есть стремление реализировать себя... и осуществить (выполнить) себя» К

Социальные условия, детерминируя поведение, прев­ращаются для личности в систему внутренних целей, мо­тивов, идеалов и этических ценностей, на которые она и ориентируется. «Открытость» миру личности, замечает Олпорт, проявляется не только при взаимодействии ее с другими биологическими системами, но и в связях с эко­номическими, культурными, политическими и другими социальными факторами. Хотя ряд подсистем организма стремится сохранить равновесие и устранить внутреннее напряжение (мотивации «deficiency», то есть дефицита, «нужды»), вся система личности стремится в целом не к пассивности, а к нарушению равновесия, созданию напря­жения, она ориентирована в будущее. Маслоу также под­черкивает принципиальное отличие мотиваций роста, удовлетворение которых дает человеку ощущения счастья и служит основой творчества, от мотиваций «нужды», неудовлетворение которых приводит к болезни.

Переходя к классификации потребностей, К. Обухов­ский иронически замечает, что это один из наиболее бла­годарных разделов научного творчества. И действитель­но, помимо общеизвестного деления на естественные (или физиологические), элементарные, органические потребно­сти и высшие, духовные потребности, было предложено множество развернутых классификаций. В одних схемах иерархия потребностей строится на основе одной тенден­ции (например, теория либидо Фрейда, концепция само­актуализации Маслоу), в других подчеркивается несводи­мость сложных и меняющихся систем мотивов и потреб­ностей к общей универсальной тенденции (Олпорт и др.).

ласно которой одной из важных причин возникновения психо­тических расстройств (шизофренических, депрессивных) являет­ся блокада «нормальной» информации, поступающей в мозг. 1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 29, стр. 194.

При известной произвольности классификационных схем естественно, что часть потребностей (мотивов) обоз­начается авторами различным образом. Одни из них тол­куются расширительно, а другие «сливаются» вместе. У К. Обуховского потребность (мотив) «властность — покор­ность» описывается в рамках потребности в эмоциональм контакте, а некоторые выделяемые психологами вй-дй потребностей (мотивов) вообще опускаются. Многие «потребности» («самопроявление», «самоутверждение», «мотив достижения», по Мак-Клелланду) фактически включены в «потребность смысла жизни». Можно назвать и рДд других отличий предложенной им схемы.

К. Обуховский выделяет потребности самосохранения (физиологические и ориентировочные) и потребность раз­множения (сохранения вида). Остановившись вначале на характеристике пищевой и половой потребностей, он пере­ходит затем к специфическим человеческим «ориентиро-вочным» потребностям: познавательной потребности, по­требности в эмоциональном контакте и потребности смыс­ла жизни.

Следует отметить, что познавательная деятельность и процессы умственного развития детально изучены в со­ветской психологии, которая рассматривает познание как процесс, приближающий субъекта к объекту. Развитие идет от восприятий и действий к абстрактному, понятий­ному мышлению; при этом на определенном этапе раз­вития перед ребенком возникает новый путь познания, начинающийся с усвоения слова-термина.

Советские психологи исследовали различные стадии «микро» и «макро» изменений познавательной деятельно-ности, в зависимости от этапа развития ребенка. Они ус­тановили, что материальные действия с предметами отра­батываются затем в плане речи и лишь в конечном итоге превращаются у человека во внутренние действия (Л. С. Выготский, П. Я. Гальперин и др.). Полемизируя с зарубежными авторами, в частности с точкой зрения школы Пиаже, они показали, что, общаясь со взрослыми, ребенок усваивает не просто действия, а именно общест­венный опыт и усвоение это сопровождается не только ростом количества знаний, но и формированием самого мыслительного процесса (Л. С. Выготский, А. Н. Леон­тьев, А. В. Запорожец и др.). Были исследованы процес­сы восприятия как своеобразные ориентировочные пер­цептивные формы деятельности (Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев, Б. М. Теплов и др.) и т. д.

Но в монографии К. Обуховского структура познава­тельной деятельности по существу не рассматривается, хотя в ней и упоминается о процессе превращения «услов-норефлекторной ориентировки» в понятийное мышление.

В соответствий с Задачами книги описывается значени «динамизирующего» фактора, связанного с изменением внешней ситуации, а точнее, с поступлением информации. Именно эти «негомеостатические» механизмы познава­тельной деятельности, особенно важные для эволюции,че­ловека, имеют непосредственное отношение к познавательной «потребности». Автор подчеркивает наблюдаемое у детей различие между ориентировочным рефлексом, инициирующим познавательную деятельность, и исследовательским рефлексом, динамизирующим ее. Чи­татель, несомненно, с интересом сопоставит эти данные с работами советских психологов (А. В. Запорожец и др.).

Как и в других разделах книги, автор стремится ис­пользовать здесь психологический анализ для практиче­ских, клинических целей. Заслуживает внимания предпо­ложение (оно подтверждается рядом клиницистов) о том, что умственная отсталость у детей иногда является след­ствием недостаточного удовлетворения их познавательной потребности. Интересны также соображения о существо­вании двух различных форм олигофрении, связанных с органическим поражением «инструмента» познания — моз­га — и обусловленных недостаточной активностью «дина­мического фактора» — познавательной потребности.

Подробно описаны в книге формы и динамика фаз «потребности в эмоциональном контакте», истоки концеп­ции которой К. Обуховский прослеживает в работах Я. Ма-зуркевича и в учении о «синтонии» Е. Блейлера. С задерж­кой и фрустрацией в детские годы этой потребности в симпатии и «созвучности» (эмпатии) с переживаниями других людей автор связывает адлеровское понятие о «комплексе неполноценности» и многие формы патологи­ческого (невротического) поведения. Он рассматривает в данном аспекте случаи «эмоциональной холодности» плп «вызывающего» поведения детей [36].

Не останавливаясь на отдельных моментах развития этой потребности (границы которой, с нашей точки зре­ния, автором несколько расширены), отметим лишь, что вопрос о связи содержания и структуры мотивов и пот­ребностей, в частности данной «потребности» с различны­ми индивидуальными особенностями, нуждается в даль­нейшем изучении. Эта малоисследованная проблема зат­ронута в книге довольно бегло.

Завершает монографию разбор «наивысшей» потребно­сти — стремления найти смысл жизни. Автор описывает генезис и фазы развития этой потребности, «динамизирую­щей» деятельность человека, но не всегда отчетливо «вер­бализуемой» им. Пытаясь ответить на «извечный» вопрос о смысле своего существования, человек стремится обре­сти его в труде, науке и творчестве, отдавая свои силы для блага других людей, для достижения высоких идеалов, примыкая к различным социальным движениям и иден­тифицируя себя с ними. Тем самым он осуществляет дея­тельность, отвечающую его критериям «философии счастья». В одной из последних работ С. Л. Рубинштейн, критикуя гедонистические теории поведения, писал, что оно регулируется жизненными ценностями: чем меньше мы гонимся за удовольствиями, за счастьем, чем больше заня­ты делом своей жизни, тем больше счастья мы находим[37].

Прогресс и другие общественные явления детермини­руются в первую очередь факторами социально-экономи­ческого порядка, однако нельзя, справедливо подчерки­вает К. Обуховский, игнорировать при этом роль таких «мотивов», как стремление людей к творческой деятель­ности, их потребность обрести в ней смысл своей жизни. В заключительных разделах работы описываются различ­ные формы удовлетворения этой потребности, как соот­ветствующие возможностям, способностям человека, его личностным особенностям и жизненной позиции, так и противоречащие им, «дефектные», требующие иногда пси­хотерапевтической помощи.

Книга К. Обуховского, разумеется, не исчерпывает сущности перечисленных выше сложных проблем. Но она содержит обширную и во многом новую для советского чи­тателя информацию; создавая предпосылки для творче­ской дискуссии, она будит исследовательскую мысль.

1 См., например, статью В. С. Мерлина в сб. «Проблемы личности», М., 1969.

Профессор Б. СЕГАЛ