Из главы «И снова о черном платье стервы»

… И СНОВА О ЧЕРНОМ ПЛАТЬЕ СТЕРВЫ

Помнишь, в самом начале, в главе «Черное платье стервы», я рассказывала романтическую и немного грустную историю, которая приключилась со мной в канун Рождества. А начиналась замечательно: незадолго до праздника в творческом конкурсе я выиграла милый приз – кинокамеру «Сони». Но мне были нужны деньги… А соседке вдруг срочно потребовался подарок для племянницы, и она купила у меня «Сони». Обалдев от радости и со всей стервозной расточительностью я спустила деньги в бутике, купив платье умопомрачительного фасона, где спина голая, подол до пят, а цвет – как зимняя ночь, черный…

Но надеть не получилось. Цепочка любопытных случайностей – и платье… улетело в Марсель с неким французом по имени Франсис.

Я горевала несказанно, потом успокоилась, вдобавок в жизни случилась любовь. Она подкатила нечаянно, как бы из-за угла, в облике рослого блондина по имени…

Впрочем, довольно о нем… Пусть себе живет где-то там, далеко, ведь пропишись он в моей судьбе, как обещал, не случилась бы ночь, которая перевернула мою стервозную жизнь!

Хотя, давай по порядку.

После того как черное платье ночным рейсом улетело в Марсель, после того как схлынула апатия и явилась новая любовь, прошло много дней и накатило новое Рождество. А встречала вот так.

Было шампанское, конфеты и витая красная свеча в черном подсвечнике.

Ночь выдалась без звезд, без снега, без мужчины. Мужчина, пообещав взять в судьбу, исчез в неизвестном направлении. Я не обиделась, я проглотила слезы, открыла шампанское, зажгла красную свечу, освещая празднику дорогу.

Огонек свечи радостно запрыгал, наполняя комнату непостижимым таинством. Я вперилась взглядом в маленькое жаркое пламя и начала придумывать завтрашний день.

Значит, так: завтра я пойду бродить по городу и куплю себе розы чайного цвета… Или одну розу, но непременно чайную и самую красивую. Потом зайду в магазин, или бар, или к подруге – ну, это по обстоятельствам. А вечером позвоню любовнику и скажу, что выхожу замуж. Он подумает – шутка и захочет спросить. А в ответ – длинные гудки! Боже, как я его сейчас ненавидела… Как мне хотелось именно сейчас вышвырнуть его из буден, призвав в помощники даже вранье-Соленая слеза вновь скатилась из глаз, следом другая побежала… И еще…

Я запивала слезы шампанским и дольками мандарина закусывала. А рождественская ночь сонным глазом луны в окошко наблюдала. Знаю, она меня нисколько не жалела, но она меня осуждала! Я ведь не обмолвилась о пикантной подробности: приход Рождества я встречала… ну как бы это помягче… В общем, кроме шпилек и золотой цепочки, на мне больше ничего не было. Это был не кураж, это был не каприз, а… ну, так захотелось! Господи, да прости меня грешницу!

А ночь наполнялась таинством и хмелем. Плеснув в тонконогую хрусталику еще шампанского, я глаза закрыла и надумала загадать новое желание – не успела. Звонок в дверь, резкий и нежданный, вмиг раздробил отяжелевшую от одиночества тишину. Немножко пьяная и совсем обнаженная, я лихорадочно кинулась к шкафу найти что-нибудь. Руки нащупали джинсы и вязаную кофту. Впихнув себя в штаны и кофту, на секунду замерла: а вдруг ошиблись дверью? Но дверью не ошиблись, звонок вновь тренькнул… Боже, да кто? И в этот миг сердце вдруг выпрыгнуло из меня и упало к ногам, но не от страха, от восторженной догадки – это ОН! Это пришел ОН! Ну, которому собралась наврать, что замуж выхожу. Ах, дура я… Стерва я… Как же могла-то?! Ведь он пришел! Он любит!

Пригладив у зеркала волосы и вильнув джинсовым бедром, спешно заскользила к двери, выбивая каблуками радостную дробь. Звякнула цепочка, распахнулась дверь и… Из полутемени подъезда на меня глядел Дед Мороз. Рост под два метра, шуба до пят, шапка на брови наехала. Глаза большие, трезвые, но… совсем чужие. Нет, это не ко мне!

Я сглотнула подкативший комок обиды и выдавила, что на ум явилось:

– Я Деда не вызывала… – и дверь собралась захлопнуть.

Дед из правой руки в левую переложил мешок и, сдвинув за затылок шапку, сказал:

– С Рождеством… Но я… Но вас…

У меня в коленках помягчело, а губы сделались сухими – так всегда бывает, если накрывает страх.

Дед почувствовал и, путаясь в полах шубы, перешагнул порог моей квартиры.

– Я могу сказать, как тебя… имя… – и назвал мое имя.

Фразу он произнес с сильным акцентом, не сводя с меня глаз. Окончательно потеряв рассудок, я собралась сильно закричать, но ведь надо было что-то делать! Дед в усы улыбнулся:

– Не бойсь меня… Я не опасность… Опять тебя с Рождеством…

В прихожей зависла тишина. Гость переминался с ноги на ногу, а у меня онемел язык и начал бить озноб… И вдруг догадка: а может, а может кто-то из соседей вздумал подурачиться?! Догадка как соломинка для утопающего, но я все равно ухватилась:

– Вы… Ты… Кто?

Он оживился и сделал шаг вперед:

– Не узнал… ты… А я – Франсис. Ну, помнишь, еще был бар… Ну, прошлый зима… А потом ты забыл в такси куль…

Дед Мороз с трудом подбирал слова и от напряжения совсем взмок. Я с тем же трудом проникалась словами и вспоминала – такси… зима… бар… Нет, я ничего не могла сообразить!

– А потом я улет в Марсель…

И только когда он произнес «Марсель», я вдруг вспомнила! Кинокамера «Сони»… Черное платье с голой спиной… Хлюпающий бачок унитаза… Горькие слезы… О, Боже, да неужели это тот самый иностранец?!

Тихо наливаясь яростью, я шагнула Деду навстречу, чтобы вцепиться в бороду – ив клочья ее, в клочья…, уж слишком горька была пережитая обида.

Уловив приближающийся скандал, он без спросу прошагал вглубь прихожей, уселся на стул, стянул с себя шапку, отклеил бороду, усы и брови, все это аккуратно сложил у телефона, а потом сказал:

– Африк здесь…, – и вдруг очень радостно улыбнулся, стукнув себя по вспотевшему лбу. – О-о-о-о, с голова моя совсем плохо…

А дальше был маленький кусочек сказки. Из мешка он вынул хрусткий, ну тот самый… и протянул мне:

– Ты оставила… А я тогда вернуть не был свободен… Рейс тогда улетал…

Я готова была разрыдаться. Но вовсе не от восторга возвращенного платья, которое купила с абсолютным стервозным безрассудством, потому что родилась женщиной. Мне вдруг просто захотелось расплакаться прямо здесь, в прихожей, на глазах у Франсиса, уж слишком я не ожидала…

Но Франсис не дал пролиться слезе. Путаясь в словах, он спросил, где «можно рука мыть и щеки». Да, любопытно, а как же он меня нашел?! Ведь ни адреса, ни телефона не оставляла…

Уняв остатки волнения, я на манер детектива дала событиям обратный ход. Бар «Ай лав ю», что в переводе «Я тебя люблю»… Потом он подсел… Потом танцевали…

Потом поехал провожать… Потом сказал, что улетает…

Догадка пронзила, как трель сегодняшнего ночного звонка, – окна! Мои окна! Он, когда прощались, поднял голову и спросил, не страшно ли так высоко жить? Я сказала, что не страшно, и машинально показала на свои окна… Ну а дом, поколесив по такому игрушечному городу, как наш, найти разве трудно?!

А с ролью Деда Мороза ловко придумал! Надо же…

Я нечаянно взглянула на себя в зеркало. Джинсы, растянувшаяся вязаная кофта… Нет, для Рождественской ночи не годится. А еще мне вдруг захотелось понравиться Франсису… Он как раз вышел из ванной и с любопытством оглядывал комнату, подсвеченную белесым язычком одинокой свечи.

Сказав Франсису: «Один момент…», я исчезла, чтобы снова войти, но божественно красивой.

Платье, мягко скользнуло из недр пакета в мои руки. Было на ощупь прохладным и почти невесомым. Роскошная ткань струями переливалась меж пальцев… а за стеной сидел Франсис, и я вдруг забоялась, что это сон, и он прервется, едва начну надевать платье…

Но сон продолжал жить…

Я, почти не дыша, приблизилась к зеркалу и долго вглядывалась в отражение, совсем незнакомое мне и чуть пугающее…

А потом было утро. И мы отправились с Франсисом гулять по городу. И он купил мне ворох роз чайного цвета.

Любовнику я звонить не стала: о том, что выхожу замуж, он узнает в другой раз. Да, Франсис мне сделал предложение. А «сосватало» нас, получается, черное платье стервы, год назад улетевшее в Марсель.

Ну кто бы мог предположить, что его найдет невеста Франсиса. И где? – В багажнике машины обожаемого жениха. Но она нашла случайно, и вышел жуткий скандал, где было много слез и упреков. (Нет, она повела себя далеко не как стерва!) Но это так, между нами…

Франсис оправдывался, божился, клялся, уверял ее, а потом хлопнул дверью и ушел. Навсегда. Когда запас горечи иссяк и сердце вконец успокоилось, он начал учить русский…

Рассказывая эту историю, я все думала: обмолвиться об одной существенной детали или не стоит?… Потом все же решила: скажу! Франсиса я изрядно старше. Когда он это узнал, он хлопнул в ладоши и удивленно округлил глаза. Во взгляде уловила и восторг и сомнение – он, видимо, не поверил… И это был лучший из комплиментов, доставшийся мне от мужчин!!!

– Браво! – сказала себе мысленно и по привычке потянулась к крошечному зеркальцу, лежавшему под рукой. Оно у меня всегда под рукой, чтобы лишний раз убедиться, что все нормально, ну такая вот чисто стервозная давняя привычка.

Франсис зеркальце забрал и сказал с улыбкой:

– Это не надо… Гляди в мой взгляд, там все увидеть. Я пообещала…

… Вот и вся история. Вот и вся книга. Но расставаться на английский манер не хочу. А в качестве прощальной улыбки подарю фразу, которая мне очень нравится: «Стервами не рождаются, ими становятся…» Ее обронила актриса Сара Бернар, лишний раз доказав миру: все мы, женщины, одинаковы.

… А потом было утро,

И мы отправились с Франсисом гулять по городу.

И он купил мне ворох роз чайного цвета…

Любовнику я звонить не стала: о том, что выхожу замуж, он узнает в другой раз.

Да, Франсис мне сделал предложение.

А «сосватало» нас, получается, черное платье стервы, год назад улетевшее в Марсель…