РОССИЯ И ЗАПАД — ДВE ЦИВИЛИЗАЦИИ

И национальное самосознание, и стратегические решения государственной власти исходят из цивилизационных представлений о своей стране. В Средние века эти представления выражались на языке религии, в Новое время для них были выработаны светские понятия — «культура» и «цивилизация», «нация» и «национальная идея», «государство» и «геополитика».

К началу XVIII в. понятие «христианский мир» стало малоупотребительным и исчезло из международных договоров. На смену ему почти повсеместно пришло понятие «Европа». Сложился цивилизационный подход к взгляду на историю. Из него исходили философы и политики, даже исповедуя абстрактные формационные подходы (это видно в трудах самого Маркса).

Эти новые понятия сложились на Западе, который и осознал себя в этих понятиях как цивилизация. Но и другие большие культуры более или менее быстро освоили этот понятийный язык, а сам цивилизационный подход начал интенсивно разрабатываться именно в России. В трудах Данилевского были предложены признаки и критерии для выделения и различения «локальных» цивилизаций, введены представления о культурно-историческом типе как носители главных черт той или иной цивилизации. Эти идеи затем, в XX в., развивались в трудах Шпенглера, Тойнби и Сорокина.

Здесь мы не будем вдаваться в определение категорий и понятий цивилизационного подхода. Основные из них уже вошли в обыденное сознание и трактуются примерно одинаково. Будем понимать под цивилизацией большую и устойчивую (долговременную) систему, собравшую на общей мировоззренческой и социальной матрице большое число культурных и этнических общностей. Для нас важно, что эта система может быть ослаблена, взломана или даже полностью разрушена, что приводит к социальным и культурным бедствиям или кризисам разной тяжести всех составляющих цивилизацию народов.

В России начала XX в. западники и славянофилы, монархисты и либералы, большевики и меньшевики, эсеры и анархисты мыслили о стране и ее будущем в понятиях цивилизации. В основном споры шли о проекте модернизации России, т. е. о ее развитии во взаимодействии с Западом, но уже у большевиков в картине мироустройства на арену выходят цивилизации Востока. Цивилизационное строительство СССР шло под сильным влиянием концепции евразийства.

Изучение истории, развития и актуального состояния стран в рамках цивилизационного подхода стало частью рационального, в том числе научного, знания. В XX в. было уже невозможно представить себе рациональные действия власти большой страны без того, чтобы определить ее цивилизационную принадлежность и траекторию развития. В переломные моменты именно здесь возникают главные противоречия и конфликты, доходящие до гражданских войн.

В моменты глубоких кризисов государства, подобных революциям 1917 г. или ликвидации СССР, речь идет не об изолированных конфликтах — политических и социальных, — а об их соединении в одну большую, не объяснимую частными причинами систему цивилизационного кризиса. Он охватывает все общество, от него не скрыться никому, он каждого ставит перед «вечными» вопросами.

Как же определялись в этих вопросах реформаторы России во время перестройки и после 1991 г.?

Среди идеологов антисоветского проекта бытовало три версии. Одна из них гласила, что Россия не является ни самостоятельной цивилизацией, ни частью иной большой цивилизации, она выпала из мирового цивилизационного развития и осталась в состоянии варварства.

Эту мысль проводил, например, А.Н. Яковлев. Он писал: «На Руси никогда не было нормальной, вольной частной собственности… Частная собственность — материя и дух цивилизации… На Руси никогда не было нормальной частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы».

А.Н. Яковлев представлял реформу как «Реформацию России» — попытку политическими средствами превратить ее в цивилизованное общество. Не было никогда в России «материи и духа цивилизации», — а теперь будет! При этом речь здесь не идет о выпадении России из цивилизации на период советского строя, а именно о том, что «духа цивилизации» здесь не было никогда. Ратуя перед выборами в июне 1996 г. за Ельцина, А.Н. Яковлев сказал: «Впервые за тысячелетие взялись за демократические преобразования. Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь» [2].

Вторая версия состояла в том, что Россия представляет собой цивилизацию, но изначально антигуманную и тоталитарную. Советник Ельцина философ А.И. Ракитов радовался уничтожению СССР: «Самая большая, самая жестокая империя в истории человечества распадается». Он так излагал «особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации»: «Ложь, клевета, преступление и т. д. оправданы и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т. е. укреплению военного могущества и расширению территории».

А.И. Ракитов подчеркивает, что патологическая жестокость была изначально присущим, примордиальным качеством России: «Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях» [3].

В этой версии реформа виделась не как переход из варварства в цивилизацию, а как смена типа цивилизации, «вступление в Запад». Один из активных «прорабов перестройки» И.М. Клямкин утверждал: «Россия может сохраниться, только став частью западной цивилизации, только сменив цивилизационный код» (см. [4, с. 21]).

Третья версия была самой мягкой и сводилась к тому, что Россия была и есть часть Запада, структурный элемент западной цивилизации. Она лишь слегка отклонилась от «столбовой дороги» из-за советского эксперимента, и теперь ей надо прилежно учиться у Запада, чтобы наверстать упущенное за 70 лет.

Эта версия была сформулирована уже в 60-е годы, во время хрущевской «оттепели». П. Вайль и А. Генис показывают это в книге «60-е. Мир советского человека», где описаны умонастроения «кухонь» интеллигентской богемы, чьим идеологом и пророком стал И. Эренбург (его уподобляют апостолу Павлу). Они пишут: «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада — просто потому, что русские и есть Запад».

В начале 90-х годов предлагались вариации этой идеи. Так, В.И. Мильдон пишет в журнале «Вопросы философии»: «Россия не Евразия, она принадлежит Европе и не может служить мостом между Европой и Азией, Евразией была Российская империя, а не Россия» [5].

Эта трактовка вызывает недоумение. Как надо понимать, что «Российская империя — не Россия»? Что значит, что «Сибирь не часть России, а часть Российской империи»? Как это должны понимать якуты — они из России изгоняются и моста в Европу лишаются? Эта статья, а таких статей было множество, есть типичная идеологическая поделка невысокого качества.

Создание образа Востока как исторического и вечного врага России — важный мотив в идеологии разрушения СССР. В мягкой форме этим занимался уже Илья Эренбург, в 90-е годы — целая группа интеллектуалов.2 Одним из часто публикуемых авторов журнала «Вопросы философии» стал В. Кантор, специализирующийся на обличении азиатских народов «Степи» [6]. И это — в журнале Российской академии наук, которая славилась в мире своей этнографической школой, накопившей огромное знание о кочевых цивилизациях.3

И. Фридберг убеждает, что с Востока для России «постоянно идет угроза» — в то время как с Запада она получала только блага: «Через западные границы пришло в Россию все, что и по сей день является основанием могущества и национальной гордости России… — все виды транспорта, одежды, большинства продуктов питания и сельскохозяйственного производства — можно ли сегодня представить Россию, лишенной этого?» [7].

Действительно, невозможно себе представить Россию, вдруг лишенной всех видов одежды, — а можно ли представить себе взрослого человека, всерьез озабоченного такой перспективой для России? И как это, интересно, Запад предполагает лишить Россию всего того, что он так щедро пропустил через свои границы?4

Не в этом суть цивилизационных различий.

После 2000 г. российская власть какое-то время избегала делать декларации о цивилизационном статусе России. Оппортунистическая концепция Горбачева о переходе к «общечеловеческим ценностям» была отброшена ввиду ее очевидной непригодности на фоне бомбардировок Югославии и глобального международного терроризма. Представление России как варварской страны, на которую не снизошел «дух цивилизации», было слишком уж пропитано тупой русофобией и не вязалось с патриотическими веяниями власти первых лет XXI в.

К концу второго срока президентства В.В. Путина стали делаться взаимоисключающие заявления, возникла большая неопределенность. В брошюре 2006 г. В.Ю. Сурков, который негласно считался идеологом Администрации президента, писал: «Развитие европейской цивилизации, частью которой является цивилизация российская, показывает, что люди на протяжении всех наблюдаемых эпох стремились, прежде всего, к материальному благополучию, а кроме того, пытались добиться такого устройства собственной жизни, в котором они могли бы быть свободными, и чтобы мир по отношению к ним был справедлив» [8]. Для нас здесь важно утверждение, что «российская цивилизация является частью европейской цивилизации».

Но в восьмом Послании В.В. Путина Федеральному собранию (2007) был высказан важный тезис: «Мы должны и будем опираться на базовые морально-нравственные ценности, выработанные народом России за более чем тысячелетнюю свою историю».

«Базовые ценности, выработанные народом за тысячелетнюю историю» — это и есть мировоззренческая матрица, на которой собирается отдельная локальная цивилизация. Это заявление было понято как разрыв с философской основой неолиберальной реформы, с ее агрессивным западничеством.

Правда, от этого еще было далеко до того, чтобы назвать наши «базовые морально-нравственные ценности» и начать на них «опираться», но шаг был сделан важный. Однако сейчас же последовала коррекция. 8 июня 2007 г. в здании Президиума РАН с лекцией о русской культуре и будущем России выступил В.Ю. Сурков. Он начал с такого заявления: «Новый демократический порядок происходит из европейской цивилизации. Но при этом из весьма специфической российской ее версии» [9].

На этой сложной идеологической конструкции В.Ю. Сурков основывал свою концепцию суверенной демократии. Не будем обсуждать утверждение, будто «демократический порядок» России «происходит из европейской цивилизации». Слишком уж он «специфический», этот порядок, да и кто из европейцев согласится признать себя его крестным отцом.5 Слово «демократия» в тезисе В.Ю. Суркова никакой реальной сущности не представляет. Ключевым в этом тезисе является утверждение о «российской версии европейской цивилизации». Это — отрицание положения о самобытности русской культуры и культуры других народов российской цивилизации.

Оговорка о специфичности «российской версии» дела нисколько не меняет, всякая цивилизация включает в себя разные национальные версии. В структуре Запада специфичны все культуры, испанцы не похожи на англичан, те на немцев и т. д. Главное, что В.Ю. Сурков заявил и с разными вариациями повторил, что он не считает Россию самостоятельной локальной цивилизацией, а рассматривает ее как структурный элемент Запада.6

Из видения России как периферийной версии западной цивилизации вытекает ряд важных стратегических положений нынешней российской власти. Образ «России-как-Европы» порождает глубокий раскол российского общества (подобные конфликты по поводу положения народа на «карте человечества» обозначают как образно-географические драмы).

«Не выпасть из Европы, держаться Запада — существенный элемент конструирования России», — пишет В.Ю. Сурков, выделяя этот тезис жирным шрифтом.

Этот тезис вызывает вопрос: когда Россия была «принята» в Европу, чтобы сегодня беспокоиться, как бы из нее «не выпасть»?

Вспомним переломный момент начала XX в., когда, как говорилось, мы «выпали из Европы», — русскую революцию. Тогда в России началась мировая революция крестьянских стран, пытавшихся избежать втягивания их в периферию западного капитализма. Это было всемирно-историческим событием, как бы к нему не относиться. Игнорировать этот факт невозможно.

Израильский историк М. Агурский пишет в книге «Идеология национал-большевизма»: «Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад…

Капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации» [10].

Почти весь XX в. Россия вела цивилизационную войну с Западом, сопротивляясь его экспансии, а теперь российская власть собирается «конструировать Россию» как часть Запада! Следовательно, надо определить, когда и как было оформлено принятие России в «семью» западной цивилизации. Это вопрос нетривиальный.

Немецкий историк Вальтер Шубарт в широко известной книге «Европа и душа Востока» (1938) пишет: «Самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу… Причем вопрос ставится не в форме: Третий Рейх или Третий Интернационал и не фашизм или большевизм? Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России… То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило» [11].

Все стороны этого столкновения понимали, что речь идет о мировоззренческом конфликте, о двух типах жизнеустройства. Дело не сводилось к конфликту идеологическому или формационному («капитализм — социализм»). Во время перестройки Л. Баткин предупреждал: «Запад» в конце XX в. — не географическое понятие и даже не понятие капитализма (хотя генетически, разумеется, связано именно с ним). Это всеобщее определение того хозяйственного, научно-технического и структурно-демократического уровня, без которого немыслимо существование любого истинно современного, очищенного от архаики общества» [12]. Понятие «истинно современного, очищенного от архаики общества» — цивилизационное, оно означает Запад. Другие общества, в том числе «капиталистические» с точки зрения формационного подхода (как, например, Япония), не являются «истинно современными, очищенными от архаики». Эти общества не принадлежат к западной цивилизации, они устроены существенно по-иному, чем западное общество.

Принадлежность народа к той или иной цивилизации, так же как и принадлежность отдельной личности к тому или иному народу, выражается множеством объективных признаков. Однако вторым необходимым (хотя и не достаточным) множеством является самоосознание народа (и отдельной личности). О принадлежности к нации антропологи пишут: «Два человека принадлежат к одной нации, если, и только если, они признают принадлежность друг друга к этой нации». То есть нельзя человека считать русским, если сам он считает себя французом (мы не говорим о случаях административного произвола или маскировке своих побуждений). Точно так же и с цивилизационной принадлежностью. Нет смысла считать Японию частью западной цивилизации, если сами японцы так не считают.

В начале и в середине XX в. подавляющее большинство русских не считало себя принадлежащими к западной цивилизации, в их самосознании Святая Русь (или «матушка Россия») была сама по себе, была особой частью человечества. Так же считали и на Западе, в том числе и те мыслители, которые испытывали уважение к России как цивилизации. Они признавали ее фундаментальное отличие от Запада.

О. Шпенглер писал: «Я до сих пор умалчивал о России намеренно, т. к. здесь есть различие не двух народов, но двух миров… Разницу между русским и западным духом необходимо подчеркивать самым решительным образом. Как бы глубоко ни было душевное и, следовательно, религиозное, политическое и хозяйственное противоречие между англичанами, немцами, американцами и французами, но перед русским началом они немедленно смыкаются в один замкнутый мир. Нас обманывает впечатление от некоторых, принявших западную окраску, жителей русских городов. Настоящий русский нам внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времен задолго до Конфуция, если бы они внезапно появились среди нас. Он сам это всегда сознавал, проводя разграничительную черту между «матушкой Россией» и «Европой».

Для нас русская душа — за грязью, музыкой, водкой, смирением и своеобразной грустью — остается чем-то непостижимым… Тем не менее некоторым, быть может, доступно едва выразимое словами впечатление об этой душе. Оно, по крайней мере, не заставляет сомневаться в той неизмеримой пропасти, которая лежит между нами и ими» [13, с. 147-148].

Допустим, середина XX в. — это уже история, и мировоззрение граждан России столь резко изменилось, что большинство осознает себя как принадлежащих к западной культуре. Но это было бы очень необычным явлением, и тот, кто сегодня заявляет о принадлежности России к Западу, должен был бы привести какие-то доводы в подтверждение своего тезиса или хотя бы сказать, что, по его мнению, в русском народе произошла такая трансформация.

Но примем как теоретически возможное предположение, что в 80-е годы граждане РСФСР потянулись к демократии и стали считать себя людьми западной культуры (хотя и специфической версии). Что же говорят эмпирические данные?

Они говорят, что за последние двадцать лет не произошло слома тех главных устоев русской культуры, для которых пробным камнем был Запад как иная цивилизация, относительно которой люди осознают свою культурную идентичность. В декабре 2006 г. Аналитический центр Ю. Левады провел большой опрос на тему «Россия и Запад». На вопрос «Является ли Россия частью западной цивилизации?» положительно ответили 15 %. Большинство, 70 % опрошенных, выбрали ответ «Россия принадлежит особой («евразийской» или «православно-славянской») цивилизации, и поэтому западный путь развития ей не подходит». Затруднились ответить 15 % [14].

Пушкин говорил, что в России единственный европеец — это правительство. Надо бы к Пушкину прислушаться и, вероятно, проникнуться благодарностью к нынешнему правительству. Но ведь правительство и Россия — это не одно и то же. Мы сейчас речь ведем о России.

Таким образом, приписать Россию к западной цивилизации в течение всего XX в. и поныне было никак не возможно, потому что подавляющее большинство ее населения считает себя принадлежащим к особой цивилизации и не подавало заявления на «вступление в Запад». На данный момент проблемы «как бы нам не выпасть из Европы» в повестке дня не стоит.

Да и существовала ли когда-нибудь в истории такая проблема? Надо сказать, что, поднимая ее сегодня, господа и коллеги вступают в противоречие сами с собой. Представления значительной части российской элиты о нации и о культуре проникнуты эссенциализмом. Это вера в то, что в «национальном характере» кроется некоторая неизменная сущность, которая придает культуре постоянную идентичность. Этому взгляду привержен и В.Ю. Сурков. Он пишет: «Воля к свободе и справедливости вырабатывается и закрепляется как природное свойство национального характера… Культура — это судьба. Нам Бог велел быть русскими, россиянами… Чтобы понять, как будет развиваться демократия в России, какая ее модификация применима здесь на практике, нужно определить архетипические, неотменяемые свойства русской политической культуры…».

Таким образом, в этой концепции цивилизационное самосознание «русских, россиян» является именно «архетипическими, неотменяемыми свойствами». Это изначально данное «природное свойство национального характера». Так что о мировоззренческом повороте и речи нет, россияне с самого начала — люди «европейской культуры» («Нам Бог велел быть» такими). Значит, отсутствуют необходимые субъективные условия (самоосознания народов России) для того, чтобы считать Россию «специфической версией европейской культуры»).

Перейдем к другой стороне этого дела. Чтобы быть членом «европейской семьи народов», надо, чтобы эта самая семья тебя признала своим. Тут нельзя заплатить деньги и усесться на свое кресло «согласно купленным билетам». Это не тот театр.

Запад не желает и никогда не желал появления у него такого «родственника» — потому и откололся с такой ненавистью от Византии и стал тем, что мы понимаем как Запад. Так что, даже если бы отказ русских от самих себя был бы заведомым благом, оно нереализуемо просто из-за того железного занавеса, которым отгорожен от нас Запад, — гораздо более железного, чем сталинский.

В момент ликвидации СССР (1991) на Западе очевидно не считали Советскую Россию частью западной цивилизации. Безансон пишет: «Все семьдесят лет коммунистического правления советская Россия была помешана на желаний «догнать и перегнать» Запад; кончилось это тем, что она построила «некапиталистическое» государство, что означало, среди прочего, — государство «неевропейское» и «ультрарусское» [1]. Итак, СССР считается государством «неевропейским» и «ультрарусским». Есть ли основания считать, что реформы под руководством Ельцина, а затем В.В. Путина, придали России такие цивилизационные черты, которые убедили Запад, что она претерпела фундаментальную мутацию и стала частью Запада? Это было бы совершенно невероятным феноменом, и его надо было бы доказывать и доказывать.

Давайте зафиксируем факт, общеизвестный на Западе: между Западом и Россией издавна существует напряженность, неизбежная в отношениях между двумя разными цивилизациями, одна из которых очень динамична. Запад немыслим без экспансии — отсюда свершения Запада: завоевания Карла Beликого, который «очистил» от славян Европу восточнее Эльбы, великие географические открытия и колониальные захваты в Азии, Африке, Америке и Австралии, возникновение необычного типа хозяйства, целью которого была безудержная нажива (капитализм), создание нового способа познания, целью которого было безудержное накопление знания (наука).

Факт возникновения на этой почве геополитической напряженности с Россией спокойно объясняется во «Всемирной истории», написанной 80 «лучшими» историками мира. На Западе это базовая книга, она стоит на полках в каждом школьном кабинете истории. Том 31 — «Россия», — написан немецкими историками.

Россия выросла как альтернативная Западу христианская цивилизация. Она по главным вопросам бытия постоянно предлагала человечеству иные решения, нежели Запад, и стала не просто его конкурентом, но и экзистенциальным, бытийным оппонентом — как бы ни пытались государство и элита России избежать такого положения. Политические декларации и российского государства, и западных правительств нельзя принимать за признание реальной цивилизационной принадлежности большой сложной страны.7

Попытка «встроить» Россию в Запад посредством реформ, начатых двадцать лет назад, увенчаться успехом не может. И дело не в экономических ошибках или недостатке средств — этой попытке противодействует массовое, никем не организованное самоосознание большинства граждан России и, с другой стороны, организованное и осознанное сопротивление государств и населения самого Запада.