Де Голль и Рузвельт

Несмотря на мои попытки выяснить, в чем причина тех довольно прохладных отношений, которые сложились у Рузвельта с де Голлем, ничего из этого долго не получалось. Не раз я пытался выяснить существо их отчужденности у некоторых американских государственных деятелей, еще до кончины Рузвельта. Нелегко было получить убедительный ответ на данный вопрос.

Но вот как-то мне представился случай откровенно поговорить с государственным секретарем США Стеттиниусом. Задал я тот же вопрос ему. Он неожиданно довольно прямолинейно стал рассуждать:

— Генерал де Голль — человек амбициозный. Он думает, что судьба Франции будет определяться только им. Согласно донесениям американских послов из некоторых стран Европы, особенно из Англии, где находится де Голль, генерал считает почти наверняка, что ключевой фигурой послевоенной Франции будет он. Конечно, дело французов выбирать своих лидеров. Ни один американец не думает по-другому, в том числе и президент США. Но похоже, что де Голль больше внимания уделяет именно своему будущему положению, чем увеличению вклада французов в ускорение нашей общей победы над Гитлером. Де Голль — фактически генерал без армии, хотя его имя среди соотечественников обладает определенной притягательной силой.

Такая откровенная критика генерала сражающейся Франции — нашей союзницы в войне, да еще из уст высокого официального представителя США, конечно, настораживала.

— Похоже на то, — продолжал Стеттиниус, — что генерал все же переоценивает свое влияние на Францию и тех французов, которые ведут доступными им средствами борьбу против гитлеровских оккупантов. Кроме того, Франция, как и многие страны Европы, вообще не может быстро по-настоящему встать на ноги без помощи США. За годы оккупации ее промышленность оказалась парализованной. Спрашивается, при чьей помощи она может быть возрождена? Не надеяться же в этом на де Голля. Англия тоже не в состоянии оказать какое-либо эффективное содействие в восстановлении экономики Франции. Она сама сильно изранена, и потребуется время, чтобы выправить ее хозяйство и настроить его на мирный лад.

Помолчав, он продолжал:

— Единственная страна, которая может оказать реальное содействие французам в налаживании мирной жизни, — это США. Никаких планов экономического подчинения Франции у Соединенных Штатов нет. На все это я, как человек, пришедший в политику из большого бизнеса, смотрю реалистически.

Мне часто доводилось беседовать со Стеттиниусом, но в этот раз степень его откровенности превзошла ожидания.

— Конечно, оказывая помощь Франции, — утверждал он, — США будут на эту европейскую страну переключать часть своих ресурсов, причем значительную. Ну и что же? То, что мы станем посылать, пойдет туда не просто как подарок. В конечном счете, если учесть и политическую сторону проблемы, выгода окажется взаимной.

Хотя война еще не закончилась, но в рассуждениях Стеттиниуса по этой проблеме уже проступали ростки будущего «плана Маршалла», который с самого начала своего действия приносил США прямые дивиденды, не только политические, но и экономические.

— Кроме того, ведь США вынуждены будут помогать и некоторым другим государствам Европы после победы над Германией, — говорил Стеттиниус. — В Вашингтоне, конечно, отдают себе отчет в том, что Советский Союз, несущий основное бремя борьбы против фашизма, тоже хотел бы завоевать расположение французов. Но ведь ему предстоит колоссальный объем своих дел. Он должен будет поднимать из руин собственное хозяйство, которому нанесен неслыханный урон. Но один он все это, наверно, не в состоянии сделать. Одним словом, у Вашингтона нет каких-либо возражений против де Голля и против того, чтобы он был во главе государства. Но он не должен слишком выпячивать свое положение, принижая роль США.

Тут я напомнил Стеттиниусу о твердых обещаниях США и Англии открыть второй фронт и задал в связи с этим вопрос:

— Каждый француз знает, что национальная свобода для его страны может быть результатом успехов прежде всего Советского Союза, его армии. Наверно, в оккупированной Франции гадают, с какой стороны придет свобода в Европу и кто ее принесет. Советские люди ценят все, что делают США и другие союзники для оказания помощи Советскому Союзу в войне. Но ведь второго фронта, о необходимости которого мы постоянно говорим и твердые обещания открыть который вы уже давно дали, еще нет. Когда же вы и Англия начнете высадку своих войск в Европе?

Стеттиниус пустился в рассуждения:

— С точки зрения положения, которое существует сегодня, логика советской позиции безупречна. Но открытие второго фронта не за горами. Час, когда наши силы высадятся на Европейском континенте, приближается. Через какое-то время роль союзных западных держав будет видна еще более четко.

Я спросил государственного секретаря:

— Каково ваше мнение о позиции Англии относительно того, что вы назвали амбициями де Голля?

Он ответил:

— Де Голль в Англии в общем прижился. Но Лондон, конечно, не может не считаться с позицией Вашингтона.

Резюмируя сказанное, Стеттиниус заявил:

— После Сталинграда и после явного перелома в войне в пользу союзников вопрос о Франции, в конце концов, не будет основным.

Таким образом, своими рассуждениями Стеттиниус в ходе беседы подтвердил, что прохладное отношение администрации США, прежде всего самого Рузвельта, к де Голлю было связано с ожидаемой ситуацией, которая может сложиться во Франции и вокруг нее после окончания войны. Известно, что последующие события полностью не устранили холодок в отношениях между Вашингтоном и Парижем, хотя после окончания войны они стали ровнее.

На конференции в Сан-Франциско, где создавалась ООН, Франция уже не дистанцировалась от США. Хотя она неплохо сотрудничала по основным вопросам на конференции и с Советским Союзом. Политический баланс сил на конференции, в конечном счете, складывался даже в более выгодном плане для Советского Союза, чем для США. Ибо надо было утверждать принцип единогласия пяти держав — постоянных членов Совета Безопасности. Известно, что этот принцип удалось отстоять. Он вошел в историю как «право вето» и получил полное отражение в Уставе ООН. Франция в это внесла положительный вклад.