Кое-что о речах

Много раз и по самым неожиданным поводам мне доводилось выступать с речами. Без преувеличения можно сказать, что сотни и сотни раз.

Даже начало речи, если хотите, — своя наука, свои традиции в каждой стране, в любой международной организации. В наших советских аудиториях они начинаются традиционно, обычным обращением: «Товарищи!» или «Дорогие товарищи!» В начале выступлений в братских социалистических странах чаще звучит: «Уважаемые товарищи!» На Кубе, где чрезвычайно высок накал эмоций, естественной считается фраза: «Дорогие кубинские братья!»

На сессиях Генеральной Ассамблеи ООН с трибуны приходится произносить: «Уважаемый господин председатель! Дамы и господа!» Правда, бывали случаи, когда председателями Ассамблеи избирались представители социалистических стран, и тогда первая фраза в том же зале произносилась так: «Уважаемый товарищ председатель!» Бывают случаи, когда приходится подчиняться традициям, существующим в той или иной стране, и обращаться к руководителю страны со словами: «Ваше превосходительство!» или «Ваше сиятельство!», если речь произносится перед коронованной особой. На совещаниях, где собираются одинаковые по положению дипломаты и оно включает в себя неширокий состав, правомерно начало выступления: «Уважаемые коллеги!»

Однако самым неожиданным случилось у меня в практике обращение к профессуре Карлова университета в Праге. Там требовалось первые слова говорить по-латыни: «Магнифиценс! Спектабилис!» По-русски это значит что-то вроде: «Сиятельные! Уважаемые!»

Все это делается в соответствии с местным протоколом, традициями, порядками, характерными для каждой конкретной аудитории. И чем большим ожидается резонанс этой речи, чем больше ответственность за нее, тем тщательнее она должна готовиться.

Однако даже при самой серьезной подготовке порой происходит непредвиденное.

…В зале Генеральной Ассамблеи ООН всегда с интересом ожидают выступлений глав государств и правительств. Так было и в тот раз. Ждали выступления шаха Ирана.

И вот он на трибуне. Начал говорить. Ассамблея в наушниках в удивлении услышала странный перевод:

— Уважаемые дамы! В своем выступлении в этом обаятельном обществе представительниц прекрасного пола мне особенно приятно…

Оратор запнулся…

Собравшиеся настороженно слушали, что он скажет дальше. Уж очень необычным выглядели и обращение к аудитории, и начало речи.

Однако что было «особенно приятно» шаху в «обаятельном обществе представительниц прекрасного пола», зал так и не узнал. Выступающего, по всей видимости, прошиб холодный пот. Шах все-таки был человеком образованным и сразу понял, что перед ним лежит речь, заготовленная его помощниками для выступления в какой-то женской благотворительной организации.

Конфуз получался приличный.

Однако шаху не пристало испытывать неловкость или растерянность. Быстро оценив обстановку, он дал понять своим приближенным. Где они, где эти бездарные секретари и кто подбросил ему это странное чтиво?

Гнев шахиншаха сразу же заприметил адъютант. В красивом кителе, расцвеченном всеми красками Востока, он стоял на почтительном расстоянии от трибуны, ровно настолько, чтобы, с одной стороны, не мешать грозному вершителю судеб его страны блистать на подиуме, а с другой — находиться всегда под рукой, если в этом вдруг возникнет необходимость.

Такая потребность появилась, — он сразу понял, — годы выучки и опыта взяли свое. Дал знак кому-то, и какой-то подручный шаха, находившийся в зале, раскрыл папку, которая у него была всегда при себе, покопался в ней и извлек оттуда несколько листов речи шаха на Генеральной Ассамблее ООН. Быстро, по-военному он направился к трибуне и протянул листки с речью разгневанному оратору.

А потом, как будто ничего не случилось, шах начал по ним зачитывать свою речь.

Но его уже почти никто не слушал. Дипломаты, гости, журналисты, публика, — словом, все присутствовавшие в зале весело обсуждали то, что в эти минуты произошло у них на глазах…

Некоторые речи можно, конечно, произносить экспромтом. Но и здесь следует сказать, что самое лучшее выступление «без подготовки» — это хорошо подготовленное и продуманное выступление.

А если речь читается по бумажке, то в этом нет ничего удивительного, и такое чтение вовсе не означает, что оратор не может выступать без бумажки. Он спокойно это сделает, но иногда слишком уж велика значимость и чересчур важны сами формулировки того, о чем он говорит, что лучше всего их зачитывать. Кроме того, при зачтении речи мысли излагаются компактно, экономится время большой и авторитетной аудитории. Если те же мысли любой оратор будет доносить до слушателей без бумажки, только с помощью своего ораторского искусства, то на такое красноречие у него уйдет скорее всего больше времени.