К концу 80-х годов существовали разные варианты следующего этапа европейской интеграции. В значительной степени именно этому следующему этапу была подчинена игра вокруг политики перестройки и переустройства бывшего социалистического содружества. Однако представляется, все варианты включали в себя:

› объединение Германии;

› усиление связей между большинством восточноевропейских стран и стран ЕЭС в противовес послевоенной вольной или невольной ориентации восточноевропейских стран на приоритетное сотрудничество с Москвой;

› усиление потребления сырья из России и региона Каспийского моря, особенно – газа;

› переход европейских стран на новый уровень научно-технической революции во имя выживания в ходе глобальной конкуренции с США и странами Восточной Азии.

Вариантов конфигурации разных стран и регионов, их специализации в рамках общего проекта и влияния на развитие всей Европы, представляется, было немного.

› Тесное партнерство России или иного государства со столицей в Москве (реформированного, децентрализованного согласно положениям Огаревского процесса СССР) с объединившейся Германией и Францией в ущерб восточноевропейским государствам, вынужденным превратиться в основном в территории дешевого сырьевого транзита из России в Западную Европу. В этом случае была высока вероятность потери восточноевропейскими странами значительной части своей перерабатывающей промышленности и превращения Европы в германоцентричный конструкт при сохранении Москвой контроля над значительной частью Восточной Европы, над Украиной, Беларусью и Прибалтикой прежде всего.

› Тесное сотрудничество между объединенной Германией и восточноевропейскими странами, в первую очередь между Германией и Украиной. При таком развитии Германия быстро превращалась в очень мощную среднеевропейскую державу, которая смогла бы извлечь дополнительные источники для развития за счет близости к российскому и каспийскому сырью, а также, возможно, и к сырью региона Персидского залива. Франция, Великобритания и иные развитые страны Западной Европы оказывались в менее комфортных условиях развития, чем Германия, и скорее всего резко отставали бы от Германии в темпах развития. Германоцентричность всей Европы становилась почти неизбежной. Восточноевропейские страны, включая Беларусь, при таком развитии сохраняли значительную часть своей промышленности и переходили к быстрой технологической интеграции с Германией. По сути, в Восточной Европе завершение индустриализации полосы вдоль советско-польской границы совпало бы с формированием германоцентричной Средней Европы как высокоинтегрированного в технологическом отношении целого.

› Тесное сотрудничество между Германией и Францией. Франкогерманская европейская ось могла бы стать ядром сначала для развитых стран Европы, провело бы дорогостоящие мероприятия по внутренней интеграции, а затем расширилось бы на другие государства. Франко-германский вариант европейской интеграции влек за собою быструю потерю промышленного потенциала восточноевропейскими странами, так как основным получателем выгод от использования российского сырья становились страны, сгруппированные вокруг Франции и Германии. Основные ресурсы развитых стран Европы оставались внутри их узкого сообщества, а не работали в интересах Восточной Европы, как это происходило в ходе инвестиционного бума в этом регионе в 70-х годах.

В конце 80-х годов все три варианта были предметом политической борьбы. Политику руководства СССР во главе с М. Горбачевым можно понять как ориентированную на европейскую интеграцию при особой роли партнерства между Россией и Германией, предоставляя компенсационные выгоды и Франции. Именно в рамках этой доктрины можно рассматривать проект освоения Ямальских месторождений газа и проведение новых трансъевропейских магистральных газопроводов из Ямала в Германию через Беларусь и Польшу.

Ямальский газовый проект имел и имеет для Европы и европейской интеграции примерно такое же значение, какое имело освоение нефти и газа Западной Сибири в 60-80-х годах. В конце 80-х годов Европа нуждалась в наращивании поставок углеводородного сырья из России для уменьшения своей зависимости от поставок из политически нестабильных исламских стран. Именно эта заинтересованность сделала возможным строительство трубопровода Уренгой – Помары – Ужгород и всей системы магистральных нефтепроводов «Дружба». В конце 80-х угроза политических вспышек в исламском мире становилась все более очевидной. Вспыхнувшая вскоре гражданская война в Алжире это опасение только подтвердила.

Европа продолжала переход к широкому использованию дешевого газа. Одной из важных дополнительных причин увеличения доли газа в энергопотреблении европейской экономики являлось осознание европейским общественным мнением опасности развития в Европе атомной энергетики после аварии на ЧАЭС. Вскоре после чернобыльской аварии почти во всех европейских странах был введен мораторий на строительство новых АЭС и ввод в строй новых энергоблоков на существующих атомных электростанциях. Сама философия развития энергетического сектора в Европе приобрела принципиально неядерный характер. Соответственно, заинтересованность европейских стран в увеличении поставок газа выросла. Практически все планы развития энергетики в Европе стали предполагать, прежде всего, наращивание потребления газа.

Антиядерная, «зеленая» Европа – это Европа, нацеленная на интеграцию с теми странами, которые обладают газом. Беларусь и Украина, обладая первичной информацией о последствиях катастрофы на ЧАЭС, обладают возможностью влиять на степень заинтересованности европейцев в сближении с Россией или со странами региона Каспийского моря, где также имеются крупные запасы газа. Драматическим образом Беларусь и Украина оказались включены в европейское пространство принятия решений по ключевому направлению развития объединяющейся Европы: по определению предела возможной европейской интеграции.

Пока европейские ценности включают в свой состав гуманизм, информация о последствиях аварии будет глубоко востребована европейским общественным мнением. А значит, пока Европа не включит внутрь своего культурного организма чернобыльские регионы, сложно говорить о возможности остановки европейской интеграции на востоке. Чернобыльская катастрофа ввела Украину и Беларусь в современный европейский ценностный контекст, сделав их неотъемлемой частью новых европейских ценностей и новой европейской идентичности.

Однако пока чернобыльский ценностный фактор является частью современной европейской идентичности, ориентация европейской интеграции на сближение с Россией остановить невозможно, хотя бы потому, что постчернобыльской Европе нужен российский газ. Подчеркнем еще раз: чернобыльский культурный шок в Европе динамизирует европейскую политику на российском направлении и делает неизбежным рост потребления российского сырья объединяющейся Европой. Разумеется, ориентация Европы на рост потребления российского газа вовсе не означает ориентации Европы на равноправную интеграцию с Россией. Но это уже иная проблема – проблема взаимоотношений между Россией и западноевропейскими странами как частями все более интегрированного экономического, даже геополитического организма – Большой Европы.

Российские месторождения, активно осваивавшиеся в 60-80-х годах, оказались в значительной мере истощены. Новый виток европейской интеграции требовал освоения новых месторождений и нефти и газа, которые бы сыграли для Европы такую же важную роль, даже более важную роль, нежели некогда сыграли Тюмень, Уренгой, Сургут...

Новыми месторождениями, откуда нефть и газ могли прийти в Европу из России, могли стать только месторождения газа на Ямальском полуострове и нефти – на севере европейской части России. Все остальные крупные месторождения нефти и газа на севере России являются более дорогостоящими проектами, чем Ямал и Тимано-Печора: шельф Баренцева моря, Приобское месторождение и т. д.

Освоение новых месторождений требовало изменения всей структуры трубопроводов, которая сложилась в СССР и Европе к концу 80-х годов. Существовавшая структура трубопроводов была ориентирована в целом на источники сырья в Западной Сибири.

Нефть поступала в Европу прежде всего по системе трубопроводов «Дружба» через Беларусь в основном в Украину, а из украинского Закарпатья – веером в разные европейские страны. Примерно две трети всего российского нефтяного экспорта проходит через Беларусь.

Изменить этот фактор очень сложно, почти невозможно из-за дороговизны такого предприятия.

В самой Беларуси нефтепроводы делятся на два основных больших потока: «труба», которая проходит к городу Новополоцку, питает нефтью Новополоцкий НПЗ и далее – трубопроводы от Новополоцка через Литву в Латвию к самому крупному на Балтике специализированному нефтяному порту Вентспилса. Второй поток – по юго-востоку Беларуси через Мозырь (Мозырьский НПЗ), далее в основном на Украину, где у города Броды трубопроводы как бы вливаются в украинские сети и доходят до Ужгорода.

Освоение Тимано-Печорского нефтяного бассейна могло сопровождаться как строительством новых нефтяных портов в районе Ленинграда, чтобы транспортировать нефть в Европу по Балтийскому морю, а могло и предусматривать подключение к проходящей через Беларусь системе нефтепроводов. Могло быть (и произошло ныне в реальности) сочетание обоих вариантов. Белорусские трубопроводы были преимущественно экспортными, транзитными, изменение месторождений, откуда качается в них нефть, принципиального значения для этой трубопроводной системы не имело.

Газопроводная сеть СССР строилась иначе. Добыча газа велась в относительно близко расположенных друг от друга западносибирских месторождениях. Оттуда газ в основном направлялся на Украину, питал собою восточно-украинский промышленный очаг. Далее часть российского газа шла по системе украинских газопроводов на запад. Важным, даже ключевым узловым пунктом для транзита газа также выступало Закарпатье. Свыше 90 % всего газового экспорта СССР в конце 80-х годов шло через территорию Украины. Освоение Ямальских газовых месторождений ради экспорта газа в Европу требовало строительства нового газопровода, который можно было и не подключать к украинским газовым сетям. Наиболее короткий путь для такого газопровода в Европу – через Беларусь и Польшу. Появление белорусского направления для экспорта российского газа в Европу заметно понижало стратегическое значение Украины, хотя Украина надолго остается главным мостом для получения Европой российского газа.

Ямальские газопроводы (газопровод) насыщали территорию Беларуси дополнительными стратегическими характеристиками. Самая главная из них – политическая стабильность Беларуси становилась важной для всех задействованных в проекте стран. Учитывая уже сложившуюся к концу 80-х годов специфичную белорусскую индустриализацию, заинтересованность Германии, Польши, России в функционировании ямальского проекта автоматически означала, осознавали это сами принимавшие решение политики или нет, заинтересованность этих стран в сохранении Беларусью своей экспортной высококонцентрированной промышленности.

Ключ к внутренней безопасности Беларуси и ее социально-политической стабильности – успешное функционирование белорусской промышленности.

Нельзя обеспечить нормальный транзит газа по территории Беларуси, если остановятся белорусские гиганты и массы населения окажутся безработными, а мелиорированные земли полностью заброшенными. Ямальские газопроводы автоматически превращали европейскую интеграцию в процесс, который способствует дальнейшему росту Беларуси, притом что именно ямальский проект является одним из ключевых для усиления сырьевой специализации экономики России и потери Россией собственной экономической самодостаточности.

Ямальские газопроводы также усиливали заинтересованность ключевых европейских стран в высокой степени региональной безопасности севернее Полесья. В каком-то смысле ямальские газопроводы – гарант от любой формы внешней агрессии против Беларуси, в том числе и от провокации гражданского конфликта внутри Беларуси по любому сценарию.

Газопроводный фактор как фактор безопасности Беларуси хорошо показал себя в ходе столкновения между Беларусью и Россией вокруг проблемы принадлежности Белтрансгаза зимою 2004–2005 годов. Когда Газпром зимою устроил блокаду Беларуси, отключив подачу ей газа, Беларусь стала откачивать себе газ из транзитных газопроводов, проходящих по ее территории. В результате пострадали покупатели газа в Польше, Германии, Литве, которые предъявили претензии не Беларуси, а России, ибо Беларусь не принимала участия в сделках между Газпромом и европейскими покупателями газа. Менее чем через сутки после начала газовой блокады Газпром возобновил поставку газа в Беларусь и был вынужден пойти на компромиссные соглашения по ценам на газ для Беларуси и за транзит газа через Беларусь.

Ямальский проект повышал энергонасыщенность территории Беларуси. Белорусская промышленность получала дополнительный источник развития. При описанной специфике белорусской промышленности ямальский проект стимулировал усиление позиций белорусских производителей в России. По сути, белорусская промышленность в России в немалой степени становилась элементом европейской промышленности, позицией европейской промышленности в России.

Примерно таким же стабилизирующим и европеизирующим было влияние ямальского проекта и на всю Россию, особенно на те регионы, которые непосредственно получали выгоды от его реализации.

«Ямал» стягивал Россию и Европу в более-менее единую Большую Европу. И потому все экономические и социальные процессы на территории восточноевропейских стран имеет смысл формулировать в европейском ключе, сквозь понятия европейской интеграции.

У ямальского проекта есть и другая функция. Предполагалось, что почти одновременно с его реализацией будут разработаны в интересах в основном европейских потребителей месторождения газа в регионе Каспийского моря, преимущественно в Туркмении. В конце 80-х годов, когда планировался ямальский проект, внимание к газу и нефти региона Каспийского моря уже нарастало. И хотя применительно к этому региону таких серьезных планов, как по Ямалу, выдвинуто не было, общая тенденция была видна уже тогда: примерно одновременно с разработкой ямальского газа можно ожидать притока в Европу газа и нефти из региона Каспия. При разных альтернативных проектах газопроводов из Туркмении в Европу, очевидно, вряд ли можно найти что-то лучшее, чем украинская газопроводная система.

Для подключения туркменского газа к украинской системе было бы необходимо провести, а иногда расширить существующие трубопроводы от туркменских месторождений к границе России и Украины по территории России. В случае поступления из Туркмении и других среднеазиатских стран газа в объемах 100 млрд. кубометров украинские сети могут оказаться загруженными в такой степени, что принять еще и ямальский газ им будет сложно, несмотря на сокращение поступлений газа из месторождений в Западной Сибири. Реконструкция украинской трубопроводной системы с целью позволить ей выдержать столь высокие дополнительные объемы газа маловероятна в силу своей дороговизны. Гораздо дешевле построить новые газопроводы.

Интерес Европы к ямальскому и каспийскому газу в конце 80-х годов был естественным. Оба этих проекта были долгосрочными, требовали многолетней предварительной дипломатической и строительной стадии. На дипломатической стадии газовые (и иные сырьевые) проекты Европы и бывшего СССР могли по-разному быть встроены в конфигурации европейского объединительного процесса. Начиналась разработка этих проектов в условиях, когда Советский Союз пытался выстроить особо тесные партнерские отношения с Германией и на этой основе усилить свое участие в европейском объединительном движении. Однако в реальности так сделать не удалось.

Советский Союз развалился, и буквально через два месяца после Вискулевских решений европейская интеграция официально пришла к Маастрихтским договорам. Маастрихтские договоры выстроили Европейский союз вокруг оси Германии и Франции, и несколько лет сохранялась вероятность неудачи объединения Европы вокруг франкогерманского тандема без участия восточноевропейцев в этом объединении на его начальных стадиях. Восточноевропейская альтернатива франко-германской оси наиболее ярко проявилась в виде идеи создания Балтийско-Черноморского сообщества (БЧС) в составе Украины, Беларуси, стран Балтии, установления тесных партнерских отношений между БЧС и Германией, инкорпорацией в этот восточноевропейский тандем Польши и других стран региона.

В 1990 году в Минске были подписаны особые протоколы о курсе на создание БЧС Белорусским народным фронтом, украинским Рухом, литовским Саюдисом, Латышским народным фронтом, затем к ним присоединился Эстонский народный фронт. Но и до того эти национальные движения уже несколько лет действовали в рамках этой политической концепции. Именно в рамках сотрудничества вокруг идеи БЧС сами националистические движения предотвратили начинавшиеся пограничные конфликты вокруг Виленского края, Западного Полесья, района Чернигова, белорусско-латвийской границы.

Эти организации были оппозиционными, но они быстро шли к власти и уже обладали большим политическим влиянием. Экономической составляющей БЧС должно было стать не только широкое сотрудничество с Германией и собственный, восточноевропейский общий рынок. Очень важным пунктом общей платформы было создание так называемого Балтийско-Черноморского коллектора (БЧНК) – системы нефте– и газопроводов, призванной объединить энергосистемы региона Межморья и обеспечить им возможность получения энергоносителей не только из России.

В основе БЧНК была идея построить приемные нефтетерминалы в Одессе (Украина), Бутинге и Клайпеде (Литва), возможно, Вентспилсе (Латвия). Построить небольшие перемычки между украинскими и белорусскими нефтепроводами и внутри Беларуси, между двумя линиями нефтепроводов, а также обеспечить возможность прокачки нефти из морских терминалов Прибалтики на юг, вплоть до Украины. Нефть в Одессу могла приходить из Персидского залива или по также предполагавшемуся тогда закавказскому трубопроводу. После этого страны БЧС, достигнув энергетической независимости от России, могли бы пойти на резкое повышение транзитных платежей на российское сырье и усилить свое участие в разработке каспийских запасов нефти и газа.

В контексте идеи БЧС надо рассматривать и острую в начале 90-х годов проблему украинского ядерного оружия. В случае сохранения Украиной ядерного оружия, даже если бы Беларусь это оружие сохранить не смогла, БЧС получал военные гарантии успеха своей политики, неизбежно конфликтной относительно России. Партнерство с Германией в такой ситуации давало надежду БЧС на получение германских инвестиций и технологий.

Неудача среднеевропейской альтернативы Маастрихтской европейской интеграции определилась, вероятно, в ходе официального отказа Украины от обладания ядерным оружием или незадолго перед тем. В результате, после успешной ратификации Маастрихтских соглашений к концу 1994 года Европейский союз сформировался вокруг франко-германской оси, а страны Восточной Европы оказались в геополитическом цейтноте. Россия стремительно теряла перерабатывающую промышленность и стояла на грани гражданской войны и распада. Восточноевропейцы, включая Украину и Беларусь, теряли крупную промышленность, связанную с российскими поставщиками сырья и комплектующих. Страны Европейского союза занялись дорогостоящим созданием собственного единого экономического пространства, евро, общих политических институтов, выравниванием уровней развития бедных стран и регионов ЕС, полным переустройством вошедшей в состав ЕС восточной Германии.

Восточноевропейским странам ничего не оставалось, как встать в очередь на вступление в ЕС и переориентировать свою политику на очень сложную задачу интеграции в ЕС и НАТО. Начать программы подготовки к вступлению в ЕС. Закрылись или встали на грань закрытия почти все крупные промышленные предприятия. В восточноевропейских странах развернулась широкомасштабная шоковая терапия. Миллионы промышленных рабочих и крестьян ушли в малый и средний бизнес. Резкая деиндустриализация на время приостановила урбанизацию. Усилились регионалистские тенденции. Резко сократилась площадь обрабатываемых земель, началось зарастание и заболачивание ранее окультуренной пашни.

Апофеозом геополитического цейтнота и падения восточноевропейских стран стоит считать, видимо, российский августовский кризис 1998 года. Именно в ходе этого кризиса оборвались экономические связи большинства восточноевропейцев с Россией, и страны переориентировались выжившими секторами своей экономики на более устойчивый и надежный Европейский союз. Примерно с 2000 года восточноевропейские государства стали выходить из кризиса. Это были уже совсем новые восточноевропейцы: государства без крупной экспортной промышленности советской эпохи, технологически и экономически зависимые от развитых стран ЕС. Восточноевропейские страны образовали пояс деиндустриализированных государств внутри ЕС, почти полностью растеряв потенциал, накопленный в послевоенные годы. И тем не менее начавшийся в этих странах экономический рост имеет скорее всего устойчивый характер, ибо опирается на потенциал созданного вокруг франко-германского ядра комплекса развитых европейских стран.

Символическим окончанием геополитического цейтнота Восточной Европы, видимо, можно считать дату официального принятия в Европейский союз большинства восточноевропейских государств: 1 мая 2004 года.

На фоне удачи Маастрихтского варианта объединения Европы ямальские и прочие транзитные проекты приобрели для Беларуси вполне определенное значение. Именно эти проекты в период геополитического цейтнота Восточной Европы задали Беларуси основные параметры политической и экономической безопасности.

Европейские транзитные проекты на востоке Европы определились к лету 1994 года. В ходе саммита ЕС на Крите летом 1994 года были утверждены приоритетные для ЕС трансъевропейские транспортные коридоры. Через Беларусь должны были быть проведены три коридора: Мадрид – Париж – Берлин – Варшава – Москва, Хельсинки – Петербург – Витебск – Гомель – Киев, Львов – Минск – Вильнюс – Рига. Вероятно, именно транспортный коридор Париж – Москва является главным трансъевропейским проектом на востоке. Остальные два транспортных коридора также очень важны для ЕС.

Схемы финансирования трансъевропейских транспортных коридоров сложны. Однако принципиально важны политические приоритеты ЕС, обозначенные направлениями коридоров. В рамках этих приоритетов происходит формирование консорциумов для строительства и модернизации отдельных объектов и участков магистралей. Согласно этим приоритетам, инвесторы определяются с инвестициями в промышленные объекты и сферу услуг, ведется планирование развития населенных пунктов. Транспортные коридоры создаются постепенно, разные их участки и объекты вступают в строй по своим не всегда согласованным графикам.

Для Беларуси принципиально важно, что ее территория оказалась в зоне наибольших транспортных интересов ЕС. Участки белорусских транспортных коридоров, расположенные в иных странах, модернизируются в рамках собственных программ, создавая дополнительную инвестиционную привлекательность для белорусских программ строительства новых мостов, пограничных пропускных пунктов, модернизации дорог и вокзалов. Плохие отношения Беларуси и стран ЕС никак не препятствуют развитию транспортных коридоров.

В течение 90-х годов в Беларуси капитально отремонтированы или построены заново железнодорожные вокзалы во всех областных центрах, Минске и всех крупных городах. Резко увеличена скорость движения по железным дорогам в рамках транспортных коридоров и по автомобильным шоссе. На границах Беларуси в районе их пересечения транспортными коридорами открыты пропускные пункты, мосты, подъезды, которые позволили ликвидировать автомобильные очереди, достигавшие с обеих сторон белорусско-польской границы в середине 90-х годов 50-километровой длины. Построена кольцевая автомобильная дорога вокруг Минска, которая заметно увеличила скорость продвижения по трассе Брест – Москва. В этом же ключе можно увидеть даже упразднение таможенного режима на границе РБ и РФ, которое, помимо всего прочего, убрало длинные автомобильные очереди и тут. Капитально отремонтировано все дорожное полотно трассы Брест – Орша.

Почти столь же тщательно проведены работы по модернизации остальных трансъевропейских транспортных коридоров на территории Беларуси. С разным успехом и скоростью проведены и проводятся работы по модернизации национальных участков этих коридоров в соседних с Беларусью странах.

Сеть трансъевропейских коридоров задала новый инвестиционный климат Беларуси, который не зависит от политических отношений между Беларусью и странами ЕС. Наиболее привлекательны для инвестиций и динамичны те регионы РБ, которые прилегают к транспортным коридорам, прежде всего Минск, Брест, Витебск.

Транспортные коридоры создали новую транспортную ситуацию на местном уровне. В районе Бреста в ходе открытия множества пограничных переходов сам город оказался окружен целой сетью качественных трасс, резко облегчивших местную коммуникацию. Территория, откуда жители могут в течение часа достичь центра на общественном или личном транспорте, выросла в несколько раз. Тем самым в состав Бреста оказались втянуты прилегающие к нему сельские регионы и небольшие города с численностью населения около двухсот тысяч человек. Фактически в районе Бреста образовалась агломерация численностью свыше пятисот тысяч жителей с белорусской стороны и около ста тысяч жителей – с польской.

Примерно тот же процесс со своей транспортной спецификой прошел в районе Витебска. Совершенствование транспортной инфраструктуры вокруг Витебска и развитие личного транспорта привело к образованию более чем полумиллионной агломерации в районе этого города. Обе приграничные агломерации имеют потенциал выйти на уровень миллионных в течение 10–15 лет.

Минск за счет развития коммуникаций и превращения близлежащих городов Борисова, Заславля, Дзержинска в фактические города-спутники также приблизился к агломерации с примерно трехмиллионным населением. После ожидающегося относительно скорого превращения в города-спутники Минска городов Молодечно и Барановичей можно ожидать превращения Минска в примерно 4-миллионную агломерацию в течение ближайших 10 лет.

Благодаря трансъевропейским транспортным коридорам в районе главного коридора Брест – Минск – Орша сосредоточено около половины населения Беларуси. В районе всех трех коридоров проживает около 70 % населения РБ. В течение ближайших 10 лет доля населения, проживающего в районе транспортных коридоров, вырастет. Уже сейчас любое экономическое планирование и любая оценка развития Беларуси невозможна без учета влияния трансъевропейских транспортных коридоров (см. табл. 21, 22, рис. 5).

Безусловно, благодаря трансъевропейским транспортным коридорам резко облегчилось сообщение между Беларусью и Москвой, а также Петербургом. Это обстоятельство особенно заметно стимулирует развитие экономики Беларуси.

Территория Беларуси важна для Европы в плане развития «энергетического моста» между Россией и ЕС. По мере расширения Европейского союза в составе ЕС оказались страны, энергетическая система которых до сих пор является структурной часть бывшего Единого энергетического кольца СССР. Еще в ходе решений Критского саммита ЕС 1994 года зафиксировано намерение Европейского союза сформировать свой аналог советского Единого энергетического кольца – Балтийское энергетическое кольцо, которое бы объединило энергосистемы стран и регионов, расположенных вокруг Балтийского моря. Фактически речь идет об интеграции значительной части бывшего советского Единого энергетического кольца и формирующейся единой энергосистемы ЕС. Объединение этих энергосистем также предусматривает использование белорусской территории.

Трансъевропейские транспортные коридоры, трубопроводы, энергетическое взаимодействие создало новую экономическую инфраструктуру, в которой развивается Беларусь. Основные параметры этой инфраструктуры, графики ввода в действие тех или иных объектов определяются в ходе решений стран Европейского союза и органов управления ЕС. По насыщенности национальной территории транспортными проектами ЕС Беларусь очевидно стоит в Европе на первом месте или на одном из первых мест.

Вполне можно говорить о том, что основные параметры развития Беларуси все более определяются Европейским союзом, хотя и почти без участия самой Беларуси в принятия решений. Беларуси достаточно самостоятельно вписываться в удивительно выгодные ей решения Европейского союза и процессы европейской интеграции вообще. Уже в первые годы после создания Европейского союза эти обстоятельства стали известны и сформулированы.

Одна лишь предварительная, дипломатическая фаза подготовки ямальского проекта, транспортных коридоров и т. д. определяла белорусскую внешнюю политику и политику относительно Беларуси европейских стран и России. По мере же успеха европейской интеграции, укрепления и расширения ЕС, по мере выхода больших европейских строек из предпроектной стадии на уровень реализации именно европейское влияние оказывает все большее влияние на развитие Беларуси. Оказавшись в тени европейской интеграции и не принимая участия в решении стратегически важных для ЕС вопросов, касающихся Беларуси, Минск может пожинать масштабные выгоды от соседства с самым мощным на планете объединенным экономическим пространством.

Подчеркнем: в ходе распада СССР возможна была иная конфигурация европейского объединения, в ходе которой Восточная Европа могла бы сохранить основу своей крупной промышленности. При любом варианте европейской интеграции происходило усиление сырьевой составляющей в экономике России. Любой вариант европейской интеграции влек за собою рост стратегического значения территории Беларуси как моста на пути сырья из России в Европу. Происшедшая интеграция Европы вокруг франко-германской оси явилась одним из самых негативных для Беларуси вариантов развития Европы.

На время, пока страны ЕС проведут свои преобразования, регион, где находится Беларусь, оказался лишен внешних источников поддержки. Но даже при таком варианте европейской интеграции Беларусь получила достаточно много выгод от образования ЕС, которые определили основные параметры ее экономического развития и парадоксальным образом сделали возможным сохранение белорусского индустриального феномена в то десятилетие, когда страны – соседи РБ проходили стремительную деиндустриализацию.

Разберем этот феноменальный и парадоксальный случай подробнее. В чем заключалась экономическая политика Беларуси в 90-х годах и в чем эта политика заключается ныне?

После распада СССР и провозглашения независимости Республики Беларусь экономика Беларуси прошла через три основных периода.

1. Деиндустриализация первой половины 90-х годов. Этот период можно завершить первым полугодием 1996 года. Со второго полугодия 1996 года в Беларуси начался непрекращающийся до сих пор промышленный рост. Но можно счесть период деиндустриализации завершенным и летом 1994 года, когда президентом Беларуси был избран Александр Лукашенко. Сразу после избрания он начал реализацию именно той программы мер по преодолению экономического спада, которая привела к экономическому росту со второго полугодия 1996 года.

2. Период неустойчивого экономического роста за счет использования ресурсов доставшегося Беларуси советского наследства в экономике, культуре, политике. Этот период завершился вместе с началом роста мировых цен на нефть в начале XXI столетия.

3. Начало устойчивого экономического роста вследствие процесса европейской интеграции. Рост мировых цен на нефть стал основой для нового рывка белорусской промышленности. Рост цен на нефть явился следствием успеха глобализации под руководством США, успеха европейской интеграции, развития и расширения Европейского союза. В ходе роста мировых цен на нефть начался экономический рост в России, закрепилась сырьевая специализация экономики России и ее привязка к экономике Европейского союза. Таким образом, экономическое развитие Беларуси также оказалось связано с экономическими процессами внутри ЕС, с теми импульсами, которые происходят из Европы и определяют теперь развитие постсоветского пространства.

Неверно полагать, будто специфичная социально-экономическая политика Беларуси возникла только после прихода к власти Александра Лукашенко. Она сложилась до этого. А. Лукашенко лишь последовательно реализовал тот курс, который сформировался в Беларуси в начале 90-х годов.

Уже в конце 80-х годов в БССР началась сильная внутренняя политическая трансформация, которая была связана с успешной политикой индустриализации западной части республики. Успешная индустриализация вела к усилению позиций внутри БССР директората крупных промышленных предприятий и к усилению зависимости белорусских областных и республиканских элит от промышленных гигантов, к поглощению остальных белорусских социальных групп промышленными гигантами и связанными с ними фрагментами социума.

Изменялась сама структура политической власти в БССР: на смену всем типам территорильных элит – от партизан до латентных националистов – приходил технократический директорат промышленных гигантов. Это хорошо заметно в том числе и на персональном уровне: на смену первому секретарю ЦК КПБ Е. Соколову, поднявшемуся на программе строительства крупных животноводческих комплексов в Брестской области, лидером Беларуси стал Вячеслав Кебич, бывший директор самого крупного в БССР предприятия – Минского тракторного завода.

В контексте именно этого процесса усиления значения внутри БССР элитных групп, связанных с гигантами производства, надо рассматривать и получение Беларусью в 1988 году статуса республики, где проходит особый экономический эксперимент. Примерно такой же статус получила тогда и Эстония. В рамках эксперимента промышленные предприятия получали большую свободу от союзного центра, а республика, где они находились, – возможности получать большую выгоду от их деятельности на своей территории. Однако сущность этих статусов в Эстонии и Беларуси была разной.

В Эстонии экспериментальный статус являлся формой движения в сторону построения независимого эстонского государства. Эстонская идентичность не воспринимала крупные советские предприятия как свои, рассматривала их в качестве элементов колониальной зависимости от России – Москвы. В конечном счете эстонский эксперимент развязывал руки территориальным властям, крупные предприятия и связанные с ними социальные группы и элиты не имели решающего влияния на принятие решений эстонским руководством по всем стратегическим вопросам развития республики.

В БССР этот же статус имел полярно иное значение и полярно иные последствия. Новый статус БССР способствовал укреплению внутри Беларуси позиций промышленного директората в ущерб позициям всех иных элит. В каком-то смысле можно сказать, что в конце 80-х годов в БССР происходил быстрый переход власти в руки промышленников.

И в Молдавии, и в Прибалтике произошло столкновение интересов социальных групп, ориентированных на крупные промышленные предприятия, и остальной части общества. В Молдавии это столкновение наложилось на специфичную регионально-этническую карту республики, и в наиболее промышленно развитой части Молдавии возникла Приднестровская молдавская республика, сделавшая крупные предприятия основой своей экономики, а защиту их интересов – основой своей экономической политики. В Прибалтике интердвижения проиграли, и эти республики лишились почти всей своей крупной промышленности.

В БССР промышленники взяли всю реальную власть еще до распада СССР.

В 1990 году произошло еще одно событие, развившее успех промышленников. Подобно остальным союзным республикам, БССР объявила своей собственностью все промышленные предприятия, которые находились на ее территории. Однако последствия этого шага, его цели и даже задачи в Беларуси качественно отличались от такого же шага в других союзных республиках. Все республики переводили предприятия союзного подчинения из-под власти Москвы ради усиления своей политической самостятельности и курса на получение государственной независимости. В конечном счете, перевод союзных предприятий под власть республики был формой ослабления влияния Москвы на политическое развитие республики, способствовал тем силам в каждой республике, которые стремились к отделению от СССР. Союзные республики в целом были не способны сохранить крупные предприятия, и переход предприятий в их руки в большинстве случаев усиливал ослабление промышленности и даже влек за собою деиндустриализацию союзных республик.

В БССР перевод союзных предприятий в собственность республики способствовал обратному процессу: весь общественный и экономический потенциал крупной союзной республики начинал работать на сохранение промышленности в момент, когда союзный центр вел политику, противную интересам промышленности, а начинавшийся экономический кризис в СССР был уже очевиден. Был осуществлен принципиальный переход к мобилизационной модели развития белорусской экономики в преддверии начавшегося коллапса советской промышленности.

Именно интересы крупной промышленности обусловили консервативную, антиреформаторскую позицию БССР в начале 90-х годов. Позднее, когда экономический кризис в СССР в начале 90-х годов стал очевидным, консервативная белорусская позиция трансформировалась в очень специфичную политику реформ. В самых общих чертах белорусская политика сводилась к мобилизации всех внутренних ресурсов республики в интересах сохранения крупного промышленного производства и к активной защите белорусским государством интересов своих крупных производителей на внешних рынках.

Основные черты белорусской социально-экономической политики, сложившейся в начале 90-х годов ХХ века, сохранились до сих пор.

Прежде всего в Беларуси произошло фактическое объединение управления всеми крупными предприятиями в единую систему с директивным централизованным управлением. Гиганты составили своего рода громадный концерн. К этому концерну оказались пристегнуты и все остальные формы экономической активности в Беларуси. Назначение руководства крупных предприятий, определение основных направлений их экономической активности и производственных планов, определение приоритета развития тех или иных предприятий и отраслей – все это оказалось в руках центрального республиканского руководства.

Не имеет значения форма собственности предприятия и любые иные юридические нормы, которые определяют его функционирование. Де-факто, и очень эффективно, все предприятия управляются из единого центра. Мера их экономической самостоятельности зависит от решения центрального руководства. До принятия президентской конституции Беларуси в 1994 году таким центром являлся совет министров Беларуси. Ныне – президент и созданные им органы управления.

Вызванная кризисом централизация управления экономикой позволяет быстро реагировать на возникающие вызовы и перебрасывать ресурсы от успешных предприятий и отраслей в менее успешные, но важные для выживания всего промышленного комплекса. У любой мобилизационной или иерархической системы управления есть проблема бюрократизации, но в условиях короткого кризисного периода развития мобилизационая система может быть эффективной. В Беларуси мобилизационная система управления себя оправдала. Только за счет этой системы предприятия имели возможность внутреннего кредитования. Почти все крупные заводы прошли через такой период своего развития, когда государство оказывало им интенсивную помощь как прямыми финансовыми вливаниями, так и косвенными – льготами по выплатам налогов, задолженностей, поиску выгодных партнеров и заказов, выработке индивидуальной инвестиционной и приватизационной схемы предприятия и т. д.

Государство сдержало развал трудовых коллективов крупных предприятий. Трудовой коллектив высокотехнологичного предприятия формируется десятилетиями. Его потеря часто более опасна для производства, чем потеря рынков сбыта, заказчиков, поставщиков комплектующих, производственного оборудования и технологий.

БССР сумела удержать свою экономику от спада дольше большинства советских республик. Когда в Украине уже фактически рухнула крупная промышленность, а в прибалтийских республиках она почти исчезла, белорусский промышленный комплекс еще работал, и даже инфляция была не чрезмерно высока. Заметный спад в промышленности Беларуси начался лишь в 1991 году.

В условиях начавшегося промышленного спада особое значение в Беларуси имела программа распределения дачных участков среди горожан. Начатая правительством В. Кебича программа была завершена уже А. Лукашенко: всего было распределено до 2 млн. дачных участков. Площадь участка составляла около 6 соток, то есть он был непригоден, недостаточен для полного перехода его держателей к сельскому хозяйству, но позволял обеспечить семью картофелем и овощами. Дачные участки распределялись через трудовые коллективы, как правило, были бесплатны и находились в составах дачных кооперативов. Вывести дачный участок в частную собственность и отделиться от дачного кооператива технологически было сложно, и сложно ныне.

Государство поддерживало низкую стоимость проезда в пригородном транспорте, обеспечивало относительный контроль за состоянием мелкой преступности, опасной для дачников, и быстрый отвод земель вблизи городов под дачные кооперативы. В результате такой контролируемой деиндустриализации основная часть промышленных рабочих, занятых на заводах, работавших один – два – три дня в неделю, сохранила связи со своими предприятиями и организациями. Предприятия лишились в основном молодежи, и повсеместно образовался разрыв поколений. Произошло старение коллективов, но коллективы как производственные единицы, как правило, были сохранены, и после начала промышленного роста в РБ в середине 90-х годов рабочие в целом быстро вернулись на заводы, а молодые кадры в большом количестве поставила сохраненная система среднего профтехобразования.

Конечно, надо иметь в виду культурную специфику белорусского рабочего класса и горожан вообще: большинство рабочих и горожан – выходцы из деревень в первом-втором поколениях, сохранившие тесные связи со своими родственниками в деревнях и навыки крестьянского труда. Дачная программа в этих условиях была воспринята рабочими как естественный путь продержаться в течение нескольких лет кризиса. Никакой профессиональной переподготовки или культурной ломки массовый переход к сельскому хозяйству на дачных участках от горожан не требовал.

Другим элементом политики сохранения трудовых коллективов на период кризиса было сдерживание малой и средней приватизации, развития малого и среднего бизнеса.

Беларусь сдерживала и сдерживает развитие тех секторов экономики, которые не способствуют крупному производству.

Те усилия, которые другие страны направили на малую и среднюю приватизацию, Беларусь сконцентрировала на мобилизационных мероприятиях наподобие дачной программы для горожан и на создании эффективного «социального государства» – системы государственных программ и институтов, которые обеспечивают удовлетворение основных потребностей населения на период, пока промышленность выкарабкается из кризиса.

Одной из форм мобилизации ресурсов общества в интересах промышленности долгое время выступала высокая инфляция. Беларусь быстро поставила свою фианансовую систему под собственный контроль, но использовала этот контроль не для откола от финансовой системы России/СССР, как это делали почти все остальные союзные республики, а, напротив, для стимуляции экспортного потенциала своей промышленности, ориентированной в основном на торговлю с Россией. Можно назвать высокую инфляцию элементом кейнсианской политики руководства РБ, но лучше все же избегать подобных идеологизированных характеристик белорусской экономической политики даже в тех случаях, когда, кажется, нет никаких сомнений в соответствии белорусской политики каким-то известным по иным странам формам. Белорусская политика 90-х годов – это политика адаптации страны к кризису, не созревшему изнутри, пришедшему в нее извне, словно ненастная погода, вызывавшая в прошлом неурожаи у крестьян.

Никакой глубокой теоретической проработки этой политики не было.

Беларусь пошла по очень стандартному для крестьянской производственной культуры пути выхода из пришедшего извне кризиса: затянуть пояса, работать больше, есть меньше, сохранять орудия труда и семена, помогать друг другу чем можно и упорно ждать, пока погода изменится к лучшему.

Если искать терминологический аппарат, адекватный белорусскому пути, то лучше выстраивать его вокруг понятий «прагматизм» и «здравый смысл» со всеми плюсами и минусами этих понятий.

Можно сказать и наукообразно: Беларусь искала менеджерское решение для сохранения своей крупной промышленности, а не идеологическое, ценностное решение, на какое пошли почти все постсоветские страны, провозгласившие переход к рыночным реформам. В Беларуси не происходило перехода к новой системе ценностей, происходила адаптация сложившейся к концу 80-х годов социально-экономической системы к новым внешним и внутренним вызовам. Высокая инфляция являлась косвенным налогом на секторы экономики, не связанные с промышленностью, в пользу крупной промышленности.

Примерно та же политика проводилась и в сельском хозяйстве. Здесь также была сделана ставка на сохранение крупного товарного производства и на медленные темпы развития фермерства, дабы не развалить существующие колхозы. Государство сконцентрировало основные ресурсы на поддержании нескольких десятков особо крупных производителей сельскохозяйственных продуктов. Об этом, кстати, оглядываясь назад, очень четко официально высказался и А. Лукашенко: «И, естественно, когда было сложно, мы вкладывали деньги и спасали предприятия, которые нам должны были дать через год-два немедленный эффект. Какие это предприятия? Это те, которые в советские времена были маяками, флагманами. Таких мы определили 60. Дальше. Мы спасали комплексы. Потому что они способны были дать стране необходимую продукцию. Птицекомплексы, свинокомплексы, комплексы по производству говядины. И это было оправданно. Потом пошли к средним предприятиям, колхозам, совхозам и так далее. И тоже получили определенный эффект. Сейчас настало время и остальными заняться. Довести до высочайшего уровня и те, которые сегодня на высоком уровне». (Выступление президента на выездном республиканском семинаре в Дрогичине по вопросам реализации Государственной программы возрождения и развития села на 2005–2010 годы. 27 мая 2005 года.)

Вообще надо сказать, что эта речь А. Лукашенко идеально описывает философию и основные действия Беларуси в отношении хозяйства. А. Лукашенко не говорит лишь об особой политической роли сельского хозяйства РБ, которую он подчеркивал в течение всего времени своего президентства: сельское хозяйство РБ должно обеспечить продовольственную безопасность Беларуси, то есть потребление импортных продуктов не должно превышать 20 %.

Продовольственная безопасность рассматривается в Беларуси как обязательный элемент социально-экономической сиситемы и гарантия успеха избранного пути развития. Свыше 80 % потребляемых продуктов Беларусь производит сама. Основную часть продуктов горожане в годы кризиса производили на собственных дачных участках или в приусадебных хозяйствах своих деревенских родственников.

В колхозах была проведена внутренняя реформа землепользования: колхозники получили де-факто в личное распоряжение больше земли, чем имели до распада СССР, появились личные участки, обрабатываемые колхозной техникой, и так далее, чем были дополнительно поддержаны горожане – выходцы из деревень. При этом стратегически важный блок сельскохозяйственных производителей – крупные животноводческие комплексы и мелиоративные системы – государство контролировало не менее целеустремленно и жестко, чем крупные промышленные предприятия. Колхозы в большей части Беларуси стали убыточными, превратились скорее в форму социальной поддержки пенсионеров, составивших большинство населения деревни и на западе, и на востоке РБ, а также скрытой, второй формой дачного хозяйства для горожан.

Фермерство распространилось за счет самых отсталых колхозов, и сразу стало лишний раз очевидно различие в уровнях развития сельского хозяйства на западе и на востоке Беларуси: фермеры распространены в основном в восточной части республики, а не на западе, хотя психологически население Западной Беларуси, конечно, больше подготовлено к индивидуальному труду на своих участках земли, чем люди, пережившие коллективизацию и советизацию еще в конце 20-х годов. Однако именно в западной части Беларуси крестьяне оказались наиболее склонны сохранить колхозы как производственные единицы. Вполне логичное, рациональное решение в рамках традиционной системы крестьянских ценностей. Иррациональным и нелогичным было бы стремление развалить колхозы и животноводческие комплексы с мелиоративными системами при отсутствии ресурсов для ведения крупнотоварного производства отдельными фермерами.

Cозданные в основном в 60-80-х годах производственные фонды в промышленности и сельском хозяйстве Беларуси, экономическая инфраструктура обладали немалым запасом прочности. Беларусь могла позволить себе их проедание в большей степени, нежели Восточная Украина, Урал или Поволжье, основные фонды которых были более изношенными.

Важной чертой социально-экономической структуры Беларуси выступило создание институтов сильного независимого государства. Сильное государство разгрузило экономику от решения многих дорогостоящих проблем, косвенно способствуя успеху мобилизационной модели развития, принятой Беларусью в условиях постсоветского кризиса.

Сильное государство позволило остановить развитие разрушительных внутренних и внешних региональных конфликтов, через которые прошли все постсоветские государства, но не прошла Беларусь. За все годы перестройки и постсоветского развития наиболее крупным внутриполитическим конфликтом в Беларуси был разгон демонстрации интеллигенции и молодежи в урочище Куропаты возле Минска на месте массовых расстрелов узников НКВД. В этой демонстрации приняло участие менее 50 тыс. человек. В ходе разгона милицией был применен слезоточивый газ и были задержаны несколько десятков человек. Жертв не было.

Другой массовой акцией были рабочие забастовки 1992 года. Падение производства вызвало падение доходов рабочих. В разных городах Беларуси начались забастовки. Рабочие перекрыли железнодорожное движение по магистрали Брест – Москва. Состоялся примерно стотысячный митинг в центре Минска. Однако заметных столкновений с милицией не было.

Остальные внутриполитические конфликты в Беларуси были менее масштабными, хотя символическое их значение временами бывало высоким: массовые акции в загрязненных радиацией районах Беларуси с требованием отселения беременных женщин и детей в начале 90-х годов, захват помещений государственных органов власти в ходе бунтов 1990 года в Бресте, подавление ОМОНом некоторых рабочих забастовок в первые годы президентства А. Лукашенко, массовые волнения с требованием выселения кавказцев из Бреста в начале 1994 года, изгнание силой голодающих депутатов от оппозиции из помещения Верховного совета РБ в 1996 году, столкновения с ОМОНом в ходе множества оппозиционных демонстраций второй половины 90-х годов...

Сильное белорусское государство воспрепятствовало развитию в Беларуси преступности, импорту преступности из других стран, прежде всего из России, особенно – этнической преступности, обеспечило относительно низкий уровень уличной преступности. Сильное государство дешевле сильного гражданского общества в момент экономического коллапса и перехода страны к мобилизационной экономике. Впрочем, государство в такие эпохи подавляет не столько гражданское общество, сколько клановую дезинтеграцию общества.

Внутренняя мобилизация в Беларуси была важной частью экономической политики. Однако не важнейшей ее частью. Мобилизация давала возможность и время для активизации внешней политики в интересах крупной промышленности. Крупная промышленность Беларуси требовала защиты своих интересов вне Беларуси: дешевого сырья, комплектующих, доступа к рынкам, инвестициям и технологиям, инвестиций в свою модернизацию, диверсификации поставщиков сырья, комплектующих и основных рынков сбыта, политической защиты от конкурентов. Одновременно белорусская крупная промышленность нуждалась в таких организационных трансформациях, которые позволили бы ей адаптироваться к работе в условиях рыночных пространств, расположенных вне Беларуси. Внутри Беларуси рыночные реформы были по сути приостановлены, и страна перешла к еще большей централизации управления экономикой, чем перед распадом СССР. Однако вне Беларуси, где и располагались основные экономические интересы белорусских предприятий, реформы шли.

Предприятия надо было адаптировать к выживанию в условиях конкуренции на внешних рынках, то есть все же проводить рыночные реформы в экономике.

Постсоветское пространство не знало модели рыночных преобразований, отталкивающихся от примата защиты крупных производителей. По сути, Беларусь должна была создать на базе своих крупных предприятий и их поставщиков вне Беларуси своего рода транснациональные корпорации. Причем в одном случае белорусские крупные предприятия выступали в качестве головных для своих технологических цепочек и возникавшие на их основе ТНК имели Беларусь в качестве страны базирования. Таковыми были все промышленные гиганты Беларуси: МТЗ, БелАЗ, МАЗ и т. д.

В других случаях белорусские заводы были не самой важной частью технологических цепочек, головные предприятия которых располагались вне РБ. То есть Беларуси для сохранения этих предприятий надо было содействовать формированию ТНК с иной страной базирования. Чаще всего это касалось предприятий ВПК.

Беларусь не обладала ни экономической теорией для такого пути реформирования, ни финансовым капиталом, способным поддержать подобное реформирование, ни внешней политической поддержкой такого пути, ни кадрами, способными работать в новых условиях. Более того, Беларусь столкнулась с естественным сопротивлением такому пути экономического реформирования со стороны международных финансовых организаций, очень важных в тот момент для постсоветских стран, а также всех политических сил, нацеленных на радикальные экономические реформы в России, на Западе, внутри Беларуси.

Экономические реформы в постсоветских странах сопровождались возникновением независимых государств, установивших множество ограничений для доступа к их экономическому пространству. Промышленная политика в большинстве постсоветских стран была нацелена против именно тех секторов промышленности, которые стремилась сохранить Беларусь. Это имело во многих случаях неплохой эффект для Беларуси, ибо уничтожало конкурентов. Но с другой стороны, вместе с конкурентами исчезали и традиционные поставщики комплектующих для завязанных на Беларусь технологических цепочек. На этот рынок допускались сильные иностранные конкуренты, резко сужался традиционный рынок, охваченный разрухой, усложнялись условия доступа к рынкам в силу таможенных и трансрпортных тарифов, криминализации, а в некоторых случаях и локальных войн.

В ходе реформ и развала ряда технологических цепочек, опиравшихся на партнеров в разных республиках бывшего СССР, Беларусь лишилась ряда предприятий, занятых в космической индустрии и радиоэлектронной промышленности. Рухнула даже целая зарождавшаяся отрасль – атомное машиностроение. Потеря уже почти развернувшегося, уникального по своим характеристикам и потенциалу атомного машиностроения – видимо, самая большая потеря белорусской промышленности в ходе краха СССР.

В конце 80-х годов в Академии наук БССР до четверти всех научных сотрудников были вовлечены в разработки по линии Института ядерных исследований (Сосны, около Минска). Их основной задачей на протяжении более чем 20 лет было создание автономной атомной электростанции на базе автомобильного шасси. Такая атомная батарейка, транспортируемая тем же вездеходом, который применялся для транспортировки межконтинентальных баллистических ракет, могла быть доставлена в самый труднодоступный регион. В тундре, пустыне, безводной степи благодаря этим мобильным АЭС становилось возможным создание городов, добывающих и даже перерабатывающих производств. По мере выработки своего ресурса мобильная АЭС, могла заменяться другой такой же капсулой, смонтированной на тягаче-вездеходе. 10–15 тягачей, снаряженных такими мобильными АЭС, позволяли получать примерно столько же энергии, сколько давал стандартный реактор на стандартной советской АЭС, скажем, на Чернобыльской или Игналинской АЭС. В конце 80-х годов в Беларуси была построена действующая установка такой мобильной АЭС. И таким образом была создана технология для развертывания в РБ массового производства этих уникальных, до сих пор нигде не созданных электростанций. Сбыт этого изделия был гарантирован.

На территории РБ была создана не только действующая установка мобильной АЭС, но и научная индустрия для дальнейшего развития этой технологии и подготовки кадров. Фактически в Соснах близ Минска возник наукоград, который становился основой для такого производства, как в свое время Жодино стало базой для БелАЗа, а Барань – для производства систем связи на базе собственных элементов. Даже уникальное в масштабе планеты производство тягача-вездехода (сороконожки), который должен был транспортировать мобильную АЭС, располагалось в Минске. Но многие элементы технологической цепочки все же находились вне Беларуси. Корпус мобильной АЭС изготавливался в Эстонии и т. д. Соблюдение технологических стандартов и контроль за качеством производства комплектующих для столь опасной установки также был централизован и погиб вместе с гибелью СССР. Воспроизвести всю технологическую цепочку производства столь сложного изделия собственными силами Беларусь не могла. В результате прорывная отрасль оказалась утрачена, а огромные средства, инвестированные в нее на протяжении примерно 30 лет, – обесценены.

В 90-х годах Беларусь столкнулась с направленной на деиндустриализацию политикой международных финансовых организаций, которые позволяли постсоветским странам пережить тяжелый период реформ. МВФ, Всемирный банк и практически все остальные источники кредитных ресурсов для структурной перестройки экономики Беларуси требовали от нее проводить стандартную политику отказа от крупных промышленных производств, полагая их неэффективными. Беларусь вошла в конфликт с этими организациями и лишилась возможности получения значительных кредитов по их линии. У этого обстоятельства был и плюс – Беларусь, не получив кредитов, не приобрела и крупного внешнего долга, каковой имеют почти все остальные постсоветские страны. Однако в критический момент, когда Беларусь нуждалась во внешней поддержке для спасения своих заводов, эта поддержка не пришла, и государство было вынуждено искать ресурсы для спасения крупных заводов иным путем.

Хочется еще раз подчеркнуть: в середине 90-х годов Беларусь не отказалась от рыночных реформ, но проводила реформы иного типа, чем остальные постсоветские страны.

Беларусь проводила реформы, но они имели целью сохранение и развитие крупной промышленности, а не малого и среднего бизнеса при продаже остатков крупных заводов иностранным инвесторам, как произошло в странах Балтии, Польше или Венгрии.

Единственным источником устойчивости для белорусской промышленности в этот сложный момент могло выступить только государство. Государство обеспечило мобилизацию и перераспределение внутренних ресурсов в интересах всей социально-экономической системы (т. е. крупной промышленности прежде всего). Государство также использовало в общих интересах геополитические и стратегические ресурсы, которыми обладала Беларусь и ее территория.

Внешнеполитический курс Беларуси в этот критический период абсолютно логичен. В 90-х годах Беларусь попробовала разные варианты. Закрепиться на рынках, расположенных за морем. Выстроить независимую от России систему получения сырья из региона Каспия и Персидского залива, опираясь на прибалтийские порты (Балтийско-Черноморский коллектор). Переориентироваться на европейский рынок. Но при всех этих вариантах Беларусь гарантированно теряла основную часть своей промышленности, что было хорошо видно по тенденциям начала 90-х годов. Единственным путем сохранения крупной промышленности оказалась однозначная ориентация внешнеэкономической активности Беларуси на Россию.

Именно этот курс пытался реализовать премьер-министр Беларуси Вячеслав Кебич в начале 90-х годов. Однако лишь Александр Лукашенко смог обеспечить устойчивый союз Беларуси с Россией и доступ белорусской промышленности к российскому экономическому пространству. Ориентация Беларуси на союз с Россией в то время, как другие восточноевропейские страны стремились переориентироваться на Запад и начали процесс интеграции в Европейский союз, была внутренним рациональным белорусским выбором. Этот выбор привел к осложнению отношений Беларуси с европейскими странами и с либеральными силами в самой России, но именно этот курс позволил сохранить белорусскую крупную промышленность.

Парадоксальность белорусской ситуации в том, что Беларусь заинтересована в интеграции с Россией больше, чем сама Россия.

Обладая большими сырьевыми ресурсами, РФ может развиваться как большая Канада и Австралия, как сырьевое продолжение Европы на востоке. У Беларуси в 90-х годах такого выбора не было. Сохранение крупной промышленности было равноценно сохранению самой страны и даже культурной белорусской целостности. Союз с Россией обеспечивал Беларуси все. Прежде всего национальное самосохранение. Союз с Россией отвечал белорусским национальным интересам и обслуживал национальный интерес. Это феномен: национальные интересы других восточноевропейских стран требовали дистанцирования от России, но специфика социально-экономического устройства Беларуси диктовала иное.

Политика защиты национальных интересов посредством союза с Россией, понимание смысла союза в сохранении крупной промышленности позволяло Беларуси не опасаться потери политической самоуправляемости, подчинения Кремлю или какой-то околокремлевской группировке. Войди Беларусь в состав России хоть в статусе сельсовета, задача сохранения крупной промышленности продиктовала бы администрации этого сельсовета примерно ту же политику, которую проводило руководство РБ: внутренняя мобилизация, реформы в интересах крупной промышленности, а не мелкого бизнеса, борьба за внешние рынки с помощью политических рычагов и т. д.

Центральная власть в России в 90-х годах была настолько слаба, что не могла контролировать даже собственные субъекты Федерации, которые объединяли в лучшем случае несколько миллионов человек каждый. Что уж говорить про консолидированную белорусскую элиту, обладавшую осознанным общим курсом на сохранение крупных заводов. В 90-х годах Кремль в принципе не мог контролировать белорусский правящий класс, и потому политическое сближение с Россией в этот период не несло в себе никакой заметной угрозы Беларуси. Скорее напротив, консолидированная Беларусь превращалась и превратилась в Москве и России в одну из наиболее мощных политических группировок, лоббистских групп, в один из центров власти, временами приближавшийся по своему влиянию на Россию и в России к влиянию Кремля.

Именно Беларусь в силу своих национальных интересов была инициатором создания союза двух стран.

Союз России и Беларуси был создан вопреки воле Кремля. Сам Лукашенко пришел к власти в 1994 году, опираясь примерно на те политические лозунги, с которыми в октябре 1993-го выступил против Б. Ельцина мятежный Верховный Совет РФ.

Кремль не смог отказаться от союза с РБ, но всячески тормозил интеграцию двух стран. Каждый год Минск с трудом продавливал очередной интеграционный шаг и с большим трудом переводил интеграцию двух стран на более высокие уровни. Союз РБ и РФ 90-х годов – это не проявление имперской воли России к воссозданию огромной страны с центром в Москве. Союз двух стран – это в первую очередь следствие стремления Беларуси сохранить себя как целостность при опоре на любые силы в России, которые бы способствовали этому союзу.

Союз РФ и РБ полностью оправдал себя. Беларусь несколько раз сумела добиться прощения накопившихся топливных долгов России, то есть сохранить для себя относительно невысокую цену на российские энергоносители. Беларусь получила доступ к российскому рынку – Таможенный союз – как раз в тот момент, когда политика Кремля была направлена на уничтожение или, по-крайней мере, на ослабление собственной перерабатывающей промышленности. Российские заводы – конкуренты белорусским гигантам уходили именно с тех рынков, которые были необходимы белорусским заводам. Конечно, в этот момент на российский рынок хлынула продукция западных и восточных корпораций, но далеко не во всех случаях эта продукция составила слишком большую проблему для белорусских производителей. В сельскохозяйственном машиностроении и грузовом автомобилестроении сохранялась инерция зависимости от сложившейся технологической культуры. Втиснуться в традиционную культуру с помощью дорогого трактора «Джон Дир» вместо «МТЗ» или дорогой «Скании» вместо «МАЗа» было сложно.

Гораздо большую проблему для белорусских предприятий представляло общее сужение рынка в силу обнищания и деиндустриализации России. Условия конкуренции на российском рынке обострялись в основном именно в силу сужения рынка продаж. Но тут сработала лоббистская мощь белорусского государства: долгое время расчеты между РБ и РФ за полученные российские энергоносители производились по клирингу, бартеру или иным формам взаимозачетов. Заметная часть продукции белорусской промышленности уходила в РФ, минуя собственно рыночный уровень борьбы, минуя свободную конкуренцию. Белорусские предприятия имели возможность подготовиться к борьбе за рынок, будучи поддержаны своим государством.

Государство также обеспечило финансирование белорусских предприятий по линии союзных программ («Дизельное машиностроение», в меньшей степени – «Союзный телевизор» и т. д.), стимулированием создания межгосударственных финансово-промышленных групп (особенно важно для ВПК), препятствуя появлению на российском рынке некоторых опасных иностранных конкурентов (принципиально важна борьба вокруг перспективы прихода в Россию американских тракторопроизводителей). Не всегда эти усилия были успешными, но в той степени, в которой они были удачными, они способствовали сохранению Беларусью своих крупных производств, а они были бы невозможны без курса на союз РБ и РФ. Разумеется, вместе с белорусскими гигантами сохранялись и их смежники в РФ. Союз РБ и РФ был и является формой политического обеспечения интересов не только белорусской перерабатывающей промышленности, но и большого сегмента перерабатывающей промышленности РФ.

Беларусь преодолела экономический спад лишь во втором полугодии 1996 года. Именно тогда был достигнут первый, еще небольшой промышленный рост, а в 1997 году, на первый взгляд неожиданно, Беларусь стала лидером в масштабе всего бывшего СССР и всей Европы по темпам экономического роста: свыше 10 % составил рост ВВП и почти 17,8 % – рост в промышленности. В то время как в России, Украине и остальных постсоветских странах продолжался экономический спад, Беларусь превратилась в наиболее мощный промышленный регион на территории как минимум Союзного государства РБ и РФ.

Результаты развития Беларуси во всей его динамике приведены в таблицах. Видимо, ничего не остается, как признать: в целом модель экономического развития, принятая Беларусью, оказалась успешной (см. табл. 23, 24, 25, 26, 27, 28, рис. 6).

Экономический рост не был устойчивым. По сути, Беларусь всего лишь более экономно, чем остальные постсоветские страны, проедала советское наследство, притом весьма богатое наследство. Однако главная задача – сохранить промышленность за счет консолидации нации и активной внешней политики в момент коллапса советского социально-экономического организма – была выполнена. Даже в год августовского кризиса 1998 года, который пришел в Беларусь извне, экономика РБ демонстрировала не падение, а лишь замедление темпов роста.

Начало XXI столетия сопровождалось резким ростом мировых цен на нефть и газ. Это привело к резкому изменению экономических процессов на постсоветском пространстве. Прекратился крах российской экономики. Усилилась сырьевая специализация экономики РФ, но исчезла угроза полного развала экономики и страны. Россия стабилизировалась. Основной поток российского сырьевого экспорта оказался направлен в страны Европейского союза. В результате Беларусь вступила в новую эпоху своего развития, оказалась вынуждена приспосабливаться к новым внешним вызовам. В силу резкого повышения цен на сырье образовался очень заметный дефицит в торговле РБ с РФ.

Нефтяной бум вызвал резкое расширение внутреннего рынка в РФ. Это привело к резкому увеличению объема белорусского экспорта в РФ и в денежном выражении, и по физическим объемам. Промышленный рост в РБ вновь ускорился, но теперь уже он стал следствием привязки экономики РФ к экономике ЕС в качестве поставщика углеводородного сырья, следствием роста мировых цен на углеводородное сырье.

Расширение русского рынка привело к оживлению промышленных предприятий самой России, как, впрочем, и Украины и иных постсоветских стран. Нефте– и газодоллары поставили на ноги ряд конкурентных белорусским гигантам российских заводов (КамАЗ, телевизионная отрасль и т. д.). Белорусские производители и белорусское государство столкнулись с нажимом на них не только со стороны традиционно «противостоящих» им нефтяников и газовиков с их стремлением поднять цену на свое сырье, но и с сопротивлением российских конкурентов-переработчиков. Конкуренция за российский рынок усилилась и потребовала вложений в модернизацию промышленных предприятий.

Произошла внутренняя политическая консолидация Российской Федерации. В России резко уменьшилась политическая поддержка Союзного государства РФ и РБ: протестный электорат, противостоявший реформаторам в 90-х годах, традиционно поддерживавший Беларусь, резко уменьшился в силу начавшегося в РФ экономического роста. Часть социальных групп, связанных с предприятиями-конкурентами РБ, также перестала воспринимать Беларусь благожелательно. Интересы сырьевого сектора в силу происшедшего резкого роста объемов поставки сырья в Европу перестали быть слишком тесно связаны с транзитом сырья через территорию РБ. Если в конце 90-х годов через Беларусь отправлялось транзитом почти 70 % российской нефти, то после ввода в действие нефтяных портов в районе Санкт-Петербурга и увеличения объема российского нефтяного экспорта доля белорусского транзита упала примерно до половины российского нефтяного экспорта.

Нефтяной бум дал возможность России планировать строительство новых крупных нефтегазопроводов в обход территории Беларуси. Усилилось стремление российского капитала поглотить белорусские предприятия и транзитные артерии.

Характер белорусско-российского союза изменился. Беларусь потеряла инициативу в интеграционных отношениях и даже была вынуждена пойти на торможение интеграции, дабы не потерять управляемости собственной экономикой. Условия доступа белорусских производителей к российскому рынку ухудшились. Однако белорусская нефтеперерабатывающая и химическая промышленность получили возможность резко наращивать экспорт готовых нефтепродуктов в страны ЕС. Беларусь не имеет возможности реэкспорта российского сырья, но общий рост цен на нефть сделал крайне выгодным для РБ экспорт продукции переработки нефти. В основном за счет этого экспорта РБ компенсировала торговый дефицит, образовавшийся в торговле с РФ. В 2005 году РБ сумела за счет экспорта в ЕС получить заметный профицит внешней торговли. Часть дохода от экспорта нефтепродуктов в Европу перераспределяется в интересах других отраслей промышленности и секторов экономики РБ. В отличие от России в Беларуси действительно происходит перетекание средств из нефтехимии в иные секторы.

Фактически лишь с 2005 года Беларусь начала переход к устойчивому экономическому росту. Еще возможны откаты назад в силу изменения конъюнктуры на нефть или ухудшения российско-белорусских отношений. Но движение в сторону устойчивого роста уже очевидно. Впервые за много лет РБ не проедает советское наследство, а преумножает его. Резко увеличились инвестиции в основной капитал крупных предприятий. Вырос уровень жизни населения. Безработица оказалась сведена примерно к уровню 1990 года – 1–2% трудоспособного населения. Рабочие вернулись с дач и базаров на заводы или ушли в сферу услуг без ущерба для крупного производства. Учитывая общую тенденцию к продолжению роста мировых цен на нефть и заинтересованность ЕС в наращивании Россией поставок сырья в Европу, можно ожидать продолжения экономического роста РБ.

Происходит именно то, ради чего в 90-х годах Беларусь, напрягаясь из всех сил, сохраняла советские заводы: новая экономическая реальность дала этим сохранившимся заводам ресурсы для технической модернизации и роста. Беларусь как бы дождалась именно того, чего ожидала, затягивая пояса в 90-х годах.

Однако расцвет белорусской промышленности теперь связан не столько с эксплуатацией русского рынка, сколько с эксплуатацией рынка стран ЕС. Именно за счет европейского рынка Беларусь может наращивать профицит своей внешней торговли и получать необходимые для модернизации крупной промышленности финансовые средства и, часто, технологии. Рост цен на нефть открыто превратил РБ в часть европейского полюса в системе экономических отношений Европа – Россия, основанных на неэквивалентном обмене.

В пользу Беларуси также играет появление в регионе больших масс нефти и газа из региона Каспийского моря. Каспийское сырье позволит уменьшить конкуренцию между РБ и Украиной за углеводородный транзит в Европу. Сырья становится так много, что конкуренция, по сути, теряет смысл. Если Украина сможет пропустить через свою территорию ожидаемые объемы каспийского газа и нефти, то Беларусь ожидает как минимум сохранение объемов прокачки российского сырья. При каких-то политических обстоятельствах можно ожидать строительства на территории РБ новых транзитных трубопроводов.

С другой стороны, если произойдет падение мировых цен на нефть, Беларусь вновь сможет сделать акцент на экспорте в Европу продукции своего машиностроения, модернизируемого сейчас за счет нефтехимии.