3.2. “Демократический централизм ”: чья целесообразность в лозунгах и в деле?

Обратимся к уставам РСДРП — КПСС. Устав, принятый VI съездом РСДРП [87] в августе 1917 г. незадолго до Великой Октябрьской социалистической революции, провозглашал в параграфе 5 принцип демократического централизма без пояснения его существа:

«Все организации партии строятся на началах демократического централизма» (“Протоколы съездов и конференций Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Шестой съезд”, Москва, «Государственное издательство», 1927, стр. 265).

Параграф 19 Устава КПСС на закате её дней провозглашал этот же принцип более обстоятельно:

«Руководящим принципом организации строения „жизни и деятельности“ партии является демократический централизм, означающий:

а) выборность всех руководящих органов партии снизу доверху;

б) периодическую отчётность партийных органов перед своими партийными организациями и перед вышестоящими органами;

в) строгую партийную дисциплину и подчинение меньшинства большинству;

г) безусловную обязательность решений высших органов для низших;

«д) коллективность в работе всех организаций и руководящих органов партии и личную ответственность каждого коммуниста за выполнение своих партийных обязанностей и партийных поручений».

Это цитата из Устава КПСС, утверждённого XXII съездом (1961 г.), частичные изменения в который были внесены XXIII и XXIV съездами КПСС, приведённая по изданию 1983 г. Тогда партию после смерти 10 ноября 1982 г. Л.И.Брежнева возглавил Ю.В.Андропов, а до начала номинального правления М.С.Горбачева и его кукловодов, приведших КПСС и СССР к краху, оставались неполные два года. В приведённой цитате в «угловые скобки помещены дополнения, внесённые в Устав КПСС [88] XXVII съездом (1986 г.) уже в правление М.С.Горбачева».

Прежде всего, обратим внимание на то, что в формулировке принципа «демократического централизма» наличествуют такие термины, как «руководящие органы партии»; «партийная дисциплина», включающая в себя «подчинение меньшинства большинству» и «безусловную обязательность решений высших органов для низших». Эти термины, если соотносить их с полной функцией управления, приводят ко множеству вопросов, на которые невозможно дать однозначных ответов, не обусловленных конкретными жизненными обстоятельствами, которые не могут быть предусмотрены ни Уставом, ни Программой партии, ни сводом работ, составляющих её теоретическую платформу.

Однозначных общих безусловных ответов на них невозможно дать потому, что в зависимости от того, какие этапы полной функции управления включаются в понятие «руководство» в каждом конкретном случае, это руководство будет отличаться от «руководства», включающего другой набор этапов полной функции управления, и будет требовать иного характера взаимодействия, обязательно лежащего в русле Концепции общественной безопасности, с «выше-» и «нижестоящими» партийными структурами даже в одних и тех же обстоятельствах. То же касается и обусловленности взаимоотношений «руководства» и «руководимых» самим общественным процессом, с которым имеет дело партия.

Кроме того, если решение «высших органов» навеяно или иным способом внедрено чуждой партии концептуальной властью, или высшие уровни иерархии партийных структур захвачены провокаторами-имитаторами, а «нижестоящие» органы и партийные организации видят это, то почему они должны выполнять решение, наносящее вред делу воплощения в жизнь концепции, приверженность которой провозгласила партия и с которой они согласны? Если кто-то будет настаивать, что они всё же должны его выполнить, а только потом оспаривать на основе процедур внутрипартийной демократии, то может возникнуть необратимая ситуация, характеризуемая пословицей «снявши голову — по волосам не плачут», которую ныне переживают искренне верующие в коммунизм члены КПСС — КПРФ. Как исключить такого рода ситуации в жизни нашей партии?

Уставное требование «безусловной обязательности решений высших органов для низших» также отрицает и принцип построения внутренне не напряженных систем отношений людей и превращает партийную дисциплину в средство зомбирования членов партии её высшим руководством даже в том случае, если решение высшего руководства правильно, а ошибаются нижестоящие органы партии и партийные организации, до которых «высшее руководство» не сумело донести решение в безусловно понятной и приемлемой для них форме. То же касается и требования «подчинения меньшинства большинству» тем более, что преодоление обществом свойственных ему заблуждений, как показывает история, происходит в результате инициативы меньшинства, оспаривающего господствующие мнения большинства.

Соответственно осуществление в жизни партии принципа внутренне не напряженных систем, — а отказываться от него нет никаких причин, — предполагает, что член партии НЕ решение, с которым он не согласен или которого не понимает, и при этом он должен быть защищён от организованных репрессий со стороны «высшего» руководства партийных структур, если руководство стало на путь воспроизводства внутрипартийного толпо-“элитаризма”. В противном случае требование «партийной дисциплины» войдёт в противоречие с требованием концептуальной самодисциплины и превратится в средство зомбирования членов партии.

Поэтому руководство партии и её «мозговые тресты» обязаны заботиться о том, чтобы руководящая деятельность, разрабатываемые и предлагаемые к осуществлению решения не только бы лежали в русле Концепции, но и были понятны членам партии настолько, чтобы статистика отказов, мотивированных непониманием или несогласием с руководством структур, была в пределах, допустимых для устойчивости партийных организаций и осуществляемой ими работы.

Но такой взгляд на превосходство концептуальной самодисциплины над так называемой «партийной дисциплиной» требует от членов партии не слепой веры в слова «Концепция общественной безопасности» и не беззаботной веры руководству партии, а владения знаниями и практическими навыками, на основе которых они могли бы вдумчиво — творчески — соотносить предлагаемые руководящие решения с нормами Концепции по этим же вопросам и воплощать их в жизнь по совести на основе понятной им концептуальной самодисциплины, опираясь на поддержку структурного способа управления, т.е. поддержку партийных организаций.И потому концептуально властная партия не может быть партией «всё знающих вождей» и невежественных «масс», управляемых на основе кратких и броских лозунгов: «массы» должны видеть, понимать, обуздывать и исправлять ошибочность или злоумышленность в действиях «вождей», заблаговременно предотвращая общественные бедствия, влекомые возможной неправедностью руководства.

В таком виде требование концептуальной самодисциплины по совести оказывается более жестким и тяжелым, чем общеизвестное по опыту многих партий требование партийной дисциплины в смысле обязательности для «низших» решений, принятых «высшими», и подчинения меньшинства большинству.

Легко выражать согласие с «высшим» руководством и большинством, когда человек убежден в правоте «высшего» или большинства. Совсем другое дело, если человек убежден как минимум в ошибочности, а как максимум в злоумышленности принятых «высшим» руководством решений и пребывает во мнении, что большинство ошибается. В этом случае, если он не считает партию безнадежно переродившейся [89] в антинародную силу, он обязан выразить свое несогласие до того, как примет порученное дело на себя, а потом его завалит, после чего начнёт ссылаться задним числом на свое принципиальное несогласие с ему порученным: это было бы имитационно-провокационной по отношению к партии деятельностью.

Если его несогласие мотивировано, и он, во-первых, не прикрывает своим несогласием какого-либо своекорыстия, и во-вторых, прав по существу вопроса, то его несогласие обретёт концептуальную властность [90], и тем самым он защитит партию и общество от злоупотреблений и ошибочности, поддержанных всею мощью структурного управления [91]. Даже если его несогласие не будет мотивированным, то сам факт выражения несогласия способен привлечь внимание членов нетолпо-“элитарной” партии к каким-то проблемам, что позволит заблаговременно их разрешить. Если же он ошибается в своих оценках, то под воздействием его личных частных ошибок общее дело многих и многих членов партии не рухнет, а он, возможно, поймёт свою неправоту позднее.

Но если партия оказывается не способной решать взятые на себя задачи при таком соотношении требования концептуальной самодисциплины и партийной дисциплины и начинает разбредаться, «кто в лес, кто по дрова», то это означает, что партия еще не созрела для того, чтобы быть концептуально властной партией, и по-прежнему является общественно-просветительским движением и «клубом говорунов», однако в организационных формах политической партии, члены которой хватаются за дело, до которого они не доросли ни нравственно, ни мировоззренчески, ни в миропонимании.

Если кроме понимания, что представляет собой полная функция управления в жизни общества, а не в описании её в тексте [92], еще иметь представление и чувствовать, как множество индивидов порождают коллективную психику, и как отношения каждого из них с этой коллективной психикой обусловлены строем психики его самого и других её участников, то не меньше вопросов породит и уставное требование о «коллективности в работе всех организаций и руководящих органов партии», включенное в формулировку принципа демократического централизма.

И на эти вопросы тоже нет однозначных ответов, не обусловленных конкретным стечением жизненных обстоятельств, кроме общего ответа: приверженность демоническому строю психики исключает возможность коллективной работы упорствующих демонов и признающих их авторитет команд сподвижников каждого из них; в подавляющем большинстве остальных случаев порождение коллективной психики, под водительством которой коллективная деятельность может быть успешной, требует терпения и кое-каких навыков, к чему оказываются неспособными те, кому комфортно существовать при животном строе психики или при строе психики зомби, а тем более те, кому комфортно существовать при строе психики, низводимом до хуже чем животного уровня алкоголем, табаком и другими дурманами.

Всё вышесказанное означает, что и краткие, и развёрнутые формулировки принципа «демократического централизма» — пустые слова, оторванные от реальной жизни; и возникли они как результат злоумышленной имитационно-провокационной деятельности, благонамеренности и невежества в области теории управления и её приложений к психологии людей и разрешению проблем в жизни общества. И соглашаться с этими формулировками, находя их для чего-то полезными, могут тоже только благонамеренные невежи и заведомые провокаторы-имитаторы борьбы за счастье народное.

Если знать и понимать достаточно общую теорию управления и, будучи в ладу с Богом, дающим Различение непосредственно каждому по его вере и нравственности, видеть в жизни возможности её применения к разрешению проблем общества, то формулировка принципа «демократического централизма» в уставе партии не только не нужна, но и вредна. Альтернативой ей являются определённые знания и навыки из области приложений достаточно общей теории управления к психологии индивида и коллективов, овладевать и владеть которыми на практике должен каждый член партии.

Если же не иметь понятия о полной функции управления и не чуять в реальных процессах управления, когда процесс охватывает полную функцию, а когда только некоторые из её этапов, если не чуять различий и изменений в строе психики окружающих людей и изменений строя своей собственной психики, то так называемый «принцип демократического централизма» не даст партии ничего, кроме потери времени на бесплодные споры. Если жизненные обстоятельства сложатся так, что на эти споры не будет времени, то от «демократического централизма» придётся отказаться, чтобы не погубить дела. И тот, кто поймёт это первым, победит в соответствующем этапе внутрипартийной борьбы за выработку политического курса партии и его осуществление. И именно это и показывает вся история РСДРП — КПСС.

Приведённые ранее выдержки из уставов партии говорят, что так называемый «принцип демократического централизма» в той или иной формулировке сопровождал РСДРП — КПСС на протяжении практически всей её истории. Однако ни краткие, ни более развёрнутые формулировки в реальных обстоятельствах общественной жизни не помешали высшему руководству КПСС переродиться и стать антикоммунистической, паразитической антинародной централистски-диктаторской силой, после чего она сначала извратила, а в последствии уничтожила народовластие Советской власти, опираясь на поддержку политически безвольной партийной массы, численность которой достигла 20 миллионов [93] к моменту краха КПСС и СССР. Не способствовали эти формулировки и тому, чтобы рядовые партийцы призвали хотя бы к партийной ответственности персонально Л.И.Брежнева, М.С.Горбачева, А.Н.Яковлева и многих других своих “товарищей” по партии [94], которым они “доверили” руководство единственной правящей партией страны. Но и отстранение Н.С.Хрущева от руководства партией и государством невозможно подать как пример работоспособности принципа демократического централизма, поскольку оно было результатом верхушечного заговора, участниками которого были высшие руководители партии, КГБ и других органов государственной власти. А в более раннюю эпоху внутрипартийной борьбы сталинцев и троцкистов в 1920-х — 1930-х гг. принцип демократического централизма оказался помехой и тем, и другим [95] в разрешении межфракционных разногласий; а внутри себя оба течения в партии руководствовались своими принципами в подборе и расстановке руководящих кадров.

Нельзя сказать, что и до 1917 г. принцип демократического централизма обеспечивал , поскольку РСДРП от момента своего документального оформления на I съезде, прошедшем в Минске в 1898 г., постоянно порождала в себе фракции, которые становились самостоятельными по существу партиями либо бесповоротно, либо на довольно продолжительный срок.

Так еврейский бунд [96], участники которого были в числе соучредителей РСДРП на I съезде, с 1898 по 1903 г. пребывал в партии как «автономная организация». В 1906 г. он возобновил этот статус и пребывал в нём до 1912 г., пока бундовцы не были исключены из РСДРП решением VI (Пражской) партконференции. После этого бунд существовал самостоятельно: вёл какую-то иудо-интернацистскую работу до 1917 г., поддерживал Временное правительство после пуримской [97] революции, поддерживал контрреволюционные силы после Великой Октябрьской социалистической революции, в 1920 г. отказался от борьбы с Советской властью [98] и в 1921 г. самораспустился, после чего некоторая часть его членов была принята в РКП (б).

Не воспрепятствовало провозглашение в уставе партии принципа демократического централизма и расколу РСДРП на большевиков, меньшевиков и троцкистов, которые стали по существу самостоятельными партиями еще накануне революции 1905 — 1907 гг. Значимость этого раскола для его участников была столь велика, что спустя более чем 10 лет, — в 1917 г., — на «очередном объединительном» съезде, ставшем шестым в победившей ветви партийной традиции, среди всего прочего обсуждался и вопрос о его номере, поскольку меньшевики не признавали легитимность III съезда, состоявшегося в 1905 г., в работе которого они не участвовали [99]; и еще 35 лет после VI съезда (до принятия на XIX съезде наименования КПСС) партия сохраняла в своем названии помещённое в скобки уточняющее определение: большевиков.

Но если в истории РСДРП — КПСС не проявил себя как господствующий работоспособный принцип строительства партийных организаций, обеспечивающий целостность и развитие партии, то централизм — по существу единоначалие, обеспечивающее порождение политической линии, формируемой аппаратом партийного первоиерарха [100], — обеспечивал эту же целостность её фракций. А после установления своего единовластия фракцией большевиков и роспуска оппозиционных фракций и партий — единоцентричное порождение общепартийной политической линии аппаратом партийного первоиерарха-единоначальника легко вошло в провозглашённые в партийном уставе организационные формы демократического централизма.

И хотя в партийно-государственном аппарате управления СССР, был реализован принцип единоначалия, на протяжении веков доказавший свою управленческую эффективность в военном деле [101], при этом он был построен на формально демократических процедурах выдвижения «снизу» кандидатов, неформально выявленных и предложенных к выдвижению «сверху», и последующего формального голосования, утверждавшего «выдвиженцев» в их должностных полномочиях. Таким же образом в нём оформлялись в русле демократического централизма и решения «центра» по всем другим вопросам. Эта система редко давала сбои, но только их единственно и можно отнести к случаям торжества демократического централизма в ВКП (б) — КПСС.

Так в начале 1950-х гг. «центром» было предложено отстранить от должности первого секретаря ЦК Белоруссии Н.С.Патоличева, что должно было предшествовать формально юридическому причислению его к лику «врагов народа» со всеми вытекающими из этого последствиями. Согласно существовавшей тогда традиции член партии не мог предстать перед судом, и в отношении него нельзя было вести следственные действия: для этого было необходимо предварительно исключить его из партии. Однако партийная организация Белоруссии не поддержала выдвинутые «центром» против Н.С.Патоличева обвинения и не только не исключила его из партии, но проголосовала за него как за первого секретаря ЦК республики. На этом посту Н.С.Патоличев проработал до 1956 г. [102]

Полезно обратить внимание на то, что этот случай явного сбоя в работе машины партийно-государственного единоначального централизма принадлежит эпохе сталинизма, почитаемой многими эпохой беспощадной, тупой и бессмысленной тоталитарной диктатуры, всевозможного подавления внутрипартийной и внутригосударственной демократии, осуществляемых исключительно в целях удержания единоличной диктаторской власти. И эту точку зрения казалось бы подтверждает то обстоятельство, что та же самая эпоха знает множество случаев, когда партийные организации сдавали своих руководителей и своих рядовых членов сразу же либо, если по результатам первого голосования предложенное «сверху» решение не проходило, переголосовывали по нескольку раз до «победного конца», не выходя из зала. Однако последующие — казалось бы более демократичные — эпохи «оттепели», «застоя» и «перестройки» такого рода сбоев на уровне хотя бы области, а тем более на уровне союзной республики или СССР в целом — не знают [103].

Одной из причин этого было то обстоятельство, что после смерти И.В.Сталина прекратились партийные чистки. В партийных чистках сталинской эпохи, которые проходили в коллективах по месту работы или службы членов партии, участвовали и беспартийные, благодаря политической активности и искренней заботе которых о действительно авангардной роли партии ВКП (б) очищалась от множества примазавшихся к ней рвачей-карьеристов и извратителей-имитаторов. И это было действительной демократией, периодически подчинявшей себе правящую партию; это было дополнением общенародного народовластия ко внутрипартийному централизму. Когда чистки прекратились, партия стала быстро набирать численность за счет вступления в её ряды тех, кто готов был “поддерживать” партийные организации, но не желал в них лично работать, иначе как для осуществления своекорыстных личных и клановых целей. Так партия, сохранив в своем уставе ленинскую формулировку о членстве в партии, превратилась в партию мартовского типа, о которой анекдот времён застоя говорил: все вместе коммунисты «за» линию ЦК, а каждый по одиночке — «против».

И видя множество злоупотреблений со стороны чиновников партийно-государственного аппарата и администрации предприятий государственной и кооперативно-колхозной собственности, миллионы людей думали и говорили: «что я один могу поделать?». И ныне многие миллионы продолжают воспроизводить этот порочный стиль поведения: «что я “один” могу поделать?».

Прямая вина М.С.Горбачёва и всех без исключения благонамеренных членов КПСС в том, что чистка партии с участием в ней беспартийных не предшествовала началу перестройки. Порядок в интересах трудового народа надо было наводить в одной партии — в КПСС, переименовав её снова ВКП (б); порядок надо было наводить в общем всем государстве — Союзе Советских Социалистических Республик.

Сказанное означает, что под руководством И.В.Сталина и партия, и СССР в целом были , нежели в последующие эпохи и, особенно, в сопоставлении с эпохой правления носителей кулацкой нравственности, мировоззрения и психологии: М.С.Горбачёва и сменившего его (в границах юрисдикции РСФСР) Б.Н.Ельцина [104].

То есть, если принцип демократического централизма в каких-то случаях и оказался работоспособен в нашей истории, так это при И.В.Сталине. Но это утверждение приводит к необходимости увидеть в явно недемократичных формах единоначального правления той эпохи выражение некой своеобразной демократии — народовластия.

Сказанное — не стремление обелить И.В.Сталина задним числом в целях создания нового исторического мифа, предназначенного для выпаса толпы в будущем. Надо понимать эпоху и, в частности, знать, что своеобразную демократичность жизни общества в СССР сталинской эпохи, отличавшую его от западных представлений о демократии, признавали и многие современники, у которых не было причин восхвалять режим из страха за свою жизнь и жизнь своих близких. И от такого рода мнений современников, например Лиона Фейхтвангера, просто так не отмахнуться (сноски в цитируемом источнике наши):

«Демократический диктатор.

“Чего Вы, собственно, хотите? — спросил меня шутливо один советский филолог, когда мы с ним говорили на эту же тему. — Демократия — это господство народа, диктатура — господство одного человека. Но если этот человек является таким идеальным выразителем народа, как у нас, разве тогда демократия и диктатура не одно и то же?”

Культ Сталина.

Эта шутка имеет очень серьезную почву. Поклонение и безмерный культ, которым население окружает Сталина, — это первое, что бросается в глаза иностранцу, путешествующему по Советскому Союзу. (…)

Основания.

Не подлежит никакому сомнению, что это чрезмерное поклонение в огромном большинстве случаев искренне. Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, свое беспредельное восхищение. И хотя это обожествление Сталина может показаться прибывшему с Запада странным, а порой и отталкивающим, всё же я нигде не находил признаков, указывающих на искусственность этого чувства. Оно выросло органически, вместе с успехами экономического строительства. Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок, образование и за создание армии, обеспечивающей это новое благополучие [105]. Народ [106] должен иметь кого-нибудь, кому он мог бы выражать благодарность за несомненное улучшение своих жизненных условий, и для этой цели он избирает не отвлечённое понятие, не абстрактный «коммунизм», а конкретного человека — Сталина. (…)

Великая цель.

В общем и целом новая демократическая Конституция, которую Сталин дал Советскому Союзу, — это не просто декорация, на которую можно посматривать, высокомерно пожимая плечами. Пусть средства, которые он и его соратники применяли, зачастую и были не совсем ясны — хитрость в их великой борьбе была столь же необходима как и отвага, — Сталин искренен, когда называет своей конечной целью осуществление социалистической демократии» (Л.Фейхтвангер. “Москва 1937. Отчёт о поездке для моих друзей”, Москва, «Художественная литература», 1937 г. [107], стр. 58 — 65, фрагментарно).

Но прежде, чем написать это, Л.Фейхтвангер указал на следующие обстоятельства и признал их справедливость:

«Построение социалистического государства или свобода ругани?

Хотя я и сожалею, что статья 125-я Советской конституции пока еще не вполне проведена в жизнь, всё же, с другой стороны, я прекрасно понимаю, что Советский Союз не хочет слишком поспешно пройти остаток пути, отделяющий его от полного осуществления построения социалистического государства. Никогда Советскому Союзу не удалось бы достичь того, что он достиг, если бы он допустил у себя парламентскую демократию западного толка. Никогда при неограниченной свободе ругани не было бы возможно построить социализм [108]. Никогда правительство, постоянно подвергающееся нападкам со стороны парламента и печати и зависящее от исхода выборов, не смогло бы заставить население взять на себя тяготы, благодаря которым только и было возможно проведение этого строительства. Руководители Советского Союза оказались перед альтернативой, предлагавшей им либо тратить значительную часть своих сил на отражение бессмысленных и злобных нападок [109], либо бросить все свои силы на завершение строительства, высказались за ограничение свободы ругани [110].

«И это называется демократией».

Однако насмешки, ворчание и злопыхательство являются для многих столь излюбленным занятием, что они считают жизнь без них невозможной [111]… В основном диктатура Советов ограничивается запрещением распространять словесно, письменно и действием два взгляда: во-первых, что победа социализма в Союзе невозможна без мировой революции и, во-вторых, что Советский Союз должен проиграть грядущую войну. Тот же, кто, исходя из этих двух запретов, выводит заключение о полной однородности Советского Союза с фашистскими диктатурами, упускает, как мне кажется, из виду одно существенное различие, а именно: что Советский Союз запрещает агитировать за утверждение, что дважды два — пять, в то время как фашистские диктатуры запрещают доказывать, что дважды два — четыре» (Там же, стр. 56, 57, цитировано фрагментарно).

Цитированный фрагмент необходимо пояснить. Статья 125 Конституции СССР, принятой 5 декабря 1936 г., провозглашала гражданские свободы:

«В соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя гражданам СССР гарантируется законом:

а) свобода слова,

б) свобода печати,

в) свобода собраний и митингов,

г) свобода уличных шествий и демонстраций.

Эти права граждан обеспечиваются предоставлением трудящимся и их организациям типографий, запасов бумаги, общественных зданий, улиц, средств связи и других материальных условий, необходимых для их осуществления» (по тексту цитированной книги Л.Фейхтвангера, стр. 56).

Очернителям И.В.Сталина и Советской власти особо укажем, что в отличие от конституций буржуазных “демократий” концептуальная обусловленность прав и свобод в Конституции СССР была провозглашена прямо, а не оставлена в умолчаниях: «В соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя…», — сказано однозначно ясно, о чём не следует забывать никому:

· ни сторонникам демонического самопревознесения и порабощения других и планеты (а в пределе мечтаний — и Бога, Творца и Вседержителя);

· ни сторонникам свободы всех в Царствии Божием на Земле (коммунизме, если пользоваться политическим лексиконом ХХ века).

Концептуальная обусловленность прав и свобод — это объективная историческая данность, которую многие не видят в упор и отказываются понимать, превозносясь в своем индивидуализме-демонизме. Концепция демонического самопревознесения и порабощения гарантирует индивиду один набор прав и “свобод”, а концепция свободы каждого человека в Богодержавии — другой набор прав и свобод. И обе они требуют при этом каждая своей концептуальной самодисциплины. И эти два различных набора «прав и свобод» невозможно слить воедино в какой-то одной всеобъемлющей концепции устройства жизни общества потому, что есть действия, которые вне зависимости от обстоятельств поддерживают исключительно только одну из двух концепций; есть действия, которые при одних сопутствующих обстоятельствах могут лежать в русле одной концепции, а при других — в русле другой; и то, что есть действия, которые концептуально безразличны, не означает, что нет концептуально обусловленных возможностей и действий. Но демоническому складу психики хочется концептуально не обусловленных свобод, т.е. свободы от каких бы то ни было определённых концепций. Но:

Неограниченная свобода, существующая в обществе во всякую историческую эпоху, состоит единственно в возможности выбора одной из двух концепций. После избрания любой из них остается только свойственная ей осознаваемая концептуальная самодисциплина либо право стать перебежчиком под власть другой концепции, которая однако потребует иной концептуальной самодисциплины. Но невозможно многократно перебегать под власть одной концепции из-под власти другой, не сталкиваясь при этом с воздаянием за отказ осознанно поддерживать Правду-Истину своими осмысленными действиями.

Поэтому те, кто порицают Конституцию СССР 1936 г. за концептуальную обусловленность прав и свобод, должны быть более внимательны к полюбившемуся им способу бытия западного общества. Под библейской концептуальной властью возможность осуществления прав и “свобод” тоже обусловлена лояльностью субъекта концепции и её хозяевам, но обусловлена по умолчанию: так, чтоб мало кто догадался. И все права и “свободы” под концептуальной властью пресекаются решительно до полного подавления воли к сопротивлению [112] сразу же, как только кто-то начинает подрывать её концептуальную власть над обществом.

Тому примерами уже упоминавшаяся история с политической деятельностью Г.Форда и Л.Ларуша. Тому же примером и нынешняя история с мифом о «холокосте»: как только кто-то отказывается принять сведения, составляющие этот миф, на веру, и вместо того, чтобы выразить публично свое сострадательное жидовосхищение, обращается к исследованиям прошлого по фактам и свидетельствам современников [113], то деятельность его на Западе пресекается без каких-либо процедур формальной демократии, а их апелляции к свободе слова и свободе информации обрываются в атмосфере гражданского общества ничуть не хуже, чем могли бы оборваться в застенках обнажённо людоедских режимов. Остальная толпа, порабощенная суетой и потому лояльная хозяевам библейской доктрины, не защищает прозревших одиночек.

Это означает, что Конституция СССР от 5 декабря 1936 г., однозначно провозглашая обусловленность прав и свобод концепцией устройства общественной жизни, честнее всех последующих советских и российских, а также и всех зарубежных буржуазно-демократических конституций.

Существо же сталинской демократии в партии и в государстве состояло в том, что И.В.Сталин был концептуально властен, а концепция, которую он воплощал в жизнь, опираясь на структуры партийных и государственных органов, выражала долговременные интересы добросовестно трудящегося большинства, а не сиюминутные интересы паразитирующей “элиты” — корпорации индивидуалистов, возомнивших о себе носителей строя психики зомби и демонического. Это был единственный в истории нынешней цивилизации политический режим, который провозгласил систематическое планомерное снижение цен на товары массового спроса нормой и одним из способов повышения благосостояния всех. Эта политика планомерного снижения цен обеспечивала уверенность в завтрашнем дне всякому добросовестному труженику и членам его семьи и от неё тошно становилось гешефтмахерам как в СССР, так и в особенности за его рубежами — в передовых странах капитализма.

Собственно вследствие именно этой концептуальной властности И.В.Сталина приводимая Л.Фейхтвангером “шутка” одного советского филолога: «Демократия — это господство народа, диктатура — господство одного человека. Но если этот человек является таким идеальным выразителем народа, как у нас, разве тогда демократия и диктатура не одно и то же?» — выражала положение дел близкое к истинному, и попытка её осмеять или оспорить выглядела бы глупостью или злопыхательством в глазах каждого, кого Советская власть и строительство социализма под руководством И.В.Сталина освободили от сословно-кастового гнёта жизненного уклада российской империи, от финансовой удавки надгосударственного ростовщичества в буржуазной демократии, от ужасов гражданской войны и мерзости, творимой «новыми русскими» эпохи «угара НЭПа» [114].

Но большинство партийцев тех лет были концептуально безвластны вследствие разных причин, касающихся каждого из них персонально:

· от нравственности, характерной для члена толпы, не способного к инициативе, охватывающей заботой всё общество на десятилетия и столетия вперёд, и соответственно возлагающего ответственность за всё на высшего руководителя, от которого толпарь требует всезнания и всевластия Бога,

· до недостатка социологических и психологических знаний и практических навыков, прежде всего, вследствие имитационно-провокационного характера марксизма, насаждаемого всей системой обязательного образования (в смысле освоения знаний) и партийно-государственной пропаганды.

Поэтому принцип проявлял свою работоспособность в эпоху сталинизма только в единичных случаях, а не был повсеместно господствующим.

Вследствие этого концептуального безвластия большинства членов партии и наличия в СССР мощной иудо-интернацистской мафиозной оппозиции большевизму трудящихся, в политической жизни страны имела место концептуальная неопределённость. То есть две несовместимые друг с другом концепции одновременно осуществлялись в одной и той же социальной среде подчас одними и теми же людьми. Эта концептуальная неопределённость выражалась и в том, что, если говорить словами Л.Фейхтвангера, в одних случаях преследовали тех, кто пытался убедить всех, что дважды два — пять, а в других случаях преследовали тех, кто старался доказывать, что дважды два — четыре.

Л.Д.Бронштейн (Троцкий), порицая И.В.Сталина за несоблюдение в партии и в государстве формальных норм демократии, провозглашённых в уставе партии и Конституциях СССР тех лет, но объективно не выполнимых в условиях концептуальной неопределённости, сам однако не был сторонником народовластия. Он работал на осуществление концепции порабощения человечества в соответствии с библейским проектом, которому марксизм придал светские формы, предназначенные для осуществления расовой “элитарной” власти в новую эпоху. Но за соблюдение норм внутрипартийной демократии в то время Л.Д.Бронштейн ратовал, поскольку структура советского общества тех лет (его состав по признаку классового и кланового происхождения, по уровню образованности в смысле владения знаниями) была такова, что при соблюдении формальных норм демократии в партии, исключающих аппаратно-предопределённое принятие решений [115] и выдвижение кандидатур на руководящие должности как в партии, так и в государстве; при наличии в уголовном кодексе статьи, предусматривавшей наказание за «антисемитизм» вплоть до расстрела [116], страна на долгие годы оказалась бы под беспросветно тоталитарной властью иудейского расизма, осуществляемой помимо демократического централизма иудомасонской интернацистской мафией в очень даже демократических формах многонациональной Советской власти.

И это не пустые домыслы: власть троцкизма-марксизма была столь велика, что даже при всём том, что И.В.Сталин сделал лично — как идеолог (пятый этап полной функции управления) и верховный правитель партии и государства (программно-адаптивный модуль) — для исключения возможности такого варианта отечественной истории, обвинения против него типа «Сталин — ставленник сионизма, равно еврейского интернацизма» непрестанно выдвигаются на протяжении десятилетий.

Обсуждать же обе взаимно исключающие концепции устройства общественной жизни в русле процедур формальной демократии в партии и в государстве троцкисты не собирались:

«На судебном процессе 1936 года, если вспомните, Каменев [117] и Зиновьев [118] решительно отрицали наличие у них какой-либо политической платформы [119]. У них была полная возможность развернуть на судебном процессе свою политическую платформу. Однако они этого не сделали, заявив, что у них нет никакой политической платформы. Не может быть сомнения, что оба они лгали, отрицая наличие у них платформы. Теперь даже слепые видят, что у них была своя политическая платформа. Но почему они отрицали наличие у них какой-либо политической платформы? Потому что они боялись продемонстрировать свою действительную платформу реставрации капитализма в СССР, опасаясь, что такая платформа вызовет в рабочем классе отвращение.

На судебном процессе в 1937 году Пятаков, Радек и Сокольников стали на другой путь. Они не отрицали наличия политической платформы у троцкистов и зиновьевцев. Они признали наличие у них определённой политической платформы, признали и развернули её в своих показаниях. Но развернули её не для того, чтобы призвать к ней рабочий класс, призвать народ к поддержке троцкистской платформы, а для того, чтобы проклясть и заклеймить её как платформу антинародную и антипролетарскую. Реставрация капитализма, ликвидация колхозов и совхозов, восстановление системы эксплуатации, союз с фашистскими силами Германии и Японии для приближения войны с Советским Союзом, борьба за войну против политики мира, территориальное расчленение Советского Союза с отдачей Украины немцам, а Приморья — японцам, подготовка военного поражения Советского Союза в случае нападения на него враждебных государств, и как средство достижения этих задач — вредительство, диверсии, индивидуальный террор против руководителей советской власти, шпионаж в пользу японо-фашистских сил, — такова развёрнутая Пятаковым, Радеком, Сокольниковым политическая платформа нынешнего троцкизма. Понятно, что такую платформу не могли не прятать троцкисты от народа, от рабочего класса. И они прятали её не только от рабочего класса, но и от троцкистской массы, и не только от троцкистской массы, но даже от руководящей верхушки, состоявшей из небольшой кучки людей в 30 — 40 человек. Когда Радек и Пятаков потребовали от Троцкого разрешения на созыв маленькой конференции троцкистов в 30 — 40 человек для информации о характере этой платформы, Троцкий запретил им это, сказав, что нецелесообразно говорить о действительном характере этой платформы даже маленькой кучке троцкистов, так как такая «операция» может вызвать раскол [120].

«Политические деятели», прячущие свои взгляды, свою платформу не только от рабочего класса, но и от троцкистской массы, и не только от троцкистской массы, но и от руководящей верхушки троцкистов, — такова физиономия современного троцкизма» (И.В.Сталин. “О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников”. Доклад и Заключительное слово на Пленуме ЦК ВКП (б) 3 — 5 марта [121] 1937 г., «Партиздат», 1937 г., стр. 12, 13).

Политическая платформа троцкистов — концепция, о сокрытии которой шла речь на том пленуме ЦК ВКП (б), — всё та же библейская доктрина, в её церковно-культовом и светском, марксистском ликах. Возможно, что уничтоженные тогда троцкисты не обладали столь широким кругозором для того, чтобы связно изложить всю библейскую глобальную доктрину и, прежде всего, её цели и методы их достижения, но их нравственность была “элитарной”, мировоззрение «Я-центричным» библейским, и потому они действовали в её русле на “автопилоте” бессознательных уровней психики [122].

То, что было оглашено обвиняемыми на процессах 1937 г. (о чём сказал И.В.Сталин), по сути своей было не столько троцкистской платформой, сколько представляло собой операцию прикрытия библейской доктрины порабощения всех, которая так и осталась тогда не разоблачённой. В первой половине ХХ века она осуществлялась под видом мировой социалистической революции. Когда иудейские интернацисты — марксисты-троцкисты — потеряли власть над партией и СССР, то их хозяева решили повторить сценарий, который был уже обкатан в начале века: руководя деятельностью жидомасонства в развитых странах, организовать войну против СССР [123]; дезорганизуя фронт и тыл, троцкистское подполье в СССР, должно было вызвать ненависть народа к сталинскому режиму, что должно было завершиться государственным переворотом и приходом троцкистов к власти; за этим должны были последовать репрессии против большевиков-сталинцев внутри страны; после такого вторичного прихода троцкистов к власти в СССР в ходе войны, которую предполагалось развязать, в государствах-противниках СССР в войне тоже должны были быть дезорганизованы фронт и тыл; это должно было повлечь в них социалистические — антибуржуазные и антинацистские революции, облегчить вторжение обновившейся “советской” троцкистской армии в Европу с миссией освобождения от гитлеризма и установлением повсеместно “советской” власти под безраздельным контролем местных интернацистских марксистских партий.

В результате этого в промежуточном итоге «Союз Советских Социалистических Республик» должен был охватить почти всю Евразию. В последующем предполагалось установить режим подобный застойному брежневскому, когда все ему не противящиеся более менее сыты и обустроены, но закулисная власть безраздельно принадлежит еврейской по расовому составу мафии и, в отличие от хрущевско-брежневского СССР, осуществляется позитивный отбор наиболее квалифицированных научно-технических кадров, дабы на втором этапе на основе очевидного научно-технического и культурного превосходства «континента победившего марксистско-троцкистского социализма» разрешить «общий кризис капитализма» в глобальных масштабах. Но уничтожение троцкистской пятой колонны в ходе репрессий конца 1930-х гг. сорвало осуществление этого сценария второй мировой войны и потребовало разработки сценария истощения толпо-“элитарного” СССР в холодной войне, который и был осуществлён после устранения И.В.Сталина новыми поколениями троцкистов в КПСС.

И эта доктрина, и её хозяева никуда не исчезли из глобальной политики [124]; более того, в результате их деятельности и сложились в условиях беззаботности большинства те обстоятельства, в которых мы ныне живем; они при всеобщем попустительстве рядовых концептуально безвластных членов КПСС позаботились о том, чтобы правда о той эпохе была предана забвению и замещена клеветой в учебниках истории и массово публикуемой литературе.

Троцкизм — в настоящее время наиболее распространённое течение в марксизме, а сценарий разрешения глобального общего кризиса капитализма на основе его теоретической доктрины и кадровой базы не снят с исполнения. Реставрация капитализма в СССР с целью вызвать отвращение к нему большинства — один из его этапов. На очереди последующие…

Кроме того, что троцкисты действительно не намеревались обсуждать в условиях внутрипартийной демократии обе концепции, надо понимать, что в те времена терминологический аппарат марксизма был в СССР общей языковой оболочкой для каждой из них. При этом различие между сталинизмом и троцкизмом было в том, что сталинцы воплощали в жизнь лозунги социальной справедливости, провозглашённые в марксизме, подводя под марксистскую лексику не свойственные марксизму умолчания большевизма трудящихся всех национальностей, который в ту эпоху не имел выражения своей концепции языковыми средствами [125]. А троцкисты кочевники-международники воплощали в жизнь под покровом лозунгов о справедливости отрицающие их умолчания, общие и для марксизма, и для библейской доктрины построения глобального расового “элитарно”-невольничьего государства.

При таких, во-первых, взаимоисключающих целях и, во-вторых, общности языковых форм выражения обеих концепций была возможна только ругань на съездах, которая вела бы к расколу партии, захвату партийной и государственной власти в СССР троцкистской мафией на основе действия демократического централизма, и ставила бы большевиков перед необходимостью новой кровавой многонационально-освободительной и неизбежно социалистической антитроцкисткой революции, которая вряд ли была бы менее кровавой, чем репрессии, реально имевшие место в ходе борьбы большевизма и троцкизма. Но такую революцию невозможно было бы готовить и осуществить в условиях безраздельного господства иудо-интернацистской троцкистской партии над государственным аппаратом и общественным богатством, культурой, системой образования, не очистив учение о социализме от марксизма, а христианскую веру от Библии, и тем самым введя науку в русло религии и веры Богу.

Подменив демократический централизм концептуально властным единоцентризмом подконтрольного ему аппарата, при всех недостатках и пороках такого способа правления, о которых только и пишут очернители той эпохи, И.В.Сталин избавил нас от иудо-интернацистской диктатуры. По существу он противопоставил в партии и государстве аппаратную мафию иудейской интернацистской мафии, и аппаратная мафия под его руководством победила. Тем самым он выиграл время, необходимое людям для того, чтобы миропонимание общества естественным образом развилось настолько, чтобы освободиться из концептуального плена библейской доктрины в её религиозно-магических и наукообразно-светских формах. Можно сетовать на то, что это сопровождалось большими жертвами, но исторически реально не нашлось никого, кто не допустил бы И.В.Сталина до высшей власти в структурном способе управления, после чего решил эту же многонационально-освободительную задачу лучше, с существенно меньшими жертвами.

Лион Фейхтвангер, еврей из Германии, вряд ли всё это понимал, но всё же провозгласил в вопросе о свободе и демократии правым И.В.Сталина, а не его противников, вопреки всему своему остальному своему письменному наследию, лежащему в русле библейской доктрины порабощения всех “иудеями” [126]. Тем самым по существу он осудил троцкизм точно также, как осудил гитлеровско-ротшильдовский нацизм в Германии. Произошло это потому, что Фейхтвангер увидел в жизни СССР те грани свободы личности, которым не было места в западном обществе с его отлаженными механизмами формально демократических процедур, и нашёл воплощённые в жизнь СССР грани свободы более значимыми, нежели ошибки и сопутствующие издержки строительства социализма в условиях непримиримой борьбы с разношерстными внутренними и внешними сторонниками паразитизма меньшинства на жизни большинства и паразитизма всех на планете Земля.

В отличие от Лиона Фейхтвангера, другой писатель, на сей раз из Франции, — Андре Жид, посетивший СССР в 1935 г., не учуял различия концепций, вступивших в борьбу друг с другом в нашем обществе: той, под властью которой жил Запад; и той, которая обретала всё бoльшую власть над СССР, освобождая его от власти общезападной концепции расового толпо-“элитаризма”. Побывав в СССР, Жид увидел только неравенство в потребительском статусе советской “элиты” и простых людей; увидел шпиономанию и “всеобщее” доносительство; увидел подавление свобод личности, включая свободу мысли, что сдерживало развитие науки; увидел самодовольство советской бюрократии, показуху и многое другое, — действительно порочное и неприглядное. Всё это было неизбежно для толпо-“элитарного” ещё по своей сути общества, в течение предшествующих 15 лет [127] оказавшегося в непривычных для большинства населения организационных формах социализма, в процессе перехода общества из-под власти библейской концепции порабощения всех под власть концепции освобождения человека от всевозможного угнетения. И Жид сделал свой вывод об СССР, диаметрально противоположный тому, что сделал Л.Фейхтвангер:

«И не думаю, чтобы в какой-либо другой стране сегодня, хотя бы и в гитлеровской Германии, сознание было бы так несвободно, было бы более угнетено, более запугано (терроризировано), более порабощено» (“Два взгляда из-за рубежа”, А.Жид, “Возвращение из СССР” [128], Москва, «Издательство политической литературы», 1990 г., стр. 87).

Так И.В.Сталин — с точки зрения Жида — оказался тираном покруче Гитлера, а Троцкий и его сподвижники — принципиальными сторонниками социализма и жертвами тирана. В том, что высшая власть структурного способа управления в коммунистической партии и в государстве оказалась в руках И.В.Сталина и большевиков-сталинцев, он увидел если не крах, то длительную остановку «социалистического строительства» в том смысле, как его понимал:

«Сталин принял много решений, и все они в последнее время продиктованы страхом, который внушает Германия. Постепенное восстановление семьи, личной собственности, права наследования — всё это объясняется достаточно убедительно: важно внушить советскому гражданину чувство, что у него есть нечто свое, личное, что следует защищать. Мне скажут, что всё это необходимо, срочно, что вторжение внешних сил может погубить начинание. Но уступка за уступкой — и начинание скомпрометировано.

Другая опасность — «троцкизм» и то, что называют «контрреволюцией». Есть люди, которые отказываются считать, что нарушение принципов вызвано необходимостью. Эти уступки кажутся им поражением. Им не важно, что отступление от первых декретов находит свое объяснение и оправдание, им важен сам факт этого отступления. Но сейчас требуются только приспособленчество и покорность. Всех недовольных будут считать «троцкистами». И невольно возникает такой вопрос: что, если бы ожил вдруг сам Ленин?…

То, что Сталин прав, означает, что Сталин восторжествовал над всеми.

«Диктатура пролетариата» — обещали нам. Далеко до этого. Да, конечно: диктатура. Но диктатура одного человека, а не диктатура объединившегося пролетариата, советов. Важно не обольщаться и признать без обиняков: это вовсе не то, чего хотели. Еще один шаг, и можно будет даже сказать: это как раз то, чего не хотели» (“Два взгляда из-за рубежа”, А.Жид, “Возвращение из СССР”, Москва, «Издательство политической литературы», 1990 г., стр. 90, 91).

Но, чтобы понять, почему Жид пришёл ко мнениям, порицающим сталинизм и обеляющим троцкизм, привёдем еще и “предисловие к предисловию” книги Жида, в котором наиболее ярко выразилось его абстрактно “гуманистическое” — демоническое мировоззрение, и соответствующее представление демона о якобы истинной роли Л.Д.Бронштейна и И.В.Сталина в социалистическом строительстве:

«Гомеровский гимн Деметре рассказывает о том, как великая богиня, блуждая в поисках дочери, пришла ко дворцу Келеоса. В облике няни никто не узнал богиню. Царица Метанейра вручила ей новорождённого, маленького Демофоона, который станет потом Триптолемеем, покровителем земледелия.

Когда в доме закрывались все двери и его обитатели отходили ко сну, Деметра брала из мягкой колыбели Демофоона и с притворной жестокостью, а на самом деле с безграничной любовью, желая ребёнка превратить в бога, укладывала его обнажённым на ложе из раскалённых углей. Я представляю себе великую Деметру, склонившуюся над лучезарным ребёнком, словно над будущим человечества. Он страдает от жара раскалённых углей, и это испытание закаляет его. В нём вырабатывается нечто сверхчеловеческое, крепкое и здоровое, предназначенное для великой славы. И как жаль, что Деметра не смогла завершить задуманное. Встревоженная Метанейра, как рассказывает легенда, заглянула однажды в комнату к Деметре, оттолкнула от огненного ложа богиню, разбросала угли и, чтобы спасти ребёнка, погубила бога» (“Два взгляда из-за рубежа”, А.Жид, “Возвращение из СССР”, Москва, «Издательство политической литературы», 1990 г., стр. 62).

На словах Жид был сторонником ликвидации «эксплуатации человека человеком» (так паразитизм именуется в марксизме), но по существу был концептуально безразличным демоном, гуманистом-абстракционистом. И такие не перевелись до наших дней. Обратимся к образу “светлого будущего” из книги “Линии горизонта” Жака Аттали, в прошлом советника нескольких президентов Франции и президента Международного банка реконструкции и развития (1992 г.), по происхождению, как нарочно для затронутой темы, — еврея:

«Человек, как и предметы, будет находиться в постоянном передвижении без адреса или стабильной семьи (в восстановлении семьи Жид упрекал Сталина). Человеку “останется” либо конформировать с этим обществом кочевников, либо быть из него исключением». «… однажды, став “протезом самого себя”, человек будет самовоспроизводиться подобно товару. Жизнь станет предметом искусственной фабрикации, носительницей стоимости и объектом рентабельности». Аттали даже спрашивает себя: «… можно ли в данном случае еще говорить о жизни, если человек производится и мыслится как товар?» «… кочевничество станет высшей формой Торгового Строя». В книге упомянуты и предметы “самонаблюдения”, которые будут измерять степень соответствия человека “норме” или степень его отклонения от неё. Причем последнее будет распространяться как на здоровье, так и на поведение, что хорошо вписывается в “трогательную заботу” троцкистского государства о своих “гражданах”. Однако, кто и как установит “эталон нормальности” и “допустимые отклонения от него”, — обходится молчанием, но каждый член интернацистской мафии знает один ответ на этот вопрос — «мы: иудеи», а всем остальным будет дан другой ответ — «передовая наука».

Следует обратить внимание, что разрыв родственных связей и антагонизмы поколений, в том числе детей и родителей (разрушение семьи в концепции Ж.Аттали и А.Жида предопределено), характерны для ФАУНЫ. Возможность преемственности культуры в обществе при смене поколений в единстве родственных и общебиосферных связей, по существу и есть возможность для человекоподобной бесхвостой голой говорливой обезьяны стать Человеком Разумным. Разрушение семьи и культурной преемственности многих поколений — путь назад: в фауну. И в этом суть абстрактного “гуманизма” Жида и ему подобных в реальных социальных процессах.

Соответственно в Л.Д.Бронштейне Жид увидел заботливую, но не понятую благодетельную Деметру, а в И.В.Джугашвили — хитрую, но невежественную Метанейру, которая не может ни признать богиню в суровой няне, ни понять задумки богов.

Но всё же Л.Д.Бронштейн и К^{(глобальный надиудейский знахарский предиктор) — не боги, и Высший Промысел свершился в том, что И.В.Сталин пресёк не некий не понятый им социальный эксперимент «богов», а поработительную агрессию абстрактного демонического “гуманизма” в формах марксистского учения о социализме и выражающей его политической практики. Пресёк тем, что в концептуально безразличные формулировки «демократического централизма» в условиях концептуальной неопределённости общества и несомой им культуры влил свою большевистскую концептуальную властность.}

Да, он перед этим взрастил вершину иерархии в структурном способе управления, опустив при этом значимость структур, возглавляемых противниками большевизма. Это была тяжелая многолетняя работа, с которой он успешно справился. Но, к сожалению, партия не успела подняться при жизни И.В.Сталина в господствующем в ней миропонимании до концептуальной властности большинства, и именно это обрекло её на подвластность провокаторам-имитаторам после устранения ими И.В.Сталина.

Но в нашем партийном строительстве пока всё проще: если концептуально властными будут рядовые члены партии “Единение”, то у них никогда не возникнет необходимости взбираться на захваченные противниками большевизма вершины власти в структурном способе управления. Не возникнет такой необходимости потому, что там, где осуществляется концептуальная власть, — там и вершина иерархии власти в структурном способе управления. И если во времена И.В.Сталина это была одна вершина, то теперь таких вершин должно стать много. И возникать они будут по инициативе «снизу» с Божией помощью каждому, кто от неё не отвратится.

Это и будет демократическим централизмом в действии, но по сути своей это будет демократическим концептуально властным полицентризмом. А если без латыни и греческого по-русски, то ЭТО БУДЕТ НАРОДОВЛАСТИЕМ В БОГОДЕРЖАВИИ.

26 января — 3, 11, 16 февраля 2001 г.