Контроль за средствами массовой информации — одна из главных забот власти в современном мире. Чистая информация в нашем мире — большая редкость и в основном добывается она индивидуальным опытом. Действительно, кто же станет просто так раздавать такой важнейший ресурс власти?

Наоборот, те, кто пытается взять или удержать власть, формируют целые системы фильтров на пути информации от факта к потребителю сведений о нем. Информация контролируется (ее распространение в нужный момент может пресекаться), дозируется (фильтруются отдельные штрихи, интонации, формируется полуправда), искажается и подменяется. Даже по форме верную информацию номенклатура научилась подавать таким образом, чтобы программировать поведение поглощающих ее.

Информация в руках безнравственной власти становится способом распространения особых форм лжи, делающих даже из людей, способных самостоятельно мыслить, рабов номенклатурной империи.

Там, где в памяти москвичей зацепилось слово «Моссовет», номенклатуре удалось создать мутное пятно, вызывающее раздражение при любом прикосновении к нему. С этим помутнением вполне можно жить. Но рано или поздно все-таки необходимо остановить превращение человеческой памяти в захламленный сарай, в котором за что ни возьмись — одинаково серая пыль. Для того и написана эта часть книги.

ЛУЧШИЕ СЛУГИ НОМЕНКЛАТУРЫ

Три с половиной года существовал в Москве уникальный орган народного представительства, о котором москвичам, его избравшим, практически ничего не известно. О нем не было сказано людям почти ни единого правдивого слова. Система дезинформации, подхваченная Г. Поповым, а потом и Ю. Лужковым, делала свое привычное дело. Раньше она разоблачала мнимые антисоветские заговоры, теперь убеждала людей в том, что их выбор в 1990 г. — случайное недоразумение. Примерно в течение года с момента избрания Моссовета наемникам бюрократии, окопавшимся в средствах массовой информации, удалось создать у москвичей отношение к этому органу, как к однородной массе тупиц, болтунов и мелких жуликов.

Из дневника автора:

"Я задаю себе вопрос: почему они все время лгут? Самое простое объяснение — их купили и платят за ложь построчно. Но это так лишь отчасти. Готовность продаваться для журналистов опирается на стойкую привычку писать на заказ, вытравливая из своей профессии себя самого, свое отношение к миру. После снятия идеологического пресса оказалось, что у пишущей братии практически ничего не было за душой. Именно поэтому на газетные страницы и телеэкраны хлынул поток глумливого цинизма. И тут они окончательно нашли друг друга: номенклатура и журналистика. Номенклатура ушла в тень и предоставила прессе громить все, что осталось на свету — направо и налево. И уж тут обладатели второй древнейшей профессии не подкачали — сделали ее первой из древнейших."

Стереотип, который удалось поселить в сознании людей, состоял в том, что они любые неурядицы своей жизни встречали вопросом: "Куда смотрит Моссовет?" Этот вопрос был обращением к власти. Но беда в том, что запрос обращался к тем, чьи полномочия и реальное влияние к термину «власть» не имело почти никакого отношения. Реальной власти у депутата было меньше, чем у постового милиционера, который и законом от нападения был защищен, и штраф за безобразия мог взыскать. Даже начальник РЭУ имел власти куда больше, чем у депутата. В руках у народного избранника не было ни рубля, никакие законы его деятельность в интересах избирателя всерьез не подкрепляли. Все, чем мог располагать депутат лично, так это имевшимся в обществе уважением к его статусу и возможностью писать депутатские обращения с просьбой предоставить информацию. Собираясь на сессии, депутаты прямых властных полномочий не получали, их решения номенклатуре нетрудно было блокировать и обходить.

Итак, от безнадежности и беспросветности простая мысль-запрос, обращенная к власти, плавно и незаметно трансформировалась у граждан в убеждение: "Депутаты ничего не делают — только болтают." А дальше вывод делался совсем уж злобный: "Гнать вас всех надо". Основанием к такой позиции стали только сообщения прессы — ничего более. А они не имели под собой никакой конструктивной основы и лишь подталкивали читателей к разрушительным желаниям.

За все время существования Моссовета ни разу ни в одном издании не появилось ни одной публикации, которая демонстрировала бы стремления автора разобраться в том, что же все-таки происходит в главном представительном органе власти Москвы. Оказалось, что свобода слова была лишь инструментом безнаказанной подтасовки. Вместо реальности создавалась продуктивная для номенклатуры иллюзия: правили Москвой одни, а общественное мнение чинило расправу за безобразное правление над другими. Москвичам так и не дали осознать, что не было у них никаких других защитников в системе власти, кроме депутатов. Единственный инструмент участия во власти — уважение к статусу народного избранника — номенклатура смогла выбить из рук депутатов.

Да, депутаты, были плохи (не подготовлены, суетливы, глупы, пассивны и т. п.), не смогли взять реальную власть в свои руки, многие из них предали своих избирателей… Но не было в Москве никакой другой силы, кроме депутатского корпуса, которая противостояла бы разграблению столицы и мятежу номенклатуры.

АТАКА НА ДЕПУТАТА

Представим себе, что какой-то человек создал общественную организацию. Вроде бы ничего предосудительного. Потом эта организация строго в соответствии с законом учредила предприятие. Вроде тоже ничего предосудительного. Но вот если этот человек, о котором мы говорим, является депутатом, то сразу возникает возможность веселой игры для читателей газет. Можно ничего дурного не знать ни об этой общественной организации, ни о созданной коммерческой структуре, но если к ним имеет отношение депутат, фонтан грязи обеспечен.

Блестящий образец для анализа работы пропагандистской машины номенклатуры — газета "Московский комсомолец" (например, публикация от 15.05.93). Читателю то и дело предлагалось воспылать в праведном негодовании. Особенно этого легко было добиться от него после серии статей о шизофреническом упорстве Моссовета в противодействии мэрии, о защите депутатами экстремиста В. Анпилова, а также после подготовки психики всякими «ужастиками».

Фрагмент коллекции заголовков из МК (май 1993 г.):

"Улицы заполнили змеи."

"Москва завалена ядовитой водкой."

"Вырезал свою семью и застрелился."

"Изнасилована трехлетняя девочка."

"Москва поделена между девятью преступными кланами."

"Осужден расчленитель 4-летней девочки."

"Процесс над бандой грабителей."

"Маньяк задержан."

"В Мосгорсуде назначено к слушанию дело об убийстве 4-х человек."

"Обстреляно приемное отделение больницы."

И т. д.

Кошмары притупляют у человека ощущение реальности, и от любой публикации он ждет сильных ощущений и глобальных выводов. Ему уже не нужна информация к размышлению.

День за днем, месяц за месяцем шла обработка психики, которая в конце концов перестала воспринимать будничную повседневность. Выработалась нечувствительность к чужой боли, а вместе с этим пришла и нечувствительность ко лжи.

Из одного фактика высосать впечатление невозможно. Поэтому для достижения целей номенклатуры требовалось лгать непрерывно, долго, разнообразно и упорно. Не только в одной статье, но из номера в номер. Политика постепенно подмешивалась к ужасам, ужасы — к политике.

Вот как в одной только статье «МК» формируется целый набор кошмаров: они (ОНИ!) — это офицеры КГБ, пробравшиеся в депутаты! Они — это те, что хотели "посадить начальником ГУВД своего человека", создавать военизированные формирования, да еще что-то там "в наглую" протащить через Верховный Суд! Они — это люди, известные не только неуважением к закону, но и (куда страшнее и опаснее!) антиельцинскими взглядами! Да еще (о ужас!) они хотят хранить в Моссовете оружие!

Наворотив весь этот бред, «МК» знает, что только огульные обвинения дают эффект и запоминаются. Нет нужды аргументировать свои доводы, упоминать, в чем выражается нарушение закона, на чем основана та или иная политическая позиция, называть фамилии и факты. Информация просто не нужна. Нужен ее отсвет, преломленный через видение газетного «аналитика».

Вспомним атмосферу сплетен, которую воспроизвел Гоголь в "Мертвых душах". "Да он ее изнасильничать хотел!" — такого рода мысль должна вспыхнуть в загаженном московскими комсомольцами сознании обывателя. Если тогда речь шла о старухе Коробочке, то сегодня — непременно о депутате, ибо большего зла для города и лучшего предмета для сплетен просто не существует!

ЖЕЛТАЯ ПРЕССА ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

Проиллюстрируем позицию желтой прессы на одном примере. В период номенклатурного мятежа убийства в России стали обыденным делом. В столице убивают чаще, чем где бы то ни было. Это тоже мало кого удивляет и возмущает. Уж по крайней мере, никто не дергается в конвульсиях от вида брызг и луж крови, которые попадают на телеэкраны из криминальной хроники или с видеокассет. Никто не вздрагивает и от газетных живописаний насилия. Журналистов и политиков тоже иногда убивают. Не чаще, чем солдат, предпринимателей и бандитов. Легкая печаль проходит по рядам пишущей братии, и она спокойно смыкает ряды. В октябре 1993 г. убили несколько журналистов и несколько сот безоружных граждан. Ни власти, ни прокуратура, ни пресса в этом особой трагедии не усмотрели. Все пообвыклись и продолжили в меру спокойную жизнь посреди подлости и нарастающего запустенья.

Но вот срабатывает взрывное устройство в редакции газеты "Московский комсомолец", убит журналист Дмитрий Холодов. А затем происходит нечто непонятное — обвал публикаций, заявлений, пресс-конференций, телерепортажей. Рядовая трагедия нашей жизни превращена в дело государственной важности.

Еще вчера на страницах "Московского комсомольца" можно было глумиться над смертью соотечественников, а сегодня уже нельзя принимать факт гибели журналиста иначе, как всероссийскую трагедию. Еще вчера как бы и не было никакой коррупции в высших эшелонах власти, а теперь коррупция всюду. Еще вчера, если из высшего начальства "кое-где у нас порой" кто-то и делал что-то незаконно, то уж непременно это было легитимно и способствовало благотворным реформам и демократии. Сегодня же «кое-где» обрело реальную форму и умывающийся слезами редактор "Московского комсомольца" объявил, что теперь то он начнет писать всю правду. Еще вчера "Московский комсомолец" с наглостью шута поливал грязью слабосильных врагов власть имущих, а сегодня он замахивается на ближайшее окружение "всенародно избранного Президента".

Вся эта кампания, развернувшаяся вокруг единичной смерти в море других смертей, выглядела фальшиво и постыдно. Как-то уж больно заинтересованно был организован весь этот поток возмущения — фонтаны слез перед заблаговременно развернутыми телекамерами, готовая версия случившегося, собрания и митинги "демократической общественности". Похоже, что события подобного рода давно ждали, мизансцена была уже развернута, и не хватало только трагического случая.

Кто больше других получил от шумихи, развернутой вокруг этой смерти? Это можно было видеть по составу публики, использовавшей повод для появления на телеэкране и на страницах газет. Публика была представлена так называемыми «демократами». Они как-то сразу определили, что смерть Дмитрия Холодова — это политическое убийство, направленное против «нарождающейся» (который уже год!) российской демократии. Поскольку власть по-прежнему была в руках хозяев этих весьма «демократических» деятелей, то следовало ожидать ответных мер против предполагаемых врагов. Теперь слова против власти не скажи — объявят пособником убийц журналиста. Теперь не смей критиковать "демократическую прессу" — заподозрят в организации террористической деятельности. Ну если и не так круто отреагируют, то уж точно обвинят в безнравственности. Ведь человека убили, а ты тут с критикой его друзей лезешь!

Вот такая направленная в никуда, безадресная ненависть — мощный инструмент в политической борьбе. Кому-то (ясно кому!) очередной всплеск ненависти был чрезвычайно выгоден. В момент резкой финансовой дестабилизации ("черный вторник"!) нужно было отвлечь население чем-то ярким и знакомым. Вот и развернули пляски дикарей вокруг погребального костра. Языческий ритуал помогает сплотиться против "общего врага". В общем — политическая бесовщина посреди погребальной процессии.

Некрофильская увлеченность плясками смерти — вот истинная причина гибели Дмитрия Холодова и многих других. Желающих поучаствовать в остросюжетном представлении немало — сколько работников пера кормятся вокруг этого! Но общественная среда рано или поздно возвращает пропагандистам плоды их трудов. Агитировали против государственного единства, в результате кто-то безвинно сгинул в межнациональных конфликтах. Покрывали «демократическое» беззаконие — в результате один из неразряженных в свое время "чемоданов Руцкого" взорвался в руках у рядового журналиста. Потешались над народными избранниками (такими глупыми, некомпетентными, вороватыми…), ратовали за "сильную исполнительную власть" — и получили вереницу гробов в октябре 1993 года.

Пляска смерти поддерживает сама себя, душа человеческая сгорает в ней, замещаясь легкостью освобожденного разума. Так же легки и фальшивы театральные слезы вечного московского комсомольца Павла Гусева, не раз в своей газете прямо одобрявшего кровопролитие и использовавшего смерть для злого зубоскальства. Желтая пресса вроде "Московского комсомольца" привыкла оттачивать свое глумливое остроумие на горе и смерти, сшибать гонорары за потеху для профанов и рекламу для подонков.

Желтая пресса "демократической национальности" и есть основной поставщик трупов номенклатурной революции.

ЛИЧНЫЕ СЧЕТЫ И ЛИЧНЫЕ СЧЕТА

Информация — это власть. Поэтому номенклатура не только изобрела новые методы подмены информации суррогатом эмоциональных композиций. Она прибирала к рукам и все технические средства массовых коммуникаций и превратила их в систему оболванивания населения.

Приобщенные к службе информации демократические чины старались не только служить номенклатуре, но и себя не забывать. 25 июля 1991 г. было создано примечательное акционерное общество "Московская независимая радиовещательная корпорация". Учредителями стали: Московская мэрия (Г. Попов — РДДР) — 10 % Мосбизнесбанк — 15 % Министерство связи СССР в лице ОРПС — 10 % Научно-промышленный союз СССР — 5 % Союз журналистов — 1 % Объединение «Символ» журналистского фонда Союза журналистов — 8 % Сагалаев Э. М. (член политсовета ДДР) — 17 % Попхадзе Н. А. (заместитель председателя Союза журналистов) — 17 % Орлов О. И. (член Президиума Моссовета, председатель комиссии по средствам массовой информации, верный "поповец") -17 %. В качестве члена ревизионной комиссии фигурирует тогдашний председатель Москомимущества Е. Котова (использованная скорее всего для того, чтобы при регистрации 02.09.91 г. прикрыть глаза на явные нарушения законодательства в уставных документах).

Уставной фонд составлял (в дореформенных ценах!) — 100 млн. рублей. Причем 51 % акций оказался в руках трех физических лиц. Забавной особенностью Устава общества было то, что конфликтные вопросы должны были решаться Арбитражным судом в Стокгольме на основании шведского материального и процессуального права. Примечательна и другая деталь — по протоколу учредительного собрания три физических лица, ставшие учредителями корпорации, а также объединение «Символ» после регистрации намеревались уступить свои акции в пользу корпорации "а также физических и юридических лиц, в том числе и иностранных". Кому собирались уступать — дело темное, но должности распределились так: О. Орлов стал президентом корпорации, Н. Папхадзе — вице-президентом.

Корпорация была зарегистрирована 2 сентября 1991 г. без необходимого при таких капиталах заключения Антимонопольного комитета и начала вещать, сменив в названии свой масштаб и став международной. И не беда, что вместо уставных 100 млн. за 9 месяцев было внесено лишь 500 тыс. рублей. Денег хватало и на содержание офиса, и на аренду передатчика ("Политика", № 16, ноябрь 1991 г. «Куранты», 03.06.92).

Это всего лишь одна иллюстрация закулисной игры, результатом которой стал полный контроль номенклатуры за телеэфиром. Подкормка "свободы слова" стала платой за участие в этой игре.

Номенклатура не стеснялась поддерживать нужных ей "мастеров пера". Устроив для них большую пьянку под названием "Ночной бал в мэрии" (14.02.92), она еще и премировала наиболее отличившихся работников пропагандистского фронта. Все это люди, пишущие про Моссовет в исключительно негативном плане, про мэрию — только в позитивном. Именно они оценены, как "наиболее активно участвующие в освещении политической и экономической жизни Москвы". Наиболее яркие — Т. Цыба ("МК") и Н. Андреев ("Куранты"), да услужливый телеведущий Б. Ноткин. А вот г-н Колбасюк из «НГ», также получивший премию, в 1994 г. отрабатывал ее, публикуя громадные материалы о Лужкове.

Газета «Куранты» возникла в свое время, опираясь на поддержку Моссовета, еще пользовавшегося в 1990 году достаточно серьезным влиянием. Как локомотив демократической прессы, она получила и помещения, и солидную финансовую помощь. Только когда Моссовет разошелся с Поповым, главный редактор Панков (тоже депутат из поповской генерации) решил разойтись с Моссоветом.

Как использовать газету для сведения личных счетов — этот пример номенклатурной практики г-н Панков показал блестяще. Что стоит, например, заголовок: "Депутат NN не только лжец, но и трус" ("Куранты", 25.05.93). Не случайно пародия на эту газету вышла под заголовком «Кранты», то есть — конец, дальше ехать некуда.

Панков ехал и ехал на своем коньке, подаренном ему новой номенклатурой. Теперь его кормила мэрия. Настоящий плюралист — он давал и другим поливать грязью своих коллег. Депутаты «ДемРоссии» неоднократно призывали все напасти на головы своих оппонентов именно через «Куранты». Другим депутатам, как правило, в публикациях отказывали. А если и позволяли появиться в газете какому-либо антиноменклатурному заявлению, то лишь для того, чтобы присовокупить к нему гнусный комментарий или лживые измышления.

Распространяя свое влияние в сферу политики и контроля за сознанием людей, лужковская номенклатура бросила около миллиарда рублей на газету «Сегодня», скупившую наиболее сговорчивые перья целого ряда московских газет. Схема «добывания» средств прежняя — через коммерческие структуры из городского бюджета перекачиваются все необходимые средства. Лужков содержит финансовые резервы города на счету «Мост-банка» и благодетельствует группе «Мост» доходными проектами, а та, в свою очередь, и газету «Сегодня» направляет в нужное русло, и "Московский комсомолец" спонсирует, и одряхлевшей "Литературной газете" не дает умереть до конца.

Следует заметить, что номенклатурные газеты — это не только бульварные листки вроде «МК». Это и профессионально сделанные издания, способные удерживать внимание читателя и популярность у подписчиков. Это и специальное «чтиво» для интеллектуалов, к которым у номенклатуры сложился особый подход.

Дело в том, что номенклатура демократическая кое-чему научилась у номенклатуры коммунистической. Она уже не допускает той глупости, когда думающая публика просто перестает читать официальную прессу. Новой номенклатуре не нужно давить мозги мыслящих граждан постоянным информационным прессом. От этого у читателей лишь включается природная самозащита — сознание успешно противится постоянному давлению. Новая номенклатура рассчитывает на шок. В нужный момент и по ключевому направлению наносится массированный информационный удар. Читатель или зритель не ожидает его, и успех инъекции гарантирован — на короткое время критическое восприятие притупляется, и думающая публика ведет себя, как безликая толпа.

ЗАКАЗНАЯ МУЗЫКА

Как известно, кто платит, тот заказывает музыку. Мотив этой музыки образца 1990–1993 гг. известен: Лужков замечательный хозяйственник, демократы — милейшие люди, все остальные — «красно-коричневые».

В июле 1993 г. ТОО «Итоги» и группа «Мост» учредили телерадиокомпанию НТВ, а в конце года ей уже был передан 4-й канал телевидения ("Кто есть кто?", № 3, 1994). Отношение к этому делу имел сам вице-премьер В. Шумейко, сославшийся на одобрение Ельцина ("НГ", 19.08.93.). Почва была подготовлена демкомиссарами, которых заблаговременно внедрили на ключевые посты в «Останкино» (например, хрупкого юношу К. Игнатьева).

24 января 1992 г. Ельцин подписал Указ, которым отдавал московский телеканал в монопольное владение мэрии Москвы. Но даже ближайшие помощники Ельцина заявили, что Г. Попов вошел к Президенту с черного хода и получил подпись на Указ, минуя установленный порядок ("Ъ", № 6, 1992). Исполнение Указа пришлось спустить на тормозах. Тем не менее телевидение номенклатура из своих лап выпускать не собиралась. Заказная музыка для номенклатуры лилась со всех телевизионных каналов. Лишь на короткое время этот поток разбавила студия РТВ-Парламент, воспринимавшаяся многими, как глоток свежего воздуха. Новоизбранная под контролем Ельцина Госдума о своем канале телевидения только поговорила, но серьезно настаивать не стала. Не те времена. Чтобы выжить, нужно вести себя смирно.

Заказную музыку номенклатуры в прессе удобнее всего прослеживать по бульварным изданиям, например по "МК".

Приведем симфонию московских комсомольцев на тему "Моссовет надо разогнать" (написана в 1991-93 гг., авторы — Т. Цыба, А. Степанов и др.):

Плохому танцору всегда что-то мешает (в Моссовете началась "охота на ведьм").

Ставки делают господа депутаты.

Крыша над головой? Поехали!

Моссовет в борьбе с собой провел очередной день.

Депутаты Моссовета отказали москвичам в бесплатном жилье.

Было бы чем думать.

Моссовет работает в режиме свободного падения.

В Моссовете холодно, как в могиле

Сессия Моссовета продолжает создавать иллюзию интенсивной работы.

Моссовет обсудил прошлогодний снег.

"Отверженные" из Моссовета.

Депутатские аппетиты.

Депутаты Моссовета нуждаются в психиатрах.

А не придурок же я — засомневался депутат.

Снова в бой за власть Советов?

Какому богу молятся в Моссовете.

Моссовет пыхтит, а поезд ни с места.

Депутата взяли с миллионом.

Моссовет заказывает доносы.

Деятельность Моссовета способствует дестабилизации.

Депутаты взмахнули кулаками после драки.

Почему прокурор наплевал на Моссовет.

Моссовет распустился.

Моссовет обещает кровь.

Депутаты потянулись за яйцами.

Удалось поймать депутата.

Моссовет ошарашивает новым налогом.

Аборигены могут спать спокойно — Моссовет не спит.

Охота на ведьм: в Моссовете читают письма частных лиц.

Неужели не надоел балаган?

Моссовет не читает газет.

Осторожно: пресс-центр Моссовета.

Моссовет садится на метлу.

Почем голос депутата?

Неуловимый Моссовет награжден грамотой за ничегонеделанье.

Марионеточный режим на Тверской.

Моссовет потянули в суд.

На грани суицида (закрылась сессия).

Вступать в связь с пресс-центром Моссовета опасно.

Богоугодные дела Моссовета.

Моссовет упускает мафию.

Моссовет в руках провидения.

Москва! Как много депутатов…

Любимый город может спать спокойно, если Моссовет не поставит его на уши

Нужда депутатская.

Моссовет и зеленый змий.

Потасовка в Моссовете.

День секса в Моссовете.

Приватизационный стриптиз (Моссовет три недели разоблачает сам себя).

Депутат Моссовета должен иметь холодный нос, горячие уши и ловкие руки.

Моссовет выслушал избирателей и "поимел их в виду".

Защитники провокаторов требовали эфира.

Моссовет напрашивается на грубость.

Хранить оружие предполагается в Моссовете.

Моссовет погромщиков не сдает.

Депутатская невменяемость.

Моссовет с ружьем.

Предоставим читателю самому оценить, какой стереотип оценок навязывал «МК» своим читателям.

Вслед за Г. Поповым над расширением номенклатурной империи лжи усиленно работал Ю. Лужков. Если депутатская газета «Дума» планомерно душилась им (вопреки решениям Моссовета не выделялись финансы, помещения, журналисты «Думы» изгонялись с заседаний правительства), то для послушной "Вечерней Москвы" было выделено 300 тыс. долларов на покупку редакционно-издательского оборудования. Под эти деньги «ВМ» должна была концентрировать свой административный восторг еще и в приложении "Градские вести" ("НГ", 25.08.93).

Кормить специалистов по оболваниванию масс — святая обязанность лидеров номенклатуры. В конце 1993 г. Лужков выделил телеканалу «Москва» 2 млн. 700 тыс. долларов на закупку оборудования. Причем закупку должен был осуществлять "Московский торговый дом", который также являлся творением рук московской номенклатуры ("НГ", 24.12.93).

Журналисты готовы были кормиться с рук новых хозяев жизни. Только это кормление и обеспечивало их доходами, более или менее соответствующими мифу о благоденствии в условиях движения к экономике "цивилизованного мира". Потому-то и Моссовет остался для Москвы совершенно неизвестным.

А ведь все могло быть совершенно по-другому, если бы не сделка купли-продажи, в которой совесть служила товаром. Вот замечательный фрагмент одной публикации ("МК", 18.01.91):

"Вся команда Лужкова — у власти. Случилось то, что вчера миновало депутатов, отказавшихся принимать всю команду Лужкова списком. Сегодня же запуганные и запутанные происходящим в Литве депутаты сделали это. Президиум четко и целенаправленно подвел депутатов к беспринципному голосованию. Коммунисты блока «Москва» в едином порыве с псевдодемократами сделали москвичам большо-ой подарок. <…> В знак протеста депутат Моссовета главный редактор «МК» Павел Гусев, депутат Моссовета корреспондент «МК» Александр Попов и парламентский корреспондент Татьяна Цыба покинули зал заседаний, где люди уже окончательно обалдели от бесплодных споров".

А ценой в сделке было всего-то участие в том закулисном сговоре, который руководство Моссовета уже самостоятельно оформило с номенклатурой. Тем, кто считал себя демократами, очень захотелось приобщиться. Поэтому, пообижавшись, они все-таки сочли, что в трудное время без хозяина пропадешь. И пошли служить, исполняя заказную музыку.

ДРУЗЬЯ СТАНОВЯТСЯ ЛИШНИМИ

Вот о чем с самого начал пресса помалкивала, так это о закулисном дележе власти, который уготовили только что избранному Моссовету Г. Попов и его компания. Да, скорее всего, и не знала пресса об этом ничего. Все готовилось втайне.

В то время, когда вновь испеченные депутаты в большинстве своем еще были полны желания сделать что-то на пользу избирателей, выполнить свои предвыборные обещания, Г. Попов и его окружение цинично делили портфели и отрабатывали тактику нейтрализации всяких спонтанных (с их точки зрения) процессов.

Начнем с того, что блок "Демократическая Россия", победивший на выборах усилиями тысяч людей, сразу оказался для вгрызающихся во власть циников лишней обузой. Его надо было использовать — и только. Поповский клан для осуществления своих планов полного захвата руководства в Моссовете и реализации прочих кадровых перестановок (ближайшие соратники должны были получить право решать, что на пользу, а что во вред Москве и москвичам) собирался конспиративно.

Эти люди в один момент усвоили правило — кто сразу занимает место в президиуме собрания, тот и доминирует на нем. Те, кто вынужден смотреть на восседающих в президиуме снизу вверх, уже поставлены в приниженное положение. Поэтому «поповцы» все собрания проводили именно так — сразу захватывали управление, а всех недовольных старались представить смутьянами. На первых порах действовало безотказно. Только через год депутаты забеспокоились, почувствовав, что осуществляемое «поповцами» управление вовсе не идет на пользу городу и Моссовету.

Не успели отгреметь предвыборные баталии, а «поповцы» уже договорились, как пропихнуть в лидеры второго эшелона своих людей. Вот 18.04.90 проходит выдвижение «ДемРоссией» кандидатов в Президиум Моссовета. Попов выдает свои рекомендации, и некому усомниться в их вескости. Его оруженосцы проводят тайное голосование, и никого еще не гложет сомнение в порядочности тех, кто считает голоса. Так или иначе, отряд «поповцев» получил вотум доверия. Не все попали в Президиум, но устроиться в этой жизни номенклатура помогла каждому из них.

"ДемРоссия" из блока была спешно превращена во фракцию, имеющую примерно 60 % депутатских мандатов Моссовета. Причем, «поповцы» накануне первой сессии вынудили эту фракцию принять решение о дисциплине во время голосований. Нужно было такое решение только для одного — для избрания Г. Попова председателем Моссовета. Потом уже о блоковой дисциплине никто не вспоминал, а избранный координационный совет фракции даже не пытался организовывать общие собрания «ДемРоссии». Достаточно было согласований в узком кругу. Позднее вся «ДемРоссия» и замкнулась в этом самом кругу, центр которого перекочевал в исполнительные структуры.

Справка: ДЕПУТАТСКИЙ КОРПУС МОССОВЕТА

(данные на 1 января 1991 г.):

Всего депутатов — 470

из них:

работников науки — 150

работников народного образования — 41

работников правоохранительных органов — 35

работников культуры, искусства, СМИ — 33

руководителей предприятий и организаций — 16

военных — 13

рабочих — 11

студентов — 5

священников — 2

пенсионеров — 2

до 30 лет — 8.5 % Русских — 89.2 %

30-49 лет — 65.6 % Украинцев — 3.6 %

старше 50 лет — 25.7 % Евреев — 2.1 %

Высшее образование имели 94.1 % (в райсоветах Москвы — 77.6 %)

Политическая принадлежность:

членов КПСС и кандидатов в члены КПСС — 296 (63 %)

членов блока «ДемРоссия» 204 (43 %)

(первоначальная численность блока — 281 человек)

членов группы «Москва» (коммунисты) — 82 (17 %)

(первоначальная численность группы — 92 человека)

членов группы «Независимые» — 49 (10 %)

К ноябрю 1992 г. численность депутатов Моссовета упала до 441 человека. 24 человека сложили полномочия по должности, 1 — по собственному желанию, 6 — умерли. На постоянной основе в Моссовете к этому моменту работало 223 депутата (плюс 4 — в регистрационной палате и 3 — в Фонде имущества Москвы).

С ПЛЮРАЛИСТАМИ ВО ГЛАВЕ

Вот один из эпизодов, красноречиво характеризующих стиль поведения Попова.

1 мая 1990 г. впервые по Красной площади прошла демонстрация оппозиции. На мавзолее Попов удостоился чести стоять рядом с Горбачевым.

В этот день оппозиция совершенно не питала теплых чувств ни к тому, ни к другому, ни к попираемому "отцами демократии" мавзолею. Оказалось, что не все, далеко не все население души не чает в Перестройке и ее лидерах. Демонстранты об этом заявили без обиняков — криком, свистом, колкими плакатами. Горбачеву вместе с Поповым и другими "руководителями партии и правительства" пришлось под свист спуститься на мавзолейные задворки и убраться за кремлевскую стену.

И вот с чем выступил позднее наш «плюралист» Г. Х. Попов:

"Сам я считаю Ленина символом нынешнего государства. Но могу понять и тех, кто не хочет такой символики, тем более — не закрепленной в Конституции.

Я против копания в прошлом и сведения перестройки к сведению счетов. Потому я против лозунга о "кремлевских чаушеску" (был и такой). Но сам я отнес его к известным персональным пенсионерам, героям эпохи застоя. И непонятно, почему кто-то из деятелей перестройки захотел принять этот лозунг на свой счет.

Я категорически против лозунгов "Долой Президента" и вообще всяких «Долой». Это — давно всем знакомый большевистский экстремизм, вспомним "Долой самодержавие". Лозунгам «Долой» — не место в правовом государстве.

Но в то же время я считаю вполне конституционным лозунг "Президента — в отставку". Сам я против такого призыва. Но Конституция отставку Президента допускает, и потому чей-то призыв к отставке Президента не является антиконституционным."

Попов беспокоился, что группа в 50 человек могла быть представлена на площади в том же количестве, что и партия в 50 тыс. человек. Отсюда он делал вывод, что соотношение демонстрантов не отражало реальное влияние среди москвичей. Выходит, что надо было регламентировать проход на площадь строго по квотам? Тогда большинство получил бы МГК КПСС. Именно к этому и призывал Попов!

Тут же появляется и идея о предварительной регистрации лозунгов — чтобы на плакате не было личного мнения отдельного человека. Кроме того, Г. Попов предлагал регламентировать и темп движения демонстрации. Для тех же, кто пронес припрятанные лозунги, Попов рекомендовал принимать карательные меры.

Да и вообще, что тут судить да рядить, коль скоро Красная Площадь — историческое место. Попов считал, что ее нужно оставить только для больших государственных праздников. (Позднее демократы дошли до проведения в Кремле хасидских торжеств, а на Красной площади устраивали всякие поп-концерты.)

Короче говоря, колонны профсоюзов Попову были по душе, а все остальное — это правый и левый экстремизм. Дошло и до принесения извинений Президенту за антиконституционные лозунги. "Ошибки эти надо честно признать и идти к правовым формам демократической жизни".

К месту вспомнить и еще один эпизод в отношениях Горбачев-Попов. На конференции Московской городской организации КПСС председатель Моссовета вступил с Генсеком в такой диалог ("МП", 02.12.90):

"ГХ: <…> Вносилось предложение ввести рабочий контроль. Простите, пожалуйста, кто работает во всех наших системах распределения, базах и т. д.? Кто руководит нами? 99 процентов — члены партии. Следовательно, рабочие должны выйти на контроль за коммунистами-руководителями. Так, что ли, получается? Я думаю, что нужно, конечно, повторяю, нужно усилить контроль. Но все-таки на этом участке надо искать глобальные решения. Что важно на мой взгляд? Например…

МС: Я, например, за рабочий контроль.

ГХ: Михаил Сергеевич, я тоже «за» (но ведь только что был "против"! — А. К.).

МС: Причем я вам хочу сказать — я не просто «за». Через два дня будет указ о рабочем контроле. (Аплодисменты). О рабочем контроле, и не о таком, который мы создали и поставили в ложное положение, а с правом приостановления исполнения служебных обязанностей тех, кто нарушает, с правом допуска на все базы и в магазины. И с постановкой вопросов перед правоохранительными органами о привлечении к ответственности. (Аплодисменты).

ГХ: Михаил Сергеевич, мы полностью поддерживаем постановку вопроса. Я просто хочу сказать…

МС: Никакой аппарат, никакой контрольный аппарат, уверяю вас, где б мы его ни создавали, и какой бы штат, какую бы зарплату не дали, — не справится. Народ должен контроль взять в руки. Все."

Комментарии, как говорится, излишни.

Приведем еще один пример «плюрализма» вождей демократии. Александр Баламутов вспоминает об одной встрече с избирателями в Общественном центре Моссовета, посвященной пресловутому "конфликту Моссовета со своим председателем" (1991 год):

"Станкевич долго говорил о достоинствах тогдашнего Председателя Исполкома Лужкова Юрия Михайловича. По словам Станкевича, это был единственный человек, способный вывести столицу из глубочайшего кризиса. Он описывал, как тщательно искали они с Поповым кандидата на этот пост. Наконец, когда им как-то довелось проехать вместе с Лужковым по городу, они почувствовали в его голосе такую боль за москвичей, такое горячее желание помочь им, что поняли — лучшего человека на должность предисполкома им не найти. Поэтому Станкевич убеждал, что сейчас надо всячески оберегать и поддерживать исполнительную власть, а не пытаться ее поколебать.

Я задал вопрос Станкевичу: "Правда ли, что первоначально предлагалось назначить на должность Председателя Исполкома занимавшего ее до недавних пор товарища Сайкина, и только когда депутаты отказались поддержать это назначение, появилась кандидатура товарища Лужкова?" Станкевич ответил: "Нет, не правда. Этого никогда не было. Более того, после того, как Сайкин передал горкому КПСС здания Моссовета, мы поняли, что с этим человеком никаких дел быть не может!" Я слегка растерялся, ибо не ожидал такого наглого вранья. Мне совершенно точно было известно, что на первых заседаниях фракции «ДемРоссия» (еще до открытия первой сессии Моссовета) Г. Попов настаивал именно на избрании Сайкина. И только после того, как депутаты решительно воспротивились сохранению прежних позиций в руках старой номенклатуры, в качестве «компромисса» была предложена кандидатура первого зама Сайкина — Лужкова. На деле все было гораздо проще: хотели оставить на своем месте старого председателя, а когда не вышло — обратились к его первому заму. Романтическая история о поисках незаменимого руководителя была нужна, чтобы скрыть правду о курсе, взятом на сохранение в городе власти старого аппарата."

Продолжение «плюрализма» было наглядно продемонстрировано 28 марта 1991 г. — во время проведение внеочередного Съезда народных депутатов России, решавшего вопрос о введении поста Президента. По призыву руководства движения "Демократическая Россия" на улицу для участия в митинге вышли десятки тысяч москвичей. Но «плюралисты» поповской выделки знали — в Москву введены войска и демонстрация может окончится бедой. Отводя от себя личную беду и немилость сильных мира сего, они предпочли попрятаться по домам. На Пушкинской площади колонны демонстрантов уперлись в ОМОН — ландскнехты номенклатуры стояли стеной.

Люди возмущались, но в драку не лезли, хотя и расходиться не собирались. Помогло еще и то, что в разделительную цепочку выстроились депутаты Моссовета. Только через пару часов подъехал автобус с громкоговорителем и голосами известных демократов стал убеждать демонстрантов пойти по домам, чтобы "не сорвать Съезд".

ИСТЕРИЧЕСКОЕ НАЧАЛО

Начало работы Моссовета было вполне разумным: начали с самоорганизации. Но руководствоваться принятым регламентом лидеры демократического Моссовета были не в силах. С самого начала большинство вопросов Попов и Станкевич старались решить за кулисами.

Между тем на сессии шло карикатурное копирование Съезда народных депутатов СССР. По самым пустяковым поводам к микрофону выстраиваются очереди, в бесконечных повторах одной и той же мысли теряется время, «принципиальные» предложения сыплются как из рога изобилия… И некому (да и незачем) было унимать эту стихию. В узком кругу после всей этой депутатской бестолочи руководству так уютно было поговорить о близких ему проблемах.

Сначала депутаты еще как-то пытались самоорганизоваться даже и без своего руководства. А потом все накрыл вал народолюбия и неподготовленных попыток изменить экономические условия жизни Москвы, перераспределить социальные льготы. Уподобляясь разбуженному ребенку, который бессвязно выговаривает какие-то слова и тут же забывает об их содержании, первая сессия Моссовета, наговорив кучу слов, насмотревшись на себя по телевидению, завершила работу.

В комиссиях остались лишь наивные энтузиасты. А ведь совсем недавно борьба за председательские кресла в этих самых комиссиях носила столь ожесточенный характер, что, казалось, депутаты боятся отстать от уходящего поезда. Но вот посадка состоялась, и можно было завалиться на полку и дремать, забыв об истерических схватках у первого и второго микрофона.

Истерия народолюбия развивалась примерно так.

23.04.90. Моссовет принял проект о выходе из кризисной ситуации в системе дошкольного воспитания. Это было реакцией на требование работников детсадов, которые еще месяц назад на конференции потребовали обеспечить финансирование их учреждений по расчетным нормативам, повысить зарплату на 50 %, снизить наполняемость групп и т. д., а теперь образовали забастовочный комитет. Сессия предложила Исполкому рассмотреть требования воспитателей в течении недели и в дальнейшем формировать бюджет города на основании единых денежных нормативов на содержание ребенка. Ничего подобного Исполком делать не стал. С него за это никто и не спросил.

19-21.05.90. Депутаты рассматривали проект о введении нового механизма управления хозяйством Москвы. Предусматривалось финансирование по нормативной методике. Разработка нормативов была поручена Мосгорисполкому со сроком исполнения поручения до 1 сентября. Но и саму сессию Моссовета Г. Попов не созвал ни 1 сентября, ни 1 октября. Исполком ничего не подготовил. Вторая сессия открылась только в ноябре и рассматривала совсем другие проблемы.

Следующий вопрос — о мерах по упорядочению использования нежилых помещений. Предполагалось создать временную рабочую группу по инвентаризации нежилого фонда. Более сессия об этой теме ничего не слышала. За два месяца должны были появиться нормативные документы (типовой договор аренды, порядок проведения конкурсов и аукционов и т. п.). Соответствующим комиссиям Советов давалось право визы на договорах аренды. Мечты, мечты…

Депутаты подступились к вопросу улучшения содержания и уборки территории столицы. Мосгорисполкому поручалось принять срочные меры и доложить о результатах второй сессии. Предполагалось и обезвреживание негодных люминесцентных ламп, и поставка вторсырья на экспорт, и ТЭО методов и мест размещения объектов индустриальной переработки твердых бытовых отходов… Поручили — и забыли. Чиновники только перекрестились.

Один из «главнейших» для города вопросов, решаемых в это время Моссоветом (поднят секретарем оргкомитета сессии Боганцевой, активисткой из команды Попова), был вопрос о поддержке следователей Гдляна и Иванова, раскручивающих "кремлевское дело" о взятках. Этим нужно было все время разбавлять сессию. Этим и пробавлялись «поповцы» — чужими проблемами и политической трескотней. А сколько было потом призывов "не политизировать…"! Все это была откровенная конъюнктурщина.

Безграничное народолюбие превращалось в имитацию деятельности. Отсутствие опыта и здорового прагматизма приводило к потере самоконтроля. С самого начала любое решение воспринималось, как конечный продукт сессии, после которого тему можно уже более не трогать — само все решится.

Плохая память помогала депутатам раз за разом испытывать удовольствие от своей любви к народу, реализованной в бумажных решениях сессии. Фонтан народолюбивых решений продолжался.

28-31.05.90. Еще одно политэкономическое решение. На сей раз — об отмене передачи райкомам партии, МГК и МК КПСС занимаемых ими помещений. Часть зданий оказалось еще дореволюционной постройки и без признаков капремонта. В общем, еще большевистские экспроприации. Как всегда, вопрос о власти был связан с вопросом, кому и где сидеть. (Вопрос о помещениях весь период номенклатурного мятежа 1990–1993 гг. оставался главным. В данном случае вторичной экспроприации удалось избежать, но всего через год все было снова экспроприировано новой генерацией большевиков.)

29.05.90. Депутаты принимают решение о газетах "Московская правда" и "Вечерняя Москва", которые в одностороннем порядке сняли гриф Моссовета — одного из учредителей этих изданий. Редакции руководствовались в данном случае волей другого соучредителя — МГК КПСС. Права Моссовета на газеты депутаты подтвердили, но обе они так уже никогда и не повернулись лицом к Моссовету и продолжали служить горкому КПСС, а потом горкому попово-лужковской номенклатуры.

В тот же день депутаты сформировали перечень должностей, на которые чиновники, согласно Законам, должны были утверждаться Моссоветом. Но потом состоялся сговор верхушки «демократов» с номенклатурой и на второй сессии Моссовета всех чиновников утвердили списком.

Чуть позже по предложению фракции коммунистов депутаты обратились к проблеме беженцев из Закавказья (в январе в Баку вошли союзные войска, погибло около 130 человек и около 500 получили ранения, потом многим русским и «русскоязычным» семьям пришлось спасаться бегством). Вся дальнейшая история показала полную беспомощность Москвы решить проблему беженцев. Если бакинским изгнанникам еще как-то удавалось помочь, то возникший позднее основной поток беженцев со всех окраин разрушенного СССР принять было уже некому. (При этом в 1994 году Россия принимала беженцев из Руанды вместе с холерным вибрионом.) Политика Ельцина превращала преследуемых граждан России во врагов.

На первой сессии был внесен единственный интересный с точки зрения экономики документ — концепция московских чеков (своеобразных социальных денег). Но где тут тягаться с монополистом в области экономических идей — Г. Поповым! Идею похоронили, не рассматривая. Та же участь постигла и проект об упорядочении деятельности кооперативов. Надо было торопиться с демонстрацией своей любви к массам, чтобы массы отплатили тем же. А интересные предложения Попов, пользуясь рекомендацией своего учителя В. Ульянова-Ленина, стремился передать в комиссии, где дело с успехом хоронилось его ставленниками.

31 мая 1990 г. сессия Моссовета впервые официально зарегистрировала отсутствие кворума. Это состоялось благодаря чуткому руководству Г. Попова, отдавшего распоряжение не регистрировать депутатов, прибывавших на сессию с опозданием. Единоличное решение противоречило принятому временному регламенту, но торопливость и нервозность предопределила поведение недавно избранного лидера Моссовета. Впервые правовой нигилизм, который, как оказалось, в крови у руководства Моссовета, был осужден одним из наиболее рьяных радетелей процедурной чистоты — депутатом С. Белашовым. В дальнейшем «правдолюбца», буквально затравившего С. Станкевича, блестяще использовал в своих манипуляциях сессией Н. Гончар.

Потом как-то между делом был утвержден председателем Мосгорисполкома не известный большинству депутатов Ю. Лужков. Депутаты поверили рекомендации Г. Попова (который в свою очередь последовал рекомендации Б. Ельцина), да плюс ко всему согласились со своим председателем в том, что нужно "дать шанс" проявить себя в новых условиях тем, кто не первый год работает в Мосгорисполкоме. В общем-то депутаты имели в виду среднее звено хозяйственников, а Попов — высшее руководство. Но уточнять позиции было некогда.

29.06.90. Один из наиболее последовательных «поповцев» А. Осовцов неожиданно для всех поднял на сессии истерию по поводу нежилых помещений Москвы, которые Моссовет якобы мог потерять в одночасье и полностью в результате вступления в силу какого-то там закона. В результате было принято такое решение: "Московский городской Совет народных депутатов объявляет коммунальной собственностью все нежилые отдельно стоящие здания, а также нежилые помещения, расположенные в жилых домах г. Москвы, строящиеся и реконструируемые здания, отменяет все ранее выданные акты о передаче отдельных зданий на баланс предприятий и общественных организаций…". Бабахнули мимо цели. Впереди была обвальная приватизация, потребовавшая от номенклатуры полной оккупации нежилого фонда столицы без всяких санкций Моссовета.

Конец первой сессии был отмечен схваткой между депутатским клубом «Столица» и ярыми «поповцами», отстаивающими свою монополию на "допуск к телу" председателя Моссовета и ведение депутатских собраний. Попов со Станкевичем, как правоверные коммунисты, отправились в это время на Съезд КПСС (там они хотели в меру шумно выйти из партии), а ведущий сессию Н. Гончар отпустил вожжи. Большинству перепалка показалась омерзительной и депутаты покинули сессию, так и не дождавшись ее официального закрытия.

Клуб «Столица» удалось умертвить. Г. Попову и его камарилье удалось пресечь попытки депутатов организовать неформальные, неподконтрольные им объединения.

Инициаторов организации клуба обвинили в коррупции именно те, кто погряз в настоящей коррупции уже через полгода, а в описываемый момент развлекался мелким интриганством. Возглавлял группу ярых «поповцев» депутат Моссовета В. Боксер. Боксера и компанию Г. Попов трудоустроил в Моссовете на ответственных должностях безо всякого согласия других депутатов. Потом группа Боксера перешла в мэрию. Это коррупцией не считалось.

СКУДОУМИЕ ПРОТИВ ДЕМОКРАТИИ

Дураки и дороги… Вечная проблема! На первых порах существования Моссовета глупость как-то особенно выпукло была видна. Не стеснялись скрывать, что ли?..

Вот один из депутатов с трибуны предлагает решить продовольственную проблему раздачей московских газонов под огороды. У этого хватило бы ума накормить москвичей чернобыльской картошкой.

Вот другой — предлагает продемонстрировать работоспособность Моссовета на субботнике. Он не знает, что мечта номенклатуры — увидеть народного избранника с метлой. Ну с метлой — такого удовольствия Моссовет не доставил. А вот осенью 1990 г. вся страна могла лицезреть первого зампреда председателя Моссовета С. Станкевича в раскисших полях Подмосковья с ведром картошки и с ним несколько десятков верных соратников.

Вот третий… Это уже исторический персонаж. Это В. Анпилов. Он встревожен наличием в буфете осетрины. Идеологические позиции требуют запретить народным избранникам кушать осетрину. Забыл только товарищ Анпилов, что буфет тот принадлежал МГК КПСС, у которого Моссовет арендовал здание Общественного центра на Цветном бульваре. Да и большинству депутатов осетрина была не по карману. Но в этот раз помутнение рассудка охватывает весь зал, и сессия принимает решение о передаче осетрины в детские сады. Поскольку садам все это тоже не по карману, буфетчики выносят лоток на улицу, где осетрина быстро раскупается любителями деликатесов.

Потом в веренице мелкой и случайной глупости неожиданно выделился вопрос о символике. Некоторые депутаты весьма болезненно воспринимали то, что мандат депутата Моссовета № 1 по традиции принадлежал В. Ленину, который всегда отсутствовал на сессии (хотя и по уважительной причине). Кроме того, громадный ленинский бюст, нависающий над президиумом сессии, давил им на психику.

Глупость была не в том, что вопрос о символике был поднят, а в том, что этот вопрос, будучи поднят на сессии в той самой истерической форме, отдалял его решение и давал повод коммунистам пылать праведным гневом на демократов (как это сделала очень демократическая в последующем и очень верноподданно-коммунистическая тогда "Вечерняя Москва"). Руководство Моссовета могло бы сразу решить каверзный вопрос, если бы депутаты однажды утром вошли бы в зал, вообще лишенный символики. Г. Попову же, как видно, требовалось накалять страсти. Сначала ленинский бюст (это было уже в Мраморном зале Моссовета на Тверской, где бюст не был столь велик, как в Общественном центре МГК) энтузиасты задвинули в угол и накрыли портьерой (С. Станкевич аж вскочил от возмущения), потом и вовсе куда-то унесли. Скандал раздувался взаимным неуважением к системе ценностей демократической и коммунистической фракций. Лишь на второй сессии Моссовета зал заседаний был, наконец, оформлен государственной символикой России.

Коллективная глупость выразилась и в том, что сессии Моссовета стали транслироваться по телевидению полностью, подобно всесоюзным Съездам. Соответствующий госкомитет уж больно легко согласился на трансляцию. Моссоветовская бестолковщина на несколько месяцев стала доступна любому москвичу. А депутаты, опасающиеся жесткой манипуляции за закрытыми дверями, еще долго были убеждены, что абсолютная гласность в их работе жизненно необходима. Тем самым авторитету Моссовета был нанесен колоссальный урон.

* * *

За то, что кому-то из народных избранников лень или не досуг было думать, городу пришлось дорого заплатить. И не только авторитетом Моссовета. Ущерб наносился самый что ни на есть ощутимый.

В Законе "О местном самоуправлению" указывалось, что если депутаты хотят что-то сделать (создать, соорудить, реорганизовать, вывезти и т. п.) на подведомственной им территории, они должны определить источник ресурсов, источник финансирования для оплаты своего заказа. Недоразвитость системы кредитно-финансовых отношений за многие десятилетия в нашей стране фактически предопределила в качестве основного инструмента созидания соответствующий бюджет.

Именно этот инструмент удалось выбить из рук депутатского корпуса Москвы. И сделали это так.

ПОДКУП

Многие из тех, кто в 1990 г. стал депутатами, были внутренне готовы к принятию атрибутов власти, связанных с разнообразными привилегиями. Разумеется, пользование этими привилегиями оправдывалось интересами избирателей. Депутат должен был соответствовать своему статусу — хорошо одет и технически оснащен. Именно на этом убеждении Г. Попов и его команда стали тонко играть.

Летом 1990 г. решением сессии была отменена так называемая "выездная торговля", т. е. заведенная процедура, при которой магазин вместе с прилавком и кассой перемещался прямо на предприятие или в учреждение, где сотрудники могли «отовариться» дефицитным товаром, а продавцы — укрыть часть товара. Отмена такого порядка объяснялась многочисленными нарушениями: продавцы скрывали дефицит, перераспределяли его в пользу тех предприятий, которые могли чем-то «расплатиться» с торговлей. Большинство москвичей, имеющих возможность покупать товары только в магазине, было лишено шансов на покупку дефицитных товаров.

Решение решением, а Попов уже через месяц своей подписью начал разрешать выездную торговлю то тому, то другому «нужному» предприятию, а точнее — его начальству. Потом в это дело втянули и депутатов. Управделами Моссовета В. Шахновский объявил, что он не может договариваться о той или иной покупке для каждого депутата индивидуально. Кому-то нужен костюм для поездки за границу, кто-то лишен возможности купить приличную обувь в магазине… Вот и выдумал Попов распродажи для депутатов — ту же выездную торговлю, совершаемую в виде закрытой распродажи в одном из крупных магазинов или, например, в ДК ГУВД. По комиссиям стали разносить талоны. Депутатов пачкали грязью, а те предпочитали помалкивать. Тех же, кто отказывался от участия в нечистоплотном деле, старались не замечать. Их талоны скапливались у гражданина Шахновского вместе с гневными записками.

Второй вариант подкупа — организация зарубежных поездок. Практически никто из депутатов, принявших участие в делегациях, выезжающих из страны по приглашению зарубежных друзей Москвы, не оставил после себя отчетов. Смысл поездок был только в том, чтобы удовлетворить за счет государства свое любопытство, да еще насладиться прелестями, которые предоставлял депутатский статус, так высоко ценимый за рубежом (и полностью обесцененный в Москве!). Никакой системы для формирования делегаций не существовало. Попов просто «подкармливал» таким способом наиболее преданных ему лиц.

Примечательна и история с автомобилизацией депутатов. Группа депутатов, мечтающая о личном транспортном средстве, просчитала, что выгоднее всем депутатам предоставить автомобили, чем пять лет возить их на служебных «Волгах». Справедливости ради, заметим, что эти самые «Волги» для рядовых депутатов были недоступны. На них разъезжали поповские любимцы и председатели комиссий. Короче говоря, начали собирать списки тех, кто хотел бы получить автомобиль по государственным ценам (чтобы купить машину по госцене в те времена приходилось стоять в очереди годами). Тут возмутились депутаты, не желавшие дискредитации Моссовета, а также не имевшие средств на покупку машины. Пришлось каждому из инициаторов добиваться автомобилизации в индивидуальном порядке. В сложившейся ситуации успех им был обеспечен. Те же, кто были более чистоплотными, продолжали ходить пешком.

ПРОШЕЛ ГОД

В представленном сессии Моссовета 27 мая 1991 г. «докладе» председатель Моссовета Г. Попова не стремился присвоить себе чужие заслуги, а говорил только о собственной работе в Совете. Оказалось, что отчитываться просто не о чем. Текучка и борьба с всевозможными кризисами поглотили все силы достопочтенного председателя.

Оценку своей деятельности Г. Попов не сделал, но этого и не нужно было. Все, в том числе и верные соратники, видели, что первый год Моссовета стал годом обманутых надежд. Обманутыми оказались и депутаты, и избиратели.

Ожидания избирателей, да и депутатов, натолкнулись на любимую идею Г. Попова о коалиции с номенклатурой. Вместо серьезной кадровой политики Попов постарался лишь слегка встряхнуть верхний слой исполнительной власти и найти себе там удобное местечко. Опыт его деятельности в Моссовете позволял ожидать, что введение поста мэра также обернется несложной комбинацией в виде пересаживания одних и тех же людей из кресла в кресло.

Вспомним несколько характерных «мелочей». Руководители Моссовета обещали привлечь к работе в Моссовете тех членов блока «ДемРоссия», которым не удалось победить на выборах. Люди ждали, но Попов со Станкевичем даже и не думали выполнять своих обещаний. Реализуя свою рекламную кампанию, Станкевич летом 1990 г. не раз обещал москвичам резкое улучшения состояния автодорог. Все это так и осталось на словах. Гавриил Харитонович не отставал в обещаниях — за ним осталось обещание московского референдума по мерам социальной защиты. Но даже о том, какие же меры нужно предложить москвичам Гавриил Харитонович не подумал. Тот же Гавриил Харитонович обещал блоку «ДемРоссия» экономическую программу для Москвы. Какое там! Пришлось заниматься более интересным делом — обосновывать необходимость блока с номенклатурой, писать книжки и статьи на эту тему.

Лидеры Моссовета Попов и Станкевич упустили и другое — политический механизм решения проблем города. Их роль в уничтожении блока «ДемРоссия» была наиболее заметной. Координационный совет блока разбежался сразу после распределения административных постов. Затем всплыли на поверхность закулисные интриги по вопросу о назначении начальника ГУВД, а также махинации при введении поста мэра Москвы. В результате исчез механизм согласования позиций большинства, исчезло единое понимание того, ради чего существует Моссовет и каковы его ближайшие и перспективные задачи. Программу «ДемРоссии», которой москвичи оказали доверие на выборах, выполнять было некому. Вспоминать о том, что Попов со Станкевичем были лидерами блока, да и о самой программе блока, стало неудобно.

Другой момент, в котором руководители Моссовета упорно бездействовали — это формирование социальной среды, способной к самоорганизации и воздействию на власть. Декларации о поддержке многопартийности были забыты, а КПСС практически ни в чем не была потревожена. Попов со Станкевичем в закулисной игре уже договорились с номенклатурой, которой конкуренция идей была совсем некстати. Вся забота о формирующихся политических партиях состояла в выделении восьми полуаварийных комнат под Общественный центр Моссовета, где некоторые московские общественные организации нашли себе временное и весьма неуютное пристанище.

Роль председателя Моссовета и его команды в организации развала Моссовета как органа власти трудно переоценить. Во время сессий Гавриил Харитонович Попов неоднократно сам руку прикладывал для разрушения демократической процедуры (ради внедрения демократии он, по собственному выражению, "выкручивал руки"), а высокомерие Сергея Борисовича Станкевича постоянно выводило сессию из состояния равновесия. Это можно было бы им простить, если бы с таким трудом принятые решения выполнялись. Вместо этого Президиум, руководимый этими двумя недюжинными политиками, проявлял поразительное миролюбие по отношению к исполкому, игнорирующему все ключевые постановления Моссовета.

Состоявшийся за кулисами сговор с номенклатурой вынудил Попова и Станкевича приложить все свои силы и весь авторитет для того, чтобы навязать депутатам утверждение исполкома Моссовета списком. Для проталкивания соответствующего решения была пущена утка о том, что в Москве где-то кем-то сформирован Комитет национального спасения, подобный тому, который действовал в Литве. Против диктатуры такого комитета, якобы, мог спасти только лужковский исполком.

Разменяв свой политический капитал на эти малоприличные игры, дуэт руководителей Моссовета лишился поддержки большинства депутатов и основательно подорвал возможность их нормальной работы. 85 депутатов из бывших соратников Попова и Станкевича открыто заявили о том, что это — предательство интересов избирателей ("МК", 18.01.91).

Между сессиями, казалось бы, основное внимание руководители Моссовета должны были уделить работе депутатских комиссий. Но это было для них пустой тратой времени. Они и обращения депутатов, отчаявшихся добиться аудиенции у своих лидеров, не читали. По сути дела это было присоединение к информационной блокаде, которую с их же попустительства наладил лужковский исполком.

Вместо помощи депутатам в комиссиях и избирательных округах, Поповым и его командой была организована кампания шельмования инакомыслящих. В «Курантах» бывших союзников Попова обвиняли в единстве с "погромщиками в Тбилиси и Вильнюсе, Баку и Риге, с создателями комитетов общественного спасения и защитниками этих комитетов от правосудия, с теми, кто вывел войска на улицы Москвы 28 марта, кто захватил ТВ в Вильнюсе и Москве". Все это наворочено депутатами-"поповцами" Коротких, Макагоновым и Максимовым. Один из них стал впоследствии штатным щелкопером «демократических» газет, второй — чиновником мэрии, третий — из пятой колонны в Моссовете после кровавого октября перебрался в кресло председателя Городской Думы. Вечная память их порядочности.

Наконец, годовщину своего пребывание в Моссовете Г. Попов отметил организацией антидепутатского митинга. На этом митинге основными доводами были грубые ругательства, а политической позицией — одобрение рукоприкладства. (На фразу о том, что теперь понятно откуда берутся всякие «адольфы», депутат, имевший в виду тактику Попова, получил пощечину от «поповца», выскочившего у него из-за спины. Нанесший пощечину считал себя либералом и потом кормился при СП «Сити», о котором уже было сказано немало.)

Стоило ли после всего этого верить Г. Х. Попову, пытавшемуся в своем прощальном «докладе» рассказать о каких-то попытках изменить порядок работы Моссовета? Вялость и примитивность таких попыток не демонстрировала искреннего стремления к реформам и действительной организации работы. Моссовет уже прошел стадию становления. Многие научились работать, и от дружного "демократического одобрямса" перешли к вдумчивой оценке рассматриваемых на сессиях документов. Вместо того, чтобы поддержать то, что с таким трудом наработано, Г. Попов предпринял рывок к креслу мэра. Причем в чисто большевистском духе — главное ввязаться, а там посмотрим.

О каком доверии к Попову и Станкевичу могла идти речь? Только о таком, которое формируется не интересами дела, а интересами клана, интересами закулисной интриги. Когда вопрос о доверии был поставлен на голосование, Г. Попов получил равное число голосов "за доверие" и за «недоверие» — по 177. К Станкевичу отношение было менее негативным, и он просидел в своем кресле первого зама председателя Моссовета еще долго.

Депутаты прозрели раньше избирателей — уже через год своей работы. Это прозрение ничего, кроме больших неприятностей, им не дало.

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КВОРУМ

Уже на 15-й день первой сессии Моссовета 21 созыва во весь рост встала проблема добросовестности депутатов и их присутствия на заседаниях. Станкевичу, сидящему в президиуме, кричали в микрофон, что сессия не подготовлена, что ее эффективность ничтожна, что не определены приоритеты в работе… Бестолку. Станкевич предлагал только штрафы за пропуски сессии и сетовал на отсутствие письменных предложений (которые, впрочем, некому было рассматривать). Но никаких штрафных санкций к прогульщикам так никогда и не было принято. Попов со Станкевичем, а потом Гончар, стремились к тому, чтобы объяснять провал работы именно безалаберностью и безответственностью депутатов. Формировался негласный сговор: я лоялен к вашим проступкам — вы лояльны к моей деятельности.

Проблема кворума на сессиях Советов оказалась для лидеров демократии совершенно неразрешимой, а в тайных мыслях разрешение этой проблемы было, скорее всего, нежелательным. Постепенно выяснилось, что неустойчивость численности присутствующих на сессии депутатов дает невиданные возможности для манипулирования системой голосования (об этом подробнее в главе "Вздох в микрофон"). А в некоторых ситуациях сессию можно было вообще не собирать.

Например, длительная пауза между 1-й и 2-й сессией, продолжавшаяся более четырех месяцев, сама по себе способствовала утверждению разгильдяйской психологии. Пример разгильдяйства показал сам Председатель Моссовета, который вместо решения городских проблем все это время занимался созданием своего нетленного труда "Что делать?", а вместо организации работы Совета договаривался с партийно-государственной номенклатурой по поводу раздела власти. Восхищение этой брошюркой в среде «демократов» отчасти было вызвано именно предоставляемой возможностью забыться в безответственных рассуждениях о судьбах страны и отвлечься от насущных проблем Москвы.

Но прозрение рано или поздно наступает. Как мы уже отмечали, депутатам судьба предоставила возможность избавиться от иллюзий раньше других. Им воочию пришлось столкнуться с предательством собственного руководства: увидеть махинации вокруг кандидатуры на пост начальника ГУВД, пережить "выкручивание рук" во время утверждения исполкома Моссовета, наблюдать прямой саботаж решений Моссовета по статусу Москвы…

Поскольку депутаты стремительно избавлялись от наивности, Попову пришлось играть ва-банк, делая ставку на ликвидацию Моссовета как властной структуры. Потеряв доверие депутатов, еще можно было опираться на все еще наивных избирателей. И тогда на вооружение была взята идея "сильной исполнительной власти", реализованная до полного умерщвления власти представительной.

Решением Президиума ВС РСФСР о введении в Москве поста мэра был нанесен сильнейший удар по Моссовету. Оправиться отчасти удалось только благодаря тому, что вопреки усилиям «демократов» удалось избрать нового председателя Совета Н. Н. Гончара. Была надежда на то, что последний реализует многочисленные предложения по организации работы депутатов. Нет сомнений, что в иных условиях эти меры были бы непременно реализованы. Но ситуация диктовала Гончару иной подход. Лето 1991 года было ознаменовано рождением нового административного монстра — московской мэрии. Усиление Моссовета означало бы, что на пути номенклатуры возникает преграда. Ни московским бюрократам, ни их союзнику Гончару это было невыгодно.

Гончар не зря осторожничал с организационной активностью. Власть мэрии к осени простерлась до президентского кресла и стимулировала целый залп Указов, добивающих Моссовет и развязывающий руки сложившейся номенклатурной коалиции мэрия — Правительство Москвы. Эта коалиция могла утопить проклюнувшуюся политическую карьеру нового председателя Моссовета. После того, как выбор был сделан в пользу карьеры, оставалось аккуратно сдать Моссовет, извлекая из этого максимальную пользу. Отказ от решения ставшей проклятой для Моссовета проблемы кворума и был одним из способов этой сдачи.

Такова уж была судьба московских депутатов — выбирать себе руководителей, которые использовали Моссовет в своих личных целях и упорно не желали работать как организаторы. Ситуация при этом становилась безнадежной, поскольку всегда решающие преимущества получали «добронравные» люди, терпеливо подталкивающие Моссовет к пропасти. Шаг за шагом мэр Москвы и Президент России, работая сыгранным дуэтом, отсекали властные функции Моссовета. Верховный Совет и Конституционный Суд охотно во всем способствовали им. В конце концов на растерзание очень «независимой» прессы и избирателям остался безобидный обрубок народных чаяний образца 1990 года, только и годный на то, чтобы его лягали и кусали. Именно таким Моссовет и оказался полезен — меньше пинков и укусов приходилось на долю тех, кто в действительности правил бал.

Итак, Попов, задвинувший Моссовет на задний план политики и управления городом, торжествовал. Для окончательной победы оставалось немного. Последний бастион — Городская Дума (Малый Совет) — пал после проведения выборов в самом Моссовете (см. главу "Думский переворот"). Переродившиеся почти поголовно в номенклатурных чиновников члены Президиума Моссовета легко объединились с ярыми «поповцами» и бывшими коммунистами из группы «Москва».

Моссовет стал безвредной игрушкой в руках номенклатуры и мишенью для журналистского словоблудия.

ПРОЦЕДУРНЫЕ КАВЕРЗЫ

Помимо изъятия у Моссовета большинства его законных полномочий, он последовательно разрушался процедурой своей работы. Раз за разом Попов и Станкевич воспроизводили нелепый механизм ведения сессий. Алгоритм принятия решения был настолько непродуктивен, что заставлял думать о ведущих сессию дурно: либо дураки, либо сознательно ведут дело к развалу.

Злонамеренность руководства опиралась на наивность депутатов. Они с самого начала полагали, что хорошую работу можно сделать при хороших правилах. Казалось, что если разработать удачный регламент, то дело пойдет как по маслу. Депутаты не сразу обнаружили, что могут сами себя удушить той процедурой, которая создана их собственными руками. Буквально на первой сессии возникла ситуация, когда политические оппоненты использовали процедуру, чтобы парализовать работу сессии. Если на первой сессии в 1990 г. коммунистическая фракция «Москва» демонстративно покидала зал, то в 1993 г. фракция "Демократическая Россия" открыто срывала кворум. И ничего нельзя было сделать против саботажа. Таков был закон, таков был регламент.

Вот как обсуждались поправки к принятию решений под надзором Станкевича. Сначала все поправки депутаты вносили от микрофонов, а потом эти поправки (уже забытые и перепутанные в мозгах) начинали голосовать все подряд. Группа "Сильный Совет" попыталась переломить ситуацию. С лета 1991 г. эта группа проводила анализ работы сессии и давала рекомендации по повышению процедурной эффективности. Никакой поддержки со стороны руководства Моссовета эта деятельность не получила. Более того, введенные правила размножения материалов позволяли распространять рекомендации "Сильного Совета" только мизерным тиражом. В конце концов последовательный порядок принятия поправок был введен, но было уже поздно. Депутаты уже привыкли к тому, что сидеть на сессии просто глупо — есть более важные дела.

Порой, когда это было нужно номенклатуре, депутатов вынуждали "давать продукцию". Поэтому все обсуждения сводились к минимуму, а неугодные решения блокировались в самом начале — при обсуждении повестки дня. Опасные для сговора руководства с исполнительной властью проекты в большинстве случаев даже не удавалось внести в эту самую повестку дня. Лишь по вопросам, вызывавшим накал страстей и таким образом консолидирующим оппозицию режиму Попова-Лужкова (позднее Лужкова-Гончара), удавалось ломать процедурные игры.

Попов, Станкевич, Гончар всегда старались разогреть сессию настолько, что никакие поправки к нужным им проектам решений уже не проходили. Скорость, с которой голосовались поправки, превышала возможности осмысления сути принимаемых или отклоняемых предложений. Необычайно короткое время для обоснования необходимости той или иной поправки со стороны их авторов исключала взвешенный подход. Даже при искреннем стремлении сознательно участвовать в голосовании не было никакой возможности успеть проследить текст поправки, сличить его с текстом редакционной комиссии и воспринять аргументы за или против поправки. В результате депутаты реагировали только на поверхностный смысл предложений своих коллег или на их фамилии ("Меня не интересует что предлагает этот дурак, я все равно "против"!"). Поправки обычно не проходили даже при почти единогласном голосовании, поскольку они принципиально не могли заинтересовать отсутствующих в зале. Полупустой зал был для руководства Моссовета гарантией от случайностей.

Подчас зал и ведущий сессию были едины в своем нежелании работать продуктивно. Депутаты делали вид, что участвуют в работе сессии, ведущий делал вид, что он им помогает.

Ситуация вынуждала разработчика любого документа добиваться всего лишь начала рассмотрения вопроса на сессии (для чего требовалась благосклонность руководства). Не было сомнений в том, что прения в основном станут поводом для самовыражения выступающих и не смогут повлиять на результаты голосования "за основу". Примерно сотня депутатов, не считающих обязательным выслушивать какие-либо аргументы, возвращалась в зал лишь для голосования и почти всегда голосовала «за». Ситуация повторялась и при обсуждении поправок, за исключением того, что из курилок депутаты уже не возвращались.

Станкевич в нужный момент мастерски переводил сессию на наименее интересные для депутатов темы. Депутатские запросы традиционно звучали при полупустом зале. Не удавалось привлечь внимание и к отчету созданных сессией под напором руководства скучных комиссий.

Помимо чисто процедурного абсурда Моссовет стал заложником тунеядства. Лидеры отказывались выполнять лидирующую роль. Они не предлагали никакой концепции работы, и, предпочитали идти вслед за событиями, не тревожа верховные власти предложениями по организационной реформе самих Советов. Потом неэффективность работы системы Советов объяснялась их генетическим родством с коммунистическим режимом. Профанация была налицо. Как со стороны лидирующих и ведущих, так и со стороны ведомых.

Один из депутатов Моссовета сказал однажды замечательную фразу: "Для приличных людей никакой регламент не нужен". Это действительно так. Если люди собрались, чтобы совместно сделать что-то полезное, они не будут ставить друг другу подножки, опираясь на вечно несовершенные правила. Но как раз такого человеческого отношения между депутатами с различными убеждениями и не дали наладить сначала Попов со Станкевичем, а потом и вся верхушка Моссовета во главе с Гончаром, нашедшая себя в интригах и переговорах с лужковской администрацией.

ПОД ЖЕЛЕЗНОЙ ПЯТОЙ

Пока Моссовет боролся сам с собой, мэрия все дальше распространяла свое влияние. Благодаря Б. Ельцину в руки вчерашних и новых номенклатурщиков, попали не только рычаги власти, используемые КПСС, но и многое другое. Это многое — прямое подчинение им руководства милиции и территориального управления Министерства безопасности, бесконтрольное решение всех вопросов, связанных с собственностью Москвы и громадными средствами, сконцентрированными во внебюджетных фондах.

Все закулисные интриги и жестокие разборки в структурах исполнительной власти до публики не доходили. Зато депутатские склоки крутили по московскому каналу телевидения часами более года. Жизнь становилась все хуже, а тут на экране занимались совершенно непонятными разговорами народные избранники. Услужливые комментаторы торопливо толковали: они некомпетентны, слабы, ничего не умеют и хотят бесконечно могучей личной власти. Этим они мешают толковым хозяйственникам, ночи не спящим в заботах о любимом городе. Поносимым и шельмуемым депутатам оставалось мучиться бессильной злобой, прорывающейся в редких и бездарно сделанных телепередачах с их участием. Многие предпочли не нервничать и пошли к хозяевам города на поклон — просить доходного места при мэрии.

Может быть так и стоило поступать, смиряясь и оправдывая себя той конкретной пользой, которую можно приносить избирателям на административных постах? Тогда во что должна превратиться система представительных органов власти? Снова в тот же придаток партийных структур (теперь закамуфлированных номенклатурой под хозяйственные)? Не всем по душе было перерождение избираемой власти в назначаемую. Природное упрямство мешало согласиться на крутую смену убеждений.

Нет, такой выход для порядочных людей не подходил. Он противоречил здравому смыслу и становился предательством по отношению к собственным устремлениям, высказанным когда-то избирателям. Система, которую лепила новая номенклатура и подсобники из «демократов» была явно противоестественна и внутренне конфликтна.

Зампред Моссовета Ю. П. Седых-Бондаренко и академик В. М. Капустян написали на эту тему статью "Как Моссовет может стать сильным" ("Столица", 1992). С их точки зрения, неэффективность доминирования исполнительной власти была обусловлена целым рядом причин. Прежде всего, в такой ситуации административный пост появляется еще до своей функции, а потом изобретает эту функцию и требует под нее финансирование. Значит приходится содержать не аппарат, решающий реальные проблемы, а изобретателей функций. Расточительность налицо! Второй момент состоит в том, что хозяйственная деятельность приобретает технократический характер: она привязана к техническим комплексам города, а не к конкретным потребностям населения. При ослаблении властных установок технические комплексы начинают работать вхолостую или самостоятельно определять свои задачи. В то же время депутаты, как представители населения во власти, обязаны выявлять и исследовать проблемы города, определять первоочередные из них и намечать стратегию их решения. Если обеспечить эту естественную функцию депутатского корпуса, роль администраторов-исполнителей сохраняется в разумном распоряжении выделенными им под решение конкретных проблем ресурсами. Тогда деньги расходуются под конкретные проблемы, а не под обеспечение существующих административных структур.

Такого рода эффективность была убийственной для номенклатуры, собирающейся нажиться в обстановке разрухи и хаоса. Поэтому железной пятой наступила номенклатура на горло представительной власти, пытавшейся по началу говорить именно о проблемах Москвы.

ПЕРЕД МОРЕМ ПРОБЛЕМ

И все-таки депутаты могли попытаться самостоятельно перейти в проблемный режим работы, не воспроизводя бюрократию хотя бы в своей среде. Не тут то было. Зря что ли оставлял Г. Попов в Моссовете мощный арьергард — пятую колонну? Зря что ли привечал бывших коммунистов из моссоветовской группы «Москва» Ю. Лужков?

Группа "Сильный Совет", не ведая с кем связалась, раз за разом делала заходы вокруг руководства Моссовета, дабы внедрить проблемный режим работы Моссовета.

Вот что предлагали. Поскольку отраслевая структура депутатских комиссий совершенно не способствовала эффективной работе, и внутри них возникали мелкие личные счеты, значительная часть депутатов с большей охотой встраивалась в работу хозяйственных структур. Это убивало Совет. Поэтому предлагалось опереться на инициативные группы разработчиков конкретных решений городских проблем и отказаться от жесткой отраслевой специализации. Проекты инициативных групп должны были существовать поначалу в виде принципов — не более. Лишь после принятия депутатами общей концепции решения проблемы, должен был начинаться поиск юридических формулировок.

Для того, чтобы видение городских проблем не замыкалось в узких группах из депутатов и специалистов, предлагалось сделать обязательным инструментом в работе депутатов циклы публичных слушаний, проходящих вне заседаний сессии. На этих слушаниях группа разработчиков должна отвечать на вопросы, формировать пакет возражений на свою концепцию, корректировать список принципиальных моментов, который должен быть вынесен на голосование сессии Моссовета. Тут могли сложиться и группы, отстаивающие альтернативные подходы. (В режиме слушаний с участием специалистов сессия работала лишь один единственный раз — при обсуждении судьбы Северной ТЭЦ в 1990 г.)

Часть депутатских заседаний должна представлять собой запланированные встречи с депутатами России от Москвы, с представителями администрации города и содержать заранее подготовленные вопросы по конкретной проблеме.

Заседания Моссовета, как предлагала группа "Сильный Совет", не должны превращаться в испытание для психики и в физическую муку: в перерывах вблизи зала заседаний должен был работать простейший буфет, газетный киоск, 3–4 городских телефона, в фойе должна была звучать негромкая музыка, прерываемая с окончанием перерыва.

Если хотя бы часть этих предложений была принята, Моссовет не попал бы в нелепую ситуацию, когда масса юридически выверенных решений все-таки не исполнялась. Замахиваясь на проблему, депутаты не могли оценить своих реальных сил и часто действовали по принципу: "А пусть попробуют не выполнить!"

Администрация и не собиралась выполнять ровным счетом ничего из депутатских мечтаний. Либо потому, что это было ей невыгодно, либо потому, что администрация приняла на вооружение принципиально иной подход в своей работе. Проблемы города в стратегии администрации не должны были становиться предметом открытого обсуждения и столкновения мнений. Общение власти с городом должно было происходить лишь через различного рода подачки в виде льгот и хождение граждан по чиновникам с челобитными.

Лишь однажды группе "Сильный Совет" почти удалось сломить сопротивление моссоветовского начальства и применить проблемный подход при решении вопроса о процедуре приватизации жилья. Для примера мы приведем здесь комплекс вопросов, которые пришлось бы решать Моссовету, если бы проблемный подход был принят.

Группа "Сильный Совет" предлагала, прежде всего, прояснить для себя цель приватизации жилья. Это либо извлечение максимальных средств для нового жилищного строительства, либо получение максимального числа приватизированных квартир и «выброс» квартир на рынок, либо что-то другое? (Либерал-гайдаровцы впоследствии сказали, что для них главное — чтобы был собственник, как можно больше собственников. Что из этого вышло, мы знаем. Собственниками стали почти все, только одни — собственниками лачуг, другие — шикарных хором одни — собственниками ваучерных фальшивок, другие — собственниками заводов, банков, земли и пр.).

Следующий важнейший вопрос, который нужно было решить при последовательном подходе к проблеме, это вопрос о том, в состоянии ли городские власти подтвердить в полном объеме свои обязательства перед гражданами, состоящими на учете по улучшению жилищных условий? Стоило также определить, можно ли принять на себя еще и новые обязательства, связанные с приватизацией? В последнем случае необходимо было бы решить, каким образом учесть приличную обеспеченность жильем одних и плохую (или никакую) обеспеченность других. В случае признания неспособности городского хозяйства и действующих на данный момент властей вынести бремя прежних обязательств вместе с новыми, стоило бы разобраться, какими именно обязательствами Моссовет готов пожертвовать: готов ли он замедлить продвижение очереди на получение бесплатного муниципального жилья, готов ли он отсечь «хвост» очереди или будет исключать из очереди состоятельных лиц?

В случае принятия концепции «дешевой» приватизации жилья (т. е. преимущественно бесплатной), надо было бы определить, что передается москвичам бесплатно: стоимостный эквивалент, равный для всех, или жилплощадь, выделяемая на каждого человека и на семью в занимаемой квартире (независимо от ее качества)? Следующие вопросы — об оплате «излишков» (сверх бесплатного норматива) и технологии оценки качестве жилья (элитные здания и элитные территориальные зоны).

Таков круг вопросов, связанных с приватизацией жилья, над которыми депутатам не довелось по-настоящему поработать. Кропотливое исследование проблемы обеспечения москвичей жильем было не по душе номенклатуре и ее союзникам. Их принцип дележа, как и при использовании ваучеров, состоял в праве силы.

Поначалу к «сложному» решению проблемы приватизации жилья склонялся и московский мэр. Г. Попов не раз говорил о необходимости доплаты за излишки приватизируемой жилплощади, но, буквально через несколько дней после очередного выступления такого рода, он утвердил правила бесплатной приватизации жилья. Дело было обставлено так, будто с этой инициативой выступил председатель Моссовета Н. Гончар, а его поддержал Президиум Моссовета. Никакого решения Моссовет не принимал, никаких корректировок в рамках российского закона о приватизации не вносил. Просто Попову было позволено все.

Администрация Москвы, объявив бесплатную приватизацию, практически сразу отбросила все обязательства перед очередниками на жилье. Состоятельные граждане вовсе не пострадали. А больше всего выиграла все та же номенклатура, получившая бесплатно в собственность все свои хоромы. Это была цена «простоты» — резкое имущественное расслоение общества. Такая простота, как известно, хуже воровства.

Итак, моссоветовское начальство обыгрывало депутатов, а исполнительная власть громила Москву, растаптывая железной пятой все попытки применить в столице законы России. Вместо внедрения проблемного подхода проводники интересов мэрии постоянно ввергали сессии Моссовета в состояние сумбура. Предложения группы "Сильный Совет", распространяемые среди депутатов и представляемые руководству всю вторую половину 1991 г., были полностью проигнорированы. Депутаты не учились достигать компромисса в предварительных обсуждениях, руководство сваливало все на крайне перегруженные сессии, голосование имеющихся альтернатив практически никогда не проводилось, заседания все время сползали к истерии…

Помимо действий пятой колонны, работу Моссовета калечило и извращенное народолюбие. Большинство депутатов находилось при стойком убеждении, что надо выдавать побольше решений "полезных для города". Ради тактического успеха они старались не замечать, что проигрывали стратегически, что «полезность» выпускаемых решений исчезающе мала.

Члены группы "Сильный Совет" попытались на издыхании своего энтузиазма создать депутатский клуб, в котором могли бы еще сложиться нормальные человеческие отношения между депутатами, но натолкнулись на полнейшее равнодушие руководства и депутатскую леность. Вместо помощи моссоветовские наследники Г. Попова блокировали все попытки всерьез поставить эту работу.

А ведь все можно было бы сделать по уму. Нужно было только в какой-то момент одуматься и начать все сначала — с определения нескольких ключевых проблем, над которыми депутатам придется работать в течение длительного периода.

Таких проблем, на решение которых, отбросив второстепенное, стоило сориентировать всю работу, было не так уж много. Это:

— соблюдение законов России исполнительными структурами города (нормой должны были стать открытые судебные разбирательства, инициированные депутатами должен был возникнуть банк данных по случаям нарушения законности должны были быть созданы органы независимого финансового контроля, внесены законодательные инициативы по коррекции российского законодательства и пр.)

— формирование и поддержка независимых рыночных структур, не имеющих генетической связи со старыми исполкомовскими формированиями (единая система льгот, кадровые центры, разумное лицензирование, ответственность собственника перед городом, ответственность властей перед производителем и пр.)

— поддержка новых политических и общественных организаций и движений, не ведущих коммерческой деятельности и действующих в рамках закона (обеспечение их помещениями, выходом в средства массовой информации, возможностями участия в подготовке проектов решений органов власти и пр.).

Если бы Моссовет сконцентрировался именно на этих направлениях работы, которые ему прелагал "Сильный Совет", то удалось бы избежать того беспросветного одиночества, в которое Моссовет загнали его руководители. Впрочем, надеяться на какую-то победу все равно было бесполезно. Силы были не равны.

МЫ ПОНЯЛИ, ЧТО ПРОИГРАЛИ

Для наиболее прозорливых депутатов (точнее, желающих что-то прозревать в туманном будущем) общий проигрыш Моссовета в борьбе с номенклатурой стал ясен уже в начале 1992 года. Неформальное депутатское совещание, которое удалось провести в конце января, констатировало глубокий кризис Моссовета. Возможностей антикризисных мероприятий было много, но реализовать их было некому.

Депутаты говорили о том, что им не удалось взять власть с самого начала, когда имелась широкая поддержка населения, когда исполкомовцы сидели на сессии и ждали своей участи. Попов и Станкевич (оставаясь членами КПСС) не пошли по этому пути — пути здравой политизации Моссовета. Оттого-то и воспроизвели они старую отраслевую систему организации представительной власти, удобную номенклатуре, но бесполезную для Москвы. В результате депутаты только наплодили в комиссиях новую группу чиновников с которыми им самим же и пришлось вести длительную и безуспешную борьбу.

Чиновники, разумеется, консолидировались с целью закрепления своего статуса. И сменить их даже за развал работы сессий, общий организационный балаган, негодное оформление решений и т. д. было очень трудно. Истории со сменой руководства той или иной комиссии иногда выворачивали наружу всю человеческую гнусность. В одном месте председатель комиссии солгал и не покраснел от того, что его ложь стала всем очевидна в другой — председатель совершил подлог, выступив перед комиссией с докладом, переписанным из прошлогодних исполкомовских отчетов, и не сгорел со стыда, когда это открылось в третей — глава комиссии несколько месяцев требовал полного кворума для официального лишения его председательских полномочий, хотя и не стеснялся признавать, что окончательно прекратил работать по должности.

А на том самом печальном совещании, где депутаты признали, что их поражение неминуемо, только и удалось поговорить о наболевшем. Так вот поговорили, дали друг другу обещание собраться с целью организации особой фракции, а назавтра же все забыли. Сил хватило только на то, чтобы держать лишь свой индивидуальный участок антиноменклатурного фронта.

ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН

В последние дни 1992 г. вопрос об организации работы Совета был поднят последний раз. Весь 1992 год по этой позиции многим казался совершенно провальным. И вот на трибуну выходит председатель Моссовета Н. Н. Гончар и выносит на рассмотрение депутатов целую программу организационной реанимации Моссовета:

1. Расписать компетенцию каждой из структур Моссовета, предусмотреть исключительную компетенцию постоянной комиссии, Малого Совета. Обоснование: Смысл структурирования Моссовета состоит в том, чтобы дать возможность принять решение не Моссовету, а тем или иным структурам, и тем самым облегчить работу Моссовета в целом.

2. Президиум Моссовета должен быть сохранен, его задача — повседневная организация деятельности Московского Совета, его аппарата, текущего взаимодействия комиссий, подготовка заседаний Малого Совета. Обоснование: Все вопросы, как правило комплексные, нужен координирующий орган.

3. После вотирования председателей комиссий в течение 2–3 недель нужно принять решение о том, что до конца полномочий Совета состав председателей постоянных комиссий не меняется. Обоснование: Требование элементарной дисциплины в комиссии, в особенности для тех, кто работает на постоянной основе. Председатели не будут уходить от непопулярных решений в этой области.

4. Порядок работы сессии Моссовета должен быть таков:

— вносится концепция, по ней принимается решение сессии,

— профильная комиссия, группа комиссий или Президиум готовят проект решения и анализирует поправки,

— голосование поправок к проекту проводится подписным путем через комиссии.

Обоснование: После принятия закона о статусе Москвы в компетенцию Моссовета будет передан целый ряд важный вопросов, что повысит ответственность за сроки принятия решений и их качество. Часть депутатов занята по месту основной работы и не может много времени уделять заседаниям.

5. Повестка дня сессии должна утверждаться в начале сессии и изменяться только количеством голосов большим, чем число голосов, поданных за первоначальный проект повестки. Обоснование: Постоянные изменения в повестке дня уводят от содержательных вопросов.

Все это было замечательно! Это был луч света в темном царстве номенклатурного саботажа! Только одна тонкость всей этой программы как-то ускользнула от депутатов. Выдвинув программу, Гончар не внес по ней ни одного проекта решения. Именно поэтому возникшее у депутатов удовлетворение от председательской программы было временным. Исполнять ее никто и не собирался. Скорее всего, Гончар просто сыграл "под дурочку". Показав свое намерение всерьез реанимировать Моссовет, он этой серьезностью кого-то напугал и этот «кто-то» предложил за отказ от реанимации хорошую цену. Ведь реальное возрождение работоспособности Моссовета и самому Гончару было невыгодно.

История с непрекращающимися попытками организовать работу Моссовета кончилась нелепым эпизодом в финале. Чудовищными усилиями группы энтузиастов и хитростью, применявшейся и для менее благовидных целей, к исходу лета 1993 года Моссовет принял-таки выверенный с многих сторон Регламент и даже издал его в виде отдельной брошюры. Только воспользоваться уже не успел. Последняя сессия завершилась 3 октября под грохот канонады, не признающей никаких регламентов.

ЧТО ТАКОЕ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГОЛОДОВКА

Вопрос о назначении генерала Комиссарова на пост начальника ГУВД послужил поводом для размежевания сил в Моссовете. Стало понятно, кто есть кто. Одни депутаты безоглядно шли в бой за интересы номенклатуры, другие пытались вести дела на пользу городу. На первом этапе (начало 1991 г.) руководство Моссовета одолело пока еще робкую оппозицию. Попов, Станкевич и Лужков выполнили задание номенклатуры: не пустили на важнейшую должность человека "со стороны".

Вплоть до начала третьей сессии Моссовета противостояние продолжалось. И третья сессия снова началась на высокой ноте: значительная группа депутатов все никак не могла смириться с тем, что сторонники законности терпели поражение от номенклатуры в ключевом вопросе. Комиссия по законности вновь вышла на сессию с предложением окончательно разобрать вопрос о начальнике ГУВД, а большой демократ С. Станкевич постарался заблокировать это предложение.

Схватка обещала быть затяжной. Но вот что-то в скрытом механизме номенклатурных манипуляций сдвинулось. По всей видимости, новой генерации российских политиков понадобилось отвоевать еще один силовой рычаг.

Так или иначе, 23 января 1991 года Лужков, до сих пор стоявший стеной против предложения депутатов, официально внес предложение сессии Моссовета об утверждении генерала Комиссарова начальником ГУВД. Решение Моссоветом было принято незамедлительно. Комиссаров получил 280 голосов. "Партия законности" торжествовала. С этого момента московская пресса осторожно приняла их сторону и поддержала неугодного союзным властям Комиссарова.

Теперь противодействие принятому решению оказало МВД СССР. Началась волокита с изданием приказа министра внутренних дел СССР, а номенклатурный генерал П. Богданов продолжал занимать кабинет на Петровке, 38.

4 февраля 1991 г. коллегия МВД СССР вопреки действующему законодательству (Конституции и закону "О краевом, областном Совете…") объявила, что процедура назначения нового начальника ГУВД нарушена, а посему П. Богданов останется на своем посту. Предполагалось, что какие-либо решения по этому вопросу можно будет принимать только после принятия закона "О статусе Москвы" (позднее такую же тактику ссылок на несуществующие законы с успехом будет применять мэр Гавриил Попов).

Подписавший противозаконное решение министр Б. Пуго позднее принял генерала Комиссарова и после часовой беседы сделал заключение, что тот не подходит для должности начальника ГУВД по политическим причинам, хотя профессиональные достоинства Комиссарова у него сомнений не вызвали ("НГ", 07.02.91).

Номенклатурным чиновникам обычно не хватает простого исполнения своих функций. Они хотят еще и зримого ощущения власти, упоения от своих властных возможностей. Так и генерал Богданов, чтобы покуражиться над депутатами, не пустил их даже на порог здания ГУВД (Петровка, 38), демонстративно нарушив статус депутата. Одновременно он проигнорировал и свою должностную принадлежность, отраженную на табличке у входа в его собственное ведомство: "Московский Совет народных депутатов, Исполнительный комитет, Главное управление внутренних дел".

Кипя негодованием от беспредельной наглости чиновников, депутаты Моссовета решили пробиться к Ельцину и заручиться его поддержкой. Не без труда беседу с лидером российского парламента организовать удалось. Около часа депутаты рассказывали о своих проблемах. Ельцин пообещал, что в ближайшее время многие из них (в том числе и вопрос о начальнике ГУВД) будут разрешены принятием Закона "О статусе Москвы, как столицы России". А пока не стоит торопиться и портить отношения с Горбачевым. На прощание Ельцин подарил каждому депутату по своей книжке "Исповедь на заданную тему" и пообещал на днях приехать на Тверскую для встречи с московскими депутатами.

На встречу в Моссовет Ельцин не приехал (так и не побывал там ни разу). А через четыре дня после своей беседы с членами комиссии по законности он выступил по телевидению с призывом к отставке Горбачева. За эти дни курс российского руководства резко изменился в направлении конфронтации с союзными властями. Вспоминать в этих условиях о какой-то там законности Ельцину и K° было недосуг.

Полтора месяца комиссия Моссовета по законности продолжала безрезультатную переписку с органами прокуратуры, МВД СССР и РСФСР, направляла письма депутатам СССР и РСФСР, Президенту СССР и председателю ВС РСФСР. Все тщетно. Номенклатура отгородилась глухой стеной молчания.

20 марта 1991 года в знак протеста против действий союзных органов и молчаливости их российских коллег депутаты комиссии Моссовета по законности во главе со своим председателем Юрием Петровичем Седых-Бондаренко объявила голодовку (первоначальное число участников акции — 11 человек). Голодовка должна была проходить вплоть до фактического вступления генерала Комиссарова в должность.

Участники голодовки разместились в здании Верховного Совета РСФСР. Одновременно собирались подписи депутатов России в поддержку требований голодающих (всего было собрано более 130 подписей), но интерес со стороны парламентариев быстро угас. Российские парламентарии стали равнодушно проходить мимо, а руководство Белого Дома даже попыталось выдворить голодающих депутатов Моссовета за пределы здания.

Лишь 25 марта 1991 г. Президиум ВС РСФСР принял уклончивое постановление, адресованное МВД РСФСР, которому предписывалось решить вопрос о руководстве ГУВД. На это решение Президиума ВС и продолжение депутатской голодовки Президент СССР Горбачев ответил на следующий день Указом о создании Главного управления МВД СССР по Москве и Московской области на базе ГУВД Мосгорисполкома и ГУВД Мособлисполкома. Так московская милиция был напрямую подчинена МВД СССР. Заодно было выпущено постановление Кабинета министров СССР, запрещавшее митинги и демонстрации, которые москвичи намеревались провести в день открытия III Съезда народных депутатов России. В этот день (28.03.91) милиция и войска, вооруженные дубинками, экипированные касками и металлическими щитами, силой очистили Манежную площадь от демонстрантов. Подобные акции имели место и 30 марта при разгоне пикета на Советской площади. Насилие грозило принять массовый характер. Накалявшаяся обстановка как бы отодвигала голодовку депутатов на второй план.

28 марта внеочередной Съезд депутатов России приостановил действие Указа Горбачева, зато приказ министра внутренних дел РСФСР Баранникова определил начальником ГУВД… В. Ерина (которому очень скоро довелось организовывать штурм нерешительного парламента России). Ерин тут же попытался по-свойски договорится с участниками голодовки, но депутаты отвергли его. Они твердо стояли на своем и добивались соблюдения законов. Наверное, Ерин запомнил этот унизительный момент и не забыл расквитаться за него в октябре 1993 г.

2 апреля 1991 г. лидер группы голодающих Ю. Седых-Бондаренко получил слово на Съезде депутатов России. Короткое обсуждение было прервано председательствующим Б. Ельциным, слова которого стоит привести по стенограмме:

"Товарищи, есть предложение, не принимая постановления, записать в протоколе, что в соответствии с нашим решением, в соответствии с Декларацией о суверенитете, в соответствии с тем, что у нас существует решение о том, что начальников управлений назначают Советы, предложить Моссовету назначить свою кандидатуру (шум в зале). И второе. Поручить Верховному Совету довести это дело до конца. Ну не на Съезде же нам сейчас обсуждать этот вопрос. Давайте поручим Верховному Совету. (Шум в зале). Он детально разберется и примет решение. Кто за это решение, прошу голосовать.

Результаты голосования:

Кворум для принятия решения — 532.

Проголосовало «за» — 458.

Проголосовало «против» — 84.

Воздержалось — 42.

Всего проголосовало — 584.

Не голосовало 2.

Голосование недействительно, нет кворума. Думаю, что завтра вернемся к этому вопросу. (Шум в зале)".

Назавтра никто к этому вопросу не вернулся, Ельцин постарался о нем не вспомнить. Шел пятнадцатый день голодовки…

5 апреля Г. Попов и Ю. Лужков начали переговоры с Б. Пуго о создании Московской муниципальной милиции. В Москве должна была появиться московская милиция, а действующая на данный момент должна была подчиняться МВД СССР. Так и овцы оставались бы целы, и волки сыты. Разные ветви номенклатуры готовы были на временное перемирие по этому вопросу. Заодно совершилось бы предательство московских и российских депутатов, пытавшихся отстоять закон.

В тот же день закрылся чрезвычайный российский Съезд. Б. Ельцин решил на нем главный вопрос. Для него путь к президентскому посту был открыт. А голодающие — пусть себе голодают…

6 апреля 1991 г. министр МВД РСФСР В. Баранников все-таки подписал приказ о назначении начальником ГУВД Мосгорисполкома В. Комиссарова. Приказ был тут же отменен министром внутренних дел СССР Б. Пуго.

8 апреля 1991 г. Президиум Моссовета принял отчаянное и нереализуемое на практике решение о создании муниципальной милиции и прекращении финансирования из бюджета города подразделений ГУВД Мосгорисполкома, перешедших в подчинение МВД.

Учитывая позицию МВД РСФСР и Президиума Моссовета, участвующие в голодовке депутаты Моссовета согласились прекратить свою акцию, продолжавшуюся 18 дней. Большинство из них к этому моменту находились в тяжелом состоянии. Шесть человек после медицинского осмотра были госпитализированы.

Некоторые основания для того, чтобы поверить в то, что ситуация сдвинулась с мертвой точки все-таки были. Попов, Станкевич и Лужков, ранее всемерно препятствовавшие назначению Комссарова, теперь действовали совершенно иначе. Помимо упомянутого решения Президиума Моссовета, Станкевич с Лужковым встретились с руководством МВД и потребовали утверждения в должности кандидатуру Моссовета ("ВМ", 12.04.91), Чуть позднее Попов с Лужковым опубликовали заявление о формировании муниципальной милиции, которая будет полностью подчинена только интересам Москвы ("Куранты", 13.04.91). Лужков высказался так: "Москвичи, Моссовет, Мосгорисполком будут иметь муниципальную милицию со всеми необходимыми городу функциями. У нее уже есть начальник — Вячеслав Сергеевич Комиссаров, профессионал высокого класса, получивший полномочия в строгом соответствии с законом. За него проголосовало на сессии подавляющее большинство депутатов, волю которых категорически не советую игнорировать" ("ВМ", 14.05.91). Эти слова позднее были напрочь забыты.

11 апреля П. Богданов наконец-то был отправлен на "заслуженный отдых", а его место занял генерал-майор Ю. Томашев, назначенный генерал-лейтенантом И. Шиловым, начальником новоиспеченного управления МВД СССР по Москве и области. 18 апреля начальником ГУВД союзный министр Б. Пуго назначил бывшего заместителя П. Богданова генерал-майора Н. Мырикова. Стражи правопорядка уже не знали, где они работают и кому нужно подчиняться. Все смешалось.

Результатом голодовки было перенесение конфликта с уровня "Моссовет против Исполкома и собственного руководства" на уровень "Москва против руководства СССР". Десятки статей и телевизионных комментариев позволили москвичам разглядеть закулисные игры номенклатуры, которая в данном случае не могла играть «втемную». Это было хорошо, но никто не видел теневой игры российского политического клана…

Для нас комбинации номенклатуры в этой истории должны показать, что закон вовсе не был целью ни российского, ни союзного руководства. Первое подтвердило это через два с половиной года (октябрь 1993 г.), а второе — через три с половиной месяца (август 1991 г.). Действия ГКЧП были по форме вполне законными, но попытка встряски всей системы власти с далеко идущими последствиями была налицо. Это ставило под сомнение соблюдение закона в том случае, если бы ГКЧП одолел своих оппонентов, что достаточно явно показало "дело Комиссарова".

Другой вывод из этой истории — в том, что мужество и стойкость в отстаивании закона и правды могут быть обращены на службу далеко не чистоплотным политическим планам. Попов, Лужков и Станкевич продемонстрировали, что умеют это делать. Они превратили всю историю с назначением начальника ГУВД в еще один таран, направленный против союзного руководства.

И все-таки голодовка не была напрасной. Медленное публичное самоубийство только на первый взгляд кажется бессмысленным. Особенно если учесть, что его могут использовать не так, как хотелось бы тем, кто рискует своей жизнью. Все-таки самопожертвование не может оставить людей с нормальной психикой равнодушными, они делают попытку понять причины непонятной стойкости. Уже в те дни, когда огромные массы граждан еще не сомневались в благородстве замыслов Б. Ельцина, участникам голодовки приходили письма и телеграммы, в которых его позиция расценивалась, как предательство.

РОЖДЕНИЕ МЭРСКОЙ ВЛАСТИ

Власть КПСС неуклонно рассыпалась под действием неудержимых перемен в обществе. Номенклатура искала новые рычаги для дальнейшего осуществления своего всевластия. И рычаг был найден: "сильная исполнительная власть", опирающаяся на авторитет демократических лидеров и хозяйственный опыт старых кадров.

Вот хроника введения мэрства на Москве.

1990 год. Одновременно с референдумом о судьбе СССР проводится спекулятивный опрос о выборах мэра всенародным голосованием. Далее в демпрессе публикуются никем не обсужденные проекты положения о выборах мэра Москвы (один из вариантов предполагал введение талонов для того, чтобы москвичи, отдав свой голос за выдвижение одного из кандидатов, не могли отдать голос за другого). Никто из москвичей во время опроса не знал, что имеется в виду под термином «мэр», каковы его полномочия и ответственность. Голосовали по сути дела только за сочетание слов "всенародные выборы".

19 апреля 1991 г. Президиум ВС без согласования с Моссоветом принимает постановление "О статусе и структуре органов управления города Москвы". Этим постановлением определено, что главой исполнительной власти в Москве является мэр. Тем самым было внесено изменение в структуру органов государственной власти и управления, их компетенцию, закрепленные в Конституции РСФСР. Конституционные полномочия местных Советов народных депутатов и их исполкомов были противозаконно переданы мэру. Кроме того, Постановлением Съезда народных депутатов РСФСР "О перераспределении полномочий между высшими государственными органами РСФСР для осуществления антикризисных мер и выполнения решений Съездов народных депутатов РСФСР" от 5 апреля 1991 г. прямо запрещалось использовать полномочия ВС РСФСР, Президиума ВС РСФСР и председателя ВС РСФСР"…для роспуска любых законно избранных органов государственной власти…" (ст. 2). В данном случае таким органом являлся исполком Моссовета, избранный депутатами.

25 апреля. Оргкомитетом, созданным без участия руководства Моссовета, созывается собрание депутатов, которое назначает внеочередную сессию для решения вопроса о позиции Моссовета по вопросу о выборах мэра и законодательной инициативе Моссовета на этот счет.

26 апреля. Г. Попов направляет письмо в Президиум Верховного Совета, которое было воспринято там, как окончательная позиция Моссовета по вопросам, которые должны были рассматриваться на внеочередной сессии.

27 апреля. Президиум ВС собирается во внеурочное время (в субботу!) и принимает свое решение по поводу выборов мэра в Москве. Соответствующее положение игнорирует Конституцию (в ней никакие мэры не фигурируют) и законодательство (никаких положений о полномочиях мэра нигде не обозначено).

29 апреля. Собирается внеочередная сессия Моссовета. Станкевич в течение двух часов блокирует принятие повестки дня. После его смещения с кресла председательствующего, оргкомитет сессии в течении четырех часов проводит три важных решения. Г. Попов на сессии молчит и о своем письме, и о решении Президиума ВС.

В этот день в выступлении председателя Комитета по законодательству ВС РСФСР С. М. Шахрая перед депутатами Моссовета изменение в соотношении представительной и исполнительной власти в Москве трактовалось как эксперимент в рамках Конституции РСФСР. Разумеется, о решениях по проведению эксперимента, а также о сроках подведения его результатов так ничего и не стало известно. Эксперимент был больше похож на заговор, на подготовку к мятежу.

29 апреля — 14 мая. Принятые депутатами документы Г. Попов не подписывает, несмотря на многократные требования оргкомитета сессии. В конце концов на документах свою подпись ставит Станкевич.

20 мая. Сессия ВС, на которой законодательная инициатива Моссовета была отклонена практически без рассмотрения. Р. Хасбулатов высказался в своей обычной манере: "Что вас слушать!".

В тот же день на сессии Моссовета, ссылаясь на безымянную группу депутатов, противодействующих выборам мэра в Москве, Г. Попов говорил, что если ситуацию не изменить, то "неизбежен длительный конфликт между Моссоветом и мэром". Он заявил: "Но я не хочу быть тем самым мэром — в случае моего избрания, который будет вести войну с Моссоветом и его депутатами. Втянуть себя в план консерваторов — столкнуть демократические силы — я не позволю. Поэтому я не могу сегодня дать согласия баллотироваться на пост мэра." Далее последовало требование о рекомендации сессии Председателю Моссовета на участие в выборах. В случае отрицательного результата голосования Г. Попов грозил отказом от участия в выборах и своей отставкой с поста Председателя Моссовета. "Я не вижу возможности для мэра работать, расходясь с Моссоветом и его депутатами во взглядах на коренные проблемы", — заключил он свое обращение.

Принимать решение, которое ставило бы Попова в особое положение перед всеми кандидатами (лишь у него одного была бы такая рекомендация) депутаты не захотели. Да и обстановка показывала, что весь шум был поднят только для того, чтобы выявить нелояльных депутатов. Попов все равно оставался единоличным фаворитом на предстоящих выборах. В итоге за «рекомендацию» проголосовало лишь 189 человек, что для принятия решения было недостаточно. Тогда «деморосы» стали собирать подписи среди депутатов в поддержку Попова. Тайное голосование стало явным.

К Попову с мольбой выставить свою кандидатуру на пост мэра обратились еще и 46 депутатов России от Москвы (46 из 65). Прошли собрания "демократической общественности", лишенной какой-либо информации о делах Попова в Моссовете, но яростно защищавшей его право на особое положение на выборах мэра.

23 мая Г. Попов подает свое заявление в избирательную комиссию по выборам мэра Москвы. Он готов баллотироваться. Москвы отдавать нельзя.

25 мая Попов пишет новое обращение к Моссовету, сообщая что он будет баллотироваться в мэры, но при любом исходе выборов просит освободить его от обязанностей Председателя Моссовета. "Изменил я свою позицию только потому, что должен выполнять решение, которое приняли мои товарищи по "Демократической России"…", — говорит он ("ВМ", 27.05.91).

В этот день под стенами Моссовета проходит митинг в поддержку Попова, на котором с «ленинского» балкона звучит площадная брань в адрес депутатов. Попов освящает митинг своим выступлением. Депутатам впервые кричат: "фашисты!". С этого момента запускается антимоссоветовская кампания "Московского комсомольца" (см. главу "Заказанная музыка"), Попов возглавляет деятельность по дискредитации Моссовета и лишению его конституционных полномочий.

28 мая Г. Попов делает на сессии Моссовета бессистемное сообщение, заменившее отчет за год работы. Вотирование "на доверие" дало ему 177 голосов "за доверие" и столько же "за недоверие". Для смещения председателя Моссовета голосов не хватало (для принятия решения нужно 235 голосов), но отношение депутатов, уже распознавших в Попове номенклатурного игрока, было высказано недвусмысленно. Для сравнения, С. Станкевич получил 192 голоса "за доверие" и 164 — "за недоверие", Н. Гончар — 257 и 96 соответственно.

1 июня Президиум ВС выпускает еще одно постановление — "О разграничении компетенции органов власти и управления в городе Москве". Маховик мятежа запущен верховной властью России и набирает обороты. Началась избирательная кампания. Но только не для Попова. Он свой путь к посту мэра начал заблаговременно.

Об этом говорит хотя бы тот факт, что Московская городская избирательная комиссия позволила Попову заранее начать сбор подписей в свою поддержку, не заверяя подписные листы печатью. Потом, вопреки только что принятому Президиумом ВС положению, комиссия внесла в бланки графу "паспортные данные", затруднив сбор подписей остальным кандидатам. Но это уже не интересовало Президиум ВС, позволявший московской администрации действовать по революционной целесообразности.

Несмотря на принятие положения о выборах мэра, никакого правового регулирования на выборах не было. Предполагалось, в частности, что избирательная комиссия аккумулирует добровольно внесенные на выборы средства и равномерно распределяет их среди кандидатов. Не вышло. Только избирательная кампания Попова была поставлена действительно серьезно. Кроме того, Москву просто заполонили плакаты Попова, отпечатанные по тому же образцу, что и плакаты Ельцина. Единый стиль оформления даже не скрывался: то ли Ельцин платил за Попова, то ли Попов за Ельцина. Предвыборной кампании остальных кандидатов в мэры за этой волной агитации просто не было видно.

Большую порцию рекламы выбросила газета «Позиция», издаваемая фондом «Содружество» (глава фонда — моссоветовский "деморос"). Номер, насыщенный славословием Ельцину (автор панегириков — журналист Радзиховский, о роли которого мы еще поговорим) и Г. Попову (авторы — моссоветовские "деморосы"), был оплачен позднее сторицей. 23 декабря 1992 г. фонд «Содружество» указом Президента № 1574 получил "для поддержки деятельности" ни много, ни мало — 100 млн. рублей.

14 июня 1991 г. почетные проводы Моссоветом своего председателя, избранного москвичами мэром, вылились в нелепый обмен заверениями, поздравлениями и мнениями о том, как возможно более удачно организовать дальнейшую работу. В действительности же поповской командой все делалось для того, чтобы оставить Моссовет без царя в голове — без председателя. Так он мог бы тихо скончаться. Поповские «деморосы» откровенно ориентировались на срыв выборов председателя Моссовета.

5-17 июня наблюдается залповый выброс целого набора распоряжений мэра, которые формируют административные и муниципальные округа, передают на баланс мэрии административные здания и имущественные вклады городских и районных органов управления в предпринимательские структуры, изменяют режим финансирования органов управления, прекращают деятельность районных исполнительных комитетов. Первая фаза номенклатурного мятежа дала свои первые плоды.

24 июня правовой беспредел робко пытается приостановить прокурор города ("ВМ", 24.07.91), разъясняющий противозаконность действий мэрии. Но активного противодействия произволу прокурор не предпринимает. Робкие прокуроры — это то, что нужно номенклатуре. Все катится дальше само собой.

На основании упомянутых постановлений Президиума Верховного Совета председатель комитета ВС РСФСР по законодательству С. Шахрай дал публичные разъяснения, получившие в условиях мятежа силу закона ("Куранты", 30.07.91). Разъяснения основывались на праве Президиума ВС до принятия Закона о статусе Москвы произвольно менять структуру управления столицей. При этом принятый Закон "О местном самоуправлении", по мнению С. Шахрая, не касался специфики Москвы. Поэтому все местные органы власти и управления в Москве подчинялись мэру города, который имел чисто номенклатурное право на их реорганизацию. Особо было отмечено, что "осуществление бюджетов местных Советов г. Москвы, а также распоряжение средствами их органов управления, внебюджетными и иными фондами, вкладами в предпринимательские структуры, имуществом и землей на их территории осуществляется создаваемыми мэром органами."

Таким образом, милостью депутатов ВС Конституция РСФСР, а также ряд законов, регламентирующих структуру и функции властей, с 12 июня 1991 г. в Москве были отменены.

28 августа в послепутчевой горячке появляется Указ Ельцина № 96, в очередной раз подкрепивший процесс узурпации конституционных прав Моссовета. Мэрии предоставлялось право на самостоятельное образование и использование внебюджетных фондов, изъятие и предоставление земельных участков, распоряжение и управление собственностью города, самостоятельное установление акцизов и предельных уровней оптовых и розничных цен, лишение неугодных предприятий права на установление договорных цен, самостоятельное введение местных налогов и штрафов. Мятеж продолжался.

Наделив себя широкими полномочиями в области распоряжения собственностью, исполнительная власть Москвы в октябре 1991 г. повела массированное наступление на прежние структуры власти — на районные Советы. В этот период префектурами и другими органами исполнительной власти проводился стихийный насильственный захват зданий и материально-технических средств, принадлежащих районным Советам ("Солидарность", № 15, 1991). Не насытившись в 1991 г., чиновная рать и осенью 1992 г. штурмует то Октябрьский, то Тушинский райсоветы. А что стесняться, если сам Президент покрывает произвол, а прокуратура привычно молчит ("Правда", 23.10.92)?

29 декабря 1991 г. появляется Указ Президента РСФСР № 334 "О дополнительных полномочиях органов управления г. Москвы на период проведения экономической реформы". Вопросы взаимоотношений представительной и исполнительной власти были решены опять помимо всяких законов. В некоторых пунктах Указа появились слова о согласовании действий мэрии с Малым Советом Моссовета (бюджетные нормативы, местные налоги и регистрация предприятий). В остальном Указ повторял предыдущие акты Президента и вводил дополнительное право мэрии проводить ускоренную приватизацию муниципальной собственности по самостоятельно разработанным правилам и графику.

12 января 1992 г. выходит еще один Указ — "Об обеспечении ускоренной приватизации муниципальной собственности в г. Москве". В абсурдной карусели беззакония составители документа (очевидно, из мэрии Москвы) не заметили, что согласно Указу, Президент санкционирует "бесплатную передачу гражданам квартир жилищного фонда… от имени Московского городского Совета народных депутатов Правительством г. Москвы…", забыв спросить мнение самого Моссовета. Кроме того, Фонд имущества Москвы, образованный Моссоветом, по данному Указу лишался своих полномочий, оговоренных в Законе РСФСР "О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР". Эти полномочия поглощались Комитетом по управлению имуществом, входящим в структуру исполнительной власти Москвы.

Дух большевистского социального эксперимента с непредсказуемыми последствиями переместился из секретариата председателя Моссовета в мэрию, которая благодаря поддержке «сверху», перекроила административное деление Москвы заново, попросту парализовав на несколько месяцев основные управленческие структуры. Беспредел (в том числе, и с точки зрения закона) осуществлялся под устаревшими антисоветскими лозунгами, объект критики которых исчез еще в 1990 г. Поскольку Советы стояли на пути установления режима единоличной власти мэра, то с точки зрения Г. Попова, следовало оглушить москвичей шумной ложью, чтобы убедить их в изначальной порочности органа государственной власти, позволившего себе носить название «Совет».

Реформа административно-территориального управления городом, губительная в нестабильной экономической ситуации, вполне соответствовала целям номенклатуры, стремящейся к нейтрализации или устранению своих политических противников. Избранные методы вполне соответствовали цели. Свобода слова реализовалась только для сторонников "генеральной линии", а против несогласных была развернута программа подтасовок и лжи. Административный передел, проводимый с революционным энтузиазмом, призван был обеспечить бывшим партаппаратчикам, проявившим к тому же лояльность к новому «вождю», доходные места.

Теоретической основой для административного «эксперимента» послужил тезис о "сильной исполнительной власти". В действительности эта власть ничего исполнять не собиралась, а «теории» разводились лишь для того, чтобы подорвать другие ветви власти и прибрать к рукам их полномочия. Речь вовсе не шла об эффективности функционирования "исполнительной вертикали", которой «эксперимент» нанес сильнейший удар. Только по официальным данным, московские чиновники не выполнили более трети распоряжений мэра и постановлений Правительства Москвы ("Тверская-13", 5.11.92). Что ж с того? Выполняется только то, что выгодно в данный момент!

На протяжении всей российской истории государственные мужи неоднократно использовали метод укрепления своей личной власти, заключающийся в том, что старые органы государственной машины постепенно утрачивали свои функции, а влияние и реальную власть получали другие структуры. Постепенность процесса преобразований гарантировала от социального взрыва. Попытка же в одночасье разрушить систему управления до основания привела в 1917 г. к социальной катастрофе. Повторить этот эксперимент ради быстрого приобретения личной власти решились назвавшие себя демократами проходимцы, которым удалось оседлать волну демократических настроений и захватить сначала Москву, а потом и всю Россию.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГОЛОДОВКА — II

Путч 1991 г. сменил декорации. Сессия Моссовета, принявшая 22 августа 1991 г. решение о преодолении последствий путча, предусмотрела одним из пунктов просьбу к МВД РСФСР о немедленном введении в должность начальника ГУВД генерала Комиссарова. Тем более, что существовал приказ российского министра на этот счет еще от 6 апреля 1991 г. Но МВД РСФСР снова начало тянуть резину, выжидая реакцию сильных мира сего. Сессия Моссовета через неделю снова обратилась по указанному поводу уже к Президенту России Б. Ельцину. Ельцин на обращение не ответил, но выпустил Указ "О полномочиях органов исполнительной власти г. Москвы", передающий всю полноту власти в городе Попову и Лужкову.

Заговор номенклатуры продолжался. Поэтому 4 сентября 1991 г. группа депутатов вновь возобновила голодовку. Голодовка на сей раз проводилась в Красном зале Моссовета, окна которого выходили на Тверскую улицу. Именно в этих окнах появились громадные буквы, обращенные к Москве: «ГОЛОДОВКА». И Москва не безмолвствовала. Возмущенные произволом номенклатуры люди приходили на митинги к памятнику Юрию Долгорукому. Депутаты раздобыли мощный динамик, который непрерывно вещал из здания Моссовета на площадь голосами тех участников голодовки, которые уже были не в состоянии выступать с трибуны.

А в это время генеральный директор департамента мэра Е. Савостьянов разъяснял специальным письмом в ГУВД, что милиции не стоит беспокоиться и надлежит подчиняться приказам генерала Мырикова.

У участников голодовки оставалась надежда на то, что Ельцин все-таки обратит внимание на творящиеся у него под боком безобразия. После разгрома ГКЧП образ первого Президента выглядел светлым. На него, как на оплот справедливости, и была надежда. Из тех, кто еще мог держаться на ногах, составили делегацию.

Но обратиться к "царю батюшке" не удалось. Депутатов просто не пустили в Белый Дом. Новая демократия устанавливала свои порядки. О Конституцию и законы Ельцин стал вытирать ноги сразу, как только были нейтрализованы всесоюзные структуры власти и у него были развязаны руки. Статус народного депутата для него с этого момента не значил ровным счетом ничего. Одновременно сговор номенклатуры поддержала пресса. В СМИ голодовка была представлена глупой и нечистоплотной игрой.

Пробиться к Ельцину на сей раз удалось лишь одному наиболее настырному депутату. Изложив все свои болячки и объяснив причину голодовки, депутат нашел отеческое понимание и даже получил обещание со стороны Президента во всем разобраться и встретиться с моссоветовцами на сессии. Депутат ушел повеселевшим. Но напрасно. Ельцин обманул второй раз, так и не решившись посмотреть в глаза избранникам Москвы, которая в свое время вытолкнула его к вершинам власти. С начальником ГУВД он тоже не стал разбираться. Все-таки Г. Попов был для Ельцина почти родным и мог еще пригодиться для дальнейших закулисных игр, а с Моссоветом были одни только хлопоты.

12 сентября 1991 г. открылась сессия Моссовета, которая сразу же обратилась к Ельцину с телеграммой, где напомнила Президенту закон, по которому он должен был принять для беседы депутатов Моссовета, объявивших голодовку.

Генерал Мыриков в этот момент подал в отставку с поста начальника ГУВД. Его поведение во время путча ГКЧП было более чем двусмысленным, и стоило поберечь себя. Вместо того, чтобы назначить на освободившееся место Комиссарова, Г. Попов все силы бросает на то, чтобы протолкнуть в начальники ГУВД кого-то из своих приближенных.

Попов трусил. Боялся, что реставрация не заставит себя долго ждать, и тогда ему припомнятся все его художества. Вот и стал он торопливо рассаживать на все посты в силовых структурах своих людей. Пусть плохонький, да свой! ГУВД досталось молодому шалопаю и известному активисту «ДемРоссии» А. Мурашеву.

Голодовка депутатов для Попова была непонятна. Поэтому он называл ее политиканством, выходом за пределы здравого смысла. Чтобы втиснуть ситуацию в свой "здравый смысл", он выдумывает фальшивое письмо от 14-ти начальников РУВД в поддержку Комиссарова, а потом начинает клеймить неведомых авторов фальшивки ("МК", 24.09.91). В действительности имело место совещание начальников и заместителей начальников РУВД совместно с участниками голодовки. Милицейские чины однозначно высказались за то, чтобы ГУВД руководил профессионал. Под резолюцией совещания действительно стояло 14 подписей. Таким образом, Попов снова наводил тень на плетень.

Попов ни разу не пришел к голодающим и не попытался найти с ними общий язык. Состоявшееся собрание депутатов Моссовета расценило такое поведение, как провоцирование участников голодовки на самоубийство.

А между тем, на 16-й день голодовки двое из ее инициаторов были доставлены в больницу с сильными болевыми спазмами. Голодовка продолжалась в больнице.

Возможно именно это — угроза прослыть хладнокровными убийцами — заставила мэрскую власть пойти на попятный. В тот же день Станкевич и представитель МВД провели процедуру введения в должность начальника ГУВД генерала Комиссарова. Куда девать теперь Мурашева, было неясно. Тем более, что в пылу борьбы никто не заметил, что в действительности назначали его начальником управления МВД по Москве и Московской области, а Горбачев в эти дни отменил свой Указ о создании этой структуры.

Номенклатура, уступая требованиям голодающих, все-таки нашла выход из затруднительного для нее положения. Не даром поверженные политические противники как бы переселяются в своих победителей. Вот так же и Пуго будто переселился в Попова, и последний избрал путь политической провокации. Расшумев повсюду о ведущейся кампании по дискредитации мэра и вице-мэра, он инициировал организацию массовых митингов. На митинг 25 сентября поддержать своего «кореша» по политическим баталиям примчались И. Заславский, В. Миронов, А. Яковлев, Г. Якунин, Э. Шеварднадзе, Л. Шемаев… В общем — сливки "демократической общественности", которые тогда еще лишь у немногих вызывали приступы тошноты своими идеями и повадками.

Обеспечение поддержки «масс» было подготовлено продажной прессой. Всюду печатались пакостные статейки, поносящие участников голодовки, а с ними и Моссовет. Суть акции грубо извращалась. Попытки депутатов направить опровержения и разъяснения ни к чему не приводили. «Известия», в лице редактора газеты, просто сочли нецелесообразным принимать материал от депутатов, находящихся на грани жизни и смерти. А «Куранты», хотя и опубликовали протест депутатов против кампании лжи, но снабдили его убийственным комментарием.

Так или иначе, пресса многое сделала, чтобы митинг «деморосов» перед Моссоветом стал удачным фоном для отстранения Комиссарова от должности и возведение в "главные менты" А. Мурашева. Комиссарову «предложили» стать первым заместителем министра внутренних дел России.

Моссовет еще попытался возразить, назвав действия нового министра внутренних дел РСФСР А. Дунаева и мэра Г. Попова противозаконными. Но времена уже были не те. Тут даже видимости законности можно было не обеспечивать. Мятеж номенклатуры уже поглотил столицу и растекался по стране.

Возникает вопрос, не вспоминалась ли занимавшим в период борьбы за пост начальника ГУВД попеременно пост министра внутренних дел РСФСР Баранникову и Дунаеву их нерешительность (если не сказать трусость), когда ельцинские танки лупили по парламенту, где опальные генералы пытались найти прибежище?

ВЫБОРЫ МЭРА — II

Вслед за бегством Г. Попова с поста мэра 4 июня 1992 г., Ельцин самочинно, не согласовав свои действия с Моссоветом (как это было положено по закону), назначил на этот пост Лужкова и объявил его главой администрации Москвы. 10 июня Моссовет обратился к Президенту с просьбой устранить нарушения законодательства в упомянутых указах. Ответа на обращение не последовало. Моссовет 25 июня 1992 г. своим решением расценил действия Президента, как незаконные, выразил Лужкову недоверие как заместителю главы администрации и в соответствии с законом назначил выборы нового главы администрации на 5 декабря 1992 г.

Логика депутатов Моссовета: Принятие ряда поправок в действующую Конституцию и ряда законов на этот момент отождествило должность мэра с должностью главы администрации. Досрочное прекращение полномочий главы администрации на основании личного заявления по Закону "О краевом, областном Совете…" — исключительная компетенция Моссовета. Президент мог своей волей освободить Попова от должности лишь в случае грубого нарушения Конституции, актов Президента или Правительства, или же по заключению Конституционного Суда. Согласно действующему постановлению Съезда народных депутатов, установившему мораторий на выборы глав администрации до 1 декабря 1992 г., Президент не мог назначить Лужкова главой администрации без согласования своего шага с Моссоветом и депутатами России от Москвы.

Московское правительство тут же отреагировало. На пресс-конференции было заявлено, что если решение Моссовета "не получит оценки здравомыслящей части депутатов, правительство не будет считать возможным сотрудничество с данным депутатским корпусом." При этом правительство в отставку не собиралось и рассчитывало снова на Ельцина, указы которого позволяли не замечать существования в столице представительного органа власти ("РГ", 27.06.92).

Лужков и его соратники использовали и новые для себя методы давления на депутатов. Они стремились организовать не только газетную кампанию против них, но и продемонстрировать поддержку своего режима москвичами. На улицу выводились демонстрирующие свою поддержку Лужкова грузовики, здание Моссовета было засыпано великолепно отпечатанными листовками, у его входа появились пикеты.

Из многотиражной анонимной листовки (1 июля 1992 г.):

"Мэру Москвы Ю. М. Лужкову.

Уважаемый Юрий Михайлович! В этот морально тяжелый для Вас момент выражаем Вам свое полное доверие, поддержку и считаем, что проводимый Вами курс направлен исключительно на благополучие, защиту и улучшение положения москвичей.

Знаем, насколько это трудно практически. Поэтому самым категорическим образом отметаем пустословную демагогию так называемого депутатского корпуса, который находится в эйфории от Мраморного зала Моссовета и потерял всякую связь с людьми, его избравшими. Больше того, ест даром народный хлеб и при этом изощренно ставит палки в колеса Вашему динамичному Правительству.

Вас избрал весь город, и Вы не имеете права сдавать позиции перед этими словоблудными депутатами.

Мы, уважаемый Юрий Михайлович, в любой момент готовы помочь Вам всеми способами и методами, которые будут адекватны складывающейся вокруг Вас и Правительства Москвы обстановки.

Мы верим своему правительству!

Москвичи"

15 июля прокурор Москвы опротестовал решение Моссовета, а 2 сентября 1992 г. Мосгорсуд отменил это решение.

Логика суда: После отставки мэра Г. Попова его обязанности перешли к вице-мэру, что было подтверждено Указом Президента. Недоверие Лужкову, как заместителю главы администрации, выражено лицу, которое не занимало должности, указанной в решении Моссовета. Кроме того, установленный мораторий на проведение выборов следует рассматривать и как запрет на назначение выборов, требующих начала избирательной кампании еще до 1 декабря 1992 г. Наконец, поскольку недоверие фактически выражено главе исполнительной власти (суд считал Указы Ельцина "О Г. Попове" и "О Ю. Лужкове" законными, а потому — действующими), а не его заместителю, то такое решение требовало 2/3 голосов, а не простого большинства, как это было на сессии Моссовета.

Моссовет начал готовить новое решение по выборам, которое за основу было принято 1 октября 1992 г. Верховный суд России тем временем не удовлетворил кассационную жалобу Моссовета и решением от 2 октября 1992 г. оставил решение Мосгорсуда в силе. 6 октября Моссовет обжаловал указ Ельцина о назначении Лужкова в Конституционном Суде. Ходатайство так и не было рассмотрено.

Логика Верховного Суда: Решение о моратории на выборы предусматривает начало предвыборной кампании только после 1 декабря 1992 г. До принятия соответствующих законов вопрос о порядке выборов и отзыва мэра определяется Президиумом ВС, им же должны назначаться выборы мэра. Согласно ст. 183 Конституции до принятия специального закона о Москве, на ее территории могут действовать не только законы РФ, но и другие нормативные акты.

26 октября 1992 г. Моссовет повторным решением назначил выборы на 7 февраля 1993 г. Ю. Лужков обвинил Моссовет в попытке создать параллельную власть и подрыве авторитета существующей законной власти. Лужков подтвердил свою готовность на одновременные выборы мэра Москвы и депутатов Моссовета ("Известия", 28.10.92). Но дальнейших шагов в этом направлении не последовало. Для Лужкова выборы были смерти подобны.

Дальнейшая заминка была вызвана резким нарастанием напряженности, связанной с приближением срока окончания чрезвычайных полномочий Б. Ельцина. В начале декабря кризис власти мог привести к резкой смене обстановки. Лужков готовил митинги и демонстрации большегрузных автомобилей у Кремля, где проходил Съезд народных депутатов. 10 декабря 1992 г. Съезд принял постановление "О главах администраций" в котором Советам предписывалось опираться на ранее принятый Закон "О выборах главы администрации". Таким образом, Моссовет смог 21 декабря принять новое решение, опирающееся на данное постановление. Заодно выборы были перенесены на 28 февраля. Председатель ВС Р. Хасбулатов пытался заблокировать это решение, направив 22 декабря 1992 г. депутатам Моссовета письмо, в котором просил пересмотреть решение сессии и не форсировать выборы до принятия Закона "О статусе столицы Российской Федерации", намеченного на январь 1993 г. Его позиция поддерживалась моссоветовскими «деморосами», которые попытались предотвратить окончательное оформление решения Моссовета и открыто призвали своих сторонников сорвать заседание сессии 23 декабря (не приходить или не регистрироваться с целью срыва кворума). «Деморосы» (по оптимистичным оценкам их самих — около 50 человек) заявили, что юридических оснований для выборов не представлено. Это противоречило действительности — десятки документов с комментариями профессиональных юристов раздавались на сессии.

Из заявления фракции Моссовета "Демократическая Россия" ("Куранты", 30.12.92):

"Конфликты между Советами и исполкомами носят повсеместный характер, и они не могут быть разрешены без решения главного конфликта: между Съездом, Верховным Советом и Президентом, Правительством. Для решения этого главного конфликта нужны новая Конституция, новая структура органов власти в стране, новый закон о выборах, новые выборы, новые выборы всех органов власти. <…> Проведение в этих условиях каких-либо выборов явно нецелесообразно и неизбежно помешает решению важнейших политических задач".

Из обращения объединения депутатов Моссовета "Законность и народовластие" (23.12.92):

"Провокационное, откровенно подстрекательское поведение исполняющего обязанности мэра города Лужкова Ю. М. в дни работы VII Съезда народных депутатов Российской Федерации в очередной раз предостерегло: Москва не может дальше оставаться заложницей самоуправства криминальных группировок и людей с уголовным мышлением без неминуемого обострения угрозы конституционному строю, нарождающимся демократическим институтам, законным правам, интересам и самой жизни москвичей.

Необходимо помнить, что сегодня мы стоим у последнего рубежа, за которым либо спокойная и продуманная, протекающая в рамках Конституции и законов России эволюция к нормальной жизни для большинства граждан, либо экономический крах, социальный взрыв и неизбежный приход к власти реакционных сил, установление ими террористической диктатуры, то есть полный и принципиальный отказ от демократической перспективы".

Зампред Моссовета Ю. П. Седых-Бондаренко (из ответов на вопрос о возможности конструктивного сотрудничества с администрацией города в случае, если выборы не состоятся — пресс-конференция в декабре 1992 г.):

"Если у нас будут соблюдаться законы и Конституция России, то выборы должны состояться. Если они не будут соблюдаться, отсюда тоже нужно будет сделать определенные выводы.

Я за сотрудничество, за конструктивное сотрудничество, за любое сотрудничество, но только с теми, кто соблюдает законы. До тех пор, пока Ю. М. Лужков не станет законным главой городской администрации, я не готов сотрудничать с ним. Как и с обманным путем утвержденным вопреки действующим на то время законам составом исполкома Моссовета, который до сих пор работает в команде Лужкова."

Итак, одни решали свои политические задачи, а другие защищали закон. Одни обслуживали интересы номенклатуры, другие — противостояли произволу. Поэтому, в конце концов одни получили доходные местечки в аппарате той самой номенклатуры, а другие — кровавую кашу октября 1993 г.

30 декабря 1992 г. прокурор Москвы опротестовал новое решение Моссовета. Робкий Г. Пономарев вновь обратил внимание на действие актов, принятых Президиумом ВС. Моссовет отклонил протест прокурора, дополнив свою аргументацию новыми соображениями, а также обратившись к ВС с просьбой дать разъяснение по спорным моментам. 18 января Моссовету удалось провести решение об образовании окружной избирательной комиссии, но вопрос о финансировании выборов оставался открытым.

Логика Моссовета: Моссовет согласно Конституции и законодательству не является местным Советом, за которым осуществляет надзор городская прокуратура. Москва — субъект Федерации, а Моссовет — орган государственной власти. Закон "О прокуратуре" обязывает прокурора города осуществлять надзор только за местными представительными органами. Протест же Моссовету может принести Верховный Суд или Конституционный Суд.

27 января 1993 г. Мосгорсуд отменил новое решение Моссовета. Логика суда осталась прежней. По этой логике мэр не являлся главой администрации, Москва не являлась российским городом (здесь не действуют российские законы), Моссовет не являлся органом государственной власти. Судебная коллегия Мосгорсуда во главе с судьей Е. А. Фоминой (вспомним историю с мусорным налогом в главе "Жизнь среди мусора") по заказу мэрии решила быстро «обстряпать» дело, не обращая внимание на «мелочи». Процесс, имеющий ключевое значение для судьбы десятимиллионного города, был закрыт в два дня. Заседание проходило с грубейшими нарушениями. Судья Фомина вела себя развязно и нагло, демонстрируя перед представителями мэрии свою подобострастную лояльность. Ни одно из заявленных ходатайств со стороны Моссовета удовлетворено не было. В том числе было отказано даже в такой мелочи, как предъявление удостоверений личностей заседателей суда. А по другим вопросам отказано в приглашении адвоката, в перенесении заседания в более просторное помещение (где могла бы разместиться публика), в оформлении зала государственной символикой (согласно законодательству) и пр. Суд был превращен в фарс. Коллегия готова была вынести заранее одобренное «сверху» решение хоть в хлеву, лишь бы побыстрее.

3 февраля 1993 г. Заместитель председателя Верховного Суда В. Жуйков опротестовал решение Мосгорсуда от 2 сентября. Это, впрочем, ничего уже не меняло.

Аргументация В. Жуйкова: Известное постановление Президиума ВС определяет мэра Москвы главой исполнительной власти, а исполнительная власть, согласно законодательству, поправленному в этой части еще до выборов мэра, осуществляется соответствующей администрацией. Независимо от наименования главы исполнительной власти он является главой администрации. В положении о выборах мэра, принятом Президиумом ВС 27 апреля 1991, говорится, что оно действует до принятия законодательных актов, касающихся Москвы. А Москвы касается также и Закон РФ "О выборах глав администрации" от 24 октября 1991, действующий на всей территории РСФСР. Этот Закон не предусматривает автоматического перевода полномочий главы администрации его заместителю. Наконец, запрет Съезда на проведение выборов не содержит запрета на их назначение и подготовку.

Так ситуация запуталась окончательно. Какое же решение действует, так и осталось неясным. А Моссовет так и не смог решить вопрос о финансировании выборов ("деморосы" пересидели на сессии депутатское «болото», которое было не прочь объявить выборы, но торчать в душном зале ради этого долго не смогло). Разумным течением событий было бы автоматическое выделение средств на выборы из городской казны. Но казна была захвачена номенклатурой, а депутатский корпус разлагался на глазах. Почти 2/3 депутатов уже не появлялись на сессиях.

Между тем, энтузиазм выдвинутых различными общественными организациями кандидатов в мэры сильно поугас, и даже пресса прекратила непрерывно мусолить эту тему, понося строптивых депутатов.

Пресс-центр мэрии ("ВМ", 02.03.93) в последний раз пнул решение о выборах, заявив, что продолжение деятельности городской избирательной комиссии носит провокационный характер и направлено на дестабилизацию обстановки в Москве. На этом дело и кончилось.

Оставалась надежда, что депутаты России найдут в себе мужество и при завершении работы над законом о статусе Москвы все-таки внесут ясность, может ли Моссовет назначить выборы.

15 апреля 1993 Верховный Совет принял Закон "О статусе столицы Российской Федерации" и отменил пресловутые постановления Президиума ВС 1991 года, касающиеся мэрской власти. Вместе с тем, проблема выборов в Москве так и осталась неразрешенной. Закон был аморфным и не предусматривал прямого действия. Предполагалось, что все проблемы между мэрией и Моссоветом будут решены при разработке Устава города Москвы. Ю. Лужков закрепился на своем посту до принятия в декабре 1993 г. новой Конституции, по которой глав администрации назначает Президент. С этого момента оторвать Лужкова от мэрского кресла можно было, только оторвав Ельцина от кресла президентского.

Так, силами прокуратуры и судебных органов Москвы при полном равнодушии депутатов России удалось заблокировать право Моссовета назначать выборы главы администрации после отставки ранее занимавшего этот пост Г. Попова. Административная система не только справилась с демократической процедурой, но использовала ее в своих целях, чем окончательно закрепила свое торжество.

Нельзя недооценить и роль Р. Хасбулатова, всячески способствовавшего тому, чтобы оградить Лужкова от депутатских каверз. Им помимо выборов в июле 1992 г. были заблокированы выводы парламентской комиссии, изучавшей деятельность исполнительной и представительной власти в Москве. Итоговый документ комиссии, представленный Президиуму ВС, вместо рассмотрения по существу, был положен под сукно, а комиссии было предложено продолжать свою деятельность, которая к тому времени открыто саботировалась московской администрацией ("Ъ", № 28, 1992).

Многое сделала для срыва выборов демократическая пресса и депутатская фракция «ДемРоссия». День за днем москвичам вдалбливали в голову, что выбирать мэра "при живом Лужкове" совершенно невозможно. О всех юридических тонкостях и соображениях своих оппонентов, разумеется, умалчивалось.

Выборы в Москве были опасны городской администрации. Поражение старых бюрократических сил и объединившейся с ними новой номенклатуры на выборах было неминуемо. Если бы выборы стали неизбежными, многие силы попытались бы выбить кресло из-под Лужкова, дальнейшая работа которого на этом посту уже не была бы такой уж несомненной. В результате неминуемо вскрылись бы все чудовищные злоупотребления служебным положениям, катастрофическое расхищение богатств города, осуществленное под руководством "талантливого хозяйственника".

Из телефонных опросов 1000 москвичей, проведенных Институтом маркетинговых и социальных исследований «ГФК-Москва». Вопрос об отношении к мэру Москвы Ю. М. Лужкову (1992–1993 гг.):

сентябрь — март — апрель — май

"Доверяю" — 16 % — 20 % — 33 % — 27 %

"Отчасти доверяю" — 24 % — 23 % — 21 % — 18 %

"Отчасти нет" — "Не доверяю" — 37 % — 38 % — 32 % — 31 %

Из данных февральского социологического опроса 1993 г. ("Бюллетень ОЦМ", № 3 1993):

Наказы новому мэру на случай проведения выборов:

Систематические операции по изъятию оружия и ликвидация преступных группировок — 62 %

Запрещение спекуляции продовольствием и ширпотребом — 59 %

Установление справедливого налога на жилье — 55 %

Удовлетворение потребности москвичей в получении земельных участков в пригороде — 40 %

Создание возможности для того, чтобы каждый москвич мог завести свое дело — 30 %

Приведенные данные показывают, что выборы все-таки могли состояться. Потребность в них была. И вряд ли Лужков стал бы победителем на этих выборах.

* * *

Отметим, что попытка депутатов провести выборы натолкнулась не только на интересы номенклатуры. Законодательство, придуманное без привязки к жизни, позволило в огромном городе выдвигать кандидатов в главы администрации собранием в 150 человек. И таких собраний, судя по оформленным документам, прошло немало — более тридцати. В результате в списке кандидатов оказались и попросту больные люди. Широко здесь были представлены и "российские наполеончики" (см. одноименный раздел): Жириновский, Боровой, Анпилов, из заграницы приехал известный диссидент В. Буковский (в основном, чтобы «пофигурировать» перед телекамерами и журналистской братией)… Разбавить эту бестолковщину попытались ряд депутатов России, два замминистра, два крупных предпринимателя, директор промышленного объединения, несколько шумных политических деятелей муниципального уровня, священник, два генерала. Они также стали кандидатами на вожделенный пост.

Пожалуй, единственный кандидат был на голову выше всех. Это Ю. П. Власов — олимпийский герой в прошлом, писатель и публицист в настоящем. В случае выборов его успех был бы почти неизбежен. (Впоследствии Ю. Власов убедительно победил на выборах в государственную думу в миллионном избирательном округе Москвы.) Вряд ли Юрию Петровичу удалось бы одолеть круговую поруку криминального аппарата, но удар номенклатуре в этом случае был бы нанесен сильнейший. В ближайшие годы ей было бы не до переворотов. К сожалению выборы так и не состоялись.

В Моссовете надеялись, что первый тур голосования отсеет случайных лиц. Но дело с выборами затянулось, а газеты и телевидение демонстрировали наиболее убогих кандидатов в мэры, и сама идея о каком-то голосовании приобретала в глазах москвичей совсем уж анекдотический характер. В мэры лезли косноязычные бомжи. Пресса представляла дело именно так. Блок чиновников и журналистов в конце концов окончательно победил.

ПРИКАЗ: СТОЛИЦУ СДАТЬ!

Вопрос о власти, особенно власти тоталитарного государства, решается преимущественно в столице. Пока столица несла функции центра Союза и республики, ее администрация могла успешно маневрировать, играя на конфликте интересов. Об этом однажды на сессии Моссовета обмолвился Г. Попов. Он говорил, что в неразберихах между союзной и республиканской властью "создаются исключительно благоприятные условия для действия мафиозных структур, которые всегда могут найти какой-то канал на каком-то уровне, на стадии решения каких-то вопросов." Короче говоря, согласно позиции Попова, необходимо навести порядок, чтобы мафиози могли обращаться в одно место и иметь только один канал для своей деятельности. Так, собственно, и произошло. То, что раньше получали чиновники на союзном и республиканском уровне, перекочевало в карманы московского чиновного люда. Потому-то этот слой и стоял горой за горячо любимого «Харитоныча».

Формальным поводом для возбуждения вопроса о статусе столицы послужил Указ Президента СССР Горбачева о Садовом Кольце, который долго не могла ему забыть "демократическая общественность", рисуя на его портретах свастики и потешаясь над ним, как над Президентом только этого самого Садового Кольца. (Мерзость этих шутовских выходок ничем не отличалась от воплей шизо-коммунистов в 1994 г.: "Иуда!".)

Как только ВС РСФСР начал обсуждение проблемы статуса Москвы, Горбачев издал Указ о создании соответствующей комиссии (с незапамятных времен верный метод утопить все дело). Попова комиссия и российские законодатели держали у дверей и никаких документов до поры до времени не предоставляли. Пришлось ГХ самому проявлять активность в качестве борца за права москвичей. Он повсеместно сетовал, что в тяжких трудах ему приходится постоянно искать исполнительную власть, которая подчинена неизвестно кому. В общем оставался Гавриил Харитонович покуда без исполнительной власти и без статуса Москвы.

Обходной маневр проникновения в недра номенклатурных интриг оказался удачнее. Вместе с мэрией в 1991 г. в Москве появился и мэр — сам Попов, а закон "О статусе…" начал рассматривать российский парламент, уже не оглядываясь на союзных коллег. Но не удовлетворили Попова усилия российских депутатов. Он считал и заявлял, что Москва "и как столица, и как сверхгород-мегаполис не сможет вписываться в общероссийские законы". Мэр гневался по поводу того, что рассмотренный в первом чтении закон о статусе Москвы таков, что "парламентарии оставили нас с вами наедине со своими проблемами, лишив возможности решать их". Пожелания мэра учтены не были. А ведь он хотел особого положения для Москвы в части взаимоотношений исполнительной и представительной власти, особого территориального устройства, "полномочий в экономической сфере, позволяющих проводить в наиболее выгодном для населения режиме радикальные экономические преобразования". Нет, не хотелось Попову быть "низведенным до положения назначаемого председателя исполкома" ("ВМ", 20.12.91).

Пришлось Попову раз за разом подключать к делу тяжелую артиллерию. Для начала в дело сгодилась любимая газета Президента — "Московский комсомолец". Ее редактор, совместивший этот пост с руководством московским отделением номенклатурной партии Попова (ДДР), от имени этого отделения призвал Ельцина решить все проблемы разграничения полномочий властей своим Указом, а ВС приостановить принятие Закона "О статусе Москвы" ("Куранты", 20.12.91). На этот комариный писк никто бы не обратил внимание, но за ним стоял Попов.

В дело вступил непререкаемый авторитет. Нет, не закон, не Конституция, а сам Президент Ельцин! Он отдал Попову землю и собственность, валютные средства города и внебюджетные фонды, милицию и КГБ. Моссовету оставалось лишь согласовывать нормативы по бюджету. Указ следовал за Указом — так явочным порядком устанавливался статус Москвы — столицы криминального мира, гнезда номенклатурного мятежа и нового Клондайка для любителей легкой наживы.

А депутаты России как-то вдруг забыли о принятом в первом чтении Законе. Ельцин помог им стать забывчивыми. Второе чтение все откладывалось и откладывалось. Моссовет в этом ожидании выкипал от возмущенных требований. Он почти весь выкипел, когда началось новое рассмотрение Закона. Российские депутаты склонялись к тому, чтобы не делать различий между Москвой и другими городами, если дело касалось структуры власти и других законодательно закрепленных положений. Планировалось уточнить лишь порядок реализации столичный функций.

Все, что смогли сделать российские депутаты, так это констатировать, что на территории Москвы действует, как и на остальной территории России, Закон о местном самоуправлении. Но тут свою трактовку законодательству дал Конституционный Суд во главе с В. Зорькиным. Он указал российским депутатам, что они сами приняли поправки к Конституции, согласно которым ими же определяются лишь общие начала организации представительной власти краев и областей (Москва имела именно такой статус). По логике Зорькина Москва должна была жить вообще без законов и ждать пока российские депутаты расстараются, определив "общие принципы" или издадут особый закон о Москве, который каким-то образом «проглотит» все законодательство России ("Куранты", 27.05.92).

Интригуя в высших эшелонах власти, чрезвычайно заинтересованные руководители исполнительной власти Москвы (огромная собственность, огромное влияние!), мечтали об одном: чтобы закон о Москве отменил на территории столицы российское законодательство в части, касающейся полномочий Советов и отдал все мэрии. Исполнительная власть мечтала перерасти свои управленческие полномочия и обрести полномочия собственника и единственной и непререкаемой власти. В. Зорькин либо этого по наивности не понимал, либо играл в законопослушность, удобную номенклатуре. Доигрался до государственного переворота в октябре 1993 г. И, судя по всему, неприсоединение к перевороту он посчитал достаточной ценой, чтобы не быть в долгу перед попранной законностью. Вся предыстория забылась. А ведь В. Зорькин и его коллеги внесли огромный вклад в разрушение стабильности закона на территории России. Львиная доля этого вклада внесена позорной трусостью, которой нет и не может быть прощения.

Из обращения группы депутатов Моссовета к москвичам (ноябрь 1992 г.):

"Развернувшаяся сейчас кампания дискредитации представительных органов России идет по модели, отработанной в Москве. На две трети состоящий из депутатов, избранных в 90-м году по спискам "Демократической России", Моссовет уже в 91-м стал, судя по московской прессе, препятствием для «демократических» и «рыночных» реформ, проводимых «прогрессивнейшим» (состоящим на девять десятых из старой номенклатуры) московским правительством.

И все из-за того, что Моссовет настаивал на безусловном исполнении российских законов, отменяя и опротестовывая незаконные решения исполнительной власти. Решения, открывающие дорогу номенклатурной приватизации. Решения по распоряжению городской собственностью, ущемляющие права рядовых москвичей: о продаже жилых домов вместе с жильцами коммерческим структурам, о выселении детских учреждений и учреждений культуры из занимаемых ими зданий с помощью вооруженных отрядов, о сдаче в долгосрочную аренду за бесценок огромных земельных участков. Моссовет выступает против совмещения должностей в органах власти и в коммерческих структурах. Настаивает на том, чтобы столичная милиция возглавлялась профессионалом. Требует, чтобы средства, полученные от продажи гуманитарной помощи, были возвращены городской администрацией для раздачи малоимущим, а не исчезали в недрах московской торговли. Моссовет не утверждает городской бюджет, в котором московский мэр, преуспевший в выбивании средств у федеральных властей, не хочет показывать доходы, заработанные городом и составляющие, по подсчетам депутатов, десятки миллиардов рублей. Во всем этом и заключается политика «контрреформ», проводимая представительными органами власти Москвы.

Мы совсем не склонны идеализировать работу Моссовета: кому, как не нам, знать о недостатках в его деятельности. Далеки мы и от того, чтобы идеализировать законы, принятые Верховным Советом. Многие из них уже сейчас требуют уточнения. Более того, некоторых законов явно не хватает. В этой связи хотелось бы обратить внимание российских парламентариев на то, что принятый в первом чтении закон о статусе Москвы никак не рассматривается во втором чтении. Москва де-факто живет по указам Президента" ("РГ", 04.11.92).

Забывчивость российских депутатов была связана с тем, что в свое время мэрии "не понравился" проект, принятый в первом чтении. Была даже попытка раздуть скандал о том, что бланк с визами ответственных лиц прикрепили к другому тексту. Но вместо скандала удалось другое — номенклатурная интрига. Ельцин и Хасбулатов договорились между собой, что для «компромиссного» варианта будет создана комиссия во главе с В. Шумейко. Пустили козла в огород и ждали плодотворных результатов. И результат вышел отменный: "проект Шумейко" резко ограничивал полномочия местных органов власти, устанавливал численность Моссовета, определял, что представительные органы власти по сути дела наделяются лишь совещательными функциями. Для мэрии было предусмотрено согласование многих вопросов на федеральном уровне. Мэрия на это была согласна. Ведь, для московских чиновников доступ на вершины власти был открыт, чего не скажешь о депутатах. Таким образом, никакого компромисса не было, а была наглая попытка номенклатуры придушить Моссовет.

VII Съезд народных депутатов России под влиянием ситуации (антисъездовская позиция Ельцина, демонстрация грузовиков у стен Кремля, устроенная Лужковым, наглое выступление последнего со съездовской трибуны) принял поправку к пресловутой 183-й статье Конституции, распространив действие общероссийских законов на столицу. Но маховик номенклатурного мятежа уже был раскручен.

Тут восстал еще и титан номенклатуры Ю. Лужков, почувствовавший серьезный подкоп под свое административное кресло: "Сегодня городская власть функционирует в обстановке правового хаоса. В какой-то мере он компенсировался постановлениями Президиума Верховного Совета, указами Президента, но это были в основном частные решения… Закон об областном, краевом Совете… реакционен. Ибо его породила та же идея — вся власть Советам" ("ВМ", 01.03.93). Решения Президиума подразумевались еще старые, когда на нем председательствовал Ельцин. Номенклатура продолжала планомерно демонстрировать единственную функцию Советов: не давать работать исполнительным органам.

О власти Советов в Москве к началу 1993 г. речи быть не могло. Конечно, если эта речь была честной. След и дух власти Советов давно выветрился. Лужков просто пользовался хорошо зарекомендовавшим себя пропагандистским клише. Пропаганда должна была быть направлена на блокирование тех законов, которые Лужкова и его номенклатурную команду не устраивали. Власти этой команды мешали районные Советы, неудобно вставшие прямо у вожделенной кормушки. Наблюдателей процесса расхищения народного добра в новой системе быть не должно. И Лужков говорит: "деление власти в муниципальном районе на представительную и исполнительную неуместно". После октября 1993 г. Лужков свою идею реализовать сумел. А заодно и вопрос со строптивым Моссоветом решил, посадив в Городской Думе три десятка марионеток. А муниципальные советы так и не родились. И в муниципалитетах никакие представительные органы над номенклатурной душой не стояли.

Несмотря на отмену весной 1993 г. Конституционным Судом противозаконных Указов Ельцина "Об ускоренной приватизации муниципальной собственности в г. Москве", "О дополнительных органах исполнительной власти в г. Москве" и постановления "Об административно-территориальном делении в г. Москве", Лужков заявил, что Указы отменять уже поздно ("ВК", 13.03.93). Действительно, бюджет, собственность, процесс приватизации, нормы о порядке торговли, о штрафах, о лицензировании и прочее он уже давно держал у себя. А депутатам была навязана роль бессильных нормотворцев и объектов для публичного шельмования всеми СМИ.

После октября и этих объектов не осталось. Поэтому прессе оставалось только славословить блестящих хозяйственников.

КОМУ НУЖНА ЭТА ЗАКОННОСТЬ?

Соблюдение законов является как бы само собой разумеющимся правилом для добропорядочных граждан. Вопрос о соблюдении закона как бы даже не возникает — все его обязаны соблюдать.

На словах закон исполнять все готовы. Политики тоже не отстают и стараются подкреплять любые свои выкрутасы ссылками на закон. Не то среди журналистов. Они должны отрабатывать свое. А поразить воображение читателя не так просто. Его можно «взять» только под корень, только замахиваясь на основы.

В этом отношении особо примечательна статья живчика пера демократической штамповки Л. Радзиховского в одном из последних номеров журнала «Столица» за 1991 г. Статья задумывалась как ответ на попытку зампреда Моссовета Ю. Седых-Бондаренко и академика В. Капустяна указать болевые точки системы власти и предложить принципы, на основании которых эти болевые точки можно было бы залечить.

Рассуждения Радзиховского любопытны сами по себе, а не как комментарий к статье. К статье все это не имеет ни малейшего отношения. Там нет ни придуманных Радзиховским слов о "правовом беспределе", ни попыток заткнуть мэрию за пояс. Нет никакой «демошизы», которую отыскал комментатор. «Демошиза» находилась где-то в другом месте — скорее всего на митингах «ДемРоссии». Поэтому содержание статьи нашего критика не интересовало. Он придумывал свое содержание, что и позволяло рельефнее выразить собственную позицию.

Радзиховский увидел в лозунгах защиты законности (которых в комментируемой статье нет ни одного) только «красивость» и целую связку подозрений к своим оппонентам. Оказалось, что защитников законности можно заподозрить в покрывании каких-то темных делишек, в поддержании пустого процесса «самоговорения» (нужен же какой-то повод!), в утверждении вместо лозунга торжества законности другого лозунга: "Пусть торжествует что угодно — лишь бы мир погиб". Так, любое действие в защиту законности превращалось журналистом в бестолковое и опасное следование формальным правилам вопреки реальной жизни.

Имеется в «выдающемся» творении демо-советской журналистики замечательный пассаж:

"При том соотношении сил, при той психологии, какая сегодня есть в России, никто не верит в святость никаких законов, всякий их обходит и обходить будет. Нет никакого "правового беспредела". У отделения милиции вас не режут? Вот и не надо про «беспредел»…

Так вот — законы обходились, обходятся и будут обходиться. Разумный человек, принявший это как данность, старается активно принимать правила игры в обществе (с поправкой на то, что и их будут в известной мере обходить) — принимать их с тем, чтобы влиять на реальное соотношение общественных сил, например, влиять в том смысле, чтобы возникла ситуация, когда законы будут стоить дороже, чем та бумага, на которой они написаны. Вот этим — изменением правил игры, чтобы затем изменилась сама игра — и занята также мэрия. А вот кто с благородной миной произносит благородные слова — старается ей мешать. Вот и все."

Именно так понимали законность и свои общественные задачи хозяева и единомышленники Радзиховского. Они урезонивают: вы уж примите сложившееся повсеместное нарушение законов, как объективную реальность. А мы эту реальность подготовим в лучшем виде. Для тех же, кто имеет обыкновение критически рассуждать, мы наймем Станкевича, который будет выполнять свою роль политического деятеля с установками "санитара в дурдоме" (именно так определил деятельность Станкевича в Моссовете сам Радзиховский).

Один из авторов статьи, которую Радзиховский даже не пытался разбирать в ее основных положениях, так описывает сформированную радзиховскими и лужковыми систему ("День", № 8, 1993):

"Плутократическая законность — это когда всенародно избранный Президент, принесший публичную клятву о соблюдении Конституции Российской Федерации и ее законов, тут же, не отходя от президентского стола, цинично и демонстративно топчет эту самую Конституцию и эти самые законы. Как он сделал это своим указом от 28 августа 1991 года "О полномочиях исполнительной власти города Москвы", несмотря на то, что действовал запрет на проведение государственно-правовых экспериментов. Или при отставке Г. Попова с должности мэра столицы и назначении на его место Ю. Лужкова. И как он это сделает еще раз, когда генштаб партии мародеров заставит его посадить на это место своего очередника?

Плутократическая законность — это когда спикер Хасбулатов, денно и нощно, устно и письменно декларируя правильные слова о соблюдении закона, о его господстве, как условии разделения властей и т. п., одновременно незаконным актом, перечеркивая компетентность Моссовета, изменяет административно-территориальное устройство столицы, вводит административные и муниципальные округа при сохранении старой схемы районирования и создает жуткий административный хаос в городе. Одна только реорганизация милицейских структур и ее последствия чего стоят. Только плутократическая "философия права" позволяет ему написать: " Президенту… дана возможность принимать указы, противоречащие законодательству, при условии их последующего одобрения парламентом". Вдумаемся в этот "правовой пассаж": кем "дана возможность", на каком основании, кто ответит за разрушительные для государства и народа последствия реализации этой «возможности»?

Плутократическая законность — это когда Президиум Верховного Совета, грубо нарушая не только действующее законодательство, но и Конституцию (а контроль за ее соблюдением — его конституционная обязанность), принимает постановление "О статусе и структуре органов управления города Москвы — столицы РСФСР" и организует противозаконные выборы «мэра» Москвы. <…>

Плутократическая законность — это когда московский градоначальник Ю. Лужков в нарушение законов вводит в городе "мусорный налог" и заставляет население столицы оплачивать безобразную работу подчиненных ему служб. А когда Моссовет отменяет этот налог, инспирирует в "Вечерней Москве" ответ: "Что касается недавнего решения малого Совета московских депутатов о том, что за мусор платить вообще никто не должен, то оно действует только для самих малосоветчиков. Остальные же москвичи… за вывоз отходов платить обязаны".

Плутократическая законность — это когда "четвертая власть" имеет возможность безнаказанно подрывать и без того слабое уважение к закону в обществе. Когда, например, Л. Радзиховский — типичное перо мародерской прессы эпохи "большого хапка" — может без всяких для себя последствий написать: "Мэрия создала новую систему исполнительной власти в Москве. Охотно верю, что многие решения здесь не соответствовали законам, но, впрочем, после того, как Попов пробил президентский Указ об основном статусе Москвы, этот вопрос вроде бы отпал".

Вот в этом лексиконе, в этих «пробил», "вроде бы", "охотно верю" по отношению к закону и заключается вся суть швондеровской "философии права"".

Вот в чем возникает проблема. Лидеры номенклатуры тоже все время говорят о необходимости соблюдать закон. Вот только относится это все-таки в большей степени не к ним самим и не к чиновникам, а к простым гражданам. Для себя же номенклатура изобретает принцип "плутократической законности" — т. е. внешнего подобия соблюдения законов. Выполняются как бы еще ненаписанные законы — то одни, то другие. И все это подкрепляется административной мощью. Обыватель смиренно думает: "Не могут же они нарушать закон, коль сами этим законом управляют". Не так, не так! Они не нарушают только свой воровской закон, гражданские же законы для того и пишутся, чтобы по обходным тропинкам к благополучию не побежали "массы народные".

Правовые нормы и жизнь всегда будут находиться в противоречии. Где эти противоречия концентрируются и кто их должен устранять — вот в чем вопрос! Кто будет народные представления о Правде и Справедливости превращать в юридические формулы и следить за их соблюдением? Если те, кто навязывал стране принцип произвола: "разрешено все, что не запрещено законом" (слово «закон» чаще всего при употреблении фразы опускается), то рано или поздно правосознание граждан будет разрушено. А первыми будут творить "что не запрещено" — чиновники.

Дело не в том, чтобы добиваться невозможного состояния общества, в котором законы не нарушаются. Задача состоит в том, чтобы такие нарушения происходили реже всего там, где законы являются инструкцией, регламентирующей поведение именно чиновника. Закон для него должен стать таким правилом, выход за пределы которого моментально лишает его доходного места, даже если инициатива в данное время и в данном месте случайно оказалась благотворной. Чиновник обязан действовать только по закону, не изобретая ничего сверх закона. (Кстати, в этом смысле депутаты Моссовета из "партии закона" были бы идеальными чиновниками.)

Тут не возникает никакого препятствия для совершения гражданских поступков, которые противоречат законодательству. Но такие поступки должны быть связаны с личной жертвенностью. Иначе все, кому не лень, начнут творить произвол, оправдывая его революционной целесообразностью, необходимостью двигать вперед радикальные реформы или не допустить гражданской войны. Взять, к примеру, Ельцина. Какая тут жертвенность? Сплошной и безнравственный произвол…

Ничто не может стеснять чиновника в том, чтобы добиваться отмены или изменения неразумных, с его точки зрения, правовых норм. Только такая отмена или замена не может быть в компетенции самого чиновника. Иначе он нагородит огород — будь здоров! Пока же в большинстве своем чиновничество чтит параграфы, не решаясь предлагать их усовершенствование без того, чтобы не поднять мятеж. Проще тихо нарушать законы с легкой руки начальства или присоединяться к правовому беспределу, организованному политическими авантюристами.

Есть такое издревле популярное утверждение, что вред от дурных российских законов компенсируется дурным их исполнением. Это совершенно не так. Дурные законы чиновничество ставит себе на службу. Эти законы исполняются рьяным образом, но лишь там, где чиновнику это выгодно, где он может либо мзду получить, либо насладиться властью. Рядовому гражданину, замордованному бытовыми проблемами, не доказать, что чиновник отказывается соблюдать закон. У него нет ни времени, ни соответствующей квалификации, чтобы по каждой мелочи высиживать свою правоту в судебных инстанциях. А мелочи, как известно, создают совершенство. В данном случае совершенство бюрократической машины, порабощающей людей.

И еще раз вспомним слова классика — Салтыкова-Щедрина — сказанные будто о нашем времени: "Чиновник, представлявший собой орган государства, мог свободно не знать, что такое государство, в чем заключаются те функции, которые отделяют его от общества и определяют его отношения к последнему он обязывался иметь ясное понятие только о «начальстве», он знал только букву «предписания» и даже не чувствовал ни малейшего поползновения уяснить себе ее смысл и ее отношение к действительности. Чиновничество изображало собой организованное невежество не только по отношению к общей области знания, он и по отношению к той специальности, которой оно служило." (Собр. соч., т. 9, с. 163).

НОМЕНКЛАТУРА ПРОТИВ МНОГОПАРТИЙНОСТИ

В чем номенклатура преуспела — так это в организации бульдожьих схваток под ковром. Номенклатуре некогда разбираться с народом, который почему-то сам собой не организуется в политические партии и неполитические общественные организации, который не способен даже сформулировать свои интересы в каких-либо политических документах. С таким народом нечего церемонится. Он — только объект для манипулирования им.

Правящая группировка во главе с Ельциным с самого начала воспринимала ростки гражданского общества, как враждебную поросль, сковывающую своими побегами свободу ее действий. На первых порах с разнообразными политическими структурами чиновники еще пытались заигрывать. Б. Ельцин как-то раз даже подписал с рядом партий соглашение о сотрудничестве. Разумеется, выполнять его было недосуг. Позднее был создан Российский общественно-политический центр — нечто вроде Ноева ковчега (а точнее — коммунальной квартиры) для партий и общественных объединений. По одной комнате на партию — вполне достаточно, чтобы они имитировали существование многотысячных организаций: проводили пресс-конференции, участвовали в различного рода совещаниях, круглых столах и т. п.

Поначалу председателем Совета РОПЦ был С. Станкевич. После октября 1993 г. его от дел оттеснил "выдающийся аналитик" Г. Сатаров, ставший генеральным директором РОПЦ. Тоже из советников Ельцина и тоже ничего не смыслящий в деле организации. Потом первый ушел в тень, а второй — в Президентский Совет. РОПЦ становился лабораторией по проверке благонадежности высших номенклатурных кадров. Заодно проверялась и благонадежность общественных организаций, прижившихся в РОПЦ. Так, автору довелось слышать, что дополнительную комнату одной из организаций в РОПЦ выделили после того, как представители этой организации показали гильзы, принесенные от расстрелянного Белого Дома и рассказали о своем участии в "героическом штурме".

Даже после октября 1993 г., когда все эти нелепые образования в виде крошечных партиек можно было отбросить, номенклатура не стала их растаптывать. Ранее существовавший жесткий партийно-государственный контроль над общественными организациями сменился полным равнодушием государственных органов к самоорганизации общества. Дело в том, что деградация общественной жизни была настолько сильна, что подавлять эти фантомы вовсе не было никакой необходимости. Даже наоборот, их существование выгодно власти, как пример беспросветной нежизнеспособности любой самоорганизации общества вне административных структур.

Урок и пример всей стране в этом вопросе дала Москва. Столица как центр всей политической жизни России отличается тем, что здесь деже крохотный митинг в несколько десятков человек становится объектом внимания прессы, телевидения, иностранных журналистов. В огромной мере это стимулировало появление разного рода групп, которые, определившись с лидером, начинали имитировать создание всероссийских партий. Все, чем ответила на это московская администрация во главе с Лужковым — это проведение льготного закрытого аукциона на покупку помещений для небольшого количества политических партий (результат был близок к нулю) и вялая попытка консультаций мэрии с политическими лидерами, возникшая в условиях нарастания опасности выборов главы московской администрации в 1992 г.

Другая особенность общественной жизни столицы — существование замечательного номенклатурного образования, регистрирующего общественные организации. На его работе следовало бы задержать внимание.

Дело поставлено так, чтобы потенциальный барьер для любителей собираться по поводу небытовых и некоммерческих вопросов был как можно выше. Барьер состоит в приведении устава общественной организации в соответствие с требованиями чиновника, занимающегося регистрацией.

Совместная работа над этим уставом обогащает чиновника зарплатой, а соискателя статуса общественной организации — ненавистью к чиновнику. Если ваш интеллект вынуждает вас бороться против нелепостей в упомянутом документе, будьте уверены — вас заставят уважать чиновника и его право стоять на страже нелепости. Если вы правдолюбец и требуете предъявить инструкции, по которым вся эта абсурдная практика существует, вам откажут в «человеческом» отношении и заставят воспринимать чиновника как самого человечного человека, чья человечность позволяет вам зарегистрировать свою организацию, только вопреки бесчеловечной инструкции. Такой вот новый вид кормления изобретен существующей системой.

Зато для тех, кто особо боек, существует замечательная возможность проявить себя и зарегистрировать партию численностью в десять человек. Потом эти партии объединяются в блоки, блоки собирают собрания "демократической общественности", конституционные совещания и пр. В общем открыты широкие возможности для имитации и пересудов журналистов.

Пожалуй, единственная небюрократическая структура (поэтому и маломощная), существовавшая в Москве в годы случайной демократии и кое-как отработавшая концепцию государственной поддержки новых общественных структур — это Общественный центр Моссовета (ОЦМ). Но Моссовет — враг администрации. Поэтому взлом помещений Центра и его варварский разгром в октябрьские дни 1993 г. были вполне закономерны, а гробовое молчание прокуратуры по этому поводу — естественным.

И все-таки о работе Центра есть что рассказать. Центр впервые стал проводить публичные слушания, впервые организовал общественные приемные по ключевым проблемам города, впервые стал выпускать аналитический бюллетень по проблемам московских общественных организаций. ОЦМ помог многим общественным организациям и отдельным людям. Это была фактически единственная структура в городе, которая своими силами пыталась заполнить громадную брешь между властью и избирателями. Этот опыт еще пригодится тем, кто сметет бездарную номенклатурную касту демо-советикусов.

А пока все условия в Москве созданы для партий другого рода — номенклатурных. После августовского путча 1991 г. стараниями мэра Москвы Г. Попова возникло Движение демократических реформ. В его Совет помимо Г. Попова входили такие заметные лица, как Вице-президент А. Руцкой, российский премьер И. Силаев, серый кардинал КПСС А. Яковлев, экономический академик Петраков, префект центрального округа Москвы А. Музыкантский известный тележурналист Э. Сагалаев и др. ("РГ", 31.07.91, «Политика», № 16, 1991).

21 октября 1991 г. Г. Попов выпустил мэрское распоряжение с такой преамбулой: "Учитывая, что одним из важнейших условий создания демократического правового государства является создание независимых политических структур и движений…". А смысл состоял в том, чтобы передать Оргкомитету Движения демократических реформ здания Бауманского райкома и райисполкома на Басманной ул. с площадью служебных помещений, ни много ни мало, 5 тыс. кв. м. ("Солидарность", № 15, 1991).

А вот другой пример развития многопартийности по номенклатурному сценарию. В конце 1991 г. в ответ на свои кадровые рекомендации московская организации Демократической партии России получила от мэрии письмо следующего содержания: "Согласно сложившейся практике, рекомендации по кадровым вопросам от партий и общественно-политических организаций поступают и проходят предварительное рассмотрение в комиссии московской городской организации движения "Демократическая Россия". Для скорейшего рассмотрения кадровых рекомендаций МГО ДР Вам надлежит передать их непосредственно в эту комиссию либо в координационный совет МГО движения ДР". Подписано заместителем генерального директора департамента мэра А. Соколовым (все тем же — из команды «поповцев» в Моссовете) ("НГ", 29.05.92).

Так номенклатура дозировала многопартийность. После путча 1993 года уже и контролировать было нечего. Многопартийность стала совершенно ненужной вещью. Партии можно было создавать почти мгновенно. Деньги делали все. Одна за одной вымирали и рождались вновь партии без идеологий и без каких-либо мыслей по поводу судьбы России. Партия любителей пива, Партия бедноты, Партия большинства, Партия народной справедливости и пр. А номенклатура, совершившая свой мятеж, свой интерес видела в других структурах — это клан Газпрома, клан ВПК, банковский клан и т. п.

Оглядываясь в прошлое, трудно понять, для чего на свою голову избиратели и депутаты то и дело голосуют за карьеристов, проходимцев и лжецов. Казалось бы, не так уж и сложно разобраться в этих людях и, по крайней мере учесть свои ошибки. Этого почему-то не происходит. Нам почему-то проще махнуть на все рукой, в то время как проходимцы формируют все более плотные группы, скрепленные дисциплиной, круговой порукой и даже кровью.

Моссовет тут не исключение. Те, кто не собирался торговать своей совестью, оказались беспомощными против интриг и коллективных действий ставленников номенклатуры. В результате от их имени управляли Моссоветом люди не самого высокого интеллектуального и нравственного уровня.

ДУМСКИЙ ПЕРЕВОРОТ

Прежняя система ответственности депутатов за свою работу рассыпалась на глазах. Кворум сессий Советов разных уровней исчезал повсеместно. В Моссовете численность депутатов, при которой принятие решений могло считаться правомерным, составляла 311 человек. Но даже на первой сессии после месяца работы заседание начиналось при наличии лишь 200 человек.

Законодатели нашли выход из положения, не утруждая себя размышлениями о причинах такой ситуации. Они решили не затрагивать чьих-либо интересов и не вводить карательных дисциплинарных мер. Просто решено было снизить кворум с 2/3 до 1/2. Система представительных органов начала свое планомерное вымирание.

На месте неповоротливых сессий стали возникать Малые Советы, смысл создания которых состоял в том, чтобы передать на мини-сессии текущие проблемы и разгрузить большие залы от многочасовой бестолочи. В Москве Малый Совет решили назвать Городской Думой.

Первый состав Городской Думы Москвы был образован самозаписью депутатов, которые готовы были продолжать постоянную работу. Большинство из них уже работали в Моссовете, получая за это зарплату. Поэтому они записывались в Думу по долгу службы, хотя не всегда собирались работать в этом новом органе.

Принятый поначалу порядок организации Думы был вполне законным, но очень не устраивал Г. Попова, который просто взорвался 18 декабря 1991 г. яростным заявлением в прессе. В нем с надрывом было написано: мы хотим все приватизировать, слабых защитить, всю Москву накормить, а депутаты мешают. Мешают потому, что требуют исполнения законов, которые, по мнению Попова, останавливают реформы в Москве. Главное препятствие для благоденствия — Дума, отменяющая решения мэра, которые никак не умещаются в российское законодательство (что он и сам без всякого смущения признал). Депутаты, видите ли, хотят в соответствии с законом, утверждать должностных лиц, возглавляющих некоторые отрасли городского хозяйства! Но ведь уже есть мэр с вице-мэром! Они сами в состоянии всех назначать! В заявлении Попов однозначно объявил о своей отставке, но по принятой им манере поведения в отставку не ушел. Соврал, стало быть. Зато добился могучего резонанса в прессе и в рядах "демократической общественности".

Как открылось впоследствии, свободное формирование Думы противоречило далеко идущим планам демноменклатуры. А план был прост: сформировать Думу, послушно выполняющую все просьбы мэра.

Любопытный документ хотелось бы процитировать в качестве иллюстрации того, какими иезуитскими методами действует номенклатура против своих оппонентов. В перечне работ по департаменту мэра указана такая: система кластерного анализа социальных объектов. В примечаниях указано, что система позволила выявить "не объединенных в формальные группы депутатов, близких по взглядам, что позволило выработать оптимальный для конструктивного взаимодействия с исполнительной властью состав Малого Совета из имеющегося контингента депутатов Моссовета". Все правильно, бюджетные деньги потрачены на собственные политические цели. Вычислили сторонников, собрали их с помощью того же аппарата и в нужный момент обеспечили перевес голосов. Короче говоря, против своих противников номенклатура считала возможным применять все, "что не запрещено законом". А нравственность, как известно, законами не регламентируется.

Следуя плану укрощения Моссовета, Попов вслед за истерикой в печати по всем правилам политических диверсий организовал в Моссовете переворот. Будто бы решили избрать Думу по новым правилам. В действительности за кулисами состоялся сговор наиболее циничных сторонников Попова с «умеренной» частью депутатов, решивших продать себя в общем то за грош — за место в этой самой Думе, которая должна была составлять лишь 1/5 от общего числа депутатов. Престижность попадания в первую моссоветовскую сотню многих привлекала.

Подготовка к выборам в Думу привела к попыткам сформировать списки наиболее приемлемых кандидатов. Заблаговременно были подготовлены только два списка: от группы "Сильный Совет" и коалиционный список, контролируемый фракцией «ДемРоссия». В первом случае была предпринята попытка учесть интересы различных групп и составить список из «умеренных» и проявивших желание работать в Думе депутатов. Во втором случае предполагалось сформировать список на основе жесткой договоренности: каждый вошедший в список голосует только за этот список и предоставляет свой бюллетень для проверки группе контролеров от этой коалиции. В список вошли представители «ДемРоссии», бывшие коммунисты и представители, выдвинутые некоторыми комиссиями. Совпадение состава двух списочных «команд» составляло лишь 20 %.

Результаты голосования показали, что коалиционный список получил явное преимущество (более 80 % Думы составили кандидаты именно из этого списка). Вероятно, решающее значение здесь приобрел фактор известности группы, состоящей из членов Президиума, председателей комиссий и ряда наиболее активных депутатов. Вторым фактором было голосование тех депутатов, которые на сессиях обычно не присутствовали. В результате определенной работы удалось склонить этих депутатов к голосованию именно по коалиционному списку «деморосов».

Второй список практически не сработал: лишь около 15 % депутатов из части этого списка, не совпадающего с коалиционным, были избраны в Думу. Дело в том, что многие депутаты, в целом одобряющие кандидатуры, включенные в список, отказывались голосовать "по списку". Они заполняли бюллетень для голосования, руководствуясь лишь личными симпатиями. Поэтому «деморосы», сконцентрировавшие голоса своих сторонников и доброжелателей, получили заметное преимущество.

В итоге в Думу вошли наиболее радикальные представители «ДемРоссии» (практически все из числа стабильно голосующих против решений, противодействующих нарушению законности в Москве). Кроме того, около 35 % Думы составили депутаты либо, не вошедшие в первый состав Думы (т. е. не попытавшиеся работать в ней), либо выведенные из ее состава за пропуски заседаний.

Победа над Моссоветом в вопросе формирования Думы ничего не дала Попову. С неумолимой логикой этот орган пришел к тому, что его интересы (имеющие или даже не имеющие отношения к вопросу о депутатских полномочиях) оказались прямо противоположными интересам лиц, стремящихся к ликвидации органа представительной власти в городе. Из Думы не получилось инструмента разрушения Моссовета.

Уже в марте 1992 г. Дума не приняла к рассмотрению очередное истерическое заявление Попова насчет нового путча, якобы подготовленного опальными депутатами СССР. Попов, следуя своей логике вечного противостояния при любом возражении на его позицию, приступил к поношениям теперь уже и Малого Совета. Моссовет для Попова стал органом, способным поддержать антиконституционные действия. Вот так — будто не было августа 1991 г.!

Дума нового состава никогда не стояла в жесткой оппозиции по отношению к мэрии. Зато из состава не вошедших в Думу депутатов такую оппозицию вполне можно было составить. Эта оппозиция стала бы вполне «нормальной», т. е. противостоящей как политике исполнительных органов власти, так и политике Моссовета в лице ее Думы. Тем более, что вся последующая история показала, что никакой системы взаимоотношения Думы с депутатами, не вошедшими в нее, не возникло. Депутаты разделились на элиту (Дума) и второй сорт (остальные). «Второсортники» были отсечены от важнейшей информации, до них не доводились повестки дня заседаний Думы и ее решения.

Однако оппозиция организационно так и не была сформирована. Объединения существующих неформальных депутатских групп (кластеров) не произошло. Свою роль сыграли здесь факторы субъективного порядка — неспособность или нежелание некоторых ярких «оппозиционеров» к согласованию своих позиций с мнением других.

АНТИАППАРАТ

Мятеж номенклатуры оказался возможен из-за того, что общество не смогло найти способа устранить или хотя бы ослабить влияние бюрократического аппарата на политический процесс. Агентура бюрократии была поначалу внедрена в среду демократического движения, а потом отсекла все пути к самоорганизации в избранных населением представительных органах власти.

Способы разрушения бескорыстной инициативы и свободной организации граждан были столь бесстыдны, что многим долгое время не верилось в столь глубокое коварство людей, всюду выставляющих себя поборниками демократии.

Кое-что на эту тему можно почерпнуть из беседы одного из первых организаторов демократического движения в Москве Лидии Георгиевны Мягченковой и корреспондента газеты «Оппозиция» Александра Баламутова:

"Л. М.: В ходе организации Межрегиональной группы у нас в руках были все связи, списки, контакты с клубами избирателей. Тогда к нам стали приходить Боксер, Шнейдер и другие. Мы помимо всего прочего еще и работали, а потому не могли все время сидеть на месте, а эти люди почему-то всегда были свободными. Они постепенно оттеснили людей, которые стояли у истоков…

Первоначально предполагалось, что избирательные списки «ДемРоссии» будут подаваться снизу от клубов избирателей, а они будут их просто печатать. Однако, как потом выяснилось, эти списки кем-то очень сильно переделывались. Из них вычеркивались настоящие демократы, а вписывалась зачастую номенклатура. Ко мне как-то обратился один демократический кандидат с просьбой выяснить, почему вместо него в списке оказался второй секретарь ЦК ВЛКСМ Смирнов, реакционнейшая личность, которую никто не рекомендовал. Я пошла в Межрегиональную группу выяснить, почему это произошло. В комиссию по составлению списков входили Ельцин, Попов и кто-то еще. Со мной была сопредседатель КИАНа Вахнина, до которой дошли слухи, что списки КИАНа кем-то переделаны. Она предложила мне потребовать от Шнейдера и Боксера предъявить списки кандидатов в депутаты, которые те отказывались показывать. Я не могла понять, у меня в голове не укладывалось, как можно скрывать списки. Увидев Шнейдера, я попросила показать списки. Он ответил, что списков у него нет — они отправлены печататься в Прибалтику. Это показалось мне еще более подозрительным, и тогда я стала сурово требовать от него показать списки. Подошла Вахнина и спросила, кто посмел переделывать списки КИАНа, почему там другие люди. Я была просто в бешенстве! Тут я взяла Шнейдера за грудки и сказала, чтобы он немедленно показал списки. Шнейдер бросился бежать по коридору. Я за ним. Вахнина, которая потом сказала, что в нее вселился мой дух, за нами. Это было потрясающее зрелище — две солидные дамы бегут за Шнейдером! Он метнулся в скоростной лифт, но я успела тоже туда просочиться. Он выскочил на каком-то этаже и снова побежал. Я за ним. Он ворвался в какой-то кабинет. Я за ним. Это был кабинет Попова. Там были Боксер, Орлов и еще кто-то. Шнейдер спрятался за их спины. Я говорю: "Немедленно мне списки!" Они говорят: "Вы понимаете…" — "Я не понимаю. Где списки?" И им пришлось предъявить списки. И тут выяснилось, что и меня там нет! Они начали оправдываться: "Лидия Георгиевна, мы Вас не включили потому, что Ваше районное объединение избирателей заявило, что, если мы Вас включим, то они все выйдут из "ДемРоссии"". Я спросила: "Кто проголосовал за то, чтобы меня исключить?" — "Проголосовал этот комитет." "Кто именно? — настаивала я, — Попов, Ельцин?" Все присутствующие стали заверять, что они лично голосовали за меня. "Кто против?" — "Ельцин." "Где Ельцин?" — "Уехал по России." "Где Попов?" И в этот момент вошел одетый в пальто сам Гавриил Харитонович. Я спрашиваю: "Гавриил Харитонович, Вы что, голосовали против меня? Я по-Вашему не демократ? Кто же я тогда?". Попов отвечает: "Лидия Георгиевна, я тут ни при чем. Это все МОИ, МОИ, МОИ! И, вообще, я спешу, я еду. Мы, как договорились, в составлении списков не участвовали. Это все МОИ, МОИ!" Пришлось этим товарищам со мной объясняться. И они пообещали, что пошлют поправки вдогонку, и списки будут изменены в отношении меня. Правда, часть тиража «Позиции» была отпечатана без моей фамилии, и Уражцев вывешивал именно те листочки, где моей фамилии не было. Но далеко не каждый кандидат имел возможность брать за грудки Шнейдера и отлавливать Попова…

А.Б.: Существовала договоренность между клубами избирателей и руководством МОИ о недопустимости внесения в списки, поданные «снизу», каких-либо изменений. После того, как эта договоренность была нагло нарушена, многим клубам избирателей пришлось сражаться "на два фронта": против кандидатов от райкомов КПСС и кандидатов от «ДемРоссии». После всего этого возникли требования расследовать, кто виноват в этом безобразии. Совет Представителей МОИ небольшим большинством голосов принял-таки решение создать комиссию для расследования нарушений договоренности с клубами избирателей. Я участвовал в работе этой комиссии, в которую в основном вошли люди, настроенные оппозиционно по отношению к боксеровской верхушке МОИ. Мы связались практически со всеми клубами избирателей и убедились в том, что почти в каждом районе руководство МОИ пыталось протащить в депутаты различных одиозных деятелей. Видимо, уже тогда эти люди думали о формировании послушного депутатского корпуса, которым было бы легко манипулировать. А людей непокорных, имеющих свою позицию по возможности отсекали. Занимались списками, насколько мне известно, Боксер, Шнейдер и Боганцева. Работа нашей комиссии постоянно саботировалась, и нам не были даже предоставлены документы, которые СП МОИ распорядился нам предоставить при формировании комиссии. Тем не менее, мы собрали достаточно интересный материал.

Л.М.: Был, например, такой случай. Я должна была выступить в одном закрытом «ящике», весьма консервативно настроенном. Я за день до собрания попросила знакомого депутата-межрегиональщика выступить вместе со мной и поддержать меня. Он обещал мне, а за два часа до собрания (в 2 часа дня) мне на работу позвонил Шнейдер (не знаю, откуда он достал мой телефон) и стал кричать: "Почему Вы срываете нам работу, мы пригласили этого депутата выступать совсем в другое место!" Я удивилась и сказала, что имею право приглашать кого угодно, не спрашивая ни у кого разрешения. И потом, разве на этом депутате свет клином сошелся — депутатов много! Шнейдер заявил, что сейчас у него никого нет. Я ответила, что это его проблемы. Шнейдер продолжал настаивать, чтобы я "отдала депутата". Я спросила, когда у вас собрание? — В 7 часов. — Я объяснила, что у меня в четыре, и депутат успеет к ним приехать. На том и договорились. Но не тут-то было: когда я пришла в институт, мои избиратели известили меня о телефонограмме, в которой сообщалось о том, что депутат не сможет прийти. И пришлось мне сражаться одной. Но в конце концов, институт поддержал меня. На следующий день я позвонила этому депутату и спросила, почему он не пришел. Он ответил: "Мне сказали, что Вы обойдетесь без меня. Шнейдер и Боксер приехали ко мне домой на машине и увезли меня, не помню даже куда — на какое-то собрание. Они сказали, что Ваше собрание переносится"…

В одной школе, где преподавал друг моего соперника по выборам в Моссовет Олега Орлова (из МОИ), я сама видела написанные на доске призывы голосовать за Орлова. Ученики этой школы распространяли листовки с призывами голосовать не за меня, а за Орлова. Я знала, что Орлов в нашем районе не живет, хотя он в своих листовках и утверждал обратное. За день до выборов появилась листовка о том, что он выдвинут коллективом популярного тогда «АиФ». Это была тоже ложь.

А.Б.: И чем закончилась Ваша избирательная эпопея?

Л.М.: Я вышла во второй тур на выборах и в Моссовет и в депутаты России.

А.Б.: Я припоминаю случай на Конференции МОИ в мае 1990 г., когда Вы пытались сказать что-то разоблачительное про эту компанию, а Боксер пообещал усадить Вас на нары.

Л.М.: Да. Тогда Боксер заявил со сцены: "Эта дама клеветница. Она засыпала избирательные комиссии доносами на демократических кандидатов"…

Надо отдать этим людям должное: они как губка всасывают мысли и чаяния людей, всегда говорят то, что надо, чтобы прийти к власти. Когда они стали депутатами, они по Уставу должны были уйти из Координационного Совета МОИ. Но они не хотели этого делать…

А.Б.: Да. Я прекрасно помню эту историю. Они попросту решили не проводить конференцию для того, чтобы их нельзя было переизбрать. Провели в Мраморном зале Моссовета встречу "актива клубов избирателей с демократическими депутатами Москвы" и назвали эту встречу задним числом «конференцией». Тогда КИАН и другие недовольные создали оргкомитет, разослали по клубам избирателей приглашения и созвали Конференцию МОИ, которую старый КС отказался признавать и даже не удостоил посещением. Правда, старому КС МОИ пришлось назначить дату своей конференции. Если бы мы тогда были умнее, мы тогда бы переизбрали эту нечисть…

Так была упущена последняя возможность спасти честь московского демократического движения, очистить его от проходимцев."

Дальнейшее разложение демократического движения было направлено на уничтожение его возможного и естественного центра — Моссовет. Сначала Г. Поповым из своих ближайших помощников (тех же шнейдеров и боксеров) был сформирован антимоссоветовский аппарат. Позднее Н. Гончар не стал тревожить тех, кто не ушел вслед за его предшественником в мэрию, а лишь слегка разбавил своими людьми. И аппарат делал свое дело — работал на председателя, имитируя работу на Совет. В результате все усилия порядочных людей обращались во прах, а "морально неустойчивым" предоставлялись самые разнообразные возможности, чтобы стать падшими ангелами демократии.

Если говорить об антиаппарате, сформированном в Моссовете, то стоит привести воспоминания депутата Моссовета А. К. Тюленева:

"На первой сессии Моссовета я, как и многие другие депутаты, оформил свое депутатское обращение и передал, как это было заведено, в секретариат сессии. Прошла сессия, прошло лето, а ответ на свое обращения я так и не получил. Отправился в секретариат. И тут мне говорят, что обращение «утрачено». Его ввели в компьютер, а тот вышел из строя. Но предлагают не огорчаться. Вместе с компьютером погорели 2000 обращений депутатов, составленных с самого начала их деятельности. Оригиналы тоже никто не хранил. Я все-таки огорчился и решил побеседовать о работе секретариата с Г. Поповым, который настоял в свое время на назначении начальником секретариата депутата И. Боганцевой. Когда я пришел в приемную председателя Моссовета, мне сказали: "А он депутатов не принимает". "Как так?" — не поверил я и решил все-таки дождаться самого Г. Попова. Ждал упорно — полтора часа. И вот он явился в плотном окружении свиты. Я стал сквозь свиту взывать: "Гавриил Харитонович! Гавриил Харитонович!". Но он скользнул невидящим взглядом в мою сторону и исчез за тяжелыми дверями кабинета. Я понял, что ходить сюда бестолку."

Помимо всяческих секретариатов, существовала еще одна специфическая структура, созданная Г. Поповым — специальный моссоветовский орготдел, который был скорее отделом по дезорганизации работы Моссовета. Орготдел намеренно скрывал информацию от депутатов и делился с мэрией всеми результатами своей деятельности. (Не за эту ли высокую продуктивность после октября 1993 г. и полного разгрома управленческих кадров Моссовета начальник орготдела был пригрет в Городской Думе нового образца?) Порой обнаруживались и другие отделы в структуре Моссовета, которые скорее напоминали отстойники для чьих-то приятелей. Они либо никогда не отчитывались о своей работе, либо гнали халтуру.

Ко всему прочему, Моссовет как был с 1990 г., так и остался без своего здания и без собственной материальной базы. Здание по Тверской, 13 Моссовет попытался отсудить у мэрии. Не вышло. Суды были намертво схвачены «лужковцами». Приходилось работать в неприспособленных помещениях. Чего только стоил зал заседаний для сессий Моссовета с дурной акустикой, духотой и разболтанными креслами. А аппарат годами «думал» над тем как улучшить положение дел. Компьютерную сеть в здании налаживали два года, да так и не установили. Потом и думать стало не нужно. Заменившую Моссовет Городскую Думу можно было впихнуть в помещения одной депутатской комиссии — и пусть занимаются чем хотят.

Система моссоветовского аппарата работала сама на себя. На содержание Моссовета в 1993 г. планировалось израсходовать около 4,5 млрд рублей. В среднем на депутата приходилось чуть ли не по 10 млн. рублей. Реально даже близких к этой цифре затрат депутаты сделать не могли.

Из статьи Ю. Седых-Бондаренко и С. Пыхтина ("Время", № 3, 1993):

"Моссовет сегодня. Несмотря на все «демократические» вывески, он бюрократизирован до безобразия. Он устроен по принципу чемодана с тремя днищами. Достаточно сказать, что любой чиновник, сидящий на распределении материальных благ (путевок в санатории, автотранспорта и бензина, мы уже не говорим о таком священном деле, как оформление загранкомандировок), во много раз сильнее всех депутатов, вместе взятых.

В Моссовете полно «хитрых» и посторонних людей и подразделений — торгашей, чекистов, лоббистов и т. п. Только в Моссовете тебя может сбить с ног толпа, несущаяся куда-то в подвал, где в очередной раз "что-то дают". Эти полчища чиновников мэрии и правительства, наполняющие здание на Тверской, не имеют никакого отношения к Моссовету, но в глазах народа они тоже «Моссовет».

Если считать, что Президиум Моссовета задумывался как главная часть аппарата Моссовета, то эта часть сделала "пятой колонной" внутри Моссовета собственную глупость. Приведем только один пример — с переименованием улиц. Решение о массовом возвращении старых наименований принял Президиум, а общественность обрушилась на Моссовет и депутатов, которые к этому не имели никакого отношения. Глупость Президиума граничила с преступлением. Во-первых, с карты Москвы убраны улицы, названия которых давно уже стали топонимами: Пушкинская, Чехова, Герцена и др. Во-вторых, кулуарный метод обсуждения вопросов, полное молчание прессы на этот счет обеспечили однозначное отношение к депутатскому корпусу: дураки, которые в состоянии все погубить. Московские писатели даже обвинили Моссовет в маразматическом антикоммунизме, по которому узнаются бывшие коммунисты. Не знали многие из них, что наиболее активными сторонниками этих переименований были «деморосы», которые антикоммунизм удачно совмещали с антигосударственной позицией.

Президиум Моссовета стал гнездом для внутримоссоветовской бюрократии. А интересы бюрократии формируются сами собой. Это и монополизация прав на информацию, это и сговор между собой по отношению к избравшим Президиум депутатам, это и захват полномочий, которых никто никогда не делегировал Президиуму. Началось все с того, что Президиум Г. Попова летом 1990 г. утвердил сам себя, не спросясь у сессии. Об этом все забыли, как о деле несущественном. Потом Президиум существовал без всяких отчетов о своей работе, без оглашенных планов деятельности и без всякого желания заниматься проблемами самого Моссовета (например, организационными). Точно так же, члены Президиума никогда не отчитывались перед депутатами, никогда не оглашали планов своих работ.

История с Президиумом показывает, что включение в номенклатурные игры происходит как бы само собой, если этому способствуют формы существования властных органов. Сам способ существования Моссовета (его оргструктура) помогали номенклатуре использовать его в своих целях. Никаких инструментов сдерживания номенклатурного заговора в самом Моссовете не существовало, а руководство не только не пыталось поставить дело иначе, оно еще и стремилось к поиску своего места в рядах номенклатуры.

ВЗДОХ В МИКРОФОН

Не секрет, что от века существует и применяется на практике вполне определенная и неплохо разработанная техника политических интриг. Век массовой информации принес с собой и мощнейшие средства оболванивания масс, которые стали инструментом этих интриг, оснастили их в соответствии с уровнем возникающих задач.

Установка Геббельса об увеличении убедительности лжи пропорционально ее неправдоподобности без особого изменения использовалась и используется современными политиками. Так околпачивал своих избирателей мэр Москвы Г. Попов — через бесконечные телеинтервью и статьи своих заказных собратьев по перу в «Курантах», "Московском комсомольце", "Вечерней Москве", "Аргументах и фактах", "Московских новостях". Перемешивая правду с ложью, небольшая группа журналистов, оседлав тему, формировала общественное мнение. У обывателя в сознании откладывалось, что именно мэр со своим правительством спасали и спасают Москву от рэкета, от голода, от крыс что именно они — главные победители путчистов и строители баррикад что депутаты только мешают наладить нормальную жизнь в городе…

Приобретение последних лет — совершенствование техники политических интриг в области управления большими коллективами. Известно, что и раньше в нашей истории коллектив легко обращали в толпу, требующую смертной казни "врагам народа" или приветствующую бурными овациями косноязычные и бессодержательные выступления "верных ленинцев". Переход России к посттоталитарному обществу заставил мозговые центры номенклатуры выдвинуть на передний край специалистов по этой части, которые быстро нейтрализовали представительные органы, сводя на нет их усилия что-либо изменить в процессах, контролируемых номенклатурой.

Богатый арсенал средств, применяемый номенклатурой в управлении Советами особенно упорно применялся в Москве и Санкт-Петербурге, где депутаты оказались наименее сговорчивыми.

Мы уже рассматривали тактику захвата власти в Моссовете теми, кто сделал из него предмет политического торга. Опыт показывал, что небольшая сплоченная группа с четко поставленной целью, терпеливо выждав момент, своего добивается. Задача захвата и удержания власти особенно упрощалась за счет дезорганизации депутатского корпуса, не создающего сколько-нибудь устойчивых депутатских групп и фракций. Именно так получилось при восшествии на председательское кресло Г. Попова, а потом Н. Гончара.

Теперь остановимся на способах применения власти в целях ее же укрепления ("кратократия" — такой термин изобрели журналисты). Разумеется, ограничим в этой главе "игровую площадку" стенами Моссовета.

Задача удержания власти решается, прежде всего, путем создания перевернутой иерархии (Президиум — орган при председателе, Малый Совет — орган при Президиуме, а Совет в целом — орган при Малом Совете). В немалой степени играет роль и создание препятствий инициативам депутатов в области организационных усовершенствований работы Совета (дезорганизованный коллектив легко управляется), и прекращение контроля за принимаемыми решениями, и насаждение обстановки склок, взаимной неприязни между депутатами.

Одна из наиболее простых манипуляций депутатским корпусом — создание определенной эмоциональной атмосферы. Сессии — наиболее удобное место для этого. Можно обработать всех скопом, не утомляясь вылавливанием народных избранников поодиночке.

Вот, прыгая от нетерпения у микрофона, просит слова неугодный депутат. Председатель устало вздыхает в микрофон и держит артистическую паузу. Несколько подобных приемов — и неугодному депутату образ бестолкового обеспечен. Иногда можно искренне переполниться укоризной, произнести что-то вроде «ай-яй-яй», чтобы многие почувствовали себя нашкодившими учениками, устыдившись своей нерадивости в присутствии послушных отличников, внимающих председателю. Роль Учителя требует постоянного напоминания о ней ученикам.

По-другому лепится нужный образ для эмоционального правдолюбца с депутатским значком. Неуемных депутатов правила политических интриг предписывают любить. Легче работать, когда недовольство аудитории можно перевести на "особо буйного" или отождествить задиристые требования "особо буйного" с неугодной позицией. Буйно-неуемный депутат легко предсказуем, легко предсказуема реакция на него большинства — "с этим как всегда что-то не того". Осталось лишь найти чувствительную струну буйной души, и ее обладатель становится незаметно для себя очень послушным орудием. А потому и превращается в «любимого». Это делается, например, таким тактичным замечанием, произнесенным мягким отеческим тоном: "Я же вам уже один раз предлагал не орать". Будьте покойны — после этой фразы «ор» войдет в привычку данного любимца, и при необходимости вызвать неразбериху в зале, это всегда можно использовать.

Одного неуемного, как правило, мало. Лучше держать при себе целую команду вспыльчивых и запальчивых «врагов», которые умело «программируются» председательствующим. Здесь возникает целый набор нитей-манипуляторов, которые протягиваются между залом и ведущим сессию. Нужная эмоция в зале извлекается из одного такого «любимца», потом из другого… Театр абсурда действует, как часы.

Давно известно, что подсказанный ответ имеет более высокие шансы при выражении мнения аудитории. "Ну что, прекратим прения? Кто за?" — спрашивает председатель. И прения прекращены. "Кто за то, чтобы дать слово председателям комиссий и на этом закончить?.." Принято. А любимый (неуемный) депутат беснуется, горлом пытаясь отстоять свои права. Молодец, помогает председателю.

Предположим, что руководству нужно провалить неугодное решение. Тогда устраиваются неограниченные по времени и бессистемные дебаты. Как же не дать слова всем неуемным, всем желающим блеснуть интеллектом, представителям всех фракций? Председатель просто отпускает вожжи и наблюдает из президиума, как в зале нарастает утомление, угасает интерес, и депутаты разбредаются по курилкам. Измотав своих коллег, достаточно убедиться, что кворум для принятия решения исчез, и можно без труда закрыть заседание.

Не всегда, однако, удается избежать случайных голосований против воли председателя. Тогда наступает время продемонстрировать "конструктивную позицию". Председатель объявляет о том, что "мы зашли в тупик". Далее следует фокус: на свет извлекается заготовленный "компромиссный вариант" решения. Снова начать обсуждение депутаты уже не в состоянии, и они сдаются. Тут можно вынудить их проголосовать и за явный абсурд. Нужно только через короткое время (пока абсурд не стал слишком очевиден всем) заявить: "Мы (ну конечно же МЫ, а не Я!) сделали большую ошибку". После этого следует очередной "компромиссный вариант". С легким чувством неудовлетворения собой, но счастливые избавлением от мук, депутаты покидают зал. Председатель тепло смотрит им вслед.

При возникновении острой политической дискуссии председатель может легко противопоставить экономические и политические вопросы, определив первые как актуальные и наиболее важные для города, а вторые — как второстепенные, служащие в основном средством самовыражения "особо говорливых депутатов". С этим как-то сразу стало принято соглашаться. Затем, в длинных разъяснениях по поводу поставленного вопроса можно довести зал до чувства омерзения по отношению к нему — к этому вопросу. Дальнейшее голосование по порядку ведения ("по порядку ведения" — эдакий демоновояз!) решает вопрос однозначно в пользу председателя. Депутаты с легкой ненавистью к сложности вопроса исполняют свой долг перед избирателями — и решение выпущено. Жаль только, что долг этот понят совсем не надлежащим образом.

В качестве страховочной меры на голосование ставится не содержательная часть вопроса, а его корпоративный признак: "Кто за предложения Президиума?". На это клюют охотно. Большинству по любому поводу приятно утереть нос оппозиции.

Другая страховочная мера на крайний случай: объявить, что в экономический вопрос кое-кто пытается внести политические страсти. Далее — по накатанной схеме можно разбирать вопросы муниципальной собственности, земли, бюджета… Депутатский корпус уже приручен и безвреден. В общем — деполитизирован.

Если не нужно принимать никакого решения, а обязательства перед "хозяевами жизни" или соратниками требуют показать усердие, применяется метод «бу-бу-бу». Председатель берет слово последним и долго препарирует проблему, то пугая ответственностью, то возможными провокациями, взывает к разуму и совести. Короче, бубнит до потери пульса у депутатов, собравшихся на сессию. Номер отработан, но время обеда наступило уже час (или два) назад, депутаты разбрелись и никакое решение принять невозможно.

Вариант отработки номера перед депутатами может выглядеть и так. После чьего-либо эмоционального выступления вместо призывов к миру и спокойствию председатель поддерживает накал страстей, произнося с нажимом сквозь зубы и уже без всякой нежности: "Не надо нагнетать обстановку". Ну а если атмосфера накалена и с помощью жаренной информации организуется "голосовательный зуд", домашние заготовки председателя проходят без сучка, без задоринки.

Отразив здесь лишь часть арсенала бюрократии, которым она нейтрализует результаты выборов 1990 года, приходится отметить крайнюю степень наивности тех, кто взялся защищать интересы своих избирателей и потратил многие месяцы, чтобы от этой наивности избавиться. Единственная возможность когда-нибудь преодолеть наивность народных избранников возникает только в условиях частых выборов. Раз за разом избиратели, а потом и избранные ими депутаты, должны все-таки научиться отсеивать купленных бюрократией или склонных превращать свою совесть в товар, учиться распознавать приемы манипулирования и видеть истинные цели политиков сквозь ткань интриг. В конце концов избиратель должен стать профессиональным избирателем, депутат — профессиональным политиком, а все вместе — гражданами своей страны.

КОНСТРУКТИВНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

Когда с ролью и судьбой Моссовета все уже было ясно (лето 1992 г.) — он должен был оставаться лишь трибуной для озвучивания общественного недовольства — в нем объявилась вдруг фракция "За конструктивное взаимодействие" (около 40 человек, включая 11 председателей постоянных комиссий). Возглавили фракцию тихий зампред от коммунистов Л. Белов и, опять же от коммунистов, председатель комиссии по промышленности В. Телешов (по совместительству — создатель Гильдии московских промышленников) с большим номенклатурным прошлым. Уже после разгрома Советской власти эти «конструктивисты» получили плату за отстаивание интересов Лужкова в депутатской среде. Первый из них стал московским министром печати и информации, второй — зампредом Департамента промышленности.

Молчаливым союзником «конструктивистов» был и глава коммунистической фракции в Моссовете депутат В. Шанцев (прежде — секретарь Перовского РК КПСС). За свои неоценимые услуги (нужно было в определенные моменты замирать и не предпринимать никаких действий) в 1994 г. он был пожалован должностью префекта Южного административного округа столицы.

Депутат Моссовета Г. С. Иванцов (из ответов на вопросы на пресс-конференции в октябре 1992):

"Депутату можно хорошо жить, можно очень удобно пристроиться в этой системе. Можно не заметить украденных у города миллиардов и тихо и спокойно при поддержке администрации устраивать личные инвестиционные проекты. Некоторые депутаты так и делают, вовсю сотрудничая с чиновниками в комбинациях с собственностью и бюджетом. Но я знаю несколько десятков депутатов Моссовета, которые на такое сотрудничество никогда не пойдут.»

Из заявления депутатского объединения "Законность и народовластие" от 04.11.92:

"Мы констатируем, что руководство Моссовета и его Президиум идут на поводу у мэрии. Более того, в связи с попыткой назначения выборов главы городской администрации сторонниками Лужкова Ю. М. сколочена "фракция силы", объединившая в своих рядах функционеров "Демократической России" и бывшего горкома КПСС, представителей и защитников старой и новой номенклатуры.<…> Мы отказываемся разделять ответственность с теми, кто превратил столицу в мафиозный центр, в площадку для всевозможных афер с городской собственностью, бюджетом, системой управления, осуществляемых за счет жизненно важных интересов все более нищающих москвичей."

Деятельность «конструктивистов» была проста и незатейлива. Любое действие Моссовета в защиту закона надо было объявлять политизацией, нагнетанием истерии, происками антилужковской оппозиции. Для пущего эффекта то и дело возникали призывы к самороспуску Моссовета, потерявшего всякое уважение среди москвичей. Призывать призывали, но сами своих депутатских мандатов не сдавали.

Надо поделиться с читателем еще одним наблюдением. С течением времени среди номенклатурной обслуги среднего звена образовалась прослойка чиновников, которые умели содержать свое лицо в демократическом виде, умели казаться вполне здравыми и порядочными людьми. Многие обманывались этим напускным видом, чувствуя «конструктивное» благорасположение этих чиновников и надеясь на какой-то разумный прогресс при решении собственных и общественных проблем. Глубоко непорядочные люди с внешне порядочными чертами получали определенные преимущества в условиях номенклатурного мятежа. Они походили на некую небольшую фракцию в недрах номенклатуры, с которой все-таки можно иметь дело.

"Конструктивное взаимодействие" имеет характер гипноза. Чем больше общаешься с номенклатурными «конструктивистами», тем больше впадаешь в наивную доверчивость и сам перерождаешься в такого «конструктивиста».

Гибель Моссовета была заложена уже в первые месяцы его существования. От внимания публики в свое время ускользнули (или были тщательно скрыты) интриги группы "самых демократичных демократов" из ближайшего окружения Попова. Эта группа сразу после избрания постаралась накрыть своим влиянием все структуры Моссовета, превратить сессию в легко управляемый инструмент. С коммунистами в городской исполнительной власти руководству Моссовета довольно быстро удалось договориться. А вот каждый раз увязывать противоречивые позиции среди депутатов демократического крыла — оказалось делом слишком сложным. Поэтому летом-осенью 1990 г. группа Попова уже перестраивала свою тактику захвата власти, ориентируясь на силовые методы.

Нетрудно перечислить объективные причины падения Моссовета: отсутствие системы гражданского общества, реальной многопартийности, социальных групп населения с устойчивыми общественно-политическими интересами… Добавим сюда, что большинство депутатов Моссовета, включая его руководство, состояли в КПСС и прошли там школу лицемерия и «гибкости». Может быть, именно поэтому многих депутатов удалось так просто купить должностями или благосклонностью очередного патрона.

Сыграла свою роль и пробудившаяся страсть к привилегиям и коммерции. Чем больше трудностей встречалось на пути депутатской деятельности, тем больше депутатов переносило свою активность на частный бизнес или частные карьерные программы. Депутатский статус давал дополнительные возможности.

МОГЛИ ЛИ СОВЕТЫ ВЗЯТЬ ВЛАСТЬ?

Из материалов "круглого стола" газеты «Оппозиция» (№ 7, 1994):

А. Тюленев, депутат Моссовета:

"Да, у Советов, в частности у Моссовета, была возможность полностью взять власть в городе в свои руки. По крайней мере такая возможность была в 1990 г. Психологический фон был очень благоприятным. Москвичи ждали, что новый неноменклатурный Моссовет покажет себя властью в городе, накажет зарвавшихся чиновников, примет решения на пользу москвичей и т. д. Ожидания были очень большими. К сожалению, они оказались обманутыми. Почему? Начнем с того, что Моссовет оказался предан своими первыми вождями. Именно предательство было со стороны Попова, Станкевича. А те люди, которые пришли им на смену — Гончар, его заместители Седых-Бондаренко и Белов — не смогли или не захотели организовать работу Моссовета. Достаточно привести такой пример. За все время существования Моссовета ни одна депутатская комиссия ни разу не отчиталась перед сессией за свою деятельность.

Вообще Г. Попова, при всем моем отвращении к нему, как к политику, я считаю человеком весьма неглупым. Он проводил политику разложения довольно тонко. Например, известен случай, когда депутатам Моссовета в 1990 г. от имени руководства Совета вдруг предложили приобрести машины по старой цене — за 10 тыс. рублей, когда на рынке они уже стоили намного дороже. Предложили всем записываться. В списке оказалось человек 300. Не знаю, получил ли кто-нибудь из них машину, но Попов не раз этот список вытаскивал и говорил о депутатах: "Вот каковы они — за машину готовы продать все — и Советы, и мать родную, и все прочее". Это типичный пример политики Попова.

Чью волю выполнял Попов, сказать сейчас трудно. Но то, что с самого начала у него была идея ликвидации такого авторитетного органа власти, как Моссовет, — у меня нет сомнений."

А. Калинин, депутат Моссовета:

"Да, люди типа Попова сыграли страшную роль. В России теперь нет более ненавистного слова, чем демократия. На самом деле никакой демократии не было. Советы были у власти два месяца — пока мы бегали, знакомились друг с другом, узнавали, кто у нас вождь, а кто нет. Моссовет уже тогда имел двух естественных лидеров: Станкевича и Попова. Другого выбора не было. Оба были "видными деятелями демократического движения", Межрегиональной группы. Они рядом с Сахаровым сидели!

Вспомните, кого из вас не проняла слеза, когда худенький еще тогда Станкевич говорил: "Вы, Михаил Сергеевич, коммунист и не имеете права затыкать мне рот. Я представляю 126 тысяч избирателей!" И я тогда, признаюсь, удивлялся, какая отвага в этом тщедушном тельце! Не такие ли люди переломят хребет коммунистической системе лжи, лицемерия и насилия?!! А Попов был теоретик — мудрейший человек. Все остальные были на три головы ниже не очень высокого Попова.

<…> Но кто сейчас на первых ролях? «Демократические» выдвиженцы! Они раньше прозябали: кто преподавал научный коммунизм где-то в провинции, кто трестом руководил, кто техникумом. Системе нужны такие люди, как Гайдар и Чубайс. А кем они были при старой системе? Вспомните как недавно их отхлестал сановник-боярин Черномырдин: «завлабы»! Вот там их место. А пока они нужны системе, чтобы создать ощущение какого-то развития, движения вперед, перехода в новое качество и т. д.

У нас было время до января 1991 г. — до того момента, когда Попов надел на нас исполком списком. И даже после этого какие-то возможности были. До тех пор, пока Верховный Совет руками "вождя народов" Руслана Имрановича не подписал положение "О реформе органов управления города Москвы". После этого началась агония и пошли арьергардные бои. Кстати, не всегда безуспешные.

Например, в Моссовете была комиссия имущественного контроля. Во-первых, они даже наловчились выигрывать в наших судах дела — опротестовывать сделки по приватизации! Во-вторых, они накопили бесценный материал, который, возможно, какому-то архивисту-историку лет через 20 понадобится.

Я считаю, что шансы стать властью были. Упустили их потому, что имели, во-первых, романтическое сознание, во-вторых, потому что следовали еще одной совершенно ужасной идее: идее исторического компромисса. Мы все время должны были с кем-то договариваться. Но компромисс — это когда речь идет о дележе 50:50 или 60:40. А когда вас держат за горло и говорят: "Все мое, и тогда я задушу тебя не сегодня, а завтра…"?

Люди типа Гончара (не даром он сейчас в верхней палате Федерального Собрания!) доконали наш Совет полностью. Это был конец мучительный и долгий.

Хочу вам сказать, что я лично ни в какие представительные органы больше никогда не полезу. Считаю ныне существующий режим абсолютно незаконным. Он мне совершенно не нужен: он меня не обеспечивает, не защищает, он основан на крови, он омерзителен с головы до пят еще в большей степени, чем большевистский режим. Ни в каких его выборах я участвовать не буду. Это будут выборы в незаконные органы власти. Единственный выход — это восстановление конституционного строя, который существовал до вечера 21 сентября. Мы можем сказать Верховному Совету: "Ребята! Мы возвращаем вас к власти с условием — в течение 3-х месяцев разработать порядок, принять необходимые законы и провести выборы в Учредительное Собрание и там решить вопрос о Конституции".

С. Пыхтин, депутат Моссовета, председатель Черемушкинского райсовета г. Москвы:

"До весны 1990 г. не было ни Советов, ни Советской власти. Это был миф, реально была настоящая исполкомия с весны 1918 г. Миф этот сыграл роковую шутку в истории нашей страны, потому что громадное количество людей каралось за т. н. "антисоветскую деятельность" при отсутствии советской власти. Значительная часть средств пропаганды играла именно на этом: будто бы эти люди боролись против "всевластия Советов".

Что касается Черемушкинского района, то мы в Москве были первыми, кто проанализировал законодательство, которое имелось в 1990 г., и пришли к выводу, что никакого "разделения властей" на низовом уровне быть не может. Низовой слой — это самоуправление, непосредственно избранное населением в зоне пешеходной доступности, и создавать на этом уровне какие-то коллегиальные органы исполнительной власти совершенно бессмысленно. Потому что возникает один вопрос: кто должен подписывать платежные документы? Тот, кто это делает, тот и является властью. Кто подписывает ордер на квартиру, тот и является властью. Если мы обратимся к законодательству 1990 года, мы увидим, что все эти действия поручались исполкому.

Я сумел убедить своих коллег, что никакого исполкома быть не должно. Если мы примем решение о создании исполкома, то тем самым передадим всю власть бюрократии. Все мои старания передать эту идею коллегам из других райсоветов разбились о полное непонимание депутатами того, что как только они выберут предисполкома, они свою власть сдадут. Между прочим, в Москве был еще один район, где был фиктивный исполком — Дзержинский. Они создали исполком из орготдела.

Поэтому я допускаю, что технически было возможно взять власть весной 1990 г. не избирая исполкомы. Но мне кажется, что не реализовалось это закономерно, потому что в нашей стране нет никаких условий для демократии. У нас человек чувствует себя только просителем, ему нужно жить в зависимости от начальства. Поэтому, когда наше население в 1990 г. избрало Советы, оно на второй день о них просто забыло. За исключением небольшого числа чудаков, которые продолжают верить в миф о демократии в России. Поэтому же за 7 лет так и не смогли сформироваться политические партии.

Советы могли технически взять власть и заменить исполкомовскую бюрократию, которая, как я помню, полгода дрожала, боясь быть уволенной. Они сидели на краешке стула в зале заседаний и думали: "Что же эти вновь избранные депутаты о нас решат?" А потом они поняли, что эти люди ни на что не способны, кроме совершения одной глупости за другой.

Могу перечислить. Например, Декларация о независимости России, которая явилась просто шизофреническим решением. Это когда-то Распутин бросил шутку, а они решили ее реализовать. Депутаты с участием бюрократии могли вообще реализовывать только шизофренические идеи. Второй пример — президентская власть — идея, которая была реализована сверху до низу. Для того, чтобы лишить себя всякой возможности влиять на события? Далее: разделение властей, как принцип организации власти. Это вопрос техники, депутаты же превратили его в политику. Причем сделали это также сверху донизу — вплоть до сельского Совета. И там все разделили — т. е. лишили себя возможности принимать решения. Далее: законодательное недержание. Они не могли остановиться! Им надо было каждый день принимать какой-нибудь закон. Иначе, они считали, день прожит зря. Сейчас Дума не приняла ни одного закона. Что нибудь от этого меняется? Кто-нибудь эти законы выполнял? 400 законов, принятых Верховным Советом Союза, которые сейчас мыши грызут, и 400 законов, принятых российским парламентом, — никому не нужны. Наконец, чрезвычайные полномочия Ельцина!

Это была иллюзия власти. Власть перешла к этнобюрократии, к директорскому корпусу, к тем, кто способен оторвать кусок от общего пирога. А всей 90 % массе бросили обглоданную кость демократии — нате, подавитесь, пока мы все поделим. И депутаты в этом обмане сыграли свою роль. Поэтому не надо искать заговоров за рубежом или в каких-то "жидо-масонских кругах". Они возможно помогали, но организовало весь процесс сборище избранных некомпетентных людей, которые вымостили дорогу в ад из благих намерений."

Советы могли взять власть лишь теоретически. На практике шансов «переиграть» номенклатуру не было. Дело в том, что желающих «играть» против номенклатуры было совсем немного, но много было желающих пристроиться к ее рядам. И в Моссовете, и в политических структурах демократического движения. Радикальный демократизм сохранялся лишь до той поры, пока номенклатура не открывала вакансии особо горластым критикам. Те тут же умолкали или становились «плюралистами» на стороне силы.

В Моссовете критиканов собралось более чем достаточно. Их мелкая возня ради личных приобретений показывала — это вовсе не бойцы, вовсе не те, кто старается выполнить то, что расписал в своих предвыборных программах. Эта возня заменила стремление к высокому коллективному статусу депутатского корпуса. Поэтому и аппарат исполнительной власти уже после первой сессии Моссовета мог безо всяких опасений игнорировать Моссовет.

МЫ ВСЕ-ТАКИ ДАЛИ БОЙ ВСЕРЬЕЗ

Схватка с номенклатурой завершилась не в пользу Моссовета. За кем же осталось поле боя, каков образ победителя, кому принадлежит Москва? Чтобы ответить на эти вопросы, надо спросить себя: "Кто контролирует собственность Москвы, ее бюджет, кто устанавливает правила жизни помимо всех законов?". Ответ один — это мэрия во главе с Ю. Лужковым. Никаких других сил с октября 1993 г. в Москве просто нет. До государственного переворота все внешне было несколько иначе, а на деле — почти так же. Различие лишь в том, что была отчетливее видна подноготная тех, кто сегодня заправляет в столице.

Для того, чтобы знать сущность сегодняшней власти, придется посмотреть на человеческие типы, проявившиеся в период номенклатурного мятежа. И для этого мы приведем фрагмент из статьи Ю. П. Седых-Бондаренко "О власти в столице" ("Правда", 16.04.92):

"Мы привычно говорим: парламентская борьба, конфликт между представительной властью и исполнительными структурами. А ведь это всего лишь видимая часть айсберга. И то, что происходит в столице, можно понять, лишь учитывая подводную часть айсберга. А там идет обморочная борьба за власть над Россией на будущие полсотни лет, если не больше. Идет по всем правилам политической войны, лишь на волосок удерживаясь от войны, так сказать, физической — с комендантским часом, патрулями и "черными марусями" на улицах, ночными допросами. Несколько влиятельных сил воюют за право распоряжаться страной в ближайшем будущем. А между ними растерянно мечутся все остальные, если угодно, мы с вами, мои избиратели и сограждане.

Что же это за силы? Рискуя получить ярлык и русофоба, и антисемита одновременно, скажу: за власть дерутся три партии — швондеров, шариковых и мамыкиных. Вы, читатель, конечно, помните бессмертных персонажей повести Булгакова "Собачье сердце" и известной песни Высоцкого "О слухах": "Говорят, Мамыкина снимают…".

Три партии, три мощные группировки: «демократы», национал-коммунисты и бюрократия. Рассмотрим по порядку.

"Демократы". Это умная, тонкая и глубоко эшелонированная политическая сила. Не забудем: в ее активе "Великая октябрьская социалистическая революция", связи с немецким генштабом в военное время, убийство царской семьи, победа с помощью натравливания одной части русского народа на другую в гражданской войне, красный террор, расказачивание… Переигранная в политической игре Сталиным (чего до сих пор не может ему простить), обезглавленная и отодвинутая им в сторону, она десятилетиями накапливала концептуальный и организационный потенциал и сейчас стремится взять реванш. <…>

Вторая могучая сила — проснувшиеся, а точнее разбуженные от пьянки шариковы. И это еще серьезнее и страшнее, хотя они и находятся в оппозиции. У них в послужном списке — тотальный геноцид, крупномасштабная война против своего народа, стирание его в лагерную пыль, превращение всей страны в единый концентрационный лагерь, разбой в ближних и дальних окрестностях (Финляндия, Польша, Чехословакия, Афганистан, Ангола и др.), тотальная шпиономания и доносительство, антисемитский идиотизм. <…>

Третья могущественная сила — целый класс мамыкиных, отечественная бюрократия: хозяйственные волки, номенклатурные трубадуры военно-промышленного комплекса, управляющие и директора современных красных избушек. В историческом аспекте — главное отечественное ворье.

Мамыкины держат сейчас реальную власть в обществе, частично деля ее со швондерами. В их руках ключевые государственные структуры. Если присмотреться — это второй эшелон брежневской номенклатуры, отказавшейся от коммунистической фразеологии.

Отличительная черта мамыкиных — их нравственная опустошенность и идейная импотенция, заставляющая их блокироваться хоть с самим дьяволом ради достижения клановых выгод."

И вот после государственного переворота, совершенного Ельциным и его командой, все разнообразие человеческой мерзости собралось под опекой Лужкова. Мерзавцам было удобно именно его единоличное правление. В случае чего можно переориентироваться на нового хозяина. А пока не надо думать о балансе сил и все время опасаться, что те, кого поддерживаешь, будут внезапно сметены. Одна Москва — один фюрер! — так проще и надежнее. И вполне соответствует воровским привычкам номенклатуры. Теперь их даже не нужно скрывать. "Все гнойное, мерзкое прет наружу, поскольку в наличии все условия для этого…" (Ю. Власов).

Возникает вопрос, а стоило ли при такой безнадежности ситуации биться за Моссовет? Ведь шансов победить номенклатуру в отдельно взятом городе не было практически никаких. Достаточно было увидеть позицию депутатов России, «успехи» гайдарономики, повальную коммерциализацию власти, чтобы оценить эти шансы.

И все-таки есть ситуации, когда надо играть заведомо проигрышные партии до конца. И вовсе не из чувства долга перед кем-то или чем-то. Тут возникает ситуация нравственного выбора: "Я иначе не могу".

В замечательной книге Лиона Фейхтвангера «Успех» есть размышления адвоката Гейера, готовящегося защищать своего подопечного на безнадежном процессе. Он думает так: "Что ему вообще надо в это удивительно тупоумном городе? Ведь этот народ сам любуется своей удивительной нелогичностью, блаженствует в студенистом хаосе своих представлений. Бог одарил их бесчувственным сердцем — большим, впрочем, плюсом на нашей планете… И для этого народа он лезет из кожи! Ради чего? К чему старается он очистить грязную машину судопроизводства, когда те, кого она давит, прекрасно чувствуют себя в своем навозе?.. Никто не скажет ему за это ни слова благодарности". В конце концов доктор Гейер приходит к тому, что делает это он из одного стремления к чистоте.

Вот именно из чувства нравственной чистоплотности те, у кого это чувство не отмерло, и продолжали удерживать свой рубеж сопротивления номенклатуре. Нас обошли по флангам, окружили и уничтожили. Но мы дали бой всерьез. Номенклатура это отлично знает, будет помнить и мстить за свой страх.

Говоря «мы» автор вовсе не имеет в виду весь Моссовет или его большинство. Номенклатурному мятежу дал бой разношерстный отряд необученных «ополченцев» численностью не более сотни. Именно они обеспечили противостояние мятежу на тех направлениях, где Г. Попову не удалось внедрить на руководящие места своих продажных ставленников. Это, прежде всего, комиссия по законности, которая, несмотря на активность пятой колонны, постоянно ставила препоны на пути к разграблению города и установлению всевластия номенклатурных паханов. Это новые структуры, созданные без участия «поповцев»: комиссия по жилищной политике и комиссия по имущественному контролю. Когда наиболее нетерпеливые «поповцы» с кресел председателей комиссий бросились в объятия исполнительной власти, сопротивление мятежу оказывала и бюджетная комиссия. Все остальные комиссии были практически полностью дезорганизованы «поповцами». И особенно пострадали именно те направления, в которых «деморосы» обеспечили преемственность своей руководящей роли: это комиссия по делам общественных организаций и комиссия по социальной политике.

Отряд в сто человек за три года мог стать могучей силой на фоне всеобщего разброда. Беда в том, что цинизм «поповцев» и «лужковцев» настолько был противен "могучей кучке" ополченцев, что заставлял ее членов впадать в глубокий романтизм. Романтизм толкал народных мстителей к подвигу: все для других и ничего для себя. Романтики чурались обретения любых признаков власти. Ведь это работа "на себя", что сближает с продажными прислужниками мэрии!

Оппозиция Попову и Лужкову в Моссовете так и не смогла создать устойчивой организационной структуры. Объединение "Законность и народовластие", возникшее в борьбе за проведение выборов мэра-II, выдохлось в течении двух месяцев. Остались лишь бумажные заявления и невыполненные администрацией решения сессии.

Потенциал был достаточно велик. Если и нельзя было выиграть бой с номенклатурой, то вполне реальным было создание постоянной политической группировки, бьющей номенклатуру по болевым точкам. Могли ведь создать общемосковскую политическую организацию! Не стали. Потому что это вроде как для себя, а не для избирателя. Потому что это отвлекает от массы начатых депутатскими комиссиями дел. Ну а кому теперь, после Второй октябрьской революции, после вооруженного мятежа номенклатуры, все эти дела нужны? Да и сами избиратели Москвы в своем большинстве просили об одном: руки прочь от мэра и Президента, депутатов разогнать!

И их желание было выполнено. Моссовет был единственным Советом субъекта Федерации, который удостоился специального Указа.

"В связи с активным противодействием Московского городского Совета народных депутатов, Зеленоградского городского Совета народных депутатов, районных Советов народных депутатов, поселковых и сельского Совета народных депутатов в городе Москве выполнению Указа Президента Российской Федерации от 21 сентября 1993 г. № 1400 "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" и содействием вооруженному мятежу 3–4 октября в г. Москве, в целях реформирования представительных органов власти и стабилизации политической обстановки в столице Российской Федерации постановляю:

1. Прекратить полномочия…"

Московский Совет был ликвидирован, как говорится, без суда и следствия. Кто поверит теперь, что политические и экономические проблемы можно решить путем выборов, а не путем кровопролития и диктатуры?

Вместе с Моссоветом исчезли и былые возможности противостоять московской номенклатуре. Почти ничего в политической среде от Моссовета не осталось. Все наследство растащили проходимцы. Кто в парламентарии попал, кто свою коммерцию завел…

Есть ли о чем жалеть? Жалеть тех, кто сыграл с номенклатурой в поддавки? Жалеть тех, кто, ослепнув от эйфории, рукоплескал Попову и Ельцину до конца 1991 г. и лишь потом стал постепенно прозревать, заодно утрачивая интерес к выполнению своих обязанностей перед избирателями? Нет, к этим людям трудно испытывать жалость. Все они без труда и мук совести нашли себе новое место под солнцем.

Чего действительно жаль, так это нереализованных возможностей. Жаль, что наиболее честные люди, пришедшие в Моссовет отнюдь не для удовлетворения своих жалких амбиций, потерпели сокрушительное поражение. Жаль наш родной город.

И все-таки, еще не вечер.