Партии новой волны

Начиная с середины 1980-х годов можно говорить о появлении так называемых партий новой волны. Первой из них была Партия трудящихся в Бразилии. Там во время военной диктатуры были разгромлены все старые левые организации и появилась, по существу, возможность начать с нуля. Таким новым проектом стала Партия трудящихся. Во главе ее встал Игнасио Лула да Силва, который был тогда одним из самых популярных рабочих лидеров. Профсоюзный деятель, оратор, он сделался впоследствии весьма респектабельным политиком и в конце концов президентом.

На первых порах ПТ осознанно стремилась избежать ловушек как авангардизма, так и парламентаризма, свести к необходимому минимуму роль профессионализированной политической элиты. В основе партии лежал некоторый дуализм. Партия отвечает не только перед своими членами, но и перед массовыми движениями - профсоюзами, движением безземельных крестьян и т.д. Все эти движения не находятся под руководством партии, а наоборот, могут призвать партию к ответу. Их лидеры вступают в ПТ, чтобы через нее проводить свою линию, они отвечают перед массами своих сторонников, которые могут в партии и не состоять. Получалось, что партия должна постоянно бороться сама с собой.

Вполне в духе Розы Люксембург партия самими ее основателями воспринималась как некое необходимое зло. С самого начала предполагалось, что бюрократия должна сама себя ставить под контроль масс, умерять свои амбиции. Для этого было создано два механизма. Первый - это механизм внутреннего плюрализма. Не только допускалось существование различных платформ, фракций и т.д., но и до известной степени это культивировалось. Существовали многочисленные группировки, ведущие внутреннюю дискуссию. Это борьба, она должна создать систему сдержек и противовесов. Партийная верхушка должна была находиться под постоянным огнем критики из собственных рядов. С другой стороны, партия формировалась как нечто неразделимое с новыми социальными движениями, с массовыми народными организациями, профсоюзами.

На ранних этапах истории ПТ была типична ситуация, что мэр города, принадлежащий к Партии трудящихся, сталкивался с демонстрациями протеста, организованными этой же партией. Мэр должен был выходить, объясняться, выслушивать критику. Такой постоянный диалог и конфронтация внутри движения были направлены на то, чтобы не допустить политической коррупции.

Многие западные марксисты в середине 1990-х годом склонны были рассматривать ПТ как новую модель партии, которая смогла совместить демократизм с эффективностью, снять противоречие между организацией и спонтанностью. Увы, когда в начале 2000-х годов ПТ пришла к власти в Бразилии, ее поклонников ждало жесточайшее разочарование. Лидеры партии, возглавившие правительство, оказались заурядными оппортунистами, ничем не отличающимися от буржуазных политиков. Членов ПТ, выступавших против политики президента Лулы, исключали. Многие активисты вышли сами. Причем нельзя сказать, что правительство ПТ было плохим. Оно просто было насквозь буржуазным по своей политике.

В Германии и Италии на развалинах коммунистического движения были созданы Партия демократического социализма и Rifondazione Communista (Партия коммунистического возрождения). Обе партии представляли собой организации, с одной стороны, идеологические, основывающиеся на марксистской традиции, а с другой стороны, плюралистические. Старая Итальянская коммунистическая партия преобразовалась в социал-демократию, а те, кто не хотел отказываться от своих убеждений и традиций, решили создать коммунистическую партию заново.

Особенностью этих партий стал постоянный внутренний диалог, открытая дискуссия, которая позволяет очень хорошо выявить проблемы организации. Но опять же, когда ПДC вошла в земельное правительство Берлина, обнаружилось, что ни избиратели, ни активисты контролировать своих политиков не могут. Работа ПДС в земельном правительстве обернулась публичной катастрофой, партия потеряла избирателей и не попала в 2002 году в германский парламент.

В начале 2000-х годов мы видим неожиданное возвращение ультралевых на политическую сцену. Причина ясна - коммунистические организации сталинистского типа исчезли или сократились до минимума, а социал-демократические партии настолько выродились, что освободилось огромное политическое пространство. Ведь политический крах левых, последовавший за распадом СССР, отнюдь не означал исчезновения в обществе объективной потребности в антикапиталистической альтернативе. Она может быть революционной или реформистской в зависимости от того, с точки зрения какой части трудящихся мы смотрим на вещи, но спрос на нее существует объективно. И если идеология и программа не предложены, возникает вакуум, люди могут впасть в цинизм и в депрессию, но все равно на глубинном уровне они чувствуют противоречие между своими интересами и тем, как функционирует система.

Рост социального недовольства находит выражение в aнтиглобалистских протестах начала XXI века. А наиболее идеологически и теоретически подготовленными участниками этих протестов являются представители ультралевых групп. Они способны не только участвовать в стихийных выступлениях, но и объяснять участникам, в чем суть проблемы, находить нужные слова, с помощью которых можно выразить то, что другие только чувствуют. Короче, ультралевые группы сохранили приходившую в упадок марксистскую культуру и передали ее новому поколению левого движения

Многим группам удается преодолеть свои сектантские традиции. Секта может поддерживать себя на протяжении длительного периода времени, по крайней мере - пока просто не вымрут ее основатели. В дальнейшем ученики начинают дробить секту - каждый толкует учение по-своему Большие движения, в отличие от сект, заведомо состоят из грешников. И политические секты научаются работать в грешном мире, с людьми, у которых небезупречная идеология, нет полного понимания всех тонкостей революционной теории. Так появляется новая политическая культура, куда более открытая и человечная.

Наряду с новыми социальными движениями последние буквально несколько лет обнаружилось еще нечто новое. То, что можно было назвать новыми революционными движениями. Примером может быть движение сапатистов в Мексике. В основе сапатизма лежит традиция индейских движений в Южной Америке, существующих в той или иной форме начиная со времен конкистадоров. Но сапатизм - движение абсолютно современное. Принципиальным отличием сапатизма от других традиционных движений является отсутствие нормативности. Со времен Че Гевары мы видим восстания, имеющие более или менее четкую идеологическую программу и ориентацию на борьбу за власть. По существу, мы имеем дело с вооруженной политической организацией, которая является и протопартией, и протогосударством. Сапатизм был построен на принципиальном отказе от подобного подхода, сапатисты не борются за власть. Это вооруженное движение за свои права. Оружие - для самозащиты. Одной из ключевых идей сапатизма является собственное достоинство, которое люди готовы отстаивать против государства, правящего класса, корпораций, против логики рынка. Говорится, что сапатисты не против других форм политической борьбы, не против парламентов, выборов. Просто у жителей штата Чьяпас не осталось другого выхода, кроме вооруженной борьбы. Левая политика предполагает диалог различных сил, вовлеченных в антикапиталистическую борьбу. Точно так же сапатизм деперсонифицировал лидерство. Ключевая фигура - субкоманданте Маркое - появляется только в маске. Это значит, этот персонаж заменяем. Культа личности здесь не может быть, как и претензии на личную власть.

Это движение, которое поднялось в одном из самых отсталых штатов в Мексике, обращается к миру через Интернет. Коммуникация сама становится формой борьбы и формой существования движения.

Однако при всей романтичности сапатизм не может быть воспринят как универсальная модель и даже как модель для Латинской Америки. И главная его слабость лежит там же, где находится его сила: отсутствие механизмов борьбы за власть. Движение, не имеющее такого механизма, крайне демократично, но его эффективность так же крайне ограниченна. Оно может быть только противовесом, дополнением к чему-то другому. К чему?