Началось с обиды. Да, на вкус и цвет товарища нет. Непонимание, условно говоря, «пушкинистов» «лермонтистами» и наоборот существует с тех пор, когда неведомый гений впервые провыл что-то в рифму, а другой неведомый проиллюстрировал вой охрой на стене пещеры. В связи с чем, убежден, право уважаемого ashotik любить поэзию Мандельштама и не любить поэзию Твардовского само собой разумеется. А вот заявления типа «Твардовский – поэт…» сперва провоцируют ответить в духе «А ты кто такой?», а потому, когда первая реакция уступает место осознанию, что это же не гопота какая, а твой собственный френд, отвечать не хочется вообще. Просто потому что. И как бы молчишь. Но вдруг еще один френд, alex_kraine, человек заведомо умный и деликатный, поминает вдогонку того же Мандельштама, «гениального поэта, которого убил Сталин». И... не могу молчать.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подкову, кует за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб,

кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него - то малина

И широкая грудь осетина.

Негодовать по поводу «сталинской тирании, убивавшей поэтов (ученых, мыслителей, короче говоря, творцов)», конечно, беспроигрышно. Ибо, всякий скажет, вообще нехорошо, когда людей убивают. С другой стороны, талант сам по себе не индульгенция от содеянного помимо творчества. Эта прописная истина не зависит от имени лидера, от общественной формации или характеристик режима. Творцов, лезущих в политику, убивают всегда (если, конечно, они не успевают убить первыми). Убивают католики (Джордано Бруно), протестанты (Мигель Сервет) и мусульмане (Имадеддин Насими), убивают коммунисты (Гумилев), фашисты (Гарсиа Лорка) и обычные традиционалы (Гео Милев). Не говоря уж о поборниках Свободы, Равенства и Братства (Шенье). Убивают волей всего народа (Сократ), парламента (Мор), уголовного суда (Вийон) и просто по желанию левой пятки монарха (Петроний). Вот только на 99% нет среди убитых никого, кто был бы убит просто за то, что творец. Сплошная, повторюсь, политика. И ничего личного. Грубо говоря, прекрати Лавуазье переписку с Лафайетом, остался бы жив несмотря на то, что великий химик. И не было бы осложнений ни у Эзры Паунда, ни у Кнута Гамсуна, что бы там они ни писали в стол. Просматривая же список творцов, пострадавших в годы «сталинских репрессий», поневоле ловишь себя на мысли, что Дама-С-Косой действовала под надзором Вождя Народов очень избирательно: вовсю кося политизированных графоманов, старательно обходила тех, кто реально, не на сегодня, а на века талантлив. И уж ежели пострадал Кольцов, то не за блестящий стиль фельетонов, а за вполне конкретные промахи в Испании. И Бабель тоже не за сочные рассказы, а за излишнюю вхожесть в ближний круг Ежова. И Мейерхольду стоило бы подумать, прежде чем водить по высоким кабинетам не придуманных, а самых настоящих, что уже и не оспоривается, японских шпионов. Зато творцы, которые просто творили, от Булгакова и Ахматовой до Пастернака, Зощенко и Платонова, умерли в своих постелях. Даже, как ни странно, не посидев. Хотя, конечно, и у них в жизни случалось всякое. Осип Эмильевич Мандельштам в этом смысле редчайшее исключение. Наверное, единственный из первой шеренги. По крайней мере, так принято утверждать. Однако, не повторяя ошибки тех, кто, веря на слово Аристотелю, 2000 лет утверждал, что у таракана не шесть ног, а восемь, попробуем разобраться…

Скверная компания

Как ни странно, путь Осипа Эмильевича к неприятностям начался не тогда, когда, говоря словами Ильи Фаликова, поэт «очутился в ослепительно-черном свете бесславья», ошельмованный, при жизни забытый и из жизни выкинутый. Отнюдь. Как раз в это время был разогнан РАПП, нормальные литераторы получили возможность нормально работать, «белая полоса» наступила и для Мандельштама: его начали печатать, он начал выступать. По воспоминаниям Корнея Чуковского, в этот период «либерализма» ему даже заказали похвальную статью о лирике Осипа Эмильевича. И именно в этот период поэт начинает «по секрету всему свету» читать свою сатиру. Вернее, агитку. Напрочь противоречащую его творческой концепции и методу, особенно после «Разговора с Данте». На это вполне четко указывают ему всё более или менее равные талантом, но чуждые политике. Если верить Надежде Яковлевне, Эренбург «справедливо (обратите внимание, слово «справедливо» сказано не кем-то, а обожающей женой!) считает эти стихи одноплановыми и лобовыми, случайными в творчестве О.М.». Пастернак идет дальше. «То, что вы мне прочли, - однозначно заявляет он, - не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому». Аналогично реагирует и Чуковский. И, разочарованный реакцией равных, небожителей, Осип Эмильевич «уходит в народ», начиная демонстрировать свой нонконформизм привычно восторгающейся богеме. Вот только понять некоторые нотки, отчетливо звучащие в изделии, мягко говоря, сложно: если раньше он, как правило, говорил от первого лица, то сейчас, в этом и единственном случае, «мы живем, под собою не чуя страны». Кто – «мы»? Люди его круга? Нет. И Пастернак, и Чуковский, и Эренбург явно вне темы. Кухонная интеллигенция? О да, эти всегда готовы. Да только мелковаты они для самолюбивого (это его качество всеми отмечено) Осипа Эмильевича, да и «страну под собой» никогда особо не чуяли, а уж чтобы «речи были слышны», опасались и подумать. От чьего, собственно, имени?

Очень близко подошел к разгадке Н. Орен, проведя параллель между Мандельштамом и Рютиным, однако не пошел до конца, предположив только «духовное родство их протеста». Так ли это? Думаю, не совсем. Тем, кто подзабыл имя Рютина, в эпоху «перестройки и гласности» гремевшее едва ли не ежедневно, напомню. Мартемьян Рютин, активный большевик, как сам он себя нежно называл в анкетах, «интеллигентный рабочий». Руки по локоть в крови. Функционер среднего звена. Левак. Поддерживал Троцкого, на XIV съезде (1925-й) встал на сторону Зиновьева и Каменева, в 1928-м вдруг резко поддержал Бухарина. Осенью 1930 года был исключен из партии и арестован, затем освобожден и восстановлен в рядах, а осенью 1932-го арестован по делу якобы (как утверждают либералы) созданной им «антисоветской» организации «Союз марксистов-ленинцев». При этом любители слова «якобы» забывают, что «Союз» этот существовал на самом деле, что его политическая платформа, названная «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», обсуждалась и утверждалась на нелегальных собраниях партийцев. В том числе и достаточно высокопоставленных, принадлежащих к окружению Каменева и Зиновьева (знавших о ее существовании и читавших ее), а также «красных профессоров» - молодых интеллектуалов, близких к Бухарину (Стэн, Слепков, Марецкий). То есть фактически остатков всей оппозиции, объединившейся на основе неприятия лично Сталина и его политического курса, при этом (не стоит забывать) оппозиции, имеющей огромный опыт подпольной деятельности, основанной именно на таких собраниях и принятии «руководств к действию». Основные претензии, сформулированные в написанном лично Рютиным и разосланном членам ЦК обращении «Ко всем членам партии», в основном, сводились к тому, что-де Сталин – «разрушитель партии» и «могильщик революции». Это очень опасная для властей затея, потому что времена еще вегетарианские, оппозиция разбита идейно и ослаблена административно, но никуда не делась, а во главе органов стоит не послушный назначенец вроде Ежова, не профи типа Берии, а опять-таки «профессиональный революционер» Ягода со своими связями, взглядами на ситуацию и амбициями.

Слово и дело

Впрочем, вернемся к Осипу Эмильевичу. Как вспоминает Эмма Герштейн, помянутые кухонные посиделки, проходившие, естественно, «под большим секретом», выглядели весьма неординарно:

- Это комсомольцы будут петь на улицах! - подхватил он сам себя ликующе. - В Большом театре... на съездах... со всех ярусов...

И он зашагал по комнате. Обдав меня своим прямым огненным взглядом, он остановился:

- Смотрите - никому. Если дойдёт, меня могут... РАССТРЕЛЯТЬ!

Честное слово, шизофрения какая-то. Тут тебе и «огненный взгляд», и опасливое «смотрите – никому». Нет, я понимаю, что лирический поэт, как писал сам гений в очерке о Вийлоне, «по природе своей, - двуполое существо, способное к бесчисленным расщеплениям ради внутреннего диалога», но не до такой же степени! Тем паче, что, хотя боязнь насчет «могут расстрелять» имеет место, но доминирует все-таки уверенность: этого не случится, напротив, «это» станет официальной позицией властей, «на улицах и на съездах». То есть явно не при Сталине. И вот тут-то самое время вспомнить, что как раз в этот период Мандельштам активно тусовался в кругу «партийной интеллигенции». Рютина он, конечно, не знал, да и что фанатику Рютину было до «гнилого попутчика с мелкобуржуазным уклоном», но вот «птенцы гнезда бухарина» - как раз его круг общения. Да и сам Бухарин, что не секрет, поклонник его стихов. Согласитесь, большинство неясностей объясняются мгновенно. И чьи «речи за десять шагов не слышны». И постоянно (даже «на полразговорца») перемывания косточек генсека. И казни, которые, оказывается, «малина» для Сталина, а не для любителя «голоснуть» Бухарчика. И «тонкошеие вожди» («сброд», «полулюди», нагло оттесняющие от руля «полноценных людей» с о-го-го каким партстажем). И тупая злость на того, чьи слова «как пудовые гири верны» (а противопоставить этой «пудовой» логике нечего). И даже «тычет» (притом, что Сталин со всеми и всегда говорил на «вы», но ведь явно не уважает, а это бесит). Короче говоря, очень похоже на то, что перед нами то самое «Ко всем членам партии», только оформленное изящно, для употребления в кругу беспартийной интеллигенции. В связи с чем перестает вызывать недоумение первый арест кроткого поэта. Удивляет, скорее, почему арест состоялся так поздно.

А еще больше изумляет вот что. Хотя ордер, как вспоминает Ахматова, «подписан был лично Ягодой» (то есть вопрос решался на самых верхах), хотя Надежда Яковлевна, согласно ее воспоминаниям, «была уверена, что его расстреляют», гора родила мышь. Официальный вариант «крамольного текста», предъявленный органами в качестве «окончательной» бумажки, как ни странно, является солянкой, собранной из разных доносов. Причем правки делает, сводя разные списки воедино, сам автор. Максимально смягчая. И явно впопыхах. Так возникает нелепая, ни к селу, ни к городу не лепящаяся на фоне общей злобности «широкая грудь осетина». Ранее, по воспоминаниям Софьи Богатырёвой, дочери И.И. Бернштейна (Александра Ивича), хранителя рукописного архива Мандельштама, имела место куда более емкая, очень веселившая салонную публику формулировка «И широкая ж*па грузина». Как вспоминает Софья Игнатьевна, именно этот вариант она услышала от Надежды Яковлевны как «настоящий» и запомнила его особенно отчетливо, ибо именно тогда в их интеллигентном доме «впервые прозвучало слово на «ж»». Именно он позже был передан «в Эуропу» Ю. Оксманном, появился в мюнхенском альманахе «Мосты» (1963 год), - и о «невинно замученном гении» застрадал «весь цивилизованный мир». Между прочим, очень мило выглядят в данном сюжете «кровожадные спецслужбы», позволяющие арестованному уже в кабинете следователя «творчески перерабатывать» текст, вставляя в него нелепую, но безобидную «грудь осетина» вместо строки, по всем - и тогдашним, и нынешним законам тянущей аж на две статьи – за просто оскорбление и за оскорбление по национальному признаку. Ибо как бы ни был деспотичен Сталин, никакого отношения ни его национальность, ни его, пардон, «ж*па» к реализуемому им политическому курсу не имеют. Тогда же и там же, между прочим, исчезают и знаменитые «душегуб и мужикоборец», в результате чего пасквиль из документа политического превращается просто в набор личностных нападок. Ай да чекисты, ай да сукины дети!

Быть выше

Плевок в лицо, грубый до предела. Плюс причастность к эсерам в юности (серьезный по тем временам компромат). Плюс враждебность к Октябрьской революции, которая (цитата) «отняла у меня биографию». И при всем этом – указание: «Изолировать, но сохранить». Причем не просто в виде прихоти. Борис Пастернак, как известно, не оставил точного рассказа о своем знаменитом телефонном разговоре со Сталиным (нечем было ему похвастаться), но Анна Ахматова, близкий друг обоих великих поэтов, об этом говорит подробно: «Сталин сообщил, что отдано распоряжение, что с Мандельштамом всё будет в порядке. Он спросил Пастернака, почему тот не хлопотал. «Если б мой друг попал в беду, я бы лез на стену, чтобы его спасти». Пастернак ответил, что если бы он не хлопотал, то Сталин бы не узнал об этом деле. «Почему вы не обратились ко мне или в писательские организации?» - «Писательские организации не занимаются этим с 1927 года». – «Но ведь он ваш друг?» Пастернак замялся, и Сталин после недолгой паузы продолжил вопрос: «Но ведь он же мастер, мастер?» Пастернак ответил: «Это не имеет значения…». Пастернак думал, что Сталин его проверяет, знает ли он про стихи, и этим он объяснил свои шаткие ответы. «Почему мы всё говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить». – «О чём?» - «О жизни и смерти». Сталин повесил трубку». Можно согласиться с Л. Балаяном, что «у вождя не было времени на разговоры ни о чем, и потому, когда Пастернак перезвонил в приемную генсека, его с вождем вторично не соединили». Но мне сдается, что была и другая причина: вполне вероятно, Сталину, имевшему определенные представления о дружеских отношениях, просто не очень хотелось говорить с трусом, только что фактически сдавшим друга, даже если трус очень талантлив.

Как бы то ни было, хлопочущих за арестованного (например, секретаря только-только возникшего СП СССР Аболкасима Лахути) в Кремле встречали с пониманием. А когда был вынесен приговор, даже по тем временам minimum minimorum (всего-то 3 года ссылки), вопреки обыкновению жене поэта разрешили сопровождать мужа для совместного проживания. Когда же через какое-то время Надежда Яковлевна телеграммой на имя Сталина попросила перевести их из захолустной Чердыни в какое-то менее тоскливое место, дело было практически мгновенно пересмотрено, разрешение получено и супруги переехали в Воронеж, где и прожили до 1937 года, то есть до окончания срока. Тогда, радуясь свободе, Осип Эмильевич пишет «Оду», не менее знаменитую, чем крамольная сатира, но с обратным знаком. Пишет, скорее всего, искренне. Ибо вряд ли может не знать от жены и друзей о позиции, занятой в отношении него человеком с жирными, как черви, пальцами и широкой грудью осетина.

Как знать, не стремись гений в столицы, он, чем черт не шутит, вполне возможно, еще славословил бы ХХ съезд и лично дорогого Никиту Сергеевича. Увы. Прозябать было не по гонору, а в Москве в писательской среде вовсю плелись новые интриги, и нравы были ничем не гуманнее РАППовской эпохи. Делили посты, мерялись талантами, склочничали и интриговали. Рукопись, предъявленная Мандельштамом, была оценена рецензентами весьма низко, как «холодная, головная» поэзия. В чем-то Николай Павленко, основной рецензент, был прав, даже поклонники Мандельштама, наверное, не рискнут утверждать, что «Воронежские тетради» - пик его творчества, хотя, как всегда у Осипа Эмильевича, отдельные строки бьют наповал. Признавая отдельные удачи, автор рецензии все же не рекомендует сборник в печать, отметив, что стихи проникнуты несоветскими (это слово не сказано) настроениями. То есть констатирует именно то, что и есть на самом деле. Ни больше, ни меньше. К сожалению, адресат рецензии, Владимир Ставский, позже героически павший на фронте, что, впрочем, его не оправдывает, являлся, по воспоминаниям абсолютно всех, кто его знал, одним из наиболее активных кляузников и интриганов в руководстве СП. В марте 1937 года, опираясь на рецензию Павленко и соответствующим образом ее прокомментировав, он направляет Николаю Ежову «информацию» о ненадежном человеке. Который, между прочим, только-только вернулся из ссылки и раньше с кем только связан не был. Однако ареста не случается, судя по всему, донос тщательно проверяют. Когда же 3 мая 1938-го (то есть в самый разгар «ежовщины») второй арест все же становится фактом и, учитывая специфику момента, следовало предполагать, что Мандельштаму светит стенка, что-то (или кто-то… вспомните: «он же мастер, мастер!») вновь приостанавливает расправу. В итоге мера наказания - сроком на пять лет. Естественно, по 58-й статье. А по какой же еще? Но с правом переписки, поскольку срок, согласно закону, не предполагал запрета. Впрочем, правом этим Осип Эмильевич, к сожалению, воспользоваться не успел. До прибытия на место окончательного назначения переписка не дозволялась, а он, как известно, скончался от тифа в пересыльном пункте Владивостока. Тиф – штука и сейчас неприятная, а поэт был нежен и не привык к тюремному режиму. О чем я, несомненно, скорблю, как и все поклонники Большой Литературы. Никак не понимая, однако, с какой стати несчастный Осип Эмильевич считается не просто «одной из главных жертв сталинизма», но и личным пятном на совести Иосифа Виссарионовича.

В скобках

И еще одна странность. По делу 1938 года Мандельштам был реабилитирован в числе если не первых, то точно не вторых. Сразу после ХХ съезда. А вот с первой судимостью хрущевские орлы, имевшие вполне конкретную установку, почему-то предпочли не спешить. Так что по делу 1934 года справедливость восторжествовала только в 1987-м, когда по ходу очередного, как думалось инициаторам, окончательного обнуления Сталина реабилитировали вообще всех подряд. Причем в рабочем порядке, без положенной процедуры пересмотра. Поскольку, как сказано в «Справке» на имя секретаря правления СП СССР Р. Рождественского, подписанной старшим помощником Генерального прокурора СССР В. Антиповым, обнаружить материалы дела «принятыми мерами не представляется возможным». Кому как, а мне, не скрою, очень интересно, что же все-таки такое, а главное, почему, сочли целесообразным уничтожить неведомые герои, рывшиеся в архивах в дни первого реабилитанса…

Лев ВЕРШИНИН,

http://putnik1.livejournal.com/146883.html

Сериал о жизни современных школьников стартовал на «Первом» вечером 11 января. Официальная реакция последовала на следующий же день. Ольга Ларионова, которая ведает столичным образованием, напомнила, что на дворе — Год учителя, когда СМИ следовало бы поддерживать учителей. «Таких передач (как сериал „Школа“. — Н.П.) на телевидении и в Год учителя, и в другое время быть не должно»,— заявила она на заседании московского правительства 12 января.

Для школьников о школе

Молодой режиссер Валерия Гай Германика известна полудокументальными лентами, довольно жестко рассказывающими о жизни современной молодежи: «Девочки», «Все умрут, а я останусь» (фильм получил специальный приз конкурса «Золотая камера» на 61-м фестивале в Канне) и другими. Сериал «Школа» Германика сделала в том же ключе, что и свои предыдущие работы, и, похоже, он получился не менее радикальным.

«Это о целом мире, о детях, как всегда о школе, о родителях, об учителях, о взрослении и одиночестве. Об этом закрытом мире, куда чужие не могут попасть. О невозможности найти общий язык с окружающими. Я собираюсь максимально показать картину мира»,— рассказывала Германика о своем первом многосерийном фильме в интервью.

О фильме пока можно судить лишь по первым вышедшим в эфир сериям. В нем тоже есть любимая Германикой полудокументальность, как и многие другие отличительные черты ее картин. Мир современных подростков в «Школе» показан так, что фильм кажется хрониками, снятыми кем-то из ребят на любительскую камеру.

Школьники задирают друг друга и дерутся, влюбляются и откровенничают, курят втихаря на лестничной площадке и без проблем покупают пиво в ларьке, дерзят учителям. Разве что присутствующей, как правило, в фильмах Германики ненормативной лексики тут нет. В остальном «Школа» — сериал для подростков, сделанный по испытанной схеме: в классе есть девочка-тихоня и главная красотка-звезда, нагловатый изобретательный лидер и изгой, предмет насмешек одноклассников. Правда, тут нет ни мелодий-перебивок, ни закадрового смеха: фильм заявлен как драма.

Главный придумал

По словам Игоря Толстунова, директора компании «Профи», продюсировавшей сериал, идея создания фильма принадлежит генеральному директору «Первого канала». «Это была инициатива Константина Эрнста. Однажды мы с ним разговаривали и возникла идея сделать историю про современную школу. Эта идея появилась после фильма „Все умрут, а я останусь“. Естественно, что фильм показывается на «Первом»»,— объяснил Толстунов.

Как пояснила пресс-секретарь «Первого канала» Лариса Крымова, сериал размещен в сетке вещания канала таким образом, чтобы его могли посмотреть подростки: новые серии демонстрируются по будням в 18.20, повтор — в 23.30.

«Да, так бывает»

На заявление чиновницы Ольги Ларионовой пресс-служба «Первого канала» отреагировала незамедлительно и весьма однозначно. «Год учителя — это в первую очередь повод разобраться в проблемах школы, а не скрыть их. И именно в этом — задача средств массовой информации, обращать внимание на существующую ситуацию. А фарисейские утверждения, что в сфере среднего образования проблем не существует, являются деконструктивными для страны, означающими, что перемен в этой области не будет»,— говорится в распространенном пресс-службой заявлении.

Игоря Толстунова официальная реакция на «Школу» не беспокоит. «Это делается не для реакции департаментов или каких-то иных учреждений. Когда в кино или на телевидении в качестве героев выступают люди той или иной профессии, то зрители-профессионалы чаще всего реагируют — да, так бывает»,— сказал он. Наталья Пыхова, GZT.RU

Некоторые отклики

МАРИНА. РАНЬШЕ БЫЛО СТРАШНО ОТПРАВЛЯТЬ ДЕТЕЙ В АРМИЮ, А ТЕПЕРЬ И В ШКОЛУ. РАСТЕТ (ДА, СОБСТВЕННО, УЖЕ ВЫРОСЛО) ПОКОЛЕНИЕ ЦИНИЧНЫХ, НИКОГО НЕ УВАЖАЮЩИХ, НЕУМЕЮЩИХ ВЫРАЖАТЬ СВОИ МЫСЛИ. ДА И ЧТО МОЖНО ЖДАТЬ ОТ ДЕТЕЙ, СМОТРЯЩИХ БЕСКОНЕЧНЫЕ БАНДИТСКИЕ РАЗБОРКИ ПОД РАЗНЫМИ НАЗВАНИЯМИ. КАК МОЖНО УВАЖАТЬ НИЩИХ УНИЖЕННЫХ УЧИТЕЛЕЙ? Я СЧАСТЛИВА, ЧТО У МЕНЯ НЕТ ВНУКОВ.

Serzhik. Сериал «Школа» - это зеркало, в которое наше «огламуренное» путинское общество смотреть разучилось.

Понятное дело, не хочется видеть всякие «козьи морды», но куда деваться?! Каково государство - таковы и его социальные институты, в частности, школа.

paramon. Да, школа во многом стала похожа на «зону» - я учитель и знаю, о чём говорю! Но почему это произошло именно с нами? Почему агрессивное, невежественное «хамыдло» подмяло под себя наших детей? Почему мы, взрослые, это позволили? Я как профессионал вижу причину, прежде всего, в непродуманных (или, наоборот, очень продуманных) реформах. Почти двадцать лет из школы вытеснялось ВОСПИТАНИЕ как составная часть образования. Вы скажете, что советское воспитание давало сбои? Да! Но, вместо того, чтобы улучшить воспитательный процесс и приблизить его к нравственным идеалам народов, населяющих Россию, власти и чиновники от образования предпочли вовсе исключить воспитание из учебного процесса. Потом опомнились, да время ушло. Сегодня уже от родителей можно услышать: «Чего Вы на совесть моему ребёнку давите? Вы учитель? Так учите, и всё!». Но с исчезновением воспитательной доминанты не исчезло само воспитание, ибо и дурной пример «воспитывает». Что же воспитали горе-реформаторы? Безответственность и безынициативность (плоды безоценочной системы), отсутствие интереса к активному и широкому познанию мира (ЕГЭ и вообще тестовая система опроса), отсутствие критического восприятия действительности (здесь целый комплекс «инноваций» - от сокращения часов по литературе и внедрению соросовских учебников по истории до перехода на фрагментарное, мозаичное образование). А фильм? Он зеркало, но кривое, только вот Россия - не «комната смеха»...

anww. Полностью согласен. После того, как ШКОЛУ чиновничье болото превратило в ОУ (образовательное учреждение), т.е. заведение, оказывающее образовательные услуги, ШКОЛА в РОССИИ умерла!!! Мы, учителя, сейчас горько смеемся над собой: «Я пошел оказывать образовательные услуги в восьмой класс», «А Вы, Марь Иванна, кому оказываете услуги на втором уроке?». ЧТО это? Школа, банно-прачечный комбинат, публичный дом? О воспитании речь даже не идёт. Его заменило участие во всевозможных псевдоконкурсах, зачастую платных. За которые учителям выдаются какие-то филькины баллы, влияющие на их доплаты. ЕГЭ - преступление и ПОЗОР России; как всегда, подцепили давно отжившее и отвергнутое Америкой и пытаемся пристроить на своей местной почве, заклиная и шаманя про свой особенный путь развития. А фильм правдивый. Жесткий, настоящий. А кому не нравится, придите в ЛЮБУЮ школу и тихо посидите там НЕДЕЛЮ!!! А не полчаса на родительском собрании! 

Однажды заметив режиссёра С. Урсуляка (сериал «Ликвидация»), стараюсь не пропускать его работы и не жалею об этом. Фильм «Исаев», показанный РТР в октябре, определённо выиграл перед «Адмиралом», занявшим на ОРТ то же самое вечернее время. А с точки зрения исторической правды их и сравнивать нельзя: хроники против вольной интерпретации в духе Голливуда! Выдуманный Исаев – Владимиров – Штирлиц выглядит реальней вошедшего в историю Колчака! И не оттого, что Даниил Страхов играет лучше Константина Хабенского, просто Сергей Урсуляк и Юлиан Семёнов относятся с уважением к истории, а для авторов «Адмирала» Клио – «продажная девка империализма».

Но не об «Адмирале» речь, а об «Исаеве». При всём том, что режиссёр не отступил от авторского текста ни на йоту, без пароля, устанавливающего лояльность режиму, не обошлось. Среди действующих лиц, героев гражданской войны на Дальнем Востоке, много репрессированных в конце тридцатых годов. Бокий, Блюхер, Постышев на самом деле сыграли важную роль в разгроме интервентов и белогвардейцев в Приморье.

Но если прощание каждого из них со зрителем заканчивается эпитафией «расстрелян в 1937-1939 году», не может не возникнуть тягостного впечатления. Далеко не все понимают, что случилось с героями спустя полтора десятилетия, почему «рыцари революции» были казнены по приговору советского суда? Желая исправить настроение, я и попробую рассуждать, руководствуясь здравым смыслом!

Фильм только выиграл бы без экскурса в другую эпоху, но, коль случилось, краткого упоминания о казни недостаточно. Само по себе, без объяснений, оно предполагает несправедливость приговора и неоднозначность событий, о которых рассказано в сериале.

Я не буду называть их «врагами народа». Наверное, они считали, что лучше Сталина знают народные чаяния. Но «военная оппозиция» своим авторитетом поддерживала Троцкого, а, стало быть, альтернативу, вождя, готового бросить в топку мировой революции советский народ, и Бухарина с его неприятием индустриализации и коллективизации. Если бы они победили, рыночная экономика возобладала бы в 1935 году, а Советы были уничтожены Гитлером. Нас бы не было, иные из оппонентов и не родились!

Самое мягкое, что по истечении времени можно сказать о героях: они ошибались! Но их ошибки из числа тех, что хуже преступлений! И разве мы все не ошиблись точно так же на рубеже девяностых, променяв скромную, трудовую, завоёванную кровью и потом отцов и дедов действительность на призрачное капиталистическое будущее?

Из нас никто не смеет бросить камень в Блюхера, но значит ли это, что он прав, что он – безвинная жертва? Как и мы, герой попался на удочку провокаторов, сулящих златые горы за отступничество от социализма, как и мы, обманулся, склонившись к Маммоне! Но, в отличие от нас, получил сполна за отступничество! И на том основании, что и мы отступились, будем его славословить? Помилуй бог!

Нам самим – вымаливать прощение у потомков! Блюхер меньше виноват, чем мы! Он не знал результатов своего преступления. А мы видели и повторили! Мы больше виновны перед Родиной, чем маршал Блюхер!

Об этом я и хотел сказать тем, кто, посмотрев «Исаева», затаил злобу на Советскую власть за то, что она поставила к стенке необыкновенного полководца. Наверное, он был выдающимся военным, если вместе с Фрунзе разгромил Колчака, но и обыватель - не лучше нас: его ошибки через полвека аукнулись! За гражданскую войну, за победу на Дальнем Востоке – спасибо! Но за них Отечество расплатилось маршалом и первыми орденами Красного Знамени! Кого, кроме Блюхера, винить, что далее «со святыми упокой»? Не в ту степь пошёл! – А мы идём в ту?

В нашей семье долго хранилась книга «Таёжные походы» с перечёркнутыми крест накрест рукой отца портретами авторов воспоминаний. Я её читал и перечитывал, кажется, по ней и учился читать. У меня нет сомнений в подвигах Блюхера, Постышева, Губельмана и прочих авторов этого сборника. Но и сомнений в правильности жестокого приговора начальникам, занимавшим высокое положение в государстве, по мере нашего продвижения по капиталистическому пути почти не осталось.

Рассуждая о гибели «ленинской гвардии» в застенках сталинского ГПУ-НКВД (кстати, что это они о ней так беспокоятся?), нам предлагают поверить, будто жертвы на момент ареста оставались теми же, что и 15 лет назад. Но на наших глазах происходили необыкновенные трансформации с Горбачёвым, Ельциным, Яковлевым, Шеварднадзе! За такой срок много чего может произойти с человеком! Тем более в бурные времена! Я бы не поручился, что герои гражданской войны через 15 лет сохранились в том же виде!

Хорошо говорить «демократам», что жертвы ничем не могут быть оправданы! Оправдают ли сами миллионные людские траты рыночной экономики?

Сегодня сохраняется видимость спокойствия, но для чего же на тренировку вытаскивают новую, чрезвычайно эффективную, водомётную технику? В 1996 году, только запахло угрозой режиму, как богатые вспомнили про расстрел Советов и заголосили об автоматах! Случись ситуация, не забудут ли о том, что они «белые и пушистые»? Тихо, пока мы на коленях, пока соглашаемся быть рабами!

Пароль не нужен? – Как же! Без пароля не обойтись! Даже самый независимый режиссёр должен расписаться в преданности режиму. Без этого голубого экрана – не видать! А то бы стал Урсуляк говорить то, чего у Юлиана Семёнова не было?

Вот с таким примечанием можно принять «Исаева» как своего, достойного Штирлица и его прославленной эпопеи! Но только так и не иначе!

Ю.М. ШАБАЛИН