Советская гласность имеет особое значение для русской зарубежной литературы. В западных странах ничего не видят предосудительного в том, что некоторые люди проживают за границей. По-английски таких людей называют "expatriates". Как известно, у русских писателей советского периода таких возможностей не было. Теперь изгнание кончилось, хотя Исход продолжается. И пришло время оглянуться назад и сохранить для будущих поколений показания тех, кто пережил изгнание.

По существу, русская литература в изгнании началась значительно раньше, когда в шестнадцатом веке князь Андрей Курбский отправлял из Ливонии возмущенные письма Ивану Грозному и в семнадцатом веке Григорий Котошихин написал в Швеции свой трактат "О России в царствование Алексея Михайловича". Литературными изгнанниками России можно считать и так называемых внутренних эмигрантов, то есть писателей, находившихся в ссылке внутри Российской империи: протопопа Аввакума и таких писателей и критиков девятнадцатого века, как Александр Радищев, Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, и поэтов-декабристов Александра Бестужева-Марлинского, Петра Чаадаева и Вильгельма Кюхельбекера. Были в девятнадцатом веке и такие эмигранты, как Николай Гоголь, Иван Тургенев и Василий Жуковский, воспитанные в западных традициях русской литературы и возвращавшиеся в литературном смысле просто к своим корням. И наконец, была массовая эмиграция бежавших от погромов евреев.

Истинными предшественниками писателей-эмигрантов были царские политэмигранты, жившие в Англии, Франции и Швейцарии: Герцен, Огарев, Нечаев, Бакунин, Лавров, Ткачев.

Но лишь следующее поколение эмигрантов - Петр Кропоткин, Георгий Плеханов, Владимир Ленин, Лев Троцкий, Александр Богданов, Анатолий Луначарский - возвратились в Россию и создали советское государство. И разумеется, многие из возвратившихся позднее погибли в чистках.

Русские эмигранты советского периода традиционно делятся на три группы; "первая волна" - то есть те, которые уехали во время или сразу после гражданской войны в России; "вторая волна", к которой относятся люди, бежавшие на Запад или оставшиеся там во время Второй мировой войны; и "третья волна" - эмигранты, покинувшие страну в семидесятые годы и позднее.

Гражданская война в России, последовавшая сразу за Первой мировой войной, привела к тому, что огромное число хорошо образованных людей устремилось в Европу и Китай.

Турция. Примерно сто пятьдесят тысяч человек эвакуировались из Крыма в Турцию, где возникли журналы с такими названиями, как "Развей горе в чистом поле", "Шакал", "Эшафот".

Германия. До революции Германия была сильным магнитом, притягивавшим к себе русских, евреев, живших на территории Российской империи, и русифицированных прибалтов. И после революции в Германию приезжали многочисленные русские эмигранты. К двадцатому году филиал Американского Красного Креста в Германии оказал помощь переехавшим туда пятистам шестидесяти тысячам русских эмигрантов.

Когда безудержная инфляция охватила страну, германская марка была настолько обесценена (к августу двадцать третьего года за доллар давали два миллиона семьсот тысяч марок!), что книги можно было издавать в Берлине намного дешевле, чем в любой другой стране. И столица Германии стала важным центром русского книгоиздательства.

Среди писателей, собиравшихся в берлинских кафе на своеобразные литературные вечера, были Илья Эренбург, Павел Муратов, Владислав Ходасевич, Виктор Шкловский, Владимир Лидин, Александр Ващенко, Андрей Белый, Борис Зайцев, Нина Берберова. В Берлине было, ни много ни мало, сорок русских издательств и выходило несколько газет.

Франция. С переменой политического климата в Германии русские писатели стали покидать Берлин и переезжать в Париж (см., например, интервью с Романом Гулем), который превратился в настоящий центр русской литературы за рубежом.

В 20-х годах русские художники-эмигранты, такие как Марк Шагал, Василий Кандинский, Александр Бенуа, Михаил Ларионов и Иван Билибин, играли важную роль на Монпарнасе, Монмартре и в Сен-Жермен-де-Пре. В Париже было более тридцати православных церквей и семь русских высших учебных заведений. Там же выходили самая влиятельная из всех эмигрантских изданий газета "Последние новости" и боле консервативное "Возрождение".

Париж стал новым домом и для таких писателей, как Иван Бунин, Александр Куприн, Борис Зайцев, Иван Шмелев, Алексей Ремизов, Дмитрий Мережковский, Михаил Ильин (Михаил Осоргин) и Марк Алданов (Марк Ландау).

Среди поэтов, живших на берегах Сены, были Константин Бальмонт, Зинаида Гиппиус, Георгий Иванов, Георгий Адамович, Довид Кнут, Борис Поплавский и Марина Цветаева (с 25-го года).

Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский сохранили в эмиграции известную еще в начале века традицию литературного салона.

Чехословакия. Русские писатели-эмигранты получали правительственную помощь от своих соседей-славян, и Прага привлекала к себе многочисленную группу представителей русской культуры.

В период с 19-го по 28-й годы в Чехословакии выходило около восьмидесяти периодических изданий, в том числе не менее сорока пяти газет.

Югославия. Основную часть русской общины составляли прибывшие через Турцию крымские эмигранты. В Югославии было около семидесяти трех тысяч русских беженцев, однако к тридцатым годам их число сократилось до тридцати пяти тысяч.

Польша. После аннексии западных территорий русскоговорящее население составляло пять миллионов двести пятьдесят тысяч из двадцати семи миллионов человек. Среди русских поэтов в Варшаве, которых относили скорее к "пражской школе", чем к так называемой "парижской ноте", были Лев Гомолицкий и С. Барт.

Болгария. Русская колония насчитывала примерно тридцать четыре тысячи человек. Большинство составляли мужчины, поскольку это были в основном военные эмигранты. Среди них Петр Бицилли, блестящий историк и знаток истории русской литературы.

Латвия. Рига была центром русской культурной жизни, хотя ее никак нельзя сравнить с Прагой, не говоря уже о Париже. Там издавались такие крупные эмигрантские газеты того периода, как "Сегодня" и "Слово". В Риге был русский театр, а в Латвийском университете многие лекции читались на русском языке. Представленный Игорь Чиннов жил в Риге.

Эстония. В 23-м году русское население Таллинна составляло более девяноста тысяч человек, то есть примерно 8% населения страны. Среди таллиннских поэтов были Елена Базилевская и Мария Карамзина. Профессор университета Борис Правдин собрал вокруг себя группу молодых поэтов, называвшую себя "Цехом поэтов", куда входили Дмитрий Маслов, Елизавета Росс, Борис Новосадов и Борис Нарциссов.

Литва. Русские составляли в Литве менее трех процентов населения, и культурные мероприятия их были скромными.

Финляндия, Группа "Содружество поэтов" вела активную деятельность в Выборге. В нее входили такие поэты, как Иван Савин и Вера Булич.

Китай. В ранний послереволюционный период колония русских эмигрантов на Дальнем Востоке насчитывала примерно четверть миллиона человек. В 20-х и 30-х годах половина их покинула Китай, переехав, в основном, в Соединенные Штаты, Канаду, Австралию и Южную Америку.

Примерно половина из тех, кто остался, осели позднее в Харбине. В середине 20-х годов население Харбина составляло полмиллиона человек. Сто пятьдесят тысяч из них были русские. Часть города, где жили эмигранты, была настолько русифицирована, что даже уличные знаки были на русском языке.

В Харбине издавалось несколько русских газет, в том числе "Заря", "Харбинское время", "Луч Азии", "Рупор", "Русское слово". Среди журналов были "Рубеж", "Вестник Маньчжурии" и "Наш путь" - фашистское издание. Газеты "Молва" и "Трибуна" имели просоветскую ориентацию.

Одним из самых популярных поэтов считался Алексей Ачаир. Степан Петров-Скиталец и Сергей Гусев-Оренбургский были известными прозаиками в России до своего приезда в Харбин из "Дальневосточной Республики" в двадцать первом году. Гусев-Оренбургский вскоре покинул Китай и через Японию прибыл в Нью-Йорк. Петров-Скиталец вернулся в Россию в тридцать четвертом году.

Многие русские переехали в Шанхай после того, как в 32-м году японцы оккупировали Харбин и спустя еще три года купили железную дорогу. По сравнению с Харбином, Шанхай был более крупным и более космополитическим городом, и русская община "растворилась" в новой среде.

Политическая жизнь русских эмигрантов в период между двумя войнами не отличалась особой активностью. Несмотря на сильные антисоветские настроения, идеологический спектр был довольно широк. Экстремистские настроения выливались порой в акты насилия, подобные убийству президента Франции Поля Думера русским врачом-эмигрантом Павлом Горгуловым.

Одной из групп, считавших Новую экономическую политику предвестником нормализации, было "Сменовеховство", основавшее такие газеты, как "Новая мысль" и "Накануне". Журнал "Новая русская книга", во главе с Александром Ященко, пропагандировал теорию, согласно которой советское правительство будет вынуждено вернуться к более традиционной форме правления и эмигрантская община должна отказаться от проявляемой ею в то время крайней враждебности. Тогдашний помощник Ященко - Роман Гуль поддерживал движение, но позднее осудил эту политику.

Еще одно движение, пытавшееся найти положительные элементы в советском государстве, было "Евразийство", основанное Николаем Трубецким, Георгием Флоровским, Петром Савицким и Петром Сувчинским публикацией в Софии в 21-м году сборника статей под названием "Исход к востоку". Их поддержали несколько известных философов и мыслителей, в том числе Петр Бицилли, Дмитрий Святополк-Мирский, Георгий Вернадский и Лев Карсавин. "Евразийцы", черпавшие свое вдохновение порой из фашизма и верившие в необходимость основанной на религии авторитарной социальной структуры, сочетали в себе идеалы славянофильства 19-го века с верой в создание новой культуры, которая объединит Европу и Азию.

Движение постепенно становилось все более просоветским, и Трубецкой с Флоровским отмежевались от него. Литературный историк Святополк-Мирский вернулся, однако, в Советский Союз и был репрессирован.

В 23-м году в Мюнхене был основан союз "Младороссов". Его целью было создание "нового тоталитарного корпоративного государства" народа-богоносца. И идеология, и деятельность союза напоминала нацистов. Когда на подиуме появлялся руководитель союза, члены скандировали: "Глава! Глава!" Их лозунг был: "Царь и советы!"

Такая же организация была основана в тридцатом году. "Национальный Союз Русской Молодежи", позднее переименованный в "Национальный Союз Трудящихся Нового Поколения", был партией движения "солидаристов". В сороковом году, когда во Франции к власти пришел Петэн, солидарист К. Вергун писал, что демократия как мировоззрение сходит со сцены мировой истории.

Одну из наиболее эксцентричных фашистских организаций возглавлял "граф" Анастасий Вонсятский - танцор, женившийся на богатой американке. В имении жены в штате Коннектикут Вонсятский играл в командующего несуществующей армией, издавая приказы своим воображаемым подчиненным и призывая к убийствам и террористическим акциям на советской территории. Отвергая антисемитизм, он, при этом, с восторгом пользовался такими атрибутами, как свастика и салют, сопровождавшийся возгласами "Слава, Россия!", и титулом "штурмовик смерти".

Менее комична фигура Константина Родзаевского - главы находившейся в Маньчжурии Русской фашистской партии, который не ограничивал себя фантазиями Вонсятского, а активно участвовал в целом ряде операций, в том числе засылке своих людей в Советский Союз. Он пытался финансировать свои политические прожекты преступными методами. В качестве примера можно назвать похищение сына известного еврейского бизнесмена с целью получения выкупа. Когда отец отказался заплатить выкуп, террористы отрезали уши сына и отправили отцу. Позднее молодой человек был убит.

Воинствующая антисоветская позиция разделялась не всеми. Испытывая материальные трудности, надеясь на "нормализацию" политической ситуации в самом Советском Союзе, тоскуя по близким, друзьям и родной земле, многие писатели из страха, что о них забудут, вернулись на родину в 20-х и 30-х годах. Среди них были Алексей Толстой, сделавший блестящую, как в художественном, так и в материальном смысле, литературную карьеру в СССР, что ни для кого не явилось неожиданностью, критик-формалист Виктор Шкловский, "отец соцреализма" Максим Горький, Александр Куприн, Александр Дроздов, пражский поэт Алексей Эйзнер, поэт Владимир Познер (бывший член "Серапионовых братьев"), Иван Соколов-Микитов и Николай Устрялов из сменовеховцев.

Шаги, предпринимаемые мужем Марины Цветаевой - Сергеем Эфроном, -полностью скомпрометировали поэтессу. Эфрон - активный участник движения за репатриацию - позднее оказался агентом ГПУ. Именно он помог разыскать бежавшего сотрудника ГПУ Евгения Рейса, а также сына Троцкого Андрея Седова и, будучи в Париже, способствовал организации убийства их обоих. Когда, скрываясь от ареста, Эфрон бежал в Испанию, русская эмигрантская община подвергла Цветаеву остракизму.

Несмотря на многочисленные клятвы никогда не возвращаться в Советский Союз, Цветаева все-таки последовала за ним в 39-м году, точно так же, как она уехала из России вслед за ним в 22-м году. Без средств к существованию и в полном отчаянии через два года она покончила жизнь самоубийством.

Согласно первому изданию Большой Советской Энциклопедии, за десятилетний период с 21-го по 31-й годы в Советский Союз вернулись сто восемьдесят одна тысяча четыреста тридцать два человека.

Писателей, ставших известными еще до революции, называли "старшим поколением", хотя по возрасту некоторые из них были сравнительно молодыми. А тех, кто начал писать уже в эмиграции, называли "младшими".

Среди эмигрантских писателей и поэтов, известных еще до революции, были Аркадий Аверченко, Константин Бальмонт, Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Александр Куприн, Сергей Маковский, Дмитрий Мережковский, Игорь Северянин, Иван Шмелев, Алексей Толстой, Надежда Тэффи и Саша Черный.

В классическом конфликте "отцов и детей" довлело ощущение отчуждения между более молодыми писателями и теми, кто был уже известен, - ощущение, которое и проявилось, например, в романе Набокова "Приглашение на казнь". Такой же раскол произошел позднее между писателями "третьей волны" и их предшественниками по эмиграции.

Эмигрантских поэтов в период между двумя мировыми войнами можно разделить на четыре основные группы: поздние "символисты"; последователи "парижской ноты"; поэты, пытавшиеся соперничать с формалистскими экспериментами Цветаевой, Маяковского, довоенного Пастернака, а также с дадаизмом и сюрреализмом, Аполлинером и Рембо; поэты, следовавшие совету Ходасевича просто писать хорошие стихи, не пытаясь подражать определенному течению, но склонявшиеся к акмеизму (Георгий Иванов, например).

Главными наследниками символистов в эмиграции были Константин Бальмонт, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский.

Среди почитателей "парижской ноты" были Георгий Адамович, Лидия Червинская, Георгий Иванов, Антонин Ладинский, Ирина Одоевцева, Николай Оцуп, Борис Поплавский, Игорь Чиннов и Анатолий Штейгер.

Среди эмигрантских поэтов особое место занимает Марина Цветаева. Чрезвычайно индивидуальная, уникальная в своем мироощущении и в стиле, Цветаева абсолютно не вписывалась в "парижскую ноту".

Среди других поэтов-экспериментаторов были Александр Гингер, Анна Присманова, Виктор Мамченко и Юрий Одарченко.

Вторая мировая война смыла литературную жизнь "первой волны". "Последние новости" и "Возрождение" закрылись, когда немцы оккупировали Париж в сороковом году. В том же году прекратили свое существование и "Современные записки" -главный толстый журнал русской эмиграции. Исчезла Тургеневская библиотека в Париже.

Некоторые писатели к тому времени уехали в Америку. Среди них были Владимир Набоков, Марк Алданов и Михаил Цетлин. Другие - Иван Шмелев, Алексей Ремизов, Михаил Осоргин - очутились в оккупированных немцами зонах. Третьи же вернулись в зоны оккупации до того, как немцы оккупировали всю Францию. Среди них были Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Надежда Тэффи и Николай Бердяев.

От рук нацистов погибли несколько писателей: Юрий Фельзен, Юрий Мандельштам, Игорь Войнов, Анатолий Левицкий, монахиня и поэтесса Мать Мария, Илья Фондаминский, Илья Коровин-Пиотровский, Михаил Горлин и Раиса Блох.

Однако было среди русских эмигрантов немало таких, которые поддерживали немцев, приняв такие лозунги, как "крестовый поход против большевизма", "мы боремся не против русского народа, а против советского правительства" и "мы хотим, чтобы нашим соседом стала свободная и дружественная Россия". В Париже молодой русский эмигрант Юрий Жеребков был назначен фюрером по делам русских.

К осени сорок первого года большое число русских эмигрантов собралось в Берлине, чтобы влиться в борьбу против большевиков. Среди них был романист Николай Брешко-Брешковский, погибший во время бомбежки Берлина в сорок третьем году.

В Сербии немцы назначили генерала М. Ф. Скородумова заниматься делами живших там русских эмигрантов. Убедительно демонстрируя свою лояльность, Скородумов немедленно приступил к публичному сожжению книг.

К сорок третьему году число русских добровольцев в германской армии достигло двух миллионов, хотя их небольшие отряды были разбросаны по огромной территории. В самом командовании германской армии Борман, Розенберг и Гиммлер, а также японские союзники Германии противились созданию Русской армии. И только к середине сорок четвертого года, когда уже было ясно, что Германия проигрывает войну, была создана Русская Освободительная Армия РОА.

На другом конце политического спектра русский патриотизм привел к тому, что некоторые писатели приняли просоветские позиции и даже вернулись на родину. Известный поэт и исполнитель Александр Вертинский возвратился в Россию из Шанхая в сорок третьем году. Назвав четверть века эмиграции "ошибкой", он нашел многочисленных поклонников, по-прежнему обожавших его. Вернулся в СССР и поэт Антонин Ладинский. Некоторые писатели предпочли остаться в Западной Европе, хотя и приняли советское гражданство. Среди них были Александр Гингер и его жена Анна Присманова, Алексей Ремизов, Вячеслав Иванов и Надежда Тэффи.

В октябре сорок четвертого года Совет Народных Комиссаров постановил, что все советские граждане должны быть возвращены в Советский Союз по окончании войны. В феврале сорок пятого года союзники подписали соответствующее соглашение.

Нетрудно представить, что условия репатриации не предусматривали "материнское милосердие" по отношению к тем, кто боролся против советской власти. Бывший белый генерал и известный романист Петр Краснов, который принимал активное участие в правых кружках и помогал создавать казачьи отряды для борьбы против советской армии, был схвачен советскими войсками, отправлен в Москву и казнен. Другие участники власовской армии либо разделили судьбу Краснова, либо были приговорены к исправительно-трудовым лагерям. На Дальнем Востоке был казнен Родзаевский. В Америке Вонсятский был лишь на непродолжительное время помещен в тюрьму.

Борис Харитон, редактор вечерней газеты "Сегодня вечером", находился в Риге, когда советские войска оккупировали город. Он сразу же исчез в необъятной пасти Сибири.

Многие русские сопротивлялись репатриации, скрывая свое происхождение. Уже в декабре сорок шестого года Андрей Громыко жаловался в Организации Объединенных Наций, что "военным преступникам, предателям и изменникам" удается избежать наказания.

Демограф Жак Верно приводит слова главы советской миссии по репатриации, который в сорок пятом году утверждал, что пять миллионов советских граждан - военнопленных и гражданских лиц - были возвращены на родину.

Русские в Югославии в основном поддерживали немцев, и к концу войны многие покинули страну. Из тридцати пяти тысяч человек в Югославии оставалось восемь-двенадцать тысяч, и югославские власти считали их чем-то вроде пятой колонны. Некоторые тайно покинули страну, другие были арестованы как немецкие коллаборанты.

Когда в сорок пятом году советские войска оккупировали Маньчжурию, они устроили в Харбине "литературный вечер", разослав личные приглашения местным писателям и журналистам. Ачаир, Несмелов и Шмейсснер были арестованы и исчезли. Многие журналисты разделили их судьбу. Книги двух библиотек были публично сожжены.

Несмотря на это, волна патриотизма охватила большую часть русской общины. Просоветские чувства были настолько сильны, что на встрече писателей в Шанхае несколько человек публично поддержали нападки Андрея Жданова на Анну Ахматову. Хотя многие русские получили образование в Китае, многие из них, включая и некоторых писателей, уехали в Советский Союз. Встречали их там по-разному.

В сорок восьмом году, когда стало очевидно, что Националистическое правительство может проиграть войну с коммунистами, русские эмигранты переехали из других китайских городов в Шанхай. Однако вскоре стало ясно, что и Шанхаю долго не продержаться. И в сорок девятом году остававшиеся эмигранты бежали на остров Тубабао в Филиппинском архипелаге. Буквально голыми руками они построили палаточный город для пяти с половиной тысяч жителей и назвали его улицы такими любимыми московскими и петербургскими названиями, как Невский, Адмиралтейский и Тверская. Уже с Тубабао они постепенно переселились в Аргентину, Австралию, Бразилию, Парагвай, Доминиканскую Республику и Соединенные Штаты.

В Европе русские эмигранты по-разному относились к Советскому Союзу. "Ассоциация русских писателей и поэтов в Париже" проголосовала за исключение тех своих членов, которые приняли советское гражданство, а некоторые сразу же вышли из ассоциации в знак протеста против этого исключения. Среди них были Георгий Адамович, Вера Бунина, Гайто Газданов, Перикл Ставров, Владимир Варшавский и Леонид Зуров. Спустя две недели ассоциацию покинул Иван Бунин.

Конец 40-х и начало 50-х годов были апогеем "холодной войны", и значительные средства, в основном американские, были предоставлены для создания центра борьбы с коммунизмом. Центр был в основном сосредоточен вокруг мельгуновского "Союза борьбы за свободу России", НТС Народно-Трудового Союза, "Радио Освобождения" (переименованного позже в "Радио Свобода") и "Института по изучению Советского Союза", находившихся в Мюнхене.

В ответ Советский Союз начал проводить крупную кампанию шпионажа против этих организаций и даже основал в 55-м году в Восточном Берлине "Комитет за возвращение на родину" с собственной радиостанцией и газетой, так и называвшейся "За возвращение на родину".

Журнал "Грани" был основан в 46-м году во Франкфурте-на-Майне русскими эмигрантами первой и второй волны. Последние жили тогда еще в бараках для "перемещенных лиц". Журнал вскоре установил связи с "первой волной", но постепенно стал форумом не только эмигрантской, но и неофициальной советской литературы.

Эмиграция в Соединенные Штаты достигла наивысшей точки в период с 50-го по 52-й годы, и новым центром зарубежных русских публикаций стал Нью-Йорк. В 42-м году Михаил Цетлин, Марк Алданов и Михаил Карпович - все представители "первой волны", переехавшие из Европы в Америку, - основали "Новый журнал".

Хотя во "второй волне" были представители интеллигенции, она в целом не обладала "критической массой", необходимой для сохранения культурной традиции за рубежом. В 50-х и начале 60-х годов представители "первой волны" по-прежнему занимали главенствующую роль в литературной жизни эмиграции. Поскольку многие эмигранты оказались в конце войны в Германии, эта страна стала центром эмигрантских изданий после войны. В сорок восьмом году там выходило около 80-ти периодических изданий;, к 70-му, однако, их число сократилось до двух.

Вероятно, одной из главных заслуг "второй волны" были мемуарный жанр и художественная проза, запечатлевшая опыт недавних событий, поскольку трагедия века не была объективна отражена в советской литературе, а вывезти рукописи из Советского Союза до войны было нелегко. Стоит отметить такие книги, как "Соловецкие острова" Геннадия Андреева (1950), "Неугасимая лампада" Бориса Ширяева (1954), роман "Враг народа" (1952), переизданный в 1972 году под названием "Параллакс", Владимира Юрасова (псевдоним Владимира Жабинского), "Между двух звезд" Леонида Ржевского (1953), "Укрощение искусств" Юрия Елагина (1952) и его же "Темный гений" (1955).

Советский Союз беспрестанно проводил ожесточенную войну против эмиграции, выпуская многочисленные статьи, которые рисовали мрачную картину эмигрантской жизни. Вот некоторые из названий этих статей: Горький хлеб чужбины. Здесь и искалечат их судьбы. С покаянием. Исповедь эмигранта. Бегство из рая. Трагедия обманутых. Одиссея отщепенца. Нет жизни без отечества. Десять лет в нью-йоркском тупике. Приглашение в трясину. Потерянные годы. Целую родимую землю.

Не далее как в 85-м году советская позиция в отношении находящихся за рубежом русских писателей была подытожена неким А. Л. Афанасьевым: "К своре недобитых фашистских холуев и уголовников тянутся за своим лакейским куском мяса и "наконец-таки" добравшиеся до желанного Запада людишки, заявлявшие еще недавно о своей приверженности идеалам чистого искусства и творческой свободы, выспренне толковавшие о своей любви к родине, - Войнович, Бродский, Гладилин, Аксенов. И об этих "новейших" строчатся опусы типа "Пушкин и Бродский", ничего, кроме гадливости, не вызывающие. Предает тот, кто способен предать".

Не отступая от своей жесткой линии в отношении эмиграции, советские власти прибегли к тактике, примененной в свое время к Троцкому, - лишению гражданства. Первым писателем, которого лишили гражданства, был Валерий Тарсис, депортированный на Запад в 66-м году. Позднее были лишены советского гражданства Александр Солженицын, Владимир Максимов, Александр Зиновьев, Василий Аксенов, Георгий Владимов, Владимир Войнович и Эдуард Кузнецов.

История русской эмиграции неумолимо связана с евреями России. Евреи составляли основную часть экономической эмиграции в царское время, они же, в значительной степени, являлись и политическими эмигрантами того же периода. В период между войнами евреи были политически очень активны, а еврейские писатели и издатели играли важную роль в литературе "первой волны". Что же касается "третьей волны", она оказалась преимущественно еврейским феноменом. По мере того, как отходят в иной мир старшие, русская эмигрантская община становится все более и более общиной русских евреев.

70-е годы стали периодом эмиграции евреев из Советского Союза. Если в 70-м в Соединенные Штаты прибыло немногим более тысячи евреев, то в 1979 число их достигло 51-й тысячи. К 83-му году уровень эмиграции в Соединенные Штаты упал до уровня 70-го года. Уже к концу восьмидесятых годов поток возобновился.

Неудивительно, что Израиль стал домом для большого числа писателей-эмигрантов из России. Но и теперь многие из них постепенно приплывают к американским берегам.

К началу восьмидесятых советское правительство не только свело на нет эмиграцию, но и начало проводить кампанию антисемитизма, программу, более чем ярко представленную по меньшей мере одним эмигрантским издательством: "Русский клич" во главе с Н. Тетеневым в штате Нью-Йорк занят исключительно пропагандой антисемитизма, переиздавая такие работы, как "Майн кампф" Гитлера, речи Гитлера и Геббельса, "Протоколы Сиона", "Международный еврей" Генри Форда и другие.

Идеологический спектр эмигрантской общины, как и тот, который наблюдается в советских диссидентских кругах, значительно правее диапазона Западной Европы. Во многих отношениях идеология инакомыслия была выработана ранее в эмигрантских группах, нежели в самой советской империи.

Обложка издаваемого в Мюнхене журнала "Вече", например, окрашена в три цвета русского флага. Журнал издается русским "националистическим православным" движением и диаметрально противоположен таким так называемым демократическим изданиям, как парижский "Синтаксис" Синявского и Розановой.

В начале семидесятых, когда на Запад стала прибывать "третья волна", писатели вскоре обнаружили свою несовместимость с редакторами таких старых эмигрантских изданий, как "Новое русское слово" в Нью-Йорке, "Русская мысль" в Париже и "Грани" во Франкфурте-на-Майне. Совершенно разные опыт и мировоззрение мешали возникновению общих точек соприкосновения между поколениями старых и новых эмигрантов. К этому времени читательская аудитория этих изданий настолько уменьшилась, что для того, чтобы выжить, нужно было заинтересовать новоприбывших. Некоторые из недавних эмигрантов, например Александр Солженицын и Владимир Максимов, в конце концов примкнули к старшему поколению.

Оказавшаяся все-таки в некоторой изоляции "третья волна" начала горько сетовать на цензуру, а потом принялась создавать свои издательства, газеты и журналы. Старые эмигранты объясняли "цензуру" неизбежным в издательском процессе редакторским правом выбора.

Жесткие требования в литературе советского периода вынудили многих писателей выступать против любых политических идей в своих книгах. Во многих интервью этой книги, как нетрудно заметить, обсуждается всегда горячая тема "политического участия" и "свободы от политики".

В марте 87-го года открытое письмо, ставящее под вопрос истинное значение гласности и подписанное десятью эмигрантами, было опубликовано в ведущих газетах Запада. К удивлению подписавших (интервью с четырьмя из них представлены здесь), их письмо было перепечатано в газете "Московские новости", и отсюда начался долгожданный диалог между советскими и эмигрантскими писателями. В 88-м и 89-м годах советские журналы и издательства опубликовали огромное число романов, рассказов, стихов и мемуаров эмигрантских писателей и поэтов. Некоторые из них посетили Советский Союз, где выступали перед огромными аудиториями поклонников.

Будучи в полной мере продуктом советского общества, "третья волна" сформировалась в результате эстетических процессов, развившихся в относительной (но, конечно же, не абсолютной) изоляции от западной литературы.

Эмигрантские писатели, как правило, отвергали либо политические аспекты доктрины социалистического реализма, либо художественные, а часто и те, и другие. Когда в 81-м году в Лос-Анджелесе состоялась конференция по русской литературе в эмиграции, ни один из многочисленных участников конференции не посчитал нужным даже критиковать социалистический реализм.

Это более всего отражено в интервью с Виктором Некрасовым. Некрасов заявил, что в качестве литературного приема он использовал "эзопов язык", чтобы обходить цензора. Некрасов - писатель традиционной реалистической школы - на Западе был обескуражен отсутствием привычных для него рамок. И его "поэтика" стала такой же бессмысленной, как стратегия бегуна, которого бросили в бассейн.

Эдуард Лимонов осуществил свою литературную месть в использовании реалистического метода для изображения мира сексуальных извращений. Его книги - это своего рода преднамеренный акт богохульства против прошлых и мнимых настоящих угнетателей.

Александр Солженицын и Владимир Максимов сохранили великие традиции реализма девятнадцатого века и не считают нужным извиняться за свое неприятие литературных направлений двадцатого века.

Приехав на Запад и получив Нобелевскую премию по литературе, Солженицын предпочел уединиться в своем Вермонтском имении, где он посвящает все время многотомному роману о гражданской войне в России. "Узлы" пока что не пользуются успехом у западных читателей.

Популярный среди молодежи в СССР, на Западе Василий Аксенов написал роман "Остров Крым" - эскапистскую фантазию, героями которой являются сливки советского общества. Они разъезжают в спортивных машинах, одеваются в пиджаки из тончайшей шерсти, запивают омары шампанским, прикуривают свои "Мальборо" и "Уинстоны" от ронсоновских зажигалок, окружают себя полуодетыми девицами калифорнийского стиля и буквально барахтаются в сленге.

Владимир Войнович тоже испробовал свое перо в области сатирической фантазии в написанном за рубежом главном своем романе "Москва 2042". Используя в качестве художественного орудия классический прием научной фантастики - машину времени, - он посылает своего героя в Москву, где тот обнаруживает, что находящееся на грани упадка советское общество агонизирует накануне появления Солженицына. Тот дал себя заморозить, чтобы в будущем возвратиться к жизни и завоевать Россию на белом коне. Провозглашенный "Царем Серафимом", Солженицын обращает все население в православие, заменяет машины рабочим скотом, требует, чтобы все мужчины старше сорока отрастили бороды, и запрещает женщинам ездить на велосипедах.

Роман Войновича принадлежит к традиции свифтовской сатиры. И, как почти все произведения эмигрантских писателей, это роман о России. Такое погружение в русские дела - явление не новое для литературной эмиграции.

Александр Зиновьев - еще один приверженец облеченной в фантастику политической сатиры. Самая известная его книга "Зияющие высоты" - своего рода русский вариант "Скотного двора" Оруэлла. Многочисленные аллегорические голоса в книге Зиновьева направлены против конкретных бывших угнетателей самого автора. И так же как Войновичу, Зиновьеву трудно выбрать меньшее из двух зол: советское правительство или некоронованного царя русской эмигрантской мысли Александра Солженицына. Главная цель Зиновьева - протест, и он смотрит на литературу как на орудие политического конца.

Еще будучи в Советском Союзе, Андрей Синявский предпринял одну из самых значительных теоретических нападок на соцреализм и в подтверждение своих доводов начал сам создавать фантастические произведения. На Западе Синявский написал ироническую автобиографию "Спокойной ночи" в модернистском духе.

Фантастика была одним из видов протеста против реализма. Кроме нее существовали также, по определению русских, "модернизм" и "авангардизм".

"Авангардисты" рассматривают русскую культуру и в Советском Союзе и за рубежом как неофициальную культуру интеллигенции, подавляемую доминирующим слоем официальной культуры. Неофициальная культура якобы создала свой собственный литературный "истэблишмент" - Пастернак, Ахматова, Мандельштам и другие в Советском Союзе, в эмиграции Бродский и Солженицын и даже Бобышев, Лосев и Кублановский (хотя последние три были бы немало удивлены, узнав, что их причисляют к такому "истэблишменту").

"Авангард" отвергает и официозную культуру, и иконы так называемого "интеллектуального истэблишмента". По словам Анри Волконского, "мы не любили Пастернака, потому что им затыкали нам рты". Алексей Хвостенко, Виктор Тупицын, Генрих Худяков и Константин Кузьминский одиноко и зорко следят за чистотой русского "авангарда".

В поэзии - Наум Коржавин и Наталья Горбаневская сохраняют в основном традиционные жанры и приемы. Стихи Горбаневской, часто напряженные и отражающие ее политическую активность, могут быть вполне лирическими. Коржавин стойко верит в моральное предначертание искусства, напрочь отвергает любые "модернистские" эксперименты. В художественном плане, как и в политическом, оба поэта придерживаются тех же позиций, что и Максимов.

Пожалуй, самого мрачного из всех русских писателей Фридриха Горенштейна можно, в основном, считать писателем нравственной идеи. Его роман "Псалом" состоит из притч об Украине, которую Господь покарал голодом, мечом, похотью и болезнью. Каждой из пяти притч предшествуют философские размышления о нарушении человеком заповедей Создателя. Хотя традиции романа исключительно библейские, Горенштейн считает, что это специфический, присущий только этому роману подход, а не метод, которым он собирается пользоваться в дальнейшем. Как почти все книги Горенштейна, "Псалом" связан с еврейской темой.

Одним из самых наблюдательных и остроумных мастеров юмористического рассказа был Сергей Довлатов, умевший талантливо и иронично передавать мелкие детали эмигрантской жизни. И хотя, повторим, многие из тем его рассказов еврейские, самого его можно по праву считать гражданином мира и противником политизации искусства.

Именно эта последняя деталь, возможно, является причиной крупного художественного раскола в среде эмигрантских писателей: с одной стороны лагерь сторонников искусства для искусства, с другой - их непримиримые противники, политические моралисты.

Иосиф Бродский - пример абсолютной независимости. Уже в четырнадцать лет он бросил школу, чтобы заняться самообразованием, а в двадцать три сказал судье, собиравшемуся приговорить его за "тунеядство", что его поэтический дар "от Бога". Сохраняя смесь любви и презрения (больше презрения, скорее, чем любви) к другим русским писателям-эмигрантам, он делает все по-своему. И в своей Нобелевской речи в 87-м году он сказал, что назначение поэзии - ее уникальность. Когда чешский писатель-эмигрант Милан Кундера провозгласил "конец Запада", Бродский ответил, что подобные заявления звучат грандиозно и трагически, но весьма театрально. "Культура, сказал он, - умирает только для тех, которые неспособны познать ее, подобно тому как мораль перестает существовать для развратника".

Алексея Цветкова и Юрия Кублановского - поэтов, которых во времена "первой волны" относили бы к молодому поколению, - также следует включить в этот лагерь. Кублановский, бесспорно, очень глубоко чувствует свои русские корни.

Лирического прозаика и яркого эссеиста Бориса Хазанова, относящегося к лагерю сторонников искусства ради искусства, разрывают чувства тройной принадлежности к русской, еврейской и мировой культуре. Роман Хазанова "Антивремя" начинается с ностальгической романтической автобиографии молодого еврея, который вдруг узнает о том, что он усыновлен. Его настоящий отец, раньше бывший ярым революционером, освобождается из заключения и решает эмигрировать, но чувствует, что не имеет морального права бросать сына. "Россия, - говорит он, - страна без надежды, без будущего, и ее народ неизлечим, как она сама". Как многие евреи, он верил в революцию, боролся за нее, но теперь понимает, что пришло время уезжать.

Молодой человек отказывается ехать с ним и, вернувшись домой, обнаруживает безобразную сцену обыска в квартире своих приемных русских родителей. В заключительной сцене, полной безысходной ярости и отчаянной любви, отчим угрожает сотрудникам КГБ пистолетом, чтобы защитить сына, и в результате его самого опять сажают в тюрьму. Русский, вырастивший еврейского мальчика и пожертвовавший собой, олицетворяет ту же Россию, что и Россия палачей.

Еще один из "молодых" писателей - Саша Соколов, мастер пародии и сатиры. Его роман "Палисандрия" был совершенно справедливо назван американским славистом Д. Бартоном Джонсом одним из первых вкладов русской литературы в интернациональный "магический реализм", представленный такими романами, как "Жестяной барабан" Грасса, "Сто лет одиночества" Маркеса и "Полночные дети" Рушди. Работы Соколова - это шедевры стиля, но именно их стилистическая сложность мешает популярности автора вырваться за пределы русского читателя.

Как можно видеть из представленных далее интервью, русская литературная эмиграция - это клубок конфликтов. Как однажды сказал Наум Коржавин, "мы уехали для того, чтобы иметь возможность драться друг с другом". Может быть, этого не должно быть, но это есть. Все-таки, нашего западного полку прибыло, как бы мы ни игнорировали этих талантливых людей. Теперь они постепенно возвращаются домой своими книгами, если не собственной персоной, в готовую слушать их Россию.

Я хочу выразить глубочайшую благодарность Марку Альтшуллеру, Эйбрахаму Брамбергу, Ларисе Глэд, Валерию Головскому, Чарльзу Мозеру, Виктору Перельману, Николаю Полторацкому, Джоанне и Ричарду Робинам и Джозефине Уолл за их неоценимую помощь в работе над этой книгой, а также сотрудникам изданий "Время и мы", "Новое русской слово", "Континент" и "Новый журнал", где были опубликованы отдельные интервью.