|
||||
|
ЧАСТЬ 4 Целительно–освятительные ритуалы Древней Месопотамии • Ритуал и магия В трудах немецких ассириологов давно уже принято подразделять ритуалы на культовые и магические. При этом культовыми называют царско–храмовые ритуалы, а магическими — общинные, связанные с исцелением. Первоначально хотелось назвать эту часть книги «Ритуал и магия». Такое название напрашивалось по традиции и было бы хорошо воспринято читателем, поскольку речь здесь пойдет о ритуале в заговорах. Заговоры традиционно считаются «магией», причем никто даже и не пытался внятно объяснить, откуда пошло это отождествление. Вероятно, перед нами самое простое рассуждение: если заговор, то колдовство, а раз колдовство — стало быть, магия. Поэтому заговор от злой силы всегда магичен. А как быть с ритуалом? Он–то разве не магичен? Разве ритуал священного брака не является типичным примером воздействия на землю и общину с целью возбудить и стимулировать в них плодородие? И разве ритуал интронизации царя в новом году не признан стабилизировать обстановку во всем мироздании, истребить или нейтрализовать действующие в нем силы хаоса? По самой своей этимологии «магия» означает «телесную возможность юноши совершить какое–либо желательное действие»[63]. Здесь задействованы и мечта, и воля, и творческая потенция, и жизненная энергия, и профессиональные навыки жреца. Тогда становится понятно, что ритуал без магии невозможен, поскольку, как уже говорилось ранее (см. Введение), ритуал обязательно содержит в себе момент предварения желательного события. Значит, не только заговор, но и любой вообще ритуал следует признать явлением магии. Теперь нужно поточнее определить название этой части. До сих пор мы говорили только о календарных ритуалах государственной значимости, бывших ритуалами перехода и связанных с благополучием и здоровьем царя. Однако существовал целый пласт медицинско–магических ритуалов, совершаемых возле больного человека. Кроме того, известны также очистительные и освятителъные ритуалы, придающие святость как людям, так и объектам культового назначения. Все подобные ритуалы — как медицинские, так и освятительные — сопровождались произнесением специальных заклинаний. Поэтому наша следующая задача — рассмотреть ритуально–заговорный комплекс целительной и освятительной магии. • Исцеление О ритуалах исцеления мы узнаём преимущественно из заговорных серий ассирийского и поздневавилонского времени, содержащих магические рецепты и слова, направленные против злых духов. Однако элементы целительной магии есть и в записях царских ритуалов, и в лекарских рецептурниках. Так, например, в уже рассмотренном ритуале Бит римки часто встречаются заговоры, составляющие серию Маклу (и это дает исследователям возможность выводить последнюю из первого). Встречаются целительные заговоры и в ритуале Мис пи. Все ритуалы и заговоры целительной магии можно разделить по их основной функции на три подгруппы. Первую составляют ритуально–заговорные тексты, направленные на устранение болезни или порчи, нанесенной демоном или животным безвинному человеку. Назовем их оборонительными текстами, поскольку их задача — отражение нанесенного удара. Тексты этой подгруппы различаются как по субъектам (змея, скорпион, естественный демон, демон–предок, демон–человек), так и по видам порчи (болезнь головы, глазная болезнь, болезнь зубов, плохой сон, тяжелые роды и т.д.). Наиболее известны также серии, как Утукку лемну («Злой дух»), Асакку марцути («Злые демоны»), Намбурби («Его отпускание» (т, е. выпускание зла из тела человека», «Заговоры против Ламашту». Вторая подгруппа образована текстами наступательной магии: здесь колдуну, наславшему на человека порчу, наносится ответная порча. Такие ритуально–заговорные тексты различаются по видам ответной порчи (уничтожение символических заместителей, пожар, болезнь) и по именам божеств, к которым обращается заклинатель (особенно часто это боги огня и света Шамаш, Гирра, но нередко и покровитель магии Эа). Классическим примером заговоров этого типа является серия Маклу («Сожжением), Третья подгруппа целительных ритуалов и заговоров радикально отличается от двух предыдущих тем, что здесь несчастье, свалившееся на человека, считается следствием его собственных проступков, а не зловредного воздействия внешних сил. Заклинатель обращается к богам с просьбой отпустить человеку вольные и невольные прегрешения и освободить его от тяжких страданий (допустимо будет назвать такую магию искупительной). Типичными примерами здесь служат таблички серий Шурпу («Сожжение») и Липшур («Да отпустит!»). Оборонительные ритуалы Люди Древней Месопотамии находились в постоянном страхе из–за того, что их жизнь в любой момент может быть оборвана злыми силами внешнего мира. Таких сил было очень много: это и зимние ливневые дожди, и не вовремя разлившиеся реки, и многочисленные животные (из которых больше всего боялись незаметных в траве или песке змей и скорпионов), и злые демоны, возникшие одним из трех путей, перечисленных ниже. Демоны естественного происхождения образовались сразу после отделения Неба от Земли; они могли жить как наверху, в зоне владений Ана, так и внизу, в Подземном мире. К таким демонам относились утукку, асакку (от имени порожденного Небом соперника Нинурты Асага), алу, аххазу, ламашту и тому подобные существа. Помимо них и число демонов попадают умершие предки, жаждавшие в Подземном мире воды и пищи и не получившие се от своих живых сородичей (этемму). К этемму также причисляют умерших без погребения, а потому продолжающих жить в мире живых. Еще один вид демонов называется лилу (ж. р. лилиту «женщина–лилу» или ардат лили «девушка–лилу») или закику («ветер, воздух, аризрак»). По–видимому, речь идет о людях, при жизни не имевших семьи и не проживших отмеренные человеку годы. Вполне возможно, что к числу демонов–лилу относились погибшие насильственной смертью и неотомщенные молодые люди. Но известно, что они не доводились родственниками тем, на кого нападали. Таковы в общих чертах сведения о различных разрядах демонов Древней Месопотамии. Однако, несмотря на различное происхождение, все они причиняли одинаковый вред: приносили человеку как физическую боль, так и душевные недуги (эпилепсию, сомнамбулизм, помешательство, депрессивные состояния), а ламашту даже умерщвляла младенцев и препятствовала родам. Оборонительные ритуалы совершались в благоприятный день и час, зачастую перед восходом солнечного бога Шамаша, который считался покровителем справедливости в мире, Они могли быть как превентивными, так и адекватными уже нанесенной порче. К числу превентивных ритуалов относились следующие: 1. Создание из глины фигурок духов–хранителей и защитников человека и помещение фигурок в доме (у домашнего алтаря или у дверного косяка). В роли духов–хранителей выступали шеду, ламассу и братья–близнецы Лугальгирра и Месламтаэа (1, 73–74); 2. Создание из различного материала изображений чудовищ и установка их в храме (чаще всего в воротах храма). Такого рода изображения имели охранительное значение, т. е. они не допускали злых демонов на территорию храма (или дворца); 3. Называние злых демонов по именам и их персональное заклятие именем (или душой) Неба и Земли. Если же коварные демоны уже успели навести на человека порчу, то в ход шли меры целительного воздействия, имевшие отношение как к медицине, так и к магии. Заклинатель от имени Мардука обращался к отцу Мардука могущественному Эа с описанием инцидента и с просьбой дать рецепт исцеления больного, Эа отвечал: «Мардук! Чем я могу тебе помочь? То, что я знаю, знаешь и ты!» Далее диктовался рецепт исцеления. Если говорить о медицинской стороне дела, то лечили омовениями и притираниями, реже — приемом снадобий внутрь. Все эти снадобья представляли собой смеси из различных веществ минерального, растительного и животного происхождения. Здесь и молоко, и мед, и серебро, и масло, и сливки, и порошки из толченых камней, и смеси самых разных плодов и ягод. Магические средства были куда разнообразнее. В ход шли такие приемы, как окуривание больного благовонными травами, создание глиняной фигурки демона с последующим ее разрушением, зарывание фигурки демона в землю, создание контуров демона мукой и их последующее уничтожение, окуривание демонов серой и смесью из различных нечистот, омовение больного над фигуркой демона и последующий переход болезни на эту фигурку, завязывание и развязывание узлов вблизи больного (узел символизирует чару, его развязывание — выздоровление человека), обвязывание пальцев, шеи, головы, а также постели больного особыми целительными нитями, перемещение болезни в жертвенное животное (козла, барана или свинью) с последующим умерщвлением этого животного, перемещение болезни на фрукт или овощ, на горсть зерна или шерсть животного с их последующим сожжением, выливание на улицу болезни человека вместе с водой, в которой он омыл свои руки или все тело, обращение к звездам и светилам с просьбой наказать демона и вернуть больному здоровье. Приведем несколько примеров из заговорных текстов этого типа[64]. Против головной болиПротив злого утуккуЗаклинание. Головная боль, из пустыни она устремляется, подобно ветру она врывается, Против этеммуЗаклинание. Злой утукку залег в степи… Прошив жара и ознобаТот, кто брошен в какал Охрана больногоПротив жара и озноба, что пагубны для тела, Заклинание, Для воздевания их рук я расстелил черную одежду, Наступательные ритуалы Помимо. защиты от коварных демонов, месопотамский человек нередко прибегал к наступлению на колдунов и колдуний, которые также могли быть причинами разнообразной порчи и чар. Колдун понимался здесь как исключительно злой человек, обладатель ядовитой слюны и дурного глаза, по чьему–либо заказу или по своей воле насылающий проклятие на свою безвинную жертву. Помимо колдунов, ритуалы–заговоры обращали и против врагов, которые могли пойти к колдуну и сделать заказ на порчу. Вот типичный пример такого заговора: Заклинание. Расторгни узы моей колдуньи, Речь в этом разделе пойдет о ритуалах заговорной серии Маклу («Сожжение»), состоящей из восьми заговорных таблиц и девятой ритуальной. Полной комментированной публикации этой серии нет до сих пор, поэтому невозможно окончательно определить ее структуру. Мы вынуждены ограничиться только теми фрагментами текстов, которые анализирует в своих исследованиях крупнейший современный специалист по вавилонской магии Цви Абуш (2, 1–57). При этом мы оставляем в стороне сделанные им выводы. Ритуалы Маклу проводились перед восходом Солнца–Шамаша, судьи всего живого. Некоторые тексты свидетельствуют о важности их проведения летом, а именно в пятом месяце ниппурско–вавилонского календаря (июль–август), когда атака демонических сущностей на человека особенно сильна (3, 256–260). Но вполне возможно, что их исполнение впоследствии не было строго привязано к летнему сезону, а разрешалось в течение всего года. Жрец–экзорцист (машмашшу) изготовлял из глины фигурку колдуна или колдуньи, после чего происходило следующее. Статуэтки колдунов и колдуний связывали и поднимали вверх, показывая Шамашу, а затем бросали в пламя очага, в пасть огнеподобного бога Гирры. При этом экзорцист просил Шамаша рассудить по справедливости, а Гирру умолял истребить колдуна или любого врага, который осмелился принести человеку несчастье. Маклу IIЗаклинание. Гирра могучий, буря яростная, Затем шло обращение к Нуску — стражу ночи и спокойного сна. Его просили послать человеку благоприятный сон, наградить его благополучием, здоровьем и счастьем, охранить от ночного нападения зловредных колдовских сил. С этими словами зажигали запальный фитиль факела, и фигурки охватывались пламенем. В этот момент читалось заклинание на поднятие факела: Я поднял факел, поджег фигурки Дальше следовали благодарственные моления Шамашу с непременным его величанием. Параллельно с этими молениями проходил ритуал связывания и развязывания мотков шерсти. Из них сперва делали узлы, затем эти узлы развязывали и бросали мотки в огонь. Таким образом происходила расправа с самой чарой колдуна: узел символизировал здесь колдовство, его развязывание — победу над колдовством, а сожжение мотка — окончательное уничтожение самой возможности новой чары. В огонь также бросали муку, аналогично обозначавшую колдовство (мукой можно делать изображения, на которые впоследствии направляется чара). Золу в очаге помешивали веткой ясеня (не потому ли, что ствол у ясеня пепельного цвета?), после чего на дымящиеся угли возливалась вода и читалось такое заклинание: Гневные, лютые, яростные, Вредные, злые, жестокие! Над створкой очага клали камень, доставленный с горы. Этот камень подпирал вход в очаг и являлся как бы могильной плитой над останками колдуна и его чары, Экзорцист обращается к Горе (рук «гора» здесь и символ Подземного мира, и эпитет бога Эллиля) с просьбой накрыть и убить все зло, коснувшееся тела человека. Завершается ритуал очищением человека и чтением вблизи него заговора, всю красоту которого не в состоянии выразить ни один перевод. Поэтому мы сперва приведем финальный заговор серии в подлиннике (применяя русскую транскрипцию), а затем попытаемся более–менее адекватно передать его смысл по–русски. Окончательное изгнание колдуна и чарыИса uca peqa peqa[69] Разумеется, мы не знаем, настигло ли возмездие Шамаша, Эа и Гирры хотя бы одного из злых колдунов Вавилонии и Ассирии. Но вера в действенность такого рода ритуалов» была неколебимой; к ним прибегали в первую очередь цари, у которых было много врагов, желавших им смерти. Достоверно известно, что ряд заклинаний, встречающихся в серии Маклу, читался во время церемонии Бит римки. Этот факт дал Ц. Абушу основание вывести вообще весь ритуал Маклу из царского обряда священного омовения (2, 49). Нам этот вывод представляется недостаточно продуманным. Ритуалы, подобные Маклу, несомненно, восходят к верованиям периода первобытной общины. Они очень древние, и их образцы можно найти у любого народа, не знающего письменности и государства. Царский ритуал омовения тоже был когда–то обрядом омовения племенного вождя, и заговоры против колдунов входили в его состав как необходимая часть симпатической магии, предохранявшей вождя от дурного глаза и тому подобных чар. То есть либо заговоры типа Маклу должны быть старше специфически вождеских ритуалов (что естественно, поскольку к шаману обращается любой член общины, а вождеская власть была не всегда), либо они возникли одновременно (что менее вероятно). И уж совсем невероятно, чтобы шаманская заговорная практика могла происходить из вождеского ритуала,— далеко не каждый вождь обладал качествами шамана, и не всегда в истории человечества существовала вождеско–царская власть. Впрочем, эта дискуссия еще далека от завершения. Понятно только то, что верховная власть Вавилона и в особенности Ассирии с удовольствием пользовалась приемами самой архаичной магии и поощряла к этому население своих стран. Еще в Законах Хаммурапи мы встречаем пример наказания за бездоказательное обвинение человека в колдовстве (статья 2). Причем характерно, что статьи о наказании за само колдовство в этих законах нет,— вероятно, потому, что явных колдунов убивали на месте по законам обычного права[70], а тайных изводили ритуалами и заговорами наступательной магии. Ассирия продолжила вавилонскую традицию. Процессов над колдунами в это время мы не знаем, как не знаем и примера жертв наступательного ритуала. Однако несомненно, что развернутая практика магической расправы над неведомыми колдунами, принятая в Месопотамии, обернулась в другом историческом времени открытым преследованием и умерщвлением всех заподозренных в колдовстве. Это была эпоха книги «Молот ведьм». Искупительные ритуалы Уже с начала XX столетия ученым была заметна этическая сторона магических текстов и операций, И богословы, и социологи от истории находили в вавилонских заговорах и молитвах промежуточную стадию от этики ритуала и табу к религиозному понятию греха и его искупления. Было справедливо замечено, что в шумерской древности этикет существовал преимущественно в отношении к богам и власти, а причина человеческих несчастий могла заключаться чаще во внешних обстоятельствах (судьба, колдовство, нападение демонов), нежели в самом человеке. Человек нарушал табу, установленные традицией (наступал на грязную воду, на обрезанные ногти или волосы подмышек, пускал воду на поле соседа), и должен был за это ответить, но мог быть и наказан богами без вины, поскольку, как говорит один шумерский текст, «ни одно дитя не вышло безгрешным из материнского лона», В вавилонское же время устанавливается этикет межчеловеческих отношений, и понятие проступка все более распространяется на преступления морального характера, т. е на преступления перед людьми. Грешник, совершая порицаемый поступок, удаляет от себя личного бога или богиню, ранее хранивших его, и приближает злых демонов, влияние которых естественно, поскольку рядом со злом может пребывать только другое зло. Заклинания содержат огромные перечни прегрешений, которые перечисляет маг, умоляя богов простить больного человека. На этом этапе развития религиозной мысли моральные проступки, конечно, еще смешиваются с ритуально табуированными, и жрец просит у богов прощения не только за прегрешения данного человека, но и за проступки его родичей, которые могли повлиять на судьбу этого несчастного. Да и религиозность вавилонянина не отличается постоянством — к богам и магам он обращается только в случае крайней нужды или тяжкой болезни, а в остальные дни предпочитает предаваться веселью и грешному поведению (следуя известному совету хозяйки Сидури из «Эпоса о Гильгамеше»). Ритуалы и формулы, призванные искупить вину заболевшего человека, составляют особую подгруппу целительных ритуалов. Она характеризуется тем, что, во–первых, вместо заговоров здесь могут использоваться молитвы — прошения, идущие к богам от самого человека, а не от представляющего его интересы жреца. Молитва не ставит своей целью подчинить бога силе слова — напротив, ее произнесение свидетельствует о максимальном унижении человека перед силой самого божества. Во–вторых, здесь различается преступление перед законом (арну, преступник назывался бел арии — «обладатель вины») и нарушение табу, вследствие чего нарушитель становился оскверненным (таму). В–третьих, слово мамит, обозначающее порчу, проклятие, которые следует устранить, выражает здесь также и запрет на совершение нежелательного действия, и помеху, вносимую колдуном при совершении действия разрешенного. Застигнутый порчей человек входит в храм и, стоя с поднятыми вверх руками, обращается к статуе своего бога, расположенной в одной из ниш храма. Вместе с молитвой к богу или богине отправляется небольшая жертва, как правило — в виде ячменных лепешек, кувшинов пива и воскуряемых благовонных масел. До нас дошло большое количество молитвенных сборников, прежде всего это «Молитвы поднятия рук» и «Молитвы Шамашу». Особое значение имеют вторая и третья таблицы заговорной серии Шурпу («Сожжение»), в которых содержатся большие списки человеческих прегрешений. За некоторые из них проклятье может постигнуть род грешника на несколько поколений вперед. Шурпу IIШурпу IIIЗаклинание, Да будет прощен, великие боги, Заклинание, Любое проклятье, схватившее человека, Далее следуют проклятия, исходящие от различных богов. Из сборника «К Шамашу»Проклятье смеющихся шеду, Заклинание. Могучий, сверкающий, муж Эреду,((4)) Итак, мы увидели, что целительные ритуалы и заговоры действительно могут быть разделены на три особые подгруппы — оборонительную, наступательную и искупительную. При этом средства, которыми пользуются жрецы во всех трех случаях, примерно одинаковы. Это прежде всего окропление, каждение, возжение факелов, изготовление фигурок–заместителей и операции с ними, изготовление фигурок–охранителей и их установка в храме или жилище, связывание и развязывание узлов, произнесение заговорных или молитвенных формул. В результате жертва освобождается от заклятия и приобретает все те черты, которыми обладала до того, как на нее было наслано это заклятие, К человеку возвращается здоровье и жизненная энергия, он вновь становится способен выполнять свои общественные функции. • Консекрация В ритуалах и заговорах часто встречается формула освящения объекта. Формула освящения может быть также названа формулой трисекрации. Дело в том, что эпитет «святой» выражался у шумеров не одним, а сразу тремя словами, и об этом разговор особый. В своем развернутом виде формула выглядит следующим образом: «Подобно Небу, пусть светел он будет! Подобно Земле, пусть чист он будет! Подобно Середине Неба, пусть он сияет!» Первое слово куг писалось знаком «серебряная пластинка» и означало «светлый» (аккад, эллу); в заклинаниях «светлой» называлась та область мира, которой заведовал сам бог Ан, то есть область высокого мира звезд. Кроме того, звездное небо ассоциировалось с огнем, со светом пламени. Вторая часть эпитета си–кил «чистый» (эббу) изображалась знаком «девушка» и сопоставлялась с землей и подземным миром. Третья часть залаг, «сияющий» (намру) изображалась знаком «два солнца» и сопоставлялась с видимым небесным сводом, по которому совершают свой путь Луна, Солнце и планеты, т. е., по сути, с областью воздуха. Получалось что–то вроде треугольника, в котором третий член уравновешивал противоположное положение двух предыдущих. Объект же, заклятый таким образом, становился цельным как само мироздание — огненным, земным, воздушным согласно формуле и водным в результате воздействия освященной воды. Святостью не обладал только мир людей, который должен был к ней стремиться. И если в ритуале достижение святости обеспечивалось окроплением священной водой, возжиганием факелов и воскурением ароматных смол, то в повседневном быту ничье поведение не было близко к идеалу святости — может быть, потому, что она была всецело прерогативой храма и государства. Как шумеры понимали святость, хорошо объясняют сами знаки эпитетов. Светлость, очищенность от внешней порчи связана с серебром из–за его хорошо известного свойства заживлять раны. Второй эпитет связан с чистотой как девственностью, нетронутостью пространства и цельностью тела. Последний эпитет выписан знаком «удвоенный свет, много света», чтобы обозначить сильное сияние, слепящее излучение. Освящение необходимо как культовым предметам (кадильнице, факелу, сосуду для святой воды), так и людям (особенно царю) и даже городам. Уподобившись Небесам, Земле и пространству между ними, объект заклинания приобщается к изначальному единству мироздания; цельность которого была временно нарушена беззаконными действиями демонических сил (5, 39–60). Месопотамские представления о святости имеют древнюю историю и разнообразные объекты почитания. Из заклинаний, гимнов и рецептурных сборников мы знаем о существовании в Шумере священных деревьев, причем каждое почитаемое дерево соотносилось с определенным городом и божеством. Так, например, тамариск считался священным деревом ниппурской традиции. В заклинаниях из Шуруппака тамариск представлен мировым древом: ствол его уподоблен богу Ану (недвижный небесный свод со звездами, правремя), корни — андрогиниому (или парному?) божеству Энки–Нинки (Подземный мир, прошлое), крона — богу солнца Уту (обитаемый средний мир, настояще–будущее время). Основной функцией тамариска в заклинаниях являлась роль экзорциста в процессе выведения нечистоты и болезней из тела реципиента. Ты — злодей,((6, 96–97)) В первой части заклинания обозначается некий злодей, не называемый по имени. Во второй части подробно описывается тамариск, бывший священным деревом шумеров из–за своей засухоустойчивости и пригодности для изготовления рукоятей различных орудий труда. Ствол тамариска уподобляется богу недвижного неба Ану, корень дерева является местом обитания предка Энлиля — андрогина Энки–Нинки, живущего на входе в водную бездну; кроне дан эпитет «жрец–умаститель Энлиля» (из другого заговора мы знаем о сравнении тамариска с мыльным корнем, который втирал правителю жрец–умаститель). В третьей части заклинания тамариск заклинается жизнью всех трех сфер мира, к которым он причастен: сферой Ана (неподвижные звезды), Энлиля (обитаемый мир) и Уту–Солнца (власть над живыми и мертвыми), В последней части заклинания зло удаляется от человека. Весь заговор скрепляется именем владычицы магических формул Нингиримы. Зло удаляется в заклинании потому, что оно столкнулось с образцом совершенной сакральной значимости. Обычной ситуативной формулы «как…, так и…» здесь нет, но она присутствует в структуре текста: первая часть — указание на возникшее препятствие, угрожающее абсолютной цельности и чистоте; вторая — противопоставленный ему идеальный сакральный объект, несущий в себе всю полноту и цельность мира; третья — заклятие сакрального объекта; четвертая — удаление нечистого от одного присутствия в мире такой абсолютной чистоты. Действенность цельного и чистого заключена сперва в его бытии, а затем уже в обрядовом заклятии, В Цилиндре Б Гудеа «тамариск, быком Аном по–рожденный» служит одним из средств при освящении восстановленного храма Нингирсу. А в диалоге «Плуг и Мотыгам последняя также хвалится тем, что ее рукоять, сделанная из тамариска, создана самим Аном, Тексты, восходящие к традиции Эреду, часто упоминают некое дерево кишкану, скорее всего тутовник[77]. В заклинаниях местом произрастания этого дерева считается «устье двух рек» — сакральный топоним, обозначавший место протекания наиболее чистой воды, набираемой храмами с целью освящения различных культовых объектов, В аккадском эпосе о Гильгамеше туда поселяют вавилонского праведника Утнапиштима и его жену, чтобы уподобить их богам. Там же произрастает растение бессмертных, названное в том же эпосе «Старый человек помолодел». Дерево кишкану неизменно связано с Энки и является центром его работ по восстановлению, регенерации плотской жизни, в силу обстоятельств подвергшейся порче или даже погибшей. Еще одно священное дерево шумеров — хулуппу (разновидность тополя Populus diversifolia), известно оно из текста о Гильгамеше и Подземном мире, и культ его, вероятно, должен быть связан с Уруком и Инанной. В первой части повествования оно стоит на берегу Евфрата, затем его ломает проносящийся мимо Южный Ветер. Сломанное дерево переносят в Урук, где оно подвергается десекрации: в дупле его ствола поселяется злой демон, в корнях — «змея, не знающая заклятья», в ветвях — львиноголовый орел, определяющий судьбы. Инанна приказывает Гильгамешу изгнать непрошеных гостей, а из дерева сделать трон, кровать и, по–видимому, барабан с палочками. Гильгамеш выполняет приказ, и с помощью барабана все жители Урука ввергаются в непрерывную пляску, нарушающую покой жителей Подземного мира. Приведенные выше сюжеты, связанные со священными деревьями в шумерской магии, содержат убедительное свидетельство изменений в месопотамских представлениях о сфере сакрального. В заговорах из Шуруппака дерево почитается как космическая субстанция, несущая в себе всю полноту мироздания, существовавшую до космического брака и возникновения бытия[78]. Магия дерева в это время может быть сопоставлена с шаманской, хотя свидетельств путешествия по такому дереву мы не знаем. В более поздних текстах дерево ценно уже не само по себе, а только как атрибут определенного божества, связанный со сферой его влияния. Наконец, в последних текстах шумерской цивилизации (каковым, предположительно, является песнь о Гильгамеше и Подземном мире) дерево и его культ противопоставлены антропоморфному божеству. С ним борются доя упрочения власти городской хозяйки, но, уничтожив его, оказываются в еще большей беде. На этом этапе священное, прежде связанное с деревом, начинает самостоятельное существование — теперь оно исходит от живого космоса с тремя его сферами (Небо — Средний мир — Подземный мир), и любое нарушение порядка в какой–либо из сфер влечет дисгармонию во всем мировом устройстве. Помимо священного дерева с его частями–сферами мира эталонами святости для шумеров были тростники, мыльный корень (употреблявшийся вместо мыла), воды подземных источников, воскуряемые ароматные смолы, возжигаемый факел и даже сладкие наливки на медовой основе. За всеми этими эталонами стояли покровители магии Энки и Асаллухи (в вавилонское время — Эа и Мардук), дающие их людям с целью очищения и приобщения к изначальной святости мира. Все заговоры консекрации устроены одинаковым образом и существенно отличаются от целительных заговоров. Они начинаются со вводной части, в которой дается указание на эталон святости. При этом эталон считается существующим вечно (или столько же, сколько существуют боги). Затем может следовать формула равного знания — обращение Мардука к Эа с просьбой помочь человеку или предмету приобрести святость — и традиционный ответ Эа: «То, что я знаю, знаешь и ты!» Однако данная формула может и опускаться, а непосредственно за вводной частью появляются формулы трисскрации и изгнания демонов. Демоны изгоняются одновременно с приближением к человеку духов–хранителей, и полностью конечная формула заговора звучит так: «Злой язык пусть в стороне стоит! Добрый шеду, добрая ламассу пусть приблизятся!» Ниже мы приводим несколько примеров типичного консекративного заговора. Освященная водаСвященный кедр Surpu IXЗаговор. Воды священные, воды Тигра вставшие, Священный тростникЗаклинание. Высокий кедр, из великой горы растущий,((4)) Светлый тростник, чистый тростник, на священном болоте растущий!((7, 101)) Приведенные нами заговоры совершенно однотипны. Можно подставлять в формулу любое слово (тростник, река, мыльный корень, вода и т.д.) и ничего дальше не заменять. Именно так и поступали заклинатели Древней Месопотамии. Они варьировали употребление формулы в зависимости от ситуации. Например, формула трисекрации могла употребляться как в процессе исцеления больного человека или заболевшего царя, так и в процессе освящения царской короны или трона. Соответственно в каждом из этих случаев в нее добавлялись различные оттенки смысла. Например, такой: Энки, царь Абзу,((5)) Как видим, здесь каждая часть человеческого тела должна уподобиться части мироздания. Единственный раз ритуал консекрации встречается в клинописной литературе в составе текста об омовении и отверзании уст бога. Здесь он дан в виде очень большого заговора с сильным повествовательным началом. Нам явно решили рассказать и в подробностях показать, как проходит консекрация. Мы неоднократно переводили этот ритуал–заговор, но с сожалением вынуждены были констатировать, что конец его разбит. И только теперь, после публикации всех фрагментов таблички К. Уокеррм и М. Диком, можно ознакомить читателя с полной версией этого замечательного текста. Перевод претерпел небольшие изменения. Мис Пи (таблица 6/8)Заклинание. Когда он шел по площади, Две строки разбиты. Формула трисескрации повторяется еще два раза, [Злой язык пусть в сто] роне ст [оит]!»((7, 210–223)) Статуя Асарлухи, проходя по улицам города, замечает, что один из жрецов ступил в грязную воду, а также коснулся оскверненных людей рукой и телом. Произошло нарушение святости, которая должна отличать божественную процессию, и Асарлухи обращается за помощью к своему отцу Энки. Как и положено в данном случае, он получает рецепт — но не рецепт собственного исцеления от скверны и не рецепт восстановления собственной святости. Энки советует Асарлухи очистить от скверны весь город! Сделать это можно только путем разбрызгивания освященной коды. Саму воду нужно брать в устье двух рек, т. е. там, где живет бессмертный праведник Утнапиштим, спасшийся от потопа, и растет священное дерево кишкану. Достав воду, в нее погружают множество целебных растений и минералов, а также масло и коровий жир. Затем двумя черпаками наливают освященную воду в специально предназначенный для нее сосуд и уже из этого сосуда начинают методично распрыскивать воду по всем улицам, которых касалась стопа бога. Завершается этот замечательный текст — то ли ритуальный, то ли заговорный — формулой изгнания демонов. Город, застигнутый скверной, одновременно освящается и исцеляется, как больной человек. Напрасно кто–нибудь стал бы пытаться установить датировку целительно–освятительных ритуалов. Нет никакого сомнения в том, что они берут начало в обрядах глубокой дописьменной архаики и существуют как сгусток общинного опыта, будь то опыт омовения в воде или лечения различных заболеваний. Ритуалы такого типа основаны на фундаментальном представлении древнего человека о характере порчи: грязь есть порча внешняя, а недуг — порча внутренняя[80]. И то и другое должно быть преодолено. Очищая тело от грязи, человек приобщается к чистоте всего мироздания. Очищая его от внутренней порчи, человек возвращается к активной социальной жизни. Любая порча, наносимая человеку, при этом воспринимается как урон, наносимый всему мирозданию в целом, А оскверненный или заболевший человек рассматривается как временно выбывший из мирового порядка и нанесший ему урон своим бездействием. Впоследствии очищение от грязи превратилось в символическое освящение объекта, а магическое исцеление стало сочетаться с элементами практической медицины. Однако рассмотреть все этапы этого перехода со времен глубокой архаики до поздней древности на материале клинописных текстов мы не можем. Этому мешает малочисленность и плохая сохранность ритуально–заговорных текстов старошумерского времени. Так что представленные нами выводы сделаны больше на сравнительно–этнографическом материале, нежели на базе сравнения клинописных ритуалов различных периодов. Примечания:6 Об этом см.: Гаврилова Ю. Б. Форма царской надписи как вербальная имитация ритуала в Шумере // Ритуальное пространство культуры: Сборник материалов конференции, СПб., 2001. 7 Царско–храмовые ритуалы в немецкой ассириологии названы kultische Rituate, целительно–освятительные — magische Rituaie. Некорректность этих определении очевидна: и составе «культовых» ритуалом часто содержатся «магические»; кроме того, и сами «культовые» ритуалы вполне магичны (см. начало части 4). 8 В частности, Кидир–Haбy является автором колыбельной–заговора с рецептом по успокоению младенца. Текст в переводе В. К, Шилейко можно прочесть в «Житель потемок прочь из потемок» (Колыбельная песня–заговор из Анцура) //Я открою тебе сокровенное слово. М., 1981. С. 201–202. 63 Подробнее см.: Фоссе Ш. Ассирийская магия. СПб., 2001 С. 15–16. 64 Заговорьг приводятся по изданию: Фоссе Ш. Ассирийская магия. С 212–271. 65 Сокращенная на письме формула «Эа–Мардук». 66 Большой пористый сосуд. 67 Букв, «сладкий, приятный на вкус». 68 Букв, «козел побивания зла» т. е. козел отпущения: 69 В русской транскрипции эмфатический звук kh передастся латинской буквой q. 70 Устное сообщение В. А. Якобсона на семинаре по Законам Хаммурапи (1990 г.). 71 Такой жезл был символом собственности, имущества, поэтому в общинном собрании, с его принципом равенства и справедливости, показывать его было нельзя, чтобы не оскорбить чувства беднейших общинников и старейшин. 72 Ночная ваза. 73 Жест, который мог быть воспринят как хвастовство или как прямая угроза. 74 Имеется в виду магический круг, оберегающий от порчи. Круг перед Шамашем — богом суда и справедливости — делает только страшащийся его кары нечестивец. 75 Священный тополь, росший на Евфрате и почитавшийся как источник святости. 76 Букв, «ограбленных мужчин и ограбленных женщин». 77 Ботаническая идентификация проведет доктором биологических наук М. И. Кирпичниковым в 1993 г. 78 О сотворении мира, как отделении Неба от Земли с их последующим браком см.: Емельянов В. В. Древний Шумер, Очерки культуры. СПб., 2001. С. 103–117, 79 Сосуд для освященной воды. 80 В аккадском языке глаголы «6ыть больным» (мрц) и «быть грязным» (мрш) различаются только последним корневым согласным. В шумерском же языке и грязь, и болезнь обозначались одним словом гиг — «чернота, зло, нездоровье». |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|