Русский суровый климат располагает к лежанью на печке, к небрежности в туалете.

(Чехов)

Нужно делать так, как нужно, а как не нужно — делать не нужно.

(Винни-Пух)

Словно камень с души свалился!..

Если опорожнился, то можно жить в свое удовольствие.

(Вольфганг Амадей Моцарт)

Пишут, что в Англии открывают Музей туалета — Глэдстоун Поттери Мьюзеум… Срочно реставрируется здание в местечке Стоук, где в витринах постоянной экспозиции займут свои места уже собранные две тысячи экспонатов. Пишут, что экспонаты будут издавать неотличимые от натуральных запахи, только, так сказать, художественно облагороженные, без всяких натуралистических грубостей — достижения современной химической науки позволяют.

Ну для чего этот музей жителям Стоука, понятно: для туристов приманка, к тому же местная фабрика слывет одним из главных в мире производителей фаянсовых унитазов и прочего сортирного ассортимента — так что и товару реклама. Но кто за все это платит? Платит государство, отвалившее грант в миллион фунтов стерлингов, платит Европейская ассоциация, добавившая ещё 350 000 фунтов. Им-то для чего тратиться?

Как я понимаю, тратятся они на национальную историю. На культуру. Потому как какая ж культура без цивилизованного унитаза? Ну а тому, что на один этот музей отписан чуть ли не годовой бюджет нашего Министерства культуры — это момент отдельный. Что тут остается делать? Остается завидовать.

Оказалось, что английский туалетный музей отнюдь не первый и не единственный в мире. «…в столичном Токио имеется не только императорский дворец и музей национальных шедевров, — цитирую А.Мещерякова, знатока японской «культурной физиологии» (термин его же), — но и музей туалетной истории. И всеяпонское «Общество туалетов» ежегодно проводит конкурс по определению лучших десяти общественных отхожих мест. В расчет принимаются чистота, отсутствие неприятных запахов, дизайн, конструкция здания, гармония с окружающими строениями, отзывы посетителей и даже название. Ну, например, «Рукомойня отшельников», «Морской воздух», «Шум прибоя».

…В Японии, как и у нас, имеются памятники архитектуры, «охраняемые государством». Только называются и ранжируются они несколько по-другому. Самые что ни на есть охраняемые определяются как «национальное сокровище». В этой категории туалетов пока что не зарегистрировано. Но вот ко втором разряду — «важное культурное достояние» — относится целых пять отхожих мест (самое древнее — приблизительно ХIV века).

Анекдот (очень старый). Специально подчеркиваю, что анекдот, дабы читатель не принял его за реальный факт, хоть факты случаются и почище анекдота. Итак,

Британский музей решил собрать экспозицию национальных сортиров со всех стран мира. Из России прислали длинную узкую коробку, в ней — две палки, одна с заостренным концом. Ученые англичане думали-думали, как же сортиром пользоваться, — ничего не поняли. Запросили инструкцию. Пришла инструкция: «Палку № 1 вбивать в землю — вешать ватник. Палкой № 2 отгонять волков».

Глава третья вузовского учебника «Культурология», именуемая «Осмысление феномена культуры», начинается с поучительной преамбулы:

«На международном конгрессе по культуре работало много секций, круглых столов, семинаров. Обсуждалось множество общих и частных вопросов. Точки зрения и определения, теории и гипотезы чаще всего не совпадали. Но почему-то никто не говорил о неудаче. Что-то все-таки объединяло эту разноязычную армию научных работников, обслуживающего персонала и корреспондентов.

— Меня не спросили, — пробурчал под нос старый сантехник, оказавшийся невольным свидетелем интервьюирования маститого ученого, затруднявшегося ответить на «простой» вопрос «что такое культура?». — Культура — это исправный туалет. Еще в школе учитель говорил, что цивилизация начинается с канализации.

Не исключено, что он был недалек от истины».

Низкий поклон автору учебника, замечательному нашему ученому Павлу Семеновичу Гуревичу, профессору, доктору философских, а вдобавок ещё и филологических наук. Он указывает нам верное направление.

Как бы обозначить тему этой книгу? История сортира? Или — история из сортира? Чего гадать! Пусть будет и то и другое.

Поэт Глазков написал:

Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый, век необычайный!
Чем он интересней для историка,
Тем для современника печальней.

Позиция «из-под столика», Глазковым воспетая, наверное, отменно хороша, но чем хуже взирать на мир из сортира? Может, и обзор yже, но поле для осмысления куда как необъятнее. Недаром место это зовется «кабинет задумчивости». Здесь простой смертный ощущает себя равным вершителям судеб мира. Все же знают это ходовое обозначение: «место, куда царь пешком ходит». Перед ним все равны. И никому ещё неведомый лицеист Кюхельбекер, жаждущий увидеть великого поэта России Державина, и великий Державин, спрашивающий у лакея: «Где тут, братец, нужник?» И генсек Хрущев, и представители трудовой творческой интеллигенции, с которыми он хочет поделиться соображениями о соцреализме в искусстве и с которыми же по-свойски, по-товарищески пускает струю в нужнике Дома приемов на Ленинских горах.

Сортир, а особливо сортир лагерный, солдатский, — место мужского братства. Как там у них, у женщин, не знаю, но для солдата сказать о ком-то «срать с ним рядом не сяду» (помните, в народном романсе: «Я срать бы с ним рядом не стал, ведь я от Москвы до Берлина всю дорогу по трупам шагал»?) значит, выразить последнюю степень презрения. Точнее, предпоследнюю. Последняя — не сесть на одном гектаре.

Опять же сортир — место, хотя и самое демократическое, но одновременно и самое аристократическое. Где, как не здесь, блаженный покой, отдохновенье души? Японский классик ХХ века Танидзаки Дзюнъитиро чуть ли не оду пропел во славу сортира: «Для достижения удовольствия нет более подходящего места, чем японская уборная: здесь человек, окруженный тихими стенами с благородными пористыми деревянными панелями, может любоваться через окно голубым небом и зеленой листвой… Поистине уборная хороша и для того, чтобы слушать в ней стрекотанье насекомых и голоса птиц, и вместе с тем самое подходящее место для того, чтобы любоваться луной». Где, как не здесь паренье духа? Может быть, и Пушкин, Александр Сергеевич, свою «Деревню» пописывал не иначе, как в туалете.

Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Где, как не тут, с тобой спокойствие, труды и вдохновенье?!
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас.

Ну где уединенье величавее?! Где глас оракулов слышней?!

Не настаивая на единственной верности предлагаемого прочтения, оставляю дорогому читателю принять его как рабочую гипотезу. Тем более что есть, есть у Александра Сергеевича поэтические строки, вне всяких сомнений, рожденные уединеньем сельского сортира.

1825 год, деревня, письмо к другу Вяземскому:

В глуши, измучась жизнью постной,
Изнемогая животом,
Я не парю, сижу орлом
И болен праздностью поносной.

Решайте сами, о каком «животе» речь — о том, который приспело опорожнить, или о том, который есть жизнь. Впрочем, как отделить один от другого?

Но вот что точно: поэт Тимур Кибиров, вдохновлявшийся Пушкиным (читавший его «Сортиры» в том не усомнится), струю поэтическую несомненно ассоциирует со струей, так сказать, сугубо физиологического свойства:

Поэзия, струись!
Прохладный бак фаянсовый уж полон.
Графомана расстройство не кончается никак.
А муза, диспепсией обуянна,
забыв, что мир спасает красота,
зовет меня в отхожие места —

в сортиры, нужники, ватерклозеты
etc. И то сказать, давно
все остальные области воспеты
на все лады возможные. Вольно
осводовцам отечественной Леты
петь храмы, и заимки, и гумно,
и бортничество — всю эту халяву
пора оставить мальчикам в забаву.

А может, поэт действительно прав?! Не потому ли и меня влечет моя сугубо прозаическая лира в сторону все тех же «сортиров, нужников, ватерклозетов», что обо всем прочем многократно, с разной степенью таланта и убедительности, написано?

Но так или иначе, пора в дорогу!

История сортира таит в себе много неясностей, белых пятен, спорных и противоречивых мнений. Связано это с неразвитостью науки, сему предмету посвященной. Да и названия у неё пока нет. Может, когда-нибудь придумают скажем, «сортирология». А пока возьму на себя риск именовать авторов сочинений на сортирно-фекально-канализационную тему сортирологами. В случае возражений готов учесть мнение оппонентов и внести поправки в последующие издания книги (ежели на то сподобятся мои дорогие издатели).

К числу первопроходцев-сортирологов принадлежит Джулия Л. Хоран, автор книги «Хорошо сидим — нетрадиционная история туалетов». Она, по-видимому, согласна с «туалетофилами», ведущими отсчет цивилизации не от возникновения письменности, а от изобретения первого туалета. Впрочем, ещё не высказались на этот счет этологи. Может, они и вовсе оспорят мнение о том, что честь изобретения сортира принадлежит человеку. Ведь и в животном мире есть примеры ну если и не соответственно оборудованных нужников, то уж, во всяком случае, мест, специально отведенных, так сказать, узаконенных для всего сообщества как отхожие. Скажем, видел недавно по телевизору передачу о страусах эму. Эти благородные птицы не гадят где попало, а отправляют свои надобности в общую для всего стада кучу, и куча эта одновременно служит чем-то вроде пограничного столба — так эму метят «свою» территорию.

Но, конечно, человек внес в обустройство мест, к коим, как пишут на их же стенах, «не зарастет народная тропа», приспособления рукотворные. И приспособления эти насчитывают уже тысячелетия. К примеру, Би-би-си сообщила недавно о выдающейся находке китайских археологов в провинции Хеньянь — древнейшей в мире уборной, обнаруженной в гробнице китайского правителя, жившего 2000 лет назад. Находка именуется в сообщении «великим изобретением, свидетельствующим о высокой цивилизации древнего Китая». Изобретение обнаружено в усыпальнице одного из китайских императоров династии Хан и являет собой каменное сиденье с подлокотником и устройством для спускания воды. Рядом с усыпальницей императора — погребение его жены. Ее склеп состоял из 30 комнат, включая туалет, ванную и кухню. Видимо, совсем не райски бесплотной, а очень даже телесной, не избавленной и от низменных надобностей представляли себе загробную жизнь древние китайцы. Впрочем, и ещё более древние цивилизации оставили нам вещественные следы «культурных» туалетов: можно и поспорить с тем, что китайский — древнейший в мире.

По мнению той же Джулии Л. Хоран, первый прообраз туалета, предназначенного для практического применения, появился приблизительно 3000 лет до н. э. в Месопотамии. Дэйзи Керр, автор книги «Очень СПЕЦИФИЧЕСКАЯ история» (из англо-американо-австралийской серии «Поддержание чистоты»), полагает, что самый древний сортир относится к цивилизации Мохенджо-Даро (2500 лет до н. э., на территории нынешнего Пакистана): это кирпичное сооружение со стульчаком, связанное с подземной сточной системой. Того же мнения и автор «Всемирной истории» Плантагенент Соммерсет Фрай (примечательно, что в книге, отразившей лишь самые главные события в истории человечества, нашлось место и для такой информации). Он отмечает, что это был не вообще сортир, а целая канализационная система, первая в мире, причем обслуживала она город, где проживало не менее 40 тысяч человек. В домах имелись комнаты для омовения и туалеты. Вода и нечистоты стекали по желобам в подземные отстойники, имевшие смотровые люки, и в итоге выводились за черту города. «Подумать только, — восхищался этой санитарно-гигиенической системой, непревзойденной во всем Древнем мире, итальянский археолог Габриель Мандель, — туалеты здесь были даже в самых скромных домах, тогда как, к примеру, во внушительном Версальском дворце их не было ни одного даже спустя целых четыре тысячи лет!»

Выскажу предположение: созданию столь совершенной канализационной системы, в первую очередь, поспособствовало великое уважение индийцев (полагаю, и их предков) к труду. Сказано в Бхагават-гите:

Необходимое дело свершай: лучше бездействия дело;

Бездействуя, даже отправлений тела тебе не удастся исполнить.

Древний Египет додумался до сортира заметно позже протоиндийцев: стульчак из известняка, найденный близ Тель-эл-Амарны, датируют ориентировочно 1350 годом до н. э. Американец Ричард Закс ведет начало сортирной истории примерно от 1800 года до н. э… Тогда некая царица Крита, присевши облегчиться возле ручья, увидела, как все извергнутое ею смывает течением. Зрелище это дало толчок (простите, не собирался каламбурить) её мысли, подобный тому, что испытали Ньютон под деревом или Архимед в бане. И вроде как одна из наидревнейших конструкций смывного туалета принадлежит именно ей. А ещё говорят, что женскому уму не под силу великие изобретения!

Руины Кносса и поныне хранят эти каменные стульчаки, к которым при помощи сложной системы труб подводилась вода. Очень огорчает Закса неблагодарность потомков, на протяжении веков повторявших малодостоверные байки о лабиринте и жертвоприношениях Минотавру, но напрочь забывших, что Криту обязаны они вещественно подтвержденным великим человеческим творением, истинное время которому пришло спустя аж 3700 лет.

Кстати, отечественная наука и общественная мысль ещё не отдали должного величию этого творения. Тщетно искал я статью «Унитаз» во всех изданиях Большой советской энциклопедии, в Технической энциклопедии и даже в дореволюционном Брокгауз-и-Ефроне. Нет ее! Видно, считается, что предмет сей несерьезен, не стоит упоминания, равно как и творцы-изобретатели, может быть, положившие на создание этого мерила цивилизации свой талант, вдохновение и лучшие годы жизни. Зато в детской книжке Стива Паркера «53 1/2 открытия, которые изменили мир, и кое-что еще», переведенной с английского, вы прочитаете о ватерклозете и его творцах рядом с рассказами о светлых умах, подаривших нам другие великие изобретения — печатный станок, радио, электричество, порох, телефон, паровой двигатель, фотографию, атомную энергию и электронику. Хорошо, что хоть нынешние дети узнают из этой популярной книжицы, что унитаз был одним из тех великих открытий, благодаря которым мы живем не в пещерах.

Задумайтесь на секунду: ведь именно благодаря творцам этого низменного предмета, при упоминании о котором девицы в былые века стыдливо краснели, мы, обычные смертные, запросто пользуемся благами, прежде доступными разве что китайским императорам и критским царицам. Достойно ли нам не помнить о своих благодетелях! Стараюсь в меру сил восполнить это упущение.

Почему-то человечество норовит собираться в большие кучи. Деревни становятся селами, села — поселками, поселки — городами, города мегаполисами. Все ругают города, а уж мегаполисы и подавно — за скученность, толкотню в транспорте, автомобильные пробки, скверный воздух, суррогатные продукты питания, преступность, наркоманию и пр., и пр. И все норовят осесть в городе. Хутора почти напрочь исчезли. Деревни вымирают. Люди перебираются в города. И так не только в родимом отечестве, которое мы привыкли ругать с особым удовольствием. Так во всем мире. Выходит, есть тому какие-то объективного свойства причины.

Город удобнее для жизни, экономичнее, дешевле. Город перспективнее. Тут и работу легче найти, и образование получить, и пару себе по душе, а если, случилось, не по душе, то и разойтись легче. Тут и медицина, и театры, и юристы (куда ж сегодня без них!), и банки. Собственно, город и сам по себе есть банк. Его главный капитал — люди, их мозги, их умения. Собравшись вместе, они способны и работать производительнее, и создать нечто такое, что порознь у них никогда не получится — ни на хуторе, ни в деревне, ни в местечке. Чем крупнее город, тем в принципе сильнее его потенциал — интеллектуальный, творческий, финансовый. Ныне уже все, одни с радостью, другие — с печалью, согласились, что будущее человечества мегаполисы.

Ты уже наверняка понял, уважаемый читатель, к чему я клоню. Конечно ж, к нему, к сортиру! Какой же мегаполис без него, родимого! Задохнулись бы, потонули в говне или, научно выражаясь, в фекалиях. Представьте себе Нью-Йорк без канализации. И Москва-то, куда как более приземистая, без неё немыслима, а уж как там с высоты сто первого этажа Эмпайр-стейт-билдинга спускать этот самый продукт? И речи не могло быть о небоскребах, покуда светлые умы человечества не придумали унитаз со сливным бачком. Так-то. Посему обернем свой взор вспять и посмотрим, как человечество неуклонно шло к решению проблем, его телесной природой создаваемых, и как там обстояло по фекально-канализационной части в разных веках и странах.

Обстояло, скажем прямо, не ахти.

Древние греки, к примеру, сколь ни велики в духовной сфере успехи их цивилизации, канализации не придумали. Во время их пиршеств, где ночи напролет вели философские беседы великие мудрецы вроде Платона и Аристотеля, не почиталось зазорным задрать тунику и опорожниться прямо вблизи стола. Греки пользовались ночными вазами, по-простому горшками (аналогичного рода сосуды так и оставались главным ассенизационным средством вплоть до середины ХIХ века). В античных пьесах эти горшки упоминаются как оружие в домашних перепалках: последним средством победить оппонента был поставленный посреди стола горшок с известным содержимым.

А вот в Древнем Египте ещё задолго до расцвета греческих городов-полисов канализация существовала: археологи обнаружили сточные каналы, которым свыше 2500 лет. Однако это была не целостная система, а лишь отдельные участки, обслуживавшие дворцы и храмы. Более продвинутые системы подземного отвода дождевых и бытовых стоков имелись в Вавилоне, Карфагене, Иерусалиме. Высшим же достижением античности по этой части считается римская Cloaca maxima, служившая и для осушения болотистой почвы, и для спуска нечистот. Построил её в VII–VI веках до н. э. этрусский правитель Тарквинус Спербус, была она около 5 метров в ширину и оставалась самой совершенной канализационной системой ещё многие века после того. Предположу даже, что именно Спербус и заложил основу будущего могущества другого народа, вытеснившего его соплеменников. Не додумались бы узколобые латиняне до чего-либо подобного, а значит, и не было бы Великого Рима, как насос всасывавшего в себя пленников-рабов и награбленную добычу со всего покоренного мира. К I веку н. э. население города достигло уже миллиона, а потому во времена императора Агриппы (63–12 годы до н. э.) клоаку пришлось расширить, местами до 7 метров; работники, следившие за её состоянием, плавали по ней в лодке.

История канализации хранит сведения о роскошных уборных (фриках), которые в Древнем Риме служили местом встреч и бесед под журчание сливных ручьев. Посещение таких фриков было по карману только очень состоятельным гражданам. Остальные пользовались общественными нужниками, зловонными, полными мух, особенно в летнее время. Сохранившиеся развалины позволяют судить о том, что представлял собой такой нужник. Это было приземистое здание с каменной плитой внутри. В плите были пробиты дыры. Уже тогда простые римляне, видимо из классового протеста, взяли за обыкновение испещрять стены отхожих мест рисунками и надписями непочтительного содержания. Отвратить их от этого пагубного занятия не могли даже изображения богов, делавшиеся на стенах как бы в напоминание: «Боги видят, чем ты занимаешься!» Народ ещё тогда знал: бог все видит, да не скоро скажет.

Не спасал авторитет богов и от привычки простого люда мочиться в общественных банях. Археологи даже нашли надпись на стене одной из терм: «Не мочись и не гадь здесь, иначе тебя накажут 12 богов, Диана и всемогущий Юпитер!» Судя по отчаянности вопля, обыкновение это уже обрело характер бедствия.

Заглядывая во времена нынешние, видим, что там, где бессильны боги, кое-что может сделать наука. Сегодня в воду плавательных бассейнов добавляют некий ингредиент, и если кто-либо втихую выпустит струйку, она тут же окрашивается ярким, заметным отовсюду цветом. Некогда мне рассказывали об известнейшей нашей певице, любимице народа, которая, купаясь где-то за бугром в бассейне, вдруг увидела вокруг себя фиолетовое облако, затем раздались мелодичные звуки сирены, и все купавшиеся, покинув бассейн, стали смотреть в её сторону. Польщенная вниманием и ничуть не смутившись, она благодарно помахала им рукой. Правда, что огорчительно, потом ей пришлось оплатить полную смену воды в бассейне.

Я всегда был против того, чтобы именовать Cредние века темными. А сейчас, углубляясь в сортирологию, поневоле задумываюсь: «А уж столь ли не правы так говорящие?» Очень плохо в то время обстояло по этой части дело. О клозетном обустройстве, подобном тому, каким баловал своих граждан Древний Рим, и помечтать не могли. Хотя и в Риме полно было отдельных недостатков: порою даже на улицах клали камни для пешеходов — чтоб не марали ног в ручьях нечистот, прорывавшихся из переполненных сортиров. Но сортиры-то были, и подземная клоака тоже была. А в средневековых городах и замках — ни сортиров, ни канализации, ни нормального водоснабжения. Богатые владельцы замков могли позволить себе специальные помещения для отправления естественных надобностей, именовавшиеся в Англии гардеробами. Они имели наклонный желоб для сброса испражнений либо же сами приметно выступали из стены, так что извергнутое, не касаясь каменной кладки, могло совершать вертикальное падение по всем законам Ньютоновой механики, открытой, впрочем, несколько позже. В общем, из гардеробов ли или просто с высоты стен нечистоты выбрасывались в ров за стенами замка (города).

Другой распространенный способ — рыть ямы для нечистот под домами. История сохранила печальный случай, имевший место в 1183 году в Эрфуртском замке (Германия). Под императором Фридрихом и его рыцарями проломился пол Большого зала, все попадали с 12-метровой высоты в выгребную яму, многие потонули, сами понимаете в чем. Рыцарей жалко, хотя временами они вели себя совершенно неправильно, на что им справедливо указывал ещё князь Александр Невский.

Мой институтский товарищ имел в репертуаре песенный цикл «Унитазиада», состоявший из переиначенных на сортирно-фекальный лад чуть ли не всех шлягеров той поры. Гвоздем программы была песня «по мотивам» всеобщего тогдашнего любимца — Ива Монтана:

Я так люблю в вечерний час

Сесть на свой новый, чистый, белый,
Из фарфора унитаз.
В нем столько пищи есть для глаз!
В нем такая жижа,
Как на улицах Парижа!

В ту пору это воспринималось исключительно как веселый стеб, без каких-либо соотношений с жизненной реальностью. Сейчас, погружаясь в материал, понимаю, насколько прав был мой товарищ — пусть и не применительно ко временам Монтана, но, скажем, ко временам трех мушкетеров: жижа на улицах Парижа была отменно пахучей — парижане, как, впрочем, и обитатели, наверное, всех без исключения городов Европы, имели обыкновение выплескивать содержимое ночных горшков прямо из окон. (Как хорошо все-таки, что кино не стало одорофонным, то есть способным передавать запахи. Насколько бы это подпортило романтику киноподвигов Д'Артаньяна и его друзей!) Правда, в 1270 году был издан закон, под угрозой штрафа запрещавший парижанам «выливать помои и нечистоты из верхних окон домов, дабы не облить оным проходящих внизу людей». Но закон этот наверняка не исполнялся, иначе зачем было через сто лет принимать новый, повторявший, что нельзя выливать из окон «оное», но на этот раз уже всего лишь без предупредительного уведомления. Если перед выполнением процедуры трижды прокричишь: «Gare I' eau!» — «Осторожно, вода!», моча то есть, можно выплескивать. Позднее городские власти снова издали закон о запрете на «опорожнение в общественных местах», и снова горожане — и знать, и простолюдины — словно бы о нем и не слыхали.

Как известно, средневековые города окружались стенами — для защиты от нападений неприятеля. Стены вдобавок окружались рвами с водой — это была ещё одна степень защиты. Однако, поскольку прямо за стены сбрасывалось дерьмо, функциональность их как оборонительного средства становилась проблематичной. В Париже куча дерьма за городской стеной разрослась до такой высоты, что и стену пришлось надстраивать — уж слишком сподручно вскарабкавшемуся по куче врагу перемахнуть через нее.

Заметим, что не только простые горожане, но и родовитые особы не отличались излишней щепетильностью и гигиеной в делах, связанных с отправлением естественных надобностей. Исторический факт: в 1364 году некто по имени Томас Дюбюссон получил задание «нарисовать ярко-красные кресты в саду или коридорах Лувра, чтобы предостеречь людей мочиться там и гадить чтобы люди считали подобное в данных местах святотатством». Ситуация не переменилась и триста лет спустя. «В Лувре и вокруг него, — писал в 1670 году человек, намеревавшийся строить общественные туалеты, — внутри двора и в его окрестностях, в аллеях, за дверьми — практически везде можно увидеть тысячи кучек и понюхать самые разные запахи одного и того же — продукта естественного отправления живущих здесь и приходящих сюда ежедневно».

Леонардо да Винчи, приглашенный ко двору короля Франциска I, был настолько потрясен парижским зловонием, что спроектировал специально для своего патрона туалет со смывом. В чертежах великого провидца обозначены и подводящие воду трубы, и отводные канализационные трубы, и вентиляционные шахты… Увы, как и в случае с вертолетом и подводной лодкой, Леонардо на века опередил свое время. Чертежи так и остались на бумаге…

Имя великого Леонардо, приобщенное к истории сортира, поднимает сам предмет этой книги на некую высоту, льстящую тщеславию автора.

Неудача постигла и другого изобретателя, творившего в ту же эпоху Возрождения. Правда, дело касалось уже Возрождения не Высокого, а Позднего и происходило в Англии. В ту пору лондонские туалеты строились над рекой. Однако со временем «выходная мощность» их так возросла, что извергаемое грозило перекрыть притоки Темзы. Тогда туалеты стали строить прямо на городских улицах, придавая им весьма окультуренный вид. Одна из таких уборных находится ныне в Музее Лондона.

Богатые англичане, у кого в домах были большие камины, имели обыкновение выплескивать в них содержимое ночных посудин, а то и попросту мочиться в пылающий огонь. Пованивало, конечно, но зато в огне погибали бациллы, о факте существования которых, а тем более об их зловредных свойствах в ту пору никто и не ведал. Видимо, простой житейский опыт подсказывал, что делать так — на пользу здоровью.

Так вот, в эти самые времена сэр Джон Харрингтон (1560–1612) задумался о цивилизованном методе удаления экскрементов.

Для начала несколько слов о нем самом. Харрингтон — личность во всех отношениях примечательная. Он — крестник королевы Елизаветы I (годы правления 1558–1603), но при этом никак не лизоблюд трона. На какое-то время даже был отлучен от двора за непочтительные эпиграммы. Перевел на английский «Неистового Роланда» Ариосто. Участвовал в военном походе Эссекса в Ирландию, где и был возведен им в рыцарское достоинство. И, что самое для нас интересное: он принадлежал к тому же кругу родовой и духовной аристократии, что и Уильям Шекспир. Заметим, что под именем «Уильям Шекспир» мы разумеем не того стратфордского ростовщика и ловчилу, которому поставлен памятник и воздаются славословия. Истинный Шекспир — Роджер Меннерс, пятый граф Рэтленд, что обстоятельно разъяснено и аргументировано в книге Ильи Михайловича Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса», к которой и отсылаю тех, кто ещё её не прочел.

Рэтленд, как и Харрингтон, участвовал в ирландском походе Эссекса; ближайшей подругой жены Рэтленда Елизаветы была сестра Харрингтона Люси Бедфорд. Заметим, что Елизавета, дочь великого поэта Англии Филипа Сидни, сама была прекрасным поэтом и в каких-то произведениях — соавтором своего мужа. Есть основания полагать, что и Харрингтон приложил руку к написанию некоторых из шекспировских комедий.

Веселая «игра о Шекспире», волею Рэтленда преобразившая ничтожного статиста эпохи в великого поэта и драматурга, была не единственным «хепенингом», вышедшим из этого круга. Был и другой веселый розыгрыш, предъявивший миру шута и пьяницу Томаса Кориэта как великого путешественника, автора действительно замечательных географических сочинений. Среди полусотни стихотворных панегириков на одиннадцати языках, венчавших книгу путешествий Кориэта, были и славословия ему от имени Джона Харрингтона. Нам особенно приятна приобщенность создателя первого ватерклозета к поэзии, и более того — к кругу Уильяма Шекспира. Знай, читатель, что над этой проблемой проблем человечества бились не последние его умы!

В 1596 (по другим сведениям — в 1599-м, по третьим — в 1594-м) году Харрингтон построил для Елизаветы рабочую модель туалета с бачком и водяным резервуаром, куда должны были поступать высочайшие испражнения. Королева попользовалась творением крестника и, как было сообщено, осталась весьма довольна.

Однако, как пишут историки, изобретатель допустил две кардинальные ошибки. Одна относится к собственно конструкции, другая, как сказали бы ныне, к её пиару. Первая состояла в том, что предок нынешнего ватерклозета сильно пованивал, на что нередко жаловалась монархиня, вообще гордившаяся своей экстрачувствительностью к запахам. (Понадобится ещё двести лет, чтобы устранить этот недостаток конструкции: для этого хватило всего-навсего сделать изогнутой отводную трубу.) Вторая ошибка касалась названия: изобретатель назвал свое детище «Метаморфоза Аякса» (на английском сленге «якс» означает нужник), что современниками понималось как метаморфоза трона, из-за чего королеве пришлось выслушать несколько предосадных шуток, Это, считают историки, и повлекло за собой отвержение опередившего свое время творения.

В одном из интернетовских сайтов автор обнаружил анонимную трагедию «Гамлет идет в туалет». Конечно, конечно, все это литературное хулиганство, имеющее целью самовозвышение за счет принижения бессмертного. Но есть в ней и здравое зерно: и вправду думали о проблеме стульчака люди из круга Великого Барда!

Посвящается духу Шекспира

Действующие лица:

Гамлет — принц Датский

Офелия — красивая баба, его невеста

Лаэрт — нехороший мужик

Тень отца Гамлета — призрак

Глостер — слуга

При поднятии занавеса на сцене — зала старинного дворца. Посреди сцены на стуле в глубоком раздумье сидит Гамлет. Входит Глостер.

Гамлет. Ступай-ка за горшком испанским, Глостер, и за бумагой туалетной.

Глостер выходит.

Гамлет. Мне кажется, сейчас я обосрусь — так какать хочется. Вот странность: за последнюю неделю я больше сру, чем писаю. Да и не я один. Когда и дальше так пойдет, вся Дания погибнет от поноса. Не приведи господь! И где этот мошенник, которого послал я за горшком? Что ж это он нейдет так долго? Иль сам он обдристался?

Входит Офелия.

Гамлет. Дорогая! А ты где пропадала?

Офелия. Я какала.

Гамлет. О, дьявол! Неужели был прав я?

Офелия. О чем ты, милый?

Гамлет. О странности одной: в последние недели все в нашем королевстве больше какали, чем ели. И ссали тоже менее, чем срали. Такие обстоятельства к добру ведут едва ли.

Офелия. Да, я заметила. Ну что же тут поделать? С поносом совладать не в силах мы. Увы, покуда все в руках судьбы.

Гамлет. И как я только до сих пор не обвалился? Куда же Глостер, гад, с горшком там провалился?

Входит Глостер с расписным горшком и рулоном бумаги.

Глостер. Какать подано, сэр.

Гамлет. Ну наконец-то! Не прошло и года! Все выйдите, покакать мне охота.

Глостер и Офелия выходят. Гамлет берет горшок на ладонь и задумчиво смотрит на него.

Гамлет. Срать иль не срать? Вот в чем вопрос! Достойно ли садиться голой попой на горшок? Иль надо все же запастись терпеньем? Не срать пока возможно? А если лопнет жопа и говно все вывалится на пол? Вот будет казус! Смех на всю Европу о том, что Дания утратила свою большую жопу. Не-ет. Лучше продристаться, чем с жопою своей навек расстаться. Ну вот. От всех этих волнений мне и какать расхотелось. Ну ничего. Посрать всегда успею я, лишь был бы под рукой горшок. Войдите же друзья!

Входит Офелия.

Гамлет. Покакать мне не удалось. Мне думы мрачные охоту срать отбили. А где же Глостер?

Офелия. Он какает в сортире.

Гамлет. Ну вот, и он туда же! Да, видимо, судьба сама кунает нас башкой в горшок дерьма. Однако же, Офелия, вот что ещё меня тревожит. Мы все так много срем, что уж горшок нас удовлетворить не может. Я уж давно загадкою терзаюсь: как ты, в столь пышном платье с кринолином, садишься на горшок?

Офелия. О да, мой принц, чертовски неудобно. Приходиться использовать специальную подставку. Иной раз даже какнешь и на лавку.

Гамлет (задумчиво). Послушай, милочка…

Входит Глостер.

Глостер. К вам Лаэрт, милорд.

Гамлет. А, Глостер, с облегченьицем тебя. Зови сюда Лаэрта — паразита.

Глостер выходит и тотчас же входит Лаэрт. Он хромает, правая нога его перебинтована.

Лаэрт. Мое почтенье, принц!

Гамлет. Что с вами?

Лаэрт. В туалете я сидел. Кошмарная дристня меня терзала. И вот уж подтираясь, я сам не знаю, как в дыру попал ногой. И вот вам результат.

Гамлет. И поделом вам, дурень. То вам возмездие за смерть моего отца. Пока он мирно спал, вы в ухо его влили жидкий кал. Вы — гнусный отравитель, вас не жаль мне. Но многие, подобно вам, при приступах поноса могут попасть в очко. И, кажется, я выход уж нащупал.

Вдруг появляется Тень отца Гамлета.

Офелия в испуге визжит, Лаэрт со страху попердывает, Гамлет бледнеет и хватается за живот. Все дружно бздят.

Тень. Как мне пройти в сортир, скажите? Я дико срать хочу, вы путь мне укажите!

Гамлет. Ну и дела! Я сам щас обосрусь со страху. Сортир вон там, направо, во дворе. Вам не нужна ль бумага?

Тень молча удаляется в указанном направлении.

Гамлет. Вот! Видели? Уже и призрак какать захотел. Итак, вот выход мой из положенья: взгляните все на трон. Что, если под сиденье приделать нам горшок? Тогда любой бы мог, комфортно сидя, подристать спокойно. Горшок же можно будет вынуть, помыть, говно в помойку кинуть и вновь туда же вставить. А сверху, там, где дырка, сделать крышку; она сиденьем нам простым послужит.

Офелия. Да это просто чудо!

Лаэрт. Да вы — гений!

Гамлет. Я знаю. А сие изобретение я назову «стульчак». Грядет конец мученьям.

За окном вдруг раздается дикий крик. Входит Глостер.

Глостер. Мой принц, там призрак вашего батюшки в очко провалился.

Гамлет встает.

Гамлет (торжественно). То была последняя жертва очка! Отныне будет эра стульчака!

Опускается занавес, на нем надпись:

«До появления первого унитаза оставалось ещё каких-нибудь двести лет».

Здесь самое время сделать небольшой привал в нашем путешествии по истории унитаза и вспомнить о его не менее великом предшественнике — ночном горшке. Тем более что эпоха его совсем не закончилась: всякий отсидит на нем положенный срок, покуда не дорастет до права восседать на фаянсовом троне. Да и потом, кто знает, то ли болезнь, то ли старость снова может заставить о нем вспомнить. Итак, первое дошедшее до нас изображение ночного горшка относится к V веку до н. э. — роспись на греческой вазе из обожженной глины: малыш по пояс сидит внутри посудины с высокой спинкой, через специальное отверстие свесив ножки наружу. Вот же какая замечательная в своей простоте, функциональности и изяществе конструкция!

Римляне предпочитали подвешивать уринальные горшки на стену на удобной мужской части граждан высоте, для чего конструкция посудин предусматривала специальную петлю. В Средние века существовали горшки-кубки «двойного назначения»: из них и пили, в них и опорожнялись.

Японский вариант ночного горшка, доступный лишь аристократической знати, являл собой прямоугольный деревянный пенал, предварительно заполнявшийся золой или древесным углем. Использовался он не только ночью, но и днем. Постоянные туалеты в домах предусматривались, а горшок за специальную рукоять можно было таскать по всему дворцу. Размеры он имел весьма приличные, и, кажется, это вообще чуть ли не единственная вещь, которая у японцев была покрупнее, чем у европейцев.

Где-то к 1500 году европейский горшок приобрел свою каноническую форму, с теми или иными модификациями дошедшую до наших дней. Впрочем, известны и отклонения от нее, вызванные «местной спецификой». Скажем, в ХVIII веке во Франции имел хождение горшок для дам, маленький, особой наклонной формы, чтобы незаметно носить его под платьем и, в случае нужды, использовать даже в людных местах. Название он получил «бордало» — по имени проповедника, допекавшего свою паству трехчасовыми проповедями. В 1907 году в Новой Зеландии был сконструирован «безмолвный» ночной горшок. По-особому изогнутая внутренняя поверхность и скрытая в стенках прокладка изоляции приглушала известные звуки, сопровождающие процесс.

Отдельно стоит упомянуть о замечательных росписях с пейзажами, зверями и птицами, украшавших ночную посуду, о рельефной лепки лягушках, квакавших при заполнении и опорожнении посуды, о поучительных надписях на стенках и донцах. О почти романных историях в картинках, прослеживавших целую жизнь от счастливой влюбленности до безнадежной каторги семейной жизни (завершалась история сюжетом, изображавшим несчастного мужа, терпящего побои своей мегеры-жены). Может, слышали популярную в мои детские годы народную песенку «Когда я был мальчишкой, ходить ещё не мог, мне мама подарила тот маленький горшок»? Так вот она тоже завершалась строками о том, как «тот маленький горшочек мне в голову летел». Да, горшок, если хотите, спутник и безмолвный свидетель всей человеческой жизни…

В книге Лугинды Лэмбтон «Храмы удобств и кабинеты восторгов» (вышла двумя изданиями в Лондоне и Нью-Йорке) место фронтисписа занимает роспись донца фаянсового горшка — в упор глядящий на нас персонаж, как бы произносящий вслух, громко и в рифму (при переводе утраченную): «Содержи меня в чистоте, хорошо обращайся со мною: тогда я никому не скажу, что видел».

В альбоме иллюстраций той же замечательной книги представлен и горшок с карикатурным изображением лорда Глэдстона, сделанный в Северной Ирландии и, надо думать, пользовавшийся там немалой популярностью. В ту пору ирландцы ещё не взрывали бомб в Лондоне, они просто срали на премьер-министра Ее Величества. На мой конформистский взгляд, этот вариант политической борьбы предпочтительней.

Самый уникальный экземпляр приведенной в книге коллекции — «Джерри № 1», с Гитлером на днище. Горшок, вдобавок ко всему, был ещё и музыкальным: когда его поднимали, начинал звучать гимн «Правь, Британия, морями». Здесь уже я на стороне тех, кто рвал бомбы, в том числе и в гитлеровском кабинете. Хотя что говорить, и такой вариант антигитлеризма несет в себе необходимый для победы оптимистический заряд.

В общем, не зря Тимур Кибиров сетует (все в той же поэме «Сортиры») на оскудение художественности нынешних, уж слишком функциональных подкроватных посудин:

…Но, кстати, о горшках
я не сказал ни слова.
Надо было, конечно же,
начать с ночных горшков и
описать, как попку холодило
касание металла.
Не таков теперь горшок — пластмасса
заменила эмалевую гладкость, и цветов
уж не рисуют на боках блестящих,
и крышек тоже нету настоящих.

Однако время вернуться к унитазу и его истории. Напомним: в годы, когда Харрингтон проектировал свое техническое чудо, лондонцы не ведали водопровода, что, конечно, сильно лимитировало удобства его аппарата. Королеве самой это, конечно, было без разницы — слуги и без водопровода натаскают воды, сколько понадобится, но о массовом употреблении аппарата не могло быть и речи. Другое дело — 1775 год, когда лондонский часовщик Александр Камминг создал первый туалет со сливом — к этому времени водопровод в Лондоне уже был. Вскоре, в 1778 году, другой изобретатель Джозеф Брамах придумал чугунный унитаз и откидную крышку. Этот унитаз уже пользовался успехом — горожане его ходко раскупали. Вскоре появился и унитаз фаянсовый — мыть его было удобнее. Подлинный же технический прорыв произвел в 1849 году Стефан Грин, придумавший водяную ловушку — U-образный изгиб сточной трубы между унитазом и канализацией, преграждающий путь назад скверным запахам. (Некоторые сортирологи честь изобретения «водяной ловушки» против зловония приписывают Каммингу. Не готов к полемике: вопрос потребует отдельного изучения.)

Золотой час туалетов пробил в XIX веке. Пробил, увы, не от хорошей жизни. В 1830 году азиатская холера, распространившаяся вместе с испорченной нечистотами водой, выкосила миллионы европейцев. Другим бедствием стал брюшной тиф. Правительства поняли: пора раскошеливаться на канализацию. Соответственно встал вопрос и о современного уровня стульчаках, к разработке коих и обратилась творческая мысль конструкторов. Именно тогда появились, как называет их Джулия Л. Хоран, «три мушкетера» туалетного дизайна: Джордж Дженнингс, Томас Твифорд и Томас Крэппер.

Не могу не восхититься богатством, изяществом и дизайнерской изобретательностью Твифорда. Да, конечно, переживший школу конструктивизма нынешний технично-утилитарный век многое в его сортирных залах счел бы «излишеством», но все-таки есть в них высокое ощущение основательности и достоинства. Это не однодневки, не проходные зальчики-забегаловки — это дворцы. Приходите сюда и уходите отсюда дорогим гостем.

А какой поразительной красоты росписи унитазов оставил нам XIX век! Какая замечательная лепнина их украшает! Нет, это действительно шедевры, достойные места в престижнейших музейных собраниях.

Более всех прославился Томас Крэппер, подаривший миру систему «дерни за цепочку»: англичане до сих пор унитазы называют «крэппер», а долгое сидение в уборной обозначают глаголом «крэп». Среди других изобретателей Доултон: ему принадлежит честь изобретения бачка, крепящегося на стене высоко над унитазом. Вода, обрушиваясь с высоты, смывает все в канализацию. А в 1915 году пришел час и сифонных бачков, которые можно располагать очень низко — едва повыше стульчака.

Многим славным умам обязаны мы тем самым, на вид простым, даже обыденным унитазом, которым пользуемся ныне. На стенах научных библиотек и университетов я видел медальоны с барельефами разных великих, но нигде — с портретами творцов ватерклозета. Человечество неблагодарно.

«Москва, как много в этом звуке…» Надо бы добавить, «и в запахе». Обстояло по этой части дело в Москве не лучше, нежели в ихнем Париже. Как пишет наш отечественный сортиролог Герман Штрумпф, жители Москвы ещё и в XVII веке выбрасывали экскременты и выливали нечистоты на дворы и на улицу — тому есть свидетельства иностранных путешественников. Даже по самой главной, Тверской улице струились зловонные ручьи, вытекавшие из-под деревянных заборов, огораживавших дворы.

Ров возле Крепостного вала, шедшего по Садовым улицам, в дождливую погоду наполнялся водой, которая в сухое время загрязнялась нечистотами. Аналогичное зрелище представляли Болото, Балчуг и Садовники, затоплявшиеся в весеннее половодье разлившейся Москвой-рекой, а потом в течение всего лета подсыхавшие, благоухая плавающим дерьмом.

Речка Неглинная, о которой мы так долго ностальгически вздыхали, когда она была спрятана в подземную трубу, а теперь вот снова видим её ожившей, выпущенной наружу возле Александровского сада, славилась своим амбре: и в самой ней было полно нечистот, и по берегам её вечно лежали кучи навоза и гниющего мусора.

Конский навоз и мусор практически не убирались. Как и во многих городах, в Москве кое-где были проложены сточные канавы, каналы и подземные трубы — для отвода дождевой воды и хозяйственных стоков. Увы, как и парижане, москвичи сбрасывали в них «золотце».

Со временем в разных местах дворов стали рыть глубокие ямы для надворных клозетов. Когда яма заполнялась, рыли другую, нужник переносили. Золотарное дело был не развито. Обыкновения такого не было — вывозить дерьмо из города. Ну а раз не было спроса на этот вид промысла — не было и предложения.

Нынешние московские экологи могут пометить красным цветом в календаре дату 9 апреля. В этот день в 1699 году Петр I издал указ «о соблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сору и всякого помету на улицы и переулки», где, в частности, было сказано: «На Москве по большим улицам и по переулкам, чтоб помету и мертвечины нигде, ни против чьего двора не было, а было б везде чисто…»

Но указ указом, а санитарное состояние столицы не улучшалось. Даже в Кремле дело обстояло неважно, особенно после того, как Петр разместил там коллегии со всей их обслугой.

Примечательна запись в журнале Оружейной палаты, сделанная 25 октября 1727 года начальством Казенного двора: «От старого и доимочного приказов всякой пометной и непотребный сор от нужников и от постою лошадей подвергает царскую казну немалой опасности, ибо от того является смрадный дух, а от того духа Его Императорского Величества золотой и серебряной посуде и иной казне ожидать опасной вреды, отчего б не почернела».

При таком уровне санитарии Москву, как и прочие европейские города, то и дело посещали всякие «моры», уносившие от четверти до половины населения. В 1771 году (так ли далеко это от нас?) пронесшаяся над Москвой «моровая язва» (эпидемия чумы) свела в могилу больше трети населения и даже вызвала «чумной бунт», во время которого был убит архиепископ московский Амвросий. Пытаясь предотвратить распространение заразы, он запретил устраивать крестные ходы и массовые моления, за что и был растерзан толпой.

Завершая свой рассказ о канализации старой Москвы, Герман Штрумпф печально констатирует: «Единственным средством, повышавшим санитарию и способствовавшим благоустройству города, служили, как это ни грустно, другие стихийные бедствия — пожары. Деревянная Москва от них выгорала почти целиком по несколько раз в столетие; с домами сгорали скопившиеся в них нечистоты, отбросы и насекомые. Отстраиваясь заново, Москва на несколько лет улучшала свое санитарное состояние».

А далее все снова шло своим чередом. «Зловоние разных оттенков всецело господствовало над Москвой» — таково свидетельство современника, причем относящееся не к XVII веку, а, увы, к середине XIX.

Та же ситуация и в других российских городах. В Киеве, например, как описывал современник, «на каждом шагу попадались пропасти, заваленные нечистотами», во многих усадьбах разводили свиней, «которые распространяли вокруг ужасный смрад», выпуск на улицы нечистот и загрязненных вод из дворов «считался делом обычным и не вызывал с какой-нибудь стороны протеста». Да-с…

Из воспоминаний И.А. Слонова, приехавшего в Москву мальчиком в середине 1860-х:

«Московские домовладельцы, пользуясь слабым надзором полиции, у себя на дворах рыли поглощающие ямы и закапывали в них нечистоты и мусор. Таким простым способом очистки выгребных ям они довели смертность в Москве до неслыханной цифры — на тысячу умирало 33 человека…

Власовский, вступив в отправление обязанностей московского обер-полицмейстера, с первых же дней принялся энергично чистить Москву и вводить новые порядки.

Он начал с московских домовладельцев, обязав их подпиской в месячный срок очистить на дворах выгребные, помойные и поглощающие ямы. Лиц, не исполнявших его приказа, он штрафовал от 100 до 500 рублей, с заменой арестом от одного до трех месяцев. После такой чувствительной кары началась страшная очистительная горячка. За ассенизационную бочку вместо трех рублей платили по двенадцать, и в месячный срок московские клоаки были очищены».

Видимо, недолго задержавшийся на своем месте обер-полицмейстер твердо помнил завет Петра I: «Всем известно, что наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут». Или, как проще выражался другой, много менее известный государственный деятель (Д. Елагин): «Для того, чтобы заставить русского человека сделать что-нибудь порядочное, надо сперва разбить ему рожу в кровь». Если б не крутой Власовский, московской ассенизацией ещё сто лет ведали бы три добрых начальника — Авось, Небось да Как-нибудь.

О том, что представляла собой в правление указанных чинов (Авось, Небось да Как-нибудь) ещё с екатерининских времен упрятанная в подземную трубу Неглинка, исчерпывающе описано у Вл. Гиляровского:

«Кроме «законных» сточных труб, проведенных с улиц для дождевых и хозяйственных вод, большинство богатых домовладельцев провело в Неглинку тайные подземные стоки для спуска нечистот, вместо того чтобы вывозить их в бочках, как это было повсеместно в Москве до устройства канализации. И все эти нечистоты шли в Москва-реку. Это знала полиция, обо всем этом знали гласные — домовладельцы, и все, должно быть, думали: не нами заведено, не нами и кончится!»

Еще одно примечательное описание, относящееся к 1871 году (Лев Толстой уже «Войну и мир» закончил) и позаимствованное из газеты «Русская летопись». На Красной площади — «настоящая зараза от текущих по сторонам вонючих потоков. Около памятника (Минину и Пожарскому. — А.Л.) будки, на манер парижских писсуаров; к ним и подойти противно. Ручьи текут вниз по горе около самых лавок с фруктами… Москва завалена и залита нечистотами внутри и обложена ими снаружи… По этой части Москва — поистине золотое дно; это — русская Калифорния… Только копните её поглубже даже простой лопатой, и драгоценная добыча превзойдет самые смелые ожидания».

Справка: первый унитаз в России появился в 1880-м.

В книге своих путевых записок «Остров Сахалин» (1891–1894) Антон Павлович Чехов не обошел вниманием и русский сортир:

«…несколько слов об отхожем месте. Как известно, это удобство у громадного большинства русских людей находится в полном презрении. В деревнях отхожих мест совсем нет. В монастырях, на ярмарках, в постоялых дворах и на всякого рода промыслах, где ещё не установлен санитарный надзор, они отвратительны в высшей степени. Презрение к отхожему месту русский человек приносит с собой и в Сибирь. Из истории каторги видно, что отхожие места всюду в тюрьмах служили источником удушливого смрада и заразы и что население тюрем и администрация легко мирились с этим. В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете, при одной из казарм совсем не было отхожего места и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в то время, когда собиралось несколько человек. И таких примеров я мог бы привести сотню».

Генерал А. Лукомский, видный военный деятель царской армии, в Гражданскую — ближайший сподвижник Деникина, в своих мемуарах «Очерки из моей жизни» пролил свет на немаловажное обстоятельство, до сих пор остававшееся в тени нашего повествования:

«Городские нечистоты (во многих частях Киева ещё не было канализационной системы) вывозились «золотарями» в бочках на участок, отведенный для этого городом, и там должны были выливаться в специально устраивавшиеся неглубокие канавки. Затем все это засыпалось землей и через несколько времени земля отдавалась в аренду под огород. Но жид-предприниматель, вывозивший нечистоты, слегка мошенничал: для быстроты оборота бочек им часто вырывались большие ямы, которые заполнялись нечистотами и затем забрасывались землей. Не дай бог было попасть на поверхность такой ямы даже пешком!»

Ни секунды не сомневаюсь в правдивости воспоминаний заслуженного генерала. Более того, душевно радуюсь, что наконец-то установлен и по национальности определен виновник неблагополучия в российском ассенизационном деле, и судя по всему, ещё и в армии. Помимо того, что по причине злонамеренно устроенных полей орошения она лишилась места для проведения учений, проникновение на младшие офицерские должности (конечно, после принятия христианства) «всяких Рубинштейнов, Штейнов, Рабиновичей и проч.», и что ещё хуже — на должности высшие отдельных носителей подобных же фамилий, нарушало монолитность офицерства и ослабляло сопротивляемость армии в отношении революционных веяний. И это накануне войны с Японией! Могла ли после этого она иначе кончиться?

Из «Воспоминаний» художника Михаила Нестерова:

«Мне нельзя было забираться далеко от Ордынки, от строящейся церкви, куда мне предстояло ездить ежедневно на работы. Квартира должна быть вместительная, не менее шести-семи комнат, причем необходима была одна большая под мастерскую. Я и мои московские знакомые были очень озабочены этим. Начиная с утра я ежедневно отправлялся на поиски, но ничего подходящего не было… Время шло, я измучился, стал терять надежду на счастливый исход моих поисков.

И вот однажды читаю: сдается квартира о семи комнатах на Донской. Еду на Донскую… Вот и дом № 28, богатый, не старый, трехэтажный. Вхожу, лестница чистая, удобная; квартира 96 наверху.

Показывает управляющий, нечто вроде приказчика из лабаза. Он вежлив, обстоятелен…

Входим, осматриваю. Квартира светлая, с большим залом 14 на 10 аршин, что мне и нужно, имея в виду семиаршинных «Христиан». Цена тоже подходящая, по силам. Узнаю, что дом принадлежит купцу Простякову, что у него только по Донской восемь домов, да на Басманной еще… Договорились обо всем, дал задаток…

Не откладывая в долгий ящик стал оборудовать квартиру по своему вкусу… Наконец, переселился. Сердце радовалось, так все было удобно, уютно, хорошо. Больше всего мне нравилась сама улица, широкая, тихая, засаженная большими липами. Из окон, из так называемого фонаря перспектива на обе стороны: налево — к Калужским воротам, направо — к Донскому монастырю, к семнадцативековой церкви «Ризоположения».

Погода стоит жаркая — май месяц. Ложусь, на ночь открываю окна. Воров бояться нечего, третий этаж. Довольный, засыпаю на новоселье. Однако часу в первом просыпаюсь от какого-то неистового грохота, такого равномерного и бесконечного. Что бы это могло быть?

А грохот на Донской несется неустанно. Совсем проснулся, не могу уснуть. И чувствую я, что, кроме грохота, чем-то смущено и обоняние мое. Встаю, подхожу к открытому настежь окну и вижу: от самой Калужской площади и туда, к Донскому монастырю, не спеша громыхают сотнями «зеленые бочки», те самые, на которых езжал толстовский Аким из «Власти тьмы».

Так вот какова разгадка! Донская, моя прекрасная Донская, с липовыми аллеями по обе стороны широких панелей, входит в число тех улиц, по которым каждую ночь до рассвета, чуть не большую часть года, тянутся со всей Белокаменной к свалкам ассенизационные обозы. И так будет, пока отцы города не устроят канализацию.

Всю ночь я не спал от шума, от этих «Акимов». Утром решил добиться свидания с Простяковым… Еду… застаю, принимает в своем роскошном кабинете. Просит садиться. Терпеливо выслушивает мою горестную повесть. Разводит руками, говорит, что горю моему пособить не может. Возвратить задаток не в его правилах. Однако, видя мое положение… советует мне «примириться». Легко сказать! — примириться. Я не глухой, и мое обоняние в совершенном порядке.

Простяков простирает свое участие до того, что дает мне совет не открывать окон, оговариваясь, что это поможет делу не много. «А что действительней — это привычка. Пройдет месяц-другой, вы попривыкнете и, поверьте, почивать будете прекрасно-с. Ваши нервы поуспокоятся. Так-де бывает со всеми вначале, а потом пообтерпятся и ничего-с».

И что вы думаете, — я, как и вся обширная Донская с её бесчисленным населением, попривык. Правда, на ночь больше окон не отворял, напротив запирал их наглухо и… попривык».

Добавим в заключение, что описываемый эпизод имел место в 1910 году. Не так-то и давно, тем более если мерить мерками истории.

Точный на детали Гиляровский дополняет это описание:

«По случаю лунной ночи, по правилам думского календаря, хотя луны и не видно на самом деле, уличные фонари всей Москвы погашены.

В темноте тащится ночной благоуханный обоз — десятка полтора бочек, запряженных каждая парой ободранных, облезлых кляч.

Между бочкой и лошадью на телеге устроено веревочное сиденье, на котором дремлет «золотарь», — так звали в Москве ассенизаторов.

Обоз подпрыгивает по мостовой, расплескивая содержимое на камни, гремя на весь квартал. И тянется, едва двигаясь, после полуночи такой обоз по Тверской, мимо генерал-губернаторского дворца…

Обоз растянулся… Последние бочки на окончательно хромых лошадях поотстали… Один «золотарь» спит. Другой есть большой калач, который держит за дужку».

Напомним, калач — исконная еда золотарей, и форма его специально такова, чтобы хлебное тело можно было отъесть, а изгвазданную золотарской пятерней дужку — выбросить.

К началу XX века из 1063 городов и населенных пунктов Российской империи нормальную сплавную канализацию имели лишь одиннадцать. В их число не входил Петербург; Москва была канализована лишь в пределах Садового кольца. Российские авгиевы конюшни были полны дерьмом под завязку — страна ждала своего Геракла.

В 1893 году Москва приступила к строительству сплавной канализации по проекту инженера В.Д. Кастальского. С тех пор «кастальский ручей» растет и ширится и, как мы знаем по опыту, пребывает ныне в достаточно сносном состоянии. Специалисты тоже оценивают состояние московской канализации как удовлетворительное. И это при протяженности сети — 7120 км. (Для сравнения: длина Нила — 6670, Амазонки — 6280, Миссисипи — 6215, Янцзы — 5520, Волги 3531 км.) Московская канализация в 1998 году отметила свое столетие. К новым славным юбилеям, дорогие товарищи! Нам без вас — никуда и никак. Без вас подземные нилы и миссисипи нашего золотца разольются таким весенним половодьем — не приведи господь!..

Что касается петербургской канализации, то разработка её проекта была поручена английскому инженеру Линдлею. Он намеревался все нечистоты отводить в Невскую губу, откуда «сильное течение уносило бы их вдаль», но забыл о ветрах, вызывающих ежегодные наводнения. Эксперты забраковали его проект: «фекалии легко могут ворваться в город».

Бог миловал, но дальнейшая история устройства петербургской канализации полна печали. Войны империалистическая, Гражданская, блокада города в Отечественную прогрессу канализационного дела не способствовали. «Завершилось ли создание современной канализации и очистных сооружений в Петербурге — трудно сказать, — раздумчиво констатирует цитированный уже Генрих Штрумпф. — Похоже, этой загадочной истории суждено быть бесконечной».

О том, как были устроены в России уборные, мы сегодня доподлинно знаем благодаря… японцам. Капитан японской шхуны Дайкокуя Кадая после кораблекрушения попал в Россию и в 1791 году был привезен в Петербург. По возвращении на родину с его слов была записана книга Хосю Кацурагавы «Хокуса Монряку» — «Краткие вести о скитаниях в северных водах», почти полтора века после того остававшаяся секретной. В числе прочих секретов, выведанных наблюдательным японцем, было и устройство русского сортира. Ну что ж, не будем таить зла и даже поблагодарим коварного соглядатая. То, что российские авторы не считали достойным описания, японец со старательной и простодушной дотошностью изложил в самых подробных деталях:

«Уборные называются [по-русски] нудзуне или нудзунти [нужник]. Даже в 4-5-этажных домах нужники имеются на каждом этаже. Они устраиваются в углу дома, снаружи огораживаются двух-трехслойной [стенкой], чтобы оттуда не проникал дурной запах. Вверху устраивается труба вроде дымовой, а в середине она обложена медью, конец [трубы] выступает высоко над крышей, и через неё выходит плохой запах. В отличие от дымовой трубы, в ней посередине нет заслонки, и поэтому для защиты от дождя над трубой делается медный навес вроде зонтика. Над полом в нужнике имеется сиденье вроде ящика высотой 1 сяков 4–5 сунов [сяку — 30,3 см или 37,8 см; 1 сун-3,03 см]. В этом [сиденье] вверху прорезано отверстие овальной формы, края которого закругляются и выстругиваются до полной гладкости. При нужде усаживаются поудобнее на это отверстие так, чтобы в него попадали и заднее и переднее тайное место, и так справляют нужду. Такое устройство объясняется тем, что [в России] штаны надеваются очень туго, так что сидеть на корточках, как делают у нас, неудобно. Для детей устраиваются специальные сиденья пониже. Нужники бывают большие с четырьмя или пятью отверстиями, так что одновременно могут пользоваться три-четыре человека. У благородных людей даже в уборных бывают печи, чтобы не мерзнуть ‹…› Под сиденьями сделаны большие воронки из меди, [а дальше] имеется большая вертикальная труба, в которую все стекает из этих воронок, а оттуда идет в большую выгребную яму, которая выкопана глубоко под домом и обложена камнем. Испражнения выгребают самые подлые люди за плату. Плата с людей среднего сословия и выше — по 25 рублей серебром с человека в год. Очистка производится один раз в месяц после полуночи, когда на улицах мало народа. Все это затем погружается на суда, отвозится в море на 2–3 версты и там выбрасывается».

Добавлю, что цитатой этой мы обязаны книге Ю.М.Лотмана «Беседы о русской культуре» (обратите внимание — культуре!), который дает к ней следующий комментарий: «Он (Кацурагава) с одинаково невозмутимыми подробностями описывает дворцовые залы и устройство уборных, и если первые описания мы ещё можем найти в других источниках, то вторые совершенно уникальны».

От описания наблюдательного японца перейдем к строкам нашего современника. Тимур Кибиров, описавший (ударение на третьем слоге) в своих «Сортирах» все виды поименованных сооружений, встречавшиеся на его жизненном пути — железнодорожный, аэрофлотовский, гарнизонный солдатский и пр., не мог не воспеть и сортир-скворечник, своей неувядаемой живучестью способный потягаться и с каменными шедеврами древнего зодчества:

…В глубине двора стоял сортир дощатый,
Вот, примерно,
его размеры два на полтора
в обоих отделеньях. И, наверно,
два с половиной высота. Дыра
имела форму эллипса. Безмерна
глубь темная была. Предвечный страх
таился в ней…

Предвечный страх — это уже из области поэтическо-метафизической. Образмериванию не подлежит, к функциональному использованию не предназначен…

Гражданская война, голод и холод, замерзшая канализация… Отразившие этот тектонический сдвиг авторы отнеслись к последствиям его по-разному. Маяковский — в тонах жизнеутверждающе-пафосных (к этому и само название поэмы обязывает — «Хорошо»):

Шапчонку взял
оборванную и вытащил салазки.
— Куда идешь?
— В уборную иду.
На Ярославский.

Салазки, часом не подумайте, — это не для уборной. Мало ли что по дороге к вокзалу для дома полезное попадется. Может, доска какая.

Виктор Шкловский в «Сентиментальном путешествии» описывает примерно то же, но куда как аналитичнее и суше. Кстати, и салазки тоже вспоминает:

«В начале 1919 года я оказался в Питере. Время было грозное и первобытное…

Спали в пальто, покрывались коврами; особенно гибли люди в домах с центральным отоплением.

Вымерзали квартирами…

Лопнули водопроводы, замерзли клозеты. Страшно, когда человеку выйти некуда. Мой друг… говорил, что он завидует собакам, которым не стыдно…

Умирали, возили трупы на ручных салазках.

Теперь стали подбрасывать трупы в пустые квартиры. Дороговизна похорон.

Я посетил раз своих старых друзей. Они жили в доме на одной аристократической улице, топили сперва мебелью, потом полами, потом переходили в следующую квартиру. Это — подсечная система.

В доме, кроме них, не было никого.

В Москве было сытней, но холодней и тесней.

В одном московском доме жила военная часть; ей было отведено два этажа, но она их не использовала, а сперва поселилась в нижнем, выжгла этаж, потом переехала в верхний, пробила в полу дырку в нижнюю квартиру, нижнюю квартиру заперла, а дырку использовала как отверстие уборной.

Предприятие это работало год.

Это не столько свинство, сколько использование вещей с новой точки зрения и слабость.

Трудно неподкованными ногами, ногами без шипов, скользить по проклятой укатанной земле».

А теперь — всем известный фрагмент из художественной литературы — из «Собачьего сердца» Михаила Булгакова. Профессор Преображенский, Филипп Филиппович, размышляет о природе разрухи:

«Если я, вместо того чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах…

Двум богам служить нельзя. Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев. Это никому не удается, доктор, а тем более — людям, которые вообще, отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор ещё не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны».

Приводимый ниже сюжет услышан от Сергея Павловича Урусевского (об обстоятельствах, в которых рассказ услышан, чуть позже), по времени относится где-то к концу 40-х. В одной из киноэкспедиций в каких-то заброшенных краях увидел он со товарищи скворешню сортира, вроде бы на вид достаточно нового; открыли дверцу и… поразились увиденному: над деревянной приступочкой высилась куча того самого, естественного здесь продукта, упиравшаяся аж в самый потолок. Маменьки мои! Как же это можно было сотворить такое! Пораскинули серым веществом — поняли, что можно. Видно, зимой скворешню занесло снегом по самую крышу. Ну вот крышу-то и пробили и продолжали использовать сооружение по прямому назначению…

Режиссер-документалист Алеша Ханютин недавно рассказал в компании коллег-искусствоведов (это ещё одна его профессия) о пэтэушнике, не потерявшемся, когда пришлось объяснять свое отсутствие на занятиях. «Понимаете, ночью какая-то сволочь насрала под самой дверью общежития. За ночь говно замерзло — дверь не смогли открыть». Скорее всего, врал наглец. Но какова сила творческой фантазии!

Уважаемые товарищи потомки,
Роясь,
в сегодняшнем
окаменевшем говне,
Наших дней
изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне,
возможно, скажет
ваш ученый,
кроя эрудицией
вопросов рой,
что жил-де
такой певец
кипяченой
и ярый
враг воды сырой.
Профессор, снимите
очки-велосипед!
Я сам расскажу
о времени и
о себе,
ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный…

Это в представлениях не нуждается. Это Маяковский. Восхитившись яростностью и талантом стиха, намертво врезающейся в память образностью (очки-велосипед), шокирующей откровенностью рифмы (говне — мне), заметим все же, что ассенизатором в переносном смысле быть, может быть, и не легче, но как бы все же приятнее и почетнее, чем в прямом…

Такая вот легенда (опять же, возможно, и быль) широко ходила в 60-70-е годы.

Девушка встречалась с парнем, у них намечалась любовь, и тут выяснилось, что он работает золотарем. Девушка дала парню от ворот поворот, он обиделся и затаил в душе хамство. Она нашла себе другого, а когда праздновала свадьбу, бывший ухажер подкатил на своей машине, направил в окно квартиры, где шло гулянье, шланг и обдал золотцем всех сверху донизу. Ну, естественно, и её, свою неизбывную. Кажется, его судили и осудили. Все ему сочувствовали, хотя вряд ли кто из мужской части обсуждавших эту историю хотел оказаться на его месте, и вряд ли кто из части женской поступил бы иначе, чем девушка. Да, конечно, всякий труд в нашей стране почетен, но не помнится случая, чтобы детишки мечтали бы стать не космонавтами, моряками, геологами или физиками, а рядовыми тружениками золотарного фронта.

Возможно, в череде огорчительных событий, повлекших за собой описанный эпизод, сыграла известную роль недостаточность культурно-просветительной пропаганды по части предмета наших размышлений. В мире сейчас подобные пробелы пытаются восполнить. В частности, в Брюсселе открыт и действует Музей канализации. Воспользуемся его описанием, позаимствованным из Интернет-прессы.

«Осмотрев надземную часть музея, посвященную всемирной истории канализации, стоков и дренажных систем, посетители спускаются в подвал познакомиться с техническим устройством, достоинствами и недостатками современной городской канализации.

Из подвала порядок осмотра музея уводит ещё глубже под землю — уже непосредственно в канализацию. По тоннелю, прорытому глубоко под городом, посетители выходят к подземной реке Сен и осматривают главную магистраль дренажной системы Брюсселя. Можно даже немного прогуляться по ней (если, конечно, желание достаточно сильно). В финале визита («на сладкое») просмотр аудиовизуальной композиции, авторы которой призывают людей всегда помнить о самоотверженном труде ассенизаторов, каждый день рискующих жизнью в жутких и зловонных подземельях…»

Человек устроился работать ассенизатором. Все хорошо: зарплата, условия, коллектив. Только вот запах донимает. Товарищ посоветовал:

— Помойся как следует хвойным экстрактом.

Через неделю встречаются:

— Ну как, попробовал?

— Попробовал. Отлично! Пахнет, будто кто-то под елкой насрал.

Человек приходит на работу устраиваться.

— Говорят, вам нужны ассенизаторы?

— Нужны.

— У вас там написано, что оплата сдельная. Это как?

— Очень просто: четыре мешка говна отвезешь — пятый тебе…

А теперь — поэзия. Современный автор — о величии ассенизационного дела.

Вонючий кал размазан по стене,
И на куски расколот унитаз.
Hо помню я (хотя и трудно мне):
Тяжелый труд уборщиков — для нас!

Сортир — стихия адская, порой
По праздникам здесь трудно продохнуть…
В углу лежит блевотина горой,
А рядом с ней — говно. Кошмар и жуть!

Придет простой советский гражданин,
Hасрет и нарыгает он везде…
А после — ведь не вспомнит ни один
О нашем титаническом труде!

Hо сладкий запах славы не для нас!
Мы просто чтим святой завет вождей,
Которые писали нам не раз
О важности сортиров для людей.

Ведем борьбу мы дружно, как один,
За чистоту сортиров и рядов.
Матрос! Солдат! Товарищ! Гражданин!
К очистке туалетов — будь готов.

Денис Катаев

«Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно «та-ра-ра», выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так:

«Как мне приятно жить… та-ра! Та-ра!.. Мой кишечник упруг… ра-та-та-та-ра-ри… Правильно движутся во мне соки… ра-ти-та-ду-та-та… Сокращайся, кишка, сокращайся… трам-ба-ба-бум!»

Когда утром он из спальни проходит мимо меня (я притворяюсь спящим) в дверь, ведущую в недра квартиры, в уборную, мое воображение уносится за ним. Я слышу сутолоку в кабинке уборной, где узко его крупному телу. Его спина трется по внутренней стороне захлопнувшейся двери, локти тыкаются в стенки, он перебирает ногами…

Это образцовая мужская особь».

Вы, конечно, помните эти строки. Это Олеша, Юрий Карлович. Начало романа «Зависть». Как блистательно лаконично, сразу же и намертво охарактеризован герой! А описано всего лишь его поведение в туалете.

Так вот: то же самое можно сказать и в аспекте всемирно-историческом. Как это делали наши предки в разные века, в разных странах, такими сами они и были. Посему отправимся на поневоле беглую экскурсию в прошлое. Что там интересного могут рассказать нам сортирные свидетельства ушедших веков?! Олеша, конечно же, описал сортирное поведение безнадежного атеиста, язычески верующего в плоть, и только плоть. Но, оказывается, религии совсем не чужды были (и в прошлые времена, и ныне) предписаний верующим, как это полагается делать.

В мои студенческие времена ходил такой популярный стишок:

Не хочу быть кисою,
А хочу — собакою,
Где хочу — пописаю,
Где хочу — покакаю.

В общем, своего рода гимн безоглядной свободе. Но религия на то и религия, чтобы вводить нас в рамки моральных предписаний, напоминать, что мы не кисы, не собаки, а имеем некоторые обязанности перед вдохнувшим в нас свою искру Создателем, в том числе и обязанность не злоупотреблять дарованной нам свободой. Отправлению естественных надобностей это тоже касательно.

Среди прочих предписаний, как должно вести себя еврею, Талмуд не забыл и о поведении в туалете. Замечу, что когда правила-инструкции на сей счет создавались, соплеменники мои, впрочем как и иные народы (кроме китайцев, и то лишь избранных), о туалетной бумаге не слыхивали, а уж об унитазах и самые дерзкие провидцы не грезили.

Итак, как это положено делать иудею:

«Надо приучить себя к отправлению естественных надобностей каждое утро и каждый вечер, так как тело должно быть чистым, чтобы еврей всегда был готов к служению Всевышнему. Тора предостерегает (Ваикра, 11:43): «Не оскверняйте душ ваших», и мудрецы наши объясняют, что этот запрет имеет в виду также того, кто сдерживает отправление естественных надобностей. Кроме того, тот, кто так поступает, наносит вред своему здоровью.

Во время отправления естественных надобностей следует проявлять особую стыдливость и скромность. Нельзя обнажать тело больше, чем необходимо даже если находишься в закрытом помещении и в темноте. Если необходимость заставила отправлять естественные надобности в открытом месте, то лучше всего подойти к забору, большому дереву и т. п. и присесть спиной к нему. Если же находишься в открытом поле, следует сесть так, чтобы лицо было обращено или к югу, или к северу. По возможности следует остерегаться садиться лицом или спиной по направлению к Иерусалиму и Храмовой горе. Однако мочиться можно в любую сторону.

Нельзя испражняться в присутствии другого человека. Если поблизости нет дерева или забора, за которым можно скрыться, следует отойти так далеко, чтобы другой человек не увидел обнаженной части вашего тела. Однако мужчине в случае острой необходимости разрешается мочиться даже в людном месте, так как задержка мочеиспускания для него чревата большой опасностью для здоровья. Но если только возможно, ему лучше отойти в сторону.

Очень вредно испражняться стоя, и нельзя чрезмерно тужиться. Не следует спешить при отправлении естественных надобностей — прежде, чем выйти из туалета, надо убедиться, что нужды в отправлении естественных надобностей больше нет. Мочась стоя, надо стараться не забрызгать свою одежду и обувь.

Находясь в туалете, нельзя думать ни о чем, что связано с Торой. Поэтому лучше всего в это время занять свои мысли деловыми или финансовыми вопросами. В субботу же, когда думать о делах запрещено, следует вспомнить о том удивительном, новом, необычном, что человек видел или слышал в последнее время.

Следует тщательно удалить с тела остатки нечистот, ибо в противном случае запрещается произносить молитвы и слова Торы. Однако не разрешается делать это правой рукой — потому что ею затягивают узел тфилин. Запрещено также пользоваться средним пальцем левой руки, потому что именно его обвязывают ремешком тфилин. Левше можно пользоваться правой рукой — для него она левая.

Каждый раз после отправления естественной нужды, даже самой малой, совершают нетилат ядаим и произносят благословение «Ашер яцар» («Который создал…»). Если забыли, то в следующий раз после отправления естественных потребностей достаточно произнести его только один раз. Тот, кто принял слабительное, не должен произносить благословение «Ашер яцар» каждый раз после посещения туалета — это следует сделать лишь один раз, по окончании процедуры очищения желудка.

Нетилат ядаим надлежит совершать даже и в том случае, если человек зашел в туалет, но не отправлял естественных потребностей».

Необходимые комментарии:

Тфилин — коробочки-корпуса, в которые вложены написанные на маленьких свитках отрывки из Торы. Каждый иудей перед молитвой должен привязывать специальными черными ремнями тфилин на левую руку (левша — на правую) и на голову. Дословно тфилин означает «свидетельство», их назначение свидетельствовать о присутствии Всевышнего среди народа Израиля.

Нетилат ядаим — ритуал омовения кистей рук. Это не просто мытье рук, более того — совсем не мытье рук. Перед тем как совершать нетилат ядаим, руки уже должны быть чистыми. Это освобождение их от скверны, возвышение их. Нетилат ядаим иудей обязан совершать всякий раз после сна, даже если спал чуть более получаса (во время сна наша святая душа покидает тело, и оно оказывается во власти сил скверны), перед каждой трапезой, после бани, бритья, мытья или расчесывания головы, стрижки ногтей или волос, интимной близости, а также надев или сняв руками обувь, выйдя из помещения, где находится покойник, или по возвращении с кладбища, ещё не войдя в дом. Ну и, соответственно, после туалета. Совершением нетилат ядаим иудей как бы свидетельствует о готовности вновь посвятить себя служению Всевышнему.

Добавим: еврейская традиция требует крайне уважительного обращения с любыми печатными и рукописными материалами, содержащими Имя Всевышнего в полной форме. Их нельзя вносить в нечистые места, и прежде всего в туалет.

Марина Торохова, моя студентка по факультету журналистики РГГУ, она же студентка Центра иудаики того же университета, иудофилка и знаток еврейской традиции (ей даже предлагали пройти гиюр, то есть принять иудейство — сама она не из этого племени, — и стать раввином (!), причем не реформистской, а ортодоксальной (!) синагоги — такого ещё не случалось), по поводу талмудических предписаний — всех вообще, о туалетах конкретно речь не шла сказала с подкупающей откровенностью:

— Нечем было мужикам заниматься! Куда бабы смотрели?

Ну, может, и не так все просто. Может, и была в этой дотошности предписаний иная, не только прикладная необходимость. И все же, пожалуй, еврейские мудрецы перестарались. Полегче бы…

Ислам, как и иудаизм, очень внимателен к тому, что ныне называется словом «гигиена», ибо сказал посланник Аллаха: «Чистота — половина веры». Отсюда и жесткая регламентация любой мелочи поведения правоверных в туалете. Все расписано, все должно соблюдать. Имам Газали говорит:

«Если ты намереваешься сходить в туалет для отправления естественных нужд, входи в него с левой ноги и выходи — с правой. И не бери с собой ничего, на чем было бы написано имя Всевышнего Аллаха и Его Посланника. И не входи в него с непокрытой головой и с босыми ногами. И скажи при входе: «Во имя Аллаха, прошу у Аллаха защиты от гнусного, скверного, злого, зловредного и проклятого шайтана».

И при выходе: «Помилуй Аллах! Слава Аллаху, который удалил от меня вредное и оставил во мне полезное».

До отправления нужды необходимо приготовить камешки. И нельзя подмываться прямо в том месте, где ты испражнился. Тебе следует полностью освободиться от мочи путем трехкратного нажатия левой рукой нижней части полового органа и откашливания. Если ты находишься в открытой степи, удались от людских глаз, по возможности прикройся чем-нибудь. И не расстегивай брюки на ходу, пока не дойдешь до туалета. Не поворачивайся к Каабе, к Солнцу и Луне лицом или спиной. Не мочись в стоячую воду и под плодоносящим деревом, а также в нору и в местах, где собираются люди. Остерегайся делать это и на твердой земле, и против ветра, дабы на тебя не попали брызги, так как Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «Поистине, больше всего наказаний в могиле будет от неё (то есть мочи)».

При испражнении больше опирайся на левую ногу. И не мочись без необходимости стоя. И сочетай в подмывании использование камушек и воды. Но если ты решил прибегнуть к одному из них, то вода — предпочтительнее. В случае, когда ты ограничиваешься камушками, тебе следует использовать три из них, чистые, которыми можно удалить следы кала и очистить место выхода испражнений так, чтобы нечистоты не перешли на другое место, а также вытереть камнем половой орган тремя сухими местами одного камня.

Если не удалось очистить нужное место тремя камушками, то завершай эту процедуру пятью или семью (нечетное количество раз) протираниями до момента полного очищения. Нечетность здесь желательна, а очищение обязательно. И не подмывайся кроме как левой рукой, и скажи после этого (выйдя на чистое место): «О Аллах! Очисти мое сердце от лицемерия и мой половой орган от разврата».

И по завершению подмывания протри руку о землю или же о стену, затем тщательно помой ее».

Впрочем, многим из современных мусульман требования их религии кажутся чрезмерными. Некий неназванный сириец из числа обосновавшихся в России объяснил журналистке Наталье Городецкой, что из стран Ближнего Востока чаще всего уезжают те, кто больше не может жить в «тисках шариатских правил». «По шариату, чтобы просто сходить в туалет, надо в определенной последовательности сделать почти 120 движений, — привел он пример. — Но при современной сантехнике это излишне». (Верно говорит рекламный слоган туалетной бумаги Zewa: «В вопросах гигиены человечество шагнуло вперед значительно дальше, чем вы думаете».) А в России — необыкновенный «конфессиональный, национальный и социальный либерализм». Видимо, ещё и либерализм туалетный.

Обратимся теперь к «желтой вере». Догэн, один из патриархов дзен-буддизма, в XIII веке составил для монахов следующее наставление:

«Отправляясь в отхожее место, бери с собой полотенце. Помести его на вешалку перед входом. Если на тебе длинная ряса окажется, повесь её туда же. Повесив, налей в таз воды до девятой риски и таз держи в правой руке. Перед тем как войти, переобуйся. Дверь закрывай левой рукой. Слегка сполоснув водой из таза судно, поставь таз перед входом, Встань обеими ногами на настил, нужду справляй на корточках. Вокруг не гадить! Не смеяться, песен не распевать (олешевский Бабичев буддистом явно не был. — А.Л.)! Не плеваться, на стенах не писaть. Справив нужду, подтираться либо бумагой, либо бамбуковой дощечкой. Потом возьми таз в правую руку и лей воду в левую, коей хорошо вымой судно. После этого покинь отхожее место и вымой руки. Мыть в семи водах: три раза с золой, три раза с землей, один раз со стручками. После чего ещё раз сполосни руки водой».

А. Мещеряков, из «Книги японских обыкновений» которого позаимствована эта цитата, поясняет, что стручки, о которых идет речь, принадлежат дереву гледичия и обладают бактерицидными свойствами — потому их и использовали вместо мыла. Сам же тон инструкции кажется ему чрезмерно строгим, своей решительностью напоминающим суворовские наставления солдатам. Порядки в буддийских монастырях, при всем миролюбии буддизма как религии, были жесткими: если монах прерывал медитацию ради отправления большого или малого дела, за это его полагалось колотить палками.

Ну а что предписывает по части поведения в туалете христианская религия? Ничего не предписывает. Хотя на бытовом уровне каждый понимает, что туалет — место нечистое и если батюшка придет освятить вновь построенное жилище, то этот уголок он обойдет стороной, что ни в унитаз, ни в раковину нельзя сливать воду, в которой крестили ребенка, и что сортир не подходящее для молитв место. Еще со времен XVI века дошел анекдот (запечатленный и в назидательной картинке) о человеке, который, справляя большую нужду, стал произносить слова молитвы. К нему явился дьявол и дал взбучку, дабы отучить произносить святые слова где ни попадя.

Но вот что касается регламентаций, подобных иудейским или мусульманским, то нигде ничего хоть отдаленно близкого я не нашел, и, думаю, не потому, что плохо искал. Суть христианской религии иная: она апеллирует к свободе. В частности, именно с христианством связывает рождение самого понятия «свобода» такой глубокий философ, как Г.П. Федотов: «То христианское средневековье, которое было родиной всей нашей культуры, как отличной от культуры классического мира, было и родиной свободы».

Но не будем вдаваться в богословские материи. Согласимся, что именно христианство впервые дало человеку столь широкое поле для свободы выбора во всем, не исключая и поведения в туалете. Пожалуй, некоторые из крещеных этой свободой злоупотребили. В том числе и особы высокородные.

В фильме Бертрана Тавернье «Да здравствует праздник» меня в свое время поразила точная бытовая деталь: король-регент Филипп Орлеанский, имевший узнаваемое обаятельное лицо Филиппа Нуаре, прохаживаясь по дворцовому залу в окружении придворных и обсуждая с ними какие-то государственные дела, не прерывая разговора, извлек из штанов некий известный предмет и пустил прозрачную струю в серебряное ведро, проворно подставленное служителем. Вот оно, как это делали короли! В бытописательской точности этого фильма можно не сомневаться — работа высокого класса.

Деталей подобного рода старательно избегают коллеги Тавернье, мастера костюмных исторических полотен. Не помню, например, чтобы кто-нибудь изобразил королевскую свадьбу, на которой невеста была бы показана в окружении двух девиц, постоянно за ней следующих — одна с горшком, другая с салфеткой в руках, — чтобы вовремя предоставить эти необходимейшие предметы своей госпоже: именно так обстояло на торжествах по поводу коронации супруги Генриха VIII Анны Болейн.

Не помню, чтобы кто-нибудь показал «королевские приемы на горшке», которые ввел в обыкновение король Франциск I (правил с 1515 по 1547 год). Подобные приемы устраивала у себя и королева-мать Екатерина Медичи, восседая на декорированном ящике-стульчаке, внутри которого был спрятан горшок. Известно, что, когда умер её муж, она приказала сменить бархат стульчака на черный. Людовик XIV также был известен тем, что принимал посетителей, восседая на подобном троне. Не видел я в кино и Людовика XVI, принимающего клизму в окружении придворных, а таковое обыкновение он имел, причем и принцы, и министры, часами стоявшие вокруг него, почитали право при сем присутствовать за великую честь.

Знать тоже старалась не отставать от монархов. Выполняя заказы высоких особ, мебельщики изощрялись, изготавливая стульчаки в виде стульев, банкеток, письменных столов и даже книжных полок, богато украшенных деревянной резьбой, тканевой драпировкой, позолотой. Подражая высочайшим особам, особы менее знатные также вводили в свой обиход «тронные приемы». Сохранилось свидетельство французского хирурга: «Пока они в фаворе, мы подставляем им под трон горшок — чтобы потом, когда они впадут в немилость, вылить все их дерьмо им же на головы». Что в общем-то раньше или позже происходило — если не в прямом смысле, то в переносном. А потом и вовсе грянула революция. Кто знает, может, и потому, что французские монархи и нобили, справив нужду, не обращались мыслью к Господу…

Специалисты по истории Древнего Китая обнаруживают в его туалетных обычаях некие сходства с европейскими нравами, правда, времен гораздо более поздних. Знатные господа здесь точно так же не стеснялись отдавать дань естеству в присутствии слуг, используя с этой целью ночные бутыли из фарфора и бронзы, похожие на наши утки (для мужчин) и ведерки (для женщин). В хрониках упоминается о господах, принимавших друзей, сидя в туалете, а также имевших обыкновение там же читать и писать (ударение на втором слоге): хроникеры, фиксировавшие такого рода факты, восхищались усердием столь праведных государственных мужей. Вплоть да XIII века господа имели обычай отправляться по нужде в сопровождении служанки, несшей миску с водой и полотенце — помочь хозяину после совершенного помыть руки. Одна из таких девушек в результате этой процедуры стала супругой императора Чэна, правившего незадолго до наступления новой эры. В преклонные годы она с нежностью вспоминала о следе от укуса, оставшемся у неё на шее в день первой их встречи. Какие-то из важных господ, вроде чиновника Ши Чуна (IV век), злоупотребляли этим обычаем и держали в туалетной не одну, а десяток красавиц, готовых помочь гостю «переменить платье». Вот это уже вызывало осуждение окружающих. Что же касается упомянутого чиновника, то он вдобавок не стеснялся раздеваться перед девушками, на что они порой откликались нелестными замечаниями касательно демонстрируемых статей.

Впрочем, вернемся в христианские страны. Власти светские в них, так же как и религиозные, не слишком напрягали граждан по части поведения в туалете. Но тем не менее и в государственных бумагах есть настоятельные советы не забывать в нужный момент это сокровенное место. Вот фрагмент указа Петра I «О достоинстве гостевом на ассамблеях имеющем». Гостю, приглашенному в ассамблею, государь советует (читай — приказывает):

«В гости придя, с расположением дома ознакомиться заранее на легкую голову, особливо отметив расположение клозетов, а сведения в ту часть разума отложи, коя винищу менее остальных подвласна.

Яства употребляй умеренно, дабы брюхом отяжелевшим препятствий танцам не учинить. Зелье же пить вволю, нежели ноги держат, буде откажут — пить сидя. Лежачему не подносить, хотя бы и просил. Захлебнувшимся же слава, ибо сия смерть издревле на Руси почетна.

Ежели меры не знаешь — на супругу положись — оный страж поболе государевых бдение имеет.

Упитых складывать бережно, дабы не повредить и не мешали танцам. Складывать отдельно пол соблюдая, иначе при пробуждении конфуза не оберешься.

Беду почуяв, не паникуй, но скорым шагом следуй в место упомянутое, по дороге не мешкай, и все силы употребляй на содержание в крепости злодейски предавшего тебя брюха».

Видите, как особо выделено «место упомянутое»! Указ прямо предписывает: клозет — твой первый друг и товарищ. Брюхо предаст, государевы стражи недобдят, супруга, и та ответственнейший момент, не дай бог, упустит, один клозет тебе — верный помощник и вовеки надежа.

Оказалось, и власти военные совсем не чужды регламентации отправления естественных надобностей. Во всяком случае, руководство германского вермахта отметилось на этот счет подробной инструкцией, обнаруженной в архивах Алексеем Кириченко, научным сотрудником Института востоковедения РАН. Помимо подробного описания устройства отхожих мест, каковым не буду обременять читателя (отмечу лишь сортирную субординацию: для рядовых отхожее место открытое, для унтер-офицеров — запираемое), инструкция объясняла несведущим, как производить мочеиспускание и как — опорожнение желудка. Цитирую наставление, целиком сохраняя стиль переводчика:

«Методика мочеиспускания. Мочеиспускание производится, как правило, по команде «Оправиться». По выходе мочи мужчина делает поворот вправо на одну восьмую и отставляет правую ногу в принятом направлении на один шаг в сторону для того, чтобы воспрепятствовать излишнему забрызгиванию одежды. Путь следования мочи является мысленно параболически кривой линией, по которой пробегает струя мочи, которая перерезает сточный желоб в так называемой точке обрызгивания.

После мочеиспускания мужчина стоит короткое время спокойно, после чего двигается опять…

Методика опорожнения кишок. Опорожнение кишок, как правило, производится в сидячем положении. Сначала человек при одновременном поднятии задних частей одежды опускается так низко на корточки, пока ягодицы не войдут в замок с деревянными брусками. Вес тела распределяем равномерно по обе ягодицы. Верхняя часть тела слегка наклонена вперед, локти покоятся на мягких мускулах верхней части ног, взгляд свободно устремлен прямо вперед.

При спокойном вдыхании и выдыхании воздуха человек выдавливает содержимое кишечника в предназначенные для этого отверстия фаянсовой чаши. При наступлении промывания человек на короткое время приподнимается и равняется по правофланговому, при этом задница выступает свободно вперед, не сгибая бедер, для того чтобы избежать излишнего загрязнения задних частей одежды. По окончании опорожнения содержимого кишечника человек производит поворот на одну восьмую влево при одновременном приподнятии задней части задницы, беря бумагу большим и указательным пальцем правой руки и двигая её скользящим движением при умеренном давлении по образуемой мягкими мышцами задницы впадине. Человеку предоставляется двигать бумагу по его усмотрению сверху вниз или снизу вверх. Пропускание следует повторять до тех пор, пока бумага появится чистой. После процесса очищения человек встает, стоит некоторое время спокойно и после этого начинает двигаться опять. Во время пребывания в уборной человеку запрещается принимать пищу, спать, ложиться и принимать подарки». Подписано: «Инспектор по делам уборных».

Все в этом наставлении вызывает трогательное умиление. Напрягаю воображение, представляя (в стиле «Триумфа воли» Лени Рифеншталь) картины мочеиспускания и калоизвержения рыцарей вермахта в строгом соответствии с изложенным в инструкции. Как патетически выразительны предписанные позы, повороты, движения, как геометрически точны льющиеся струи, какой свободой дышит устремленный вперед взгляд свершающих подтирку — не важно двигают ли они бумагу сверху вниз или снизу вверх!..

Любопытно, что в мае 1942-го эта инструкция легла на стол Сталину. Случайно ли, такая как бы пустяковая бумажка — самому Верховному? Уверен, не случайно. Впереди была ещё почти вся война, кровь, битвы, миллионы трупов, безмерное напряжение сил — чтобы выстоять, не сломаться, повернуть ход войны к победе. Но, прочитав эту бумагу, Сталин уже мог твердо знать: немцы свою войну проиграли. На Марсе, может быть, и выиграли бы, а в России — никогда и ни за что.

Бумага все стерпит.

(Цицерон)

Перескажу одну доподлинную историю, хотя имен её участников и не знаю. Мне она рассказана Витей Деминым, увы, уже покойным моим товарищем, замечательным критиком, теоретиком кино и телевидения, бузотером (в бузе, заваренной на V съезде кинематографистов СССР, он принял самое деятельное участие), рассказчиком и во всех отношениях, начиная с комплекции, человеком неординарным. Им же эта история слышана от Тамары Мельц (вгиковцы моего поколения, надеюсь, помнят эту милую хрупкую девушку, работавшую в кабинете киноведения), родителей которой занесло в 30-е в Советскую Россию — строить коммунизм. Как и все прочие, в нашей стране оказавшиеся, они скоро поняли, что к чему, но что уж поделаешь… А вот пыл тех, кто жаждал последовать их примеру, осторожно старались охладить. Очень осторожно: вещи называть своими именами как минимум не рекомендовалось: за это можно было и схлопотать по полной программе. А, возможно, и сами не хотели разочаровывать в идеале коммунизма, коему продолжали служить, несмотря на некоторые круто огорчавшие их частности.

Так вот, пытаясь отговорить своих американских друзей, жаждавших внести посильную лепту в строительство первого в мире государства рабочих и крестьян, они использовали все возможные доводы.

— Только учтите: ни о какой отдельной квартире речи и быть не может. Жить придется в коммунальной.

— Нам это не страшно, — бодро отвечали друзья-коммунисты. — Мы готовы к трудностям.

— И знаете, своей машины у вас тоже не будет. В России ни у кого нет своих машин.

— Ну что ж. Мы готовы как все — и пешочком, и на трамвайчике.

Кажется, ничто их не проймет. Так и рвутся в пасть к волку… И вдруг — спасительная мысль, подсказанная слегка покривившимся лицом жены, увидевшей, что муж принес туалетную бумагу голубого, а не розового, как ей хотелось, цвета.

— И знаете, туалетной бумаги в России тоже нет.

— Как нет?!

— Нет.

— А чем же они там пользуются?

— Городские жители в основном газетой, деревенские — лопухом.

— А что это есть, лопух?

Объяснение, что есть лопух и как его используют для гигиенических надобностей, решило судьбу американских друзей (а кто знает, может, и спасло им жизни) — строительство коммунизма в одной отдельно взятой стране и далее продолжалось без их личного участия.

Историей явно недостаточно освещен вопрос: чем же подтирались в разные времена дети разных народов? Нет никаких достоверных свидетельств, когда впервые для этой цели был использован тот же самый российский лопух. Мой покойный ташкентский друг — журналист Гена Савицкий не раз объяснял мне, что не может быть общего менталитета у человека, подтирающегося лопухом, и использующего для подобной цели камень, как то и в наши времена продолжали делать простые граждане его республики. Возразить Гене мне было нечего.

Итак, поневоле отрывочный и поверхностный взгляд в историю.

Известно, что в римских общественных туалетах имелись специальные губки для вытирания соответствующих мест. Губки были многоразовые: попользовался сам — оставь другому. Для очистки и дезинфекции — окуни в соленую воду. Был случай, когда германский раб-гладиатор не захотел красиво умереть на арене Колизея и умер некрасиво, заткнув перед боем себе горло такой губкой. Викинги для гигиенической цели подтирки использовали тряпье, кости животных, раковины устриц. В разные века разные народы подтирались прутиками, хворостинками, сухой травой, старыми птичьими перьями, черепками битых глиняных горшков, мхом, шерстью, ветошью и пр.

Что же до туалетной бумаги, то появилась она в Китае в I веке христовой эры, делалась из коры дерева и материи. Известно, что в Cредние века семье китайского императора ежегодно поставлялось 15 000 листов туалетной — толстой, мягкой, опрысканной благовониями — бумаги в квадратиках примерно 8 на 8 см. А в Японии VIII века н. э., как это ни удивительно, для аналогичных надобностей также использовался материал, на котором, как и на бумаге, писали. «Дело в том, — вновь обращаюсь к цитированному уже А.Мещерякову, — что тогда были в ходу небольшие (длиною сантиметров двадцать пять, а шириною — два-три) тоненькие деревянные дощечки, служившие для многочисленных чиновников материалом для деловых посланий или использовавшиеся в качестве записной книжки. После того как запись делалась не нужна, её соскребали ножом. И тогда можно было снова начинать «с чистого листа». Когда же табличка истончалась окончательно, местом её последней службы становился туалет».

О том, что проблема подтирки волновала светлые умы человечества во все века, свидетельствует глава XIII романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», которую, с позволения читателей, я приведу здесь, не убавив ни запятой. Кстати, во времена моего детства «Гаргантюа» не избежал участи быть высоконравственно отцензурированным, толково переписанным, и приведенный фрагмент выглядел как бы исключительно относящимся к утиранию благородного носа, а не чуждой всего духовного задницы.

К концу пятого года Грангузье, возвратившись после поражения канарийцев, навестил своего сына Гаргантюа. Обрадовался он ему, как только мог обрадоваться такой отец при виде такого сына: он целовал его, обнимал и расспрашивал о всяких его ребячьих делах. Тут же не упустил случая выпить с ним и с няньками, поговорил с ними о том о сем, а затем стал подробно расспрашивать, соблюдают ли они в уходе за ребенком чистоту и опрятность. На это ему ответил Гаргантюа, что он сам завел такой порядок, благодаря которому он теперь самый чистый мальчик во всей стране.

— Как так? — спросил Грангузье.

— После долговременных и любопытных опытов я изобрел особый способ подтираться, — отвечал Гаргантюа, — самый, можно сказать, королевский, самый благородный, самый лучший и самый удобный из всех, какие я знаю.

— Что же это за способ? — осведомился Грангузье.

— Сейчас я вам расскажу, — отвечал Гаргантюа. — Как-то раз я подтерся бархатной полумаской одной из ваших притворных, то бишь придворных, дам и нашел, что это недурно, — прикосновение мягкой материи к заднепроходному отверстию доставило мне наслаждение неизъяснимое. В другой раз — шапочкой одной из помянутых дам, — ощущение было то же самое. Затем шейным платком. Затем атласными наушниками, но к ним, оказывается, была прицеплена уйма этих поганых золотых шариков, и они мне все седалище ободрали. Антонов огонь ему в зад, этому ювелиру, которых их сделал, а заодно и придворной даме, которая их носила! Боль прошла только после того, как я подтерся шляпой пажа, украшенной перьями на швейцарский манер.

Затем как-то раз я присел под кустик и подтерся мартовской кошкой, попавшейся мне под руку, но она расцарапала мне когтями всю промежность.

Оправился я от этого только на другой день, после того как подтерся перчатками моей матери, надушенными этим несносным, то бишь росным, ладаном.

Подтирался я ещё и шалфеем, укропом, анисом, майораном, розами, тыквенной ботвой, свекольной ботвой, капустными и виноградными листьями, проскурняком, диванкой, от которой краснеет зад, латуком, листьями шпината, — пользы мне от всего этого было как от козла молока, — затем пролеской, бурьяном, крапивой, живокостью, но от этого у меня началось кровотечение, тогда я подтерся гульфиком, и это мне помогло.

Затем я подтирался простынями, одеялами, занавесками, подушками, скатертями, дорожками, тряпочками для пыли, салфетками, носовыми платками, пеньюарами. Все это доставляло мне больше удовольствия, нежели получает чесоточный, когда его скребут.

— Так, так, — сказал Грангузье, — какая, однако ж, подтирка, по-твоему, самая лучшая?

— Вот к этому-то я и веду, — отвечал Гаргантюа, — сейчас вы узнаете все досконально. Я подтирался сеном, соломой, паклей, волосом, шерстью, бумагой, но

Кто подтирает зад бумагой,
Тот весь обрызган желтой влагой.

— Что я слышу? — воскликнул Грангузье. — Ах, озорник ты этакий! Тишком, тишком уже и до стишков добрался?

— А как же, ваше величество! — отвечал Гаргантюа. — Понемножку кропаю, но только от стихоплетства у меня язык иной раз заплетается. Вот, не угодно ли послушать, какая надпись висит у нас в нужнике:

Харкун,
Пискун,
Пачкун!
Не раз
Ты клал,
А кал
Стекал
На нас.
Валяй,
Воняй,
Но знай:
В антоновом огне сгорает,
Кто жир
Из дыр
В сортир,
Не подтираясь, извергает.

Хотите еще?

— Очень даже хочу, — сказал Грангузье.

— Так вот, — продолжал Гаргантюа:

Мой зад свой голос подает,
На зов природы отвечая.
Вокруг клубится вонь такая,
Что я зажал и нос, и рот.
Пусть в сей нужник та придет,
Кого я жду, опорожняя
Мой зад!

Тогда я мочевой проход
Прочищу ей, от счастья тая;
Она ж, рукой меня лаская,
Перстом умелым подотрет
Мой зад.

Попробуйте теперь сказать, что я ничего не знаю! Клянусь раками, это не я сочинил стихи, — я слышал, как их читали одной важной даме, и они удержались в охотничьей сумке моей памяти.

— Обратимся к предмету нашего разговора, — сказал Грангузье.

— К какому? — спросил Гаргантюа. — К испражнениям?

— Нет, к подтирке, — отвечал Грангузье.

— А как вы насчет того, чтобы выставить бочонок бретонского, если я вас положу на обе лопатки?

— Выставляю, выставляю, — обещал Грангузье.

— Незачем подтираться, коли нет дерьма, — продолжал Гаргантюа. — А дерьма не бывает, если не покакаешь. Следственно, прежде надобно покакать, а потом уж подтереться.

— Ах, как ты здраво рассуждаешь, мой мальчик! — воскликнул Грангузье. — Ей-богу, ты у меня в ближайшее же время выступишь на диспуте в Сорбонне, и тебе присудят докторскую степень — ты умен не по летам! Сделай милость, однако ж, продолжай подтиральное свое рассуждение. Клянусь бородой, я тебе выставлю не бочонок, а целых шестьдесят бочек доброго бретонского вина, которое выделывается отнюдь не в Бретани, а в славном Верроне.

— Потом я ещё подтирался, — продолжал Гаргантюа, — головной повязкой, думкой, туфлей, охотничьей сумкой, корзинкой, но все это была, доложу я вам, прескверная подтирка! Наконец, шляпами. Надобно вам знать, что есть шляпы гладкие, есть шерстистые, есть ворсистые, есть шелковистые, есть атласистые. Лучше других шерстистые — кишечные извержения отлично ими отчищаются.

Подтирался я ещё курицей, петухом, цыпленком, телячьей шкурой, зайцем, голубем, бакланом, адвокатским мешком, капюшоном, чепцом, чучелом птицы.

В заключение, однако ж, я должен сказать следующее: лучшая в мире подтирка — это пушистый гусенок, уверяю вас, — только когда вы просовываете его себе между ног, то держите его за голову. Вашему отверстию в это время бывает необыкновенно приятно, во-первых, потому, что пух у гусенка нежный, а во-вторых, потому, что сам гусенок тепленький и это тепло через задний проход и кишечник без труда проникает в область сердца и мозга. И напрасно вы думаете, будто всем своим блаженством в Елисейских полях герои и полубоги обязаны асфоделям, амброзии и нектару, как тут у нас болтают старухи. По-моему, все дело в том, что подтираются они гусятами, и таково мнение ученейшего Иоанна Скотта[1].

Приведенный ниже случай свидетельствует, что подтирка — дело глубоко творческое. И даже такой великий знаток вопроса, как Франсуа Рабле, не мог исчерпать всех возможных вариантов.

…19 мая 1717 года Петр Великий прибыл с визитом в Париж. Как пишет составитель хроники Жан Бюва, на следующий день после Пасхи Его Величество посетил Гостиницу ветеранов, где, как рассказывают, почувствовал потребность облегчиться. Уже сидя на стульчаке, Петр попросил слугу, проводившего его к клозету, подать туалетной бумаги. Бумаги у того не оказалось, тогда царь вынул из кармана банкноту в 100 франков, подтерся ею, после чего протянул слуге. Однако тот извинился, объяснив, что ему строго-настрого запрещено принимать от царя чаевые. Петр попытался все же всучить обгаженные деньги слуге, но, поняв бесполезность этого, бросил банкноту. Узнавший о том консьерж посоветовал слуге достать деньги: «Отмой их — и сможешь хорошо напиться».

В оправдание Рабле заметим, что ассигнаций в его времена не существовало (первые в Европе бумажные деньги появились только в 1661 году — в Швеции, в России — в 1769). Не знал он и радости подтираться кусками старой газеты — газеты тоже появились позднее, и стали популярнейшим подтирочным средством в Европе начиная с XVIII века. О такой роскоши, как специальная туалетная бумага фабричного производства, дерзкий на выдумки Рабле не мог и помыслить — это изобретение уже XIX века. Впервые она была изготовлена в 1860-е годы британским промышленником Джеймсом Олкоком. Его великое изобретение чуть было не погибло и не разорило самого первопроходца: товар шел плохо. Чопорные сыны и дщери Альбиона стеснялись спрашивать в магазине столь низменную принадлежность.

И тем более не мог предвидеть Рабле пропагандистского потенциала, который таит в себе туалетная бумага. До него додумался Дидрих Гесслинг, герой фильма Вольфганга Штаудте «Верноподданный»[2], родивший на свет великое изобретение, названное им «Мировое могущество» — был ли у героя жизненный прототип и как он звался, нам доподлинно неизвестно. Изобретение же представляло собой рулончик туалетной бумаги, на коей были напечатаны афоризмы, являющие высочайший взлет истинно немецкого духа. «Высокая миссия изобретения заключена в возможности легко и без труда мысли всех великих людей Германии, мудрые и возвышенные, донести до самых далеких уголков страны». Герой был прав: изобретение поражало своей простотой и гениальностью. Конкуренция заведомо исключалась.

Вчитайтесь:

«Империя наша в мире всех краше».

«Главное знать — как воевать!»

«Разнесись по миру весть: у нас великий кайзер есть!»

«Немцы — избранный народ, остальные — грязный сброд». И т. д.

Российские патриоты! Берите за образец творческие озарения немецких единомышленников! Впрочем, иногда вспоминайте, к чему эти озарения привели. А ведь казалось, «мировое могущество» — прямой путь к мировому господству…

Кажется, я был несправедлив, коря соотечественников за инертность мысли в вопросах подтирки. Оказывается, и у нас мысль в этом направлении не дремлет, и мы тоже кое-чему можем поучить мир. Об этом я узнал из радиовыступления некоего патентоведа, сетовавшего, что мало приносят дельных заявок, а все больше какую-то ерунду. Вот кто-то даже пытался запатентовать туалетную бумагу с портретами политических деятелей. Ох, как недальновиден уважаемый патентовед! Да это же грандиозная идея (и, кстати, с огромной культурной традицией, в чем уважаемый читатель уже мог убедиться — см. главу о горшках)! Представляете, как раскупали бы зюгановцы бумагу с портретами Чубайса! А правые и яблочники — с портретами нет, не Зюганова, бери выше — Ленина! А Жириновский, так тот вообще, не сомневаюсь, потребовал бы, чтобы выпускали бумагу именно с его портретом. Да это ж только подняло бы боевой дух его партии, сплотило б её ряды!

Нет, такая идея явно нуждается в патентной защите. Как раскупали бы эти рулончики! А главное, какой тут простор для бизнесовых и политических идей! Да я бы ещё выпускал особую подарочную серию, перевязанную золотой ленточкой. Как подняло бы это уровень народной гигиены! Как бы это оживило и украсило, каким свежим ароматом обогатило бы нашу политическую жизнь! Не говорю уж о том, сколько могли бы заработать на ней толковые предприниматели, пополняя налогами казну Отечества! Нет, верю, истинно творческая мысль пробьет себе дорогу к признанию!

P.S. Не запатентовали мы великую идею неведомого автора — и вот результаты. Американцев-то жареный петух в темечко клюнул, и, оправившись от пережитого 11 сентября шока, они для поднятия духа нации стали выпускать туалетную бумагу с портретами Усамы бен Ладена. А если бы был патент? Вот и прикиньте упущенную выгоду…

В связи с отсутствием туалетной бумаги прошу завести в местах общего пользования книгу жалоб.

В авиаконструкторском бюро встревожены: при испытаниях в трубе все время ломаются крылья самолетов. Пробуют так и эдак, перепроверяют расчеты — опять ломаются.

Рабинович говорит:

— Я все понял: по месту излома надо прошить крылья перфорацией.

— Ну, это вообще чушь! Сечение и так не выдерживает, а вы хотите его ещё ослабить…

— Нет, нет… Вы все-таки попробуйте!

Попробовали — действительно, получилось. Крылья больше не ломаются.

— Как вы до этого додумались?!

— Очень просто. Сколько я ни отрывал туалетную бумагу, по перфорации ни разу не получилось…

Объявление в газете:

Отныне, по многочисленным просьбам читателей, наша газета будет выходить в рулонах и без текста.

А в нашем туалете ввели безбумажную технологию.

Американца, приехавшего в некую страну третьего мира, сильно приперло по большой нужде. Еле-еле отыскав сортир и успев сделать свои дела, он обнаружил, что туалетной бумаги нет — есть отверстие в стене и рядом таблички на разных языках, в том числе и на родном английском: «Подотрись пальцем, затем введи его в отверстие для чистки». Подтерся, ввел в отверстие, получил по пальцу удар молотком, заорав… сунул палец в рот.

Осторожный стук в стену кабинки туалета.

— Простите пожалуйста, бумаги у вас там нет?

— К сожалению, нет.

Через минуту тот же вежливый стук.

— Еще раз простите, полсотни десятками не разменяете?

Алик Васильев, старый телевизионный зубр, ныне директор Медиа-института в РГГУ, давний мой товарищ, рассказал, как ездил в Америку по случаю женитьбы сына. Сын давно обосновался в заморских краях, работает, купил в рассрочку дом, вот, наконец, и женился, позвал родителей знакомиться с невесткой. Так уж получилось, что заявились они, когда дома ещё никого не было. Мама первым делом пошла осматривать сортиры (в доме на двух обитателей их оказалось четыре). Вышла довольная: «Хорошая девушка!»

Поверим женскому глазу. Он точно знает, по чему можно судить о человеке. Кстати, и о фирме, и о народе, и о стране и пр. Зеркало, может, и не идеальное, и не всеобъемлющее, но, навскидку, вполне красноречивое.

Витя Листов, историк, архивист, киновед, пушкинист и вообще редкая умница и кладезь всевозможных познаний, с которым у самых истоков я поделился идеей этой книги, как верный товарищ, тут же вывалил на меня ворох сюжетов. Вот первый.

Когда в середине 80-х за бугром издали мемуары Никиты Хрущева, наши газеты долго и старательно убеждали читателя, что, скорее всего, это подделка, что нужна серьезная экспертиза и пр., и пр. Мемуары между тем читывались по враждебным голосам. Отец Вити, сценарист Семен Листов (в числе поставленных по его сценариям фильмов «Улица космонавтов» и «Королевская регата»), отслушав очередной фрагмент, сказал:

— Сомнений никаких. Воспоминания подлинные.

— Почему ты так уверен?

— Там есть детали, которых не мог знать никто. Это не подделаешь.

…Как-то, вспоминает Хрущев, вождь народов, задумчиво раскуривая трубку, сказал:

— Поступают жалобы от трудящихся: мало в Москве общественных туалетов. Нельзя так небрежно относиться к гигиене народа. Прямо завтра же надо открыть в Москве двадцать общественных туалетов.

На следующий день (вы поймете, что это случилось именно на следующий день) Витин отец, не ведавший о высоких заботах вождя, как обычно пошел с друзьями пить пиво в давно облюбованный погребок на Петровке. Подошли и обомлели. Пивнушки, где только вчера сидели теплой компанией, как не бывало. Вместо неё — туалет!

Вот и судите сами, поддельные мемуары или подлинные…

Нас в этой истории, как догадывается уважаемый читатель, интересует не факт подлинности мемуаров советского генсека, а трогательная забота вождя об общественных туалетах и подлинно большевистские темпы решения проблемы. Автор даже предполагает, что в других странах, избежавших своей октябрьской революции, с темпами обстояло заметно хуже, хотя, возможно, с самими туалетами — несколько лучше.

Чтобы иметь картину более или менее объективную, обратимся к прессе. Как там у них по туалетной части сегодня? С помощью разных авторов, в том числе и анонимных, — всем им искренняя благодарность — отправимся в путешествие по странам мира.

Начнем с Великобритании. Первый общественный туалет в Лондоне был открыт в 1851 году во время Большой выставки в Хрустальном дворце. Свыше 827 280 посетителей выставки воспользовались им, что дало устроителям 1790 фунтов прибыли. Сам Хрустальный дворец, помимо того принесший с собой немало иных архитектурных и социальных идей, спустя годы сгорел, но идея общественного сортира оказалась огню неподверженной, тут же была подхвачена: публичные сортиры стали множиться, как грибы. Вход в них стоил пенни. Отсюда и популярное выражение — «потратить пенни», избавляющее чопорных британцев от необходимости объяснять, на что именно он был или будет потрачен.

Сегодняшняя Англия усеяна симпатичными маленькими беседками-туалетами, наследием викторианской эпохи. За утекшие годы беседки сильно поветшали, одни закрылись, другие попали в частные руки. Строили в викторианские времена неплохо, а потому сметливые новые владельцы частенько перестраивают былые уборные в кафе, офисы и даже театры. Английская общественность, обеспокоенная убылью необходимейших учреждений, ответила созданием Британской ассоциации туалетов, цель которой — «лоббирование общественных уборных». Положение дел, считают отцы-основатели, тревожное: за последние три года закрылась треть всех муниципальных туалетов. В результате — о, ужас! — на каждые 10 000 британских леди и джентльменов приходится всего один общедоступный сортир…

Ассоциация учредила даже приз «Туалет года». Сотни претендующих на это звание уборных проверяются на предмет чистоты, дизайна, стоимости, удобства для инвалидов, запаха… Активность ассоциации этим не ограничивается: она добивается принятия закона, обязывающего местные власти строить общественные уборные, следить за их количеством и состоянием.

Вся правда о парижских уборных[3]

Если вы думаете, что главным выражением парижского духа является Эйфелева башня — вы ошибаетесь. Если вы считаете, что символом Парижа навсегда останется сахарный Сакре-Кер на холме Монмартр, — вас кто-то ввел в заблуждение. А если вы решили, что это воспетые Джо Дассеном Елисейские Поля — пройдите по ним прогулочным шагом в июльский полдень — и сами все поймете.

Нет! Подлинным и полным выражением города Парижа являются его общественные сортиры!..

Вот стоит он на парижской улице, блестит на солнце своими дюралевыми боками, открывает и закрывает автоматические двери и улавливает ваши франки — ну, совершенно беззастенчиво, как будто в Париже уж и нагадить бесплатно нельзя… Можно! Но об этом позже…

Сколько раз мне приходилось слышать страшные сказки об этом конкретном изобретении муниципалитета. Все они звучат примерно так:

Гражданин России И.И., выпив по обыкновению пива и соответственно плотно закусив, вышел в город Париж на ознакомительную экскурсию. Через час, находясь в самом центре мировой цивилизации, он почувствовал настоятельную потребность отдать природе свое. И, как водится, перед ним тут же возник парижский туалет. Гражданин России И.И. затолкав в монетоприемник монетки разного достоинства, вошел в услужливо разверзшееся нутро чудо-туалета и, как достойный сын своей страны и чистоплотный гражданин, тут же встал ногами на сиденье.

Туалет, потерявший контакт со ступнями гражданина И.И., решил, что тот уже покинул его гостеприимное нутро, погасил свет и немедленно приступил к санитарной обработке помещения, начав — как то положено — с потоков воды с шампунем, подаваемых под нехилым давлением. Закончив влажную самообработку, машина обрушила на обезумевшего гражданина И.И. потоки горячего воздуха, так как по программе полагается ещё и просушить помещение перед следующим гражданином. В полной темноте, без штанов под струями горячего воздуха гражданин И.И. заметался и, обезумев от ужаса (а вы бы не испугались?!), принялся биться об автоматические двери. Туалетный компьютер не понял, что происходит, и на всякий случай заблокировал дверь.

Через полчаса добрые парижские ажаны вырвали бедолагу из лап чудесной кабинки. Кабинка все так же сияла изнутри и снаружи. Гражданин И.И. отказался от дальнейшей экскурсии по городу.

Отсюда мораль. Не попирайте ногами чужие достижения. И четко следуйте инструкциям.

А теперь о главном. Сами парижане, застигнутые на улице какой-нибудь из подобных физиологических потребностей, не пойдут в муниципальный платный туалет типа «герметичная кабина». Они зайдут в ближайший бар, спустятся в уборную и сделают все там. Пусть там и не так стерильно, и пахнет сыростью, и могут быть и надписи на стенах.

Еще один способ не платить муниципалитету за собственные продукты жизнедеятельности. Можно зайти в Макдоналдс и все сделать там в стерильных американских условиях. То же самое делайте во всех предприятиях фаст-фудс! Проверено! Мин нет.

И, наконец, вариант изысканный. Вы входите в шикарный магазин. Вокруг ароматы дорогих духов, изумительные галстуки и наряды, на которые вашей жене мучительно больно смотреть. Вы гордо следуете указателю и проходите в туалетную комнату. Потом моете руки жидким мылом (подороже чем в Макдоналдсе) и выходите из магазина легкой походкой миллионера.

Вот, собственно, и вся голая правда парижских уборных.

Кстати, русские эмигранты — поэты Божнев и Ходасевич — оставили нам изумительные стихи, посвященные сортирам, клозетам и туалетам. Тема, как видите, вполне поэтическая. А Париж все-таки город поэзии и восторженных грез.

Не стоит спрашивать у француза дорогу к «WC» или «туалету», пошлет по-своему, и все. Но: если спросить «vespasiennes», с удовольствием ткнет пальцем в нужном направлении.

Оставил все-таки свой след в истории император Веспасиан (о нем несколько позже)! А пока заглянем в томик Ходасевича: вот строки, о которых, по-видимому, и шла речь выше:

Где пахнет черною карболкой
И провонявшею землей,
Стоит, склоняя профиль колкий
Пред изразцовою стеной.

….

Заходят школьники, солдаты,
Рабочий в блузе голубой,
Он все стоит, к стене прижатый
Своею дикою мечтой…

Боюсь, о современных электронно-компьютерных сортирах поэт ничего похожего не написал бы. Комфорт, увы, плохо стимулирует творчество. Хотя натуры, от поэзии далекие, предпочитают комфорт.

Еще один комментарий. Оказывается, московские власти приобрели-таки автоматические чудо-туалеты по французскому образцу, выложив для того по 25 000$ за штуку. Первый был водружен близ Макдоналдса у Пушкинской площади, но простоял недолго. Не выдерживает импортная техника российских условий, и не столько климатических, сколько социально-психологических. Уже спустя несколько дней монетоприемник был вдрызг раскурочен (что там в него вместо монет совали, не очень ясно), а в задней стенке (между прочим, стальной) появилась огромная дыра. Может, какие-то умельцы извлекали через неё сотоварища, оказавшегося в беде, подобной той, какая случилась с героем приведенного выше очерка. В общем, мысль об установке других кабин отпала как-то сама собой.

Не слишком завидна судьба и популярных ныне в Москве синих кабинок. Их то и дело приходится ремонтировать — латать дыры, менять панели: сограждане наши не щадят хлипкую пластмассу, не только оставляя на ней перлы остроумия, но и проделывая в ней же отверстия. Долгое время не могли понять — зачем бы это? Наконец после немалых усилий одного сортирного вандала все-таки выловили. Он оказался любителем понаблюдать за дамами, находящимися внутри; на суде во всем покаялся, просил только не сообщать семье. Объяснил, что у него возникли проблемы психофизиологического свойства, которые он таким образом пытался решить. Суд обязал его возместить ущерб в 160 000 рублей: взыскать не смогли — нечего было взыскивать.

В 1993 году Нью-Йорк получил разрешение федеральных властей на установку платных туалетов. В 1999 году мэрия города наконец-то выделила на эту программу 5 миллионов долларов (!). И вот первые две кабинки установлены в Манхэттене на пересечении Бродвея и 34-й стрит. Каждая обошлась городу в 350 000$ (!): окупятся эти деньги не скоро — стоимость пользования туалетом всего 25 центов. Туалетом смогут пользоваться и инвалиды: в каждой кабинке предусмотрен специальный подъемник для инвалидного кресла. Есть и столик для пеленания младенцев. Посетителю разрешается пользоваться туалетом не более 20 минут: по истечении их дверцы кабины автоматически открываются. Всего в Нью-Йорке будет установлено 100 таких туалетов.

Интернет-портал YadaYada, предоставляющий беспроводные услуги пользователям карманных компьютеров, предложил своим клиентам новый сервис — поиск лучших общественных туалетов в 12 крупнейших городах Америки (Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Чикаго, Сан-Франциско, Вашингтон и др.). Сервис разработан на основе одного из самых полезных сайтов американского Интернета — BestToilets.com, которым руководит Дэвид Вот.

А началось все с того, что в 1997 году тридцатисемилетний Дэвид Вот открыл свой сайт просто с целью попрактиковаться в верстке веб-страниц. Он любил архитектуру и часто бродил по Манхэттену, любуясь небоскребами. Как объясняет Дэвид, длительные прогулки по городу, особенно зимой, весьма способствуют поиску туалетов. Почти сразу после открытия сайта электронная почта забросала его письмами с советами, дополнениями, предложениями включить излюбленные туалеты отправителей. Теперь, если вам «приспичит» где-нибудь в Сан-Франциско, вы можете тут же получить адрес и описание (!) ближайшего туалета, подключив к Интернету свой органайзер. Вот, к примеру, «портрет» туалета в чикагском отеле Congress: «Входите через Congress Parkway и поднимаетесь по лестнице, любуясь прекрасными мозаичными арками. Поверните налево к стойке регистрации. Справа от вас, рядом с рестораном Gazebo, мужские и женские туалеты. Есть места для инвалидов. Оценка 3 звездочки». Если предложенный туалет вас, к примеру, не устраивает эстетически, поищите ближайший другой. Интернет подскажет.

Австралия стала первой страной в мире, выпускающей национальную карту общественных туалетов. Компания National Geographic Information Systems (NGIS) готовит Интернет-базу данных о расположении 13 000 подобных заведений.

Идею эту выдвинул Австралийский фонд помощи больным энурезом. Его руководители задумали карту, информирующую как о местах расположения общественных туалетов, так и о времени их работы, о наличии кабинок для инвалидов, о рейтинге, аналогичном гостиничному, по чистоте, безопасности, удобствам и т. д. Журналисты, однако, считают рейтинг кое-каких точек на этой карте завышенным — на «пятизвездочные» австралийские сортиры никак не тянут.

Проект поддержан Федеральным правительством Австралии, выделившим на него 1,5 миллиона австралийских долларов (около 820 тыс. американских). Министр социальной защиты Бронвин Бишоп заявила, что такая карта нужна не только больным недержанием, но и родителям маленьких детей, и пожилым людям, и более всего — путешественникам. Теперь, находясь в пути, вы легко узнаете, где ближайшие туалеты (в Австралии их в среднем около пяти на квадратную милю). Нужно лишь послать запрос из любого места, где есть доступ в Интернет, и указать интересующую местность. Стопроцентную достоверность, однако, компания пока не гарантирует: не всю информацию, поступившую в базу данных, успели проверить.

Еще в первый свой визит в Японию я был удивлен и поражен. Отправление мужчинами малой физиологической потребности в Японии не является интимным делом! Именно мужчинами и именно малой. Остальные потребности удовлетворяются как и везде — скрытно.

Более того, мужские туалеты для удовлетворения этой самой потребности или вообще не имеют дверей, или двери эти всегда открыты. Например, в нашем здании мужской туалет находится прямо напротив главной лестницы и, поднимаясь по ней, можно отчетливо наблюдать студентов или профессоров занимающихся делом. Более того, студентки, проходя мимо туалета и видя там своего, извините, писающего профессора, кланяются и приветствуют его! Было, господа, было, клянусь!! И именно со мной! Раньше я дергался, потом привык: в чужой монастырь…

В общественных туалетах убирающие пожилых лет особы женского пола очень часто заходят во время твоего малого процесса и терпеливо ждут, пока ты закончишь оный…

Такое восприятие малого мужского процесса восходит, видимо, к древним японским временам. Я, например, читал, что когда влиятельные особы (мущщины, естессно) хотели скрепить договор особо крепким образом, то они вставали вместе на краю высокой стены и, достав инструменты, писали, извините, перемешивая струйки! Это считалось самым крепким подтверждением честности намерений!

Туалетов в Японии ныне существует два вида. Один — в нашем восприятии обычный — так и называется — западный. А другой — так и называется японский. Этот, последний, представляет собой овальную чашу, вмонтированную в пол, шириной сантиметров двадцать, глубиной сантиметров десять и длиной с полметра. Сделана она все из того же фаянса. У стены, откуда подведена вода, есть некая стенка-возвышение, наподобие раковины, защищающей артистов от дождя, на эстрадах. Под этой стенкой имеется дыра, куда весь вторичный продукт и смывается!

Над этим сооружением необходимо сидеть, извините, вроде как орлом, на корточках. Опереться не на что! Причем, по японским правилам, лицом повернувшись к защитной раковине. В то время как, по естественным побуждениям западного человека, сидеть надо наоборот — выхлопным отверстием ближе к сливу.

На этот счет существует масса шуток над глупыми гайдзинами, которые не знают, как пользоваться туалетом. Один гайдзин, женатый на японке, писал, что последние 20 лет совместной жизни жена, желая его укорить в чем-то, говорит, что вот он когда-то неправильно сидел в туалете! Но вообще японцы утверждают, что такой туалет для здоровья полезнее. Не знаю, мне не нравится… Медитировать, например, невозможно! Комфорта — никакого! Впрочем, твое тело не касается ничего, чего могло коснуться тело другого человека… Тоже, наверное, важно…

Чистота как в западных, так и в японских туалетах — стерильная! Что да, то да!!! Причем даже в самом что ни на есть разобщественном, где-нибудь в парке, в дыре…

Современные достижения японской туалетной техники — потрясают! Не говорю уж о простом сиденье с подогревом. Поэма в холодную зиму! Это уже у всех и везде! Это уже прошедшее. Я о другом…

Начну с истории. Шесть лет назад должен был я сделать доклад на фирме Мицубиси. Перед этим самым докладом попросился в туалет, был препровожден и, зайдя в кабинку, увидел, что стульчак снабжен пультом управления с разноцветными кнопочками и надписями на японском. Воспользоваться такой штукой я поопасался и, совершив необходимое в японском туалете (где этого всего не было), пошел на доклад. На следующий день я спросил своего принимающего, в чем там было дело. Он объяснил, что это новейшее на те времена достижение фирмы Мицубиси. Замечу, сегодня уже это дело обычное и во многих гостиницах я этим пользовался. Процесс следующий. Когда вы садитесь, под вашей тяжестью включается датчик и автоматически подсоединяется вода. Сделав дело, нажимаете нужную кнопочку, снизу под вами выдвигается штуцер и ваше выхлопное отверстие нежно и ласково обмывается подогретой водичкой, температуру и напор которой можете регулировать специальной ручкой. Если вам нужен другой напор или форма струи или если вы дама со специальными потребностями — существует другая кнопочка и другой штуцер выезжает и моет вам все, что надо!

Говорят, в особо продвинутых системах существует ещё и обсушка — не знаю, не пробовал. Но вообще вся эта вещь, конечно, классная и, что существенно, туалетную бумагу экономит. И стоит ерунду, 700-1000 баксов всего! Продается во всех хозяйственных магазинах, выбор богатейший.

Во до чего японская техника доперла! Думаю, очень скоро они выпустят те самые таблетки, после которых все будет выходить в целлофановой упаковке…

Так что приезжайте в Японию, посидите на корточках или подмоетесь на суперэлектронном стульчаке!

Банзай!

Прогресс — прогрессом, но не так уж все радужно в Стране восходящего солнца. Оказывается, всего лишь треть японских домов присоединена к канализации — данные из книги К. Ван Вольферена «Загадка власти в Японии» (Лондон, 1989). Вот тебе и японцы!

— Один мой знакомый, побывавший в Японии, с упоением рассказывал о тамошней жизни. Самое большое впечатление на него произвел санузел в доме одного состоятельного японца. Помимо всевозможных кнопочек, лампочек, дезодораторов и встроенных в унитаз оросителей и фенов, было там и ещё одно электронное приспособление, которое могло тут же произвести любые необходимые анализы и передать данные в компьютер лечащего врача. То есть поел, переварил, а врач уже знает, если ты нарушил диету. Европа в этом отношении явно отстает от Страны восходящего солнца, но туалетная мысль и здесь бьет ключом. Некоторые специалисты считают, что по состоянию санузлов можно сделать некоторые выводы о национальном характере.

Начнем с Германии. Гигиеническое состояние туалетов в немецких домах сравнимо разве что со стерильностью в операционной. Но и общественные уборные поддерживаются в весьма чистом виде. Особенно такие, которые посетила Елена Байер:

— Если, прогуливаясь по центральной части Кельна, вы почувствуете вполне невинное, но столь же непреодолимое желание уединиться и испытать блаженное освобождение от не так давно выпитого или съеденного, задержите на несколько секунд ваше драгоценное внимание на сверкающей чистотой тумбе для афиш — не пожалеете. О нет! Я отнюдь не призываю вас к бесстыдному акту вандализма в самом сердце Кельна! Дело в том, что при ближайшем рассмотрении тумба для афиши может оказаться спасительным прибежищем страждущего пешехода — общественным туалетом.

Идея замаскировать столь необходимое в городе заведение под афишную тумбу родилась в одной из рекламных компаний. С тех пор она предлагает отцам немецких городов установку общественных туалетов в виде афишных тумб в обмен на право размещать рекламу как на этих тумбах, так и в других местах. Бизнес оказался выгоден для всех: и для городских властей, и для рекламных агентств, и для горожан. Тем более что эти новые самомоющиеся и полностью автоматизированные туалеты вполне достойны того, чтобы хоть раз их посетить. Причем не только по необходимости, но и просто из любопытства.

За одну немецкую марку — а именно столько стоит посещение этого апофеоза современного технического гения — вашему изумленному взгляду представляется фейерверк гигиенического безумия конца ХХ века. Пластик цвета слоновой кости окружит вас со всех сторон, как только за вами почти бесшумно закроется дверь. Рациональность, с которой использовано место, оценят даже страдающие клаустрофобией. Есть все необходимое, включая небольшое зеркало. Но нет ничего лишнего по принципу: сделал свое дело уходи. Тем более что пребывание в этом чудесном замке стерильности ограничено — максимум 15 минут на посетителя. Но тот, кто терпеливо ожидает своей очереди снаружи, вовсе не сразу сменит своего предшественника. Еще несколько минут чудо-туалету потребуется на совершение невиданного доселе ритуала самоочищения. Как только очередной посетитель покидает заведение, срабатывают датчики, и за автоматически закрывшимися дверями происходит череда таинственных событий, сопровождающихся приглушенным гулом и плеском. Сначала внутри кабины разбрызгивается дезинфицирующее средство, которое затем смывается водой под напором, после чего включается горячий воздух, и уже через несколько минут нового посетителя ожидают сверкающие чистотой стены и все прочие атрибуты подобного заведения. Стоимость такого туалета-тумбы немалая — 150 тысяч марок. Но, по мнению специалистов, этот бизнес не знает спада конъюнктуры — спросом пользуются все 12 афишных тумб, установленных на улицах Кельна. Есть у этих самомоющихся туалетов и ещё одно преимущество — стопроцентная гарантия против щупальцев туалетного спрута — мафии, прочно взявшей под контроль дворцы из кафеля и фарфора на немецких и австрийских автобанах. Там по старинке убирают люди, за что и получают полмарки с клиента. В день набирается до 800 марок, по-видимому, достаточно, чтобы направить криминальную энергию мафии в столь необычное русло. Ведь деньги — в отличие от мест общественного пользования — не пахнут… Но кто знает, быть может, именно новому поколению самомоющихся туалетов суждено оказаться эффективнее в борьбе с туалетной мафией, чем все отделы по борьбе с оргпреступностью.

Мой рассказ продолжит Евгений Плавшин:

— …В Амстердаме нет городских туалетов. Власти сочли нерентабельным их содержание, поскольку каждый посетитель обходился в 40 гульденов, а платил 25 центов. Зато пышным цветом расцвели уличные писсуары, их стали называть «дикими» из-за открытой конструкции. Пользуются ими только мужчины — женщинам приходится искать ближайший ресторан или отель. Для такого феминистического города, как Амстердам, это явная несправедливость. Писсуары появились здесь ещё в золотом XVII веке, когда власти города забили тревогу из-за быстрого увеличения количества уж слишком «фривольно» ведущих себя людей. Некоторые уличные туалеты тех лет — ныне уже историческая ценность и охраняются государством. Но есть и современные экземпляры, о которых стоит сказать отдельно. Один из них был выставлен на всеобщее обозрение в день рождения Королевы. Это уже чисто концептуальное искусство. Думаю, это самый гениальный общественный туалет, виденный мною в жизни. Напоминает он подиум с королевским троном. Все выдержано в оранжевых тонах и бархате, впереди — портрет Беатрикс и надпись «Добро пожаловать к Ораниям» (это название королевской фамилии в Голландии). Точнее, официальная фамилия королевы Беатрикс — Ораниен-Нассау. Туалет и впрямь выглядел торжественно, и не случайно цена за вход в этот «оранжевый тронный зал» была королевской — гульден с человека.

…А вот в странах Восточной Европы — в эпоху железного занавеса туалеты играли роль дополнительной границы — наряду со шлагбаумами и распаханной полосой. Даже слепой западный турист безошибочно узнавал пограничную станцию Востока по характерному запаху.

О туалетной эволюции в странах Восточной Европы на примере венгерского опыта рассказывает Анна Проппер:

— Восточная Европа и в этом деликатном вопросе далека от единства. На юг и восток от Венгрии испокон веков существуют другие туалеты. Венгерские — не имеют толчка, что очень озадачивает приезжающих чехов и словаков. И все же в старые времена восточноевропейские нужники были похожи друг на друга, в частности, загадочной нехваткой туалетной бумаги. В самих странах она всегда была, свободно продавалась по невысокой цене, но её по каким-то причинам не хватало для туалетов общественных. В конце 60-х годов у нас появились платные общественные туалеты. Согласно традициям Австро-Венгерской монархии руководство ими в каждом городе было передано членам одной семьи. Эти люди всюду считались париями в обществе, но сами переносили это стоически. Детей своих они отдавали в хорошие школы, и, вырастая, те продолжали семейные традиции. Но третье поколение, как в династии Будденброков у Томаса Манна, чаще всего оказывалось негодным к унизительной, хоть и весьма прибыльной профессии. Убирать в этих зеленых домиках по большей части стали цыгане. Именно они ввели строгий порядок: плата у входа, до использования услуг. Вход в мужское и женское отделение общий — чтобы сэкономить рабочую силу. В обмен на плату клиент получает подготовленный кусок туалетной бумаги. Цыгане, надо сказать, обеспечивают вполне сносные условия в туалетах, однако после смены общественного строя у них возникли сильные конкуренты. Первый — новые владельцы приватизированных ресторанов и кафе. Они первым делом обустроили у себя роскошные туалеты заманивать гостей с улицы. Туалет открыт для всех — включая и тех, кто ничего не заказал в ресторане. Второй конкурент — будапештские туалеты-автоматы: сунешь монету — дверь открывается. Правда, пока ими чаще всего пользуются длинноногие проститутки, приглашая туда своих клиентов.

И все же, как видно, не так уж все у них распрекрасно по туалетной части в Европе — иначе с чего бы случиться такой, попавшей аж в сообщения Рейтер, истории: два молодых немца искали туалет во франкфуртском аэропорту, но в итоге нашли его в аэропорту… московском. Немцы, впрочем, лететь никуда не собирались, в салоне самолета оказались по молодой пьяной дурости, по прибытии обнаружилось, что у них нет ни паспортов, ни виз, да и замерзли они преизрядно: российские пограничники их тут же отправили назад, в объятия своих немецких коллег. Дурость-то она дуростью, но что-то в немецком аккуратном порядке не сработало: то ли туалетов и в самом деле было маловато, то ли указатели подвели. А может, какой-то ремонт случился. Но лететь по нужде из Германии в Москву — это даже для пьяного странновато…

В начале 20-х Сергей Есенин написал из Дюссельдорфа: «Птички какают с разрешения и сидят, где им позволено». Это, конечно, образное преувеличение, поэтическая гипербола, но работа в направлении туалетного перевоспитания «братьев меньших» действительно ведется. Так, власти бельгийского города Остенде недавно озаботились устройством автоматических собачьих туалетов. Представляют они собой платформу, на которую пес должен встать и, сделав свои дела, удалиться. Затем специальный автоматический скребок сбрасывает извергнутый продукт под платформу, откуда вода смывает его в канализацию. Четвероногие, как могут, саботируют новшество, бессовестно предпочитая дедовский способ — кустики и столбики. Одна из первых же собак, приведенных для апробации сооружения, решительно отвергла его услуги.

Китай, свершивший в последние годы стремительный рывок во многих областях, встал перед явной необходимостью догнать, хотя бы отчасти, продвинутые в туалетном деле страны с их компьютерно-электронными диковинами. Необходимость эта стала прямо-таки насущной в связи с очередной попыткой Китая получить право на проведение Олимпийских игр. А какая ж Олимпиада при нынешнем состоянии пекинских сортиров!

Согласно последним данным, всего в Пекине — 678 мест общественного пользования. Об их удручающем состоянии не отзывался с прискорбием или насмешкой разве что самый ленивый из зарубежных туристов.

Привыкнув к размаху, китайские руководители решили денег не жалеть отремонтировать общественные туалеты по категории «люкс». В обновленных туалетах будут установлены стереосистемы, транслирующие спокойную классическую музыку. (Лет пять назад, зайдя в сортир лондонского отеля «Меридиум», услышал я знакомые такты темы судьбы из Пятой симфонии Бетховена. Мне объяснили, что такой же музыкальный репертуар и в столь же высококлассном исполнении в туалетах отелей «Меридиум» по всему свету. Интересно, чем по музыкальной части порадуют нас китайские товарищи?) Помещения будут отделаны мрамором и гранитом, систему канализации установят наисовременнейшую, сантехнику закупят у ведущих мировых фирм.

Вице-мэр Пекина Чанг Мао сообщил на пресс-конференции, что обновление и оснащение общественных туалетов (всех!) потребует как минимум двух лет. Закипели страсти. Газета «China Daily», опубликовав смету расходов на предстоящие работы (не поленились — добыли!), обвинила правительство в желании выставить перед иностранными гостями фальшивую роскошь вместо истинной картины китайской жизни. У мэра есть свой козырь в споре с хулителями: стоимость посещения туалета останется прежней — 1 юань (около 0,12$). Правда, для приезжающих в Пекин крестьян это — деньги. Желание осмотреть чудо-новинку может оставить их голодными: посетить туалет или перекусить на улице — это по стоимости практически то же.

13 июля 2001 года заседавший в Москве Олимпийский комитет принял решение о проведении Олимпийских игр 2008 года в Пекине. Не зря старались товарищи коммунисты. Ликует миллиардный китайский народ. Наши ему поздравления! Русский с китайцем — братья навек!

Кстати, поздравим и самих себя. На следующий же день Владимир Владимирович Путин, принимая нового президента МОК, недвузначно дал понять, что Россия собирается побороться за право проводить Олимпийские игры 2012 года в Москве. Выходит, и у нас сортирная революция не за горами! По крайней мере, в Москве.

Владимир Семенович Куликов, человек, посвятивший всю жизнь Китаю и уже много лет в Китае живущий, объяснил мне, что совсем не так плохо обстоит в Пекине с туалетами, как о том пишут сами китайцы. Даже напротив. Скажем, попав на небольшую улочку и обратив внимание на самое красивое в ней здание, можете быть твердо уверены: это туалет. И таких туалетов на улочке может быть и пять, и более. Европейцы над этим смеются, а зря. Все дело в том, что в старых районах города в домах туалетов нет, как и нет централизованной канализации — народ со всей улицы ходит в заведения общественные.

По-китайски туалет называется «це со» — «боковая организация», «боковое помещение». Случается, в туалетах играет приятная музыка, их украшают цветами, картинами. Есть своего рода культ туалетов. Во всяком случае, отношение к этой проблеме — самое серьезное. Когда происходят массовые демонстрации, колонны сопровождают специальные работники с переносными кабинками — пользуйтесь, товарищи демонстранты, забудьте о неудобствах. Когда происходили памятные события на площади Тяньаньмэнь, студенты, разбившие там свои палатки, не забыли и о низменной прозе «телесного низа»: самыми красивыми палатками на площади были туалеты.

Городские власти Хельсинки вводят специальную полицейскую службу. Ее задача — бороться с теми, кто справляет малую нужду на улицах. Бедствие приобрело характер катастрофы: подгулявшие выпивохи, не дойдя до ближайшего туалета, мочатся где ни попадя, оскверняя прекрасный город. А причина всему, как уверены власти, — либерализм, отмена былых ограничений на торговлю алкоголем. Доступ к нему получили и несовершеннолетние. Результат, как говорится, на асфальте.

Прав был Жванецкий, сказав: «Счастье — это увидеть туалет и успеть добежать». Емко и точно! Успеть добежать — это, конечно, счастье. Но первое счастье — увидеть. Ау, где вы наши туалеты — одесские, московские, питерские?!.. Далее по списку городов.

Поразмыслив, автор решил воздержаться от описания состояния дел по сортирной части на пространстве всего бывшего СССР (исключая балтийские страны), хотя материала предостаточно: вопли местной печати об удручающе малом количестве, а заодно и качестве этих необходимейших учреждений раздаются постоянно. Даже губернаторы в своих речах вынуждены касаться этого вопроса и обещать избирателям его неотложно решить. Раздающиеся порой хилые всплески ликований по поводу открытия там или сям нового платного общественного места также выдают неблагополучие ситуации.

В одном из провинциальных городов, как мне рассказывали, на дверях общественного сортира были сделаны разъяснительные поправки ко всем известным буквам «М» и «Ж» — «Муть» и «Жуть». Очень реалистические поправки… Много чего ещё можно было бы сказать, но автор хочет следовать мудрому завету Николая Васильевича Гоголя: «Зачем же изображать все бедность да бедность!»

P.S. Одна моя знакомая сопровождала свою приятельницу-немку, захотевшую полюбоваться красотами Троице-Сергиевой лавры. После осмотра достопримечательностей пришло время заглянуть в туалет. Снова обретя дар речи после пережитого от знакомства с конструктивными особенностями и уровнем гигиены российского заведения, немка все же сумела произнести: «Только не убеждай меня, что это опять большевики виноваты».

Хотелось бы возразить, но как-то не получается.

Корея — страна во многих отношениях показательная. Во-первых, страна очень древней культуры, во-вторых, уже более чем полвека она поделена на две части — Северную и Южную, каждая из которых живет по своим законам. Туалетом, как, наверное, догадывается уважаемый читатель, пользуются в обеих частях. А потому, как показал в своем обстоятельном интернетном эссе энциклопедически знающий страну кореевед Андрей Ланьков, уже одна лишь сортирная ситуация на Юге и на Севере наглядно демонстрирует, чье социальное устройство для человеческого организма предпочтительнее.

Культура Кореи с незапамятных времен включала в себя и культуру туалета. Уже в те века, когда жители иных стран бегали «по нужде» в хлев или на огород, туалет был непременной частью корейского дома, в том числе и дома крестьянского — о сословиях высших и говорить нечего. В дворянской усадьбе было, как минимум, два туалета: один, во «внутренних» (женских) покоях, — исключительно для женщин; другой, обычно расположенный у входных ворот и коновязи, — для мужчин.

Обитателям острова Чечжудо, не утратившим и ныне своей диковатой экзотики, туалетом служил свинарник. Отправляясь по нужде, они прихватывали с собой длинную палку — отгонять особо наглых свиней. (Что-то есть тут душевно близкое: помните палку для отгоняния волков из российского анекдота?)

Но вот технический прогресс докатился и до Кореи: в конце XIX века (а точнее, в 1896 году) в стране появились смывные бачки и, соответственно, унитазы (японского типа — они описаны в эссе о сортирах Японии). Правда, поначалу туалеты по старинке располагались в отдельных помещениях. Постепенно стали прокладывать и канализацию: в Сеуле она впервые появилась в 1914 году. Вслед за успехами канализационного дела, где-то около 1940 года, туалеты стали появляться непосредственно в зданиях.

В 1945 году страна раскололась надвое, контакты между Севером и Югом полностью прекратились. Поначалу различия двух Корей по интересующей нас теме были невелики. Но постепенно на Юге наметился экономический рост, обернувшийся «экономическим чудом». За четверть века этого чуда (1965–1990) ватерклозет из диковинки стал обыденностью, а традиционный нужник с выгребной ямой, напротив, раритетом (по крайней мере, в городах). Сегодня европейские унитазы изрядно потеснили японское «корытце»: последние 15–20 лет городские дома оснащаются только ими. А в начале 1960-х, когда они впервые появились в комплексе жилых многоэтажек, только-только начавших строиться в Сеуле, новоселы смотрели на них с недоумением и не понимали, как этой диковиной пользоваться.

Как и японцы, корейцы любят технические новинки. В богатых домах не редкость электронные многофункциональные унитазы, автоматически моющие филейные части пользователя. Температура воды и интенсивность процесса регулируются. В общественных туалетах, даже вполне заштатных, писсуары почти непременно оборудованы фотоэлементами, автоматически включающими промывку, обнаружив, что клиент отошел.

Общественных туалетов в Южной Корее много, все они бесплатные, что не мешает содержать их в почти стерильной чистоте. Никаких запахов, раковины не засорены, звучит классическая музыка, у входа — горшочки с цветами! Сама идея платного туалета дика для корейцев: по этой причине за границей они временами попадают в неловкое положение.

Туалетов в городе много. Они есть в крупных магазинах, торговых галереях, на автозаправках, на первых этажах небоскребов и больших офисных зданий, куда вход (в том числе и в штаб-квартиры крупнейших корпораций и банков), как правило, свободный. Повсюду таблички, указывающие дорогу к ближайшему туалету.

Как характерную особенность корейского речевого обихода Ланьков отмечает отсутствие (или, точнее, слабость) табуирования лексики, связанной с «естественными потребностями». Не то чтобы табуирования нет совсем, но оно гораздо менее выражено, чем, скажем, в русской культуре. Во время лекции студентка может не только попроситься «в туалет», но и не таясь сообщить профессору, с какой именно целью туда идет, а молодой человек на свидании может пожаловаться своей девушке на внезапно случившийся с ним понос с той же естественностью, с какой его европейский сверстник упомянул бы о головной боли. Религиозные организации не считают зазорным вывешивать свои листовки и цитаты из Нового Завета в общественных туалетах прямо над писсуарами или на дверках кабинок.

По той же причине в небольших офисных строениях нет отдельных мужских и женских туалетов. В общем помещении — раковина и писсуар, дальше — одна или две кабинки. Женщины проходят в кабинки, не обращая внимания на стоящих у писсуара мужчин. В туалете на одной из станций метро дверь оказалась… стеклянной: через неё видно было происходящее внутри. Удивления это конструктивное решение ни у кого не вызывало.

А Северная Корея по-прежнему страна бедная. Канализация — едва ли не роскошь, есть в немногих больших городах, но и там к ней подключены лишь многоэтажные дома для привилегированного контингента. В подавляющей же своей массе жители Страны Чучхе по-прежнему пользуются традиционными туалетами с выгребными ямами. Даже в Пхеньяне собственных туалетов в индивидуальных одноэтажных домах нет. Жители их, и поныне составляющие заметную часть населения столицы (и большую часть населения иных городов), пользуются находящимся по соседству общественным туалетом, одним на пару десятков домов. Такой роскоши, как туалетная бумага, там, разумеется, нет и в помине, но в целом содержатся «маленькие домики» в относительной чистоте.

В многоэтажных домах, постройки 50-70-х, квартиры по-прежнему без «удобств»: жильцы пользуются общим туалетом в коридоре. Однако это — не «коммуналки» в российско-советском понимании: у каждой семьи отдельная кухня и одна или две комнаты (душевой либо нет вовсе, либо она, как и туалет, — общего пользования, одна на подъезд). Квартира с собственным туалетом — редкость, доступная только номенклатуре и немногим избранным. Туалет в квартире стал нормой в многоэтажных домах только после 1980 года. Однако типовых домов с обязательным туалетом немного: затяжной экономический кризис свел жилищное строительство практически к нулю.

За пределами Пхеньяна ватерклозет — вообще экзотика, редкость редчайшая; многие северокорейские перебежчики из числа учившихся за границей студентов признавались, что впервые увидели это чудо только в столице, перед самой отправкой за рубеж.

Даже когда в домах есть канализация, это вовсе не значит, что она действует. Проблема эта обычна для высотных домов, которые строилось в 80-е с целью придать крупнейшим городам «современный облик». Высотные дома в Пхеньяне остались заселенными лишь наполовину — и именно из-за невозможности обеспечить работу водопровода и канализации на верхних этажах. В некоторых случаях, впрочем, власти проигнорировали эти технические мелочи. Так, в Вонсане, на побережье Японского моря, тогда же, в 80-х, было построено высотное здание, хорошо видное со стороны моря. Однако ни лифт, ни канализация, ни водопровод не работают: обитатели бегают по лестницам с ведрами и ночными горшками.

А всего лишь в сотне километров в сияющих кафелем и чистотой туалетах Южной Кореи тихо звучит мягкая классическая музыка…

В общем, на Юге сортиром пользуются, на Севере — за сортир борются. Как-то в конце 50-х была даже проведена большая политическая кампания, призывающая строить сортиры (с выгребными ямами, естественно: канализацию без денег не проложишь), аккуратно ими пользоваться, следить за их чистотой. Кампания была совсем не бесполезной: уровень гигиены в стране явно оставлял желать лучшего, и партийное руководство вовремя подогрело в народе дух чучхе (опора на собственные силы) серией идеологических статей в газете «Нодон синмун» (аналог нашей почившей в бозе «Правды») и боевых агитплакатов.

В статье «О значении золота теперь и после полной победы социализма» Ленин писал: «Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов». Быть может, из гимназического курса он знал, что ещё в Древнем Риме богатство ночной вазы почиталось важным показателем общественного престижа. Марк Антоний, к примеру, мог себе позволить горшки из чистого золота, подтверждение чему — строки одного из сатириков: «Господин принял меня, восседая на золотом горшке. Каков дурак! Он тратит больше на хранение дерьма, чем на прокорм своих слуг!»

Лелея мечту о сортирах из золота, Владимир Ильич пекся не о себе и не о товарищах по партии. Он хотел, чтобы все трудящиеся мира не просто могли комфортно справить нужду, но ещё и выразить свое политически ангажированное отношение к златому тельцу, из-за которого столько бед в мире. Возможно, тут Ильич переборщил по излишней склонности к умственным абстракциям. Впрочем, когда доходило до практики, к золотишку он относился посерьезнее и перед тем, как раскошеливать казну республики, запрашивал у соратничков, нельзя ли там этим буржуям вместо золота впарить николаевки, бумажки то есть, которые вдобавок подлежали скорой замене на советские дензнаки.

Увы, ни себе, ни пролетариям планеты Ленин золотого унитаза не обеспечил. Зато забросил в умы семя великой мечты, взошедшее спустя годы: ныне туалет из чистого золота существует. Его изготовил ювелир из Гонконга, причем сделал из золота и унитаз, и всю кабину, включая щетки, кронштейны для рулончиков, оправы зеркал, светильники, плитку на стенах и даже двери. Потолок инкрустирован драгоценными камнями — рубинами, сапфирами, изумрудами и янтарем. Пол и дверной проем украшены золотыми полосами. Стоит это удовольствие без малого шесть миллионов долларов… И что примечательно: вдохновлялся ювелир именно ленинскими идеями, о которых узнал на школьном уроке истории.

Детство ювелира прошло в коммунистическом Китае, что и оказалось решающим в его судьбе. Прежде всего в силу серьезности полученного там образования. Иначе откуда бы юноше узнать о великом ленинском предначертании? Ленин, конечно, хотел, чтобы золотыми нужниками могли пользоваться все. Но золотой гальюн для всех — это, увы, утопия. Некому пока оплатить такое эстетически насыщенное и в то же время политически воспитующее удовольствие. Ни муниципалитету, ни федеральным властям такого не потянуть. Во всяком случае, сейчас. Может, когда-нибудь мы к тому и придем, что, кстати, вполне реально. Грядут новые технологии добычи: в одной морской воде золота столько, что хватит и на унитазы любой конструкции, хотя б и стереофонические, о каких в порядке фантасмагории писал Владимир Войнович в документальной повести «Иванькиада».

Лично я золотой унитаз видел только в кино. В фильме Роберта Олдрича «Банда Гриссома» — о семейном клане гангстеров. Ленина они, судя по всему, не читали, но по-своему решали проблемы и экспроприации мирового капитала, и золотых унитазов — мочили всех направо и налево. Ради чего? Возможно, исключительно ради удовольствия посидеть на золотом стульчаке…

Впрочем, и я не могу считать себя обделенным по унитазной части. В 1995-м, в дни Международного московского кинофестиваля не раз захаживал я к Сергею Соловьеву, тогдашнему его президенту, в гостиницу «Метрополь». А занимал он номер, в котором незадолго до того останавливался… Делаю паузу, чтобы перевести дыхание… Останавливался сам Майкл Джексон! Так что и мне выпало пописать в осененное великой струей очко. Есть что вспомнить! Как говорится, жизнь удалась.

В давние времена обрадовался, увидев в журнале «Куба» фотоочерк о домике Хемингуэя на Острове свободы. На одном из снимков — стульчак, а рядом с ним книжная этажерка. Так оно, надеюсь, до сих пор и сохраняется. С четверть века назад заглядывал из парка в то самое окошко, видел ту самую этажерку.

А обрадовался, впервые узнав о месте вдохновения кумира наших 60-х, не потому, что сам имел обыкновение там же читывать: полжизни, прожитые в московских коммуналках, к тому не располагали. Просто увиденное тик-в-тик совпало с представлением о должном. Ну где ещё так глубоко входят в твою суть и естество мысли великих!

Коммуналка. Коммунальная квартира. Как бы объяснить молодому современнику, родившемуся уже в послехрущевскую эру, что это?

Так вот. В 1957 году, проезжая с кузеном Рудольфом через город Киев, остановились то ли у дальнего родственника (моему забору двоюродный плетень), то ли у знакомого знакомых переночевать (гостиницами и в те, и во много более поздние годы отечество не баловало). Хозяин первым делом повел нас к сортиру, где рядом с дверью красовалось шесть черных карболитовых выключателей (внутри — соответственно столько же лампочек, подвешенных на шнурах, снаружи — столько же отводов к отдельным счетчикам), и показал: «Наш — третий сверху». Не скажу, что такое было во всех квартирах или даже во многих; пусть эта квартира была вообще единственной на весь Союз. Но суть и дух коммуналки для меня в этих шести лампочках.

Заглянув в только что вышедшую обстоятельно научную книгу Ильи Утехина «Очерки коммунального быта», удостоверился, что система приватных лампочек в коллективно пользуемом туалете была вполне распространенной и вдобавок имела ряд модификаций: скажем, выключатели располагались не рядышком у двери туалета, а в комнатах у жильцов. «При такой системе никто другой не мог воспользоваться общей лампочкой и общей электроэнергией. Расход энергии для освещения публичного пространства подсчитывался индивидуальными счетчиками, но существенное неудобство снижало ценность данного приспособления: пока кто-то идет из своей комнаты, включив свет, туалет мог быть занят соседом, оказавшимся ближе. Когда же выключатели располагались непосредственно у двери туалета, случайное пользование чужой лампочкой например, чьим-либо гостем, которому сложно ориентироваться в многочисленных выключателях, — неминуемо вело к скандалу, не говоря уж о том, что незадачливому гостю для начала просто гасили свет. Иногда же хозяин лампочки выкручивал её из патрона, выходя из туалета».

Занятно, но сама плата за электроэнергию существенного значения во взаимоотношениях жильцов не имела («цена электроэнергии ни в СССР, ни в сегодняшней России никогда не была высокой даже для тощего кошелька среднего обитателя коммунальной квартиры», — пишет Утехин), важно было иное — социальная справедливость!

В подтверждение правоты указанных научных выводов вспомним классику «Золотого теленка» Ильфа и Петрова. Вы, конечно, поняли, что речь пойдет о том самом эпизоде в «Вороньей слободке», где Васисуалия Лоханкина подвергают порке за непогашенную в сортире лампочку:

«— На помощь! — шепотом произнес Васисуалий, устремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.

— Свет надо было тушить! — сурово ответила гражданка Пферд.

— Мы не буржуи — электрическую энергию зря жечь, — добавил камергер Митрич, окуная что-то в ведро с водой.

— Я не виноват! — запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.

— Все не виноваты! — бормотал Никита Пряхин, придерживая трепещущего жильца.

— Я же ничего такого не сделал.

— Все ничего такого не сделали.

— У меня душевная депрессия.

— У всех душевная.

— Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.

— Все, все малокровные.

— От меня жена ушла! — надрывался Васисуалий.

— У всех жена ушла, — отвечал Никита Пряхин.

— Давай, давай, Никитушко! — хлопотливо молвил камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие розги. — За разговорами до свету не справимся.

Васисуалия Андреевича положили животом на пол. Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили размахнулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе.

— Мамочка! — взвизгнул Васисуалий».

Не могу не сослаться и на другого классика — на Михаила Зощенко, тем более что, по мнению Андрея Донатовича Синявского (Абрама Терца), в изучении советского быта он для нас — «самый главный писатель и свидетель». В рассказе «Гости» задолго до научного исследования И.Утехина Зощенко обратил свое пристальное внимание на проблему лампочек в коммунальных туалетах.

«Во время игры в щеточку открывается дверь, заходит мадам Зефирова, бледная как смерть, и говорит:

— Это, говорит, ну, чистое безобразие! Кто-то сейчас выкрутил в уборной электрическую лампочку в двадцать пять свечей. Это, говорит, прямо гостей в уборную нельзя допущать.

Начался шум и треволнение. Папаша Евдокимыч, конечно, протрезвился вмиг, начал беспокоиться и за гостей хвататься.

Дамы, безусловно, визжат, не допускают себя лапать.

— Хватайтесь, — говорят, — за мужчин, в крайнем случае, а не за нас.

Мужчины говорят:

— Пущай тогда произведут поголовный обыск.

Приняли меры. Закрыли двери. Начали устраивать обыск.

Гости самолично поочередно выворачивали свои карманы, и расстегивали гимнастерки и шаровары, и снимали сапоги. Но ничего такого предосудительного, кроме нескольких бутербродов и полбутылки мадеры, двух небольших рюмок и одного графина, обнаружено не было.

Хозяйка, мадам Зефирова, начала горячо извиняться — дескать, погорячилась и кинула тень на такое избранное общество. И высказала предположение, что, может быть, кто и со стороны зашел в уборную и вывинтил лампу.

Однако момент был испорчен. Никто играть в щеточку не захотел больше, танцы под балалайку тоже расстроились, и гости начали тихонько расходиться.

А утром, когда хозяин продрал свои очи, все выяснилось окончательно.

Оказалось, что хозяин из боязни того, что некоторые зарвавшиеся гости могут слимонить лампочку, выкрутил её и положил в боковой карман.

Там она и разбилась.

Хозяин, видимо, круто налег на нее, когда заснул на подоконнике».

Автор «Очерков коммунального быта», касаясь освещения исследуемого им предмета в художественной литературе, не присоединяется к обличительному запалу некоторых писателей, но со свойственным его перу бесстрастием констатирует: «Многие наблюдаемые сегодня факты иллюстрируют склонности и черты характера, многократно высмеянные сатириками». Наблюдаемые сегодня (!)… Не когда-то… Не перевелись ещё в отечестве коммуналки, а уж коммунальной психологии несть конца.

Исследование Утехина подкрепляют красноречивые иллюстрации, одна из которых изображает сортирную стенку с висящими на гвоздях овалами стульчаков. Такие семейные и личные стульчаки, весьма в свое время обычные, сообщали их владельцу уверенность, что, подкладывая под зад свой «чистый» стульчак, он избавлен от соприкосновения с «грязным» унитазом ли, чужим ли стульчаком, коих касались сомнительные седалища соседей. Хотя кто поручится, что твоим стульчаком кто-то не воспользовался — скажем, несведущий гость или тот же сосед в подпитии (в трезвом виде не перепутал бы: чужое — грязное)?

Благодаря тому же Утехину могу воспользоваться цитатой из вышедших в Париже материалов художника-концептуалиста Ильи Кабакова «На коммунальной кухне»: «Сегодня страшный скандал произошел в туалете… Кто-то пришел к Ведерниковым, они ему отперли туалет, а стульчак не дали, и он залез на унитаз «орлом», а унитаз и так слабо держался, а тут стал качаться. Закачался и бачок с водой, две этих палки, что его подпирали, вылетели, бачок упал, и вся вода залила коридор…»

Эту то ли быль, то ли легенду я услышал в конце 50-х, в пору всеобщих коммуналок и только начинавшегося строительства хрущоб.

Некий молодой муж так переживал по поводу измен своей жены, что решил повеситься. Правда, не по-настоящему, а, так сказать, понарошку, с помощью им самим придуманной конструкции — со стороны она создавала полную видимость самоубийства. «Пусть, — думал он, — жена увидит, как я страдаю. Она устыдится и опомнится».

Короче, к моменту, когда жена обычно приходила с работы, он наладил в сортире свою конструкцию и, услышав звонок в дверь, повис в воздухе. Через несколько минут дверь в сортир приоткрылась и тут же захлопнулась. Оказалось, это была не жена, а сосед, поначалу оторопевший от увиденного. Правда, через несколько минут он очень даже пришел в себя и открыл дверь снова. Молодому мужу ничего не оставалось, как по-прежнему изображать удавленника. Сосед осторожно зашел в сортир и аккуратно стал снимать с руки повесившегося часы. Повесившийся обиделся и с размаху врезал мерзавцу по морде.

Дело разбиралось в народном суде. Повесившемуся дали 15 суток за хулиганство. Вот какие страсти кипели за безликими дверями коммунальных туалетов!

В коммунальной квартире заметили, что кто-то постоянно подтирается пальцем. И потом, гад, — об стенку! Быстро сообразили, кто это делает. Профессор из четвертой комнаты! Было замечено, что, выходя из туалета, он всякий раз сразу же идет мыть руки.

Обитатели коммунальной квартиры травили соседа, хлюпика-интеллигента, гадили ему в галоши. Он свои галоши каждое утро невозмутимо мыл, ни слова никому не говоря. Наконец, их проняло. Что ж мы так несправедливы к человеку?

— Извините нас, пожалуйста! Мы виноваты! Больше не будем!

— Хорошо. Если вы перестанете срать мне в галоши, я перестану ссать вам в чайник.

Если этот анекдот и выдумка, то, как говорится, из области чистой правды. Своими глазами видел по телеку (кажется, это была передача «Вы очевидец») какого-то американца в момент, когда он, оскорбленный в лучших чувствах после перепалки со знакомыми, писал им в чайник. Парень не знал, что на кухне стоит видеокамера и все фиксирует. Судья припаял ему крутой штраф. Хорошо, что во времена расцвета наших коммуналок никаких видеокамер не было. Такого бы наснимали!..

Еще раз обращаюсь к Михаилу Зощенко. В рассказе «Режим экономии» (1926) он описывает, как в городе Борисове вводили этот самый режим. Экономить надо, а на чем — непонятно. Уборщица Нюша выручила.

«— Раз, — говорит, — такое международное положение и вообще труба, то, говорит, можно, для примеру, уборную не отапливать. Чего там зря поленья перегонять? Не в гостиной!

— Верно, — говорим, — нехай уборная в холоде постоит. Сажен семь сэкономим, может быть. А что прохладно будет, так это отнюдь не худо. По морозцу-то публика задерживаться не будет. От этого даже производительность может актуально повыситься.

Так и сделали. Бросили топить — стали экономию подсчитывать.

Действительно, семь сажен сэкономили. Стали восьмую экономить, да тут весна ударила.

Вот обидно-то!

Если б, думаем, не чертова весна, ещё бы полкуба сэкономили.

Подкузьмила, одним словом, нас весна. Ну, да и семь сажен, спасибо, на полу не валяются.

А что труба там какая-то оказалась от мороза лопнувши, так эта труба, выяснилось, ещё при царском режиме была поставлена. Такие трубы вообще с корнем выдергивать надо.

Да оно до осени свободно без трубы обойдемся. А осенью какую-нибудь дешевенькую поставим. Не в гостиной!»

…Шутки шутками, но трудящиеся Борисова в верном направлении думали. Двигались по пути, уже проложенному господином Фордом, великим организатором производства, давшим по этой части пример и пролетарскому государству. Он тоже был озабочен, чтобы его работнички в сортирах не засиживались, потому и стульчаки у него умышленно были сделаны наклонными. Поторапливайтесь, господа трудящиеся, особливо ежели хотите кататься на собственных «фордах».

Орхидея сама по себе ароматна, но если опустить её в мочу, то совершенный человек не подойдет к ней, а простые люди не будут носить её на поясе! И это не потому, что орхидея нехороша — отвратительна моча, в которую её опустили. Поэтому совершенный человек предпочитает жить в хорошем месте, а дружбу заводить лишь среди людей образованных.

(Сюнь-цзы (китайский мудрец, III в. до н. э.))

Однажды Диоген закричал: «Эй, люди!» Сбежался народ, он замахнулся палкой: «Я звал людей, а не говно».

Дерьмо! О дерьмо! Сладкое слово! Дерьмо! Попробуй его! Чудесно! Дерьмо, попробуй его! Дерьмо! Возьми, лизни — o charmante!

(Вольфганг Амадей Моцарт)

Персонаж недавнего фильма Сергея Соловьева «Нежный возраст», парижский парфюмер, имел фекальный бизнес с Россией — возил к себе наше дерьмо. Надо же! Всему, оказывается, можно найти полезное применение: парфюмеры извлекают из дерьма какие-то особо стойкие компоненты для долговечности запаха. А вот почему надо было возить этот продукт именно из России, не знаю. Но, видно, все же наши фекалии чем-то лучше французских. Еще, говорят, из этого же самого непереводящегося в биотическом обороте сырья делают витамин В₁₂. Кстати, ещё в давние времена алхимики в своих поисках «философского камня», да и просто в фармацевтических целях не обошли стороной такие компоненты, как кал и моча. Ну, об использовании всех видов экскрементов в качестве удобрения знает каждый. (Китайская мудрость гласит: «Воин не должен бояться смерти, а землепашец — навоза». В Китае, да и в иных конфуцианских странах, гостя всячески благодарили, если он после трапезы великодушно посещал уборную, оставляя хозяевам то, что дерьмом как-то неловко называть — это ж их будущий хлеб, то есть рис!) И кизяк славен как топливо. И уже сконструирован и опробован в деле, так сказать, безотходный туалет будущего: используя его по прямому назначению, а вдобавок сбрасывая в ту же общую яму всякие бытовые отходы, пользователь через какое-то время выгребает из специального отсека замечательное органическое удобрение, лишенное всяческой вредной химии…

В общем, много какого полезного применения имеет говно. Как говорится в известной шутке, все-таки есть в нем что-то такое — миллион мух не могут ошибиться.

А если ещё и взглянуть в масштабе, так сказать, планетарном, то откуда, к примеру, взялось гуано? Птички когда-то накакали. А теперь богатейшее селитрой ископаемое. Не отсюда ли народная примета: «Птичка накапает — к счастью»? (Кстати, накануне сдачи этой рукописи в издательство птичка накапала-таки на лоб автору: не иначе как добрый знак.)

И как же не вспомнить тут о благодатном почвенном слое, на коем цветут и плодоносят разные дерева и злаки, питающие нас и дающие в своей сени отдохновение: ведь почва эта возникла благодаря тому, что поколения божьих тварей, от простейших одноклеточных до человека включительно, миллионы лет писали, какали и, увы, умирали, создавая перегной, тот самый гумус, на котором все и растет, благоухает и, не забудем, дает нам кислород, которым мы дышим.

Замечу попутно: очень нерачительно относимся мы к говну. Действительно, подумаешь: говна-то! Уж такого-то добра… А почвы гибнут. Между 1981 и 1994 годами площадь российских сельхозугодий сократилась на 8,2 млн га — примерно половина по причине деградации почвенного слоя. Сильно нам аукается наша уверенность в бесконечности всего, что Богом отпущено. Ким Семенович Лосев, наш выдающийся эколог, пишет по этому поводу: «Во многих странах эти осадки (т. е. шламы из очистных сооружений канализации. — А.Л.) используются как удобрения, но в России такой вид утилизации невозможен (используется лишь 3 % общего объема) из-за высокой концентрации в них тяжелых металлов и других загрязнителей. Причина этому соединение во многих городах промышленной и коммунальной канализации: такое решение в свое время было принято советскими властями для удешевления строительства». Что в итоге? В итоге «более 200 млн т отходов этого вида накопилось вокруг российских городов на специальных иловых площадках. В настоящее время ежегодно образуется 80 млн м3 отходов очистки». Не слабая переспективка на обозримые годы!

Возвращаюсь к главному предмету этой главы: персонаж романа Владимира Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», селекционер-самородок, мичуринец-лысенковец Гладышев, посвятивший себя выведению гибрида картофеля и томата с гордым названием Пукс (Путь к социализму: сверху вызревают помидоры, а в земле картофельные клубни), в беседе с главным героем развивал по подводу ценности дерьма глубоко самобытную, подкрепленную личными опытами и наблюдениями теорию:

«— Вот, Ваня, — сказал он, придвинув к себе табуретку и продолжая начатый разговор, — мы привыкли относиться к дерьму с этакой брезгливостью, как будто это что-то плохое. А ведь если разобраться, так это, может быть, самое ценное на земле вещество, потому что вся наша жизнь происходит из дерьма и в дерьмо опять же уходит…

Посуди сам. Для хорошего урожая надо удобрить землю дерьмом. Из дерьма произрастают травы, злаки и овощи, которые едим мы и животные. Животные дают нам молоко, мясо, шерсть и все пр. Мы все это потребляем и переводим опять же на дерьмо. Вот и происходит, как бы это сказать, круговорот дерьма в природе.

И скажем, зачем же нам потреблять это дерьмо в виде мяса, молока или хотя бы вот хлеба, то есть в переработанном виде. Встает законный вопрос: не лучше ли, отбросив предубеждения и ложную брезгливость, потреблять его в чистом виде, как замечательный витамин? Для начала, конечно, — поправился он, заметив, что Чонкина передернуло, — можно удалить естественный запах, а потом, когда человек привыкнет, оставить все, как есть. Но это, Ваня, дело далекого будущего и успешных дерзаний науки».

Тут, нам кажется, из правильных наблюдений о «круговороте дерьма в природе» мичуринец-лысенковец делает слишком уж далеко идущие и поспешные выводы, наукой, несмотря на все её дерзания, с тех пор не подтвержденные. Автор тоже верит в науку и величие её творцов, но все же не до такой степени. Тут он на стороне Ивана Чонкина и простого житейского смысла.

Чапаев и Петька решили заняться знахарством, открыли лечебное отделение; официальный доктор никак не мог с этим смириться, решил их подловить. Приходит:

— Василий Иванович, что-то у меня с обонянием плохо стало.

— Петька! Лекарство № 6!

Петька приходит с лекарством.

— Да это ж, Василий Иванович, говно!

— Так. Обоняние восстановлено.

Проходит месяц. Доктор думает: «Нет, я их все-таки подкузьмлю». Заявляется снова.

— Василий Иванович! У меня что-то с памятью. Ничего не помню.

— Петька! Лекарство № 6!

— Да это ж говно!

— О! И память восстановлена!

Кстати, не забудем и о моче. Она тоже может быть очень полезной. В том числе и для лечения болезней: в медицине даже существует особое направление — уринотерапия. Насколько она эффективна, пусть судят профи, но раз все-таки ею лечат, то, наверное, не безрезультатно.

А во времена античного Рима почти на всех улицах стояли особые вазы для мочи — специальные служители доставляли их содержимое на фабрики по производству тканей. Император Веспасиан (I век н. э.; помните парижские «vespasiennes»?) решил даже заработать на моче — ввел налог, который должны были платить за мочу владельцы ткацких фабрик. Тогда и родилось знаменитое ныне выражение «Деньги не пахнут». Тит, сын Веспасиана, выразил недовольство новым налогом. Веспасиан поднес к его носу горшок с мочой и спросил: «Плохо пахнет? Это моча!» А потом дал понюхать деньги. Деньги не пахли.

Можно припомнить разные исторические и житейские случаи полезного и даже выгодного использования отходов нашей жизнедеятельности. Скажем, во время холерного карантина в Одессе в начале 70-х счастливые обладатели твердого кала выгодно обменивались с соседями, в качестве своего продукта не уверенными, но также жаждавшими поскорее вырваться домой: я тебе — дозу для анализа, ты мне — порцию компота из сухофруктов. Бизнес!

Но это, так сказать, шуточки. А доходило до страшненького: «Голод был, какого не видали, хлеб пекли из кала и мезги» — это строки Максимилиана Волошина, думаю, не одной поэтической фантазией рожденные. Гражданская война. Кровь, грязь, смута… Уже ничему не удивлялись…

Но все же главнейшее полезное назначение говна — быть эталоном. Поверьте, это эталон такой же непоколебимый и абсолютный, как платиново-иридиевый эталон метра, хранящийся в Гренобле в Международной палате мер и весов, под землей, в каких-то особых сейфах, при строго соблюдаемой температуре, влажности, атмосферном давлении. А тут не надобны ни сейфы, ни охрана, ни научный штат, ни даже сам материальный носитель. Посмотрел на него, прежде чем спустить в унитазе воду, — и достаточно. Причем, учтите, эталон всецело международный. Если тот же метр даже в наш век всеобщей унификации принят ещё не всюду и, скажем, англичане с упрямой тупостью до сих пор держатся за свои ярды и футы, то насчет говна — полное всемирное единодушие. Раскроем, для примера, Словарь разговорной лексики французского языка на слове Merde. Читаем: дерьмо, куча, грязь, мразь, пакость, мерзость… Кажется, большей ясности не требуется. Да, есть ещё сленговые значения: наркотик, героин. Тоже, сами понимаете, полнейшее дерьмо, редкой зловредности. Да и без всяких толковых словарей эталон «говно» (merde, shit, drek etc.) — великая общепонятная абстракция, с младенческого сидения на горшке вечная и абсолютная в сознании всех народов величина.

В ясли пришла комиссия — проверять, как поставлено идейное воспитание. Увидели, что никак. Велели немедленно исправить.

Приходят через неделю. Воспитательница собрала детишек, детишки скандируют:

— Трумен — бяка, Сталин — нака, война — кака.

Говно — категория, если хотите, философская.

Сортир располагает к мыслям философическим, уверен, не только в силу уединенности места, на время освобождающего нас от суетных оков. (Сортирные дизайнеры, кстати, стараются учитывать и эту духовную составляющую проектируемого помещения, его пригодность для медитации.) Не менее важны ещё сами природные свойства материала, от коего наше тело в сих местах освобождается. Ведь и золото — тоже не просто драгоценный металл. Оно ещё и злато, коему дано обретать, так сказать, черты одушевленные, метафорические. «Все куплю», — сказало злато». Говно — антипод злата. Не зря ассенизаторы, по-простому говночисты, издавна именуются золотарями. Противоположности сходятся.

Задумайтесь, сколько раз на дню вы вспоминаете об этом самом продукте. Если выдался день, что ни разу, — большая жизненная удача. Ни разу не вляпаться в говно, не встретить или не увидеть, пусть даже по телевизору, человека, которого считаете говном, не прочитать в газете о говеном положении дел в политике или экономике, не делать говеную работенку, не встать перед необходимостью лепить из говна конфетку, не быть обосранным дорогими коллегами, соседями и т. п. — все это, конечно, редкостное везенье. Ну и дай вам бог прямоты и юмора называть вещи своими именами, пусть даже иногда и гиперболизировать — как же без этого! Так и жить легче.

Когда Денис Давыдов писал: «Вчера я был в гостях у Нины, пирог говно…» (дальше, на всякий случай, не цитирую — гусар все-таки!), наверное, он был несправедлив к этой неведомой нам даме и её кулинарному творчеству. Но зато нам остался маленький поэтический шедевр, переживший века.

И строки Евгения Евтушенко, посвященные Евгению Долматовскому в связи с каким-то из его печатных выступлений:

Ты Евгений, я — Евгений,
Ты не гений, я не гений,
Ты говно, и я говно,
Я — недавно, ты — давно, —

также, наверное, гиперболизируют характеристики. Не поручусь, правда, что стихи написаны самим Евтушенко, а не кем-то от его имени (верю все же, что это евтушенковское — он человек яркий, нестандартный). Существенно иное — то, что стихи живут, причем уже вне конкретной ситуации и персонажей (кто там вспомнит, из-за чего сыр-бор горел?!), дополняя привычный эталон любопытной градацией (я — недавно, ты давно).

А вот ещё эпиграмма. Не на кого-то одного — на весь коктебельский пляж. Кто там на нем лежал, какие совписовские бонзы и функционеры, никто уж и не помнит, а эпиграмма осталась. Вот она, сила образного слова!

Лениво плещется волна.
Тела по берегу раскисли.
И много плавает говна
В прямом и переносном смысле.

Хотя, конечно же, говно — слово эталонное, богатство русского языка не оставляет его без оттенков (говененький, говнистый, говняный, говнюсенький), что обогащает и расширяет палитру нашего восприятия жизни. Когда-то Михаил Андреевич Глузский (вот и с ним мы простились; редкий человек, никогда ни от кого не слышал о нем худого полслова) на мой вопрос о режиссере, у которого он только что отснялся, ответил: «Человек он сложный. По-простому, говнистый». С тех пор невольно вздрагиваю всякий раз, когда слышу о ком-то: «человек он сложный».

Помимо степеней уменьшительных есть и степень превосходная: говней говна. Это заслужить не просто, но такие люди встречаются. Одну фамилию мог бы с уверенностью назвать, но не буду — чтоб не зазнался. Кстати, фамилия вполне ассенизационная.

Валентин Иванович Ежов, замечательный наш сценарист, автор «Баллады о солдате», «Белого солнца пустыни», «Сибириады» и многих ещё оставшихся в памяти картин, любит говаривать: «Все режиссеры — говны». Справедлив он или нет, не столь уж и важно. Естественно, что между двумя профессиональными цехами, кровно необходимыми друг другу, всякие могут быть отношения. А вот употребление множественного числа занимательно. Есть в этом какая-то рационально необъяснимая прелесть и тонкость. И даже уважительность к обругиваемым. Дескать, не то чтобы я вас всех считаю аморфной фекальной массой. Каждый в своем роде неповторим, удостоен этого именования строго индивидуально. А вот все вместе, извините, говны.

В общем, эталон — эталоном, а градации остаются. Скажем, из ученых трудов А.Ланькова узнал, что в корейском языке, помимо обычного слова, аналогичного нашему, было и почтительное слово «мэу», обозначавшее исключительно отходы жизнедеятельности королевских особ. Соответственно и специальный стульчак для высочайших особ именовался «мэутхыль». В иерархическом обществе, как видим, соблюдалась и иерархия экскрементов. Может быть, если тебя обзывали не просто какашкой, а подобострастным «мэу», это звучало уже почти как комплимент.

Или, возвращаясь в края родимых осин, тоже ведь видишь, что и дерьмо может быть разным. Скажем, просто насрать соседу — это месть. Подбросить ему же палочку дрожжей в дачный сортир — это месть страшная, запредельная. Это уже не просто смешать с говном, а с говном вскипевшим, взбродившим, осатаневшим, не знающим меры и удержу.

Здесь уже самое место вспомнить поэтическое наследие Александра Галича, одно из самых философических его стихотворений:

«В Серебряном боре, у въезда в Дом отдыха артистов Большого театра, стоит, врытый в землю, неуклюже отесанный, деревянный столб. Малярной кистью, небрежно и грубо, на столбе нанесены деления с цифрами — от единицы до семерки. К верху столба прилажено колесико, через которое пропущена довольно толстая проволока. С одной стороны столба проволока уходит в землю, а с другой — к ней подвешена тяжелая гиря.

Сторож дома отдыха объяснил мне:

— А это, Александр Аркадьевич, говномер… Проволока, она, стало быть, подведена к яме ассенизационной! Уровень, значит, повышается — гиря понижается… Пока она на двойке-тройке качается — ничего… А как до пятерки-шестерки дойдет — тогда беда, тогда, значит, надо из города золотариков вызывать…

Мне показалось это творение русского умельца не только полезным, но и весьма поучительным. И я посвятил ему философский этюд, который назвал эпически скромно:

Все было пасмурно и серо,
И лес стоял, как неживой,
И только гиря говномера
Слегка качала головой.

Не все напрасно в этом мире
(Хотя и грош ему цена),
Покуда существуют гири
И виден уровень говна!»

Продолжая ход наших размышлений, замечу следующее. Говно, мой уважаемый читатель, как ты сам, возможно, знаешь или догадываешься, бывает не только натуральное. Где натуральное, там, раньше или позже, появляется и искусственное. Кучу вполне правдоподобного резинового дерьма разной расцветки ты можешь приобрести, к примеру, в магазине забавных ужасов на Старом Арбате. Жутко смешно подложить такой сюрпризец на ковер хозяевам дома или в кабинет дорогому начальнику и с компанией друзей наблюдать за реакцией. Что называется — уссаться-обосраться! Тут ещё и простор для творчества: сам изобрети, куда бы подложить эту остроумную штуку. Думаю, парни, первыми придумавшие этот «фекальный» бизнес, вдоволь насмеялись, особенно на пути из банка домой.

Теперь прогресс пошел дальше. Появилось ещё и говно виртуальное. Если ваш компьютер подключен к Интернету, остерегайтесь, как бы вам в него, простите за прямоту, не насрали. Говорят, какой-то швед придумал гадостный вирус, который запросто можно забросить по и-мейлу. Поначалу он себя никак не выдает, но где-то через месяц, включив компьютер, вы можете увидеть на дисплее: «Ты думаешь, что ты — Бог, а ты всего лишь кусок говна». И вместо каждого из сожранных файлов — надпись «Chunk of shit» [6].

Кстати, об этом слове «shit». Мой однокурсник по Московскому полиграфическому институту Леня Дымшиц (прошу взять на заметку его однофамильцам и иным «шицам»), став гражданином свободной Канады, вынужден был сменить свою фамилию, по поводу каковой то и дело слышал хихиканье из-под ладошки. По-ихнему, по-английскому его фамилия значит примерно «тусклоговеный». Ну как с такой фамилией делать бизнес или устраиваться на работу!

В завершение главки — анекдот. Опять же философский.

В страшный зимний холод воробушек замерз и валялся камушком на мостовой. Шла мимо лошадь, насрала на него. Воробушек отогрелся, стал чирикать. Кошка услышала, вытащила воробья из кучи и… сожрала. Из этого три морали. Первая: не всякий враг, кто на тебя срет. Вторая: не всякий друг, кто тебя из говна вытаскивает. Третья, главная: сидишь в говне, так не чирикай.

Некоторые сортирологи, тщеславно пытаясь возвысить свой предмет, все же несколько переоценивают его, кто спорит, немалую роль в истории. Один из таковых, американец Дейв Барри в своей книге «Укрощение отвертки», например, пишет: «Все пытались ходить по таким делам не у себя в стране. И вот тысячи, допустим, французов совершали внезапный набег на Германию, облегчались и, напевая на радостях, возвращались домой. На следующий день ещё большее число немцев наносили ответный удар. В конечном итоге конфликт перерастал в войну, последствия которой были ещё ужаснее: не забывайте про лошадей». Понимаем, юморист. И все-таки это он слишком! Корни войны надо искать, по Марксу, в захватнической политике эксплуататорских классов или, по Льву Гумилеву, в пассионарном напряжении этногенеза. Но не в отсутствии же нормальных унитазов, в конце концов! Хотя, что говорить, наличие теплого клозета с хорошей сантехникой пассионарное напряжение все же слегка сбавляет.

С другой стороны, и народное поэтическое творчество склонно объяснять некоторые факты истории моментами чисто сортирологическими, что тоже навряд ли верно. Вот один из образчиков подобной, с позволения сказать, поэзии:

Колумб, на бочку взгромоздясь,
Сказал такую речь, к матросам обратясь:
— Товарищи матросы, король отказывается нам платить!
— Ах он нахал! Ах он подлец!
— Пойдем, насерим во дворец!
Тем временем король гулял по саду с Изабеллой.
И говорит: — Послушай Изабелла,
Не ты ли здесь набздела?
— Ах, что за свинство, за позор!
У меня десятый день запор!
— Не верю! Казнить тебя, засерю!
Так погибла королева Изабелла
За маленький кусок говна,
Величиной с индийского слона.

Кто автор этого поэтического опуса, не ведаю. Услышал его в далеком детстве, не вспоминал лет с полсотни, и вдруг на тебе — стишки выплыли из помойки памяти, не иначе как в связи с книгой, которую сейчас ты держишь в руках, дорогой читатель. Не буду убеждать тебя в высоких поэтических достоинствах этого сочинения, не буду настаивать на его исторической точности (можно, можно тут кое в чем усомниться!), но вот что касается точности психологической, то есть здесь кое-какая сермяжная правда. Призывный народный клич «Пойдем, насерим во дворец!» проходит через века и страны.

Цитирую пролетарского классика Максима Горького, его очерк о В.И. Ленине.

«Мне отвратительно памятен такой факт: в 19 году, в Петербурге, был съезд «деревенской бедноты». Из северных губерний России явилось несколько тысяч крестьян, и сотни их были помещены в Зимнем дворце Романовых. Когда съезд окончился и эти люди уехали, то оказалось, что они не только все ванны дворца, но и огромнейшее количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве ночных горшков. Это было сделано не по силе нужды, — уборные дворца оказались в порядке, водопровод действовал. Нет, это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи. За время двух революций и войны я сотни раз наблюдал это темное, мстительное стремление людей ломать, искажать, осмеивать, порочить прекрасное».

В фильме Сергея Эйзенштейна «Октябрь» (1927) есть кадр: матрос, изумленный открывшимся ему зрелищем унитаза в покоях императрицы. В былые времена его гневная реакция (матрос крушил прикладом все вокруг, включая упомянутое сооружение) казалась нам выражением восстановленной социальной справедливости. Ну и монтажное мастерство режиссера убеждало в том же. Сегодня о тех же кадрах думаешь иначе. Ну да, вкусы государыни вполне пошлейшие, но унитаз-то при чем?! Он ведь тоже мог послужить победившему пролетариату. Жалко матроса, не знающего ничего, кроме слепой ненависти ко всему, чего был лишен, о чем не имел представления.

Казалось бы, отправление нужды, большой или малой, дело, с одной стороны, сугубо личное, интимное, а с другой — простецкое, вне категорий «за» и «против». Ан, нет (как тут опять же не применить теорию Маркса!), классовые отношения вторгаются и в эту сокровенную область, не оставляя возможности естеству быть просто естеством.

В недавние времена популярен был такой житейский вопросик: «Против кого дружить будем?» Можно бы и расширить сферу вопрошания: «Против кого писаем? Против кого какаем?»

Помните «Путешествия Гулливера»? Сколько бед навлек на героя его, в сущности, благородный поступок! Струей своей мочи (благо накануне хорошо было выпито лилипутского вина) он погасил пожар в королевском дворце и спас от разрушения «величественное здание, создававшееся трудом нескольких поколений». Так нет же, императрица несказанно возмутилась, решив что Человек-Гора мочился исключительно против нее, и интригами добилась обвинительного приговора, по которому Гулливера должны были лишить зрения, а посему он благоразумно предпочел бежать с острова.

Ну, скажет читатель, это ж фантазия г-на Свифта! Да, конечно, фантазия. Но ведь и фантазии тоже происходят из самой жизни. Обратимся к событиям подлинным.

Правящие классы давно заметили в классах угнетенных мстительное желание придать обыденному мочеиспусканию или калоизвержению политическую окраску и предприняли на сей счет меры превентивные. Скажем, в Древнем Риме многие носили на пальце перстни с изображением светлого императорского лика, свидетельствуя тем самым свою лояльность. Так вот, помочиться, имея на пальце такой перстень или держа в руках монету с отчеканенным высочайшим профилем, почиталось тягчайшим преступлением. Однажды чуть было не провинился в том сам великий Сенека, мудрец, драматург, воспитатель Нерона, но, к счастью, проворный слуга успел сдернуть кольцо с пальца хозяина ещё до того, как тот начал пускать струю. Присутствовавшему на вечеринке шпиону, уже изготовившемуся строчить донос, пришлось спрятать стило. Впрочем, воспитанничек все равно до Сенеки добрался, даровав ему, однако, честь самому покончить с собой.

Когда-то мне пересказали сюжет, дошедший от великого Михаила Чиаурели, придворного песнопевца деяний Великого Вождя в «важнейшем из искусств», создателя «Клятвы», «Падения Берлина», «Незабываемого 1919». Он это видел своими глазами: на письменном столе у Сталина стоял череп Гитлера, в который вождь народов любил выколачивать трубку. Тогда я это воспринял как легенду, психологически точную, но как бы и не очень подтвержденную: а было ли вообще тело Гитлера найдено? Теперь уже документы обнародованы: было найдено. Было захоронено, а в начале 70-х по решению Политбюро из земли выкопано, сожжено и развеяно по ветру. Осуществлялось все это по инициативе и под непосредственным руководством председателя КГБ Андропова. Не буду вдаваться в мотивы, они могли быть всякими, но, в любом случае, наши с самого начала точно знали, что труп Гитлера обнаружен, но зачем-то темнили. Зачем? Не затем ли, чтоб сделать любимому вождю и другу бесценный подарок?

Традиция, в общем, восходящая к далекой древности, не обошедшая стороной и нашу сортирную тему. Матушка-императрица Екатерина II повелела сделать себе стульчак из трона королей Польши, её волею переставшей существовать на карте Европы. На том троне-стульчаке и умерла, что точный на детали Александр Сергеевич не преминул отразить в поэтических строках:

Старушка милая жила
Приятно и немного блудно,
Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла,
И умерла, садясь на судно.

Судно — оно то самое: польский трон с дырой в сиденье.

Век ХХ, увы, не улучшил нравы, особенно политические. Писатель Алесь Адамович на одном из кинематографических пленумов рассказал случившуюся где-то в конце 40-х историю о белорусском мальчике, который, не имея в виду ничего худого, пускал на белый снег струйку и выписал ею слово «Сталин». Мальчика расстреляли.

Ни секунды не сомневаюсь в истинности этого рассказа. Помню свое детство, второй или третий класс московской мужской средней школы № 313 и свою первую учительницу, дорогую Розалию Яковлевну Телепину. Как пошло красными пятнами её лицо, как она кричала на нашего одноклассника и, кажется даже, если не подводит память, хлестала его тетрадью по щекам! За что? За то, что по простоте душевной он обернул тетрадку газеткой с портретом Великого вождя. Тогда ни я, ни мои товарищи не могли понять силы её эмоционального выплеска. Лишь много позже до меня дошло, какой в её глазах был смертельный страх! И за себя, и за нас, дураков…

Оскорбление величества не прощалось не только гражданам отечества, но и беспаспортным божьим тварям. Внутри огромной статуи Сталина на Волго-Донском канале имелась специальная дверка с выходом на площадку: охранники отстреливали с неё бессмысленных птичек, позволявших себе гадить на изваяние бессмертного.

Рассказывают, что в первую же зиму, когда был воздвигнут ленинский мавзолей, в ту пору ещё деревянный, из-за морозов прорвало канализационные трубы. Помещение отмыли, а запашок долго держался. Патриарх Тихон по сему поводу заметил: «По мощам и миро». Запах, то есть. Большевики это ему очень скоро попомнили, чем, собственно, лишний раз подтвердили правоту патриаршьего слова.

Валерий Васильевич Лавров, всезнающий симферопольский краевед, знакомя нас с памятными местами своего города, показал в сторону зеленого скверика вблизи нынешней площади Карла Либкнехта:

— Раньше тут стоял прекрасный, богатейший храм Святого Александра Невского, построенный на деньги нескольких поколений русских царей. В 1932 году храм снесли, на его месте построили общественный туалет…

Видимо, была в этой замене некая осознанная устремленность. Иначе почти за десять лет до того не вложил бы Сергей Есенин в уста персонажа «Страны негодяев» такие провидческие строки:

Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.

Сбылось! В ещё более категоричном варианте. Не перестроили — разрушили до основанья, а затем…

Все-таки замечательна любовь советской власти к учреждениям гигиены: снесли храм Христа Спасителя — соорудили плавательный бассейн, снесли храм Александра Невского — поставили туалет (кстати, и этот храм собираются восстанавливать, хотя и непонятно, на какие деньги)…

Когда-то режиссер Владимир Мотыль, у которого я провел с неделю на съемках «Звезды пленительного счастья» в Иркутске, сказал мне, вернувшись из экспедиции: «Жаль, вы не задержались у нас ещё на пару дней. Нам устроили прекрасную экскурсию в городскую тюрьму. В умывальной комнате охраны почти над самым рукомойником там висит замечательный плакат: «У чекиста должны быть пламенное сердце, холодная голова и чистые руки. Дзержинский».

Возвращение церкви былой её собственности, увы, тоже не обошлось без печальных инцидентов. Вот и диакон Андрей Кураев корит журналиста Якова Кротова за строки: «Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма — разбив все туалеты в техникуме». «Унитазы, кстати, — замечает Кураев, — стояли в алтаре. Но «актом вандализма» оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование…» На мой, увы, сугубо мирской взгляд, вандализм и то и другое. Кто знает, может, и унитазы, хоть на какое-то, ну, скажем, потребное для восстановительного ремонта время, могли бы пригодиться. Но, видно, ничего уж тут не поделаешь. Таков уж темперамент нации: из крайности — в крайность, и каждый раз все с той же нетерпимостью: «До основанья, а затем…»

Этот случай рассказал Аркадий Кольцатый в видеоинтервью, снятом Мариной Голдовской[7] в начале 90-х в Лос-Анджелесе. Кольцатый — классик, один из первых кинематографистов, удостоенных ордена Ленина, оператор многих фильмов, и в частности снятого в сталинские годы «Великого гражданина», призывавшего к непримиримой борьбе с классовым врагом. Из его послевоенных работ более всего известна «Карнавальная ночь».

Так вот, где-то в начале 30-х работали они с Владимиром Вайнштоком (позднее они вместе снимут «Детей капитана Гранта») в Беловежской пуще. Зима. Холод. Теплый туалет — один на всю округу. В местном НКВД. Ребята общительные, прихватили пол-литровую, зашли к начальнику, поставили на стол, познакомились, поговорили, ну, естественно, и освидетельствовали местные достопримечательности. Потом не раз снова заходили, по-прежнему с бутылкой. Начальник сразу понял, почему киношники так полюбили его общество, но не обиделся и даже как-то пошутил на этот счет. Мол, надо бы ещё один стакан поставить — для унитаза. Он тоже вроде как член компании.

Спустя несколько лет Кольцатый встретил того начальника на улице в Питере — оказалось, его перевели сюда на работу. Постояли, покурили, поговорили. На прощание тот сказал:

— Знаешь, мне тут часто списки на подпись приносят. Ну, я людей-то не знаю — я и подписываю. А вас-то я знаю. Увидел — обоих вычеркнул.

В общем, повезло ребятам. Что в Беловежской пуще был теплый туалет. Единственный. В НКВД. И нам тоже повезло. А то не было бы в нашем детстве ни «Острова сокровищ», ни «Детей капитана Гранта», замечательных, романтических, полных веры в победу правды и справедливости.

«В 30-е годы Сталин озаботился созданием положительного образа первого в мире социалистического государства. Для этого, в частности, по распоряжению вождя был приглашен французский писатель Андре Жид. Принимали его по высшему разряду, показывали самое лучшее. После путешествия по СССР он, как и ожидалось, восхищенно описал увиденные достижения советского строя. Не понравились ему только туалеты, о чем он тоже сообщил. Француза поразила даже не отвратительная грязь советских туалетов, но то, как они устроены. Сталин в СССР издавать книгу запретил, и отнюдь не из-за мелочи. Заграничный писатель обнародовал тайное тайных: то, что наравне с организованным голодом и лагерями составляло один из механизмов подавления личности. Тоталитарный строй основан на унижении людей, на их психологическом подавлении, чему как раз и было подчинено устройство советских туалетов.

В СССР воспоминания А.Жида опубликовали только после сталинской смерти».

Из статьи А. Букина

«Унижение двумя нулями»

(Алфавит. 2000. № 28).

В дневниках великого нашего ученого Владимира Ивановича Вернадского (засев за его труды и книги о нем и его наследии, понимаю, какого поистине леонардовского масштаба эта фигура) подробно описано его пребывание, к счастью недолгое — два дня 14–15 июля 1921 года, — в застенке ЧК на Шпалерной.

«В тюрьме попадаю — в темноте — в камеру 245; ватерклозетный запах, три постели, где спят, один предложил примоститься рядом на скамье и табуретках; решил сидеть до 8 (было, должно быть, около 4-х), когда утром один из арестованных обещал освободить койку. Впечатление пытки. Прикорнул, вынул подушку. Тяжелый запах клозета. Окно открыто, но воздуху недостаточно. Это уже настоящее не только моральное, но и физическое истязание. К утру начал писать бумагу в ЧК обо всем этом, настаивая на допросе… Но оказалось, нельзя писать по начальству до среды, а я был арестован в четверг, решил писать старосте, вызвал доктора, решившись требовать перевода из клозета.

Но в 6 часов меня вызвали к допросу. Следователь Куликов явно дал понять свое благожелательное отношение… Рассказал ему о моих попытках и необходимости уехать для окончания моей работы, причем я вовсе не хочу эмигрировать, сказал я, конечно, если вы не станете ставить меня в такое положение, как сейчас…

Он заявил, что меня выпустят, вероятно, завтра, но я попросил, чтобы он постарался выпустить меня раньше: в моем возрасте и при моем здоровье сидеть в клозете мучительно. Он обещал и исполнил свое обещание. Прощаясь, он сказал: «Советская власть должна перед вами извиниться за этот арест». Что-то вроде того, что они сознают мое значение как умственной силы и как нужного специалиста.

Через два часа меня вызвали к освобождению — такая быстрота была совсем необычной, и тюремщики удивлялись…»

Кто знает, может быть, пережитое в тот день спустя годы помогло Вернадскому сформулировать один из основополагающих, универсальных законов биосферы, впрямую относящийся к теме нашей книги: ни один биологический вид не может существовать в среде, образованной отходами его жизнедеятельности. К человеку это относится в максимальной степени: позднее профессор МГУ В.А. Ковда подсчитает, что человечество производит отходов органического происхождения в 2000 раз больше, чем вся остальная Природа. Еще раз повторяю: что бы мы делали без сортиров?!

Что же касается самого случившегося, то, как оно ни безобразно, в сравнении с тем, что творилось в этих местах ежечасно и как там обращались с теми, кто был менее известен, за кого не хлопотали напрямую перед Лениным, рассказ выглядит почти святочным…

Гадильбек Шалахметов, тележурналист, председатель Межгосударственной телерадиокомпании «Мир», ссылается в своей книге «Мир приносит счастье» на детские воспоминания своего друга Тимура Сулейменова, ныне председателя Союза дизайнеров Казахстана:

«Какое детство было у моего друга Тимура Сулейменова, родившегося близ Долинки, страшного лагеря для политических, в семье выпущенных на поселение зеков! Какими были его первые жизненные уроки! Никогда не забуду его рассказ о том, как в мартовскую морозную ночь он шел в лагерь со стенгазетой, которую ему доверили разрисовывать, и среди снежного поля прямо на него вылетела собачья свадьба — свора одичавших ошалевших кобелей во главе с распаленной сукой. Взрослого они, наверное, просто бы разорвали в клочья, а мальчику повезло. Сука остановилась, обнюхала его, замершего от ужаса, но не тронула, а лишь, присев, обдала струей горячей зловонной мочи. Следом и кобели, один за другим, повторили то же: до лагеря он дошел промокший, провонявший, обледеневший, оцепеневший от ужаса…»

Из автобиографической книги писателя, многолетнего сидельца ГУЛАГа Олега Волкова «Погружение во тьму»:

«…Надзиратель стоял надо мной и орал во весь голос:

— Вставай, интеллигент моржовый, не то пну ногой и угодишь в очко — в дерьмо головой! Открыл мне тут заседание… Все давно оправились, а он расселся, профессор говеный…

Я отчаянно цепляюсь за стену, ищу, за что ухватиться, другой рукой опираюсь в икру, в грязную доску стульчака, хочу подняться, лишь бы смолк крик, и продолжаю раскорякой сидеть перед расходившимся вахтером, ещё ниже опускаю голову. Жду, что толкнет, ударит. От страха растерял последние силы. Наконец, наскучив криком, дежурный зовет уборщика, тот помогает мне подняться и проводит в камеру».

В интервью для фильма «Власть соловецкая» (в окончательный монтаж оно не вошло) Олег Волков рассказывал о том, как паханы, верховодившие в соловецких казематах, всю грязную работу взваливали на политических — ну и, естественно, обязанность выносить парашу. Как-то зимой доходяга-политический, поскользнувшись, не удержал парашу, пролил, и немалую толику на себя. Обратно в камеру уголовники его не пустили — чтоб не вонял. А на дворе — мороз. Утром парня нашли уже окоченевшим…

Инна Генс, коллега моя по киноведческому цеху, японистка, ныне волею семейных обстоятельств душеприказчица архива Лили Брик. Родилась и выросла она в Таллинне, в 40-м году вместе со всей Эстонией, а заодно Литвой и Латвией, под ликование масс влившемся в состав СССР. С началом войны семья её оказалась перед необходимостью эвакуации. Ехать предстояло в неведомые края, что, конечно же, было страшно. Оставаться было ещё страшнее — об отношении нацистов к евреям все было известно.

Дядя Герман сказал: «Не поеду я в эту страну, где нет уборных». Что в основном действительности соответствовало.

Отец забрал Инну и поехал. Годы, проведенные в Ташкенте, и, среди прочего, знакомство с местными туалетными достопримечательностями не убили в девушке природного оптимизма и даже, в каком-то смысле, закалили характер.

А дядю Германа немцы повесили…»

Сергей Параджанов памятен всем и своими ошеломляющими фильмами — «Тени забытых предков», «Саят-Нова», «Легенда о Сурамской крепости», и своим скандальным неуемным характером. Срок он отбывал по гомосексуальной статье, хотя на деле зеком был политическим: язык у него был без костей, и товарищу Щербицкому, секретарю украинского ЦК, речи его были поперек горла. Было это уже в середине 70-х, но ГУЛАГ — во все времена ГУЛАГ. В одном из параджановских писем из зоны красочно описан лагерный сортир:

«Представь в углу двора деревянный сортир, весь в цветных сталактитах и сталагмитах. Это зеки сикали на морозе, все замерзло и все разноцветное: у кого нефрит — моча зеленоватая, у кого отбили почки — красная, кто пьет чифирь — оранжевая… Все сверкает на солнце, красота неописуемая — «Грот Венеры»!»

Перелистывая старые подшивки газеты «Правда», увидел заголовок «Мальбрук в походе» (1918. 4 июня. № 35). Каких там врагов молодой советской республики обличала статейка, толком и не разобрал, но направленность была ясна с полувзгляда — заголовок обращен к фольклорному слою, с детства знакомому в отечестве каждому.

Мальбрук в поход собрался,
Наелся кислых щей.
В походе обосрался,
И умер в тот же день.
Его похоронили
В уборной на толчке
И надпись написали
«Погиб герой в говне».
Жена его Елена
Сидела на печи
И жалобно пердела,
Ломая кирпичи.

Вот та «забавная песенка», как называет её автор статейки, которая посвящена некогда славному рыцарю (если покуриваете «Мальборо», то это та самая фамилия) и которая века уже живет в российском народе. Ее, покручивая шарманку, ещё Ноздрев напевал Павлу Ивановичу Чичикову.

Да, сортирная поэзия — вечно могучее оружие агитпропа.

Как патриотично воспитующи стихи:

Хорошо в краю родном!
Пахнет сеном и говном.
Выйдешь в поле, сядешь срать
Далеко вокруг видать!

И что ещё может так поднять в соратниках боевой дух и презрение к врагу! Когда в детстве мы распевали (на мотив популярной песенки Чаплина из фильма «Новые времена») стишки об одном американце, который куда-то засунул палец и то ли вытащил оттуда чего-то там четыре пуда, то ли думает, что он заводит патефон, мы, конечно же, преисполнялись чувства собственного национального превосходства. Точно так же, когда наделяли некоего мифического финна фамилией Многопуккала-Малокаккала. И во время войны уж твердо знали, что «когда наши — на Прут, немец — на Серет».

Не скроем, говняное оружие обоюдоострое: легко может быть направлено против того, кто любит им пользоваться. Скажем, в стишках

Шел хохол —
Насрал на пол.
Шел кацап —
Зубами цап

общедоступно и образно отражена вечно непростая ситуация российско-украинских отношений.

Не зря так обиходно привычны выражения «смешать с говном», «посадить в говно» и пр. А угроза заставить жрать собственное дерьмо! Такими угрозами просто так не бросаются, даже если и реализуют их не впрямую, а каким-то принципиально отличным образом.

Герой одной из новелл Виктории Токаревой некогда был секретарем у старика-миллионера. Тот пообещал ему подарить фабрику шариковых авторучек, а за это попросил… Дальше слово самому герою:

«— Чтобы я съел говно. Не икру. А говно. И я съел. И получил фабрику».

Это ещё замечательно благополучный вариант.

Историями о том, как провинившихся и даже вовсе не провинившихся (а так, в порядке науки жизни) солдат занаряживали чистить сортиры, никого не удивишь. Одна из них красочно и в точных подробностях описана в повести Сергея Каледина «Стройбат» («Возле развороченного туалета в ослепительном свете пятисотваттной лампы колупался с лопатой в руках… Константин Карамычев. Костя нагружал тачку отдолбленным дерьмом»). Это работа малоприятная, грязная, но поскольку необходимая и неизбежная, то и более или менее переносимая.

Иное дело, когда говном хотят человека унизить, подавить, заставить поверить в свою ничтожность и бессилие. В подтверждение воспользуемся описанием (из мемуаров современника) расправы над крепостным парнем, пытавшимся бежать с девушкой из помещичьего гарема:

«Явилось несколько человек с плетьми, и тут же на дворе началась страшная экзекуция. Кошкарев (помещик), стоя у окна, поощрял экзекуторов криками: «Валяй его, валяй сильней!», что продолжалось очень долго, и несчастный сначала страшно кричал и стонал, а потом начал притихать и совершенно притих, а наказывавшие остановились. Кошкарев закричал: «Что ж стали? Валяй его!» — «Нельзя, — отвечали те, — умирает». Но и это не могло остановить ярость Кошкарева гнева. Он закричал: «Эй, малый, принеси лопату!» Один из секших тотчас побежал на конюшню и принес лопату. «Возьми говна на лопату!», — закричал Кошкарев… При слове: «возьми говна на лопату» державший её зацепил тотчас кучу лошадиного кала. «Брось его в рожу мерзавцу и отведи прочь!»…»

Да, очень точное выражение «смешать с говном». И тогда, когда оно некая метафора (скажем, у Леонида Мартынова: «Вот и палят по человеку, чтоб превратить его в калеку, в обрубок, если не в навоз»), и тогда, когда никакого образного смысла — только наипрямейший…

Не хочется дальше писать, но и не написать не могу. Как рассказывают, Николай Иванович Вавилов, слава русской науки, человек, своими сортами пшеницы спасший Россию от голода, до последних дней мужественно переносил все, что пришлось испытать в сталинском застенке. Не терял веру в то, что выстоит, выйдет на свободу. Сломался тогда, когда следователь Хват нассал ему в лицо. После этого воли жить не осталось…

Ощущение, будто это происходит сейчас, на моих глазах… И я бессилен остановить хама, ссущего в лицо гению…

Приведенная ниже история случилась с великим нашим хореографом Игорем Александровичем Моисеевым. Рассказал её он сам, я при сем присутствовал. Было это в Спас-Клепиках, на съемках фильма Сергея Павловича Урусевского «Пой песню, поэт» («Сергей Есенин»). В какой-то свободный вечер Урусевский, Моисеев, приехавший со своим ансамблем поучаствовать в съемках, и Сергей Никоненко, снимавшийся в главной роли, замечательно разговорились, и почему-то все больше о сортирах. Остальным выпала роль завороженных слушателей.

Всего, что было говорено, уж и не помню (как-никак 30 лет прошло), но наиболее примечательное пытаюсь восстановить.

Итак, с началом войны Игорь Моисеев посадил свой ансамбль в поезд и начал колесить с ним по стране, держа перед собой единственную цель сохранить людей, ансамбль — дело своей жизни. Ехали, куда приглашали выступать, но при этом главных, как ныне говорят, приоритетов было два. Первый — ехали не туда, где заплатят (деньги немного стоили), а туда, где отоварят продуктами. То есть накормят и дадут еды в запас. И второй — туда, где в городе был чистый сортир. Объяснять, почему самочувствие, настроение и пр. у людей лучше после чистого сортира, не буду — читатель, полагаю, имеет на сей счет свое мнение и жизненный опыт.

На разведку всегда высылался директор труппы, еврей с библейской бородой по фамилии Бир — он и определял, исходя из этих, никем и никогда не оспаривавшихся установок, ехать или не ехать.

В одну из этих бесконечных поездок добрались до Дальнего Востока, на самом рассвете въехали в город Свободный. Отличительная особенность города была в том, что колючая проволока начиналась прямо при въезде в него, а кончалась при выезде. Поезд остановился. Моисеев вышел, осмотрелся по сторонам, на пригорке у железнодорожной насыпи увидел крепко срубленный, достаточно новый сортир. Вид у него был, в общем, располагающий: Моисеев отправился в его сторону. Одет он был по военному времени в ватную телогрейку и в ватные же штаны. Ну, были сверх того беретка и шарфик — два хилых островка интеллигентности на обезличенном сером фоне.

Не успел классик хореографии присесть над очком и задуматься о благе уединенности, как за стеной раздался шум, дверь открылась и помещение наполнилось людьми. И все в таких же ватниках и таких же ватных штанах. Береток и шарфиков, правда, ни у кого не было. Тут Моисеева прошиб холодный пот: он понял, что произошло. А произошло то, что конвоир пригнал в сортир зеков и запустил их по счету, не заглянув внутрь: ну кто там мог быть в такую рань! А это значит, что ничего не стоит этим ребятам (судя по физиономиям, отбывали они явно не по 58-й) прихватить с собой Моисеева, уже без беретки и шарфика (в остальном его костюм ничем не отличался), и оставить кого-то из своих — скажем, для попытки побега. И дальше пойдет руководитель любимого народом и Иосифом Виссарионовичем ансамбля колупать ломом на стройках социализма в городе Свободный!

Что делать? Моисеев высунулся в сортирное оконце и — о счастье! увидел Бира, с развевающейся бородой, движущегося вверх по пригорку все в том же направлении — к сортиру. Крича и размахивая руками, Моисеев, как мог, обрисовал ужас сложившейся ситуации; Бир понял и, сменив направление, побежал в вокзальное отделение НКВД. И уже силами представителей этой могучей организации вызволил будущего ленинского лауреата из чреватой не лучшими вариантами ситуации…

В ответ на это и на рассказ Урусевского (он приведен в начале книги) Сережа Никоненко поведал сюжет юношески-лирический — без всяких там политических или натуралистических кошмариков.

Товарищ его по ВГИКу Саша Бенкендорф, в бытность свою пионером, приехал в лагерь. Пока шла торжественная линейка по случаю открытия, Саша отправился по малой нужде в сторону соответствующего заведения. Заведение было новехонькое, только что поставленное, чистое, просторное, никем ещё не пользованное. Саша был мальчик любознательный, спустился в траншею и стал прогуливаться по ней, поглядывая вверх на круглые отверстия, из которых струился дневной свет. Траншея была на обе части заведения, Саша очень скоро оказался на несвойственной ему женской половине и, взглянув вверх, увидел… удивленно глядящую на него через прорезанный круг пионервожатую. Что дальше? Дальше Саша, как и положено юному ленинцу, отдал вожатой пионерский салют — она, как и ей то положено, ответила ему салютом…

Я представляю эту картину кинематографически; струящийся свет, острые ракурсы снизу вверх, сверху вниз, алые галстуки (с красным знаменем цвета одного), лица пионера и пионервожатой, застывших в статуарных позах…

Неважно, в конце концов, было это или не было. Байки ведь! И я пересказываю их только как байки. Треплемся, в общем.

Погружаясь в сортирную тему, думаю: а надо ли? Не ерундой ли занимаюсь? Впрочем, тут же вспоминаю давний разговор с Резо Габриадзе, прекрасным грузинским сценаристом, впоследствии создателем неповторимого театра кукол (было это перед показом его фильма «Чудаки» на Ташкентском кинофестивале: очень замечательная картина, очень её люблю).

— Заниматься надо хуйней, — сказал Габриадзе. — Как только захочешь сказать что-то очень важное, полезешь на трибуну — тебе пиздец.

Оказывается, небожители, стоявшие в дни народных торжеств на трибуне мавзолея и приветственно махавшие нам оттуда своими партийными ручками, тоже не избавлены были от необходимости время от времени справлять нужду. Эту тайну раскрыл кинематографистам на одном из перестроечных пленумов тогдашний председатель киносоюза Элем Климов. Как-то, ещё в молодые годы, снимая документальный фильм, он оказался на той же трибуне и не без удивления увидел, как, спустившись на несколько ступенек по лестнице (невидимой трудящимся), вожди запросто, не обращая внимания на украшавшую трибуну Екатерину Андреевну, делали это в ведро! Ну прямо как Филипп Нуаре во вспомянутом уже фильме «Да здравствует праздник».

Да, не додумал тут архитектор Щусев! А может быть, он и прав. Вожди как-нибудь устроятся с этим нехитрым делом. Но нельзя же опошлять усыпальницу «самого человечного» каким-то слишком уж человеческим сортиром.

Из воспоминаний члена Политбюро, первого секретаря ЦК КП Украины Петра Шелеста:

«21 августа 1968 года. К вечеру я встретился с Биляком. Мы условились, что в 20.00 он заходит в общественный туалет, там должен появиться и я, и он мне через работника КГБ Савченко передаст письмо. Так и было. Мы встретились «случайно» в туалете, и Савченко незаметно, из рук в руки, передал мне конверт, в котором было долгожданное письмо. В нем излагалась обстановка в КПЧ и в стране, разгул правых элементов, политический и моральный террор против коммунистов, стоящих на правильных позициях. Завоевания социализма находятся под угрозой… В письме высказывалась просьба, чтобы мы в случае надобности вмешались и преградили путь контрреволюции, не допустили гражданской войны и кровопролития».

Когда Шелест передал это письмо Брежневу, тот взял письмо трясущимися руками, бледный, растерянный, потрясенный: «Спасибо тебе, Петро. Мы этого не забудем».

Мы тоже не забудем случившегося вследствие этой сортирной встречи 21 августа 1968 года и того говна и позора, которому обязаны Пете с Леней (отдельное спасибо Васе — лидеру словацких коммунистов Василю Биляку). До сих пор не отмывшись ходим. Не зря, как видно, ключевой момент этой постыдной страницы русской истории состоялся в сортире. Памятка для туристов: туалет, о котором речь, — в отеле «Интурист» на окраине Братиславы. Будете в Словакии, не премините заглянуть: место, достойное исторической памяти, не менее, чем Карлхорст или Ливадийский дворец.

Небольшой фрагмент из книги Марины Голдовской (пока неопубликованной) «Женщина с киноаппаратом»:

«…Через несколько месяцев ко мне подошел наш секретарь парторганизации:

— Нам дали разверстку на прием трех человек в партию. Хотим предложить тебя.

— В партию? Я же совсем ещё молодая. Мне двадцать пять всего.

— Вот и хорошо. Сейчас идет омоложение рядов партии, нужны свежие кадры. Подумай. Шаг серьезный. Это большой почет. Надумаешь — скажи.

— А меня примут?

— Примут. Твою кандидатуру я уже обсудил с секретарем парторганизации Гостелерадио.

— Я, конечно, подумаю и, наверное, подам заявление…

Прихожу домой, говорю:

— Папа, знаешь, мне предложили вступить в партию.

— Ну и что ты сказала?

— Сказала, что подумаю, но в общем-то согласна.

— Зачем тебе в это говно вступать?

— Что ты говоришь, папа? Почему говно? — искренне удивилась я, ещё полная счастливых надежд хрущевской «оттепели», когда казалось, что именно партия способна дать людям нормальную человеческую жизнь.

— Ты, что, не понимаешь, что это говно? — и рассказал мне анекдот:

— Рабинович, вы вступили в партию?

— Где? — спрашивает Рабинович, разглядывая, не налипло ли что на подметки».

Многие в те годы так вступали, твердо зная, во что вступают.

Какое отношение имеет говно к высокой политике? Случается, самое непосредственное.

Во время визита нашего генсека Леонида Ильича Брежнева во Францию вероломные французы подставили к нему в апартамент «шпионский унитаз», посредством которого уловили высочайшую какашку, каковую тут же подвергли скрупулезнейшему анализу и через то выяснили, чем хворает руководитель советского государства, как его лечат, а соответственно — долго ли протянет. А значит, когда ждать смену власти. Вот как! Это не выдумки. Примерно в те годы журнал «Ньюсуик» писал: «Как и в темные времена Сталина и Мао, здоровье Брежнева — один из самых охраняемых в мире секретов». А вы говорите говно! Какашка-то — объект государственной тайны…

Небольшой сюжет на тему «говно и цензура». Почерпнут опять же из книги М.Голдовской.

«Перед тем как выдать «Архангельского мужика» в эфир, Кравченко вызвал меня, поинтересовался, какова реакция первого секретаря обкома. Я не могла утаить, что тот звонит, требует, чтобы картину мы показали ему до эфира. Но, думаю, Кравченко знал, что в тот момент политическим намерением центральной партийной власти было указать обкомовским секретарям их место, заставить проводить политику центра, а не навязывать свою. Обкомовские угрозы его не испугали, картину он поставил в эфир. Единственное, о чем он попросил за день до эфира, — убрать слово «говно»: мой герой говорил «говно хлебать».

— Знаешь, — сказал Кравченко, — мне и так достанется за эту картину. Убери ты это слово.

— Леонид Петрович, — пыталась отбиваться я, — но это ж сельскохозяйственный термин…

— Термин термином, а наши зрители этого не перенесут. Меня просто совсем заклюют…

Господи! Глядя на сегодняшний телеэкран, я с умилением вспоминаю времена, когда вполне невинное «говно» могло вызывать зрительское возмущение и начальственные страхи…

Мне дали на час монтажную, и я перекрыла непотребное слово шумом тракторного мотора».

Делаю вывод: когда дела говно, то и цензура прицепляется к говну. Перечитал и подумал: не слишком ли глубоко копаю? Уф-ф…

В первые минуты августовского путча в одном из кооперативных московских сортиров, первых хилых росточков выползшего из тени российского бизнеса, были, по свидетельству очевидца, произнесены следующие примечательные слова:

— Все, — сказал довольный посетитель. — Кончилась ваша лафа. Завтра будем ссать бесплатно.

Ошибся товарищ посетитель. Ссым за деньги. Кажется, это уже надолго. Хотя кто ему мешает верить в «завтра»? (Редкие исключения тоже бывают: недавно автор увидел на гостеприимно открытой двери общественного сортира близ Савеловского вокзала душевную табличку: «Муниципальный туалет. Пользование бесплатно». Ура Лужкову!)

Политический обзор эпохи из оконца сортира был бы неполон, если бы мы обошли стороной годы торжества демократии на пространстве бывшего СССР. Делать этого никак нельзя, не потому как зюгановцы-анпиловцы со свойственным им остроумием обогатили постсоветский новояз термином «дерьмократы» (угадайте, о ком бы это?), но и из более широких соображений.

Дадим лишь небольшие штрихи нынешнего времени, для начала воспользовавшись почерпнутым из книги С.Муратова «ТВ — эволюция нетерпимости» свидетельством некой жительницы Якутии. Волею случая она оказалась пассажиркой поезда, застрявшего на путях, перекрытых многодневным шахтерским пикетом в Анжеро-Судженске:

«Все пути на километры забиты пассажирскими и грузовыми составами. Купить что-либо поесть негде — базарчики, киоски, магазины закрыты. Проводники пояснили, что все боятся шахтеров, которые забирают продукты для своего пикета. Нестерпимая вонь от человеческих испражнений… Палатки, костры, крики, ругань…»

А вспомним толпы митингующих, запрудивших городские площади, ну, к примеру, во время противостояния политических кланов в Карачаево-Черкесии. В телевизионном сюжете мелькнул нехитрый милицейский подсчет: за день такая толпа сбрасывает на прилегающие кустики и газончики 30 тонн мочи. Да-с… Вот вам и экология.

Кажется, я рано кричал: «Ура Лужкову!» После разговора со сведущими в сортирном деле людьми удостоверился, что по этой части в Москве обстоит хуже некуда (раньше по своему опыту тоже кой о чем догадывался, но как-то не хотелось обобщать). На весь город — 257 общественных заведений, бесплатных и платных. Большая их часть была оборудована к Олимпиаде 1980 года и с тех пор не ремонтировалась. Вместо стационаров — даже в самом центре, на Манежной площади — биотуалетные кабинки, какие в странах цивилизованных используют как времянки на стройках или по случаю разных шествий и митингов. Законов практически нет, но и те, что есть, не соблюдаются. Скажем, в санитарных правилах, утвержденных ещё в 1972 году, записано: «Общественные уборные должны быть обеспечены мылом, электрополотенцами или бумажными полотенцами, туалетной бумагой. В кабинах должны быть крючки для верхней одежды, полки для личных вещей посетителей, урны или бачки для бумаги, ваты и других отходов». Ну, урны, может быть, ещё и встречаются, а уж обо всем остальном, особливо о туалетной бумаге, полотенцах и мыле, забудьте: мало ли кто что в правилах понапишет! По тем же правилам полагается в местах с повышенным скоплением людей (на площадях, улицах с большим пешеходным движением, в парках, на стадионах, рынках, вокзалах и около них и пр.) на каждые пятьсот человек одно очко общественного туалета (разъяснение: 1 очко = 1 унитазу или 2 писсуарам так в правилах и записано) и чтоб туалеты располагались друг от друга не далее пятисот-семисот метров. Прикиньте с калькулятором: сколько заведений потребно на двенадцать миллионов жителей (да прибавьте ещё три с половиной миллиона гостей)? Вывод печален: демократической власти так же насрать (за терминологию не извиняюсь — она здесь на самом месте) на народ, как и коммунистической. Народ в долгу не остается, отвечает власти адекватно.

И опять я поторопился с выводами. Думает, думает о нас наша московская власть! Не успел 13 июля 2001 года Олимпийский комитет принять решение о Пекинской олимпиаде-2008, не успел на следующий день Путин намекнуть о желании России принять в Москве Игры-2012, как уже менее чем через месяц (а точнее, 7 августа 2001 года) Юрий Михайлович подписал постановление «О состоянии и дальнейшем развитии сети городских общественных туалетов в городе Москве». Самые радужные горизонты отныне открываются перед нами!

Прежде всего мэр признал, что дело обстоит неблагополучно: «За последние годы число общественных туалетов стало сокращаться, что снижает эстетическую и санитарно-эпидемиологическую обстановку в городе». Вот же, не забыли отцы города и об «эстетической обстановке»! Хотят не допустить дальнейшего её «снижения». Постановление предусматривает проектирование новых туалетов не только «с учетом их типа, мощности», но и «современных международных требований». Начиная с 2002 года планируются капитальные вложения на реализацию программы «проектирования, реконструкции и строительства городских общественных туалетов». Установлено, что «в предприятиях торговли, общественного питания, сферы услуг, в учреждениях, где проводятся культурно-зрелищные и спортивно-массовые мероприятия», пользование туалетами должно быть бесплатным, «за исключением отдельных случаев при взымании платы за предоставление дополнительных услуг».

Может, и вправду что-то сдвинется? Впрочем, ещё за четыре года до того было постановлено «дополнительно к существующим построить около 400 единиц стационарных общественных туалетов, в том числе в Центральном административном округе — 94 единицы». И все это должны быть «общественные туалеты нового поколения». Ау! Где вы, родимые, ну хоть бы и старого поколения? А так хорошо все выглядело на бумаге! Тут и «создание сети уличных автоматизированных «антивандальных» туалетов». И закупка «на конкурсной основе 40 автоматических туалетов, в том числе 10 для обслуживания инвалидов». О судьбе одного из тогда закупленных автоматических здесь уже вспоминалось, а вот об инвалидных даже не слыхивалось.

Сегодня власти уже не делают ставки на слабоватый для российских условий импорт — будем развивать собственное производство. Дизайном бахвалиться не будем, а по части надежности — будьте уверены. Московское правительство приняло постановление «О производстве и развитии сети общественных автоматизированных «антивандальных» туалетов», где дается положительная оценка экспериментальным образцам, изготовленным ОАО «Энергопромстрой», указывается на необходимость их скорейшей доработки, сертификации и первоочередной установки первых 30 единиц в местах, согласованных с префектами административных округов.

Общественность окрылена надеждой. Откликнулась пресса: «Новый московский туалет можно разрушить только бомбой». «Новая модель туалета, выполненная из бетона с аксессуарами из нержавеющей стали, будет обладать поистине фантастической сопротивляемостью к хулиганским действиям. Человек, не вооруженный спецсредствами, например автогеном, не сможет в нем ничего сломать». А что, если мы опять недооценим российского умельца?

Туалет — место по определению нечистое, а потому и нечистой силе там самое место. На этот счет есть своя разнообразная мифология. Скажем, по мнению исламских теологов, в туалетах водятся джинны. Как объясняют педагоги медресе «Мухаммадия», джинны, что значит «невидимые», «скрытые», это существа из другого мира, отличные от людей и ангелов. И у джиннов, и у людей, при всем различии их сущностей, есть воля и возможность выбора между добром и злом. Джинны обитают в безлюдных местах, на помойках, кладбищах в развалинах, в банях и, повторим, в туалетах. Живут и там, где много грешат, например на базарах. Случается, живут и в домах. Джинн, отдалившийся от милости Аллаха, — это шайтан. Во главе шайтанов стоит Иблис, Сатана. Его цель — завести людей в ад. Чего джинны решительно не выносят — так это азана (призыва к молитве). А посему не забывай, выйдя из туалета и совершив положенное, обратить свое сердце к Аллаху.

Насколько знаю, священнослужители христианские ничего не говорят о чертях в туалете, но сознание обыденное прочно связывает их с дерьмом и, более того, сам ад представляет гигантской клоакой. Давний уже анекдот рисует именно такую картину:

Ад. Грешники стоят по подбородок, по самый рот в говне. Открывается дверь, заталкивают новенького. Он сопротивляется, кричит: «Не пойду!», размахивает руками.

Голос из задних рядов:

— Ну кто там ещё волну пускает!..

Светский вариант сортирно-клоачной мифологии рисует канализацию как подобие ада, который удобно населить всякой нечистью. Множество сплетен, слухов, заметок в бульварных и даже серьезных газетах, литературные произведения и кинобоевики питаются этой мифологией и сами её творят. Особо привлекательны для профессиональных и непрофессиональных сочинителей клоаки нью-йоркская и парижская. Газета «Фигаро» как-то даже привела целый перечень парижской канализационной фауны: пауки, тараканы, крысы — это как бы в порядке вещей. Но есть ещё и раки, огромные, мясистые, сбежавшие от варки, и дикие кошки, нападающие на малышей, и тропические москиты. А полусатирическая газета «Жур де Пари» со всей серьезностью рассказала, что крокодил Бернар, родившийся на Гайане и после трех лет жизни в парижской квартире брошенный хозяевами, стал звездой парижских клоак, любимцем туристов.

Нью-йоркских собратьев Бернара завезли с Флориды — на отдыхе покупали там в подарок детишкам милых славных малышек, селили дома в ванных, а потом, когда они надоедали, без жалости спускали в унитаз. Оказавшись в вечном мраке канализации кайманы ослепли, выцвели, озлобились, стали питаться чем ни попадя, пожирать крыс. Некоторые даже сделались каннибалами, потому как крыс уже не осталось. И, что самое худшее, кайманы-альбиносы стали беспричинно нападать на городских сантехников. Журналист из «Нью-Йорк таймс» Роберт Дали даже написал книгу «Мир под городом» (1959), где действие разворачивается в нью-йоркской канализации и целая глава посвящена кайманам. Другой автор, Томас Пинчон, в нашумевшем романе «V» (1963) обогатил миф о канализационных чудищах «антикайманным патрулем», специально созданным, чтобы прочесывать глубины и закоулки подземной клоаки в поисках ужасных тварей.

Еще из той же серии мифов: в нью-йоркской канализации произрастает отличная марихуана, «нью-йоркская белая». Конопля попала туда в эпоху облав на наркоманов — её сбрасывали в унитаз, но она прижилась и в канализации. Одно мешает её там собирать — угроза встречи с кровожадными аллигаторами. Говорят даже, что маленькие кайманчики, накурившись марихуаны, устраивают в говенном царстве жуткие оргии — дым идет коромыслом.

Легенда о крокодилах породила триллер «Аллигатор» (1980), главный герой которого, выброшенный в канализацию и заразившийся там гормональными отходами химических лабораторий, превратился в чудовище и, всплывая на поверхность, убивал в Манхэттене всех, кто на пути попадался. Здесь кинематографисты отдали дань передовой экологической тематике: чудищ порождают сами люди, их жестокость и бездушие к живой среде нашего обитания.

Автор, воспитанный в материалистической традиции, призывает читателей не верить в джиннов и накурившихся опиума кайманов. Всему есть разумное, не требующее потусторонних сил объяснение. В подтверждение чему привожу ниже подлинную историю, художественно изложенную молодым писателем Сергеем Ефуни в замечательной, хотя пока и не нашедшей издателя повести «Женщины Лакруа»:

«Как обычно, с наступлением лета в Раздорах закипели строительные работы. Соседская дача была выкуплена жизнерадостным генералом, обладателем прехорошенькой дочки, хозяйственной супруги и темно-синего «мерседеса». На объект были пригнаны солдаты из ближайшей части, завезена фура стройматериалов, и закипела работа.

Генеральша Екатерина Васильевна, женщина простая и незлобная, быстро познакомилась с соседями. Вслед за ритуальными обменами солью и спичками общение приобрело более сердечный характер. За вечерним чаем или на воскресных променадах Екатерине Васильевне рассказали мрачные предания здешних мест, впечатляя историями о призраках неправедно загубленных душ… Генеральша, женщина бывалая и храбрая, следовавшая за мужем и в Афганистан, и в Анголу, здесь проявляла неожиданную чувствительность и признавалась в неодолимом страхе перед потусторонними силами…

Пока папа укреплял обороноспособность страны, а дочка праздно поедала мороженое на терраске, рачительная генеральша руководила благоустройством. Под её бдительным надзором два белобрысых воина принялись копать огромный септик, призванный принимать и накапливать все отходы прожорливой генеральской фамилии. Вскоре яма была выкопана и забетонирована. В её жерло был вставлен люк, окруженный деревянной кабинкой, дабы славные бойцы Красной Армии могли справлять естественные надобности в относительном уединении. А далее случилось непредвиденное…

День шагал к вечеру. Долгие тени сосен полосатой зеброй разлиновали нашу и соседскую лужайку. Солнце игристо подмигивало через сизые верхушки леса, ослепляя, но уже не обжигая. Строители, завершив трудовой день, готовились к отбытию. Один из них, чубатый рядовой, не привыкший ещё к грубой солдатской пище, почувствовал, видимо, настойчивый позыв плоти и надолго угнездился в фанерной будке, выстроенной над выгребной ямой. Любое полезное дело надо совершать не спеша. Так и бравый солдат, расположившись поудобнее, решил закурить. Взял сигарету, достал из кармана зажигалку, нет — настоящую драгоценность, американский шедевр «Зиппо» в медном корпусе с серебряными гравировками и набойками в виде пикирующего клювастого орла, обнимающего своими крыльями холеное розовое тело чудесного огнива. Зажигалка была подарена любимой за два дня до ухода в армию и, наверное, была единственной ценной вещью, которой владел начинающий воин. Трудно сказать, как такое могло случиться. Возможно, руки, не привыкшие ещё к тяжкому ратному труду на генеральской даче, самопроизвольно разжались. Или вспотевшие пальцы не удержали скользкое металлическое чудо. Коварно выпрыгнув из ладоней, зажигалка глумливо звякнула о дощатый настил и со слабым хлюпом рухнула в черную мглу ямы.

Надо сказать, в столь раннем возрасте молодые люди не склонны предаваться ни долгим раздумьям, ни тяжким переживаниям. Будучи, видимо, человеком действия, храбрый воин стремительно разработал и реализовал план спасения утраченного шедевра. Облачившись в раздобытый в части противохимический костюм, он погрузился в смрадную черноту колодца с твердым намерением найти зажигалку. Толстая резина и противогаз надежно изолировали от ядовитых испарений. Движения, однако, были скованы и неловки, а потому поиски затягивались. Но худшее было впереди. Скоро выяснилось, что несчастный искатель не может выбраться из ямы самостоятельно.

Заметим, что канализация в доме ещё не была закончена, и потому фанерное заведение, помимо строителей, использовалось всей семьей. Несмотря на справедливый гнев генеральши, объятый демократизмом муж счел нецелесообразным усеивать участок сортирами для нижних чинов.

«Ничего, не графья, неделю-другую на улице погадите», — распорядился он. В результате кабинка блистала чистотой, обзавелась дезодорантами и туалетной бумагой, а снаружи к ней был прибит реликтовый рукомойник.

В этот день, когда розовые сумерки опоясали землю, ничто не предвещало появления зловещих сил тьмы. Екатерина Васильевна, бодро напевая строевой марш, двинулась к фанерным удобствам с очевидной целью воспользоваться ими по прямому назначению. Комфортно расположившись на специальной мягкой подстилочке и побрызгав вокруг персиковым дезодорантом, она углубилась в прихваченную по случаю газету. В этот миг внимание её привлек странный звук из ямы. Генеральша была хорошей хозяйкой, поэтому, на случай аварийного отключения электричества, в сортире висел армейский фонарик. В нем можно было менять стеклышки с красного на зеленый или синий, чтобы давать тайные сигналы своим или же путать неприятеля. Осталось неизвестным, чья недобрая рука переключила в тот день обычный свет на синий. Из глубины колодца на Екатерину Васильевну смотрело нечеловеческое лицо, светящееся цианистым неоном, с выпуклыми круглыми фарами вместо глаз и длинным ребристым хоботом в области носа. При виде генеральши чудище, по грудь в черной жиже, глухо забубнило и протянуло к ней свои осклизлые щупальца.

Крик замерз в горле Екатерины Васильевны. Мелькнуло: «Вот оно, началось…» Она нашла в себе силы вырваться наружу, буквально выпав из фанерного склепа. Здесь силы вернулись к ней. «Говновой, говновой!..» гремел набат её командного баса, по тревоге поднимая окрестности.

Вид Екатерины Васильевны, с заголенным нижним бюстом и выпученными глазами, подымающей клубы пыли под окнами собственного дома, изрядно озадачил мирных граждан, оказавшихся неподалеку. Случилось, что именно в этот момент на дачу прибыл генерал в сопровождении нескольких боевых товарищей. Запланированным шашлыкам не суждено было случиться. Пока сконфуженная дочь приводила в порядок растрепанную маму, подоспевшие соседи и бойцы помогали несостоявшемуся привидению выбраться из дерьмового плена. Наконец, это удалось с помощью лебедки и троса. Призрак тяжко пыхтел и пытался жаловаться на превратности фортуны. К счастью, побелевший от злости муж потерпевшей не прихватил с собой табельного оружия и, таким образом, не исполнил первого естественного порыва — пристрелить нашкодившего недотепу. Бить его не стали, так как сильно брезговали. Вечное дежурство по кухне отпало по санитарным соображениям. В итоге возобладала гуманная позиция, и неудачливый отрок был отправлен в госпиталь. Долгое сидение в вонючей яме не прошло даром, юноша начал отчетливо зеленеть, что просматривалось даже под толстой коркой нечистот.

В дальнейшем судьба его сложилась вполне заурядно. Генерал был гневлив, но отходчив, а выпив водки, при упоминании о событиях того несчастного дня начинал ржать как полковой жеребец, вгоняя обычно уравновешенную супругу в состояние темной ярости. Злокозненный искатель в госпитале окреп, отъелся и позднее благополучно завершил службу ефрейтором, став отличником боевой и политической подготовки. История же о говновом, поселившемся в местной канализации, ещё долго будоражила умы, пополнив копилку местных сказаний».

Вот так. В доме — домовой, в лесу — леший, в воде — водяной, в говне говновой. Наше языческое подсознание требует картины мира объяснимой и цельной. Так и жить легче, и мир как-то роднее.

Не удержусь от пространной цитаты из научного сочинения.

«Марсель Дюшан, которого художники поп-арта считают одним из основоположников своего направления, в 1917 г. выставил в Нью-Йорке нашумевшее произведение «Фонтан», представлявшее собой стандартный фаянсовый писсуар. Единственное прикосновение художника к этой фабричной продукции заключалось в том, что он поставил на ней подпись «Р.Матт». Как предполагают, такова была фамилия инженера-сантехника, автора бессмертного оригинала. Автор книги «Поп» Саймон Уилсон пишет, что эта работа «предназначалась для восприятия не в качестве эстетического объекта, но в качестве декларации идеи» — идеи «редимейд», готовых изделий, предметов, взятых из живой реальности и способных выполнять функцию произведений искусства. Характерно, однако, что выбран был писсуар, предмет, появление которого на художественной выставке было обречено на скандал…»

Извини, уважаемый читатель, но автор этих строк — ваш покорный слуга, в свое время занявшийся исследованием аттракционов и получивший докторскую степень за сочинение «Проблемы художественного воздействия: принцип аттракциона». Так вот указанным примером автор, то есть я, имел цель утвердить непреложный факт, что надежнейший способ привлечь внимание публики — шокировать её. А что для этой цели подходит лучше? То, что находится за гранью приличия. В данном случае неизвестный мне иными своими творениями Дюшан обратился к писсуару. Концепция целого направления в искусстве обрела свое выражение в этом великом предмете.

Выведенные автором, то есть мною, теоретические закономерности подтверждены многими фактами как прошлых, так и нынешних времен. Скажем, недавно в Барселоне разразился культурный скандал. Зрители, пришедшие в театр Gran Teatre del Liceu, на премьеру, приуроченную к столетию смерти Верди, увидели после поднятия занавеса декорации общественной уборной и певиц, которые, приступая к исполнению партий, застегиваясь, вставали с унитазов. Постановщик этого шоу Каликсто Биейто позднее объяснил, что просто хотел снять с оперы «хрестоматийный глянец» и подчеркнуть важность проходящей через спектакль темы власти. Барселонские театралы не оценили глубины его замысла. Постановка показалась им чересчур авангардной: они негодовали, шикали, топали ногами, кричали: «Позор!» Но эффект-то был достигнут. Сколько было на той же сцене постановок, о которых мы и вовсе не слыхали. А об этой ведь узнали!

Еще одно недавнее сообщение. Англичанин Стив Гилк отправился в путешествие на самодельном унитазе, который, в отличие от обычных, снабжен колесами и мотоциклетным мотором. Гилк намерен преодолеть расстояние от крайней западной точки Великобритании, именуемой Лэндз Энд, до города Джон О'Грейтс. При скорости этого необычного движущегося средства 4 мили в час (6,4 км/час) для завершения «похода» потребуется месяц. Цель предприятия весьма гуманна: таким способом Гилк предполагает собрать около 10 тысяч фунтов на нужды хосписа. Надеюсь, путешествие уже завершено, и успешно, деньги собраны и преданы на благое дело. Но не случайно ведь многомудрый англичанин отправился в поход на унитазе. Много бы он насобирал, если б поехал, ну, скажем, в «мерседесе»?!

В утешение желающим прославиться скажу: неважно, в конце концов, чем прославиться — талантом или бездарностью, музыкальной одаренностью или незатейливой готовностью скакать по сцене и мочиться на пианино (как то, скажем, в свое время делал ныне знаменитый Найк Борзов, выступая с группой «Инфекция»), получить приз за лучшее произведение (фильм, песню, книгу) или худшее. Всякие есть призы. Есть уже и фестивали самых бездарных фильмов.

Это пускай интеллигенты типа привыкшего к высокой музыкальной классике и консерваторской публике Николая Петрова возмущаются телепередачами, где «вокруг унитаза пляшут непонятного пола существа». Чего тушеваться! Пипл хавает. Для рейтинга такие передачи — самый кайф.

А вот и свежий пример: на «Русском Радио» появилась программа «Золотой унитаз»; первый выпуск вышел в октябре 2000-го, ведущий — Андрей Чижов. Это, так сказать, антихит-парад. Программа составляется по откликам радиослушателей из песен, вызвавших их возмущение. Так что не теряйте надежды. Может, и вы сподобитесь оказаться героем «Золотого унитаза» или какого-то другого не менее престижного (золотой ведь!) конкурса. А если уж вы прорвались в заветные кущи ТВ или радио, то можете и попользоваться апробированным рецептом восхождения к славе, успеху, бабкам.

Посвятим эту главу взаимосвязи сортира с искусством. Более всего, конечно, — с кинематографом. Не потому, что кино — важнейшее из искусств (это уже в прошлом), а унитаз — важнейшее из удобств (это и в настоящем, и в будущем). Просто так уж сложилась биография автора.

Поправка к истории отечественного кинематографа.

Известно, что первые съемки Льва Николаевича Толстого произвел шустрый петербургский кинопредприниматель Алексей Дранков (он же потом вошел в историю как создатель первой отечественной игровой ленты «Стенька Разин, или Понизовая вольница»), что Лев Николаевич сниматься не хотел, и Дранков снимал его тайно. Как? Ну, видимо, прячась в саду за деревьями. Так объясняли нам вгиковские педагоги.

Витя Листов со слов старейшего оператора Лемберга, памятного тем, что снимал Ленина, дополнил отечественную киноисторию необходимыми коррективами.

Так вот, как-то Дранков, мучимый безденежьем и неудачами в делах, призадумался, на чем бы таком заработать. И тут его осенило: ведь 1908 год! Грядет восьмидесятилетие Льва Николаевича Толстого!

Схватив кинокамеру, французское изобретение, Дранков помчался в Ясную Поляну и, естественно, направился прямиком к Софье Андреевне за разрешением запечатлеть для кинематографических живых картин её великого супруга.

— Ни о каких съемках не может быть и речи, — ответила Софья Андреевна и попросила нахрапистого гостя покинуть яснополянские пределы.

Другой бы в подобном случае именно так и поступил бы: ну не вышло, что уж тут поделаешь! Но Дранков был иной закваски. Он вышел в парк и, произведя быструю рекогносцировку, отметил глазом дощатый скворечник сортира, куда и засел вместе с камерой.

Ждать пришлось несколько часов кряду. Но сидел Дранков не напрасно. Толстой, наконец, появился и направился по тропинке прямиком к невидимому Дранкову. Тот тут же начал вертеть рукоятку камеры. Толстой дошел до будки, попробовал рукой дверцу — не открылась. Не став ждать, Толстой повернулся и пошел назад. Тут Дранков снова закрутил рукоятку и теперь уже со спины снял классика, удаляющегося от камеры.

Помчавшись в Москву, дабы не тратиться на путь до Питера, Дранков проявил пленку, напечатал копию и буквально через день вновь предстал перед Софьей Андреевной.

— Молодой человек, я же сказала вам, что ни о каких съемках не может быть и речи!

— Мадам! Я приехал не снимать Толстого. Я приехал показать вам Толстого.

Софья Андреевна удивилась: посмотреть на своего великого супруга ей, никуда не денешься, было интересно. Она нашла какую-то мятую простыню, Дранков её приспособил в качестве экрана, наладил свою проекционную машину и начал крутить рукоятку. На простыне появился Толстой, идущий на камеру, затем он же — от камеры удаляющийся.

Софье Андреевне топография яснополянского парка была до боли знакома, она вмиг поняла, откуда съемки производились, и не смогла сдержать смеха. Ну а раз рассмеялась, то к Дранкову как бы и расположилась — далее съемке уже не противилась…

Так в 1908 году отечественное документальное кино, возрастом без году неделя, впервые использовало метод скрытой камеры, вновь изобретенный уже где-то в 60-е.

Из рабочих тетрадей Григория Козинцева:

«Во время войны на объединенной студии в Алма-Ате шли съемки «Ивана Грозного». Помещения слабо отапливались, уборные были вконец испорчены, вонь стояла нестерпимая. Актеры в парче, в мехах, вышивках из бисера, задирая парчевые наряды, пробирались мимо гор скомканных бумажек.

Эйзенштейн снимал ночами (днем не было электричества). Он порос густой щетиной, был давно не стрижен. На нем был грязный ватник. Он орал, оскорблял помощников.

Так снималась «самая красивая картина из всех когда-либо снимавшихся в кино» (Чарли Чаплин)».

Вынужден повиниться перед читателем за то, что привожу эту запись не по авторской рукописи, а по публикации в «Советском экране» (1973. № 19), подприглаженной, подцензурированной редактором. То есть, увы, мною самим. У Григория Михайловича было все описано точнее и жестче, не забыты, в частности, были горы не только мятых бумажек, но и кое-чего еще, описываемому месту свойственного. Но во всех нас сидел внутренний цензор, а если бы не сидел, то цензор внешний тут же о себе бы напомнил. Не судите строго…

Сергей Михайлович Эйзенштейн, создатель великих эпических полотен, известен был также как любитель виртуозного русского слова и сам внес памятный вклад в его обогащение: ему мы обязаны живым новообразованием с шестью согласными подряд — взбзднуть.

А в 30-е годы, как рассказывают, по причине напряженных отношений с кинематографическим наркомом (министром) Борисом Шумяцким, Эйзенштейн не отказал себе в удовольствии наклеить его фотографию на дно унитаза. Кстати, когда Шумяцкий предложил Эйзенштейну снять что-нибудь из классики, тот с готовностью согласился. Сказал, есть замечательное произведение, запрещенное проклятой царской цензурой — называется «Лука». Прекрасный может получиться фильм. Шумяцкий тут же велел запросить «Луку» из Ленинской библиотеки… Когда наркому объяснили, что это за произведение, как оно полностью называется и по какой такой причине было запрещено, улучшению его отношений с Эйзенштейном это не поспособствовало.

Еще одна кинематографическая история. Слышал её от Люции Людвиковны Охрименко, одного из лучших вторых режиссеров «Мосфильма» в золотые его времена. Передаю её рассказ, увы, с неизбежной потерей роскошных красочных деталей — слишком уж давно это слышано.

Итак, работала она с Юткевичем на фильме «Ленин в Польше». Снимали, соответственно, в Польше. Как-то во время съемки Штраух, игравший Ленина, захотел писать. Ну захотел и захотел — дело обычное. Но снимали на летном поле аэродрома. Вокруг — ни кустика. Укрыться негде. К тому же сильнющий ветер. Все предлагавшиеся простодушные варианты Штраух отвергал. То ли стеснялся (в группе полно женщин), то ли слишком глубоко вошел в великий образ. Тем более он в полном гриме и костюме, а грим сложный и долгий — так что заниматься этим нецарским делом все-таки предстояло в полном обличье великого вождя.

Наконец, придумали. Посадили Штрауха (а с ним и Юткевича) в машину и повезли к одинокому дому, километра за полтора. Послали администратора переговорить с жильцами. Тот поднялся на второй этаж, объяснил владелице квартиры деликатность и ответственность момента, попросил для актера разрешения воспользоваться удобствами и ещё очень, очень попросил: пусть, когда Штраух будет входить и выходить, никто из комнат не выглядывает чтоб не подпортить творческого самочувствия актера перед ответственной съемкой. Все было позволено и обещано.

Штраух поднялся в квартиру. Действительно, все её обитатели попрятались, и актер как бы никем не видимый прошествовал в туалет. Но уже когда он выходил, из всех дверей торчали головы, а на лестнице из всех квартир вывалили жильцы и, свесившись сверху, задрав шеи снизу, в безмолвной тишине провожали его взглядами.

— Ну чего они не видели? — сказал Штраух, садясь в машину. — Ну, человек захотел пописать…

— Памятники не писают, — глядя через непроницаемо темные очки, бесстрастно ответил Юткевич.

Ох, сколько в нашем кино было этих неписающих памятников!

Юткевич остался в памяти современников (за потомков не ручаюсь) ещё и своими культурными контактами с Францией. После приезда в СССР Ива Монтана, о пребывании которого Юткевич снял фильм, по Москве ходила в списках сатирическая поэма за подписью Иоанн Московский, свидетельствовавшая о неприятии рядовым обывателем завезенных из Франции сортирных новаций. Вот соответствующие строки:

В семье Юткевича волненье
В сортир проводят синий свет.
И домработница на кошку
Кричит: «Не писай на паркет!»

Видите, до чего дошло! И свет синий. И на паркет писать не надо.

Владимир Наумов описывает в своих воспоминаниях драматические коллизии, вершившиеся в момент встречи руководителей ПиПа (Партии и Правительства) во главе с Хрущевым и творческой интеллигенции страны в Доме приемов на Ленинских горах. В те судьбоносные дни стоял вопрос о слиянии Союза кинематографистов с другими союзами, то есть практически о его уничтожении. Пырьев, председатель киносоюза, нюхом чувствовал, что эта встреча — шанс спасти союз. Надо только улучить момент — по-свойски переговорить с Никитой. За время обеда попытка завести разговор не удалась. Но наступил перерыв…

«Поскольку обед длился долго, в перерыве все отправились справлять естественные потребности. Общий большой туалет (условно назову его демократическим) располагался ниже этажом (насколько память мне не изменяет). А прямо у выхода из дверей президиума для самого высокого начальства был маленький туалетик, по солдатской терминологии, на три «очка».

Пырьев был завсегдатай таких правительственных мест. Мы-то с Аловым впервые туда попали, а он, как царь и бог, знал все тонкости этикета и протокола. Знал и то, что этот крошечный туалетик не для простых смертных, но, видимо, желая наказать меня за нерасторопность в выполнении его поручения (занять место за столом поближе к Хрущеву), решил сделать «подлянку». Говорит: «Ссать хотите? Идите сюда». И подвел нас с Аловым к правительственному туалету.

Мы зашли. У каждого писсуара — широкая спина в пиджаке покроя Совета министров и ЦК партии. За каждой — небольшая очередь из высшего начальства. Довольно странное зрелище: портреты, которые носят на демонстрациях и развешивают по большим праздникам, стоят в очереди к писсуарам. В одну очередь встал я, в другую — Алов. Очередь от силы три человека, не то что внизу. Когда подошла моя очередь, слышу какой-то шорох. Обернулся, через плечо вижу: вкатился Хрущев. Алов находился у писсуара, ближайшего к двери, и Хрущев двинулся именно туда. В секунду очередь исчезла — как корова языком слизнула. Остался один Алов, уже приступивший к действию. Хрущев смущенно-покровительственно улыбнулся и встал за ним. А далее произошло форс-мажорное обстоятельство, которое невозможно было ни предвидеть, ни объяснить с научной точки зрения.

Что может произойти с человеком, в момент освобождения своего организма внезапно подвергшегося нервному шоку? Скорее всего, естественная реакция организма на потрясение (от близости к вождю) — зажим. Но, вопреки логике и законам биологии, организм Алова среагировал неожиданным образом начал неостановимо вырабатывать мочу. Минута, вторая, третья. Одна очередь прошла, вторая — Хрущев и Алов все стояли, и Алов все никак не мог завершить бесконечный процесс. Сначала Никита Сергеевич насторожился. Потом стал бегать глазками по сторонам, видимо подозревая провокацию, и, наконец, принял единственно правильное решение — перебрался в другую очередь и немедленно был пропущен к «очку».

Под осуждающие взгляды высших руководителей страны мы выскользнули из туалета и тут же наткнулись на Ивана Александровича. Он стоял в странном напряжении, интуитивно понимая: что-то произошло, и именно с нами. Мы рассказали ему о случившемся, он в отчаянии замотал головой: «Дураки! Какие болваны! Такого удобного случая больше не представится…» И, обращаясь к Алову, добавил: «Ты же был рядом. Мог все сделать! В этот момент человек находится в состоянии расслабленности. Ты должен был бросить все свои дела, повернуться к нему лицом и сказать: «Никита Сергеевич, надо сохранить Союз кинематографистов!» И он бы тебе не отказал. Неужели не понимаешь: в такой ситуации не отказал бы! Это все равно что вы выпили на брудершафт. Вы теперь как близкие друзья! Он бы тебе никогда не отказал!»

…Момент интимной близости был пропущен. Далее Пырьев спасал союз уже без участия Алова и Наумова…

Туалет Союза кинематографистов. Чувствую немощь своего пера перед величием хранимых им тайн. Будущие корифеи десятой музы отсиживались в нем, чтобы попасть на показы вожделенных заграничных фильмов — редкий дефицит тех времен, доступный лишь малой толике избранных. Корифеи здравствовавшие, народные артисты, секретари союза прятались, запершись в кабинках, от оргсекретаря, тщетно искавшего их, чтобы подсунуть на подпись какую-нибудь очередную пакость типа писем в поддержку родного ЦК, мудро поспешившего с братской интернациональной помощью чехословацкому народу.

Братья мои по перу, коллеги-киноведы! Поройтесь в памяти, не поленитесь записать вспомянутое, в давние годы виденное или слышанное. Не обездольте потомков неведением славного (равно и бесславного) прошлого нашего кинематографического цеха.

Сергей Параджанов спросил у московских кинематографистов (среди них был и Витя Демин, рассказавший мне этот сюжет), приехавших на пленум в Киев.

— А что, правда, в Москве мужчины такие сильные?

— ???

— Ну, я на «Мосфильме» зашел в туалет, а там кафель до потолка.

Альфреду Хичкоку принадлежит основополагающая эстетическая формула: «Продолжительность фильма определяется вместимостью мочевого пузыря зрителя».

Отару Иоселиани принадлежит другая эстетическая формула, столь же основополагающая и столь же, на мой взгляд, бесспорная: «Искусство есть экскремент от прожитой жизни».

Взаимосвязь духовной и телесной сфер нашей жизни, осуществляемую посредством посещения туалета, отметил уже самый первый теоретик отечественного телевидения — Вл. Саппак в книге «Телевидение и мы»:

«Полтора — два — пять — десять — двадцать миллионов людей, не видя и не ведая друг друга, точно по чьей-то команде, одновременно смеются, одновременно бранятся, одновременно отпускают одни и те же остроты. Пустеют улицы. Театры. Читальные залы. В городе падает потребление воды: люди перестают даже — сообщает статистика — посещать уборную, с тем чтобы потом разом, тоже всем одновременно, устремиться туда». Замечание сопровождено сноской: «О существовании прямой и вполне выраженной связи между работой городского телевизионного вещания и городского водопровода, обо всех этих падениях и взлетах в потреблении воды я прочитал в одном из иностранных журналов».

Где-то в начале 70-х бригада советских писателей приехала на сибирский бумкомбинат. Выступая перед рабочими, писатели призывали их увеличить выпуск столь необходимой народу продукции.

— В ваших руках судьба наших книг!

Писатели не знали, что выступают в цеху, недавно пущенном специально для выпуска туалетной бумаги. Да и сама эта продукция в ту пору была дефицитной новинкой. В Москве за ней стояли большие очереди. Даже большие, чем за самыми ходовыми книгами…

После мхатовской премьеры Горбачев позвонил Ефремову.

— Ну, как вам, Михал Сергеевич?

— Пердуха, — сказал Горбачев.

— Как, как?

— Пир духа, — уверенно повторил генсек.

Ефремов широко эту историю рассказывал: с тех пор слово «пердуха» прочно вошло в искусствоведческий лексикон. Содержательное наполнение его разное — от высокой степени восхищения до некоторого иронического сомнения в достоинствах произведения.

О связи унитаза с поэзией. Ну, стихи, настенные и печатные — это само собой. Но не только. Вскоре после начала гайдаровских реформ в магазине «Поэзия» на Самотеке появились унитазы. Объявленная свобода торговли открыла путь творческой фантазии масс. Всем торговали всюду. Почему бы и не унитазами в «Поэзии»?

На обратном пути из зарубежной турпоездки с киноактрисой С. случился предосаднейший случай: наводя красоту в туалете, она сняла золотое кольцо, и то, по случайности, укатилось в отверстие умывальника. Актриса плакала, все ей сочувствовали. Аэрофлотовские начальники обещали помочь: при сливе фекалий из бака колечко непременно выловить. Актриса благодарила, осталась ждать, пока произведут фекально-фильтрационную операцию… Что было дальше, никто из её попутчиков (в том числе и знакомая, которую я встречал) не знал — все торопились домой…

Окончание истории я узнал спустя несколько лет. Не было никакого потерянного кольца. Где-то там за бугром оно и осталось, то ли проданное, то ли на что-то ченьжанутое (будущие историки, запомните это слово «ченьж», по-ихнему — «мена»). Но оно было записано в декларации. Актриса замечательно сыграла свою сцену, таможенники не уступили ей в актерском мастерстве. Этот номер они уже проходили и наперед знали результат…

Очень печальная история. Не потому, что актриса свой талант переоценила, а потому, что вынуждена была тратить его не по делу. Проще бы нормально пойти в банк и обменять свои рубли на сотню баксов для подарков семье и знакомым. Но в ту пору для этого требовалось разрешение на таких верхах — лучше не затеваться…

Эх, кино, ах, кино,
Кинематография!
На экране — говно,
В зале — порнография.

Во время кинофестиваля «Золотой Дюк» в Одессе прорвало канализацию и выплеснуло содержимое городских труб в море со всеми вытекающими (подмывает написать «вытекшими») для купающихся последствиями. Фестиваль пел:

Шаланды, полные фекалий,
В Одессу Костя приводил…

С Миколой Гнисюком в пору нашей совместной работы в «Советском экране» (он — фотокорреспондент, я — просто корреспондент) мы всерьез разговорились и узнали друг друга в Ялте, на съемках «Ты и я» Ларисы Шепитько. Накануне моего отъезда, после очень теплых, даже чрез край теплых посиделок в компании Ларисы, Микола излил душу:

— Я женщин всегда так любил, так к ним относился! А они — такие мелкие, завистливые… И, что хуже всего, ещё и в туалет ходят!

Тут я с Миколой солидарен. Этого им, нашим ангелам, простить никак нельзя.

Вляпаться в говно… Умыться говном… Ничего, конечно, приятного, но с кем не случалось? Не будем терять оптимизма. Как сказал русский классик, «неволя заставит пройти через грязь — купаться в ней свиньи лишь могут». Посему для приободрения читателя — два подлинных случая из жизни людей разных профессий, почерпнутые из книг их воспоминаний (пока не опубликованных).

Первый — кинематографист. Режиссер Сергей Соловьев:

«…На съемки в Ялту первым делом отправился директор, который на месте должен был все организовать. Следом за ним поехали оператор и художник — готовить декорацию. И, наконец, как и положено, выехали главные действующие лица — актеры и я, режиссер.

Мы с Тихоновым прилетели в один день, правда, разными рейсами. Тихонов уже тогда был Тихонов, снявшийся в «Войне и мире», народный, прославленный, уважаемый и любимый.

Схожу с самолета — никто меня не встречает. Где группа, где директор неизвестно. Матерясь вслух и про себя, еду в Ялту, начинаю ходить из гостиницы в гостиницу. Спрашиваю везде про благородного старца по фамилии Залбштейн. Не знают, не видели, не слыхали. Наконец, добрался до какой-то гостиницы где-то высоко, на самой горе.

— Залбштейн? Да, есть такой. С «Мосфильма». Живет внизу.

Стучу в номер — никто не открывает. Стучу ещё и еще.

Наконец, дверь открывается — Залбштейн. Легкие седые волосы всклокочены, на лице — румянец, штаны опущены…

— Дмитрий Иосифович, — кричу я, — мать вашу так!..

— Сегежа, у меня понос…

После таких слов спрашивать благородного старца, почему меня никто не встретил, уже бессмысленно.

— Ладно, где мы жить будем? — спрашиваю я, понимая, что дело уже идет к вечеру.

— Сегежа, все готово. Сейчас вы увидите. Это такой номег! Пгямо у бегега могя!

Пошли к берегу моря, в гостиницу «Южная». Заходим в номер на первом этаже. Окна — прямо в сад, в номере — две кровати, на них — мои товарищи, художник Леня Перцев, оператор Рома Веселер. Сначала я подумал, что Залбштейн завел меня просто с ними поздороваться. Но он сказал:

— Пойду пгинесу гаскладушку.

Я понял, что раскладушка предназначается мне. Но дорога, беготня по гостиницам уже настолько меня вымотали, что как-то за себя бороться никаких сил уже не было. Внутренне я махнул на все рукой.

В погребальной тишине Залбштейн принес раскладушку, начал её раскладывать, но целиком она никак в комнату не влезала.

— Сегежа, — сказал Залбштейн, — часть гаскладушки будет на балконе. Скажите, как вы хотите быть на балконе — головой или ногами?

Кто-то из моих товарищей подал голос:

— Дмитрий Иосифович, вы что, охренели, что ли? Это же режиссер!

— Что значит гежиссег? Тгудно с номегами. Это Ялта. Я же говогил: Ялта — тяжелые условия для жизни, давайте снимать дгугой гогод. А он — Ялта да Ялта. Вот, пожалуйста: все, что я говогил — все есть. Тгудно с номегами. Пусть живет, как есть.

— Ребята, закончили разговоры, — сказал я, — дико хочется спать.

Я улегся головой на улицу, ногами в комнату и тут же мертвецки заснул. Потом уже я узнал, что произошло дальше. Через полчаса приехал Тихонов, спросил: «Где режиссер, мне надо с ним поговорить, у нас завтра съемки». С Тихоновым мы к тому времени были едва знакомы, виделись только на пробах.

— Он в номере, уже спит, — ответил Залбштейн.

Было только семь вечера, завтра в восемь утра съемка, ничего ещё не оговорено — Тихонов настоял, чтобы его отвели ко мне. Войдя в номер, народный артист увидел мои ноги, торчащие из балкона.

— Что это?!

— Вячеслав Васильевич, я же говогил, Ялта — тгудный гогод…

— Это что, режиссер? Так он у вас спит?

— Он хогошо спит, свежий воздух, сейчас тепло, Ялта — тгудный гогод, ноги в тепле, он не пгостудится…

— Дмитрий Иосифович, вы с ума сошли! Это режиссер вашей картины!..

— Нужно что-то пгедпгинять, — сказал Залбштейн. И, посмотрев на Рому Веселера, добавил: — Вы с ним поменяетесь.

Не знаю, что Тихонов сделал с Залбштейном, но на следующий день я уже жил в люксе. Правда, по случаю всех этих бытовых огорчений мы страшно напились (съемки, естественно, никакой не было — Залбштейна опять откуда-то очень далеко послали). Тихонов жил в другой гостинице, он выпил с нами немного портвейна и пошел к себе отдыхать. А мы, уже без него, пустились во все тяжкие. С веселым хохотом купались, держась за колышек, в горной реке, впадающей в море — наутро поняли, что это слив городских нечистот. Пропили до копейки (буквально — осталась на троих одна копейка) все, нашли каких-то сомнительных девчушек, обещавших угостить нас портвейном, за что в ответ мы должны были рассказывать интересные истории и всячески их забавлять. Ни о каких неуставных отношениях речи не возникало, да и какие могут быть неуставные отношения с мужиками, вынырнувшими из нечистот. Два часа мы ублажали их всяческими занимательными байками, обещанного портвейна в ответ так и не получив. Наутро, проснувшись в коре засохшего дерьма, пошли со своей единственной копейкой к автомату, до капли сцедили стакан газировки, выпили по три глоточка и поняли, что без Залбштейна нам не спастись.

Дмитрий Иосифович, отгоняя рукой амбре, которым от нас тянуло, сказал, что денег у него нет и ничем помочь он не может. Мы поняли про себя, какая это гнусная тварь, но все же сделали ещё пару попыток растрясти его загашники. В ответ он начал рассказывать истории, к делу никак не относящиеся, врать с три короба: «Вот у меня был дедушка, контг-адмигал…» После «контг-адмигала» говорить о деньгах было бессмысленно, мы гордо удалились и в гостиничном холле увидели Махмуда Эсамбаева в его бессменной папахе, размеренными шагами направлявшегося к лифту. Единственный для нас выход, поняли мы, — это подойти к нему и попросить милостыню (у Тихонова занимать было нельзя, это выпадало из норм режиссерской этики — брать деньги у актера накануне первой съемки). Кинули морского — кому идти, выпало мне.

Сковыривая с себя засохшее дерьмо, я объяснил прославленному танцору, что я молодой режиссер, у нас здесь съемки, но мы оказались в затруднительном положении и потому не мог ли бы он дать некоторую сумму, которую мы, конечно же, непременно вернем.

— Сколько? — спросил Эсамбаев.

Я ответил убийственной фразой всех мерзавцев и нищих планеты:

— Сколько сможете.

Он дал нам сто рублей, на которые мы помылись и привели себя в человеческий вид, чтобы на следующий день приступить к съемочному периоду».

Приведенный фрагмент относится к самой первой киноработе Соловьева. К его дебюту — двухчастевке «От нечего делать» по Чехову. Может быть, будущая судьба режиссера так замечательно состоялась именно потому, что в дерьме он выкупался ещё до съемок. Позднее подобное случалось (уже в переносном смысле, не без помощи моих собратьев — журналистов и критиков), но уже не до, а после — по выходе фильмов на экран, после премьер спектаклей. Скажем прямо, режиссером это переносилось с заметно меньшим оптимизмом. И на здоровье тоже сказывалось существенно хуже.

Второй пример — из таможенной жизни. Рассказывает таможенный генерал Валерий Драганов:

«Первое мое выявление контрабанды произошло в начале июля 1973 года на сомалийском судне «Арамис». Судно было огромное, водоизмещением семь тысяч тонн, перевозило ферроникелевую руду из Албании в Чехословакию: на транзите в Измаиле руду перегружали на баржи, которые и транспортировали её по реке. Обычно иностранные суда не досматриваются, но тут вдруг поступило указание тщательно досмотреть.

Судно было в антисанитарном состоянии, без внутренних коммуникаций, команда — без паспортов. Один из членов команды, чернокожий моряк, находился в тяжелом состоянии, просил у медиков помощи. Тем не менее я вошел в его каюту, начал досмотр и обнаружил, извиняюсь за малоэстетичную подробность, в ведре с фекалиями золотую россыпь и несколько камней. Позднее в ходе расследования было установлено, что моряк болезнь симулировал, это был лишь отвлекающий маневр… Этот момент жизни стал для меня поворотным: я оказался героем дня, чувствовал себя окрыленным, жил сознанием, что спас страну от экономического порабощения…»

Таможенникам по долгу службы, увы, случается иметь дело с дерьмом (здесь речь о самом прямом смысле слова). Сколько раз показывали по телевидению кадры полиэтиленовых контейнеров с героином, вперемешку с дерьмом извлеченных из желудков наркокурьеров! Что поделаешь! Служба есть служба. О том, что приходится то и дело обыскивать сортиры в поездах и на пароходах, писано уже тысячу раз — разная попадается контрабанда: и сигареты, и кофе, и всякая мелочь, и кое-что серьезное. Недавно иркутские таможенники потрясли мир настоящей сенсацией: в туалете одного из вагонов поезда «Пекин-Москва» среди прочих бесхозных предметов были найдены три окаменелости размером примерно 13 на 5 сантиметров. Не сумев определить, что это, таможенная служба отправила находку в один из институтов Сибирского отделения РАН. Оказалось, это яйца динозавра эпохи мезозоя, пролежавшие в земле 150–170 миллионов лет. Теперь осталось выяснить, какому виду динозавров они принадлежат: экспертиза будет продолжена в Москве. Предполагают, что динозаврьи яйца были найдены в пустыне Гоби: подобные им уже были обнаружены в 70-е годы в Монголии. Стоимость находки оценивается в миллион долларов. Ради такого улова не грех пошарить и по сортиру! Да и не в миллионе дело: то, что мы видели в «Парке Юрского периода», кажется, скоро станет доподлиннейшей реальностью.

Возвращаюсь к Драганову. Его карьера, как и у Соловьева, тоже замечательно состоялась: он поднялся до высшего таможенного поста в стране — стал министром. Ныне — депутат Государственной думы, возглавляет Фонд таможенной политики. Глядя на его молодое, всегда свежевыбритое лицо, спортивную фигуру, с иголочки костюм, никто и не помыслит его ковыряющимся в ведре с нечистотами. Главное: прошел весь путь с незамаранным мундиром. А потому — выше голову, товарищ! Говно — это, может быть, даже и к счастью!

Кстати, как рассказывают люди, не понаслышке знавшие Сергея Павловича Королева, имел он обыкновение перед запуском ракеты, в которую верил, поссать (здесь этот глагол наиболее точен) на свое детище. Счастливая примета ни разу не подвела — осечек не было.

Я и прежде, мой уважаемый читатель, вспоминал здесь по случаю анекдоты на всякого рода говеные темы! Ну как же без них обойтись?! Ясное дело, никак нельзя. Извините, опять вернусь к ним — на этот раз в отдельном разделе. Качество у анекдотов, естественно, разное, бывает и средненькое, бывает и вполне говеное, но без них наш научный труд будет явно не полон. А кроме того, есть тут, поверьте, и перлы жанра. Классика! Тема тому очень способствует. А способствует как раз потому, что, как мы уже говорили, «говно» само по себе есть точка отсчета, уровень, мерило.

Человек приходит к директору цирка:

— Хочу предложить вам номер оригинального жанра.

— Что вам для него нужно?

— Два больших резиновых мешка, пистолет и белый жилет.

— Так. Ну а в чем состоит номер?

— В мешки наливают до верха говно, подвешивают под куполом, я выхожу на арену в белом жилете, гаснет свет, барабан бьет дробь, вспыхивают прожектора, я стреляю… Все в говне, а я весь в белом!

Объявили конкурс живописи на тему «Голод». Первый приз получил художник, изобразивший жопу, заросшую паутиной.

Барышня на балу танцует с драгуном. Замечает у него на шпоре коричневое пятнышко.

— Что это у вас?

— Это? Говно-с.

Барышня падает в обморок.

Ее приводят в чувство. Следующий танец она танцует с гусаром.

— Вы знаете, я тут танцевала с драгуном и он мне такое сказал, что просто нельзя повторить.

— Грубый народ-с. Коз ебут-с.

Офицер, проснувшись после тяжкой попойки, пытается сохранить лицо перед денщиком.

— Этот поручик Ржевский напился вчера как свинья и весь мундир мне облевал.

— Осмелюсь доложить, ваше благородие, он вам ещё и в штаны насрал.

XIX век. Россия. Поезд «Москва — Петербург». Вагон. Купе. На третьей полке дрыхнет денщик. На первой — боевой генерал, весь в медалях, на второй — поп, напротив — попадья с дочкой.

Грохот, треск. Сверзается вниз денщик:

— Господин генерал, разрешите поссать.

— Иди.

Кряхтя спускается поп.

— Ну как ему не стыдно! Вот вы, боевой генерал, грудь медалями украшена, кровь за родину проливали, а он при вас — поссать. Я святой отец, за дела ваши грешные молюся, лысину учением нажил, а он при мне — поссать. Жена моя, честная женщина, девушкой за меня вышла, не изменяла ни разу, дочь родила, а он при ней — поссать. Дочь моя, голубица непорочная, греха не знающая, а он при ней — поссать.

— Ну успокойся, папаша, внушение сделаю.

Грохот, треск. Врывается денщик.

— Господин генерал, разрешите доложить — поссал!

Генерал, со строгим видом:

— Ах ты, еб твою мать, пиздоглазое мудоебище! Я тебе кто, боевой генерал или хер собачий? Кровь за родину проливал, грудь медалями расхуячена, а ты при мне — поссать. Это тебе что, конская залупа на солнце блестит или лысина отца святого, за дела наши блядские лоб расшибшего? А ты при ем что — поссать! Это тебе кто, блядь подзаборная или жена отца святого, пизду соседу не дававшая, дочь невесть как породившая, а ты при ей — поссать… Это, по-твоему, кто, потаскуха малолетняя или дочь отца святого, греха не знающая, хуя во рту не державшая, а ты при ей что поссать!.. Марш на третью полку и не ссать до самого Петербурга!

Подавали попу мало на храм. Ну и решил он прихожан загипнотизировать, чтобы больше подавали. Перед службой протопил печь хорошенько. Читает медленно, монотонно. Часами на цепочке перед глазами паствы покачивает. Прихожане притомились, все уже в трансе.

— Все вы добрые и щедрые люди, — говорит поп. — Подойдите к ящику для подаяний и положите все деньги, какие у вас есть с собой…

И — о чудо — прихожане выложили все деньги…

На следующей службе поп решил повторить то же. Загипнотизировал, но ученые уже прихожане пришли без денег!

— Ну и засранцы же вы! — в сердцах ругнулся батюшка…

Целую неделю приход отмывал…

Анекдот революционных лет. Кажется, основан на чем-то, действительно имевшем место.

Революционный патруль производит проверку документов в поезде. У пассажира документов нет, но есть справка из поликлиники — анализ мочи. Протягивает. Проверяющий читает:

— Анализ' Мо'чи. Итальянец, значит. Белков нет, сахара — нет… Можете ехать, гражданин, дальше…

Московский старожил, университетский профессор, любил захаживать в общественный сортир на Петровке. Там у него была знакомая старушка-смотрительница, она давала ему бумагу и салфеточки, он ей монетки на чай — в общем, были свои люди. И вдруг она исчезла. Как, куда неизвестно.

А через пару лет он неожиданно встретил её снова, опять в сортире, но уже на окраине, где-то за Преображенской заставой.

— Как! Вы теперь здесь! Какими судьбами?

— Интриги…

Старичок-профессор по рассеянности заходит в женский туалет:

— Ничего-ничего, сидите!..

Умер Иванов и попал в рай. Ходит, тренькает на арфе: ни баб, ни выпить, ни закусить — скучища!

Но есть окошечко, через которое можно заглянуть в ад. А там грешники в компании чертей пьют и гуляют, бабы у них на коленях сидят — словом, жизнь!

Не выдержал Иванов, побежал стучаться в ад. Пустите!

— Ну раз ты так решил, ладно. Тащите ему мешок!

— Какой мешок?

— С говном!

— Как?! Я ж видел, у вас вино, женщины!

— А это у нас агитпункт.

Поспорили двое, кто быстрее съест стакан дерьма. Один уже свой доедает, а другой остановился на половине.

— Ты что?!

— Там волос. Я брезгую.

В Америке объявили конкурс на лучший рассказ из двухсот слов. Пришел автор с рассказом: «Рядовой Смит вышел из сортира, пряча завернутую в газету ножовку. Вскоре в сортир вошел сержант Джонс… Раздался треск проломившихся под ним досок».

— Да, но в вашем рассказе всего 22 слова.

— Остальные 178 успел произнести сержант Джонс, пока летел вниз.

Во время любовного свидания к мадам Коти возвращается муж. Любовник прячется в шкафу. Наконец, муж уходит, мадам бросается открывать шкаф. Возлюбленный вываливается наружу, с трудом шевеля губами:

— Мадам, умоляю: кусочек говна!

Есть такая народная примета: нельзя смотреть в зеркало, когда ешь, счастье свое проешь. И пить перед зеркалом нельзя — пропьешь. А в туалете зеркало лучше вообще не вешать.

Милиционер подходит к пьяному, отливающему возле бронзового коня на Аничковом мосту.

— Заплатите штраф!

— За что! Видишь написано: «Ваял и отливал барон Клодт». Ему можно, а мне?!

Мужик отливает возле музея. Торопливо проходящий мимо человек вежливо спрашивает:

— Простите, не подскажете, где тут вход в музей?

— На хрен тебе музей! Ссы здесь!

Милиционер пытается увещевать пьяного, пускающего струю на улице.

— Ты что, не видишь: вон же туалет, на той стороне?!

— А у меня шланг, что ли?

Из милицейского протокола: «21 июня с.г. в 18.35 вечера гр. Иванов В.В. публично нарушал постановление Моссовета № 14/238 на стену. Несмотря на мое предупреждение, выводов не сделал и продолжал нарушать постановление Моссовета № 14/238 на ту же стену. Только после третьего КАТЕГОРИЧЕСКОГО предупреждения он, наконец, прекратил нарушать постановление Моссовета № 14/238 на стену. Но не потому что осознал, а потому что иссяк».

На зеленом газончике у Тверской среди бела дня негр справляет большую нужду.

— Ну что же вы, господин негр, — увещевает его милиционер, — вы же видите — вон туалет, совсем рядом.

— Я очень хотел туда ходить. Но там два белый джентльмен пьют вино.

Мальчик бежит за женщиной:

— Тетенька, вы мне нужны как женщина!

— Ты что, мальчик? Ты ещё маленький!

— Тетенька, вы мне нужны как женщина! У меня мячик в женский туалет закатился.

Человек добежал до сортира, рванул ручку двери — занято.

— Товарищ! Товарищ!! Товарищ!!! Эх, товарищ…

Из еврейской серии.

Три еврея пришли креститься. Как и положено, при крещении батюшка дает каждому христианское имя:

— Ты, Мойша, будешь Миша. Это и похоже, и одно и то же. Ты, Хаим, будешь Ефим. Это и похоже, и одно и то же. А ты, Сруль… Ты будешь Акакий. Это не похоже, но одно и то же.

Пляжный анекдот.

— Рабинович, почему вы не купаетесь?

— Во-первых, я не умею плавать, а во-вторых, мне не хочется писать.

— Хаим, откуда у тебя этот шрам?

— Моча в голову ударила… Вместе с посудой.

Из раритетной серии первых советских антисоветских анекдотов.

Встречаются два еврея.

— Хаим, ты видел новые советские деньги?

— Да, только я не понял, что значат буквы — РСФСР.

— РСФСР — это Рваный Сраный Фальшивый Советский Рубль.

Анекдот от Андрея Битова.

Американский стратегический бомбардировщик летит над Россией. Штурман следит за картой.

— Пролетаем над деревней «Большие говнищи».

— О, это есть очень важный стратегический объект. Переходим в режим ядерного бомбометания.

Пилот нажимает спусковую рукоять. Пошла бомба… Жжж… Псс… Бульк…

Всегда так: как оргазм — так во сне, а как понос — так наяву.

Сельская лирика.

Ваня играет на гармошке, Маня сидит положив голову ему на плечо. Ваня вздыхает.

— Скучно, Мань!

— Скучно, Вань!

Играет снова. Опять вздыхает.

— Скучно, Мань!

— Скучно, Вань!

Играет опять…

— Вань!

— Ну?

— Ты в лесу сегодня был?

— Был.

— В-о-от такую кучу под старым деревом видел?

— Видел.

— Это я насрала.

— Ух ты, моя кокеточка!

Детский.

— А у меня кукла есть!

— А у меня паровозик есть!

— А у меня мячик есть!

— А у меня пистолет есть!

— А у меня зайка есть!

— А ты… а ты зато на стенку ссыкнуть не можешь!

В детскому саду воспитательница спрашивает:

— Детки, расскажите, как вы хотите нарядиться на елку.

— Я оденусь Снегурочкой.

— Я — зайчиком.

— Я — снежинкой.

— А я оденусь какашкой, лягу под елкой и испорчу вам праздник.

Аптекарь попросил знакомого постоять за прилавком, пока он ненадолго отлучится. Возвращается.

— Ну как, приходил кто-нибудь?

— Был один. Просил чего-нибудь от кашля.

— И что ты ему дал?

— Касторку.

— Как?!

— А ты посмотри, вон он стоит. Ноги винтом, кашлянуть боится.

Ветеринар учит помощника, как надо лошади давать слабительное:

— Берешь вот эту трубку, засовываешь ей наполовину в рот, закладываешь таблетку пургена и дуешь… Понял? Иди, сделай…

Через час, пошатываясь, появляется помощник.

— Ну что, дал?

— Не успел — лошадь дунула первой…

Дегустатору подсунули на дегустацию стакан мочи.

Начинает дегустировать.

— Цвет… Определенно, это цвет мочи… Запах… запах тоже мочи… На вкус… Да, похоже, что это моча…

Допил до середины:

— Кажется, это и в самом деле моча.

Допил весь стакан:

— А все-таки это была моча.

Лето. Рассветный час. Из соседних изб на крылечки выходят мужики. Потягиваются. Неспешно справляют малую нужду. Беседуют.

— Утро ужо.

— Скотину на пастбище выгонять надо.

— Навоз вывозить.

— А у меня ещё жена не ебана!

Тиха украинская ночь… За плетнем слышится густое журчанье струи.

— Кто там ссыт, как полковая лошадь?

— Это я, мамо.

— Писай, Дуню, писай, моя мармулеточка…

Человек, вбегая в поликлинику:

— Где тут сдают говно на анализ кала?

Встречаются говно городское и говно деревенское. Делятся тяготами жизни.

— Слушай, — говорит говно деревенское, — хоть у тебя и унитаз беленький, и вода журчит, все же перебирайся-ка ты лучше к нам в деревню. Чего тебе каждый раз шмякаться с двенадцатого этажа! У нас тебя положат под кустиком, накроют лопушком…

Два приятеля живут в том же доме, один на 8-м этаже, другой — на 1-м. У обоих нелады с произнесением букв, у первого с «з», у в второго — с «б». Как-то беседуют:

— Я с высоты своего этажа всю Москву обсираю.

— А мне запор мешает.

Скотленд-Ярд выяснил, что в Лондоне скрывается русский шпион. Поймать никак не могут, пришлось звать Шерлока Холмса.

— Ладно, — говорит Холмс, — но для этого мне нужно 728 агентов.

Выхода нет, дают агентов. На следующий день шпион пойман.

— Как вам удалось?

— Все очень просто. В Лондоне 728 общественных туалетов. Я поставил у каждого по человеку и приказал задерживать любого, кто, выходя, будет застегивать ширинку.

Анекдот середины 60-х. Один из начинавшейся тогда анекдотной «Ленинианы» — народный ответ на «лениниану» госзаказовскую.

Владимир Ильич заходит в кабинет. Посреди письменного стола — огромная непотребная куча.

— Надюша!.. Кто у меня в кабинете был?

— Да никого, Володенька не было. А… нет, погоди, вот Марфуша говорит, что Лев Толстой приходили.

— А, батеньки мои! Какая глыба!.. Какой матерый человечище!

Анекдот времен конца брежневского застоя.

Человек приходит к врачу:

— Доктор, не пойму, что с моим желудком. Ем черную икру, хожу черной икрой. Ем красную — хожу красной. Ем сервелат — хожу сервелатом…

— А вы ешьте, как все, говно. Говном и ходить будете.

Еще анекдот все тех же времен.

Идет заседание Политбюро. Брежнев говорит:

— Товарищи! Совершенно распоясались вражеские «Голоса». Не успеем мы чего-нибудь обсудить в своем узком закрытом кругу, как они уже передают об этом со своими злобными комментариями. Поэтому сегодня, пока не кончим заседание, не выходит никто.

Через час подперло Косыгина:

— Леня, пусти. Сил нет терпеть.

— Сиди, а то если утечка случится, на тебя подумают.

Еще через час:

— Все! Больше никак не могу. Леня выпусти!

— Сиди!

Осторожный стук в дверь.

— Кто там?

— Это я, тетя Дуня. Тут Би-би-си передало, что Алексей Николаичу писать очень хочется, а Леонид Ильич его не пускают. Так я ведро принесла.

Пришел Петров к любовнице, а тут муж вернулся. Сидит голый на балконе, а муж никак не уходит. Холодно. Зубы лязгают. Видит: черт невесть откуда взялся, предлагает:

— Хочешь спасу?

— Спаси!

— Спасу. Нет, душа твоя мне не нужна. Ты только перни погромче.

Пернул.

— Не годится. Давай громче!

Пернул громче.

— Слабо! Давай ещё громче…

— … Товарищ Петров! Если вы уж спите на партсобрании, то хотя бы не портьте воздух.

— Доктор, жить невозможно стало. Хоть вешайся!

— Та-ак… Расскажите поподробнее.

— Жена блядь, дети сволочи, и по ночам писаюсь.

— Вешаться не надо. Пейте седуксен.

— И что, поможет?

— Непременно.

Повторный визит через неделю.

— Доктор! Все замечательно!

— Ну, рассказывайте.

— Жена блядь. А у кого не блядь? Дети сволочи. А у кого не сволочи? И по ночам писаюсь. Но к утру ж просыхаю!

— Доктор, не знаю, что делать! Все время по ночам писаюсь!

— Так. Расскажите, как это происходит.

— Не успею я заснуть, как появляется маленький человечек и говорит: «Давай пописаем!», начинает писать, и я за ним.

— Понял. Все очень просто. Когда он скажет: «Давай пописаем!», вы ответьте: «А я уже!»

Повторный визит через неделю.

— Ну как, помогло?

— Доктор, стало ещё хуже. Я сказал ему: «Я уже!», а он: «Тогда покакаем!»

Один ноль — студент.

Два нуля — сортир.

Три нуля — студент в сортире.

Четыре нуля — два студента в сортире.

Пять нулей — Олимпиада.

Шесть нулей — студент на Олимпиаде.

Семь нулей — два студента на Олимпиаде.

Восемь нулей — студент в сортире на Олимпиаде…

Плывет крокодил по реке, видит стоит рыбак в шляпе, удочку закинул, ждет.

Крокодил сожрал рыбака, сам стоит на берегу в шляпе и с удочкой.

Плывет другой крокодил, увидел сородича в шляпе и с удочкой.

— Ой, что это ты здесь делаешь?

— А ты плыви, плыви отсюда, говно зеленое!

— Товарищи призывники, что главное в танке?

— Пушка?

— Важная штука, но не она.

— Броня?

— Тоже дело, но не то. Еще варианты есть?

— Движок?

— Все не то. Главное в танке — не пердеть.

Кто изобрел чечетку? Негр, у которого было двенадцать детей и одна уборная.

— Когда закончится война в Чечне?

— Когда все чеченцы одновременно соберутся в сортире.

Ну как же можно обойтись без анекдота о чукчах? Напоследок и он:

Табличка в чукчанском сортире:

«Пописал — поставь струйку в угол».

Не собираюсь итожить. Тема бесконечна, всеохватна. Можно добавить анекдотов столько, ещё полстолько… В общем, сортир, и несть ему конца…

ЗАГАДКА: Какое слово из трех букв чаще всего пишут на стенах школьных туалетов?

ОТГАДКА: Сам ты хуй! Правильно — WWW!

Из книги Андрея Кончаловского «Низкие истины»:

«И «Сибириада», и «Дворянское гнездо», и «Дядя Ваня» полны воспоминаний детства. Утром просыпаешься — пахнет медом, кофе и сдобными булками, которые пекла мама. Запах матери. Запах деда — он рано завтракал, пил кофе, к кофе были сдобные булки, сливочное масло и рокфор, хороший рокфор, ещё тех, сталинских времен. Запах детства.

Перед домом был двор, густо заросший пахучей гусиной травкой, с крохотными цветочками-ромашечками — гуси очень любили её щипать. Помню, паника во дворе, весь дом приник к окнам: голодный ястреб налетел на курицу, она ещё кудахчет, он одной лапой держит, другой — рвет на куски. «Сейчас, сейчас, погодите!» Дядя Миша зарядил шомпольное ружье, навел, спуск!.. И только пух от ястреба во все стороны.

У деда есть картина «Окно поэта»: свеча, столик, окно, за окном тот самый двор, только заваленный снегом. Не знаю, почему именно такое название. Но в доме все дышало Пушкиным, дед его обожал, знал всего наизусть.

На ночь вместе с дедом мы шли в туалет, один я ходить боялся: крапива, солнце заходит, сосны шумят. Дед усаживался в деревянной будке, я ждал его, отмахиваясь от комаров, он читал мне Пушкина:

Афедрон ты жирный свой
Подтираешь коленкором;
Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жесткой одой,
Хоть и морщуся, да тру.
Это я помню с девяти лет.

Вся фанерная обшивка туалета была исписана автографами — какими автографами! Метнер, Прокофьев, Пастернак, Сергей Городецкий, Охлопков, граф Алексей Алексеевич Игнатьев, Мейерхольд.

Свой знаменитый портрет Мейерхольда с трубкой, на фоне ковра, дед писал, когда у того уже отняли театр. То есть, по сути, вместо портрета Сталина он писал портрет человека, над которым уже был подвешен топор, которого все чурались, от которого бегали. Думаю, в этом был политический вызов. Хотя диссидентство деду никак не было свойственно, человеком он был достаточно мягким, на принципы не напирал — просто это был в лучшем смысле этого слова русский художник, что само по себе системе уже ненавистно.

Коллекция автографов на фанере сортира росла ещё с конца 20-х. Были и рисунки, очень элегантные, без тени похабщины, этому роду настенного творчества свойственной. Были надписи на французском. Метнер написал: «Здесь падают в руины чудеса кухни». Если бы я в те годы понимал, какова истинная цена этой фанеры, я бы её из стены вырезал, никому ни за что бы не отдал!..»

Кончаловскому повезло. С детства его окружала возвышеная атмосфера душевности и интеллигентности. Даже в сортире. Нам же, родившимся в семьях сильно попроще, выпало и воспитываться настенными надписями сильно попроще. Я бы сказал, очень сильно попроще. Но не будем грустить: и эти надписи тоже кладезь. Зачерпнем из него. Если это занятие, уважаемый читатель, тебе не по душе, перемахни десяток-другой страниц. А мы для начала, как всегда, сделаем некий обобщающий экскурс.

Обыкновение писать что-либо непотребное на стенке туалета, как уже отмечалось, восходит к Древнему Риму. Полагаю даже, оно имело место и ранее, но тут оно уж точно документировано. Нынешние времена, естественно, вносят свои коррективы и нюансы в это древнее и вечно живое занятие.

Поразительное дело, но у сортирной стенки и Интернета великое множество точек соприкосновения. И тут и там можно высказаться полностью анонимно, а значит, до конца искренне, честно, во весь голос, как сказал бы Маяковский. (Историки гласности в отечестве пусть знают, что ещё хилая хрущевская «оттепель» в середине 50-х имела в числе первых своих росточков неподцензурную стенгазету в сортире МГУ, именовавшуюся «Серпом по яйцам».) И тут и там ты обращаешься к анонимному братству людей, которые тебя услышат, поймут крик твоей души, ответят на него своим криком. И тут и там ты входишь в некое пространство, душевно для тебя притягательное, обжитое, свое. Пространство, если хотите, сакральное. Ты становишься как бы одним из анонимных строителей храма, устремленного в вечность, украшаешь его стены своими фресками, своими или чужими, но ставшими уже ходовыми речениями, полными то народной мудрости, то народной языческой непочтительности ко всему сущему. И тут и там ты чувствуешь себя приобщенным к чему-то огромному, увековеченным, пусть и анонимно (а при желании и под полным своим именем и фамилией), оставившим на этой земле свой памятный след.

Не случайно в Интернете, думаю не только российском, столь велико число сайтов, являющих собой сборники сортирных надписей, призывающих анонимных друзей включиться в общее дело культуры — сохранить для человечества эти неистребимые негорящие тексты и, приобщившись к их собиранию, прославить собственное имя. Нижеприведенные сортирные перлы в подавляющей своей массе взяты именно из Интернета (особую ценность представляет научно обстоятельный сайт Сергея Полетаева — искренняя ему благодарность), в чем-то дополнены, в чем-то скорректированы по личным наблюдениям и воспоминаниям автора.

Хочешь понять душу современника — загляни в сортир. Там она предстает если и не во всей полноте, то уж точно во всей обнаженности сознания и подсознания, в многочисленных своих связях и с современным миром, и с миром вечным. Не зря же самые серьезные ученые изучают эти надписи, прикладывают к ним разные научные теории. Их рассматривают «как источник информации о социальной группе, как средство коммуникации молодежной субкультуры (Bushnell), как территориальные знаки, помечающие пространство (Ley, Cybriwsky), как феномен культуры постмодернизма (Kozlovska)» и т. п., а отечественный исследователь граффити (не только туалетных) Алексей Плуцер-Сарно, коему принадлежат процитированные слова, добавляет к сему ещё один подход — взгляд на настенные надписи как на магические тексты, заклинания. Когда-нибудь ко всему этому непременно прибавится ещё и подход исторический: по этим самым надписям, нецензурированным, нередактированным, неподкупным (кому ж и кого подкупать?), будут изучать истинную историю века, их породившего…

Современники же, чуткие к правде, почитают похвалу на сортирной стенке высшим одобрением. Так, Сергей Соловьев впервые почувствовал истинное признание народа, когда узнал, что в центральном «учебном» туалете высотного здания на Ленинских горах, где в ряд к стене прикручено, наверное, десятка четыре писсуаров, вдоль всех них на кафеле большими буквами, толстым несмываемым фломастером выведена была надпись: «Всем смотреть! «Чужая белая и рябой» — фильм века!» «Это меня несказанно обрадовало, — пишет он в своих воспоминаниях. — Это, черт возьми, думал я, преддверие славы».

Публикуемые ниже тексты в основном принадлежат стенам российских сортиров. За бугром, конечно, этот вид творчества тоже в ходу, но все же, думаю (точными данными не располагаю), не в таком, как у нас. Замечено также, что наш соотечественник вносит посильный вклад в духовное обогащение аналогичных зарубежных мест. Видимо, к этому относится замечание Владимира Высоцкого: «В парижских сортирах открылись дни славянской письменности», а также и стихи:

Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке.

Русский человек, как известно, заходит в кабинку туалета, на ходу доставая шариковую ручку. Он по природе своей открыт и жаждет общения. И таковы же душевные качества всех народов евразийского пространства. Никогда не забуду строки, увиденные лет 30 назад на выбеленной глиняной стенке гостиничного туалета в таджикском городе Орджоникидзеабад: «Один женщина совсем дурак — ни разу не дадут». О как я понимаю крик души этого неведомого мне таджика!

Потому, уважаемый читатель, а особливо уважаемая читательница, не осуждай меня чрезмерно за грубость, охальность, кощунственность и прочие нехорошие качества приведенных ниже текстов. Мне самому они далеко не все кажутся умными или остроумными — иногда просто чистая гадость и непотребство. Но что делать, любовь к истине — превыше всего. Надписи таковы, каковы мы сами.

Туалетные писаки, вы не блещете умом,
Ваши рожи, ваши руки перепачканы говном.

Все настенные поэты
Скоро будут на хуй вздеты!

Да вырвет хуй тому Аллах,
Кто пишет гадость на стенах!

Я в рот ебал бы тех поэтов,
Что пишут здесь, а не в газетах.

Писать на стенке туалета,
Увы, друзья, — не мудрено!
Среди говна — вы все поэты,
Среди поэтов — вы говно!

Вы это зря сказали, право,
Хотя поэт поэту рознь,
Вы прокричать должны нам «Браво!»,
Коль вы среди поэтов гость.
Ведь каждый знает, что не сразу
Талант рождается средь нас,
Потренируйся с унитазом,
Чтоб заслужить почтенье масс!

Хорошее место приятно украсить.

По Пушкину:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный
Шестнадцать строк в общественной уборной.

Еще по Пушкину:

Товарищ, верь, взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Когда из списков этой части
Изчезнут наши имена! (в армейском сортире)

Еще по Пушкину:

Я вас любил…
Любовь еще, быть может,
В моих штанах завяла не совсем…

И ещё по Пушкину:

Сортир! Как много в этом месте
Из члена русского слилось!
Как много в нем отосралось!..

И опять, и опять по Пушкину:

Во глубине сортирных груд
Храните гордое терпенье.
Не пропадет ваш скорбный труд
По разгребанью удобренья.

Почти по Лермонтову:

В минуту жизни трудную,
Когда я срать хочу,
В сию обитель чудную
Я как стрела лечу.

По Некрасову:

Гляжу: поднимается медленно…

По Маяковскому:

Я достаю из широких штанин
Толстый, как консервная банка.
Смотрите, завидуйте, я — гражданин,
А не гражданка!

По Шекспиру:

Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о минете в туалете.

Усевшись на очко, видишь перед собой: «Посмотри направо».
Смотришь направо, написано: «Посмотри налево».
Смотришь налево, написано: «Посмотри назад».
Позади написано: «Посмотри наверх».
Наверху написано: «Сел срать, так не вертись!» (или, к примеру, «хули вертишься, пидарас!!!!»).

Надпись в вокзальном толчке на двери при входе:

«Вытирайте ноги».

Над толчком маркером:

«Вытирайте жопу».

На двери при выходе чем-то подозрительно коричневым:

«После всей этой хуйни вытирайте руки».

Надпись на двери туалета (с внутренней стороны):

ОТКРЫТЬ?

Снизу пририсованы клавиши:

1. ОК

2. RETRY

3. CANCEL

На стене внизу: «Онанизм замедляет рост».

Вверху: «Все они врут, козлы!»

Два огромных следа от ботинок на потолке. Надпись: «Он улетел, но обещал вернуться».

Посмотри на себя! Ты же мудак! (надпись над зеркалом).

Другие не лучше! (надпись над зеркалом).

Окно в параллельный мир (надпись над унитазом).

Страна родников (надпись над писсуарами).

Ну и куча, воды не хватит (надпись на бачке).

Роберт Кох и его палочка (надпись около рисунка человека с висящим до земли членом).

Это вам, романтики! (надпись под рисунком, изображающим женский нижний бюст).

Товарищи, друзья, не срите на края!
Для этого есть яма — держите жопу прямо!

Лучше нет влагалища, чем очко товарища:
Хоть и пахнет хуже, зато входит туже.

Пока я здесь сидел и срал,
Мой хуй свернулся в интеграл…

Работа нам похуй, нам труд не товарищ,
Да здравствует хлюпанье влажных влагалищ!

Я здесь сидел и горько плакал,
Что много ел и мало какал.

Восьмое марта близко, близко
Расти, расти моя пиписка.

Если есть пизда и рот
Значит, баба — не урод.

Одесса — мать, Ростов — отец.
Кто сядет срать — тому пиздец!

Не стесняйтесь девки секса,
Хуй во рту вкуснее кекса.

Если насморк вас замучил,
То зайдите в туалет,
Уверяю вас, ребята,
Лучше средства просто нет!

У неё глаза синие-синие,
С поволокой от самых ресниц.
А у меня половое бессилие
И гангрена обоих яиц.

Если ты посрал, зараза,
Дерни ручку унитаза,
И большой поток воды
Унесет твои труды!
Если нету ручки той —
Протолкни говно рукой.

По закону Ома
Нас ебут и тут и дома.

Не пей воду из крана — сантехником станешь!

Особи женского пола делятся на — девушек — женщин — старух.

Девушки делятся на — уже девушка — ещё девушка — девушка с ребенком.

Женщины делятся на — дам — не дам — дам не вам.

А старухи не делятся — они разлагаются!

Вытирая жопу,
Осторожней будь
Жесткая бумага
К травматизму путь!

Джентльмены! Не бросайте окурки в унитаз, они намокают и плохо раскуриваются!

Уважайте труд уборщиц! Не мойте головы в унитазах!

Если покурил бычок,
Не бросай его в толчок,
Потому что из толчка
Не достану я бычка…

Не пей воду с унитаза,
Там и бациллы и зараза.
Нажми на ручку, воду слей,
Пенку сдуй, а после пей.

3,1415…здец!!!

Пиздец подкрался незаметно, тихонько шевеля ушами.

«Не ссы, прорвемся!» Трубы.

Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой.

Ты единственный человек в этом вузе, кто точно знает, что он делает.

Мой конец — мое богатство.

Студент, ты держишь в руках свое будущее и будущее своей страны.

Аспирант, ты держишь в руках свое настоящее!

Профессор, ты держишь в руках свое прошлое.

Сколько ни дергай, сколько ни тряси — последняя капля попадет в трусы.

Мимо писсуаров не срать!

В писсуары не срать!!!

Свежо питание, да серится с трудом!

Ничего хорошего из тебя не выйдет.

Глоток Fanta заменяет одну ночь секса с банкой от нее! Но не надолго!

Не льсти себе, подойди поближе к писсуару. Твой предмет совсем не так длинен, как тебе это кажется.

Ты защитил свои яйца «Блендамедом»?

Чтобы яйца были крепче, здоровее и белей,
чисть их щеткой каждый вечер,
«Блендамеду» не жалей!

Те, кто делают минет,
Очень любят «Блендамед».

Хуй — чрезвычайно полезный предмет:
Если он есть, то возможен минет!

Вот какое вышло дело:
Я хотел, она хотела…

Но судьба сказала: «НЕТ!»
Не нашли мы туалет.

Зубов бояться — в рот не давать!

Девчонке нашей очень мало лет,
Зато она отлично делает минет:
Вцепится присоской
Не отманишь соской.

«Не бери в рот Минздрав предупреждает!»

По ногам текло, а в рот не попало.

Студентка-минетчица нам не подружка.

Да здравствует спермы литровая кружка.

Застегни ширинку, охламон,
За тобой следит шпион.

Ударим железным кулаком онанизма по блядству и педерастии.

Нет приятней и полезней
Венерических болезней.
Я хочу, чтоб стар и мал
На себе их испытал.

Я смотрю в унитаз хохоча:
У меня голубая моча.
И конец у меня голубой,
И вообще я доволен собой!

Одни приходят насрать, навонять.
Другие приходят сидеть, размышлять.
А я прихожу сюда яйца чесать
И всякую гадость на стенах читать.

Сранье без сигарки, что чай без заварки.

Сранье с куреньем, что чай с вареньем.

Солнце встало из-за ели,
Время срать, а мы не ели.

Если всю мочу собрать
И пустить на дело,
Можно солнце обоссать,
Чтобы зашипело!

Здесь все родное, все знакомо,
Посмотришь — радуется глаз!
В блаженстве опускаюсь снова
На вожделенный унитаз.

Не допускай утечки газу,
Прижмись плотнее к унитазу!

Сижу, одинок, на краю унитаза,
Как горный орел на вершине Кавказа.

Вставим ядерную клизму
В жопу империализму!
Поджигатели войны
Пусть наделают в штаны.

Превратим же наш сортир
В бастион борьбы за мир!

Я пришел, а срать не стану
Дайте мир Афганистану!

Как весело ссытся со свежего пива:
Струя так могуча, красива, игрива,
Как хочется выпить мне пива опять
Чтоб, пенясь и брызгая, снова поссать!

Не мочись на стены — надписи смоешь!

Если ты нагнулся и увидел у себя четыре яйца, не возрадуйся, что у тебя два хуя, а проверь, не ебет ли кто тебя!

Я вас любил…
А хули толку?
Ебаться хочется
Как волку!

Рукою яйца теребя,
Я думал только про тебя.

А ты ушла, любви не понимая,
Оставив грусть на сердце у меня.
Так пусть тебя ебет собака злая,
А не такой орел, как Я!

Мне всэ до сракы,
И життя, й чэрвони макы,
И тэ кохання до рання,
Лишь ты и я…
Та й ты до сракы,
Тилькы Я…

Не пойду на лекцию, у меня эрекция!

Если нет воды в бачке,
Пошуруй рукой в толчке.

В который раз, в который раз в говне я по уши увяз.

В случае бомбежки прячьтесь под этим писсуаром.

В него никто никогда ещё не попадал!

Точность — вежливость королей.

Еcли ты попаcть не можешь,
Так, заpаза, пиcай pядом,
Ведь потом сюда cадятcя
Hаши дамы белым задом.

Рожденный писать не может какать!

Вы нас каламбуром, а мы вас — бурым калом!

Не бросай друзей в биде…

Чище руки, тверже кал.

Не ссы на пол, у людей могут сгнить подошвы.

В потолке открылся люк,
Не пугайтесь — это глюк!

Щас бы яблочко куснуть, поебаться и заснуть.

Если ты не голубой, пиздани жида ногой.

— Я здесь сидел и был в экстазе,
Макая жопу в унитазе.
— Тебя бы мордой в унитаз
Куда бы делся твой экстаз.

Не пейте воду — в ней ебутся рыбы!

Без труда не вытащишь… если засунул с трудом.

На жопу надейся, а хуй в узел не завязывай.

Лучше хуй в руке, чем пизда на горизонте.

Любишь кататься — ну и катись на хуй!

Все на свете говно, кроме мочи, но если посмотреть, и она говно.

Лучше жопа в руке, чем рука в жопе!

Не ссы против ветра, пригодится воды напиться.

Поспешишь — блядей насмешишь!

Своя залупа ближе к телу.

Работа не хуй — год стоять может!

Не заменит нежность влажную промежность!

Сколько жопе срать ни давай, все равно в толчок смотрит.

Жизнь надо прожить так, чтобы от хуя осталась только шкурка.

Лучше один раз поебать, чем семь раз посмотреть.

Каков стол, таков и стул.

Если ты посрал в реке,
Вынеси говно в руке.

Ты, дорогая, не ревнуй.
Я занимаюсь онанизмом.
На здешних баб не встанет хуй
С любым подъемным механизмом.

Дрочи всегда, дрочи везде,
Дрочи на суше и в воде.

Опять весна,
Опять грачи,
Опять ушла,
Опять дрочи.

Ты, Аленушка, больно гордая,
Сиськи мягкие, жопа твердая.

Не пришла ты ночью,
Не пришла ты днем,
Думаешь, мы дрочим
Мы других ебем.

Секс без девчины — признак дурачины!

Стал прокурором — не горюй!

На замок закрой свой хуй!

Хуй соси, читай газету
Прокурором станешь к лету.

Не могу смотреть без смеха
На блядей из политеха.

В пизду — друзей,
В пизду — подруг!
Я сам себе пиздатый друг.

Если сунуть хуем в клей, то получим «Милки Вэй».

Солнышко светит, птички поют,
На хуй нам нужен наш институт!

Я сижу в параше,
Испражняю кашу.

Война — хуйня! Главное — маневры!

Сри в корень!

Хуй — железо, пока горячо!

Друзья! Не сдадим Москву (а также физику, математику и хим. анализ).

Девушка красивая в кустах лежит нагой,
Другой бы изнасиловал, а я лишь пнул ногой…

Лyчше лечь на грyдy шлака,
Чем на девyшкy с юрфака.
Лучше трахнуть в жопу гнома,
Чем девчонку с эконома.
Лучше тыкать хуем в миску,
Чем ебать экономистку.

Сбор блядей из разных наций
Факультет механизаций.

Гордись, физтех! Гордись, мехфак!
Здесь на очке сидел горняк!

Бросим пить, кyрить, ебаться,
Бyдем спортом заниматься.
Бyдем спортом заниматься
Бyдyт деньги появляться.
Бyдyт деньги появляться
Бyдем пить, кyрить, ебаться.

Продается собака, 4 года, сyка, падла, мразь, yбью сволочь!

Нам водка хуй в морщины сложит.

Рожденный пить ебать не может!

Даже если спирт замерзнет — все равно его не брошу,
Буду грызть его зубами, потому что он хороший.

Водка в стакане играет, искрится,
Но если она вам мешает yчиться,
Плющит мозги вам, волнyет yтробy,
Брось её на хyй, этy yчебy!

Не будь на то Господня воля,
Мы б не узнали алкоголя,
А значит, пьянство — не порок,
А высшей благости урок!

От безалкогольной свадьбы — к непорочному зачатию! (в туалете ресторана)

Пусть будет юмор и сатира на стенах нашего сортира.

Пися, пися, пись, пись, пись,
Писать просто заебись!

Каждомy деканy в жопy по стаканy.
Каждому лектору в жопу по вектору.

Если хочешь стать солдатом,
Обругай декана матом.

Если худо организму,
Применяй, товарищ, клизму.
Убедись, товарищ, лично
Клизма действует отлично!!!

— Позор тому на всю Европу,
Кто вытирает пальцем жопу.
— Хотя б и на всю Азию,
А все же пальцем в жопу слазию.

Не нужны нам бабьи сиси:
Мы фанаты AC/DC!

У меня болит живот,
Значит, кто-то в нем живет.
Если это не глисты,
Значит это сделал ТЫ!

Мне бы женщину синюю-синюю,
Чтобы сиси висели до пят,
Чтобы морда была лошадиная
И был толстый морщинистый зад!

Порастут ваши пизды бурьяном.
В ваших жопах цветы зацветут.
И на ляжках, потертых хуями,
Мандавошки совхоз разведут.

Не отдам никому я богатства несметные,
Чтобы на небе жить аки боги бессмертные,
Но на то променяю на свете все сущее,
Чтобы на небе жить аки боги несрущие!

Лишь от солнечного диска
Разрастается пиписка.

Если к жопе приспособить
Сопроцессор фирмы Крей
Можно срать в два унитаза,
В сорок тысяч раз быстрей!

Почитал я Фрейда, братцы,
Сразу захотел ебаться.
Потом Ницше полистал
На него, увы, не встал.

Кто стучится в дверь мою
С твердым шанкром на хую?

Ветер в жопу дул,
Ветер в жопу дул,
Геморрой надул,
Геморрой надул (надпись в туалете Дворца пионеров).

Встану рано утром,
Выпью чашку ртути
И пойду подохну
В этом институте.

И флаг тебе в руки,
И серу тебе в ухо,
И сопли тебе в бровь,
И перхоть тебе в ребро!

Гражданин имеет право на труд,
Гражданка — право на блуд,
А гражданец — право дергать свой конец!

Тело погружается в тело, теряет гибкость, извергает жидкость.

Жидкость, погруженная в тело, через 7 лет пойдет в школу.

Длинный язык до клитора доведет!

Есть ещё шары в шароварах!

Лучше волос драть на хере,
Чем учиться в универе!

«Весь мир — хуйня, а бабы — бляди»,
Сказал Ильич, слезая с Нади.

«Спиртное в малых дозах полезно в любых количествах». В.И. Ленин.

Это Ленин на портрете
В рамке зелени густой!
Был он лучше всех на свете,
Самый добрый и простой.

Есть истина из самых вечных,
И повторять мы будем снова:
В России власть — больной кишечник,
Всегда обделаться готова.

Вот пришел к нам Дед Мороз
Он подарки нам принес.
Кому че, кому ниче,
Кому хуй через плечо.
Кому книгу «Белый Клык»,
Кому красный самотык,
Кому баночку говна,
Кому в жопу два бревна.
Кому книгу «Тихий Дон»,
Кому порванный гондон,
Кому майку полосатую,
Кому девку волосатую…

Кабы дождь не капал,
Я б пошел покакал
Под раскидистым кустом
И подтерся бы листом.

Нам сейчас не много надо
Выпить, бабу и поспать.
Потому что сил не стало
От учебы, твою мать!

Пусть педиков будет больше!

Нам больше женщин достанется!

Снятся людям неспроста эрогенные места!

Все что естественно, то не без оргазма!

Главное, ребята, перцем не стареть!

Когда решишь тряхнуть стариной, смотри, чтобы Он не отвалился!

Из двух зол выбирай меньшее, из двух жоп — большую.

ЖОПА — это выход, а не вход!!!

Без труда не засунешь и туда!

Нам все равно идти туда, где жопой режут провода.

Все уже написано до нас.

Если вам нечего делать, то не надо делать это здесь!!!

Не чаем единым ссыт человек!!!

Here I sit all broken hearted,
Came to shit but only farted.

(Здесь я сидел с разбитым сердцем,

Пришел посрать, но только попердел.)

From the morning to the dark
Everybody want to fuck!

(С утра и до темна

Все хотят ебаться!)

If you want to fuck for funny,
Fuck yourself and save your money!

(Если хочешь развлечься еблей,

Еби себя — сбережешь свои деньги!)

If you want to be O.K.,
Fuck the women everyday!

(Если хочешь быть о'кей,

Еби бабу каждый день!)

If you want to fuck the sky,
You must teach your penis fly!

(Если хочешь выебать небо,

Научи свой пенис летать!)

If you want to have a sex,
Fuck my dog, his name is Rex!

(Если хочешь иметь секс,

Еби моего пса, его зовут Рекс!)

If you want a lot of pleasure,
Fuck your girl… как можно реже.

(Если хочешь иметь много удовольствия,

Еби свою девушку…)

Guiding instructions

1. Unzipe your zipper

2. Put out your dick

3. FIRE!!!

P.S. Don't miss…

Инструкция

1. Растегни молнию

2. Вынь свой предмет

3. ОГОНЬ!!!

P.S. Не промахнись…

О ты, читающий это, ну почему ж ты такой мудак?

Оказывается, иные их этих надписей происхождения достаточно древнего. Утехин в цитированном уже сочинении к стихам неведомого автора «Сижу, одинок, на краю унитаза, как горный орел на вершине Кавказа» добавляет следующий комментарий: «Особая пикантность этого опуса становится понятна, если вспомнить, кто в тридцатые годы мог быть сопоставлен в верноподданническом стихотворении с орлом на вершине Кавказа». Надо ж! Мы-то читаем это как сегодняшнее, а это, оказывается, писывали на сортирных стенах наши дедушки, да ещё с охальным антисоветским подковыром!

В завершение этого раздела, ещё раз извинившись перед читателем за густую нецензурность приведенных строк, хочу все же заметить, что самой нецензурной надписью, когда-либо появлявшейся на стенах туалета, по-видимому, была следующая:

И наши тем награждены усилья,
Что, разорвав бесправие и тьму,
Мы отковали пламенные крылья
Себе, стране и веку своему.

Сужу об этом по реакции на неё руководителей Ленинской библиотеки, где она и появилась на сортирной стенке в давние уже времена. Сначала надпись затерли; потом, когда она возродилась, писанная уже чернильным карандашом, — замазали краской; потом, когда её глубоко процарапали острием ножа, двери кабинок вообще сняли. Ни одна из других надписей, из тех, что здесь приведены и не приведены, с употреблением всех возможных слов из любого количества букв, такой чести не удостаивались.

Как, конечно же, понял уважаемый читатель, собранные надписи принадлежат мужской половине человечества. Но и женская, поверь, тоже не лишена полета чувств и вдохновения, хотя, быть может, из природной стыдливости реже выражает свое сокровенное. Ну разве не перл души такая надпись: «Я влюблена, и жизнь чудесна, хотя я знаю — он козел». Есть и надписи попроще, поприземленнее, типа:

Куда пойти, куда податься,
Кого б найти, кому б отдаться?

В общем, эта по объективным причинам пропущенная страница туалетной лирики ещё ждет своих исследователей. Ее первопроходец, неведомый мне А.Бредун, не без грусти констатировал, приведя в интернетном эссе ряд ценных примеров: «К сожалению, больше записей в женском туалете я сделать не успел, ибо был с позором изгнан зашедшими покурить девицами».

Вообще-то я не уверен, что автор этого, опять же почерпнутого в Интернете руководства предлагает нечто дико остроумно-развеселое. Но, что уж точно, обозначает направление поиска. Каждый в меру своего понимания юмора и актерских талантов может воспользоваться тем или иным из советов или придумать нечто ещё более оригинальное. Одним словом, твори, выдумывай, пробуй…

Итак:

Просуньте руку под перегородку и попросите соседа одолжить вам маркер.

Скажите: «Черт, я ведь знал, что это дерьмо есть не стоило».

Pадуйтесь и громко хлопайте в ладоши каждый раз, когда кто-либо нарушит тишину звуком естественно отправляемых потребностей.

Скажите: «Ммммм, никогда раньше не видел такого цвета».

Уроните камень и скажите: «Блин!! Мой стеклянный глаз!!»

Скажите: «Ой, черт, вода холодная».

Мычите и громко тужьтесь примерно 30 секунд, затем бросьте в туалет с высоты маленькую дыню и расслабленно вздохните. Подпрыгните сантиметров на двадцать. Вздохните с облегчением.

Скажите: «Ну и как это сюда попало?»

Скажите: «Гумус. Напоминает мне гумус».

Наполните большую фляжку грейпфрутовым соком и брызгайте им из-под перегородки в кабинки соседей с криками: «Эй, малыш! Потише!!!»

Скажите: «Любопытно… больше всплыло, чем потонуло».

Возьмите небольшой тюбик с горчицей, выжмите немного на кусок туалетной бумаги и уроните под перегородку к соседу. Затем скажите: «Упс, вы не могли бы кинуть это обратно?»

Скажите: «Ну давай же, дружок! Только не засыпай!!»

Скажите: «Ну ни фига себе, это похоже на личинку червя».

Скажите: «Черт, я так и знал, что слив слишком узкий. И что я теперь буду делать?»

Перед тем как оторвать кусок туалетной бумаги, осторожно положите под перегородку письмо с надписью «Новости Общества Анонимных Трансвеститов».

Просуньте под перегородку маленькое зеркальце, направьте его на соседа и скажите: «Шеф, а я вас вижу!»

P.S. Не иначе как эту шпаргалку составлял иностранец. Обратите внимание: совершенно нет советов типа: «Прорежьте ножом дыру в стенке кабинки и направьте на сидящего соседа струю из клизмы» или «Отвинтите унитаз газовым ключом и, оторвав от пола, загородите им выход из соседней кабинки».

Стая воробышков с криком промчалася
Видно, говно надоело клевать.
А на заборе ворона осталася.
Ну и погодка, етить твою мать…

Богатство народного фольклора, черпающего вдохновение в сортирной теме, поистине безгранично. Не пытаюсь охватить необъятное — что вспомнилось, то и в строку…

Из композиторского фольклора, времен, видимо, ещё довоенных. Коллеги по цеху недвузначно намекали, что их преуспевший сотоварищ тащит в свои сочинения ото всех подряд:

Дунаевский сел за стол. Он съел мясковского с хренниковым, закусил сметаной, выпил чайковского, заел бизе. Вдруг ему стало паганини, все поднялось в пучинни. Он надел шуберта, взял шостаковича, вышел на дворжака, сел у мусоргского, бах, и образовалась могучая кучка. Он сорвал лист с россини, вытер шопен и пошел домой по глинке.

Рано утром встали звери,
Посмотрели, попердели,
Решив, что поздно спать,
Все отправились гулять.

Только вышли — глядь, пивная!
Вот оказия какая:
В окнах яркий свет горит
И гостей к себе манит.

Лев сказал: «Я царь зверей!
Дайте денег мне скорей!»
Кто уссался, кто усрался,
Только слон не растерялся

И сказал, понизив бас:
«На хуй нищих! Бог подаст!»

И т. д.

Он, конечно, не плохой,
Только ссытся и глухой.

Один задумчивый вассал
Весь графский замок обо… шел,
Нигде уборной не нашел
И в книгу жалоб написал.

Начало хрущевской «оттепели» ознаменовалось некоторой либерализацией и оживлением средств пропаганды, в том числе и стенной печати. Помню «боевой листок» в витрине какого-то из магазинов на Маросейке. Фотографии граждан, застигнутых в подворотнях с расстегнутой ширинкой, сопровождались назидательными поэтическими строками:

Где-то близко туалет,
Но терпенья больше нет.
Кто увидит, кто осудит!
Вездесущи эти люди…

Подразумевалось — вездессущи. Сортирная поэзия вышла на санкционированные властью (пусть всего лишь местной) рубежи.

Приписывается Гафту. Эпиграмма на актрису С.:

Распрекрасная актриса
С синими глазами.
Обоссыт, и обосрет,
И зальет слезами.

Стоит поп на мосту и кричит: «Всех обоссу!» (Самовар.)

Вышел месяц на балкон, там засеребрился, что осталось на балконе, когда месяц скрылся? (Бритый засеря — там засеря брился.)

Что такое: усатый полосатый? (Матрац — потому что уссатый.)

Лучше геройски пернуть, чем предательски бзднуть.

Поссать и не пернуть — что свадьба без музыки.

Не тронь говно, оно и не воняет.

Срать да родить нельзя погодить.

Мала куча, да вонюча.

Шире жопы не пернешь.

Весна покажет, кто где срал.

Кишок без говна не бывает (фр.).

Говно пчелы, говно мед и пасечник обосран (укр.).

Разойдись, народ, говно плывет.

Тебе до него сто верст говном плыть.

С тобой хорошо дерьмо наперегонки есть.

Болтаться, как говно в проруби.

То понос, то золотуха.

Маленькие дети — маленькие какашки… (идиш).

Сказал, как в лужу пернул.

Ссать против ветра.

Ссать кипятком.

Как два пальца обоссать.

Обоссу и заморожу.

Проще, чем поссать в бане.

Говна-пирога.

Рядовые могут поссать, нижние чины — мочеиспуститься, младшие офицеры — опростаться, старшие — сходить по нужде, командующий — удалиться бдеть о благе отечества.

Продолжительность минуты зависит от того, по какую сторону двери в туалет вы находитесь (принцип Эйнштейна — Лужкова).

Отдельный жанр сортирно-фекальной поэзии — песня. Бывает она самая разная, и сопутствует мужской части населения (за женскую не ручаюсь, но подозреваю: и она небезвинна) от малышовых лет до старости. Вот некоторые образчики жанра:

Укусила пчелка собачку
За больное место, за сра…
…зу тут собачка стала плакать,
Как теперь да буду я какать.

Насра, насра
Нас рано разбудили,
Насра, насра
Нас раками кормили.
Насса, насса
На самом солнцепеке
Мы пук, мы пук
Мы пук цветов собрали.
Насра, насра
Нас радует весна…

Вот солдаты идут,
Нога в но…
Нога в но…гу ступая…

В жанре хоррора (по кинематографической классификации). Насколько мог уследить, телепередачей «В нашу гавань заходили корабли» не охвачена.

На кладбище ветер свищет,
Сорок градусов мороз.
Сняв порточки, нищий дрищет,
Прохватил его понос.
Вдруг раздался треск ужасный:
Из могилы встал мертвец.
«Что ты делаешь, несчастный?
Обосрал меня вконец».
Нищий долго извинялся,
Жопу пальцем затыкал.
Тут мертвец расхохотался
Пернул, дристнул и пропал…

Жанр вполне языческий, со всеми вытекающими из того лингвистическими и прочими особенностями. Принимайте (или не принимайте) каков есть.

Сыкнем, пернем,
За хуй дернем.
Мы — с саратовской
Губерни.

Полюбила я пилота,
Он, зараза, улетел,
Жопу свесил с самолета,
Обосрать меня хотел.

Сидит милый на крыльце,
Моет морду борною,
Потому что пролетел
Ероплан с уборною.

Тракториста полюбила,
Трактористу я дала.
Две недели сиськи мыла
И соляркою ссала.

Все миленки как миленки,
А моя как пузырек,
Сядет срать, пизда отвиснет,
Как у кепки козырек.

У неполной средней школы
Баба пьяная лежит,
У неё из-под подола
Жигулевское бежит.

Моя милка меж вагонов
Притулилася посрать,
А кондуктор в жопу палкой:
Не сери, ебена мать!

Моя милка спозаранку
Села срать на борозде.
Взял горячую картошку
Залимонил по пизде.

Я от Семеновны
Ушел на пять минут,
Не успел поссать
Ее уже ебут.

У мово миленка в жопе
Обломилась клизма.
Призрак бродит по Европе
Призрак коммунизма.

По времени — конца 60-х. Посвящена героическому подвигу советских ученых, проведших год в сурдобарокамере — специально оборудованном герметично изолированном пространстве. Эксперимент подготовил будущие успехи советской космонавтики, но праздный обывательский ум сумел все опошлить. Песенка явно не вершинного качества. Но, как-никак, документ своего времени. Итак:

Год сидели мы в говне
И одним говном питались.
И в завидной той судьбе
Все как в капле отражались.
Припев:
Из говна конфетку в рот, а потом наоборот.
По заданию ЦК
Ка-ка-ка.
Просидевши год в говне,
Скажем мы ЦК родному,
Что готовы на Луне
Тоже делать по-большому.
Припев:
Из говна конфетку в рот, а потом наоборот.
По заданию ЦК
Ка-ка-ка.

Может, там ещё какие куплеты были. Простите, не помню.

Пришло время рассказать дорогому читателю, что подвигло автора, меня то есть, на предмет этих размышлений. Подвигло — многолетнее сотрудничество с Андреем Кончаловским. Как говорится, с кем поведешься…

Еще где-то в начале 90-х Кончаловский загорелся идеей сделать документальный фильм о русском сортире. Я должен был участвовать в этом проекте, писал заявку — не состоялось. Не нашлось денег.

Кончаловского же к этой теме подвиг Анатолий Стреляный, выступивший сначала по радио «Свобода», а затем и в печати, яростно, с присущим ему талантом и точностью слова утверждая, что до тех пор, пока в России грязные сортиры, никакой демократии в ней как не было, так и не будет.

Теперь же, уже работая над книгой, узнал от давней моей приятельницы Нины Виноградовой (ныне редактора издательства, выпустившего эту книгу), что подвигло к этой теме Стреляного. Оказалось, незадолго перед тем журнал «Континент», где её муж, Игорь Виноградов, — главный редактор, проводил в МГУ семинар. Все было подготовлено, организовано, сбоев не ожидалось. Забыли о пустяке — о сортирах. На зарубежных гостей их состояние (и где? в альма-матер российской высшей школы!) произвело столь ошеломляющее впечатление, что ни о чем ином они уже и не могли говорить. Каждый, выходя на трибуну, сообщал о пережитой моральной травме и о том, что прежде, чем вершить судьбы демократии, хорошо бы заняться сортирами.

Пафос их речей, как видно, совпал с тем, что в душе у Стреляного давно копилось. Поэтому и его выступление, которого я, увы, не слышал, и статья, которую в ту пору читал, а сейчас никак не могу разыскать по газетам, была столь шокирующе эмоциональной. Помню, писал он там о судье в провинциальном городке, которая в перерыве заседания вынуждена была бежать во двор и крючиться там в дощатой будке над немытым очком, поддерживая пальцем рукоятку двери, чтобы никто не всунулся. (Уголовники, которых она судила, по этой части имели перед ней явное преимущество: их в сортир водили под конвоем, а соответственно и дверь снаружи стерегли — никто не войдет, не потревожит.) Откуда в этой униженной сортиром судье взяться чувству самоуважения? Как ей после этого решать чужие судьбы? Чувство человеческого достоинства — начало начал демократии. Не будет у нас ни этого чувства, ни демократии, покуда мы переживаем ежедневное сортирное унижение.

Кончаловский подхватил его основной тезис: «В стране грязных туалетов демократии не будет!» (так, кстати, называлось его интервью «Комсомольской правде»), но ход его мысли иной. Для него туалет — явление культуры. Культура это не Толстой с Пушкиным — они только её часть. Культура система ценностей, определяющих ежедневное поведение человека. Надежды, что политическая власть может изменить культуру нации, — опасное заблуждение, наглядно опровергнутое последним пятнадцатилетием российской жизни. Не политика определяет культуру, а культура — политику. Демократия для западных стран органична: такова их культура, неотделимая от вроде бы мелких бытовых проявлений — таких, как чистота в общественном туалете, уважение к закону, соблюдение правил дорожного движения.

Никакое — ни насильственное, ни самое демократическое — изменение политической структуры не меняет менталитета нации. Объявление всеобщей демократии не переменит состояния сортиров, а потому демократия будет таковой лишь по названию. А вот когда мы научимся содержать в чистоте общественные сортиры (без всяких нянечек с швабрами, поминутно вычищающих то, что мы напакостили), тогда можно поговорить и о демократии. Потому что тогда мы уже будем иметь дело с ответственными за свои поступки индивидуумами. И в туалете, и на выборах. Впрочем, передаю слово самому Кончаловскому:

«Сортир — это отражение отношения человека к своим обязанностям. Почему в семье сортиры чистые? И даже в коммунальной квартире — тоже чистые? Потому что все друг друга знают, сразу ясно, кто насрал мимо. Обратите внимание, в деревнях, в маленьких городах преступность намного ниже: все всегда знают, кто с кем переспал, кто что у кого украл. Чем больше город, тем больше уровень анонимности, тем слабее сдерживающий тормоз. Где анонимность, там и преступность. И так во всех странах.

Из культур христианских высокий уровень анонимной ответственности только в протестантизме. Из культур нехристианских — у японцев: и в силу того, что они живут на маленьком острове, и в силу обязательств перед душами предков. Это даже нельзя назвать анонимной ответственностью: души предков присутствуют рядом, они все видят. А в Индии, при всем величии и красоте её культуры, в общественный туалет войти невозможно…

Замятин очень точно заметил, что, если человек ради выгоды может совершить дурной поступок и твердо знает, что о том никто не узнает, он его совершит. Ну найдется один-другой сумасшедший, который не совершит. Но как закономерность — совершит непременно. Он будет иметь дело со своей совестью, а та всегда найдет оправдание типа «детей кормить надо». Всем присущ эгоизм, но эгоизм рациональный в состоянии себя ограничить, держать себя в границах нравственных правил. В примитивных странах — и эгоизм примитивный, детский: «Хочу!»

Состояние сортира определяет философию жизни. Философия жизни определяется личной анонимной ответственностью и уважением к закону, что неразрывно связано. А из этого вытекает и все остальное. Отношение к своему труду, например. Я делаю свою работу и хочу делать её хорошо — неважно, видит это начальство или нет. Бог видит. Перед ним и перед собой я ответственен за качество того, что делаю».

Для Кончаловского тема сортира — самая политически злободневная, наиактуальнейшая. Одно время он даже обсуждал со Шмелевым идею создания Партии чистых общественных туалетов. Сейчас готовится к съемкам публицистического телесериала «Культура — это судьба», где одна из серий как раз и будет посвящена туалетам и проблеме анонимной ответственности. Я в этом проекте тоже с самого начала участвовал: пока то да се, пока искались деньги и пр. — собирал материал, вспоминал, размышлял. Всего — и материала, и воспоминаний, и размышлений (чужих и своих) — набралось предостаточно. В общем, извольте, читайте…

Читателей, не сильно обеспокоенных судьбами демократии в России, а, напротив, желающих отечество видеть монархическим, авторитарным, тоталитарным и пр. (не сомневаюсь, будут и такие), надеюсь видеть все же не противниками идеи чистых общественных туалетов, а даже как бы и сторонниками. Надежду эту питает убежденность, что туалетом в обозримое историческое время равно будут пользоваться представители всех политических течений, религиозных конфессий, профессиональных союзов, рас, национальностей, сексуальных ориентаций, эстетических вкусов, философских воззрений, творческих устремлений и пр., и каждый из них лично для себя предпочтет комфортные условия дискомфортным.

Что касается симпатий автора, то они на стороне демократии, естественно, в цивилизованном, а не имитационном её виде. Это тот дом, который наша страна сейчас пытается, не с самым большим успехом, но и не без надежды на таковой, строить. А, как известно по опыту, строительство дома вернее всего начинать с сортира. Толковый хозяин только так и поступает. Как же иначе? Посему всецело на стороне Кончаловского и Стреляного: построим сортиры — построим и демократию.

За годы, прошедшие с того памятного выступления Стреляного, в сортирном обустройстве отечества все-таки что-то поменялось к лучшему. О том, как сегодня обстоит по части канализации, сужу по цифрам, приведенным в журнале Михаила Таратуты «Русские горки». Типовой, единый для всех перечень данных-характеристик, сопровождающий информацию по разным регионам отечества, содержит и графу «Труба канализационная». Беру почти наугад несколько цифр оттуда (первая — для города, вторая для села): Алтайский край — соответственно 78 и 25 процентов, Астраханская область — 70 и 11 процентов, Белгородская область — 75 и 20 процентов, Брянская область — 62 и 15 процентов, Вологодская область — 81 и 17 процентов, Воронежская область — 76 и 17 процентов, Красноярский край — 81 и 10 процентов, Республика Коми — 89 и 13 процентов, Мордовская республика — 76 и 13 процентов и т. д. Порядок цифр примерно таков для всего отечества. Не слишком обнадеживающе, но, памятуя историю вопроса, не беспросветно.

Что же касается столиц, то комфортабельный, чистый сортир на вполне европейском уровне — уже не редкость, не диковина, а почти непременная составляющая нормально функционирующего офиса, заведения общепита, аэровокзала. На днях возле гостиницы «Москва» увидел сияющий застекленными панно с тюльпанами и ирисами «элитный» (так и анонсируется — «Новейшие технологии чистоты») павильончик. Цена за вход — 25 рублей (курс 29 за доллар), но какой сервис! Тут тебе и стерильные салфетки, и жидкое мыло с антибактериальными добавками, и бумага повышенного качества, и салфетки для рук, и пользование щетками для обуви и одежды, и дезинфекция воздуха после каждого посетителя, и загадочно-таинственное приспособление, именуемое «анти-пук»… Одним словом, семимильными шагами идем к прогрессу! Если мировые цены на нефть ещё с десяток лет не рухнут, может, и мы, грешные, сподобимся!..

И все же, несмотря на отчаянные успехи сортирного дела, никуда не денешься от российской специфики. Для иллюстрации — микрофрагмент из книги Шера (Бориса Ушеренко) «Моя еврейская судьба»:

«Умеют в Ярославле поднять настроение! В ресторане гостиницы деликатно интересуюсь: где бы помыть руки? Понятливая официантка громогласно уточняет местонахождение сортира. Достигаю. Открываю дверь. Среди мрамора и кафеля три фарфоровых толчка на едином постаменте, не разделенные ни кабинками, ни перегородками. Сумасшедший дом для новых русских. Или отдых в казармах де Тревиля…»

Конец 80-х, когда перестроечный угар дошел до степеней, позволивших соотечественнику не только думать о классово чуждых советскому народу деньгах, но и легально их зарабатывать, ознаменовался появлением платных кооперативных туалетов. Восприняты они были общественностью как благостный знак новых времен: во-первых, в туалеты стало неомерзительно войти, что уже само по себе поднимало настроение; во-вторых, грела сердца надежда на скорое возникновение и более масштабных форм частного бизнеса. Не без судорог и не без попыток власти откатить ситуацию назад так в итоге и произошло.

Нарождающийся отечественный капитализм вскоре нашел себе более доходные сферы инвестиций капиталов и талантов, но туалетный бизнес тем не менее остался: не слишком процветает, но все же продолжает быть бизнесом. Как ни странно для уха слышать, скажем, про маркетинговые исследования в туалетной сфере, оказывается, есть и они: позволю поделиться с уважаемым читателем их результатами, обнаруженными в Интернете на каком-то из сайтов:

«Потребительский рынок Москвы включает в себя 15 миллионов человек, из которых не менее 3 миллионов в будние дни и около 6–8 миллионов в выходные и праздничные дни испытывают (иногда — неоднократно) потребность в общественном туалете.

Цифры российского туалетного рынка впечатляют ещё больше: 70 миллионов граждан, из которых желают посетить общественный туалет в будние дни — 22 миллиона и до 45 миллионов — в выходные и праздничные дни. Рынок общественных туалетов стабилен, так как данная физиологическая потребность наравне с голодом и жаждой является для человека самой значимой».

Видите, «самой значимой». То есть даже поважнее, чем секс: в конце концов, без секса можно сколько-то недель, а то и лет перетерпеть, а без туалета дня не перетерпится. Так что, господа бизнесмены, смелее обращайте взоры в сторону алчущего удовлетворения рынка!

…Лет пять назад в Москве появились первые аккуратненькие синенькие кабинки биотуалетов. Удобная штука! Скажем, когда к 850-летию Москвы Андрей Кончаловский ставил на Красной площади массовое действо «Наша древняя столица», где участвовало человек с тысячу (в том числе и аз, многогрешный), в постановочном лагере у Кремлевской стены рядом с тентами палаток и служебными вагончиками разместился и долгий ряд этих синих кабинок, избавивший всех, на проекте работавших, от проблем поиска сортира и стояния в очередях к заветному очку.

Кто бы мог подумать, что у кабинок этих есть своя, достаточно любопытная история, небеспроблемное настоящее, ну и, конечно, светлое будущее! Обо всем этом я узнал от Андрея Петровича Нелюбина, президента Гильдии предприятий коммунального хозяйства. Во владении ООО «МКАД-Сервис», входящего в гильдию, как раз и находятся эти самые бесценные кабинки.

Так вот, Андрей Петрович просветил меня, что впервые собратья этих кабинок обозначились в истории во время высадки десанта англо-американских войск в Нормандии. Надо же! Не забыли и в таком горячем деле не только о боеприпасах и провианте, но и о пустяшной мелочи вроде походных сортиров! Наши военные до сих пор не имеют такого снаряжения, даже когда отправляют в зарубежные края миротворцев и вроде как пристало держать лицо перед мировым сообществом.

Падкие на выгоду американцы быстро сообразили, что на кабинках можно делать деньги, и туалетный бизнес постепенно стал завоевывать позиции. А уж в полный голос заявил он о себе на Сеульской олимпиаде 1988 года. Где, как не на таких миллионных скоплениях народа, этим кабинкам самое место! Сегодня Европа располагает парком кабин примерно тысяч в двести. Компании, ими владеющие, скооперированы и в случае каких-то экстренных событий могут без проблем перебросить тысячу-другую кабинок в сопредельную страну, куда вдруг нахлынули нежданные гости.

По подсчетам Нелюбина, Москве нужен резерв в тысячу штук таких кабинок, в наличии — триста-четыреста: хватает лишь на затыкание дыр в авральном режиме.

Синие кабинки приживаются плоховато не только по причине вспоминавшегося уже вандализма отдельных граждан, но прежде всего по причине общей неукорененности в умах идеи нормального сортира. Зачем понапрасну тратиться, обходились же как-то прежде! Однако идея эта все же постепенно овладевает массами, которые в немалой своей части вполне уже дозрели до мысли, что цивилизованная кабинка, даже платная, все-таки лучше кустиков и подворотен. И даже родных сердцу скворечников, тем более что по вспоминавшимся уже санитарным правилам от 1972 года выгребные ямы на территории столицы запрещены. Правила эти, по российскому обыкновению, не слишком соблюдаются, но все же и с ними как-то приходится считаться.

В общем, стоят в Москве кабинки, есть и бесплатные. Если у входа седенькая бабушка торгует билетами, это вовсе не обязательно работник ООО: отдельные энтузиастки пристраиваются к кабинкам бесплатным, восполняя методой Остапа Бендера убогость российского собеса. Кабинки обжили бомжи: за неимением лучшего, можно ночевать и в них. Ассенизаторы, по утрам объезжающие свое хозяйство, знают сортирных бомжей по именам: «Ну-ка, Вася, освободи помещение! Мне тут кой-чего откачать надо!»

А в полную мощь этот, в ту пору только возникавший, бизнес доказал свою незаменимость в день памятного светомузыкального представления Мишеля Жарра в 1997-м. Тогда кабинки буквально с колес сбрасывали в толпу, запрудившую Манежную площадь, и они чуть ли не на лету успевали обрести горевших нетерпением пользователей. Сегодня машины ООО «МКАД-Сервис» (и этой цифрой снабдил нас Андрей Петрович, сделав несложный подсчет на калькуляторе) ежемесячно вывозят из города 3500 кубов нашего золотца. Вполне хватит для постройки то ли китайской стены, то ли египетской пирамиды…

Примечательный технический штрих: все машины, развозящие кабины, соединены с диспетчерской через спутниковую связь. Диспетчер на дисплее точно видит, где какая находится и, в случае необходимости, может экстренно направить в нужное место ближайшую. Как видите, без космоса не обходится уже и сортирное дело!

И ещё один эпизод из рассказа Нелюбина. Чуть было не поехали наши синенькие кабинки в Антарктику. Туда теперь ежегодно отправляется международный экстрим, спортивный парашютный десант, сначала стоящий лагерем на побережье, а потом совершающий красивейшую высадку аж на самом полюсе. Всех участников десанта, за исключением наших, российских, сопровождают эти самые кабинки: потом их увозят, как и накопившееся в них содержимое, естественно, предварительно извлеченное и соответственно упакованное. Как-никак Антарктида, экологический заповедник планеты! А вот по поводу наших участников Гринпис устроил шумный скандал. Ну нельзя ж в таком месте устраивать непотребную яму, пусть и прикрытую палаточкой! В общем, пытались было и наши прихватить с собой кабинки, по застарелой привычке, на халяву, но Нелюбин не дал. Сказал: «Мне рабочих кормить надо, да и своих детей тоже». Кто не таков, брось в него камень.

Не хочется, да и невозможно ставить точку в конце этого сочинения. История сортира совсем ещё не закончена. Она, можно сказать, в самом пике расцвета. Бьет ключом творческая мысль, предлагая дерзкие по новизне и рабочим принципам конструкции. Здесь уже вспоминалось о японских компьютерных унитазах: нам, покуда пребывающим в ушедшем техническом веке, они вообще кажутся фантастикой почище Азимова и Саймака. А что будет, если вдобавок дополнить эту воплощенную утопию кое-какими невостребованными идеями вчерашнего дня? Скажем, ещё в 60-е годы некий парикмахер из Чикаго изобрел моторизованный туалет с сиденьем, разделенным на две половинки: вибрируя с различной частотой, они мягко и нежно массируют соответствующие места пользователя. А если все это да ещё и управляется не грубой (или даже очень точной) механикой, а компьютером, способным учесть все возможные параметры — от температуры вашего тела до степени шероховатости или увлажненности кожи?! Каково, уважаемый читатель? Да это ж удовольствие почище эротического! А вдруг от таких унитазов произойдет спад рождаемости?

А может, наука вообще избавит нас от низменной необходимости пользоваться туалетом, переведя нас с (прошу прощения за сугубо научную терминологию) гетеротрофной системы питания на автотрофную. Ну это примерно как растения питаются. Поглощают водичку и соли, а создают органические ткани. Светлые ученые умы полагают, что в принципе это возможно и человеку на день будет хватать 35 граммов пищи (особой, конечно, — не нынешней).

Ну а пока, оставаясь в прежних физиологических параметрах, человечество не устает расширять свое, так сказать, экскрементальное поле, вынося его уже и в космические миры. Что бы там ни говорили о важности космических исследований, нас с вами, простых обывателей, и в межпланетных мирах интересуют земные детали. В подтверждение ссылаюсь на американца Брайана Бурроу. «В Космическом центре им. Джонсона в Хьюстоне, — пишет он, — я десятки раз наблюдал, как публике предоставлялась возможность задавать вопросы астронавтам. Два вопроса задавались каждый раз, без исключения: как там у вас в космосе устроен туалет и можно ли там заниматься сексом?»

Про секс оставим другим авторам, а вот насчет туалета — это наш предмет. Жаль, что отечественная популярная литература обходит этот вопрос стороной, видимо, в силу присущей нам деликатности. А вопрос-то не праздный! Представьте космический корабль без этой низменной составляющей: вы парите в условиях невесомости, а рядом с вами парит и благоухает то, что вы изволили выделить. Так что восславим могучую силу науки и техники.

«Давайте смотреть правде в глаза, — пишет все тот же Бурроу, космические станции — это чернорабочие межзвездных программ. Станция, этот тесный, с не лучшими запахами мобильный дом, просто он работает там, в космосе, и вертится, вертится, вертится вокруг Земли…»

Вот видите, «с не лучшими запахами…».

Не имея возможности сослаться на литературу отечественную (не иначе как она с грифом «секретно»), обращаюсь к зарубежной. В картинках-иллюстрациях «Очень специфическая история» красочно представлено, как справляют большую и малую нужду американские астронавты (полагаю, наши космонавты делают то же и так же). Имеются на космическом корабле специальные гофрированные шланги с расширением-раструбом на конце: пописал, и тут же твоя моча улетает в космос, где замерзает, образуя кольцо кристаллов вокруг стремительно летящего снаряда. Зрелище, наверное, феерически прекрасное, радужные сполохи в ледяных искрах, как во дворце Снежной королевы… В общем, обживаем, осваиваем космос.

Сортирное освоение космоса, как и все иные завоевания человечества, не обходится без моментов драматических, ну как минимум огорчительных. Об одном из таких поведал Игорь Козлов в Интернет-издании «Факты»:

«Чистить туалет — занятие малоприятное. Где бы вы ни находились — на Земле или в космосе. В этом пришлось убедиться экипажу «Дискавери», завершающему свою миссию на международной космической станции.

Рано утром пилот шаттла Памела Мелрой отправилась выполнять ежедневную рутинную обязанность: «смывать» скопившиеся за ночь отходы человеческой жизнедеятельности. Но система — увы! — не сработала. Памела сообщила неприятную новость остальным астронавтам, и экипаж связался с Землей. Похоже, Мелрой со товарищи надеялись увильнуть от неприятной работенки, потому как стали просить разрешение пользоваться туалетом на борту станции. Но центр управления полетом был непреклонен: во-первых, время посещения МКС экипажем «Дискавери» строго ограничено, во-вторых, туалет на станции ещё не полностью укомплектован.

Оставалось определить кандидатов на роль космических сантехников. Поскольку пилот Мелрой по совместительству считалась ещё и хозяйкой на шаттле, ей поручили руководить работами. А непосредственным исполнителем стал Джефф Уисофф, накануне совершавший выход в открытый космос. Герою вчерашней нештатной ситуации снова выпало трудное и опасное задание!

С Земли его засыпали советами и инструкциями, но более всего Уисоффа «достало» предложение воспользоваться резиновыми перчатками.

— Думаем, подойдут те, что по локоть… — услышал Джефф.

— Я бы с удовольствием! Но вы, умники, забыли внести перчатки в список обязательного снаряжения.

Уисоффу пришлось работать голыми руками.

Несколько часов Джефф с помощью Памелы чистил туалет, и, по выражению Мелрой, руки им действительно пришлось запачкать. Закончив, Памела доложила, что все системы функционируют нормально, но от подробностей воздержалась. Уисофф вообще отказался общаться с Землей…»

Как ни чужд нашему представлению о героике космоса образ астронавта-золотаря, куда ж без него?! Может, в этом и есть истинная героика и истинная гордость покорителей космоса? Справимся и с такой нештатной ситуацией, хотя, конечно ж, без неё было б и веселей и приятней. Но раз уж выпало… В общем, победи себя — победишь мир.

На этой светлой ноте веры в научный и нравственный (обязательно нравственный!) прогресс человечества автор ставит в своем сочинении завершающее многоточие…

Примечания:

1

Иоанн Скотт Эуригена (Эригена) — мыслитель IX века, богослов, схоласт. Его учение осуждено церковью как еретическое. Перевод Н. Любимова, стихотворные переводы — Ю. Корнеева.

2

Экранизация романа Генриха Манна. ГДР, «ДЕФА›, 1951.

3

Автор эссе — Ксения Рогозина

4

Автор обозначил себя инициалами АВ.

5

Интернет-версия передачи «Свобода».

6

Кусок говна (англ.)

7

Марина Голдовская — режиссер-документалист, член Академии ТЭФИ, автор фильмов «Архангельский мужик», «Власть соловецкая» и многих других.