Одним из "веских" аргументов исчисления национальной идентичности всегда выдвигается территориальная дислокация народа, некая географичность. Опять же, вспомним марксистское: нация это общность людей, объединённая общей территорией… и так далее. Строится бесчисленное количество логических умозаключений, из которых делаются соответствующие выводы относительно национальной идентичности. Географией объясняют само существование народа, душу народа, географией обосновывают его миссию и так далее и тому подобное. Для русских в этих географических упражнениях придуманы свои "географические" пояснения, среди которых, пресловутое, евразийство, поясняющее место нашей души где-то в том же месте, где и территориальное местоположение - между Европой и Азией. Или другой удивительный тезис: раз русские занимают самые большие пространства, стало быть, туда и переместился Рим, став в России Третьим. Или ещё одно умозаключение: русские призваны в своём государстве собирать и оберегать разные народы, попавшие тем или иным путём со своими землями в состав России, - а раз так, стало быть, земли этих попавших в состав российского государства народов стали русскими землями, точнее российскими, а соответственно русская земля может с полным основанием считаться Родиной и тех, и других народов. Спекуляций с территориальным вопросом вообще в мире много, и это один из самых небезобидных вопросов - наоборот, острейших, ставших причиной многих войн. В России достаточно вспомнить последнюю, чеченскую. Хотя, казалось бы, мир уже начал разбираться в сути "земельного" вопроса, однако у формальных националистов здесь царят глубочайшие заблуждения, тем более, что это, действительно, важнейший вопрос. Ответы на вопросы о земле ищут опять же в научно-популярной системе. Что есть земля, принадлежащая народу? - отнятые у других во имя пропитания территории, которые надо всеми силами приумножать или нечто другое? Читатель спросит: неужели вопрос осмысления соотношения народа и такого материального объекта, как земля, может иметь другую плоскость? Отвечу, имеет, поэтому и в разговоре о нуминозном в истоках нации вопрос о земле, точнее о пространстве, на котором живёт народ, не может быть обойдён вниманием.

В предыдущей части говорилось о том, что появление народа и сотворение мира - звенья одной цепочки в нуминозном восприятии мира. Но сотворённый мир - это неоднородное пространство - "…в нем много разрывов, разломов; одни части пространства качественно отличаются от других. "И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая" (Исход, III, 5). Таким образом, есть пространства священные, т.е. "сильные", значимые, и есть другие пространства, неосвященные, в которых якобы нет ни структуры, ни содержания, одним словом, аморфные", - пишет Элиаде. Эта метафизическая локация священного мира отражается в мире нашем. Поэтому земля для народа - это нечто большее, нежели территория. Сразу и бесспорно надо разделить два понятия - землю, на которой волею случая обретается народ в своём дне сегодняшнем, и землю священную, которая в душе народа есть дар Богов. Именно она, Священная Земля, часть души народа, и есть Земля в национальном понимании, в национальном космосе, всё остальное - Иное, Чужое, если пространство знакомо и не враждебно, Антимир, если пространство враждебно, и Хаос, если не знакомо и индифферентно.

Одной из самых важных форм одухотворённого творчества нуминозных действий человека, уподобленных творчеству божественному, деяниям богов в мистические времена Сотворения Мира, является созидание своего Космоса, то есть выбор на Земле определённой территории в качестве места жительства и её обустройство, построение на ней своего Мира, отражающего облик Вселенной и её сакральную архитектонику. Народ получает землю в дар от его Богов - "итак; встань и перейди через Иордан сей, ты и весь народ сей, в землю, которую Я даю им, сынам Израилевым" (Книга Иисуса Навина Гл.1, 2), - говорит Господь Иисусу Навину. Викинги получили землю в результате победы Одина над великаном Имром, создали её из его костей. Ирландию гэлы отвоевали у враждебных богов при помощи дружественных божественных сил. То есть земля, на которой живёт народ, согласно восприятию через нуминозное, - это не просто территория, а это бесспорно священное пространство, полученное от богов. Насущные выгоды, экономические достоинства и политические условия подобного выбора играют здесь вторичную роль. Выбор и обустройство территории - священнодейство, последствия которого столь же грандиозны и значительны, как и его причины. Для нации это Центр Мира, та сакральная точка, в которой пересекаются духовный и вещественный миры, место входа и выхода, входа в недра архетипической, архаико-мифологической глубины и выхода в поднебесные области божественного духа, место мистического перехода одной реальности в другую, место, где земля сообщается с небом, та ЗЕМЛЯ, на которую снисходят НЕБЕСА, - вот что такое земля для нации. И только на этой священной земле человек сможет жить полноценно, с Богом в душе и миром в сердце. Это - его центр мира, и нет на свете иной земли, где он смог бы найти своё место, где его душа была бы в своём теле. Такое отношение к своей земле существовало издревле у всех народов мира, оно подсказано и привито человеку от Бога, оно связывает человека с Богом. От Бога, сотворившего мир, человек-народ получает Землю. А далее народ начинает обустраивать эту священную землю, наполняя, точнее узнавая в священном пространстве своей земли точки соприкосновения с небом. Об этом свидетельствует как история, так и топонимика многих древних земель. Так Вавилон иначе называли "Домом у начала Неба и Земли", "Мостом между Небом и Землей". При этом сам город был построен на "Вратах Apsu", Apsu же означало Воды Хаоса до сотворения мира. Подобным же образом появились и на нашей земле Киев - мать городов русских, город мифического вождя Кия, Новгород - новый город, Ладога - город богини Лады, где, наверное, обнаруживалось её покровительство, Волхов - река волхвов, жрецов, общающихся с Богами. Даосы Древнего Китая искали местность, благоприятную для строительства с помощью гаданий, связывая небесные явления, звёзды, планеты по знакам зодиака, символами неба, земли, ян, усин. Так развилась специальная наука - геомантия, подарившая человечеству компас.[6]

Исследование и познание священного пространства не прекращается и не ограничивается мифическим периодом. Наоборот, история народа, его жизнь на земле позволяют продолжать наполнение этого пространства ориентирами - местами, где Боги были благосклонны к своему народу, или теми, где они отворачивались от них. На примере еврейской истории можно проследить, что их священное пространство постоянно пополнялось ориентирами, организовывалось. Появляются уделы колен израилевых, определённые божественной волей, города которые передал в руки своего народа их Бог. Например, в римский период добавилась крепость Моссада, а уже в наши дни появился Тель-Авив, как символ воссозданного еврейского государства. История каждого народа полна свидетельств последовательной священной организации пространства при помощи богов. И в нашем, русском священном пространстве уже в исторический период появилось Куликово поле, где бился с Челубеем Пересвет, Запорожская Сечь и донские станицы, где сохранился Великий русский воинский Дух, Нижний Новгород, где началось сопротивление самозванцу, Москва, столица русского мрачного времени. В 20-м столетии к ним прибавилось Пискарёвское кладбище, где погребены 600 тысяч уморенных голодом жителей блокадного Ленинграда, как печальное свидетельство того, что Боги отвернулись от нашего народа или наш народ от них.

Такое обретение происходит в моменты значимых событий. Однако есть и другой не менее ценный опыт обретения священных мест. Элиаде писал: "Но даже и не требуется какой-то теофании или иерофании в собственном смысле: достаточно одного какого-то знака, чтобы указать на священность места. Согласно легенде, мусульманский отшельник, основавший Эль-Хемель в конце XVI в., остановился у ручья, чтобы провести там ночь, и воткнул посох в землю. Утром, собираясь в дорогу, он захотел вытащить посох, но вдруг обнаружил, что тот пророс корнями и на нем раскрылись почки. Отшельник усмотрел в этом знак воли божьей и обосновал свое жилище в этом месте". Из этого следует, что знак, обладающий религиозным значением, вводит какой-то абсолютный элемент, способный положить конец относительности и путанице. Нечто, не принадлежащее данному миру, неопровержимо проявляется и тем самым указывает какое-то направление или определяет какое-то поведение". Так и на Руси мы имеем Оптину Пустынь Серафима Саровского, Валаам, Соловки. Я ещё раз хочу подчеркнуть, что вовсе не считаю эти места связанными с христианским культом, это те священные русские места, где проявлялась нуминозная сила, связанная только и исключительно с русским народом. Христианские декорации не должны вводить в заблуждение, так как всё происходило в эпоху ЗАПРЕТА.

Священное пространство, обретя контуры в сознании нации, уже не исчезает, вне зависимости от физического нахождения представителей нации. Моссада и Иерусалим находились в руках других народов, но для евреев они были ориентирами в их мире, ибо мир этот, хоть и опирается на материальные контуры, но единожды найденные точки соприкосновения с божественным, священным вместилищем национального Духа навсегда остаются нуминозными ориентирами в представлении наций. Армяне потеряли три четверти своей территории, оставшейся ныне у Турции, но эти земли в душе армянского народа всегда останутся их священными землями, увенчанные священной горой Арарат. Косово, захваченное ныне албанцами, тем не менее навсегда останется священной сербской землёй, и Дух этих народов всегда будет стремится к единению со своей земной плотью, о чём бы ни договаривались политики, какие бы ни заключали соглашения.

Духовные поиски Центра Мира и обустройство "своего Космоса" можно наблюдать на разных уровнях - от национальных масштабов вплоть до обустройства религиозным человеком в своём доме "красного угла" с иконостасом. Это - "святые места" его личной вселенной, которые есть у каждого человека. Родной пейзаж, место, где родилась первая любовь, улица или квартал первого иностранного города, увиденного в юности, сохраняют даже для человека искренне нерелигиозного особое качество - быть "единственными". Понятие Центра Мира требует особого внимания. При поверхностном взгляде может озадачить и вызвать недоумение множественность центров, что представляется парадоксом. Однако это вовсе не так. По этому поводу Элиаде пишет: "Одним словом, какими бы ни были размеры родного пространства - своя страна, свой город, своя деревня, свой дом - человек традиционных обществ испытывает потребность постоянно существовать в полном и организованном Мире, в Космосе". Развивая мысль Элиаде, можно утверждать, что у мира действительно множество центров, для каждого живого существа - свой, но каждый центр из них - центр страны, города, деревни - имеет свою плоскость; вместе же, сопряженные друг с другом, они образуют некое объёмное пространство, целый мир; и при этом каждый из них в отдельности огорожен своим собственным кругом, "своим Миром", за пределами которого простирается неведомый, неосознанный Хаос, туман неизведанных пространств бытия. Однако этот мир, имея в своей матрице сопряжение с другими уровнями, свой сакральный Центр, свой единственный нуминозный источник, в конечном счёте очерчен, отличен от других миров, он не сопрягается с чужим миром, таким образом образуя национальный мир. Здесь понятие страны имеет не юридический аспект и не географический, а чисто духовный, национальный. Так, в эпоху Австро-Венгерской империи, у чехов в их сопряжении центром их мира была Злата Прага, но никак не тогдашняя столица империи, куда входила Чехия, Вена. Для баска в Испании центром их мира будет Бильбао, но никак не Мадрид, а для татарина в России центром будет Казань.

На уровне индивидуальной души это выражается в религиозной доктрине о присутствии Бога внутри человека в словах: "Царство Божие внутрь вас есть". На вселенском уровне в масштабах мироздания эту мысль в том или ином виде формулировали на протяжении всех веков, начиная с "Асклепия" Гермеса Трисмегиста, в котором легендарный полубог-полумудрец написал: "Бог есть умопостигаемая сфера, центр коей находится везде, а окружность нигде". Вторил ему Паскаль со своей знаменитой фразой: "Природа - это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность - нигде". Итак, весь мир - это Центр Мира. Но у каждого в отдельности, как нации, так и человека, есть свой единственный Центр и свой единственный Мир. Центр - это точка пересечения с духовной реальностью, место духовного средоточия. Аналогию подобному Центру можно найти в каббалистической традиции, разделяющей мироздание и всякое его проявление на внешнюю часть и внутреннюю вплоть до самой сердцевины - до точки в сердце. Но без Мира нет и его Центра. А этот Мир, как уже писалось в самом начале, нужно ещё создать и только тогда искать его Центр. Вне мира, за пределами его территории его Центр обрести не удастся, и сердце без тела мертво. В каждом из нас - Центр Мира, и каждый из нас - Центр Мира. Этот Мир - наша национальная земля, священное пространство нашего физического обитания и духовного бытия, и этот Мир, в свою очередь, - Центр Мира вообще, наш Центр Мироздания. Причём духовное, в этом священном мире превалирует над физическим, является первоосновой. Для русских таким центром является Москва, ставшая священным центром современных земель русских. Для японца это Киото, но не как город, а как место императорского дома.[7]

Для грека таким городом являются Афины. А для евреев в годы их рассеянья Центром их национального Мира всё равно оставался Иерусалим, физически недоступный. Таким образом, священный центр это не место сиюминутного обитания народа, это некая точка связующая нацию, все её поколения с Богами, с их нуминозной силой. Вокруг этого центра народ и строит свой национальный мир.

Единожды выбранная, найденная и обретённая обетованная земля от начала наделена нуминозной энергией, за счёт которой существует и развивается нация, впоследствии впитывая всю духовную энергетику, которую человек, вступающий в духовное взаимодействие с родной землёй, возвращает ей в сублимированном виде. Со временем эта энергия аккумулируется, культивируется, священное пространство национальной территории, веками возделываемое духовными усилиями предков, превращается в обитель национального духа, тело становится храмом, междуцарствием священного и мирского, божественного и человеческого. Такова родина человека, "свой мир", созданный по образу Вселенной и подобию духовного мира. Вся земля за пределами этого сакрального круга - это "иная", чужая земля, это туман и хаос чуждого существования, собою воплощающий лишь угрозу и неприкаянную, безродную тоску. Именно поэтому в ощущениях эмигрантов, покинувших свою родину, так отчётливо проступает этот мотив - тоски, грусти, неприкаянности. И это вопрос не детской привычки; как мы знаем, даже дети эмигрантов, люди во втором в третьем поколении устремляют свой духовный взор к родине своего народа, к священному пространству своего духа. Евреи вернулись на свою священную землю спустя две тысячи лет, потомки чеченцев, покинувших горы после Кавказской войны 19 века, приезжают воевать в Чечню спустя полтора века. Потомки русских эмигрантов, оставивших Россию после революции, стремятся работать в России, быть связанными с ней.

Отношения к территории государства это священное пространство не имеет почти никакого; можно сказать, что государство - это формально закреплённый политический статус национальной земли, и не более того. Их совпадение в известном смысле произвольно и случайно, государственные границы, не имеющие под собой никакой духовной причинности, нередко рассекают плоть нации по живому, отдавая её части в чужое пользование или пытаясь искусственным образом вживить в её тело инородные земли, лишая их население возможности создать свой Мир и найти его центр - найти в этом мире себя, обрести своё предназначение, узнать свой образ в вечности, постичь высшие законы жизни и соответственно им установить собственный закон, непреложный закон совести, ясные каноны мышления. Именно поэтому дух любого народа стремится обрести свою плоть на земле, и границы начинают меняться. Народы, как и человек, стремятся к полноте обладания своим Домом.

На протяжении всей своей истории человечество посредством откровения, эзотерического опыта и духовного творчества открывало в себе и для себя мифологические прообразы, нуминозные архетипы, по которым существуют, движутся и взаимодействуют все миры: духовный, психический, природный, человеческий и предметный. Человек, как целостная сущность, есть не только продукт, но подобие вселенского миропорядка; в своей сублимированной форме он - микрокосм, совершенный и гармоничный, как всё божественное творчество. Поэтому те исходные, непрестанно совершаемые в вечности, повторяемые на всех уровнях и во всех сферах бытия нуминозные первообразы, мотивы, по которым живёт Вселенная, есть и в человеке, в бессознательной глубине его душевного существа. Открывая эти первообразы для себя, освещая их своим сознанием, человек, стремясь к богоподобности, к гармонии с божественным миром, претворяет их в жизнь через свою собственную судьбу и запечатлевает в своей человеческой памяти в виде мифов, религиозных сюжетов, культовых и культурных образов, национальных праздников. Религиозная мифология и национальные праздники поэтому - это совокупность преобразованного мудростью поколений непосредственного нуминозного опыта и хранителем этой совокупности, разделённой на множество частей, может быть только этнос, объединяющий эти части.

Издревле человечество существовало по законам этого "иного" мира, всё тысячелетиями накопленное культурное, научное, религиозное и историческое наследие - это бесценное хранилище того, что Элиаде называет нуминозным опытом, сокровищница интегрированных в постижимую действительность иерофаний, или, если угодно, актуализированных в той или иной форме архетипов. Сама по себе эта абсолютная реальность непостижима, она доступна познанию в виде символов и мифов, отражающих круговорот прообразов человеческой судьбы, непреходящих и непреложных, потому как имеющих своим прообразом, соответственно, саму Вселенную. Национальные мифы, традиции и праздники - это аллегорическая летопись мироздания, тысячелетиями собираемая, лучше сказать, воссоздаваемая нашими предками система иероглифов духовной истории человечества, небесная карта человеческой судьбы, по которой посвящённые в тайну метафорического значения этих символов люди могут изучать духовную подноготную земного мира, постичь его источник, смысл и конечную цель, а главное, понять своё место в этом сакральном процессе, найти свой свыше предначертанный путь, получить возможность исполнить своё предназначение и таким образом достичь гармонии и с дольним миром и с духовным макрокосмом. Этому обобщённому познанию способствует соблюдение священного мифологического времени, круговорот повторяющегося вневременного настоящего. Поясню.

Всё абсолютное, первоначальное, ноуменальное, существующее как таковое и само по себе, вне человеческого сознания, непознаваемо, не может быть предметом изучения и вообще быть отнесено к действительности, однако это бытие не только присутствует, но и проявляет себя в видимой реальности, оно намекает на себя, и знание, лучше сказать догадка о нём, наличествует в каждом из нас как непостижимое и неотъемлемое, хотя и далеко не всегда ясно осознаваемое ощущение причастности к чему-то высшему, одновременно исходному и конечному, то есть бесконечному, причастности Началу времён и, соответственно, их непостижимому Исходу, обладание какими-то возможностями, которые всегда превосходят наши способности, рождая благодатную неудовлетворённость настоящим и тем самым побуждая стремиться к совершенствованию в будущем, к самопознанию, самостановлению и созиданию.

Особого внимания, несомненно, требует христианский пример воплощения идеи священного времени, его внешнее и догматическое оформление, ибо это есть основа культа, на котором мы можем проследить общие принципы реализации сакральной связи с духовными мирами. В ортодоксальной догматике христианства можно найти глубокие символы "вневременного настоящего". И прежде всего это касается священного смысла "праздничного времени", ибо религиозные праздники - один из основных и лучших примеров сакрализации времени.

Элиаде объясняет: "Для христианина священный календарь бесконечно воспроизводит одни и те же события из жизни Христа, но они разворачивались в Истории, это уже не события, происходившие у истока времен, во "Время начала", с тем лишь небольшим отличием, что для христианина Время началось заново с рождением Христа".

В христианстве священное время представлено, прежде всего, в самой идее Божественной Литургии, в этом обрядовом фундаменте христианской церкви. Каждое Воскресение заново воскресает Христос, каждое Рождество он родится. Каждый год он рождается, распинается, воскресает, и каждый раз - это всегда один и тот же и первый раз. В этом и есть суть праздника как воплощения образа священного времени и символа вечных божественных прецедентов. И в этом же заключается суть основного закона человеческой жизни как претворения, воплощения этого образа в жизнь, как празднования установленных свыше священнодействий, суть человеческой жизни как праздника, с его скорбью и радостью, как мифа, уже существующего во всей своей полноте, имеющего начало и известный конец, потому как однажды уже совершившегося как бы впервые, но всякий раз воспроизводимого заново, со всей неповторимостью, уникальностью отдельной человеческой жизни. Мы как будто предчувствуем, знаем заранее его исход, но каждому моменту, каждому этапу праздника отдаём дань настоящего, последовательно разворачивая праздничное священнодействие своей земной и одновременно небесной жизни.

Эта же самая идея священного времени выражена в следующем постулате христианства: "человек, совершающий грех, всякий раз распинает Христа. И по неизреченному человеколюбию Господа снова сподобляется рождения, или возрождения, Христа в своей душе через покаяние". Это символическое значение образа Распятия, как и символическое значение таинства крещения, то есть Рождения Христа в сердце человека, и его Воскрешение посредством раскаяния, всё это выражает самую суть подхода к священному времени, настоящей, истинной вневременной философии, идеи мифического вневременного настоящего, на которой и благодаря которой держится вся христианская картина мироздания, ибо корни этой идеи уходят далеко вглубь бездонной истории человечества, в ту мифическую глубину, где берут начало все нуминозные, истинные идеи, образы духа.

Но христианство - это лишь одна и далеко не первая из множества интерпретаций идеи священного времени, лишь только одна из форм её толкования отдельно взятой религией. Священное время - это закон вселенского бытия, ипостась нуминозной субстанции жизни. И ярче и сильнее всего этот закон проявляется в жизни нации, потому как является, собственно, одной из основ её существования.

Национальная мифология и национальные праздники - это и есть осуществление, живое воплощение закона священного времени, закона вечного возвращения, того принципа мифологических прецедентов, посредством которого взаимосвязаны духовная и мирская реальности и потому становится возможным достижение главной цели человеческого бытия - духовного самостановления. Воспроизводя, всякий раз воскрешая духовное наследие предков, мифологическое достояние нации, праздники и традиции не только сохраняют его в национальной памяти, но и, всегда держа доступ к нему открытым, открывают всякому представителю нации путь к духовному становлению. Через национальные праздники и традиции осуществляется само священнодействие жизни, взаимодействие неба и земли. Празднуя какое-либо событие на земле, человек не только приобщается к космогоническому процессу, он творит его, ибо тем самым оживляет, наполняет жизнью звездный, идеальный, исходный, истинный образ этого события на небе. Он становится соучастником и одновременно творцом этих исходных, предвечных божественных актов, которым уподоблен весь мир.

Мифы и ежегодные праздники оживляют духи божеств и героев, возвращая их реальность, одухотворяют жизнь человека, воскрешают божественные действа и тем самым обеспечивают их вечное настоящее бытие в плоти и крови человеческой жизни. Национальные праздники, традиции воспроизводят мифологические и религиозные образы, идеальные архетипические образцы, хранящиеся в душе нации, которые в свою очередь цитируют божественные космогонические действа, воспроизводят священную реальность. Поэтому человек, участвуя в национальных праздниках и следуя национальным традициям, сам уподобляется богам и сподобляется их демиургической энергии, он переносится к сакральным Началам времён, наполняется глубинным мифологическим знанием, научающим его, как некогда боги творили Космос, творить свой Мир, своё будущее и свою судьбу. Так, через память о прошлом рождается будущее, так живёт священное, вечное настоящее.

Народный месяцеслов поэтому можно назвать некоей духовной летописью нации, картой национального космогонического и нуминозного мира. И в этом смысле удивительно любопытен русский церковно-народный месяцеслов и, прежде всего, факт хронологического совпадения в нём христианских церковных праздников и дней памяти православных святых с исконными древнерусскими языческими праздниками. Едва ли можно считать чистой случайностью столь частые примеры совпадения христианских церковных праздников, причём главных из них, с календарём древнеславянского языческого культа.

Просто так, ни с того ни с сего ни один праздник не может быть ни установлен на пустом месте, из ничего, ни забыт в одно мгновение и бесследно. Такие действия не в человеческих силах и не во власти человека. Однако человек вполне способен определять духовный смысл того или иного мифологического образа времени, манипулируя названиями и значением праздников, искусственно привязывая их к какому-либо историческому событию, наделяя их определённым идеологическим содержанием. Праздник - это образ священного времени, земная жизнь некоего небесного события, но какого именно - зависит от человека.

Народу уже трудно представить себе, что святочные дни между Рождеством и Крещением Христа никак не связаны ни с Рождеством, ни с Крещением, что народное поверье о разгуле в это время нечистых сил, о возвращении душ усопших не имеет никакого отношения к евангельским событиям. Святочный период, пограничный между старым и новым годом, совпал с Колядой, древнерусским обычаем отмечать зимний солнцеворот. Но это, конечно, следует назвать не совпадением, а делом вполне естественным, потому что традиция в день зимнего солнцестояния отмечать рождение умирающего и воскресающего бога восходит к своему звёздному прообразу и потому неизменна во все времена и во всех религиях: так было с Осирисом в Древнем Египте, Дионисом в Древней Греции, Митрой в Персии. Рождение этих богов ассоциировалось с началом поворота природы к весне. Следовательно, суть, временная веха праздника, осталась неизменна, ибо установлена свыше, а не человеком. Христианство же в данном случае поменяло форму. Но не только. Меняя форму праздника, человек меняет и его духовный смысл, что не может пройти бесследно ни здесь, на земле, ни в сферах небесных. То же самое произошло и с днем летнего солнцеворота - праздником Ивана Купалы. Связь во времени и в образе омовения водой осталась, но значение, содержание праздника изменилось. Встреча весны - древнерусская Масленица, якобы подготавливающая христианина к испытанию Великим постом, в народной традиции тоже видоизменилась в очень странное праздненство, доморощенную смесь из блинов и Прощённого Воскресения.

Так наложение православием своих церковных праздников на мифологический календарь язычества привело к полному смешению понятий. Оно, с одной стороны, стёрло из памяти нации настоящие языческие образы, их исконный облик, истинное значение и смысл. От этих священных образов до нас дошли лишь скудные и смутные отрывки, искажённые, лубочные картинки, по которым сегодня некоторые энтузиасты, этнографы, фантасты и просто любители пытаются нарисовать яркий, мишурный, костюмированный образ славянского язычества. Их начинания небезосновательны и похвальны, но рисуемая ими картинка останется плоской, их фольклор останется самодеятельностью, покуда в них нет нуминозной силы, ибо возрождать нужно не элементы народного костюма, а божественный дух, собирать нужно не черепки от сосуда, а разлитую влагу, священную духовную воду. С другой стороны, календарное смешение с исконными языческими верованиями не прошло бесследно и для православия, придав его церковным праздникам во многом языческий, но, к сожалению, не национальный, а именно народный, лучше даже сказать простонародный облик. Результатом такого смешения понятий стали довольно нелепые образы полу-Купал, полу-Предтеч, непонятно как, но связанных с водой, купанием, течением, крещением и прочие аномалии национальной памяти. Естественно, что такие манипуляции и трансформации в календаре, языке и сознании людей имели самые прямые и неприятные последствия для духовного состояния нации, опустошив, перемешав и перепутав веками установленную по небесному образу и подобию внутреннюю гармонию нации, прервав её связь со своим духовным началом, произведя в её душе сумятицу и неопределённость. Мирское одномерное время - это лишь земной образ вечности, и все происходящие в нём изменения и перипетии отражаются в вечности. Его вехи и этапы, календарь и праздники - это тоже отражение вечных, вневременных прообразов, событий духовного мира. Установление праздников - это, в сущности, прерогатива богов, ибо праздник - это сотворение новой, беспрецедентной формы жизни, нового нуминозного прообраза, нового мифа. Воспроизведение, освещение или забвение этих праздников - поистине религиозный акт, поскольку празднуя, мы наделяем жизнью определённую духовную силу, определённый образ бытия, взываем к определённым нуминозным силам.

Одним из лучших примеров махинаций с духовным значением праздников, как образов священного времени, является советская эпоха. Вообще, как уже, наверное, видно из всех наших прежних рассуждений, можно сказать, что грандиозная советская химера была построена большевиками на удивление духовно грамотно, как будто со знанием всех основных мистических и магических орудий манипуляции духовными силами. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, поскольку вероятность того, что стоявшие у её истоков люди были сведущи в мистической премудрости и причастны тем или иным эзотерическим практикам, вовсе не относится к области фантастики. Столь грамотные действия большевиков по изменению самих основ духовного содержания и душевного состояния нации, по извращению не столько политических или экономических, сколько именно священных её оснований: языка, мифологии, священного времени и пространства, не могло быть простой случайностью или следствием хорошей интуиции. Действительно, советский календарь с его праздниками - это блестящий пример манипулирования священным временем и духовным состоянием людей, пример влияния на положение и соотношение нуминозных сил в духовном пространстве. Одна из самых ярких тому иллюстраций - праздник 1 мая. Сама по себе эта дата имеет огромное магическое значение, о котором знали ещё друиды, отмечавшие в этот день праздник жизни и плодородия Бэлтайн. Позднее, в борьбе католической церкви с языческими анахронизмами, католическая церковь приурочила к кельтскому обряду день святой монахини ордена бенедиктинцев, и безобидные, в сущности, костры и пляски приобрели в народном сознании сатанинское значение, как и вся ночь на 1 мая, названная по имени святой Вальпургии. Но всем этим ещё далеко не исчерпывается праздничная история этой мистической даты, и то, что с подачи Второго Интернационала советские люди отмечали в этот день международную солидарность трудящихся, празднуя смерть нескольких взбунтовавшихся чикагских рабочих, тоже не случайное совпадение. Кроме того, именно в этот мистический день был основан орден Иллюминатов, членство в котором приписывают Карлу Марксу. Показателен был и способ отправления этого праздника в советские времена. Большевики призывали праздновать Первое Мая путем забастовки, отдавая свой первомайский заработок в кассу партии и профессиональных союзов в качестве своеобразной жертвы коммунистическим богам.

Праздники, как и мифологические образы, являются сознательной интерпретацией извечных бессознательных архетипов, предвечных божественных актов, символической формой для нуминозного духовного содержания. Следуя этим формам, воспроизводя их в своей жизни, человек приобщается к их священному содержанию, одухотворяя своё бытие, придавая ему определённое духовное значение. Нельзя не процитировать здесь слова Манна: "Жизнь и событие, не заверенное высшей реальностью, не основанное на священном прообразе и не опирающееся на него, не отражающееся ни в каких небесных делах и не узнающее себя в них, вообще не жизнь и не событие". Удивительно похожим отголоском подобной мысли звучат и слова Элиаде: "То, что делают люди по собственному разумению, без обращения к мифической модели, относится к сфере мирского, а это - деятельность пустая, иллюзорная и, в конечном итоге, нереальная". Праздник является формой жизни священного времени, самим воплощением вневременного настоящего, осуществлением духовной жизни по божественным прообразам. Праздник - это символ одновременности божественной и человеческой истории, символ единства человека и Бога, символ возможности уподобления одного другому и образ заложенной в человеке божественной, демиургической, космогонической природы Творца. Повторенье в празднике - это уничтожение разницы между "было" и "есть", разницы между верхом и низом. Это - священность всегда настоящего времени и мистической целостности полноценного бытия.

Праздник возрождает минувшее. Но не в смысле дани памяти, а в онтологическом смысле вечного сотворения жизни. Ибо, как превосходно сформулировал эту мысль Манн, "минувшее есть, есть всегда, хотя народ и пользуется словом "было". Так говорит миф, а миф только одежда тайны, но торжественный ее наряд - это праздник, который, повторяясь, расширяет значения грамматических времен и делает для народа сегодняшним и былое, и будущее". И далее: "праздник - это уничтожение времени в тайне взаимозаменяемости предания и пророчества, которое придает слову "некогда" двойное значение прошлого и будущего, и тем самым заряжает это слово потенцией настоящего". Действительно, не существует праздников, не основанных на том или ином небесном прототипе, беспочвенные, искусственные праздники. В каждом празднике люди воспроизводят не вымышленные события, а события мифологические, имеющие свой звёздный, запечатлённый в небесных сферах прообраз. И это справедливо как в отношении национальных, религиозных и государственных праздников, так и в отношении частных праздников и памятных дат, таких как День Рождения, День Свадьбы или поминки. Почему каждый год человек отмечает своё рождение и что это значит? Имеет ли какое-либо значение то, что раньше день рождения был, как правило, приурочен ко дню памяти святого, именем которого назван человек? Конечно, люди, отмечая дни рождения, украшая торт свечами и даря подарки не задумываются о том, зачем и почему они совершают эти действия. Так принято, таков обычай. Я же скажу больше: вполне определённое духовное значение имеют не только эти, традиционные частные праздники, но и всякий раз, когда мы отмечаем некогда случившееся с нами событие, какую-то судьбоносную встречу или иное происшествие, которому мы придаём большое значение в своей жизни. Каждое такое событие имеет свою нуминозную энергетику, своё духовное содержание и значение. Воспроизводя его, отмечая в памяти или в каких-то ритуальных действиях, мы оживляем, воскрешаем, заново наделяем эту духовную силу и это духовное значение потенцией настоящего. Так мы устанавливаем связь с некими конкретными силами и смыслами духовной реальности и формируем свою духовную сущность, творим свой собственный духовный мир, безусловно влияя и на всеобщее духовное пространство, поскольку духовное не имеет границ и не знает пределов.

То же самое относится и к истории, также исполненной нуминозных символов и иерофаний, ибо ход истории - это развертывание во времени вечного, настоящего мифического события. Так, например, описанный в Торе исход евреев из Египта символизирует выход человека из низменного, животного существования, называемого "Египет", в возвышенные, духовные сферы, в "Землю Израиля". Миф повествует историю божественных актов, запечатлевает её в памяти нации как вневременный и безусловный символ, тогда как земная история человечества всякий раз одушевляет, заново претворяет этот символ в жизнь. Таким образом, ход истории имеет свои духовные корни и потаённый, священный смысл, и всякое историческое событие, исторический образ, обладает своим космогоническим прототипом, имевшим место в мифическом, неведомом Начале, у истоков всякого времени, когда всё, сотворясь, совершалось впервые. Со временем и при определённых условиях историческое событие или личность сливается со своим архетипическим прообразом и само мифологизируется, становится мифом, наполняется нуминозным, священным смыслом, переходит в сферу вечных идей, непрестанно оживающих во всё новых человеческих судьбах, побуждая их уподобляться себе за счёт своей нуминозной притягательной силы. Легендарные личности, народные предания, житие святых - всё это некогда плоть и кровь, перешедшая в сферу духа, ставшая мифом и образцом для подражания.

Такова суть формулы мифического вневременного настоящего, принципа вечного возвращения, раскрывающего тайну, к которой с разных сторон в разные времена приходили религия и наука, философия и психология, логика и мистика. И эта формула священного времени непосредственно связана с основным законом человеческого бытия, сформулированного в известной фразе: "Источник всех данностей находится в нас самих". Все знают легендарное изречение из книги Екклесиаста: "Что было, то и будет: и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем". Часто люди поверхностные ошибочно трактуют его в пессимистическом духе, как выражение смирения с безысходностью бытия. Такое понимание в корне неверно. Эта фраза - не лозунг пессимизма, но глубокое знание высших законов бытия, "ибо мы идём, как писал более двух тысячелетий спустя Томас Манн, по стопам предшественников, и вся жизнь состоит в заполнении действительностью мифических форм". О том же за пять веков до нашей эры писал и древнегреческий поэт Пиндар: "На небе знать - то же, что видеть, на земле знать - то же, что вспоминать". Удивительным, но вместе с тем вполне естественным образом древняя эзотерическая мудрость, античная философская мысль и современная наука сошлись здесь в единой точке, в центральной, отправной и одновременно конечной точке всей совокупности человеческих знаний о себе, о мире и о Боге. Научное объяснение эта истина получила из рук Юнга и звучит оно следующим образом: "Архетип есть своего рода готовность снова и снова репродуцировать те же самые или сходные мифические представления". В общем и целом всякая жизнь, по крайней мере таковая с достаточной степенью развития рефлексии и дифференциации, является восстановлением некого мифологического прообраза, новой жизнью во времени и пространстве извечных вневременных символов. Плотью и кровью священного, одушевлением духовного идеала такая цитирующая жизнь бывает редко, но всегда она повторяет некий универсальный вневременный прототип, наново осуществляет извечно бывшее. И любой праздник, каждая отмечаемая нами памятная дата - это способ осуществления этого мистического и священного закона вечного возвращения, закона мифического вневременного настоящего.

Для каждой отдельной личности её самостановление и духовное развитие, приобщение к божественному, осмысленное и исполненное значением бытие возможно только на основе её национальной принадлежности, только с помощью мифологического, религиозного и культурного достояния предков, иными словами, только внутри души нации и только за счёт национального духа. Само собою разумеется, что нация должна это достояние благоговейно сохранять и чтить, ибо её мифология, её обряды и праздники - это её связь со своей духовной родиной, со своим нуминозным прообразом. Отмечая и воспроизводя те или иные праздничные события, нация формирует своё духовное пространство, она творит свою небесную судьбу.

Если судьба человека - внешний облик внутренней жизни его души, точно также ход истории и календарь нации - это внешняя сторона душевных и духовных процессов, проходящих в глубине её естества и обусловленных факторами нуминозной природы, уходящих корнями в духовную реальность и её священные, нам неведомые, одному богу известные законы. Поэтому истинные причины как всякого праздника, так и исторического события следует искать в душевных и духовных глубинах. Здесь мы уже писали о двойственной природе любого аспекта бытия, в том числе времени и истории. Людям несведущим и духовно невежественным ведома только поверхностная, предметная сторона бытия, за которой скрыта от них абсолютная реальность духовного мира, которую можно только угадывать по контуру мирских событий и явлений, повторяющих собою свои священные прототипы, ненавязчиво намекающие на себя через посредство этих видимых явлений, настоящей причиной которых они являются. Если нация воплощает некую мысль, идею Бога, то её календарь и история - эволюция во времени и пространстве этого замысла. Эту истину превосходно сформулировал Николай Бердяев, сказав: "Русь - не то, что о ней думают во времени, а то, что о ней Бог думает в вечности". Развиваясь согласно Божьей воле, по предначертанному свыше пути, с ясным представлением о своём значении, о сакральном смысле прошедшего, происходящего и грядущего, нация процветает в гармонии с небом и землёю, духом и природой, в осмысленной полноте своего бытия, с благоговением к своему прошлому, с мудростью и терпением в настоящем, с верой в будущее.

Подводя итог сказанному в этой главе, я ещё раз хочу подчеркнуть, что обозначение священного времени, нахождение тех главных точек вневременного пространства, на которые опирается связь нации со своей исходной, духовной силой, есть путь обретения этой силы в мире материальном. Существуя в своём священном времени, воспроизводя его в своей реальности, то есть, делая священное время актуальным, нация подпитывается духовной энергией этнической нуминозной силы, усиленной поддержкой череды поколений предков. В то же время отказ от священного времени погружает народ, с одной стороны, в хаос безвременья, с другой, приводит к поглощению его сил бездной хаоса.

Духовное бытие нации имеет три священные ипостаси. В этой священной триаде сконцентрирован неисчерпаемый нуминозный потенциал, колоссальная мистическая энергия нации, из неё произрастает самый корень национального духа, той нуминозной энергии, которая питает и одухотворяет все прочие формы и аспекты существования нации. О двух из таких ипостасей, о священном пространстве и священном времени, уже было сказано. Третья нуминозная атрибуция национальной сущности - это родной язык. Священность языка, священность слова имеет троякую природу - космогоническую энергию, то есть демиургическую силу сотворения, нуминозную энергию собственно бытия, и коммуникативную, герметическую силу взаимосвязи, общения природы, человека и Бога.

С древнейших времён язык отождествлялся с мирозданием, а его зарождение - с космогоническим актом и с сотворением первочеловека. Вселенную, мир, само бытие древние мыслители и мистики представляли как некий сакральный, герметический, божественный язык, на котором беспрестанно пишется жизнь. В древнеиндийской ведийской мифологии установление имен приравнено к акту творения, поэтому в Ригведе "Господин речи" - одно из определений Вашвакармана, божественного творца вселенной, который также является вдохновителем священной поэзии и покровителем искусства красноречия. Согласно библейской традиции, Бог сотворил мир Словом. "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет". Само слово есть акт, акт творения. Каббалистическое учение гласит, что изначально Тора была написана как одно неразрывное слово, а затем это единое слово было разделено на слова, слова - на буквы. Сама эта мысль имеет прообразом не что иное, как космогонический процесс сотворения мира. Согласно Каббале, система мистических кодов, бесконечные зависимости и сочетания буквенных знаков отражают соотношение Творца и человека. При этом огромный магический смысл имеет не только сам буквенный знак, даже не только наклон буквы, но и душевное состояние читающего на данный момент. На этом закодированном сакральном языке изложена вся информация, исходящая от Бога к человеку. Каждый знак - это божественный сигнал. Отсюда происходит поистине священное отношение евреев к ивриту не только как языку, на котором к человеку обращается Бог, но и как к языку, которым Бог создал вселенную, бытие и человека. Согласно учению хасидов, в Торе зашифровано неизречённое тайное Имя Бога. То есть, то самое изначально неразрывное Слово Торы есть и само мироздание, и сам Бог.

Наивысшую форму, наиболее яркий пример не просто благоговейного отношения к слову, а мистически-религиозного отношения к нему как к онтологическому и демиургическому источнику жизни и как к символу духовного бытия, духовной силы, являет, безусловно, христианство. Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Так начинается Евангелие от Иоанна. Так, согласно христианской герменевтике, начинается жизнь. Так начиналось всё. Слово было вначале у Бога. Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь. Эти простые апостольские слова лучше любой витиеватой поэзии или наукообразного определения выражают священный смысл языка, сакральную, онтологическую, космогоническую и магическую природу Слова. Последняя, то есть магия слова, заключена, прежде всего, в сущности слова как связующего канала между Богом и человеком, связующего звена между миром духовным и земным.

При этом любопытно, что священность языка как средства общения между человеком и Богом относится именно к содержательному, смысловому плану слова, а не к его форме и звучанию. Язык как форма откровения, а не выражения, богооткровенная природа языка - вот его главное свойство, которое в религиозной традиции представлено в мотиве косноязычия или безграмотности пророков. Так, по библейскому приданию, Моисей был косноязычен. По учению ислама - религии книги, первое слово, которым небесный ангел предварил откровение Божие пророку Мухаммаду, было "читай", хотя сам пророк при этом не был обучен грамоте и запоминал откровение на слух.

Сравнение мироздания и бытия с вечно пишущейся книгой, столь популярное в мистической традиции, также происходит из идеи онтологической сущности языка - не только слов, но и буквенных знаков. Есть сведения о том, что древним ясновидцам в мистическом экстазе открывалась шарообразная зала с огромной круглой книгой, корешок которой проходит по стенам. Эта сферическая книга есть Бог. Как писал один французский мистик, "мы - строки, или слова, или буквы магической книги, и эта вечно пишущаяся книга - единственное, что есть в мире, вернее, она и есть мир".

Древнейшие тексты на символическом языке мифов повествуют о тайне возникновения языка как о сотворении мира. И это повествование полностью соответствует представлениям психологии о структуре человеческой души, о психологической архитектонике человека, о бессознательных и сознательных сферах человеческого существа. В основе языка положены некие первичные, Богом данные образы, соответствующие архетипическим прообразам бессознательного. В этом смысле язык - это свыше установленная данность, открывшаяся человеку, как и любое другое проявление духовной реальности, в откровении, непосредственно от Бога. Священные слова своими корнями уходят в духовный мир, к первообразам. И из этой священной корневой системы произрастает всё остальное языковое древо. Дальнейший процесс развития языка происходит по воле человека, но, как и всё вообще, не без участия богов. Всё равно акт называния, наделения вещи именем имел и имеет священное, судьбоносное, мистическое значение. Этот священный смысл выражен в древней формуле: "назвать значит познать". Название, имя вещи несёт в себе её духовное содержание, её судьбу. Поэтому создателями слов, согласно древним учениям, всегда выступали либо жрецы, либо первые мудрецы, святые и основатели народов, то есть люди, непосредственно причастные духовному пространству, люди, которым был открыт доступ в сакральную реальность бытия. В книге Бытия вслед за сотворением мира посредством Слова происходит священный процесс называния, который Бог доверил Адаму. "И назвал Бог свет днём, а тьму ночью". Так, в I главе Бытия Бог даёт названия самым главным основаниям жизни - свету и тьме, небу, земле и воде. Назвать все остальные сущности Бог поручает Первочеловеку, "чтобы, как наречёт человек всякую душу живую, так и было имя ей". Подобную же картину представляют древнеиндийские Веды, в которых законодателем слов является Бог. Он устанавливает имена и названия, но не всех вещей, а только подчинённых ему богов. Названия же вещам дают уже люди, но с помощью бога - покровителя красноречия и поэзии. Об этом же повествует и древнеиранская священная книга Авеста: "И их же древние люди гор имена установили". Мусульманская традиция также приписывает акт установления имён вещей Адаму. В текстах Ригведы, у Эсхила, у Пифагора встречается сложное слово со значением "установитель имен" - ономатет (греч. Onomatothйtes). Это слово или выражение происходит из древнейшего индоевропейского мифа о "создателе речи", полубоге, основателе народа, герое, который добыл у богов или сотворил тот или иной атрибут языка, культуру речи, письменность, искусство поэзии, красноречия. Древнейшее религиозное и мифологическое знание о демиургической силе слова, представление о том, что дать имя - значит создать, сделать сам предмет, лингвисты связывают с историей индоевропейского корня dhe- в славянских языках. Именно этот корень входил в состав греческого слова со значением "установитель имен" (греч. соответствие thйtes), означавшее одновременно и установление имени и создание предмета. В праславянском языке ему соответствовал корень de-. Ранее во всех славянских языках глагол с этим корнем и его производные обладали двумя значениями - и "делать", и "говорить". Такая семантическая двойственность до сих пор сохраняется в чешском, словенском, верхне- и нижнелужицком языках (ср. словенск. dejati "делать", "говорить", "класть, ставить").

Иными словами, начало языка следует искать там же, откуда берёт своё начало само бытие. Слово - это и есть сущность бытия, форма жизни. Природа Слова - это природа Бога. Назвать, значит создать и познать. Потому акт называния и процесс словообразования можно уподобить сотворению философского камня. Примечательно при этом, что lapis philosophorum, который искали алхимики, в спагерической символике отождествлялся не только с Первочеловеком, Адамом, Христом, но и с Меркурием, символом посредничества между богами и человеком, символом гармонии горнего и дольнего миров, восстановленной целостности Верха и Низа, символе миротворца, "примиряющего врагов или элементы" в единстве совершенства и полноты. Все эти образы - совокупный символ истинной тайной субстанции, Святого Духа. "Ибо только дух проникает во все вещи, даже в самые твердые тела" (Tabula smaragdina).

Есть первосвященные слова, сакральный смысл которых имеет космогоническую силу созидания, демиургическую силу творения, онтологическую энергию начала и эсхатологическую энергию конца. Эти слова принадлежат Богу, ими Он создал мир, они составляют тот божественный язык, на котором Бог мыслит самоё себя. Духовные, идеальные прообразы этих слов есть Святая Святых нуминозного пространства - первообразы самого духовного бытия. Эти слова известны только Богу и тому, кому Бог захочет открыть. Их знание - это знание неизречённой тайны непостижимого божественного существа, уподобляющее Богу. Потому эти слова непостижимы, и поэтому, в свою очередь, сущность, свойства и атрибуты Бога, Его милость и любовь остаётся для человека неизречёнными. Такие первосвященные слова - это слова беззвучного языка, того, что св. Григорий Палама называл "священнобезмолвием". Помимо этих первосвященных слов божественного языка, есть слова священные, священный язык, на котором Бог общается с человеком и который дан человеку свыше для общения с Богом. Слова этого языка имеют нуминозную, магическую силу, силу заклинания и молитвы. На этом языке природа обращается к человеку, а человек обращается к Богу. Не случайно в скандинавской мифологии, в русских сказках и даже в Коране знание языка природы, называемого иногда языком птиц, - это знак особой мудрости или колдовства. Но ещё любопытнее в этом случае китайское предание о том, что в одном средневековом монастыре, когда наставник уже приготовился к проповеди, запела птица. Наставник и монахи хранили молчание. Когда птица улетела, наставник сказал: "Проповедь окончена".

Прообразы священных слов национального языка образуют духовный мир, идеальный прообраз видимой вселенной, сами же слова связывают эти миры в единое взаимозависимое целое духа, тела и души, бога, животного и человека. Образно говоря, первосвященное слово - это то самое тайное, сотое имя Бога, его Абсолютное Имя, о котором говорит иудейское мистическое учение хасидов.

Более того, язык как мировосприятие не просто представляет мир и бытие в сознании человека, структурирует его, систематизирует и оформляет. С одной стороны, семантические поля слов, их границы выделяют объекты, вычленяют их из безымянной массы неопределённости. Существование объектов, действий, свойств, качеств и процессов возможно только благодаря существованию понятий о таковых. Деля мир на понятия, язык формируют его. С другой стороны, язык, сам будучи системой, представляет мир не как хаос отрывочных восприятий и реакций, а как стройную логическую систему, он формирует и гармонизирует, осмысляет мир.

Система языка - это его лексическое содержание, семантика, грамматические и синтаксические правила. И если лексика отражает образную сторону мышления, то есть содержание мировосприятия, то правила грамматики отражают способы и формы восприятия мира человеком. И огромная разница в грамматике различных языков даёт представление о разнице этих способов и форм. То есть, мы воспринимаем не только разное, но и по-разному.

Специфику национального восприятия мира изучает специальная языковедческая наука - этногерменевтика. Исследуя этническую специфику различных языковых картин мира, специалисты в этой области не только утверждают, что различие языков, их грамматических и лексических, графических и семантических форм напрямую зависит от различия в менталитете, но сам менталитет считают "миросозерцанием в категориях и формах родного языка, соединяющим интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера". Язык, как считают филологи, "воплощает и национальный характер, и национальную идею, и национальные идеалы".

Сама возможность языка основана на принципе замещения объекта знаком. Этот принцип замещения состоит из трёх частей: форма слова, его смысл и обозначаемый им предмет, иначе говоря: означающее, означаемое и обозначаемое, которые составляют триединство семантического знака. (Но в действительности этот принцип иногда превращается из замещения в принцип подмены, подмены понятий, о чём ниже). Таким образом, язык как форма человеческого сознания связывает божественное и мирское пространства. И слово есть символ этой связи.

Мир земной есть отражение мира небесного, божественного. Всё, что есть внизу, есть наверху; всё, что совершается на небе, повторяется и на земле, и всё, что совершается на земле, отражается на небе. Язык, слово в данном случае выступает как посредник, как связующее звено между этими полюсами. Не случайно Каббала, в которой тоже есть эти слова - слова из Зогара о том, что "миропорядок внизу - зеркало миропорядка горнего", не случайно она с таким священным, полным богооткровенного знания пиететом относиться к каждой букве своего сакрального языка. Неверное имя искажает идеальный прообраз вещи, извращает духовную связь между вещью и её небесным прототипом. Тем самым оно искажает и реальность, вносит в неё хаос, блокирует взаимосвязь мирского и духовного пространств, препятствует осуществлению истинного замысла, ибо в имени закодирован смысл и божественное предназначение той или иной вещи.

Но лингвисты и логики поняли принцип замещения по-своему, то есть формально. Да, они уловили главную опасность, которой чревато злонамеренное или просто бездумное, невежественное претворение этого принципа в жизнь, они осознали основную болезнь эпохи - подмену понятий, влекущую за собой искажение внешней реальности и хаос, сумбур во внутреннем мире человека, в его душе и сознании. Но они упустили самую суть этой замены, духовную и связующую, священную функцию слова. Потому и лекарство, которое они предложили человеку для излечения от душевного смятения и нетвёрдости мыслей, оказалось пустышкой. В структурном основании всякого языка - в принципе замещения объекта знаком, философы и логики нашли для себя источник всех вопросов и заблуждений человечества и поставили себе целью очистить мышление человека, очистив человеческий язык.

Мысль об изобретении универсального, единого, строго подчинённого логике формального языка давно преследовала человека. Однако все попытки его создать заканчивались неудачей. Причина тому вовсе не в логическом несовершенстве положенных в их основу идей, не в математических или формальных погрешностях, а в искусственности, в рукотворности и потому безжизненности того, что должно быть дано свыше. Язык - это живая, одухотворённая сущность, жизнь и дух которой происходит из высших, нуминозных сфер, от Бога. Поэтому все усилия создать подобный ему искусственный эрзац всегда останутся безрезультатны, их плод всегда будет мертворождённым, потому что для его жизни в него необходимо вдохнуть дух, священное, мистическое, непостижимое начало жизни.

Истории известны десятки подобных попыток. Первой был волапюк, далее появились интерлингва, новиаль, окциденталь, логлан, ложбан, латино-синефлексионе, глоса и интерглоса, уропи и унитарио и многие другие. Но все эти любопытные филологические изыскания остались законсервированными экспонатами в архивах музея человеческой истории. Самый известный из этих мертворождённых языков - эсперанто, вряд ли может быть назван даже популярным, не то, что употребительным. То есть, собственно языком не является ни одна из этих синтетических знаковых систем. Их создатели безукоризненно исполнили формальную и логическую задачи, но не смогли дать своим творениям главного - жизни, то есть наделить их духом. А дух языка - это его национальное начало. Только теоретически язык является знаковой системой, в действительности же язык - это национальное духовное пространство, это - исполненная национальной нуминозной энергии ипостась духовного бытия нации. И в этом смысле совершенно верны слова Витгенштейна: "границы моего языка означают границы моего мира". Упустив из виду самую суть существования языка, его священное, духовное, богооткровенное происхождение и значение, учёные бились над заведомо обречённой задачей - они намеревались вырастить дерево, не посадив зерно, а сконструировав строительные леса. Они пытались построить живое дерево. Не удивительно, что их попытки закончились неудачей. Во всех древних религиях, мистических учениях и мифологиях, в которых сотворение человека, самой жизни, образно передано через миф о вылеплении первочеловека из глины, из песка или из иных элементов, всегда кульминацией, зерном, основой этого сакрального творческого акта являлось наделение нового творения духом, вдохновение в него непостижимой, одному Богу ведомой и присущей энергии - источника жизни и её священного смысла. В открытии тайны именно этого таинственного и мистического духовного начала жизни, животворящей и одухотворяющей квинтэссенции бытия состояла главная задача спагирического искусства алхимии. Только при наличии этой священной субстанции можно в герметическом сосуде трансформации из хаоса первичной материи создать божественную гармонию духа, только она имеет первозданную нуминозную силу истинного, духовного существования, только она может давать жизнь в полноценном, настоящем, священном смысле этого слова. Современные же филологи и логики утратили этот lapis philosophorum, lapis angularis (краеугольный камень) всякой жизни, утратили само представление о нём. Поэтому их философский камень остался кирпичом, мёртвым грузом, пригодным только для строительства, но не для жизни.

Как уже писалось, с духовной точки зрения соотношения формы слова и его смысла, то есть плана выражения и плана содержания, означает соотношение человека и Бога, предмета, явления и его идеального прообраза в духовном мире, их взаимосвязь. Поэтому имя вещи уже содержит в себе природу вещи, её сущность и судьбу. Это относиться и к фонетике, к звучанию слова. Эту связь подметил и Св. Августин, писавший: "Сами вещи воздействуют так, как ощущаются слова: mel (мед) - как сладостно воздействует на вкус сама вещь, так и именем она мягко действует на слух; acre (острое) в обоих отношениях жестко; lana (шерсть) и vкpres (терн) - каковы для слуха слова, таковы сами предметы для осязания. Это согласие ощущения вещи с ощущением звука стоики считают как бы колыбелью слов". Представление об имени как о мистической субстанции вещи, связь имени с природой и судьбой обозначаемой им вещи, представление о том, что в имени закодирована определённая энергетика, что оно несёт в себе некую определённую информацию и имеет магическую силу - это древнейшее знание, скорее даже вера человека, свидетельства которой можно найти везде - от народных сказок до современной науки об именах - ономатологии. Именем заклинали, создавали, оживляли и умерщвляли. То есть, если наука никак не может вразумительно разделить вещь и его имя, то философская и религиозная мысль стремиться как раз к их отождествлению и единству, как к символу единения вещественного и идеального миров…

Не только наделение именем или переименование, но замена всего только одной буквы, звука или знака, имеет определённый смысл, отражается на природе и судьбе вещи, на её духовном прообразе. Самый общеизвестный тому пример из религиозной мифологии - это библейское предание о переименовании Аврама в Авраама. "Но будет тебе имя: Авраам; ибо Я сделаю тебя отцом множества народов" (Быт 17, 5). Это прибавление одной только буквы, удлинение одного звука имело огромный духовный смысл, символический смысл множественности. Примечательно, что само имя Аврам (Авирам), можно перевести двояко: "отец величественного" и "мой отец величественен". Также и духовное преображение Иакова сопровождалось наречением его новым именем - Израиль, которое дал Иакову бог. Не случайно во время таинства пострижения в монахи новообращённого нарекают новым, духовным именем, вместо мирского. То есть духовное преображение предполагает смену имени, ибо именно имя отражает саму сущность, духовное содержание.

Слово, буква, звук несёт в себе определённую информацию и энергию. Обозначая им нечто, мы переносим на него эту информацию и эту энергию. В этом случае, действительно, можно сказать "и слово стало плотию". Обозначая, называя, слово из идеальной, абстрактной реальности приходит в психическую и вещественную, обретает плоть. При этом воплощается и та сила, та информативная энергия, которой заряжено это слово. Так, например, из латыни к нам пришло слово актёр, из французского языка нами было заимствовано гламурное слово артист. Их семантика вполне соответствует их форме. Значение первого можно описать как "сценический художник", другое, помимо "художника, занимающегося изящными искусствами", означает также "лицо, достигшее в какой-либо области высшего мастерства. И с какого-то времени этими словами мы стали называть тех, кого раньше именовали "лицедей", "личник", "скоморох". Этимология этих слов естественна и понятна. Она вполне соответствует занятию, действиям и сущности этих людей. Потому мы так их и называли. Они надевали личину, "накладную рожу", как выражался Даль, лицедействовали, "принимая на себя чужой вид, представляя какое лицо". Так и театр был всего лишь скоморошней, масляничным балаганом, потешными палатами. Что последовало за сменой названий? Лицедей, шут гороховый стал одной из самых видных общественных фигур в человеческом социуме. Он уже не гороховый шут, а актёр, он - художник. Смена в отношении и статусе поразительна. Однако сменилась не только внешняя сторона предмета, но и его сущность. Лицедейство действительно стало искусством, перешло на другой, более высокий уровень. Однако его природа, основа, изначальный смысл остался всё же прежним. Актёрство, артистическое искусство по-прежнему остаётся в сущности своей лицедейством. И, как это ни странно, в русском языке заимствованное слово артист, изначально означавшее мастера, происходящее из слова art (искусство), наоборот, восприняло в себя низменные свойства и качества обозначаемого им явления. Оно приобрело шуточное, саркастическое значение.

Практически о каждом, как исконном, настоящем, так и заимствованном, искусственном слове можно сказать то же самое. Всегда и без исключения слово выражало сущность и природу обозначаемого им предмета и менялось вместе с ним. То, что в 1547 году Иван IV по инициативе своего окружения из великого князя стал царём, имело огромные и предпосылки, и последствия, огромный смысл как исторический, так и духовный. Царями на Руси называли ордынских ханов. Таким образом Иван Грозный провозглашал равенство Орды с Русью и окончательную независимость Руси. Само слово "царь" происходит от латинского "цезарь". Поэтому, кроме прочего, Иван IV выражал свои претензии на наследие уничтоженной турками Византии. Кроме того, в Европе эквивалентом "царя" был "император". Так что Иван IV этим ещё и противопоставлял себя как равного императорам Священной Римской империи. И, главное: князей много, а царь - один.

Всё это говорит о том, что не только данная свыше основа языка, но и его дальнейшее развитие, происходящее по воле человека, не случайно и не произвольно, а отражает глубинную, духовную судьбу предметов и явлений. В духовном мире совершаются события, истинную сущность которых нам отсюда едва ли возможно постичь. Там происходит некое взаимодействие духовных стихий и нуминозных сил, их столкновение, борьба. И все эти свершения так или иначе отражаются здесь, на земле. Люди, безучастные и непричастные этим сферам, существующие в неведении о духовном пространстве и его тайнах, оказываются простыми пассивными орудиями в этом сакральном взаимодействии. Однако их действия и поступки всё равно имеют тот или иной духовный смысл, даже если они об этом не подозревают. Поэтому в любом случае ни одно событие, в том числе и языковое, не происходит просто так и не проходит бесследно. И их отголоски можно найти в лексическом составе национальных языков. Так, например, слово "дева", божественное, священное значение которого для нас воплощает всю полноту святости и чистоты, в религии зороастризма, у древних иранцев, наоборот, означало воплощение сил зла, демонических духов, служителей Анхра Майнью.

Всякое радикальное разрушение и строительство, любая революция, имевшая целью трансформацию сознания и души человека, в первую очередь использовала для этого язык. Язык - это орудие разрушения и строительства миров. В 1708-1710 гг. Петр I провёл реформу русского письма, которое старообрядцы ещё долго называли "гражданской грамотой от антихриста". Реформу письма провели и большевики. Но основной мотив манипуляции языком - это подмена понятий. Извращение гармонии между вещью и её именем, между словом и предметом - это извращение реальности, извращение гармонии между духовным и вещественным мирами. Подмена понятий - это подмена самой реальности и мыслей о ней. В этой связи удивительно глубокомысленной оказывается расхожее русское выражение "называть вещи своими именами". Так, очевидно, можно было бы ожидать совершенно иных результатов так называемой "приватизации", если бы она сама имела понятное для людей название, а вместо такого пустозвонного слова как "ваучер", "приватизационный чек", которого не найдёшь ни в одном словаре, людям бы предложили "долю", то есть, часть, пай, надел, участь. Но подмена слов пустыми звуками отражала подмену понятий, и лежащий в основе самого процесса приватизации обман, мошенничество в полной мере соответствовал своим именам.

Давая имя, мы не просто определяем вещь, тем более не просто обозначаем её, мы познаём её, мы этим, в сущности, её создаём. И, называя что-либо даже не в смысле словообразования, а в качестве обозначения, мы наделяем обозначаемое определённым смыслом, придаём ему некое качество, свойство, сущность. И это действие, акт называния, имеет вовсе не только качественное значение, определяет далеко не только впечатление и отношение. Это действие, если знать и помнить о духовной реальности, стоящей за тонкой завесой внешней действительности, имеет священное значение. И ошибки при этом чреваты именно духовными последствиями. Так и переименование вещи - действие столь же значительное и судьбоносное, ибо этим мы изменяем природу вещи, её сущность и свойства.

И именно это безотказное орудие манипуляции обществом - подмена понятий, было с грандиозным размахом использовано большевиками для разрушения прежних, устоявшихся представлений о мире и замены их ложным, искусственным миром колхозов, наркомов и пролетариев. Не создание нового мира, а именно подмена понятий лежала в основе преобразования языка большевиками. Говоря о советском языке, прежде всего, нужно отметить неслыханное доселе распространение аббревиатур и сокращений, аналогов которому не знало ни одно время, ни один народ. Аббревиатуры и сокращения заняли практически равное по сравнению с полноценными словами место в лексиконе советского гражданина. СССР, РСФСР, ЦК КПСС, ВЛКСМ, ВДНХ, райкомы, наркомы, колхозы, и далее и тому подобное. Не слова, а аббревиатуры воплощали духовную и идейную сущность этой эпохи.

Но началось всё с того, что человек стал пролетарием, господин - товарищем. При этом очень любопытно проследить этимологию этих слов, ибо происхождение слова - это своеобразный лингвистический ключ к пониманию его сущности, его истинного значения и смысла. Этимологию общеславянского слова "человек" лингвисты объясняют по-разному, но, в сущности, схоже. Это слово произошло путём сложения двух корневых основ: *иеl- "член рода или семьи" и *vмkъ, "здоровье, сила". То есть, буквально слово "человек" означает "член рода или семьи, исполненный силы". Слово же "пролетарий" заимствовано из латыни. Так в Риме называли беднейший класс общества. Таким образом, исполненных силы членов семьи большевики сделали бедняками. "Господин" - это суффиксальное производное от "господь" в значении "хозяин, владыка". Слово же "товарищ" - тюркского происхождения, от слова "tavar", означавшего "товар, скот, имущество". То есть, хозяев во всех смыслах этого слова, хозяев своего имущества, жизни, судьбы, хозяев самим себе большевики превратили, наоборот, в имущество, в скотину.

Со всей очевидностью огромное, принципиальное, сущностное значение только этой одной подмены продемонстрировал сам Сталин. 3 июля 1941, на одиннадцатый день войны своё обращение к народу Верховный Главнокомандующий начал словами: "Дорогие братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья…" Не пролетарии, не товарищи, не рабочие и не колхозницы, не граждане, а братья и сестры, именно "сестры", а не "сёстры". Так, на древнерусский манер обращаясь к народу во время поистине общей, общенациональной беды, Сталин более чем открыто показал всю ложность, пустоту, бессмысленность и, главное, бездуховность советских имён человека, его, следовательно, советской сущности. И он понимал, что этими пустыми словами, этими именами не воззвать к духу человека, ибо к духу обращаются со священными словами.

Помимо прочего, этот пример также показывает значимость даже одного звука в слове. Множественное число от слова "сестра" имеет два совершенно разных значения - мирское и духовное, значение родства социального и родства по духу. И эта разница в языке зафиксирована сменой одной лишь буквы "е" на "ё", что лишний раз доказывает, какое большое значение имеет стремящаяся к простоте так называемая обывательская орфография, тем более любая реформа орфографии. Все те буквы и орфографические знаки, которые при этом считаются избыточными для смысла, на самом деле несут в себе вполне определённый и немалый смысл. Всё дело в том, какой именно смысл мы способны заметить и воспринять - только лишь поверхностный, прямой, или весь тот внутренний, глубинный и многоплановый, имеющий множество уровней смысл, который выражен в каждом малейшем факте языка.

Также примечательно и то, что Сталин употребил слово "друг", а не "товарищ". Тем самым он показал, что "товарищ", хоть и подразумевает формально, семантически, значение сплочённости, близости, общности, но фактически его не воплощает. Тогда как общеславянское слово "друг" (ср. лит. drauge "вместе, сообща") несёт в себе эту энергию, энергию общности и союза. Первоначально все эти слова восходят к санскритскому корню "дру" - "следую в одном направлении", и эта энергия общности, сплочённости нашла себе выражение во всех производных от него словах, таких, например, как "дружина", первоначально означавшем группу постоянных боевых соратников, профессиональных воинов и советников князя.

Кстати сказать, в военной тематике подмена понятий, её значение и последствия проявились очень отчётливо. Само слово "война" - настоящее, насыщенное соответствующей энергетикой слово, вполне очевидно происходит от "бить", "бойня", "боевать" (как и воевода или боевода), и означает, согласно Далю, "ратный бой между государствами, международную брань". А вот заимствованное из французского языка слово "армия" (лат. "армо" - вооружаю) совершенно чуждо для русской природы и потому, в отличии от слов "войско" или "воинство", русских людей не может наделить никакой соответствующей энергетикой, воинственной силой, энергией доблести, смелости и чести. Войско, полк, ополчение, рать, дружина, но не армия может воплотить, вызвать к жизни русскую военную силу, доблесть и мощь. То же самое относится и к воину, ратнику. Тогда как слово "солдат" происходит от итальянского soldo - деньги, монета, жалованье, а первоначально - от латинского глагола "soldado", означавшего "нанимать, платить жалование". То есть, если слово "воин" несёт в себе воинственную, ратную энергетику, то солдат означает просто наёмника, что очень красноречиво демонстрирует наша действительность.

В советскую эпоху подмена понятий, извращение естественной связи между именем, понятием и предметом приобрели неслыханный масштаб. Это было основное орудие создания и способ существования советского мира. В качестве манипуляции обществом и извращения реальности принцип подмены понятий использовался испокон веков. Его философское и социальное значение лучше всего выразил Конфуций. Когда его спросили, с чего бы он начал управление государством, мудрец ответил: "Самое необходимое - это исправление имен". В философии Конфуция принцип "исправления (выпрямления) имен" (чжэн мин) был первоосновой рационального "обустройства" общества и власти.

Метафорические образы и религиозные символы дают нам знание об истинном, богооткровенном происхождении языка. Но каким же образом можно объяснить возникновение национальных языков? Есть две области, которые всегда, каких бы высот ни достигала научная или спекулятивная мысль человека, всегда оставались и останутся для человеческого разума покрыты непроницаемой завесой тайны - это область онтологии и эсхатологии, учение о началах и учение о конце. Ни в отношении мира и его явлений, ни в отношении самого себя человек не знает, ни как всё началось, ни чем всё закончится, ни откуда, ни куда он идёт. Причина этому в том, что и то, и другое, и начало, и конец, лежат вне этого мира, за границами внешней, вещественной действительности, в сферах, не доступных ни анализу, ни наблюдению, никакому взору, помимо духовного. То же самое можно сказать и о языке. Его начало, его зарождение и сама его суть находятся за пределами вещественного пространства, то есть у Бога. В Библии процесс разделения на национальные языки передан с помощью мифа о Вавилонской башне. Теорию эволюционного, материалистического пути возникновения языка сегодня проповедует особое направление лингвистики - ностратическое языкознание, которое, как и большинство теорий происхождения языка, исходит из первичного существования некоего единого, общечеловеческого праязыка. Но, как уже говорилось, для этого нет никаких фактических или исторических оснований Здесь уже достаточно много и подробно было сказано о различной нуминозной, божественной силе, лежащей в основании наций. Всякая нация - это воплощение определённой нуминозной энергии, земной атрибут некоей определённой духовной силы. Об этом свидетельствует дух, психологический склад, менталитет, культура и традиции, мистический и религиозный опыт, образ мышления и образ жизни, история наций. Таким свидетельством является и национальный язык. Язык, сам по себе будучи одной из ипостасей национальной нуминозной силы, очевидным образом и происходит из этих нуминозных областей. Язык дан народу его Богом, точнее открыт, посредством откровения, духовного прозрения, так как появился язык раньше, чем Бог создал человека. Любая теория, по версии которой язык, так или иначе, зародился на пустом месте, непроизвольно и спонтанно, из ничего, из нечленораздельного междометья или из подражания собачьему лаю - глупа и нелепа. Ничто, ни природное, ни психическое явление, ни предмет, ни чувство, ни поток сознания не происходит из ничего. Да, развитие языка и словообразовательного процесса, деривация, морфологическая трансформация, - всё это - действия человека, из слова производящего слово уже и в наши дни. Но по каким законам? Словообразование, живое СЛОВО, (не деревянные термины), затрагивающее душу, рисующее образ, - это акт творчества, а творчество - это вдохновение, пришедшее из духовных сфер. И, наконец, духовное, смысловое, концептуальное, священное, наконец, содержание языка берёт своё начало из духовных же сфер. Поэтому фундамент, основа, корень языка незыблем, ибо дан человеку свыше. И каждая нация получила его непосредственно от своей нуминозной силы, от своего божественного Гения.

Как уже писалось, отличие в национальных языковых системах и национальных языковых картинах мира - одно из наиболее ясных свидетельств своеобразия нуминозной природы наций. Фактическая, концептуальная сторона этого свидетельства в полной мере и детальнейшим образом представлена в вышеупомянутой этногерминевтике. Всякое живое слово и грамматическое правило, фразеологический оборот языка - это отражение определённого, сугубо национального менталитета, его духа. Именно поэтому всегда столь важным считалось передать сказанное на оригинальном языке. Наиболее ярким примером этого принципа аутентичности служат переводы священных книг, ибо сказанное пророком сказано от Бога, и священная энергия, магическая сила сказанного неотделимо присутствует и в звучании и в форме слов. Так, например, известный перевод Торы на греческий язык - "Септуагинта" (от лат. septuaginta - семьдесят), предпринятый в Египте и осуществлявшийся 39 лет, с 285 по 246 г., был принят христианством и стал основой христианского ветхозаветного канона. Существует легенда, согласно которой египетский царь Птолемей призвал для перевода семьдесят толковников. Вдали друг от друга они трудились 72 дня. Когда же все семьдесят переводов были закончены, оказалось, что они совпадают слово в слово. Однако иудаизм отверг греческий перевод священных текстов. Раввины отказались считать "Септуагинту" равноценной древнееврейскому "Танаху" и сравнивали перевод с Золотым тельцом идолопоклонников. Самый день завершения перевода стал у евреев днем поста.

Повседневное, естественное и незаметное, как вдох и выдох, употребление языка скрывает от нашего осознания его священность, его сакральную значимость для нации, ту нуминозную энергию, которую он в себе заключает. Есть кухонный язык, который формируется в процессе совместной жизни, каждодневного общения определённого круга людей и отражает тот небогатый мир бытовых понятий и кухонных ценностей, в котором эти люди обитают. Круг понятий в кухонном языке узок ровно настолько, насколько узок круг бытовых забот и интересов, по которому проходит колея домашней жизни. Чуть шире, но едва ли глубже, границы уличного языка, того набора слов, который мы употребляем в повседневном общении со знакомыми, коллегами, прохожими. Этот обывательский язык, действительно, более богат словами, но от этого они не становятся более ценны. Наоборот, межличностный, свой, семейный или дружеский язык имеет свою особую ценность, ценность человеческих отношений, личных, сердечных или родственных, он освящён святостью домашнего очага, душевного родства, общностью судеб. В этом и есть его священность. Определённые, самые обыденные слова могут иметь в нём особое, известное только нескольким людям значение, которое слова приобретают благодаря тем или иным событиям, воспоминаниям, чувствам, соединяющим этих людей. Уличный, обывательский язык лишён такой душевной святости. Отсутствует как духовная, так и душевная глубина также и в канцелярском языке, языке специфических терминов, заимствований, латинизмов или англицизмов, который служит не столько для общения, сколько для создания определённого эффекта, например, наукообразности. Следующий языковой уровень - литературный, ближе всего относится к священному языку. В нём слова из знаков превращаются в символы и образы. Пространство между формой слова и обозначаемым предметом расширяется до бесконечности. Слово обретает образ, образ обретает силу духа. Однако и этот язык ещё не является поистине священным, потому что на нём происходит общение между человеком и человеком, общение души с душою, но не между человеком и Богом, не между духом и душой. Литературный язык апеллирует к человеческой душе, а не взывает к Богу. Это язык не молитвы, а искусства, а потому и это во многом искусственный язык.

Причина обмирщения языка заключается в том, что мало быть просто носителем языка для того, чтобы стать носителем заключённой в нём нуминозной энергии. Магическую силу необходимо чувствовать, ощущать, а для этого в свою очередь нужно быть одного с нею духа, иметь с ней общее духовное начало. Иными словами, эта причина - обмирщение самих людей, оскудение их собственного духа. Как видно, объяснить обмирщение русского языка нетрудно - его причины вполне понятны. Но это вовсе не умаляет бедственность такого положения вещей и не означает, что с ним нужно мириться. Речь идёт не о том, чтобы обсуждать кухонные проблемы с молитвенным благоговением на языке священных символов, а о том, чтобы не пытаться наладить связь с духовным миром посредством своего кухонного языка. Мы утратили связь со своим священным пространством не в последнюю очередь потому, что утратили способ общения с ним, забыли тот священный язык, на котором только и можно общаться с Богом. Речь, поэтому, идёт именно о том, чтобы заново обрести этот способ общения, без которого невозможно наладить никакую духовную связь, невозможно выйти на высший духовный уровень бытия.

Итак, язык священен как источник и начало жизни, как духовный посредник, как средство общения и соединения человека с Богом. И, несмотря на все исторические и духовные катаклизмы, русский язык сохранил эту свою священную национальную основу. При желании и определённом даре духовного зрения в нём, в корневой основе, в лексике и структуре русского языка, мы сможем обнаружить не только следы своего духовного происхождения, но ключи к нему, ключи от врат нашей духовной родины.

Примечания:

6

Как гласит легенда, американцы вначале хотели сбросить атомную бомбу именно на Киото, но потом отказались от этих планов, поняв, что значит для японцев этот город

7

Более того, в китайской медицине хорошо известен тот факт, что китайские медицинские средства вне самого Китая в несколько раз менее эффективны.