Как свидетельствует ветхозаветное предание, евреи пришли в Египет во время великого голода, свирепствовавшего в земле Ханаанской. Главным среди них был Иосиф, сын Иакова, проданный своими братьями в рабство, но достигший славы при царском дворе благодаря своей способности истолковывать сны Фараона (это имя собственное, данное в Библии правителю Египта). Царь смог предотвратить крупные экономическую и гуманитарную катастрофы благодаря мудрым словам Иосифа, и в награду за это его отец Иаков с прочими членами семьи получил разрешение поселиться в Египте. Впоследствии Иаков стал именоваться Израилем, а его потомки — дети Израиля, или израильтяне, — весьма умножились и вызвали ненависть Фараона, — так началось для них время «бедствий».

Впоследствии «восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа» (Исх. 1,8).[403] Сей царь видел, насколько умножились евреи и насколько могущественны они стали. Он также пришел к выводу, что когда Египет будет воевать, евреи вступят в союз с его врагами. Итак, он поставил над народом сынов Израилевых «начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами», после чего евреев принудили строить для Фараона «Пифом и Раамсес, города для запасов» (Исх. 1:11).[404] Но чем более египтяне изнуряли этот народ, «тем более он умножался и тем более возрастал» (Исх. 1:12).[405] Тогда еще более тяжелые работы возложили на него, чтобы сделать его жизнь горькой «от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостью» (Исх.1:14).[406]

Затем Фараон попытался при помощи повивальных бабок убить каждого младенца мужского пола, рожденного от еврейских родителей. Но повивальные бабки боялись Бога Израилева и отказались исполнять царские требования. Когда Фараон узнал, что его приказов не послушались, он обратился ко всему народу с приказом бросать всех еврейских младенцев мужского пола в реку.

Среди еврейских семейств, которым было приказано выбрасывать своих новорожденных сыновей, был Амрам, сын Коафов из семейства Левия — одного из двенадцати сыновей Иакова (Исх. 2:2).[407] Амрам жил со своей женой Ио-хаведой и двумя детьми — Аароном, трех лет, и Мариам, которой было около пятнадцати. Они прятали своего последнего ребенка три месяца. Но когда скрывать это стало крайне тяжело, Амрам и его жена положили младенца в «корзинку из тростника» (Исх. 2:3)[408] и пустили ее плыть среди камышей. Вскоре корзинка привлекла внимание царской дочери, которая пришла искупаться у берега. Удивившись при виде ребенка и догадавшись, что это еврейский отпрыск, она обернулась и увидела Мариам, следовавшую за корзинкой. Мариам спросила, разумно ли будет привести кормилицу из числа евреек, чтобы та могла кормить ребенка грудью. Принцесса согласилась, и Мариам привела мать мальчика. Его назвали «Моисей», потому что царская дочь «из воды вынула его» (Исх. 2:10).[409] Таким образом, мальчика вскормили для принцессы.

Ребенок воспитывался как сын дочери Фараона, таким образом «научен был Моисей всей мудрости Египетской» (Деян. 7:22).[410] Как свидетельствует Иосиф Флавий, иудейский историк I в. н. э., в своем труде «Иудейские древности» (II, х, 1–2), Моисей повел египтян на войну с эфиопами, которые напали с юга и захватили многие города.[411] В результате он стал могущественным предводителем египетской армии.

Моисей привык к жизни среди египтян, но затем их обычаи и нравы разочаровали его. Однажды он встретил своих собратьев и узнал, как они страждут. Однажды Моисей, которому уже исполнилось 40 лет, увидел египтянина, избивавшего еврея. Эта несправедливость показалась Моисею столь чудовищной, что он убил египтянина и похоронил его тело в песке. Но на следующий день о его поступке стало известно, и вскоре слух о нем достиг ушей Фараона, который решил казнить Моисея. Узнав об этом, тот не мог долее оставаться в Египте и бежал в Мадиам, в землю Мадиамскую.

Сорок лет оставался Моисей в Мадиаме в качестве пастуха. Он пас стада Иофора и взял себе в жены одну из его дочерей — Сепфору. Однажды Моисей повел «стадо далеко в пустыню и пришел к горе Божией, Хориву» (Исх. 3:1)[412] Здесь Господь явился Моисею «в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает» (Исх. 3: 2–3)[413] Тогда Господь повелел Моисею снять обувь, ибо место, на котором он стоит, святая земля. Будущий основоположник Закона Моисей был призван облегчить бремя своего народа и вывести его из Египта, чтобы пришли сыны Израилевы «в землю хорошую и пространную, где текут молоко и мед» (Исх. 3:7–8)[414] Благодаря многим знамениям Моисей убедился во всемогуществе Господа, который внушил ему желание узнать имя Свое. Ответ Всемогущего был прост: «Я есмь Сущий» (Исх. 3:14).[415] Моисей получил приказание проповедовать сынам Израилевым: «Сущий [Иегова] послал меня к вам» (Исх. 3:14–15).[416]

Возвратившись из Мадиама, Моисей встретил своего брата Аарона, но, прежде чем обратиться с просьбой к Фараону и умолять его отпустить народ, они разыскали старейшин сынов Израилевых. Однако даже после того, как Моисей совершил многие знамения, свидетельствующие о превосходстве Яхве над египетскими богами, Фараон не пожелал отпустить евреев на свободу, и тогда Господь наслал на Египет десять казней. Одна за другой они наносили урон Фараону, пока, наконец, он не смягчился и не позволил израильтянам, с женами, детьми и скотом покинуть его страну. Но как только Моисей стал выводить народ из Египта, Фараон переменил решение и приказал своим конным, колесничим и всей армии двинуться следом и вернуть их.

Вскоре израильтяне, 600 000 достойных мужей со своими семействами, неожиданно оказались пред Красным морем (по-славянски — Чермным, по-еврейски — yam-sup, или морем Саф, что буквально значит «Красное море»). При виде египетской армии Моисей вознес молитвы Яхве, прося Его вмешаться в ход событий и спасти свой народ. «И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды» (Исх. 14:21).[417] Это позволило сынам Израилевым перейти на противоположный берег в безопасности. Затем обратились воды вспять и потопили конных, колесничих и всю армию египтян, преследовавшую врага.

После этого «пришло все общество сынов Израилевых в пустыню Син (Исх. 1б:1),[418] где всходил Моисей «на гору Синай» (Исх. 19:11),[419] или Хорив (Исх. 33:6),[420] и Яхве дал через него народу святой закон — десять заповедей. Однако в отсутствие Моисея израильтяне обратились к Аарону и попросили сделать им «богов». Они воспользовались золотыми кольцами своих жен, чтобы сделать из них литого золотого тельца (Исх. 32:4).[421] Перед этим Аарон соорудил алтарь, на котором приносились жертвы во всесожжение, а на следующий день народ рано восстал от сна, чтобы есть, пить и играть. Столь разгневан был Моисей, когда, вернувшись, все это увидел, что разбил две скрижали завета, а новые сделал лишь после того, как сыны Левины убили не менее 3000 человек, отпавших от веры в Господа.

После многих испытаний и чудесных событий израильтяне достигли равнин Моавитских, современной Иордании, собираясь переправиться через Иордан и вступить в Землю Обетованную. Моисей дал последнее благословение старейшинам двенадцати колен и взошел «на гору Не-во, на вершину Фасги, что против Иерихона» (Втор. 34:1).[422] Отсюда он созерцал Ханаан и землю, данную израильтянам в наследство. Вскоре Моисей умер, будучи ста двадцати лет от рождения. Его похоронили «на долине в земле Моавитской против Беф-Фегора, и никто не знает места погребения его даже до сего дня» (Втор. 34:6),[423] и сыны Израилевы оплакивали его тридцать дней.

Такова полная событий жизнь Моисея, законодателя и пророка сынов Израилевых. История его жизни изложена в Торе, или Пятикнижии, — так называют первые пять книг Ветхого Завета: Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие. Но что можно сказать об исторической достоверности Исхода и личности Моисея? Что мы действительно знаем о мире, в котором он жил более трех тысяч лет назад?

Весной 1924 г. Картер вошел в офис представительства Великобритании в Каире и пригрозил «опубликовать, — чтобы весь мир мог прочесть, — документы, обнаруженные им в гробнице и содержащие подлинный отчет египетского правительства об Исходе евреев из Египта».[424]

Если Ли Кидик сообщил в «Лекционном бюро Кидик» достоверную информацию об этом происшествии, то встает вопрос: почему, апеллируя к некоему папирусу, содержащему «подлинный отчет» об Исходе, Картер счел возможным принудить британскую администрацию в Каире заняться этой проблемой? Единственное, что мы можем предположить, — это то, что документ затрагивал некоторые щекотливые — с точки зрения общественного спокойствия — вопросы, которые легче было замолчать, нежели предать огласке. Итак, какой козырь был на руках у Картера? Каким образом он надеялся произвести фурор, используя столь незначительное преимущество? Наиболее вероятное объяснение заключается в том, что в документе излагалась версия Исхода, которая противоречила представлениям современных Картеру библеистов. Если это справедливо, нам остается уточнить, что знали об исторических предпосылках Исхода в 1924 г. и какие представления о нем считались общепринятыми. Лишь после этого мы сможем продолжить поиск ответов на вопросы, о чем именно могли сообщать папирусы, а также почему Картер верил, что может извлечь из них пользу.

Лишь отдельные цитаты, разбросанные здесь и там в различных книгах Ветхого Завета, свидетельствуют об исторической достоверности личности Моисея и тех событий, которые предшествовали Исходу и последовали за ним. Эти скупые свидетельства слишком часто используются как для того, чтобы подтвердить, так и для того, чтобы опровергнуть различные теории, касающиеся личности Моисея и эпохи, в которую он жил. В дни Картера фигурой, оказавшейся в центре внимания исследователей исторического фона, на котором действовал Моисей, оказался вполне конкретный фараон — Рамсес II (ок. 1290–1224 гг. до н. э.), носивший титул Великого. В нем было принято видеть Фараона, «который не знал Иосифа» и притеснял евреев. Например, в опубликованном впервые в 1894 г. «Иллюстрированном библейском словаре» Истона говорится:

«Фараоном, воздвигшим гонения на евреев, видимо, был Рамсес II, сын Сети I. За свое сорокалетнее пребывание при египетском дворе Моисей, должно быть, хорошо изучил характер этого правителя. Однако пока Моисей вынужденно оставался в земле Мадиамской, Рамсес умер, процарствовав 67 лет. Его тело мумифицировали и положили в гробницу в Долине Царей, рядом с его отцом».[425]

Библеисты отмечают, что за время своего весьма продолжительного царствования могущественный Рамсес приступил к осуществлению целой серии масштабных строительных проектов. Следы его построек можно увидеть и сегодня. Например, чтобы предостеречь нубийских завоевателей от дальнейшего продвижения в глубь Египта, он приказал вырубить из монолитной скалы колоссальные фигуры, которые должны были восседать сбоку от входа в величественный храм, возведенный у границы с Суданом, в Абу-Симбеле. В Рамсессеуме, расположенном на западном, фиванском берегу Нила, найдена статуя Рамсеса II, вес которой составляет 1000 тонн, а высота — 20 метров. Этот монумент вдохновил Перси Биши Шелли написать знаменитый сонет «Озимандия» о падении самых великих цивилизаций. Был ли Рамсес тем самым Фараоном, который поработил израильтян и принудил их строить «Пифом и Раамсес, города для запасов»? (Исх. 1:11).

Книга Бытия повествует об Иосифе, а также о его отце Иакове и одиннадцати братьях, которые пришли по повелению Фараона «жить в земле Гесем» (Быт. 45:10; 46:28, 29, 34),[426] называемой также землей Рамсес,[427] как сказано о том в Библии: «И поселил Иосиф отца своего и братьев своих, и дал им владение в земле Египетской, в лучшей части земли, в земле Раамсес, как повелел Фараон» (Быт. 47:11). Чтобы уточнить, какие земли имеются в виду, библеисты предприняли попытку идентифицировать город для запасов — Раамсес, предположив, что он находился «в земле Раамсес». Этот город, как явствует из его названия, был построен при Рамсесе Великом. Кроме того, в египетских надписях упоминается забытый город Пи-Рамесс, или «Дом Рамсеса», который, как известно, лежал в восточной части Дельты, поблизости от пограничного города Сил. Поэтому естественно было бы предположить, что Пи-Рамесс — это и есть библейский Раамсес.

Однако во времена Картера считали, что Пи-Рамесс — это лежащий в руинах город Танис, расположенный на Та-нитском рукаве Нила. Сей град идентифицировался также с библейским Цоаном, который, по преданию, «построен был семью годами» позже Хеврона, города ханаанского (Чис. 13:23).[428] В Псалтири Цоан упоминается как место, где жил Иаков со своими потомками. (Пс. 77:12, 43).[429] Танис стал ассоциироваться с Пи-Рамессом вследствие своего расположения в восточной части Дельты, а также благодаря многочисленным начертаниям имени Рамсеса II, найденным на статуях, обелисках, стелах (высеченных из вертикально установленных и закругленных сверху каменных плит) и строительных блоках, разбросанных на обширной территории и остававшихся во времена Картера единственными свидетелями некогда высившегося здесь города. В результате возникло предположение, что Танис был северной столицей Рамсеса, возведенной во времена Моисея обращенными в рабство израильтянами. В «Иллюстрированном библейском словаре» Истона высказывается предположение, что Цоан, или Танис, «был пограничным городом земли Гесем. Во время многочисленных встреч с Моисеем и Аароном Фараон находился здесь со всеми своими придворными».[430]

Кроме того, идентифицировавшийся с Пи-Рамессом и библейским Цоаном Танис вызывал ассоциации и с Ава-рисом, столицей гиксосов, азиатских правителей, опустошивших Египет и правивших в восточной части Дельты во времена так называемого Второго переходного периода (ок. 1730–1575 гг. до н. э.). Библеисты полагают, что именно в это время в Египет пришли Иосиф и Иаков, бывшие, подобно гиксосам, семитами и решившие расположиться в том же регионе.

За последнее столетие представления о том, где располагались Пи-Рамесс и Аварис, в корне изменились. Летом 1882 г. швейцарский филолог Эдуар Нэвилл начал раскопки местечка «тель», — так принято называть городище на кургане, — именуемое Тель эд-Даб» а и расположенное в восточной части Дельты, в провинции Шаркийа. Диаметр кургана превышает 500 метров. Видимо, он представляет собой масштабную городскую застройку. Как оказалось, поселение тянулось в сторону запада на целый километр, завершаясь неподалеку от деревень Хата» на и Эзбет Хелми, стоящих на древнем Пелусийском рукаве Нила.

Вскоре после начала раскопок на месте городища, которое также тянулось на два километра в сторону запада, в направлении деревни Кантир, стали находить артефакты, свидетельствующие о пребывании здесь азиатских народов и относящиеся ко времени захвата Египта гиксосами. Был период, длившийся примерно 250 лет, когда люди покинули городище, вернувшись обратно лишь в царствование Хоремхеба. С этого времени жизнь в поселении не замирала ни на день. Оно разрослось, превратившись в огромный город, каким мы его и застаем во времена Рамсеса Великого.[431] В деревне Кантар, например, находился просторный дворец, основанный Сети I, отцом Рамсеса Великого, и обнаруженный австрийской экспедицией. Ныне прекрасный дверной проем этого дворца хранится в Лувре. Кроме того, были найдены остатки колодца, домов многочисленных вельмож и высоких должностных лиц, датируемых царствованием Рамсеса II. Более того, в 1953 г. египетский археолог Шехата Адам извлек из земли Кантира[432] тяжелое известняковое основание колоссальной статуи царя, имевшей некогда 10 метров в высоту, и высказал предположение, что Рамсес II, «должно быть, построил здесь важный величественный храм».[433]

Подобные находки уже сами по себе ясно свидетельствуют о том, что эти массивные развалины были некогда главным городом рамессидов, а весьма возможно — северной столицей Рамсеса, возведенной на руинах более древних поселений, восходящих к эпохе Древнего царства.[434] Важно отметить, что во Второй переходный период эту территорию заселили азиатские народы, пришедшие из Сирии и Палестины, что бесспорно свидетельствует о том, что здесь и располагался город Пи-Рамесс, названный в Библии городом для запасов — Раамсесом. Во всяком случае, так полагает египетский археолог Махмуд Хамза, первым выдвинувший эту гипотезу в середине 1950-х гг.[435] Его поддержал Лабиб Хабачи, который также высказал предположение, что Тель эд-Даб» а является не чем иным, как Аварисом,[436] т. е. столицей гиксосов, а в дальнейшем эту гипотезу разрабатывал канадский египтолог Джон Ван Сетерс.[437]

Рис. 10. Восточная часть дельты с указанием важнейших поселений, связанных с Исходом.

Кроме того, Эдуар Нэвилл указывал на некоторые весьма важные свидетельства Септуагинты — греческой Библии, бытовавшей в эллинистическо-романском мире среди грекоязычных евреев. Священные Книги евреев, по всей видимости, перевели в Александрии в III–II вв. до н. э. Итак, Септуагинта идентифицирует Гесем, землю евреев, с арабским номом, или административным округом, расположенным в восточной части Дельты, главным городом которого была Факуса. По-египетски название сего града могло читаться как «гсм» или «гсмт». В этом сочетании звуков Нэвилл, и это, видимо, справедливо, расслышал название земли Гесем. В наши дни город Фаркуса (Факуса) известен под именем Факус и лежит всего в шести километрах от Тель эд-Даб» а.[438]

В путевых заметках аббатисы Этерии, совершившей паломничество в Святую Землю между 533 и 540 гг. н. э., мы находим подтверждение гипотезы Нэвилла, идентифицировавшего Гесем с Факусом. Итак, по словам известной паломницы,

«от города Арабиа (Факус) до Рамссеса 4 мили (6,4 км). Чтобы добраться до Арабии, места нашей остановки, нам пришлось пересечь Рамссес. Сей град, Рамссес, подобен полю. И это сходство очевидно, ибо в нем нет ни одной живой души. Что видели, о том и свидетельствуем. Впрочем, некогда город сей занимал огромную территорию, здесь было множество зданий. Что же касается руин, какими бы ветхими они ни представились взору, даже до сего дня продолжает казаться, что им не будет конца».[439]

Таково было положение дел, когда в июле 1966 г. доктор Манфред Битак из Института египтологии при Венском университете приступил к раскопкам Тель эд-Даб» а. С тех пор он обследовал эти земли с исчерпывающей полнотой и вызволил из-под земли город, основанный азиатскими народами в эпоху Среднего Царства, который впоследствии распростерся по большой территории и просуществовал до конца Второго переходного периода, когда армия фараона Яхмоса изгнала, наконец, гиксосов из Египта. Среди открытий, сделанных в Тель эд-Деб» а, нужно упомянуть два больших азиатских храма, поразительно похожих на аналогичные сооружения в Мегиддо и Хазоре в Палестине.[440]

Битак выяснил, что площадь города Тель эд-Даб» а составляла приблизительно 4–5 км².[441] В результате исследований, которые продолжаются и по сей день, Битак пришел к выводу, что «все вместе взятые свидетельства — и культурного плана и стратиграфического — хорошо согласуются с гипотезой, что на этом месте могла располагаться либо столица гиксосов Аварис, либо царская резиденция Рамессидов в Дельте — Пирамесс…»[442]

Битак смог прояснить ситуацию с городом Танис, который долгие годы ошибочно полагали библейскими Цоаном и Раамсесом. Некоторые исследователи полагали, что большую часть строительных блоков, обелисков и статуй Рамессидов, разбросанных в округе Таниса, перенесли из селения Тель эд-Даб» а, чтобы использовать их вторично. Битаку удалось доказать, что именно так все и было. Кроме того, он определил, что этот грандиозный проект по реконструкции был реализован после того, как затянулся илом Пелусийский рукав Нила, на котором некогда располагалось селение Тель эд-Даб» а, и даже то, что реконструкция совершалась во время XXI и XXII династий, ок. 1087-730 гг. до н. э. Процветавший доселе город — северная столица Рамессидов — очень быстро утратил свое значение и поэтому подвергся переносу: блок за блоком перетаскивали в селение Танис, располагавшееся на Танитском рукаве Нила, воды которого в этих местах оставались проточными. Впоследствии в пустыне вырос город-спутник Таниса — Пи-Рамесс, ставший крупным и славным политическим и экономическим центром. В результате, как полагает Битак, власть и функции одного столичного города были переданы другому. Однако впоследствии, когда удалось установить точное местоположение области Гесем, «земли Раамсес» и «города для запасов» Рамсеса, которые ошибочно идентифицировали с Танисом, гипотеза Битака привела иудейских библеистов в замешательство.[443]

Хотя Манфред Битак вдохнул жизнь в город Пи-Рамесс, который, как он свято верит (возможно, вполне справедливо), являлся ветхозаветным градом Раамсес, однако его находки проливают мало света на тайну имени фараона, при котором совершился Исход евреев из Египта, и на время, когда жил Моисей. Совершенно очевидно, что Рамсес II не был основателем Пи-Рамесса: и сам фараон, и его отец, Сети I, всего лишь перестроили город. Рамсес превратил его в северную столицу, которая получила в честь него свое новое название — Пи-Рамесс, или Дом Рамсеса, — а это значит, что у нас нет оснований утверждать, что фараоном, начавшим притеснения евреев, был Рамсес II. Фараоном, инициировавшим первую фазу перестройки селения в Тель эд-Даб» а и продолжившим изгнание азиатских царей, был Хоремхеб. Итак, может быть, Хоремхеб был Фараоном, развернувшим гонения на евреев? К рассмотрению этого вопроса мы вернемся в главе 17.

Предположив, что фараоном, начавшим притеснения евреев, был Рамсес II, современные Картеру библеисты пришли к выводу, что, когда спустя сорок лет Моисей вернулся из земли Мадиамской в Египет, в нем царствовал сын и наследник Рамсеса — Мернептах, правивший ок. 1224–1214 гг. до н. э.[444] Если бы это было справедливо, то его следовало бы признать Фараоном Книги Исхода, правившим, когда Яхве поразил Египет десятью казнями, а израильтяне, наконец, смогли обрести свободу.

Но ни в Египте, ни в Палестине археологи не получили никаких достоверных подтверждений этой гипотезы. Исторические данные свидетельствуют как раз об обратном.

Так, в 1896 г. британский египтолог Уильям М. Флиндерс Петри во время раскопок заупокойного храма Мернептаха в Фивах (современный Луксор) извлек из земли гигантскую черную стелу из гранита (фрагмент ее копии был обнаружен также в храме в Карнаке).[445] Эта находка, как мы увидим, в корне противоречит нашим представлениям о Древнем Израиле.

Известный египтологам под названием Стела Победы (иногда — Израильская Стела), этот камень-глашатай, хранящийся в Египетском музее (Каир, № 34025), датируется 5-м годом богатого событиями десятилетнего правления Мернептаха. Стела напоминает о победе над ливийцами — народом Северной Африки, который жил на землях к западу от Египта. Описав это великое событие, стела повествует, как боги собрались на совещание и провозгласили Мернептаха победителем. Вслед за этим в его владениях вновь водворился мир. Затем следует хвалебная песнь, превозносящая царскую победу не только над ливийцами, но и над врагами Египта, угрожающими ему с севера, и сообщающая:

Принцы простерты ниц, восклицая: «Пощады!»

Ни один из Девяти Луков головы не поднял;

Опустошен Техену; Хатти смирили силой;

Ханаан разграблен жестоко и беспощадно;

Угнан в плен Аскалон; слезно вздыхает Гезер;

Йаноам разорен, словно его и не было;

Израиль простерт во прахе, и семени его нет;

Урру стала вдовицей для Египта!

Все земли, вместе взятые, всех их усмирили;

Всех беспокойных смутьянов связали и усмирили…

([курсив авторов].[446])

Видимо, царь покорил своей власти и смирил все эти города и земли. «Девять Луков» — термин, традиционно использовавшийся для обозначения врагов Египта (эти враги изображены на клейме царского некрополя в виде девяти связанных узников). Техену — ливийцы, а Хатти — земля индоевропейских народов, известных под именем хеттов, цари которых распространили свою власть над территорией современной Турции и захватили часть Северной Сирии. Хетты дали великое сражение, выступив против египетской армии у стен города Кадеш в Северной Сирии. Битва состоялась в годы правления отца Мернептаха — Рамсеса II.[447] Упомянув в надписи о том, что «Хатти смирили», сын просто подчеркивает военную славу своего отца, несмотря даже на то, что военный конфликт при Кадеш в действительности не принес победы никому. Более того, мы выяснили, что египетская провинция, носившая имя Ханаан, была расположена на территории Древней Палестины, а иногда так именовали столицу провинции — город Газа. Аскалон и Гезер — южные приморские города в земле Ханаан; Йаноам — важный город на севере страны. А урру, хурру и хурриты — народы Великой Палестины.[448]

Упоминание Израиля на Стеле Победы представляется весьма важным по двум причинам. Во-первых, оно, безусловно, достоверно и древнее прочих приблизительно на 300 лет, ибо речь в нем идет о людях, которые, возможно, как раз и были потомками Иакова. Во-вторых, оно содержит неоспоримые свидетельства того, что даже в детстве Израиль обладал достаточной мощью, чтобы представлять угрозу северным рубежам Египта. Другой курьезный факт заключается в том, что слово «Израиль» употреблено как имя собственное, предполагающее, что речь идет о племени или роде, исполненном духа единства, но лишенном исконного земного отечества.

Поскольку Стела Победы сообщает, что «Израиль простерт во прахе, и семени его нет» (или, в соответствии с другим переводом, «Израиль опустошен, лишен семян»),[449] из этого следует, что хотя он потерпел поражение в битве, его лидеры представляют угрозу Египту, контролировавшему значительную часть Ханаана — от прибрежных низменностей на севере до границы с империей хеттов.

Ввиду некоторого пересмотра истории Хеттского царства мы не можем с уверенностью сказать, действительно ли Израиль был «простерт во прахе» при Мернептахе, не знаем даже, удалось ли к этому времени Израилю утвердиться в Ханаане. Возможно также, что существование израильтян не привносило проблем в жизнь Египта, во всяком случае, до тех пор, пока они не стали чрезвычайно непокорными и не начали угрожать тому хрупкому равновесию, которое было установлено здесь отцом Мернептаха — Рамсесом II. Об этом важно помнить, ибо Библия сообщает, что прежде чем сыны Израилевы пришли в Землю Обетованную, они сорок лет бродили по пустыне. Итак, даже если евреи перешли Иордан к пятому году правления Мернептаха, когда на Израильской Стеле были сделаны надписи, это значит, что в библейском смысле Исход должен был случиться хотя бы за сорок лет до этого времени. А следовательно, Мернептах не может быть фараоном книги Исхода. Таким образом, претендентом на эту роль становится его отец — Рамсес II, а фараоном, начавшим притеснения евреев и правившим за четыре десятилетия до этих событий, оказывается, видимо, совсем иной царь, предположительно отец Рамсеса — Сети I (ок. 1307–1291 гг. до н. э.). Его собственный отец, Рамсес I, взошел на престол в 1308 г. до н. э., когда был уже стариком, и, прежде чем сойти в могилу, процарствовал только год или около того.

Учитывая все эти факты, мы должны отвергнуть предположение, что якобы в царствование Рамсеса Великого порабощенные евреи строили город запасов для Рамсеса — Пи-Рамесс. Их могли привлечь к строительству лишь значительно раньше: либо в царствование отца Рамсеса — Сети I, либо еще раньше, возможно, в годы правления Хоремхеба. Следовательно, строившиеся города не могли носить имя Рамсеса, и область, данная евреям, не была «землей Раамсес», — эти названия, видимо, являются анахронизмами. Иначе говоря, их включили в рассказ об Исходе значительно позже описываемых событий, вероятно, несколько веков спустя, когда текст Пятикнижия был впервые записан на свитках.

Как же обстоят дела с Пифомом, другим «городом запасов», о коем сказано, что его строили порабощенные израильтяне? Возможно, поиск его географического положения натолкнет нас на мысль о временных рамках Исхода?

К сожалению, это не так. Ибо попытка выяснить местоположение Пифома оказалась сопряжена со столь же большим числом проблем, как и поиски города Раамсес. Во времена Картера египтологи и библеисты единодушно считали, что Пифом, как и Раамсес, был расположен где-то на границе восточной части Дельты. Скорее всего, Пифом располагался на месте крепости Пер-Атон, или Пер-Атум (Рг-Itm), именуемой «домом бога Атона», что подтверждается многочисленными упоминаниями в древних текстах. Например, на это указывается в депеше, составленной египетским чиновником в годы правления Мернептаха:

«Сие послание содержит сведения для [моего господина]… чтобы победить, мы перестали пропускать племена Шасу из Едома (через) крепость Мернептаха-хотпе-хи-ма» ат, которая находится (в) Тжекку, к водным колодцам [Pr-Itm] Дома Атона-что-воздвиг — Мернептах-хотпе-хи-ма» ат, которые (расположены) в Тжекку, как для удовлетворения их собственных нужд, так и нужд их скота».[450]

Так называемая Стела Мернептаха позволяет нам смутно представить, каким образом племена Шасу — под этим именем известны древние пастухи-кочевники, или бедуины, — могли в лихолетья проникать на земли Египта, чтобы пасти стада на его более сочных пастбищах. Чтобы получить эту привилегию, им приходилось проделывать путь из Эдома — гористой местности, что между проливом Акаба и Мертвым морем в Трансиордании — ныне это часть Республики Иордания (см. главу 18).

В 1883 г. Эдуара Нэвилла посетило предчувствие, что он нашел Пер-Атон, а следовательно, и Пифом. Это было время, когда он приступил к изучению городища на кургане Тель эль-Машкута, расположенном в восточном конце Вади Тумипат, рядом с озером Тимаш, к югу от Суэцкого канала.[451] Среди развалин была найдена одна надпись, относящаяся, видимо, к царствованию Рамсеса II. В ней упоминалась местность под названием Туку, созвучная «Тжекку» со Стелы Мернептаха,[452] которая была некогда частью храма Пер-Атон. Кроме того, сделанная из красного гранита статуя сидящего на корточках мужчины, относящаяся к царствованию Осоркона II (ок. 881–852 гг. до н. э.), сохранила следующую надпись: «Анк шер нефер, искусный Писец Пифома [т. е. Пер-Атона].[453] В других надписях также упоминался Пер-Атон, что привело Нэвилла к заключению, что он обнаружил Пифом, название которого, как ему казалось, имело тот же смысл, что и слово Суккот — так называлось место, где израильтяне, покинувшие землю Раамсес в эпоху Исхода, впервые расположились лагерем.[454]

Среди развалин Тель эль-Машкута Нэвилл обнаружил ряд прямоугольных строений из кирпича, которые он описал как «камеры для запасов».[455] Он счел, что обращенные в рабство израильтяне строили здесь зернохранилища.[456] А также заметил, что в некоторых местах стены камер выложены из кирпича без соломы, — что, по его мнению, является отличительной чертой строительства, которое, по широко распространенному, хотя ошибочному мнению, вели евреи, которые, возводя библейские города для запасов, вынуждены были делать кирпичи без соломы.[457]

Впоследствии в Тель эль-Машкута работал представитель Американского Центра исследований Египта (ARCE) Джон С. Холлидей, который, без достаточных на то оснований, сделал заявления, в корне противоречащие предыдущим научным наработкам Нэвилла. Холлидей счел, что городище, относящееся к бронзовому веку, было основано около 1600 г. до н. э. людьми азиатского происхождения, которые впоследствии покинули поселение, остававшееся незаселенным вплоть до Саисского и раннего Персидского периода, то есть примерно до 610–486 гг. до н. э.[458] Как это ни странно, он не обнаружил свидетельств, подтверждающих, что во времена Рамессидов здесь мог быть построен город.

Находки Холлидея затруднили признание Тель эль-Машкуты в качестве города Пифом, — к чему склонялись египтологи и библеисты. Несмотря на это препятствие, Тель эль-Машкута остается единственным претендентом на данное имя, ибо археология не выдвинула ни одной другой гипотезы. Однако недавно была предпринята попытка доказать, что Пифом — это не что иное, как Тель эль-Ретаба, царская резиденция на западной окраине Вади Тумилат, где были найдены строительные блоки с картушем, заключавшим в себя имя Рамсеса II.[459] Однако даже узнав местоположение второго города для запасов, что строили сыны Израилевы, мы не приблизимся к разгадке тайны, когда же свершился Исход.

Чтобы определить временные рамки ключевых событий Ветхого Завета, в последнее время активно используется еще одно систематическое изложение истории — библейская хронология, при упоминании которой неизбежно приходит на память имя Джеймса Ашера (1580–1656), архиепископа Армаха (Армы) и профессора теологии, чья стройная хронология, опубликованная посмертно в 1660 г. в составе его курса «Chronologia Sacra» («Священная Хронология»), остается актуальной и в наши дни, особенно Для исследователей, придерживающихся креационистской теории. Используя сложную систему, основанную на совпадении солнечного и лунного циклов, Джеймс Ашер определил, что Сотворение мира свершилось в 4004 г. до Р.Х. Отталкиваясь от этой даты, ознаменовавшей начало библейской истории, он смог вычислить и расположить в хронологическом порядке даты всех важнейших событий, описанных в Библии.

Эта система знания опиралась на отдельные, вырванные из контекста Ветхого Завета цитаты, на основе которых вычислялась дата Исхода. Например, в Третьей книге Царств сообщается, что Храм Соломонов был построен «в четвертый год царствования Соломонова над Израилем», то есть «в четыреста восьмидесятом году по исшествии сынов Израилевых из земли Египетской» (3 Цар. 6, 1) и обретении ими свободы. Поскольку в соответствии с библейской хронологией Храм Соломонов был основан примерно в 1012 г. до н. э.,[460] то Исход должен был совершиться около 1492 г. до н. э., почти за 300 лет до эпохи Рамсеса И и его сына Мернептаха.

Приведем еще одну аналогичную цитату, на этот раз из Книги Исхода, в которой говорится, что «времени же, в которое сыны Израилевы [и отцы их] обитали в Египте [и в земле Ханаанской], было четыреста тридцать лет» (Исх. 12, 40), а затем все они покинули Египет.[461] Ученые-библеисты высказывают предположение, что древнейшие еврейские поселения в Египте были основаны кочевниками, которых голод понудил покинуть Сирию и Ханаан в царствование фараона Среднего Царства Сенусерта III (ок. 1878–1843 гг. до н. э.).[462] Поскольку эти недоказуемые гипотезы соответствуют рассказу о том, каким образом Иаков и его сыновья ушли в Египет, началом пребывания израильтян в Египте надлежит признать царствование Сенусерта III.[463] Если это справедливо, то Исход, видимо, свершился спустя 430 лет после описываемых событий, то есть примерно между 1448 и 1413 гг. до н. э., примерно за 200 лет до эпохи Рамсеса Великого. Итак, можем ли мы теперь считать, что верно определили временные рамки Исхода?

Числа, коими обозначены времена и сроки, упоминаемые как в Ветхом, так и в Новом Заветах, очевидно, имеют символическое значение и, скорее всего, прямо не связаны с реальным временем. Например, о Моисее говорится, что, будучи сорока лет от роду, он ушел из Египта после того, как убил египтянина, осознав, как жестоко обращаются с порабощенными евреями. Прежде чем он смог вернуться в Египет и убедить фараона вызволить свой народ из рабства, Моисей провел 40 лет в земле Мадиамской. И лишь затем, через 40 лет блужданий по пустыне с сынами Израилевыми, взошел на гору Нево и обозрел Землю Обетованную и в мгновение ока испустил дух. Более того, поскольку Моисею были даны Скрижали Завета на горе Синай, он пребывал на ней 40 дней и 40 ночей. Для людей, записавших текст Ветхого Завета, число 40, видимо, обладало особым значением, запечатлевшимся в жизненных периодах и сроках их главных пророков. Тот же самый символический смысл, скорее всего, скрывается за тем фактом, что в Евангелиях Иисус, прежде чем приступить к общественному служению, провел 40 дней и 40 ночей в пустыне.

Библейский историк Иен Уилсон высказал предположение, что число 120, соответствующее возрасту Моисея, свидетельствует о достигнутом им совершенстве, поскольку это число кратно и 12 и 40.[464] Учитывая все вышесказанное, нам следует еще раз вдуматься в первый стих шестой главы Третьей книги Царств, в котором говорится, что храм Соломонов был построен «в четыреста восьмидесятом году по исшествии сынов Израилевых из земли Египетской». Как указывает Уилсон, 480 является произведением 12 и 40, что явно свидетельствует о символическом значении этого числа и указывает, что нас ждут серьезные разочарования, если мы будем относиться к нему как к указанию на реальные времена и сроки.[465] Еще большее разочарование приуготовила для нас Септуагинта, Греческая Библия, в которой записано, что Храм Соломонов был построен спустя 440 лет после Исхода, а не 480, как утверждается в католической Библии. Этот факт сводит на нет все попытки использовать библейскую хронологию с целью определить дату библейских событий. Итак, как же нам определить точную дату Исхода? Возможно ли вообще хоть с некоторой степенью точности определить, в какую эпоху это случилось?

Когда в 1924 г. Говард Картер торжественно входил ради конфиденциального разговора в офис Британского представительства в Каире, он, видимо, думал, что это возможно, ибо угрожал обнародовать содержание папирусов, которые предположительно содержали сведения об Исходе. Однако его вечному сопернику Артуру Уэйгаллу удалось всего лишь за месяц до этого выдвинуть гипотезу, которая касалась даты Исхода и могла пролить свет на содержание тех документов, которые имелись в распоряжении Картера.

Когда в феврале 1923 г. была официально открыта Погребальная Камера Тутанхамона, британский египтолог Артур Уэйгалл терпеливо стоял под лучами палящего солнца у входа. Рядом толпились восхищенные туристы и газетные репортеры. Все стремились узнать, что таится внутри крохотной подземной гробницы и что предстанет ослепленному темнотой взору, истомленному любопытством. Уэйгалл, представлявший «Дейли Мейл» в качестве официального корреспондента-египтолога, к сожалению, не удостоился избрания в число участников исторического события, первыми вошедших в камеру.

Однако на торжественный акт вскрытия усыпальницы Уэйгалла привели и сугубо личные интересы, ибо он описывал связанные с гробницей события с момента ее открытия и сумел рассказать даже о самых ранних этапах ее изучения. Так складывалась книга, которую заказал ему издатель, Торнтон Баттеруорт из Лондона. Она вышла в свет осенью того же года под названием «Тутанхамон и другие эссе». Примерно в это же время на книжных полках появилась «официальная» версия событий, написанная Говардом Картером в соавторстве с Артуром С. Мэйсом. Подобная ситуация, должно быть, привела Картера в бешенство, поскольку Уэйгалл стал для него презренным соперником, с которым он не захотел бы иметь дела ни при каких обстоятельствах. Главная причина вражды этих двух исследователей коренилась в том, что Уэйгалл возражал против договора, который заключили Картер и Карнарвон с лондонской «Таймс», предоставив ей исключительное право на публикацию своих материалов. Из писем, которые весной того года адресовал Картеру Уэйгалл (см. главу 13), становится ясно, что, по мнению последнего, этот договор нарушал право египетского народа первым узнавать самые свежие новости, касающиеся величайшего археологического открытия, которое когда-либо было сделано в их стране.

Как и следовало ожидать, именно Картеру удалось сделать захватывающее дух описание первого для него самого и Карнарвона посещения Вестибюля, а также их грандиозного входа в Погребальную Камеру, завладевшего воображением широкой публики и убедившего ее, что книга, написанная Картером, немедленно станет классикой. С другой стороны, труд Уэйгалла продавался достаточно хорошо, но интерес к нему постепенно угасал, пока не угас окончательно. Несмотря на явную попытку подзаработать на открытии гробницы Тутанхамона, ибо книгу продавали как в Англии, так и за границей, «Тутанхамон и другие эссе» Уэйгалла не стоит считать простым пересказом чужих мнений об открытии давно почившего египетского фараона.

К тому времени Уэйгалл уже написал пользовавшуюся большим успехом книгу «Жизнь и эпоха Эхнатона», впервые опубликованную в 1910 г.[466] Этот труд был столь популярен, что только за двенадцать последующих лет вышло три его исправленных переиздания, четвертое же появилось вскоре после открытия гробницы Тутанхамона. Уэйгалл был выдающимся знатоком Амарнского периода, проведшим в молодости немало времени в Египте в обществе одного из первых британских археологов — Уильяма М. Флиндерса Петри. Более того, в 1905 г. Уэйгалл занимал пост главного инспектора древностей Верхнего Египта и работал над очисткой нетронутых гробниц Йуйе и Туйе, дедушки и бабушки Эхнатона. Кроме Уэйгалла, в раскопках принимали участие его друг и земляк Джеймс Квибелл, американский миллионер и спонсор Теодор Дэвис и юный

Говард Картер. Оставив пост инспектора древностей Северного Египта, Уэйгалл какое-то время сохранял за собой право делать наброски находок, во множестве извлекаемых из гробниц. Благодаря приобретенному в процессе работы в этих гробницах опыту, Картер через семнадцать лет смог обнаружить последнее место упокоения Тутанхамона.

В книге Уэйгалла «Тутанхамон и другие эссе» в очень приятной манере повествуется о целом ряде поражающих воображение и будоражащих мысль артефактов. Кроме подробного отчета об открытии гробницы, что поведали очевидцы — Карнарвон и другие члены его команды, — в книгу вошли и значительно менее ортодоксальные материалы. Например, после безвременной кончины лорда, последовавшей в апреле 1923 г., появилась глава о сенсационных случаях, служащих примером сверхъестественных последствий, кои ждут нарушителей покоя древнего царства смерти, а также цитаты из многочисленных найденных в египетской гробнице надписей, угрожающих проклятиями грабителям.

Кроме того, в книге Уэйгалла содержался вполне достоверный рассказ об эпохе и жизни Тутанхамона — мальчика-царя, оказавшегося в пучине событий, порожденных Амарнской ересью. Но автор книги пошел дальше: описав приход Эхнатона к власти, он стал превозносить достоинства непостижимого аморфного Атона, используя выражения древнего канона «богослужения в честь истинного Бога, почти такого же, каким мы представляем Его теперь».[467] Уэйгалл привлек внимание к сверхъестественному сходству, существующему между 103-м Псалмом и так называемым «Гимном Атону», одой всемогущему солнечному диску, о которой часто говорят, что ее якобы сочинил сам Эхнатон. По мнению Уэйгалла, эта ода послужила «несомненным первоисточником нашего 103-го Псалма, представляющего собой еврейский вариант иероглифической надписи, многие строки которой воспроизводятся почти дословно».[468]

Кроме того, в книге «Тутанхамон и другие эссе» отразились представления Уэйгалла о жизни Моисея и эпохе Исхода. Наконец, Уэйгалл щедро черпал факты из письменных источников, восходящих к Манефону из Себени-та, бывшему египетским писцом и жрецом храма в Гелиополе в Нижнем Египте, которому приписывается не менее восьми книг, написанных между 280 и 250 гг. до н. э. на родном для него греческом языке.[469] Среди них была и история Египта, дополненная хрониками царей и созданная по поручению Птолемея II Филадельфского, основателя известной Александрийской библиотеки. Но ныне этой книги, озаглавленной некогда «Aegyptiaca» («Эгиптиака»), или «Египетская история», не существует. Фрагменты истории Манефона, видимо, сохранились в труде «Иосиф Флавий против Апиона», или «Contra Apionem», написанном Иосифом Флавием (ок. 37–97 гг. н. э.), еврейским писателем, ставшим свидетелем, а затем летописцем некоторых из важнейших событий еврейской истории. Он известен как автор двух наиболее полных исторических сводов — «Истории иудейской войны» (ок. 75 г. н. э.) и «Иудейских древностей» (ок. 93 г. н. э.).

«Contra Apionem» — это своего рода литературная полемика, направленная против греко-египетских и греко-римских писателей, не гнушавшихся компиляций при создании трудов, казавшихся Иосифу Флавию исполненными не просто вульгарной, но унизительной лжи, отравившей пересказы истории еврейского народа. Как видно из названия, самые едкие критические нападки должны были уязвить Апиона, греческого филолога, жившего в Александрии Египетской ок. 38 г. н. э. Но несравненно более известным и важным писателем, вызвавшим негодование Иосифа Флавия, оказался Манефон, который, как мы вскоре увидим, писал, что евреи произошли от прокаженных. Уэйгалл считает, что его коллеги-египтологи неизменно игнорировали эти отрывочные свидетельства «как нечто легендарное и фантастическое»; однако, по его мнению, эти свидетельства являются «совершенно точным изложением событий в Тель эль-Амарне, какими их увидела враждебная сторона».[470] Итак, в чем же именно сообщение Мане-фона о жизни Моисея не согласуется с Библией?

Манефон начинает свое сообщение с предисловия о фараоне по имени Аменофис (т. е. Аменхотеп IV, или Эхнатон), который, желая увидеть богов, «чего сподобился Ор, один из его предков в сем царстве, желавший сего прежде него»,[471] испросил совета у своего тезки Аменофиса, сына Паписа, мудрого мужа, наделенного «веденьем будущего».[472] Выслушав просьбу царя, Аменофис сказал непреклонно, что есть лишь единственный путь к достижению желаемой цели — изгнание из царства всех «прокаженных» и «нечистых людей».[473] И вот около 80 тысяч нечистых были собраны отовсюду и направлены в каменоломню, «что на восточном берегу Нила», где они трудились в отдалении от прочих жителей Египта.[474] В их числе было «несколько ученых жрецов, оскверненных проказой».[475]

Хотя Аменофис, сын Паписа, сам разъяснил, как исполнить мечту фараона, но сам же и впал в беспокойство, уразумев, что свершается по повеленью его. Манефон пишет:

«Аменофис, мудрый муж и пророк, испугался, что боги исполнятся гнева на него самого и царя, если окажется, что было жестоким обращение с ними» [т. е. с мудрыми жрецами].[476]

Осознав последствия своих слов, он предсказал, что «некий народ явится, чтобы помочь этим нечистым страдальцам», которые поднимут восстание, свергнут царя и будут владеть царством тринадцать лет.[477] Будучи не в силах нанести визит к царю, во время которого ему пришлось бы сообщить суть грядущих перемен, Аменофис записал свои пророчества, а затем покончил собой.

Узнав о смерти своего тезки и об оставленных им предсказаниях, царь Аменофис решил, что ему следует смягчить несправедливость кары, постигшей «прокаженных» и «нечистых людей». Они молили царя позволить им поселиться в пустынном городе Аварисе, где в былые времена жили гиксосы и где с глубокой древности поклонялись Тифону (т. е. Сету),[478] — и царь милостиво согласился исполнить их просьбу. Возможно, здесь уместно будет напомнить, что в указанном месте располагался также Пи-Рамесс и библейский город запасов Раамсес, который Манфред Битак и другие исследователи идентифицировали с Тель эд-Даб» а, расположенным в восточной части Дельты.

Заняв город, «прокаженные» и «нечистые люди» воспользовались Аварисом как плацдармом для организации восстания и сами избрали лидера «из жрецов города Гелиополя».[479] Его звали Осарсиф, или Осарсеф.[480] Народ присягнул ему на верность, а он издал новые законы, которые «во многом противоречили обычаям Египта». Он повелел народу «не поклоняться египетским богам», «отречься от любых священных животных, которые были у него в величайшем почете, убить и истребить их всех». Более того, он приказал, чтобы люди «не заключали союз ни с кем, кто не участвовал в их заговоре».[481]

Вслед за этим Осарсиф, жрец из Гелиополя, обратился с речью к «нечистым людям», заявив, что им не следует более работать в каменоломнях. Вместо этого они должны обнести город стенами и приготовиться к войне с царем Аменофисом. Затем Осарсиф вступил в союз с «другими жрецами и теми, кто был осквернен вместе с ними» и отправил послов в Иерусалим в надежде, что они смогут убедить «пастухов», т. е. гиксосов, поддержать их начинания. Несколько ранее Иосиф подробно изложил в «Contra Apionem»[482] рассказ Манефона об изгнании гиксосов при царе Туммосе, или Амосе, — имеется в виду Яхмос, правивший ок. 1575–1550 гг. до н. э., — и сообщил, что, вернувшись в Сирию, т. е. Ханаан, гиксосы построили город Иерусалим. Это сообщение противоречит тому факту, что ветхозаветный Иерусалим обрел значение не ранее эпохи объединенного царства во главе с Давидом и Соломоном, как о том сообщают исторические предания Израиля, т. е. через многие столетия, прошедшие со времен Моисея. В благодарность за поддержку Осарсиф обещал пастухам город Аварис, который они, изгнанные из Египта, вынуждены были оставить за несколько поколений до этого.

Приняв предложение, 200 тысяч гиксосов двинулись на помощь Осарсифу. Вместе они захватили Египет. Аменофис, собрав сначала в городе Мемфисе всех священных животных, среди которых, возможно, уже отыскался бык Апис,[483] затем бежал с пятилетним сыном Сетом и тремястами тысячами самых отважных и «влюбленных в брань» воинов в Эфиопию, где правил царь, который «почел за честь» принять Осарсифа.[484] Как было обещано, Аварис вернули гиксосам. Однако народ Иерусалима, объединившись с «нечистыми египтянами», проявил жестокость в обращении с жителями Египта:

«те, кто видел, как они покоряли вышеупомянутую страну [т. е. Египет], и ужасающую злобу, в коей они были повинны, думали, что творится нечто небывалое по своей жестокости; ибо они не просто жгли города и деревни, но не успокаивались, пока не доходили до святотатства, сокрушив идолов и богов, зажарив тех священных животных, в честь коих прежде совершались богослужения. Они требовали, чтобы эти животные были казнены или забиты самими жрецами и предсказателями, которых, раздев догола, изгоняли из страны. Говорили также, что жрец, определивший их политику и законы, был уроженцем Гелиополя; что нарекли его Осарсифом в честь Осириса, — так именуют бога, почитавшегося в Гелиополе; и что, когда Осарсифа вынудили примкнуть к этим людям, он изменил свое имя и стал называться Моисеем».[485]

После тринадцати лет, проведенных в изгнании, Аменофис вновь собрал свою армию и с помощью второй армии, которую привел его сын, Рамсес (прежде «Сет, которого также называли Рамессом в честь его отца Рамсеса»[486]), вступил в «бой с пастухами и нечистыми людьми, и разгромили их, и избил великое множество их, и преследовал их до границ Сирии».[487]

Такой, отмечает Уэйгалл, предстает история в труде Манефона «Aegyptiaca». По мнению Уэйгалла, тринадцатилетнее правление Осарсифа-Моисея почти бесспорно соответствует «тринадцатилетней ереси Атона в Тель эль-Амарне».[488] Исследователь утверждает:

«80 тысяч нечистых людей, надо полагать, стали еретиками, поклонявшимися Атону. Их изгнание в каменоломни на восточном берегу Нила исторически вполне соответствует направлению переноса Эхнатоном столицы [sic] из Фив в Тель эль-Амарну».[489]

Уэйгалл высказывает вполне справедливое мнение: поскольку Хоремхеб задним числом соотносит свое воцарение со смертью Аменхотепа III, становится ясно, почему Манефону казалось, что все эти события произошли во время правления одного царя, Аменофиса (Эхнатона), царствование коего вытеснило эпоху его отца — Аменхотепа III. Другими словами, некоторые из описанных Манефоном событий можно признать исторически достоверными, но разворачивались они в течение весьма длительного периода, начавшегося в последние годы правления Аменхотепа III и увенчавшегося деяниями Хоремхеба, который, по мнению Уэйгалла, и был фараоном, изгнавшим из Египта «прокаженных», «нечистых людей» и «пастухов».[490]

Учитывая, что во главе «нечистых людей» и азиатского народа стоял египетский жрец из Гелиополя по имени Моисей, Уэйгалл предположил, что этот жрец родился в царствование Аменхотепа III и что, подобно Моисею из библейского предания, «он бежал в землю Мадиамскую в царствование Эхнатона».[491] Исследователь, таким образом, полагает, что фараоном, при котором Моисей вернулся в Египет и организовал Исход порабощенного населения, был Тутанхамон.[492]

Хотя это заключение вполне согласуется с библейским преданием, которое в целом совсем иначе описывает жизнь и эпоху Моисея, нам не следует вырывать слова Уэйгалла из контекста. Он сам свидетельствовал, что в 1923 г. египтологи и библеисты придерживались мнения, что Фараоном, начавшим притеснения евреев, был Рамсес II, а спровоцировавшим Исход — Мернептах. Чтобы разоблачить это устойчивое заблуждение, Уэйгалл, свидетельствуя о неправдоподобии общепринятой точки зрения, указывал на слабые места в библейской хронологии. Например, он отмечал тот факт, что в Третьей книге Царств говорится о строительстве Иерусалимского храма, которое якобы началось спустя 480 лет после Исхода (3 Цар. 6:1), и доказывал, что здесь кроется ошибка.[493] Уэйгалл приводит также цитату из шестой главы Первой книги Паралипоменон, в которой говорится о числе поколений, сменившихся от времен Исхода до века царя Давида (фактически 11 или 12), и на этом основании относит дату Исхода примерно к 1360–1330 гг. до н. э., что почти совпадает с царствованием Тутанхамона.[494]

Уэйгалл считает, что Амарнские письма (корпус документов, обнаруженных на глиняных клинописных табличках, извлеченных в 1887 г. из-под земли сельскими жителями, копавшими землю на месте Тель эль-Амарны) свидетельствуют, что в конце царствования Эхнатона жители Сирии и Ханаана, а особенно представители племени хабиру (в египетских надписях фигурирующие как «апиру»), подняли восстание против царей, признававших над собой власть Египта. Хабиру принадлежали к ближневосточному сообществу народов и происходили преимущественно от западносемитских племен, которые, чтобы не обречь себя на нищету, покидали дома и предлагали свои услуги благожелательно настроенным к ним состоятельным гражданам из соседних городов-государств. Хабиру отправлялись за тысячи километров, чтобы найти работу, которая позволяла бы им не только служить за пропитание, крышу над головой и минимальные удобства, но и заработать хоть немного. Однако другая группа хабиру/апиру происходила от племен семитов-воинов. Свирепые наемники, они готовы были целыми армиями поступать на службу к любому из мелких правителей, лишь бы тот платил больше прочих. Они не отличались постоянством и никому не были преданы. Известны случаи, когда в пылу сражения они вдруг переходили на сторону противника.

Уэйгалл указывает, что в царствование Эхнатона и последующих царей Амарнского периода большие группы наемников племени хабиру/апиру бились на стороне правивших по соседству ханаанских царей, таких, как Абди-аширта и Лабайа, во главе с которыми они разграбили и сожгли многие крепости и опустошили все в округе. Более того, есть веские причины считать название «хабиру/апиру» синонимом термина «евреи» — так египтяне и филистимляне именовали сынов Израилевых в Ветхом Завете, используя, по всей видимости, уничижительное выражение.

На данном этапе теории, связывающие хабиру/апиру с завоеванием Ханаана и формированием еврейского этноса, признаны бездоказательными, тем более что вопрос об этногенезе и культурных истоках этих народов оказался куда более сложным, чем это могло показаться в 1923 г.[495] Попытка соотнести завоевание Ханаана с определенной исторической эпохой была весьма смелым предприятием для своего времени. Уэйгалл прекрасно понимал, что совершенная им радикальная переоценка истории Исхода окажет глубокое влияние на понимание Библии в целом, и отмечал по этому поводу:

«Нет надобности объяснять, сколь широкий простор для мысли открывается вследствие высказанного предположения, что Моисей жил во времена, когда процветала ересь поклонения Атону; ибо читатель сразу же поймет, каким образом монотеизм евреев связан с самым древним из известных монотеизмом египтян. Вот предмет, заслуживающий самого полного изучения».[496]

Никому до Уэйгалла не удавалось сделать для нас столь очевидным тот факт, что между веком Эхнатона и библейским преданием существует непосредственная связь.[497] Впрочем, Уэйгалл был не единственным ученым, разрабатывавшим эту тему в 1923 г., ибо именно в это время увидела свет работа сэра Эдгара Уоллиса Баджа «Тутанхамон: культы Амона и Атона и египетский монотеизм».

Вскоре после открытия гробницы Тутанхамона хранитель египетских и ассирийских древностей Британского музея Бадж заручился поддержкой лорда Карнарвона, благословившего его на написание книги, в которой были бы собраны все известные факты, касающиеся Тутанхамона и его эпохи. В книге, как было условлено, Бадж должен был высказать свое мнение о возможности связи между Амарнским периодом, историей Моисея и Исходом из Египта. В отличие от Уэйгалла, Бадж не был сторонником гипотезы, что эта связь действительно существовала. Его критика, видимо, была направлена непосредственно против Уэйгалла и выражалась в следующих словах:

«Другие авторы вновь предприняли попытку доказать, что Тутанхамон был «Фараоном Исхода», а также что именно его жена Анкх-с-ен-па-Атон (или Амон) извлекла Моисея из его тростниковой корзины и воспитала. Однако когда все эти события происходили, царем Египта был отнюдь не Тутанхамон, в противном случае совершилось несколько Исходов».[498]

Бадж не стал развивать эти брошенные вскользь огульные обобщения. Скорее он попытался развенчать веру в существование связи между культом Атона и Богом Библии. Поскольку Бадж обладал авторитетом несравненно большим, чем Уэйгалл, взгляды первого вызвали серьезный интерес, а дальнейшие попытки установить связь между Моисеем и Эхнатоном воспринимались скептически. Сложившуюся ситуацию смог изменить психоаналитик Зигмунд Фрейд. В середине 1930-х гг. он заявил о возможности подобной связи в двух обширных статьях, написанных им специально для немецкого журнала «Имаго» и легших в основу еще более обстоятельной книги «Моисей и монотеизм», которая впервые была опубликована в 1940 г. Достигнув к тому времени почтенного возраста и снискав уважение, достойное основателя современной психологии, Фрейд высказывал предположение, что Моисей был египтянином при дворе Эхнатона.[499] Он привел несколько поразительных доказательств в подтверждение своей теории, указав, например, на то, что еврейское слово «Господь» — «Адонай», или «Адон», если записать его по-египетски, превращается в слово «атон», то есть в название солнечного диска.[500] Это наблюдение обретает глубокий смысл в контексте 12-го стиха 12-й главы Книги Исхода, в котором говорится о массовой гибели первенцев среди египтян в ночь накануне еврейской Пасхи: «над всеми богами Египетскими произведу суд. Я Господь».[501] Если «Господь», т. е. «Адонай», заменить словом «Атон», то цитата будет выглядеть так: «над всеми богами Египетскими произведу суд: [ибо] Я Атон».

В главе 14 уже говорилось о том, что Картер угрожал предать огласке содержание папирусных документов, найденных в гробнице Тутанхамона и донесших до нас «подлинный отчет… об Исходе евреев из Египта». Показательна сама дата столкновения с Британским представительством, свидетельствующая, что у Картера было достаточно времени, чтобы прочесть и осмыслить опубликованную предыдущей осенью книгу Уэйгалла «Тутанхамон и другие эссе». Как бы то ни было, эта книга, которую можно признать как исторически корректной, так и нет, содержала новые убедительные сопоставления периода жизни Моисея с Амарнским периодом и, как уже говорилось выше, провозглашала «Тутанхамона фараоном, при котором Моисей вернулся в Египет и организовал Исход для своих порабощенных соотечественников».[502]

Мог ли Картер не знать о существовании гипотезы, что Тутанхамон был Фараоном Книги Исхода? Почти с полной уверенностью следует ответить: «Нет, не мог». Даже если бы книга Уэйгалла вызвала у Картера ярость, он все равно хотя бы пролистал ее перед отъездом в Египет в ноябре 1923 г. или же во время сезонных раскопок 1923–1924 гг. Если бы даже Картер не захотел прикасаться к книге, то вынужден был бы сделать это, чтобы проверить, не содержатся ли в ней какие-нибудь материалы или фотографии, на которые распространяется его авторское право.

Можем ли мы представить, как Картер пролистывает страницу за страницей популярный том Уэйгалла и вдруг останавливается, чтобы прочесть раздел, посвященный связи истории Манефона об Осарсифе-Моисее с Амарнским периодом? Задумался ли Картер над тем, что события Исхода могут иметь отношение к царствованию Тутанхамона? Стал ли в его мыслях складываться рискованный план, как использовать эти новые взгляды на библейскую историю, чтобы припугнуть Британское представительство в Каире и принудить его выполнить требования Картера? Если так, то, быть может, папирусов, повествующих об Исходе, никогда не существовало? Может быть, Картером завладела мысль прибегнуть к чудовищному обману, возникшая после прочтения им соответствующих страниц книги Уэйгалла? Мы могли бы согласиться с этим предположением, если бы его не опровергали веские факты.

Почему Картер всерьез отнесся к идеям, которые, должно быть, высказывал Уэйгалл? Картер горячо презирал его и едва ли стал бы сторонником выдвинутой им теории, в соответствии с которой в повествовании Манефона каким-то образом сохранилось древнеегипетское истолкование событий, описанных в библейской Книге Исхода. В самом деле, Картер предпочел бы разделить мнение Баджа, чья книга о жизни и эпохе Тутанхамона и о его отношении к почитанию Атона и египетскому монотеизму была написана с одобрения лорда Карнарвона. Как было сказано выше, Бадж безапелляционно отвергал любые заявления о том, что Тутанхамон мог быть Фараоном Книги Исхода. В принципе, Картер придерживался тех же взглядов, которые единодушно разделяло все сообщество египтологов. Хотя Уэйгалл был специальным корреспондентом-египтологом «Дейли Мейл», к 1923 г. он, видимо, стал отъявленным вольнодумцем, сумасбродом и отщепенцем. Его книга о Тутанхамоне не снискала научного признания и считалась скорее развлекательной. В книгу была включена одна весьма серьезная глава, посвященная казням египетским, но эта тема не вызвала живого интереса у современников.

Картер, видимо, твердо уверовал, что прежде, чем была окончательно замурована гробница Тутанхамона, свершился Исход. В противном случае как бы он смог утверждать, что папирусные документы, обнаруженные внутри погребального склепа, содержат «подлинный отчет» об этом грандиозном событии, ставшем неотъемлемой частью еврейского религиозного самосознания? Все документальные свидетельства, извлеченные из гробницы, должны датироваться царствованием либо Тутанхамона, либо одного из его предшественников, скорее всего, Сменхкары или Эхнатона. В подобном случае скандальные заявления Картера, сделанные, когда он угрожал разоблачить историю Исхода, могли полностью совпадать со взглядами самого Уэйгалла на сей счет. Мы должны теперь задаться вопросом: «Почему?»

Эти авторы могли бы кратко и ясно доказать нам, что связь между сообщением Манефона об Осарсифе-Моисее и Амарнским периодом не вызывает сомнения. Но, может быть, сохранилась и более полная картина библейского Исхода? Видимо, да, ибо мы обнаружили, что и другие древние писатели приводят те же самые факты, касающиеся изгнания из Египта «нечистых» египетских жрецов, за коими последовало великое множество азиатов. Более того, эти факты непосредственно связаны с историей Исхода, рассказанной в священных книгах иудеев.

Единственным источником, из которого Манефон мог почерпнуть сведения для своей повести о Моисее, были книгохранилища Гелиополя. Впрочем, на труд Манефона могло повлиять еще одно сочинение, написанное за одно или два поколения до него греческим историком Гекатеем Абдерским. В 320 г. до н. э., спустя двенадцать лет после торжественного входа Александра Македонского в Египет, Гекатей прибывает ко двору первого греческого царя Птолемея I, с которого начинается эпоха эллинизма, а затем пишет собственную «Aegyptiaca», или «Историю Египта». Это произведение не дошло до наших дней, но Диодор Сицилийский (ок. 90–21 гг. до н. э.) включил его фрагменты в свой труд, состоящий из сорока книг и получивший название «Историческая библиотека».[503]

Хотя Манефон не упоминает о творении Гекатея, совершенно очевидно, что оба автора черпали сведения для повествования из общего источника. Судя по тексту Диодора, Гекатей предваряет рассказ об Исходе следующим сообщением:

«Когда в древности в Египте стала распространяться чума, простые люди объясняли обрушившиеся на них несчастья волей небес; ибо среди египтян жило множество чужеземцев всех племен и народов, которые совершали различные религиозные обряды и приносили жертвоприношения, в то время как традиционные ритуалы египтян в честь их богов были преданы забвению».[504]

Изгнанным из страны чужеземцам пришлось искать новую родину. Некоторые из них под руководством Даная и Кадма закончили свои странствия, завоевывая Грецию. Другая группа, возглавляемая Моисеем, поселилась в Иудее, т. е. Палестине, которая, говорят, в те времена была «необитаема»; а затем основала Иерусалим.[505]

Хотя библейский рассказ (возможно, при посредничестве Диодора) оказал очевидное влияние на Гекатея, в повествовании которого содержатся факты, заимствованные оттуда, но во многом события предстают такими, какими их сохранила память языческих народов. Более того, в главе 17 мы вновь столкнемся с мыслью, что одной из причин Исхода могла стать чума.

Наиболее ранних версий рассказа об Осарсифе-Моисее не сохранилось, однако существует несколько трактовок, написанных после Манефона и представляющих жизнь Моисея в неожиданном свете. Среди них — сообщение, дошедшее до нас в изложении греческого грамматика I в. Апиона Александрийского. Он оставил несколько замечательных подробностей, касающихся Моисея-египтянина, в своем собственном, утраченном ныне труде «Aegyptiaca», который, к счастью, довольно хорошо сохранился в пересказе благодаря Иосифу Флавию, написавшему «Contra Apionem». Итак, Апион свидетельствует:

«Я узнал о древних людях Египта, что Моисей происходил из Гелиополя и что он считал себя обязанным следовать обычаям своих предков и возносить, подобно им, молитвы на открытом воздухе у городских стен; но что он вынужден был свести все к поклонению восходящему солнцу, что было приемлемо в Гелиополе, и что он также установил колонны вместо гномонов [обелисков]…[506]

Вслед за Манефоном Апион утверждал, что сей мудрый муж объединил «прокаженных» и «нечистых людей» против всемогущества правящего фараона и что за это их изгнали из страны. Здесь мы опять-таки читаем, что Моисей был не израильтянином, а жрецом из Гелиополя, видимо, достигшим высокого положения. Более того, мы узнаем, что он принял новую форму поклонения солнцу, приемлемую для Гелиополя, где процветал культ солнечного бога Ра, — вследствие этого он понизил городские стены, чтобы стало возможным ежедневно приветствовать утреннее солнце.

Видимо, нет оснований сомневаться в том, что, говоря о Моисее, Апион в действительности вспоминает религиозный переворот, произошедший в царствование Эхнатона. Взойдя на трон под именем Аменхотепа IV, он провозгласил себя Первым Пророком Атона. Но несмотря на это вплоть до 9-го года правления Эхнатона всемогущий Атон был известен не только под этим именем. В прежние времена он также именовался Ра-Характи, Гор горизонта. Это была ипостась солнечного бога Ра с головой сокола, которая символизировала двойственность двойного горизонта, где запад — зона заката, а восток — место восхода.

Древним религиозным центром культа бога Ра был Гелиополь, который греки называли «городом солнца». В Библии сей град упоминается как город Он, что является вариантом собственно египетского названия «Ауну», «Оуну» или «Иуну», то есть «украшенный колоннами город», известный в арабском мире как Айн Шаме, что буквально означает «солнечный глаз» или «солнечный исток». Ныне миновали дни его величия, и Айн Шаме — всего лишь оживленный северо-восточный пригород Каира, расположенный поблизости от международного аэропорта.

Эхнатон покровительствовал культу Ра из Гелиополя, определившему еще в самом начале его царствования религиозные взгляды фараона, жреческие титулы и тип богослужения, который предполагал, по свидетельству Апио-на, строительство храмов с отверстой кровлей, в которых каждое утро можно было приветствовать солнце. Надписи времен Эхнатона гласят, что Ра — сокровенный свет Атона, а храм Атона в Карнаке изображает Ра-Характи в виде мужеподобного бога с головой сокола, увенчанной солнечным диском. Кроме того, один из главных жреческих титулов Гелиополя звучал как «Величайший из Провидцев», его был удостоен Мерира II, личный визирь Эхнатона — верховный жрец Атона в Амарне.[507]

Подобно Осарсифу-Моисею Манефона, Эхнатон запрещал поклоняться идолам и не почитал священных животных. Например, в его царствование в Мемфисском некрополе Серапеума в Саккаре не захоронили ни одного быка Аписа, что ясно указывает на отвержение фараоном этой древней традиции. Ее возобновили лишь в царствование Тутанхамона, при котором, насколько известно, в Серапеуме, воздавая великие почести, захоронили одно священное животное.[508] С другой стороны, Эхнатон почитал священного быка Мневиса из Гелиополя, считавшегося воплощением Урмер, который в надписях характеризуется как «жизнь Ра».[509] Каждый бык должен был провести свои дни в роскоши, а после смерти его тушу бальзамировали и хоронили в специально приготовленной гробнице в Гелиополе. Переселившись в Амарну, Эхнатон повелел вырыть в Царском Вади, где была также построена гробница для семьи фараона, просторную могилу для быка Мневиса.[510] Впрочем, неизвестно, был ли хотя бы один бык похоронен в упомянутой могиле, но сам факт ее существования указывает на верность Эхнатона религиозным традициям Гелиополя.

Наконец, Эхнатон поклонялся камню бен-бен, который, возможно, был самым важным культовым объектом Гелиополя, ставшим неотъемлемой частью его преданий. Это был священный камень в форме конуса, пирамидального обелиска или ступенчатой пирамиды, который устанавливался на столбе в открытом дворе Гелиополя, известного как Дворец Бен-бен, или Дворец Феникса. В четвертое лето своего царствования Эхнатон приступил к сооружению храма в Карнаке, называемого также Дворцом Бен-бен, где, несомненно, он хотел поместить свой собственный камень бен-бен. В шестой год царствования, когда Эхнатон совершал переезд в Амарну, начались работы над храмом с отверстой кровлей, названным Великим Домом Атона. В его восточной части располагался Дворец Бен-бен, где был установлен еще один камень бен-бен. Насколько известно, он имел форму закруглявшейся сверху стелы из кварцита, установленной на двух каменных пьедесталах.[511] Эхнатон, насколько известно, установил также каменную стелу — точную копию камня бен-бен из Гелиополя — в храме Атона, который построил отец Эхнатона в дни своего царствования.[512]

Характерное для Эхнатона страстное почитание камня бен-бен, который в древнеегипетской космологии символизировал Первый Миг Творения, или «зеn menu» — время или место первого проявления творческой мощи, — могло бы объяснить, почему Апион утверждает, что Моисей «установил колонны вместо гномонов». Под гномонами имеются в виду вздымающиеся в небо гранитные обелиски, которые возвышались над окрестностями Гелиополя, а также в других крупных религиозных центрах, таких, как Карнак и Танис.[513] Прошло уже много столетий с тех пор, как амарнская ересь умерла, но смутная память о деяниях, достойных Первого Пророка, чье имя затерялось во тьме веков, кажется, все еще брезжит в таких местах, как Гелиополь, бывший важнейшим центром культа Атона. Слава Эхнатона как религиозного реформатора жива до сих пор, но в наши дни его деяния стали казаться неотъемлемой частью деятельности Осарсифа, Моисея, а возможно и других новаторов.

Если и есть эпоха, которая наиболее полно отразила события, непосредственно связанные с библейским Исходом, то это отнюдь не царствование Рамсеса И или его сына Мернептаха; это — Амарнский период. К такому заключению можно прийти, имея совершенный слух и внимая фактам. Тогда становится неважным, что шумы и помехи других эпох египетской истории наслаиваются на рассказ, представленный в Книге Исхода.

Видимо, Картер располагал этими фактами, когда весной 1924 г. входил в офис представительства Великобритании в Каире и выдвигал свои скандальные требования. Но кто вооружил его этими знаниями? Может быть, то были папирусные документы, найденные в гробнице? Сообщалось ли в них, что Моисей был египтянином при дворе Эхнатона и разделял его монотеистические взгляды и веру в Атона? Если да, то какую роль в этой удивительной истории сыграла царская семья? Мы должны последовать примеру Артура Уэйгалла и более внимательно изучить труды Манефона, а также других древних писателей, чтобы выяснить, насколько оправданна гипотеза связи эпохи Эхнатона с библейским Исходом.

Сегодня считается доказанным, что Манефон, жрец из Гелиополя и историк Птолемея II, сохранил в своих писаниях отдаленное эхо тех смутных событий, волновавших Египет в Амарнский период и непосредственно после него. Согласно сохранившимся фрагментам его «Истории Египта», Осарсиф-Моисей, избранный вождь «прокаженных» и «нечистых», установил новые законы и порядки, противоположные тем, что сложились в Египте. Его братья не «поклонялись египетским божествам» и «воздерживались от священных животных, к коим им надлежало относиться с великим почтением, а убивали и полностью истребляли их».[514]

Нет сомнений, что эти предписания почти буквально повторяют тот пафос, с которым Эхнатон запрещал почитание любого бога или богини, кроме верховного божества, символом которого служил солнечный диск Атон, и, как подчеркивает Манефон, неутомимо «уничтожал изображения эти богов».[515] Действительно ли его последователи воздерживались от поклонения «тем священным животным, которых было принято почитать, и заставляли жрецов и пророков становиться гонителями и убийцами этих животных», а затем «изгнали их нагими из своей страны» — это другой вопрос.[516] Впрочем, переход от политеизма к монотеизму дело нелегкое по многим причинам.

Манефон пишет, что Осарсиф-Моисей повелел своим последователям «не вступать в общение ни с кем, кроме тех, кто принадлежал к их союзу». Не напоминает ли это тот дух, с которым Эхнатон повелевал поклоняться единому богу и перенес свою столицу-резиденцию из Фив во вновь сооруженный город Ахетатон («горизонт Атона»), построенный на восточном берегу Нила, примерно в 277 км вниз по реке?

Эхнатон привлек к возведению города своей мечты десятки тысяч подданных — архитекторов, ремесленников, художников, строителей, скульпторов и живописцев, собранных со всех концов Египетского царства. Даже жрецы, которых насчитывались многие сотни, должны были ежедневно присутствовать на торжественной встрече солнечного диска, восходящего над восточным краем горизонта. Подданные Эхнатона приглашались участвовать в религиозных празднествах, во время которых фараон в сопровождении своей супруги Нефертити на богато убранной конной колеснице проезжал через толпы народа. Тысячи египтян собирались при регулярных выходах царской четы на балкон, так называемое «окно явления», с которого открывался вид на центральную площадь города.

В какой мере подданные Эхнатона отреклись от веры в старых богов и приняли культ Атона — неизвестно; по крайней мере, при раскопках на развалинах Ахетатона было найдено множество мелких статуэток и изваяний древнеегипетских богов и богинь. Но вполне возможно, что множество людей, в особенности связанных с новым жречеством, рассматривали Атона как своего рода божественного спасителя, который принесет Египту вечный мир и процветание. Увы, в этом они горько ошиблись.

Все эти надежды обернулись крахом в конце правления Эхнатона, когда сначала Сменхкара, а затем и Тутанхамон перевели царский двор в Мемфис и возродили прежнее значение Фив как крупнейшего религиозного центра Верхнего Египта. Те, кто переселился в Ахетатон исключительно по прагматическим соображениям, быстро упаковывали дорожные мешки и отправлялись туда, откуда пришли. Но многие адепты новой религии не желали покидать Ахетатон, и их вера в Атона оставалась тесно связанной с новым городом, в котором они провели последние тринадцать лет. Упорные последователи Эхнатона и его веры в Атона, по-видимому, остались в городе, пытаясь продолжать вновь учрежденный круг ежедневных жертвоприношений, церемоний и ритуалов в честь солнечного диска, до тех пор, пока неизбежный распад социальной инфраструктуры города не вынудил их покинуть эти места. После этого Ахетатон быстро превратился в селение или, лучше сказать, город-призрак, в котором останавливались лишь кочевые племена, находившие приют в некогда величественных зданиях. И так до тех пор, пока город не был разобран до основания в правление Хоремхеба.

Жрецы и простые египтяне, оставшиеся верными религии Эхнатона, объявленной вне закона, вероятно, были объявлены еретиками, подлежащими изгнанию из общественной жизни, если они не желали вновь вернуться к прежнему египетскому политеизму. Мы можем сравнить их с первыми христианами в Иерусалиме и Риме, которых одинаково чурались и презирали римляне и евреи. Не исключено, что они также имели статус «прокаженных» и «нечистых» — термины, использовавшиеся Манефоном для описания последователей Осарсифа-Моисея, хотя эти люди не были ни носителями болезни, ни слугами порока, будучи лишь изгоями общества. Давайте прочтем слова египетского автора, описывающие отношение Аменофиса, сына Паписа, к последователям Осарсифа-Моисея:

«…это были некоторые из ученых жрецов, зараженных проказой, но даже сам Аменофис, мудрец и пророк, опасался, что боги разгневаются на него и на царя, если те проявят жестокость и насилие в отношении их…»[517]

Рис. 11. Эхнатон и Нефертити, возлагающие ожерелья на любимых придворных. Монаршей чете помогают три юные дочери.

Кто же были эти «ученые жрецы, зараженные проказой»? Быть может, они являли собой искаженное напоминание о жрецах-ренегатах, верных религии Атона, которые остались верными объявленной вне закона религии и после смерти Эхнатона? На наш взгляд, это наиболее вероятное объяснение.

Давайте теперь рассмотрим те тринадцать лет, которые Осарсиф-Моисей и его последователи с помощью «пастухов» из Иерусалима, как утверждают, захватили власть в Египте. Это, по признанию британского египтолога Артура Уэйгалла, произошло в 5-й год семнадцатилетнего правления Эхнатона, который отказался от своего прежнего династического имени Аменхотеп IV и спустя месяц перебрался на место своей будущей столицы. Там фараон-еретик вознес жертвы на алтаре под открытым небом, чтобы ознаменовать основание города, а затем поселился в огромном шатре, где и жил, пока в 6-м году его правления не был готов царский дворец. Эту дату можно считать точкой отсчета новой ереси, которая просуществовала двенадцать или тринадцать лет вплоть до предполагаемой смерти реформатора, наступившей на 17-м году его царствования, что соответствует тринадцати годам восстания под руководством Осарсифа-Моисея. Уэйгалл считает, что это не было простым совпадением, и его мнение разделяют многие египтологи более позднего периода. Например, Дональд Редфорд, канадский специалист по Амарнскому периоду, признавая связь между изгнанием гиксосов из Египта и библейским Исходом, воспринимает историю Манефона как странный отголосок религиозных реформ, проведенных Эхнатоном. По его мнению,

«захват пустынной территории, хотя и в несколько модифицированной версии, напоминает хиджру в Амарну, и тринадцать лет страданий, выпавших на долю прокаженных и пастухов, совпадает по срокам со строительством новой столицы Эхнатона. Фигура Осарсифа-Моисея явно смоделирована по исторической памяти об Эхнатоне».[518]

Надо еще раз повторить заключительную фразу: «Фигура Осарсифа-Моисея явно смоделирована по исторической памяти об Эхнатоне». Дональд Редфорд — это не легковесный беллетрист, но профессор египтологии из университета Торонто, автор ряда книг и статей об Амарнском периоде и связях Древнего Египта с Западной Азией. Его выводы вполне можно воспринимать всерьез. Аналогичные идеи впоследствии высказывал и Ян Ассманн, профессор египтологии Гейдельбергского университета, излагающий рассказ Манефона об Осарсифе-Моисее следующим образом:

«История о прокаженных может быть истолкована как явный пример искаженной и трансформированной памяти. В этом предании сохранились воспоминания древних египтян о монотеистической революции Эхнатона. Но в результате устранения имени и монументов Эхнатона из культурной памяти эти воспоминания претерпели искажения, подверглись многообразным трансформациям и обросли новыми деталями».[519]

Несмотря на столь широкое признание в кругах египтологов, среди них развивается и стремление усматривать в библейском персонаже Моисея фигуру, связанную с памятью о восстании гиксосов в правление царя Ахмоса (ок. 1575–1550 гг. до н. э.).[520] Но если это ключевое событие в египетской истории действительно повлияло на формирование истории об Исходе, то данное влияние оказалось малозначительным, одним из эпизодов хаоса Амарнского периода.

Манефон сообщает, что фараоном, который противостоял «прокаженным» и «нечистым» и был изгнан из Египта, но затем возвратился, чтобы изгнать и их самих, и их азиатских союзников, был Аменофис. На первый взгляд мы можем отождествить его с отцом Эхнатона, фараоном Аменхотепом III, в правление которого жил знаменитый советник по имени Аменофис, сын Хапу, бесспорно исторический персонаж, стоящий за «Аменофисом, сыном Паписа» у Манефона.

Вполне вероятно, что в последние годы жизни Аменхотеп III разделял бразды правления со своим сыном Эхнато-ном, и продолжалось это одиннадцать или двенадцать лет. Свидетельства этого получены благодаря целому ряду важных открытий по большей части на месте столицы Эхнатона, в Тель эль-Амарне. Например, здесь Джон Пендлбери и его биограф Герберт Фэйрман нашли и исследовали два керамических черепка от сосудов для вина, на которых были сделаны надписи «28-й год» и «30-й год».[521] Поскольку правление самого Эхнатона продолжалось всего семнадцать лет, эти винные «этикетки», видимо, относились к правлению его отца, Аменхотепа III, который дожил до 38-го года своего царствования. Исследователи утверждают, что поскольку вино в странах с жарким климатом не может долго храниться в сосудах из воздухопроницаемой глины, оно было изготовлено и разлито уже после того, как Эхнатон перенес свою постоянную резиденцию в Амарну в 5-й год своего правления, что указывает на совместное правление двух фараонов.

К числу других свидетельств совместного правления относится настенная роспись, найденная на развалинах дома в Амарне, принадлежавшего сановнику по имени Пинегезий. На фреске изображен Аменхотеп III и его супруга Тийе, поклоняющиеся диску Атона, причем его имя написано в стиле, типичном только для 9-го года правления Эхнатона, что свидетельствует, что старый фараон в то время был еще жив.[522] Кроме того, резные рельефы на фасаде у входа в гробницу Юйа в Амарне изображают с одной стороны Аменхотепа III и Тийе, а с другой — Эхнатона и Нефертити, причем вновь в более позднем написании имени Атона.[523] Напротив, в самой гробнице фигурирует резное изображение царицы Тийе в 12-й год правления ее сына. По мнению Пендлбери, это означает «что смерть Аменхотепа III последовала в период между созданием рельефов на фасаде и в интерьере, и свидетельствует о том, что приезд Тейе был вполне в духе перехода государственной власти к ее сыну по причине смерти его отца».[524]

Это свидетельство, наряду с другими сценами и надписями в честь правителей, найденными на руинах древней столицы,[525] указывает, что престарелый Аменхотеп III вполне мог жить в Амарне на склоне жизни и сделать этот город своей постоянной резиденцией.[526] Более того, это служит убедительным основанием для предположения, что отцом Тутанхамона был не Эхнатон, как предполагали многие исследователи, а сам Аменхотеп III, как полагал еще в 1936 г. Пендлбери. По его мнению, «на это же указывает присутствие в гробнице статуэтки Аменхотепа III в том же самом «гробике», в котором находился и локон волос Тейе».[527]

Вопрос о совместном правлении Аменхотепа III и Эхнатона наиболее обстоятельно рассмотрен знатоком Амарнского периода Кириллом Олдредом в его классическом труде «Эхнатон, царь Египта». И хотя здесь не место цитировать все свидетельства, приводимые им в этой связи, его заключение однозначно:

«Совместное правление Аменхотепа III и его сына, судя по имеющимся свидетельствам, продолжалось более двенадцати лет… и хотя этот вывод представляется невероятным, у нас нет другого выбора, кроме как принять его».[528]

Идея о длительном совместном правлении Эхнатона и Аменхотепа III, продолжавшемся одиннадцать-двенадцать лет, появилась в последние годы. В ее основе — прежде всего удивительный синхронизм между двумя правлениями. Несмотря на это некоторые исследователи Амарнского периода, например Дональд Редфорд, пытались опровергнуть версию о совместном правлении, а иные высказывались в пользу короткого — около двух лет — совместного правления.[529] Однако материальные свидетельства говорят против обеих точек зрения.

Если допустить длительное совместное правление двух царей, получается, что Аменхотеп III был еще жив, когда Эхнатон учредил новую монотеистическую религию и пытался разогнать жрецов всех соперничающих с ней культов, включая и жречество Амона, наиболее могущественное в Египте. Но подобные действия Эхнатона наверняка вызвали бы такое возмущение в среде старого жречества, что оно наверняка обратилось бы за помощью к престарелому Аменхотепу III, ибо в противном случае страна оказалась бы ввергнутой в хаос и беспорядки. Действительно, в гробнице Паири в Фивах, построенной в правление фараона Сменхкара, мы видим всю глубину отчаяния людей, лишившихся своих старых богов. Граффити, оставленное писцом по имени Павах, сетует на отсутствие бога Амона.

Оно начинается такими словами: «Мое сердце жаждет видеть тебя!»[530] Зная это, мы можем лучше понять, почему Манефон рассказывает о том, что Аменофис страстно желал увидеть богов, словно они действительно покинули его. Именно об этом он и повествует в своей истории «Аменофис, сын Паписа», прототипом которого мог послужить только Аменофис, сын Хапу, личный советник Аменхотепа III.

На основе имеющихся текстуальных свидетельств мы вправе полагать, что Аменофис, сын Хапу, был фаворитом престарелого монарха. На заре своей карьеры он был назначен Писцом элитных войск — пост, который ставил его во главе службы формирования армии. Позже, став Верховным надзирателем всех царских работ, он получил задание создать и доставить на место колоссальные, высотой по 21 м каждая, кварцитовые статуи Аменхотепа III, обрамлявшие с обеих сторон вход в заупокойный храм фараона возле Фив, на западном берегу Нила. Северную из этих статуй в эпоху классической античности отождествляли с Мемноном, знаменитым троянским героем.[531] По преданию, каждое утро колосс Мемнона приветствовал свою мать Эос (Аврору), богиню рассвета, издавая странный рокочущий звук в тот миг, когда первые солнечные лучи падали на лицо статуи. Так продолжалось из века в век, пока во времена правления римского императора Септимия Севера (146–211 гг. н. э.) сильное землетрясение не заставило статую умолкнуть навек.

Нам также известно, что Аменофис, сын Хапу, стоял за организацией праздника сед, или «юбилея» стареющего Царя, проводившегося каждые несколько лет с целью восстановить божественную санкцию царя на власть и омолодить его тело и душу.[532] Этот особо торжественный ритуал, на котором присутствовали огромные толпы народа, а также высшие сановники от каждого нома, или провинции, и несколько дюжин иноземных сановников, был проведен в 30-й год правления Аменхотепа III. Место проведения праздника представляло собой специально возведенную храмовую ограду, примыкавшую к царскому дворцовому комплексу в Эль-Малката, что возле Мединет Хабу, на западном берегу Нила возле Фив.

Аменофис, сын Хапу, стал и Верховным управляющим имуществом Ситамун, Великой супруги Аменхотепа, начиная с 27-го года его правления.[533] В благодарность за службу царю и его семейству Аменофису было позволено воздвигнуть статую самому себе возле Десятого пилона входной аркады в обширном храмовом комплексе Карнак, где он назван Царским писцом. Аменофис, сын Хапу, как считается, умер вскоре после второго праздника сед, устроенного в 34-й год его правления (его третий и. последний сед состоялся в 37-й год его правления). Итак, если действительно имело место длительное совместное правление Аменхотепа и его наследника, получается, что Аменофис, сын Хапу, должен был быть еще жив, когда Эхнатон основал свою новую столицу в Амарне в 5-й год своего правления, а умер в 7-й или 8-й год его пребывания на троне Египта.

Известные титулы Аменофиса, сына Хапу, придают конкретный смысл и словам Манефона о том, что по повелениям царя «Аменофис, сын Хапу» собрал более 80 тысяч «прокаженных» и «нечистых» и направил их на работу в каменоломни, которые находились на восточной стороне Нила.[534] Поскольку он был Верховным надзирателем всех царских работ, в его обязанности входило оборонять регион Дельты от нападений пиратов, а также наблюдать за всеми работами по рубке и транспортировке каменных блоков, а также строительными работами.[535] Разумеется, Аменофиса, сына Хапу, уже не было в живых, когда режим Эхнатона потерпел крах, и потому он не может нести ответственность за интернирование упорных приверженцев Атона, оставшихся после смерти царя. Более того, мы не знаем, как конкретно он умер — погиб или мирно окончил свои дни, и не знаем даже, был ли он пророком, как свидетельствует Манефон.

Для того, чтобы лучше понять исторические события, представленные в истории Манефона, нам придется расширить рамки того периода времени, чтобы коснуться роли, которую сыграли цари — преемники Сменхкара и Тутанхамона на троне Верхнего и Нижнего Египтов. Например, в начале повествования об Осарсифе-Моисее мы читаем:

«Царь [а именно Аменофис] желал воочию узреть богов, подобно тому, как Орус, один из его предшественников на престоле царства, желал того же до него».[536]

Кем же конкретно был этот Орус, или Ор,[537] как иногда пишут его имя? Если обратиться к «Эпитоме», или списку царских династий, первоначально включенному Манефоном в свою «Историю Египта», а сегодня сохранившемуся лишь в отрывках в более поздних сочинениях, мы найдем его имя в перечне царей XVIII династии. Например, в разных версиях списка царей, сохраненного Иосифом и ранними христианскими хронистами, указано, что фараон по имени Орус правил от 28 до 38 лет, причем наиболее часто называется цифра 36 лет и 5 месяцев.[538] Однако этот срок указан не до, а непосредственно после правления царя по имени Аменофис, который, как считается, правил 31 год.[539] То, что Аменофисом был Аменхотеп III, ясно по его положению в списке из четырнадцати, шестнадцати или восемнадцати царей этой династии — в зависимости от цитируемого источника.[540] Это заключение подтверждается тем фактом, что наряду с упоминанием Аменофиса сказано: «Это царь, который, как считается, был Мемноном и прообразом говорящей статуи».[541] На самом деле Аменхотеп III правил 38 лет, а не 30 или 31 год, как сказано у Манефона, хотя это малосущественная ошибка по сравнению с данными Манефона об остальных царях XVIII династии.

Манефон в своем списке царей утверждает, что царь по имени Орус правил после Аменхотепа III, но до целого ряда правителей, которых можно отождествить с известными правителями Амарнского периода. Список открывается царем по имени Асенчерес (другие варианты произношения — Ачеррес, Ахенхерсес и Ахенхерес), который, несомненно, известен нам под именем Эхнатон, хотя двенадцать или даже шестнадцать лет правления, отведенные ему в списке, недостаточны для реального срока его царствования — семнадцать лет.[542] Однако необходимо помнить, что путаница, присутствующая в списке царей Амарнского периода, обусловлена тем фактом, что из официальных документов и хроник были последовательно убраны все упоминания о них. Это может объяснять и то, почему в двух версиях истории Манефона Асенчерес выступает в роли… дочери Оруса![543] Непонятно, связано ли это с необычным художественным стилем, принятым в период Эхнатона, или же представляет собой путаницу, проистекающую в результате его совместного правления с Нефертити.

За Асенчерес(ом) в двух местах «Истории Египта» Манефона упоминается «ее брат Ратотис»[544] (или Ратос),[545] который правил шесть или девять лет. В другой версии списка царей упомянут фараон, правивший после Асенчереса и также носивший имя Асенчерес. Его правление продолжалось восемь лет.[546] Судя по имени и времени правления этого царя, это мог быть не кто иной, как Тутанхамон, умерший на 9-м году своего царствования.

Это практически все, что мы можем сказать наверняка. Но в различных версиях «Эпитомы» Манефона за Ратоти-сом следует целый ряд царей, имеющих противоречивые сроки правления. Некоторые из них — тот же Эхнатон, выступающий под слегка видоизмененными именами. Другие, — по всей видимости, Нефертити, Сменхкара и Эйе. Наконец, в списках фигурирует сразу узнаваемое имя — Рамсес.[547] Однако это — синкретический персонаж, объединивший Рамсеса I, правившего чуть больше года после смерти Хоремхеба, ок. 1308 г. до н. э., и его внука Рамсеса II, правившего 67 лет, ок. 1290–1224 гг. до н. э. Более того, оба царя принадлежали к XIX династии, а не к XVIII, к которой относит их Манефон. Так кем же был Орус — фараон, правивший между Аменхотепом III и Эхнатоном? Ответ — Хоремхеб, из-за которого возникла вся эта путаница. Учитывая тот факт, что он увеличил продолжительность своего правления примерно на 27 лет, включив в него царствования еще четырех фараонов — своих предшественников, он утверждал, что правил Верхним и Нижним Египта-ми целых 59 лет. Хоремхеб — это не только Орус в списке царей Манефона, но и Хармайс (известный также под именами Армесис и Армайс), правивший 4/5 срока царствования вышеупомянутого синкретического Рамсеса.[548]

Доказательством того, что Исход мог быть связан с этим хаотичным периодом древнеегипетской истории, является краткое упоминание об Асенчересе, т. е. Эхнатоне, во вступлении к «Эпитоме» Манефона, где сказано: «Примерно в это время Моисей возглавил евреев в их Исходе из Египта».[549] Вторая версия звучит несколько иначе: «В то время Моисей стал вождем евреев в ходе их исхода из Египта».[550]

Обе версии фигурируют во фрагментах книги Манефона, включенных в свод «Хроникон», написанный в первой половине IV в. Евсевием Кесарийским (ок. 264–340 гг. н. э.), греческим историком и церковным писателем. Вторая версия была найдена в армянском переводе его книги, тогда как первая восходит к труду, написанному ок. 800 г. Георгием Монахом, известным по прозвищу Синкелл (со-келейник), благодаря своей роли секретаря-помощника при константинопольском патриархе Тарасии. Синкелл скопировал выдержки из «Хроникона» Евсевия и использовал их в своей собственной хронике, охватывавшей время от Адама до римского императора Диоклетиана (245–313), жестокого гонителя христиан. Приведя курьезное свидетельство, что Исход имел место в правление Асенчереса, Синкелл сообщает:

«Один только Евсевий помещает в это правление Исход Израиля при Моисее, хотя его утверждение не подкреплено никакими доводами, но все его предшественники придерживались противного мнения, как он сам о том свидетельствует».[551]

Это означает, что «Хроникон» Евсевия также включает в себя фрагменты из других, давно ставших архаическими, произведений той эпохи, в которых излагались другие мнения о времени Исхода. Для Синкелла это служило указанием, что замечание Евсевия о том, будто Исход имел место в правление Асенчереса, не следует принимать всерьез. К сожалению, это имя не присутствует ни в каких других вариантах списка царей Манефона.[552] Однако утверждение об означенном времени Исхода не следует считать выдумкой Евсевия на том основании, что другие авторы умалчивают об этом предмете или поддерживают альтернативную точку зрения.

Мы никогда не узнаем, восходит ли замечание Евсевия о том, что Исход имел место в правление Асенчереса, непосредственно к Манефону, или же это информация, почерпнутая из другого, ныне утраченного источника. Как бы там ни было, это показывает, что в раннехристианскую эпоху этот смутный период истории Древнего Египта, известный как Амарнский период, ассоциировался не только с жизнью Моисея, но и с временем библейского Исхода.

Другие произведения авторов позднеэллинистической эпохи также содержат различные египетские варианты жизнеописания Моисея, изложенные у Манефона.[553] В них законодатель Израиля выступает вождем больных или нечистых страдальцев, изгнанных из Египта, чаще всего во время чумы, свирепствовавшей на землях обоих Египтов. В таких рассказах виновником казней выступает фараон, и если указывается его имя, то это либо Аменофис, либо Бокхорис.[554] В списке царей Манефона Бокхорис — единственный названный по имени фараон XXIV династии (правил в 720–715 гг. до н. э.). По преданию, его заживо сжег Шабакон, третий царь XXV династии, которая предположительно правила параллельно с XXIV. Кто такой этот Бокхорис, не вполне ясно, поскольку от того периода сохранилось слишком мало артефактов, и еще большую загадку представляет вопрос о том, каким образом его имя ассоциируется с историей египтянина Моисея.

Один из таких рассказов принадлежит перу Лисимаха, историка из Александрии, писавшего во II в. до н. э. Согласно его версии событий, сохраненной Иосифом Флавием в книге «Против Апиона», Бокхорис посылает жреца к оракулу Амона после того, как множество «прокаженных и шелудивых» евреев, которые «подвержены также многим другим болезням», стали собираться в храмах, где они выпрашивали себе пропитание и своими действиями вызвали волнения и беспорядки в Египте. Оракул отвечал, что Бокхорису надлежит изгнать «нечистых и нечестивых» из храмов в пустыню, а других, «прокаженных и шелудивых», утопить, после чего очистить все храмы. Лишь после этого страна сможет вновь достичь благоденствия.

Но евреи, изгнанные в пустыню, пришли в негодование и избрали из своей среды вождя по имени Моисей. Он посоветовал им продолжать свои странствия до тех пор, пока они не найдут место, пригодное для жизни. Более того, он возвестил им, что они не должны «поступать по-доброму ни с кем, никому не давать добрых советов, но всегда советовать им [чужакам] самое худшее, и разорять все храмы и алтари, которые встретятся им на пути».[555] Изгои согласились с ним, что это — разумный образ действий, и продолжали свое путешествие до тех пор, пока им не встретилась обитаемая земля. Там они перебили мужчин и ограбили храмы, а затем достигли земель Иудеи, где благодаря сокровищам, награбленным в храмах, устроили город, названный Иеросила, или Иеросолима, т. е. Иерусалим.[556]

Иосиф Флавий предал проклятию труд Лисимаха, как и историю Манефона, поскольку они называют прокаженных и нечистых, которые были изгнаны из Египта, «еврейским народом», и, конечно, поскольку эти авторы именуют вождя мятежников Моисеем, законодателем Израиля.[557] Естественно, здесь необходимо подчеркнуть, что «евреи» эти не имели ничего общего с людьми, которых сегодня называют этим этнонимом. В древности это были пришельцы из Азии, имевшие неизвестное этническое происхождение, которые временно осели на землях Египта, граничащих с Синаем.

Херемон, египтянин из Александрии, служивший писцом и жрецом, а впоследствии бывший учителем римского императора Нерона (37–68 гг. н. э.), придерживался другой точки зрения на эту традиционную историю. Согласно ему, богиня Исида во сне упрекала царя Аменофиса за то, что он позволил разрушить ее храм во время гражданской войны. Чтобы умилостивить богиню, было необходимо, по словам жреца, очистить Египет от всех «нечистых», которых в стране насчитывалось не менее 250 тысяч и которые выбрали своими предводителями Моисея и Иосифа или, на египетский лад, Тисифена и Петесефа. Толпы мятежников собрались в Пелусиуме — городе в дельте Нила, где к ним присоединились еще 380 тысяч восставших, коих «изгнал туда Аменофис». Совместными силами восставшие вторглись в Египет и вынудили его царей бежать в Эфиопию. Однако сын и наследник Аменофиса Рамсес, родившийся в пещере после смерти своего отца, возвратился в Египет с войском и разбил «евреев», изгнав остальные 200 тысяч в Сирию.[558] Понятно, что подобный рассказ не мог устроить Иосифа, как свидетельствует его комментарий к труду Херемона в книге «Против Апиона».[559]

Латинский грамматик Помпей Трог в своей «Истории Филиппа» пишет, что Моисей был не египтянином, а сыном Иосифа, хотя культ, установленный им в Иерусалиме, носил название «sacra Aegyptia» («египетская святыня») Похитив священные сокровища из многих египетских храмов, Моисей со своими последователями покинул Египет, а войско фараона преследовало их по пятам. Но египтяне были вынуждены повернуть назад, поскольку навстречу им поднялась страшная буря. И все же причиной Исхода евреев из Египта была ужасная эпидемия, которая описана весьма подробно:

«Но когда у египтян появились струпья и кожные болезни, и они получили предупреждение от оракула, они изгнали [Моисея] вместе с его больным народом за пределы Египта, чтобы зараза не распространилась на других людей… И поскольку он [Моисей] помнил, что они были изгнаны из Египта из опасения заразиться от них, они [евреи] старались не селиться вместе с чужаками, чтобы по этой причине не сделаться ненавистными для местных жителей. Это повеление, возникшее вследствие особого случая, он [Моисей] постепенно превратил в непреложный закон и религию».[560]

Здесь мы опять видим, что события, окружавшие появление чумы в Египте, побудили царя принять жесткие меры для восстановления порядка и усмирения египтян, которые решили, что причина моровой эпидемии — это пребывание в их стране огромного количества нечистых иноземцев. И единственный способ избавиться от бедствий — это, по их мнению, очистить свою землю от этих нежелательных «нечистых», среди которых были и сами египтяне, и «евреи». Они вместе вторглись на восточную часть Дельты, в тот самый регион, который известен в Библии как земля Гесем и где, по преданию, находились древние города Раамес и Пифом. Эти «нечистые» были силой изгнаны из Египта и отправились в скитания, пока им не встретились палестинские холмы, земля Ханаан, где они и поселились. Там они построили свою столицу — Иерусалим и установили собственные обряды и религию.

Ученые-библеисты от Иосифа Флавия до исследователей наших дней в один голос отвергают подобную версию рассказа об Исходе как превратное истолкование подлинной истории, изложенной в Пятикнижии. Но что, если так оно и было и эти истории сохранили до нас пускай фрагментарную, но истинную картину основания Израиля? Что, если эти рассказы египетских или эллинистических историографов и хронистов в действительности восходят к куда более древним источникам — более ранним, чем самые ранние версии Пятикнижия, которые в своем теперешнем виде возникли примерно в VII в. до н. э. (см. главу 22)? Что, если эти рассказы содержат ядро подлинной исторической информации, датируемой Амарнским периодом, а также отражают реальные события, действительно повлиявшие на формирование, свода Пятикнижия, которое, в свою очередь, повлияло на греко-египетские и греко-римские предания? Их идеи могут восприниматься еретическими и в наши дни, но что, если они соответствуют истине? Что, если в них сохранены подлинные события, окружающие возвышение Моисея и Исход евреев из Египта?

Назовем еще один источник, который необходимо процитировать в связи с этой темой, — источник достаточно неожиданный. Это «Скотихронион», или хроника жителей Шотландии, написанная в середине 1440-х гг. Уолтером Бауэром (1385–1449), аббатом аббатства Инкольм, что в Северной Шотландии. Обращаясь к материалам гораздо более ранних источников, в том числе «Хроникону» Евсевия и «Истории Британии» Ненния, написанной ок. 800 г. н. э., он реконструировал историю скоттов (шотландцев). Однако его история начинается не в Шотландии и даже не в Ирландии, а в одном из древнегреческих царств, где мы встречаем персонажа по имени Гэйтелос (или Гэйл). Он был сыном, по всей вероятности, мифического короля по имени Неол или Эолай, как считается, — «бога не вполне в своем уме».[561]

Не сумев завоевать авторитет на землях своего отца, молодой царевич, вне себя от гнева и пользуясь поддержкой ряда сумасбродов, совершает откровенные жестокости и злодеяния и становится причиной многих несчастий, охвативших его царство. Подданные царя крайне возмущены этим и изгоняют Гэйтелоса с родной земли, после чего тот отправляется в плавание в Египет, где поступает на службу к фараону и помогает ему изгнать армию эфиоплян, вторгшуюся в его владения. В знак благодарности фараон предлагает Гэйтелосу руку своей дочери Скоты, которую тот с радостью принимает.[562]

Как раз в это время происходит Исход, и фараон и его войско, преследуя и изгоняя израильтян из Египта, гибнут в Красном (Чермном) море, в полном соответствии с рассказом Книги Исхода. Поскольку Скота — единственная дочь фараона, Гэйтелос берет в свои руки контроль над Египтом. Однако египтяне прекрасно осведомлены о его жестокости и вскоре заставляют его вместе с супругой покинуть Египет.

Понимая, что он не может вернуться к себе на родину, где помнят совершенные им злодеяния, Гэйтелос решает «захватить новые владения на отдаленных окраинах мира и поселиться там». Для этого он готовит обширный флот из множества судов и отправляется в путь с женой Скотой и всеми своими приближенными.[563] По словам Роберта Гросстета (ок. 1175–1253), одного из ранних источников, цитируемого Уолтером Бауэром,

«в древние времена Скота, дочь фараона, уехала из Египта со своим мужем по имени Гэйл и большой свитой, ибо они слышали о несчастьях, надвигавшихся на Египет, и помнили пророчества оракулов и богов о грядущих казнях. Они отправились в море, вверив себя попечению богов. После долгого плавания по морю, продолжавшегося много дней, пребывая в сомнении, они, наконец, были рады высадиться на некоем неведомом берегу, ибо разыгралась непогода».[564]

Это был берег Испании, где Гэйтелос и Скота возвели укрепленный город под названием Бригантия, стоявший на реке Эбро, на острове посреди которой высилась огромная башня, окруженная глубокими рвами.[565] Там они поселились и провели остаток своих дней. Спустя одно или два поколения двое сыновей Скоты, Ибер и Имес, отправились в Ибернию (старинное название Ирландии).[566] Встреченных там жителей братья перебили или обратили в рабство, и впоследствии назвали это место Скота — в честь своей матери.[567] Ирландская версия этой истории, сохранившаяся в манускрипте «Лебор Габала Эренн» («Книга о захвате Ирландии»), называет фамилию ее мужа, «сына Мила», который вместе со своим отцом Милом, сыном Биле, отправился в Египет. Здесь он женился на Скоте, и они вместе странствовали по Средиземному морю до тех пор, пока не достигли ирландской земли — Дилриата. Здесь они вступили с битву со свирепыми обитателями этих мест — Туата Де Данаан, и хотя и одержали победу, Скота погибла в сражении, и в честь нее был насыпан курган, названный Могила Скоты.[568] Другие версии этой истории повествуют о том, что Скота сама отправилась из Испании в Шотландию либо непосредственно,[569] либо через Ирландию.[570] Ступив на твердую землю, Скота направилась в Эргадию, названную в честь ее сына Эрка и супруга Гэйтелоса.[571] Любопытно, что, по преданию, Скота захватила с собой из Египта так называемый sedile regium, камень «Ячменная лепешка», привезенный впоследствии из Шотландии в Лондон королем Эдуардом I (и возвращенный в 1996 г. в замок Эдинбург Касл в столице Шотландии, где его можно увидеть и сегодня).[572]

Хотя история Уолтера Бауэра о Скоте, дочери египетского фараона, не оформилась окончательно вплоть до XV в., она была известна начиная с 800 г. н. э. Например, британский монах и хронист IX в. Нений сообщает, что когда египетское войско, преследовавшее израильтян, утонуло в волнах Красного моря, при этом присутствовал и могущественный «сановник из Скифии», т. е. Гэйтелос. Египтяне, которым удалось выжить, держали совет и решили изгнать его, чтобы он не напал на них и не захватил власть в их царстве. Вследствие этого он забрал свою жену, имя которой было Скотия, по имени которой, «согласно преданию, получила название Ирландия», и странствовал вместе с ней долгих сорок два года, пока, наконец, не высадился на побережье Испании.[573] Судя по подобным источникам, мы можем утверждать, что это не просто плод средневековой фантазии, а куда более древняя легенда, основанная на искаженном и превратном истолковании реальных событий. Но кем же в действительности была эта Скота и как она может помочь в уточнении датировки истинного времени Исхода?

По преданию, Скота была дочерью фараона, египетского царя, который утонул в Красном море, преследуя израильтян во время Исхода. Что касается его имени, то оно якобы было Ченкрес. Бауэр, используя неизвестную версию «Эпитомы» Манефона, сообщает, что он правил восемнадцать лет, а после него установилось семилетнее правление царя Ахорисиса, который наследовал трон после кончины царя по имени Асенкрис.[574]

Асенкрис Бауэра — это Асенчерес Манефона, то есть Эхнатон. Семилетнее правление Ахорсиса — это, по его мнению, правление Тутанхамона, тогда как загадочный Ченкрес, отец Скоты, — это, возможно, другое имя Эхнатона. Он не правил дважды; дело в том, что Манефон черпал материалы из разных источников, упоминающих о правлении разных царей XVIII династии, и хотя их имена звучали странно схоже, счел, что речь идет о разных персонажах. Итак, цари типа Эхнатона и, как мы уже знаем, Хоремхеба, упоминаются у Манефона по нескольку раз под разными именами. Так Скота оказалась дочерью Эхнатона, указывая, что чума, упоминаемая не только в истории о Гэйтелосе и Скоте, но и в различных греко-египетских и греко-римских версиях повествования о жизни Моисея, начиная с Гекатея Абдерского, оказывается связанной с его правлением.

Но имеет ли все это отношение к тому, что мы знаем о событиях их жизни в Амарнский период? Ответ, как это ни удивительно, будет положительным! Во-первых, сама идея о том, что одна из дочерей Эхнатона окончила свои дни на Британских островах, выглядит не столь странной, как это может показаться на первый взгляд.[575] Во-вторых, имеется неопровержимое свидетельство о том, что в конце Амарнского периода во всем Египте и на Ближнем Востоке бушевала чума.

Мы можем проследить распространение этой эпидемии чумы. Например, в одном письме Амарнского периода царя Аласийи (Кипр) Эхнатону упоминается о наличии чумы в его царстве, ибо царь говорит о «руке Нергала» — божества подземного мира, связанного с недугами и болезнями: «сегодня в моей стране он [Нергал] истребил всех людей, так что не осталось ни [одного] человека, способного работать в медных копях», чтобы делать слитки для царя.[576] Это утверждение показывает, что эпидемия уже получила широкое распространение на Ближнем Востоке и теперь распространялась и на острове Кипр, бывшем в те времена важным центром морской торговли во всем Восточном Средиземноморье.

А что же происходило в это время на материке? Слухи о страшной эпидемии приходили и из Сумуру,[577] городка на сирийском побережье, и из ливанского морского порта Библос, где они вселяли ужас в сердца как простых жителей, так и египетских чиновников.[578]

Кроме того, мы знаем, что после смерти Тутанхамона чума достигла Хатти, земли хеттов (современная Турция), куда ее занесли египетские пленники, захваченные в Ливане.

Это известно благодаря клинописному тексту на глиняной табличке, найденной в числе многих других на руинах городища Хаттушаша (современный Богазкёй), столицы хеттов, находящейся неподалеку от Анкары. Написанный царем по имени Мурсилис II, этот текст, известный как «Молитва Мурсилиса о чуме», представляет собой обращенное к хеттским богам моление восстановить порядок в «земле хеттов», избавив ее людей от чумы, свирепствовавшей в стране со времен его отца Суппилулиумаса.[579] Текст начинается так:

«Что же нам делать? В страну проникла чума. Земля Хатти жестоко поражена чумой. Люди умирают вот уже двадцать лет, со дней моего отца, [а потом] в дни моего брата, [и вот теперь] в дни моего правления, с тех пор как я стал жрецом богов. Хотя люди в земле Хатти умирают подобным образом, чума все не кончается. Что до меня, то я не в силах более терпеть агонию моего сердца и боль моей души».[580]

Мурсилис пытается найти сверхъестественное оправдание, кроющееся за божьими карами, обрушившимися на его страну. Он вопрошает: быть может, он или его отец забыли приносить дары богам и каким-либо иным образом навлекли на себя их гнев. Чтобы выяснить, что же он может сделать, чтобы прекратить страшную чуму, Мурсилис обратился за советом к оракулу, который возвестил, что отец царя не исполнил свою торжественную клятву, данную от имени хетгского царского дома богу бури, и подчеркнул, что именно в этом кроется корень всех бедствий. Вследствие неблагоразумия его отца земля Хатти оказалась ввергнутой в сплошные беды, ибо, как сетует Мурсилис,

«отец мой послал пеших воинов и колесничих, которые напали на землю Амка, египетское владение [в Ливане]. Затем он вновь послал войска, и они опять напали на врага… Но когда они возвратились домой в землю Хатти, пленники, которых они привели с собой, занесли с собой чуму, и они [хетты] начали вымирать… С того дня и умирают люди в земле Хатти…»[581]

Рис. 12. Древний Египет и Западная Азия.

Потери, понесенные жителями земли Хатти, были по-истине громадными. Другой текст о чуме, написанный тем же Мурсилисом, говорит о смерти всех пахарей, работавших на полях, «так что некому было сеять или жать жатву для богов». Далее он сетует, что «женщины, которые растирали зерно и пекли жертвенные лепешки для богов, мертвы». Кроме того, царь жалуется, что «мертвы пастухи», как и те жрецы, что «подносили жертвоприношения богам».[582] Это была ужасная природная катастрофа, и мы можем представить, что бедствия примерно таких же масштабов свирепствовали на всем Ближнем Востоке.

Согласно подсчетам британского египтолога Кеннета Кичена, вторая сирийская война между Египтом и державой хеттов, коей тогда правил царь Суппилулиумас, отец Мурсилиса II, имела место в год смерти Тутанхамона, то есть в 1339 г. до н. э.[583] Таким образом, чума в то время уже свирепствовала на Ближнем Востоке, и поскольку именно египтяне занесли ее в землю Хатти, совершенно ясно, что она могла охватывать как египетские гарнизоны на севере империи, так и весь Египет. Но в какой степени это бедствие затрагивало население, обитавшее на берегах Нила? Видимо, мы никогда не узнаем этого, поскольку все официальные документы того периода были уничтожены по приказанию Хоремхеба.

И все же множество упоминаний о наличии чумы в Египте можно найти в сотнях писем Амарнского периода, написанных царями-вассалами фараонам Аменхотепу III и Сменхкаре в годы их правления. Так, одна глиняная табличка гласит, что жертвой чумы стала царица Тийе, родная мать фараона Эхнатона. Эта табличка, озаглавленная «Подобающее сопровождение для помолвленной царевны», была адресована Нафуруреа (так звучало имя Эхнатона по-аккадски) и была написана царем Вавилонии по имени Бурна-Бурийас. После сердечных приветствий фараону и его двору письмо начинается так:

«[После того как супруга] вашего отца была достойно оплакана, я послал Ху» а, [моего] гон[ца], и… переводчика [к вам]. [Я] написал [следующее] и сказал: «Дочь царя, которая [некогда была посла]на [вашему отщ]. Пускай они [ваши слуги — возьмут] другую [для вас].

[И вы сами] послали [Хама]ши, вашего гонца, и[… Михуни, переводчи]ка, [сказав: «…супруга] моего отца оплакана […] эта женщина […] сконча[лась] от [чу]мы».[584]

Если чума унесла жизнь Тийе, матери самого Эхнатона и вдовы Аменхотепа III, что же говорить о простых людях? Сколько их погибло? Северная часть Египетского царства была в тисках невиданной по масштабам чумы, подобной которой никогда не бывало на Ближнем Востоке. Она беспощадно истребляла население, выкашивая направо и налево жизни бесчисленного множества египтян, посеяв хаос и ужас на последующие двадцать-тридцать лет. Какое же влияние это могло оказать на самого фараона Египта, бывшего Первым пророком Атона, земным воплощением жизнедарного бога-Света? Как воспринимали распространение чумы фараон и его уцелевшие подданные? Не видели ли они в этом знак того, что старые боги были разгневаны выбором царя, решившего поставить одного нового бога выше всех прежних? Историк и писатель Грэхэм Филипс в своей книге «Деяние богов», опубликованной в 1998 г., удачно характеризует возникшую тогда ситуацию:

«Эта чума, возможно, явилась причиной запустения Амарны. Хотя древние могли и не знать истинной причины появления болезни, они были в курсе, что смертоносная хворь передается от человека к человеку. Какого типа эпидемия это была, сказать трудно, хотя она, видимо, продолжалась довольно долго… Люди, для которых фараон был персонификацией верховного божества на земле и вокруг которого вращались все общественные процессы, могли счесть, что они и впрямь стали народом, отмеченным печатью проклятия».[585]

При подобных взглядах вполне возможно, что рассказ библейской Книги Исхода об избиении египетских первенцев в ночь Пасхи непосредственно перед Исходом израильтян из Египта в определенной мере стал отголоском реальной чумы, которая в те годы беспощадно выкашивала население Египта и Ближнего Востока. Давайте прочитаем, как рассказывает об этих событиях сама Библия:

«И сказал Господь Моисею: еще одну казнь Я наведу на фараона и на Египтян; после того он отпустит вас отсюда; когда же он будет отпускать [вас], с поспешностью будет гнать вас отсюда[586]… В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное из скота. И встал фараон ночью сам и все рабы его и весь Египет; и сделался великий вопль [во всей земле] Египетской, ибо не было дома, где не было бы мертвеца». (Исх. 11:1; Исх. 12:29–30).[587]

Не сохранилась ли в этом рассказе Библии память о чуме, поразившей Египет как раз в Амарнский период? Если подлинный источник материалов, стоящий за греко-египетскими и греко-римскими повествованиями о жизни Моисея, действительно повлиял на содержание Книги Исхода, то это вполне возможно. Филипс предполагает, что рассказ об избиении перворожденных Богом Израилевым действительно был напоминанием об этой эпидемии,[588] и мы склоняемся к тому, что Филипс прав.

Возникает вопрос: могли ли египтяне в Амарнский период, подобно царю хеттов Мурсилису II, счесть, что эта чума явилась карой богов старого пантеона за то, что им более не подносились жертвоприношения? Может быть, возобладало мнение, что для того, чтобы умилостивить разгневанных богов, всех «нечистых» жрецов и последователей Атона, а также переселенцев из Азии, или «пришельцев», распространявших чуму в стране, следовало либо истребить, либо заключить в резервации или просто изгнать из Египта? А может быть, предвидя надвигавшуюся угрозу, многие из этих жителей, как египетского, так и азиатского происхождения, решили заранее покинуть Египет, спасшись бегством в Сирию и Палестину, где они в конечном итоге смешались с туземным населением? Быть может, к ним впоследствии присоединились другие изгои, которым удалось бежать из Силе, современной Кантары, пограничной крепости, расположенной на границе между Восточной частью Дельты и Синаем, где в правление Хоремхеба держали обращенных в рабство преступников и врагов царя?[589] Как мы уже видели, их предводителя можно отождествить с Орусом, или Ором из повествования Манефона о Осарсифе-Моисее, и весьма вероятно, что он несет ответственность по крайней мере за часть деяний, приписываемых Аменофису в рассказе Книги Бытия.[590]

Другими словами, по крайней мере, часть событий, описанных у Манефона, действительно имела место в правление Хоремхеба, а не его официального предшественника — Аменхотепа III. Это и делает его наиболее вероятным претендентом на роль истинного Фараона Исхода (перекликающегося с фараоном казней египетских), Исхода, который, по всей вероятности, начался несколькими годами раньше, когда Хоремхеб сделался главой египетского войска в начале правления Тутанхамона.

Быть может, это и есть те истинные причины Исхода, составляющие содержание папирусных документов, найденных Говардом Картером в гробнице Тутанхамона — документов, которые он пытался использовать в своих интересах весной 1924 г.? Все имеющиеся данные указывают на это неожиданное заключение, и чтобы продолжить изучение данной темы, мы должны покинуть границы Египта и выйти в Синайскую пустыню в поисках маршрута Исхода и следов появления Яхве, бога израильтян. Лишь выяснив корни формирования еврейской религии, мы сможем понять историческую реальность, стоящую за покорением Ханаана, и последствия этого с точки зрения той политической ситуации, которая сложилась во время открытия гробницы Тутанхамона.

Примечания:

4

1 Sir Alan Gardiner, Egypt of the Pharaohs.

5

2 Brier, The Murder of Tutankhamen: A 3000-year-old Murder Mystery, p. 8.

40

3 Vandenberg, The Forgotten Pharaoh: The Discovery of Tutankhamun, p. 21.

41

4 Ibid.

42

5 Ibid., pp. 24—5.

43

6 Petrie, Tell el Amama, p. 38.

44

7 Redford, Akhenaten: The Heretic King p. 141.

45

8 Petrie, p. 41.

46

9 Ibid.

47

10 Deny, «Note on the skeleton hitherto believed to be that of King Akhenaten; ASAE 31 (1931), p. 116.

48

11 See, for instance, Aldred and Sandison, pp. 305—15.

49

12 Burridge, «Akhenaten: A New Perspective. Evidence of a Genetic Disorder in the Royal Family of 18th Dynasty Egypt», JSSEA 23 (1993), p. 65.

50

13 Ibid.

51

14 Phillips, Act of God: Tutankhamun, Moses and the Myth of Atlantis, p. 68.

52

15 Burridge, p. 65.

53

16 Burridge, pp. 63–74; Burridge, «Did Akhenaten Suffer from Marfan's Syndrome?», BA 59:2 (June 1996), pp. 127—8.

54

17 Filer, «The KV 55 body: the facts», EA 17 (Autumn 2000), p. 4.

55

18 See Collins, Gods of Eden, Ch. 11.

56

19 See Stecchini, Notes on the Relation of Ancient Measures to the Great Pyramid», in Tompkins, Secrets of the Great Pyramid, pp. 287–382.

57

20 Molleson & Campbell, «Deformed Skulls at Tell Arpachi-yah: the Social Context», in Campbell & Green (eds), The Archaeology of Death in the Ancient Near East, Oxbow Monograph No. 51, 1995, pp. 45–55.

58

21 Hoving, Tutankhamun — The Untold Story, p. 27.

59

22 James, Howard Carter: The Path to Tutankhamun, Appendix II, pp. 413—15, and Carter Tut.Ankh.Amen: The Politics of Discovery, pp. 3–6.

403

1 Ex. 1: 8. All biblical quotations and references are taken from the Revised King James Bible, unless otherwise indicated

404

2 Ex. 1: 11.

405

3 Ex. 1: 12.

406

4 Ex. 1: 14.

407

5 Ex. 2: 1.

408

6 Ex. 2: 3.

409

7 Ex. 2: 10.

410

8 Acts 7: 22.

411

9 Josephus, Antiquities of the Jews, II, x, 1–2.

412

10 Ех. 3: 1.

413

11 Ex. 3: 2–3.

414

12 Ех. 3: 7–8.

415

13 Ех. 3: 14.

416

14 Ех. 3: 14–15.

417

15 Ех. 14: 21.

418

16 Ех. 16: 1.

419

17 Ех. 19: 11.

420

18 Ех. 33: 6.

421

19 Ех. 32: 4.

422

20 Deut. 34: 1.

423

21 Deut. 34: 6.

424

22 Keedick, «Howard Carter», unpublished memoirs, c. 1924.

425

23 Easton, The Illustrated Bible Dictionary, s.v. «Pharaoh», pp. 538—42, which describes Rameses II as Pharaoh of the Oppression.

426

24 Gen. 45: 10; 46: 28, 29, 34.

427

25 Gen. 47: 11.

428

26 Num. 13: 22

429

27 Ps. 78: 12, 43.

430

28 Easton, s.v. «Zo» an», pp. 713—14.

431

29 Bietak, «Avaris and Piramesse: Archaeological Exploration in the Eastern Nile Delta», PBA 65 (1979), pp. 228—9.

432

30 Adam, «Recent discoveries in the Eastern Delta», ASAE 55 (1958), pp. 306, 318-20.

433

31 Ibid., p. 320.

434

32 Ibid., p. 323; Habachi, «Khata» na-Qantir, Importance», ASAE 52 (1952), p. 443.

435

33 See Adam, pp. 322—4.

436

34 Habachi, pp. 443—4.

437

35 Van Seters, The Hyksos: a new investigation, pp. 127—51.

438

36 Naville, The Geography of the Exodus», JEA 10 (1924), pp. 28–32.

439

37 Wan Seters, pp. 148—9.

440

38 Bietak., pp. 247—53.

441

39 Ibid, p. 269.

442

40 Ibid, р. 273.

443

41 Ibid., р. 279-

444

42 Easton, s.v. «Pharaoh», pp. 538—42.

445

43 Pritchard, Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament, «Hymn of Victory of Mer-ne-Ptah (The «Israel Stela»)», pp. 376—8.

446

44 Ibid, p. 378.

447

45 Lichtheim, Ancient Egyptian Literature, pp. 57–73.

448

46 Pritchard, p. 378 n. 19.

449

47 Lichtheim, pp. 77.

450

48 P Anastasi VI, 4: 11—5:5, in Redford, Egypt, Canaan, and Israel in Ancient Times, p. 228.

451

49 Naville, The Store-city of Pithom and the Route of the Exodus, pp. 4–5.

452

50 Ibid.

453

51 Ibid., p. 4.

454

52 Ibid., pp. 13–14, 28.

455

53 Ibid, pp. 4, 10, 12–13.

456

54 Ibid., pp. 12–13.

457

55 Ibid., pp. 11–12. See Ex. 5:7–8.

458

56 Holladay, Cities of the Delta, pi. Ill: Tell el Maskhuta: Preliminary Report on the Wadi Tumilat Project 1978–1979, pp. 10–27.

459

57 Millard, «How Reliable Is Exodus?», BAR 24:4 (July/August 2000), p. 55.

460

58 A11 dates for biblical events are taken from Easton, The Illustrated Bible Dictionary, Appendix I–Chronological tables, pp. 715–727. However, Wright, The Illustrated Bible Treasury, p. 173, gives 973 BC as the date for the foundation of Solomon's Temple.

461

59 Ex. 12: 40.

462

60 Bimson, «A Chronology for the Middle Kingdom and Israel's Egyptian Bondage», SISR3 (1979), pp. 64—9.

463

61 Ibid.

464

62 Wilson, The Exodus Enigma, p. 20.

465

63 Ibid.

466

1 Weigall, The Life and Times of Akhenaten.

467

2 Weigall, Tutankhamen And Other Essays, p. 100.

468

3 Ibid., pp. 101—2.

469

4 See Manetho, trans., Waddell, p. xiv.

470

5 Weigall, p. 107.

471

6 Manetho, Aegyptiaca, quoted in Josephus, Flavius Josephus Against Apion, trans. Whiston, I, 26.

472

7 Ibid.

473

8 Ibid.

474

9 Ibid.

475

10 Ibid.

476

11 Ibid.

477

12 Ibid.

478

13 Manetho, trans. Waddell, fr. 54,1. 237.

479

14 Manetho, trans. Whiston, I, 26.

480

15 Ibid., Osarsiph, or Osarseph in Manetho, trans. Waddell, fr. 54,1. 238.3.

481

16 Manetho, trans. Whiston, I, 26.

482

17 Ibid. I, 14.

483

18 Manetho, trans. Waddell, fr. 54,1. 246.

484

19 Manetho, trans. Whiston, I, 26.

485

20 Ibid.

486

21 Ibid. It is «grandfather Rapses» in Manetho, trans. Waddell, fr. 54,1. 245.

487

22 Manetho, trans. Whiston, I, 27.

488

23 Weigall, pp. 108-9.

489

24 Ibid., p. 109.

490

25 Ibid., p. 110.

491

26 Ibid., p. 111.

492

27 Ibid.

493

28 Ibid., p. 112.

494

29 Ibid.

495

30 See Greenberg, The Hab/piru, and Na» aman, «Habiru and Hebrews: the transfer of a social term to the literary sphere», JNES 45: 4 (1986), pp. 271—88; Rowton, «Dimorphic structure and the problem of the «Apiru-«Ibrim», JNES 35:1 (1976), pp. 13–20.

496

31 Weigall, pp. 115-6.

497

32 See Meyer, Geschichte des Altertums, ii, pp. 421, 424-5, and Meyer, Aegyptische Chronologie, pp. 92—5.

498

33 Budge, Tutankhamen, Amenism, Atenism and Egyptian Monotheism etc., p. xiii.

499

34 Freud, Moses and Monotheism, pp. 97—8.

500

35 Ibid., p, 42.

501

36 Ex. 12: 12.

502

37 Weigall,p. 111.

503

38 Hecataeus of Abdera, quoted in Diodorus Siculus, Bib-liotheca Historica, 40, 1–8.

504

39 Ibid., 40, 1.

505

40 Ibid., 40, 3.

506

41 Apion, Aegyptiaca, quoted in Josephus, II, 2.

507

42 Redford, Akhenaten: the Heretic King p. 152.

508

43 Weigall, p. 110.

509

44 Budge, Gods of the Egyptians, I, p. 471; II, p. 361.

510

45 Aldred, Akhenaten — King of Egypt, pp. 43, 260;

511

46 Redford, pp. 146—7.

512

47 Aldred, pp. 87, 273.

513

48 Apion, in Josephus, II, 2

514

1 Manetho, Aegyptiaca, quoted in Josephus, «Flavius Josephus Against Apion», trans. Whiston, I, 26.

515

2 Ibid.

516

3 Ibid.

517

4 Ibid.

518

5 Redford, Pharaonic King-Lists, Annals and Day-books, 1986, p. 293.

519

6 Assmann, Moses the Egyptian: The Memory of Egypt in Western Monotheism, p. 39.

520

7 For an extensive discussion on the relationship between the Hyksos, the Thera eruption and the Tempest Stela see Chapter 16, Note 49- See also Redford, Egypt, Canaan, and Israel in Ancient Times, 1992, pp. 419—20.

521

8 Aldred, Akhenaten: King of Egypt, pp. 173—4.

522

9 Ibid., p. 174.

523

10 Pendlebury, «Summary report on the excavations at Tell el-«Amarnah 1935–1936», JEA 22 (1936), p. 198.

524

11 Ibid.

525

12 See Pendlebury, pp. 197—8.

526

13 Aldred, p. 174.

527

14 Pendlebury, p. 198.

528

15 Aldred, p. 180.

529

16 See, for example, Reeves, Akhenaten; Egypt's False Prophet, pp. 75–78.

530

17 Assmann, p. 26.

531

18 See Pausanias, Description of Greece, 1,42.

532

19 Aldred, p. 164.

533

20 Mahdy, Tutankhamun: The Life and Death of a Boy King p. 175.

534

21 Manetho, trans. Whiston, I, 26.

535

22 Aldred, p. 164.

536

23 Manetho, trans. Whiston, I, 26.

537

24 Manetho, trans. Waddell, fr. 54,1. 232.

538

25 Ibid., fr. 50, 1. 96, from Josephus, Contra Apionem, who gives the reign of Orus as 36 years 5 months; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc. iii. 19, who gives 36 years 5 months; fr. 52, from Syncellus, according to Africanus, who gives 37 years; fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius, who gives 36 years (38 years in another copy); 53 (b) Armenian version of Eusebius, which gives 28 years.

539

26 Ibid., fr. 50, 1. 96, from Josephus, Contra Apionem, who gives the reign ofAmenophisas 30 years 10 months; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc. iii. 19, who gives 30 years 10 months; fr. 52, from Syncellus, according to Africanus, who gives 31 years; fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius, who gives 31 years; 53 (b) Armenian version of Eusebius, which gives 31 years.

540

27 Ibid., fr. 50,1. 96, from Josephus, Contra Apionem, who gives the names of 18 kingsof the Eighteenth Dynasty; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc. iii. 19, who gives 18 kings; fr. 52, from Syncellus, according to Africanus, who gives 16 kings; fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius, who gives 14 kings (but Syncellus elsewhere says he leaves out two kings); 53 (b) Armenian version of Eusebius, which gives 14 kings.

541

28 Ibid., fr. 52, from Syncellus, according to Africanus; fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius; fr. 53 (b), Armenian version of Eusebius: «This is the king who was reputed to be Memnon, a speaking stone».

542

29 Manetho, trans. Waddell, fr. 50,1. 96, from Josephus, Contra Apionem, who gives thereign of Acencheres as 12 years 1 month; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc. iii. 19, who gives the reign of Acencheres as 12 years 1 month; fr. 52, from Syncellus, according to Africanus, who gives the reign of Acherres as 12 years; fr. 53 (a), fromSyncellus, according to Eusebius, who gives the reign of Achencherses as 12 years; 53 (b), Armenian version of Eusebius, which gives the reign of Achencheres as 16 years.

543

30 Ibid., fr. 50, from Josephus, Contra Apionem; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc. iii. 19.

544

31 Ibid., fr. 50, from Josephus Contra Apionem; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc. iii. 19.

545

32 Ibid., fr. 52, from Syncellus, according to Africanus.

546

33 Ibid., fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius; fr. 53 (b), Armenian version of Eusebius.

547

34 Ibid., fr. 50,1. 96, from Josephus, Contra Apionem, who gives the reign of Ramessesas 1 year 4 months; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc, iii. 19, who gives him 1 year 4 months; fr. 52, from Syncellus, according to Africanus, who gives him 1 year; fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius, who gives him 68 years; 53 (b), Armenian version of Eusebius, which gives him 68 years.

548

35 Ibid., fr. 50, 1. 96, from Josephus, Contra Apionem, who gives the reign of Harmals as 4 years 1 month; fr. 51, from Theophilus, Ad Autolyc, iii. 19, who gives the reign of Harmais as 4 years 1 month; fr. 52, from Syncellus, according to Africanus, who gives the reign of Armesis as 5 years; fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius, who gives the reign of «Armais, also called Danaus» as 5 years; 53 (b), Armenian version of Eusebius, which gives the reign of Armais, also called Danaus» as 5 years.

549

36 Ibid., fr. 53 (a), from Syncellus, according to Eusebius.

550

37 Ibid., fr. 53 (b), Armenian version of Eusebius.

551

38 Ibid., fr. 53 (a), Syncellus's additional note to Eusebius's text.

552

39 See Manetho, trans. Waddell, fr. 52, from Africanus.

553

40 For a full resume of these different Graeco-Egyptian and Graeco-Roman Exodus accounts, see Redford, 1986, pp. 282—96.

554

41 See, for instance, Lysimachos, Aegyptiaca, from Josephus, Contra Apionem, trans. Waddell, I, 34.

555

42 Ibid.

556

43 Ibid.

557

44 Ibid., I, 35.

558

45 Cheremon, quoted in ibid., I, 33.

559

46 Ibid.

560

47 Pompeius Trogus, quoted in Assmann, p. 36.

561

48 Bower, Scotichronicon, I, 9.

562

49 Ibid.

563

50 Ibid., I, 12.

564

51 Ibid., I, 14.

565

52 Ibid., I, 15.

566

53 Ibid., I, 18.

567

54 Ibid.

568

55 For the descendants of Scota colonising the Irish DilRiata, see Lebor Gabala Erenn: The book of the taking of Ireland, Bk. 5, VIII, 384-6. Bk. 5, VIII, 387.

569

56 For Scota going to Scotland see the «Pleading of Baldred Biset», 1301, as referenced in the Intro, to Bower, p. xx.

570

57 For Scota going straight to Ireland see «Instructions», 1301, as referenced in the Intro, to Bower, p. xx.

571

58 For Scota going first to Ireland and then on to Scotland see Chron. Piets-Scots, 106— 16 and SEHI, 609—10, as referenced in the Intro, to Bower, p. xix. Here Scota is the wife of Neius or Niulus, a Greek, the son of a certain Lacedaemonian Aeneas, a prince of the Choriscii.

572

59 See the «Pleading of Baldred Biset», f 301, as referenced in the Intro, to Bower, p. xx.

573

60 Nennius, Historia Brittonum, 15.

574

61 Bower, I, 10.

575

62 See Evans, Kingdom of the Ark.

576

63 Moran, The Amama Letters, EA35, 11–15.

577

64 Aldred, p. 283.

578

65 Ibid.

579

66 Goetze, «The Plague Prayers of Mursilis» in Pritchard (ed.), Ancient Near Eastern Textsre lating to the Old Testament, KUB, xiv, 8; KUB, xxiv, 3, pp. 394—6.

580

67 Ibid. KUB, xiv, 8, p. 394.

581

68 Ibid., KUB, xiv, 8, p. 395.

582

69 Ibid., KUB, xxiv, 3, p. 396.

583

70 Kitchen, Suppiluliuma and the Amama Pharaohs: A Study in Relative Chronology, p. 47.

584

71 Moran, EA11, 5—14.

585

72 Phillips, Act of God, pp. 301—2.

586

73 Ex. 11: 1.

587

74 Ex. 12: 29–30.

588

75 Phillips, pp. 302—3.

589

76 Gardiner, Egypt of the Pharaohs, pp. 244—5.

590

77 Redford, 1986, p. 282.