То было время великой скорби и печали во всем Египте. Тутанхамон, мальчик-царь, правивший империей лишь девять лет, умер. В числе сцен невообразимой скорби в южной столице империи Фивах — погребальная процессия, змеившаяся по знойным пустынным долинам. По холмистой местности на деревянных погребальных дрогах под цветным балдахином везли мумифицированное тело царя. Дроги тянули двенадцать верных мужей, в числе коих — наместники Верхнего и Нижнего Египта, Пенту и Усермонт, облаченные в пышные одеяния, соответствующие их сану. В знак скорби на головах у всех были повязаны белые льняные повязки.

За погребальной процессией истошно кричали, рыдали и плакали женщины, в отчаянии рвавшие на себе волосы, стремясь выразить чувство великой утраты, которое испытывал в те дни весь Египет. Далее следовала безутешная вдова фараона, Анхесенамон, а также жрецы храма Амона, близкие друзья, придворные, чиновники и Эйе, будущий фараон. Он должен был присутствовать на погребении и как сем — жрец, имеющий право совершать магические ритуалы от имени царя, а также считающийся земным воплощением бога солнца Гора. В этой роли он должен был совершать обряды прохождения, позволяющие фараону перейти в иной мир и после смерти слиться с отцом Гора — Осирисом, властелином загробного мира.

Позади них в процессии следовали мужи с обнаженной грудью, каждый из которых нес различные вещи, которые могли понадобиться царю в загробном царстве. В числе этих предметов были ложа, троны, колесницы, различное оружие, игрушки, статуи богов, короба и ларцы со всевозможными личными вещами, льняные одеяния, готовая пища и сотни ушахти — слуг в виде небольших фигурок мумифицированных людей, которые сумеют выполнить для царя любые тяжелые работы, которые могут понадобиться ему в потустороннем мире. Все эти вещи предстояло сложить в четырех камерах, из которых и состояла царская усыпальница. Камеры были высечены в известняковом скальном утесе, обращенном на пересохшее речное русло, или вади, возле Меретсегера, похожего на пирамиду скального пика, как бы пометившего собой местоположение около тридцати захоронений фараонов и цариц.

Истекло семьдесят дней с момента кончины юного царя, которому было не более восемнадцати лет, когда он трагически умер от удара в голову, полученного, видимо, в результате падения с колесницы (см. Приложение I — «Смерть Тутанхамона»). За время общенародного траура его тело было омыто и ритуально очищено царскими мастерами бальзамирования в Пер-Вабет, то есть «Месте очищения», расположенном, по всей видимости, в храме в Карнаке, к северу от столицы. Бальзамировщики умело и быстро удалили мягкие ткани и внутренности, или священные органы, которые вынимались через надрез в левой части брюшной полости. После этого труп предстояло избавить от жидкостей, стекавших в большой таз. Выбрасывали только мозг, который извлекали из черепа через ноздри с помощью специального проволочного крюка. Все остальные внутренние органы — желудок, почки, печень и кишки — сохраняли, чтобы впоследствии, завернув их в ткани, уложить в четыре небольших гробика в виде мумий, которые в свою очередь укладывали в кальцитовые канопы, помещавшиеся в специальной камере возле фараона. И лишь сердце фараона оставляли в теле, чтобы душа фараона могла прочесть магические заклинания, совершая свой исход из гробницы.

После завершения этого деликатного процесса тело на 35 дней укладывали на ложе и засыпали солями натра и натуральной содой, которые впитывают и поглощают остатки жидкостей. Затем тело переносили в Пер-Нефрет, «Место украшения», где его бальзамировали с использованием насыщенных масел, смол и ароматических веществ. После этого тело обсушивали, и жрецы в масках в виде собачьих голов, символизировавших Анубиса — судью подземного мира и бога бальзамирования, изображавшегося с головой шакала, — заворачивали подготовленную мумию в многослойные пелены. Между рядами таких пелен укладывались охранительные амулеты и талисманы, живительную силу в которые вносили специальные заклинания, произносившиеся особыми жрецами.

По завершении процесса бальзамирования и мумификации тело Тутанхамона подготовили к его последнему земному путешествию — отправке в Долину Царей. На чело царя надели золотую диадему, на которой красовались изображения грифа (коршуна) и кобры — символов богинь Нехбет и Ваджет, покровительниц Верхнего и Нижнего Египта. Поверх головы мумии была возложена массивная золотая маска, передающая черты лица фараона, а на груди были скрещены две золотые руки, в которых находились посох и цеп фараона.

После того как погребальная процессия остановилась напротив входа в гробницу, длинная вереница придворных чиновников и их слуг начала заполнять подготовленные в ней камеры похоронными вещами. Одновременно с этим шла подготовка к проведению последнего ритуала, который позволял душе умершего царя перейти из своей телесной оболочки в так называемый ах, или «величественный дух». Это было возможно лишь после того, как дух совершал опасное путешествие через странный мир, известный как амдуат, или преисподняя, в которой ему предстояло встретить жутких монстров и змей и выдержать целый ряд испытаний. Если дух выдерживал их успешно, покойному фараону позволялось покинуть преисподнюю и пройти через врата на восточной стороне горизонта, после чего на заре он возрождался вновь среди околополярных звезд, окружающих Полярную звезду — ось, на которой вращаются небеса и Вселенная.

Ритуал, известный как Открытие рта, требовал участия двенадцати жрецов и чиновников и по традиции проводился преемником фараона, в данном случае — Эйе. Когда все было готово, жрецы поставили четыре курильницы с благовониями, чтобы символически отметить сакральное пространство вокруг позолоченной раки, на которой стоял саркофаг с телом царя. Другие жрецы принесли воду в четырех сосудах и покропили ею на четыре стороны света. Затем настал черед молений к богам и жертвоприношений различных животных в честь победы Гора над Сетом, убийцей его отца Осириса. В числе жертвенных животных были два быка, по одному от севера и юга (Нижнего и Верхнего Египта), а также утки и газели. Нога и сердце каждого из быков были поднесены мумии сразу же, а остальные части туши должны были служить фараону пищей в загробном мире.[5]

После этого Эйе взял ритуальный инструмент под названием тесло, сделанный из дерева или метеоритного железа, прикоснулся его изогнутым концом к носу, глазам и ушам фараона, а также к его рту, рукам, гениталиям и ступням, чтобы наделить их способностью связи с магической реальностью. Проделав все это, Эйе произнес тайные формулы и заклинания из «Книги открытия рта», призывая Анубиса и Гора, и в завершение воззвал: «Живи вновь, живи вечно».[6]

Наконец можно было совершать само погребение.

Мумию фараона осторожно сняли с похоронных дрог, и носители покровов осторожно отнесли ее по наклонной лестнице, ведущей к Входному коридору гробницы. За ним находился Вестибюль, справа от которого располагались Погребальная Камера и сокровищница, где находился кальцитовый ларец с внутренностями фараона, установленный на позолоченной раке. Вокруг нее стояли золотые статуи четырех главных богинь смерти — Нейт, Селкет, Исиды и Нефтиды. Между ракой и входом в эту камеру были установлены два других охранительных талисмана: деревянная голова коровы, символизировавшая богиню Хатор, и черная деревянная статуя Анубиса в образе священного шакала.

В самой Погребальной Камере стены были расписаны сценами, назначение которых состояло в том, чтобы помочь душе царя войти в загробный мир. В центре камеры находился громадный саркофаг из розового кварцита. Внутри него находились два позолоченных саркофага в виде человеческой фигуры, располагавшиеся один в одном на манер русской матрешки. Крышки этих саркофагов, или футляров для мумий, воспроизводили портрет фараона в образе Осириса и одна за другой были уложены на соответствующие им футляры. Когда с этим было покончено, все присутствовавшие возложили гирлянды цветов на голову и грудь каждого из изображений фараона, а также возлили на саркофаги ароматические масла и смолы. После этого крышки саркофагов были прибиты золотыми или серебряными гвоздями, а поверх самой верхней крышки был уложен тонкий льняной покров.

Громадная крышка из красного гранита была медленно надвинута на место, и после этого приют последнего упокоения фараона был запечатан навеки. Но, скользнув на место слишком быстро, крышка раскололась надвое — дурное предзнаменование. Поскольку эту ужасную оплошность было невозможно исправить, две половинки крышки просто сложили и заполнили трещину гипсовым цементом. Плотники спешно собрали четыре заранее подготовленных «дома», или позолоченные раки-гробницы, каждая последующая из которых была немного больше предыдущей, и расставили их вокруг саркофага. На полу между ними, а также вокруг внешней гробницы, были расставлены всевозможные магические талисманы, необходимые фараону во время его опасного путешествия по преисподней. Ручки дверей каждой из гробниц были связаны толстыми пеньковыми канатами, которые были опечатаны печатью царского некрополя с изображением бога Анубиса в виде шакала, восседающего на девяти связанных пленных врагах.

Завершив все положенные ритуалы в Погребальной Камере, жрецы установили две фигуры стражей в человеческий рост в черно-золотых одеждах. В одной руке они держали булаву, а в другой — посох. Будучи отражениями ка, или души царя, они стояли по обеим сторонам входа в Погребальную Камеру, охраняя место последнего упокоения фараона.

Постепенно люди, бывшие очевидцами погребения царя, покинули гробницу, предоставив вдове и близким отведать яств похоронной трапезы, для которой были взяты небольшие куски жертвенных даров и пищи, принесенных во время церемонии Открытия рта. Затем вся посуда была ритуально разбита, а пол тщательно вымыт, после чего все прочие предметы, в том числе белые траурные повязки, инструменты и снадобья для бальзамирования, были сложены в двенадцать больших глиняных контейнеров, стоявших во Входном коридоре, достаточно далеко от стерильной атмосферы усыпальницы.

Когда все необходимое в четырех камерах было завершено, двери во все помещения, за исключением Сокровищницы, были замурованы с помощью специально подготовленных каменных блоков. Каждый вход был обмазан цементом и запечатан печатью Тутанхамона и царского некрополя. Наконец усопшего царя оставили в покое, и место его вечного упокоения было поручено охранять одному-единственному воину из числа стражей царского некрополя.

Шли годы, и несмотря на две попытки грабителей похитить золото и драгоценности, хранившиеся в гробнице (эти попытки были предприняты в правление преемника Тутанхамона Эйе и его преемника Хоремхеба), останки Тутанхамона так никогда и не были осквернены. Несмотря на дурное предзнаменование — треснувшие крышки двух саркофагов — боги благосклонно отнеслись к посмертной судьбе юноши-фараона. Местонахождение его бренных останков очень скоро было забыто, и примерно двести лет спустя после его кончины в скале прямо над гробницей Тутанхамона была вытесана куда более обширная усыпальница для фараона Рамсеса VI. Рабочие, возводившие эту усыпальницу, построили свои хижины прямо над замурованным входом в малую гробницу, предотвратив тем самым попытки могильных воров раскопать ее в более поздние времена. Так юноша-фараон почивал в мире, и солнце более миллиона раз проплывало над ним, забыв о его бессмертии вплоть до того дня, когда англичанин по имени Говард Картер начал раскопки в Долине Царей.

Тело юноши-фараона оставалось нетронутым более трех тысячелетий, тогда как все прочие усыпальницы в Долине Царей были вскрыты и разграблены. Даже долгие старания итальянского исследователя и искателя приключений по имени Джованни Бельцони (1778–1823), обнаружившего в Долине Царей пять гробниц, включая усыпальницу Сети I в 1817 г., не приблизили мир к находке могилы Тутанхамона. В 1820 г., несмотря на свои прежние успехи, Бельцони покинул Египет, заявив, что в Бибан эль-Мулюк (арабское название Долины Царей) «гробниц больше нет». Однако после его отъезда дело получило новый оборот: было найдено немало новых гробниц. Шампольон, Росселини и Лепсиус — имена, связанные с открытиями в Долине, причем последний нашел гробницу Рамсеса Великого и обследовал большую часть мавзолея царя Мернептаха.

Затем появился Теодор М. Дэвис (1837–1915), юрист и миллионер из Бостона, США, одержимый страстью к археологическим раскопкам. В 1902 г. он получил концессию на проведение раскопок — своего рода разрешение на добычу древностей, выданное Службой древностей, которую в те годы возглавлял видный французский археолог Гастон Масперо, — и начал раскопки в Долине Царей. За двенадцать лет работ он сумел достичь громадных успехов, обнаружив и раскопав гробницы многих видных персонажей древнеегипетской истории, включая женщину фараона Хатшепсут, Тутмоса IV (правителей XVIII династии; см. ниже хронологическую таблицу различных периодов египетской истории), и Сиптаха, правившего в эпоху XIX династии. Все эти гробницы были неоднократно ограблены еще в древности.

Помимо них, Дэвис нашел царскую усыпальницу военного гения Хоремхеба (ок. 1335–1308 гг. до н. э.), преемника Эйе на престоле. В соседней Долине Знати он раскопал гробницу Юйа и его супруги Туйа, родителей Тийе, Великой супруги фараона Аменхотепа III. Последний был отцом не только фараона-еретика Эхнатона (ок. 1367–1350 гг. до н. э.), но и, вполне вероятно, Тутанхамона. Помимо нетронутых мумий этой четы, имевшей нецарское происхождение, в гробнице прекрасно сохранились погребальная мебель и разобранная колесница — лучшие образцы подобного рода до находки гробницы Тутанхамона.

Тогда, в январе 1907 г., Дэвис обнаружил едва ли не самую таинственную усыпальницу во всем Фиванском некрополе и идентифицировал захороненного в нем, что имеет важное значение для понимания той неспокойной и хаотичной эпохи, в которую жил Тутанхамон. В этой усыпальнице, обозначенной Службой древностей как гробница KV 55, был найден поврежденный позолоченный саркофаг, обложенный цветным стеклом. Он опрокинулся на пол, когда деревянные конструкции, на которых он покоился, рухнули под его весом, частично сместив крышку и приоткрыв мумию внутри него. Все в этой гробнице пребывало в полном беспорядке, и дело дошло до крайнего конфуза, когда попытались идентифицировать мумию. Слева во Входном коридоре были оставлены панели разобранной позолоченной гробницы, на которой сохранилась надпись, гласящая, что он был устроен для Тийе, Великой супруги Аменхотепа III, ее сыном по имени Эхнатон. Ее имя встречается и на других мелких предметах, найденных в гробнице.

Рис. 1. Древнеегипетские династии: хронология Древнего Египта с указанием царей, упоминаемых в тексте, и параллели событий из Библии.

В гробнице были уложены четыре «магических кирпича», ориентированных по сторонам света и предназначавшихся для защиты ка, или души, от враждебных влияний. На них некогда было начертано одно из имен Эхнатона — Неферхертур-ва» энра.[7] На самом саркофаге были найдены надписи, восхваляющие Эхнатона. Хотя первоначально эти слова относились к женщине, супруге фараона, впоследствии ее имя было соскоблено с саркофага и акцент был перенесен на фараона-мужчину. Однако затем оба эти имени, и новое имя, и имя Эхнатона, были стесаны после падения основанного им религиозного режима (см. главу 3), предположительно в то самое время, когда было сделано данное захоронение. Тщательные исследования этого вопроса в последние годы показали, что недостающим именем было Кийа — имя младшей жены Эхнатона.[8] В нише в стене были найдены четыре канопы с внутренними органами покойных. Их пробки-крышки были сделаны в виде головы царицы в парике, выполненном в нубийском стиле. Сегодня считается, что это — портрет царицы Кийа. К сожалению, надписи на канопах полностью стерлись, и личность владельца этих органов невозможно определить с полной уверенностью.

Сделав эту находку, Дэвис нанял двух медиков — терапевта и хирурга, чтобы изучить найденное тело in situ (прямо на месте).[9] Сняв несколько погребальных покровов, терапевт уверенно заявил, что, судя по ширине таза и положению тела в саркофаге, это может быть только женщина — супруга царя. Даже не попытавшись проверить эти выводы, Дэвис пришел к заключению, что он нашел тело царицы Тийе.[10] Однако, к всеобщему удивлению, когда останки спустя несколько месяцев были изучены Джорджем Элиотом Смитом, профессором анатомии Каирской медицинской школы, было установлено, что кости принадлежат молодому мужчине в возрасте не более 25–26 лет.[11]

Рис. 2. Царица Тийе, Великая супруга царя Аменхотепа III.

Появились новые версии, и Эдвард Эйртон, британский археолог, работавший в Долине по заданию Дэвиса, пришел к выводу, что таинственный «обитатель» саркофага — не кто иной, как Тутанхамон. Эта гипотеза вскоре была опровергнута. С другой стороны, коллега Эйртона, Артур Уэйгалл, решил, что магические кирпичи позволяют идентифицировать тело как принадлежащее Эхнатону. Эту точку зрения разделял и Смит. Авторы гипотезы сочли, что останки царя-еретика были спешно перенесены в Фиванский некрополь из царской усыпальницы, высеченной в скальном утесе у так называемого Царского вади возле Ахетатона (современное городище Тель эль-Амарна), города в Среднем Египте, который мятежный фараон построил и в котором жил последние двенадцать или тринадцать лет из своего семнадцатилетнего правления. Что же, получается, что гробница KV 55 предназначалась для упокоения тела фараона-еретика?

В декабре 1963 г. группа ученых во главе с профессором Рональдом Гаррисоном из Ливерпульского университета обследовала мумию, найденную в гробнице KV 55, сперва в Египетском музее, а затем в госпитале Каср эль-Айни.[12] В последующем докладе по этой теме профессор пришел к выводу, что «останки несомненно принадлежат мужчине, возраст которого на момент смерти»[13] был меньше 25 лет, а рост — 5 футов 7 дюймов (170 см). Профессор также установил, что «если использовать некоторые важные анатомические критерии (например, степень изношенности зубов, состояние симфизальной поверхности лобковой кости, степень срастания ключиц, плечевой и прочих аналогичных костей), то вполне возможно, что смерть этого человека наступила на двадцатом году жизни».[14] Эти выводы подтвердили данные более ранних исследований тела экспертами-анатомами, работавшими в области египтологии. Элиот Смит пришел к выводу, что это — останки мужчины в возрасте 25–26 лет, а доктор Дуглас Дерри, тогдашний профессор анатомии Египетского университета, исследовал мумию в 1931 г. и пришел к выводу, что данные кости принадлежат мужчине не старше 23 лет.[15] Эти находки получили подтверждение в 2000 г., когда Джойс Файлер, ассистент по человеческим и животным останкам отделения египетских древностей Британского музея, получила возможность обследовать данный скелет в Египетском музее. По целому ряду критериев она установила, что верхняя граница возраста этого человека — 25 лет, а возможно, и моложе.[16]

Так кому же реально принадлежало это тело?

Эхнатон был женат на одной из самых знаменитых и прекрасных женщин во всей истории Египта. Мы имеем в виду Нефертити, чей раскрашенный известняковый бюст в натуральную величину был найден в 1912 г. Людвигом Борхардтом среди руин мастерской скульптора в бывшем городе Эхнатона. До своего возвышения до уровня соправительницы мужа на четырнадцатом году его семнадцатилетнего правления (см. главу 3) царица произвела на свет шестерых дочерей, которых на многочисленных фресках и рельефах обычно изображают вместе с родителями. Вскоре после этого старшая дочь по имени Меритатон отняла у матери роль старшей жены и, сохраняя титул «царской дочери», спустя год с небольшим родила дочь от собственного отца. По приблизительным подсчетам, когда она стала супругой царя, ей должно было быть лет тринадцать-четырнадцать. Если вспомнить, что Эхнатон взошел на престол в возрасте около 18–19 лет, получается, что он умер, когда ему было лет тридцать пять. А раз так, то тело, найденное в гробнице KV 55, не могло принадлежать ему. Итак, это мумия кого-то другого.[17]

Интересно, что доктор Дуглас Дерри установил, что обнаружено близкое соответствие между обмерами черепа мумии из гробницы KV 55 и черепа Тутанхамона, свидетельствующее, что неизвестный — возможно, брат Тутанхамона.[18] Такие же выводы сделал Гаррисон, обследовавший останки Тутанхамона, а также Джойс Файлер, производившая обмеры в 2000 г..[19] Вследствие этого Гаррисон заказал реконструкцию головы мумии из гробницы KV 55 по черепу. Реконструкцию выполнил ДД Кидд, художник-патологоанатом с факультета медицины Ливерпульского университета. В результате реконструкции было достигнуто, по словам профессора Гаррисона, «поразительное сходство» с лицом Тутанхамона, запечатленным на внутренних саркофагах для его мумии, и не было выявлено ни малейшего сходства с Эхнатоном.[20] Много лет спустя анализы следов сыворотки крови у обоих мумий показали, что у покойных одна и та же группа крови, что, впрочем, не является серьезным доказательством их близкого родства.[21]

Поскольку захоронение в гробнице KV 55 было сделано в годы волнений и смут в Египте, которые египтологи называют амарнской ересью, надо напомнить, что в тот период правили лишь четыре фараона. Это не мог быть Эхнатон, поскольку найденная мумия слишком молода для него. Это не мог быть Эйе, самый старший член семейства, правивший в течение четырех лет после смерти Тутанхамона, ибо его гробница уже найдена в Западной долине. Это не мог быть и Тутанхамон, поскольку его мумия была обнаружена в усыпальнице напротив гробницы KV 55. Таким образом, остается только один реальный кандидат — Сменхкара. Английский шашист Норманн де Гэрис Дэвис первым, сразу же после открытия гробницы KV 55, предположил, что в ней найдена мумия именно этого фараона. Однако его современники предпочли проигнорировать это предположение в пользу идеи о том, что это тело Эхнатона. Вопрос об этом более не затрагивался вплоть до 1931 г., когда британский египтолог Реджинальд «Рекс» Энджелбах, бывший воспитанник Дерри, пришел к выводу, что полустертая надпись из гробницы KV 55 свидетельствует, что тело в золотом саркофаге принадлежит фараону Сменхкара.[22] Кем же был этот загадочный царь из Амарны?

Известно, что вскоре после смерти Эхнатона, последовавшей ок. 1350 г. до н. э., Египтом правил фараон Сменхкара, чьими резиденциями были Тель эль-Амарна и Мемфис, административный центр Нижнего Египта. В жены он взял дочь фараона Меритатон, которая уже успела родить дочь от своего собственного отца. Кроме того, помимо имени Сменхкара, он использовал преномен Анхеперура. Существует надпись, упоминающая о соправителе, правившем совместно с Эхнатоном под именем Анхеперура Нефернефруатон, которым предположительно и был Сменхкара. Путаница усугубляется еще и тем, что имя Нефернефруатон использовала также и царица Нефертити. Как же нам решить эту странную загадку?

Сегодня исследователи Амарнского периода сходятся во мнении, что царица Нефертити приняла титул Анхеперура Нефернефруатон, став соправительницей своего супруга в последние годы его жизни. Однако после того, как она сошла со сцены истории, Сменхкара вступил на престол и устроил еще большую путаницу, приняв тронное имя Нефернефруатон, возможно, для того, чтобы подчеркнуть, что он — законный преемник Нефертити. Дебаты о том, была ли Нефертити соправительницей, побудили некоторых исследователей Амарнского периода предположить, что Нефертити и Сменхкара — это одно и то же лицо. Такой вывод авторы этой книги считают совершенно необоснованным (см. примечания авторов, где упоминается дискуссия по этому вопросу).[23]

Множество погребальных предметов, найденных в гробнице Тутанхамона, первоначально были помечены именами Анхеперура и Нефернефруатон (причем и то, и другое нередко сочетаются с именем Меритатон), но впоследствии эти имена были стерты и заменены именем Тутанхамона. В числе предметов, узурпированных подобным образом — саркофаги для канопов, крышка одного ларца, большое число золотых чешуек, некогда нашитых на истлевшие льняные покровы, два фаянсовых браслета, нагрудник и полностью сохранившийся лук.[24] Высказывалось предположение, что большой саркофаг Тутанхамона первоначально предназначался для Сменхкара и впоследствии был заимствован его преемником.[25] Если все эти вещи не перенесены сюда из Фив, вполне вероятно, что они были извлечены из какой-либо соседней гробницы в Долине, не исключено, что из все той же гробницы KV 55.

Странно, что Сменхкара не упоминается ни в каких посвятительных надписях и до нас не дошло ни одного его изображения до того времени, как он внезапно сделался фараоном Верхнего и Нижнего Египта в конце правления Эхнатона. Впрочем, одного этого факта достаточно, чтобы счесть, что Сменхкара находился в близкородственных отношениях с Эхнатоном и даже был его сыном. Вполне возможно, что он был сыном Аменхотепа III, хотя кем была его мать — неизвестно. Можно предположить, что Тутанхамон, портреты которого также не встречаются на памятниках искусства вплоть до его восшествия на престол, был единокровным братом Эхнатона и, не исключено, родным братом Сменхкара. Эта версия не лишена смысла, если учесть анатомическое сходство между черепом из гробницы KV 55 и портретом Тутанхамона.

Единственное текстуальное свидетельство, проливающее свет на происхождение Тутанхамона по отцовской линии, — это гранитная статуя льва, найденная в Солебе, что в Северном Судане, то есть Древней Нубии. На статуе сохранилась надпись, в которой мальчик-царь упоминает имя своего отца — «Небмаатра Аменхотеп», то есть Аменхотеп III,[26] который, как известно, возвел храмы-двойники: один для себя и другой для супруги фараона, Тийе. Эти храмы были достроены уже в правление Тутанхамона в знак подтверждения его происхождения от Аменхотепа III, а не от еретика Эхнатона. Ученым вряд ли удастся определить, является ли эта надпись на статуе указанием на истинного отца Тутанхамона или просто на архаического «отца-предка». Как бы там ни было, она указывает на происхождение от Аменхотепа III.

Кем бы ни был Сменхкара, он является наиболее вероятным кандидатом на роль мумии из гробницы KV 55[27] несмотря на недавние попытки воскресить гипотезу о том, что эта мумия принадлежит Эхнатону.[28] Так, мумия была идентифицирована в 1960 г. британским египтологом Х.У. Фэйрманом,[29] а в 1966 г. эту идентификацию подтвердил профессор Гаррисон. Проведя патолого-анатомическое обследование останков, он высказал мнение, что «учитывая физические данные, возраст смерти и черты лица… невозможно говорить о сходстве между данными останками и мумией Эхнатона. Между тем разительное сходство черт лица с Тутанхамоном, а также возраст смерти позволяют предположить, что эти останки принадлежат Сменхкара».[30]

Таким образом, если мумия Сменхкара была найдена в 1907 г., то где же искать его родного или единокровного брата Тутанхамона?

Теодор Дэвис заявил о наличии убедительных признаков, указывающих, что утерянная гробница Тутанхамона находится где-то в Долине Царей. Так, в сезон 1905–1906 гг. Эйртон обнаружил в скалах красивую фаянсовую чашу с начертанным на ней тронным именем Тутанхамона — Небхеперура.[31] Затем в первые недели археологического сезона 1907–1908 гг. Эйртон наткнулся на объект на глубине 7 м, который он сперва принял за гробницу. На самом деле это оказалась камера, заполненная сухим илом и свидетельствующая, что здесь некогда плескались воды разлива Нила (вечная проблема в Долине, которая представляла собой пересохшее вади, или речное русло). На ее полу он обнаружил алебастровую статуэтку без имени. Руки статуэтки были скрещены на груди, и она, возможно, изображала фараона Эйе, а также «разбитый ларец, в котором находились несколько фрагментов золотого листа с именами фараона Тутанхаману и его супруги Анхусаману».[32] На одном фрагменте золотого листа сохранилось изображение Тутанхамона, охотящегося в колеснице,[33] а на другом царь убивает пленника. Напротив него стоит Царица Анхесенамон, а также Эйе, изображенный в качестве хранителя царского опахала и «божественного отца» и стоящий перед царем.[34] Другие персонажи также помечены именем «Тутанхамон», а некоторые носят имена Эйе и его супруги Тейе.

Спустя несколько дней Эйртон обнаружил грубо обтесанную яму (впоследствии обозначенную как яма 54) размером 1,9 на 1,25 м и глубиной полтора метра. Она была расположена на холме над усыпальницей фараона Сети II и на расстоянии примерно 120 м от усыпальницы Рамсеса VI (1141–1134 гг. до н. э.), под которой впоследствии и была обнаружена гробница Тутанхамона. Внутри ямы была найдена дюжина больших сосудов с запечатанными горлышками и надписями на боках. Дэвис перенес их в свой дом, находившийся в Западной долине, где они и были торжественно вскрыты в присутствии генерального консула Британии в Египте, сэра Элдона Горста. Внутри них находились разбитые чаши и сосуды для вина, фрагменты расписных керамических ваз, льняные мешочки с солями натра и халцедона, скатанные повязки, две ручные метлы, ожерелья из цветов и листьев, нашитые на папирусную основу, кости птиц и животных, а также позолоченная погребальная маска.[35] Было очевидно, что эти сосуды попали сюда из гробницы Тутанхамона, поскольку на запечатывающей их глине стоит либо царская печать с именем Небхеперура, либо оттиск печати царского некрополя, на которой изображен бог Анубис в виде шакала, восседающего на девяти связанных пленных врагах.

Поскольку все эти предметы не представляли особой материальной ценности, американский миллионер впоследствии подарил содержимое ямы 54 музею Метрополитен в Нью-Йорке, администрация которого всегда скупает находки у археологических партий, работающих в Египте. После доставки в музей находки хранились в запасниках, и лишь несколько лет спустя их истинную ценность понял куратор музея Герберт Уинлок (1884–1950). Он сразу догадался, что мешочки с натром и льняные бинты-повязки представляли собой принадлежности настоящего процесса бальзамирования и мумификации фараона. Остальные найденные предметы представляли собой остатки поминальной тризны, совершенной непосредственно в гробнице, вероятно, после того, как саркофаг был опечатан. В тризне, по-видимому, участвовали восемь человек, на каждом из которых было ожерелье из цветов и листьев, нашитых на льняное оплечье, а также льняная головная повязка, на одной из которых был указан год правления Тутанхамона — восьмой.[36]

Поминальная трапеза состояла из пяти уток, двух зуйков и бараньей ноги, которые запивали вином и пивом. После тризны вся посуда и утварь были, согласно ритуалу, разбиты и сложены в сосуды для отходов, чтобы очистить пол в камере от всего постороннего. Когда была открыта сама гробница, Картер и Уинлок поначалу оказались во Входном Коридоре, но затем, когда они начали взламывать двери, им пришлось очистить пространство коридора от мусора, который они сваливали в ближайшую яму.

Таковы были три ключа, которые навели Дэвиса на мысль о том, что эта камера и есть гробница юноши-царя. Как признавался Дэвис впоследствии, «я опасался, что Долина гробниц обследована полностью».[37] Теодор Дэвис не верил, что в Долине можно найти еще какие-либо сокровища, ив 1914 г. решил не продлевать концессию на раскопки. Однако один молодой чертежник и археолог из Англии, дожидавшийся своего часа за кулисами событий, не разделял этой точки зрения. Его звали Говард Картер.

Говард Картер родился 9 мая 1874 г. по адресу Лондон, Кенсингтон, Рич-террас, 10. Он был сыном живописца Сэмюэла Джона Картера — акварелиста-анималиста, иллюстрировавшего «Лондон иллюстрейтед тайме». Будущего археолога растили две незамужние тетушки в деревушке Суоффхэм в графстве Саффолк, где Картер получил весьма ограниченное образование. Да, он, как и отец, неплохо рисовал, и эти навыки вскоре оценил по достоинству лорд Уильям Амхерст Тиссен-Амхерст (впоследствии — первый барон Амхерст Хакни), знаменитый коллекционер египетских древностей, основатель и главный спонсор Фонда исследования Египта (EEF), впоследствии — Общества исследования Египта (EES). После того как Картер по поручению Амхерста успешно выполнил несколько заданий, его художественные дарования были рекомендованы профессору Перси Ньюберри (1869–1949). Будучи членом EEF, он имел возможность участвовать в раскопках скальных гробниц в Бени Хасан на восточном берегу Нила в Среднем Египте. После трехмесячных исследований в Британском музее, где семнадцатилетний Говард Картер делал карандашные и чернильные зарисовки, он был приглашен в Египет, чтобы нарисовать акварелью внешний вид древних рельефов, найденных в Бени Хасан и в Эль-Берша, в нескольких милях вверх по Нилу. Работы были намечены на сентябрь 1891 г.; они стали началом сорокалетних трудов Картера в Египте, что сделало его одним из самых видных египтологов всех времен.

Картер был строгим задумчивым человеком с удлиненным лицом и тщательно подстриженными усами. Он испытывал трудности в общении с другими и отличался упрямством, создававшим ему немало проблем. Вместе с тем он был превосходным графиком и художником, чьи работы очень нравились заказчикам. Рассказывали даже, что он самостоятельно учился читать иероглифы.

Картер неплохо поработал для Ньюберри, и вскоре барон Амхерст пригласил его принять участие в раскопках, проводившихся EEF на месте Ахетатона — города Эхнатона в Среднем Египте под руководством одного из пионеров египтологии, знаменитого Уильяма Мэтью Флиндерса Петри (1853–1942). Тот нуждался в помощниках для исследования последнего периода правления фараона-еретика, который соорудил свой город Ахетатон («горизонт Атона») на восточном берегу Нила в девственной местности, которая получила название Тель эль-Амарна.

В течение четырех лет просидев на престоле в Фивах, столице Нового Царства, Эхнатон неожиданно порвал с традиционным политеизмом, практиковавшимся в Египте на протяжении более двух тысяч лет. Вместо него он принял особую форму монотеизма, центральной фигурой которого стал бог Атон. Судя по сохранившейся надписи, это была всемогущая двуполая сила, которую символизировали свет и тепло солнечных лучей. Ее изображали в виде солнечного диска, окруженного змеем уреусам, символом власти; из солнечного диска исходили лучи, на концах которых были видны руки, державшие анх — египетский крест, символ жизни.

В то же время Эхнатон запретил почитание любых других богов и богинь. Он распустил старое жречество, так что древние храмы быстро обратились в руины, а все их Доходы перевел в пользу храма Атона в Ахетатоне, запретив при этом любые формы идолопоклонства и распорядившись стереть имена всех старых богов. Наиболее могущественным религиозным культом в Египте в те времена был культ фиванского бога Амона, или Амона-Ра, главный храм которого находился в Карнаке, расположенном в нескольких километрах к северу от Фив (в современном Луксоре). Его жрецы возглавляли все ритуалы в Верхнем Египте и пользовались огромным влиянием на царскую семью. Их не слишком радовала перспектива в одну ночь лишиться всего могущества, влияния и доходов, но такова была участь храмов всех древних богов по всему Египту. Единственными действующими храмами были храмы культа солнечного бога Ра (или Ре), который в образе Ра-Харахти (характи, или «Гора горизонта») стал официальным богом в образе Атона.

Рис. 3. Эхнатон и Нефертити, поклоняющиеся Атону в образе солнечного диска. Изображение на пограничной стеле в Тель эль-Амарне.

Как мы видим, Эхнатон предпринял не только религиозную революцию, но и подлинный переворот в культуре и изобразительном искусстве, предложив стили, совершенно чуждые прежнему египетскому обществу. Более того, Эхнатон установил формы поклонения, которым должны были следовать подданные, хотя нередко эти новые обряды шли вразрез с прежней государственной религией. По особым случаям Эхнатон вместе с супругой и дочерьми должен был появляться в так называемом окне явления — на своего рода обзорном балконе, с которого фараон обозревал город своей мечты и обращался к толпам собравшихся, что заставляет вспомнить еженедельные выступления папы римского из окна перед собравшимися на площади Св. Петра в Риме.

Правление Эхнатона завершилось неожиданно. Как это произошло — никто не знает, хотя тот факт, что в последние годы его правления умерли многие члены царской семьи, не может быть простой случайностью. Его «греза» длилась всего двенадцать или тринадцать лет, и после краткого правления его преемника Сменхкара началось восстановление прежних религиозных культов, проводившееся уже при новом царе — Тутанхамоне, носившем тогда имя Тутанхатон. Он женился на второй по старшинству дочери фараона Эхнатона, Анкхесенпаатон (впоследствии — Анхесенамон), которую Эхнатон уже успел сделать своей старшей монаршей супругой после того, как Меритатон стала супругой Сменхкара.

Поначалу Тутанхатон правил из новой столицы — Тель эль-Амарны, но очень скоро царь-подросток покинул Ахетатон и перенес свой двор в Мемфис. В то же время Фивы сохранили свою роль как главного религиозного центра Верхнего Египта, центра, где был воссоздан царский дворец, предназначавшийся для крупнейших религиозных празднеств. Более того, царь и царица исправили свои имена, вставив в них имя Амона вместо Атона.

Тутанхамону в это время было не более девяти лет, посему управление страной было возложено на плечи более опытных и искушенных. Заместителем и регентом фараона стал полководец Хоремхеб, взявший на себя всю полноту ответственности за военную и политическую обстановку в Мемфисе, а Эйе, старый визирь Эхнатона, сделался личным советником юного царя и администратором по всем вопросам, касающимся религии. Но хотя Тутанхамон и его супруга Анхесенамон отреклись от веры в Атона, юный фараон не сделал практически ничего, чтобы искоренить амарнскую ересь. Судя по некоторым ключевым объектам, найденным в его гробнице, очевидно, что Тутанхамон и Анхесенамон продолжали поклоняться Атону до конца своих дней.

Некоторое представление о ситуации в Египте в конце правления Эхнатона можно получить, проанализировав фрагменты исторических свидетельств, датируемых 1-м годом правления Тутанхамона. Так называемая Стела Реставрации, памятная каменная плита, найденная в 1907 г. на развалинах религиозного центра в Карнаке французским археологом Жоржем Леграном, гласит:

«Его Величество был коронованный царь, но храмы божеств от Элефантины до болот Дельты пришли в упадок, и святилища опустели и превратились в развалины, заросшие тростником. Их часовен словно никогда и не было, а их священные мостовые превратились в обычные пешие тропы. Страна перевернулась с ног на голову, а боги повернулись к ней спиной… Если кто-нибудь вздумает простереться перед богом, прося милости, бог его не услышит… По прошествии многих дней после того, как Мое Величество воссело на троне своего отца и правило на землях Гора, и Черная Земля и Красная Земля находились под его властью».[38]

Рельеф на стене колоннады крупнейшего храма в Луксоре изображает царя-мальчика, совершающего так называемую церемонию опет, в ходе которой статуи бога Амона (в образе бога Мина) и его супруги Мут с большой пышностью доставлялись в Луксорский храм. Здесь они устанавливались рядом в честь божественного зачатия их сына Хонсу. Эти архаические празднества продолжались несколько дней, в ходе которых население бесплатно получало разные яства и напитки. Ничего подобного не устраивалось в правление Эхнатона, который запретил традиционные религиозные празднества и вместо них учредил новые торжества в честь Атона, который вобрал в себя атрибуты старых богов, включая Амона и Мут.

Цена, которую заплатил Эхнатон за низвержение старых богов, была поистине ужасной. По приказу полководца Хоремхеба, занявшего престол после четырехлетнего правления Эйе, город Ахетатон был снесен до основания. Все упоминания о ненавистном Атоне были истреблены из текстов и надписей, а статуи самого Эхнатона были сожжены или разбиты. Более того, Хоремхеб распорядился убрать имена четырех амарнских царей — Эхнатона, Сменхкара, Тутанхамона и Эйе — из всех официальных надписей и приказал вести отсчет своего правления от того времени, когда отец Эхнатона, Аменхотеп III, начал править совместно со своим сыном. Тем самым память об Эхнатоне и трех его преемниках навсегда истреблялась со страниц египетской истории. Впоследствии он никогда уже не упоминался по имени. В законодательных документах, датируемых временем начиная с правления Хоремхеба, присутствуют только ссылки на время «мятежника», или «преступника Эхнатона».[39]

В качестве примера того, как Хоремхеб последовательно истреблял имя Тутанхамона из всех официальных записей, можно сказать, что имя юного фараона было соскоблено со Стелы Реставрации и заменено именем самого Хоремхеба. Поскольку Хоремхеб лично следил за реставрацией древних религиозных культов в правление мальчика-царя, он, видимо, считал, что имеет полное право считать это величайшей своей заслугой.

Амарнская ересь — один из самых захватывающих и трагичных периодов египетской истории, поэтому естественно, что она вызвала интерес Говарда Картера, когда Петри пригласил его поработать на раскопках в Тель эль-Амарне. В первый проведенный там год Картер получил задание зарисовать и сделать схемы объектов, уцелевших от большого храма дворца Эхнатона и даже провести первую геодезическую съемку города.[40] По окончании работ Петри распорядился отправить рисунки и карты в Службу египетских древностей в Каир, чтобы произвести благоприятное впечатление на начальство. Поэтому Картер отправился в близлежащий городок Эль-Минья и опустил свои труды в почтовый ящик. К сожалению, они пропали или были украдены в пути, поскольку Служба древностей впоследствии отрицала факт их получения.[41] Таков был первый опыт знакомства Картера с некомпетентностью французской пересыльной службы — некомпетентностью, которая с годами только усиливалась.

Вскоре после этого Картер решил попробовать свои силы на раскопках, и на первых порах все шло хорошо. Он почти сразу сделал ряд ценных находок и к зимнему сезону 1891–1892 гг. внес в каталоги список из семнадцати фрагментов статуй, найденных им самим, причем двенадцать, как считается, изображают Эхнатона, а пять — его супругу Нефертити.[42]

Рис. 4. Родословная царской семьи в Амарне.

(Реконструкция Грэхэма Филипса.)

Петри проанализировал множество различных находок, сделанных в Амарне, написав свой ранний труд о жизни и времени правления Эхнатона, озаглавленный «Тель эль-Амарна» и опубликованный в 1894 г. Он развенчивал миф о царе-еретике, который был женщиной или евнухом. В основе этих гипотез лежали порой причудливые его изображения, найденные как в городе Ахетатоне, так и среди развалин храма Атона в Карнаке.[43] Эти часто колоссальные статуи изображали фараона с удлиненной головой, змееподобным лицом и шеей, узкими глазами, пухлыми губами, полной грудью и округлыми бедрами и животом, а также с куриными ногами и без выступающих гениталий! Царь одобрил этот новый стиль изображений, введенный начиная с 5-го года его правления, когда он перенес свой царский двор в Амарну и переменил имя с Аменхотепа (греч. Аменофис) IV, в честь Амона, на Эхнатона, которое восславляет торжествующий дух (aнх) Атона.[44]

Рис. 5. Эхнатон. Фреска из Тель эль-Амарны.

Обратите внимание на удлиненные черты лица.

Петри пришел к выводу, что характер портретных изображений Эхнатона и, в меньшей степени, членов его семьи знаменовал важный сдвиг в художественном стиле.[45] Это еще более подчеркивалось тем фактом, что поначалу резные рельефы и фрески, найденные в храмах, гробницах и резиденциях, изображали фараона и его супругу предающимися чисто эстетическим удовольствиям. Так, в одном случае Эхнатон открыто целует свою супругу, когда они вместе едут в колеснице. В другой раз она сидит на коленях, а ее дочери играют возле нее — этакий семейный снимок нашего времени. Почти полностью отошли в прошлое батальные сцены и военные виктории. По мнению Петри,

«его [Эхнатона] домашняя жизнь была идеалом справедливой жизни, к которой он призывал своих подданных. Таким образом, Эхнатон предстает наиболее оригинальным мыслителем из всех, какие жили в Египте, и одновременно одним из величайших в мире идеалистов».[46]

Не вполне понятно, почему Эхнатон хотел, чтобы его изображали в виде гермафродита с удлиненным змеиным лицом. Высказывалось мнение, что наряду с другими членами своей семьи, он страдал неким расстройством слизистых оболочек, типа синдрома Фрёлиха. Эту мысль впервые высказал Д. Элиот Смит после изучения останков из гробницы KV 55, которые он считал принадлежавшими царю-еретику. По его мнению, череп имеет признаки гидроцефалии — аномального развития, вызванного наличием воды в мозге, что, на его взгляд, могло привести к задержке в окостенении костей (что побудило его посчитать, что фараон на момент смерти имел более почтенный возраст). Однако этот диагноз оказался неточным, когда доктор Дерри провел тщательную реконструкцию черепа и обнаружил, что Смит шел по неверному пути, считая, что череп принадлежит человеку, страдающему гидроцефалией. По его мнению, «череп несомненно имеет необычную форму, но тип его не является исключением для эпохи Древнего Царства, особенно для членов королевской семьи. Так, Мерес-Анх, внучка Хеопса, имела череп весьма похожей формы. Тип с характерно плоским сводом черепа регулярно встречается на рельефах той эпохи… Он относится к типу, известному антропологам как платицефал, при котором череп является сплющенным сверху вниз и соответственно расширенным».[47]

Несмотря на это, версия о том, что Эхнатон мог страдать каким-то заболеванием эндокринной системы, например, синдромом Фрёлиха, не снята с повестки дня.[48] Это заболевание развивается по большей части у мужчин посредством нарушения функций слизистой железы — крохотной железы у основания мозга, которая выделяет гормоны, помогающие регулировать работу других желез. Например, влияние гормонов на щитовидную железу, которая контролирует процессы роста и метаболизма (обмена веществ), может привести к аномальному развитию челюсти и увеличению толщины шеи. Кроме того, влияние гипоталамуса, который регулирует водный обмен в организме, обычно приводит к накапливанию воды в черепе и увеличению его объема, как пришел к выводу Элиот Смит в отношении останков, найденных в гробнице KV 55. Это может также объяснить, почему целый ряд резных бюстов и рельефов дочерей Эхнатона запечатлели девушек с причудливо удлиненными черепами. Наконец, влияние гормонов на содержание адреналина в коре головного мозга, регулирующей распределение стероидов, способно вызвать развитие женоподобных черт у мужчин, в частности, увеличение груди, ягодиц, бедер и живота, что в известной степени объясняет бисексуальную внешность Эхнатона на памятниках искусства Амарнского периода.

Легко понять, почему некоторые ученые считали, что Эхнатон и его семейство страдали неким гормональным расстройством. Однако Элвин Л. Барридж из университета

Торонто, проведший специальное исследование физических аномалий в семействе Эхнатона, сделал следующие наблюдения: «Пониженный уровень гормонов, в частности адреналина, делает страдающих синдромом Фрёлиха вялыми, апатичными. Однако в противоположность привычке предаваться безделью Эхнатон в свое правление развил бешеную активность. Он был инициатором широкомасштабных строительных проектов и даже явился источником новых идей в искусстве и поэзии, всецело посвящая все свои усилия Атону. Эти достижения превосходят творческие возможности умственно и физически нездорового человека».[49]

Далее Барридж подчеркивает, что «мужчины, страдающие синдромом Фрёлиха, — всегда импотенты; химические нарушения в организме препятствуют взрослению и нормальному функционированию яичек. Мужские половые органы наличествуют, но остаются в инфантильном, недоразвитом состоянии».[50]

Совершенно ясно, что если бы Эхнатон был импотентом, он не смог бы стать отцом по меньшей мере шести дочерей. Более того, как подчеркивает Грэхэм Филипс, поскольку любое увеличение черепа проявляется обычно в раннем возрасте, когда череп еще мягок и пластичен, совершенно необоснован целый ряд бюстов и рельефов, изображающих царя с абсолютно нормальным строением черепа и физиономией вплоть до 5-го года его правления.[51] Наконец, как отмечал еще Барридж, синдром Фрёлиха не является наследственным нарушением: «это — результат травмы или врожденного увечья»,[52] а это означает, что он не может служить объяснением длинного лица, выступающего подбородка, удлиненной формы головы и живота, наблюдаемых у других членов его семьи, в частности, у дочерей.

Собственная версия Барриджа в отношении странной внешности Эхнатона заключается в том, что тот страдал не синдромом Фрёлиха, а генетическим заболеванием, так называемым синдромом Марфана.[53] Этот синдром приводит к деформации черт и членов, страдающих им, включая удлиненное лицо, сильно удлиненные конечности, тонкие пальцы, аномально вытянутый череп, узкий разрез глаз, высокий рост, широкий таз и аномальное выступание грудины. Эти черты могли быть унаследованы потомством и служить объяснением аномалий у дочерей фараона, что могло привести к ранней смерти. Здесь можно вспомнить аномально большое число смертей в семействе Эхнатона в последние годы его правления. Но хотя синдром способен деформировать голову и тело, он не лишает страдающего им ни умственных, ни эмоциональных свойств, не препятствуя царю выполнять свои монаршие обязанности.

Предположения Барриджа в отношении странных черт лица Эхнатона и членов его семьи на памятниках искусства в Амарне являются куда более убедительными, чем версия о том, что царь страдал синдромом Фрёлиха. Однако выводы, сделанные в итоге изучения останков из гробницы KV 55, которые некоторые ученые и сегодня считают мумией фараона-еретика, не обнаружили никаких признаков, указывающих, что этот человек страдал синдромом Марфана. Все, что сумел установить Дерри, — это то, что череп имел «характерно плоский свод», напоминающий черепа лиц царской фамилии эпохи строительства пирамид в Гизе, то есть около 2550–2500 гг. до н. э. Аналогичные находки отмечает и Джойс Файлер среди экспонатов Британского музея, относя свои находки к 2000 г. до н. э. По ее мнению, на черепе не было обнаружено никаких патологических черт, чтобы его можно было относить к типу брахицефала. При этом исследовательница отметила, что они «напоминают некоторые черепа эпохи Додинастического периода и Древнего Царства».[54] Другими словами, семейство Эхнатона могло быть генетически связано с наиболее ранними египтянами-правителями, появившимися на исторической сцене ок. 3100 г. до н. э.

Помимо прочих доводов, Барридж убедительно доказал, что Эхнатон желал изобразить себя самого и членов своей семьи в манере, заметно напоминающей черты страдающих синдромом Марфана. Если это так, то что, ради всего святого, могло побудить его пойти на это? Ответ на этот вопрос лежит не в плоскости медицинских нарушений в семействе фараона, а в религиозных и духовных идеалах, воспринятых им в первые годы своего правления. В то самое время, когда он провозгласил Атона единственным божественным принципом, он принял другое имя в честь всемогущей силы, построил новую столицу и осуществил подлинную революцию в стилях изобразительного искусства. Все это явно совпадает и неким образом связано друг с другом. И хотя мы не вполне уверены в этой версии, вполне возможно, что, изобразив себя в виде гермафродита, Эхнатон пытался выразить идею о том, что он в качестве первого пророка Атона несет на своем теле двуполые признаки самого Атона. Кроме этого, желание Эхнатона изобразить себя с удлиненными глазами и длинными, похожими на змеиные, лицом и шеей неким образом могло быть связано с концепцией Зептепи, Первым Явлением или Местом Первого Времени. Этот термин, использовавшийся для обозначения момента сотворения во Вселенной, Эхнатон ассоциировал с концепцией божественного правителя и царской власти в Древнем Египте.[55] Действительно, именно это восхищение подобной идеей побудило его построить столицу Ахетатон точно посередине между древним религиозным центром Гелиополем на севере и Фивами на юге.[56]

Сегодня уже трудно решить, лежали ли эти религиозные принципы в основе создания стилизованных бюстов и рельефов, изображавших дочерей фараона со странно удлиненными чертами лица. Не исключено, что детские черепа сознательно деформировались путем тугого бинтования их в младенчестве. Эта практика была обычной среди доисторического населения Северной Сирии и Восточной Турции, прямыми потомками которых являются митаннийцы — представители царства, процветавшего в этом регионе как раз в Амарнский период.[57]

Произведя сильное впечатление на Флиндерса Петри, Картер продолжал сотрудничество с другим крупнейшим египтологом — швейцарцем Эдуаром Нэвиллом (1844–1926). По его заданию он изображал акварелью детали находок на стенах величественного заупокойного храма возле Дейр аль-Бахри, высеченного в скальном утесе около Долины Царей. Храм был воздвигнут для Хатшепсут, одной из немногих женщин-правительниц Египта, которая более двадцати лет, в 1490–1468 гг. до н. э., держала под контролем власть в Верхнем и Нижнем Египте.

Создания художественного гения, открытые Картером в Египте, многие из которых украшают ныне стены музея искусств Метрополитен в Нью-Йорке, по отзыву одного критика, «скрупулезны, пунктуально точны и начисто лишены жизни».[58] С этим трудно согласиться, поскольку им присущи точность и безукоризненное совершенство, бросающееся в глаза. Нет сомнения, что Картер, как и его отец, был незаурядным художником. Он выполнял свои работы с поразительной точностью и знанием дела, и это привлекало к нему внимание специалистов, помогавших ему сделать карьеру в египтологии.

В 1899 г. Гастон Масперо (1846–1916), руководитель Службы египетских древностей, решил предложить Картеру пост главного инспектора монументов Верхнего Египта и Судана. Картер охотно принял его и в январе 1900 г. приступил к своим обязанностям. Он отвечал за сохранность и изучение древних монументов на юге страны, а также участвовал в изучении Долины Царей.

Здесь ему было поручено провести раскопки гробницы Аменхотепа II, в которой были обнаружены несколько царских мумий, перенесенных сюда ради сохранности во время смуты в Древнем Египте. Француз Виктор Лоре, тогдашний директор Каирского музея, первым узнал об этом, когда в начале 1890-х гг. на черном рынке появился целый ряд ценных реликвий, несомненно, выкраденных из царской усыпальницы. Оказалось, что семья, жившая неподалеку от Карны, уже несколько лет знала о существовании гробницы и постепенно грабила мумии, снимая с них драгоценные украшения, чтобы на вырученные деньги жить в достатке и роскоши. Действуя по заданию Дэвиса, Картер раскопал целый ряд других гробниц, которые хотя и были ограблены еще в древности, тем не менее оставались неизвестными для археологического сообщества. В их числе — место упокоения деда Эхнатона, Тутмоса IV, обнаруженная в 1903 г.

В 1904 г. Картер стал главным инспектором монументов Северного Египта, но после неприглядного инцидента, в котором его охранники вступили в драку с пьяными французами, желавшими проникнуть в Серапеум в Саккаре, не имея на то разрешения, подал в отставку. Это позволило ему вернуться к своей первой любви — Фиванскому некрополю на западном берегу Нила. Он написал множество этюдов и акварельных сценок из египетской жизни, как в древности, так и в наши дни. Помимо этого, он возглавлял туристические поездки по достопримечательным местам, сотрудничая с Теодором Дэвисом (так, работая с Эйртоном и Уэйгаллом, он помогал зарисовывать объекты, найденные в гробнице Юйа и Туйа, родителей Эхнатона). Кроме того, он стал дилером по торговле антиквариатом. Это слово происходит от арабского антика, обозначавшего разного рода древние артефакты, продававшиеся на черном рынке, на которые существовал большой спрос как в Европе, так и в Соединенных Штатах. Оформляя контракты, он поставлял разного рода древности на аукционы в Лондон, Париж и Нью-Йорк, где за них платили вдесятеро против цены в Египте. Разумеется, подавляющее большинство этих раритетов были похищены из гробниц или Древних кладбищ местными жителями, по большей части — из Карны, которые зарабатывали себе на жизнь этим промыслом.

Примерно в это время Картер провел сводный обмер всей Долины Царей и составил детальную карту, на которой были указаны все места захоронений и находок. Он также отметил, где в последние двести лет работали профессионалы и где — любители, где раскопки закончились успехом и где — неудачей. Картер считал, что еще предстоит найти новые царские усыпальницы, и очень скоро ему довелось установить, что одна из них принадлежит Тутанхамону.

Картер знал, что юноша-царь погребен где-то в Долине и что «ключи», обнаруженные Дэвисом и Эйртоном в 1905 и 1907 гг., указывают, что его гробница находится в пределах досягаемости. Синяя фаянсовая чаша, найденная в скалах, а также листок золота и другие предметы, помеченные именем Тутанхамона, указывали, что они были украдены еще в древности. Но тот факт, что грабители не вернулись к усыпальнице, чтобы продолжить свое черное дело, свидетельствует, что они были схвачены и гробница оказалась спасена. Зато куда труднее было объяснить содержимое глиняных сосудов-контейнеров, найденных в яме № 54: предметы для бальзамирования, остатки цветочных гирлянд, льняные головные повязки и позолоченная погребальная маска. Однако они намекали на близость самой гробницы, и поэтому Картеру так не терпелось начать раскопки в Долине.

Его мечта воплотилась в действительность, когда в 1914 г. Теодор Дэвис, наконец, отказался от надежды найти новые царские захоронения и с досадой покинул Египет.

Осенью того же года Картер начал раскопки в Долине Царей по поручению лорда Карнарвона. Но официальное разрешение на это его патрон получил лишь 18 апреля 1915 г..[59] Ему были предоставлены исключительные права на раскопки в Долине. А вскоре Картеру предстояло отыскать гробницу Тутанхамона и, имея при себе разрешение на раскопки, он намеревался просеять каждую унцию песка и щебня, пока не отыщет заветную усыпальницу.

Хотя считалось, что Долина Царей уже раскрыла все свои секреты, в ней всегда можно было найти затерянную гробницу, что вселяло в Картера оптимизм в том смысле, что его усилия рано или поздно будут вознаграждены. Никогда прежде ни один исследователь не проявлял такой систематической настойчивости, как он. Прежние исследователи вели раскопки там, где им казалось уместным, и все. Вследствие этого Долину заполняли груды щебня и обломков, выломанных вокруг ранних усыпальниц. Эти груды высились и росли, словно песчаные дюны, для уборки которых требовались многие сотни рабочих. И каждому надо было заплатить, черпая деньги из кармана патрона Картера, пятого графа Карнарвона, а оплата производилась по числу корзин мусора, вынесенных рабочим в каждый конкретный день.

Лорд Карнарвон стал египтологом-любителем при весьма странном стечении обстоятельств. У графа, родившегося в 1866 г., рано проснулась страсть к лошадям и скачкам (он завел даже племенную конскую ферму в своем имении Хайклер Касл в графстве Гемпшир), к морским плаваниям (в 21 год он совершил почти кругосветное путешествие на яхте), рискованным предприятиям (он финансировал Говарда Картера) и автомобилям. Автомобили у него были еще до того, как они были официально разрешены в Великобритании. Он вел судебные дела с целым рядом муниципалитетов по вопросу о превышении скорости и, по данным журнала «Аутокар», обгонял бедных велосипедистов и пешеходов, двигаясь с опасной скоростью — 20 миль в час (32 км/час)![60]

Некоторые считали, что Карнарвон одержим нездоровой страстью к скоростным авто, и они оказались правы, когда в 1901 г. граф попал в серьезную аварию в Южной Германии. Вместе со своим шофером Эдвардом Тротманом, который нередко занимал сиденье пассажира, Карнарвон мчался на авто по прямой, как стрела, дороге через лес, ведущей к городку Швальбах, где графу предстояла встреча с женой Альминой. Когда Карнарвон преодолел один из подъемов, на спуске перед ним неожиданно выросли две повозки, запряженные волами. Граф изо всех сил нажал на тормоз и попытался уклониться от столкновения, но колеса скользнули по булыжнику, и машина перевернулась, отбросив шофера и зажав графа в салоне. И лишь благодаря смекалке и быстроте реакции Тротмана, а также искусству местного врача британскому аристократу удалось остаться в живых. Однако Карнарвон получил серьезные травмы, разбил лицо, заработал ожог обеих ног, временную слепоту и переломы нёба, запястья и челюсти.[61] Когда его извлекли из поврежденной машины, он был едва жив. Если бы он умер, мир, возможно, до сих пор ждал бы открытия гробницы Тутанхамона.

Вернувшись в Англию, граф получил самое лучшее по тем временам лечение и быстро пошел на поправку. Однако в результате аварии он в дальнейшем страдал затрудненным дыханием, особенно в Англии, в холодные и сырые зимние месяцы. Египет же с его теплым и сухим климатом в те дни служил своего рода универсальным санаторием для европейцев, и по совету своего лечащего врача Маркуса Джонсона граф Карнарвон в 1903 г. впервые отправился в Каир. Впоследствии, каждый год приезжая в страну пирамид, он привык к кочевому образу жизни и участвовал во множестве туров, поездок и экспедиций, присутствовал на бесчисленных раутах и конференциях. Граф понимал, что его выздоровление будет длительным и что для поправки здоровья ему необходимо надолго обосноваться в Египте, а потому размышлял, чем бы полезным ему здесь заняться. В окружении монументов давно погибшей цивилизации интересы Карнарвона невольно обратились к изучению и собиранию египетских древностей. Осенью 1907 г., при помощи и содействии лорда Кромера, генерального наблюдателя Великобритании в Египте, граф получил свой первый участок и начал раскопки в урочище под названием Шейх Абд эль-Карна на западном берегу Нила.

Каждое утро лорд Карнарвон — высокий, стройный аристократ с вытянутым лицом и густыми усами, отличавшийся любовью к твидовым жилетам, — выходил из своего номера в отеле «Уинтер Пэлэс» в Луксоре, респектабельной резиденции для иноземных персон высшего класса, посещавших Верхний Египет. Оттуда он отправлялся на место раскопок, где садился в специальную повозку, покрытую мельчайшей сеткой, которая защищала его от мух и пыли. Находясь в безопасности, он наблюдал за тем, как рабочие из местных жителей убирали тонну за тонной щебня, песка и всевозможных отходов. После шести недель раскопок все, чем мог похвалиться лорд Карнарвон, — это мумия кошки! Но несмотря на скудость находок он был очень рад, что находит хоть что-то, пропущенное прежними археологами. Понимая недостаток своей подготовки и знаний в области археологических исследований, он крайне нуждался в советах людей опытных и искушенных, которые помогли бы ему добиться успеха в возмещение громадных затрат времени, средств и сил, потраченных им здесь. Посетовав на свои проблемы генеральному директору Службы египетских древностей, месье Гастону Масперо, лорд Карнарвон был представлен им блистательному, но, увы, безработному гению — Говарду Картеру.

Взявшись за дело с энтузиазмом, Карнарвон и Картер продолжили изучение Фиванского некрополя на западном берегу Нила. Это было в 1909 г., и очень скоро были обнаружены две усыпальницы, одна из которых принадлежала Тетику, градоправителю Фив эпохи XVIII династии, а в другой (упоминаемой как гробница № 9) были найдены две деревянные таблички с письменами. Одна из них была рассказом о том, как фараон Камос (ок. 1575 г. до н. э.) предпринял контрнаступление против полукочевых воинственных племен азиатского происхождения, известных как гиксосы, или «пастушьи цари».[62] Они вторглись в Египет из Сирии-Ханаана во время так называемого Второго переходного периода, ок. 1730–1650 гг. до н. э. (по другой хронологии — 1750–1550 гг. до н. э.), и захватили власть в стране на период от 75 до 155 лет. Гиксосы вели войны против фараонов правящих династий и легко одерживали победы благодаря громадному численному перевесу и передовому вооружению. Они использовали компактные луки, более мощные и имевшие более широкий диапазон, чем оружие египетской армии. Что особо важно, гиксосы применяли боевые колесницы, против которых египетская пехота оказалась бессильна.

Покорив Нижний Египет, они учредили столицу в городе Аварис, современный Тель эд-Даб'а в восточной части Дельты Нила, и во многом усвоили египетский образ жизни. Хотя в качестве божественного покровителя они выбрали Сета, или Сутеха, египетского бога огня и огненных пустынь (см. Приложение II — «Воздержание от свинины и культ Сета»), они также сохранили тесные связи с древним культовым центром бога солнца Ра в Гелиополе. Его жрецы осуществляли коронацию царей Нижнего Египта на протяжении более 1500 лет, и гиксосы считали вполне естественным, что для того, чтобы придать легитимность своей власти, им следует усвоить религиозные ритуалы и обряды туземных египетских фараонов.

Тем временем на юге страны, в Фивах, существовала царская династия, соблюдавшая культ Амона, которая втайне составила заговор с целью свержения гиксосов. Царей XVII династии, как мы знаем, хоронили в гробницах на царском кладбище возле Кары на западном, фиванском берегу Нила. Ее полководцы тщательно осваивали передовое вооружение, введенное гиксосами. На вооружении египетской армии появились компактные луки и боевые колесницы, что уравнивало шансы сторон. Под командованием фараона Камоса и впоследствии его брата Ахмоса войска Фиванской династии наконец сумели изгнать гиксосов из пределов Египта на их этническую родину. Произошло это около 1575 г. до н. э. Так начался новый этап египетской истории, отмеченный не только возникновением XVIII династии, начавшейся с правления Ахмоса, но и началом эпохи Нового Царства — ок. 1575–1087 гг. до н. э. (по другим данным — 1550–1076 гг. до н. э.). В эту эпоху Египет вновь сумел стать империей, простиравшейся от Ливии на западе до границ Ассирийской империи на востоке, от границ Хеттского царства в Северной Сирии до страны Куш на юге (современная Эфиопия).

Находки Картера, сделанные под покровительством лорда Карнарвона, были весьма обнадеживающими, и он продолжил раскопки на западном, фиванском берегу Нила, совершив ряд значительных открытий, включая находки небольших гробниц, принадлежавших частным лицам. Он также расчистил от мусора и песка храм Хатшепсут в Дейр эль-Бахри, обнаружив множество мелких захоронений. Многие из этих открытий описаны в книге, созданной совместно Карнарвоном и Картером и названной «Пять лет исследований в Фивах: отчет о работах, проведенных в 1907–1911 гг.» Книга была опубликована в 1912 г..[63] Она встретила теплый прием со стороны сообщества египтологов и укрепила отношения между двумя исследователями, доказавшими, что с ними необходимо считаться. Два года спустя Теодор М. Дэвис отказался от своей концессии на проведение раскопок в Долине Царей, и Гастон Масперо передал эту концессию лорду Карнарвону. Но мечту Картера об открытии гробницы Тутанхамона пришлось перенести на более поздний срок, ибо неожиданное развитие событий бросило свою зловещую тень и на Египет.

После объявления в августе 1914 г. европейской войны в Египте, где тогда правил Аббас Хильми, хедив, подвластный турецкому султану, воцарилась атмосфера неопределенности. Когда в ноябре того же года Хильми заявил о верности союзу во главе с Германией, возникли опасения, что арабское население Египта может поднять восстание против британской администрации, которая управлялась Министерством иностранных дел Великобритании через Верховную комиссию по делам Египта в Каире. Действуя быстро, британская администрация сумела убедить Аббаса Хильми отречься от своего поста и уйти в отставку с тем, чтобы его место смог занять Хусейн Камил, сторонник пробританской линии.[64] Никто в Египте не мог быть уверенным, что когда турки переправятся через Синайский полуостров или пройдут по прибрежной полосе и атакуют Суэцкий канал, им удастся навести порядок в стране.

Картер предложил свои услуги Министерству иностранных дел, а пока продолжал вести раскопки в Долине Царей вплоть до марта 1915 г., пока не поступил на службу. Он получил должность в офисе верховного комиссара, сэра Генри Макмагона, и выполнял обязанности информатора и переводчика, помогающего понять друг друга членам министерства и арабам, действовавшим от имени Хусейна ибн Али, тарифа Хиджазского региона Аравии (см. главу 24). Но его военно-политическая карьера оказалась на удивление недолгой. Картер каким-то образом оказался замешан в неблаговидных делах Верховной комиссии по делам Египта и был без лишнего шума отстранен от служебных обязанностей. Никаких официальных данных о случившемся нет. В октябре 1915 г. Картер вернулся в Долину Царей.

Однажды в Картера резиденцию, в селении Курна на западном берегу Нила пожаловали старейшины деревни, уведомившие его, что на западном склоне холма, высящегося над Долиной Царей, найдена пещера с гробницей. Одна группа рабочих активно обшаривала ее, когда явились чужаки. Вспыхнул конфликт, и рабочие были изгнаны с места находки. Придя в себя, они решили вернуться, чтобы отомстить обидчикам. Картера попросили вмешаться, чтобы предотвратить кровопролитие. Он без малейшего промедления, нисколько не заботясь о собственной безопасности, собрал группу местных жителей из числа тех, кого еще не призвали в египетскую армию, и отправился к той самой пещере. Маленький отряд приблизился к гробнице примерно в полночь. Спустившись на веревке по склону холма, Картер прислушался и различил голоса людей, доносившиеся откуда-то из глубины. Картер перерезал веревки, по которым они спускались, затем смело спустился сам в темное отверстие, в котором оказалось «целое гнездо ловких воров».[65] Наступила напряженная пауза, а затем археолог предъявил ультиматум: либо они поднимаются наверх по его веревке, либо остаются здесь без всяких средств к спасению. Воры сочли за благо уступить и ретировались, не оказав сопротивления. Выбравшись наверх, Картер дождался наступления рассвета, а затем вновь спустился вниз, чтобы обследовать высеченную в скале гробницу.

В последующие 28 дней Картер попытался очистить от мусора глубокую пещеру, находившуюся на склоне утеса на 40 м ниже его вершины и на высоте 67 м над уровнем долины. В самой гробнице находился коридор протяженностью 16 м, резко уходивший вниз, в квадратную камеру со стороной 5,5 м. Посчитав, что несметные сокровища спрятаны во второй камере, грабители могил пробили Другой туннель длиной 27 м. Несмотря на очевидное предположение, что в столь тщательно скрытой гробнице должны находиться «удивительнее сокровища»,[66] Картер был разочарован результатами своих поисков. Сама погребальная камера осталась незавершенной, хотя в ней и стоял саркофаг из кристаллического песчаника. Саркофаг также был незавершен, хотя на нем уцелела надпись, гласящая, что он предназначался для погребения женщины-правительницы Хатшепсут.[67] Но по причинам, узнать которые теперь невозможно, царица отказалась от планов быть погребенной в этой гробнице, и ее захоронили в Долине Царей. По-видимому, это было неудачное решение с ее стороны, ибо, как отмечает Картер, «лучше бы ей посоветовали придерживаться первоначального плана. В этом потайном месте у ее мумии были бы неплохие шансы остаться нетронутой, тогда как в Долине Царей таких шансов у нее не оказалось. Она была женщиной-царем и разделила участь прочих царей».[68]

Как записал Говард Картер, «осенью 1917 г. наша кампания в Долине Царей началась».[69] Наконец-то он получил возможность начать систематические раскопки вплоть до самого скального ложа. По словам его коллеги, американского египтолога Джеймса Генри Брестеда (1865–1935):

«Чтобы быть абсолютно уверенными в том, что ни единый квадратный дюйм ее [Долины Царей] ложа и склонов не избежали скрупулезного его [Картера] исследования, он составил специальную карту, на которой разделил территорию на квадраты и, проводя раскопки, был совершенно удовлетворен, если на том или ином участке не оказывалось ничего стоящего. Тогда он просто вычеркивал этот участок на карте».[70]

Треугольная территория, простиравшаяся между гробницами Рамсеса II, Мернептаха и Рамсеса VI, определяла те земли, на которых следовало искать гробницу Тутанхамона.[71] Каждый квадрат этой территории был очищен от песка и щебня в надежде отыскать здесь следы нетронутого лаза во входной коридор гробницы. Несмотря на этот методический подход, в первый сезон не было найдено практически ничего, за исключением группы хижин для рабочих, покоившихся на прочном кремневом основании вблизи от гробницы Рамсеса VI. Картер, однако, решил отказаться от продолжения изысканий, поскольку в широкомасштабных раскопках пришлось бы распечатать вход в усыпальницу этого фараона, что привлекло бы в Долину массы туристов. Если бы он так поступил, то избавил бы себя от множества бесполезных изысканий, не говоря уже о том, что сэкономил бы массу денег лорду Карнарвону.

Картер вернулся в Долину в сезон 1918–1919 гг., однако ему опять не удалось добиться прорыва, о котором он так мечтал. Но он не падал духом. В следующем сезоне, 1919–1920 гг., работы велись возле гробницы Рамсеса VI, и с ложа Долины вновь были убраны груды камней и щебня. Но от поисков под хижинами строителей усыпальницы пришлось отказаться, поскольку они сами представляли немалый археологический интерес. Единственной любопытной находкой, которую удалось обнаружить здесь, был небольшой тайник из тринадцати алебастровых сосудов (алебастров), помеченных картушами Рамсеса II или его сына Мернептаха. По мнению Картера, этот тайник происходил из усыпальницы последнего. Он также записал, что леди Карнарвон, присутствовавшая на раскопках вместе со своим мужем, «настояла на том, чтобы выкопать эти сосуды — прекрасные образцы древнеегипетского искусства — своими руками».[72]

Забросив этот участок, Картер сосредоточил усилия в Дальнем конце Долины, ниже гробницы Тутмоса III. Здесь раскопки велись очень активно, но не было найдено ничего стоящего, за исключением брошенной гробницы Мерит-ра-хатшепсут, супруги Тутмоса, которая впоследствии получила официальное фиванское имя Сен-нефер.

Ведя раскопки в Долине в течение трех сезонов и не найдя практически ничего, Картер подвергся сильному нажиму со стороны своего патрона, графа Карнарвона, и ему был просто необходим прорыв, которого все так ждали. Если начать раскопки за пределами Долины Царей, то как вернуть деньги, потраченные на раскопки в ней? Ответ Картера был категоричен: «Пока хоть один клочок земли остается нетронутым, риск оправдан и игра стоит свеч».[73]

Карнарвон был далеко не столь уверен в этом, и в конце сезона 1921–1922 гг. британский аристократ решил покончить с этой авантюрой. В попытке убедить своего патрона, что игра стоит свеч, Картер побывал в имении Хайклер, надеясь уверить графа, что необходимо финансировать еще один сезон раскопок в Долине. Карнарвон выслушал доводы Картера, выразил одобрение проделанным трудам и годам работ над этим проектом, но заявил, что «ввиду послевоенного экономического кризиса более невозможно оказывать поддержку явно бесплодному начинанию».[74]

Картер настаивал, «что их временная невозможность найти что-либо ни в малейшей мере не ослабляет его многолетнюю уверенность, что в Долине Царей сохранилась как минимум одна царская гробница, вероятнее всего — Тутанхамена [sic], на существование которой указывают все имеющиеся свидетельства».[75] Более того, на зимний сезон 1922–1923 гг. были запланированы раскопки ниже места, занимаемого руинами хижин рабочих Рамсеса VI. Это было единственное место на всей треугольной территории, которое еще не было обследовано до скального ложа. Почему Картер так стремился раскопать именно это место в Долине, осталось неизвестным, хотя сам он неоднократно подчеркивал, что «всегда ощущал нечто вроде внушения свыше о том, что именно в этом углу Долины Царей может быть найдена мумия одного из пропавших царей, возможно, — Тут-анх-Амона. Несомненно, когда мусор и щебень будут убраны, под ними откроется его гробница».[76]

Поскольку ресурсы Карнарвона на финансирование поисков почти иссякли, Картер предложил финансировать работы из своих средств. Его предложение не было пустым блефом. Он действительно имел достаточно средств, чтобы финансировать собственные раскопки. Этот факт подтверждает автор Томас Хоуинг в своей книге «Тутанхамон: нерассказанная история».[77] Хоуинг утверждает, что к этому времени Картер сумел стать обладателем значительного состояния, нажитого путем продажи антиков различным музеям и частным коллекционерам. Эти антики он скупал у мелких египетских дилеров. Более того, документы, хранящиеся в музее Метрополитен, показывают, что Картер обсуждал предстоящие сделки с официальными представителями музеев, предлагая уплатить неустойку, если сделка сорвется, что всегда встречало положительный отклик.[78]

Понимая, что необычайная настойчивость Картера должна принести плоды и будучи по натуре человеком, склонным к риску, Карнарвон решил не упустить последний шанс и профинансировать еще один сезон раскопок в Долине. Картер торжествовал, и с улыбками на лицах партнеры пожали друг другу руки, чтобы в недалеком будущем сделать одну из самых выдающихся находок в истории археологии.

«Наконец-то мы совершили чудесное открытие в Долине; это — величественная гробница с нетронутыми печатями; вскроем при Вашем прибытии; поздравляем».[79]

Таков был текст телеграммы, которую торжествующий Говард Картер направил лорду Карнарвону, уведомляя патрона о находке гробницы Тутанхамона. Это известие было получено в имении Хайклер 6 ноября 1922 г., и в тот же день граф пригласил своего друга, филолога сэра Алана Гардинера, чтобы сообщить ему об удивительном открытии, сделанном в Долине Царей.[80]

Картер вернулся в Луксор всего девять дней назад. Что существенного могло случиться за это время? Посвятив четыре дня организации сезонных работ и найму рабочих из местных деревень, Картер вернулся в Долину в среду, 1 ноября.

Почти сразу его рабочие начали расчищать мусор на месте, занятом хижинами древних строителей, неподалеку от усыпальницы Рамсеса VI. К вечеру пятницы 3 ноября фундаменты были расчищены и описаны, и началась подготовка к их разборке. Оставалось около метра необследованной земли, которую необходимо было расчистить как можно скорее до наступления темноты. Когда сумерки сгустились, Картер пожелал доброй ночи распорядителям работ и отправился в дом, именовавшийся Касл Картер (Замок Картера) и стоявший над дорогой, ведущей в Долину Царей.

Картер поднялся рано утром и поспешил на место раскопок, не зная, что этот день самым драматическим образом изменит его жизнь. По прибытии на место его встретила странная тишина. Это означало, что рабочие прекратили работу и ожидают дальнейших распоряжений. Подойдя к стоявшим без дела рабочим, он узнал от распорядителя работ, что под фундаментом первой каменной хижины его люди обнаружили ступеньку, высеченную в скале. Картер испугался, что эта новость может оказаться слишком хорошей, чтобы быть правдой, но затем, когда рабочие убрали с поверхности щебень и камни, оказалось, что они действительно нашли первую ступень лестницы, находящуюся всего в четырех метрах ниже входа в усыпальницу Рамсеса VI. По словам археолога, «я с трудом верил в то, что мы наконец-то нашли нашу гробницу».[81]

Самое удивительное было то, что прежде Картер дважды проходил буквально в нескольких метрах от этой ступени: «В первый раз это было много лет назад, когда я работал в экспедиции Дэвиса и он предложил перенести раскопки в какое-нибудь более перспективное место». Во второй раз это было несколько сезонов назад, когда с лордом Карнарвоном решили на время сделать паузу в этом месте и вернуться сюда, когда нам не будут мешать посетители усыпальницы Рамсеса VI».[82]

Работы продолжались в лихорадочном темпе до конца Дня, пока на место раскопок не опустились сумерки, а затем и полная темнота. В тот вечер были открыты края большого отверстия, ведущего вниз. Картер направился Домой, когда полная луна высоко поднялась над восточной частью горизонта, создав своим сиянием причудливые образы на склоне горы Меретсегер. О чем ему думалось в ту ночь и какие грезы населяли его сны, так и оста-лось неизвестным, но о чем бы он ни думал, его мысли не могли не возвращаться к тому, какой невероятный прорыв им предстоит. Еще не зная, что именно скрыто под слоями щебня и песка у него под ногами, Картер, видимо, пережил бурю сомнений и испытал мириады страхов, пронесшихся у него в голове в эти радостные мгновения. Неужто он и впрямь нашел гробницу Тутанхамона? Цела ли она? Быть может, ее, как и прочие египетские захоронения, ограбили еще в древности? Или она осталась неоконченной, как одна из усыпальниц в верхней части Долины Царей, в которой не оказалось бренных останков Тутмоса III? Но на протяжении следующих нескольких недель страхи Картера рассеялись, как утренний туман под знойными лучами египетского солнца.

Рис. 6. Долина Царей. Отмечены основные гробницы и места находок.

В субботу 4 ноября Картер, не скрывая радости, наблюдал за тем, как его взору представали одна за другой двенадцать ступеней лестницы, уходящей вниз (ее высота составила 4 м, а ширина 1,6 м), и, наконец, ближе к закату, открылась верхняя часть заблокированного дверного проема, обмазанного штукатуркой и запечатанного. Вспоминая свою радость, Картер писал:

«Запечатанная дверь — это была она! Наконец-то годы нашего терпеливого труда вознаграждены, и мне кажется, моим первым чувством была радость от того, что моя вера в Долину не оказалась беспочвенной».[83]

В верхней части двери стало видно деревянное перекрытие, а под ним, глубоко вдавленные в цемент, четко просматривались оттиски печати с изображением бога Анубиса в виде священного шакала, восседающего на девяти связанных пленных врагах. Картер узнал в ней печать Фиванского царского некрополя, а это убедило его, что гробница не была вскрыта с момента сооружения хижин для рабочих, возведенных в правление фараона Рамсеса VI.

Не в силах более сдерживать любопытство, Картер проковырял в растворе отверстие, позволяющее заглянуть внутрь. Направив в него луч карманного фонарика, он был разочарован, увидев, что проход впереди завален щебнем и мусором.

«За этим проходом могло храниться все что угодно, и мне потребовалось все самообладание, чтобы не броситься вперед, не выломать дверь и не начать исследовать все, что скрыто за ней».[84]

Что же скрывалось за запечатанной дверью? Для Картера это был момент разочарования, ибо он должен был для начала проявить сдержанность — ту самую сдержанность, которая плохо согласуется с открытием.

С заметным недовольством Картер решил не двигаться дальше, пока не сообщит Карнарвону столь приятное известие. Поэтому он распорядился вновь засыпать ступени щебнем и камнями и, как мы уже знаем, спешно отправил своему другу и покровителю знаменитую телеграмму. На следующий день рабочие продолжали работу, засыпая вход в усыпальницу камнями, среди которых было немало кремневых булыжников, использовавшихся во времена фараонов для сооружения только что снесенных хижин для рабочих. Таким образом, спустя примерно двое суток после находки гробницы она вновь исчезла из виду, так что трудно было поверить, что все увиденное — не сон.

Однако новости об открытии распространялись очень быстро, и во вторник 7 ноября Картер начал получать поздравления, предложения о помощи и прочие благопожелания, ручей которых с каждой неделей и месяцем становился все глубже и шире. Кроме того, он понял, что предстоящие работы потребуют помощи квалифицированных специалистов. Поэтому в четверг 9 ноября он обратился к своему старинному другу Артуру Каллендеру по прозвищу Пеки, который прибыл через пару дней. Каллендер был по рождению англичанин, инженер, бывший служащий египетских государственных железных дорог. После ухода со службы он поселился в Верхнем Египте и теперь владел небольшой фермой в Эрманте, что в нескольких милях к югу от Луксора. Деловое сотрудничество Картера и Каллендера продолжалось уже несколько лет — Картер обращался к Каллендеру по поводу его инженерного опыта, а также «просто по-дружески».[85] Каллендер, которого описывают «как человека угрюмого, спокойного и мрачного»,[86] в последующие месяцы стал одним из главных участников раскопок.

Карнарвон немедленно послал Картеру телеграмму с сообщением, что он прибудет в Александрию 20 ноября в сопровождении своей дочери, леди Эвелин Герберт. Жена Карнарвона, Альмина, демонстративно отсутствовала: она все больше разочаровывалась в одержимости своего супруга раскопками и поисками мертвецов. И хотя она сама еще не подозревала об этом, она тоже сделалась одержимой, но в ином роде: ей вскружило голову появление в ее жизни нового мужчины. Эта страсть оказалась настолько сильной, что ей было суждено выйти замуж за этого человека спустя всего восемь месяцев после кончины первого супруга.

Картер выехал в Каир в субботу, 18 ноября, чтобы приобрести ряд товаров, в том числе деревянные доски, гвозди, провода и лампочки, чтобы осветить внутренние помещения гробницы, протянув провода от электропроводки, уже проведенной в усыпальницу Рамсеса VI. Все шло по плану, хотя по возвращении в Луксор Картер выяснил, что в его отсутствие что-то случилось. Свой дом Картер оставил на Пеки Каллендера — ему был поручен присмотр за канарейкой, которую Картер приобрел в начале сезона, чтобы та скрасила пустоту в доме и составила ему компанию. Однажды вечером Каллендер услышал трепыхание и громкий писк и поспешил на странный звук к портику, где стояла клетка с канарейкой. Подбежав, он увидел, что в клетке бедной канарейки разлеглась кобра, заглатывая бедную птицу.[87] Это было дурным предзнаменованием, ибо когда Картер впервые показывал канарейку распорядителям работ и охранникам, он сказал: «Эта птичка принесет нам удачу!»[88]

Судя по письму, написанному Гербертом Уинлоком, помощником куратора египтологии музея искусств Метрополитен в Нью-Йорке, и адресованному директору музея Эдварду Робинсону, распорядители отвечали Картеру: «Мабрук [ «поздравляем» по-арабски]: это — золотая птичка, которая приносит удачу. В этом году, иншалла (если на то будет Милость Божья), мы найдем гробницу, полную золота».[89]

Эти слова подтвердились, когда всего несколько недель спустя была обнаружена первая ступень лестницы, ведущей в гробницу, которая получила название «гробница Золотой птички»,[90] или «гробница птички».[91] Как заметил Уинлок: «Вокруг клетки у канарейки было сияние, почти нимб».[92]

Поэтому известие о том, что канарейка вместе с ее нимбом[93] была проглочена коброй, которая не только редко встречается в Долине, но и является древнеегипетским символом независимости, присутствовавшим на головном уборе фараона, было встречено без энтузиазма. В умах суеверных арабов, работавших на раскопках у Картера, «золотая птичка» вместо доброго предзнаменования превратилась в предвестника несчастья. Как мрачно заметил Уинлок, «вывод — по крайней мере для них, хотя я склонен выбросить некоторые звенья в цепи аргументов — был совершенно очевиден: до наступления зимы кто-то непременно умрет».[94]

Герберт Уинлок был уважаемым египтологом, сыгравшим важную роль в событиях, окружающих находку гробницы Тутанхамона. Он также был добрым приятелем Картера — тот как-то раз признался, что Уинлок был его единственным настоящим другом.[95] Таким образом, замечание Уинлока невозможно было сбросить со счета как бред или фантазию.

Чарльз Брестед, цитируя слова своего отца, Джеймса Генри Брестеда, американского египтолога и востоковеда, присоединившегося к группе Картера в середине декабря 1922 г., излагает несколько иную версию этой истории. Он сообщает, что «вскоре после находки гробницы Картер послал ассистента принести что-то из его дома, который оказался пуст, поскольку слуги ушли на еженедельный рынок в Луксор [таким образом, это произошло, по всей видимости, во вторник, 21 ноября]. Подойдя к дому, посланный услышал пронзительный, почти человеческий крик. Затем все смолкло, и даже птичка перестала чирикать.

Войдя в дом, посланный инстинктивно взглянул на клетку и увидел в ней кобру, свившуюся клубком и державшую в пасти мертвую канарейку.

Новость быстро облетела селение, и местные жители в один голос говорили: «Увы, это была царская кобра, отомстившая убийством птички за то, что тайна места гробницы оказалась раскрытой. Теперь случится что-то ужасное!»[96]

Какая бы версия этой истории ни была ближе к истине, сам факт этого происшествия несомненен, хотя некоторые историки, пишущие о Тутанхамоне, оспаривают его достоверность.[97] И хотя в дневнике самого Картера нет упоминаний об этом инциденте (который вообще беден деталями), но запись от 24 ноября, пятница, весьма показательна. В ней сказано, что «леди Э[велин] прибыла и купила птичку»,[98] которая, по-видимому, послужила заменой той канарейке, которую Картер отдал Минни Бэртон, жене фотографа Гарри Бэртона, по возвращении в Англию в конце сезона 1923–1924 гг..[99]

Но самым интригующим и, пожалуй, зловещим в случае с письмом Уинлока является то, что оно написано 28 марта 1923 г., всего за восемь дней до того, как граф Карнарвон встретил свою судьбу и ушел к Тутанхамону в загробный мир. Была ли она естественной или нет, смерть Карнарвона оказалась воспринята некоторыми как исполнение загадочного предзнаменования — безвременной и страшной гибели «золотой птички». Но об этом мы поговорим в главе 10.

Встретив в Каире лорда Карнарвона и леди Эвелин в понедельник 20 ноября, Картер на следующее утро отправился в Луксор. Два дня спустя в Луксор прибыл граф Карнарвон, горя желанием увидеть гробницу. Оставив вещи в Касл Картер, он вместе с Картером поспешил на место раскопок, где Каллендер уже начал выгребать щебень, которым была завалена ведущая вниз лестница.

По словам Картера, на следующий день, в пятницу 24 ноября, приехала леди Эвелин[100] (хотя в другом месте он утверждает, что она прибыла вместе с отцом накануне).[101] Позавтракав вместе с отцом и Картером, она поехала вместе с ними в Долину, чтобы увидеть, как рабочие убирают последний мусор от дверей гробницы. Показались еще четыре ступени, так что общее число их составило шестнадцать, и на нижней части запечатанной двери Картер заметил оттиски печатей с картушем, запечатлевшим тронное имя Тутанхамона — Небхеперура, что является знаком подлинного возраста гробницы. Тревожным оказался тот факт, что дверь в двух местах была проломлена, а затем заделана вновь. Это явно указывало на то, что в гробницу еще в древности проникали как минимум дважды. Картер также заметил, что часть двери, на которой сохранились оттиски печатей царского некрополя, была заново покрыта штукатуркой, тогда как нижняя часть с сохранившейся царской печатью Тутанхамона была подлинной.[102]

Итак, нельзя было сказать, писал Картер, что гробница «была совершенно нетронутой, как мы надеялись».[103] Ее вскрывали и вновь запечатывали дважды и, поскольку хижины древних рабочих находились прямо над входом в нее, это могло произойти только до сооружения гробницы Рамсеса VI. Действительно, впоследствии Картер установил, что такое повторное опечатывание не могло произойти позже правления Хоремхеба, то есть не позже чем спустя 30 лет после смерти Тутанхамона.[104] Но разочарования этим не ограничились. Среди щебня и мусора у самого основания ступеней Картер нашел фрагменты ящиков с именами Эхнатона, Сменкхара и Тутанхамона. Еще более тревожным выглядел тот факт, что помимо этих предметов Картер нашел осколки каменного жука-скарабея времен правления Тутмоса III, а также фрагмент, на котором стояло имя отца Эхнатона, Аменхотепа III. Быть может, эта гробница представляет собой нечто вроде склада типа того, что был найден в гробнице Аменхотепа II, находящейся тут же, в Долине?

Рис. 7. Трехмерная схема гробницы Тутанхамона.

(Реконструкция Николаса Ривса.)

Следующую ночь Картер провел в гробнице. На следующий день, в субботу 25 ноября, появились планы снятия запечатанной каменной двери. Каллендер предлагал устроить мощную деревянную решетку, которая заменила бы дверь, поскольку наибольшая опасность для гробницы исходила извне. После того как оттиски печатей были продублированы, перекрытие дверного проема, состоявшее из грубых камней, уложенных с пола до перекрытия, обмазанного штукатуркой поверх цемента, было разобрано. Позади него оказался длинный понижающийся коридор, ширина которого была равна его высоте, составлявшей на входе около двух метров. Как уже было сказано выше, коридор был заполнен битым камнем и щебнем, часть которого образовалась во время создания усыпальницы, и его пришлось убирать, прежде чем двигаться дальше. Когда же камни и мусор, наконец, были убраны, возникла другая проблема. В верхнем левом углу дверного проема был обнаружен туннель, пробитый грабителями и заполненный темным кремневым щебнем и сланцем.

Под вечер в субботу основная масса щебня и камней, загромождавших проход, была убрана, но главную часть работ пришлось оставить на завтрашний день — воскресенье 26 ноября. Этот день Картер впоследствии назовет «днем из дней, самым прекрасным из всех, какие мне довелось прожить, и наверняка одним из тех, которые мне не доведется более испытать».[105]

Та ночь была полна надежд и ожиданий. И пока Картер и Карнарвон завтракали, рабочие заканчивали расчистку коридора, но работы то и дело приходилось прерывать, чтобы специалисты успели каталогизировать и зарисовать наиболее важные артефакты и объекты, найденные среди обломков камней. В их числе были черепки керамики, пробки кувшинов и другие мелкие вещи, например, алебастры (как целые, так и битые), черепки расписной керамики и мехи, в которых, видимо, носили воду, необходимую для повторной обмазки дверного перекрытия после того, как через него впервые проникли грабители. Примерно в два часа пополудни рабочие, преодолев коридор длиной около девяти метров, достигли второго запечатанного дверного перекрытия, аналогичного первому. Включив фонарики, Карнарвон и Картер осмотрели поверхность двери. Здесь, как и на первой, на некоторых участках был виден картуш Тутанхамона, а на других стояла печать царского некрополя.

Итак, стало ясно, что именно произошло в гробнице вскоре после того, как в ней захоронили тело фараона.

Первоначально коридор между двумя дверными перекрытиями был пуст, что подтверждается тем фактом, что один из двух проломов в перекрытии не совмещается с туннелем, пробитым через груды мусора. Этот разбойничий пролом совпадает только со вторым проломом в перекрытии, что означает, что после первого взлома гробницы чиновники царского некрополя решили заполнить коридор щебнем и камнями, чтобы воспрепятствовать новым попыткам проникновения в гробницу. Но прежде чем это было сделано, глиняные сосуды-контейнеры с принадлежностями для бальзамирования, инструментами и остатками погребальной трапезы, стоявшие ранее в коридоре, были перенесены в яму (яма № 54), найденную в 1907 г. Эдвардом Эйртоном и Теодором М. Дэвисом.

Картер выяснил и кое-что еще. Лестница, коридор и вход весьма напоминали схему гробницы № 55, расположенной прямо напротив входа в новую усыпальницу. Тогда он придерживался мнения (которое, кстати, разделяли и другие его современники), что первоначально это была не гробница, а своего рода хранилище, где покоились мумии царицы Тийе и Эхнатона. На ее дверном перекрытии красовалась царская печать Тутанхамона. Таким образом, у Картера возникло убеждение, что только что открытая гробница представляет собой подобие Амарнского хранилища, в коем покоились тела основных членов семейства Эхнатона, наспех захороненные в период правления Тутанхамона. Каким бы ни был ответ на этот вопрос, он показывает, что две эти усыпальницы принадлежали к одному и тому же периоду истории.

Картер, Каллендер, лорд Карнарвон и леди Эвелин с нетерпением следили за тем, как от основания двери убирали последние остатки мусора и щебня. Их нетерпение было непередаваемым, а вскоре настал и решающий момент, которого все так ждали. Картер, у которого от волнения тряслись руки, сделал небольшой пролом в верхнем левом углу двери. С помощью стержня он промерил пространство за ней и был просто счастлив, когда не обнаружил сплошной массы камня. На всякий случай он поднес к отверстию зажженную свечу, чтобы проверить, нет ли в непроглядно темном помещении опасных горючих газов. Не найдя ничего опасного, он просунул свечу в отверстие, насколько хватало руки. Затем Картер заглянул внутрь, пытаясь разглядеть, что же находится за дверью, а лорд Карнарвон, Каллендер, леди Эвелин и распорядители работ с нетерпением смотрели на него. Потребовалось всего несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к феерическим бликам и отблескам свечи, но затем постепенно он начал различать очертания различных предметов и вещей, заполнявших камеру:

«Сначала я ничего не видел, но затем горячий воздух, хлынувший из камеры, поколебал пламя свечи. И как только мои глаза привыкли к этому неверному свету, передо мной стали вырисовываться детали камеры — странные животные, статуи и золото: повсюду — блеск золота».[106]

Картер замер от изумления, прочие с нетерпением ожидали его вердикта. Наконец, Карнарвон, не в силах более сдерживаться, нетерпеливо спросил:

— Ну, как, вы что-нибудь видите?

— Да, — отвечал Картер. — Удивительные вещи.[107] («Да, это удивительно» — гласит запись в записной книжке Картера).[108]

Расширив пролом в двери, он просунул в него карманный фонарик, чтобы получше рассмотреть представшее его взору в камере, которая впоследствии получила название Вестибюль. В ней грудами лежали друг на друге предметы, одни из которых выглядели знакомыми, а другие были ему совершенно неизвестны. Картер и мечтать не смел о столь поразительном открытии, и его изумленное оцепенение вполне понятно.

Другие присутствующие — лорд Карнарвон, леди Эвелин и Каллендер — поочередно заглядывали внутрь и замирали в восторге от увиденного. Груды вещей, лежавших в нескольких шагах за дверью, были столь великолепны, что просто дух захватывало. Прямо напротив входа стояли три позолоченных ложа-кушетки невероятной красоты, сделанные в виде сказочных животных. Их изголовья мерцали золотом при свете фонарика. Справа от них находились две человеческие фигуры в полный рост. Они стояли лицом друг к другу и являли собой стражей. Их тела были выкрашены в черный цвет. На них были позолоченные килты (короткие мужские юбки), а головы венчали изображения змея-уреуса, поднимавшегося у них со лба. В левой руке оба держали длинный посох, а в правой — жезл с позолоченным набалдашником. Позднейшие исследования позволили обнаружить на них надписи, дающие основание отождествить статуи с отображением ка, или духа царя.

Все это были предметы, сразу же привлекшие внимание присутствовавших, но когда их глаза освоились с полумраком, они заметили гораздо больше всевозможных артефактов, ибо, как пишет в своей записной книжке Картер, описывая тот роковой день,

«трудно описать наши чувства и изумление, когда более яркий свет осветил для нас это удивительное собрание сокровищ:…орнаментальные корзины, цветы, алебастровые сосуды; красивые вещи в виде лотоса и папируса; странные черные гробницы-раки с позолоченной жуткой змеей, появляющейся из них; обычного вида белые сундучки, кресла с тонкой резьбой; инкрустированный золотом трон; целая груда больших белых ларцов овальной формы; прямо перед нами, на пороге — заздравная чаша в виде лотоса из прозрачного алебастра; табуреты всех форм и размеров, сделанные из простых и редкостных материалов; и, наконец, части разобранной колесницы, поблескивавшие золотом, среди которых виднелся какой-то манекен. Первое впечатление, возникшее при этом: перед нами — хранилище достижений исчезнувшей цивилизации. Нашими ощущениями владели изумление и странные эмоции. Мы спрашивали друг друга о назначении всего этого. Неужто эта гробница — всего лишь кладовая? Опечатанные дверные перекрытия между двумя статуями стражей указывали, что за ними скрыто нечто большее, а принимая во внимание множество картушей с именем Тут. анх. Амон на большинстве предметов, не оставалось никаких сомнений, что перед нами гробница именно этого фараона».[109]

Согласно опубликованному рассказу Картера об этом удивительном открытии, присутствующие, вдоволь налюбовавшись представшим перед ними зрелищем, вновь заделали пролом и покинули коридор. Затем, оставив верного стража, они покинули Долину Царей верхом на ослах и направились к Касл Картер, «странно тихие и задумчивые».[110]

Они провели вечер, взволнованно обсуждая увиденное и вспоминая ту или иную реликвию: «Каждый из нас заметил нечто такое, чего не увидели другие, и на следующее утро нам было забавно узнавать, что остальные не обратили внимания на столь очевидные вещи. Естественно, нас более всего заинтриговала опечатанная дверь между двумя статуями, и мы далеко за полночь обсуждали варианты того, что же может за ней скрываться»,[111] — писал Картер. Наконец, предположения понемногу утихли, и присутствующие разошлись по своим комнатам. «Спали они в ту ночь, надо полагать, совсем мало».[112]

На деле же они не спали совсем, ибо вопреки официальной версии Картера, изложенной им в первом томе своего труда «Гробница Тут. анхАмона», написанной в соавторстве с Артуром Мэйсом, заместителем куратора музея Метрополитен в Нью-Йорке, сегодня установлено, что Картер и трое его спутников (см. главу 6) в тот же вечер проникли в гробницу гораздо глубже и вошли в Вестибюль и ее Крыло. Более того, имеется ошеломляющее свидетельство того, что та же четверка первооткрывателей вернулась в гробницу через несколько дней, уже совершенно нелегально взломала опечатанную дверь между двумя статуями и увидела место упокоения усопшего царя. Именно эту версию мы и намерены обсудить далее, чтобы вписать ее в контекст более широкомасштабной истории, о которой речь пойдет во второй половине данной книги.

«Пусть он [читатель] представит себе, какими они [сокровища] предстали нам, когда мы смотрели на них сквозь глазок, проломанный в заблокированной двери, переводя луч света нашего фонарика — первый за тысячу лет луч света, проникший во мрак этой камеры — с одной группы предметов на другую в тщетной попытке опознать сокровища, лежавшие перед нами».[113]

Такие мысли не давали покоя Говарду Картеру после того, как он впервые — было примерно два часа дня 26 ноября 1922 г. — увидел место погребения Тутанхамона.[114] Однако британский египтолог почему-то не пожелал упомянуть в письменном свидетельстве тот факт, что он многократно расширил «глазок» и протиснулся через него внутрь, не дожидаясь официального разрешения на подобную акцию. Этот факт зафиксирован в статье лорда Карнарвона о раскопках, приведших к выдающемуся открытию, опубликованной в воскресенье 10 декабря 1922 г.[115] и представляющей собой «разбавленный» вариант статьи, опубликованной в лондонской «Таймс» в номере за понедельник 11 декабря.[116] В ней дан более реалистичный обзор происшедшего в тот достопамятный день в Долине Царей, когда Карнарвон, Картер, Пеки Каллендер и леди Эвелин Герберт приблизились к запечатанному дверному проему между Входным коридором и Вестибюлем:

«Я попросил Картера вынуть несколько камней и заглянуть внутрь. Через несколько минут это было сделано, и он просунул голову в образовавшееся отверстие. С помощью свечи он едва смог различить, что находится там, внутри. Воцарилось долгое молчание, и я с дрожью в голосе спросил: «Ну, что там?» — «Здесь множество чудесных вещей!» — послышался его радостный ответ».[117]

Как видим, исчез знаменитый ответ Картера «Да, удивительные вещи», опубликованный в книге Картера и Мэйса «Гробница Тут. анх. Амона» и часто повторяемый в книгах и документальных телефильмах, посвященных этой теме. Карнарвон же продолжает описывать, как, после того как Картер отошел в сторону, они с леди Эвелин подошли и заглянули в отверстие:

«Сперва из-за недостаточного освещения мы смогли разглядеть лишь нечто, что выглядело золотыми столбиками. Немного привыкнув к скудному свету и приглядевшись, мы поняли, что это — громадные позолоченные ложа с необыкновенными головами, а также какие-то сундуки и шкатулки тут и там».[118]

Итак, принципиальных различий между рассказом лорда Карнарвона о событиях того дня и опубликованной книгой Картера и Мэйса как будто нет. Но больший интерес вызывает все же текст Карнарвона, ибо вместо того, чтобы рассказать, как они заглянули в глазок, его светлость пишет:

«Мы расширили отверстие, и Картер смог протиснуться внутрь — в камеру, находившуюся на 2 фута [0,62 м] ниже уровня коридора — а затем, когда он обошел ее со свечой, мы узнали, что нашли нечто абсолютно уникальное и беспрецедентное».[119]

У нас нет оснований сомневаться в рассказе лорда Карнарвона о том, что произошло в тот вечер, даже несмотря на то, что, как пишут Картер и Мэйс, четверо из них впервые вошли в гробницу на следующий день, 27 ноября:

«К вечеру [27 ноября] все было готово, и лорд Карнарвон, леди Эвелин, Каллендер и я вошли в гробницу и провели тщательный осмотр первой камеры (впоследствии — Вестибюля)».[120]

К чему эта заведомая ложь? Почему Картер утверждает, будто он впервые вошел в Вестибюль на день позже, чем это реально имело место? Ответ лежит в сфере мелочной политики. Статья 3 концессии, официально выданной лорду Карнарвону в 1915 г. (и с тех пор ежегодно возобновляемой), ясно говорит, что «доверенное лицо», т. е. Говард Картер, действующий от имени Карнарвона, обязан «сразу же уведомить» главного инспектора Службы древностей Верхнего Египта в Луксоре об открытии гробницы или монумента.[121] В то время пост главного инспектора Службы древностей занимал британский египтолог Реджинальд «Рекс» Энджелбах, который желал быть информированным обо всех исследованиях в гробнице и всего два дня назад, в пятницу, 24 ноября, «освидетельствовал факт окончательной уборки мусора от [первой] двери».[122]

Однако в тот день Энджелбах пребывал в сердитом расположении духа, ибо уведомил Катера и Карнарвона о том, что Пьер Лако, генеральный директор Службы древностей, поручил ему довести до их сведения, что он, Энджелбах или один из их коллег по службе непременно должны присутствовать при вскрытии любой вновь найденной камеры.[123] И это — несмотря на тот факт, что статья 4 концессий на раскопки гласит: «доверенному лицу самому принадлежит привилегия вскрытия вновь найденной гробницы или монумента и право первым войти в нее».[124]

Осознав последствия его слов, Картер и Карнарвон выразили резкий протест Энджелбаху, которого они ненавидели и без обиняков называли «скользкой тварью».[125] По их мнению, предложение Лако не только неконструктивно, но и прямо противоречит условиям концессии. Более того, Картер усматривал в действиях француза злой умысел и козни, посредством которых тот стремится помешать его изысканиям.

Наконец, настойчивое требование Лако, чтобы Энджелбах присутствовал при вскрытии гробницы, указывало, что он хочет иметь соглядатая, который будет следить за тем, чтобы ничего неподобающего не произошло, а заодно и заработает легкую славу.

Поэтому, когда в конце Входного коридора впервые показалась внутренняя дверь, Картер и Карнарвон столкнулись с непростой дилеммой. Как им быть дальше? Прекратить работы, уведомить Энджелбаха и ждать, когда он прибудет, и лишь после этого продолжать раскопки, или же двинуться вперед и самим войти в гробницу? Если об их открытии станет известно, пройдут дни и недели, прежде чем им позволят продолжать работы. Хуже того, Лако может настоять на том, чтобы лично приехать в Луксор наблюдать за вскрытием гробницы. Однако они слишком хорошо понимали, что если будут действовать без присутствия официальных персон, то рискуют нарушить статью 3 концессии, предусматривающую, что они обязаны «сразу же уведомить» главного инспектора о любых открытиях.

Наконец, Картер, а также лорд Карнарвон, леди Эвелин и Каллендер двинулись вперед и вошли в гробницу. Однако, хотя их действия могли рассматриваться как нарушение статьи 3 концессии на проведение раскопок, у них не было другого способа проникнуть в гробницу, не уведомив предварительно Энджелбаха. Поэтому, чтобы обойти эту трудность, Картер и Карнарвон попытались заверить всех, что они в тот день и в мыслях не имели проникать в Вестибюль. Впоследствии Картер уведомил Энджелбаха, что тот может приехать как можно скорее, чтобы провести официальную инспекцию.[126] И пока вся четверка, а также доверенный охранник Картера, также знавший эту тайну, держали язык за зубами, не возникало никаких проблем.

За исключением машинописного черновика статьи о событиях, завершившихся открытием гробницы, а также более ранней рукописной версии той же статьи (см. ниже) и нескольких необдуманных высказываний британского аристократа, неофициальное проникновение группы из четырех персон в Вестибюль ускользнуло от внимания широкой публики на добрые полвека. И вот, наконец, оно оказалось в центре внимания общественности в результате публикации в 1978 г. сенсационной книги, озаглавленной «Тутанхамон — нерассказанная история». Ее автор — Томас Ховинг, бывший директор музея искусств Метрополитен в Нью-Йорке. В 1975 г. он выступил в роли координатора американского проекта выставки из гробницы Тутанхамона, известной под названием «Сокровища Тутанхамона». Привилегированное положение Ховинга в музее позволило ему ознакомиться с многими ранее неопубликованными документами, хранящимися в его пыльных архивах. Многие из них прямо или косвенно связаны с событиями вокруг открытия гробницы Тутанхамона, в частности — контактами между Карнарвоном и Картером, и в их переписке есть скрытые намеки на тайные походы в гробницу.

Используя материалы, найденные в музее Метрополитен, а также черновик статьи Карнарвона о событиях той ночи, и две краткие записки британского химика Альфреда Лукаса, на протяжении девяти сезонов работавшего вместе с Картером в гробнице, Ховинг попытался реконструировать события 26 ноября 1922 г. (см. главу 7).[127] По его данным, в Вестибюль первой вошла леди Эвелин, а не Картер, — вошла просто потому, что была самого маленького роста среди присутствующих.[128] Это не лишено смысла, хотя нет никаких подтверждений, что это действительно было так. После того как она благополучно пролезла в пролом, Картер немного расширил его для всех остальных, а леди Эвелин тем временем замерла в восторге при виде сокровищ, грудами рассыпанных перед ней. Постепенно и все прочие участники группы пробрались в Вестибюль.

Внутри ориентированной по оси север — юг камеры размерами 8,08 м на 1,68 м находились многие сотни неописуемых предметов, грудившихся от пола до потолка, но среди них были мелкие вещицы, которые Картер заметил в первые же мгновения, как только оказался в гробнице Тутанхамона. Это были наполовину полная чаша со строительным раствором, использованная для обмазки двери в Камеру, и почерневшая масляная лампа, а также отпечаток пальца на свежеокрашенной поверхности и хорошо сохранившаяся цветочная гирлянда, брошенная у самого порога. В воздухе чувствовалось благоухание ароматических мазей, масел и благовоний, усиливавшее гипнотическое воздействие на психику членов группы, двигавшихся как завороженные, восторженно разглядывая все вокруг. Как впоследствии напишет Картер, «время упразднено этими враждебными ему мелочами, и вы чувствуете себя незаконно вторгшимся сюда [курсив автора].[129]

Оказавшись в Вестибюле, группа, вероятно, решила осмотреть небольшую камеру, также ориентированную по оси север — юг и имевшую размеры 4,35 м на 2,6 м, а также 2,55 м в высоту. Эта камера впоследствии стала именоваться Крыло. Его запечатанная дверь находилась позади одного из трех позолоченных лож, прислоненных к западной стене. Грабители пробили проход в камеру через отверстие, устроенное под- ножками роскошного ложа фараона. Картер и Карнарвон проползли под этим Древним шедевром мебели и протиснулись в отверстие. Они обнаружили, что все предметы в Вестибюле лежат грудами, многие из них разбросаны в беспорядке. Картер писал:

«Он [вор] — ибо в это помещение, видимо, мог проникнуть всего один вор — пролез в камеру и поспешно, но планомерно принялся грабить ее содержимое, опустошая ларцы и время от времени выбрасывая через отверстие крупные предметы, чтобы его спутники могли внимательно осмотреть их, находясь в другой камере. В своей разрушительной работе он уподобился землетрясению: ни единого дюйма на полу не осталось свободным от реликвий, и когда настанет время разбирать их и приводить в порядок, будет крайне трудно понять, с чего же начать».[130]

Поэтому нетрудно понять, почему Картер решил тем же вечером проникнуть в Вестибюль. Можно представить, какая лавина адреналина ударила ему в голову, когда он впервые увидел перед собой все эти фантастические сокровища. Наверняка ему захотелось забраться поглубже и лично проверить, что же это за золото мерцает при свете свечи. Но неосмотрительность членов группы простиралась куда дальше, чем проникнуть в Вестибюль без официального разрешения, ибо имеются неоспоримые доказательства того, что между вторником 28 ноября и четвергом 30 ноября 1922 г. дерзкая четверка взломала запечатанную дверь в северной стене Вестибюля и обследовала святая святых царя. А это, надо подчеркнуть, произошло почти за три месяца до официального вскрытия Погребальной Камеры, когда Картер и Каллендер взломали запечатанную дверь на глазах у взволнованной толпы специально приглашенных гостей. Это произошло в пятницу 16 февраля 1923 г. (а не в пятницу 17 февраля, как ошибочно сообщают в своей книге Картер и Мэйс.[131] Увы, эту ошибку вновь и вновь повторяют авторы современных описаний вскрытия гробницы).

Первые намеки на серьезное правонарушение со стороны Картера и Карнарвона появились после публикации в 1972 г. книги «Под маской Тутанхамона», принадлежащей перу писателя-историка Барри Уинна.[132] Сумев вызвать расположение и поддержку шестого графа Карнарвона (1898–1987), который написал предисловие к этой книге, Уинн позаимствовал из мемуаров стареющего аристократа немало сугубо личных сведений о жизни и эпохе его отца. Кроме того, Уинн изучил дневники единокровного брата пятого графа Карнарвона, его преподобия Мервина Герберта (1882–1929), присутствовавшего при официальном вскрытии Погребальной Камеры Тутанхамона. Эти материалы сегодня хранятся в Собрании частных документов Центра Среднего Востока колледжа Сент-Энтони в Оксфорде, где они и изучались в ходе работы на этой книгой.[133]

Мервин, в то время дипломат, занимавший видный пост в Британском посольстве в Мадриде, решил взять хорошо оплачиваемую паузу и вместе со своей женой Элизабет отправиться в Европу. Осмотрев достопримечательности Каира, супружеская чета направилась в Луксор, где они поселились в отеле «Винтер Пэлэс», и единокровный брат Мервина, пятый граф Карнарвон, Порч, приехал к нему. Двое братьев были очень близки, и утром в пятницу 16 февраля 1923 г., в день официального открытия усыпальницы Тутанхамона, Мервин зашел к Порчу, чтобы пожелать ему доброго утра, как он делал это ежедневно. Радушно встретив его, Карнарвон спросил Мервина, свободен ли тот, ибо он хотел, чтобы брат присутствовал при вскрытии гробницы. Британский аристократ заметил, что не нуждается в моральной поддержке, а затем добавил: «Боюсь, я не смогу ничего тебе показать особенного».[134]

Мервин был весьма рад получить приглашение такого рода, но его день был строго расписан, так что он спешно направился к жене и уведомил Элизабет о своих планах, а затем спустился вниз и занял место в ожидавшем его авто. Если бы Элизабет к тому времени была готова, она также могла бы присоединиться к ним, — пустяк, о котором Мервин весьма сожалел впоследствии. Но если бы она отправилась с ними, шансы на то, чтобы он сделал в тот вечер запись в своем дневнике, были бы не слишком велики, а между тем то, что он записал о происшедшем, крайне важно для нашего понимания сути событий, последовавших за первоначальным вскрытием гробницы:

«Порч, Эвелин и я уселись в его «Форд», и едва мы проехали несколько минут, он заметил, что все будет в порядке и что он может поведать мне, что гробница уже была вскрыта. Затем он прошептал что-то леди Эвелин и велел ей передать это мне. Она под строжайшим секретом заявила, чтобы я никогда и ни в коем случае не вздумал упомянуть, что мне об этом известно. Это — секрет. А они между тем побывали уже во второй камере! После первого открытия они не смогли воздержаться от искушения. Они пробили небольшое отверстие в стене (которое впоследствии тщательно заделали вновь) и пролезли через него. Она вкратце описала мне некоторые из поразительных чудес, которые мне вскоре предстояло увидеть. Это был самый сильный стимул во всей моей жизни; я не мог вспомнить ничего подобного. Единственными людьми кроме них, знавшими об этом, были рабочие, но никто из них не проронил ни слова об этой тайне [курсив автора].[135]

Они прибыли в Долину, и как только лорд Карнарвон, леди Эвелин и Мервин Герберт вышли из машины, их приветствовали аплодисментами давно собравшиеся гости и зрители. Картер уже был на месте, когда новоприбывшая группа с трудом пробиралась сквозь толпы, теснившиеся у входа в гробницу в ожидании зрелища. Представители прессы и дюжины туристов наблюдали, как Картер и Карнарвон приветствовали гостей, прибывших на авто. Группа собравшихся, в числе которых были Абд эль Халим Паша Сулейман, министр общественных работ Египта; Пьер Лако, Рекс Энджелбах и трое инспекторов из Службы египетских древностей; сэр Уильям Гарстин, королевский конюший; сэр Чарльз Каст, давний друг лорда Карнарвона; сэр Ричард Бетелл, личный секретарь лорда Карнарвона; члены экспедиции Картера, в том числе профессор Генри Джеймс Брестед и доктор Алан Гардинер; Альберт Литгон и Герберт Уинлок из музея искусств Метрополитен, а также Картер, Карнарвон, леди Эвелин и Мервин Герберт — всего около двадцати человек — медленно спустилась вниз, преодолев шестнадцать ступеней, ведущих во Входной коридор.

Оказавшись внутри Вестибюля, почетные гости, обливаясь потом и изнемогая от жары, расселись по рядам кресел, обращенных лицом к северной стене, где между двумя черными с золотом охранниками находилась деревянная платформа в виде плоского ларца. Это были единственные предметы в камере, оставшиеся на прежних местах, да и те были обшиты деревом для пущей безопасности. Толпа собравшихся терпеливо ожидала начала торжественного акта. Никто из них, за исключением Картера, Карнарвона, леди Эвелин и Каллендера, и представить себе не мог исключительной важности этого момента в истории археологии. Но, как записал в тот день в своем дневнике Мервин Герберт, истина была не совсем такой, какой казалась. Все приглашенные действительно полагали, будто Погребальная Камера открывается впервые, что, как мы знаем, было абсолютно неверно. Рассказ Мервина о событиях того долгого вечера заслуживает того, чтобы процитировать его в деталях:

«Ряды кресел были установлены в первой камере гробницы, которая была совершенно пуста, за исключением двух статуй царя [стоявших] в одном ее конце. Между ними находился запечатанный вход, и внизу этой запечатанной двери была маленькая деревянная платформа, которая перекрывала отверстие, проделанное в стене, через которое они проникали в Камеру накануне. Бедный старина Порч нервничал, как сопливый школьник, опасаясь, что гости заметят, что это отверстие было проделано недавно. Естественно, он очень переживал. Но хотя он прекрасно понимал это, он не мог не сознавать, что это — один из величайших моментов, которые выпадают на долю очень и очень немногим. Он обратился ко всем нам с речью, короткой и по делу, одним из главных моментов которой была благодарность всем сотрудникам и прежде всего — американцам, которые весьма любезно согласились работать бесплатно. После этого краткую речь произнес Картер, который оказался не слишком красноречив — сказалось волнение: он говорил невнятно и главным образом о науке и громадном значении этого открытия.

Затем они взялись за дело. Картер сбивал цемент и извлекал один за другим крупные камни, передавая осколки Каллендеру. Работа продвигалась медленно, но наконец ему удалось пробить отверстие, достаточное, чтобы просунуть в него голову. Он заглянул внутрь, направил туда большой электрический фонарик и сказал, что видит большой золотой с синим предмет, который представлял собой раку [саркофаг]. После того, как Картер расширил отверстие еще больше, нам всем позволили подойти и насладиться эффектным, но неполным зрелищем чудесного саркофага. Работа между тем продолжалась, и постепенно он пробил достаточно большое отверстие, чтобы через него мог пройти человек. Картер вошел первым, за ним — Порч, а затем и все присутствующие [курсив автора].[136]

По словам Мервина Герберта, «маленькая деревянная платформа», установленная между статуями стражей, «перекрывала отверстие», пробитое Картером и Карнарвоном, когда они впервые проникли в Погребальную Камеру. Согласно версии Картера, изложенной в книге «Гробница Тут. анх. Амона», при проникновении в Вестибюль он первым делом обследовал этот проход:

«Нашей главной целью, естественно, была запечатанная дверь между статуями, и здесь нас ожидало разочарование. Издали она производила впечатление совершенно нетронутого объекта, но вблизи было видно, что у основания проделан небольшой пролом, достаточный, чтобы через него мог пролезть мальчик, и что он был заново заложен и закрыт. Итак, мы не были здесь первыми. Воры и здесь опередили нас, и нам оставалось лишь гадать, какой ущерб они причинили и когда побывали здесь».[137]

Расположение пролома, сделанного еще в античности грабителями гробниц, оказалось идентичным отверстию, проделанному в стене Картером и Карнарвоном, когда они незаконно проникли в Погребальную Камеру еще три месяца назад. Означает ли это, что они пробились через древний пролом, а затем вновь запечатали его?

Свидетельством повторного запечатывания двери являются фотоснимки Вестибюля, сделанные Генри Гарри Бэртоном (1879–1940), известным британским фотографом, которого музей искусств Метрополитен прикомандировал к Картеру, чтобы запечатлеть акт вскрытия гробницы. Серия снимков Бэртона, зафиксировавших все этапы работ в гробнице Тутанхамона, хранится в архивах Гриффитовского института в Оксфорде. На одном из снимков (№ GB7 282, см. илл. 11) запечатлено вновь заделанное отверстие, замазанное чуть более темным цементом с оттиском печати царского некрополя.

Благодаря дневнику Мервина Герберта и разоблачениям Альфреда Лукаса мы можем быть уверены, что Картер и компания действительно пробили отверстие в стене, а вскоре после этого вновь запечатали его. Поскольку Бэр-тон не был связан с археологической экспедицией вплоть до середины декабря, этот снимок может быть лишь свидетельством действий Картера, а не повторной заделки пролома в глубокой древности.

Этот вывод подтверждают и дневники Мервина Герберта. Они сообщают, что Картер и Карнарвон, а предположительно также Каллендер и леди Эвелин, опасались, что кто-нибудь из персон, присутствовавших 16 февраля 1923 г. на официальном вскрытии гробницы, может догадаться, что возраст цемента на двери — всего лишь три месяца, а не 3300 лет, как утверждает Картер. Именно поэтому Картер и Карнарвон специально установили деревянную платформу, перекрыв ею нижнюю четверть двери, чтобы спрятать следы своего взлома. Затем Картер с помощью Каллендера пробил отверстие в верхней части двери и понемногу расширял его вниз до тех пор, пока через него в камеру не смог протиснуться человек. Даже после того, как Картер, Карнарвон и их любопытствующие гости смогли осмотреть святая святых усыпальницы юноши царя, деревянная платформа осталась на месте. Снимки Бэртона вполне определенно запечатлели этот факт. Следовательно, платформа и нижняя часть двери были убраны лишь после того, как гости покинули Вестибюль и гробницу.

Признаться, принять подобную версию событий, происходивших вокруг величайшей археологической находки на свете, не составляет никакого труда. Кто стал бы выдумывать историю, согласно которой Картер, Карнарвон, Каллендер и леди Эвелин тайно пробрались в Погребальную Камеру вскоре после своего первого проникновения в Вестибюль? Возможно ли, что они немало намучились, создавая копию подлинной печати некрополя и делая с нее оттиск на влажном цементе, прежде чем скрыть пролом в двери в тщетной надежде, что никто этого не заметит? Все это выглядит невероятным, чтобы не сказать фарсом.

Что произошло на самом деле, можно выяснить на основе двух туманных статей, написанных Альфредом Лукасом (1867–1945), химиком, уроженцем Манчестера, сотрудничавшим с Картером с зимы 1922/23 г. вплоть до сезона 1930–1931 гг., занимаясь консервацией многих тысяч объектов, извлеченных из гробницы. Картер утверждает, что без помощи Лукаса в Каирский музей попало бы не более 10 % предметов, находящихся ныне в публичной экспозиции. Лукас сотрудничал с Говардом Картером, когда весной 1926 г. знаменитая золотая маска Тутанхамона была перевезена под охраной в вагоне поезда из Луксора в Каирский музей.

Статьи по этому вопросу появились в «Журнале Службы египетских древностей» («Annales du service des Antiquites de l» Egypte»). Первая из них, опубликованная в 1942 г. и озаглавленная «Заметки о некоторых предметах из гробницы Тутанхамона», имела своей целью исправление ошибок в некоторых книгах, которые ранее вышли в свет и были посвящены гробнице Тутанхамона.[138] В их числе — книги британского археолога Артура Уэйгалла «Тутанхамон и другие эссе» и бельгийского египтолога Жана Капара «Гробница Тутанхамона». Обе они появились в 1923 г., как и книга самого Картера — «Гробница Тут. анхАмона», вышедшая в трех томах в 1923 (в соавторстве с Артуром Мэйсом), 1927 и 1933 гг. По словам Лукаса, «некоторые утверждения в этих книгах ошибочны и нуждаются в исправлениях».[139]

Начав свой список поправок с первого тома трилогии Картера, Лукас привлек внимание к отверстию, якобы пробитому ворами в двери между Вестибюлем и Погребальной Камерой. В своей работе он отмечает, что «тщательное исследование выявило тот факт, что в нижней части был пробит небольшой пролом… и что это отверстие впоследствии было закрыто и вновь запечатано».[140] Лукас утверждает, что это разбойничье [sic] отверстие окружено ореолом тайны. Более того, при первом обследовании в среду 20 декабря 1922 г. он увидел, что отверстие было скрыто позади

«..(а) плетеного днища, или крышки, и всякого мусора, который Картер привалил к нему… Лорд Карнарвон, его дочь и Картер наверняка проникали в Погребальную Камеру, а также в хранилище [или Сокровищницу], в которой в древности не было двери, за исключением позднейшего пролома. Бывал ли в погребальной камере Каллендер, постоянно находившийся при них, я не знаю, но он по сложению человек очень крупный, и это наводит меня на мысль, что отверстие слишком мало для него».[141]

Лукас отнюдь не глуп. Его детальный осмотр позволил выявить, когда именно гробницу вскрывали в античности, так что его утверждение, что Картер и компания побывали в Погребальной Камере до ее официального вскрытия, не следует сбрасывать со счета. Его версия подтверждается дневниковыми записями Мервина Герберта, и потому этот эпизод сегодня уже невозможно отрицать.

Что до вопроса о том, был ли пролом в Погребальной Камере открыт или закрыт, когда Картер и Карнарвон впервые проникли в Вестибюль, Лукас считал его несущественным, поскольку полагал, что их решение вновь запечатать отверстие было продиктовано интересами гробницы и ее сокровищ. Иначе Картера засыпали бы просьбами осмотреть содержимое Погребальной Камеры и Сокровищницы до расчистки остальных камер, а это привело бы к порче артефактов.

Вторая статья Лукаса по этой же теме была опубликована в 1947 г. в «Журнале Служба египетских древностей».[142] Целью автора было переработать прежнюю статью, изданную в 1942 г., и после появления ряда новых источников, посвященных Тутанхамону, а также в результате анализа хлеба, найденного в гробнице, он вернулся к своим более ранним утверждениям, касающимся проломного входа в Погребальную Камеру:

«Я уже говорил [в своей ранней публикации], что Лорд Карнарвон, его дочь и Картер наверняка проникали в Погребальную Камеру… Это ставит вопросы о личности человека, закрывшего дверь, и о дате этого закрытия. Некоторые из них я хотел бы снять. Картер пишет, что «тщательное исследование вьмвило тот факт, что в нижней части был пробит небольшой пролом… и что это отверстие впоследствии было закрыто и запечатано». Это вводит в заблуждение, поскольку проломное отверстие, в отличие от двери, было заново запечатано не чиновниками кладбища, а самим Картером. Вскоре после того, как я начал работать вместе с Картером, он указал мне на факт закрытия и повторного запечатывания, и когда я сказал, что запечатанный пролом не похож на древний, Картер признал, что так оно и есть и что запечатал и наложил печать он сам».[143]

Итак, кот вырвался из мешка: отверстие пробил сам Картер. Но тогда почему Лукас не упоминает об этом факте в своей статье 1942 г.? Наиболее вероятное объяснение — попытка защитить репутацию и доброе имя Говарда Картера, который умер всего три года назад, в 1939 г. Но Лукас, будучи призван к ответу и вынужден рассказать все, что ему известно о неофициальном проникновении в Погребальную Камеру, счел необходимым поведать эту информацию египтологическому сообществу.

Как восприняли современники статью Лукаса, неизвестно. Действительно, создается впечатление, что вместо признания того, что отчет Картера об открытии гробницы был не только неточным, но и заведомо сфабрикованным, египтологическое сообщество либо не сумело оценить всю важность откровений Лукаса, либо просто предпочло игнорировать их. Открытие гробницы Тутанхамона, бесспорно, явилось величайшим археологическим достижением, и позднейшая дискредитация главного автора этого открытия грозила повредить чести почтенной профессии египтолога. Эти соображения взяли верх, и тема потихоньку сошла на нет.

Так, согласно письменному отчету британского химика Альфреда Лукаса, близкого друга и коллеги Говарда Картера, когда в гробницу 26 ноября 1922 г. впервые вошли исследователи, в ней не было никакого повторно запечатанного отверстия между Вестибюлем и Погребальной Камерой. Это указывает, что Картер, Карнарвон и леди Эвелин всего лишь воспользовались отверстием, пробитым ворами, чтобы проникнуть в Погребальную Камеру и Сокровищницу, которые для Пеки Каллендера оказались недоступными по причине его крупного телосложения. Затем, после того, как они осмотрели святая святых гробницы, они наглухо закрыли отверстие, пробитое ворами, в манере прохода во Входной коридор, использовав камни, цемент (строительный раствор) и вновь наложенные оттиски печатей.

Но это заключение Лукаса основано на его собственном осмотре вновь запечатанной поверхности, а также на признании Картера, что он запечатал отверстие, пробитое ворами, чтобы предотвратить нежелательный интерес к камере, находящейся за ним. Мы знаем, что Картер был склонен свободно манипулировать правдой, рассказывая о событиях вокруг открытия гробницы, а Лукас, будучи честным ученым, видел явную логику в рассказе Картера и принимал его без лишних вопросов. Что бы ни намеревался сказать своей статьей Лукас, трудно допустить, чтобы он мог искренне поверить в то, чтобы чиновники царского некрополя могли оставить открытым отверстие, пробитое ворами, ибо мы знаем, что оно было запечатано Картером и компанией, впервые осмотревшими его 26 ноября 1922 г. Это свидетельство взято из рукописного, еще не опубликованного рассказа лорда Карнарвона об открытии гробницы, хранящегося ныне в собрании рукописей Британской библиотеки. Хотя рукопись не датирована, ее машинопись можно отнести к периоду между воскресеньем 26 и четвергом 30 ноября 1922 г.[144]

По аналогии с машинописным черновиком статьи, написанным Карнарвоном в воскресенье 10 декабря 1922 г. и цитированным выше в настоящей книге, рукописный рассказ начинается с изложения истории Долины Царей и различных старателей, проводивших здесь раскопки со времен Бельцони (начало XIX в.). Описывая первоначальную находку каменных ступеней, спускающихся в гробницу, во Входной коридор, Карнарвон рассказывает, как они обследовали внутреннюю дверь и осмотрели оттиски печатей, а затем говорит:

«Сделав снимок, мы решили продвинуться немного дальше. Это было сделано, и в неясном свете свечей нашим возбужденным взорам открылось волшебное зрелище. Всюду виднелись позолоченные ложа, ларцы всех видов и прочие предметы, едва различимые в полумраке. К счастью, над нами находилась большая усыпальница Рамсеса VI. Это излюбленная туристами гробница, и в ней проведено электрическое освещение. Проведя провод и расширив отверстие, мы получили возможность проникнуть внутрь и осмотреть первую камеру.

Между двумя статуями царя находился закрытый и оштукатуренный вход, на котором стояли царский картуш и печать некрополя. В одном месте грабитель пробил небольшое отверстие и проник через него внутрь, отверстие было тщательно замазано штукатуркой и опечатано инспекторами [курсив автора].[145]

Итак, не может быть споров о том, каково было состояние двери, когда ее впервые обнаружили. Картер и его спутники вскрыли отверстие, пробитое ворами, со всеми предосторожностями археологии того времени и проникли внутрь Погребальной Камеры. Это подтверждает и весьма интересное письмо, написанное Карнарвоном британскому филологу сэру Алану Гардинеру (1879–1963) и датированное вторником 28 ноября 1922 г., всего два дня спустя после того, как Картер первоначально проник в Вестибюль. В нем Карнарвон ясно говорит: «Завтра [29-го] состоится официальное вскрытие, и прежде чем выбраться, мы еще раз осмотрели стены камеры…».[146]

Это последнее свидетельство крайне важно, ибо если бы отверстие, пробитое ворами, было оставлено открытым, ничто не препятствовало бы им проникнуть в Погребальную Камеру в то же самое время, когда они вошли в Вестибюль. Это явно говорит о том, что дверь, видимо, была повторно запечатана еще в древности. Однако письмо Карнарвона Гардинеру сообщает и нечто другое, ибо прямо говорит, когда именно они с Картером впервые проникли в Погребальную Камеру. В дневнике Картера есть запись о том, что леди Эвелин — которая, как мы знаем из записной книжки Мервина Герберта, побывала в святая святых гробницы до ее официального вскрытия, — уехала в Каир из Луксора в субботу 2 декабря 1922 г., ее отец уехал двумя днями позже, в понедельник 4 декабря, и оба спешно отплыли из Каира в Англию. Это означает, что в Погребальной Камере они побывали самое позднее в пятницу 1 декабря, в последний день, когда леди Эвелин смогла побывать в Долине. Однако ей было необходимо какое-то время, чтобы упаковать чемоданы и попрощаться, так что маловероятно, чтобы группа приняла решение отправиться в Погребальную Камеру в самый последний день пребывания леди в Луксоре.

Куда более вероятно, что Картер и компания проникли в камеру между вторником 28 ноября, днем, в который Карнарвон написал письмо Гардинеру, и четвергом 30 ноября. Сколь невероятной ни выглядит подобная оценка фактов, никакой другой сценарий не позволяет состыковать все события. Проверка фактов — грязное занятие, проделанное под самым носом у Службы древностей, которая не заметила свежего цемента, скрытого от глаз плетеной крышкой тростниковой корзины, приставленной к стене Картером или Карнарвоном во время их частых осмотров гробницы в ноябре 1922 г. Что же случилось дальше? Что произошло, когда Картер, Карнарвон и леди Эвелин впервые увидели тусклый блеск громадной золотой раки-гробницы, в которой лежали бренные останки юноши-царя Тутанхамона? Это и есть та часть открытия, которую нам предстоит реконструировать.

После того как Говард Картер, видимо, при помощи Пеки Каллендера, проник в заново оштукатуренное отверстие, пробитое ворами в нижней части запечатанной двери, ведущей в Погребальную Камеру, один из смельчаков — вероятно, самая маленькая из них, леди Эвелин Герберт — проник по другую ее сторону. Дама очутилась в узком коридоре, расположенном под прямым углом к Вестибюлю. Но фонарик на проводе, подведенном сюда из гробницы Рамсеса VI, помог леди Эвелин понять, что мерцающая золотая стена перед ней представляет собой стенку громадной позолоченной гробницы.

Картер догадался, что эта рака скрывает в себе множество саркофагов меньшего размера, во внутреннем из которых скрыта царская мумия. В раке находилось несколько мумиеобразных гробов, каждый последующий был меньше предыдущего. Внутри последнего, сразу понял исследователь, должна находиться нетронутая мумия Тутанхамона, поскольку аналогичная матрешка гробов, окружавших саркофаг с мумифицированным телом фараона, изображена на папирусе, показывающем план-схему гробницы Рамсеса IV, ок. 1151–1145 гг. до н. э..[147] Действительно, эта схема — наилучшее из имеющихся изображений того, как могла выглядеть нетронутая гробница.

В ту роковую ночь, где-то между вторником 28 ноября и четвергом 30 ноября 1922 г., в Погребальной Камере побывали не только леди Эвелин, но и Картер и лорд Карнарвон. Однако Каллендер, как выяснилось, оказался слишком массивным и не смог пролезть в узкий пролом в двери, в результате чего оказался невольным стражем коридора, ведущего в Вестибюль. Трое других членов группы осмотрели со всех сторон громадную раку-гробницу, покрытую золотом и инкрустированную голубым фаянсом. Это было деревянное сооружение, почти полностью занимавшее камеру, оставляя проход шириной лишь 46 см между ним и стенами камеры, размеры которой 6,37 м в длину, 4 м в ширину и 3,63 м в высоту.

На трех сторонах позолоченной гробницы находились иероглифические надписи и грозные охранительные символы, а на четвертой ее стороне, обращенной на восток, имелись громадные двустворчатые двери с ручками. Картеру и Карнарвону пришлось вынуть фиксирующий их бронзовый болт,[148] что позволило снять дверцы и открыть другой деревянный саркофаг, поверх которого был возложен белый льняной покров, украшенный фестонами из золотых розеток. За ним находились вторые двойные двери, стянутые прочным канатом и опечатанные печатью царского некрополя. Это были свидетельства, которых Картеру, Карнарвону и леди Эвелин было вполне достаточно, чтобы удостовериться, что тело фараона пребывает в целости и сохранности. На полу между первой и второй ракой находилось множество красивых предметов, включая небольшую золотую коробочку, поставцы, сосуды и множество алебастровых урн и ваз. Крышка одной из них была сделана в виде откинувшегося назад льва с высунутым красным языком.

Тщательно закрыв и заперев на болты двойные двери первой гробницы, трое исследователей двинулись дальше, стараясь не повредить различные предметы, лежавшие на полу камеры. В числе этих вещей были алебастровые вазы, большие глиняные кувшины и поставцы, расставленные в полном беспорядке, а также собрание как минимум из одиннадцати священных весел, тщательно сложенных по прямой линии.

Электрический свет выхватил из тьмы несложные, но крайне экспрессивные росписи, украшавшие все четыре стены усыпальницы. Взглянув на восточную стену, наши исследователи могли видеть изображение фараона в облике Осириса, владыки Подземного мира. Его мумифицированное тело покоится в покрытом гирляндами саркофаге, который везут на погребальных дрогах — сцена, символизирующая церемонию погребения царя на барке — десять высших дворцовых чиновников, а также главных наместников Верхнего и Нижнего Египта.

На северной стене изображены две сцены. Первая из них запечатлела Тутанхамона, опять-таки в образе бога Осириса, стоящего перед своим преемником — Эйе в образе бога Гора, на котором голубая корона и леопардовая шкура — знак, что это жрец-сем. При помощи тесла Эйе проводит церемонию Открытия рта, чтобы соблюсти все формальности погребения бога-отца Осириса (чтобы унаследовать трон) и сохранить ка, или дух, усопшего. На второй сцене изображен Тутанхамон в виде живого царя в головном уборе немее, держащего в руках булаву и посох. Царя приветствует богиня неба Нут. Слева сам царь обнимает Осириса, подобно тому, как ка Тутанхамона обнимает его живой аналог.

На южной стене, примыкающей ко входу, изображен царь в головном уборе хай; его приветствует в загробном мире богиня Хатор. Она предлагает ему жизнь в виде символа анх, креста жизни, который царь держит во рту. За ними стоят Анубис, бог с головой шакала, покровитель бальзамирования и страж мертвых, и Исида, супруга Осириса. Она также является матерью и защитницей Гора, чьим живым воплощением фараон являлся на всем протяжении своей жизни.

Наконец, на западной стене показаны сцены из ам-дуат, «Книги о подземном мире». Здесь мертвый царь в образе жука-скарабея Хефера стоит перед ладьей солнца, возле которой выстроились меньшие божества подземного мира. Под ними расположены двенадцать бабуинов, символизирующих двенадцать часов, или делений ночи, через которые усопший должен проплыть, прежде чем возродиться в потустороннем мире в качестве ах, или «величественного духа». Именно для этого опасного путешествия фараону и требовались одиннадцать весел, аккуратно сложенных на полу между южной стеной раки и северной стеной усыпальницы.

Вдоволь наглядевшись на стенные росписи, трое из смельчаков, видимо, направились в северо-восточный угол камеры, где обнаружили открытую дверь. Она вела в другую камеру, так называемую Сокровищницу, габариты которой составляли 4,75 м на 3,8 м, и 2,33 м в высоту. В ней находилось самое большое сокровище. Как пишет Картер о его официальном открытии в пятницу 16 февраля 1923 г., «через дверной проем у противоположной стены виднелся самый прекрасный монумент из всех, какие мне доводилось видеть. Он был сделан с такой любовью, что просто дух захватывало от восторга и изумления».[149]

Картер имел в виду огромную позолоченную раку-саркофаг поразительной красоты, увитую змеями-уреями, внутри которой находился кальцитовый ларец для канопов, где покоились четыре канопа. В каждом из них находились священные органы царя. Напротив центра каждой из четырех стенок стояла статуя одной из четырех богинь — покровительниц мертвых: Нейт, Селкет, Исида и Нефтида. Картер описывает их как «грациозные фигурки, простирающие руки; их позы столь естественны и жизненно правдивы, а выражения на их лицах столь полны сострадания и жалости, что даже смотреть на них кажется почти кощунством».[150] Две из статуй, стоявшие по правую и по левую стороны от входа, как бы склонили голову на плечо, чтобы взглянуть на смельчака, дерзнувшего проникнуть в это священное место. Это придавало изваяниям особую живость, прежде невиданную для усыпальниц и мест погребения в Древнем Египте.

Рис. 8. Схема гробницы Тутанхамона.

Путь к позолоченной раке в Сокровищнице охраняло еще более грозное изваяние — деревянная в натуральную величину статуя Анубиса в виде сидящего шакала. Расписанный черной краской и покрытый золотыми инкрустациями, Анубис восседал на носилках, имевших длинные жерди для носильщиков. Его туловище и ноги были закрыты детской юбкой, накидкой и шарфом. Между ним и саркофагом красовалась деревянная позолоченная голова коровы — образ богини Хатор — с раскрытыми глазами и длинными черными рогами. Ее шея была обернута льняной тканью. С южной стороны камеры находилось множество черных ларцов и рак самых разных форм и размеров. Одни были сделаны из дерева, другие — из слоновой кости. Все они были закрыты, за исключением одной, в которой, помимо прочих вещей, находились золотые статуэтки фараона, каждая из которых покоилась на черном леопарде.

В дальнем конце Сокровищницы было еще большее скопление ларцов и сундуков, в некоторых из которых находились сотни крошечных саркофагов, запечатанных и, как выяснилось позже, заключающих в себе ушабти — крошечные мумиеобразные фигурки рабочих и слуг, которые должны были выполнять любые работы, кои могли понадобиться царю в загробном мире. Некоторые из этих саркофагов представляли собой изысканные изделия, украшенные золотом и инкрустациями из фаянса. Подняв крышку одного из ларцов, Картер обнаружил, что в нем находится «пышный веер из страусовых перьев с ручкой из слоновой кости, прочный и совершенно новый, словно он только что вышел из рук мастеров».[151] В других ларцах и сундуках находились ювелирные украшения, в том числе ожерелья и золотые кольца, а также скипетры, богато украшенные одежды, сандалии, фаянсовые чаши, нижнее белье фараонов и детские игрушки. Возле стен грудами лежали другие сокровища, включая множество моделей лодок, причем одна даже с парусом и рулем, а также колесница в разобранном виде, аналогичная той, что была найдена в Вестибюле.

Кроме этих замечательных вещей, в Сокровищнице были найдены два мумифицированных человеческих плода, уложенных в отдельные гробики или саркофаги. Несомненно, это были печальные результаты неудавшейся попытки Тутанхамона и его супруги Анхесенамон продолжить царский род Амарны. В другом ларце с миниатюрными гробиками, помеченными именем Тутанхамона, находилась небольшая ненадписанная золотая статуэтка Аменхотепа III, а также особый гробик с именем царицы Тийе, заключающий в себе прядь ее волос. Эти предметы создали основу для гипотезы, согласно которой если Аменхотеп III и Эхнатон правили совместно в течение одиннадцатидвенадцати лет, что считается сегодня доказанным (см. главу 17), то Тийе могла родить ему сына, когда ей было уже под пятьдесят.

Сколько именно времени Картер, Карнарвон и леди Эвелин исследовали множество предметов, заполнявших Погребальную Камеру и Сокровищницу, сегодня сказать невозможно. Час? Два часа? А может быть, три? Когда их время кончилось, они спешно выбрались через проход, пробитый ворами, в Вестибюль, где их поджидал Каллендер.

Через некоторое время, возможно, в тот же день, Картер и Каллендер заделали пролом, заполнив его обломками, мусором и кусками штукатурки и обмазав заранее приготовленным цементом. Затем, при помощи деревянной копии печати, сделанной, по всей видимости, Картером, на еще влажной поверхности была поставлена печать царского некрополя,[152] после чего пролом был закрыт прислоненной к нему плетеной крышкой и рядом других предметов, например, глиняными кувшинами и грудами тростников, собранных с пола камеры (см. илл. 10). Как и в случае с неофициальным проникновением в Вестибюль, небольшая группа конспираторов заключила своего рода пакт, согласно которому все они поклялись не разглашать никому на свете факт своей тайной акции.

Томас Ховинг, который первым поведал эту необыкновенную историю в книге «Тутанхамон — нерассказанная история», утверждает, что Картер с сопровождающими проникли в Погребальную Камеру в день неофициального вскрытия Вестибюля — 26 ноября 1922 г. Эта дата заимствована из статьи Лукаса, опубликованной в 1947 г. в «Журнале Службы египетских древностей», где сказано, что Картер посоветовал запечатать отверстие, пробитое ворами, что позволяет предположить, что оно было найдено открытым. Но черновик машинописи статьи лорда Карнарвона, написанной между 26 и 30 ноября 1922 г., прямо упоминает, что исследователи прошли между двумя статуями стражей и заметили отверстие, пробитое ворами, которое было тщательно замазано штукатуркой и опечатано инспекторами.[153] Тот факт, что они не проникали в Погребальную Камеру, подтверждается в письме лорда Карнарвона Алану Гардинеру, датированном 28 ноября 1922 г. В письме говорится о желании заглянуть в опечатанную камеру перед отъездом в Англию в начале декабря 1922 г.

Каковы были мотивы действий Картера и Карнарвона, двух выдающихся деятелей, которых превозносили как героев в международных средствах массовой информации, рисковавших потерять драгоценную концессию на проведение раскопок, сегодня, задним числом, сказать трудно. Однако ответ, по всей видимости, лежит не в неконтролируемом желании забираться все глубже и глубже в запретные камеры юноши-царя, а в политических соображениях. Настоятельное требование Поля Лако, чтобы один из членов Службы древностей присутствовал при вскрытии любой найденной камеры, привело Картера в ярость до такой степени, что он решил взять инициативу в свои руки. Он видел, что Лако и Рекс Энджелбах только мешают, а не содействуют его раскопкам в гробнице. Проникнув в Вестибюль без ведома администрации, а затем, всего через несколько дней, пробравшись и в Погребальную Камеру, Картер и Карнарвон решили действовать по своему усмотрению. Это, как мы увидим впоследствии, могло привести к еще более неблагоразумным шагам. Но прежде чем рассматривать далее этот вопрос, необходимо сказать несколько слов о проблемах, преследовавших Картера и его коллег при раскопках гробницы.

После находки гробницы Тутанхамона Картера и Карнарвона принялись осаждать репортеры и специальные корреспонденты, каждому из которых хотелось узнать правду о раскопках (к ним необходимо прибавить толпы великосветских прощелыг, горевших желанием своими глазами увидеть гробницу). Но первооткрыватели не хотели выдавать свои секреты, а Карнарвон по крайней мере рассчитывал выручить значительную сумму денег, продав права на публикацию этой информации одной из ведущих ежедневных газет Англии. Таким образом, после возвращения на родину 18 декабря 1922 г. Карнарвон, по слухам, получил предложение от различных газет, в том числе «Иллюстрейтед Лондон ньюс», «Дейли Мейл» и «Таймс». В конце концов он заключил соглашение с «Таймс» о передаче ей эксклюзивных прав, которые вступали в силу с января 1923 г. По этому соглашению указанная газета приобретала эксклюзивные права на публикацию новых материалов, подготовленных ее корреспондентом в Луксоре, Артуром Мертоном, и превосходных снимков Гарри Бэртона. Условия контракта предусматривали, что Картер и Карнарвон могли давать интервью только «Таймс». Только она была вправе первой получать информацию о новых открытиях в камере и дальнейших раскопках в гробнице. Все прочие газеты могли получать новости от «Таймс» и с ее разрешения перепечатывать снимки Бэртона по цене первой их публикации в «Таймс». Единственное исключение было сделано для египетской прессы, и это правило не менялось при поступлении новой информации или фотоматериалов.

Эксклюзивность прав предусматривала, что Мертон был единственным журналистом, коему позволялось не только проникать в камеру, но и общаться с Картером и Карнарвоном, которые не могли давать никаких интервью в обход него. Совершенно очевидно, что эта ситуация вызывала раздражение у всех остальных журналистов, которые чувствовали себя отодвинутыми в толпу простых зевак, ежедневно собиравшуюся у входа в гробницу и жадно ловившую обрывки новостей и слухов о происходящем. Это положение многих не устраивало, хотя, по мнению Картера и Карнарвона, подобная ситуация позволяла им беспрепятственно проводить свои научные изыскания.

Принято считать, что сделка по передаче эксклюзивных прав, заключенная между лордом Карнарвоном и «Таймс», была окончательно оформлена в начале 1923 г., то есть два месяца спустя после открытия гробницы. Действительно, Алан Гардинер пишет, что когда он завтракал вместе с лордом Карнарвоном в Лондоне, по-видимому, в резиденции графа на Сеймур-Плейс, через несколько дней по возвращении Карнарвона из Египта и незадолго до Рождества 1922 г., издатель Джордж Джеффри Доусон (1874–1944) явился к нему без предварительной договоренности. Лакей немедленно довел эту новость до сведения его светлости, который был весьма недоволен, что посторонние прервали его завтрак. Повернувшись к Гардинеру, Карнарвон попросил его принять Доусона от его имени, на что тот согласился. Издатель принялся объяснять Гардинеру, что открытие гробницы Тутанхамона — важнейшая новость, на которой можно заработать уйму денег. В конце концов Карнарвон смягчился и согласился принять Доусона, который заявил, что «Таймс» горит желанием приобрести эксклюзивные права на эту информацию. Затем Доусон откланялся, предоставив Карнарвону обдумывать детали сделки, доедая свой завтрак.[154]

Из этой истории следует, что первый разговор о передаче эксклюзивных прав между сторонами имел место лишь по возвращении графа из Египта. Однако авторы выяснили, что все было отнюдь не так. Лорд Карнарвон сам предложил «Таймс» материалы о находке через несколько дней после получения от Говарда Картера телеграммы с сообщением об открытии гробницы. Таким образом, эти переговоры имели место еще до его отбытия в Египет в середине ноября. Эти новые материалы содержатся в меморандуме, помеченном «Конфиденциально» и присланном Джорджем Джеффри Доусоном, тогдашним издателем «Таймс», Альфреду Гордону Роббинсу (1883–1944), соиздателю «Таймс». Меморандум датирован вторником, 14 ноября 1922 г., и хранится сегодня в архиве «Таймс Ньюс-пайпер» в Отделе архивов и записей «Ньюс интернешнл». В нем говорится:

«Лорд Карнарвон, уезжающий сегодня в Египет, только что получил известие с места, где он ведет раскопки в Египте, о находке нетронутой (несомненно, царской) гробницы в Долине Царей. Для нас представляет большой интерес получить от него эксклюзивные права первого сообщения об открытии и содержимом гробницы, когда она будет вскрыта. Я дал ему письмо к Мертону, чтобы тот сделал все необходимые распоряжения. Новостей следует ожидать через две недели».[155]

Из этого документа со всей очевидностью следует, что Карнарвон не имел намерения дать другим газетам шанс побороться за приобретение эксклюзивных прав. Дело в том, что «Таймс» уже успела распространить информацию еще до вскрытия Вестибюля. Несмотря на то, что Карнарвон полагал, будто поступает правильно, сложившаяся ситуация создала немало проблем для Картера, особенно после безвременной кончины графа, последовавшей в апреле 1923 г. (см. главу 8). Будучи человеком куда более дипломатичным, чем Картер, британский аристократ позаботился обо всех деловых и социальных вопросах, связанных с открытием гробницы. Однако вскоре он умер, и Картер остался наедине с собой и своей взрывной натурой, которая создала ему немало трудностей и врагов, в том числе и в рядах египетской администрации.

События, предшествовавшие злосчастной смерти пятого графа Карнарвона, наступившей ранним утром во вторник 5 апреля 1923 г., можно проследить в ретроспективе вплоть до дня официального вскрытия Погребальной Камеры, имевшего место семью неделями ранее. Когда всем стало очевидно, что саркофаг юноши-царя ожидает открытия и внутри этого саркофага находятся совсем небольшие раки-гробницы, нажим на 57-летнего британского аристократа резко усилился. Где бы он ни появлялся вместе с Говардом Картером, они тотчас оказывались в окружении журналистов, каждый из которых надеялся получить информацию о новых исследованиях в гробнице Тутанхамона.

Пример того, сколь много лорду Карнарвону пришлось вытерпеть в результате навязчивого присутствия представителей международной прессы, можно найти в неопубликованных мемуарах британского вице-консула в Каире, сэра Томаса Сесила Рэппа (1893–1984). В те годы он отвечал за различные формальности, связанные с отправкой тела его светлости в Англию после его безвременной кончины, и в этой связи записал:

«Для лорда Карнарвона внезапная слава оказалась весьма тяжким испытанием и подвергла его организм слишком сильной нагрузке. Его зубной врач в Каире рассказывал мне, что граф приезжал к нему очень рано, чтобы посидеть в приемном покое спокойно, без навязчивых журналистов и зевак».[156]

У Карнарвона с задиристым Картером возникли разногласия в вопросах, которые прежде никогда не волновали его. Ситуация ухудшалась, и в письме, датированном понедельником 12 марта 1923 г. и написанном Чарльзу Брестеду его отцом, американским египтологом Джеймсом Генри Брестедом (1865–1935), который входил в экспедицию по изучению гробницы Тутанхамона, эта «прискорбная ситуация»

«привела к такому обострению отношений между Картером и Карнарвоном, что полный разрыв между ними казался неизбежным. Алан Гардинер и я старались потушить пламя конфликта, и по этой причине мы оба впали в немилость у Картера. Его успехи пагубно повлияли на его личность».[157]

Чарльз Брестед, находившийся вместе с отцом в Луксоре, когда проводилась официальная церемония вскрытия Погребальной Камеры, утверждает, что Карнарвон побывал в доме Картера, чтобы уладить проблемы, возникшие в их взаимоотношениях в ходе работ. Более того, он говорит, что во время этой встречи «произошел обмен резкими репликами, и Картер в гневе потребовал, чтобы старый друг покинул его дом и более никогда не переступал его порог».[158]

Нет сомнения, что отношения между Карнарвоном и Картером стали особенно напряженными, начиная с нервозного периода, предшествовавшего вскрытию Погребальной Камеры, и сопровождавшего его, но нет никаких свидетельств того, что Картер «потребовал, чтобы старый друг покинул его дом и более никогда не переступал его порог». Т. Джеймс, бывший куратор отделения египетских древностей Британского музея, изучил дневники Минни Бэртон и Линдсли Холла, художника и графика, прикомандированного к Картеру руководством музея Метрополитен, а также письма Артура Мэйса своей жене и не обнаружил никаких материалов, подтверждающих заявление Чарльза Брестеда. Более того, в письме Джеймса Брестеда к своему сыну нет никаких данных о конфликте, в ходе которого Карнарвона попросили покинуть дом Картера и более не переступать его порог.[159] Несмотря на эту загадку, письмо, написанное его светлостью Картеру, датировано только «пятница, вечер», хотя имеется в виду 23 февраля. Оно показывает, что между двумя друзьями возникла напряженность:

«Сегодня я чувствую себя весьма неуютно и просто не знаю, что мне думать и что делать, ибо когда я вчера встретил Эву, она рассказала мне все. Несомненно, я допустил много ошибок, о чем весьма сожалею. Я признаю, что находился в нервном и возбужденном состоянии, повлиявшем на мои действия, но хочу сказать вам, чтобы вы навсегда запомнили это: какими бы ни были в будущем ваши чувства в отношении меня, мое уважение к вам останется неизменным.

Я — человек, у которого немного друзей, и что бы ни случилось, это не изменит моего отношения к вам. В Долине всегда слишком много шума и слишком мало покоя и тишины, и мне никак не удавалось увидеть вас наедине и переговорить о самом главном, поэтому я никак не мог успокоиться, пока не написал вам».[160]

Тот факт, что Карнарвон предпочел написать Картеру подобное письмо вместо того, чтобы просто вызвать его, показывает, что отношения между двумя коллегами были не слишком хорошими. «Покой и тишину», которых так жаждал пятый граф Карнарвон, можно было без труда найти как в комнатке Картера, так и в жилище самого Карнарвона, находившемся всего в нескольких сотнях метров оттуда. В письме есть элементы сожаления, печали и даже раскаяния, хотя не вполне ясно, чем вызваны эти чувства и что именно могла рассказать отцу Эвелин. Томас Ховинг писал, что конфликт между коллегами касался увлечения леди Эвелин Говардом Картером,[161] хотя аргументов в поддержку этой версии мало. Более вероятно, что трения между Карнарвоном и Картером возникли из-за постоянного нажима на них со стороны посетителей гробницы и эксклюзивной принадлежности информационных прав «Таймс», которая взимала пошлину со свежих новостей, а новые статьи почти ежедневно обрушивались на первооткрывателей, превративших Тутанхамона в объект проституирования. Какова бы ни была причина разрыва этой дружбы, тень смерти, уже легшая на Карнарвона, стала еще резче.

Согласно официальной версии, они начались с укуса графа москитом в щеку. Но когда и где с ним случилась эта маленькая неприятность, никто не знает. Единственное, что нам известно, — что в среду 28 февраля, спустя всего несколько дней после письма Карнарвона Картеру, он в компании леди Эвелин, Артура Мэйса и сэра Чарльза Каста, конюшего короля Георга V и близкого друга Карнарвона, отправился в круиз по Нилу в Асуан. Предстоял отдых, смена обстановки, столь необходимые, чтобы восстановить силы после травм и потрясений, окружавших вскрытие Погребальной Камеры. Для Мэйса это была возможность поправить здоровье, частенько подводившее его в последнее время. Высказывалось предположение, что укус москита был получен графом именно во время этого путешествия.[162]

Другие источники полагали, что роковой укус настиг графа в Долине Царей. Например, отчет Артура Мертона о смерти лорда Карнарвона, помещенный на страницах «Таймс» в пятницу, 6 апреля 1923 г., утверждал, что британский аристократ вернулся из Асуана во вторник, 6 марта, «и когда он находился в Долине Царей» два дня спустя, «он получил укус в правую щеку; скорее всего, это был укус москита».[163] Но, как отмечал профессор Перси Ньюберри, в Долине Царей москитов нет.[164] Поэтому если укус не настиг графа в Асуане или во время круиза, то это случилось на другом берегу Нила, возможно, в отеле «Уинтер Пэлэс» в Луксоре.

Описания случившегося существенно варьируются, но, по мнению Мертона,

«он [лорд Карнарвон] не придал значения этому укусу и, бреясь, повредил место укуса. Крошечная ранка мгновенно воспалилась, возможно, от пыли, но более вероятно — от мухи, и на одной из шейных желёз развился легкий отек. В Луксоре графу была оказана медицинская помощь, и когда он 14 марта уехал в Каир, ему явно стало лучше».[165]

Отчет Мертона, естественно, стал официальной версией случившегося. Ту же последовательность событий излагает и Чарльз Брестед в биографии своего отца:

«Когда он [лорд Карнарвон] брился на следующее утро, он слегка срезал небольшой след, оставленный жалом, и на протяжении нескольких последующих дней его бритва сбривала небольшую болячку, образовывавшуюся на месте первоначального пореза. Граф по небрежности не смазал ранку дезинфекционным средством, и как-то раз кишащая нечистотами египетская муха села на эту крошечную ранку, и этого оказалось достаточно, чтобы заразить ее».[166]

Другие выдвигали несколько иные версии происшедшего. Например, Николас Ривс в своем объемистом труде «Всё о Тутанхамоне» изображает картину случившегося следующим образом. Будучи укушен москитом еще в Асуане,

«он [лорд Карнарвон], брившийся опасной бритвой, случайно повредил место укуса, которое сильно покраснело. Несмотря на то, что он смазал ранку йодом из находившейся под рукой аптечки, лорд Карнарвон, утомленный постоянными перипетиями и ослабевший от температуры, которая поднялась до 38,3 °C, позволил дочери уложить себя в постель, чтобы он мог отдохнуть и восстановить силы. Это принесло свои плоды, и спустя два дня он был уже на ногах, горя нетерпением отправиться к гробнице».[167]

Чарльз Брестед пишет, что лорд Карнарвон не воспользовался дезинфекционным средством для ранки, а Ривс утверждает обратное, говоря, что он смазал ранку йодом. Добавьте к этому путаницу в вопросе о том, где и когда лорда Укусил москит, и станет очевидным, что точная информация о том, что произошло с лордом Карнарвоном, отсутствует, а письменные источники базируются на слухах.

Мертон в своем отчете о смерти лорда Карнарвона утверждает, что его светлость решил отправиться из Луксора в Каир в среду 14 марта, захватив с собой леди Эвелин и зарезервировав номер в отеле «Гранд Континенталь». Официальной целью его поездки была попытка прийти к соглашению с Пьером Лако из Службы древностей относительно раздела артефактов, найденных в гробнице.

Однако отчет Мертона весьма неточен и демонстрирует, что никому толком не известно, что произошло во время болезни Карнарвона. Леди Эвелин уехала из Луксора в Каир не вместе с отцом 14 марта, а тремя днями раньше, в воскресенье 11 марта, и не одна, а со своей прислугой Марселой, чтобы приготовиться к отъезду в Англию для восстановления после операции по поводу аппендицита.[168] Спутником Карнарвона в поезде из Луксора в Каир 14 марта оказался его преподобие Ричард Бетелл, сын третьего барона Вестбэри. Он активно интересовался египтологией и примкнул к экспедиции на правах секретаря Карнарвона.[169]

Алан Гардинер, который в то время совместно с Джеймсом Брестедом работал в Египетском музее над переводами Текстов саркофагов эпохи Среднего Царства, так рассказывает о том, что произошло после прибытия лорда Карнарвона в Каир:

«Он [Карнарвон], может быть, сумел бы оправиться от укуса москита, полученного в Луксоре, если бы вовремя позаботился о себе. Несмотря на советы врачей, он отправился в Каир и пригласил меня пообедать с ним в «Мохаммед Али Клубе». Он выглядел весьма утомленным и подавленным, но настоял, чтобы мы отправились в кино. Он сказал, что его беспокоит ранка на лице, и я принялся уговаривать его вернуться в отель «Континенталь». Но нет, он хотел досмотреть фильм до конца и так и не пошел к себе».[170]

На третьей неделе марта здоровье Карнарвона заметно ухудшилось. Как писал Артур Мертон,

«в Каире… лорду Карнарвону внезапно стало хуже, и 17 числа у него развились рожистое воспаление и стрептококковое заражение крови в области головы и шеи. Как только причина была установлена, было назначено необходимое лечение (инъекции сыворотки), сразу же показавшее свою эффективность».[171]

В письме, написанном Говарду Картеру и датированном воскресеньем 18 марта, леди Эвелин пишет о недомогании Пьера Лако, а затем говорит об ухудшившемся состоянии ее отца:

«Меня попросили написать вам и сказать, что Лако лежит в постели с инфлюэнцей и потому hors de combat, но, что хуже всего, наш старик совсем измотан и не в силах ничем заняться. Вы, верно, знаете, что москит укусил его в щеку в Луксоре и укус очень беспокоит его, а вчера у отца начали опухать шейные железы. Вчера вечером у него поднялась высокая температура, которая держится и теперь. Он настолько слаб, что не может говорить. Я пригласила [капитана] Флетчера Барретта [из королевского военно-медицинского корпуса] навещать его, и я полагаю, он вполне компетентен, но увы, я вижу, что отец все больше и больше слабеет. Так обстоит дело. Я пишу вам так, как есть, ибо не хочу, чтобы в газетах появились преувеличенные слухи. Конечно, может быть, ничего и не будет, но поскольку вы все — люди известные, я знаю, что нет ничего такого, что бы вы ни сделали и о чем ни подумали, что не получило бы огласки. Но я хотела бы, чтобы вы знали, что с нами творится. Мы скучаем по вам, и мне хотелось бы поскорее увидеть вас, мой дорогой.

Я просто хотела сообщить вам, как он себя чувствует.

(С любовью, Эва».[172])

Но прежде, чем Картер успел получить это письмо в Луксоре, ему доставили телеграмму от леди Эвелин, отправленную в понедельник 19 марта. В ней Эва сообщала о крайне тяжелом состоянии отца и просила телеграфировать леди Карнарвон. Получив эту телеграмму, Картер поспешил выехать из Луксора в Каир, чтобы выяснить на месте, может ли он сделать что-нибудь для своего друга и патрона. Его расставание с сокровищами гробницы Тутанхамона оказалось длительным, ибо ему пришлось оставаться в Каире до тех, пор пока тело его умершего друга Карнарвона не было отправлено в Англию. Это произошло в субботу 14 апреля.

Во вторник 20 марта, в день отъезда Картера в Каир, Альберт Литгоу из музея искусств Метрополитен написал ему, излагая сложившуюся ситуацию:

«Леди Эвелин говорит, что состояние ее отца сегодня немного лучше, за что мы все благодарим небо. Вчера мы пережили самый тревожный момент, но сегодня температура у него [лорда] понизилась, и окружающие почувствовали, что его болезнь ослабла или пошла на спад».[173]

Хотя все ожидали, что Карнарвон пойдет на поправку, это оказалось не так. На следующей неделе его светлости вновь стало хуже, и близкие почувствовали, что он смертельно болен. Как писал Артур Мертон, «в последующие несколько дней у него держалась высокая температура, и его мучали сильные боли, ибо воспаление затронуло носовые пазухи и глаза».[174] Вскоре в письме, отправленном Картеру 19 марта, Ричард Бетелл из соседнего отеля «Шепард» сообщал:

«С сожалением сообщаю вам, что К.[Карнарвон] серьезно болен. Эва и слышать не хочет об опасности, но тот ядовитый укус сильно повлиял на него: у него заражение крови. У него высокая температура — 104° [по Фаренгейту]. Эва телеграфировала леди К.[Карнарвон]. Я надеюсь, она приедет на следующей неделе… Есть надежда, что через день или два он сможет победить болезнь, но в противном случае, боюсь, дело примет крайне серьезный оборот».[175]

Однако неделю спустя, в понедельник 26 марта, Мертон сообщал, что «отравление, судя по всем признакам, прошло».[176] К сожалению, это была лишь временная передышка, ибо уже на следующий день «проявилась пневмония правого легкого, и состояние больного вызывает серьезное беспокойство. Однако он вновь оправился, и когда 1 апреля прибыл лорд Порчестер, его состояние вновь вселяло надежду».[177] Но в отчете Мертона есть несоответствия, ибо, согласно опубликованным мемуарам шестого графа Карнарвона, он приехал в Каир только вечером в среду 4 апреля.[178]

В письме, датированном воскресеньем 1 апреля и написанном Аланом Гардинером своей жене, известный египтолог рассказывает о своем визите к графу, лежавшему на одре болезни, и о восхитившей его преданности леди Эвелин своему отцу:

«Я навестил его во вторник [27 марта] и пробыл минут пять, а в среду наступил сильный рецидив. Я пришел после беседы с Эвелин; это был тяжелый день, и у графа около шести часов утра последовал ужасный кризис. Мне было страшно жаль его… и почему только я так привязан к нему? А эта хрупкая девушка своей привязанностью к отцу просто разрывала мне сердце».[179]

В понедельник 2 апреля состояние лорда Карнарвона еще более ухудшилось, поскольку «его левое легкое было поражено инфекцией, и ему пришлось давать кислородные стимуляторы».[180] На следующий день всем казалось, что он не переживет предстоящую ночь. Но утром в среду 4 апреля ему вновь стало лучше. По словам Мертона, «температуру спала, и граф позвал цирюльника, чтобы побриться».[181] Пока он находился под влиянием внутривенных вливаний, графу была позволена непродолжительная беседа с некоторыми ближайшими друзьями.[182] В сердцах близких до конца дня воцарился оптимизм, резко контрастировавший с мрачным пессимизмом, владевшим всеми всего лишь сутки назад.

Затем у лорда Карнарвона примерно в полночь 4 апреля начался очередной рецидив, но граф, казалось, вскоре оправился от него. Но затем, примерно в 1 час 40 мин. утра,[183] у больного начался сильнейший приступ кашля, «что повергло его в крайнее изнеможение».[184] Сиделки бросились к нему на помощь, но «его сердце более не могло выдерживать напряжение».[185] Его семейство собралось вокруг лорда, и вскоре леди Карнарвон и Эвелин преклонили колени у ложа умершего. Спустя пять или десять минут в комнату отца вошел лорд Порчестер, теперь — шестой граф Карнарвон. Так окончил свою жизнь Джордж Эдвард Стэнхоуп Малинокс Герберт, пятый граф Карнарвон.

На основе различных данных и источников можно составить достаточно выразительную картину того, что произошло с графом в последние шесть или семь недель до его кончины. Будучи укушен москитом в правую щеку в Асуане или Луксоре, Карнарвон получил заражение крови, поскольку не воспользовался дезинфекционным средством и не обработал ранку или, по другой версии, на ранку села зараженная муха. Как бы там ни было, у него опухли шея и лицо, начались боли, поднялась высокая температура, так что ему пришлось лечь в постель. Постепенно развившееся воспаление затронуло его носовые пазухи и глаза; граф страдал от предельно высокой температуры, которая характеризовалась резкими перепадами, в результате чего накануне он чувствовал себя хорошо, а назавтра наступал рецидив болезни. Ему был поставлен диагноз «рожистое воспаление» и «стрептококковое заражение крови в области головы и шеи», что в конечном итоге вызвало пневмонию — двустороннее воспаление легких, с которым его организм уже не справился.

Рожистое воспаление — это инфекция мягких тканей, вызванная присутствием в крови стрептококковых бактерий. Его симптомами могут быть отек головы и шейных желез, что и произошло у лорда Карнарвона. Вдобавок к этому рожистое воспаление способно вызвать острое воспаление, сопровождаемое кроваво-красной или медного цвета сыпью с четко выраженной локализацией на коже.

В наиболее тяжелых случаях эта сыпь может раздуваться и опухать на манер нарывов. Помимо озноба и лихорадки рожистое воспаление способно всего за сутки распространиться от головы и шеи по всему телу, в результате чего больной становится особенно восприимчивым к таким недугам, как пневмония. Интересно, что рожистое воспаление часто распространяется от инфицированной ранки или царапины, типа той, что имела место у лорда Карнарвона. Несомненно, что укус москита лишь усугубил и без того болезненное состояние здоровья лорда Карнарвона и вызвал ряд заболеваний, которые и привели к его внезапной смерти. Действительно, домашний врач графа, доктор Маркус Джонсон, прибыв в Каир вскоре после кончины его светлости, констатировал, что лорд Карнарвон всегда был подвержен отравлениям всякого рода, вызванным укусами. Кто бы ни кусал графа прежде, он, доктор Джонсон, немедленно делал ему предохранительную прививку.[186]

Однако все, находившиеся рядом с этим видным британским аристократом в период его кончины, были поражены внезапностью и жестокостью, с которыми болезнь сокрушила его организм. Как пишет Алан Гардинер, «о смерти мне рано утром сообщил [Элджернун] Модели [слуга].[187] Это стало для меня сильным потрясением. Я считал, что он почти наверняка поправится».[188]

Бесспорный факт: ухудшение здоровья графа началось не с укуса москита. Он неважно себя чувствовал со дня той ужасной автокатастрофы, в которую попал в Германии еще в 1901 г. и которая явилась причиной того, что его лечащий врач, доктор Маркус Джонсон, рекомендовал ему проводить зимние месяцы в стране с гораздо более сухим, чем в Англии, климатом. Именно этим объяснялись его первые приезды в Египет. Находка гробницы Тутанхамона также сыграла злую шутку со здоровьем Карнарвона, как и всевозможные политические интриги, последовавшие за этим, в особенности окружавшие вопрос об эксклюзивных правах на информацию, переданных «Таймс». Карнарвона изображали «болезненным человеком»,[189] равно страдавшим от палящей жары в Долине Царей и от духоты в гробнице Сети II, использовавшейся в качестве лаборатории. Однако ясно и то, что еще до злосчастного укуса Карнарвон страдал от какого-то необъяснимого недуга, как пишет Томас Ховинг:

«Состояние здоровья Карнарвона, которое и прежде постепенно слабело, теперь начало быстро ухудшаться. Каждые несколько дней у него начинал шататься или просто выпадал один из зубов. Тогда он еще не понимал этого, но это был один из симптомов глубоко укоренившегося заражения, сыгравшего роковую шутку с его организмом».[190]

Это описание болезненного состояния лорда Карнарвона упоминает не о последнем месяце его жизни в Каире, а о периоде, непосредственно предшествовавшем его поездке по Нилу в Асуан, другими словами — перед фатальным укусом москита. Более того, упомянутое «глубокое заражение, сыгравшее роковую шутку с его организмом», включало в себя почти ежедневное расшатывание или выпадение зубов, и никоим образом не было симптомом рожистого воспаления, заражения крови, пневмонии или плеврита. Но возможно ли, что вся эта эпопея вокруг заражения крови и рожистого воспаления у Карнарвона, которая могла маскировать куда более серьезное и глубоко укоренившееся заболевание, как отдельно взятое, так и сочетавшееся с другими недугами, в конечном итоге ускорила его смерть? Мы можем лишь сказать, что это заболевание не было чем-то таким, что медленно, месяц за месяцем, подтачивало его здоровье. В период празднования Рождества и Нового года 1922/23 г., когда граф вел переговоры о передаче «Таймс» эксклюзивных прав, его светлость находил время и силы для нелегких охотничьих выездов в своем имении Хайклер, подстрелив в один день «семнадцать сотен голов дичи, в основном кроликов, а на следующий — пять сотен голов».[191] Надо было быть очень сильным и проворным человеком, чтобы подстрелить столь огромное количество животных за столь короткое время.

Поэтому, если лорд Карнарвон находился в относительно хорошем состоянии здоровья зимой 1922/23 г., возможно ли, чтобы его здоровье так быстро ухудшилось ко времени находки гробницы? Было ли это следствием инфекции, занесенной укусом москита, или чего-то еще, например, болезни, происходящей из совершенно другого источника?

Интересно, что в тот самый день, когда британский египтолог Артур Уэйгалл официально вскрыл Погребальную Камеру, один из наблюдательных журналистов, стоявший в толпе, с нетерпением ожидавшей развития событий, сделал ряд метких замечаний о здоровье Карнарвона. Наблюдая за членами экспедиции, поднимавшимися по ступеням лестницы из гробницы в половине пятого вечера, он заметил:

«Лорд Карнарвон, всегда бывший весьма деликатным человеком, выглядел бледным и измотанным, выходя из глубины гробницы, и на лицах всех присутствовавших там, внизу, были заметны следы усталости и сильного волнения».[192]

Но эта сцена резко контрастировала с внешним видом Карнарвона, когда он впервые приветствовал группу гостей примерно в час дня. Пошутив о том, как они с Картером собирались устроить концерт в гробнице, Уэйгалл повернулся к человеку, стоявшему рядом с ним, и произнес: «Раз он вышел в таком расположении духа, я оставляю ему шесть недель жизни».[193]

Это пророчество, по какой бы причине оно ни было высказано (Уэйгалл не смог ответить на этот вопрос, когда его впоследствии спросили об этом), оказалось удивительно верным, ибо через шесть недель британский аристократ действительно скончался. Но умерев, он положил начало величайшей сверхъестественной драме в истории египтологии — драме под названием «Проклятие Тутанхамона» (см. главу 9).

Тело лорда Карнарвона было доставлено в Хайклер, где было перевезено к месту своего последнего упокоения на вершине холма Бикон Хилл, древней британской крепости, служившей домом его далеким предкам. В 11 часов утра 28 апреля 1923 г. пятый граф Карнарвон обрел вечный покой после скромной приватной церемонии, на которой присутствовали только ближайшие члены семьи и несколько доверенных слуг из имения. Но проклятие гробницы мумии не ограничилось ни памятью пятого графа Карнарвона, ни поспешными действиями его бывшего друга и коллеги Говарда Картера.

Примечания:

1

1 Carnarvon, No Regrets: The Memoirs of the Earl of Carnarvon, pp. 118—22.

2

2 Ibid., p. 119.

3

3 Ibid., p. 124.

4

1 Sir Alan Gardiner, Egypt of the Pharaohs.

5

2 Brier, The Murder of Tutankhamen: A 3000-year-old Murder Mystery, p. 8.

6

3 Ibid.

7

1 Fairman, «Once again the so-called coffin of Akhenaten», JEA 47 (1960), p. 37.

8

2 See ibid., pp. 30—2.

9

3 See Aldred and Sandison, «The Pharaoh Akhenaten: a problem in Egyptology and pathology», BHM 36 (1962), p. 301.

10

4 See Davis, The Tomb of Queen Tlyi: The Discovery of the Tomb, 1910.

11

5 See Smith, «Note of the estimate of the age attained by the person whose skeleton was found in the tomb», pp. xxiii-xxiv. See also Smith, The Royal Mummies, p. 54.

12

6 Harrison, «An Anatomical Examination of Pharaonic Remains Purported to be Akhenaten, JEA 52 (1966), pp 95— 119.

13

7 Ibid, p. 111.

14

8 Ibid.

15

9 Derry, «Note on the skeleton hitherto believed to be that of King Akhenaten, ASAE 31 (1931), pp. 115—19. See also Engelbach, «Material or a revision of the history of the heresy period of the XVIIIth Dynasty, ASAE 40 (1940), p. 151.

16

10 Filer, The KV 55 body: the facts», EA 17 (Autumn 2000), pp. 13–14.

17

11 See Note 17 for a fuller account of the controversy over the age of the body found in KV 55.

18

12 Derry, pp. 116—17.

19

13 Filer, p. 14.

20

14 Harrison, pp. 113—14.

21

15 Welsh, Tutankhamun's Egypt, p. 54.

22

16 Engelbach, «The so-called coffin of Akhenaten», ASAE 31 (1931), pp. 98-114; Engelbach, 1940, p. 152.

23

17 For the theory that Smenkhkare was Nefertiti see, for instance, Samson, Nefertiti and Cleopatra: Queen-Monarcbs of Ancient Egypt, pp. 86—9, 95—7, and Reeves, Akhenaten: Egypt's False Prophet, 2001, pp. 170—3, after the work of John R Harris in 1973. For strong arguments against this conclusion, see Allen, «Nefertiti and Smenkh-ka-re», GM 141 (1994), pp. 7—17.

24

18 Harris, «Akhenaten and Nefernefruaten in the Tomb of Tut» ankhamun», in Reeves, After Tut» ankhamun: Research and excavation in the Royal Necropolis at Thebes, 1992, pp. 55–62.

25

19 Eaton-Krauss, «The Sarcophagus in the Tomb of Tut» ankhamun», in Reeves, 1992, pp. 85–90.

26

20 Welsh, Tutankhamun's Egypt, p. 8.

27

21 For a more recent case for the body from KV 55 being that of Smenkhkare see Rose, «Who's in Tomb 55», Archaeology 55:2 (March/April 2002), pp. 22–27; Filer, «Anatomy of a Mummy», Archaeology 55:2, (March/April 2002), pp. 26–29.

28

22 See, for example, Reeves, 2001, pp. 81–84, 173—4.

29

23 Fairman, «Once again the so-called coffin of Akhenaten», JEA 47 (I960), pp. 25–40.

30

24 Harrison, pp. 115—16.

31

25 Davis, Excavations: Biban el Moluk: Tbe Tombs of Har-mhabi and Touatankhamanou, 1912, p. 2.

32

26 Ibid., pp. 3, 125.

33

27 Ibid., p. 127.

34

28 Ibid., p. 128.

35

29 Ibid.; Carter and Mace, The Tomb of Tut.ankh.Amen, I, pp. 77—8; Welsh, Tutankhamun’s Egypt, pp. 9—10.

36

30 Hoving, Tutankhamun — The Untold Story, pp. 61—2.

37

31 Davis, 1912, p. 3.|

38

1 Mahdy, Tutankhamun: The Life and,Death of a Boy King, pp. 54—5.

39

2 Harris, «How long was the Reign of Horemheb?» JEA 54 (1968), p. 97; Aldred and Sandison, «The Pharaoh Akhenaten: a problem in Egyptology and pathology», BHM 36 (1962), pp. 298-9.

40

3 Vandenberg, The Forgotten Pharaoh: The Discovery of Tutankhamun, p. 21.

41

4 Ibid.

42

5 Ibid., pp. 24—5.

43

6 Petrie, Tell el Amama, p. 38.

44

7 Redford, Akhenaten: The Heretic King p. 141.

45

8 Petrie, p. 41.

46

9 Ibid.

47

10 Deny, «Note on the skeleton hitherto believed to be that of King Akhenaten; ASAE 31 (1931), p. 116.

48

11 See, for instance, Aldred and Sandison, pp. 305—15.

49

12 Burridge, «Akhenaten: A New Perspective. Evidence of a Genetic Disorder in the Royal Family of 18th Dynasty Egypt», JSSEA 23 (1993), p. 65.

50

13 Ibid.

51

14 Phillips, Act of God: Tutankhamun, Moses and the Myth of Atlantis, p. 68.

52

15 Burridge, p. 65.

53

16 Burridge, pp. 63–74; Burridge, «Did Akhenaten Suffer from Marfan's Syndrome?», BA 59:2 (June 1996), pp. 127—8.

54

17 Filer, «The KV 55 body: the facts», EA 17 (Autumn 2000), p. 4.

55

18 See Collins, Gods of Eden, Ch. 11.

56

19 See Stecchini, Notes on the Relation of Ancient Measures to the Great Pyramid», in Tompkins, Secrets of the Great Pyramid, pp. 287–382.

57

20 Molleson & Campbell, «Deformed Skulls at Tell Arpachi-yah: the Social Context», in Campbell & Green (eds), The Archaeology of Death in the Ancient Near East, Oxbow Monograph No. 51, 1995, pp. 45–55.

58

21 Hoving, Tutankhamun — The Untold Story, p. 27.

59

22 James, Howard Carter: The Path to Tutankhamun, Appendix II, pp. 413—15, and Carter Tut.Ankh.Amen: The Politics of Discovery, pp. 3–6.

60

1 Reeves, The Complete Tutankhamun, p. 44.

61

2 Burghclere, «Introduction», in Carter and Mace, The Tomb ofTut.ankhAmen, I, p. 27.

62

3 See Laughlin, Archaeology and the Bible, p. 72.

63

4 Carnarvon and Carter, Five Years» Explorations at Thebes: A record of work done 1907 — 1911-

64

5 Winstone, Howard Carter and the Discovery of the Tomb of Tutankhamun, p. 114.

65

6 Carter and Mace, I, p. 80.

66

7 Ibid., I, p. 81.

67

8 Ibid.

68

9 Ibid. I, p. 82.

69

10 Ibid.

70

11 Breasted, Pioneer to the Past: The Story of James Henry Breasted Archaeologist, p. 328.

71

12 Carter and Mace, I,p. 82.

72

13 Ibid., I, p. 83.

73

14 Ibid., I, p. 85.

74

15 Breasted, р. 328.

75

16 Ibid.

76

17 Carter and Mace, I, p. 85.

77

18 Hoving, Tutankhamun — The Untold Story, p. 73.

78

19 Ibid.

79

1 Carter and Mace, The Tomb of Tut.ankh.Amen, I, p. 90.

80

2 Gardiner, My Working Years, p. 37.

81

3 Carter and Mace, I, p. 87.

82

4 Breasted, Pioneer to the Past: The Story of James Henry Breasted Archaeologist, p. 332.

83

5 Carter and Mace, I, p. 88.

84

6 Ibid., I, p. 89.

85

7 See, for example, James, Howard Carter: the Path to Tutankhamun.

86

8 Hoving, Tutankhamun — The Untold Story, p. 81.

87

9 A letter from Herbert E Winlock, assistant curator of Egyptology at the Metropolitan Museum, New York, to its director Edward Robinson, dated 28 March 1923, quoted in Hoving, p. 82. See also James, p. 218, who quotes the first paragraph.

88

10 Breasted, p. 342.

89

11 Letter from Winlock to Robinson, 28 March 1923, op. cit.

90

12 Ibid.

91

13 Breasted, p. 342.

92

14 Letter from Winlock to Robinson, 28 March 1923, op. cit.

93

15 Ibid.

94

16 Ibid.

95

17 Hoving, p. 52.

96

18 Breasted, p. 342.

97

19 See Frayling, The Face of Tutankhamun, pp. 55—6.

98

2 °Carter, Lett's No. 46 Indian and Colonial Rough Diary 1922, entry for Friday, 24 November, the Griffith Institute, Ashmolean Museum, Oxford.

99

21 James, p. 305.

100

22 Carter, Lett's No. 46 Indian and Colonial Rough Diary 1922, entry for Friday, 24 November, the Griffith Institute, Ashmolean Museum, Oxford.

101

23 See, for instance, Alan H Gardiner's account of events quoted in his daughter Margaret Gardiner's A Scatter of Memories, p. 98: «On November 23rd Carnarvon arrived at Luxor with his daughter Evelyn».

102

24 Carter and Mace, I, p. 92.

103

25 Ibid.

104

26 Ibid, I, p. 93 n. 1.

105

27 Ibid., I, p. 94.

106

28 Ibid., I, p. 96.

107

29 Ibid., I, p. 96.

108

3 °Carter, MSS. Notebook 1, the Griffith Institute, Ashmolean Museum, Oxford.

109

31 Ibid.

110

32 Carter and Mace, I, p. 100.

111

33 Ibid.

112

34 Ibid., I, p. 101.

113

1 Carter and Mace, The Tomb of Tut.ankh.Amen, I, p. 98.

114

2 Carter, Lett's No. 46 Indian and Colonial Rough Diary 1922, entry for Sunday, 26 November, the Griffith Institute, Ashmolean Museum, Oxford.

115

3 Carnarvon, typewritten draft article dated 10 December 1922, quoted in Reeves and Taylor, Howard Carter before Tutankhamun, pp. 140—1.

116

4 Carnarvon, «The Egyptian treasure: story of the discovery», The Times, 11 December 1922, pp. 13–14.

117

5 Type written draft article written by Lord Carnarvon, 10 December 1922, quoted in Reeves, Howard Carter before Tutankhamun, pp. 140—1.

118

6 Ibid.

119

7 Ibid.

120

8 Ibid.

121

9 Carter, TutAnkhAmen: The Politics of Discovery, p. 4.

122

1 °Carter and Mace, I, p. 93.

123

11 Hoving, Tutankhamun — The Untold Story, pp. 84—5.

124

12 Carter, p.4.

125

13 Hoving, p. 85.

126

14 Carter and Mace, I, p. 101.

127

15 Hoving, pp. 90—103-

128

16 Ibid., p. 91.

129

17 Carter and Mace, I, p. 97.

130

18 Carter and Mace, I, p. 104.

131

19 Ibid., I, p. 178.

132

20 Wynne, Behind the Mask of Tutankhamen, pp. 114—16.

133

21 Herbert, Mervyn, diary 1917—23 (an earlier diary covers the period 1912—17 but is not referenced in this work), Private Papers Collection, Middle East Centre, St Anthony's College, Oxford, GB165-0144. Permission to quote from the diary was kindly given by Janet Powell and Martin Argles.

134

22 Ibid.

135

23 Ibid.

136

24 Ibid.

137

25 Carter and Mace, I, 101—2.

138

26 Lucas, «Notes on Some of the Objects from the Tomb of Tutankhamun», ASAE 41(1942), pp. 135—47.

139

27 Ibid., p. 136.

140

28 Ibid.

141

29 Ibid.

142

30 Lucas, «Notes on Some of the Objects from the Tomb of Tutankhamun», ASAE 45 (1947), pp. 133-4.

143

31 Ibid.

144

32 Herbert, George, account of discovery of Tutankhamun's tomb (copy), c. 1922—23, British Library Manuscript Collection, RP 17991.

145

33 Ibid., pp. 5–6, 9.

146

34 Letter from Lord Carnarvon to Alan H. Gardiner, 28 November 1922, quoted in Reeves and Taylor, Howard Carter Before Tutankhamun, pp. 141—2. This letter forms part of a collection of Gardiner papers archived at the Griffith Institute, Ashmolean Museum, Oxford.26

147

1 The Turin papyrus of Rameses IVs tomb, Museo Egizio, Turin. See Carter and Gardiner, «The tomb of Ramesses IV and the Turin plan of a royal tomb\JEA 4 (1917), pp. 130—58. See also Desroches-Noblecourt, Tutankhamen: life and Death of a Pharaoh, p. 259 and pi. 165.

148

2 See Carter and Mace, The Tomb of TutankhAmen, I, p. 183.

149

3 Ibid., I, p. 184.

150

4 Ibid.

151

5 Ibid., I» p. 185.

152

6 Burton, Harry, Griffith Institute, Oxford, photograph GB7 282.

153

7 Herbert, account of discovery of Tutankhamun's tomb (copy), c. 1922—23, British Library Manuscript Collection, RP 17991, pp. 1-Ю.

154

8 Gardiner, My Working Years, pp. 37—8.

155

9 Dawson to Robbins, Memorandum, «Informing him of Lord Carnarvon's offer of exclusive news on the opening of Tutankhamun's tomb», 14 November 1922, TNL Archive at the Archives and Records Office of the News International Group, GR/3/19/3.

156

1 Rapp, unpublished memoirs (GB165 — 0234), Private Papers Collection, Middle East Centre, Oxford.

157

2 Letter from James Henry Breasted to his son Charles Breasted, dated 12 March 1923, quoted in Breasted, Pioneer to the Past, p. 347.

158

3 Breasted, p. 347.

159

4 James, Howard Carter: The Path to Tutankhamun, p. 254.

160

5 Letter from Lord Carnarvon to Howard Carter, 23 February 1923? in the Carter archives of the Metropolitan Museum of Art, New York, and quoted in James, p. 254 and Hoving, Tutankhamun — The Untold Story, pp. 222—3.

161

6 Hoving, p. 222.

162

7 For instance, see Reeves and Taylor, Howard Carter before Tutankhamun, pp. 156—7.

163

8 Merton, «Ld. Carnarvon's Death. 16 Years» Work in Egypt», The Times, 6 April 1923, p. 11.

164

9 Brackman, The Search for the Gold of Tutankhamen, p. 106.

165

10 Merton, op cit.

166

11 Breasted, p. 347.

167

12 Reeves, The Complete Tutankhamun, p. 62.

168

13 James, pp. 256—7.

169

14 Ibid, p.257

170

15 Gardiner, My Working Years, p.40.

171

16 Merton.

172

17 Letter from Lady Evelyn Herbert to Howard Carter, 18 March 1923, in the Carter archives of the Metropolitan Museum of Art and quoted in James, pp. 257—8.

173

18 Letter from Albert Lythgoe to Howard Carter, 20 March 1923, held by the Egyptology Department of the Metropolitan Museum of Art and quoted in Hoving, pp. 223—4.

174

19 Merton, op. cit.

175

20 Letter from the Hon. Richard Bethell to Howard Carter, 26 March 1923, held by the Egyptology Department of the Metropolitan Museum of Art and quoted in Hoving, p. 224.

176

21 Merton, op. cit.

177

22 Ibid.

178

23 Carnarvon, No Regrets: Memoirs oj the Earl of Carnarvon, pp. 120, 124.

179

24 Letter from Alan Gardiner to his wife, dated 1 April 1923, quoted by Margaret Gardiner in A Scatter of Memoirs, pp. 107-8.

180

25 Merton, op. cit.

181

26 Ibid.

182

27 Lord Carnarvon's last hours: sudden failure of hotel lights\ Daily Express, 6 April 1923, p. 1.

183

28 Merton, op. cit. Merton incorrectly states that his death occurred at 2.30 a.m.

184

29 Ibid.

185

30 Ibid.

186

31 Daily Express, 6 April 1923, p. 1.

187

32 This appears to have been Algernon Maudslay (1873–1948), a public servant, although the authors have been unable to verify this fact.

188

33 Gardiner, pp. 39–40.

189

34 Reeves, p. 62.

190

35 Hoving, p. 221.

191

36 Letter from Lord Carnarvon to Howard Carter, December 1922 — January 1923, source unknown, quoted in Hoving, p. 153.

192

37 Weigall, Tutankhamen And Other Essays, p. 96.

193

38 Ibid., p. 89.