Камерные жанры

Артур Рондо

Любовь Козинцева (Козинцова) (1899/1900-1970) Обнаженная. 1938 Холст, масло. 80,8 х 59,6

Натюрморт. 1925-1930 Холст, масло. 100 х 76,5 Частное собрание, Москва

По мнению тех, кто не принадлежал к почитателям официозного и так называемого «разрешенного» искусства в СССР, камерные (иногда именуемые «тихими») жанры в русской живописи первой половины XX столетия сохраняли зерна культуры, посеянные в эпоху Серебряного века. С этим трудно спорить. Сегодня, глядя из нового века, очевидно, что место творческой личности в истории искусства определяется масштабом дарования и почти не зависит от того, в каком контексте реализовывалась ее творческая активность – у всех на виду или в уединении мастерской среди узкого круга друзей.

Среди фигур, остававшихся до сих пор в тени крупных имен, немало действительно одаренных художников. К таковым, несомненно, относится и Любовь Козинцева (Козинцова; 1899/1900-1970) – родная сестра известного советского кинорежиссера Григория Козинцева и Супруга писателя Ильи Эренбурга. Помимо родства с маститыми представителями отечественной культуры, Любовь Козинцева известна как даровитый живописец и график, автор натюрмортов и портретов. Пройдя курс обучения сначала в школе-мастерской А.Экстер в Киеве, а затем – во ВХУТЕМАСе у А.Родченко, художница немало путешествовала со своим мужем по Европе, встречалась со многими известными коллегами в Берлине и Париже. Ее портреты были написаны К.Петровым-Водкиным, Р.Фальком, А.Тышлером, Н.Альтманом. В собственном творчестве (о нем приходится судить по, к сожалению, довольно редко встречающимся работам) Л.Козинцева ориентировалась на французские традиции умеренного декоративизма и сдержанный отечественный коло- ризм. Два полотна художницы («Натюрморт» второй половины 1920-х годов и «Обнаженная» 1938 года), ныне принадлежащие одному из московских коллекционеров, привлекают опытный взгляд знатока отнюдь не только из-за их редкости. Внимание вознаграждается, если дать себе труд углубиться в пластические и колористические идеи автора.

Бордово-фиолетово-бело-желтый букет в простом коричневом кувшине на круглом столе, покрытом коричнево-синей скатертью, занимает центр композиции натюрморта. Написанная в тех же коричнево-синих тонах, но более темная диванная спинка, светло-ко- ричневые и светло-зеленые обои служат естественным фоном для этого яркого цветового пятна. Передний же план композиции замкнут спинкой стула, так что взгляд зрителя все время возвращается к букету. Последний написан гораздо раскованнее и декоративнее, чем все окружение, и тоже контрастирует с ним: природная, как бы случайная, красота оказывается привлекательнее рукотворной.

В «Обнаженной», написанной почти десятью годами позже, цветовые и композиционные акценты – несколько иные. На полотне нет ярких цветовых пятен, гамма построена на довольно тонких переходах и нюансах в границах золотисто-коричневого (обнаженное тело и фон) и зеленовато-болотного (комод и кувшин на втором плане) тонов. Молодая модель интригует зрителя – но не своей чувственностью, а, напротив, погруженностью в себя, отрешенностью. В этой очевидной эволюции почерка – от противопоставления тонов и фактур к их сближению и тонкой нюансировке, возникновению психологического подтекста, – вероятно, сказались и эволюция личности самой художницы, и ставшее более зрелым и уравновешенным ее профессиональное умение.

Обе композиции Л.Козинцевой являются, без сомнения, качественными и талантливыми проявлениями «камерных тенденций» в русской живописи 1920-1930-х годов, которые, кстати, имели аналоги в нескольких европейских школах (можно, например, напомнить о работах Андре Дерена того лее периода), но при этом не теряли своей индивидуальности.