И нож зазубрился, и циркуль сломан. Заржавел гвоздь, безмолвствует топор. И цехов радостный умолкнул гомон, И недостроенный стоит собор.
О преткновения равносторонний камень! О равноденствие! А на море, вдали, Над мертвой зыбью раздается Amen, Но парусам не верят корабли.
Немотствуют таблицы тайных Знаков, И червь грызет пергамент вещих книг. Лишь там, где некогда вселенской славой Сияла сладострастная Венера, Мерцаешь ты, вечерняя звезда. Твой отдаленный облик порождает Высокое бездействие в сердцах.
О Меланхолия! В венке из бледных маков Здесь, на земле, твой девственный двойник: В одеждах белых юная химера Очами полыми глядит туда, Где пролетает нетопырь костлявый. И на его готических крылах Твое святое имя прославляет Магическая надпись…
Только боль, только сон. И к чему все страдания эти? Забываю себя, опускаюсь на самое дно Небывалых морей, где в томительно-призрачном свете Голубое руно.
Голубое руно золотистых волос оплетает, И недвижно покоюсь во влажно-текучем бреду. И, как пестрые рыбы, недели и годы мелькают, Я себя потерял и тебя не найду.
И тебя не найду. Только будет по-прежнему сниться Колыханье, мерцанье, пучины прохладное дно, Только зыбких волос, где текучая прелесть таится, Голубое руно.
Я лежал на морском песке На берегу, неизвестном мне, Никого не помня и не видя, Обломок погибшего корабля. И только крик чайки В тот кораблекрушительный час Доносился до тонкой грани Потонувшей души моей. И этот крик чайки Над желтым неведомым взморьем Связал непричастную душу Со странным миром земным… [6]
Не счастья жду, но страшной полноты Той радости, которой нет названья. Неясные твои сливаются черты В духовный облик нового страданья. Он расцветает мукою живой И с каждым днем, и с каждой песней Склоняется всё ниже надо мной, Всё вдохновенней и чудесней.
Измученная негой бездыханной Вся в золоте осеннего заката Лежала ты. И медленные тени Опять тебя ревниво облачали В одежды сумерков неторопливых, Но мне казалось в этот вечер дремный – Меж нами разверзаются пространства. Всё дальше ты. И мне нельзя коснуться Тебя. Меж нами горы, реки, Широкие бесстрастные долины, Прохладные моря и небо, небо С дождливыми слепыми облаками.
О, сколько раз, с тобою разлученный, Воссоздавал тебя из Тьмы и страсти, Но призрак твой выскальзывал, и руки Я опускал бессильные. И снова Холодные бескрайние пространства, Где протекает медленное время, Меж нами раскрывались. Лишь порою В тревожных снах с улыбкою спокойной – Какой я никогда не видел прежде – Являлась ты. Когда же пробуждался – Едва приметной золотою сетью Дрожала ты, в эфире растворяясь, И чувствовал я пламени дыханье И быстрый холод закоцитной влаги, Как будто в тайны смерти и рожденья Я посвящен.
От тебя, как от берега медленно я отплываю, Уходя в океан безнадежных времен, И твой образ, твой голос навеки, навеки теряю, Но звездою утраты одинокий мой путь озарён.
Так от смутного берега непримиренной отчизны Отходил я когда-то в ещё непонятную даль, Чтобы годы и годы скитальческой горестной жизни Очищали потери и трижды святила печаль.
Так когда-нибудь в час непоправимой разлуки Я навеки отчалю от милой земли голубой, И, как крест над вселенной, созвездий расширятся руки, И я всё обрету в отреченьи и буду навеки с тобой.
Как влажным воздухом и Адрии волной Незримо окружен, любимая, тобой. Тобою пьян, поет осенний виноград, Над призраком твоим оливы шелестят. Над милым призраком приморская сосна Склоняется, шумит, и вторит ей волна. В час равноденствия на отмели сырой Усталый я уснул. Пугливый образ твой Вошел в мой сонный мир. И были мы вдвоем – В одном биении, в дыхании одном, Сливаясь с глубиной взволнованных морей И с полнотой небес, ты вновь была моей. И ты ушла с зарей, прозрачна, как заря, Лазурным пламенем в моей душе горя.
Как пережить мне смерть мою в тебе? Какое этой муке дать названье – Покорность? Безнадежность? Упованье? Но ты в моей останешься судьбе, Как серафим, что указует путь, В смертельный холод звездный отступая. О, если бы хоть раз еще взглянуть В его глаза, горя и не сгорая. И видеть тот же пламень голубой Его очей – полуночный и властный, Чтоб изойти восторгом, и тоской, И музыкой, с уделом не согласной.
Запах кипариса, и сандала, И увядших лет, и роз сухих. Не сама ли эту песнь слагала, Не сама ли повторяла стих Безнадежный. И, ремней сандалий Недостойный развязать твоих, Вижу крылья, ощущаю дали, Повторяю непонятный стих. Миг один. И косы золотые Растворятся в золоте зари. Но в ларце, где дремлют дни былые, Ты забудешь снова янтари. Поспешить свидание не смея, Буду долго, долго ждать, бледнея, Колдовать над розою сухой, И вдыхать запретные куренья, И мешать святое нетерпенье С медленной, покорною тоской.
Ты помнишь ли те полдни? Голоса Смолкали птиц, пахло древесиной, И падала смолистая слеза, Прозрачная, как стих Расина. Сжимали жадно цепкие плющи Стволы высоких кленов, тонких сосен, А в чаще пели скрытые ключи, И музыкою приближалась осень.
2
В зеленые каналы и пруды Глядели, не мигая, водяницы; Касались заколдованной воды Их неподвижные ресницы, Лазури древней ветхая печаль Дрожала в ясности полдневных звуков, И поглощала медленная даль Руины королевских акведуков.
3
По склону дымному в венке из мхов Оторопелый фавн бежал, хромая. Под аркою недвижных облаков Внизу дремал дворец Ноайя. И прославлял багряный гимн листвы Барочный герб на полукруглой башне, И замковые расплывались рвы, И с будущим сливался день вчерашний.
4
Войди со мной в тот храм, в ту тишину: Ты чувствуешь ли кленов колыханье И голубую дремную волну Неодолимого желанья? Где грань последняя, где роковой предел Земли, небес, и музыки, и тела?.. Ты помнишь ли, как полдень пламенел И в воздухе ты таяла и пела?
5
Безумием душа поражена И полнотой любви несовершенной И жертвенной. Сама собой пьяна, Она колеблет сон вселенной, До звезд встает и поражает плоть, Мгновениям дарует вечность. Безумствует, стремится побороть Богов убийственную быстротечность.
6
Как будто власть имеет всё вернуть В счастливое довременное лоно И кругом сказочным навек замкнуть Холмы и башни Ментенона, И Франции улыбчивую сень, И лес из басен Лафонтена, И лета ускользающую тень, И запах смол, увядших роз и сена;
7
И сладострастья легковерный сон Средь августовской музыки багряной, Опаловый лучистый небосклон Над изумрудною поляной, – Как будто власть имеет превратить В гимн торжествующий земного постоянства Два сердца смертные, чтоб вечно жить Вне времени, вне чисел, вне пространства.
Примечания:
6
Это было видение того, что случилось почти тридцать лет спустя (в 1960 году) на Рижском взморье. (Прим. сост.).
