[458] CHAPTER EIGHT.

THE FIGHT AT THE LAMP-POST

[459] “Ho! Her-ipress, are you? We’ll see about that,” said a voice. Then another voice said, “Three cheers for the Hempress of Colney ’Atch” and quite a number joined in.

[460] A flush of colour came into the Witch’s face and she bowed ever so slightly. But the cheers died away into roars of laughter and she saw that they had only been making fun of her: A change came over her expression and she changed the knife to her left hand. Then, without warning, she did a thing that was dreadful to see. Lightly, easily, as if it were the most ordinary thing in the world, she stretched up her right arm and wrenched off one of the cross-bars of the lamp-post. If she had lost some magical powers in our world, she had not lost her strength; she could break an iron bar as if it were a stick of barleysugar. She tossed her new weapon up in the air, caught it again, brandished it, and urged the horse forward.

[461] “Now’s my chance,” thought Digory. He darted between the horse and the railings and began going forward. If only the brute would stay still for a moment he might catch the Witch’s heel. As he rushed, he heard a sickening crash and a thud. The Witch had brought the bar down on the chief policeman’s helmet: the man fell like a nine-pin.

[462] “Quick, Digory. This must be stopped,” said a voice beside him. It was Polly, who had rushed down the moment she was allowed out of bed.

[463] “You are a brick,” said Digory. “Hold on to me tight. You’d have to manage the ring. Yellow, remember. And don’t put it on till I shout.”

[464] There was a second crash and another policeman crumpled up. There came an angry roar from the crowd: “Pull her down. Get a few paving-stones. Call out the Military.” But most of them were getting as far away as they could. The Cabby, however, obviously the bravest as well as the kindest person present, was keeping close to the horse, dodging this way and that to avoid the bar, but still trying to catch Strawberry’s head.

[465] The crowd booed and bellowed again. A stone whistled over Digory’s head. Then came the voice of the Witch, clear like a great bell, and sounding as if, for once, she were almost happy.

“Scum! You shall pay dearly for this when I have conquered your world. Not one stone of your city will be left. I will make it as Charn, as Felinda, as Sorlois, as Bramandin.”

[466] Digory as last caught her ankle. She kicked back with her heel and hit him in the mouth. In his pain he lost hold. His lip was cut and his mouth full of blood. From somewhere very close by came the voice of Uncle Andrew in a sort of trembling scream. “Madam—my dear young lady—for heaven’s sake—compose yourself.” Digory made a second grab at her heel, and was again shaken off. More men were knocked down by the iron bar. He made a third grab: caught the heel: held on tike grim death, shouting to Polly “Go!” then Oh, thank goodness. The angry, frightened faces had vanished. The angry, frightened voices were silenced. All except Uncle Andrew’s. Close beside Digory in the darkness, it was wailing on “Oh, oh, is this delirium? Is it the end? I can’t bear it. It’s not fair. I never meant to be a Magician. It’s all a misunderstanding. It’s all my godmother’s fault; I must protest against this.

In my state of health too. A very old Dorsetshire family.”

“Bother!” thought Digory. “We didn’t want to bring him along. My hat, what a picnic. Are you there, Polly?”

[467] “Yes, I’m here. Don’t keep on shoving.”

[468] “I’m not,” began Digory, but before he could say anything more, their heads came out into the warm, green sunshine of the wood. And as they stepped out of the pool Polly cried out:

[469] “Oh look! We’ve-brought the old horse with us too. And Mr Ketterley. And the Cabby. This is a pretty kettle of fish!”

[470] As soon as the Witch saw that she was once more in the wood she turned pale and bent down till her face touched the mane of the horse. You could see she felt deadly sick. Uncle Andrew was shivering. But Strawberry, the horse, shook his head, gave a cheerful whinny, and seemed to feel better. He became quiet for the first time since Digory had seen him. His ears, which had been laid flat back on his skull, came into their proper position, and the fire went out of his eyes.

[471] “That’s right, old boy,” said the Cabby, slapping Strawberry’s neck. “That’s better. Take it easy.”

[472] Strawberry did the most natural thing in the world. Being very thirsty (and no wonder) he walked slowly across to the nearest pool and stepped into it to have a drink. Digory was still holding the Witch’s heel and Polly was holding Digory’s hand. One of the Cabby’s hands was on Strawberry; and Uncle Andrew, still very shaky, had just grabbed on the Cabby’s other hand.

[473] “Quick,” said Polly, with a look at Digory. “Greens!”

[474] So the horse never got his drink. Instead, the whole party found themselves sinking into darkness. Strawberry neighed; Uncle Andrew whimpered. Digory said, “That was a bit of luck.”

[475] There was a short pause. Then Polly said, “Oughtn’t we to be nearly there now?”

[476] “We do seem to be somewhere,” said Digory. “At least I’m standing on something solid.”

[477] “Why, so am I, now that I come to think of it,” said Polly. “But why’s it so dark? I say, do you think we got into the wrong Pool?”

[478] “Perhaps this is Charn,” said Digory. “Only we’ve got back in the middle of the night.”

[479] “This is not Charn,” came the Witch’s voice. “This is an empty world. This is Nothing.”

[480] And really it was uncommonly like Nothing. There were no stars. It was so dark that they couldn’t see one another at all and it made no difference whether you kept your eyes shut or open. Under their feet there was a cool, flat something which might have been earth, and was certainly not grass or wood. The air was cold and dry and there was no wind.

[481] “My doom has come upon me,” said the Witch in a voice of horrible calmness.

[482] “Oh don’t say that,” babbled Uncle Andrew. “My dear young lady, pray don’t say such things. It can’t be as bad as that. Ah—Cabman—my good man—you don’t happen to have a flask about you? A drop of spirits is just what I need.”

[483] “Now then, now then,” came the Cabby’s voice, a good firm, hardy voice. “Keep cool everyone, that’s what I say. No bones broken, anyone? Good. Well there’s something to be thankful for straight away, and more than anyone could expect after falling all that way. Now, if we’ve fallen down some diggings—as it might be for a new station on the Underground—someone will come and get us out presently, see! And if we’re dead—which I don’t deny it might be—well, you got to—remember that worse things ’appen at sea and a chap’s got to die sometime. And there ain’t nothing to be afraid of if a chap’s led a decent life. And if you ask me, I think the best thing we could do to pass the time would be sing a ’ymn.”

[484] And he did. He struck up at once a harvest thanksgiving hymn, all about crops being “safely gathered in”. It was not very suitable to a place which felt as if nothing had ever grown there since the beginning of time, but it was the one he could remember best. He had a fine voice and the children joined in; it was very cheering. Uncle Andrew and the Witch did not join in.

[485] Towards the end of the hymn Digory felt someone plucking at his elbow and from a general smell of brandy and cigars and good clothes he decided that it must be Uncle Andrew. Uncle Andrew was cautiously pulling him away from the others. When they had gone a little distance, the old man put his mouth so close to Digory’s ear that it tickled, and whispered:

[486] “Now, my boy. Slip on your ring. Let’s be off.”

[487] But the Witch had very good ears. “Fool!” came her voice and she leaped off the horse. “Have you forgotten that I can hear men’s thoughts? Let go the boy. If you attempt treachery I will take such vengeance upon you as never was heard of in all worlds from the beginning.”

[488] “And,” added Digory, “if you think I’m such a mean pig as to go off and leave Polly—and the Cabby—and the horse in a place like this, you’re well mistaken.”

[489] “You are a very naughty and impertinent little boy,” said Uncle Andrew.

[490] “Hush!” said the Cabby. They all listened.

[491] In the darkness something was happening at last. A voice had begun to sing. It was very far away and Digory found it hard to decide from what direction it was coming. Sometimes it seemed to come from all directions at once. Sometimes he almost thought it was coming out of the earth beneath them. Its lower notes were deep enough to be the voice of the earth herself. There were no words. There was hardly even a tune. But it was, beyond comparison, the most beautiful noise he had ever heard. It was so beautiful he could hardly bear it. The horse seemed to like it too; he gave the sort of whinney a horse would give if, after years of being a cab-horse, it found itself back in the old field where it had played as a foal, and saw someone whom it remembered and loved coming across the field to bring it a lump of sugar.

[492] “Gawd!” said the Cabby. “Ain’t it lovely?”

[493] Then two wonders happened at the same moment. One was that the voice was suddenly joined by other voices; more voices than you could possibly count. They were in harmony with it, but far higher up the scale: cold, tingling, silvery voices. The second wonder was that the blackness overhead, all at once, was blazing with stars. They didn’t come out gently one by one, as they do on a summer evening. One moment there had been nothing but darkness; next moment a thousand, thousand points of light leaped out—single stars, constellations, and planets, brighter and bigger than any in our world. There were no clouds. The new stars and the new voices began at exactly the same time. If you had seen and heard it, as Digory did, you would have felt quite certain that it was the stars themselves which were singing, and that it was the First Voice, the deep one, which had made them appear and made them sing.

[494] “Glory be!” said the Cabby. “I’d ha’ been a better man all my life if I’d known there were things like this.”

[495] The Voice on the earth was now louder and more triumphant; but the voices in the sky, after singing loudly with it for a time, began to get fainter. And now something else was happening.

[496] Far away, and down near the horizon, the sky began to turn grey. A light wind, very fresh, began to stir. The sky, in that one place, grew slowly and steadily paler. You could see shapes of hills standing up dark against it. All the time the Voice went on singing.

[497] There was soon light enough for them to see one another’s faces. The Cabby and the two children had open mouths and shining eyes; they were drinking in the sound, and they looked as if it reminded them of something. Uncle Andrew’s mouth was open too, but not open with joy. He looked more as if his chin had simply dropped away from the rest of his face. His shoulders were stopped and his knees shook. He was not liking the Voice. If he could have got away from it by creeping into a rat’s hole, he would have done so. But the Witch looked as if, in a way, she understood the music better than any of them. Her mouth was shut, her lips were pressed together, and her fists were clenched. Ever since the song began she had felt that this whole world was filled with a Magic different from hers and stronger. She hated it. She would have smashed that whole world, or all worlds, to pieces, if it would only stop the singing. The horse stood with its ears well forward, and twitching. Every now and then it snorted and stamped the ground. It no longer looked like a tired old cab-horse; you could now well believe that its father had been in battles.

[498] The eastern sky changed from white to pink and from pink to gold. The Voice rose and rose, till all the air was shaking with it. And just as it swelled to the mightiest and most glorious sound it had yet produced, the sun arose.

[499] Digory had never seen such a sun. The sun above the ruins of Charn had looked older than ours: this looked younger. You could imagine that it laughed for joy as it came up. And as its beams shot across the land the travellers could see for the first time what sort of place they were in. It was a valley through which a broad, swift river wound its way, flowing eastward towards the sun. Southward there were mountains, northward there were lower hills. But it was a valley of mere earth, rock and water; there was not a tree, not a bush, not a blade of grass to be seen. The earth was of many colours: they were fresh, hot and vivid. They made you feel excited; until you saw the Singer himself, and then you forgot everything else.

[500] It was a Lion. Huge, shaggy, and bright, it stood facing the risen sun. Its mouth was wide open in song and it was about three hundred yards away.

[501] “This is a terrible world,” said the Witch. “We must fly at once. Prepare the Magic.”

[502] “I quite agree with you, Madam,” said Uncle Andrew. “A most disagreeable place. Completely uncivilized. If only I were a younger man and had a gun—”

[503] “Garn!” said the Cabby. “You don’t think you could shoot ’im, do you?”

[504] “And who would” said Polly.

[505] “Prepare the Magic, old fool,” said Jadis.

[506] “Certainly, Madam,” said Uncle Andrew cunningly. “I must have both the children touching me. Put on your homeward ring at once, Digory.” He wanted to get away without the Witch.

[507] “Oh, it’s rings, is it?” cried Jadis. She would have had her hands in Digory’s pocket before you could say knife, but Digory grabbed Polly and shouted out:

[508] “Take care. If either of you come half an inch nearer, we two will vanish and you’ll be left here for good. Yes: I have a ring in my pocket that will take Polly and me home. And look! My hand is just ready. So keep your distance. I’m sorry about you (he looked at the Cabby) and about the horse, but I can’t help that. As for you two (he looked at Uncle Andrew and the Queen), you’re both magicians, so you ought to enjoy living together.”

[509] “’Old your noise, everyone,” said the Cabby. “I want to listen to the moosic.”

[510] For the song had now changed.

Примечания:

4

Жила она в одном из тех домов, что стоят друг к другу вплотную. Как-то утром вышла она в крошечный сад эа своим домом, и ее позвал, вскарабкавшись на изгородь, мальчик иэ соседнего садика. Полли удивилась, потому что до сих пор в этом доме не было никаких детей. Там жили мисс и мистер Кеттерли, одна – старая дева, другой – старый холостяк. Так что Полли глядела на мальчика с большим любопытством. Лицо у него было страшно перепачкано, будто сн сначала копался в земле, потом плакал, потом утирал его рукой. Примерно так, надо сказать, оно и было.

5

– Привет, мальчик, – сказала Полли.

45

– Пошли, – сказала Полли.

46

– Не хочешь, не иди, – сказал Дигори.

47

– Я тебе не трусиха, – сказала Полли.

48

– А как мы узнаем, что мы находимся в том доме?

49

Они решили вернуться на чердак и, шагая, как в пещере, с балки на балку, отмерить, сколько балок приходится на каждую комнату.

50

Потом они отвели бы балки четыре на промежуток между дальним и ближним чердаком у Полли, а на комнатку служанки – ровно столько, сколько на дальний чердак.

51

Пройдя такое расстояние дважды, можно рассчитывать, что миновал уже оба дома и дальше идет тот, пустой.

458

Глава восьмая. БИТВА У ФОНАРНОГО СТОЛБА

459

– Ого! – раздался голос из толпы. – Да неужто сама императрица? Ну и потеха!

– Ура императрице заднего двора! Ура!

460

Зардевшись, ведьма слегка наклонила голову – но тут крики превратились в хохот, она поняла, что над ней потешаются, и, изменившись в лице, переложила сверкающий нож из правой руки в левую. Дальше случилось что-то совсем жуткое. Легко и просто, будто в этом не было решительно ничего особенного, она протянула правую руку к столбу и отломала от него один из железных брусков. Да, волшебную силу она могла и утратить, но обыкновенная оставалась при ней, и железо она ломала, словно это была спичка.

Королева подкинула свое новое оружие в воздух, снова поймала, повертела в руке, как жезл, и направила лошадь вперед.

461

«Сейчас или никогда», – подумал Дигори. Пробежав между лошадью и заборчиком, он принялся медленно продвигаться вперед. Стоило коню на мгновение остановиться – и Дигори успел бы дотронуться до пятки ведьмы. Во время своего рывка он услыхал ужасающий звон и грохот. Ведьма опустила железный брусок на шлем полицейскому, и тот упал, как кегля.

462

– Быстрее, Дигори. Это невозможно! – сказал кто-то за его спиной. Это была Полли, убежавшая из дому сразу же после того, как ее выпустили из кровати.

463

– Молодчина, – шепнул Дигори. – Держись за меня покрепче. Тебе придется управляться с кольцом. Желтое, запомни. И не надевай его, пока я не крикну.

464

Раздался еще один звук удара, и свалился второй полицейский. Тут начала приходить в бешенство толпа. «Стащить ее! Булыжником по кумполу! Солдат, солдат вызвать!» И в то же время народ расступался все дальше. Только извозчик – явно самый храбрый и самый добросердечный из собравшихся – держался близко к лошади, и, увертываясь от железного бруска, пытался погладить свою Земляничку.

465

Толпа продолжала гудеть и бесноваться. Над головой у Дигори пролетел первый камень. Тут королева заговорила.

– Чернь! – Голос ее, похожий на звон огромного колокола, звучал почти радостно. – О, как дорого вы заплатите за это, когда я стану владычицей мира! Я не оставлю от вашего города камня на камне как случилось с Чарном, с Фелиндой, с Сорлойсом, с Брамандином!

466

И тут Дигори наконец поймал ее за ногу. Королева съездила ему каблуком прямо в зубы, разбила губу и раскровавила весь рот, так что мальчику пришлось отпустить ее. Где-то совсем рядом дядюшка Эндрью лепетал что-то вроде «Мадам… прелестница… нельзя же так… соберитесь с духом… « Дигори снова схватил ее за ногу, и снова его стряхнули. Железный брусок продолжал косить одного человека за другим. Дигори схватился в третий раз… сжал каблук мертвой хваткой… и выкрикнул:

– Полли! Давай!

Гневные и перепуганные лица мигом исчезли. Гневные, перепуганные голоса затихли. Только где-то в полутьме за спиной Дигори продолжал ныть дядюшка Эндрью. «Что это, белая горячка? Конец всему? Это невыносимо! Нечестно! Я никогда не хотел быть чародеем! Это недоразумение! Это моя крестная… должен протестовать… состояние здоровья… почтенный дорсетширский род… „ «Тьфу! – подумал Дигори. -Только его здесь не хватало. Ну и прогулочка! Ты тут, Полли?“ – добавил он вслух.

467

– Тут я. Не толкайся, пожалуйста.

468

– Я и не думал, – но не успел Дигори договорить, как их головы уже вынырнули в теплую солнечную зелень Леса Между Мирами.

469

– Смотри! – крикнула выходящая из воды Полли. – И лошадь тут, и мистер Кеттерли! И извозчик! Ну и компания!

470

Стоило ведьме увидеть лес, как она побледнела и склонилась к самой гриве лошади. Было видно, как она смертельно ослабела. Дядюшка Эндрью дрожал мелкой дрожью. Зато Земляничка радостно встряхнулась, испустила веселое ржание и успокоилась – впервые тех пор, как Дигори ее увидел. Прижатые уши выпрямились, жуткий огонь в глазах, наконец, погас.

471

– Вот и хорошо, лошадушка, – извозчик похлопал Земляничку по шее. – Молодчина. Так держать.

472

Тут лошадь сделала самую естественную вещь. Ей очень хотелось пить (и неудивительно), так что она добрела до ближайшего пруда и зашла в воду. Дигори все еще держал ведьму за пятку, а Полли сжимала руку Дигори. Кэбмен, в свою очередь, гладил Земляничку; что же до дядюшки, то он, продолжая дрожать, вцепился доброму извозчику в рукав.

473

– Быстро! – Полли взглянула на Дигори. – Зеленые!

474

Так и не пришлось Земляничке напиться. Вместо этого вся компания начала проваливаться во мглу. Лошадь заржала, дядюшка Эндрью взвизгнул. «Везет же нам», – сказал Дигори.

475

После нескольких минут молчания Полли удивленно спросила:

– Разве мы не должны уже где-то очутиться?

476

– Мы, по-моему, уже где-то очутились, – сказал Дигори. – Я, по крайней мере, стою на чем-то твердом.

477

– Хм, да и я, кажется, тоже, – отвечала Полли, – только почему же такая темень? Слушай, может, мы не в тот пруд забрались?

478

– Наверное, мы в Чарне, – предположил Дигори, – только здесь ночь.

479

– Это не Чарн, – раздался голос ведьмы, – это пустой мир, где царит Ничто.

480

И действительно, окружающее весьма напоминало именно Ничто. Звезд не было. Темнота царила такая, что нельзя было увидать друг друга, и все равно, открыты глаза, или закрыты. Под ногами дышало холодом нечто плоское – может быть, земля, но уж точно не трава и не дерево. В сухом прохладном воздухе не было ни малейшего ветерка.

481

– Судьба моя настигла меня, – сказала ведьма пугающе спокойным голосом.

482

– О, не надо так, моя дорогая, – залепетал дядюшка Эндрью. – Моя милая юная госпожа, умоляю вас воздержаться от подобных суждений! Неужели все на самом деле так плохо? Не верю! И… извозчик, любезный… нет ли у тебя случаем бутылочки, а? Капля спиртного – это именно то, что мне сейчас чертовски необходимо!

483

– Ну-ну, – раздался добрый, уверенный и спокойный голос извозчика. – Не падайте духом, ребята! Кости у всех целы? Отлично! За одно это стоит спасибо сказать – вон мы с какой высоты свалились. Скажем, мы в какой-то котлован свалились, может, на новую станцию метро, так ведь придут же, в конце концов, и вызволят нас всех, точно? Ну, а ежели мы уже отдали концы – что очень даже могло случиться – что ж, двум смертям не бывать, а одной не миновать. И чего, спрашивается, бояться, если за плечами честная жизнь, а? А покуда давайте-ка время скоротаем и споем песнопение. Хорошо?

484

И он тут же затянул церковное песнопение, благодарственный гимн в честь сбора урожая, который «весь лежал в амбарах». Гимн вряд ли подходил к месту, где никогда не выросло ни одного колоса, но извозчик помнил его лучше всех остальных. Голос у него был сильный и приятный. Подпевая, дети приободрились. Дядюшка и ведьма подпевать не стали.

485

На последнем куплете гимна Дигори почувствовал, как кто-то хватает его за локоть. По запаху коньяка, сигар и дорогого белья он понял, что это дядюшка Эндрью, пытающийся тайком отвести его в сторону. Когда они отошли на пару шагов от остальных, дядя склонился так близко к уху Дигори, что тому стало щекотно, и прошептал:

486

– Ну же, мальчик! Надевай свое кольцо! Давай отправляться.

487

Дядя недооценил хороший слух королевы.

– Глупец! – воскликнула она, спрыгивая с лошади. – Ты позабыл, что я умею читать людские мысли? Отпусти мальчишку. Если ты вздумаешь предать меня, то месть моя будет самой страшной со времен сотворения всех миров!

488

– Кроме того, – добавил Дигори, – ты очень даже зря принимаешь меня за такую жуткую свинью, которая могла бы оставить в таком месте Полли, извозчика и Земляничку.

489

– Ты весьма, весьма избалованный и неблаговоспитанный мальчик, – сказал дядя Эндрью.

490

– Тише! – сказал извозчик. И все они стали прислушиваться.

491

Что-то наконец начало происходить в темноте. Чей-то голос начал петь, так далеко, что Дигори даже не мог разобрать, откуда он доносится. Порою казалось, что он струится со всех сторон. Норою Дигори мерещилось, что голос исходит из земли у них под ногами. Самые низкие ноты этого голоса были так глубоки, что их могла бы вызвать сама земля. Слов не было. Даже мелодии почти не было. Но Дигори никогда не слышал таких несравненных звуков. Они пришлись по душе и лошади: Земляничка так радостно заржала, словно после долгих лет в упряжи кэба она вернулась на старый луг, где играла еще жеребенком, и словно кто-то, кого она помнила и любила, шел к ней через луг с куском сахара в руке.

492

– Господи! – воскликнул извозчик. – Ну и красота!

493

. – И тут в один миг случилось сразу два чуда. Во-первых, к поющему голосу присоединилось несчетное множество других голосов. Они пели в тон ему, только гораздо выше, в прохладных, звонких, серебристых тонах. Во-вторых, черная тьма над головой вдруг мгновенно осветилась мириадами звезд. Вы знаете, как звезды одна за другой мягко проступают в летний вечер; но здесь было не так, здесь в глухой тьме сразу засияли многие тысячи светлых точек – звезды, созвездия, планеты, и все они были ярче и крупнее, чем в нашем мире. Облаков не было. Новые звезды и новые голоса возникли в точности в одно и то же мгновение. И если бы вы были свидетелем этого чуда, как Дигори, то и вы бы подумали, что поют сами звезды и что Первый Голос, густой и глубокий, вызвал их к жизни и пению.

494

– Чудо-то какое дивное, – сказал извозчик, – знал бы я раньше, что такое бывает, другим бы был человеком.

495

Голос на земле звучал все громче, все торжественней, но небесные голоса уже кончили подпевать ему и затихли. И чудеса продолжились.

496

Далеко-далеко, у самого горизонта, небо стало сереть. Подул легкий, очень свежий ветерок. Небо над горизонтом становилось бледнее и бледнее, так что вскоре на его фоне начали проступать очертания гор. Голос все продолжал свое пение.

497

Вскоре стало так светло, что можно было различить лица друг друга. Извозчик и двое детей стояли, раскрыв рты, с сияющими глазами, впитывая в себя каждый звук и будто пытаясь что-то вспомнить. Разинул рот и дядюшка Эндрью, но не от радости. Выглядел он так, словно у него отвалилась челюсть. Колени у дядюшки дрожали, голову он спрятал в плечи. Голос очень не нравился старому чародею, и он охотно уполз бы от него куда угодно, хоть и в крысиную нору. А вот ведьма, казалось, понимала Голос лучше всех остальных, только по-своему. Стояла она, крепко стиснув зубы и сжав кулаки, словно с самого начала чувствовала, что весь этот мир исполняется волшебства, которое сильнее ее собственных чар, и совсем на них непохоже. Бешенство переполняло колдунью. Она бы с радостью разнесла на куски и этот мир, и все остальные, лишь бы только остановить пение. А у лошади подрагивали уши. Она то и дело весело ржала и била копытом по земле, словно была не заезженной лошадью извозчика, а достойной дочерью своего отца из кавалерии.

498

Небо на востоке стало из белого розовым, а потом золотым. Голос звучал все громче и громче, сотрясая воздух, и когда он достиг небывалой мощи, поднялось солнце.

499

Никогда в жизни не видал Дигори такого солнца. Над развалинами Чарна солнце казалось старше нашего, а это солнце выглядело моложе. Поднимаясь, оно словно смеялось от радости. В свете его лучей, пересекающих равнину, наши путешественники впервые увидели мир, в котором очутились. Они стояли на краю долины, посреди которой текла на восток, к солнцу, широкая стремительная река. На юге высились горы, на севере – холмы. В этой долине ничего не росло, и среди земли, воды и камней не было видно ни деревца, ни кустика, ни былинки, хотя разноцветные краски земли, живые и жаркие, веселили сердце. Но тут появился сам Певец – и пришельцы позабыли обо всем остальном.

500

Это был лев. Огромный, лохматый, золотисто-желтый лев стоял лицом к восходящему солнцу, метров за триста от них, широко раскрыл свою пасть в песне.

501

– Какой ужасный мир! – сказала ведьма. – Бежим немедленно! Где твое волшебство, раб?

502

– Совершенно согласен с вами, мадам, – отозвался дядя, – в высшей степени неприятное место. Абсолютно нецивилизованное. Будь я помоложе, и имейся бы у меня ружье…

503

– Это зачем? – удивился извозчик. – Вы же не думаете, что можно стрелять в него?

504

– Никто не подумает, – сказала Полли.

505

– Где твои чары, старый глупец? воскликнула Джадис.

506

– Сию минуту, мадам, – дядя явно хитрил. – Оба ребенка должны меня коснуться. Дигори, немедленно надень зеленое кольцо. – Он все еще надеялся сбежать без ведьмы.

507

– Ах, так это кольца! – воскликнула Джадис и кинулась к Дигори. Она запустила бы к нему руки в карманы быстрее, чем вы успели бы произнести слово «нож», но Дигори схватил Полли и закричал:

508

– Осторожно! Если кто-то из вас двоих ко мне шагнет, мы оба вмиг исчезнем, а вы тут застрянете навсегда. Точно, у меня в кармане кольцо, которое доставит нас с Полли домой. Видите, я готов коснуться кольца, так что держитесь в сторонке. Мне очень жалко и извозчика, и лошадку, но что поделать. А вам, господа чародеи, должно быть, будет совсем неплохо в компании друг друга.

509

– Ну-ка потише, ребята, – сказал извозчик. Я хочу послушать музыку.

510

Ибо песня успела перемениться.