[843] CHAPTER FIFTEEN.

THE END OF THIS STORY AND THE BEGINNING OF ALL THE OTHERS

[844] “You need no rings when I am with you,” said the voice of Aslan. The children blinked and looked about them. They were once more in the Wood between the Worlds; Uncle Andrew lay on the grass, still asleep; Aslan stood beside them.

[845] “Come,” said Aslan; “it is time that you went back. But there are two things to see to first; a warning, and a command. Look here, children.”

They looked and saw a little hollow in the grass, with a grassy bottom, warm and dry.

[846] “When you were last here,” said Aslan, “that hollow was a pool, and when you jumped into it you came to the world where a dying sun shone over the ruins of Charn. There is no pool now. That world is ended, as if it had never been. Let the race of Adam and Eve take warning.”

[847] “Yes, Aslan,” said both the children. But Polly added, “But we’re not quite as bad as that world, are we, Aslan?”

[848] “Not yet, Daughter of Eve,” he said. “Not yet. But you are growing more like it. It is not certain that some wicked one of your race will not find out a secret as evil as the Deplorable Word and use it to destroy all living things. And soon, very soon, before you are an old man and an old woman, great nations in your world will be ruled by tyrants who care no more for joy and justice and mercy than the Empress Jadis. Let your world beware. That is the warning. Now for the command. As soon as you can, take from this Uncle of yours his magic rings and bury them so that no one can use them again.”

[849] Both the children were looking up into the Lion’s face as he spoke these words. And all at once (they never knew exactly how it happened) the face seemed to be a sea of tossing gold in which they were floating, and such a sweetness and power rolled about them and over them and entered them that they felt they had never really been happy or wise or good, or even alive and awake, before. And the memory of that moment stayed with them always, so that as long as they both lived, if ever they were sad or afraid or angry, the thought of all that golden goodness, and the feeling that it was still there, quite close, just round some corner or just behind some door, would come back and make them sure, deep down inside, that all was well. Next minute all three of them (Uncle Andrew now awake) came tumbling into the noise, heat, and hot smells of London.

[850] They were on the pavement outside the Ketterleys’ front door, and except that the Witch, the Horse, and the Cabby were gone, everything was exactly as they had left it. There was the lamp-post, with one arm missing; there was the wreck of the hansom cab; and there was the crowd. Everyone was still talking and people were kneeling beside the damaged policeman, saying things like, “He’s coming round” or “How do you feel now, old chap?” or “The Ambulance will be here in a jiffy.”

[851] “Great Scott!” thought Digory, “I believe the whole adventure’s taken no time at all.”

[852] Most people were wildly looking round for Jadis and the horse. No one took any notice of the children for no one had seen them go or noticed them coming back. As for Uncle Andrew, what between the state of his clothes and the honey on his face, he could not have been recognized by anyone. Fortunately the front door of the house was-open and the housemaid was standing in the doorway staring at the fun (what a day that girl was having!) so the children had no difficulty in bustling Uncle Andrew indoors before anyone asked any questions.

[853] He raced up the stirs before them and at first they were very afraid he was heading for his attic and meant to hide his remaining magic rings. But they needn’t have bothered. What he was thinking about was the bottle in his wardrobe, and he disappeared at once into his bedroom and locked the door. When he came out again (which was not for a long time) he was in his dressinggown and made straight for the bathroom.

[854] “Can you get the other rings, Poll?” said Digory. “I want to go to Mother.”

[855] “Right. See you later,” said Polly and clattered up the attic stairs.

[856] Then Digory took a minute to get his breath, and then went softly into his Mother’s room. And there she lay, as he had seen her lie so many other times, propped up on the pillows, with a thin, pale face that would make you cry to look at. Digory took the Apple of Life out of his pocket.

[857] And just as the Witch Jadis had looked different when you saw her in our world instead of in her own, so the fruit of that mountain garden looked different too. There were of course all sorts of coloured things in the bedroom; the coloured counterpane on the bed, the wallpaper, the sunlight from the window, and Mother’s pretty, pale blue dressing jacket. But the moment Digory took the Apple out of his pocket, all those things seemed to have scarcely any colour at all. Every one of them, even the sunlight, looked faded and dingy. The brightness of the Apple threw strange lights on the ceiling. Nothing else was worth looking at: you couldn’t look at anything else. And the smell of the Apple of Youth was as if there was a window in the room that opened on Heaven.

[858] “Oh, darling, how lovely,” said Digory’s Mother.

[859] “You will eat it, won’t you? Please,” said Digory.

[860] “I don’t know what the Doctor would say,” she answered. “But really—I almost feel as if I could.”

[861] He peeled it and cut it up and gave it to her piece by piece. And no sooner had she finished it than she smiled and her head sank back on the pillow and she was asleep: a real, natural, gentle sleep, without any of those nasty drugs, which was, as Digory knew, the thing in the whole world that she wanted most. And he was sure now that her face looked a little different. He bent down and kissed her very softly and stole out of the room with a beating heart; taking the core of the apple with him. For the rest of that day, whenever he looked at the things about him, and saw how ordinary and unmagical they were, he hardly dared to hope; but when he remembered the face of Aslan he did hope.

[862] That evening he buried the core of the Apple in the back garden.

[863] Next morning when the Doctor made his usual visit, Digory leaned over the banisters to listen. He heard the Doctor come out with Aunt Letty and say:

[864] “Miss Ketterley, this is the most extraordinary case I have known in my whole medical career. It is—it is like a miracle. I wouldn’t tell the little boy anything at present; we don’t want to raise any false hopes. But in my opinion—” then his voice became too low to hear.

[865] That afternoon he went down the garden and whistled their agreed secret signal for Polly (she hadn’t been able to get back the day before).

[866] “What luck?” said Polly, looking over the wall. “I mean, about your Mother?”

[867] “I think—I think it is going to be alright,” said Digory. “But if you don’t mind I’d really rather not talk about it yet. What about the rings?”

[868] “I’ve got them all,” said Polly. “Look, it’s alright, I’m wearing gloves. Let’s bury them.”

[869] “Yes, let’s. I’ve marked the place where I buried the core of the Apple yesterday.”

[870] Then Polly came over the wall and they went together to the place. But, as it turned out, Digory need not have marked the place. Something was already coming up. It was not growing so that you could see it grow as the new trees had done in Narnia; but it was already well above ground. They got a trowel and buried all the magic rings, including their own ones, in a circle round it.

About a week after this it was quite certain that Digory’s Mother was getting better. About a fortnight later she was able to sit out in the garden. And a month later that whole house had become a different place. Aunt Letty did everything that Mother liked; windows were opened, frowsy curtains were drawn back to brighten up the rooms, there were new flowers everywhere, and nicer things to eat, and the old piano was tuned and Mother took up her singing again, and had such games with Digory and Polly that Aunt Letty would say “I declare, Mabel, you’re the biggest baby of the three.”

[871] When things go wrong, you’ll find they usually go on getting worse for some time; but when things once start going right they often go on getting better and better. After about six weeks of this lovely life there came a long letter from Father in India, which had wonderful news in it. Old Great-Uncle Kirke had died and this meant, apparently, that Father was now very rich. He was going to retire and come home from India forever and ever. And the great big house in the country, which Digory had heard of all his life and never seen would now be their home; the big house with the suits of armour, the stables, the kennels, the river, the park, the hot-houses, the vineries, the woods, and the mountains behind it. So that Digory felt just as sure as you that they were all going to live happily ever after. But perhaps you would like to know just one or two things more.

[872] Polly and Digory were always great friends and she came nearly every holidays to stay with them at their beautiful house in the country; and that was where she learned to ride and swim and milk and bake and climb.

[873] In Narnia the Beasts lived in great peace and joy and neither the Witch nor any other enemy came to trouble that pleasant land for many hundred years. King Frank and Queen Helen and their children lived happily in Narnia and their second son became King of Archenland. The boys married nymphs and the girls married woodgods and river-gods. The lamp-post which the Witch had planted (without knowing it) shone day and night in the Narnian forest, so that the place where it grew came to be called Lantern Waste; and when, many years later, another child from our world got into Narnia, on a snowy night, she found the light still burning. And that adventure was, in a way, connected with the ones I have just been telling you.

It was like this. The tree which sprang from the Apple that Digory planted in the back garden, lived and grew into a fine tree. Growing in the soil of our world, far out of the sound of Aslan’s voice and far from the young air of Narnia, it did not bear apples that would revive a dying woman as Digory’s Mother had been revived, though it did bear apples more beautiful than any others in England, and they were extremely good for you, though not fully magical. But inside itself, in the very sap of it, the tree (so to speak) never forgot that other tree in Narnia to which it belonged. Sometimes it would move mysteriously when there was no wind blowing: I think that when this happened there were high winds in Narnia and the English tree quivered because, at that moment, the Narnia tree was rocking and swaying in a strong south-western gale. However, that might be, it was proved later that there was still magic in its wood. For when Digory was quite middle-aged (and he was a famous learned man, a Professor, and a great traveller by that time) and the Ketterleys’ old house belonged to him, there was a great storm all over the south of England which blew the tree down. He couldn’t bear to have it simply chopped up for firewood, so he had part of the timber made into a wardrobe, which he put in his big house in the country. And though he himself did not discover the magic properties of that wardrobe, someone else did. That was the beginning of all the comings and goings between Narnia and our world, which you can read of in other books.

[874] When Digory and his people went to live in the big country house, they took Uncle Andrew to live with them; for Digory’s Father said, “We must try to keep the old fellow out of mischief, and it isn’t fair that poor Letty should have him always on her hands.” Uncle Andrew never tried any Magic again as long as he lived. He had learned his lesson, and in his old age he became a nicer and less selfish old man than he had ever been before. But he always liked to get visitors alone in the billiard-room and tell them stories about a mysterious lady, a foreign royalty, with whom he had driven about London. “A devilish temper she had,” he would say. “But she was a dem fine woman, sir, a dem fine woman.”

Примечания:

8

– Дигори.

84

Полли подумала, что он не такой уж и сумасшедший.

85

– Хочешь колечко, душенька? – спросил ее дядя Эндрью.

86

– Желтое и зеленое? – спросила она. – Ой, какая прелесть!

87

– Нет, зеленое нельзя, – сказал дядя, очень жаль, но зеленого я тебе подарить не могу. А вот желтое – всегда пожалуйста. Носи на здоровье. Ну, бери!

843

Глава пятнадцатая. КАК КОНЧИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ И НАЧАЛИСЬ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

844

– Когда рядом я, вам не нужны кольца, – услыхали дети голос Аслана. Замерев, они огляделись и увидали, что снова стоят в Лесу Между Мирами. Дядя дремал на траве, а рядом с ними стоял лев.

845

– Вам пора домой, – сказал он, – только сначала я должен вам кое-что сказать. Одна вещь будет предупреждением, а другая – приказом. Смотрите. Они увидели в земле заросшую травой ямку, теплую и сухую.

846

– В прошлый раз, когда вы здесь были, тут был пруд, через который вы попали в мир, где умирающее солнце сияло над развалинами Чарна. Пруда больше нет. Нет и того мира, словно никогда не было. Да помнит об этом племя Адама и Евы

847

– Хорошо, Аслан, – хором ответили дети, а Полли добавила: – Мы ведь не такие скверные, как они, правда?

848

– Еще не такие, дочь Евы, – сказал лев, – пока еще нет. Но вы становитесь все хуже. Кто знает, не найдет ли кто-то из вашего мира такой же ужасной тайны, как Недоброе Слово, чтобы уничтожить все живое на земле. Скоро, очень скоро, до того, как вы состаритесь, тираны встанут у власти великих держав вашего мира, – тираны, которым радость, милосердие и справедливость будут так же безразличны, как императрице Джадис. Помните об этом и берегитесь. Вот мое предупреждение. Теперь приказ. Как можно скорее отберите у вашего дяди волшебные кольца и заройте их поглубже, чтобы никто больше не смог ими воспользоваться.

849

Покуда лев говорил, дети глядели ему прямо в лицо, и вдруг – ни Полли, ни Дигори так и не поняли, как это случилось, – оно превратилось в сияющее золотое море, в которое они погрузились, окруженные любовью и могучей силой, и они почувствовали такое блаженство, словно никогда до этого не знали ни счастья, ни мудрости, ни доброты, ни вообще жизни и пробуждения. Память об этом мгновении навсегда остались с ними, и до конца своих дней в минуты грусти, страха или гнева они вспоминали это золотое блаженство, и казалось, что оно и сейчас недалеко, чуть ли не за углом, – и душу их наполняла спокойная уверенность. А еще через минуту все трое – дядя Эндрью успел проснуться – уже оказались в шумном и душном Лондоне.

850

Они стояли на мостовой перед домом Кеттерли, и если бы не исчезли колдунья, извозчик и лошадь, все было бы точно так же, как перед путешествием. Все так же стоял фонарный столб без одной перекладины, все так же лежали на мостовой обломки кэба, и все так же вокруг них сгрудилась толпа. Все говорили по-прежнему; кое-кто склонился к оглушенному полисмену, и то и дело слышалось «Вроде очнулся!..», или «Ну как, старина, получше тебе?», или «Скорая помощь мигом приедет».

851

– Ничего себе! – поразился Дигори. – Здесь, кажется, и секунды не прошло!

852

Большинство зевак озиралось в поисках Джадис и лошади. Детей никто даже не заметил – ни тогда, ни сейчас. Что же до дядюшки Эндрью, то одежда его была в столь плачевном состоянии, а физиономия так основательно вымазана медом, что узнать его было просто невозможно. К счастью, дверь в дом была открыта, и служанка наблюдала из дверного проема за всей комедией – какой все-таки славный выдался ей денек! – так что дети без труда затащили дядюшку внутрь еще до того, как его успели бы заметить.

853

Когда он помчался вверх по лестнице, Полли и Дигори испугались, не торопится ли он припрятать оставшиеся кольца. Но беспокоились они зря. На уме у дядюшки была исключительно бутылка, стоявшая у него в гардеробе, так что он мгновенно исчез у себя в спальне и заперся на ключ, а когда вскоре появился снова, то уже надел халат и направился прямо в ванную.

854

– Ты достанешь остальные кольца, Полли? Я хочу к маме.

855

– Конечно. Пока, – Полли побежала на чердак.

856

Дигори остановился перевести дыхание, а потом тихо пошел в спальню к маме. Как всегда, она лежала на подушках с таким исхудалым бледным лицом, что при виде ее хотелось плакать. Дигори достал из кармана свое Яблоко Жизни.

857

Точно так же, как ведьма Джадис выглядела в нашем мире не так, как в своем собственном, изменило свой вид и яблоко из горного сада. В спальне, конечно же, было немало разноцветных вещей – покрывало на постели, обои, солнечный свет из окна, красивая голубая пижама матери Дигори. Но когда он достал яблоко, все эти цвета вдруг побледнели, и даже солнечный свет стал казаться выцветшим. Оно было такое яркое, что отбрасывало странные блики на потолок, и все, кроме яблока, теперь не стоило в этой комнате и взгляда. А запах от Яблока Молодости шел такой, словно кто-то приоткрыл окошко прямо на небеса.

858

– Ой, милый мой, какая прелесть, – сказала больная.

859

– Ты ведь съешь его, правда? Пожалуйста.

860

– Уж не знаю, что скажет доктор, – отвечала она, – но… кажется, я могла бы попробовать.

861

Дигори почистил яблоко, нарезал его и по кусочкам отдал ей. Не успела мама доесть, как улыбнулась и, откинув голову на подушку, заснула самым настоящим глубоким сном, без этих мерзких таблеток, без которых, как знал Дигори, она не могла прожить и дня. И он ясно увидел, что лицо ее переменилось. Наклонившись, Дигори поцеловал маму и украдкой выскользнул из комнаты. Сердце его колотилось, а в руке он сжимал сердцевинку яблока. До самого вечера, глядя на окружавшие его обыкновенные, ничуть не волшебные вещи, он то и дело терял надежду, но вдруг вспомнил лицо Аслана – и ободрился духом.

862

Вечером он зарыл сердцевинку на заднем дворе.

863

Наутро, когда со своим обычным визитом явился доктор, Дигори стал подслушивать его разговор с тетушкой Летти в гостиной.

864

– Мисс Кеттерли, – это самый поразительный случай за всю мою медицинскую практику. Это… это какое-то чудо. Я бы ничего не стал говорить мальчику, чтобы не будить в нем ложных надежд, однако, по моему мнению… – тут он перешел на шепот, Дигори ничего больше не услыхал.

865

После обеда он вышел в садик на заднем дворе и просвистел условный сигнал для Полли. Вчера ей так и не удалось выбраться из дома.

866

– Ну как? – Полли выглянула из-за стены – Как она?

867

– Я думаю… мне кажется, все в порядке, – сказал Дигори. – Только ты прости, я пока не хочу об этом говорить. А как кольца?

868

– Все у меня. Ты не бойся, я в перчатках. Давай их закопаем теперь.

869

– Давай. Я отметил место, где вчера закопал сердцевинку яблока.

870

Через неделю уже не было никаких сомнений в том, что мама Дигори пошла на поправку. Еще недели через две она смогла сидеть в саду, а через месяц весь дом Кеттерли неузнаваемо переменился. Тетушка Летти открывала окна, поднимала шторы, чтобы по просьбе сестры впустить в комнаты больше света, ставила всюду цветы, готовила вкусные блюда и даже позвала настройщика привести в порядок старое пианино, и мама пела под него, и так веселилась с Полли и Дигори, что тетушка твердила ей: «Мэйбл! Ты у нас самый главный ребенок!»

871

Вы знаете, что беда не приходит одна. Но и радости иногда приходят сразу друг за другом. Недель через шесть этой замечательной жизни пришло письмо от папы, из Индии. Скончался его двоюродный дед, старый мистер Керк, и папа вдруг разбогател. Теперь он мог бросить службу и навсегда вернуться в Англию. А огромное поместье, о котором Дигори всю жизнь слышал, но никогда не видел, станет теперь их домом, со всеми доспехами, конюшнями, теплицами, парком, виноградниками, лесами и даже горами. Дигори был совершенно уверен, что больше ему в жизни ничего не потребуется. Вот счастливый конец нашей истории. Но на прощание я расскажу вам кое-что еще, совсем немного.

872

Полли и Дигори навсегда подружились, и почти на каждые каникулы она приезжала к нему в поместье. Там она научилась кататься верхом, доить коров, плавать, печь хлеб и лазить по горам.

873

Звери в Нарнии жили мирно и радостно, и многие сотни лет их не тревожила ни ведьма Джадис, ни другие враги. Счастливо правили Нарнией король Фрэнк и королева Елена, и второй их сын стал королем Архенландии. Сыновья их женились на нимфах, дочери выходили замуж за речных и лесных богов. Фонарь, случайно посаженный ведьмой, день и ночь светился в нарнийском лесу, и место, где он стоял, стали звать Фонарным Пустырем. Когда много лет спустя в Нарнию из нашего мира пришла в снежную ночь другая девочка, она увидела этот свет. Между прочим, ее приключение связано с той историей, которую вы только что узнали.

874

Переезжая в поместье, семья Керков захватила с собой и дядюшку Эндрью. «Старика надо держать в узде, – сказал папа Дигори, – и хватит ему висеть на шее у бедной Летти». Дядя навсегда забросил чародейство. Урок пошел ему на пользу, и к старости он стал куда приятней и добрее, чем раньше. Но одно он любил: уводить гостей поодиночке в бильярдную и рассказывать им о даме королевского рода, которую он некогда возил по Лондону. «Вспыльчива она была невыносимо, – говаривал он, – но какая женщина, сэр, какая потрясающая женщина!»