Глава пятая

ЦАРСТВО АГАМЕМНОНА

…восстал Агамемнон,

С царственным скиптром в руках,

олимпийца Гефеста созданьем:

Скиптр сей Гефест даровал

молненосному Зевсу Крониду;

Зевс передал возвестителю Гермесу, аргоубийце;

Гермес вручил укротителю коней Пелопсу герою;

Конник Пелопс передал властелину народов Атрею;

Сей, умирая, стадами богатому предал Фиесту,

И Фиест, наконец, Агамемнону в роды оставил,

С властью над тьмой островов и над Аргосом,

царством пространным.

(Гомер, «Илиада», II, 1001-08 (перевод И. Гнедича))

В гомеровской версии сказания о Трое, несмотря на все анахронизмы, четко и последовательно присутствует важный для всей истории факт — Агамемнон из Микен был самым могущественным царем в Греции, и независимые правители материковой Греции, Крита и некоторых островов при определенных обстоятельствах подчинялись ему. По Гомеру, материковая Греция и острова являлись единым миром, и нормально для местных властителей было признавать лидерство «высокого царя», по крайней мере во время войны. Если принять достоверность рассказа Гомера, то такая ситуация оказывается принципиально важной. Подобное лидерство наблюдалось во многие исторические эпохи. Взять хотя бы «темные века» в Европе, ближневосточные царства бронзового века. Поэтому гомеровская картина Греции, сама по себе, отнюдь не невозможная или невероятная. Но верная ли? Мыслимо ли, что коалиция ахейских греков, возглавляемая микенским предводителем, нападает на северо-западную Малую Азию и подвергает разграблению город?

В предыдущих четырех главах я пытался проследить предпосылки и необходимые предположения для поисков Трой и доказательств Троянской войны. Теперь настало время начать складывать из отдельных кусочков объяснение.

Во-первых, я хочу поделиться общим наблюдением в связи с усилиями первопроходцев в этой области — Шлимана, Цунтаса, Эванса, Уэйса, Блегена и остальных.

Археология смогла показать, что эпохой процветания для материковой Греции — «дворцовым», или «имперским», периодом были XIV и начало XIII в. до н. э., когда микенская экспансия в Эгейском мире достигла апогея. Другими словами, это период, предшествующий времени (по древним преданиям) «по-имперски» организованного Троянского похода. Также и первые здания с циклопическими стенами появились в Микенах, Тиринфе и Гле не ранее XIV века до н. э., а стены, ворота, гигантские купольные гробницы в Микенах и Орхомене датируются серединой XIII в. до н. э. Время и шкала достижений верные.

Микены, без сомнения, были величайшей дворцовой крепостью в Греции. Тиринф, возможно, был у него в подчинении, хотя находки табличек с линейным письмом Б позволяют предположить некую степень независимости. Пилос, Иолк, Фивы и Орхомен были «региональными» столицами с богато украшенными дворцами. В Лаконии (Спарте) не было обнаружено таких крупных поселений, но Вафио и Менелайон могли являться важными центрами. Последний занимал большую площадь и был перезаселен в середине XIII в. до н. э. Возможно, и Спарта являлась важным династическим центром, что согласуется с эпосом. Предположительно, можно говорить о занятии старого царского города в Лаконии чужеземцем, царем Менелаем, который, согласно легенде, посредством брака вошел в семью и стал царем спартанцев. В Лаконии найдены упоминаемые Гомером культовые (или дворцовые?) постройки в Амиклах — именно там Парис первый раз встретился с Еленой. Археологические находки показывают, что между всеми этими городами существовали тесные связи. Микены, Пилос и Менелайон неразличимы по керамике. Фрески в Микенах, Тиринфе и Пилосе рассказывают об одной и той же царственно величественной цивилизации, одних и тех же художественных традициях и вкусах. Каменные и лепные орнаменты настолько схожи по виду и исполнению, что многие (включая Артура Эванса) предполагали, что художники и скульпторы просто переезжали из государства в государство (как и утверждает Гомер в «Одиссее»). Огромные купольные гробницы в Орхомене и Микенах, столь близкие по размерам и исполнению, могли быть созданы одним архитектором. Из табличек с линейным письмом Б, теперь обнаруженных и в Фивах, и в Тиринфе, стало ясно, что они придерживались и сходных организационно-бюрократических методов управления. Да, существуют сильные аргументы в пользу гомогенности микенской культуры, и спустя 100 лет после раскопок Шлимана в Тиринфе я могу лишь подчеркнуть, насколько же прав был этот необычайный «любитель» в своем главном предчувствии: это действительно был единый мир с общей культурой и (как мы теперь знаем) общим языком. Кажется вполне справедливым предположить, что правители этого мира ощущали свою принадлежность к единой греческой культуре и называли себя, возможно, тем самым словом, известным нам от Гомера, — Achaiwoi, «ахейцы».

Микены были построены для войны. Вначале они представляли собой то, что турки называют dervendji, — то есть замок, стоящий у соединения двух горных перевалов, чтобы взимать дань со всех проходящих. Крепость разбойников, «свернувшаяся в угрожающем изгибе», как описывал ее Генри Миллер. Они далеки от моря и не имеют хороших пахотных земель. Трудно понять, как город мог благоденствовать и зачем ему такие могучие стены, пока вы не обойдете окрестности и не отметите, что тут пересечение древних дорог, уходящих к северу и югу и связывающих Аргосскую и Коринфскую равнины, меньшую равнину Бербати и Контопорейский перевал. К XVI в. до н. э. здесь были накоплены огромные богатства. С тех пор процветание и величие города создавалось промышленностью и торговлей.

Возможно, субъективно, но я думаю, что Микены XIII в. до н. э. обладали признаками имперского города. Это относится и к архитектурному стилю, и к культурным и материальным отношениям с другими центрами микенского мира. Такие идеи, естественно, с неохотой воспринимаются профессиональными археологами, так как выходят за пределы анализа осязаемых фактов, извлеченных из земли, но они сразу же приходят на ум политическому журналисту из-за аналогий с другими культурами, особенно ближневосточными «империями» XIII в. до н. э. Позвольте объяснить, что я имею в виду, изобразив визит в столицу Агамемнона на вершине ее величия и архитектурного расцвета, скажем, около 1250 г. до н. э. Представим нашего визитера как посла одной из других великих империй того времени, хеттской или египетской. Полезно напомнить, что микенская Греция поддерживала контакты с крупными государствами Ближнего Востока и находилась под их культурным влиянием. Недавно были обнаружены архивы египетского посольства в Греции, включая Микены, относящиеся приблизительно к 1380 г. до н. э. Мы можем даже указать отличительные особенности людей, прибывавших для такого общения на высоком уровне. Взглянем на Микены глазами человека XIII в. до н. э., а также и своими собственными. Полагаю, мы увидим архитектуру и внешние признаки имперского города, такого же, как хеттская Хаттуса, Аахен «темных веков» или Винчестер. Или даже город, отдаленно напоминающий Лондон конца XIX в.

Используя термин «империя», не будем понимать под ним унитарную природу управления и связей, присущую Британской или Римской империям. Аналогии проводятся с такими «империями», как хеттская: тут контроль над метрополией, окруженной союзными государствами, связанными с правителем договором или клятвой.

По определению, император правил другими царями. Дошедшие до нас хеттские договоры демонстрируют разнообразные обязательства подчиненных: определение и гарантированность границ государства, обещания взаимопомощи при наступательных и оборонительных войнах, условия выдачи беглецов. Такого рода обязательства существовали во всех ранних индоевропейских монархиях, можно найти близкие аналогии в англосаксонских, кельтских и континентальных германских королевствах в европейские «темные века». Затем «империи» быстро развивались или шли к упадку в зависимости от могущества и способностей конкретного правителя. Часто, при вступлении монарха на престол, «империю» приходилось с помощью энергичных мер заново понуждать к выполнению требований. Выигрышем для небольших государств были стабильность, защита от внешних врагов и поддержка их собственной династии в борьбе с конкурентами. Эти мысли подкрепляют правдоподобность интерпретации некоторых имеющихся у нас сведений о Греции. Если так, то обязательство вести войну, которое, как утверждает Гомер, Агамемнон получил от других царей, имеет силу. Вот в таком, очень вольном, смысле я использую термин «империя».

Мы подходим к Микенам с моря через Тиринф, вверх по мощеной Микенской дороге, уходящей на север к ущелью Хавос. Это одна из пяти, по крайней мере, обнаруженных дорог, идущих от Микен. Все они оснащены хорошими мостами и дренажем. На главной дороге от Просимны, например, было пять мостов, и впечатляющие остатки одного из них можно увидеть справа от современной дороги: хотя пролет отсутствует, сохранилась массивная южная оконечность моста с тщательно уложенными рядами каменной кладки. Этот мост переброшен через зимний поток, низвергающийся от цитадели. Мост имел посередине ширину более 14 футов, так что на нем могли разъехаться колесницы. Как он выглядел после постройки, можно увидеть на примере сохранившегося моста в Касарме, к востоку от Тиринфа. Дорожная система четко указывает на централизацию власти в Микенах. Почти наверняка она связывала город с бывшими независимыми городами-государствами Аргосской равнины — Аргосом, Тиринфом, Мидеей и Просимной. Территории, принадлежавшие городам, обозначались на границах сторожевыми вышками.

С моста через Хавос видна цитадель с дворцом. На вершине одной из двух гор стоит сторожевая вышка, она же — маяк. Возможно, новость о нашем прибытии по морю уже сообщена отсюда в цитадель. Тогда, где-то в середине XIII в. до н. э., слева от маяка путник видел первую из гигантских гробниц династии Атридов — так называемую «сокровищницу Атрея». Внутри предвратного двора с низкими стенами, в конце длинного коридора нас встречает фасад высотой более 30 футов, обрамляющий громадные деревянные двери, отделанные бронзой. Фасад украшен полуколоннами из зеленого мрамора с тонкой зигзагообразной резьбой. Полуколонны меньшего размера обрамляли изящные линейчатые узоры из красного и зеленого мрамора. Если бы мы были настолько знатны, что нам позволили осмотреть этот впечатляющий памятник внутри, ты мы бы увидели, что нижние ряды кладки облицованы бронзовыми пластинами, последнюю из них снял лорд Абердин в 1803 г. Самая поздняя из гробниц — так называемая «гробница Клитемнестры» (около 1250 г. до н. э.) — отделана синим и белым мрамором, на ней, возможно, находился рельеф с быком, найденный лордом Элджином: изображение быка являлось государственной эмблемой, и можно вполне допустить, что это могила самого Агамемнона. Если бы эти чудесные памятники дошли до нас в лучшем состоянии (полуколонны находились на фасаде «Атрея» еще в 1801 г.), наше представление о «типологии» микенского царства было бы совершенно иным. Здесь находились, бесспорно, самые величественные памятники доисторической Европы.

Подойдем к самой цитадели. Дорога подводит нас к циклопическому бастиону, стоящему на скальном основании. Его стены и сейчас имеют весьма внушительную высоту. Главные ворота помещаются в конце узкого прохода с еще одним бастионом и увенчаны рельефом с мускулистыми львами, сделанным из твердого черноватого известняка и имеющим 10 футов в высоту и чуть больше в ширину. Теперь у львов отсутствуют головы, вытесанные, видимо, из более мягкого материала. Они смотрели на входящего приветливо и пытливо, мерцая глазами из драгоценных камней или металла. В целом рельеф символизирует надежно защищенную львами власть дома Атрея и династии Агамемнона. Алтарь, на который опирается колонна, означает божественное благословение права сего дома на власть. В те времена скульптура на Львиных воротах представляла собой герб: львы, как и быки, — древнейшие символы царской власти на Ближнем Востоке.

Когда деревянные ворота открывались, был виден поднимающийся пандус (ступеньки внизу сделаны в наши дни). Справа размещался огромный круг из стоящих вертикально плоских камней. Здесь располагались родовые могилы. В XIII в. до н. э., после постройки стены и опорной террасы, круг, находившийся первоначально за стенами цитадели, оказался внутри нее. Тогда же надгробья были подновлены, поставлены могильные камни с надписями, в результате чего место стало объектом культа (возникает интересная аналогия с «археологическими» работами по реставрации царских могил в Египте в середине XIII в. до н. э.). Принадлежали ли цари, найденные Шлиманом в шахтовых гробницах, к той же династии, что и Атриды, мы не знаем. Возможно, здесь лежали тела тех, кого легенда называла персеидами, потомками основателя города Персея. Кем бы они ни были, позднее цари из рода Атридов пожелали воспользоваться их гробницами, возможно, чтобы продемонстрировать свою связь с древними династиями. Вполне вероятно, что здесь совершались жертвоприношения.

Поднимаясь по пандусу, мы вспоминаем, что ниже, в упавших с верхней части холма обломках Шлиман нашел фрагменты красных порфирных фризов, из чего можно сделать предположение, что находившиеся слева от нас дворцовые строения украшали прекрасные каменные рельефы с резьбой в виде спиралей, розеток и пальметт. Пандус ведет к царским апартаментам, из которых открывается чудесный вид на равнину Аргоса. И хотя они не сравнимы по размерам и величию с египетскими или вавилонскими дворцами, все же они весьма отличаются от хеттского в «великой крепости» в Хаттусе: большой наружный зал оштукатурен, гипсовый пол, портик с колоннами и росписью. В тронном зале «щитовые» фрески и изображения войн и сцен осады. Здесь микенский царь примет послов, которые порадуются песням музыкантов с лирами и певцов, воспевающих великие деяния царя и его предков.

Конечно, наблюдательный визитер мог немало выяснить о микенских контактах. Он мог обнаружить захваченных во время пиратских рейдов азиатских рабынь, работающих в текстильных мастерских в нижнем городе. В домах (купцов?) он увидел бы пряности — «имбирную траву» из Сирии, тмин из Египта, кунжут из Месопотамии, семена сыти с Кипра. Он мог увидеть крашеные материи и приправы из Ханаана. Как в Пилосе или Кноссе, он встретил бы здесь уроженцев Египта, Кипра и Анатолии. Цари, как я подозреваю, не слишком отличаются друг от друга в своем отношении к царскому величию, будь они хеттские или англосаксонские. Трудно не воспринять увиденные архитектурные достижения как «имперские», требовавшие огромных затрат на «украшательства», на царские гробницы с официальным убранством, на все эти рельефы, колонны и ворота с геральдическими символами, сложнейшие укрепления, мосты и дорожные системы. Это не заштатное королевство, не монархия в маленьком городе-государстве. Богатство этой державы объяснимо только как прямое следствие ее власти над ближайшими соседями. Интересное свидетельство тому дает красный и зеленый мрамор, использованный в «сокровищнице Атрея». Сейчас известно, что красный мрамор, rosso antico, добывался в каменоломнях в Киприаноне на юге полуострова Мани на Пелопоннесе. Зеленый мрамор, похоже, добывали там же, в пяти каменоломнях, примерно в 3 милях от моря, где существовал небольшой микенский порт выше современной деревни Спира. Каменоломни эксплуатировались с XV в. до н. э. вплоть до эпохи Возрождения. Убранство «сокровищницы Атрея» показывает, что микенский царь был способен перевезти тонны камня с Мани в Арголиду — это 125 миль по морю и затем 10 миль по суше, вверх по равнине.

Источник белого мрамора, использованного в «сокровищнице Атрея», не был установлен. В Лаконии нет каменоломен, дающих такой мрамор хорошего качества, но вполне вероятно, что он был доставлен из Пентеликских каменоломен, расположенных в 12 милях к северо-востоку от Афин и, похоже, служивших источником белого мрамора для «сокровищницы Миния»; серый мрамор для нее завозили из Левадии.

В Лаконии мы находим еще один пример могущества Микен и их технического уровня. Здесь, в холмах над долиною Эврота, возле Крокей, расположены заросшие каменоломни, являющиеся единственным источником необычного крапчатого порфира, цвет которого меняется от темно-зеленого с желтыми крапинами до красноватого. Этот камень, известный как «спартанский», в позднем бронзовом веке шел на изготовление предметов роскоши. Его активно применяли и в римские времена, когда на него существовала имперская монополия, а на месте добычи жилdispensator (распорядитель). Весьма вероятно, что аналогичный порядок существовал и в микенскую эпоху. Как отмечал Павсаний, в классические времена этот камень использовался, в частности, для украшения религиозных сооружений, он высоко ценился в эпоху Возрождения: посетитель Ватикана, например, мог обратить внимание, что площадь Святого Петра вокруг обелиска замощена зеленым «спартанским камнем» иrosso antico из Спиры.

Все находки этого камня в микенских поселениях на материке — а это в основном сами Микены — датируются XIV–XIII вв. до н. э. В Кноссе Эванс нашел груду необработанных «спартанских» камней, готовых к использованию. Окружающая обстановка привела его к мысли, что этот участок перестраивался в последний период существования дворца, но в таком случае он должен относиться к XIII в. до н. э., то есть периоду после завоевания греками Крита. Это примечательное свидетельство того, что на вершине микенского могущества греческая династия в Кноссе была способна получать камень, добытый в Лаконии, и транспортировать его на Крит для обработки в царских мастерских. Вывозился камень через порт Агиос Стефанос, где обнаружено множество фрагментов наряду с другими признаками промышленной деятельности. Ныне заросший, заилившийся и покинутый, порт еще использовался второразрядными франкскими купцами в XIII в. н. э.: воспоминания — или географическая необходимость — утопают в глубинах истории Средиземноморья.

В табличках с линейным письмом Б нет упоминаний о горных разработках, поэтому нам остается только строить гипотезы на этот счет. Но выглядит правдоподобным, что так же, как хеттские цари могли контролировать торговлю и владеть монополией на сделки с иностранными купцами, микенские и хеттские правители могли обладать монополией на ввоз меди, так они могли контролировать и добычу драгоценных камней, а управляющий микенскими каменоломнями мог жить возле Спиры. Находки камня с Мани в Микенах и Кноссе, а также небольших изделий в других местах, говорят о способности греческих государств к самоорганизации, об их богатстве, их связях, их стабильности в период расцвета, и, возможно, являются показателем единства их непрочного мира. Может показаться экстравагантным, но почему бы не сравнить данный пример, скажем, с использованием римскими строителями дорогого камня для постройки и украшения храма в Колчестере — красного и зеленого мрамора из тех же каменоломен в Спире, алебастра и черного мрамора из Малой Азии и Северной Африки. Еще раз: это был не крохотный замкнутый мирок.

Какими были связи Микен с другими дворцами? Историков ставит в тупик наличие нескольких мощных крепостей в одном и том же районе — на равнине Аргоса. Подчинялись ли Микены, Тиринф, Аргос и Мидея одному царю или независимым правителям? Почему такие мощные укрепления были построены так близко друг к другу? Трудно поверить, что они были полностью независимы. Следует помнить, что времена были неспокойные, с постоянной угрозой нападения извне, и для защиты населения и сельскохозяйственных земель требовался целый ряд крепостей. Микены, расположенные далеко от моря, едва ли могли обеспечить такую защиту. Правители Арголиды могли иметь царские резиденции в каждом городе, где, возможно, жили члены царской семьи, братья и сыновья царя, как, скажем, это происходит сегодня в Саудовской Аравии. Возможно, что, как и сейчас, разные города выполняли различные функции: Тиринф был портом, Аргос — главным рынком на равнине, Навплия — шикарным приморским городом и так далее. Как равнина, так и ее сложная дренажная система, выявленная благодаря недавней находке дамбы возле Тиринфа, нуждались в надежной защите.

Представляется, что материковая Греция была разделена на «города-государства» — более крупные, чем позднее, в античную эпоху, которые могли доминировать над своими меньшими соседями и признавать лидерство наиболее могущественного правителя во время войны. Большинство их военных технологий было направлено на защиту друг от друга. В известной греческой легенде рассказывается, что Фивы и Орхомен были смертельными врагами, и мы знаем, что Орхомен защищал себя и свои сложнейшие ирригационные сооружения на озере Копаида цепью фортов и сторожевых башен, с главной крепостью в Гле. Фивы тоже имели укрепленные города, включая Эвтрез, чьи стены были едва ли менее протяженными, чем в Гле. Не был ли микенский мир к 1300 г. до н. э. разбит на взаимно враждующие группы? По укреплениям в Арголиде и Копаиде видно, что военное и фортификационное искусства находились на довольно высоком уровне, вызывающем в памяти войны городов-государств на Ближнем Востоке, с материальным обеспечением и технологическим умением, позволявшем воздвигать сложные укрепления за очень короткое время. В обществе такого типа было, по-видимому, достаточно легко сгонять население на подобные работы в периоды между севом и жатвой, хотя как знать, насколько покладистой была эта рабочая сила и не сыграла ли эта массированная гонка вооружений, с ее бросающимися в глаза расходами, свою роль в последующем крахе?

Но если период расцвета микенской цивилизации и характеризовался частыми междоусобными войнами, он тем не менее был временем общих культурных и политических идей. Размышляя об экспорте строительного камня из Лаконии в Микены и Кносс, об экспорте стремянных кувшинов с Крита в материковые дворцы Фив, Микен, Тиринфа и Элевсина, об идентичных конструкциях и размерах «сокровищниц» в Микенах и Орхомене, одинаковой бюрократии, вплоть до ошибок в «формах», в Пилосе и Кноссе, мы имеем полное право предположить, что правители того времени культивировали одни и те же идеи, нанимали одних и тех же художников, архитекторов и артистов. Вполне возможно, что такие «города-государства» на какое-то время признавали превосходство «первого среди равных». Такие «цари Ахиявы» не обязательно были из одного и того же государства, но предание утверждает, что три поколения Атридов в Микенах обладали подобной властью над Южной Грецией, и это представляется вероятным. Они не могли, конечно, в буквальном смысле «править» Грецией, но мы можем вообразить верховного царя в Арголиде, возглавляющего большую часть Пелопоннеса во время войны и связанного с другими монархами союзническими или брачными обязательствами. Вспомним, что, по легенде, царем Спарты был брат Агамемнона, а цари Пилоса состояли в родстве с царской семьей Иолка. Помощи такого царя могли искать и династии, находящиеся за пределами его непосредственного влияния, если они вступали в конфликт с могущественным противником, как, скажем, было в случае Орхомена и Фив. Легенда гласит: Фивы разграбили Орхомен и разрушили его дамбы, а войска из «Аргоса» затем сожгли Фивы.

В этом случае нельзя считать невозможным, что царь Микен провозгласил себя «царем ахеян». Правда, наши познания о межгосударственных отношениях в Греции носят умозрительный характер. Но имеется масса свидетельств об отношениях между вассалами и господами, царями и «царями царей» в Анатолии и на Ближнем Востоке во II тысячелетии до н. э., в частности в хеттских договорах XIV–XIII вв. до н. э. Эти отношения часто именовались «братскими», или «сыновними», и определялись юридическими обязательствами, налагаемыми на вассала. Если вы были «господином» вашего «брата»-царя или «отцом» «сына», то он принимал юридическое обязательство. «Братство», похоже, имело несколько отличный подтекст: в этом случае — в поразительном совпадении с Гомером — вы могли являться членом конфедерации, которая принимала главенство Великого царя в иностранных и военных делах, но вы не находились в полном подчинении у него, в отличие от «сыновей». Это могло послужить моделью для «империи» Агамемнона. В Хеттской империи делалось различие между «ассоциированными» государствами, когда обязательства могли быть частично взаимными — не взималась дань, но требовались подчинение Великому царю во внешней политике и поддержка во время войны, и государствами — чистыми вассалами, платившими дань и сражавшимися в рядах армии Великого царя. Получается, что «сыновья» были обычно подчиненными правителями, «братья» — часто равными. Эти примеры позволяют представить отношения между Микенами и, скажем, Пилосом или Орхоменом. Но если это было во времена «Великого царя» «ахейской земли», то Верховный, по определению, был царем, правившим другими царями.

Каким было это царствование? На что походило правление Агамемнона? Ввиду малого количества надежных фактов в табличках с линейным письмом Б историки были вынуждены обратиться к Гомеру; греческое царствование позднего бронзового века получило название «героического». Что под этим подразумевается?

За последнее столетие ученые провели большую работу по «героическим» царствованиям в «темные века» в Западной Европе (кельтским и германским). Сохранились обильные материалы в виде летописей, законов, проповедей, определяющих роль короля в обществах, которые в некоторых отношениях походят на изображенные Гомером. Аналогии между англосаксонской поэмой «Беовульф» и гомеровской эпической поэзией вдохновили Г.М. Чедвика на одну из самых первых попыток собрать воедино старинные европейские предания о «героических» царствованиях в своей классической книге «Heroic Age [Героическая эпоха]» (1911), оказавшей сильное влияние на ученых-гомеристов в англоговорящем мире. Чедвик был убежден, что идеалы и образ жизни, отображенные в древнегерманском эпосе, имеют много общего с Гомером, да и более поздние норвежские, кельтские и англо-саксонские предания весьма похожи. В некотором смысле это верно: главные социальные и материальные характеристики, да и политические тоже, неизбежно должны совпадать в сходных милитаристских аристократических обществах, где монарх окружал себя воинами, привлеченными его щедростью и военными успехами, где воинственные идеалы королевского клана и его свиты находили свое выражение во внешних атрибутах: оружии, амуниции, хороших лошадях. Такие аналогии мы находим в устных эпосах многих культур, будь то «Беовульф», «Илиада» или древнеиндийский эпос. Историки и антропологи рассматривают эти «героические» черты как литературный вымысел, ностальгическую характеристику периодов упадка. В то же время археология часто делала «героический» век соблазнительно похожим на правду. Находка корабельного погребения в Саттон-Ху через 30 лет после выхода в свет книги Чедвика имела такое же влияние на англосаксонские исследования истории, как раскопки Шлимана в Микенах на науку о Гомере. Еще раз мир эпической поэзии отразился в реальных артефактах (шлем с гребнем, описанный в «Беовульфе» и найденный в Саттон-Ху, немедленно вызывает в сознании гомеровские параллели).

С предосторожностями мы применяем слово «героический» к обществу с аристократическими милитаристскими идеалами, миру «разорителей городов».

Вкратце описать подъем могущества Микен можно так. Считается, что грекоговорящие народы пришли в страну, которая теперь называется Грецией, вскоре после 1900 г. до н. э., хотя некоторые ученые полагают, что они там находились со времен неолита (кое-кто также думает, что они пришли намного позже, но это выглядит маловероятным). Это было время начала великой эры критских дворцов, цивилизации, скопированной с египетско-сирийской модели. В Анатолии под сильным влиянием месопотамско-древнеассирийской культуры развивалась хурритская цивилизация (предшествовавшая хеттской). К 1800 г. до н. э. там уже были основаны ассирийские торговые колонии. В Греции, между 1700 и 1600 гг. до н. э., внезапно расцвела микенская цивилизация, что связано, похоже, с сильным влиянием Крита. Этот расцвет иллюстрируется шахтовыми гробницами, обнаруженными Шлиманом в Микенах и датирующимися XVI в. до н. э. До того материковая цивилизация, по-видимому, не была «дворцовой», хотя «Дом черепицы» в Лерне (III тысячелетие до н. э.) выглядит как ранняя форма материкового мегарона. Допустимо предположить, что крупные материковые царства, подобные Микенам, вырастали в XVII–XVI вв. до н. э. из небольших владений, опирающихся на земледельческие хозяйства, посредством завоевания и ассимиляции мелких местных династий, хотя до сих пор точно не известно, каким образом Микены так разбогатели и когда захватили города Бербати и Просимну, которые, похоже, являлись центрами независимых территорий. Проблемы представляют и связи Микен с другими крупными дворцовыми городами Арголиды — Аргосом, Тиринфом, Мидеей. По древним преданиям, Микены основаны династией Персеидов, а Атриды (Пелопс, Атрей, Агамемнон) были чужаками, родом из Лидии, где, как мы знаем, присутствие греков наблюдалось с XV в. до н. э. Наши нынешние знания не позволяют нам больше ничего сказать о предполагаемом чужеземном происхождении некоторых греческих династий позднего бронзового века. Если исходить из верности предания, то шахтовые гробницы, найденные Шлиманом, могли принадлежать Персеидам, а, следовательно, огромные богатства гробниц тоже были богатствами этого клана. Атриды придут позднее (вначале поставленные Персеидами править в Мидее). Их могущество придется на конец XIV и XIII вв. до н. э., что хорошо совпадает с приписываемой им легендами принадлежностью огромных купольных гробниц в Микенах (так называемые «сокровищницы» Атрея и Клитемнестры могут быть на самом деле гробницами Атрея и его сына Агамемнона). Опять же, по легендам, восхождение Микен к господству на материке произошло именно при Атридах. Если так, то предшествующие расширения границ владычества Микен на Аргосской равнине на такие города, как Немея, Лерна и даже Тиринф, могли также найти отражение в легендах. Вспомним, Геракл совершал подвиги для Эврисфея, последнего микенского царя из династии Персеидов; после того как сын Геракла убил Эврисфея, народ Микен избрал правителем его двоюродного брата Атрея, поскольку он лучше всех был способен защитить их от враждебных соседей. Сравнив археологические данные с легендой, специалисты не определили на этом этапе микенского присутствия за пределами Арголиды, общий уровень цивилизации (архитектура, например) был не выше, чем в первые века II тысячелетия до н. э. Другими словами, мы можем наблюдать некоторый подъем материковых государств, особенно Микен, но не можем объяснить их трансформацию в XIV–XIII вв. до н. э. в «императорские» Микены. К тому времени их могущество, влияние и культура явно распространились далеко за пределы Арголиды.

Прямые свидетельства об этом государстве можно найти только в археологических данных. Шахтовые гробницы, архитектура, позднее таблички с линейным письмом Б много рассказывают о культуре высших слоев общества. Цари, подобные Агамемнону, тратили огромную часть своих доходов и богатств на царские захоронения и царский культ. Они растрачивали колоссальные средства, силы и умение людей на оружие и военное снаряжение. Достаточно взглянуть на картины охоты и сражений на инкрустированных кинжалах, фресках и монументах, чтобы увидеть типичное времяпрепровождение правящего класса, независимо от того, называется он «героическим» или нет. То была царская сторожевая элита, которую отделяла глубокая пропасть от простого народа. Как и во многих других подобных монархиях, о которых у нас есть подробные сведения, — кельтской, германской и индийской, царю, без сомнения, было необходимо щедро поощрять своих вооруженных сторонников: дарами, пищей и, возможно, землями (хотя таблички не дают уверенных сведений относительно землевладения). «Агамемнон» должен был кормить свой двор и чиновников, оснащать и вознаграждать армию, вкладывая огромные средства в ее обучение (лошади и колесницы требовали самых больших затрат). Чтобы сохранять армию лояльной, друзей счастливыми, а врагов держать в подчинении, он должен был захватывать земли, рабов, женщин, сокровища и трофеи. Все это требовало регулярных войн, набегов и пиратских экспедиций. Начиная с Фукидида, все комментаторы истории видели ей именно такой. Шлиман пришел к аналогичным выводам в 1876 г.:

Естественно, возникает вопрос, как город получал свое золото в тот далекий период, когда коммерция вообще не существовала. Представляется, что его нельзя было получить каким-либо иным способом, кроме пиратских экспедиций к Азиатскому побережью.

Что касается военного искусства, то можно предположить, что оно было ремеслом всех правителей бронзового века. Регулярные летние созывы войска были в порядке вещей. Летописи конца XIV в. до н. э. времен правления царя Мурсили II упоминают о десяти кампаниях за 26 лет против пограничного племени каска, не считая главных на юге, в Сирии, и на западе, в Ассуве и Арцаве, где в одной-единственной кампании было захвачено 66 000 пленников. Две ассирийские кампании против хеттов вблизи Евфрата дали 28 000 и 14 000 пленников, оставшихся после разграбления множества городов и деревень. Но насколько большими были «национальные» армии времен Троянской войны? Самая большая (по документам) армия того времени — хеттское войско у Кадеша (1275–1274 гг. до н. э.) насчитывала 2500 колесниц и 37 000 пехотинцев, но это было исключением, и в ее состав входили дружины шестнадцати союзных государств, а также «феодальные» сборщики налогов хеттского царя и купцы. Армии в Эгейском мире были куда малочисленнее. Можно лишь приблизительно оценить численность населения микенских государств, но в Пилосе она едва ли была меньше 50 000 человек, а в государствах Арголиды (судя по производству продуктов питания на обрабатываемых землях) жило максимум 180 000 человек — в Микенах, 70 000 — в Мидее, 90 000 — в Тиринфе и 60 000 — в Аргосе. Теория, что в доиндустриальном обществе может быть мобилизовано для войны примерно 10 % населения, является довольно натянутой, поэтому предположим, что армия в несколько сотен тяжеловооруженных бойцов уже была большой. В одном комплекте табличек из Пилоса упоминаются 400 гребцов и, по крайней мере, 700 бойцов как силы обороны, и вряд ли царь мог призвать больше 2000 хорошо вооруженных и обученных солдат для наступательной операции. Греческий мародер в Ликии около 1420 г. до н. э. представлял собой угрозу для хеттской армии с ее сотней колесниц и примерно тысячей солдат. Богатый город, такой как Угарит, мог укомплектовать командами 150 кораблей (с наемниками) для оборонительных операций — это примерно 7000 бойцов. Примерно такой могла быть численность микенской армии в походе на Трою, если он произошел. Но и всего семь кораблей могли быть смертельной угрозой для Угарита, если собственный флот отсутствовал. Таковы масштабы войн бронзового века. Они сравнимы, скажем, с войнами эпохи викингов в Европе, когда при мобильной королевской армии вероятной численностью, самое большее, в несколько тысяч человек, гарнизоны 30 укрепленных пунктов в Уэссексе насчитывали в общей сложности 2667 человек. Выходит, в XIII в. до н. э. несколько сотен тяжеловооруженных «меднобронных» воинов со слугами, лошадьми, повозками, колесницами, запасами, группой поддержки и составляли армию для похода на вражеское государство. Только главные царства Пелопоннеса могли выставить такую армию. Однако цитадель на Гиссарлыке — если это была Троя — едва ли могла сама собрать больше нескольких сотен бойцов. Могло ли случиться, что Микенская «империя» атаковала такой маленький город — и зачем? Существует ли какое-то свидетельство того, что микенские государства вели военные операции в западной Анатолии?

В табличках с линейным письмом Б масса примечательных фактов, на которые ранее не обращали внимания при поисках следов Троянской войны. В Пилосе, в частности, есть записи о женщинах, выполняющих «черную» работу. Они мололи зерно, обрабатывали лен и пряли. Размеры рациона их питания позволяют предположить, что это сотни работниц. Многие выделены этническими прилагательными, вероятно, указывающими на места, из которых они прибыли, и хотя некоторые из определений пока не понятны, все же ясно, что там были женщины из восточной части Эгейского мира — из Книда, Милета, с Лемноса, из Зефира (то есть Галикарнаса), Хиоса иAswija. Последнее название встречается и в Пилосе, и в Кноссе, и в Микенах и, похоже, обозначает район, первоначально известный как Азия, то есть Лидия (Ассува по-хеттски). В Пилосе встречается даже загадочное To-ro-ja («женщина из Трои»?), «служанки бога». В пилосских табличках названы 700 женщин с детьми — 400 девочками и 300 мальчиками, и еще 300 мужчин и мальчиков, которые «им принадлежали». Некоторые этнические группы весьма немалого размера: «двадцать одна женщина из Книда с двенадцатью девочками и десятью мальчиками». В описаниях часто встречается слово lawiaiai, «пленники», и то же самое слово использует Гомер, описывая женщин, захваченных Ахиллом в Лирнессоне во время набега на земли к югу от Трои. Также примечательно, что Гомер называет несколько мест на востоке Эгейского региона в качестве родных для женщин, захваченных в ходе греческих рейдов, включая острова Лесбос, Скирос и Тенедос.

Все это свидетельствует о хищнической природе микенской экспансии на восток Эгейского региона. Женщин либо захватывали во время пиратских рейдов, либо покупали у работорговцев в таких перевалочных пунктах, как Милет. Тот факт, что они обычно упоминаются вместе со своими детьми, но не с мужчинами, указывает на пиратскую практику: мужчин убивают, а женщин уводят. «Илиада» и таблички дополняют друг друга, и следует предположить, что Гомер пользуется подлинными сведениями о бронзовом веке. Женщин называли «пленницами» лишь короткое время, пока не приписывали к определенному месту, хотя, похоже, продолжали держать группами, исходя из их этнической или семейной принадлежности (в отличие, скажем, от Американской Конфедерации, где семьи рабов насильственно разлучались). Это было выгодно рабовладельцам — может быть, заставляло пленника лучше работать. Существуют точные и совпадающие по времени аналогии в угаритских табличках, где упоминаются «сыновья рабынь из Кт» (то есть Кития на Кипре?). Тогда, даже без одинокого То-rо-ja, мы получаем очевиднейшие возможные обстоятельства для троянских событий.

Не было необходимости в большом флоте, чтобы разграбить город, а его жителей увести в рабство: согласно легенде о Геракле, шесть кораблей захватили Трою Лаомедонта. Вооруженные банды появляются во многих местах в ближневосточных текстах XIII в. до н. э. Как часто, когда мы читаем об армиях грабителей, обнаруживаем небольшие банды искателей приключений, пытающихся завладеть новым пристанищем где-нибудь в Восточном Средиземноморье или на Эгейском побережье. Прозвищем, которого они домогались, было, если верить Гомеру, «разорители городов». В гомеровских поэмах, и даже у Эсхила, для вождя оно означало притязания на славу. Агамемнон, Ахилл, Нестор («в моей юности я был таким») и даже сама Афина носят у Гомера звание «разоритель городов».

Мы не должны чересчур усердствовать в поисках «современных» аналогий. В «Илиаде» «разоритель городов» разрушает не для того, чтобы усилить свое политическое влияние, совладать с инфляцией, открыть торговые пути в Черное море или к месторождениям олова в Европе. Он разрушает не для того, чтобы присвоить уловы скумбрии и тунца. Он грабит города, чтобы захватить трофеи, сокровища, лошадей, скот, золото, серебро, дорогие доспехи и оружие, и женщин. Не следует забывать, что, по легенде, похищение женщины явилось поводом для Троянской войны! Снова и снова Гомер говорит о битве за «город и его женщин». Когда Ахилл рассказывает Одиссею про двадцать три города, которые он разграбил, то упоминает только «сокровища и женщин» в качестве добычи. Это то, чем он гордится, что сохранит за ним славу и после его смерти. И чем прекрасней женщины, тем выше ценится подвиг. В этом они удивительно близки к великим африканским «верховным королям» народа занде, описанным в антропологической работе Э.Э. Эванса-Притчарда. Победоносный правитель забирает красивейших женщин себе, а остальных, вместе с детьми, отдает свите. («К этим akanga vura, «рабыням войны», относились почти как к женам…» — не кроется ли тут ключ к реальной «Елене»?).

Таковы были цели царей-«героев». Если экономическая необходимость может лишь отчасти объяснить подобные нападения — пополнением числа рабов для «государственной промышленности», то не вызывает сомнений, что чем большая добыча была захвачена, чем больше взято золота и серебра, чем прекрасней кони и красивей женщины, тем большие почести воздавались завоевателю. Именно это обеспечивало победоносному царю массу приверженцев и гарантировало их лояльность. А чем многочисленней становилась шайка, тем более серьезные военные предприятия можно было осуществлять. Возможно, Троянская война и была таким предприятием. В свете сказанного, азиатские женщины, трудившиеся на льняных полях вокруг Пилоса, получавшие свой месячный рацион и растившие детей как рабов, и есть самая красноречивая характеристика мира Агамемнона и «разорителей городов». Такими были реалии «героического века».

До недавнего времени еще было можно встретить современное воплощение тех женщин. Деревня Кукунара (Роусо?) находится возле одного из древних дворцовых региональных центров. В табличках упоминаются женщины, вымачивающие лен в этих краях, и здесь, до 1950-х гг., ту же тяжелую работу выполняли местные жительницы. Искусственные волокна погубили древнюю традицию, но река, где «женщины из Азии» гнули спины в 1200 г. до н. э., по-прежнему называется Линария — «река льна».

Недавно открылись важные свидетельства микенского присутствия на побережье Малой Азии не просто в качестве пиратов, а в роли поселенцев. Мы уже говорили о рабах из этих краев в микенских материковых дворцах. Археологические находки интереснейшим образом подтверждают это. На турецком побережье, или непосредственно рядом с ним, определены уже 25 мест, где была найдена микенская керамика, что, конечно, прямо не доказывает присутствия греков, хотя гробницы в Колофоне и Питане позволяют его предположить. Но микенцы, несомненно, присутствовали в юго-западной части Анатолии, к югу от реки Меандр. Судя по археологическим находкам, здесь был большой анклав, главные центры которого располагались в Милете, Иасосе и возле Мюсгеби, где обнаружено богатое кладбище. Все эти города сосредоточены ближе к западному побережью, к островам Родосу, Косу, Самосу и Хиосу, уже колонизованным микенцами. Есть свидетельства микенских контактов на суше, между Иасосом и равниной Миласы, а также использования двух главных речных маршрутов внутрь Анатолии — по верхнему Меандру и по нижнему Герму — для перевозки микенских товаров. В этом есть смысл: местность вокруг нижнего Герма поставляла микенцам рабов. Маршрут по верхнему Меандру вел к Бейчесултану, где несколько микенских предметов обнаружено во дворце позднего бронзового века. Это мог быть один из центров союзников хеттов, Миры, государства, важного для связей с Египтом.

Значение этих находок не следует переоценивать, но их число явно будет расти. Помимо керамики, найденной ранее в Масат-Уюке, в 1983 г. она была обнаружена во внутренних областях Хеттского царства, а затем были открыты поселения бронзового века в Карии и Ликии, чье существование еще недавно отрицалось. Факты присутствия греческого анклава имеют важное значение: Милет, Иасос и Мюсгеби-Галикарнас могли контролировать значительные области на суше, и, по мнению многих ученых, именно об этом говорят хеттские таблички.

Имеет смысл взглянуть на Милет более пристально, так как интереснейшие находки, обнаруженные там в начале прошлого века, были в основном уничтожены до публикации результатов исследований. Кроме того, нет и общего отчета о последних открытиях на «микенской» стене.

Из всех поселений на побережье Малой Азии Милет производит наиболее сильное впечатление на современного посетителя. Когда-то называвший себя «первоосновой Ионии», «столицей Азии» и «матерью бесчисленных городов во многих частях света», Милет сейчас расположен в 4 милях от моря, оказавшись на возвышенности и без воды из-за ила, нанесенного рекой Меандр. Можно пройти пешком по занесенному песком и заросшему чахлым кустарником входу в его гавань. Необъятные руины античного города простираются вдоль того, что было когда-то мысом длиной примерно в милю и шириной от 1200 ярдов в самом широком месте до 200 ярдов у северной оконечности. Мыс имел три главных выступа, образуя естественные гавани, смотрящие в сторону Эгейского моря. В самой южной и мелкой, напротив большого театра, немецкие археологи после Второй мировой войны раскопали замечательные остатки времен бронзового века. Похоже, что Милет первоначально был критским поселением, захваченным микенцами в XV в. до н. э. Впоследствии оно было уничтожено сильным пожаром около 1320 г. до н. э. и вновь отстроено и окружено системой укреплений. Длина стены превышала 1100 ярдов, площадь, огороженная стеной, составляла 50 000 кв. ярдов (сравните, к примеру, с 38 500 кв. ярдами в Микенах, 22 000 — в Тиринфе и 20 000 — в Трое VI). Это был уже достаточно большой город. Стена имела одну замечательную особенность — квадратные бастионы шли через каждые 15 ярдов, что не имеет аналогов в хеттской, позднемикенской и кипрской архитектуре, и вполне возможно, что Милет был связующим звеном между анатолийской и Эгейской культурами. О внутренней планировке города мы знаем мало, но там были печи для обжига и сушки глиняной посуды, дома, а на невысоком холме — что-то вроде жилого комплекса, сконцентрированного вокруг площади — возможно, «дворец». Эти раскопки прерваны, хотя была надежда найти таблички. Керамика, связанная с этими остатками, включает множество микенских изделий, и не было особых сомнений относительно греческого присутствия в городе. Это подтвердилось после открытия в 1907 г. кладбища в миле на юго-запад от города. До сегодняшнего дня сохранилась дюжина высеченных в скале микенских гробниц с характерной круглой камерой и узким входом. К сожалению, их содержимое было уничтожено в Берлине во время Второй мировой войны, но та керамика, которая экспонировалась на выставках, была XIII в. до н. э. Вполне вероятно, что впереди находки других захоронений, относящихся к минойскому поселению.

Оценить общественное положение людей, для которых делали эти гробницы, можно по кладбищу, обнаруженному к югу от Мюсгеби (XIV–XIII вв. до н. э.). Здесь, примерно в 50 камерах, найдено большое число стремянных кувшинов, больших и маленьких ваз, типичных паломнических фляжек, чашек, кувшинов с длинным горлышком (все из материковой Греции), а также веретен, ожерелий, курильниц, браслетов, горшочков для фимиама или мазей и коллекция великолепного качества бронзового оружия — наконечников копий, искривленных лезвий, кинжал с рукояткой и короткий меч. Эти находки, выставленные в Бодрумском музее, создают ощущение принадлежности зажиточным эмигрантам. К таковым относилась, по крайней мере, часть микенской прослойки в Милете. Среди них, очевидно, были мастера и мастерицы разных ремесел.

Хотя скептическое отношение к тому, чтобы считать Милет микенской «колонией», и справедливо, но все же на всем протяжении поры расцвета микенского могущества на материке этот город был центром греческих контактов с Анатолией. Приблизительно с 1300 г. до н. э. микенцы были заметной составляющей населения Милета. Однако захоронения на богатом кладбище еще не доказывают, что они правили городом. Примерно с этого времени в Милете была могущественная власть, сумевшая возвести мощную стену длиной более тысячи ярдов. Она наладила импорт микенских гончарных изделий и изготовление местных копий, установила связи с другими анатолийскими греческими поселениями, такими как Иасос, осуществляла торговлю с Угаритом в Сирии, а возможно, и с Кипром и Троей. Был найден один предмет, привезенный от хеттов, — паломническая фляжка. Вероятно, что из этих краев происходили рабыни, названные в табличках Milatiai, которых мы видели работающими на льняных плантациях на материке. С учетом размеров Милета и богатства его гробниц трудно не прийти к заключению, что это был крупнейший и богатейший центр микенского влияния в Малой Азии, в котором перемещались минойцы, греки, ликийцы и анатолийцы. Правда, на основании одних лишь археологических данных трудно сказать, имел ли он прямые политические сношения с какой-нибудь частью материковой Греции. Но как мы увидим дальше, если судить по хеттским табличкам, то, пожалуй, — имел.

Все увеличивается число свидетельств, что греки в XIV–XIII вв. до н. э. участвовали в вооруженных набегах на побережье Малой Азии. Можно говорить, что мы имеем подходящую почву для развития сюжета, описанного в поэмах Гомера и греческом эпосе. Но существовала ли какая-либо связь между Троей и материковой Грецией? Археологические данные вновь дают нам подсказку.

Прежде всего, вспомним гомеровские предания: в героическом веке было два разграбления Трои: первое — разграбление города Лаомедонта Гераклом и второе — города Приама войском Агамемнона. В 1930-е гг. раскопки Карла Блегена доказали, что Гиссарлык в позднем бронзовом веке дважды пережил сильные разрушения: город «прекрасных стен», Троя VI, как мы теперь знаем, был разрушен около 1300 г. до н. э., видимо, землетрясением; его преемница, Троя VIIa, город лачуг, разграблен веком позже, это установлено недавно с корректировкой датировки Блегена. Какие признаки связей Трои с Микенами найдены при раскопках? Нужно помнить, что Гиссарлык остается единственным местом на северо-западе Анатолии, где проводились тщательные раскопки, и хотя значение, которое мы придаем находкам, может быть и обманчивым, но большое количество и высокое качество найденной микенской керамики позволило Блегену предположить прямые связи между Троей и Микенами.

Ввоз Троей товаров из микенского мира начинается в XVI в. до н. э. (LH II А) и продолжается на протяжении всего XIV и первой половины XIII в. до н. э. (LH III В 1). Он прекращается не позднее 1250 г. до н. э. Известен только один черепок, относящийся к 1250–1200 гг. до н. э. (LH III В 2), хотя, конечно, старой посудой продолжали пользоваться. Общее количество находок на ранних раскопках уверенно назвать нельзя, но Блеген оценивал количество керамики, относящейся примерно к 1400–1250 гг. до н. э., как соответствующее 700–800 гончарным изделиям, то есть приблизительно трем четвертям всего импорта микенской керамики в Трою. Следует, однако, помнить, что микенская посуда составляла лишь 1–2 % всех гончарных изделий в Трое VI: ничтожно мало, и относилась она в основном к ввозу предметов роскоши (парфюмерных масел?) и экзотическим изделиям, приобретенным, видимо, по прихоти какого-то сноба.

Для такой схемы — активный ввоз керамики примерно с 1400 по 1250 г. до н. э., затем провал, с последующим восстановлением контактов в XII в. до н. э. (LH III С) — можно найти аналогии, например, в Милете. Возьмем Милет за основу воссоздания общей картины отношений между Троей и Микенами.

К свидетельствам об импорте керамики мы можем добавить сведения о прочем импорте из микенского мира. Блеген обнаружил, что на последней фазе Троя VI (прибл. 1400–1300 гг. до н. э.) ввозила из Микен ящички из слоновой кости с характерными узорами, возможно, служившие игровыми досками; бусы из сердолика и слоновой кости; украшенные страусиные яйца; булавки из «электрона» или серебра; критские лампы. Другие находки предполагают существование еще более широких контактов: цилиндрические печати, возможно, хеттского происхождения, белая керамика с поливной глазурью с Кипра (может быть, содержавшая опиум), каменные вазы на треножнике, возможно также попавшие в Трою с Кипра. Отметим, что следы кораблекрушения, найденные у мыса Гелидонья, лежали на морском пути с Кипра в Трою, а также в Грецию: кипрскую керамику нашли как среди этих обломков, так и на Крите, Фере, Мелосе, Кеосе, Родосе и Косе, бывших, вероятно, местами остановок кораблей на пути в Трою.

Чем же торговали сами троянцы? Находки множества веретен, отмеченные всеми, кто вел раскопки на Гиссарлыке, позволили предположить, что у них было хорошо развито ткачество. Такое предположение становится еще более правдоподобным, если вспомнить, что соседи Илиона в античные времена, такие как город Скепс, были известны как центры овцеводства. Троянцы также экспортировали собственную керамику — поскольку серую минийскую посуду троянского изготовления находили в Сирии (например, в Угарите), на Кипре и в Палестине. Выдвигалась идея, что источником троянского богатства была рыба, и она становится все более вероятной — теперь мы знаем о существовании большого залива. В более поздние времена сезонные миграции скумбрии и тунца через Дарданеллы собирали здесь рыболовецкие суда со всего Эгейского моря. Это обстоятельство даже выдвигалось в качестве возможной причины Троянской войны: надоевшие микенские рыболовецкие флотилии вызвали нечто вроде «тресковой» войны бронзового века! Археологические исследования Гиссарлыка поддерживают такую теорию — Шлиман обнаружил слои рыбьих костей, среди которых были кости скумбрии и тунца («акульи кости» Шлимана?).

Одна из легендарных составляющих богатства Трои также может быть основана на фактах. Гомер выделяет Трою как имеющую прекрасных лошадей, а ее граждан — как коневодов. Археологи обнаружили в Трое VI присутствие множества лошадиных костей, а мы можем также отметить существование в Троаде в античные времена коневодства (возле Трои вплоть до Первой мировой войны находился турецкий конный завод). Стада диких лошадей, до сих пор мигрирующие по северо-западной части Лесбоса, могут быть отголоском «конской культуры» Троады в позднем бронзовом веке. Поэтому кажется вероятным, что коневодство было одним из источников сказочных богатств Трои: любопытно, что разграбление Лаомедонтовой Трои приписывается спору из-за лошадей!

Однако на самый важный вопрос мы так и не можем ответить. Кем были троянцы? Хотя Гиссарлык был заселен приблизительно с 3600 г. до н. э., по общему мнению, Троя VI построена пришельцами, приведшими с собой лошадей. Блеген определяет дату их прибытия приблизительно 1900 г. до н. э., то есть тем же периодом, когда, как считается, грекоговорящие народы пришли в Грецию. На самом деле и Блегена, и других ученых соблазнила (из-за керамики) идея принадлежности греков и троянцев к одному племени. Для Трои характерна серая минийская керамика, весьма напоминающая найденную в Греции и относящуюся к среднему бронзовому веку (так назвал ее Шлиман, впервые отыскавший такую керамику в «минийском» Орхомене). Такая общность привела многих «эгейских» археологов к мысли, что Троя VI и Греция подверглись вторжению захватчиков одного и того же происхождения (предлагая тем самым захватывающую возможность того, что в XIII в. до н. э. они еще были способны понимать друг друга). Однако это спорные гипотезы. Специалисты отмечали, что такой тип керамики в западной Анатолии распространен намного шире, чем думал Блеген, и, вероятно, появился в III тысячелетии до н. э. Материковая серая минийская керамика, как ясно теперь, уходит корнями в ранний бронзовый век, в период до 2000 г. до н. э., когда, как считает все большее число специалистов, грекоговорящие народы уже жили на территории Греции. Происхождение и язык троянцев остаются загадкой.

Мы можем предполагать, что греки и троянцы хорошо знали друг друга и у них были налажены торговые связи. И покажется ли невероятным, что некий греческий царь возжелал богатств Трои? Давайте представим царя Микен середины XIII в. до н. э. Дома — неприятности. Завистливая родня, соперники за право на власть, недовольная дворня. Мастерские в Арголиде работают вполсилы. Огромный оборонный бюджет растет и растет — бронза (как нефть сегодня) не становится дешевле, ее все труднее получать (особенно при растущей угрозе пиратства в Эгейском море). Чтобы сохранить лояльность армии, нужны добыча и рабы, сырье и драгоценные металлы. То есть просто-таки необходима война, и не обязательно один «имперский» поход. Это могло быть множество вооруженных набегов на северо-восточные области Эгейского региона на протяжении многих лет. Троя едва ли была единственной целью, скорее, просто одним из многих поселений, разграбленных ради сокровищ и рабов. Таблички с линейным письмом Б дают общую картину захвата рабов в Малой Азии — более тридцати упомянутых в этой связи мест остаются не идентифицированными. И у Гомера сохранилось предание о нападениях на северо-восток Эгейского региона, включая Лесбос, где, что довольно интересно, главный город, Ферми, был разрушен около 1300 г. до н. э. явно во время грабежа.

Получается, что гомеровские сказания хорошо совпадают с тем, что мы узнаем о микенских связях с побережьем Малой Азии. Нападение на Трою было лишь одним из эпизодов в серии агрессивных атак на эти области. Память о нем могла сохраниться в силу того, что это был один из последних удачных походов. Вскоре микенская династия будет расколота междоусобицами.

Наша история правдоподобна, но не более того. Мы не можем заглянуть глубже, пользуясь современными археологическими и литературными данными. Чтобы это сделать, нам необходимы свидетельства тех дней, оригинальные документальные источники. «Как такое возможно? — подумает кто-то. — Документы эгейского позднего бронзового века!» Но, как ни удивительно, похоже, что такие материалы существуют.