10. ПЕТИО

Итак, не побоимся сказать: процесс Петио, который начался 18 марта 1946 года после полудня в парижском Дворце правосудия, был самым крупным спектаклем после процесса над маршалом Петеном. Подумать только, входные билеты в зал суда продавались даже на черном рынке!.. Повсюду давка, толкотня, зал полон, публика в нетерпении. Наконец входит оп, чудовище, доктор Сатана, как его теперь называют. Входит, подобно популярному актеру, и тут же он поднимает руки, за которые его держат два идущих с обеих сторон стражника. Доктор Петио хочет, чтобы ему освободили руки. Так и есть! Его освобождают от наручников! И вот с торжествующей улыбкой он подходит к скамье подсудимых, снимает пальто в крупную клетку, тщательно складывает его и поворачивается к фоторепортерам. Спектакль можно начинать… И какой спектакль!

Петио обвиняется в убийстве двадцати семи человек, да-да, двадцати семи! Смуглый, худощавый, он обводит черными глазами, глазами гипнотизера, толпу, которая пришла сюда ради него. Ослепленный магниевыми вспышками, Петио заслоняется, а потом вдруг восклицает:

— О, господа, какие страсти! Мы же не в Альгамбре![31]

Тон задан. Этот необычный убийца становится столь же необычным подсудимым. На протяжении всего процесса on будет дерзко вступать в пререкания, язвить, наносить оскорбления. И временами люди будут забывать о его ужасных преступлениях, о чемоданах, поднимающихся за его спиной горой до самого потолка. Чемоданах всех тех, кто отправился в путь без возврата после встречи с ним, доктором Сатаной!

— Ушиуов Иоахим, Ван Бевер Жан-Марк, Хотэн Денис…

Секретарь суда зачитывает длинный список тех, кого больше никто никогда не увидит:

— …Гриппэ Жозефина, Дрейфус Иван…

И тут Петио, который, казалось, дремал, поднимается и кричит:

— Я не Желаю, чтобы меня представляли здесь как виновного!

И снова головы присутствующих поворачиваются к подсудимому: какой взгляд! Устремленный из-под огромного лба и угольно-черных бровей, он завораживает, гипнотизирует. Именно так. Гипнотизирует, как змея свою добычу. Секретарь суда закончил чтение ужасного перечня: двадцать семь жертв, из них пятнадцать евреев и евреек, четыре сутенера, четыре проститутки, три пациента доктора Петио и один неопознанный труп. Эта бойня, эти жертвы всесожжения были обнаружены совершенно случайно два года назад. Однажды, в марте 1944 года, мужчина, живущий по соседству с элегантным частным особняком в XVI округе Парижа на улице Сюер, сообщил о том, что из трубы особняка валит дым, странный дым с нестерпимым запахом.

Полицейские и пожарные взломали дверь и обнаружили в подвале раскаленный докрасна, гудящий очаг. Вокруг были разбросаны человеческие останки: руки, ноги, черепа… А сбоку яма с негашеной известью. И в доме никого.

Но кто же зажег этот дьявольский огонь? Кто убийца? Дом принадлежит некоему доктору Петио. Помещения тщательно осматривают и рядом с приемной обнаруживают странную треугольную комнату с толстыми степами, оклеенными обоями; в одной из стен проделана дыра, которая позволяет снаружи видеть все, что происходит внутри комнаты. Комната напоминает тюремную или (почему бы и нет?) газовую камеру. В то время как полицейские проводят предварительный осмотр, к дому подъезжает велосипедист и заявляет: «Я брат владельца этого особняка». Он тоже осматривает все, потом подходит к полицейскому: «Это связано с Сопротивлением! Поймите, я рискую головой!» Кто он: патриот или ловкий пройдоха? Полицейский не задерживает его. А это был сам доктор Петио… Связано с Сопротивлением! Значит, речь идет о Сопротивлении! Не забывайте, что процесс происходит в 1946 году, а преступления совершены в 1944 году, когда Франция еще была оккупирована. Чтобы лучше понять особую атмосферу этого процесса, напомним также, что Франция, которой через несколько дней предстоит голосовать за новую конституцию, пока еще не обрела покоя и с трудом оправляется от последствий войны.

— Обвиняемый, встаньте!

Председатель суда Лезе известен как вежливый и терпимый человек.

Начинается допрос с целью установления личности подсудимого. Петио отвечает не торопясь, чуть насмешливо. Председатель суда заводит разговор о детстве, которое Петио провел в Жонпьи и Осере, а потом добавляет:

— По окончании войны 1914 года вы были помещены в психиатрическую лечебницу, а затем уволены из армии по причине врожденного слабоумия…

Петио прерывает его:

— Но я получил отличную оценку за диссертацию по медицине.

Вот уж настоящий парадокс. Сумасшедший, если он действительно сумасшедший, одновременно предстает и как яркая личность, популярный врач, любимый клиентами, врач бедняков. Да-да, он умел привлекать к себе горячие симпатии. В департаменте Йонна его избрали мэром и даже членом департаментского совета. Но что за странный политический деятель! Председатель приводит некоторые удивительные факты: доктор Марсель Петио ворует электроэнергию, крадет кресты с кладбищ…

Председатель суда:

— По словам домовладельца, вы человек неуравновешенный.

Петио снова поднимается:

— Неправда! И если начинать с этого, то это плохое начало!

В публике смех. Когда он стихает, председатель продолжает допрос. В Вильнёве-сюр-Йонн происходили события куда более серьезные, нежели кража креста: что сталось, например, с Луизеттой, служащей и любовницей Марселя Петио, непонятно куда вдруг исчезнувшей? Обвиняемый приходит в волнение, спорит, язвит.

Есть и другие факты необъяснимых исчезновений среди знакомых Петио. В результате Петио вынужден покинуть департамент Йонна и обосноваться в Париже,

— Да что тут говорить, против меня восстали все ханжи, все тартюфы округи…

Председатель суда:

— Итак, вы поселились в Париже и вскоре приобрели здесь большую популярность. Вообще вам нельзя отказать в определенном обаянии.

— Спасибо, — бросает Петио,

— Но за вами утвердилась слава доктора-шарлатана,

— Благодарю за такую рекламу, но прошу вас оставить это мнение при себе,

Снова смех в зале. Смех, который будет сопровождать каждую удачную реплику Петио.

Встает адвокат Петио господин Флорио, блестящий молодой специалист, восходящая звезда парижской адвокатуры. Весьма непринужденно, опершись на лежащее перед ним тридцатикилограммовое досье, он говорит:

— Основное достоинство суда — беспристрастность, поэтому я прошу снять эпитет «шарлатан».

Председатель суда берет назад свои слова. Первое очко в пользу защиты. Допрос продолжается.

— Вы хвастали тем, что зарабатывали баснословные деньги. Но, судя по декларациям, ваши доходы были не так уже велики.

Петио лукаво:

— Я следую традициям моей профессии. Когда хирург зарабатывает восемь-десять миллионов в год, он заявляет, что его доход составляет сто тысяч франков. Это доказывает, что я настоящий француз, Мне совсем не хочется прослыть простофилей!

Опять слышится смех. Все выдержано в лучших традициях бульварных романов. Парижане, собравшиеся в зале суда, в полном восторге. Как ни странно, по этот дьявольский человек заставляет всех забыть о совершенных им ужасных преступлениях. Вы только послушайте, что он говорит, когда председатель суда приводит факт допущенного им незначительного правонарушения — кража книги с витрины книжного магазина Жибер.

— Всех, кто имеет склонность к изобретательству, считают ненормальными. А я — непризнанный изобретатель. Вы хорошо знаете, что в тот день лил дождь и что я взял эту книгу нечаянно, Я весь был поглощен мыслями об изобретении устройства, пред назначенного для стимулирования деятельности кишечника.

Председатель суда:

— Вы прикидываетесь ненормальным всякий раз, когда у вас возникают неприятности с правосудием… Петио:

— Никогда нельзя знать наверняка, кто из над нормален, а кто ненормален. Ненормальность определяется только в сравнении.

Кто же ведет судебное разбирательство? Председатель суда или Петио, который ежеминутно отпускает то издевательские, то иронические замечания, — Петио, который всегда на все находит ответ.

Странная треугольная комната с необыкновенно толстыми стенами?

— Все очень просто, — отвечает Петио, — я хотел оборудовать таи рентгенотерапевтический кабинет. Этим и объясняется толщина стен. Отверстие в стене? Так это для прокладки электропроводов. А почему отверстие было скрыто обоями? Да по небрежности рабочих! И вообще, все россказни на мой счет — ложь и предательство. Это пресса бошей, пресса коллаборационистов умышленно распространяла клеветнические слухи.

— А трупы? — спрашивает председатель.

— Я тут ни причем. Я вышел из тюрьмы Френ, куда меня засалило гестапо, и, придя домой, обнаружил эти трупы. Разве это не ужасно?!

Пеню выглядит взволнованным. У него на глазах слезы. Он уже готов сыграть новую роль: доктор Петио, он же капитан Валери, он же капитан Веттервальд, он же агент S-21, герой Освобождения, участник уличных боев, член военного суда в казармах Рени. И так вплоть до ареста в 1945 году. Такова система защиты Петио; это совершенно очевидно. Странный доктор и не думает отрицать факта убийств. Да, он убивал, но кого?! Ведь речь идет о казни предателей, гестаповцев… Какая бойня! Но во имя Сопротивления! Более шестидесяти человек отправлено на тот свет… Но ради правого дела!

— Однако дело обстояло совсем по-иному, — протестует обвинитель. — Вы завлекали к себе людей, обещая им организовать переход за границу… А потом вы их грабили. Вот и все! И людей-то вы выбирали самых беззащитных-евреев.

Завтра, вне всякого сомнения, выяснится самое главное: был ли Марсель Петио участником движения Сопротивления или он просто отъявленный негодяй? А быть может, он был, как пишут о нем, ставленником нацистов, профессиональным убийцей, «маленьким» Эйхманом?

Итак, участвовал ли доктор Петио, убийца двадцати семи человек, в движении Сопротивления или нет?

Вот основной вопрос, который рассматривался 19 марта 1946 года на втором заседании суда по делу Петио.

Что говорит по этому поводу сам Петио? Все очень просто; он уверяет, что входил в состав группы Сопротивления под названием «Мухомор». Да-да, «Мухомор» как средство для истребления вредных насекомых! Черный юмор? Трудно сказать что-либо определенное об этом необычном подсудимом — нервном и беспокойном, негодующим на председателя суда, на прокурора, на гражданских истцов, — о человеке, внимательно следящем за реакцией публики, подобно актеру, который судит о своем таланте по количеству сорванных аплодисментов.

— Если вы были участником Сопротивления, то назовите имена ваших товарищей! — требует председатель суда Лезе. Петио:

— Ну нет! Вы же способны надеть наручники на людей, которые уничтожили уйму бошей!

Председатель в растерянности. А Петио продолжает:

— Я не назову вам их имен, пока не будет закончена чистка, пока не будут посажены в тюрьму все предатели, которые присягнули Петену!..

В зале шум. Какая дерзость! Не имеет ли в виду Петио некоторых присутствующих здесь магистратов?

Обескураженный председатель поднимает руки. И Петио сразу же кричит:

— Не воздевайте руки к небесам, господин председатель!

— Я буду поднимать руки, когда мне заблагорассудится.

— Тогда вы сейчас поднимите их еще выше. Да как же так можно!

Между тем Петио рассказывает о своем участии в движении Сопротивления. Поначалу он принадлежал к организации, возглавляемой Пьером Броссолетом. Затем, после встречи с агентом из Лондона, имя которого он забыл, Петио создает свою собственную группу и, действуя под именем доктора Евгения, занимается ликвидацией приспешников гестапо.

— Как же вы действовали? — задает вопрос председатель.

— Тактика наша была несложной. Мы говорили; «Немецкая полиция. Следуйте за нами!» — и арестовывали предателя. Он шел с нами. Его заталкивали в машину н вывозили в лес: в Марли, Сен-Жермен, Пуасси. А там убивали.

Председатель:

— Но вы противоречите сами себе: вы же говорили, что казни совершались на улице Сюер.

— Правильно, когда мы торопились. О, господин председатель, можете не сомневаться, когда требовалось, мы проявляли и храбрость и дерзость!..

Да, в его дерзости здесь никто не сомневается.

Достаточно посмотреть на Петио. Саркастичный, уверенный в себе, он сидит, непринужденно облокотившись о барьер, и держит в напряжении весь зал.

Неожиданно со скамьи гражданских истцов поднимается человек в черном костюме. Это господин Верон. Петио поворачивается к нему:

— Вы, защитник евреев, сядьте. Вы не имеете права говорить!

И тут господин Верон, старый участник Сопротивления, выходит из себя:

— Я не позволю вам, выгораживая себя, порочить Сопротивление!

Раздаются аплодисменты, крики, трудно что-нибудь разобрать.

— Вы ведете двойную игру, метр Верон!

— Петио, немедленно возьмите свои слова назад, иначе я расквашу вам физиономию!

Председатель суда Лезе надрывался от крика:

— Прошу соблюдать тишину!.. Тихо!

Но тишина наступает не сразу. Какая сцена! Д затем спектакль продолжается. Теперь Петио рассказывает о своем необыкновенном "бюро путешествий". Некоторых действительно препровождали до демаркационной линии, но бывали и другие, предатели— для них путешествие заканчивалось на улице Сюер.

— Моим первым клиентом, — говорит Петио, — был некий Боксер Джо. Он походил… как бы это сказать, на настоящего сутенера… Или скорее, я сказал бы, из полицейского инспектора.

В зале хохот. Петио скромно улыбается. Он несколько теряется лишь чуточку позднее, когда его просят сообщить имена, подробности. Ах, он выбросил все это из головы… Из предосторожности, конечно… Ведь Петио и в самом деле был арестован гестапо; его несколько месяцев держали в тюрьме и даже пытали.

— Они подвешивали меня на крюках, пилили зубы, зажимали голову в тиски… господин председатель, я стою теперь перед вами в здравом уме и твердой памяти только благодаря моей сообразительности и самообладанию.

На этот раз никто не смеется. Петио продолжает.

Он был освобожден немцами за выкуп в сто тысяч франков. По выходе из тюрьмы он обнаруживает у себя, на улице Сюер, эти трупы…

— Трупы, господин председатель, совершенно неизвестных мне людей, которые мои товарищи оставила там исключительно по небрежности. Это же очевидно…

— Ну а известь, а печь? Петио:

— Моим друзьям, не отличавшимся особой чувствительностью пришла в голову мысль сжечь трупы в мое отсутствие.

— Кто же эти друзья, Петио? Кто они?

— Я не из тех, кто доносит на своих товарищей. Вы ведь тут же обвините их в пособничестве!

— Послушайте, Петио, я обещаю вам отпустить их, если они уничтожали только агентов гестапо.

Петио пожимает плечами:

— Слышал я эту музыку. Если не вы сами, то ваши собратья задержат их после того, как меня оправдают!

— Вы полагаете, Петио, что будете оправданы?!

— Безусловно, господин председатель. Я в этом ничуть не сомневаюсь. Кроме того, меня судите не вы лично, а господа присяжные, и я им подлостью доверяю.

Петио снова одерживает верх и ставит председателя суда в смешное положение. Но то, что происходит потом, никак не идет ему на пользу. Под напором задаваемых ему вопросов он сбивается, путается. Он никак не может доказать свою принадлежность к движению Сопротивления. Кроме того, на основании расследования, проведенного лондонскими секретными службами, установлено, что пресловутой группы под названием «Мухомор» никогда не существовало. И тут господин Верон, один из адвокатов со стороны гражданских истцов, берет реванш.

— Если подсудимый, как он утверждает, участвовал в акциях Сопротивления и имел дело с взрывчаткой, он, вероятно, сможет объяснить нам, как следует с ней обращаться.

Петио отвечает не сразу; он медлит, лицо его покрывается красными пятнами.

— Такие вопросы не обсуждаются походя. Флорио, видя замешательство своего клиента, приходит на помощь.

— Но послушайте, ведь доктор Петио не на вступительных экзаменах в политехнический институт?

— Нет, — отвечает метр Верон, — но теперь я знаю, что этот "великий боец Сопротивления" никогда в жизни не видел взрывчатки и даже понятия не имеет, что это такое.

Петио взбешен. Вне себя от ярости он снова обзывает господина Верона адвокатом евреев. Странное обвинение в устах человека, выдающего себя за борца с нацизмом. И тем не менее доктор Сатана стоит на своем. Вот что он заявляет несколько минут спустя господину Верону, адвокату семьи Дрейфус.

— Да, я убил тридцать три предателя и тридцать немецких солдат. Однако я уважаю их больше, чем вашего клиента.

Метр Верон ловит его на слове;

— Но это невероятно! Каким образом вы умудрились заманить в вашу ловушку тридцать немецких солдат?

Петио заносчиво бросает:

— Я не понимаю, почему должен давать объяснения по поводу убийств, которые не вменяются мне в вину.

Итак он вновь обрел уверенность в себе. И когда председатель суда Лезе, который выглядит совершенно измотанным, предлагает сделать перерыв в заседании, подсудимый замечает:

— А зачем? Я совсем не устал!

Третье заседание суда. 20 марта 1946 года.

Входя, Петио окидывает взглядом зал: сегодня народу меньше, чем вчера. И тогда, обращаясь к своему адвокату, он произносит:

— В чем дело, метр? Мы сегодня прогораем!

Да как же можно шутить сегодня, когда на протяжении всего заседания одна за другой перечисляются все жертвы этого зловещего организатора путешествий в потусторонний мир? Никогда цинизм Петио не обнаруживался с такой очевидностью. Исчезла госпожа Хаит. Вовлеченная против волн в торговлю наркотиками, к которой был причастен Петио. она оказалась нежелательным свидетелем, — свидетелем, от которого следовало избавиться,

— Подумаешь, наркоманы, — фыркает Петио, — вы же сами знаете, что это такое; все они лгуны и жулики.

Следующим рассматривается дело об исчезновении меховщика Ушинова, богатого еврея, одного из первых, кто был отправлен на тот свет.

— Почему, — задает вопрос прокурор Дюпен, — вы посоветовали ему спороть метки с белья?

Петио вздыхает:

— Это же понятно каждому, кто принимал хоть какое-то участие в Сопротивлении.

— А как к вам попали великолепные меха и шкуры?

Петио едва сдерживает волнение:

— Это подарки моего друга-меховщика в благодарность за помощь.

А другие евреи: Вульф, семья Баш, Эрепрайх?..

Ну, с этими он действительно покончил, и по одной только причине: они были не столько евреями, сколько немцами. Они выходцы из Берлина.

— Это неправда, — прерывает адвокат со стороны гражданских истцов, — они скрывались от гестапо.

— Ба, — хладнокровно говорит Петио, — они прятались так же, как я, когда был молодоженом. Я залезал под одеяло и кричал жене: «Ку-ку! Где я?» Нет, они были наемниками гестапо, и задача их состояла в том, чтобы разоблачить мою группу.

Опять этот миф о Сопротивлении. Петио отчаянно цепляется за свою систему защиты. Да, он — убийца, но он убивал предателей, доносчиков, мерзавцев. И когда речь заходит о четырех сутенерах, убитых на улице Сюер, Петио приводит мельчайшие подробности: нож, дубинка, кровь — все тут есть. Присутствующие немеют от ужаса и омерзения.

— У этих сутенеров, — замечает председатель суда, — было при себе пять миллионов франков. Где они?

Петио усмехается. Он указывает пальцем на груду чемоданов за своей спиной.

— Если эти деньги действительно были, то их можно найти там! Надо только будет присматривать за публикой.

— А любовницы всех этих людей? Их тоже нужно было уничтожать? Они-то в чем были виноваты?

— А как же я должен был поступить? Они были любовницами агентов гестапо. Они бы донесли на нас!

Ропот возмущения проходит по залу. Что за важность! Петио не проймешь такими пустяками. Впрочем, спустя некоторое время, в перерыве между заседаниями, оп снова пережинает минуты триумфа, К нему подходят за автографами. И он подписывает, подписывает одним росчерком пера до тех пор, пока страже не удается наконец оттеснить любителей сенсаций.

Но вскоре после возобновления заседания в зале вновь воцаряется атмосфера ужаса. Председатель суда задает вопрос об исчезновении семьи Кнеллер: отца, матери и ребенка.

— Я им достал поддельные документы и три билета до Орлеана. Неблагодарные, лишь четырнадцать дней спустя они прислали мне открытку с одним только словом: "Привет!"

Председатель:

— Петио, не отягчайте вашей вины, объясните мне, почему в одном из этих чемоданов была обнаружена детская розовая пижамка с инициалами семьи Кнеллер?

Петио не теряет самообладания:

— Господин председатель, а вы бы взяли с собой грязное белье, если бы собирались перебираться в свободную зону? И разве вы не постарались бы избавиться от одежды, на которой имеются ваши инициалы?

Все так. Но даже такой ловкий ответ звучит фальшиво. Розовую пижамку, наводящую на мысль об убийстве ребенка, не так-то легко забыть. Однако и это постепенно сглаживается в памяти присяжных…

На следующий день выездная сессия суда состоялась в доме Петио. Да, 22 марта 1946 года доктор Сатана, так его называют некоторые журналисты, имеет честь принимать в своем особняке все судебное присутствие: судей, присяжных, секретарей, адвокатов и журналистов. Этот совершенно исключительный выезд суда на место преступления устраивается но настоянию председателя суда Лезе, для того чтобы выяснить, каким образом функционировала кремационная печь и вообще вся фабрика преступлений на улице Сюер.

— В устройстве моего кабинета нет ничего необыкновенного, — говорит Петио, выходя из Дворца правосудия, — Приписываемые мне различные способы убийства — плод фантазии журналистов; это они тут дыму понапустили…

Да, но нет дыма без огня. Что касается методов отправки ближних на тот свет, то тут доктор Петио, несомненно, большой специалист. Ведь он не раз упоминал о каком-то секретном оружии, об изобретении, тайну которого он хочет сохранить… Что это: выдумки или правда? Суд, возможно, будет знать больше на этот счет по окончании заседания выездной сессии на улице Сюер.

Четырнадцать часов. Красные мантии судей чередуются с черными одеяниями адвокатов. Идет дождь. Мелкий, моросящий дождь. Все усаживаются в автомобили, ожидающие на площади Дофин. Их пятнадцать. Какой кортеж! Предшествуемый группой мотоциклистов, Петио. подобно важной персоне, пересекает весь Париж. С улыбкой приветствует он прохожих, стоящих на тротуарах и у запотевших окон бистро.

Четырнадцать часов 20 минут. Выездная сессия суда прибывает на место. Образуется страшный затор Крики, давка, толкотня. Петио в наручниках, с неизменной улыбкой на губах. Он дома и чувствует себя весьма непринужденно.

— Судебное заседание будет открытым, — объявляет председатель суда Лезе, выходя из машины.

Значит, вход в дом свободен для всех, но войти туда нелегко. Приходится работать локтями и преодолевать заслон из полицейских, пытающихся сдержать толпу… Даже прокурор Дюпен с трудом прокладывает себе дорогу.

— Смерть Петио! Смерть ему!

Но Петио уже вошел в дом. Здесь он хозяин. Он собирается показать свой особняк, замечательное, хотя и несколько мрачноватое здание. С замиранием сердца люди проходят в комнаты. Сейчас им предстоит ознакомиться с обстановкой, в которой были совершены преступления. Сколько же клиентов Петио вошли в эти двери и уже никогда больше не вышли отсюда?

«Включите свет!» Ничего не видно, люди спотыкаются. Электричество отключено. Присяжные, судьи, секретари суда ощупью пробираются в первую комнату, где царит невероятный беспорядок. Это рабочий кабинет Петио. Ковры, великолепная кровать, картины. Какой хаос и какая пыль! Но какое богатство! Проходят дальше. От беспорядочно разбросанных Вещей исходит запах плесени. Одни из присяжных произносит: «Здесь до сих пор пахнет человечиной!»

С зажигалкой в руках журналисты и зеваки оглядывают библиотеку. Здесь, так же как и в квартире Петио на улице Комартен, можно найти много непристойных картинок. Под покровом темноты многие из них исчезают в чьих-то карманах… Это не первые мелкие кражи, случившиеся во время процесса.

Куда, в самом деле, подевались некоторые скабрезные вещицы из коллекции доктора Петио? Их можно было бы вполне использовать как вещественные доказательства. Создается впечатление, что предварительное расследование и следствие по делу Петио, как до, так и после освобождения Франции, проводились не очень-то добросовестно.

Наконец посетители минуют узкий коридор. И вот она, знаменитая треугольная комната, она же тюремная или газовая камера. Именно здесь Петио уничтожал свои жертвы. Но как? До этого и пытается сегодня докопаться суд. Прежде всего вспоминают о смотровом приспособлении, сделанном самим Петио и скрытом в перегородке. Через этот «глазок» Петио мог наблюдать за агонией умирающих. Но смотровое приспособление исчезло.

— Где оно? — спрашивает метр Флорио.

— Оно передано на судебную экспертизу.

— Вызовите профессора Сани! — требует председатель суда.

Этот почтенный господин — заведующий бюро судебных экспертиз. Си торопливо входит в комнату. — Смотровое приспособление?! Я не знаю, где оно…

Метр Флорио злорадно смеется;

— Теперь вам остается только потерять своп печати!..

Чем объясняется это неожиданное веселье? Дело и том, что адвокат со стороны зашиты усматривает в этом нарушение процессуальных правил, которое позволит ему позднее добиться обжалования решения суда.

Что касается Петио, то оп реагирует на все с видом оскорбленной невинности.

— Я бы предпочел, чтобы смотровое приспособление было на месте, тогда бы я смог объяснить принцип его действия господам присяжным…[32]

Тем не менее Петио великодушно соглашается дать кое-какие объяснения. В этой комнате он хотел смонтировать рентгенотерапевтическую установку. Отсюда и необыкновенная толщина стен, которые должны были задерживать рентгеновские лучи. Отсюда и смотровое приспособление, с помощью которого можно было наблюдать за пациентами.

— А мог ли этот кабинет использоваться как камера? — спрашивает председатель суда.

— Ну вот, — отвечает Петио, — сразу видно, что вы ничего не смыслите в строительном деле. Степы сложены из обыкновенных гипсовых плит… Они не отличаются прочностью… И потом, скажите, как можно умудриться прикончить кого-нибудь в этой поре?

— В таком случае, каким же образом вы расправлялись со своими Жертвами?

Реплику подает один из присяжных:

— Ведь Петио говорил нам, что убить человека можно и в машине.

— О да! Конечно! — бросает Петио, — убить можно где угодно!

Замечание специалиста, раздраженного этими дилетантами, этими наивными людьми. К тому же подсудимый уже устал от всех этих вопросов,

— Если бы я говорил, что никого никогда не убивал, то мне было бы понятно ваше упорство, но ведь я признаю, что казнил несколько человек, а здесь или там — какая разница?

И в порыве вдохновения Петио добавляет:

— А главное, разве остались какие-нибудь следы борьбы на стенах? Нет… Вот видите…

Но и это еще не все. По словам Петио, треугольная комната никак не могла использоваться в качестве газовой камеры. Боже, какая ложь, какая клевета!

Создастся впечатление, что сам председатель Лезе, который, по-видимому, окончательно утратил контроль над ходом судебного разбирательства, совершенно сбит с толку.

Затем все переходят во внутренний дворик. Из толпы на улице по-прежнему раздаются выкрики: «Смерть ему! Смерть!»

— Прошу соблюдать тишину во время заседания суда, — спокойно говорит Петио.

Прибывшие подходят к гаражу и останавливаются у ямы, заполненной известью. Известью, предназначенной для окончательного уничтожения останков, с которыми не мог справиться огонь. Но что происходит? Петио вдруг пошатнулся.

— Помогите, у меня кружится голова! Неужели он сейчас признается во всем?

Петио теряет сознание. Адвокат Флорио бросается к нему:

— Он ничего не ел с самого начала процесса. Наконец подсудимый приходит в себя и произносит вполголоса:

— За границей после всех этих истории нас сочтут за идиотов!

Все, выездная сессия закончена. По правде сказать, она не дала ничего нового. Тайна многочисленных убийств остается нераскрытой. Петио ухмыльнется. Истина таится в глубине его живых, черных глаз, она скрыта под этой дьявольской маской.

Когда в 17 часов заседание возобновляется в строгой торжественной обстановке, характерной для суда присяжных, то у всех возникает ощущение, что выезд судей на место преступления оказался напрасной тратой времени. Но па этом неурядицы еще не кончились. Показания полицейских во главе с небезызвестным комиссаром Массю явились новым подтверждением непоследовательности и упущений в проводимом расследовании. Исчезла немецкая почтовая сумка, в которой находились разрозненные останки трупа. Где она? Неизвестно. Кроме того, выясняется, что обнаруженные чемоданы не были предъявлены семьям пострадавших. Почему? Это был период оккупации! Конечно, оккупация объясняет многое, но не извиняет всего… А Петио пользуется этой неразберихой. Он неожиданно встает и обращается к инспектору Баттю:

— Не скажете ли вы мне, сколько из арестованных вами подлинных патриотов было впоследствии расстреляно немцами?

Молчание. Полицейским явно не по себе. Важные сведения сообщает только инспектор Казанова: «Трупы, обнаруженные в лесу Марли, опознаны — это сотрудники гестапо с улицы Помп. Петио никак не мог быть причастен к этим казням».

Заседание суда, которое началось сегодня в мрачной атмосфере особняка на улице Сюер и воспринималось как трагедия, заканчивается, похоже, фарсом. Свидетельские показания дает капитан жандармерии Мурро. Когда Петио жил в Вильнёв-сюр-Йонн, этот жандарм был его заклятым врагом. Усердный и ограниченный служака капитан Мурро заявляет:

— Петио — наглый авантюрист, Я был вынужден семь раз штрафовать его за неправильное использование электроэнергии и за неисправность сигнальных устройств.

Присутствующие посмеиваются под подобной несуразностью. Надо признать, что в этот вечер рассмотрение дела, по существу, не сдвинулось с места, а подсудимый выиграл несколько очков у обвинения.

Маленькая женщина в черном ни жива, ни мертва, Может быть, виной тому устремленный на нее взгляд доктора Петио? Или обстановка суда присяжных? Во всяком случае, она с трудом поднимает руку для того, чтобы принести присягу. Имя этой женщины — Ушинов. Ее муж, богатый меховщик, еврей по национальности, был другом и соседом подсудимого. Очевидно, он и был первой жертвой доктора Петио, его первым кандидатом на путешествие в неизвестное, в небытие.

Встает адвокат семьи Ушинов господин Аршевек:

— Петио, объясните нам, почему вы три дня держали господина Ушниова в заточении на улице Сюер?

Петио уже менее оживлен, меньше балагурит, чем в другие дни. Может быть, сегодня, 25 марта 1946 года, и он ощущает усталость от этого нескончаемого процесса, продолжающегося уже вторую неделю?

Петио отвечает:

— На улице Комартен, где я веду прием, все всегда подслушивают. Моя жена, прислуга, клиенты… Поэтому нет ничего удивительного в том, что я выбрал укромное место для передачи фальшивых документов.

— Браво, я восхищаюсь вашей сообразительностью!

— Вы знаете, мой дорогой метр, сообразительность также оценивается в сравнении.

Ну вот, доктор Петио снова в форме. Он большой мастер по части обмена короткими, хлесткими репликами.

Дрожащая, перепуганная госпожа Ушинов начинает давать показания.

— Это было в 1942 году. Доктор Петио намекнул моему мужу, что существует надежный способ переправки евреев за границу, в Аргентину…

Одетая в черное женщина тихо продолжает свой рассказ. Муж ее долго не раздумывал; он чувствовал себя в опасности: нацисты могли в любой день арестовать его и отправить в концлагерь. Поэтому во что бы то ни стало надо было бежать. Петио сказал, что это будет стоить двадцать пять тысяч франков.

Двадцать пять тысяч франков — колоссальная сумма. Но также и шанс спасти жизнь. Меховщик собирает драгоценности, дорогие вещи. Он готов к отъезду; его жена присоединится к нему позднее. Речи быть не может о том, чтобы оставить ее здесь одну. «Прекрасно, — говорит Петио, Это решение настоящего мужчины!» И вот в субботу 2 февраля 1942 года господин Ушинов отправляется в особняк на улице Сюер.

Госпожа Ушинов:

— Доктор Петио обещал позаботиться обо всем, и особенно о прививках.

— О прививках? — вмешивается Аршевек, — Почему надо было делать прививки, если вся эта операция была нелегальной?

Петио:

— Что за глупости. Вы же прекрасно знаете, что нет никаких санитарных норм на въезд в Аргентину. Не делал я никаких прививок…

Но само упоминание о прививках и уколах производит впечатление на присяжных и па публику. Неужели Петио убеждал свои жертвы в необходимости делать прививки? А может быть, шприц был наполнен смертельным ядом?

Почувствовав опасность, вступает метр Флорио. Oн обращается к госпоже Ушинов:

— А почему вы не последовали за своим мужем? — Я была нездорова. А позднее, получая письма от мужа, я заметила, что почерк у него стал какой-то неуверенный, и у меня зародились подозрения.

Стоит немного задержаться на этих письмах: они были составлены в телеграфном стиле, приходили без конверта и было непонятно, откуда они отправлены. Доставлял их госпоже Ушинов сам Петио. Но уже после получения первого письма ее начали одолевать сомнения. Действительно ли ее муж добрался до Аргентины? И этот почерк, так мало похожий на eгo собственный…

Петио снова протестует;

— Это был очень больной человек. Вот почему почерк был неразборчивый. А тут еще беспокойства, дорога… Короче, все, что здесь наговорили, вздор. И потом, разве на улице Сюер нашли одежду Ушинова?

— Нет, — отвечает председатель суда, — но там был обнаружен его чемодан.

— Да мы просто поменялись. Я дал ему рюкзак, а он оставил у меня чемодан.

Госпожа Ушинов уходит. Ушла женщина, которой самой наверняка грозила гибель и которая вот уже четыре года носит траур по мужу. Входит чета Кадорель. Им также удалось уцелеть. Они выступают в качестве свидетелей. Кадорель, художник-оформитель, хотел любой ценой выехать из Франции. Его свели с посредницей доктора Евгения, то есть Петио, Та запрашивает за переправку в Аргентину девяносто тысяч франков. Кадорель встречается с Петио.

— И у меня, и у моей жены возникло ощущение опасности. Чувствовалось, что его обещания не имели под собой никакой почвы. Петио сказал, что он оформит на нас подложные дипломатические паспорта. Временно мы должны были скрываться в подвале его дома, и там же он хотел сделать нам необходимые прививки.

Подвал, прививки… наконец-то становится попятным, каким образом функционировала ужасная система уничтожения доктора Петио.

Но как же случилось, что эти двое ускользнули из рук чудовища? Ведь они почти совсем попались! Их спасла мелочь. Они заметили, что у этого странного доктора грязные руки. Медик с грязными руками! Этот пустяк заставил их опомниться. И потом деньги: девяносто тысяч франков. Где достать такую огромную сумму? Правда, Петио великодушно согласился снизить цену. Он просил теперь только двадцать пять тысяч франков.

— Но, — говорит Кадорель, — все равно это было очень дорого. Впрочем, это не имело большого значения.

— Как не имело значения! — восклицает Петио. — Ведь это спасло вам жизнь!

Присутствующие потрясены. Наконец-то циник Петио признается. Ведь эти вырвавшиеся у него слова, безусловно, признание.

Петио спохватывается. Он пытается оправдаться. Зал бурлит. Наконец Кадорель может продолжать, и то, что он говорит, заканчивая свои свидетельские показания, производит ошеломляющее впечатление;

— Вы должны были сделать нам уколы, которые помогли бы нам скрыться от всех. Это ваши собственные слова. Согласитесь, в этом было что-то подозрительное.

И хотя потом господину Флорио удалось свести па пет показания других свидетелей, хотя он очень ловко сумел поставить в затруднительное положение самого прокурора, который, кстати сказать, даже не попытался проверить, добрался ли Ушинов до Аргентины, тем не менее впервые для всех наконец приоткрылась страшная истина.

Однако метр Флорио не складывает оружия. Он не упускает ни единой возможности склонить аудиторию на свою сторону.

— Господин прокурор, среди перечисленных вами свидетелей тридцать человек до сих пор не найдены. Однако никто не считает их жертвами Петио. Да, конечно, тот факт, что на улице Сюер обнаружены трупы, облегчает работу полиции. Теперь каждый нераскрытый случай исчезновения людей сразу же вменяется в вину моему подзащитному. Но где доказательства? И может быть, расследование надо направить по иному руслу, которое не обязательно ведет к Петио.

Удачный ход. Именно такой и должна быть зашита: сеять сомнения, всегда все оспаривать, сглаживать неприятное впечатление, вызванное упоминаниями об уколах, о подвале, о деньгах, драгоценностях, мехах…

Но на следующем судебном заседании вновь возникает картина диких зверств. Человек, вызванный в качестве свидетеля, — знаменитость в своей области, известный судебно-медицинский эксперт доктор Поль. Этот добродушный на вид толстяк приводит подробности ужасного открытия на улице Сюер.

— Минимум десять жертв. Пять мужчин и пять женщин. Никаких следов пулевых ранений, черепные коробки не повреждены, никаких признаков, позволяющих предположить смерть от воздействия удушливых газов или ядов; странгуляционные шрамы и ножевые ранения не обнаружены.

Доктор Поль продолжает описание, от которого всем становится не но себе:

— Обнаружены три типа останков: почти целые трупы, груда кальцинированных или раздробленных костей и, наконец, два целых трупа, один мужской, другой женский, но оба без половых органов!

Чудовищная подробность! Публику передергивает от омерзения… Доктор невозмутимо продолжает:

— Я всегда избегаю строить какие-либо гипотезы, по сейчас могу сказать, что это оскопление сделано человеком, имеющим навыки работы со скальпелем и прекрасно знающим анатомию.

Петио, к которому обращены все взгляды, сидит с отсутствующим видом. Такие подробности его не интересуют. Прокурор Дюпен обращается к доктору Полю:

— Это мне напоминает историю с трупами, выловленными в Сене в 1942 году.

— Действительно, — подтверждает судебно-медицинский эксперт. — Тринадцать трупов, расчлененных на небольшие куски, причем вполне профессионально. Ведь я вам тогда сказал, что это работа медика.

Неужели и это дело рук Петио, неужели нет числа его жертвам?.. Но тут вмешивается господин Флорио:

— Я должен заметить, дорогой доктор Поль, что мой подзащитный не занимался препарированием со времени учебы в медицинском институте.

— Неужели?! — язвительно замечает доктор Поль. — Тогда очень жаль, поскольку Петио препарирует замечательно.

— Вы не имеете права! Вы должны были сказать: «Преступник препарирует замечательно», а не говорить «Петио»!

С неизменной улыбкой доктор Поль выдерживает паузу и молча покидает место для дачи свидетельских показаний. Его сменяет профессор Пьедельевр, которому было поручено установить дату смерти тех, чьи трупы обнаружены на улице Сюер.

Он говорит, что сделать этого нельзя: воздействие огня и негашеной извести исключает возможность проведения такой экспертизы. Чрезвычайно важное обстоятельство, поскольку теперь Петио может по-прежнему настаивать на том, что трупы появились на улице Сюер уже после того, как его забрало гестапо, то есть в то время, пока он находился в тюрьме. Другой специалист, доктор Гриффон, заведующий лабораторией токсикологии в префектуре полиции, заявляет, что отсутствие следов яда еще не свидетельствует о том, что яд не использовался. И добавляет:

— Маленькая треугольная комната на улице Сюер достаточно герметизирована для того, чтобы удерживать смертоносный газ.

В заключение доктор Гриффон напоминает об огромных запасах морфия, обнаруженных в доме Петио на улице Комартен.

— Я его применял при родах с целью обезболивания, — защищается подсудимый, — И кстати, на улице Сюер морфия не было.

Все верно, и доктор Гриффон вынужден признать это.

Судебное заседание близится к концу. Остается только выслушать трех экспертов в области психиатрии, которые обследовали Петио. Все три специалиста — доктор Жениль-Перрен, доктор Гурриу и доктор Хейер — пришли к единому заключению:

— Петио наделен недюжинными интеллектуальными способностями, но он извращенный, аморальный человек с дурными наклонностями, симулянт. Следовательно, ответственность с него не снимается. Он полностью ответственен за свои деяния.

Доктор Гурриу добавляет:

— Я ознакомился с оценками, полученными студентом Петио, в то время когда он изучал медицину в Париже. По специальности «отлично»; препарирование «удовлетворительно».

В зале смех. После многочисленных кошмарных подробностей публика вдруг испытывает потребность расслабиться. У Петио оценка «удовлетворительно» по препарированию! Славный доктор Поль, должно быть, переоценил его способности…

А Флорио переходит в наступление:

— Доктор Гурриу, но ведь другие члены семьи моего подзащитного, его сестра например, вполне нормальны…

— Да, — соглашается психиатр. — Сестра Петио вполне нормальна.

— Беда лишь в том. — замечает улыбаясь адвокат, — что у Петио нет никакой сестры!

Ловкий ход! Одной фразой Флорио перечеркивает неприятное впечатление от выступления экспертов по психиатрии. Но, к его досаде, судебное заседание не заканчивается а этом благоприятном для доктора Петио ключе. Графологи, которые исследовали письма, написанные жертвами Петио. в частности письма меховщика Ушинова, пришли к совершенно определенному выводу: письма написаны под диктовку и в состоянии крайнего возбуждения.

Петио, изощренный убийца, продумывавший все мелочи, прежде чем покончить со своими жертвами, заставлял их писать письма, которые затем отсылал семьям в доказательство того, что «путешествие» закончилось благополучно. На этой мрачной ноте судебные прения заканчиваются.

На следующий день предполагается заслушать тех, кто, возможно, были сообщниками доктора убийцы.

Двадцать седьмого марта 1946 года, па девятый день процесса, перед судом предстают люди особого мира — мерзкого, грязного мира коллаборационизма, спекуляций, махинаций, черного рынка. В период оккупации эти люди преуспевали при попустительстве гестапо с его осведомителями, проходимцами и с его жертвами — евреями и участниками Сопротивления.

В этой среде Марсель Петио, или же доктор Евгений, чувствовал себя как рыба в воде. В то трагическое время он понял, как можно сколотить состояние. Это несложно. Вот посмотрите на Рауля Ферье, который приближается к судьям для дачи показаний. Ему шестьдесят один год, он работает постижером на улице Матюрен. Это один из «загонщиков» Петио. Обыкновенный, ничем не примечательный человек. Но у него был обширный круг знакомых, и почти все свое время он проводил в многочисленных кафе, выискивая кандидатов па нелегальное путешествие: «Есть шанс перебраться в Южную Америку, причем все гарантировано, полная надежность…» И его слушали, этого Ферье, короля комбинаций… Он плохо держится на ногах и вздрагивает, когда председатель спрашивает его:

— Сколько вы получали за каждого якобы препровождаемого за границу?

— Да ничего я не получал, совершенно ничего, господин председатель. Я и не собирался наживаться на этих несчастных.

— А вы никогда не пытались узнать, добрались ли до места назначения люди, которым вы оказывали свои услуги?

— А почему я должен был не доверять доктору Евгению? Кроме того, он показывал мне письма, приходившие из Буэнос-Айреса. У меня не было никаких оснований для подозрений.

Не очень-то он любопытен, этот постижер с улицы Матюрен! На самом деле, что бы Ферье там ни говорил, с каждого клиента он получал кругленькую сумму. Он не задавался вопросом о том, что происходило с «путешественниками» потом. То, что для многих путешествие заканчивалось на улице Сюер, 21, совершенно не касалось Ферье. Его сообщник и друг Пинтар, гример, работающий в кино, бывший певец кабаре, тоже не отличался любопытством. Но факт таков, что эти двое преспокойно отправили на смерть девятнадцать человек… Их безразличие дорого обходилось людям.

Следующим выступает свидетель, появления которого уже давно ждали, брат доктора Петио — Морис. Печальный, тщедушный, бесцветный человечек, но… Петио. Ничего не скажешь, он очень похож на того, другого. Разница только в том, что взгляд у него не такой пронзительный, как у Марселя Петио, Морис не доктор медицины. Он электрик, и совершенно очевидно, что ему мучительно неловко находиться в центре внимания всех этих людей, собравшихся в зале суда.

— Говорите громче, — просит председатель.

— Не могу, — отвечает Морис Петио слабым, прерывающимся голосом.

Морис болен, тяжело болен. Все притихли, чтобы лучше слышать этого человека, отчаянно защищающего своего брата. Никогда, никогда в жизни он не поверит в виновность Марселя. Убийства? Да, он совершал их, но делал это из патриотических побуждений. И оп, Морис, считает, что трупы, обнаруженные на улице Сюер, не что иное, как трупы солдат вермахта.

Мориса Петио засыпают вопросами. Свидетель старается изо всех сил. Суд обращает внимание на мельчайшие подробности; он не может разобраться в хитросплетениях этого сложного дела. Доктор Петио поднимается со своего места:

— Чем больше вы распутываете, тем больше вы запутываетесь.

— Да, это так, — рассеянно отвечает председатель суда Лезе: он явно думает о чем-то другом.

Снова смех, оживление в зале. Судебное заседание приостанавливается. И па этот раз последнее слово оказалось за Петио.

На следующем заседании суда у присутствующих в зале мужчин перехватывает дыхание: шляпка из выдры, рыжие волосы, громадные очки — да это просто Грета Гарбо идет по залу суда к месту дачи свидетельских показаний! Как в Голливуде! Но нет, все не так: имя этой дамы Эриан Каган. Пятьдесят лет, а как держится! Ее внешность сыграла немаловажную роль в предприятиях Петио. Все с нетерпением ждут ее показаний. Еврейка по происхождению, Эриан Кагэп встретилась с доктором Петио в салоне-парикмахерской постижера Ферье. Очень скоро она узнала, что Петио, или доктор Евгений, стоит во главе организации, занимающейся переправкой людей за границу.

— Для меня Петио был богом! Спасителем обездоленных еврейских беженцев…

Она преклонялась перед ним, полностью доверяла ему… Она и сама бы воспользовалась услугами доброго доктора, да предпочитала сначала направлять к нему своих друзей, конечно богатых друзей. И все они отправились в это путешествие, откуда не было возврата. Итак, Эриан Каган, прекрасная Эриан, не была ли она также «загонщицей»? Послушаем ее:

— Теперь я понимаю, какой отличной приманкой я была. Петио говорил, что не может обойтись без меня… Впрочем, я припоминаю, что он с особым пристрастием расспрашивал меня о материальном положении моих друзей. И о моем тоже. Но меня, господин председатель, не так-то просто провести, я сразу почувствовала, что ему нужны наши деньги.

Однако это не помешало Эриан Каган по-прежнему направлять клиентов к Петио, И чего стоят сегодня слезы, которые появляются у нее на глазах, когда она вспоминает, например, чету Бастон, очаровательных людей, попавших в эту ловушку. Когда Эриан рассказала им о докторе Петио, кто-то из них воскликнул: «До чего замечательны эти французы!

Они приходят на помощь иностранцам, евреям, даже совершенно не зная их». Метр Флорио, сидящий на отведенном для защиты месте, улыбается. Не он один из сидящих в зале полагает, что мадам Каган «переигрывает». Впрочем, она и сама это замечает и тут же пытается оправдаться:

— Я сама еврейка. Мне тоже казалось, что меня преследуют, как дикого зверя… Про меня говорят, что я авантюристка, наводчица и даже агент гестапо. Это низость! Нельзя так унижать бедную женщину!

Эриан Каган вынимает из сумочки какую-то бумагу… Это документ, свидетельствующий о ее причастности к движению Сопротивления. И с пафосом добавляет:

— Вот, господин председатель, бумаги, из которых ясно, кто я на самом деле.

Председатель суда Лезе никак не реагирует, но в дело вмешивается прокурор Дюпен:

— Все правильно, справки, наведенные о госпоже Каган, подтверждают ее участие в движении Сопротивления.

И тогда поднимается Флорио:

— Это уже что-то повое! В вашем досье, господин прокурор, говорится, что свидетельница — отъявленная интриганка и что надо с осторожностью относиться к ее измышлениям.

— Мы разберемся с этим позднее, метр! Но нет, Флорио не намерен оставлять вопрос открытым.

— Сколько получала свидетельница за переправку людей за границу?

— Я ничего не получала, — отвечает Эриан Каган. Метр Флорио иронически улыбается и снова идет в атаку;

— Не состояла ли госпожа Каган в связи с немецким офицером?

Свидетельница протестует:

— Он был австриец.

— Гитлер тоже был австрийцем!

Замечание Флорио попадает в самую точку; в зале шум, волнение. Адвокат продолжает:

— Госпожа Каган проживала в доме, хозяйка которого принимала у себя немцев. Довольно странное место для того, чтобы скрываться от нацистов… Кроме того, ее видели однажды в штабе гестапо.

— Возможно, — соглашается Каган.

Но Флорио не отступает. Напротив, теперь он обвиняет. Прокурор Дюпен протестует и пытается защищать свидетельницу. Между Флорио и Дюпеном разгорается перепалка. Спор становится настолько ожесточенным, что председатель суда вынужден прервать заседание… После перерыва Флорио возобновляет наступление. Возникает вопрос о досье, содержащем материалы о сотрудничестве Эриан Каган с немцами.

— Где это досье? — спрашивает Дюпена адвокат Петио.

— Не знаю.

— Зато я знаю. И я даже скажу вам его номер…

И тут Петио, который до сих пор сидел с совершенно отсутствующим видом, неожиданно восклицает:

— Меня оскорбили!

Все переглядываются. Что он имеет в виду? Петио просят объясниться. И он говорит то, что должен был сказать двадцать четыре часа тому назад, когда свидетель Кадорель заметил, что его неприятно поразили грязные руки доктора Петио. У медика руки не должны быть грязными, это верно… Петио удручен тем, что не отреагировал на это замечание своевременно, и хочет сегодня предоставить необходимые объяснения,

— Я, должно быть, испачкал руки, копаясь с велосипедом, — говорит он.

Следует долгий и нудный монолог. В зале раздаются смешки. Петио еще больше выходит из себя:

— Но даже если предположить, что у меня тогда были грязные руки, то про меня по крайней мере нельзя сказать, что я замарал их, присягая Петену.

— Я запрещаю вам наглые выходки, — негодует председатель.

— Наглые выходки? По отношению к кому? К Петену?

Председатель Лезе молчит. Он знает, что многие его коллеги в свое время приносили присягу Петену, Он отпускает свидетельницу. Инцидент исчерпан. Но от показаний этой женщины остается неприятный осадок. Еще раз процесс Петио проливает свет па малопривлекательные стороны жизни общества. Можно только удивляться тому, как прокурор Дюпен мог опираться на показания таких свидетелей.

Полной противоположностью Эриан Каган явилась следующая свидетельница: достойная, трогательная госпожа Дрейфус, вдова одной из жертв Петио. Она рассказала печальную историю своего мужа Ивана Дрейфуса, молодого и богатого эльзасского промышленника, который поставлял радиопередатчики участникам движения Сопротивления. Он был арестован немцами и посажен в компьенскую тюрьму, где поневоле оказался втянутым в махинации ловких проходимцев и немецкого полицейского комиссара Йодкума, занимавшегося делами евреев. Как же все это происходило? По их словам, до сведения гестапо дошло, что таинственный доктор Евгений хвастается, будто нелегально переправляет евреев за границу. Надо устроить ему ловушку. Дрейфус будет приманкой. Гангстеры и бывший комиссар полиции связываются с семьей Дрейфус: Иван может быть освобожден за соответствующий выкуп. Семья платит. Но этого мало. Нужны еще деньги, еще и еще. В общем было выплачено три миллиона четыреста тысяч франков золотом. Но кроме того, требовалось, чтобы Дрейфус подписал два письма, заявляя о своем согласии доставлять немцам некоторые сведения. Дрейфус соглашается и на это. Он хочет одного; вырваться и скрыться, разумеется не сдерживая никаких обещаний. Дрейфуса освобождают, но он и не подозревает, чему обязан своей свободой. Некий Гелен, занимавшийся различными сделками, сразу же вызывается помочь Дрейфусу.

Госпожа Дрейфус:

— Гелен свел нас с парикмахером Ферье, проживавшим по улице Матюрен. Там мы должны были встретиться с доктором Евгением — главой организации, занимавшейся нелегальной переправкой людей в Латинскую Америку… Мой муж вручил ему сто семьдесят пять тысяч франков.

Потом дело затягивается. Дрейфус ожидает отъезда. Наконец в один прекрасный день он упаковывает чемоданы.

— Мы уложили туда вес, что было у нас самого ценного, — говорит госпожа Дрейфус. — бриллианты, драгоценности, большую сумму денег…

Иван Дрейфус уезжает. Жена больше никогда его не увидит.

Что же происходило в тот день, 19 мая 1943 года? По всей вероятности, сопровождаемый Геленом Дрейфус сначала был препровожден к Ферье. Но последний не доверял Гелену, подозревая его в принадлежности к гестапо. Ферье и Дрейфусу удается ускользнуть из-под надзора Гелена, после чего Дрейфус встречается с доктором Евгением на площади Согласия. Отсюда они направляются на улицу Сюер. Вырвавшись из лап гестапо, Дрейфус идет теперь на встречу со смертью.

— Это ложь! — кричит Петио. — Я не убивал его. Меня же арестовали на следующий день. А он остался на улице Сюер и был тогда цел и невредим. Его убили мои товарищи. И они правильно сделали. Дрейфус был предателем!

— Замолчите, Петио!

Председатель суда Лезе никогда еще не был так суров. Госпожа Дрейфус в полном изнеможении покидает зал. Вскоре после этого зачитывается адресованная в адрес суда телеграмма от Пьера Мендес-Франса:

«Я ошеломлен известием, что Петио осмелился порочить память Ивана Дрейфуса. Клеветнические заявления Петио представляются невероятными для тех, кто знал личные качества, мужество и патриотизм Дрейфуса».

Кроме того, один из свидетелей подтверждает, что Иван Дрейфус принадлежал к числу самых стойких участников движения Сопротивления в Компьене. Встает господин Анри, один из адвокатов со стороны гражданских истцов:

— Петио, почему гестапо освободило вас? Это вопрос чрезвычайной важности, и я требую, чтобы вы ответили па него!

Петио в бешенстве кричит:

— Для того чтобы распространились слухи о том, па что теперь намекаете вы! Вы подлец! Снимите ваш вопрос, негодяй!

Господин Анри не отступается, напротив, он настаивает на том, чтобы Петио ответил ему. Все адвокаты со стороны гражданских истцов вскакивают и начинают нападать на подсудимого. Поднимается такой шум, что председатель суда прерывает заседание и приказывает освободить зал.

30 марта 1946 года в суде присяжных царит тишина. В центре зала судебный исполнитель срывает печати с чемодана. Он поднимает крышку и достает рубашку и шляпу. Это две вполне обычные детали одежды. Так почему же теперь на них обращено все внимание судебного заседания.

— Петио, знакомы ли вам эти рубашка и шляпа?

— Мне еще рано говорить. Председатель:

— Отвечайте, я вам приказываю!

— Я буду говорить только после того, как будут заслушаны остальные свидетели.

— Ловкий ход, — замечает один из адвокатов со стороны гражданских истцов. — Так у вас будет время обдумать ответы.

Петио:

— Повторяю то, что сказал: говорить я буду, по только через полчаса минута в минуту.

И насмешливо добавляет:

— Не волнуйтесь. Я же никуда отсюда не денусь. И снова, как при всякой его удачной реплике, в зале раздается смех. А пока в ожидании момента, когда подсудимый соблаговолит говорить, объясним, откуда появились здесь рубашка, шляпа и — увы! — куда исчез доктор Браунбергер; это можно сделать на основании того, что уже стало известно суду, а также на основании свидетельских показаний его Вдовы.

Однажды майским вечером 1942 года Браунбергеры познакомились с Петио у некоего Раймона Валле, двоюродного брата Петио. Разговор зашел о том, что происходит в стране, об антисемитизме, о преследовании евреев. Петио дал понять, что он знает, каким образом можно выбраться из Франции.

Через месяц, 20 июня в 8 часов 30 минут, в доме Поля Браунбергера — а он, конечно же, богатый человек — раздается телефонный звонок. Доктора просят приехать к больному на улицу Дюрель. Его встретят у метро на площади Звезды. Говорящий не называет ни своего имени, ни адреса, но по всему чувствуется, что он знаком с доктором Браунбергером. Прошло три часа, Браунбергер все еще не возвращается, но Раймон Балле, двоюродный брат Петио, приносит его жене полученное им по пневматической почте письмо: доктор Браунбергер пишет — жена узнает его почерк, — что ему с трудом удалось избежать ареста. Он просит Балле предупредить жену. Пусть она никому ничего не говорит и подготовит чемоданы, упаковав туда все самое ценное.

Два дня спустя по домашнему адресу Браунбергеров приходит письмо. Даты на нем нет. В письме содержится приблизительно та же просьба, что и в письме, полученном по пневматической почте. 23 июня новое письмо: доктор Браунбергер просит жену подготовить все к его отъезду и, главное, хранить все в тайне… Последнее письмо получено 1 июля: «Моя дорогая, следуй советам этого человека, он расскажет тебе, как меня найти…»

Странное письмо, ведь его не принесли, оно пришло по почте… И не только это странно… Обращение «моя дорогая», которым начиналось это и предыдущее послания, было непривычным. Никогда в своих письмах доктор Браунбергер не называл жену иначе, как «моя милая Мэгги». И потом этот почерк, неровный, неразборчивый почерк, который, по мнению судебных графологов, свидетельствует о том, что человек писал по принуждению.

Но это еще не все. Двадцать четвертого нюня Раймон Балле тоже получает подобное письмо без даты. «Мой дорогой друг, — пишет доктор Браунбергер, — я знаю, что ваш двоюродный брат, врач по профессии (речь шла, несомненно, о Петио), приобрел небольшой особняк недалеко от улицы Буа, Окажите мне услугу и вместе с ним посодействуйте тому, чтобы туда перевезли мою мебель и все мои вещи».

Разумеется, Раймон Балле ничего этого делать не стал, но он предупредил госпожу Браунбергер. Его удивляло, что доктор Браунбергер так заботится о Петио, с которым встречался всего раз в жизни.

Заканчивая свои показания, госпожа Браунбергер заявила, что Петио виновен в исчезновении ее мужа. Доказательство тому рубашка и шляпа ее супруга, обнаруженные в одном из чемоданов, нагроможденных за спиной подсудимого.

Раймон Балле тоже выступает в качестве свиде-еля. Этот агент по продаже недвижимого имущества не очень-то гордится своим родством с Петио… Он весьма сожалеет о том, что познакомил док тора Браунбергера с Петио… И вдруг раздаются крики, и все взгляды обращаются к скамье подсудимых.

— Сядь! — приказывает Петио один из охранников.

— Я запрещаю вам обращаться ко мне на ты!

— Сядь!

— Ах ты, дерьмо! — орет Петио.

Такого в суде присяжных никогда еще не слыхали. Что делать? Председатель суда Лезе с минуту колеблется. Он просит свидетеля выйти из зала, потом снова вызывает его, ведь Петио, кажется, хотел задать вопрос Раймону Балле, пусть спрашивает, а не то он использует это как повод для подачи кассационной жалобы.

— Подсудимый, вам предоставляется слово. Петио уже успокоился. Он цинично заявляет:

— Я хотел сказать моему дорогому кузену, что мне не было никакого смысла убивать этого старого еврея.

Совершенно спокойно Петио утверждает, что предъявленная шляпа на два размера больше шляпы доктора Браунбергера и нет доказательств того, что рубашка тоже принадлежит ему. Да и какая корысть убивать старика, вышедшего из дому без единого су.

Петио хватает рубашку и шляпу и бросает их в сторону секретаря суда.

— Я не желаю ничего больше слышать обо всем этом! — кричит он.

Смех, оживлсппе в зале. Где уж тут говорить о благопристойности и соблюдении судебного ритуала!

Наконец слово берет адвокат Петио метр Флорио. И проводит ошеломляющий доказательный эксперимент.

— Госпожа Браунбергер, — говорит он, — утверждает, что найденная в чемоданах Петио шляпа принадлежала се мужу. Шляпа будто бы была куплена у «Гело», И на ней стояли инициалы П. Б. Неверно! На шляпе метка фирмы «Бертей»… Ах да, госпожа Браунбергер объясняет, что фирма «Гело» была закрыта, и потому она обновляла шляпу в фирме «Бертей». Снова неверно! В 1942 году фирма «Бертей» также была закрыта… Что касается размеров, то адвокат нашел в регистрационной книге фирмы запись размера головы доктора Браунбергера; он никак не соответствует размеру представленной здесь шляпы.

— Итак, господа присяжные, — вопрошает Флорио, — что вы на это скажете?

Зал разражается аплодисментами. И среди этого шума слышна остроумная реплика Петио:

— За эту шляпу я снимаю перед вами шляпу!

Что же остается от обвинений госпожи Браунбергер? Предположения, один только необоснованные предположения!.. И никаких доказательств! Все это отлично сознает метр Флорио, которому удается непрестанно сеять сомнения в умах присяжных.

Между тем истекает время, назначенное для допроса свидетелей обвинения; на тринадцатый день, 1 апреля, судебное заседание целиком посвящено прослушиванию нужных Петио свидетелей. Они наперебой хвалят его: «О, какой доктор!», «Ах, какое великодушие!», «Мы всем обязаны ему», «Да при благоприятных обстоятельствах он был бы сегодня министром!» Жители Вильнёв-сюр-Йонн, откуда родом Петио и где он был членом департаментского совета, подходят к месту для дачи свидетельских показаний. Это — триумф… Потом выходит участник движения Сопротивления младший лейтенант Леритье, который в тюрьме Френ пять месяцев просидел в одной камере с Петио. Он говорит, что этот мужественный человек научил его переносить пытки, всегда изыскивал возможности передавать вести на волю, и у него, Леритье, нет никаких сомнений в том, что Петио был участником движения Сопротивления.

Метр Флорио:

— Как вы полагаете, может ли человек в течение пяти месяцев скрывать свои истинные чувства?

— Это невозможно, — отвечает Ришар Леритье, — более того, я убежден, что Петио действовал не один и что его группа участвовала в движении Сопротивления. Может быть, не в официальном, но все равно в Сопротивлении.

Трогательное заверение! Создается впечатление, что младший лейтенант Леритье совершенно убежден в том, что говорит. Мог ли он, проведя пять месяцев в одной камере с Петио, не заподозрить, что рядом с ним не совсем нормальный человек, чудовище? Когда судебное заседание заканчивается, вопрос этот так и остается невыясненным.

На другой день заслушиваются девять речей адвокатов со стороны гражданских истцов. Бесконечный день, бесконечный словесный поток. Петио дремлет; публика зевает; Флорио сидит со скучающим видим, А ведь эти адвокаты, в способностях которых вряд ли можно усомниться, выступают в защиту исчезнувших людей, в защиту жертв, от которых не осталось никакого следа, кроме нагроможденных за спиной подсудимого чемоданов различных размеров, цвета и формы.

Вернемся, однако, к заключительной части речи метрa Верона, адвоката семей Вальберт, Бастон, Келлер и Дрейфус.

— Существует хорошо известная легенда о береговых пиратах, безжалостных разбойниках, которые разжигали на отвесных скалах костры, с тем чтобы терпящие бедствие принимали их за огни другого корабля. Доверчивые мореплаватели попадали па рифы и погибали, а мнимые спасители обогащались, грабя затонувшие суда. Так вот. Марсель Петио такой же: он — мнимый спаситель! Движимые инстинктом самосохранения люди попадали в его ловушку, по вместо обещанного спасения они находили смерть. Я, адвокат Верон, требую головы этого бандита!

В зале воцаряется молчание. На этот раз пират Петио даже не осмеливается подать голос. Уже 17 часов 30 минут. Прокурор Дюпен произносит обвинительную речь. Все ждали выступления этого человека, который столь часто бывал озадачен огромными размерами дела и терялся под градом язвительных реплик подсудимого.

— В архивах суда присяжных департамента Сена, — говорит представитель государственного обвинения, — нет равных по жестокости примеров. Даже Ландрю не идет ни в какое сравнение с этим отвратительным лицемером, ловким обманщиком, закоренелым лжецом…

Все смотрят на Петио. Что же он делает? А он рисует. Да, да, в то время как прокурор произносит обвинительную речь, подсудимый набрасывает карикатуру на Дюпена. Таков Петио… Лишь изредка он пожимает плечами и снова возвращается к своему рисунку, безразличный к перипетиям процесса, равнодушный к разгоревшимся страстям.

— Петио не имел никакого отношения к Сопротивлению. Он просто убийца, обыкновенный уголовник. Убийца, дело которого слишком раздули…

И прокурор один за другим снова перечисляет все случаи исчезновения людей, приводит имена всех женщин и мужчин, уничтоженных Петио при обстоятельствах, которые и на пятнадцатый день процесса все еще остаются невыясненными. Неожиданно поднимается председатель суда Лезе. Уже поздно, очень поздно: прокурору придется закончить свою обвинительную речь завтра. Петио смотрит на Лезе насмешливо: спектакль еще не закончен.

Горящими глазами, особенно выделяющимися на пепельно-сером лице, Петио оглядывает тех, кто захотел присутствовать при заключительном акте драмы. Просто любопытные и люди с именем, дипломаты и политические деятели. Они теснятся на скамьях для публики. В зале духота. Напряжение достигло предела. В этот вечер наконец все выяснится. За барьером сидит человек, которому предстоит последний раунд в игре со смертью. Это последний спектакль, который он дает 4 апреля 1946 года перед собравшейся публикой. Доктор Петио не хочет испортить свое выступление.

Тринадцать часов. Прокурор Дюпен готов продолжить прерванную накануне вечером обвинительную речь.

— Час правосудия пробил…

Этими словами начинается заключительная часть его речи. Председатель суда Лезе снова и снова требует тишины. Прокурор продолжает:

— Нет, мы больше не позволим Петио порочить святую память французского Сопротивления! Это недопустимо!

И тут Петио, широко улыбаясь, восклицает:

— И подпись: генеральный прокурор Французского государства![33]

Аудитория благосклонно реагирует на эту реплику. Господин Дюпен не выдерживает:

— Послушай, Петио! Тебе никак не подходит роль поборника справедливости.

— Тебе тоже!

После этой вспышки подсудимый успокаивается и садится на место. Прокурор заключает:

— Я настаиваю на том, чтобы Петио как можно скорее был отправлен к его жертвам.

Странная формулировка! Почему господин Дюпен прямо не потребовал смертной казни? К чему здесь иносказание? Да, все в этом процессе необычно.

Пятнадцать часов. Теперь метр Флорио начинает защитительную речь, которая будет продолжаться 6 часов 50 минут. За это время он совершенно по-иному осветит все факты, все предположения. Господин Флорио уверен в себе. Основание? Он не собирается настаивать на невменяемости своего подзащитного. Конечно, можно было бы сыграть на его умственной неполноценности, учитывая былую профессиональную деятельность Петио и принимая во внимание его наглое и взбалмошное поведение в течение всего процесса. Но Флорио выбрал самый смелый и рискованный для своего клиента вариант защиты: если он проиграет, Петио ждет эшафот.

Остановимся подробнее на этой не совсем обычной защитительной речи. Прежде всего адвокат доказывает, что Петио стал жертвой общественного мнения.

— Вспомним, — говорит Флорbо, — ту атмосферу, которая царила во время освобождения Франции. Именно в это время обнаруживается груда трупов на улице Сюер, распространяются слухи о том, что многие из погибших — евреи, а в газетных статьях появляются намеки на то, что Петио — агент гестапо. Вот и все. Этого достаточно. Петио опорочен, и его уже нельзя причислить к движению Сопротивления — он скомпрометировал бы его. Значит, любой ценой надо изобразить его разбойником, обвинить во всех грехах, во всех преступлениях. Но предъявляемые ему обвинения не выдерживают проверки фактами. Что мы узнали в результате многочисленных расследований, проведенных полицией, и в результате опроса двухсот клиентов Петио в Вильнёв-сюр-Йонн? Что Петио был превосходным врачом, что он душой и телом был предан своим больным. Не он ли выхаживал в течение пяти лет страдающую белокровием девочку, ежедневно навещая ее и не требуя никакого вознаграждения?.. А другой ребенок, из Баньоле, которого он спас и которого тоже лечил долгие месяцы… Да, конечно, в истории его жизни есть одно темное место, одно-единственное, — дело с наркотиками. Но мой подзащитный в свое время был наказан за это. Он уже оплатил свой долг.

Петио утвердительно кивает головой. Он согласен. Наконец он берет реванш. Вот какой он человек!.. В зале тишина, все замерли затаив дыхание.

Метр Флорио переходит к рассмотрению фактов, связанных с улицей Сюер, к обнаруженным там разрозненным частям трупов, одни из которых были сожжены в печи, а другие брошены в яму с негашеной известью.

— Мой подзащитный признал, что пресловутая треугольная комната использовалась в качестве тюремной камеры. Он сознается также в том, что казнил несколько человек па улице Сюер, но при этом утверждает, что не приводил туда людей, чьи полусожженные трупы были впоследствии обнаружены Следовательно, этот пункт обвинения является необоснованным. Ведь в особняк на улице Сюер приходили и другие. Но кто именно? И разве там не умерщвляли неизвестных Петио людей? Наконец, зачем ему нужно отрицать свою причастность к убийству одних, одновременно сознаваясь в yбийстве других?

Все не так просто! Истина заключается в том, что Марсель Петио был борцом Сопротивления. В ходе судебного разбирательства установлено, что Петио всегда отличался антинацистскими взглядами. Он выдавал фальшивые справки французским рабочим, вызванным в STO;[34] предупреждал евреев о возможных облавах; прятал человека, уклонившегося от отправки на работу в Германию; выдержал пытки в гестапо. Так неужели из-за того, что он не установил связи с официальным Сопротивлением, мы будем отрицать, что по духу своему он был настоящим борцом Сопротивления? Нет! Потому что еще в то время, когда он был арестован немцами, задолго до начала этого процесса, Петио уже упоминал о существовании группы «Мухомор». И потом, коль скоро доказано, что, движимый чувством патриотизма, он уничтожал врагов Франции и тем самым помогал движению Сопротивления, то можно ли обвинять его в том, что он не принадлежал ни к какой подпольной сети?

Итак, перед вами факты, лишенные какой-либо, политической подоплеки: Петио обвиняют в убийстве двадцати семи человек. Петио сознается в ликвидации девятнадцати из них, но отрицает причастность к убийству восьми остальных. Если обвинение сможет доказать, что он убил хотя бы одного из этих восьми человек, то его следует признать виновным. Что касается девятнадцати других, то наша задача—доказать их принадлежность к гестапо; этим мы и должны заниматься.

И адвокат одно за другим разбирает все двадцать семь дел.

— Сутенеры, проститутки, клиенты госпожи Каган, всякие пособники фашистов… Да мой подзащитный горд тем, что on их казнил. Петио провел своего рода чистку, и сделал он это из чувства патриотизма, А восемь остальных? О эти восемь остальных!.. Ведь в отношении их нет никаких доказательств. Стало быть, нет никаких доказательств и против Петио, И обвинять его в этих убийствах так же нелепо, как пытаться приписать Петио все нераскрытые преступления нашего времени!

Адвокат подробно останавливается па деле об исчезновении доктора Браунбергера, говорит о рубашке и шляпе, которые никогда ему не принадлежали. Избранная адвокатом система защиты представляется весьма хитроумной.

— Итак, господа присяжные, — продолжает метр Флорио, — я рискую проиграть на простом соотношении чисел. Но судебной ошибки не должно произойти. Любые цифровые выкладки имеют искусственный, отвлеченный характер. Придерживайтесь фактов. Только фактов.

Двадцать один час 50 минут. Защитительная речь Репе Флорио закончена. Председатель суда обращается к Петио:

— Подсудимый, что вы можете сказать в свое оправдание?

Бледный, потухший, безучастный Петио бормочет:

— Ничего, ничего.

Спустя несколько секунд он трагическим юном добавляет;

— Господа присяжные, все вы — французы; я уничтожал сотрудников гестапо. Вы сами знаете, как вам надлежит поступать!

Суд удаляется на совещание. Присяжные должны ответить па сто тридцать пять вопросов, ни больше ни меньше. Проходят два долгих часа. Почти полночь.

— Господа, прошу встать! Суд идет!

Сидя па скамье подсудимых, Петио дремлет, уткнувшись помятым лицом в согнутую руку. Да, он спит в ту самую минуту, когда ему должны объявить, что его ждет — жизнь или смерть.

Господин Флорио тормошит его. Полусонный Петио встает.

— Да, да, да…

Сто тридцать два раза присяжные заседатели ответили утвердительно на поставленные им вопросы. Петио признан виновным в смерти двадцати четырех человек… И за каждое из двадцати четырех преступлений он заслуживает смертной казни.

— Петио, вы приговорены к гильотинированию! Приговоренный даже не пошевелился. Все еще сонный, он безразлично постукивает рукой по барьеру. Председатель суда продолжает оглашение приговора, а Петио в это время спокойно переговаривается с господином Флорио. Что означает смерть для этого странного человека? Об этом можно только гадать. Смерть была его спутницей, его сообщницей, Петио хорошо с ней знаком. Он, который так часто видел смерть в угасающих глазах своих жертв. И вот в последний раз Петио, как некий призрак, поднимается со своего места:

— За меня отомстят!

Кому он это говорит? Всей этой публике, которая затаив дыхание внимательно следила за тем, что происходило на шестнадцати судебных заседаниях? Может быть, и ей, но уже слишком поздно. Занавес падает.

Марсель Петио был гильотинирован 25 мая 1946 года во дворе тюрьмы Сайте. Он шел к эшафоту без малейших признаков страха. Последние его слова были таковы:

— Я вас прошу, не смотрите на меня: полагаю, это будет зрелище не из приятных, а мне хотелось бы, чтобы вы сохранили обо мне хорошее воспоминание.[35]

Примечания:

3

Борьба Филиппа IV Kpaсивого с римским папой ознаменовалась «авиньонским пленением лап» (1309–1377 гг.).

31

Альгамбра — дворец (XIII–XIV вв.) мавританских властителей на восточной окраине Гранады в Испании. Часть старинных башен и строений раньше служили помещениями для каторжников и государственных преступников. В зале Абенсеррагов до сих пор показывают кровавые пятна, оставшиеся после ужасной резни, которую устроил здесь султан Боабдил.

32

Смотровое приспособление Петио хранится ныне в музее парижской префектуры полиции.

33

Таково было официальное название Франции в вишистский период согласна конституционным актам, изданным правительством Петена.

34

Service du travnil obligatoire — служба отправки на принудительные работы а Германию.

35

В тюремной камере, где содержался Петио, была найдена рукопись объемом более двухсот страниц. Петио писал на тему о человеческих судьбах. Сочинение чрезвычайно напыщенное по стилю, но кое-где в нем встречаются глубокие и оригинальные мысли о роли случая и некоторых совпадений. Петио читал Паскаля. Его неровный, неустойчивый почерк неоспоримо свидетельствует о психической неуравновешенности.