ИГРА В МЯЧ.

До сего дня неизвестно, как именно она выглядела в их исполнении и Даже какою была конфигурация их травяного поля. Спустя много столетий поле приняло форму двух литер "Т", соединенных "ножками". Именно такие поля, выполненные с геометрической точностью, я видел рядом со всеми крупными храмовыми комплексами древних мексиканцев. От земли майя, по побережью залива, в сторону миштеков и сапотеков, до центральной Мексики, Теотиуакана, тольтеков и ацтеков.

Играли в мяч из твердого сырого каучука диаметром 10- 13 сантиметров, который надо было бросать, а прикасаться к нему иначе или толкать разрешалось только коленями и ягодицами, прикрытыми для этого кожаными щитками. Как это удавалось – сегодня трудно сказать. Один из вариантов игры, практикуемый до сих пор в северо-восточной Мексике, значительно упрощен: мяч, кажется, надо подбивать с земли чем-то вроде биты. Зато точно известно, что требовалось провести его через одно из двух каменных колец, вертикально вмурованных в стены, перегораживавшие поле по центру.

Но главное, по утверждению различных источников, эти игры имели великое религиозное значение и от их результата порой зависела свобода игроков и зрителей и даже независимость царских дворов. Интерес к исходу игры был настолько велик, что практиковались заклады, на что шло имущество, жены, дети и даже собственная свобода и жизнь. Игра была жертвоприношением богам: соревнующиеся отдавали ей все свои силы и жизнь.

Обоснования цели казались мне, однако, слишком поверхностными. Риск, выходило, был несоизмерим с целью. Игры проводились задолго до ацтекских гекатомб, когда жизнь ценилась выше, а достаточной жертвой богам была цесарка или кролик. Во имя чего же люди решались терять свободу или голову?

Объяснение пришло мне, когда в Шочикалько под палящим солнцем, меж раскаленных стен стадиона я глянул на каменное кольцо в центре, освещенное сверху так, что тени резко выделяли его рельеф. И я увидел обрамляющую это двойную спираль! Это было словно из кодекса Борджиа перенесенное, хорошо мне известное изображение драгоценного камня – клетки. Там – содержащее в ядре двух змеи, вдесь-г»-в виде отверстия, через которое должен пройти мяч. И тут я понял, что по ассоциации – это более всего напоминает акт оплодотворения.

Вскоре я проверил свою догадку, изучая рисунки в кодексах. И снова максимум информации дал мне кодекс Борджиа, где на рисунке 21-й страницы священную игру ведут Тескатлипока Черный с Тескатлипокой Красным (см. фото 13).

Здесь кольца изображены наподобие лент драгоценного камня, подтверждая тем самым мою догадку. Кольца играют роль яйцеклеток. Правда, при них нет двойной спирали,' но зато из окружности обоих колец высовывается змея крови – ленточное создание, связанное с хромосомой и рождением живого существа. Из-под горла у нее свисает ленточка эмапа-митль – "слюнявчик" с узкой и широкой полосками генов, а это значит, что всю композицию кольца надо понимать как Драгоценный сосуд с его информативными лентами.

Каучуковый мяч, на который указывает перстом Тескатлипока Черный, тоже соединен со змеей крови и кровью же обрамлен как символ тела. А по Лоретте Сежурне, символически – змей, когда так'кровоточит, есть пробуждение к жизни. Если кровь на мяче – следствие прохода его сквозь кольцо, значит, оплодотворение произошло…

На середине поля – человек, весь испещренный красными полосками, что, по Зелеру, обозначает "нечто, долженствующее родиться", "душу, которая еще не обрела тела". Руки человека связаны шнуром, скрученным из двух нитей, – стало быть, он играет здесь роль будущей жертвы, пока еще бестелесной, существующей только в генах. Текпатль – жертвенный нож из обсидиана – вскрывает ему грудь, высвобождая эти гены. Они покрываются кровью-телом и рассеивают маленькие ярма и палочки хромосом. Человеку предстоит родиться благодаря принесению в жертву своих генов – своих божков.

Так что этого человека, обретающего тело в результате прохождения мяча-змея сквозь кольцо драгоценного камня, можно понимать как финал мистерии оплодотворения, разыгрываемой на поле.

Особую конфигурацию поля стадиона поясняют многочисленные рисунки в кодексах Нутталь и Виндобоненси, на которых оно составлено из "четырех колеров" и более чем наполовину покрыто многоцветными полосами, что может указывать на родственность его вида и значения знаку оллин и уподобление его абрису пары хромосом.

Следовательно, все элементы богослужения-игры, отправляемого столь своеобразно, отражали у древних мексиканцев генетическую информацию, заключенную в лентах ДНК, хромосомах, и ее "запуск в действие".

Придя к такому выводу, я, однако, был далек от мысли, что речь здесь идет об оплодотворении как соединения сперматозоида с яйцеклеткой. Собственно, во всех известных мне изображениях нет прямых, однозначных указаний на то, что древним мексиканцам были известны существование сперматозоидов и их морфологическая форма. Хотя действие их было им понятно. Недаром с древних времен мужское семя приравнивалось к живой воде.

Так или иначе, игра в мяч символизировала начало жизненного процесса в яйцеклетке. Отсюда и ее значение в жизни. Похождение мяса сквозь кольцо обещало поддержание, продление жизни, ее обновление, сулило возрастание урожаев, крупный приплод и обилие всего. А эти высшие и всеобщие цели на благо мира, людей, а возможно и всей Вселенной, конечно же стоили единичной жертвы.

И еще: общественный характер игры говорит о том, что она не была ни ворожбой, ни попыткой прочесть "предначертанное". Напротив, от нее в чем-то зависело будущее. Сверхусилия игроков и страстные желания зрителей были внутренней работой на будущее, нравственной заботой о будущей жизни, о ее благополучном продолжении. Поэтому, возможно, я не очень преувеличивал, сравнив эту игру в мяч с мобилизующим "насыщением" Солнца путем кровавых жертвоприношений. Более того, не исключено, что эта игра подготавливала сознание народа к таким жертвам, затем она приучала людей к мысли, что необходимы постоянные усилия, постоянные действия каждого человека на благо жизни.

Когда ацтеки начали увеличивать количество жертв, никто не подверг сомнению цель: она не вызывала сомнений, потому что уже много веков назад прочно вошла в общественный канон мышления.

Наряду с временным аспектом этого биологического мышления существовал еще аспект территориальный. У меня была масса подтверждений тому, что элементы религии-биологии распространены в Южной Америке, на территории Перу и через Центральную Америку проникли в Северную Америку, до нынешней границы Мексики и Соединенных Штатов. Конечно, эта условная линия не имела никакого действительного значения, поэтому неудивительно, что, сравнив материалы, собранные на территории США и Карибских островов, с перуанскими, я нашел в них удивительное тематическое соответствие. Этими материалами были