МАСКИ ДРЕВНЕЙ МЕКСИКИ.

Их распространенность – как я считал – была явным выражением убежденности индейцев в "неподлинности" человека. Его некой побочной роли в великом жизненном процессе – только формы, служащей иной, истинно живой субстанции.

Набальзамированные тела умерших, например, индейцы усаживали с поджатыми ногами, окутывали их полотном и шнуровали, что благоприятствовало мумификации, но лицо прикрывали маской. Делалось это, думал я, для того, чтобы, когда тело уже разложится, а душа исчезнет в стране теней, осталось свидетельство того, что здесь был человек, а не кактус или попугай. Возможно, маска, считалось, помогала душе усопшего распознать свои останки, а богам знать, что они имеют дело с остатками клеток, некогда бывшими человеком, а не животным или растением.

В работе Витрауд Цендер, исследовательницы концепции двойственности в доиспанеком мире, я нашел такие слова, относящиеся к богам в масках в Америке:

"Это магическое перевоплощение, благодаря которому божество проникается натурой существа, представляемого маской, действует также и в обратном направлении: дух и мощь божества передаются существу точно так же, как могут быть перелиты и в какие-либо иные творения природы, какого-либо человека или животного, выбранного богом…" ²

Но ведь и я говорил о том же! И человек, и животное как раз и были "какими-либо" формами, а в действительности же, в глазах природы, существенными были не формы, а то, что в них сокрыто… Нечто такое я все время искал в тогдашних научных сообщениях.

Мысль, что наше сознание трагически ошибается, идет по ложному пути, служит чему-то или кому-то, кто скрывается в теле, находило подтверждение в раскрытых беззубых ртах и пустых глазницах масок. Они мистическим своим видом давали понять, что под ними тщетно искать человека, ибо там, под внешней формой, скрывается нечто иное. Маски же, которым придали зрачки – например, маска из Теотиуакана, – изготовленные из зеленого камня, маска с глазами из обсидиана, глядели трагическим, осознанным, о том же говорящим взглядом…

Вот лицо человека, лишенного иллюзий, в изгибе его губ кроется тихий ужас открытия: я не я, я только внешность неведомого создания, покрытие непонятных процессов, а сам я – ничто. Неподвижный, невидящий взгляд: мысль обратилась вовнутрь, мгновенно познала чуждость увиденного – и отстранилась…

Похоже, человек осознавал, что он всего лишь тонкая оболочка, кожа, ну, может быть, еще лицо. Жалкий лоскут кожи, отграничивающей то ведомое, что внутри, от всего мира. Она только перегородка между чуждыми силами:- окружающей Вселенной и миром, скрытым под ней, в теле, которое он уже не мог считать своим. Не мог он полностью понять и своей вторичной роли носителя, хотя и вынужден был с нею смириться. Но ведомый мудрецами, он искал утешение в объяснении, понимании своего места в природе. Надежда была, по крайней мере, в том, что он, хоть и маска, но маска мыслящая, ибо он искал пути проникновения в эти два разделенные им самим пространства.

Я не мог не заметить, глядя вокруг, что такое мировоззрение пронизывало мышление в ту далекую пору, хотя наверняка гораздо менее осознанно. Древние мексиканцы, пытаясь смириться со своим положением, говорили: "Только песни, только цветы…" И еще:

Долой печаль,

долой горечь,

будем радоваться.

Не будем походить на тех,

кто живет во гневе.

Широка Земля…

Господь наш дал нам

смех, сон, пищу,

силу и бодрость,

а также телесный акт,

посредством которого люди заселяют Землю.

Все это

делает жизнь на Земле радостнее, и не всегда следует сетовать…³

Затерявшийся, слишком далекий от истоков природы, чтобы искать в чем-либо утешение, человек в ощущении безысходности даже не замечает своего промежуточного положения, своей маски, он лишь – осознание двух чуждых ему миров, брошенный между ними.

Крайним выражением такого взгляда на лишенное величие положения человека показалась мне та фреска из Теотиуакана, на которой из чудотворных рук бога вытекают два потока, два каскада живой воды, покрытые символами порождаемых ею предметов: клеток, человечьих и звериных голов, носов, кистей рук, бабочек… Иначе говоря, здесь нет и мысли о целом человеческом теле как таковом. Есть его части, и нос его уравнивает в значении, есть точно такое же творение, как крылышко бабочки. И то и другое ничего не значило само по себе. Каждый из этих объектов, по мысли Лоретты Сежурне, "был не чем иным, как только оболочкой божественной частички"⁴.

Трудно, думал я, низвергнуть человека еще ниже. А ведь этот человек, единственный меж богов и мира форм ими сотворенных, предпринимал усилия – я упрямо повторял себе это – познать самого себя, понять все это…

Фреска подсказала мне сходство с одним явлением, обнаруженным современной медициной. Одна из разновидностей рака, известная под названием "тератома" и поражающая половые железы, образует подобие желваков значительных размеров – опухоли, появляющиеся вследствие безудержно, "беспланово" разрастающейся ткани. Клетки, пораженные этой болезнью, делятся, увеличивают свое количество и, размножаясь, строят случайные опухолевидные структуры. Однако удаляющие их хирурги часто обнаруживают в тканевой массе тератомы правильно оформленные иные части тела, такие, как кости, зубы, кожа, волосы… Причина их неуместного появления состоит в том, что больная клетка "запускает в работу" случайно выбранную генетическую информацию – ту самую, которая ранее, начиная с первой клетки – яйца, создала человека, "монтируя" ему зубы и прочее в соответствующем месте тела.

Подобные примеры дают и растительные ткани, выращиваемые в лабораторных условиях, в пробирках, с питательной средой. Их клетки делятся и размножаются, создавая беспорядочную, хаотичную массу. Однако, используя определенные раздражители, можно вызвать "запуск" части генетической информации, касающейся дифференциации клеток и пространственной формы растения. Тогда в этой совершенно случайной, аморфной массе новые деления клеток начинают с абсолютной точностью строить, например, лист клена… Без корней, без ствола, без веток, без стебля. Один лишь лист!

Это любопытное явление весьма наглядно показывает то, думал я, над чем в обыденной жизни мы не задумываемся, а именно: тела, в том числе и человеческие, создает биологический механизм, который в соответствующих условиях, как бы подчиняясь нажатию кнопки, построит любую структуру, выбранную с "перфорированных лент", с ДНК, хранящуюся в мотках хромосом.

Я покинул Монте-Альбан вечером. В сумерках машина спускалась с вышин к теплой, нагретой коричневой земле. Казалось, я приземлился после полета в небесах. Съехал с шоссе по дорожке, ломая кусты, так далеко, что затихло ворчание моторов. И дальше, за пригорок, через сухое русло ручья- и погрузился в кактусы. Они стояли редким леском, раскинувшись над моей головой, длинными иглами касались крыши автомобиля. Под ними была сухая, твердая, как бетон, разогретая красная земля и тропинки муравьев… Я развернул матрас, растянул от автомобиля до кактуса москитную сетку. Пели цикады. Всходила луна.

В 23.00 я кончил записи и погасил фонарик. Усиливалось тонкое гудение комаров. Я задернул сетку над головой, вытянулся, попытался задремать, но в тепле, идущем от земли, было слишком душно, а за сеткой стоял уже жуткий звон тысяч насекомых. Я лежал, полусонно глядя на клочки неба, усеянные звездами, и на луну, поразительно яркую, этакую светящуюся изнутри белую скорлупу.

Надо мной, облитые этим обесцвеченным светом, возвышались кактусы. Овальные, мясистые, толстые листья опунций. А рядом с моей головой – два шаровых кактуса, две раздувшиеся сферы, две бочки, залитые лунным светом, серебристые, поблескивающие серебряными волосками между иглами. Другие стелились по земле, словно ощетинившиеся иглами змеи, и, как змеи, поднимали головы к луне.

Я лежал между ними, такой же, как они, носитель хромосом, уравненный с ними в этой судьбе. Может, только более свободный благодаря способности мыслить, но, по сути, равно зависимый, запрограммированный.

Прямо в небо устремлялся канделябровый кактус, его параллельно расположенные ответвления походили на гигантские башни. Я увидел в нем космически великий город клеток, ужасные небоскребы, бесчисленные уровни, бесконечные этажи. С одного на другой перекачиваются соки, и на каждом – сонмы клетушек, как монастырские кельи, безоконные тюремные камеры, а в них – хромосомы. Миллиарды хромосом в миллиардах комнаток, и в каждой одинаковые семьи хромосом. Именно тут, в эту ночь, я долго раздумывал, не они ли случайно являются "базовыми", высшими созданиями природы, скрывающимися в разнообразных биологических структурах, в различных телах. Ведь в конечном итоге мое тело и тело комара были подобными, только внешне неодинаковыми городами хромосом.

Многое говорило в пользу особого места этих творений в природе. Мне пришло в голову, что кого бы ни имели в виду киче, говоря о создателях человека: "от великих мудрецов, от великих мыслителей начало их", но как раз к хромосомам эти слова подходили как нельзя лучше.

Ведь в хромосомах, в нитях ДНК, заключено все наследуемое генетическое знание, передаваемое потомкам материнскими организмами. И эти слова: "от великих мудрецов" – должны относиться именно к генетической информации, к "знанию" о строении тела, самого тела, ибо приобретенная сознанием, опытом информация не наследуется, о чем киче прекрасно знали хотя бы по наблюдениям за своими детьми.

О том, сколь невероятно сложна, богата эта информация, особенно у высших организмов, свидетельствует то, что она содержит данные о формировании тела не только в трехмерном пространстве, но и во времени, проводя это формирование через различные состояния и фазы. Она содержит не только "инструкции" для отдельных клеток о форме их самих и виде работы, которую им предстоит выполнять в тканях костей, мозга, сердца или печени, но и программы химических процессов для "внутриклеточного производства". Не только образцы "коллективного поведения" для мышечных тканей, но и "программы" движений, осуществляемых всей колонией клеток, всем телом. Не только физические "методы" влияния на окружение, путем применения силы, но и такие воздействующие сигналы, как осанка, выражение морды или лица. Эта информация содержит в себе также образцы, служащие базой для абстрактного мышления, ибо наше сознание тоже берет начало в генах, содержащихся в хромосомах.

Они не только мудры, думал я, но и совершенны! Новые хромосомы возникают за очень короткое время, копируемые с родительских почти сразу в законченном виде, не проходя никаких фаз развития. После копирования нити ДНК и укладки ее в сложную структуру, моток, в виде которого и существует хромосома; нить соединяется еще с гистонами – молекулами белков, помогающими хромосоме сохранять форму и, по-видимому, "включать" и "выключать" гены.

Известная нам сейчас форма хромосом настолько -пользуясь наиболее подходящим определением, – эффективна, что сохраняется в течение уже 90 процентов времени эволюции живого мира. За 3 миллиарда лет организмы прошли путь от комочка из нескольких клеток в океане до человеческого тела. Хромосомы же их в принципе остались тем, чем и были. Этому не. противоречит утверждение, что изменилось их генное содержимое, а также и то, что время от времени часть одной хромосомы намертво соединялась с другой. Моток оставался тем же мотком, независимо от того, какие нити содержал и какую длину они имели.

Исключительность хромосом состоит еще и в том, что если попробовать найти в организме наименьшую структуру – его "наименьшее кратное", – которая независимо от места принципиально не изменяется, то ею окажется именно хромосома. Правда, на ум тут приходят еще и клетки – "кирпичики", из которых сложены тела, но они-то как раз существенно различаются между собой: от метровых аксонов до микронных клеток печени, да и функции их различны: от проводника токовых импульсов до "фабрики" гормона. К тому же дифференциация клеток обусловлена тоже хромосомами. Это в их генах "записанные распоряжения", приводят к тому, что из половой клетки развиваются сотни других разновидностей, в ядрах которых всегда содержится одинаковый набор хромосом. Они являются одновременно и "памятью" и "распорядительным центром" клетки и всего тела, всегда действуют полным комплектом, всей своей "семьей", хотя, например, мышечной клетке нужны лишь те из сорока шести хромосом, которые содержат необходимые им гены.

Мне показалось, что более подробного рассмотрения заслуживает их "частная жизнь". Вот окончилось деление одной из клеток человека. Сорок шесть хромосом начинают самостоятельно действовать в новом ядре клетки. Сорок шесть мудрецов, совместно несущих память обо всей истории жизни, приступают к работе с абсолютной уверенностью в себе. Первой выдает инструкцию хромосома-организатор. По ее сигналу остальные расслабляют структуру, из плотных палочек превращаются в тонкие, змеевидные образования. И сразу же берутся за дело. Их новый дом, по сути, является их старым домом – самим же им нет надобности набираться опыта, чему-то учиться: им давно ведомо все. Они сами себе родители.

Их наипервейшая задача – немного расширить клеточную пленку, ставшую несколько тесноватой после деления клетки, и пополнить цитоплазму. Сразу же начинается подготовка к следующему делению, созданию собственных копий. Это требует накопления нуклеотидов, "кирпичиков" ДНК. Одновременно продолжается обыкновенная работа: клетка сквозь поры в оболочке принимает "поставки" извне, химически перерабатывает полученные вещества, часть использует на собственные энергетические или материальные нужды, удаляет отходы, высылает наружу свои специфические продукты, необходимые другим тканям тела.

В той химической фабрике, какую являет собою внутриклеточное пространство, роль инструментов и машин играют энзимы, сложные белковые молекулы. Именно они выхватывают элементарные частички, переносят их, разделяют либо связывают, составляют из них более сложные структуры.

Сведения же о строении энзимов содержатся в генах. Генетический "рецепт" энзима – белковой молекулы линейно "записан" в нити ДНК. "Изготовление" энзима начинается с копирования гена. Одна из двух нитей двойной гелисы служит образцом. Вдоль нее, в соответствии со знаками кода, прирастает, синтезируется из составных частиц комплементарная нить. На то, чтобы "переписать" ген, уходит несколько секунд. Затем нить отделяется и, как МРНК, переходит из ядра в цитоплазму – так как чертеж или технологическая карта на заводе переходят из конструкторского бюро в производственный цех. В цитоплазме нить будет использована в качестве образца для синтезирования энзима. А поскольку она недолговечна – в ядре уже происходит копирование следующей. Так вдоль тел хромосом, постоянно и бесперебойно, в размеренном ритме, буква за буквой, происходит прочтение древнейших строк- разыгрывается мистерия передачи знания, которое здесь, на этом самом месте, из слова становится телом, информационная формула преобразуется в живую материальную структуру.

Когда поступает химический сигнал о том, что подготовительные работы окончены, семейство хромосом коллективно производит собственных детей – дочерние хромосомы. То, о чем иногда мечтают люди, фантазеры – оставить на свете свою во всем точную копию, – для хромосом обыкновенное дело. Это, вероятно, одна из величайших, поразительнейших вещей, какие только происходят в космосе, – нескончаемое преумножение и передача в будущее полного, грандиозного объема накопленной информации.

В определенный момент рядом с каждой из хромосом возникает ее копия, связанная с нею в узком месте – центромере. Некоторое время они существуют как сиамские близнецы. В идеальной гармонии обе копии, обе хроматиды – бивалент – позволяют копировать свои гены на потребу увеличения числа энзимов. И так до момента разделения – расставания навек.

Змеевидные, покрытые петельками тельца съеживаются и свиваются, превращаясь в короткие толстенькие палочки, соединенные в центромере. И тут приходит конец их совместной жизни. К центромере с двух сторон прилегают волокна ахроматического веретена. Они начинают "на себя" тянуть – центромера разделяется, и две хроматиды отплывают друг от друга. Сорок шесть хромосом к одному, сорок шесть- к другому концу веретена. Их свободные плечи отклоняются назад, придавая палочкам, согнутым в центромере, форму маленьких ярм.

Между двумя группами сужается пленка клетки – деление совершено. В двух возникших дочерних клетках все начинается сызнова.

Однако со смертью тела гибнут и его хромосомы. Белки, ДНК и РНК разлагаются на элементарные составляющие, все это возвращается в землю, прекращаются жизненные процессы, клеточные образования переходят на низший уровень организованности, деградируют до состояния неживой материи. Зачем же тогда говорить о "божественности" этих смертных, как и человек, хромосом? Ведь они же гибнут колониями в неисчислимом количестве!

Дело в том, что гибнут-то не все. Если перед смертью колония созрела настолько, чтобы породить гамету, то есть половую клетку, которая уже дала начало росту другого тела, то именно эта гамета, сперматозоид или яйцеклетка, унесла с собой в дальний полет во времени родственную систему хромосом. Избежав гибели, она будет размножаться дальше.

Коли так, подумал я, то можно ли вообще говорить о смерти хромосом? Если все они в теле были идентичными копиями, то, выходит, достаточно выжить одной, чтобы, в некотором смысле, продолжали существовать все. Так-то оно так, если б не одно "но"…

Хромосомы в гаметах перед оплодотворением совершают действие, именуемое "кроссинговером ". Оно заключается в том, что двадцать три хромосомы матери располагаются параллельно двадцати трем, отцовским, образуя комплементарные пары, несущие гены, ответственные за одинаковые свойства, и обмениваются определенными отрезками, то есть определенными генами. Проще говоря, например, одна хромосома отдает ген черных глаз, а получает взамен ген глаз голубых…

. После кроссинговера хромосома, хотя морфологически она мало изменяется, несет уже несколько иное содержимое. До того ген курносого носа в хромосоме шел в паре с геном черных глаз – теперь же рядом с ним будет ген голубых глаз. Подобно тому, если бы человек отдал знание, китайского языка взамен владение арабским: он уже не совсем такой, каким он был до обмена.

За миллиарды эволюционировавших поколений содержимое хромосом полностью изменилось. Одним оно было у праорганизма в море, другим у его потомка – жирафы. Так что с этой точки зрения хромосомы, как собрания генетической информации, изменяются с той же скоростью, с какой вследствие этого эволюционирует организм.

Это, считал я, серьезно нарушает мою тезу об их исключительном положении среди творений природы и указывает скорее на служебную роль как "кэш-памяти", прибегая к компьютерному языку. Если не из-за них и не ради них все это, рассуждал я, то, может, ради генов? Земля – обиталище генов? Не они ли являются тем знакомым миштекам и разыскиваемым мною людом, который населяет планету и тела – эти свои экипажи, свои машины, свои склероции для жизни?

а) ранняя профаза: каждая хромосома создала свою копию и, соединенная с нею центромерой, выступает как бивалент;

б) профаза; хромосомы сокращаются и утолщаются;

в) метафаза I: появляется ахроматическое веретено, а хромосомы размещаются в экваториальной плоскости;

г) метафаза II: центромеры разъединяются;

д) анафаза: дочерние хромосомы отходят к Противоположным полюсам, оттягиваемые волокнами веретена;

е) тело-фаза: хромосомы полностью разделились, образуются новые ядра;

ж) ранняя интерфаза: деление клетки закончено, хромосомы вытягиваются и готовятся к созданию своих копий перед новым делением

а) бивалентные гомологичные отцовские и материнские хромосомы, "ответственные "за одни и те же свойства, встают параллельно друг другу;

б) два плеча перекрещиваются;

в) каждое из перекрещенных плеч отделяется от своей хромосомы и соединяется с гомологичной хромосомой, перенося в нее свое генное содержание

Но пока я вынужден был отложить этот вопрос. А вернулся к нему, к своим ночным размышлениям под кактусами уже спустя какое-то время, когда, возобновив попытки прочесть символы в кодексе Нутталь, обратил внимание на 36-ю страницу. Мне показалось, что она развивает именно эту тему. А понять ее мне помог