В сводке № 71 от 14 июля были приведены данные о «лагерях смерти» для советских военнопленных и гражданского населения, организованных немцами на территории Эстонии. Привожу здесь новые акты о зверствах немцев и эстонских гитлеровцев, сообщенные бывшими красноармейцами КИЛЯКОВЫМ и АНТОНОВЫМ, бежавшими из фашистского плена.
КИЛЯКОВ Константин Николаевич, 1917 г. рождения, колхозник из с. Жигули Ставропольского р-на Куйбышевской обл., русский, с 1935 по 1941 г. член ВЛКСМ, взятый в плен эстонскими фашистами 4.09.1941 г, показал следующее:
Лагерь у завода «Двигатель»
Немцы продержали нас в течение 2 дней в бане, не давая ни хлеба, ни воды. 6 сентября нас доставили в Таллин и поместили в сарае, находившемся на территории завода «Двигатель». В этом сарае находилось человек несколько сот военнопленных. Охраняли барак эстонцы. Кормили нас отвратительно. Каждый получал ежедневно только 2–3 сухаря. На работу брали не всех, а тех, кто первым выходил утром из сарая. Стремясь попасть на работу, чтобы достать что-нибудь покушать, военнопленные толпились утром у двери, и когда двери открывали, получалась свалка. Начальник этого лагеря, невысокий усатый эстонец, одетый в черный китель и брюки с красными лампасами, постоянно присутствовал при этом. Он колол саблей выбегающих военнопленных, выкалывал глаза, рассекал щеки и т. д. Остальные охранники вели себя не лучше и избивали пленных чем попало и куда попало, часто без всякой причины.
Военнопленных водили на работу по улицам. Население Таллина относилось к ним недружелюбно. Часто слышались выкрики: «Непобедимые довоевались» и т. д. Бывали случаи, когда в нашу колонну швыряли камни, плевали в лицо.
Лагерь на таллинском аэродроме
В начале октября 1941 г. меня и еще несколько десятков военнопленных перевели в лагерь, расположенный на территории таллинского аэродрома. Мы приводили в порядок взлетную площадку и размещались в амбарах. Охрану лагеря несла часть № 3/373. Каждый охранник носил на рукаве повязку с этим номером. Эта часть состояла из поляков, чехов и немцев.
Питание. Утром военнопленных кормили супом, приготовленным из травы, накошенной на аэродроме и изрубленной лопатами. Вечером давали 150–200 г хлеба и 3/4 л мучной болтушки на человека.
Обращение. При раздаче хлеба немец, комендант лагеря, избивал березовой дубинкой каждого пленного, пытавшегося выбрать большую порцию. Во время работы охранники непрерывно подгоняли пленных ударами толстых резиновых шлангов от железнодорожных тормозов. Однажды один из военнопленных, не выдержав этих издевательств, выругался. Оказалось, что охранник понимает по-русски. Охранники повалили пленного на землю и били прикладами до тех пор, пока его лицо не превратилось в бесформенную кровавую массу. Затем ему положили на вытянутые руки 3 тяжелых куска дерна и заставили бегать, подгоняя ударами палок. В конце концов несчастный свалился и изо рта у него пошла пена. Лишь тогда его унесли на носилках.
Часто охранники «забавлялись». Кто-либо из них швырял в сторону окурок и показывал пальцем пленному. Пленный сгибался, чтобы поднять окурок. Охранники стреляли из винтовок с таким расчетом, чтобы пули свистели у него над головой. Пленный бросал окурок, охранники громко хохотали.
Помню, раз к лагерю подошла старушка-эстонка. Она принесла корзинку с ломтиками хлеба, чтобы раздать пленным. Охранники отвели ее в проходную будку и, очевидно, избили ее, ибо она оттуда вышла с распухшим и заплаканным лицом. Хлеб они отобрали, и комендант лагеря бросил его в грязь. Изголодавшиеся пленные устроили свалку, а охранники избивали их резиновыми палками.
В Таллинской политической тюрьме
23 октября 1941 г. я был переведен в Таллинскую политическую тюрьму. Меня обвинили в следующем: а) попытка организации побега из лагеря, б) сокрытие от немецких властей звания политрука, в) участие в подрыве гражданских сооружений в Таллине.
О побеге я договаривался с военнопленным МОКШИНЫМ, бывшим военнослужащим нашего батальона. Об этом знал еще один военнопленный моряк, знакомый МОКШИНА.
Меня посадили в камеру № 7а. На 4-м допросе в конце декабря следователь-эстонец заявил мне, что обвинение составлено правильно и меня нужно расстрелять. Он вывел меня в камеру для прогулок и приказал часовому застрелить меня. Часовой поднял винтовку, вдруг следователь спросил: «Тебя знает кто-либо из гражданских в Таллине?» Я ответил, что меня знает девушка Элли АЭРО. Тогда следователь отправил меня в камеру № 12б или 14б, где я просидел до дня выпуска. В начале февраля следователь вызвал меня на допрос и сообщил, что мое дело закончено и я скоро буду отправлен в лагерь. Я сказал следователю, что не имею теплой одежды и хотел бы поэтому побыть в тюрьме до весны. Следователь махнул рукой и отправил меня обратно в камеру. В начале июня меня вызвали на комиссию, которая состояла из 3 эстонских офицеров и переводчиков. Члены комиссии задали мне несколько вопросов: фамилия, партийность, в какой части служил и т. д. 22 июня 1942 г. с меня взяли подписку, что я нигде ничего не расскажу о том, что мне пришлось слышать и видеть в тюрьме. Затем я был отправлен в лагерь.
Эстонские писатели Тамлан и Рувен. С 23 октября по конец декабря 41 г. вместе со мной в камере 7а сидели эстонские писатели ТАМЛАН и РУВЕН. Я был в хороших отношениях с ними, особенно с РУВЕНОМ.
РУВЕН был целиком и полностью советским человеком. Он говорил мне, что из тюрьмы ему не удастся выйти, так как его кандидатура выставлялась на выборах в Верховный Совет Эстонской ССР. РУВЕН сказал мне, что на допросе он заявил следующее: «Я был большевиком и останусь большевиком, делайте со мной, что хотите». Держал он себя бодро. РУВЕН дал мне свой адрес – Таллин, Нурме, 6-26, и просил, если мне удастся выйти из тюрьмы, сообщить о нем жене.
Писатель ТАМЛАН вел себя сдержанно, о политике не говорил, по словам РУВЕНА, он был полностью советским человеком. Дальнейшая судьба РУВЕНА и ТАМЛАНА мне не известна.
Остальные заключенные из камеры 7а были эстонцы, работавшие в различных советских учреждениях, и несколько русских военнопленных. Из русских военнопленных в камере 7а я помню младшего политрука Петра ТИМЧИКА, бывшего секретаря комсомольской организации полка. Плен и тюрьма не сломили его, он остался убежденным коммунистом. Там же сидел некий лейтенант Юра 29–30 лет. Фамилия его мне не известна. Этот Юра умышленно прострелил себе руку и перебежал к немцам. Этот тип был настроен антисоветски, называл себя боксером. Он клянчил у эстонцев окурки и для этого плясал на нарах, выбрасывая разные акробатические номера.
Эстонцы очень плохо относились к русским. Они обзывали нас бранной кличкой «тибла», заставляли нас спать у параши, и мы должны были каждое утро ее выносить. За маленькую самодельную папиросу эстонцы брали с нас по 100 гр хлеба. Разговаривать по-русски они не хотели и на любой вопрос неизменно отвечали – «тибла». Из всех эстонцев, виденных мною в тюрьме, только РУВЕН и ТАМЛАН относились к русским по-товарищески.
В камере 6 я познакомился с заключенным ТРУТНЕВЫМ – русским из Нарвы. При Советской власти он был в этой же тюрьме начальником отделения. Из его высказываний видно было, что он вполне советский человек. Он знал эстонский язык и иногда переводил нам содержание разговоров эстонцев. «Опять ругают русских», – говорил ТРУТНЕВ. Судьба его мне не известна.
В камере 8 мне встретились 2 антисоветски настроенных русских – Михаил КЛИМОН, 33–34 лет, брюнет с усиками, инженер из Ленинграда, и Михаил ПОПОВ, сутулый высокий брюнет с пышными волосами, работавший механиком на нефтеналивном судне. Они держались отдельно и в разговорах непрерывно восхваляли немецкую технику и организацию.
Питание. Дневной рацион заключенного состоял из 500 г ржаного хлеба, смешанного с соломенной сечкой, и штук 6–7 маленьких рыбок салака.
Охрана и режим. Тюрьма охранялась эстонской полицией. Полицейские заходили в камеры только для проверки наличия заключенных. Приговоренных к расстрелу вызывали из камеры ночью. Где и как производились расстрелы – об этом заключенные ничего не знали.
Таллинский городской лагерь
В этот лагерь я попал после тюрьмы. Он охранялся немцами. Внутри лагеря хозяйничали немецкий комендант и лагерная полиция, состоявшая из русских военнопленных. В лагере царил палочный режим. За малейшую провинность военнопленные избивались комендантом или полицейскими и сажались в карцер.
Пленных водили в город на различные работы. Каждый стремился попасть на работу туда, где можно было раздобыть что-либо из пищи. Набрав нужное количество людей, полицейские разгоняли лишних ударами дубинок.
Питание. Дневной рацион военнопленного состоял из 10 галет, 3 гр повидла и 1 л супа, приготовленного из нечищеных овощей.
В лагере находилось также чел. 80-100 перебежчиков. Они размещались отдельно. На работу их тоже строили отдельно. Питание их было несколько лучше нашего. Пленные этих перебежчиков чуждались и называли продажными шкурами.
Лагерь в Силламяэ
В Таллинском городском лагере я пробыл около 10 дней. 2 июля 1942 г. я вместе с партией военнопленных численностью в 100 чел. был этапирован в лагерь, находившийся в фабричном поселке в Силламяэ у сланцеперегонного завода. До нас в лагере было 35 военнопленных. Охраняли лагерь эстонцы в гражданской одежде, некоторые из них носили форму эстонских железнодорожников. Комендантом лагеря был невысокий эстонец средних лет. Каждое утро в лагерь для проверки наличия пленных приходили 2 немецких солдата.
Режим в лагере ничем не отличался от режима в других лагерях. Избиение пленных палками и прикладами было обычным явлением. Комендант часто сам избивал пленных. Напившись пьяным, он собирал пленных, заставлял их петь и плясать, а затем швырял им несколько нечищеных картофелин.
Питание. Каждый военнопленный ежедневно получал 250 гр заплесневелого позеленевшего хлеба и литр мучной болтушки или супа с кониной.
В этом лагере я познакомился с военнопленным Иваном АНТОНОВЫМ, бывшим моряком. Мы решили бежать, но 3 августа 1942 г. нас вместе с партией численностью в 100 чел. этапировали в Кивиыли.
ДУЛАГ № 377 в Кивиыли
В Кивиыли нас разместили непосредственно в поселке в двух бараках, где помещалось около 140–150 чел. Охранялся лагерь эстонцами-кайселитчиками.
Мы работали на строительстве бараков и здания для штаба ОТ (организация «Тод»). Охранную службу на работе несли те же эстонцы, а работой руководили немцы, одетые в гражданское. Вскоре все эти немцы стали носить форму ОТ. Немцы обращались с нами на работе хуже, чем со скотом. Они заставляли работать не разгибаясь, непрерывно подгоняя нас ударами палок. Всякое ослушание влекло за собой избиение. В сентябре 1942 г. из нашего лагеря убежали 3 пленных. Нас выстроили и подвели к караульному помещению, где мы простояли разутыми и раздетыми до 12 часов ночи. Нам все время задавали один и тот же вопрос: «Кто из вас что-нибудь знает об этом побеге?» – все молчали. Тогда нас отвели в бараки, а в 3 часа ночи подняли снова и погнали в сарай, куда привезли и обезображенные трупы трех беглецов. Так эти звери пытались нас запугать.
Осенью 1943 г. прибыли новые партии военнопленных. Нас слили вместе и организовали лагерь под названием ДУЛАГ № 377.
Лагерь охраняли немецкие солдаты. Его комендантом был немецкий майор, фамилия его мне не известна. Внутри лагеря охрана состояла из трех немецких унтер-офицеров и полицейских из русских военнопленных.
Режим в лагере. За любой поступок, не понравившийся унтер-офицеру или полицейскому, военнопленный наказывался самым беспощадным образом. Обычно в таких случаях провинившегося военнопленного, а часто и всех его товарищей по комнате или по бараку, выгоняли палками во двор и начинали проводить «занятие по физкультуре» – бегать, ложиться, вставать, снова ложиться и т. д. Эти издевательства, продолжавшиеся обычно до 2 часов ночи, доводили людей до полного изнеможения. Ведь все это творилось над людьми, уставшими от 12-часовой изнурительной работы на строительстве, где их тоже били и гоняли, над людьми, ослабевшими от голода и непосильного труда. Неудивительно, что многие, окончательно выбившись из сил, падали на землю. Ударами палок их заставляли подниматься.
Помимо того, комендант лагеря по доносам полиции и мастеров-немцев наказывал военнопленных заключением в карцер на срок от 7 до 21 суток. В карцере выдавали только хлеб и кипяток и через 2 дня по пол-литра супа. За побег и особые провинности военнопленных по приказу коменданта лагеря отправляли в штрафной лагерь в Кохтла-Ярве, где условия содержания были особенно ужасными.
Питание. Дневной рацион военнопленного состоял из 350 гр хлеба, 1 литра супа из картофельных очисток, литра мучной болтушки без всяких жиров.
Строительство нового завода
Осенью 1942 г. в Кивиыли началось строительство нового сланцеперегонного завода, которое велось немецкими фирмами. В их числе были следующие строительные фирмы: Герман Клямт из Кенигсберга, Рейхарт, Дивидок, Портофе, Штоя, фирма Бухмайер по установке электрооборудования и другие, названия которых я не помню. Каждая фирма ведала определенным участком строительства. Военнопленных разбили на группы, которые были закреплены за фирмами. Я попал на участок фирмы Клямт.
Режим, обращение на работе. Рабочий день продолжался 12 часов – с 6.00 до 18.00. Военнопленные использовались на подсобных работах под руководством мастеров-немцев, зверски обращающихся с нами. Мастера подгоняли пленных ударами палки или лопаты. Мастера-немцы били военнопленных как попало и куда попало. Мастер мог убить военнопленного, не неся при этом никакой ответственности, и таких случаев было очень много. Особенно частыми были случаи избиения насмерть осенью 1942 г. во время рытья котлована глубиною 21 м. Работать приходилось в холодное осеннее время под ручьями воды, лившейся сверху из водоносных слоев. В этой водяной могиле пленные работали по 12 часов не разгибаясь, мокрые, раздетые. Рядом с пленными стоял мастер в резиновых сапогах, держа резиновый шланг в руке. Этим шлангом он щедро наносил удары за малейшее промедление в работе. Того, кто, истощив все свои силы, отказывался от работы, немцы избивали шлангами и палками до потери сознания. Затем избитого обливали холодной водой, клали в ящик подъемника и поднимали наверх. После этого военнопленный умирал в лагерном лазарете. Особой жестокостью отличался один мастер, поляк по национальности, руководивший работой по выброске грунта. Один глаз у него был стеклянный, за это его прозвали Косым. Он избивал пленных палкой с железным наконечником – выбивал глаза, прокалывал щеки и т. д. Помню такой случай. Косой, увидев, что один военнопленный свертывает папиросу, приказал ему немедленно бросить ее и продолжать работу. Военнопленный ответил, что, свернув папиросу, он немедленно возьмется за работу. Косой замахнулся палкой. Пленный поднял лопату.
Тогда Косой побежал в бюро. Вскоре туда вызвали и этого пленного. Из бюро он возвратился избитым, с окровавленным лицом. Через 2 часа Косой, вооружившись винтовкой, повел пленного в лагерь. По дороге мастер выстрелил в пленного и прострелил ему грудь.
Не меньшей жестокостью отличались мастер слесарного отделения – высокий немец, известный среди военнопленных под кличкой Длинный Вили, мастер-поляк, прозванный Хромым, и мастер-немец, которого мы звали Свистун за то, что, заметив какие-либо неполадки, он мчался на всех парах, свистя в свисток, к намеченной жертве и беспощадно избивал ее. Особенно свирепствовали мастера при появлении начальства, ибо, боясь отправки в армию, все они хотели себя зарекомендовать преданными, усердными служаками.
Только 2 мастера-немца вели себя по-человечески. Их фамилии КУЛИНСКИЙ и АНДРЕАС. Интересно отметить, что оба они хорошо говорили по-русски и были настроены против гитлеровского режима.
КУЛИНСКИЙ – житель гор. Кенигсберга, 1893 г. рождения, научился русскому языку от матери, родившейся в Сибири.
От нее он много слышал хорошего о русских и поэтому относился к ним неплохо.
АНДРЕАС был в прошлую мировую войну несколько лет в русском плену. «Русские со мной хорошо обращались, – говорил он, – и я стараюсь отплатить им тем же».
Вражеская пропаганда и настроения военнопленных
Вражеской пропагандой среди пленных в лагере занимался некий ПУРИК, бывший командир Красной Армии. В начале он содержался вместе с другими пленными, но не работал. Затем он уехал в Германию и некоторое время пробыл в Берлине. Из Берлина он вернулся в форме капитана РОА [ «Русская освободительная армия»], с револьвером. Немецкие солдаты стали отдавать ему честь и рапортовать.
ПУРИК начал читать в лагере антисоветские лекции и вести агитацию за вступление в РОА. На эти лекции пленные после работы сгонялись полицией, нередко пускавшей при этом в ход палки. Полицейские дежурили у входа в помещение, где ПУРИК читал лекцию, и никого не выпускали до ее окончания. Лекции ПУРИКА никакого успеха не имели. Никто его болтовне не верил. В РОА шли единицы, шкурники, думавшие улучшить этим свое материальное положение. Тогда ПУРИК начал обрабатывать пленных индивидуально. Он выбирал тех, кто, по его мнению, является наиболее податливым, и вызывал их к себе поодиночке в кабинет. Но все это дало ничтожные результаты. Ему удалось завербовать только небольшое количество малодушных шкурников. Огромное большинство пленных относилось к нему с презрением, как к предателю, и не верило ни одному его слову. И как можно было, испытав на собственной шкуре все зверства немцев, верить тому, что немцы якобы желают добра России? Пленные верят в победу СССР и думают только об одном – как бы вырваться из лагеря и попасть на родину. Каждый пленный с величайшей радостью взял бы в свои руки оружие, чтобы отплатить немцам.
В последнее время этот ПУРИК организовал кружок самодеятельности из поваров и полицейских и стал устраивать концерты. Перед каждым концертом он выступал с антисоветскими докладами. Он же распространял среди военнопленных антисоветскую литературу и фашистские газеты на русском языке. По его инициативе в лагерь привозились немецкие кинокартины бульварно-порнографического содержания с надписями на русском языке. Перед демонстрацией каждого фильма ПУРИК неизменно выступал с антисоветскими речами. Вместе с кружком самодеятельности ПУРИК выезжал в другие лагеря военнопленных в Кохтла-Ярве и Кохтла.
По его приглашению некий русский поп служил в лагере молебен, на который военнопленных сгоняла полиция.
В июле 1944 г. ПУРИК стал работать еще активнее. Он говорит пленным, что Германия теперь переживает временные трудности, которые скоро будут преодолены. Кроме того, он все время убеждает их не верить слухам о том, что немцы при отступлении убьют или отравят всех военнопленных. Как и раньше, его пропаганда никакого успеха не имеет.
В лагере было очень много случаев побега. Обычно убегали мелкими группами из 2–4 человек. Но почти все эти побеги оканчивались неудачно вследствие враждебного отношения эстонского гражданского населения. Убежать из лагеря нетрудно. Но пробраться через Эстонию к линии фронта очень тяжело, ибо эстонцы буквально охотятся за пленными. За каждого задержанного пленного выдавалась премия в 300 марок. Кроме того, задержавший получал в свое распоряжение одного пленного для сельскохозяйственных работ, и власти снижали ему норму для поставок. Многие из пытавшихся убежать были убиты в лесах. В таких случаях пленных выстраивали и зачитывали им приказ коменданта лагеря, что такой-то военнопленный, пытаясь бежать, был убит и т. п. Часто тела беглецов привозились в лагерь и сбрасывались в яму под шлаковой горой у старой обуви.
Некоторые задержанные доставлялись обратно в лагерь. Их беспощадно избивали, а затем отправляли в штрафной лагерь в Кохтла-Ярве, так называемый лагерь смерти, где трудно было остаться в живых.
Лагерь Остланд
10 августа 1943 г. меня вместе с группой военнопленных в количестве 40–50 чел. перевели в лагерь под названием Остланд, в котором содержалось гражданское население. Я попал туда по рекомендации мастера КУЛИНСКОГО, который относился ко мне неплохо. В лагере нам были выданы удостоверения, дававшие нам право ходить в выходные дни без конвоя в районе Кивиыли. Лагерь был огорожен колючей проволокой, и у проходной будки стояли немецкие часовые из ОТ. Этот лагерь делился на 2 – лагерь ОТ и лагерь Балтоль.
Лагерь Балтоль имел отдельный вход. В нем содержались белорусы, эстонцы, поляки, украинцы, работавшие на старой фабрике.
В лагере ОТ размещались белорусы, эстонцы, голландцы и расконвоированные пленные. Все заключенные этого лагеря работали на строительстве новой фабрики и были закреплены за разными фирмами.
Комендантом лагеря был немец из ОТ.
В его подчинении находилось бюро, в котором работали одна девушка-эстонка, белорус Володя и голландец Вили.
Расконвоированных пленных при выдаче им удостоверений строго предупредили, что в случае каких-либо нарушений дисциплины их немедленно переведут обратно в ДУЛАГ № 377, а если попытаются бежать, то будут расстреляны на месте без всяких разбирательств.
Обращение с заключенными гражданского лагеря немногим отличалось от того, что мы видели в лагере военнопленных. Лагерный карцер всегда был полон. Комендант лагеря и его помощник, некий немец-эсэсовец, часто избивали заключенных без всякой причины. Напившись пьяными, они на лошадях разъезжали по двору и избивали плетками всех, кто попадался им навстречу. Однажды ночью осенью 1943 г. этот комендант вместе со своим помощником стали обходить все бараки и отбирать у заключенных вещи и продукты, полученные в столовой, попутно избивая лагерников. Утром оказалось, что они сильно избили нескольких голландцев, двух девушек-белорусок, одного эстонца и трех поляков. Вскоре в лагере появился новый комендант с двумя помощниками-немцами. Их прозвали «собачниками» за то, что они всегда водили с собой собак. Эти собачники за малейшую провинность сажали лагерников в карцер и избивали их палками и прикладами.
Голландцы. Их было чел. 150, прибыли они в лагерь весной 1943 г. Голландцы ненавидели немцев и работали только тогда, когда рядом стоял немецкий мастер. К русским они относились хорошо.
Поляки. Их было очень мало. Они работали на участке другой фирмы, и я ничего не могу сказать о них.
Белорусы-западники. Их было несколько сотен чел. Они держали себя очень осторожно. С нами они старались не разговаривать и вообще избегали всяких разговоров на политические темы. Все же по отдельным высказываниям видно было, что они относятся к немцам крайне враждебно и ждут победы Красной Армии.
Эстонцы. Они попали в лагерь по мобилизации. Очевидно, для отбывания трудовой повинности. В большинстве своем настроены антисоветски. Эстонцев осталось немного, ибо значительная часть их ушла осенью 1943 г. в добровольческий эстонский лагерь.
На строительстве работают также евреи из Вильно. На голове каждого из них прострижена дорожка, на груди вышита черная шестиугольная звезда. Обращались с ними хуже, чем со всеми. Подробностей сообщить не могу, ибо встречаться с ними не приходилось.
Настроение расконвоированных. Никакой агитационной работы в лагере Остланд немцы не вели. За деньги можно было купить фашистскую газетку «Северное слово», издающуюся на русском языке. Никто из нас не верил тому, что написано в этой газете. Все мы прекрасно понимали, что немцы временно нуждаются в нас и поэтому делают нам кое-какие поблажки. Каждый знал, что только приход Красной Армии или удачный побег принесут нам освобождение от немецкого рабства. Если бы можно было достать оружие, то военнопленные поднялись бы против немцев.
Работа подпольной группы. Весной 1944 г. я узнал о существовании подпольной группы, работающей в Кивиыли под руководством военнопленного Семена ПАРАМАНОВА. Семен ПАРАМАНОВ числится в бегах, но на самом деле его скрывал русский инженер КОЛБАС, работающий на старой фабрике.
Эта организация ставила себе целью освобождение военнопленных силой оружия. Оружие думали достать через парашютиста, посланного к нам Волховским фронтом. Парашютист имел с собой радиоаппарат, для которого мы достали питание. Недавно парашютист получил телеграмму следующего содержания: «Вашу личность установить не можем и оружие не пришлем. Действуйте сами. Родина вас примет, леса укроют».
Побег из лагеря. После этой телеграммы мы потеряли всякую надежду на получение оружия, и я вместе с 4 товарищами начал готовиться к побегу. 26 июля мы ушли из лагеря и 5 августа перешли линию фронта. Дорогой нам удалось избежать всяких встреч с гражданским населением.
Разное
Настроение мастеров-немцев. Мне приходилось беседовать только с АНДРЕАСОМ и КУЛИНСКИМ. АНДРЕАС часто слушал советское радио и рассказывал военнопленному ОЩЕВНИКОВУ, работавшему с ним, содержание сводок Совинформбюро. В победу Германии он не верил. КУЛИНСКИЙ был так же настроен, как и АНДРЕАС. Узнав о покушении на ГИТЛЕРА, он сказал: «Жалко, что в него не попали». О строительстве нового завода в Кивиыли, которое продолжалось вплоть до дня нашего побега, КУЛИНСКИЙ говорил: «Все это делается для пропаганды, чтобы показать эстонцам, насколько мы уверены в себе. Напрасная работа. Все равно скоро сюда придут русские». Из высказываний КУЛИНСКОГО было видно, что и другие немцы не верят в победу.
В конце июля строительные фирмы собирались уезжать в Германию, ибо строительство новой фабрики было закончено и начался монтаж оборудования. Немцы страшно волновались и спешили как можно скорее уехать в Германию. КУЛИНСКИЙ говорил мне – если через пару дней нам не подадут вагонов, то мы очутимся в ловушке, русские нас отрежут от Восточной Пруссии.
Лагерь Треугольник
Под этим названием в Кивиыли известен лагерь, где содержатся лица из гражданского населения, эстонские дезертиры, всякие подозрительные, задержанные в лесах, и т. д. Этот лагерь охраняется украинцами из Западной Украины, которых в Кивиыли прозвали «чернокожими петлюровцами».
Обращение в этом лагере было особенно жестоким. После 12-часового рабочего дня – заключенные грузили вагоны сланцем, их выстраивали и избивали. Каждую ночь заключенных будили 2–3 раза, выгоняли палками на двор и подвергали разным издевательствам – заставляли бегать вокруг бараков, возить друг друга на спине и т. п. В этом лагере одно время содержались 2 русских мальчика из Кингисеппа. Одному из них было 8, второму 9 лет. Немцы считали их партизанами. Над ними издевались так же, как и над взрослыми.
«Чернокожие петлюровцы». Украинская полиция, состоявшая из украинцев-западников, держала под своим контролем все население Кивиыли. Полицейские устраивали облавы, забирали подозрительных в Треугольник, делали обыски и т. п. Они отличались крайней жестокостью и носили черную форму, за что их и прозвали «чернокожими петлюровцами». Все были очень рады, когда во время бомбежки советская бомба попала в штаб этих «чернокожих петлюровцев».
В феврале 1944 г. в Кивиыли прибыла партия женщин с детьми из Сланцев. Они работали на старой фабрике. Жили в бараках по 20–22 чел. в одной комнате. В конце марта их отправили дальше в Латвию или Литву.
АНТОНОВ Иван Васильевич, 1918 г. рождения, колхозник из дер. Дудино Бороничского р-на Ленинградской обл., бывший член ВЛКСМ, выданный немцам эстонскими фашистами 28.9.41 г. на острове Эзель, перешедший линию фронта 6.8.1944 г., показал следующее:
Таллинский лагерь военнопленных
1 и 2 октября нас отправили через гор. Вильянди в лагерь военнопленных в гор. Таллин. Здесь лагерь находился в южной части города вблизи кладбища. В нем насчитывалось более 1000 военнопленных рядового и офицерского состава. Военнопленные носили клеймо SU на одежде (Советский Союз) и рабочий номер. Размещались мы в двухэтажной эстонской казарме, которая имела 4 комнаты, и в каждой из них помещалось по 250 чел. Все спали на полу без одеял и матрацев. Офицеры находились в отдельных комнатах по 7–8 чел. У офицеров-моряков были сняты эмблемы, а у пехотинцев – звездочки с головных уборов. Из офицеров, попавших в плен, был капитан ХАРЛАМОВ – начальник артиллерии острова Эзель, работал при штабе ВОБРА.
Охрана. Лагерь был обнесен забором из ключей проволоки высотою в 2 м. За ним стоял деревянный забор высотою в 2,5 м. Перед проволочным забором проходила тонкая проволока, к которой было запрещено прикасаться. Тот, кто хотя бы случайно прикасался к ней, был убит без предупреждения охраной. Охрану в лагере осуществляли эстонские солдаты, которые вели патрулирование внутри и снаружи лагеря. В ночное время охрана усиливалась выставлением поста на вышку, откуда эстонский часовой наблюдал за тем, чтобы никто из лагеря не мог перелезть через забор. У дверей казармы также стояли часовые. Лагерь охранялся 9 эстонскими солдатами.
Питание. Лагерный паек выдавался утром: поллитра кипяченой воды вместо чая. Вечером после работы выдавали 1 л супа из гнилой картошки или из голов тухлой рыбы и делили одну булку хлеба весом в 1 кг 200 гр на 4 чел. На тяжелых работах (при погрузке угля и т. д.) выдавали дополнительно еще поллитра супа-баланды и 100 гр хлеба. На работах задерживали меня до тех пор, пока не была выполнена норма погрузки или другой работы. Поэтому были часто случаи, когда суп в лагере уже был роздан и мы, как опоздавшие, оставались без пищи на весь день, так как после 7 часов вечера выдача супа прекращалась. Благодаря этому мы оставались голодными до вечера следующего дня. Немцы, однако, не выдавали полностью положенного нам пайка хлеба, часто обвешивали. Жаловаться было некому. Если кто и спрашивал: «Почему выдается мало хлеба?», то он лишался талона на питание на весь день, затем спросившего об этом военнопленного клали на скамью, снимали брюки и избивали резиновыми дубинками здесь же, у кухни. Избивали нас за это больше всего «полицейские» из числа русских военнопленных, продавшихся немцам за пайку хлеба.
Избиение военнопленных. Немцы избивали нас без всякого к этому повода, били не только кулаками, били каблуками сапог, палками и резиновыми дубинками. В избиениях принимали участие не только немецкие солдаты, но и немецкие офицеры. Так, в лагере был немецкий ефрейтор по имени Вилли, высокого роста, волосы светлые. Он был надсмотрщиком за всеми казармами. Излюбленным методом его издевательства над нами было: в ночное время врывался он пьяный в нашу казарму, стаскивал первого попавшегося ему под руки пленного с нар, раздевал его донага, связывал руки и приказывал ложиться на пол вниз лицом. Затем он брал ведро холодной воды и через маленькое отверстие в его дне направлял струю холодной воды на голову лежащего на полу. Если пленный начинал двигаться, немец Вилли бил его ногами в бока или в голову. После таких мучений многие становились сумасшедшими, они забывали, куда идут, путали имена своих товарищей. Обычно их увозили куда-то, и о судьбе их мы не могли ничего узнать.
В декабре 1942 г. немецкий офицер, приехавший в лагерь для набора военнопленных на погрузку угля, избил одного военнопленного ручкой лопаты за то, что тот узнал, что работа для него будет тяжелой – пытался скрыться от этой посылки на работу. Однако немецкий офицер догнал его сам и одним ударом в голову ручкой лопаты сбил его с ног. Пленный упал вниз лицом, но офицер продолжал бить его по спине и приказывал ему подняться. Избитый русский военнопленный не мог, видимо, подняться и только стонал. Тогда офицер приказал поднять его, и когда он встал на ноги, офицер с такой силой ударил его по голове ручкой лопаты, что она перебилась о голову пленного. Пленный снова упал. После этого офицер оставшейся в руках железной частью лопаты ударил его в голову. Лопата застряла в голове пленного, и из нее струями пошла кровь. Он был убит. Нас увели на работу. Весной 1942 г. я работал в немецком городском гараже по ремонту автомашин и использовался как подсобная рабочая сила. Однажды немецкий солдат поручил мне сделать номер для машины к обеденному перерыву. Но так как времени уже оставалось мало, я не успел сделать эту работу к сроку и пошел на обед. Я опоздал на обед. За это меня заставили ползать по-пластунски вокруг гаража с закинутыми за спину руками до тех пор, пока все не пообедали, т. е. в течение почти одного часа времени. Затем я должен был от места раздачи супа в гараже ползти к месту своей работы. В этот день я был лишен пайка – супа-баланды.
В другой раз за то, что я самовольно присел отдохнуть во время работы, меня заставили носить шпалы длиною 4 м и толщиною в 30 см. Когда я пытался поднять одну такую шпалу, я упал под ее тяжестью. Но немцы мне приказали лечь снова на землю и заставили других военнопленных взвалить эту же шпалу на мою спину. Я должен был в наказание за то, что упал, подняться теперь с земли со шпалой на спине. Но так как поднять шпалу я не имел сил, то немцы приказали мне перетаскивать эти шпалы волоком. Так я работал, таская эти шпалы в течение 8 часов без отдыха.
Однако к избиению военнопленных немцы привлекают и русских военнопленных, служащих у них полицейскими, переводчиками, продавшихся немцам за хорошее питание. Они занимались тем, что производили разводы военнопленных на различные работы, вечерние поверки, построение, обыски и т. д. Полицейские и переводчики не работали, а питания получали столько, сколько им было угодно. За малейшую провинность они избивали нас. Избивали за то, что мы становились при разводах на работу в ту группу, которая могла получить на этой работе дополнительно поллитра супа-баланды. Это обычно проходило так: полицейский строил всех, а затем из строя выбирал 20–30 чел. на работу. Те, кто хотел попасть в эту группу и пристраивался к ней, оцеплялись полицейскими и избивались дубинками. При этом они кричали: «Разойдитесь!» Но так как все были слабые и бегать не могли, то полицейские снова ловили всех, сгоняли в кучу и все сразу набрасывались с дубинками на этих военнопленных. Перед началом избиения они говорили военнопленным: «Вы служили в армии, вас учили бегать. Что же вы забыли? Мы вас научим!» И так били до тех пор, пока им это самим не надоедало. В мае 1942 года полицейские меня избили резиновыми дубинками до потери сознания за то, что я выменял у эстонки 1 кг хлеба за поллитра бензина. Один полицейский по имени Павел, имени другого полицейского не знаю, ударами палок сбили меня с ног, затем облили водой и подняли на ноги. Избивая, они говорили: «Тебе должно хватать того хлеба, который ты получаешь. Больше пленному не положено есть». Я снова упал. Тогда они начали бить меня ногами. Кто-то из них ударил меня ногой в лицо и разбил нос до крови. После этого они выбросили меня из канцелярии, где избивали. Придя в сознание, я пошел в казарму.
Переводчики из русских военнопленных выполняют работу по учету распределения военнопленных на различные работы, при выдаче супа ведут учет, кто получил, и отрезают талончики из хлебных карточек. Они вместе с полицейскими проводят поверку военнопленных. В лагере был переводчик по фамилии МУХАММЕД, который мог лишить дневного пайка супа и хлеба за то, что его спрашивали: «Почему сегодня хлеба дают меньше?» За такой вопрос он отбирал хлебную карточку, запрещал выдавать суп, а пленного передавал полицейским, которые били резиновыми дубинками.
В феврале 1942 г. этот переводчик и полицейские избили до крови моего товарища ПОТЕМКИНА, уроженца Ленинградской обл., за то, что он имел у себя несколько немецких марок, на которые хотел купить хлеба. Когда он пришел в казарму и разделся – я увидел на его спине полосы разорванной кожи и кровоподтеки на лице. ПОТЕМКИН говорил мне, что его били вначале дубинками, а затем плетью, обмотанной тонкой проволокой, от ударов которой у него лопалась кожа.
Были и русские врачи из военнопленных. Они хотя и не издевались над нами, но грубили нам и смеялись над нами. При температуре 39 градусов они признавали нас здоровыми и отправляли на работу. В санчасть если и принимали, то только тех, которые уже не могли ходить. Медицинской помощи не оказывали. От них мы слышим одни и те же слова...
Многие из этих предателей ушли на службу в немецкую армию или РОА. Мне известно, что полицейский по имени Валентин (украинец) поступил служить в немецкую армию в январе 1942 г. Когда в мае 1942 г. был набор в школу шпионажа – 10 чел. полицейских добровольно пошли в эту школу. Среди них был лагерный БЕЛОВ Николай.
Отношение эстонского населения гор. Таллин к военнопленным. В гор. Таллин многие эстонцы говорят по-русски. С некоторыми из них мне приходилось иногда разговаривать. Когда я спросил одного эстонца, работавшего в топографическом институте: «За что вы нас считаете своими врагами? Почему вы смеетесь над нами?» Он ответил мне: «Вы, русские, в 1940 г. забрали у нашего населения продукты – хлеб, молоко, скот, а жен наших раздели до нижних сорочек и одели своих жен. Вы угнали в Сибирь 60 000 эстонцев. До сих пор мы ничего не знаем о их судьбе». При этом он добавил, что эстонцы будут воевать до последнего человека, но большевиков не пустят.
Когда нас вели на работу или с работы, проходившие мимо нас эстонцы и эстонки смеялись над нами и кричали нам вслед: «Вот она идет – кипучая, могучая, никем непобедимая Москва».
На работах охраняли нас солдаты-эстонцы пожилого возраста. Они запрещали отдыхать нам, избивали прикладами винтовок за то, что мы не вовремя производили работу. Работая в гавани на погрузке угля с 40 другими военнопленными, я помню издевательства одного эстонца-солдата из охраны: мы не успели нагрузить 4 вагона угля к 6 часам вечера. Эстонец, который охранял нас, задерживался поэтому вместе с нами. Чтобы ускорить погрузку, он через каждые полчаса выстраивал нас лицом к вагону и каждого бил в спину прикладом винтовки. Некоторые падали от этих ударов, а он говорил: «Быстрее надо работать, поняли?» Эстонец этот 3 раза нас строил и 3 раза каждого бил прикладом в спину.
Хлеба у эстонцев мы никогда не просили, так как это было бы напрасно. Мы меняли свое нижнее белье у них на хлеб. Так за пару белья они давали 1 кг хлеба, за 1 л бензина – полкилограмма хлеба. Эти эстонцы и слушать не хотят об установлении Советской власти в Эстонии, но они также выражают недовольство немцами за то, что они обложили их налогами и поставками и почти все молоко и скот забирают. Они говорят, что «Советы грабили, и немец тоже грабит. Все – наши враги».
Эстонские девушки, заключенные в Таллинской тюрьме. Когда мне приходилось работать в топографическом институте по заготовке дров, с нами работали эстонские девушки 18–21 года. Они находились в заключении в тюрьме по вине эстонцев-эсэсовцев, которые выдали их немецкому командованию за то, что они с приходом Красной Армии в Эстонию работали в ее рядах санитарками и были уже комсомолками. В тюрьме их находится более 200 чел. Все они носят серые полосатые тюремные халаты, на ногах, как и мы, носят деревянные колодки. Приводят их на работу в сопровождении эстонского конвоя. Когда мне приходилось у них спрашивать: «Вы сидите в тюрьме?» Они отвечали: «Не мы сидим в тюрьме, а они, эсэсовцы-эстонцы, которые нас выдали. Они отсидят и наш срок, и свой. Тюрьма нам не страшна, ее уже эсэсовцы боятся. Когда придет Красная Армия, они от нас не скроются». Одна из таких девушек, которая занималась сортировкой карт, по моей просьбе передала мне карту района Ревель – Нарва. Все они ждут прихода Красной Армии и говорят, что только она их освободит.
«Иначе, – говорили они, – мы никогда не сбросим со своих ног эти колодки».
Начальник уч. Отдела политуправления Ленфронта инженер-подполковник ПОДКАЙИЕР
