Германия и Великобритания в последние дни мира

"Фюрер весьма удручен" - такую запись сделал 26 августа в своем дневнике генерал Гальдер после того, как новости, полученные из Рима и Лондона, заставили Гитлера вопреки его планам отложить начало войны. Но через два дня начальник генерального штаба сообщает о переменах в поведении фюрера. "Фюрер очень спокоен и собран", - записал он в дневнике в 16.15. Для этого должна быть причина, и генерал о ней сообщает: "Генерал-полковник (фон Браухич): Подготовиться к утру 7-го дня к мобилизации (1.9)". (Сообщено по телефону из имперской канцелярии.)

Итак, Гитлер будет воевать с Польшей. Это вопрос решенный. А пока необходимо сделать все возможное, чтобы в войне не участвовала Англия. В дневнике Гальдера есть записи о том, что думал Гитлер в тот решающий день 28 августа.

"По слухам, Англия, по-видимому, склонна сделать серьезные встречные шаги. Подробности будут сообщены лишь Гендерсоном. Также по слухам, Англия подчеркивает, что само собой разумеется, жизненные интересы Польши поставлены под угрозу. Во Франции в правительстве усиливаются антивоенные настроения...

Итог: мы требуем присоединения Данцига, прохода через Польский коридор и референдума (подобного проведенному в Саарской области). Англия, возможно, примет эти условия. Польша, по-видимому, нет. Раскол!"

Последнее слово Гальдером выделено. Нет сомнений в том, что это отражает точку зрения Гитлера. Он намеренно добивается раскола между Польшей и Англией, чтобы дать тем самым Чемберлену предлог для отказа от обязательств перед Варшавой. Отдав армии приказ быть готовой напасть на Польшу 1 сентября, он хотел теперь услышать мнение Англии о его грандиозных "гарантиях", предложенных Британской империи.

Гитлер имел два контакта с английским правительством кроме германского посольства в Лондоне. Посол Дирксен находился в отпуске, но все равно он не играл никакой роли в лихорадочных дипломатических переговорах, происходивших в эти последние дни. Первый канал - официальный, через посла Гендерсона, который вылетел в Лондон на специально предоставленном ему немецком самолете утром в субботу 26 августа с предложениями Гитлера. Второй канал неофициальный, скрытый и, как оказалось, совсем непрофессиональный, через шведского друга Геринга Биргера Далеруса, который прилетел в Лондон из Берлина днем раньше с посланием шефа люфтваффе правительству Англии.

"В это время, - говорил Геринг во время допроса в Нюрнберге, - я поддерживал контакт с Галифаксом через специального курьера, который действовал независимо от дипломатических каналов {"Риббентроп не знал о том, что был послан Далерус, - показал Геринг. - Я никогда не говорил о нем с Риббентропом, который не знал ничего о том, что Далерус курсирует туда и обратно между британским правительством и мной". Но Гитлера Геринг держал в курсе дела. - Прим. авт.}. Именно к министру иностранных дел Англии и летел шведский "курьер" в 18.30 25 августа. Накануне Геринг вызвал Далеруса из Стокгольма в Берлин и сообщил ему, что, несмотря на подписание германо-советского пакта, Германия стремится к взаимопониманию с Англией. Он предоставил в распоряжение шведа один из своих личных самолетов, чтобы тот мог без промедления отправиться в Лондон и довести этот знаменательный факт до лорда Галифакса.

Министр иностранных дел, который всего за час до этого подписал англо-польский договор о взаимопомощи, поблагодарил Далеруса за хлопоты и сообщил ему, что Гендерсон только что встречался с Гитлером и сейчас находится на пути в Лондон с последними предложениями фюрера и что, следовательно, установлены официальные каналы связи между Берлином и Лондоном и в шведском посреднике более нет необходимости. Но очень скоро выяснилось что такая необходимость имеется. Позднее, этим же вечером, Далерус позвонил Герингу и рассказал о встрече с Галифаксом. Фельдмаршал сообщил Далерусу, что в результате подписания англопольского пакта положение значительно ухудшилось и что, вероятно только встреча представителей Англии и Германии может спасти мир. Как признавался позднее в Нюрнберге Геринг, он, как и Муссолини, надеялся на новый Мюнхен.

Еще позднее неутомимый швед проинформировал Форин оффис о своем разговоре с Герингом, а на следующее утро был снова приглашен Галифаксом на встречу. На этот раз Далерус уговорил министра иностранных дел написать письмо Герингу, которого он охарактеризовал как немца, способного предотвратить войну. Написанное общими фразами письмо оказалось коротким и ни к чему не обязывающим. В нем опять говорилось о желании Англии достигнуть мирного урегулирования и подчеркивалось, что для достижения такого результата "необходимо несколько дней".

Тем не менее письмо показалось тучному фельдмаршалу "необычайно важным". Далерус доставил ему это письмо вечером 26 августа, когда фельдмаршал ехал в специальном поезде в штаб люфтваффе в Ораниенбург, пригород Берлина. На ближайшей станции поезд был остановлен, и они вдвоем помчались на автомобиле в канцелярию. Прибыли туда в полночь. Канцелярия была погружена во мрак. Гитлер уже спал. Геринг настоял на том, чтобы его разбудили. До этого момента Далерус, как и многие другие, верил, что Гитлер не лишен здравого смысла и что он готов согласиться на мирное урегулирование, как уже однажды сделал это год назад в Мюнхене. Теперь шведу предстояло ознакомиться с бредовыми фантазиями диктатора и его отвратительным характером. Это было необычайное зрелище.

Гитлер даже не взглянул на письмо, которое доставил Далерус и которое показалось Герингу настолько важным, что он счел возможным поднять диктатора среди ночи. Зато он в течение двадцати минут читал шведу лекцию о начальном периоде своей борьбы, о своих достижениях и попытках добиться взаимопонимания с Англией. Когда Далерусу удалось вставить слово, он сказал, что одно время проживал в Англии в качестве рабочего, и Гитлер принялся расспрашивать его об этом странном острове и странных людях, которые его населяют и которых он тщетно пытается понять. Последовал длинный и обстоятельный доклад о мощи немецкой армии, изобилующий техническими деталями. Именно тогда, как вспоминал Далерус, он подумал, что "от его визита пользы не будет". В конце концов швед все-таки улучил момент, чтобы рассказать Гитлеру об англичанах.

"Гитлер слушал меня не перебивая... потом, придя в крайнее возбуждение, вскочил и стал ходить по комнате из угла в угол и говорить самому себе, что Германия несокрушима.

...Он неожиданно остановился посередине комнаты и уставился в одну точку. Голос его стал глух, а сам он походил на сумасшедшего. Он заговорил рублеными фразами: "Если будет война, я стану строить подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки". Он говорил все более неразборчиво, и его уже невозможно было понять. Потом он пришел в себя, повысил голос и, как бы обращаясь к большой аудитории, прокричал: "Я буду строить самолеты, самолеты, самолеты, я уничтожу своих врагов". Он походил больше на привидение, чем на живого человека. Я с удивлением смотрел на него, потом оглянулся на Геринга, чтобы узнать его реакцию на происходящее. Геринг оставался невозмутим".

Наконец возбужденный канцлер подошел к своему гостю и сказал: "Герр Далерус, вы хорошо знаете Англию. Можете ли вы сказать, почему кончаются неудачей все мои попытки достичь взаимопонимания с ней?" Далерус признается, что "сначала заколебался", не зная, что ответить, но потом изложил свою точку зрения: причина заключается в том, что "англичане не доверяют его правительству".

"Идиоты! - воскликнул Гитлер, выбросив в сторону правую руку, а левой ударив себя в грудь: - Разве я солгал хоть раз в жизни?"

Потом, когда нацистский диктатор успокоился, обсудили его предложения, с которыми Гендерсон улетел в Лондон. Было решено, что Далерус полетит в Лондон с дальнейшими предложениями британскому правительству. Геринг протестовал против того, чтобы предложения были переданы в письменном виде, поэтому услужливому шведу пришлось их запомнить. Состояли они из шести пунктов:

1. Германия желает союза с Англией.

2. Англия поможет Германии получить Данциг, при этом Польша будет иметь в Данциге свободную гавань, чтобы сохранить балтийский порт Гдыня и коридор к нему.

3. Германия гарантирует новые границы Польши.

4. Германии должны быть возвращены ее колонии или предоставлены равноценные территории.

5. Немецкому меньшинству в Польше должны быть предоставлены гарантии.

6. Германия возьмет на себя обязательство защищать Британскую империю.

Держа в голове эти предложения, Далерус отправился в Лондон утром в воскресенье, 27 августа. Вскоре после полудня его скрытно от вездесущих репортеров привезли на встречу с Чемберленом, лордом Галифаксом, сэром Горацием Вильсоном и сэром Александром Кадоганом. Было очевидно, что на этот раз английское правительство отнеслось к шведскому курьеру вполне серьезно.

Он привез с собой составленный наскоро в самолете отчет о встрече накануне ночью с Гитлером и Герингом. В этом отчете, представленном двум ведущим членам британского кабинета, которые его тут же просмотрели, поведение Гитлера во время встречи характеризовалось как "спокойное". Хотя в архивах Форин оффис документа об этой встрече не сохранилось, по документам английского министерства иностранных дел (том 7, серия 3), которые были составлены на основе данных, представленных лордом Галифаксом и Кадоганом, удалось восстановить ее ход. Английская версия несколько отличается от той, которую Далерус привел в своей книге и в Нюрнберге, но, сопоставив различные отчеты, изложенное ниже можно считать наиболее достоверным.

Чемберлен и Галифакс сразу поняли, что у них есть два набора предложений Гитлера: один - привезенный Гендерсоном, другой - привезенный Далерусом, и что эти варианты отличаются друг от друга. Если в первом варианте предлагалось дать гарантии Британской империи после того, как Гитлер уладит разногласия с Польшей, то во втором варианте предлагались переговоры с Англией по поводу Данцига и коридора, после чего Гитлер обещал "гарантировать" новые границы Польши. Это было знакомо Чемберлену по опыту Чехословакии, и он достаточно скептически отнесся к предложениям Гитлера в том виде, в каком их изложил Далерус. Он сказал шведу, что не видит возможности добиться урегулирования на этих условиях: "поляки, возможно, и уступят Данциг, но будут скорее драться, чем уступят коридор".

Наконец, было решено, что Далерус вернется в Берлин с предварительным неофициальным ответом и сообщит в Лондон о реакции Гитлера, прежде чем будет составлен официальный ответ, который Гендерсон на следующий вечер отвезет в Берлин. Как сказал, согласно английской версии, Галифакс, "дело может несколько усложниться вследствие неофициальной секретной связи через господина Далеруса. Было бы желательно, чтобы ответ, который вечером отвезет в Берлин Далерус, считался не ответом правительства его величества, а подготовкой к официальному ответу", который привезет Гендерсон.

Безвестный шведский бизнесмен стал играть такую важную роль в переговорах между правительствами двух сильнейших в Европе государств, что в этот критический момент он просил премьер-министра и министра иностранных дел "задержать Гендерсона до понедельника (то есть до следующего дня), чтобы ответ можно было дать после того, как станет известно мнение Гитлера о позиции Англии".

Какова же была позиция Англии, которую Далерус должен был сообщить Гитлеру? Здесь есть некоторые неясности. Согласно записям Галифакса об устных инструкциях, данных им Далерусу, позиция Англии была такова:

1. Торжественные заверения в желании добиться взаимопонимания между Германией и Великобританией. Ни один член правительства не думает по-другому.

2. Великобритания должна выполнить свои обязательства перед Польшей.

3. Германо-польские разногласия должны быть решены мирным путем.

По версии Далеруса, переданный ему неофициальный ответ англичан был более полным.

Естественно, пункт 6, в котором предлагалась защита Британской империи, был отвергнут. Точно так же они не собирались вести разговоров о колониях, пока Германия находится в состоянии мобилизационной готовности. Что касается польских границ, то им хотелось, чтобы они были гарантированы пятью великими державами. В отношении коридора они полагали необходимым немедленно начать переговоры с Польшей. Что касается первого пункта (предложений Гитлера), Англия в принципе склонялась к соглашению с Германией.

Далерус вылетел обратно в Берлин в воскресенье вечером и незадолго до полуночи встретился с Герингом. Фельдмаршал не воспринял ответ англичан как "очень благоприятный". Но после встречи с Гитлером, состоявшейся в полночь, он позвонил в гостиницу Далерусу и сообщил, что канцлер "примет английскую позицию", если официальный ответ будет основан на ней.

Геринг остался доволен, Далерус - в еще большей степени. В два часа ночи он поднял с постели советника британского посольства сэра Джорджа Огильви Форбса, чтобы сообщить ему приятные новости. И не только сообщить, но и посоветовать - так возросло его влияние или, по крайней мере, так он считал - английскому правительству, что именно необходимо сказать в официальном ответе. В ответе, который Гендерсону предстояло доставить в этот же день (в понедельник 28 августа), необходимо было сказать - на этом Далерус настаивал, - что Англия убедит Польшу немедленно вступить в прямые переговоры с Германией.

Только что звонил Далерус от Геринга, указывается в докладе Форбса от 28 августа. Продиктовал следующие предложения, которые он считает необычайно важными:

1. В английском ответе Гитлеру не должно быть никаких ссылок на план Рузвельта {Вероятно, имеется в виду послание президента Рузвельта Гитлеру от 24- 25 августа с требованием проведения прямых переговоров между Германией и Польшей. - Прим. авт.}.

2. Гитлер подозревает, что поляки захотят избежать переговоров. В ответе должно содержаться четкое заверение в том, что полякам настойчиво рекомендовано немедленно установить контакт с Германией и начать переговоры {Справедливости ради надо отметить, что Далерус был совсем не так прогермански настроен, как может показаться на основании ряда документов. Ночью в тот понедельник, после встречи с Герингом, состоявшейся в штаб-квартире люфтваффе в Ораниенбурге и длившейся два часа, он позвонил Форбсу и сказал: "Немецкая армия будет готова к нападению на Польшу в ночь на 31 августа". Форбс поспешил передать эту информацию в Лондон. - Прим. авт.}.

В течение дня швед, обретя уверенность, засыпал советами Форбса, который аккуратно передавал их по телеграфу в Лондон. Более того, Далерус сам позвонил в английское министерство иностранных дел и передал Галифаксу дальнейшие предложения.

В этот критический момент мировой истории шведский дипломат-любитель стал основным связующим звеном между Берлином и Лондоном. 28 августа, в два часа дня, Галифакс, который знал о совете шведа не только от самого Далеруса, звонившего ему по телефону, но и от своего берлинского посольства, телеграфировал английскому послу в Варшаве сэру Говарду Кеннарду, чтобы тот тотчас же встретился с министром иностранных дел Беком и просил его уполномочить правительство Великобритании ответить Гитлеру, "что Польша готова немедленно вступить в переговоры с Германией". Министр иностранных дел торопился. Он хотел включить это обстоятельство в официальный ответ, которого ожидал Гендерсон, чтобы в тот же день доставить его в Берлин. Галифакс просил посла в Варшаве продиктовать ответ Бека по телефону. Ближе к вечеру Бек предоставил полномочия английскому правительству, что было сразу же включено в официальный ответ.

Гендерсон прибыл с этим ответом в Берлин вечером 28 августа. В канцелярии его приветствовал почетный караул СС, после чего его проводили к Гитлеру, которому в 22.30 он вручил немецкий перевод английской ноты. Канцлер сразу же его прочитал.

В послании говорилось, что британское правительство "полностью согласно" с ним, что "сначала" надо устранить разногласия между Германией и Польшей. "Однако, - говорилось далее, - все зависит от того, каковы будут методы и способы урегулирования разногласий". Об этом, как отмечалось в ноте, канцлер умалчивает. Предложения Гитлера о "гарантии" Британской империи были в мягкой форме отклонены. Британское правительство "не может, несмотря ни на какие выгоды, принять участия в урегулировании, ставящем под угрозу независимость государства, которому оно дало гарантии".

Гарантии будут выполнены, и хотя английское правительство "скрупулезно" подходит к выполнению своих обязательств перед Польшей, канцлер не должен думать, что оно не заинтересовано в справедливом решении.

"Из этого явствует, что следующим шагом станет начало германо-польских переговоров на основе... сохранения жизненных интересов Польши и урегулирование конфликта путем международных гарантий.

Они (члены правительства Англии) уже получили весьма конкретный ответ правительства Польши, что оно готово вступить в переговоры на такой основе, и правительство его величества выражает надежду, что правительство Германии согласится с этим курсом.

Справедливое урегулирование ...между Германией и Польшей откроет дорогу миру во всем мире. Если достичь договоренности не удастся, то рухнут надежды на взаимопонимание между Германией и Великобританией, что может привести к конфликту между нашими двумя странами и послужить началом мировой войны. Такой исход будет катастрофой, не имеющей себе равной в истории".

После того как Гитлер кончил читать послание, Гендерсон стал развивать его на основании записей, которые, как он сказал Гитлеру, были сделаны им во время беседы с Чемберленом и Галифаксом. Это была единственная встреча с Гитлером, рассказывал он позднее, когда говорил в основном посол. Суть его дополнений состояла в том, что Англия хочет дружбы с Германией, она хочет мира, но будет драться, если Германия нападет на Польшу. Гитлер (отнюдь не безмолвствовавший) принялся разглагольствовать по поводу вины Польши и своих "великодушных" предложений по части мирного урегулирования разногласий с ней, с которыми он выступал и к которым больше не вернется. Сегодня "он удовлетворится лишь Данцигом и коридором, а также исправлением границ в Силезии, где во время послевоенного плебисцита более 90 процентов населения проголосовало в пользу Германии". Это было неправдой, как и последующее утверждение Гитлера, будто миллион немцев был выселен из коридора после 1918 года. Там проживало, согласно немецкой переписи, всего 385 тысяч немцев, но нацистский диктатор полагал, что его лжи поверят. Это была последняя встреча Гендерсона с Гитлером, во время которой посол выслушал много лжи. В своей книге "Последний доклад" он писал: "Во время этой встречи герр Гитлер был настроен дружески, казался рассудительным. Нельзя было сказать, что он остался недоволен ответом, который я ему привез".

"В конце встречи я задал ему два прямых вопроса, - телеграфировал Гендерсон в Лондон в 2.35, описывая встречу с Гитлером, - собирается ли он вести прямые переговоры с Польшей и готов ли он обсудить вопрос, связанный с перемещением населения. На второй вопрос он ответил положительно (хотя не сомневаюсь, что в то же время думал об исправлении границ)".

Что касается первого вопроса, то фюрер обещал скрупулезно изучить ответ английского правительства. В этот момент, сообщал Гендерсон, канцлер обратился к Риббентропу: "Мы должны вызвать Геринга и обсудить этот вопрос с ним". Он обещал дать письменный ответ на послание британского правительства на следующий день, во вторник 29 августа.

"Беседа протекала, - сообщал Гендерсон, - в спокойной, дружественной обстановке, хотя обе стороны оставались тверды". Вероятно, Гендерсон, несмотря на богатый личный опыт общения с Гитлером, не понял, почему хозяин придал встрече дружеский характер. Фюрер все еще был полон решимости начать в конце недели войну против Польши и все еще питал надежду, что Англия не примет участия в войне, несмотря на заявления английского правительства и Гендерсона.

Очевидно, Гитлер, поддерживаемый недалеким Риббентропом, просто не мог поверить, что англичане поступят так, как говорят, хотя и утверждал, что верил.

На следующий день Гендерсон прибавил к своему длинному отчету постскриптум:

"Гитлер подчеркивает, что он не блефует и что те, кто этого не донимают, совершают большую ошибку. Я ответил, что ничуть в этом не сомневаюсь, и сказал, что мы тоже не блефуем. Герр Гитлер заявил, что он прекрасно это понимает".

Так он сказал, но понимал ли? В своем ответе от 29 августа он намеренно пытался ввести в заблуждение британское правительство, полагая, будто ему удастся устроить так, что и волки будут сыты и овцы целы.

Ответ английского правительства и первая реакция на него фюрера вызвали в Берлине взрыв оптимизма, особенно в окружении Геринга, где Далерус проводил теперь большую часть времени. В половине второго 29 августа швед был разбужен телефонным звонком. Звонил один из адъютантов Геринга. Звонил из канцелярии, где Гитлер, Риббентроп и Геринг изучали после отъезда Гендерсона послание английского правительства. Далерусу его немецкий друг сказал, что ответом англичан "в высшей степени удовлетворен и есть надежда, что угроза войны миновала".

Далерус сообщил это приятное известие по телефону в Форин оффис, известив Галифакса: "Гитлер и Геринг полагают, что теперь существует реальная возможность мирного урегулирования". В 10.50 Далерус встретился с Герингом, который тепло его приветствовал, долго жал руку, восклицая: "Будет мир! Мы сохранили мир!" Воодушевленный такими заверениями, шведский "курьер" немедленно отправился в британское посольство, чтобы сообщить эту приятную новость Гендерсону, с которым раньше не встречался. Согласно отчету посла об этой встрече, Далерус заявил, что немцы настроены в высшей степени оптимистично. Они "одобряют" основной пункт британского послания. Далерус сообщил, что Гитлер просит только Данциг и коридор - не весь коридор, а только небольшое пространство вдоль железной дороги, ведущей в Данциг. В общем, заявил Далерус, Гитлер готов проявить максимум благоразумия. Он готов встретиться с поляками.

Сэр Невилл Гендерсон, который начал наконец понимать, что происходит, не был в этом уверен. Он сказал посетителю, как вспоминал впоследствии сам Далерус, что нельзя верить слову Гитлера. Это же относится и к другу Далеруса Герману Герингу, который обманывал посла "несчетное число раз". Гитлер, по мнению Гендерсона, вел нечестную, грязную игру.

Но шведа, который оказался в самом центре событий, трудно было переубедить. Прозрение пришло к нему даже позднее, чем к Гендерсону. Для того чтобы убедиться в том, что необъяснимый пессимизм посла не повредит его собственным усилиям, в 19.10 Далерус снова позвонил в Форин оффис и оставил послание Галифаксу, в котором сообщал, что министерство иностранных дел "не столкнется с трудностями в ответе немцев". Однако при этом, советовал швед, британское правительство должно сказать полякам, чтобы они "вели себя соответствующим образом".

Через пять минут после этого, в 19.15, Гендерсон прибыл в канцелярию за ответом фюрера. Вскоре выяснилось, насколько беспочвенным был оптимизм Геринга и его шведского друга. Сразу по завершении встречи Галифакс докладывал в Лондон, что она "носила бурный характер, Гитлер был далеко не столь благоразумен, как накануне".

Официальный письменный ответ немцев повторял разглагольствования о желании дружбы с Великобританией, однако в нем подчеркивалось, что "эту дружбу нельзя купить ценой отказа Германии от своих жизненных интересов". После длинного и знакомого уже перечня злодеяний Польши, провокаций, "варварских актов, взывающих к отмщению", следовали требования Гитлера, впервые изложенные на бумаге: возврат Данцига и коридора, обеспечение безопасности немцев, проживающих в Польше. До того момента, когда будет уничтожено существующее положение вещей, говорилось в ноте, "остались не недели и даже не дни, а, быть может, считанные часы".

Германия, говорилось дальше, не может более разделять точку зрения Англии о достижении решения путем прямых переговоров с Польшей. Тем не менее "исключительно" для того, чтобы не портить отношения с английским правительством, и в интересах англогерманской дружбы Германия готова "принять предложение Англии и вступить в прямые переговоры" с Польшей. "В случае территориальных перемен в Польше" правительство Германии не может дать гарантий без согласия Советского Союза. (Английское правительство, конечно, не знало о секретном протоколе к советско-нацистскому пакту, предусматривающем раздел Польши.) Во всем остальном, говорилось далее в ноте, "выступая с такими предложениями, правительство Германии никогда не имело намерения затрагивать жизненные интересы Польши или ставить под вопрос ее существование как независимого государства".

А в самом конце таилась ловушка:

"Правительство Германии охотно принимает предложение британского правительства о посредничестве в организации приезда в Берлин польского представителя, наделенного полномочиями. Оно рассчитывает, что это лицо прибудет в среду, 30 августа 1939 года.

Правительство Германии немедленно представит все предложения по урегулированию разногласий, которые оно считает приемлемыми и, если возможно, передаст их в распоряжение британского правительства до приезда польского представителям.

Гендерсон читал ноту, Гитлер и Риббентроп, стоя рядом, смотрели на него. Посол читал молча, пока не дошел до параграфа, в котором говорилось, что немцы ждут представителя Польши на следующий день.

"Это похоже на ультиматум", - сказал он, но Гитлер с Риббентропом это яростно отрицали. Просто они сочли нужным подчеркнуть, сказали они, "важность момента, когда две готовые к бою армии стоят друг против друга".

Посол, который, несомненно, помнил, какой прием был оказан Шушнигу и Гахе, спросил, будет ли польский представитель, если он приедет, "хорошо принят" и будут ли обсуждения вестись "на основе полного равенства".

"Конечно!" - ответил Гитлер.

Затем последовала язвительная дискуссия, вызванная замечанием Гитлера о том, что посол напрочь забывает об огромном числе немцев, подвергающихся издевательствам в Польше. Гендерсон, как сообщил он в Лондон, "бурно возражал" {"Я старался перекричать Гитлера, - телеграфировал Гендерсон Галифаксу на следующий день. - ...Я повышал голос до предела". Об этом проявлении эмоции не упоминалось в английских документах более раннего периода. - Прим. авт.}.

"В тот вечер я покинул рейхсканцелярию переполненный дурными предчувствиями", - писал он позднее в своих мемуарах, хотя в докладе в Лондон об этом не сообщил. "Мои солдаты, - сказал ему Гитлер, - спрашивают меня: "Да или нет?" Они уже потеряли одну неделю и не могут себе позволить потерять еще одну, "иначе к их врагам в Польше прибавятся еще и осенние дожди".

Из официального доклада посла и из его книги очевидно, что он не разглядел ловушки, расставленной Гитлером, до следующего дня, когда была подстроена еще одна ловушка и обман Гитлера выявился. Игра диктатора становится ясна из текста официального ответа. Вечером 29 августа он потребовал, чтобы полномочный представитель Польши прибыл в Берлин на следующий день. Можно не сомневаться, что он собирался оказать ему такой же прием, как австрийскому канцлеру и президенту Чехословакии при аналогичных, как ему казалось, условиях. Если поляки срочно не пришлют своего представителя в Берлин - а в том, что они его не пришлют, он был уверен или если даже пришлют, но он не примет требований Гитлера, тогда Польшу можно будет обвинить в отказе от "мирного урегулирования", а Англию и Францию убедить не оказывать ей помощь. Примитивно, но коротко и ясно {Генерал Гальдер изложил в своем дневнике 29 августа суть замысла Гитлера. "Фюрер надеется, что он вобьет клин между Англией, Францией и Польшей... Основные идеи - выставить только демографические и демократические претензии... 30.8 - Поляки в Берлине. 31.8 - Разрыв. 1.9 - Применение силы". - Прим. авт.}.

Однако Гендерсону вечером 29 августа это еще не было ясно. Когда он составлял для Лондона отчет о встрече с Гитлером, он пригласил в посольство польского посла. Рассказав ему о содержании немецкой ноты, он уже от себя добавил: "...Необходимо действовать быстро. Я убеждал его, что в интересах Польши следует немедленно просить правительство тотчас же назначить кого-либо, чтобы он представлял интересы Польши на предложенных переговорах".

В лондонском Форин оффис на этот вопрос смотрели по-другому. В два часа утра 29 августа Галифакс, изучив ответ правительства Германии и отчет Гендерсона о встрече с Гитлером, отправил послу телеграмму, в которой сообщал, что ответ немцев будет тщательно изучен правительством, но, "конечно, неразумно ожидать, что мы сможем сделать так, чтобы представитель Польши прибыл в Берлин сегодня, на это правительство Германии может не рассчитывать". Дипломаты и сотрудники министерства иностранных дел лихорадочно работали круглые сутки, так что Гендерсон уже в 4.30 утра доставил это послание на Вильгельмштрассе.

В течение 30 августа он передал еще четыре послания из Лондона. Одно поступило от Чемберлена лично Гитлеру. Премьер сообщал, что ответ Германии рассматривается "со всей срочностью" и что ответ на него последует в течение дня. А пока премьер-министр просил немецкое правительство - с аналогичной просьбой он обратился и к правительству Польши - принять меры во избежание пограничных инцидентов. Во всем остальном он приветствовал "стремление к англо-германскому взаимопониманию, которое имело место при состоявшемся обмене мнениями". Второе послание - аналогичное первому - поступило от Галифакса, третье - тоже от министра иностранных дел. В нем говорилось о фактах саботажа со стороны немцев в Польше и содержалась просьба воздержаться от подобных действий. Четвертое послание Галифаксом было отправлено в 18.50. В нем отражалось ужесточение позиции по отношению к Германии как министерства иностранных дел, так и посла В Берлине.

Поразмыслив, Гендерсон в тот же день дал в Лондон телеграмму:

"Хотя я все еще рекомендую правительству Польши использовать эту последнюю возможность и установить прямой контакт с Гитлером, чтобы убедить мировую общественность, что Польша готова принести жертву ради сохранения мира, из ответа немцев можно заключить, что Гитлер твердо намерен достичь своей цели так называемым мирным и справедливым путем, если это ему удастся, а если не удастся - то при помощи силы".

К этому времени даже Гендерсон не думал о втором Мюнхене. Поляки о такой возможности для себя вообще никогда не помышляли. 30 августа, в 10 часов утра, английский посол в Варшаве прислал Галифаксу телеграмму, в которой сообщал, чю "невозможно будет убедить правительство Польши немедленно послать в Берлин Бека или другого представителя для обсуждения путей урегулирования конфликта на предложенной Гитлером основе. Они скорее будут драться и погибнут, чем согласятся на такое унижение, особенно после опыта Чехословакии, Литвы и Австрии". Он предлагал провести переговоры в нейтральной стране, если это будут переговоры "равных".

Ужесточение позиции Галифакса было подкреплено сообщениями его послов в Берлине и Варшаве. В телеграмме Гендерсону он указывал, что британское правительство не может "советовать" правительству Польши принять требование Гитлера и прислать полномочного эмиссара в Берлин. Министр иностранных дел считал это "совершенно необоснованным".

"Не могли бы вы предложить германскому правительству, - продолжал Галифакс, - прибегнуть к обычной в таких случаях процедуре: когда будут готовы их предложения, пригласить посла Польши, вручить ему предложения для передачи в Варшаву и попросить их высказать свои предложения по ведению переговоров".

В полночь 31 августа Гендерсон доставил Риббентропу обещанный ответ английского правительства. Единственным свидетелем этой встречи был д-р Шмидт, впоследствии вспоминавший о ней как о самой бурной за все двадцать три года его работы в качестве переводчика.

"Должен вам сказать, - телеграфировал посол Галифаксу сразу после встречи, - что Риббентроп во время этой неприятной встречи подражал Гитлеру в самых худших его проявлениях". Спустя три недели в своем "Последнем докладе" посол вспоминал, что министр иностранных дел Германии вел себя "откровенно враждебно", причем чувство это перерастало в ненависть каждый раз, когда я переходил к следующему пункту. Он все время поднимался со стула и спрашивал, есть ли у меня еще что-нибудь, а я каждый раз отвечал, что есть". Шмидт вспоминал, что Гендерсон тоже встал. Несколько мгновений, вспоминал единственный свидетель, два этих человека смотрели друг на друга с такой ненавистью, что ему показалось, будто вот-вот начнется драка.

Но для истории важна не фарсовая сторона встречи между министром иностранных дел Германии и послом его величества в Берлине, проходившей в ночь на 31 августа, а событие, которое произошло во время этой бурной встречи и которое выявило последнее мошенничество Гитлера и открыло наконец сэру Невиллу Гендерсону, хотя и слишком поздно, глаза на третий рейх.

Риббентроп едва взглянул на ответ английского правительства, а пояснений Гендерсона и вовсе почти не слушал {Хотя и написанная в примирительном тоне, британская нота по сути оказалась жесткой. Правительство его величества "разделяет" желание Германии улучшить отношения, но оно не может жертвовать интересами своих друзей ради достижения этого улучшения. Оно отчетливо осознает, что правительство Германии "не может жертвовать интересами Германии, но и правительство Польши находится в таком же положении". Правительство Великобритании вынуждено сделать "небольшую оговорку" в отношении условий Германии и, выступая всецело за скорейшие прямые переговоры между Берлином и Варшавой, "считает невозможным установить контакт уже сегодня". (Текст из Британской синей книги, с. 142-143.) - Прим. авт.}. Когда Гендерсон спросил о предложениях Германии, которые Гитлер обещал представить английскому правительству в своем последнем послании, Риббентроп презрительно ответил, что уже поздно об этом говорить, так как польский эмиссар до полуночи не прибыл. Тем не менее предложения были подготовлены и Риббентроп стал их зачитывать.

Читал он по-немецки, очень быстро, невнятно произнося слова. "Тон его был раздраженным", - докладывал Гендерсон.

"Из шестнадцати пунктов я уловил содержание только шести, но совершенно невозможно гарантировать точность восприятия без тщательного изучения самого текста. Когда он закончил чтение, я попросил разрешения взглянуть на текст. Риббентроп категорически отказал, презрительным жестом швырнул текст на стол и сказал, что теперь предложения устарели, так как польский эмиссар не прибыл до полуночи" {Риббентроп, который, как показалось автору этих строк, являл собой в Нюрнберге весьма жалкое зрелище и хуже всех защищался, заявил, что Гитлер сам "лично продиктовал" все шестнадцать пунктов и "настрого запретил выпускать текст предложений из рук". Почему - он не объяснил, да ему и не было задано такого вопроса. "Гитлер сказал мне, - уверял Риббентроп, - что я могу довести до сведения британского посла только суть предложений, если сочту нужным. Я сделал намного больше: я зачитал предложения от начала до конца". Д-р Шмидт отрицает тот факт, что Риббентроп читал так быстро, что английский посол не мог ничего понять. Он утверждает, что министр иностранных дел читал, "не особенно торопясь". Гендерсон, по словам Шмидта, "не был большим знатоком немецкого языка", и от встречи было бы больше пользы, если бы он говорил на родном языке. Риббентроп прекрасно владел английским, но отказался говорить на этом языке во время встречи. Прим. авт.}.

Может, они и устарели, поскольку немцы предпочли считать именно так. Важно другое - немецкие предложения не были рассчитаны на то, чтобы их воспринимали всерьез. Это был чистый обман. Он нужен был для того, чтобы убедить немецкий народ, а если удастся, то и общественное мнение, что Гитлер в самую последнюю минуту пытался добиться разумного урегулирования разногласий с Польшей. Фюрер фактически это признал. Д-р Шмидт слышал, как позднее он говорил: "Мне нужно было алиби, особенно в глазах немецкого народа, чтобы показать, что я сделал все ради сохранения мира. Этим объясняются мои великодушные предложения относительно урегулирования вопросов о Данциге и коридоре" {Все шестнадцать пунктов предложений были переданы немецкому поверенному в делах в Лондоне в 21.15 30 августа, за четыре часа до того, как Риббентроп "невнятно" зачитал их Гендерсону. Однако немецкому послу в Лондоне был дан приказ держать предложения "в строжайшей тайне и не говорить о них никому до дальнейших распоряжений". Гитлер в ноте, направленной накануне, как мы помним, обещал предоставить предложения в распоряжение британского правительства до приезда представителя Польши. Прим. авт.}.

В сравнении с требованиями последних дней эти требования действительно можно назвать на удивление великодушными. Гитлер требовал возвращения Германии Данцига и плебисцита на территории коридора, и то только через двенадцать месяцев после того, как улягутся страсти. Польше остается порт Гдыня. Какой бы из сторон ни достался коридор, она предоставляет другой стороне возможность иметь в коридоре шоссе и железную дорогу с правами экстерриториальности. Это означало пересмотр "предложения" Гитлера, выдвинутого весной прошлого года. Предполагалось перемещение населения, предоставление прав гражданам каждой страны, живущим в другой стране.

Напрашивается вывод, что если бы эти предложения выдвигались серьезно, то они несомненно составили бы по крайней мере основу для переговоров между Германией и Польшей, помогли бы избежать еще одной войны в течение жизни одного поколения. Немцы услышали эти предложения по радио в 21.00 31 августа, через восемь с половиной часов после того, как Гитлер отдал наконец приказ о нападении на Польшу. Насколько я могу судить, они сыграли свою роль в обмане немцев. Они ввели в заблуждение и автора этих строк, который слушал предложения по радио и на которого они произвели сильное впечатление, о чем он упомянул в радиопередаче на Америку в тот последний мирный вечер.

Гендерсон вернулся в посольство его величества в ночь на 31 августа убежденный, как он вспоминал позднее, что "последняя надежда сохранить мир испарилась". Но он не бездействовал. В два часа он поднял с постели польского посла и попросил его срочно приехать в посольство, где дал ему "объективный и достаточно сдержанный отчет" о своем разговоре с Риббентропом. Он сказал, что основные немецкие требования - передача Германии Данцига и плебисцит в коридоре и что эти требования не кажутся ему неправомерными. Он предложил Липскому рекомендовать своему правительству немедленно выступить с предложением об организации встречи между Рыдз-Смиглы и Герингом. "Я счел своим долгом добавить, - пишет Гендерсон, - что не могу поручиться за успешный исход переговоров, если их будет вести герр фон Риббентроп" {В послании Галифаксу, которое было зарегистрировано в 5.15 утра (31 августа), Гендерсон докладывал, что "в сильных выражениях" посоветовал Липскому "позвонить Риббентропу" и выяснить суть немецких предложений, чтобы передать их в Варшаву. "Польский посол, - писал далее Гендерсон, - обещал немедленно связаться по телефону со своим правительством, но он настолько инертен и настолько связан инструкциями... что я слабо верю, что его действия принесут успех". - Прим. авт.}.

Неутомимый Далерус тоже не бездействовал. В десять вечера 29 августа Геринг пригласил его к себе домой и рассказал о "неблагоприятном течении" только что закончившейся встречи Гитлера и Риббентропа с Гендерсоном. Тучный фельдмаршал пребывал в истерическом состоянии и обрушил на своего шведского друга проклятия по поводу поляков и англичан. Потом, успокоившись, он заверил гостя, что фюрер в настоящий момент готовит "великодушные" предложения Польше, по которым к Германии отойдет Данциг, а будущее коридора определится путем плебисцита "под международным контролем". Далерус осторожно поинтересовался, на каких территориях будет проводиться плебисцит. Тогда Геринг вырвал страницу из старого атласа и цветными карандашами обвел на ней "немецкую" и "польскую" зоны, включив в первую не только довоенную Прусскую Польшу, но и индустриальный город Лодзь, который от границы 1914 года находился в шестидесяти милях к востоку. Швед не мог не заметить, "с какой быстротой и безрассудством" решаются в третьем рейхе серьезные проблемы. Тем не менее он согласился исполнить просьбу Геринга и немедля вылететь в Лондон, чтобы убедить английское правительство в том, что Гитлер все еще стремится к миру, и намекнуть, что в настоящее время он разрабатывает самые великодушные предложения в отношении Польши.

Далерус, который, похоже, не знал, что такое усталость в четыре часа утра 30 августа вылетел в Лондон. По дороге с аэродрома он несколько раз пересаживался из одного автомобиля в другой, чтобы сбить со следа журналистов, которые вряд ли догадывались о его существовании. В десять утра он уже был на Даунинг-стрит, где его немедленно приняли Чемберлен, Галифакс, Вильсон и Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел.

Теперь три английских устроителя Мюнхена (Кадоган всегда был невосприимчив к нацистским чарам) уже не могли поддаться с прежней легкостью на уловки Гитлера и Геринга. Не очень впечатляли их и усилия Далеруса. Исполненному благими пожеланиями шведу показалось, что они "в высшей степени не доверяют" двум нацистским лидерам и "склонны думать, что теперь ничто уже не остановит Гитлера от нападения на Польшу". Более того, как ясно дали понять шведскому посреднику, английское правительство не попалось на уловку Гитлера, который требовал приезда в Берлин представителя Варшавы.

Далерус, как и Гендерсон в Берлине, целых двадцать четыре часа не прекращал усилий. Он позвонил в Берлин Герингу и предложил, чтобы представители Польши и Германии встретились "за пределами Германии", на что получил ответ, который вкратце можно сформулировать так: "Гитлер в Берлине, и встреча должна проходить там".

Таким образом, поездка шведского посредника ни к чему не привела. К полуночи он вернулся в Берлин, где ему еще раз представился случай оказаться полезным. В половине первого ночи он прибыл к Герингу, фельдмаршал опять был настроен благодушно. Фюрер, сказал он, только что через Риббентропа вручил Гендерсону "демократичное, справедливое и вполне реалистичное" предложение относительно Польши. Далерус, расстроенный результатами встречи на Даунинг-стрит, позвонил в британское посольство Форбсу, чтобы удостовериться в этом. Он узнал, что Риббентроп "зачитывал" пункты предложений так быстро и невнятно, что Гендерсон практически ничего не смог понять, а сам текст документа не попал ему в руки. Далерус пишет, что сказал Герингу: нельзя вести себя подобным образом с послом "такой империи, как Великобритания". Он предложил фельдмаршалу, у которого имелся экземпляр предложений Гитлера, позвонить в британское посольство и продиктовать пункты по телефону. После недолгих колебаний Геринг согласился {В Нюрнберге Геринг заявил, что, передавая англичанам текст "предложения" фюрера, он "ужасно рисковал, так как Гитлер запретил предавать огласке эту информацию". "Только я, хвастался Геринг, - мог пойти на подобный риск". - Прим. авт.}.

Таким образом, с подачи безвестного шведского бизнесмена и не без помощи шефа люфтваффе, в обход Гитлера и Риббентропа, англичане ознакомились с "предложениями" Гитлера Польше. В этот момент фельдмаршал, о котором нельзя сказать, что он был неопытен в вопросах внешней политики, быстрее Гитлера и его министра иностранных дел понял, что, раскрыв англичанам тайну, можно добиться некоторых преимуществ.

Чтобы окончательно убедиться в том, что Гендерсон понял все правильно, на следующий день, 31 августа, Геринг в десять утра послал Далеруса в британское посольство с отпечатанным текстом всех шестнадцати пунктов. Гендерсон не оставлял попыток убедить польского посла установить "желаемый контакт" с немцами. В восемь утра он еще раз говорил с Липским - на этот раз по телефону - и предупредил его, что, если Польша не предпримет никаких действий до полудня, начнется война {Даже недальновидный французский посол поддержал в этом своего британского коллегу. Гендерсон позвонил ему в девять утра и сказал, что если поляки не согласятся к полудню прислать в Берлин своего полномочного представителя, то германская армия начнет наступление. Кулондр немедленно отправился в польское посольство, чтобы заставить Липского связаться по телефону со своим правительством и просить разрешения на немедленную встречу с правительством Германии в качестве "полномочного представителя". {Французская желтая книга, с 366- 367. - Прим. авт.}. Вскоре после того, как Далерус прибыл в британское посольство с текстом предложений, Гендерсон отправил его вместе с Форбсом в посольство Польши. Липский, ранее никогда не слышавший о Далерусе, был несколько смущен, встретив шведа, - к этому времени польский посол, как и все дипломаты в Берлине, находился в невероятном напряжении и чувствовал себя смертельно усталым. Он не скрыл раздражения, когда Далерус стал настаивать, чтобы польский посол немедленно поехал к Герингу и принял предложения фюрера. Отослав шведа в соседнюю комнату, чтобы последний продиктовал там секретарю текст предложений, Липский высказал свое раздражение Форбсу, упрекнув его в том, что в такой момент и по такому важному делу он привел "незнакомца". Вероятно, польский посол испытывал давление со стороны Гендерсона, влиявшего на него и его правительство и призывавшего немедленно начать переговоры с немцами на основе предложений, которые только что были переданы ему неофициальным путем и о которых британский посол накануне сказал, что в целом они не кажутся ему неправомерными. {К этому времени, то есть к полудню 31 августа, Гендерсон, предпринимавший отчаянные попытки сохранить мир, убедил самого себя в том, что условия немцев вполне разумны и даже умеренны. И хотя Риббентроп накануне в полночь сказал ему, что предложения Германии "уже устарели, так как представитель Польши не прибыл", хотя польское правительство не видело этих предложений, которые по сути своей являлись чистейшим обманом, Гендерсон весь день настойчиво призывал Галифакса оказать давление на поляков и потребовать прислать полномочного представителя, как того хотел Гитлер. В то же время он продолжал указывать на разумность шестнадцати пунктов предложений Гитлера.

В 12.30 (31 августа) Гендерсон отправил Галифаксу телеграмму, в которой "убедительно просил" его "настоять" на том, чтобы правительство Польши поручило Липскому запросить у немцев текст предложений для срочной передачи их на рассмотрение своему правительству с целью решения вопроса о направлении полномочного представителя. "Условия кажутся мне умеренными, писал Гендерсон. - Это не Мюнхен... Польше никогда больше не предложат таких выгодных условий..."

В то же самое время Гендерсон направил Галифаксу длинное письмо: "...Предложения Германии не угрожают независимости Польши... Похоже, что позже ей предстоит гораздо худшая сделка..."

Продолжая придерживаться этой точки зрения, Гендерсон послал Галифаксу телеграмму. Эта телеграмма была отправлена в половине первого 1 сентября, то есть за четыре часа до запланированного начала немецкого наступления, о чем Гендерсон не знал. В телеграмме он писал: "Немецкие предложения кажутся мне правомерными... Принятие их сделает войну неоправданной". Он снова настаивал на том, чтобы британское правительство "откровенно и четко" сказало полякам, что они должны заявить "о своем намерении послать в Берлин полномочного представителя".

Британский посол в Варшаве придерживался иной точки зрения. 31 августа в телеграмме Галифаксу он указывал: "Мне кажется, что посол его величества в Берлине считает предложения Германии разумными. С точки зрения Варшавы, я не могу с ним согласиться". - Прим. авт.} Липский не знал, что на Даунинг-стрит мнения Гендерсона не разделяли. Но он знал другое - он не намерен принимать советов неизвестного шведа, несмотря на то что его прислал британский посол, и идти к Герингу, чтобы принять предложения Гитлера. Этого он не сделает, даже если бы имелись на то полномочия, которых у него не было.

{В последний день мира в дипломатических кругах произошло еще одно странное событие, о котором стоит упомянуть. Далерус вместе с Липским посетил британское посольство. Оттуда, из кабинета Гендерсона, он позвонил по телефону в Форин оффис сэру Горацию Вильсону и сказал, что предложения Германии необычайно либеральны, тем не менее польский посол только что отклонил их. "Очевидно, - сказал он, - что поляки отвергают возможность переговоров".

В этот момент Вильсону показалось, что он слышит странный шум в телефонной трубке. Он решил, что немцы прослушивают разговор, и постарался поскорее его закончить, но Далерус продолжал распространяться о неразумном поведении поляков. В меморандуме Форин оффис Вильсон записал: "Я снова посоветовал Далерусу заткнуться, а когда он этого не сделал, я просто положил трубку".

Об этой неосторожности, допущенной в кабинете посла его величества в Берлине, Вильсон доложил своему начальству. В час дня, то есть менее чем через час, Галифакс послал Гендерсону кодированную телеграмму: "Вы должны с большей осторожностью пользоваться телефоном. Звонок Д. (так именовался Далерус в переписке между Форин оффис и британским посольством в Берлине), который он сделал в полдень из посольства, был в высшей степени безрассуден и наверняка подслушан немцами". - Прим. авт.}