Вмешательство России: II

Во время дебатов, проходивших в палате общин 19 мая, британский премьер в очередной раз холодно, даже презрительно отнесся к предложениям России так, во всяком случае, показалось Черчиллю. Чемберлен долго и нудно объяснял, что "между двумя правительствами существует некая завеса, некая стена, преодолеть которую очень трудно". Черчилль, поддерживаемый Ллойд Джорджем, в свою очередь доказывал, что Москва сделала "предложение... более простое, более откровенное и более эффективное", чем предложения самого Чемберлена. Черчилль умолял правительство его величества "взглянуть горькой правде в глаза: без надежного фронта на Востоке невозможна надежная защита на Западе, а без России невозможно создать надежный Восточный фронт".

Учитывая бурю протестов, раздававшихся с обеих сторон, Чемберлен 27 мая отослал наконец инструкцию послу в Москве, предписывавшую согласиться на обсуждение пакта о взаимопомощи, военной конвенции и гарантий государствам, которым угрожает Гитлер {27 мая британский посол и французский поверенный в делах передали Молотову англо-франиузский проект предполагаемого соглашения. К удивлению западных послов, Молотов воспринял его довольно холодно. - Прим. авт.}. Посол фон Дирксен извещал министерство иностранных дел Германии, что английское правительство пошло на этот шаг "крайне неохотно". Далее он отметил причины, побудившие Чемберлена пойти на такой шаг. Он срочно доложил в Берлин, что в британском министерстве иностранных дел циркулируют слухи, будто Германия прощупывает пути сближения с Москвой, что там "опасаются, что Германии удастся нейтрализовать Советскую Россию и даже убедить ее сделать заявление о своем благожелательном нейтралитете. Это будет равнозначно полному краху политики окружения".

В последний день мая Молотов впервые выступил с речью в качестве Народного комиссара по иностранным делам. Обращаясь к Верховному Совету СССР, он сурово заклеймил западные демократии за их колебания и предупредил, что если они всерьез намерены заключить соглашение с Советским Союзом, чтобы остановить агрессора, то должны перейти к решительным действиям и достичь договоренности по трем основным пунктам:

1. Заключить трехсторонний договор о взаимопомощи, носящий чисто оборонительный характер.

2. Дать гарантии всем государствам Центральной и Восточной Европы, включая все европейские государства, граничащие с Советским Союзом.

3. Заключить соглашения, определяющие форму и размеры немедленной и эффективной помощи сторон друг другу и малым государствам, над которыми нависла угроза агрессии.

Молотов заявил также, что переговоры с Западом не означают отказ России от "деловых отношений на практической основе" с Германией и Италией, не исключено, что торговые отношения с Германией будут возобновлены. Посол Шуленбург, докладывая об этом выступлении в Берлин, подчеркнул слова Молотова о готовности России подписать соглашение с Англией и Францией "при условии, если все ее требования будут приняты", и отметил, что из сказанного в докладе следует: до реального соглашения пока далеко. Шуленбург обратил внимание на то, что Молотов в своем выступлении "избегал нападок на Германию и проявлял готовность продолжить переговоры, начатые в Берлине и в Москве". Такую же готовность совершенно неожиданно выразил в Берлине Гитлер.

Всю последнюю декаду мая фюрер и его советники ломали голову над тем, как подступиться к России и сорвать англо-русские переговоры. В Берлине казалось, что Молотов во время беседы с Шуленбургом 20 мая достаточно холодно воспринял предложения Германии. Поэтому на следующий день Вайцзекер сообщил послу, что в свете всего сказанного Народным комиссаром "мы должны сидеть тихо и ждать, пока русские не выскажутся более откровенно".

Однако Гитлер, уже назначивший точную дату нападения на Польшу - 1 сентября, не мог сидеть тихо. Примерно 25 мая Вайцзекер и Фридрих Гаус, заведующий юридическим отделом министерства иностранных дел Германии, были вызваны в загородную резиденцию Риббентропа в Зонненбурге. Там, согласно письменным показаниям Гауса на Нюрнбергском процессе {Письменные показания не были приняты в качестве свидетельских, но это не лишает их достоверности. Все документы, касающиеся советско-германского сотрудничества, рассматривались трибуналом очень осторожно, поскольку один из четырех судей был русский. - Прим. авт.}, им сообщили, что фюрер желает "установить более приемлемые отношения между Германией и Советским Союзом". Риббентроп составил проект инструкции Шуленбургу, в котором была детально разработана новая линия поведения и указывалось, что встречи с Молотовым следует добиваться "как можно скорее". Этот документ был обнаружен среди прочих трофейных документов министерства иностранных дел.

Судя по визе, документ был представлен Гитлеру 26 мая, что говорит о многом. Становится очевидно, что немецкое министерство иностранных дел было убеждено, что англо-русские переговоры успешно завершатся, если Германия не предпримет самые решительные меры. Риббентроп предложил Шуленбургу сказать Молотову следующее:

"Столкновений между внешнеполитическими интересами Германии и Советской России не существует... Настало время наладить нормальные мирные советско-германские отношения... Итало-германский союз направлен не против Советского Союза, а против англофранцузского союза...

Если вопреки нашим желаниям дело дойдет до столкновения с Польшей, то это никоим образом не затронет интересов Советского Союза. Более того, мы твердо заверяем, что при решении польско-германского вопроса - неважно, каким способом, - мы будем учитывать русские интересы, насколько это возможно".

Далее нужно было обратить внимание на опасность для России союза с Англией.

"Мы не можем понять, что заставляет Россию играть важную роль в политике окружения, проводимой Англией... Для России это будет означать одностороннее обязательство без равноценной замены с британской стороны... Британия не в состоянии предложить России равноценной замены, как бы ни были сформулированы договоры. Существование Западного вала делает оказание помощи Европе невозможным... Мы убеждены, что Англия в очередной раз сохранит приверженность своей традиционной политике, при которой другие государства таскают для нее каштаны из огня".

Шуленбург должен был также подчеркнуть, что у Германии "нет агрессивных намерений по отношению к России". И наконец, ему предписывалось сообщить Молотову, что Германия готова не только обсудить с Советским Союзом экономические вопросы, но и "вернуться к нормальным политическим отношениям".

Гитлер полагал, что проект может завести слишком далеко и велел его придержать. На фюрера, как уверял Гаус, произвело впечатление недавнее оптимистичное заявление Чемберлена - 24 мая премьер-министр сказал в палате общин, что в результате новых английских предложений договор с Россией может быть подписан "в ближайшем будущем". Гитлер опасался, что его предложения будут отвергнуты. Он не оставил идеи сближения с Советским Союзом, но полагал, что искать подходы для этого следует более осторожно.

Все, что волновало фюрера в последнюю неделю мая, документально отражено в трофейных бумагах министерства иностранных дел. Примерно 25 мая точную дату установить трудно - он неожиданно пришел к выводу, что необходимо форсировать переговоры с Советским Союзом, чтобы сорвать англо-советские переговоры. Шуленбургу было предписано немедленно встретиться с Молотовым. Но инструкция Риббентропа, проект которой показали Гитлеру 26 мая, так и не была отослана Шуленбургу. Фюрер отменил ее. В тот вечер Вайцзекер отправил Шуленбургу телеграмму, в которой советовал проявлять сдержанность и не предпринимать никаких шагов без дальнейших инструкций.

Эта телеграмма, а также письмо, составленное статс-секретарем 27 мая, но отправленное в Москву только 30 мая с очень важным постскриптумом, во многом объясняют колебания Берлина. В письме от 27 мая Вайцзекер писал Шуленбургу, что, по мнению, циркулирующему в Берлине, англо-русские переговоры "не так легко будет сорвать" и Германия опасается решительно вмешиваться, чтобы не вызвать "раскатов татарского хохота" в Москве. Помимо того, статс-секретарь сообщил, что как Япония, так и Италия холодно отнеслись к планируемому сближению Германии с Москвой. Такое отношение союзников способствовало формированию в Берлине мнения, что лучше сидеть тихо. "Таким образом, - писал он в заключение, - мы хотим выждать и посмотреть, насколько Москва и Лондон с Парижем свяжут себя взаимными обязательствами".

По каким-то причинам Вайцзекер не отправил это письмо сразу - вероятно, он полагал, что Гитлер еще не принял, окончательного решения. Когда же 30 мая он все-таки отправил письмо, то добавил к нему постскриптум:

"P. S. К изложенному выше могу добавить, что с благословения фюрера подход к русским отыскать все-таки придется, но очень осторожно, во время беседы, которую мне надлежит провести сегодня с русским поверенным в делах".

Беседа с Георгием Астаховым дала немного, но для немцев она знаменовала начало нового этапа. Предлогом для вызова русского поверенного стало обсуждение вопроса о советском торговом представительстве в Праге, которое русские хотели сохранить. Беседа крутилась вокруг этого вопроса - каждый дипломат пытался выяснить, что на уме у другого. Вайцзекер выразил свое согласие с Молотовым в том, что экономические и политические вопросы нельзя разделять полностью, после чего проявил заинтересованность в "нормализации отношений между Советским Союзом и Германией". Астахов заверил коллегу, что Молотов не имеет намерения "закрыть дверь для дальнейших русско-германских переговоров".

Оба дипломата проявляли определенную осторожность, но немцев эта беседа вдохновила. В 10.40 вечера 30 мая Вайцзекер отправил сверхсрочную телеграмму Шуленбургу в Москву:

"Несмотря на разработанную ранее тактику, мы в конечном счете решили пойти на определенный контакт с Советским Coюзoм {В книге "Нацистско-советские отношения", представляющей собой подборку документов немецкого министерства иностранных дел по этой тематике и изданной в 1949 году госдепартаментом США, эта телеграмма в переводе на английский звучит более сильно: "...Мы решили пойти на вполне определенные переговоры с Советским Союзом". Это побудила многих историков, в том числе и Черчилля, сделать вывод, что телеграмма от 30 мая знаменовала поворотный пункт в усилиях Гитлера заключить сделку с Москвой. Этот поворотный пункт наметился позднее. Как писал Вайцзекер в постскриптуме к письму Шуленбургу, шаги, направленные на сближение, должны быть "очень осторожными". - Прим. авт.}".

Может быть, пространный секретный меморандум, который Муссолини направил Гитлеру 30 мая, укрепил решимость фюрера пойти на сближение с Советским Союзом, хотя и с оглядкой. К лету сомнения дуче относительно преждевременного начала войны возросли. Он писал Гитлеру, что убежден: "война между плутократами, консервативными нациями" и государствами оси неизбежна. Но "Италии необходимо время на подготовку, которая может продлиться до конца 1942 года... Только начиная с 1943 года можно рассчитывать на успешное ведение войны". Перечислив ряд причин, по которым "Италии необходим известный мирный период", дуче писал: "По вышеизложенным причинам Италия не хотела бы форсировать начало европейской войны, хотя она убеждена в ее неизбежности".

Гитлер, так и не открыв своему большому другу и союзнику, что уже наметил на 1 сентября нападение на Польшу, заверил, что прочел секретный меморандум "с большим интересом", и предложил организовать встречу глав правительств для обсуждения поднятых в нем вопросов. А пока что он решил выяснить, возможно ли пробить брешь в Кремлевской стене. В течение всего июня в Москве между посольством Германии и Анастасом Микояном, Народным комиссаром внешней торговли, велись предварительные переговоры о заключении торгового соглашения.

Советское правительство все еще относилось к Берлину с большой долей подозрительности. Как сообщал 27 июня Шуленбург, в Кремле полагают, что, настаивая на заключении торгового соглашения, немцы стремятся торпедировать переговоры русских с Англией и Францией. "Здесь боятся, - докладывал посол в Берлин, - что, как только мы получим это преимущество, переговоры прекратятся сами собой".

28 июня Шуленбург имел продолжительную беседу с Молотовым, которая, как он докладывал в срочной секретной телеграмме, прошла в дружественной обстановке. Тем не менее, когда немецкий посол уверенно сослался на договоры о ненападении, которые Германия совсем недавно заключила с Прибалтийскими государствами {Желая упредить предоставление англо-франко-русских гарантий Латвии и Эстонии, которые граничили с Советским Союзом, Германия 7 июня срочно заключила с ними пакты о ненападении. А 31 мая она заключила аналогичный пакт с Данией, которой, учитывая предшествующие события, казалось, была гарантирована безопасность. - Прим. авт.}, советский комиссар иностранных дел язвительно заметил, что "должен усомниться в действенности таких договоров после опыта, приобретенного Польшей". В конце отчета о беседе Шуленбург писал:

"У меня сложилось впечатление, что Советское правительство внимательно следит за нашим политическим курсом и что оно заинтересовано в контакте с нами. Несмотря на то что недоверие очевидно, Молотов говорил о нормализации отношений с Германией как о деле желаемом и возможном".

Посол затребовал по телеграфу инструкции относительно своих последующих шагов. Он был одним из сторонников Секта, которые выступали за сближение Германии с Советской Россией после 1919 года и добились этого в Рапалло, и во всех его донесениях за 1939 год проглядывает искреннее стремление восстановить отношения, существовавшие во времена Веймарской республики. Но, как и многие другие дипломаты старой школы, он плохо знал Гитлера.

29 июня из своей горной резиденции Берхтесгаден Гитлер неожиданно приказал прервать переговоры с русскими.

Берхтесгаден, 29 июня 1939 года

...Фюрер решил так:

До сведения русских необходимо довести, что из их отношения мы поняли, что продолжение контактов они ставят в зависимость от того, устраивают ли их основы экономических переговоров, как было определено в январе. Поскольку эти основы не удовлетворяют нас, мы в настоящее время не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с русскими.

Фюрер согласен, чтобы ответ был задержан на несколько дней.

В действительности же суть этого решения была передана в посольство Германии в Москве на следующий день. Вайцзекер телеграфировал:

"Министр иностранных дел придерживается мнения, что в части политической сказано достаточно много и что до получения дальнейших инструкций возобновлять переговоры не следует.

Что касается возможности экономических переговоров с русскими, то здесь окончательное мнение еще не выработано. В этой области Вас просят также ничего не предпринимать до получения инструкций".

В трофейных немецких документах невозможно найти объяснение столь резкой перемене в настроении Гитлера. Русские уже были готовы пойти на компромисс по части предложений, сделанных ими в январе и феврале. Шнурре предупреждал 15 июня, что срыв экономических переговоров будет означать для Германии неудачу и в экономическом и в политическом отношении.

Не мог заставить Гитлера принять столь обескураживающее решение и тернистый путь англо-франко-советских переговоров. Из сообщений посольства Германии в Москве он знал, что Советский Союз и западные демократии не сумели разрешить вопрос о гарантиях Польше, Румынии и Прибалтийским государствам. Польша и Румыния были рады получить гарантии Англии и Франции, которые вряд ли помогли бы им в случае немецкой агрессии, разве что косвенно способствовали бы созданию Западного фронта. Но они отказывались от русских гарантий, даже отказывались пропускать через свою территорию советские войска для отражения немецкого нападения. Латвия, Эстония и Финляндия тоже наотрез отказались от русских гарантий. Как явствует из трофейных немецких документов, такое решение было принято не без участия министерства иностранных дел Германии, причем в ход шли самые обыкновенные угрозы на случай, если не будет проявлено должной решимости.

Попав в такое затруднительное положение, Молотов в начале июня предложил Англии прислать в Москву министра иностранных дел, чтобы тот принял участие в переговорах. По мнению русских, это, вероятно, не только помогло бы выйти из тупика, но и наглядно продемонстрировало бы серьезное желание Англии достичь договоренности с Советским Союзом. Лорд Галифакс ехать отказался {Согласно документам британского министерства иностранных дел, 8 июня Галифакс сказал Майскому, что он предполагал просить премьер-министра послать его в Москву, но "вырваться было совершенно невозможно". 12 июня, после того как уехал Стрэнг, Майский сказал Галифаксу, что неплохо бы было министру иностранных дел поехать в Москву, "когда обстановка стала спокойнее", но Галифакс опять заявил о невозможности отлучиться в настоящее время из Лондона. - Прим. авт.} . Вместо него предложил свои услуги Антони Иден, бывший министр иностранных дел, но Чемберлен отклонил его кандидатуру. Было решено послать Уильяма Стрэнга, способного сотрудника министерства, работавшего ранее в посольстве в Москве и хорошо говорившего по-русски, но малоизвестного как у себя в стране, так и за ее пределами. Тот факт, что сотрудника столь низкого ранга поставили во главе миссии, которой предстояло вести переговоры напрямую с Молотовым и Сталиным, ясно давал понять русским, как они сами потом говорили, что Чемберлен не принимал всерьез идею создания союза, способного остановить Гитлера.

Стрэнг прибыл в Москву 14 июня. До этого он принимал участие в одиннадцати англо-французских встречах с Молотовым, тем не менее появление его мало повлияло на ход англо-советских переговоров. Через две недели, 29 июня, недоверие и раздражительность русских нашли отражение в статье, опубликованной Андреем Ждановым в "Правде". Статья называлась "Английское и французское правительства не хотят договора с Советским Союзом на основе равенства". Жданов пытался представить статью как "написанную рядовым гражданином, не выражающую официальную точку зрения Советского правительства", но он был не только членом Политбюро, не только председателем иностранной комиссии советского парламента, но и, что особенно отмечал Шуленбург в своем докладе в Берлин, "доверенным лицом Сталина; (его) статья была написана по приказу сверху".

"...Английское и французское правительства, - писал Жданов, - не хотят равного договора с СССР... Англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами".

Недоверие Сталина к Англии и Франции и опасение, что западные союзники могут в конце концов пойти на сделку с Гитлером, как они это сделали год назад в Мюнхене, было высказано, чтобы весь мир мог над этим задуматься. Посол Шуленбург, поразмыслив над статьей, доложил в Берлин, что, по его мнению, одним из мотивов написания ее было желание "обвинить Англию и Францию в возможном срыве переговоров".