"Неделя битых стекол"

Осень 1938 года в истории нацистской Германии стала еще одним поворотным моментом. Произошло событие, которое позднее в партийных кругах получило название "недели битых стекол".

7 ноября семнадцатилетний беженец Гершель Гриншпан, немец еврейского происхождения, стрелял в третьего секретаря немецкого посольства в Париже Эрнста фон Рата и смертельно ранил его. Отец этого юноши попал в число 10 тысяч евреев, подлежавших депортации в Польшу. Поступок Гриншпана явился актом мести за отца и всех преследуемых в нацистской Германии евреев. Он пришел в немецкое посольство с целью убить посла графа Иоганнеса фон Вельчека. Третий секретарь вышел узнать, что нужно молодому человеку, и Гриншпан выстрелил в него. Ситуация, как выяснилось, сложилась парадоксальная, так как Рат находился под наблюдением гестапо из-за своих антинацистских настроений. Во всяком случае, он никогда не разделял антисемитских воззрений правителей третьего рейха.

8 ночь на 10 ноября, вскоре после того, как партийные бонзы во главе с Гитлером и Герингом отпраздновали очередную годовщину "пивного путча" в Мюнхене, в стране начался погром, какого третий рейх еще не знал. Согласно заявлениям Геббельса и немецкой прессы, это были "стихийные" выступления немцев, узнавших об убийстве в Париже. После войны из захваченных секретных нацистских документов выяснилось, насколько эти выступления были "стихийными".

Согласно секретному донесению председателя партийного суда майора Вальтера Буха, д-р Геббельс издал инструкцию о "стихийных демонстрациях", которые необходимо было организовать и провести в течение ближайшей ночи. Истинным же организатором демонстраций был угрюмый Рейнхард Гейдрих, человек номер два в СС после Гиммлера, шеф секретной службы СД и гестапо. Среди трофейных документов обнаружены и его приказы, отправленные по телетайпу накануне вечером.

В 1.20 он отправил по телетайпу срочное послание в штабы и участки полиции и СД с приказом "обсудить организацию демонстрации" совместно с руководителями партии и СС.

"а) Должны приниматься только такие меры, которые не будут представлять опасности для жизни и имущества немцев (например, синагогу можно поджечь только в том случае, если не существует угрозы, что пожар перекинется на соседние дома).

б) Деловые и частные дома евреев могут быть разрушены, но не разграблены...

г) ...

2) полиция не должна разгонять демонстрации...

5) арестовано может быть столько евреев, особенно богатых, сколько их поместится в имеющихся тюрьмах... После их ареста надлежит немедленно связаться с соответствующим концентрационным лагерем, чтобы препроводить их в этот лагерь в кратчайшие сроки".

Ужасной была эта ночь в Германии. Горели синагоги, дома евреев, магазины. Несколько мужчин, женщин и детей были застрелены или убиты иным способом при попытке выбраться из своих горящих жилищ. На следующий день, 11 ноября, Гейдрих конфиденциально докладывал Герингу о предварительных результатах.

"Результаты разрушения еврейских магазинов и домов пока сложно выразить в точных цифрах... 815 разрушенных магазинов, 171 сожженный или разрушенный дом - это только часть уничтоженного вследствие поджогов... 119 синагог было сожжено, 76 полностью разрушено... Арестовано 20 тысяч евреев. По донесениям, убито 36 человек, столько же серьезно ранено. Все убитые и раненые - евреи..."

Принято считать, что точная цифра, отражающая число убитых той ночью евреев, в несколько раз превосходит предварительные сведения. На следующий день в докладе Гейдриха фигурировала цифра 7500 - столько еврейских магазинов было разграблено. Имели место случаи изнасилования. Партийный суд под председательством майора Буха, по его собственному признанию, считал эти преступления более тяжкими, чем убийства, так как в этом случае нарушались Нюрнбергские расовые законы, по которым арийцам запрещалось вступать в сношения с евреями. Нарушителей этого закона исключали из партии, и они представали перед гражданским судом. Члены же партии, которые убивали евреев, не могли быть наказаны, как доказывал майор Бух, поскольку они просто выполняли приказ. "Абсолютно все, - писал он, - понимают, что политические движения, вроде событий 9 ноября, организовывались и проводились партией, признается это или нет".

Несчастья, обрушившиеся на ни в чем не повинных немецких евреев после убийства Рата в Париже, на убийствах, поджогах и мародерстве не закончились. Евреям пришлось платить за собственность, которой они лишились. Государство конфисковало причитающиеся им по закону страховые суммы. Более того, всем евреям предстояло уплатить штраф на общую сумму один миллиард марок в качестве наказания, по определению Геринга, "за их гнусные преступления". Решение об этом дополнительном наказании было принято на походившем на фарс заседании десятка министров и высших государственных деятелей под председательством тучного фельдмаршала, состоявшемся 12 ноября. Сохранилась часть стенограммы этого заседания.

Некоторые немецкие страховые агентства оказались бы на гран! банкротства, если бы выплатили свой долг владельцам пострадавших домов (хотя в домах размещались еврейские магазины, сами дома принадлежали неевреям). Одних только стекол, по сообщению Хилгарда, представлявшего интересы страховых компаний, было разбито на 5 миллионов марок. Он напомнил Герингу, что большую часть стекла придется ввозить из-за границы и платить за это валютой, которой у Германии не так уж много.

"Так не может продолжаться! - воскликнул Геринг, который являлся властелином германской экономики. - Если это случится, мы не выживем! Это невозможно!" Потом он повернулся к Гейдриху и закричал: "Лучше бы вы убили двести евреев, вместо того чтобы уничтожать столько ценностей!" {Когда во время допроса в Нюрнберге мистер Джастин Джексон спросил Геринга, действительно ли он говорил так, тот ответил: "...Это было сказано в запальчивости, в волнении... Я не придавал этому значения". - Прим. авт.}

"Было убито тридцать пять евреев", - напомнил Гейдрих.

Не весь разговор, сохранившаяся часть стенограммы которого насчитывает около 10 тысяч слов, носил столь серьезный характер. Геббельс и Геринг много шутили, рассуждая о новых способах унижения евреев. Министр пропаганды предложил использовать евреев на расчистке от обломков тех мест, где раньше стояли синагоги, а на расчищенных пространствах оборудовать автомобильные стоянки. Он настаивал на том, чтобы евреев изгоняли отовсюду: из школ, театров, кино, с курортов, пляжей, из парков и лесов Германии. Он предложил ввести на железной дороге специальные вагоны и купе для евреев, а также правило, в соответствии с которым они могли входить в вагон только после того, как займут свои места арийцы.

"...Если поезд окажется переполнен, - смеялся Геринг, - мы вышвырнем еврея вон - пусть всю дорогу сидит в клозете".

Когда Геббельс на полном серьезе потребовал, чтобы евреям запретили появляться в немецких лесах, Геринг предложил "отвести им часть лесных угодий и поселить их там вместе со зверями, которые чертовски похожи на евреев - например, у лося такой же горбатый нос..."

Вот в таких или примерно таких беседах проводили время руководители третьего рейха в переломном, 1938 году.

Но вопрос о том, кто будет платить 25 миллионов марок, - таков был ущерб, нанесенный экономике в результате организованного государством погрома, - стоял достаточно серьезно, особенно перед Герингом, который отвечал за экономическое благосостояние нацистской Германии. Хилгард от имени страховых компаний заявил, что если на евреев не будут распространены соответствующие законы, охраняющие интересы частных лиц, то уверенность людей в надежности немецких страховых компаний пошатнется и в стране и за ее пределами. Однако он не видел выхода, при котором мелкие компании могли бы произвести страховые выплаты и при этом не разориться.

Эту проблему быстро решил Геринг: страховые компании заплатят евреям сполна, но суммы эти у последних будут конфискованы государством - таким образом, потери страховым компаниям частично будут возмещены. Это не удовлетворило Хилгарда, который, судя по стенограмме, вероятно, решил, что имеет дело с сумасшедшими.

Геринг: Евреи получат страховку от компаний, но эти деньги будут у них конфискованы. Страховым компаниям это сулит некоторую выгоду, так как им не придется расплачиваться за все убытки. Можете считать, герр Хилгард, что вам чертовски повезло.

Хилгард: У меня нет для этого оснований. Вы называете выгодой то, что нам придется расплачиваться не за все убытки!

Фельдмаршал не привык, чтобы с ним так разговаривали. Он нанес пораженному бизнесмену сокрушительный удар.

Геринг: Минуточку! По закону вам надлежит выплатить пять миллионов, но тут вдруг к вам является ангел в моем весьма объемистом обличье и говорит, что один миллион вы можете оставить себе. Это ли не выгода?! Я готов войти в половинную долю или как там это называется! Что я вижу? Вы дрожите от удовольствия! Вы оторвали лакомый кусок!

Председатель страховых компаний не мог сразу уяснить суть дела. Хилгард: Все страховые компании в конечном счете проигрывают. Так было, и так будет. В обратном меня никто не сумеет убедить.

Геринг: Так почему же вы не позаботились о том, чтобы били меньше стекол?

Когда коммерсант надоел фельдмаршалу, его отпустили. О его дальнейшей судьбе ничего не известно.

Представитель министерства иностранных дел заметил, что при разработке дальнейших мер в отношении евреев следует учитывать общественное мнение в Америке {Американский посол в Берлине Хью Вильсон был отозван президентом Рузвельтом 14 ноября, то есть через два дня после "консультаций" с Герингом. Больше он на этот пост не вернулся. Немецкий посол в Вашингтоне Ганс Дикхофф, который в тот же день доложил в Берлин о том, что в Штатах "поднялась буря негодования" из-за устроенного немцами погрома, был отозван 18 ноября и тоже не вернулся на свой пост. 30 ноября германский поверенный в делах в Вашингтоне сообщил в Берлин посредством кода, что "ввиду ухудшения отношений и недостаточных мер по обеспечению безопасности секретных материалов" в посольстве "секретные досье политического содержания" следует перевезти в Берлин. "Досье настолько объемны, - предупреждал он, - что их невозможно будет уничтожить сразу, если в том возникнет необходимость". Прим. авт.}. От этого замечания Геринг взорвался: "Это страна негодяев!.. Страна гангстеров!"

После долгих обсуждений было решено поступить следующим образом: изгнать евреев из германской экономики; передать все промышленные предприятия, принадлежащие евреям, их собственность, включая ювелирные изделия и произведения искусства, в руки арийцев с компенсацией в виде долговых обязательств, по которым евреи смогут получать только проценты, но не сам капитал. Практически меры по изгнанию евреев из школ, с курортов, из парков, лесов и т. д., а также вопрос о том, выдворять их из страны после того, как они будут лишены собственности, или заключать в гетто, предстояло решить на дальнейших заседаниях комитета.

В конце встречи Гейдрих суммировал все сказанное: "Несмотря на то что мы изгоним евреев из экономической сферы, нашей основной задачей остается вышибить их из Германии вообще". Граф Шверин фон Крозиг, министр финансов, гордившийся тем, что представляет в нацистском правительстве "старую добрую Германию", согласился, что придется сделать все, чтобы изгнать евреев в другие страны.

Когда же речь зашла о гетто, то он нерешительно заявил: "...Перспектива оказаться в гетто - не самая приятная..."

В 14.30, почти через четыре часа, Геринг прекратил совещание.

"Я закончу наше совещание такими словами: "Немецким евреям придется в качестве наказания за свои гнусные преступления и так далее уплатить один миллиард марок. Это сработает. Эти свиньи не совершат больше убийств. Кстати, должен заметить, что я не хотел бы сейчас быть евреем в Германии".

Много бед обрушилось со временем на евреев по воле этого человека, рейха и его фюрера. А время бежало быстро. В ночь на 9 ноября 1938 года - в ночь, разбуженную погромами и освещенную заревом пожаров, - третий рейх сознательно свернул на темную и страшную дорогу, возврата с которой уже не было. Многие евреи были убиты, замучены и ограблены и раньше, но эти преступления, за исключением тех, что творились в концлагерях, совершали головорезы в коричневых рубашках. Они орудовали, побуждаемые алчностью и желанием удовлетворить свои садистские наклонности, причем государство смотрело на это сквозь пальцы. Теперь само правительство Германии организовало и провело большой погром. Убийства, грабежи, поджоги синагог, домов, магазинов в ночь на 9 ноября - это преступление, содеянное рейхом. Ему же принадлежат и декреты, опубликованные в официальной газете "Рейхсгезецблатт", - три таких декрета были опубликованы в тот день, когда состоялась встреча у Геринга. В соответствии с этими декретами евреев облагали штрафом в размере миллиарда марок, изгоняли из экономики страны, лишали той собственности, которая у них еще оставалась, и отправляли в гетто и еще более страшные места.

Мировая общественность была потрясена и возмущена варварством, происходившим в стране, хваставшейся своей многовековой христианской и гуманистической культурой. Гитлер в свою очередь был взбешен реакцией мировой общественности и еще раз убедил себя, что это доказывает наличие "всемирного еврейского заговора".

Теперь, в ретроспективе, очевидно, что жестокость, которую рейх обрушил на евреев в ночь на 9 ноября, и варварские методы, которые применялись по отношению к ним позднее, являлись признаками фатальной слабости, которая привела впоследствии диктатора, его режим и нацию к окончательному краху. На страницах этой книги мы встречали много примеров, подтверждающих наличие у Гитлера мании величия. Но до поры до времени он умел сдерживать себя для собственного же блага и для блага своей страны. Были периоды, когда его действия, не только смелые, но и тщательно рассчитанные, помогали ему одерживать одну головокружительную победу за другой. События 9 ноября и их последствия показали, что Гитлер начал терять контроль над собой. Мания величия брала в нем верх. После изучения стенограммы встречи у Геринга 12 ноября стало ясно, что именно Гитлер в ответе за катастрофу, происшедшую я тот ноябрьский вечер; именно с его одобрения была начата эта кампания; именно он требовал от Геринга, чтобы тот очистил Германию от евреев. С этого момента хозяин третьего рейха редко пытался сдерживаться, что спасало его прежде. И хотя в дальнейшем ему еще удавалось одерживать удивительные победы, семя самоуничтожения было посеяно.

Слабость Гитлера передавалась нации подобно вирусу. Будучи очевидцем, автор этих строк может подтвердить, что ад 9 ноября вселил в сердца многих немцев такой же ужас, как в сердца американцев, англичан и других иностранцев. Но при этом ни представители христианской церкви, ни генералы, ни представители "старой доброй" Германии не выступили с открытым протестом. Они смирились с тем, что генерал Фрич назвал "неизбежностью" и "судьбой Германии".

Эйфория, охватившая жителей Европы после подписания Мюнхенского соглашения, быстро улетучилась. Гитлер выступил с речами в Саарбрюкене, Веймаре, Мюнхене. В них он обращался ко всему миру, в частности к англичанам, с советом не лезть не в свои дела и не проявлять озабоченность "судьбой немцев, проживающих в рейхе". Как громогласно заявлял он, их судьба - удел Германии, и только ее. Понадобилось не очень много времени, чтобы даже Невилл Чемберлен понял, что представляет собой правительство Германии, которое он так рьяно умиротворял. Минул насыщенный событиями 1938 год. Наступил зловещий 1939-й. Чемберлен узнал, что у Гитлера, с которым он так истово соглашался в интересах мира в Европе, на уме совсем иное {28 января 1939 года лорд Галифакс тайно предупредил президента Рузвельта, что "еще в ноябре 1938 года появились подозрения, которые теперь почти переросли в уверенность, что Гитлер планирует дальнейшие захваты весной 1939 года". Министр иностранных дел Великобритании сообщал: "Донесения указывают на то, что Гитлер, подбадриваемый Риббентропом, Гиммлером и другими, намеревается совершить нападение на страны Запада в качестве прелюдии к последующим действиям на Востоке". - Прим. авт.}.

Вскоре после Мюнхена Риббентроп совершил поездку в Рим.

Чиано записал в своем дневнике, что мыслями Риббентроп уже "переключился" на войну.

"Фюрер убежден, - заявил германский министр иностранных дел Муссолини и Чиано, - что мы неизбежно вступим в войну с западными ' демократиями в ближайшее время - года через три или четыре... Чешский кризис показал нашу силу! У нас есть превосходство в инициативе, поэтому мы будем хозяевами положения. На нас не могут напасть. С военной точки зрения ситуация превосходная: уже в сентябре (1939 года) мы сможем вести войну с великими демократиями" {В немецком варианте записи беседы Риббентропа и Чиано в Риме 28 октября, сделанной доктором Шмидтом, подтверждается воинственное настроение Риббентропа. Приводятся его слова о том, что Германия и Италия должны готовиться к "вооруженному конфликту с западными демократиями... здесь и сейчас". На этой встрече Риббентроп уверял Чиано, что Мюнхен показал силу изоляционистов в США, так что "Америки опасаться нечего". - Прим. авт.}.

Молодому итальянскому министру иностранных дел Риббентроп показался человеком "самовлюбленным, болтливым и пустым". Так записал он в своем дневнике, после чего добавил: "Дуче говорит, что достаточно взглянуть на его голову, чтобы понять, как мало у него мозгов". Германский министр иностранных дел приехал в Рим для того, чтобы убедить Муссолини подписать военный союз между Германией, Японией и Италией, проект которого итальянцам показывали в Мюнхене. Однако Муссолини не торопился. Как отмечает Чиано, он еще не был готов окончательно сбросить со счетов Англию и Францию.

Сам Гитлер в ту осень носился с идеей отколоть Францию от ее союзника, отделенного от нее проливом. 18 октября, принимая в "Орлином гнезде", расположенном высоко над Берхтесгаденом {Это удивительное сооружение возводилось в течение трех лет и обошлось очень дорого. Добираться туда было чрезвычайно трудно. Сперва надо было преодолеть десять миль по дороге, как бы прилепившейся к скале, потом - длинный туннель, прорубленный в горной породе, а оттуда подняться на лифте на 370 футов. В результате человек оказывался на горе высотой шесть тысяч футов, откуда открывалась захватывающая панорама Альп. Вдалеке виднелся Зальцбург. Описывая позднее это убежище, Франсуа-Понсе удивлялся: "Кем же было задумано это строение человеком, обладающим здравым умом, или человеком, обуреваемым манией величия, жаждой повелевать и одиночеством?" - Прим. авт.}, французского посла Франсуа-Понсе, он яростно обрушился на Великобританию. Послу показалось, что лицо у фюрера бледное и усталое, но это нисколько не помешало ему обрушиться на Альбион. Фюрер утверждал, что от Британии исходит угроза, слышатся призывы к оружию, что она слишком эгоистична, высокомерна, что именно она хотела помешать духу Мюнхена. С Францией же все обстоит наоборот, и потому Гитлер хотел бы установить с ней более тесные дружеские связи. Чтобы доказать это, он готов подписать дружественный пакт, гарантирующий незыблемость существующих границ (это означало, что Германия не претендует на Эльзас и Лотарингию), а в будущем устранение разногласий путем консультаций.

Пакт был подписан в Париже 6 декабря 1938 года германским и французским министрами иностранных дел. К тому времени Франция несколько оправилась от приступа пораженческой паники, охватившей ее после Мюнхена. Автор этих строк в день подписания этого документа находился в Париже и может засвидетельствовать, что оно проходило в довольно холодной атмосфере. Проезжая по улицам, Риббентроп видел, что там безлюдно. Некоторые министры французского кабинета и ряд других политических деятелей обеих палат {Имеются в виду сенат и палата депутатов. - Прим. тит. ред.} отказались присутствовать на встрече с нацистским гостем.

Между Бонне и Риббентропом возникло некоторое недопонимание, определенным образом повлиявшее на дальнейший ход событий. Германский министр иностранных дел заявил: Бонне на встрече уверил его, что после Мюнхена Францию не интересует более ситуация в Восточной Европе. Риббентроп понял его таким образом: французы не будут связывать Германии руки в этом регионе, особенно в деле захвата Чехословакии и Польши. Бонне это отрицал. Из записи беседы, сделанной Шмидтом, следует: в ответ на требование Риббентропа признать сферу влияния Германии на Востоке Бонне заявил, что "после Мюнхена условия изменились коренным образом". Это заявление было передано германским министром иностранных дел Гитлеру в несколько иной форме: "Бонне в Париже заявил, что его больше не интересуют вопросы, касающиеся Востока". Поспешная капитуляция Франции в Мюнхене убеждала Гитлера в этом. Но это была не полная правда.