В первых трех томах – «Надвигающаяся буря», «Их самый славный час» и «Великий союз» я описывал такими, какими я их видел, события, приведшие ко второй мировой войне, а также завоевание Европы нацистской Германией, стойкое сопротивление Англии, находившейся в одиночестве, пока германское нападение на Россию и нападение Японии не привели Советский Союз и Соединенные Штаты на нашу сторону.

В Вашингтоне в первые дни нового года президент Рузвельт и я, поддержанные нашими главными военными советниками, провозгласили создание Великого союза и наметили основную стратегию дальнейшего ведения войны. Теперь нам предстояло отразить нападение Японии.

Таково было положение дел, когда 17 января 1942 года я высадился в Плимуте; и с этого момента начинается описание событий, приведенное в этом томе.

События снова излагаются с точки зрения британского премьер-министра, несшего особую ответственность как министр обороны за военные дела. Как и прежде, я основываюсь на серии моих директив, телеграмм, памятных записок и заметок, значение и интерес которых определяются моментом, в который они были написаны, и я не мог бы теперь написать их лучше, чем тогда. Эти подлинные документы я диктовал по мере того, как на нас обрушивались события. Поскольку они составлены лично мною и написаны в тот период, то я предпочитаю, чтобы обо мне судили на основании этих документов. Было бы легче выступить с мыслями, появившимися позже, когда ответы на все загадки уже стали известны, но я должен предоставить это историкам, которые в соответствующее время смогут высказать свои обдуманные суждения.

Я назвал этот том «Поворот судьбы», ибо в этот период мы перешли от почти нескончаемых бедствий к почти непрерывным успехам. В первые шесть месяцев, которые описываются в этом томе, все шло плохо; в последние шесть месяцев все шло хорошо. И эта приятная перемена сохранилась до конца борьбы.

Уинстон С. Черчилль

Чартуэлл,Уэстерхэм,Кент

Этот новый год второй мировой войны, 1942-й, начался в совершенно иной для Англии обстановке. Мы уже были не одиноки. На нашей стороне находились два могущественных союзника. Россия и Соединенные Штаты, хотя и по различным причинам, в полном согласии с Британской империей решительно вступили в смертельную борьбу. Это объединение делало несомненной конечную победу, если только этот союз не распадется, не выдержав напряжения, или же если в руках Германии не появится совершенно новое оружие. Такое новое оружие жадно искали обе стороны. Как оказалось впоследствии, секрету атомной бомбы суждено было попасть именно в наши, уже и без того более сильные руки. Нам предстояла страшная и кровопролитная борьба, и мы не могли предвидеть, как она будет развертываться, но исход ее не вызывал никаких сомнений.

Великому союзу предстояло теперь отразить нападение Японии. Оно долго подготавливалось и обрушилось на английский и американский фронты – если их можно было так назвать – с жестокой суровостью. Никогда нельзя было предположить, что Япония будет преобладать над Соединенными Штатами, хотя американцам пришлось нести тяжелые потери на Филиппинах и на других островах, а англичанам и несчастным голландцам – в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане. Россия, вступившая в смертельную схватку с основными силами германской армии, страдала от японского нападения лишь вследствие отвлечения англо-американских сил и материалов, которые могли бы ей помочь. Англии и Соединенным Штатам предстоял долгий период мучительных поражений, которые все же не могли повлиять на окончательный исход, хотя народам этих стран было трудно выносить. Англия оказалась незащищенной, так как наши силы были связаны в других местах, а американцы только приступили к мобилизации своих почти безграничных ресурсов. На Британских островах нам казалось, что все идет к худшему, хотя, поразмыслив, мы поняли, что война выиграна.

Несмотря на тяжелое новое бремя, которое легло на нас, опасность, угрожавшая самой Англии, не возросла. С другой стороны, Австралия и Новая Зеландия неожиданно оказались на передовой линии битвы. Они увидели, что могут оказаться объектом прямого вторжения. Война для них уже не означала посылку помощи через моря и океаны Для метрополии, находившейся в бедственном и опасном положении. Новый враг мог нанести удар прямо по домашним очагам Австралии.

Защищать огромную береговую линию их континента было невозможно. Все их крупные города находятся на побережье. Имеющиеся у них четыре хорошо обученные дивизии добровольцев, а также новозеландская дивизия, все их лучшие офицеры были далеко за океаном. Господство на Тихом океане мгновенно и на неопределенный период перешло к Японии. Воздушных сил у стран Австралазии почти не было. Можем ли мы после этого удивляться, что глубокая тревога охватила Австралию и что все внимание ее правительства было приковано к ее собственным делам?

Представляет интерес моя переписка с австралийским премьер-министром Кэртеном. Наши переговоры о замене австралийских войск в Тобруке были не из приятных. В более поздний период войны, когда наступили лучшие дни, он приехал в Англию и мы близко сошлись.

Во время моего пребывания в Вашингтоне я получил ряд посланий от Кэртена и австралийского министра иностранных дел д-ра Эватта через их представителя в Вашингтоне.

Кэртен направил также следующую телеграмму президенту Рузвельту:

26 декабря 1941 года

«1. В этот момент серьезного кризиса я хочу обратиться к вам обоим, в то время как вы совещаетесь ради успеха нашего общего дела.

2. Я уже обратился к г-ну Черчиллю с посланием по вопросу о России, который, по моему мнению, имеет огромное значение в связи с войной против Японии и который, как я надеюсь, будет рассмотрен вами обоими во время совещания.

3. Теперь я перехожу к вопросу, который в данный момент является более срочным.

4. Все сообщения совершенно ясно показывают, что в Северной Малайе японцы установили свое господство в воздухе и на море. В состав находящейся там небольшой английской армии входит одна австралийская дивизия, и мы направили три авиационные эскадрильи в Малайю и две эскадрильи в Голландскую Ост-Индию. Армия должна быть обеспечена поддержкой с воздуха; в противном случае произойдет повторение событий, имевших место в Греции и на Крите, и Сингапур окажется под серьезной угрозой.

5. Падение Сингапура означало бы изоляцию Филиппин, падение Голландской Ост-Индии и попытку подавить все другие базы. Это привело бы также к разрыву в этом районе наших коммуникаций между Индийским и Тихим океанами.

6. Такая неудача была бы столь же серьезной для интересов Соединенных Штатов, как и для наших собственных интересов.

7. Подкрепления, выделенные Соединенным Королевством для посылки в Малайю, кажутся нам совершенно недостаточными, особенно в части, касающейся самолетов, а еще конкретнее – боевых самолетов... Небольшие подкрепления мало чем помогут. По существу, сопротивление японцам в Малайе будет непосредственно зависеть от той степени сопротивления, которую обеспечат правительства Соединенного Королевства и Соединенных Штатов.

8. Наши люди сражались и будут сражаться храбро. Но они должны быть соответствующим образом поддержаны. У нас имеются три дивизии на Среднем Востоке. Наши летчики сражаются в Англии и на Среднем Востоке и проходят обучение в Канаде. Мы направили большое количество материалов в Англию, на Средний Восток и в Индию. Ресурсы, которыми мы здесь располагаем, действительно весьма ограниченны.

9. В ваших силах справиться с создавшимся положением. Если правительство Соединенных Штатов пожелает, мы охотно согласимся с назначением американского командующего в районе Тихого океана. Президент сказал, что значение Австралии как базы будет непрерывно расти, но для того, чтобы она осталась базой, необходимо усилить оборону Сингапура.

10. Несмотря на наши серьезные трудности, мы посылаем новые подкрепления в Малайю.

11. Я буду рад, если этот вопрос будет рассматриваться как крайне срочный».

Доклады, полученные д-ром Эваттом от Боудена, комиссара Австралии в Сингапуре, были также переданы мне. Они были мрачными и оказались правильными».

26 декабря 1941 года

«Полученные сегодня сообщения свидетельствуют, что положение в воздухе ухудшается с каждым днем. Вчера было потеряно восемь английских истребителей против трех или четырех японских.

Куала-Лумпур и Порт-Суэттенем являются теперь нашими передовыми посадочными площадками для воздушной разведки, но ввиду превосходства японцев в численности самолетов трудно вести даже воздушную разведку. Большая часть наших истребителей переброшена сейчас в Сингапур для защиты острова и базы. Однако командующий военно-воздушными силами заявил, что для эффективного прикрытия истребителями военно-морских конвоев, прибывающих с остро необходимыми подкреплениями – людьми и материалами, ему придется оставить Сингапур незащищенным».

И далее:

«Считаю необходимым подчеркнуть, что ухудшение положения с обороной Малайи приобретает характер быстро надвигающегося краха всей системы обороны.

Нынешние мероприятия по укреплению обороны Малайи практически могут рассматриваться лишь немногим больше, чем жест. Считаю, что единственное, что может спасти Сингапур, это немедленная отправка со Среднего Востока воздушным путем мощных подкреплений – большого числа истребителей последних образцов с достаточным, хорошо обученным личным составом. В качестве подкреплений должны отправляться не бригады, а дивизии, и для того, чтобы принести пользу, они должны прибыть как можно скорее. Все, что не является мощным, современным, и все, что не прибудет срочно, бесполезно. При нынешнем положении дел падение Сингапура, по-моему, является лишь вопросом недель, Чтобы спасти Сингапур и австралийскую пехоту в Малайе, необходимо немедленно предпринять весьма радикальные и эффективные действия».

27 декабря Кэртен поместил в «Мельбурн геральд» статью под своим именем, которую наши противники раструбили по всему миру. В этой статье, между прочим, говорилось следующее:

«Мы не желаем соглашаться с мнением о том, что борьбу на Тихом океане следует рассматривать как второстепенный момент общего конфликта. Под этим мы не имеем в виду, что любой другой театр военных действий является менее важным, чем Тихоокеанский, а то, что Австралия просит выработать согласованный план, предусматривающий накопление величайших сил в руках демократий, полных решимости отбросить Японию назад.

Поэтому австралийское правительство рассматривает борьбу на Тихом океане как имеющую первостепенное значение и считает, что Соединенные Штаты и Австралия должны иметь решающее слово при выработке плана боевых действий демократий в этом районе.

В общем внешняя политика Австралии будет направлена на получение помощи от России и на выработку совместно с Соединенными Штатами, как главным фактором, плана тихоокеанской стратегии вместе с английскими, китайскими и голландскими вооруженными силами».

Я немедленно ответил Кэртену по вопросу о военном положении:

Премьер-министр – Кэртену

3 января 1942 года

«Район, на который распространяется командование генерала Уэйвелла, ограничивается боевой зоной, где сейчас происходят активные военные действия. Отныне этот район не включает Австралию, Новую Зеландию и коммуникации между Соединенными Штатами и Австралией, а также и любые другие океанские коммуникации. Это, конечно, не означает, что эти жизненно важные районы и коммуникации должны оставаться без защиты, поскольку наши ресурсы позволят обеспечить эту защиту. С нашей точки зрения американскому военно-морскому флоту следует взять на себя ответственность за коммуникации, в том числе за острова, примыкающие к побережью Австралии или Новой Зеландии. Вот чего мы настойчиво добиваемся. Адмиралу Кингу только что предоставлены права командования всем американским военно-морским флотом, и он еще не принял нашей точки зрения. Если мне не удастся убедить американцев взять дело в свои руки, нам, конечно, придется восполнить, насколько нам это удастся, пробел, но я все еще надеюсь, что наша точка зрения будет принята, и в этом случае любые наши и ваши корабли в этом районе будут находиться в распоряжении Соединенных Штатов, пока они будут действовать там».

Я продолжал успокаивать австралийское правительство и подробнее разъяснять мотивы, которыми мы руководствуемся при проведении политики объединенного командования на театре военных действий в Юго-Восточной Азии. Накануне моего отъезда из Вашингтона я кратко изложил нашу позицию.

Премьер-министр – премьер-министру Австралии

14 января 1942 года

«1. Я не вижу, каким образом можно было рассчитывать на то, что Малайя будет защищена, поскольку японцы установили господство на море и поскольку мы сражаемся сейчас с Германией и Италией за наше существование, Единственным жизненно важным местом является Сингапурская крепость и непосредственно прилегающий к ней район. Меня лично беспокоило то, что, ведя арьергардные бои при отступлении на полуострове, чтобы выиграть время, мы можем распылить силы, необходимые для длительной обороны Сингапура. Примерно из четырех дивизий, имевшихся у нас для этой цели, одна была потеряна, а другая сильно потрепана, пока мы пытались выиграть месяц или полтора. Некоторые могут считать, что лучше было бы отступить быстрее и с меньшими потерями...

4. Вам, несомненно, известно, что я предложил перебросить две австралийские дивизии из Палестины на новый театр военных действий, представляющий столь непосредственный интерес для Австралии. Единственное, что может задержать их переброску, – это наличие судов. Мы должны будем сделать все возможное, чтобы послать им замену из Англии».

Вот наконец хорошие новости.

Премьер-министр – Кэртену

14 января 1942 года

«Вчера точно и благополучно прибыл в Сингапур важный конвой, в состав которого входил американский транспорт «Маунт Верной» с 50 самолетами «харрикейн», противотанковым полком (50 орудий), полком тяжелой зенитной артиллерии (50 орудий), полком легкой зенитной артиллерии (50 орудий) и английской 54-й пехотной усиленной бригадой, всего около 9 тысяч человек».

Я сообщил премьер-министрам Австралии и Новой Зеландии окончательную форму того механизма, который было предложено создать в Лондоне для обеспечения всестороннего и постоянного сотрудничества австралийского, новозеландского и голландского правительств во всех вопросах, связанных с ведением войны против Японии.

19 января 1942 года

«Предстоит создать дальневосточный совет, в который должны входить министры. Я буду председательствовать в нем, а остальными членами будут: лорд – хранитель печати (являющийся моим заместителем в комитете обороны), Дафф Купер и представители Австралии, Новой Зеландии и Голландии. Представителем Австралии, очевидно, будет Эрл Пейдж, а представителем Новой Зеландии для начала может быть верховный комиссар. В состав совета будет входить также один из голландских министров. Совету в его работе будет помогать штабная группа, состоящая из офицеров связи различных доминионов, и эта группа должна будет консультироваться с объединенной плановой группой Соединенного Королевства. Функции совета будут заключаться в выяснении и формулировании точек зрения держав, входящих в совет, с целью представления их президенту, мнение которого также будет передаваться совету. Это, конечно, не должно мешать присутствию Эрла Пейджа на заседаниях кабинета, когда поднимаются вопросы, касающиеся Австралии, как это имеет место в настоящее время. Вы согласны? Я консультируюсь также с Фрезером и голландским правительством».

Первое заседание тихоокеанского военного совета состоялось 10 февраля. Я председательствовал. На заседании присутствовали: лорд – хранитель печати, министр иностранных дел, премьер-министр Голландии (д-р П. С. Гербранди), голландский посланник (Михаиль ван Вердуинен), сэр Эрл Пейдж (представлявший Австралию), В. Дж. Джордан (представлявший Новую Зеландию), Эмери (представлявший Индию и Бирму) и начальники штабов. На последующих заседаниях Китай был также представлен. Основная функция совета заключалась в том, чтобы «рассмотреть общие вопросы политики, которую следует проводить в войне против Японии во всем районе Тихого океана».

Тихоокеанский военный совет был создан также в Вашингтоне под председательством президента Рузвельта, и оба совета поддерживали тесный контакт. Последнее заседание совета в Лондоне происходило в августе 1943 года. Войной продолжал руководить старый механизм, но совещания тихоокеанских военных советов дали возможность консультироваться с теми странами, которые не были представлены в этом постоянном органе, о том, что предполагалось предпринять.

Катастрофические события вскоре все это изменили.

В предыдущем томе описывались долго подготовлявшаяся победа генерала Окинлека в Западной пустыне и помощь Тобруку. Во время моего пребывания в Вашингтоне я считал возможным уверенно говорить о его будущих операциях. Однако Роммелю удалось отвести свои войска в полном порядке на позиции южнее Айн-эль-Газалы. Здесь он был атакован 13-м корпусом под командованием генерала Годвин-Остена, и 16 декабря, после трехдневных боев, вынужден был отступить. Наши мотомеханизированные части пытались, обойдя Пустыню с фланга, блокировать его отход вдоль прибрежных дорог, ведущих в Бенгази. Плохая погода, отвратительные дороги и прежде всего трудности, связанные с ремонтом машин, привели к тому, что эта попытка окончилась неудачей, и колонны противника, несмотря на сильный нажим с нашей стороны, достигли Бенгази, преследуемые англо-индийской 4-й дивизией. Танковые силы противника отошли по дороге, проходящей в Пустыне через Эль-Мекили, преследуемые 7-й бронетанковой дивизией, усиленной позднее гвардейской бригадой.

Надеялись, что удастся повторить успех, достигнутый год назад, когда итальянцы, отступавшие на юг от Бенгази, были отрезаны в результате неожиданного продвижения к Антелату и когда было захвачено огромное количество пленных. Однако своевременно снабжать достаточно мощные силы оказалось невозможным, и противник прекрасно понимал грозившую ему опасность быть захваченным в ловушку вторично. Поэтому, когда наши передовые части достигли Антелата, они обнаружили, что этот пункт прочно удерживается, и им не удалось продвинуться вперед. За этим щитом Роммель отвел все свои войска к Аджедабии, которую он удерживал, несмотря на наши атаки, пока подготавливал сильные позиции у Эль-Агейлы, куда он и отошел без помех 7 января.

Теперь 13-й корпус находился на самом конце отведенного ему района. К сожалению, вследствие плохой погоды и действий вражеской авиации приведение порта Бенгази в рабочее состояние задержалось. Поэтому снабжение передовых частей пришлось производить по дороге из Тобрука и создать больших запасов не удалось. В результате индийскую 4-ю дивизию не смогли перебросить на юг от Бенгази, и наши войска у Эль-Агейлы состояли только из гвардейской бригады и 7-й бронетанковой дивизии, которую в середине января сменила 1-я бронетанковая дивизия, только что прибывшая из Англии. В течение некоторого времени эти войска не удавалось усилить настолько, чтобы они могли перейти в атаку; они не были также заняты подготовкой оборонительной системы от контрудара.

Следует напомнить, что план «Джимнаст» предусматривал посылку помощи генералу Вейгану во Французскую Северную Африку, если бы Вейгаш с огласился принять эту помощь. С этой целью мы держали одну бронетанковую и три пехотные дивизии в состоянии готовности, чтобы погрузиться на суда по первому приказу из Англии, а также значительные военно-воздушные силы. Ни Вейган, ни Виши не откликнулись на наше предложение, но мы всегда надеялись, что решающее поражение Роммеля и продвижение к Триполи по длинной дороге, ведущей к Тунису, может побудить Вейгана или Виши, а может быть обоих, сделать решительный шаг. «Сьюперджимнаст» представлял собой значительно более широкий план английского и американского вмешательства во Французской Северной Африке, и я обнаружил, что президент Рузвельт весьма положительно относится к этому плану, который я обрисовал в своей записке от 16 декабря как основную англо-американскую комбинированную операцию на Западе в кампании 1942 года. Поэтому тот факт, что противник твердо держался в Аджедабии, а также его отход к Эль-Агейле в полном порядке имел для меня и для моих планов гораздо большее значение, чем просто остановка нашего продвижения на запад в Пустыне. Фактически это был весьма неблагоприятный момент во всех моих переговорах с президентом. Однако следующие телеграммы генерала Окинлека создали впечатление, что все идет прекрасно и что решающие действия близки.

Генерал Окинлек – премьер-министру

12 января 1942 года

«1. Противник, по-видимому, закончил свой отход к району Марса-эль-Брега, Маатен, Джиофен, Эль-Агейла, и наши войска вошли с ним в соприкосновение на его восточном и южном фронтах. Имеющиеся у нас сведения о диспозиции его войск показывают, что его соединения и части численно слабы и что он использует свои скудные резервы немецких войск для укрепления остатков итальянских дивизий.

2. Бенгази превращается в хорошую наземную базу, но разгрузке и погрузке мешают все время плохая погода и жестокие песчаные бури, которые сводят видимость к нулю.

3. Генерал Ритчи продолжает осуществление своих планов, и, я надеюсь, мы вскоре сконцентрируем впереди более мощные силы. С каждым днем растут признаки, свидетельствующие о слабости противника и дезорганизации в его рядах».

С 12 по 21 января армия Роммеля продолжала оставаться без движения на позициях у Эль-Агейлы, удерживая район, занимающий около 50 миль и простирающийся от Средиземного моря на юг, до так называемого «Ливийского песчаного моря». Соляные котлованы, песчаные дюны и небольшие скалы на этом фронте весьма благоприятствовали обороне, и противник принял все меры к укреплению своих позиций с помощью минных полей и проволочных заграждений. Генерал Окинлек считал, что он сможет атаковать эти позиции не раньше середины февраля. Пока что он все время находился в соприкосновении с войсками Роммеля, используя для этого два головных батальона гвардейской бригады и группу поддержки 1-й бронетанковой дивизии. Позади, в Антелате, на расстоянии почти 90 миль, находилась остальная часть английской 1-й бронетанковой дивизии под командованием генерала Мессерви. Эти части вместе с англо-индийской 4-й дивизией, находящейся в Бенгази и к востоку от него, образовали 13-й армейский корпус под командованием генерала Годвина-Остена.

В результате столь широкого распыления сил корпуса, вызванного административными трудностями, фронт оказался слабым, а подкрепления находились далеко. Не было предпринято никаких мер для защиты английского фронта с помощью мин или других средств. План заключался в том, что в случае, если Роммель контратакует, наши передовые части должны отступить. Однако генерал Окинлек не верил, что Роммель сможет атаковать, и полагал, что у него самого достаточно времени для укрепления своих сил и создания необходимых запасов материалов.

Генерал Окинлек – начальнику имперского генерального штаба

15 января 1942 года

«1. Противник, по-видимому, стабилизирует сейчас свои позиции вокруг Эль-Агейлы... Общие силы противника на переднем крае, по нашим подсчетам, составляют: немцы – 17 тысяч человек, 50 полевых орудий, 70 противотанковых орудий, 42 средних и 20 легких орудий; итальянцы – 18 тысяч человек, 130 полевых орудий, 60 противотанковых орудий, 50 танков М-13, то есть зколо одной трети первоначальных сил.

2. Наши передовые части в составе гвардейской усиленной бригады, групп поддержки 1-й и 7-й бронетанковых дивизий[45], четырех бронеполков и 2-й бронетанковой бригады находятся по всему фронту в соприкосновении с противником, а патрули достигли дороги Эль-Агейла – Марада...

4. Работы по расширению порта Бенгази успешно продолжаются, и материалы выгружаются, несмотря на задержки, вызванные плохой погодой и волнением на море».

Вскоре были получены известия о занятии Бардии, Эс-Саллума и Халфайи нашим 30-м корпусом и о взятии 14 тысяч пленных, а также большого количества военных материалов. Наши войска потеряли менее 500 человек. Одновременно было освобождено 1100 наших солдат.

К несчастью, генерал Окинлек недооценивал способность противника восстановить свои силы. Находившиеся на Мальте королевские военно-воздушные силы, которые под твердым руководством вице-маршала авиации Ллойда содействовали победе на суше своими осенними атаками на итальянские порты и суда, подверглись в декабре нападению со стороны мощного соединения германских авиаэскадрилий с Сицилии и были разбиты.

Наши недавние неудачи на море настолько ослабили флот адмирала Кэннингхэма, что в течение некоторого времени он не смог успешно действовать на морском пути, ведущем к Триполи. Военные материалы теперь свободно поступали к Роммелю. 21 января он предпринял разведку боем в составе трех колонн, по тысяче солдат моторизованной пехоты в каждой, поддержанных танками. Эти части быстро прошли сквозь бреши между нашими передовыми частями, у которых не было танков. Вслед за тем генерал Годвин-Остен отдал приказ об отходе войск вначале к Аджедабии, а затем для блокирования пути, по которому двигался противник из Антелата к Завиет-Мсусу.

23 января были получены неблагоприятные сообщения.

Генерал Окинлек – премьер-министру

23 января 1942 года

«1. Судя по всему, продвижение Роммеля на восток 21 января было предпринято в предвидении ожидавшейся атаки наших войск. Обнаружив перед собой лишь слабые силы, Роммель, очевидно, решил продолжать нажим с намерением нарушить нашу основную коммуникационную линию, которая, как он, вероятно, полагает, опирается на Бенгази. Я убежден, что генерал Ритчи ждет удобного случая, чтобы навязать встречный бой в условиях, которые больше благоприятствовали бы нам, чем условия вокруг Эль-Агейлы, где имеются болота и плохие дороги».

В то время я согласился с этой точкой зрения, не имея ни малейшего представления о том, что произошло 21-го числа, и не зная о происходящем сейчас общем и быстром отступлении всех наших передовых частей. До этого момента мне никогда не намекали на возможность неприятностей. Наоборот, мне говорили о предстоящем наступлении английских войск. Наше вступление в Триполитанию могло задержаться, но Окинлек чувствовал себя уверенно. Однако в этот же день, 24 января, поступили совсем иные известия.

Генерал Окинлек – премьер-министру

24 января 1942 года 3 часа пополудни

«...Роммель снова нанес смелый удар... Его неожиданный первоначальный успех, по-видимому, побудил его так же, как это было в прошлом году, пойти дальше, чем он первоначально намечал. Но его положение с подвозкой военных материалов на этот раз не идет ни в какое сравнение с его положением год назад, когда он также располагал свежими войсками. Обстановка развивается не совсем так, как мне хотелось бы, но я надеюсь в конечном счете повернуть дело в нашу пользу».

Это был все же удар для меня. Поздно вечером 24-го было получено служебное донесение:

Офицер связи морского флота при 8-й армии – главнокомандующему на Средиземном море

24 января 1942 года

«Подготовка к эвакуации Бенгази проводится лишь в порядке предохранительной меры. Еще не отдан приказ о проведении подрывных работ. Ввиду создавшейся обстановки вспомогательный персонал перебрасывается ночью как можно дальше на восток... Если Бенгази падет, за ним последует Дерна».

Это побудило меня послать следующую телеграмму генералу Окинлеку, от которого я пока еще не слышал ничего подобного.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

25 января 1942 года

«Меня сильно обеспокоило сообщение, полученное от 8-й армии, в котором говорится об эвакуации Бенгази и Дерны. Мне, конечно, никогда не давали основания полагать, что может возникнуть такое положение. Все эти переброски вспомогательного персонала на Восток и сообщение о том, что еще не отдан приказ о проведении подрывных работ в Бенгази, свидетельствуют о том, что вся кампания приобретает совершенно иной характер, чем мы предполагали. Мне кажется, что возник серьезный кризис, и для меня он оказался совершенно неожиданным. То отступление, которое сейчас, очевидно, предусматривают подчиненные офицеры, означает неудачу плана «Крусейдер» и крах плана «Акробат»[46].

Перед Роммелем, который сосредоточил свои основные силы в Завиет-Мсусе, стоял выбор – нанести удар северо-западнее Бенгази или же на северо-восток в направлении Эль-Мекили. Он сделал и то и другое. В его намерение входил захват Бенгази, но он также направил некоторые части на северо-восток, чтобы своими действиями против наших коммуникаций отвлечь наше внимание. Этот маневр оказался весьма успешным. Наша проектировавшаяся контратака на юг из Бенгази частью сил индийской 4-й дивизии и из Эль-Каррубы силами бронетанковой дивизии и гвардейской бригады была срочно отменена. Бенгази был эвакуирован, и весь 13-й корпус отступил к линии Айн-эль-Газала, Бир-Хакейм.

Потеря Бенгази вскоре была воспринята как чрезвычайное событие.

Генерал Окинлек, передовой командный пункт – премьер-министру

27 января 1942 года

«Цель заключается в том, чтобы вернуть себе инициативу, начать наступление на противника, уничтожить его, если нам это удастся, а если нет, то отбросить его назад. Убежден, что генерал Ритчи полон решимости добиться этой цели. Теддер и я остаемся здесь на некоторое время».

И на следующий день:

«Противник разделил свои силы, пытаясь, по-видимому, захватить и Эль-Мекили, и Бенгази. Это смелый шаг, типичный для Роммеля, и он, возможно, свидетельствует о недооценке нашей способности отразить атаку. Большая часть его танков, по-видимому, брошена в восточном направлении.

Передвижения его войск, за исключением, быть может, движения на Бенгази, не нарушили планов контрнаступления, разработанных ранее генералом Ритчи».

В этот момент мне было совершенно ясно, что генерал Окинлек еще не понял, что именно произошло в Пустыне. Ни одна из его телеграмм не пролила свет на судьбу 1-й бронетанковой дивизии, да, впрочем, и всего 13-го корпуса. Я надеялся, что теперь, когда он находится в штабе генерала Ритчи, он выяснит истинное положение. Пока что я также продолжал оставаться в неведении.

Генерал Окинлек – премьер-министру

29 января 1942 года

«Положение ухудшилось, и я опасаюсь, что нам придется эвакуировать Бенгази, по крайней мере временно. Был отдан приказ о проведении подрывных работ в Бенгази. У нас там не осталось почти ничего ценного.

Следует признать, что успех, одержанный противником, превзошел его собственные и мои ожидания и что он действовал искусно и смело. Многое будет теперь зависеть от того, насколько ему придется ослабить свои танковые части вокруг Завиет-Мсуса, чтобы поддерживать крупные силы, использованные для наступления на Бенгази».

Генерал Окинлек – премьер-министру

31 января 1942 года

«1. Благодарю Вас за Ваше сообщение от 28 января, полученное вчера днем. Я очень сожалею, что нам пришлось сдать Бенгази, но это лишь временная потеря».

Роммель вновь показал себя мастером тактики в Пустыне и, перехитрив наших командиров, вернул большую часть Киренаики. Это почти на 300 миль отступление разбило наши надежды, лишило Бенгази всех запасов, созданных генералом Окинлеком для его предполагавшегося наступления в середине февраля. Роммель, должно быть, был поражен грандиозным успехом, одержанным тремя небольшими колоннами, с которыми он начал наступление, и он поддержал эти колонны всеми войсками, которые только мог собрать для этой цели. Генерал Ритчи вновь собрал пострадавший 13-й корпус и другие части, отправленные вперед, к Айн-эль-Газале и Тобруку. Здесь преследователи и преследуемые пристально следили друг за другом вплоть до конца мая, когда Роммель вновь смог нанести удар.

Это экстраординарное изменение положения и жестокое военное поражение явились следствием того, что противнику удалось добиться, по существу, свободного прохода через Средиземное море для укрепления и питания его танковых сил. Однако тактическая сторона событий на месте оставалась неясной. Решающим днем было 25 января, когда противник прорвался к Завиет-Мсусу.

Замешательство и изменение плана привели к тому, что инициатива оказалась в руках Роммеля. Гвардейская бригада не могла понять, почему ей не разрешили задержаться на месте, но приказы об отступлении повторялись и были обязательными. Англо-индийской 4-й дивизии не было отведено в этом деле никакой полезной роли.

Лишь недавно из документов противника выяснилось, что он превосходил нас в танковых силах. Африканский корпус использовал в операциях 120 танков, а итальянцы – 80 танков или больше против 150 танков, имевшихся в 1-й бронетанковой дивизии. Тем не менее до сих пор остается необъяснимым, почему эта дивизия была так плохо использована. В телеграмме Окинлека нам сообщили, что,

«прибыв недавно из Соединенного Королевства, эта дивизия не имела опыта боев в Пустыне».

В этой же телеграмме содержалось также замечание общего порядка:

«Все наши танки не только уступали в вооружении немецким танкам, но наши крейсерские танки в боевых условиях уступали по своим техническим качествам немецким танкам. Помимо худшего вооружения и технической ненадежности наших танков сыграла роль и сильная нехватка противотанкового оружия по сравнению с тем, чем располагали немцы».

Все эти заявления требуют тщательного изучения. 1-я бронетанковая дивизия была у нас одной из лучших. Она в основном состояла из людей, прошедших не менее двух лет подготовки и обладавших самыми высокими качествами, какие только имелись у солдат и офицеров наших регулярных войск. Они высадились в Египте в ноябре. До их отъезда из Англии были приложены все усилия к тому, чтобы согласно самым последним данным, имевшимся в нашем распоряжении, и нашему опыту приспособить их машины к действиям в Пустыне. После обычного тщательного осмотра материальной части в каирских мастерских эта дивизия направилась через Пустыню к Антелату, куда и прибыла 6 января.

Чтобы сберечь моточасть, танки этой дивизии были перевезены через всю Пустыню на специальных транспортерах и прибыли в Антелат неизношенными и в хорошем состоянии. И хотя эта прекрасная дивизия не участвовала в сильных боях, она все же потеряла свыше 100 своих танков. При ее поспешном отступлении весьма значительные запасы бензина, доставленные на передовые пункты, были оставлены на месте, а многие из ее танков были брошены, так как не имели горючего.

Гвардейская бригада, отступавшая согласно полученным приказам, обнаружила большие запасы бензина, которые она должна была уничтожить, так как противник находился поблизости. Но, поскольку они обнаружили в Пустыне ряд брошенных нами танков, они привезли столько бензина, сколько смогли, и сами повели эти танки. Одна только рота Колдстримского полка подобрала шесть танков, которые и отвела в безопасное место, а другие части собрали еще больше. Фактически некоторые роты оказались в конечном счете сильнее, чем вначале, поскольку они приобрели несколько танков и начали действовать вместе с моторизованной пехотой по немецкому образцу.

Если вспомнить, сколько денег, времени и труда ушло на создание такого соединения, как бронетанковая дивизия со всеми ее специалистами и обученным составом, какие усилия потребовались для перевозки ее вокруг мыса Доброй Надежды, какие огромные приготовления были сделаны для введения ее в бой, – действительно становится грустно, что все это было растрачено впустую из-за неправильного руководства. Еще печальнее становится на душе, если сравнить наши неудачи с тем, чего достигли немцы, хотя они и действовали на расстоянии более 400 миль от своей базы в Триполи. Размышляя над этими вопросами, английский народ не должен думать, что эти серьезные и далеко идущие неудачи объяснялись только более низкими техническими качествами наших танков.

События, происходившие в Малайе вплоть до конца декабря 1941 года, уже были описаны в предыдущем томе. К началу нового года наш 3-й корпус в составе англо-индийских 9-й и 11-й дивизий под командованием генерал-лейтенанта Хита был объектом сильных атак как на восточном, так и на западном побережье. Противник двинулся на юг из Кота-Бару по прибрежной дороге и находился теперь в тесном соприкосновении с усиленной бригадой нашей 9-й дивизии в Куантане. На западе индийская 11-я дивизия удерживала сильные позиции на возвышенности у Кампара. На левом ее фланге находилась бригада, охранявшая реку Перак. Две бригады австралийской 8-й дивизии оставались в княжестве Джохор, причем одна из них охраняла побережье в районе Мерсинга, где в результате высадки десантов – возможность, с которой всегда приходилось считаться, – противник врезался бы в тыл наших передовых частей. К этому моменту японцы развернули против нас не менее трех полных дивизий, а скопление судов в Сонгкхле (Сингоре) свидетельствовало о возможном прибытии новых воинских частей. Что касается нас, то подкрепления, которых с таким нетерпением ожидали, также подходили. Индийская 45-я бригада, головная бригада английской 18-й дивизии и 50 истребителей «харрикейн» благополучно прибыли в середине января. К концу месяца ожидали прибытия всей 18-й дивизии и еще одной бригады из Индии.

Охрана этих конвоев в узких проходах к югу от Сингапура требовала использования всех имевшихся у нас там военно-морских сил, за исключением небольших судов, и почти всех оставшихся у нас истребителей. Поэтому японские воздушные силы могли свободно наносить удары по нашим войскам и коммуникациям. Голландцы, честно выполняя свои соглашения с нами, послали четыре эскадрильи для участия в обороне Сингапура, но эти части, подобно нашим собственным эскадрильям, не могли принести пользу. Оставшиеся несколько бомбардировщиков не имели истребителей сопровождения и мало что могли сделать. Перед нашими действующими войсками стояла задача выиграть время до прибытия подкреплений, удерживая противника на позициях возможно севернее, не ввязываясь в то же время в бои настолько сильно, чтобы не уничтожить всякую возможность обороны острова Сингапур.

В конце декабря была предпринята попытка создать небольшие десантные силы для нанесения удара вдоль западного побережья в тылу линий противника. 27 декабря был предпринят успешный рейд, но противнику, установившему почти полное господство в воздухе, удалось вскоре сковать наши слабые военно-морские силы, действовавшие из Порт-Суэттенема. 1 января была уничтожена новая флотилия, состоявшая из шести быстроходных десантных судов, только что прибывших из Америки. После этого считалось возможным предпринимать только попытки отражать удары японцев на море.

Позиции у Кампара удерживались индийской 11-й дивизией в течение четырехдневного наступления противника, но затем 2 января поступили сведения о высадке японского десанта вблизи устья реки Перак, который угрожал перерезать проходившую там дорогу. Генерал Хит, ожидая атаки с моря вблизи Куала-Селангора, расположенного в нескольких милях дальше в сторону тыла, отдал приказ начать десантную контратаку силами небольшого соединения королевской морской пехоты из Порт-Суэттенема, но противника там не оказалось. В следующую ночь, на 4 января, была произведена высадка десанта вблизи Куала-Селангора, но неизвестно, какими силами. Сообщения о передвижениях противника были скудными и противоречивыми, и, во всяком случае, не было достаточных рил, чтобы помешать действиям противника. Наши войска отошли, и фронт был вновь образован по реке Слим, причем одна бригада заняла позиции на юго-западе и должна была сдерживать возможный натиск с тыла.

Следующую неизбежную атаку ожидали уже уставшие войска; большая часть их в последние три недели непрерывно вела бои и не смогла выдержать сильного удара, обрушившегося на нее 7 января. Японцы атаковали при свете луны, причем танки были брошены по главной дороге и прорвали нашу оборону. В рядах обеих бригад началось смятение, и им удалось выйти из боя, только понеся тяжелые потери. Это жестокое поражение поставило под угрозу весь план задержания противника до подхода наших подкреплений. Кроме того, на восточном побережье это сильно отразилось на положении 9-й дивизии. Ее бригада в Куантане была отведена после того, как нанесла удар по японцам, потерявшим при этом две тысячи человек, а сама дивизия была сосредоточена около Рауба. Дальнейшее отступление вдоль западного побережья поставило бы под удар ее фланг.

В этот момент фронт посетил генерал Уэйвелл, который прибыл в Сингапур, чтобы отправиться принять на себя командование районом АБДА[47]. Он отдал войскам приказ оторваться от японцев и отойти подальше, чтобы уставшие войска получили передышку, прикрываясь теми оставшимися свежими или сравнительно свежими воинскими частями, которые удалось бы собрать для этой цели. Позиции были выбраны на расстоянии 150 миль в глубь тыла по реке Муар, и правый фланг их находился у Сегамата. Генерал-майор Гордон Беннет из австралийской дивизии был назначен командиром соединения, в которое вошли одна из бригад его дивизии (27-я), англо-индийская 9-я дивизия, отведенная с восточного побережья, и только что прибывшая индийская 45-я пехотная бригада. Англо-индийская 11-я дивизия, которая до сих пор несла главную тяжесть, должна была направиться на отдых и для приведения в порядок материальной части за линией фронта. Отступление началось 10 января. После довольно упорных арьергардных боев удалось оторваться от противника, и спустя четыре дня был создан новый фронт. В то же время наша морская база в Порт-Суэттенеме была оставлена, а остатки наших легких военно-морских сил отведены в Бату-Пахат. Здесь 16 января с моря высадились небольшие японские силы. Для перехвата противника имелось лишь два судна, и им не удалось обнаружить врага.

Теперь в Сингапуре разгружался исключительно важный конвой, доставивший головную бригаду (53-ю) 18-й дивизии и 50 самолетов «харрикейн». Под охраной флота и авиации этот конвой без потерь прошел через опасные морские подступы, где авиация противника легко могла нанести ему удар. Однако ценность этих подкреплений оказалась меньшей, чем об этом можно было бы судить по их численности. Индийская 45-я бригада состояла из молодых, лишь частично обученных солдат, совершенно незнакомых с условиями войны в джунглях. Английская 18-я дивизия, которой после трехмесячного пребывания на кораблях требовалось время для подготовки к боевым действиям, была брошена в безнадежный бой, как только она высадилась на берег.

В течение недели шли ожесточенные бои на линии Сегамат, Муар. Генерал Гордон Беннет бросил свои основные силы на прикрытие подступов к Сегамату, а индийская 45-я бригада и один австралийский батальон, к которому позднее присоединился второй, должны были оборонять нижнее течение реки Муар. Весьма удачная засада, устроенная перед Сегаматом, стоила японцам потери нескольких сот человек, и, хотя развернувшиеся затем бои оказались весьма напряженными, противника успешно сдерживали. Однако у Муара четыре батальона, несшие оборону, подверглись 15 января фронтальному удару целой дивизии японской императорской гвардии и атаке с флангов со стороны высадившихся с моря отрядов. В течение нескольких дней они находились в окружении, с боями пробиваясь на юг. В конечном счете они были вынуждены бросить свой транспорт и пробиваться мелкими группами. Из четырех тысяч человек, входивших в состав этих частей, возвратилось всего около 800.

Теперь наши войска занимали линию фронта протяженностью 90 миль, проходившую через южную оконечность Малаккского полуострова от Мерсинга до Бату-Пахата. Противник следовал за ними по пятам. У Мерсинга и Клуанга произошли ожесточенные бои, но решающая атака вновь была предпринята на западном побережье, где два английских батальона удерживали Бату-Пахат в течение пяти дней. К этому времени все прямые пути отхода были блокированы, и войска отступили на 20 миль вниз по побережью, где в последующие ночи две тысячи человек были посажены на военные корабли.

Тем временем японцы получили сильные подкрепления. 15 января большой конвой высадил две свежие дивизии в Сонгкхле, откуда они направились на юг к Клуангу – центру нашей линии фронта. Теперь противник имел в Малайе пять полностью укомплектованных дивизий. 26 января наша храбрая, хотя и небольшая, воздушная разведка обнаружила вблизи Эндау 2 крейсера, 11 эсминцев, 2 транспорта и много мелких судов. Всего 23 самолета, которые удалось подготовить для удара, предприняли против них две атаки. Конвои охранялись японскими истребителями, и мы понесли большие потери, в особенности потеряли много устарелых самолетов «уайлдбист». Однако атаки проводились с большой настойчивостью, оба транспорта получили повреждения, и было уничтожено по крайней мере 13 самолетов противника. Этот храбрый вылет был последним усилием наших ударных сил авиации.

Следующей ночью 2 эсминца, вышедшие из Сингапура, пытались предпринять атаку, но были перехвачены. Один из них был потоплен. Высадившиеся японцы быстро продвинулись вниз по побережью из Эндау и атаковали австралийскую 22-ю бригаду в Мерсинге. Таким образом, 27 января произошли бои на правом фланге наших линий в Мерсинге, в центре в Клуанге, а также на нашем незащищенном левом фланге. Генерал Персиваль решил отойти на остров Сингапур. На последнем этапе отступления все люди и машины должны были перейти туда по дамбе. Большая часть одной из бригад была потеряна на первых этапах отступления, но утром 31 января остатки сил перешли на остров, и дамба была взорвана за ними.

Можно, конечно, спорить о том, не лучше ли было сосредоточить все наши силы для обороны острова Сингапур, ограничиваясь сдерживанием продвижения японцев по Малаккскому полуострову с помощью легких подвижных отрядов. Решение командиров на местах, которое я одобрил, заключалось в том, чтобы вести битву за Сингапур в Джохоре, но, насколько это возможно, задерживать приближение к нему противника. Оборона материковой части заключалась в постепенном отступлении, тяжелых арьергардных боях и упорных прикрывающих стычках. Войска и командиры, принимавшие участие в боях, проявили себя с самой лучшей стороны. Однако эти бои поглощали по частям почти все подкрепления, как только они прибывали.

Все преимущества были на стороне противника. До войны было проведено тщательное изучение местности и всех условий. Были составлены самые подробные карты местности. Японские агенты тайно проникли в эти места и провели всестороннюю подготовку, в том числе были созданы даже тайные запасы велосипедов для японских велосипедистов. Были собраны превосходящие силы и большие резервы, часть которых даже не потребовалась. Все японские дивизии были хорошо знакомы с условиями войны в джунглях.

Еще одним смертельно опасным фактором было японское превосходство в воздухе, которое, как было указано выше, возникло благодаря тому, что мы остро нуждались в самолетах в других местах, и местные командиры ни в коей мере не несли за это ответственности. В результате основные боевые силы той армии, которую мы выделили для обороны Сингапура, и почти все подкрепления, посланные после объявления Японией войны, были использованы в доблестных боях на полуострове, и когда эти войска перешли дамбу и оказались там, где должны были произойти решающие бои, они утратили свою ударную силу. Здесь они присоединились к местному гарнизону и к частям, обслуживавшим базу. Это увеличило численность, но не силу наших войск. Оставались еще две свежие бригады английской 18-й дивизии, только что высадившиеся со своих судов после длительного путешествия в странных, необычных для них условиях. Армия, которая могла бы вести решающую битву за Сингапур и была предназначена для этой высшей цели на этом театре военных действий, распалась прежде, чем началось японское наступление. Возможно, она насчитывала 100 тысяч человек, но это была уже не армия.

Следует признать, что наших действующих кораблей едва хватало для сопровождения наших конвоев с подкреплениями и для того, чтобы охранять морские подступы к Сингапуру. Для патрулирования берегов оставалось лишь несколько слабо вооруженных небольших судов и несколько переоборудованных береговых судов, снабженных плохим вооружением. Наши немногочисленные и слабые суда стойко держались, несмотря на преобладающие силы противника в воздухе. Нельзя сказать, чтобы им не хватало боевого духа, но у них не было средств для достижения успеха.

Вскоре стало ясно, что генерал Уэйвелл уже сомневается в нашей способности выдержать длительную оборону Сингапура. Я рассчитывал на то, что остров и крепость выдержат осаду, поскольку для ее осуществления японцам надо было высадить, перевезти и установить тяжелые артиллерийские орудия. До своего отъезда из Вашингтона я все еще полагал, что сопротивление продолжится, по крайней мере, два месяца. Я с опаской следил, как таяли наши войска во время отступления на Малаккском полуострове, но активно не вмешивался. С другой стороны, мы выиграли драгоценное время.

Чтобы убедиться в прочности обороны на суше, которую я до сих пор считал бесспорным фактом, и чтобы ознакомиться с подготовкой к предстоящей осаде, я направил следующую телеграмму:

Премьер-министр, Вашингтон – генералу Уэйвеллу

15 января 1942 года

«Прошу сообщить Ваше мнение о том, что произойдет в случае, если Вы будете вынуждены отойти на остров... Мне всегда казалось, что исключительно важно вести оборону острова до последней минуты, но я, конечно, надеюсь, что до этого не дойдет...»

Ответ Уэйвелла на эту телеграмму был получен мною лишь после возвращения в Лондон.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

16 января 1942 года

«Во время моего недавнего пребывания в Сингапуре я обсуждал вопросы обороны этого острова и просил представить мне подробные планы. Почти до последнего времени все штаны были основаны на принципе отражения атак на остров с моря и сдерживания наступления на суше около Джохора или дальше на севере, а поэтому мало или почти ничего не сделано для строительства оборонительных сооружений на северной стороне острова в целях предотвращения перехода противником Джохорского пролива, хотя были предприняты меры для взрыва дамбы в случае необходимости. Тяжелая крепостная артиллерия имеет круговой обстрел, но настильная траектория снарядов делает эту артиллерию непригодной для подавления артиллерийских батарей противника. Нельзя, конечно, дать никаких гарантий, что с помощью этой артиллерии удастся подавить осадные батареи противника. Со снабжением дело обстоит благополучно. Уже отдан приказ о переводе некоторых баз военно-воздушных сил и складов на Суматру и Яву, чтобы не допустить чрезмерного скопления людей. После получения подробных планов буду телеграфировать дополнительно. Многое будет зависеть от обстановки в воздухе».

С чувством мучительного удивления прочитал я эту телеграмму утром 19-го. Итак, там не было никаких постоянных укреплений, которые прикрывали бы военно-морскую базу и город со стороны суши. Кроме того, еще большее изумление вызывал тот факт, что со времени возникновения войны и в особенности с того момента, когда японцы закрепились в Индокитае, ни один из представителей высшего командования не принял никаких заслуживающих внимания мер для создания полевой обороны. Они даже ни разу не упомянули о том, что такой обороны не существует... Мне никогда не приходило в голову, что знаменитая крепость не защищена с тыла кольцом постоянных фортов. Я не могу понять, как могло случиться, что я не знал об этом. Но, по-видимому, ни один из офицеров, находившихся на месте, и ни один из моих советников в самой Англии не понимали этой ужасной необходимости. Во всяком случае, ни один из них не указал мне на это – даже те, кто видел мои телеграммы, исходившие из ложного предположения о том, что потребуется длительная осада.

Я рассчитывал, что для подавления наших опорных пунктов в Сингапуре противнику придется использовать артиллерию в весьма широких масштабах и что сосредоточению этой артиллерии и накоплению боеприпасов, которые пришлось бы перевозить по малайским коммуникационным линиям, помешают почти непреодолимые трудности и длительные задержки. Теперь совершенно неожиданно все мои расчеты исчезли, и я увидел ужасную картину почти незащищенного острова и уставших, а может быть, и совершенно обессилевших войск, отступавших на остров.

Я это пишу вовсе не для того, чтобы как-то оправдаться. Я должен был все это знать. Мои советники должны были знать, они обязаны были информировать меня, а я должен был спрашивать у них. Я не спрашивал об этом, хотя и задавал тысячи других вопросов, потому что мысль о том, что Сингапур может не иметь обороны с суши, просто не приходила мне в голову, как, скажем, не могла прийти в голову мысль о возможности спуска на воду линкора без днища.

Моей немедленной реакцией было решение, насколько позволяло время, исправить допущенную ошибку. Я тут же продиктовал следующую записку:

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

19 января 1942 года

«Должен признаться, что потрясен телеграммой Уэйвелла от 16-го и другими телеграммами по тому же вопросу. Мне никогда ни на одну секунду не приходило в голову, так же как и сэру Джону Диллу, с которым я обсуждал этот вопрос во время поездки за границу, что горловина крепости Сингапур с ее великолепным рвом шириной от полумили до мили не укреплена полностью от нападения с севера. Ничем нельзя оправдать тот факт, что имеются лишь батареи, обращенные к морю, и нет фортов или постоянной обороны для защиты их с тыла. В результате такого пренебрежения вся безопасность крепости зависит от десятка тысяч человек, которые могут пересечь пролив на небольших лодках. Я предупреждаю вас, что это будет одним из величайших скандалов, который может раскрыться.

Необходимо немедленно разработать план, предусматривающий проведение всех возможных мероприятий, пока идет битва за Джохор. Этот план должен включать:

а) попытку использовать крепостные пушки на северном фронте путем стрельбы уменьшенными зарядами, для чего подвезти некоторое количество сильно взрывчатых веществ, если таковых не имеется;

б) минирование и создание препятствий на площадках, где можно ожидать высадку сколько-нибудь значительных сил;

в) создание проволочных заграждений и ловушек в болотистых зарослях и в других местах;

г) строительство полевых сооружений и укрепленных пунктов с полевой артиллерией и системой перекрестного пулеметного огня;

д) сосредоточение и установление нашего контроля над всеми возможными мелкими судами, обнаруженными в проливе Джохор или где-либо в другом месте в пределах досягаемости;

е) установка батарей полевых орудий на каждом конце пролива, тщательно замаскированных и снабженных прожекторами для того, чтобы уничтожить любое судно противника, которое попытается войти в пролив;

ж) создание костяка из трех или четырех подвижных резервных частей для контратаки;

з) использование всего мужского населения на строительстве оборонительных сооружений; следует применить при этом самые строгие меры принуждения с тем, чтобы использовать на этих работах всех тех, кого можно снабдить лопатами и кирками;

и) и наконец, город Сингапур должен быть превращен в цитадель и обороняться до последней капли крови, ни о какой капитуляции не может быть и речи...»

Я направил также начальникам штабов следующую записку:

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

20 января 1942 года

«Это (укрепление Бирмы), несомненно, вопрос, подлежащий рассмотрению верховного командующего, но начальники штабов должны высказать свое мнение по этому поводу. Ничто, конечно, не должно отвлечь нас от битвы за Сингапур, но если Сингапур падет, быстрая переброска войск в Бирму может оказаться возможной. Со стратегической Точки зрения я считаю более важным сохранить открытой Бирманскую дорогу, чем удерживать Сингапур».

Когда я проснулся утром 21-го, первой в моей почте лежала следующая телеграмма генерала Уэйвелла, весьма пессимистически расценивавшая возможности удержания Сингапура.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

19 января 1942 года

«Офицер, которого я направил в Сингапур за планами обороны острова, возвратился. Сейчас разрабатываются планы обороны северной части острова. Число солдат, необходимых для того, чтобы удержать остров, по-видимому, столь же велико, как и число солдат, необходимых для обороны Джохора, или даже превышает его[48]. Я дал приказ Персивалю довести до конца битву за Джохор, но разработать планы, направленные на то, чтобы продлить сопротивление на острове насколько можно, если он проиграет битву за Джохор. Я должен, однако, предупредить Вас, что сомневаюсь в том, можно ли будет удержать остров в течение длительного времени, если Джохор будет сдан.

Крепостная артиллерия установлена таким образом, чтобы действовать против судов, большая часть ее боеприпасов предназначена только для этой цели; многие орудия могут стрелять только в сторону моря. Часть гарнизона уже отправлена в Джохор, а многие оставшиеся войска представляют собой сомнительную ценность. К сожалению, мне пришлось нарисовать Вам мрачную картину, но я не хочу, чтобы у Вас создалось ложное представление о положении острова-крепости. Оборонительные сооружения Сингапура были построены только для отражения нападения с моря. Я все еще надеюсь, что Джохор удастся удержать до прибытия следующего конвоя».

Генерал Уэйвелл – начальникам штабов 20 января 1942 года

«1. Сегодня я вылетел в Сингапур и видел Персиваля, Хита

и Симмонса. Положение в Малайе резко ухудшилось. Вся индийская 45-я пехотная бригада и два австралийских батальона отрезаны около Бакри восточнее Муара и, по-видимому, не смогли организованно отойти. Сильным атакам подверглась также 53-я бригада в Пайонге, в 20 милях восточнее Бакри.

2. Это положение на юге потребует отвода войск в районе Сегамат, Лабис, а возможно, потребует также общего отступления к Джохор-Бару и в конечном счете на остров.

3. Мероприятия по подготовке обороны острова проводятся с ограниченными наличными ресурсами. Успех обороны будет зависеть от численности и состояния войск, отступающих из Джохора, прибытия подкреплений, а также от способности военно-воздушных сил держать истребители на острове. Если все будет идти хорошо, надеюсь на возможность длительной обороны.

4. Сегодня утром Сингапур дважды подвергся бомбардировкам, причем в каждом налете участвовало около 50 самолетов. Ущерб, причиненный военным объектам еще неизвестен».

Я долго размышлял над телеграммой Уэйвелла от 19-го. До сих пор я думал лишь о том, чтобы вдохновлять и, насколько возможно, требовать отчаянной обороны острова, крепости и города, и во всяком случае эту позицию следовало сохранять, пока не будет отдан приказ о каком-либо решающем изменении политики. Однако теперь я стал больше думать о Бирме и о подкреплениях, находящихся на пути к Сингапуру. Эти подкрепления могут оказаться обреченными или же их можно направить в другом направлении. Еще было достаточно времени для того, чтобы корабли, на которых находились эти подкрепления, повернули на север к Рангуну. Поэтому я подготовил следующую записку начальникам штабов и передал ее генералу Исмею, поскольку 21-го числа в 11 часов 30 минут утра должно было состояться совещание. Однако я открыто признаю, что у меня еще не было в этот момент определенной точки зрения. Я полагался на своих друзей и советников. Мы все тяжело переживали в тот момент.

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

21 января 1942 года

«1. Ввиду поступления от генерала Уэйвелла телеграммы с чрезвычайно плохими известиями мы должны на сегодняшнем заседании комитета обороны пересмотреть всю обстановку.

Мы уже совершили как раз ту ошибку, которой я опасался. Войска, которые могли бы установить прочный фронт в Джохоре или во всяком случае вдоль сингапурской береговой линии, разбиты. Со стороны суши не было создано никакой линии обороны. Флот не создал никакой обороны от обходных маневров противника на западном побережье полуострова. Генерал Уэйвелл выразил мнение, что для обороны острова Сингапур потребуется больше войск, чем для того, чтобы выиграть битву в Джохоре. Битва в Джохоре почти наверняка проиграна.

Его телеграмма оставляет мало надежд на возможность длительной обороны. Нет сомнений, что такая оборона могла бы вестись лишь ценой потери всех подкреплений, находящихся сейчас в пути. « Если генерал Уэйвелл сомневается в том, можно ли будет затянуть оборону больше чем на несколько недель, то встает вопрос, не должны ли мы немедленно взорвать доки, батареи и ремонтные мастерские и все сосредоточить на обороне Бирмы и на том, чтобы держать открытой Бирманскую дорогу.

2. Мне кажется, что к этому вопросу следует откровенно подойти уже сейчас и прямо поставить его перед генералом Уэйвеллом. Какова будет ценность Сингапура (для противника) по сравнению со многими гаванями в юго-западной части Тихого океана, если все военно-морские и военные сооружения и установки, имеющиеся там, будут полностью разрушены? С другой стороны, потеря Бирмы была бы весьма тяжелым ударом. Это отрезало бы нас от китайцев, войска которых добились самых серьезных успехов из всех войск, действовавших против японцев.

В результате путаницы или колебаний в принятии неприятного решения мы можем потерять как Сингапур, так и Бирманскую дорогу. Решение, бесспорно, зависит от того, как долго удастся оборонять остров Сингапур. Если его удастся оборонять лишь в течение нескольких недель, то, конечно, ради этого не стоит терять наши силы и средства.

3. Кроме того, следует учесть, что падение Сингапура, которое будет сопровождаться также падением Коррехидора, явится страшным ударом для Индии, и только прибытие мощных подкреплений и успешные действия на Бирманском фронте могут поддержать ее.

Очень прошу рассмотреть все эти вопросы сегодня же утром».

Начальники штабов не приняли никакого определенного решения, и когда мы собрались вечером в комитете обороны, мы все еще не решались предпринять столь серьезный шаг.

Прямая первоначальная ответственность лежала на генерале Уэйвелле как верховном главнокомандующем союзными войсками. Лично я считал этот вопрос настолько трудным, что не навязывал свою новую точку зрения, что я бы, бесспорно, сделал, если бы был преисполнен решимости. Никто из нас не мог предвидеть тот крах обороны, который произошел немногим более чем через три недели. Во всяком случае можно было подумать над этим вопросом еще день или два.

Представитель Австралии сэр Эрл Пейдж не присутствовал, конечно, на заседании комитета обороны начальников штабов, и я не пригласил его и на заседание комитета обороны. Каким-то образом ему показали копию моей записки начальникам штабов. Он немедленно телеграфировал своему правительству, и 24 января мы получили от Кэртена телеграмму, содержавшую суровый упрек:

Кэртен – премьер-министру

23 января 1942 года

«...Пейдж сообщил, что комитет обороны рассматривает вопрос об эвакуации Малайи и Сингапура. После всех заверений, которые были нам даны, эвакуация Сингапура будет расцениваться здесь и в других странах как непростительное предательство. Сингапур – Центральная крепость в системе имперской и местной обороны.

Мы считали, что ее сделают неприступной и что во всяком случае она сумеет устоять в течение длительного периода до подхода основных сил флота.

Даже в случае возникновения чрезвычайного положения подкрепления должны быть направлены в Голландскую Ост-Индию, а не в Бирму. Все другое вызвало бы глубокое негодование и могло бы заставить Голландскую Ост-Индию заключить сепаратный мир.

Рассчитывая на предполагаемый поток подкреплений, мы действовали и выполнили свою часть обязательств. Мы надеемся, что вы не сорвете все планы эвакуацией.

Развитие событий в Малайе и нападение на Рабаул вызывают серьезную тревогу среди общественности ввиду неспособности союзников что-либо предпринять для того, чтобы остановить продвижение японцев. Сознавая свой долг подготовить общественность к такой возможности, когда окажется необходимым оказать сопротивление агрессору, правительство обязано также разъяснить, почему может оказаться невозможным помешать противнику дойти до наших берегов. Поэтому оно обязано исчерпать все возможности в создавшейся обстановке, тем более что австралийский народ, добровольно выделивший огромное количество добровольцев для службы за морем, никак не может понять, почему он должен так долго ждать улучшения обстановки, когда, быть может, уже нанесен непоправимый ущерб его способности оказывать сопротивление, а также престижу империи и солидарности союзников».

Телеграмма Кэртена носила серьезный и необычайный характер. Выражение «непростительное предательство» не соответствовало истинному положению или фактам военного порядка. Приближалось ужасное бедствие. Могли ли мы избежать его? Каковы были шансы на победу и поражение? В это время мы все еще могли определять по своему усмотрению назначение крупных сил. В реалистическом изучении подобных вопросов не было никакого «предательства». Кроме того, австралийский военный комитет не мог дать оценку всему положению в целом. В противном случае они не стали бы настаивать на полном пренебрежении Бирмой, которая, как показали события, была единственным местом, где у нас имелись еще средства спасения.

Было бы неверно утверждать, что телеграмма Кэртена решила вопрос. Если бы мы все пришли к единому мнению о политике, мы должны были бы, как я указывал, поставить этот вопрос перед Уэйвеллом. Однако я сознавал, что общественное мнение все решительнее высказывается против того, чтобы мы оставили этот ставший знаменитым ключевой пункт на Дальнем Востоке.

Трудно было представить, какой эффект произвело бы во всем мире и в особенности в Соединенных Штатах «дезертирство» англичан, в то время как американцы столь упорно сражались на Коррехидоре. Нет никаких сомнений в том, каким должно было быть решение на основе чисто военных соображений.

При общем явном или молчаливом согласии, однако, были приняты все меры к укреплению Сингапура и к продолжению его обороны. 18-я дивизия, часть которой уже высадилась, двинулась в путь.

Ожидали, что я выступлю в парламенте с подробным заявлением по поводу моей поездки в Вашингтон и расскажу обо всем, что произошло за пять недель моего отсутствия. Два факта были особенно ясны мне. Первый из них заключался в том, что Великий союз в конечном счете должен был победить. Второй факт заключался в том, что нападение Японии несло нам неисчислимые бедствия. С глубоким чувством облегчения мы убеждались в том, что существование нашей страны и империи уже не стоит больше на карте.

С другой стороны, поскольку чувство смертельной опасности уже в значительной мере исчезло, начали высказываться всевозможного рода критические замечания – и дружественные, и недоброжелательные – по поводу допущенных многочисленных ошибок. Кроме того, многие считали своим долгом попытаться улучшить наши методы ведения войны и тем самым сократить продолжительность этой ужасной истории. Я сам был глубоко потрясен поражениями, уже выпавшими на нашу долю, и никто лучше меня не знал, что это было лишь началом потопа. Поведение австралийского правительства, хорошо информированная и легкомысленно высказываемая критика газет, тонкие и непрерывные насмешки 20 или 30 способных членов парламента, обстановка в кулуарах – все это создавало впечатление, что вокруг меня нарастают волны общественного мнения, сбитого с толку, недовольного, смущенного, обескураженного, хотя и несколько поверхностно судящего обо всем.

С другой стороны, я прекрасно сознавал силу своего положения. Я мог рассчитывать на добрую волю народа, так как я содействовал тому, что он выжил в 1940 году. Нельзя сказать, чтобы я недооценивал широкую, глубокую волну национальной преданности, которая несла меня вперед. Военный кабинет и начальники штабов проявляли по отношению ко мне исключительную верность. Я был уверен в себе. Когда этого требовали обстоятельства, я ясно говорил подчиненным мне лицам, что не соглашусь ни на малейшее ограничение моей личной власти и ответственности. В печати высказывались всевозможного рода предположения о том, что мне следовало бы остаться на посту премьер-министра и выступать с речами, но передать фактический контроль над ведением войны кому-нибудь другому. Я твердо решил не отступать ни перед кем, взять на себя главную и личную ответственность и потребовать от палаты общин вотума доверия. Я вспоминал также мудрую французскую пословицу: «Лишь спокойствие Дает власть над душами».

Прежде всего необходимо было предупредить палату и страну о тех несчастьях, которые надвигались на нас. Нет худшей ошибки для государственного руководителя, как поддерживать ложные надежды, которые вскоре будут развеяны. Английский народ может смотреть в лицо несчастьям или опасности, проявляя при этом стойкость и душевную силу, но он глубоко возмущается, когда его обманывают или когда он обнаруживает, что люди, несущие ответственность за его дела, сами себя обманывают.

27 января начались прения, и я изложил наше положение в палате общин. Я знал, что члены палаты находились в раздраженном состоянии, ибо когда я возвратился на родину и попросил, чтобы мое предстоящее заявление было записано на пленку, с тем чтобы его можно было транслировать затем для империи и Соединенных Штатов, то против этого были высказаны всевозможного рода возражения, не имевшие ничего общего с потребностями момента. Поэтому я взял обратно свою просьбу, хотя в любом другом парламенте мира в такой просьбе не отказали бы. В такой обстановке я встал со своего места, чтобы произнести речь.

«Со времени моего возвращения в Англию я пришел к выводу, что должен требовать поддержки в виде вотума доверия палаты общин. Это совершенно нормальная, конституционная, демократическая процедура.

Я должен объяснить палате, что заставило меня обратиться в настоящий момент за ее чрезвычайной поддержкой. Было высказано мнение, что нам нужны трехдневные прения такого рода, во время которых правительство, несомненно, подвергнется беспощадной критике со стороны тех, кто несет более легкое бремя, и что мы должны закончить прения, не прибегая к голосованию. В этом случае некоторые враждебно настроенные органы печати, а есть такие, которые не скрывают своей враждебности, могли бы заявить, что авторитет правительства подорван, и могли бы даже намекнуть после всего того, что произошло, и после всех обсуждений, которые будут иметь здесь место, что мне частным образом давали понять, что я поступлю весьма неразумно, если буду просить у парламента вотума доверия...

За последнее время у нас не было недостатка в плохих известиях с Дальнего Востока, и я считаю вполне вероятным по причинам, которые я объясняю ниже, что таких новостей будет значительно больше. Среди этих плохих известий будет много рассказов об ошибках и промахах как в области предвидения, так и в ведении операций. Никто не будет пытаться ни на минуту утверждать, что несчастья, подобные этим, могут происходить без наличия просчетов и промахов. Я представляю себе, как все это несется на нас, словно волны в бурю, и в этом заключается вторая причина того, почему я требую официального и торжественного вотума доверия палаты общин, которая до сих пор никогда не колебалась в этой борьбе.

Именно потому, что дела шли плохо и худшее еще впереди, я требую вотума доверия. Если какой-либо член палаты может выступить с полезной критикой или даже внести серьезные поправки в управление страной, которые отнюдь не идут вразрез с мнением о самом правительстве, как таковом, то он может довольствоваться тем, что имеет. Но если какому-либо почтенному джентльмену очень не нравится существующее правительство и он считает, что в интересах государства его следует сменить, он должен иметь смелость выразить свои убеждения во время голосования».

Я сообщил им некоторые сведения о ходе битвы в Пустыне.

«Генерал Окинлек потребовал пять месяцев на подготовку своей кампании, но 18 ноября он обрушился на противника. В течение двух месяцев с лишним в Пустыне шла ожесточенная, непрерывная битва между рассеянными отрядами людей, оснащенных самым современным оружием, от зари до зари охотившихся друг за другом и сражавшихся насмерть в течение всего дня, а часто и до поздней ночи. Эта битва приняла характер, сильно отличавшийся от того, что предполагалось вначале. Все отряды были рассеяны и находились в замешательстве. Многое зависело от каждого солдата и младшего офицера. Многое, но не все, ибо эта битва была бы проиграна 24 ноября, если бы генерал Окинлек не вмешался лично, не сменил бы командование и не отдал бы приказа продолжать беспощадный нажим и наступление вне зависимости от возможного риска или последствий. Если бы не это твердое решение, мы находились бы теперь снова на нашей старой линии, с которой мы начали, а быть может, и значительно дальше. Нам не удалось уничтожить армию Роммеля, но почти две трети ее солдат и офицеров уничтожены, ранены или взяты в плен»[49].

Я не мог не отдать должного Роммелю.

«Я не могу сказать, каково в настоящее время положение на западном фронте в Киренаике. Нам противостоит очень смелый и искусный противник и, если мне будет разрешено сказать это в разгар войны, – великий генерал. Он, несомненно, получил подкрепления. В данный момент идет новое сражение, а я придерживаюсь правила никогда не пытаться заранее предсказывать исход сражений».

Затем я подошел к более широкому вопросу о нашей уязвимости на Дальнем Востоке.

«Поскольку мы боремся с Германией и Италией здесь и в долине Нила, у нас никогда не было необходимых сил, чтобы действенно оборонять Дальний Восток... Возможно, не все было сделано, что можно было бы сделать, но мы никогда не были в состоянии действенно обеспечить оборону Дальнего Востока от нападения Японии. Политика кабинета заключалась в том, чтобы почти любой ценой избегать столкновения с Японией, пока мы не будем уверены в том, что Соединенные Штаты также вступят в борьбу.

Никогда не было и не могло быть такого положения, когда бы Великобритания или Британская империя, сражаясь в одиночестве, могли бы бороться с Германией и Италией, вести битву за Англию, битву за Атлантику и битву за Средний Восток и одновременно быть полностью готовыми в Бирме, на Малаккском полуострове и вообще на Дальнем Востоке к удару мощной военной империи, подобной Японии, имеющей свыше 70 мотомеханизированных дивизий, третий по величине флот в мире, мощную авиацию, вынести удар 80 или 90 миллионов смелых и воинственных азиатов. Если бы мы начали разбрасывать наши силы на огромных пространствах Дальнего Востока, мы погибли бы. Если бы мы перебросили крупные силы, остро необходимые на военных фронтах, в такие районы, которые не были затронуты войной, и возможно, никогда не были бы втянуты в войну, мы бы глубоко ошиблись. Мы упустили бы возможность, которая в настоящее время становится больше чем простой возможностью для всех нас, выбраться благополучно из того ужасного положения, в которое мы попали.

Было принято решение помочь России, попытаться разбить Роммеля и создать сильный фронт от Леванта до Каспийского моря. Оно исходило из того, что мы были в состоянии принять лишь довольно скромные и неполные меры на Дальнем Востоке против возможной опасности японского нападения.

За это решение с точки зрения его широкого стратегического значения, а также с точки зрения дипломатической политики в отношении России я беру на себя полную личную ответственность. Если мы неправильно использовали наши ресурсы, то никого нельзя винить за это в большей степени, чем меня.

Если мы не имеем сегодня в Бирме и Малайе крупных современных воздушных и танковых сил, то никто не несет за это большей ответственности, чем я. Почему же в таком случае от меня требуют, чтобы я выбрал козлов отпущения и переложил вину на генералов, летчиков или моряков? Почему в таком случае меня призывают принести в жертву моих преданных и достойных доверия коллег и друзей для того, чтобы утихомирить некоторую часть английской и австралийский печати, или же для того, чтобы затушевать наши неудачи в Малайе и на Дальнем Востоке, а также те удары, которые нам еще придется там получить?»

Мне пришлось отнять у палаты около двух часов. Члены палаты встретили мое выступление без особого энтузиазма, но у меня создалось впечатление, что мои доводы убедили их в какой-то мере. Учитывая то, что, по моему мнению, нам предстояло, я счел правильным, заканчивая свое выступление, нарисовать довольно мрачную картину и не давать никаких обещаний, но в то же время не исключать и надежду.

«Хотя я чувствую, что нарастающий вал победы и освобождения несет нас и все измученные народы уверенно вперед к конечной цели, я должен признать, что чувствую сейчас тяжесть войны еще больше, чем в тяжкие летние дни 1940 года. Открыто так много фронтов, имеется столько уязвимых пунктов, требующих защиты, мы испытываем так много неизбежных неудач, раздается столько голосов, требующих испытать все превратности войны теперь, когда мы стали дышать несколько свободнее. Поэтому я считаю себя вправе прийти в палату общин, слугой которой я являюсь, и обратиться к вам с просьбой не требовать от меня, чтобы я действовал вопреки своей совести и своему здравому рассудку, чтобы я нашел козлов отпущения для того, чтобы улучшить свое собственное положение, и я прошу не настаивать на том, чтобы я предпринял такие действия, которых могут требовать в данный момент, но которые не помогли бы нам в наших военных усилиях. Напротив, я прошу палату оказать мне поддержку и свою помощь. Я никогда не отваживался предсказывать будущее. Но поскольку я вижу, как сквозь облака пробивается свет, все шире озаряющий наш путь, я выдвигаю столь смелое требование о выражении палатой общин доверия, которое должно послужить дополнительным оружием в арсенале Объединенных Наций».

Прения продолжались три дня, но характер их оказался неожиданно дружественным для меня. Не было сомнений в том, как поступит палата. Мои коллеги по военному кабинету во главе с Эттли горячо и решительно поддержали правительство. Результат голосования был следующий: 464 голоса «за» и 1 «против».

Вотум доверия принес лишь временное облегчение. Во всяком случае, я полностью предупредил о грозящих нам бедствиях. Теперь, в феврале, эти бедствия обрушились на нас. Тем временем я чувствовал, как в политических кругах росло напряжение. Требовали, чтобы правительство было «усилено». Следует, говорили, влить «новую кровь». Мне очень не хотелось производить изменений под давлением извне, и во время прений, предшествовавших вотуму доверия, я сказал по этому поводу несколько резких слов. Но когда прошел февраль, стало казаться необходимым, чтобы изменения, которых во всяком случае потребует создание министерства военного производства, носили характер министерской реорганизации. 4 февраля в парламенте было объявлено о создании министерства военного производства и о назначении на этот пост лорда Бивербрука. Однако некоторые важные детали все еще предстояло разрешить за кулисами. По желанию самого Бивербрука и при полном согласии лорда Лезерса я передал проектируемому министерству военного производства контроль над транспортом военного времени. Это не предусматривалось моим первоначальным планом, но поскольку Лезерс хотел работать вместе с Бивербруком и под его руководством и поскольку они превосходно ладили, я признал преимущества более широкого слияния. Однако все моменты, связанные с разграничением функций, приходилось разрешать в борьбе.

Наконец истощилось и мое терпение, которое можно было считать весьма значительным.

Черчилль – лорду Бивербруку

10 февраля 1942 года

«Направляю Вам гранки Белой книги, которую я намерен представить через несколько часов парламенту. С моей точки зрения, она уже находится в окончательном виде. В течение последней недели я не щадил ни времени, ни сил, пытаясь провести мероприятия, которые удовлетворили бы Вас и соответствовали бы интересам государства, а также рассеяли бы тревогу тех министерств, с которыми Вы будете связаны».

Лорд Бивербрук согласился с этим решением, и Белая книга, в которой точно определялись функции министерства военного производства, была представлена мною парламенту 10 февраля.

Я зачитал палате четыре первых и важнейших параграфа:

«1. Министр военного производства является членом военного кабинета, несущим основную ответственность за все вопросы, связанные с военным производством, в соответствии с политикой министра обороны и военного кабинета. Он будет выполнять все функции, которые до сих пор осуществлял орган по общему наблюдению и контролю за военным производством, за исключением лишь тех, которые связаны с вопросами рабочей силы и труда.

2. В эти функции входит распределение имеющихся ресурсов производственных мощностей и сырья (включая мероприятия, связанные с их импортом), урегулирование вопросов приоритета того или иного производства там, где это необходимо, а также наблюдение и руководство деятельностью различных министерств и соответствующих отделов министерств.

3. Независимо от каких-либо положений данной книги ответственность, которую несут перед парламентом министры, руководящие министерствами, занимающимися вопросами производства, за работу своих министерств, остается неизменной, и любой руководитель министерства имеет право обращаться к министру обороны или к военному кабинету по вопросам, связанным с надлежащим осуществлением возложенных на него обязанностей.

4. Министр военного производства будет также нести ответственность за ведение от имени военного кабинета переговоров в объединенных организациях, созданных здесь и в Соединенных Штатах, для разрешения вопросов распределения вооружения и сырья между союзниками».

Мне было совершенно ясно, что его назначение в состав военного кабинета приветствовалось бы повсеместно. Нелегко было удовлетворить эту необходимость и в то же время выполнить не менее горячие пожелания, выраженные многими влиятельными кругами, настаивавшими на том, чтобы число членов военного кабинета было сокращено и чтобы члены кабинета, насколько это возможно, не несли ответственности за определенные министерства. Поэтому я обдумывал новый подходящий вариант.

Когда правительство было создано в мае 1940 года, я добавил к моим другим должностям пост лидера палаты общин. Всю повседневную работу выполнял Эттли, а я лишь присутствовал в особо важных случаях, что было необходимо. Мне казалось, что сэр Стаффорд имеет все данные, чтобы руководить палатой. Он был парламентским деятелем и одним из ее лучших ораторов. Такое назначение, означавшее также включение его в число членов военного кабинета, представителем которого он был бы, предоставило бы ему широкое поле деятельности, которого он добивался, а теперь молчаливо требовал. Я обсудил этот план с Эттли, простодушная, но стойкая лояльность которого в это напряженное время была чрезвычайно ценной. Я предложил, чтобы он передал пост лорда-хранителя печати и руководство палатой общин Криппсу, а сам взял бы министерство по делам доминионов и именовался заместителем премьер-министра, хотя при этом никаких структурных изменений не было бы произведено. Здесь вновь речь шла скорее об изменении по форме, нежели по существу.

Эттли согласился, и поэтому я должен был просить лорда Крэнборна взять на себя министерство колоний вместо министерства по делам доминионов. Я добавил к этому руководство палатой лордов. Оба поста занимал лорд Мойн, прекрасный человек и мой друг, которого я исключительно уважал. Удаление его из состава правительства, несомненно, нанесло бы ему серьезный удар, и это причиняло мне значительную боль.

Мойн принял свою отставку и свой уход из кругов кабинета с присущим ему достоинством и добродушием.

Пока происходили все эти события, позиция и отношение сэра Стаффорда Криппса приобретали все большее значение. Он вел себя так, как если бы собирался сообщить какое-либо важное известие. Поощренный приемом, оказанным его выступлению по радио после возвращения из Москвы, он настаивал на том, чтобы министр информации предоставил ему новые возможности выступить по радио.

9 февраля я написал ему следующее:

«Я узнал, что, отвечая в Бристоле на вопрос по поводу возможности Вашего участия в правительстве, Вы сказали: «Спросите об этом лучше г-на Черчилля» или что-то в этом роде».

Изменения, происшедшие в правительстве в результате создания министерства военного производства и необходимости привлечь в его состав Стаффорда Криппса, который должен был принести в правительство новую силу, уже привели к серьезной перестройке. Я решил произвести в это же время некоторые другие изменения. Капитан Марджессон, который так хорошо работал, уже перестал быть военным министром, и я посоветовал назначить вместо него его постоянного заместителя сэра Джеймса Григга.

Я произвел также изменения в министерстве авиационной промышленности, заменив полковника Мур-Брабазона полковником Льевелином, превосходно проявившим себя в Соединенных Штатах, с которыми так тесно связано было теперь все наше авиационное производство.

Для того чтобы сократить число членов военного кабинета, я должен был просить министра финансов формально выйти из состава его членов. И наконец, последняя перемена среди важных изменений этого времени: Гринвуд вышел из состава военного кабинета, чтобы облегчить сокращение числа его членов, и проявил затем величайший патриотизм и бескорыстие.

Однако теперь, когда все казалось решенным, лорд Бивербрук ушел в отставку. Его здоровье было совершенно подорвано, и он считал, что не сможет выполнять новые и широкие функции, которые он на себя взял. Я сделал все от меня зависящее, чтобы разубедить его, но длинный и неприятный спор, происшедший в моем присутствии между ним и другими главными министрами, убедил меня в том, что лучше было не настаивать больше. Поэтому я согласился на его уход из состава военного кабинета и на то, чтобы он отправился с несколько неясно определенными задачами в США, где он мог бы оказать весьма полезное влияние на окружение президента.

Пост министра военного производства со всем тем значением, которое придавалось ему, теперь снова был вакантным. Мне нетрудно было выбрать преемника. В лице Оливера Литтлтона я нашел человека с большим деловым опытом и огромной личной энергией, проверенными временем. Я знал его с детства, когда встречался с ним в доме его отца, и в 1940 году назначил его руководителем министерства торговли и привлек его в парламент, нарушив, таким образом, его частную жизнь. В министерстве торговли он приобрел доверие всех кругов, а на посту государственного министра в Каире в течение большей части года ему пришлось иметь дело с серьезными военными неудачами на Среднем Востоке, и он был либо инициатором, либо проводником многих серьезных усовершенствований в административной и железнодорожной службе в тылу фронта. Благодаря этому он установил тесный контакт с Авереллом Гарриманом и пользовался большим уважением в Вашингтоне. Мне еще нужно было найти человека, который заменил бы его на посту государственного министра в Каире.

19 февраля было объявлено о реорганизации военного кабинета. Хотя теперь в его состав входило два новых лица, тем не менее общее количество его членов было сокращено с восьми до семи. Читатель заметит, что вопреки широко распространенному мнению я теперь полностью провел в жизнь мою точку зрения о том, что члены военного кабинета должны одновременно занимать ответственные посты и не быть просто советниками по общим вопросам, в обязанность которых входило бы лишь обдумывать, говорить и принимать решения в результате компромиссов или по большинству голосов.

Ряд изменений был произведен также на второстепенных постах. В этом деле я получил большую помощь. Не менее чем девять из главных заместителей министров добровольно передали свои посты в мое распоряжение с тем, чтобы облегчить тяжелую задачу. Вот окончательный список изменений, часть которых не была проведена в жизнь в течение нескольких недель:

Я разрешил проблему представительства верхней палаты в военном кабинете с помощью уже введенного правила, и, таким образом, несколько министров, которые, хотя формально и не были членами кабинета, фактически «постоянно присутствовали» на его заседаниях. Еще до окончания месяца я смог возобновить нашу нормальную работу.

В течение всего этого периода политических трений и перемен внутри страны, а также бедствий за границей мое собственное положение, казалось, нисколько не пострадало. Я был слишком занят повседневной работой, чтобы много размышлять над этим. Мой личный авторитет, по-видимому, даже возрос в результате неопределенного положения некоторых моих коллег или возможных коллег. Я не страдал от желания освободиться от своих обязанностей. Я хотел лишь, чтобы мои желания выполнялись после разумной полемики. Неудачи лишь теснее сплотили меня с начальниками штабов, и это единство ощущалось во всех органах правительства. Не было никаких слухов о каких-либо интригах или разногласиях, будь то в военном кабинете или между значительно большим числом министров в ранге членов кабинета. Однако извне непрерывно оказывался нажим с целью убедить меня изменить мой метод ведения войны с тем, чтобы добиться лучших результатов, чем те, которых мы добились в настоящее время.

«Мы все вместе с премьер-министром, но у него слишком много дел. Его следует частично освободить от бремени, упавшего на его плечи». Такова была настойчиво выдвигавшаяся точка зрения, и в связи с этим предлагались многочисленные теории.

Я твердо решил сохранить полностью мои полномочия в деле руководства войной. Это можно было осуществить, лишь объединив в моих руках посты премьер-министра и министра обороны. Часто значительно труднее бывает преодолевать возражения и улаживать различные противоречивые мнения, чем самостоятельно выносить решения. Весьма важно, чтобы наверху находился один человек, руководящий всеми вопросами, которому лояльно оказывается помощь и которого поправляют, но в руках которого находятся все права. Я, конечно, не остался бы ни одного часа на посту премьер-министра, если, бы меня лишили поста министра обороны. Поскольку моя решимость была всем хорошо известна, это заставляло многих молчать даже при самых неблагоприятных условиях, и многие добронамеренные предложения о создании комитетов и других форм безличного механизма ни к чему не приводили. Я должен выразить свою благодарность всем, кто помог мне добиться успеха.

Диспозиция войск генерала Персиваля, оборонявших остров Сингапур, показана на прилагаемой карте. 3-й корпус (генерал Хит) состоял теперь из английской 18-й дивизии (генерал-майор Беквит-Смит), основные силы которой прибыли 29 января, и англо-индийской 11-й дивизии (генерал-майор Кей), в которую вошли остатки 9-й дивизии. Район действия этого корпуса простирался вдоль северного побережья острова вплоть до дамбы, но не захватывал последнюю. Отсюда линию обороны держала австралийская 8-я дивизия (генерал-майор Гордон Беннет), в распоряжении которой находилась индийская 44-я бригада. Эта бригада прибыла лишь, за несколько дней и, подобно 45-й бригаде, состояла из молодых и лишь частично обученных солдат. Южное побережье оборонялось войсками гарнизона крепости. Вместе с двумя малайскими пехотными бригадами и добровольческим отрядом все эти части находились под командованием генерал-майора Симмонса.

Те из тяжелых орудий береговой обороны, которые могли стрелять в северном направлении, были почти бесполезны с их ограниченным запасом боеприпасов для действий против покрытой густой растительностью местности, где накапливались силы противника. На острове осталась только одна эскадрилья истребителей, и пользоваться можно было только одним аэродромом. В результате потерь и других причин численность гарнизона, теперь окончательно сосредоточенного в одном месте, уменьшилась со 106 тысяч, исчисляемых военным министерством, примерно до 85 тысяч человек, включая административно-хозяйственные и различные вспомогательные части. Из этого числа, по-видимому, вооружено было 70 тысяч. Подготовка полевой обороны и препятствий, хотя и была в значительной мере результатом местных усилий, совершенно не отвечала возникшей чрезвычайной необходимости. На линии, которая должна была подвергнуться атаке в ближайшее время, не было постоянной системы обороны. Боевой дух армии сильно упал в результате длительного отступления и жестоких боев на полуострове.

Северное и западное побережья, находившиеся под угрозой, были защищены проливом Джохор шириной от 600 до 2 тысяч ярдов и в известной мере болотами, покрытыми мангровыми зарослями возле устьев нескольких рек, Защищать нужно было 30-мильную линию фронта, а передвижения противника в джунглях на противоположном берегу невозможно было заметить.

Внутренняя часть острова также густо покрыта пышной растительностью и плантациями, и никто не мог наблюдать за тем, что происходит вдали. Район вокруг деревни Букит-Тима с расположенными там большими складами военных материалов, а также три водохранилища, от которых зависело водоснабжение, имели первостепенное значение. За всем этим лежал город Сингапур, в котором в это время укрывалось, по-видимому, миллионное население, состоявшее из представителей многих рас и множества беженцев. В Англии мы уже не питали никаких иллюзий в отношении возможности длительной обороны Сингапура. Вопрос заключался лишь в том, как долго продлится оборона.

Утром 8 февраля патрули сообщили, что противник накапливает свои силы на плантациях в северо-западной части острова, а наши позиции подверглись сильному артиллерийскому обстрелу. В 10 часов 45 минут вечера австралийская 22-я пехотная бригада была атакована к западу от реки Кранджи японскими 5-й и 18-й дивизиями. Головные отряды наступавших войск форсировали пролив Джохор в бронированных десантных судах, переброшенных по суше в результате длительной и тщательной подготовки к пунктам, откуда должна была начаться операция по высадке десантов. Завязались ожесточенные бои, и многие суда были потоплены, но австралийцев было мало, и отряды противника высадились во многих пунктах побережья. К тому моменту, когда бригада была реорганизована, противник захватил деревню Ама-Кенг – место пересечения окрестных дорог и тропинок. В 8 часов следующего утра противник атаковал аэродром Тенга. Наиболее подходящим местом для организации линии обороны был сравнительно узкий участок земли на реках Кранджи и Джуронг.

Австралийская 22-я и индийская 44-я бригады получили приказ отойти на эти позиции и были пополнены двумя батальонами из резерва командования.

Отчет о военных операциях гласил:

Генерал Персиваль – генералу Уэйвеллу

9 февраля 1942 года

«Прошлой ночью крупные силы противника высадились на западном побережье и продвинулись примерно на пять миль. Аэродром Тенга находится в его руках. Австралийская бригада, обороняющая этот сектор, понесла большие потери. Противник временно остановлен благодаря использованию резерва командования, но положение, бесспорно, является серьезным, учитывая большую протяженность береговой линии, за которой нам приходится вести наблюдение. Разработан план сосредоточения сил для прикрытия Сингапура, если это окажется необходимым».

Вечером 9 февраля новая атака подобного же характера была предпринята на фронте австралийской 27-й бригады между дамбой и рекой Кранджи, и противнику вновь удалось захватить опорный пункт, и таким образом между позициями этой бригады и линией Кранджи, Джуронг образовалась брешь. Это было еще не все, ибо две бригады, отходившие с запада к этой линии, где не было подготовленной обороны, зашли слишком далеко, и, прежде чем их удалось направить на верный путь, противник уже пересек эту линию. Бригада индийской 11-й дивизии и группа из трех батальонов английской 18-й дивизии были посланы друг за другом для восстановления позиций на фронте, удерживаемом Гордоном Беннетом, но к вечеру 10 февраля японцы уже подошли близко к деревне Букит-Тима и в течение ночи при поддержке танков продвинулись еще дальше.

Мы получили по этому поводу следующие известия:

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

10 февраля 1942 года

«Я думаю, Вам понятно, как мы расцениваем положение в Сингапуре. Начальник имперского генерального штаба сообщил кабинету, что Персиваль имеет в своем распоряжении свыше 100 тысяч человек, в том числе 33 тысячи англичан и 17 тысяч австралийцев. Японцы вряд ли имеют столько войск на всем Малаккском полуострове, а именно они имеют пять дивизий, выставленных вперед, и шесть, которые подтягиваются. При этих обстоятельствах защитники, очевидно, значительно превосходят по своей численности японские войска, форсировавшие пролив, и если бой будет вестись как следует, то они должны разбить японцев. Сейчас не следует думать о том, чтобы спасти войска или уберечь население. Битву следует вести до конца, чего бы это ни стоило. 18-я дивизия имеет возможность добиться того, чтобы ее имя вошло в историю. Командиры и старшие офицеры должны умереть вместе со своими солдатами. На карту поставлена честь Британской империи и английской армии. Я полагаю, что Вы не проявите снисхождения к какой бы то ни было слабости. Когда русские так дерутся и когда американцы так упорно держатся на Лусоне, вопрос стоит о репутации нашей страны и нашей расы.

Рассчитываем, что все силы будут введены в бой с противником и борьба будет доведена до конца. Я уверен, что эти слова выражают Ваши собственные чувства, и пишу их Вам только для того, чтобы разделить с Вами Ваше бремя».

Уэйвелл сообщил о результатах своего визита в безнадежных выражениях.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

11 февраля 1942 года

«Битва за Сингапур принимает неблагоприятный оборот. Японцы, применяя свою обычную тактику просачивания, продвигаются в западной части острова значительно быстрее, чем следовало бы. Я приказал Персивалю начать контратаку, используя для этого все имеющиеся на этом фронте войска.

Моральное состояние некоторых частей недостаточно хорошее, и боевой дух войск не так высок, как мне хотелось бы. Условия местности затрудняют оборону, поскольку приходится удерживать широкую линию фронта на сильно закрытой местности. Основным недостатком является слабая подготовка подкреплений и чувство неполноценности, вызванное смелой и искусной тактикой японцев и их господством в воздухе. Я не думаю, чтобы Персиваль имел в своем распоряжении такое количество войск, которое Вы назвали. Не думаю, что у него было более 60 – 70 тысяч в лучшем случае. Однако, очевидно, этого будет достаточно, чтобы расправиться с высадившимся противником, если удастся заставить войска действовать с достаточной энергией и решительностью.

Один из трех северных аэродромов находится теперь в руках противника, а остальные два под артиллерийским огнем и поэтому не могут быть использованы. Остающийся аэродром в южной части острова вследствие непрерывных бомбардировок может быть использован крайне ограниченно».

11 февраля по всему фронту развернулись беспорядочные бои. Смешанное соединение из резерва было послано, чтобы заполнить брешь между водохранилищем Макритчи и дорогой на Букит-Тиму. Дамба была разрушена на том конце, который находился ближе к противнику, и японцы смогли быстро все восстановить, как только отошли наши войска прикрытия. Японская императорская гвардия продвинулась по дамбе этой ночью и приблизилась к деревне Ни Сун. На следующий день, 12-го, 3-й корпус получил приказ отойти до линии, идущей от дороги на» Букит-Тиму до двух водохранилищ, удерживаемых 53-й дивизией, а оттуда до деревень Пая-Лебар и Калланг. Части гарнизона крепости на мысе Чанги были переброшены за эту линию. К югу от дороги на Букит-Тиму жестокие бои шли весь день 12-го. Австралийская 22-я бригада все еще удерживала свои позиции к югу от деревни Букит-Тима, откуда противник не мог вытеснить ее в течение 48 часов. Теперь она была изолирована и по приказу отведена к Танглину, где индийская 44-я и малайская 1-я бригады обороняли эту линию на юге.

В течение 13 февраля японцы мало продвинулись. Малайский полк, удерживавший горный кряж Пасир-Панджанг, упорно отбивал атаки японской 18-й дивизии, которая перешла в наступление после сильной двухчасовой артиллерийской подготовки.

14 февраля основные бои происходили в южном секторе, по обеим сторонам дороги на Букит-Тиму, где наши войска вынуждены были отойти на линию, оказавшуюся для них последней. К этому времени в Сингапуре создались ужасные условия. Гражданские рабочие сильно ослабели, нехватка воды казалась неминуемой, а запасы продовольствия и боеприпасов для войск значительно уменьшились в результате потери складов, находившихся теперь в руках противника. В это время приступили к осуществлению программы организованного разрушения. Орудия постоянных оборонительных сооружений и почти все полевые и зенитные орудия были уничтожены вместе с секретным снаряжением и документами. Весь авиационный бензин и авиационные бомбы были сожжены или взорваны. Некоторое замешательство возникло в связи с разрушениями на военно-морской базе. Были отданы соответствующие приказы, плавучий док был потоплен, а кессон и насосные механизмы сухого дока разрушены, но многое другое, предусмотренное общим планом, осталось невыполненным.

В этот день губернатор Стрейтс-Сеттльмента доложил в министерство колоний:

14 февраля 1942 года

«Командующий сообщил мне, что город Сингапур теперь осажден со всех сторон. Миллион человек находится теперь на территории радиусом три мили. Система водоснабжения сильно повреждена и вряд ли сможет действовать больше 24 часов. На улицах валяется множество трупов, и хоронить их нет возможности. Мы под угрозой полностью лишиться воды, что, несомненно, приведет к возникновению чумы. Считаю своим долгом сообщить об этом командующему».

Теперь Уэйвелл прислал мне телеграмму, которая, по-видимому, была решающей.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

14 февраля 1942 года

«Получил телеграмму от Персиваля, который указывает, что противник подошел к самому городу и что его войска не способны на дальнейшие контратаки. Приказал ему продолжать причинять противнику максимальный ущерб, ведя в случае необходимости бои за каждый дом. Опасаюсь, однако, что сопротивление вряд ли будет особенно продолжительным».

Теперь, когда стало ясно, что в Сингапуре все потеряно, я счел, что было бы неправильно настаивать на продолжении бесполезной бойни и при отсутствии надежд на победу заставить этот колоссальный город с его огромным, беспомощным и объятым теперь паникой населением пережить все ужасы уличных боев. Я высказал свое мнение генералу Бруку, и оказалось, что он также считал, что на генерала Уэйвелла не следует больше оказывать давление из Англии и что ему надо разрешить принять неизбежное решение, за которое мы разделяем ответственность, следующей телеграммой:

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

14 февраля 1942 года

«Конечно, только Вы можете судить, что наступил такой момент, когда в Сингапуре уже нельзя больше добиться никаких результатов, и Вы должны дать соответствующее указание Персивалю. Начальник имперского генерального штаба согласен».

Воскресенье 15 февраля стало днем капитуляции. Армейских запасов продовольствия было лишь на несколько дней, артиллерийских боеприпасов осталось крайне мало, и бензина для машин практически не было. Самым страшным было то, что воды, очевидно, могло хватить только на 24 часа. Старшие командиры заявили генералу Персивалю, что из двух возможных выходов – контратака или капитуляция – первая была не под силу совершенно измотанным войскам.

Он решил капитулировать и послал свою последнюю, трагическую телеграмму генералу Уэйвеллу:

15 февраля 1942 года

«Вследствие потерь, причиненных действиями противника, вода, бензин, продовольствие и боеприпасы практически пришли к концу. Поэтому не могу больше продолжать борьбу. Все люди сделали все, что было в их силах, и благодарны Вам за Вашу помощь».

Японцы потребовали и добились безоговорочной капитуляции. Военные действия прекратились в 8 часов 30 минут вечера.

С чувством облегчения, испытывая подъем боевого духа, мы приветствовали вступление Соединенных Штатов в войну. Отныне мы разделим наше бремя с партнером, обладающим почти неограниченными ресурсами, и мы сможем надеяться, что в войне на море мы скоро справимся с подводными лодками. К концу 1941 года число подводных лодок достигло почти 250, и адмирал Дениц мог сообщить, что около 100 из них участвовало в операциях, причем ежемесячно флот пополнялся еще 15 подводными лодками. Вначале наша совместная оборона, хотя она и была значительно сильнее, чем тогда, когда мы действовали в одиночку, оказалась недостаточной для отражения новых атак, которые предпринимались теперь против значительно большего числа объектов. На протяжении шести или семи месяцев подводные лодки действовали в американских водах почти безнаказанно, и мы фактически оказались перед угрозой затяжки войны на неопределенное время. Если бы мы были вынуждены приостановить или хотя бы серьезно ограничить на некоторое время движение судов в Атлантике, все наши совместные планы оказались бы сорванными.

12 декабря на совещании у фюрера было решено начать подводную войну в американских береговых водах. Поскольку большое число подводных лодок и ряд лучших германских командиров были переброшены в Средиземное море, а по приказу Гитлера Дениц вынужден был также держать большие силы в норвежских и арктических водах, вначале в американские воды было отправлено только шесть крупных подводных лодок водоизмещением по 740 тонн. Эти лодки вышли из портов Бискайского залива между 18 и 30 декабря с приказом проникнуть в акваторию южнее Ньюфаундленда, поближе к портам, где собирались конвои, отправлявшиеся в Англию. Немцы достигли немедленного успеха. К концу января 31 судно общим тоннажем около 200 тысяч тонн было потоплено вблизи побережья Соединенных Штатов и Канады.

Вскоре атаки распространились на юг к Хэмптон-Роде и мысу Гаттерас, а оттуда к берегам Флориды. Этот великий водный путь кишел беззащитными американскими судами и судами союзников. По этому пути непрерывной цепочкой растянулся драгоценный нефтеналивной флот, шедший в нефтяные порты Венесуэлы и Мексики и обратно. Прекращение этого движения отразилось бы на всей нашей военной экономике и на всех военных планах.

В Карибском море, где было множество объектов, подводные лодки предпочитали охотиться главным образом за танкерами. Всевозможные нейтральные суда подвергались нападениям наравне с судами союзников. С каждой неделей это истребление судов принимало все большие размеры. В феврале в результате действий подводных лодок в Атлантическом океане потери составили 71 судно общим тоннажем 384 тысячи тонн, из которых все, за исключением двух, были потоплены в американской зоне. Это были максимальные потери из всех, которые мы понесли до сих пор в течение войны. Но в скором времени и они были превзойдены.

Вышеуказанные потери судов, которые значительно превышали все потери, известные до сих пор в этой войне, хотя они и не достигли катастрофических размеров худшего периода 1917 года, были причинены не более чем 12 – 15 подводными лодками, действовавшими одновременно в этом районе. Защита, оказываемая американским военно-морским флотом в течение нескольких месяцев, была совершенно недостаточной. Действительно, приходится удивляться тому, что в течение двух лет, когда тотальная война приближалась к Американскому континенту, не было предпринято более широких мер против этой смертоносной опасности. Многое было сделано для нас в соответствии с политикой президента – «любая помощь Англии, за исключением вступления в войну». Мы приобрели 50 старых эсминцев и 10 американских сторожевых таможенных судов. В обмен мы предоставили бесценные базы в Вест-Индии.

Но сейчас наш союзник остро ощущал нехватку судов. После событий в Пёрл-Харборе Тихий океан явился тяжелым бременем для американского военно-морского флота. Все же удивительно, что, хотя они и располагали всей информацией о мерах предосторожности, предпринятых нами как до, так и во время разгоревшейся борьбы, у них не существовало никаких планов в отношении береговых конвоев и увеличения числа мелких судов.

Не была подготовлена и береговая противовоздушная оборона. Воздушные силы американской армии, под контролем которых находилась почти вся военная авиация, базирующаяся на берегу, не проводили учений в области противолодочной войны, в то время как военно-морской флот, оснащенный гидросамолетами и самолетами-амфибиями, не располагал возможностями для проведения таких учений. Поэтому случилось так, что в эти критические месяцы создание эффективной американской системы обороны сопровождалось большими трудностями и перерывами. Тем временем США и все союзные страны несли тяжелые потери в судах, грузах и человеческих жизнях. Эти потери были бы значительно большими, если бы немцы послали для операций в Атлантику свои тяжелые надводные корабли. Однако Гитлер был одержим идеей, что мы намереваемся в скором времени вторгнуться в Северную Норвегию. Из-за своего крайне одностороннего образа мышления он пожертвовал блестящими возможностями в Атлантике и сконцентрировал в норвежских водах все имевшиеся надводные корабли и много ценных подводных лодок.

«Норвегия, – заявил он, – это зона, где решится судьба нынешней войны».

Как известно читателю, эта зона действительно являлась важнейшей, и в то время возможности для активных действий немцев имелись именно в Атлантике. Адмиралы тщетно настаивали на военно-морском наступлении. Их фюрер оставался непреклонным, и нехватка горючего только укрепила его в принятом им стратегическом решении.

Уже в январе он послал в Тронхейм свой единственный, но самый мощный в мире линкор «Тирпиц».

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

25 января 1942 года

«Известно, что «Тирпиц» уже три дня находится в Тронхейме. В настоящее время величайшим событием на море будет уничтожение или хотя бы повреждение этого корабля. Никакой другой объект нельзя сравнить с ним».

В порядке осуществления своей политики обороны Гитлер решил отозвать в отечественные порты линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау», которые в течение почти года подвергались блокаде в Бресте и в то же время представляли собой серьезную угрозу для наших океанских конвоев. Ночью 11 февраля два линейных крейсера вместе с крейсером «Принц Евгений» выскользнули из Бреста.

Утро 12 февраля было туманным, и, когда были замечены корабли противника, радар на наших патрулирующих самолетах отказал. Наш береговой радар также не обнаружил их. В то время мы считали это злополучной случайностью. После окончания войны мы узнали, что начальник германской радарной службы генерал Мартини располагал тщательно разработанным планом. С помощью дополнительного нового оборудования Германия усилила искусственные помехи в эфире, которые раньше были довольно неэффективными. Но для того чтобы не вызвать подозрений в знаменательный день, новые установки по созданию помех в эфире начинали работать постепенно, так что с каждым днем помехи становились лишь немного сильнее. Поэтому у наших техников не было оснований для особых жалоб, и никто не подозревал, что происходит нечто неожиданное. Однако к 12 февраля помехи стали такими сильными, что наш радар, использовавшийся для наблюдения за морем, стал фактически бесполезным. Морское министерство получило известие только в 11 часов 25 минут утра.

К тому времени ускользавшие крейсера и сопровождавшие их мощные воздушные силы и эсминцы находились на расстоянии 20 миль от Булони. Вскоре после полудня тяжелые орудия дуврских батарей открыли огонь, и в море немедленно вышел первый боевой отряд в составе пяти торпедных катеров, который предпринял атаку. Шесть самолетов-торпедоносцев «суордфиш» вылетели из Мэнстона (графство Кент) под командованием капитан-лейтенанта Эсмонда. Самолеты «суордфиш», которые подверглись яростному нападению вражеских истребителей, сбросили свои торпеды на противника, но это дорого обошлось им. Ни один из них не вернулся, и было спасено только пять человек. Эсмонд был посмертно награжден орденом Крест Виктории.

Бомбардировщики и бомбардировщики-торпедоносцы последовательными волнами атаковали противника до наступления вечера. С германскими истребителями завязывались многочисленные ожесточенные и беспорядочные бои, в ходе которых мы несли более тяжелые потери, чем противник, обладавший численным превосходством. Когда примерно в 3 часа 30 минут дня германские крейсера находились вблизи голландского побережья, пять эсминцев, вышедших из Гарвича, предприняли атаку и, действуя под мощным огнем неприятеля, выпустили свои торпеды на расстоянии приблизительно трех тысяч ярдов. Тем не менее германская эскадра, которая не понесла ущерба ни от дуврских батарей, ни от торпедных атак, продолжала следовать по своему курсу, и к утру 13 февраля все германские корабли прибыли к отечественным берегам. Известие об этом поразило английскую общественность, которая не могла понять то, что, естественно, казалось ей доказательством германского господства в Ла-Манше. Вскоре, однако, мы обнаружили при помощи нашей разведки, что как «Шарнхорст», так и «Гнейзенау» оказались жертвами наших мин, установленных самолетами. «Шарнхорст» смог вступить в строй только через шесть месяцев, а «Гнейзенау» так и не появлялся до конца войны.

Тем временем на Атлантическом побережье Соединенных Штатов продолжался разгром. Командир одной германской подводной лодки сообщил Деницу, что в десять раз большее число подводных лодок могло бы найти достаточно объектов. Подводные лодки днем лежали на дне, а ночью развивали свою высокую надводную скорость и выбирали наиболее выгодную добычу. Они заявляли, что почти каждая их торпеда поражала свою жертву, а когда запас торпед иссякал, орудийный огонь был почти столь же эффективным. В города Атлантического побережья, где в течение некоторого времени линия берега была полностью освещена, по ночам доносились звуки боя, происходившего вблизи побережья; было видно, как невдалеке от берега горели и тонули суда и принимались меры по спасению оставшихся в живых и раненых.

У нас в Лондоне эти неудачи вызывали чувство обеспокоенности и горечи. 10 февраля мы по своей инициативе предложили американскому военно-морскому флоту 24 наших тральщика, оснащенных наилучшим образом для действий против подводных лодок, и 10 корветов с их обученными экипажами. Наш союзник приветствовал это предложение, и первые суда прибыли в Нью-Йорк в начале марта. Их было немного, но это был максимум того, что мы могли уделить.

В марте наибольшая активность отмечалась в районе между Чарлстоном и Нью-Йорком, в то время как единичные подводные лодки рыскали в Карибском море и Мексиканском заливе с такой свободой действий и наглостью, что это трудно было вынести. В течение этого месяца были потоплены суда общим тоннажем почти в полмиллиона тонн; три четверти из этого количества были потоплены на расстоянии 300 миль от американского побережья, и почти половину из них составили танкеры.

Премьер-министр – Гарри Гопкинсу

12 марта 1942 года

«1. Меня чрезвычайно беспокоит потопление колоссального количества танкеров западнее 40-го меридиана и в Карибском море. В январе было потоплено или повреждено 18 судов общей грузоподъемностью 221 тысяча тонн; в феврале это число потопленных судов увеличилось до 34 грузоподъемностью 364 941 тонна; за первые 11 дней марта было потоплено 7 судов общей грузоподъемностью 88 449 тонн. Сообщают, что за один вчерашний день были потоплены или повреждены суда грузоподъемностью 30 тысяч тонн. Таким образом, в одних этих водах в течение немногим более двух месяцев было потоплено или повреждено около 60 танкеров общей грузоподъемностью около 675 тысяч тонн. Кроме того, несколько других танкеров также не вернулись к назначенному сроку...

3. Положение столь серьезно, что требуются какие-то решительные действия, и мы надеемся, что Вы сможете обеспечить дополнительные эскортные силы для немедленной организации конвоев в районе Вест-Индия, Бермудские острова, отозвав несколько своих эсминцев из Тихого океана, до тех пор, пока 10 корветов, которые мы передаем Вам, не начнут действовать».

Озабоченный президент после консультаций со своими адмиралами по этому вопросу и по общему положению на море дал пространный ответ на мою телеграмму. Он приветствовал прибытие тральщиков и корветов. Он предложил различные методы экономии трансатлантических эскортов, включая сокращение цикла конвоев до 1 июля: к этому времени должно было полностью развернуться все возрастающее строительство небольших эскортных судов и самолетов в Америке.

Март закончился для нас блестящим и героическим подвигом в Сен-Назере. Это было единственное место на всем Атлантическом побережье, где можно было поставить в док для ремонта «Тирпиц», если корабль был поврежден. Если бы можно было уничтожить этот один из величайших доков в мире, то выход «Тирпица» из Тронхейма в Атлантику стал бы значительно более опасным, и, может быть, сочли бы, что этого вообще не стоит предпринимать. Наши десантные отряды были готовы ринуться в драку, а здесь предстояло совершать славный подвиг, непосредственно связанный с высшими стратегическими соображениями. Днем 26 марта из Фальмута вышла экспедиция в составе эсминцев и легких береговых судов под командованием капитана 3 ранга английского военно-морского флота Райдера, в которой принимал участие полковник Ньюмен из Эссекского полка. На судах находилось около 250 человек, составлявших десантные отряды. Им пришлось пройти 400 миль по водам, находившимся под постоянным наблюдением патрулей противника, и 5 миль по устью Луары.

Цель заключалась в уничтожении ворот большого шлюза. «Кэмпбелтаун», один из 50 старых американских эсминцев, в носовой части которого находилось три тонны сильновзрывчатых веществ, вошел в ворота дока под убийственным огнем, который велся на близком расстоянии. Здесь его подорвали, а взрыватели главных подрывных зарядов были установлены так, чтобы они взорвались позднее. Его привел сюда капитан-лейтенант Битти. Десантный отряд под командованием майора Копленда, находившийся на борту этого эсминца, высадился на берег, чтобы уничтожить оборудование дока. Их встретили немцы, которых было значительно больше. Завязался яростный бой. Все в десантном отряде, кроме пятерых, были убиты или захвачены в плен. Судно капитана 3 ранга Райдера, хотя оно и было подожжено со всех сторон, непостижимым образом оставалось на плаву, и он с остатками своего отряда прорвался в открытое море и благополучно вернулся домой. Однако большой взрыв еще предстоял. Со взрывателем что-то случилось, и лишь на другой день, когда большой отряд немецких офицеров и специалистов осматривал разрушенный «Кэмпбелтаун», зажатый в воротах шлюза, судно взорвалось с потрясающей силой; сотни немцев были убиты, а большой шлюз был выведен из строя до конца войны. Немцы обращались с уважением с пленными, четверо из которых имели Крест Виктории, однако храбрые французы, которые немедленно бросились со всех сторон на помощь отряду в надежде на то, что это головной отряд освободительной армии, понесли жестокое наказание.

Наконец 1 апреля американский военно-морской флот смог начать частично осуществлять систему конвоев. Сначала это были лишь дневные рейсы на расстояние около 120 миль между двумя защищенными якорными стоянками, и они осуществлялись группой эскортируемых судов. Ночью все судоходство прекращалось. Ежедневно нужно было обеспечивать прикрытие примерно для 120 судов между Флоридой и Нью-Йорком.

Последовавшие задержки были новым несчастьем. Лишь 14 мая первый полностью организованный конвой вышел из Хэмптон-Роде в Ки-Уэст. Затем эта система была быстро распространена в северном направлении до Нью-Йорка и Галифакса, и к концу месяца наконец была создана замкнутая цепь конвоирования вдоль восточного побережья из Ки-Уэста в северном направлении. Результаты сказались мгновенно, и потери судов уменьшились.

Адмирал Дениц сразу же перенес основные атаки в Карибское море и Мексиканский залив, где еще не было системы конвоев. Здесь количество потопленных танкеров резко увеличилось. Расширяя радиус своих действий, германские подводные лодки начали появляться у побережья Бразилии и на реке Святого Лаврентия. Лишь к концу года была осуществлена полная и непрерывная система конвоев, которая охватывала все эти колоссальные районы.

Однако в июне отмечалось улучшение положения, а последние дни июля можно рассматривать как период прекращения ужасного истребления судов вдоль американского побережья. В течение этого семимесячного периода потери союзников в Атлантическом океане в результате только действий подводных лодок составляли более 3 миллионов тонн, включая 181 английское судно тоннажем 1 130 тысяч тонн. Потери, понесенные конвоями, составляли менее одной десятой части всей этой цифры. Вплоть до июля все это стоило противнику не более 14 подводных лодок, потопленных в Атлантическом и Ледовитом океанах; только 6 из них были потоплены в североамериканских водах. После этого мы вернули себе инициативу в этом районе. Только в июле вблизи Атлантического побережья было потоплено 5 подводных лодок, а в других районах было потоплено еще 6 немецких и 3 итальянские подводные лодки. Нас подбодрило потопление этих 14 подводных лодок в течение одного месяца; половина из них была потоплена эскортными кораблями. Это были лучшие успехи, достигнутые до того времени. Но даже в этом случае число новых подводных лодок, каждый месяц вступавших в строй, все еще превышало число подводных лодок, потопленных нами.

Более того, адмирал Дениц переводил свои подводные лодки из всех тех районов, где контрмеры, предпринимаемые союзниками, начинали приносить результаты. Поскольку он располагал широкими морскими просторами, он всегда мог рассчитывать на безопасные действия в течение непродолжительного периода в новом районе, прежде чем мы настигали его там. Уже в мае сравнительная свобода нашего трансатлантического судоходства была нарушена в результате нападения на конвой в районе приблизительно 700 миль западнее Ирландии, причем погибло 7 судов. За этим последовало нападение в районе Гибралтара и повторное появление подводных лодок вблизи Фритауна. Гитлер снова пришел нам на помощь, настояв на том, что должна быть группа подводных лодок, готовая отразить попытки союзников занять Азорские острова или Мадейру. Как известно читателю, его мысли в этом направлении не были лишены основания, но мало вероятно, чтобы одни подводные лодки могли осуществить какое-либо решающее вмешательство, если бы мы решились на такой удар. Дениц сожалел по поводу того, что его излюбленным подводным лодкам поставлены эти новые задачи, что совпало с окончанием спокойных для него дней у американского побережья и с периодом, когда он собирал свои силы для того, чтобы возобновить нападения на главные пути конвоев.

Худшим злом для нас были атаки подводных лодок. Немцам стоило бы все поставить на эту карту. Я помню, как мой отец говорил:

«Если в политике ты ухватишься за что-нибудь хорошее, то держись за это».

Это также важный стратегический принцип. Подобно тому, как Геринг в 1940 году во время битвы за Англию постоянно менял объекты своих воздушных нападений, так и теперь подводная война была до некоторой степени ослаблена ради других привлекательных действий. Тем не менее она была ужасным фактором в весьма трудные для нас времена.

Здесь следует вспомнить ход событий в других районах и вкратце проследить за развитием битвы в Атлантике до конца 1942 года.

В августе немецкие подводные лодки обратили свое внимание на район у Тринидада и на северное побережье Бразилии, где суда доставляли бокситы в США для авиационной промышленности и где поток судов, выходящих с товарами для Среднего Востока, представлял собой наиболее привлекательный объект. Другие блуждающие подводные лодки действовали вблизи Фритауна; радиус действия некоторых из них в южном направлении достигал мыса Доброй Надежды, а несколько подводных лодок даже проникло в Индийский океан. В течение некоторого времени нас беспокоило положение в Южной части Атлантики. В сентябре и октябре здесь были потоплены 5 больших пароходов, возвращавшихся в отечественные порты самостоятельно, но все наши транспорты с войсками, шедшие на Средний Восток в конвоях, не понесли никакого ущерба. Среди больших потопленных судов была «Лакония», тоннажем почти 20 тысяч тонн, на которой находилось 2 тысячи итальянских военнопленных, направлявшихся в Англию. Многие из них утонули.

К этому времени главная битва снова разгорелась на главных коммуникациях конвоев в Северной Атлантике. Подводные лодки уже научились считаться с воздушной мощью, и свой новый натиск они осуществляли почти исключительно в центральном районе, за пределами радиуса действия авиации, базировавшейся в Исландии и на Ньюфаундленде. В августе двум конвоям был причинен большой ущерб, причем один из них потерял 11 судов; в течение этого месяца подводные лодки потопили 108 судов тоннажем более 0,5 миллиона тонн. В сентябре и октябре немцы вернулись к своей прежней практике дневных нападений в погруженном состоянии. Поскольку теперь они действовали целыми «стаями», нельзя было при наших ограниченных ресурсах предотвратить крупные потери конвоев. Теперь мы особенно остро почувствовали отсутствие достаточного количества самолетов дальнего радиуса действия в морской авиации берегового базирования. Воздушное прикрытие простиралось все еще не более чем на 600 миль от наших береговых баз; на приложенной карте Атлантического океана, на которой отмечены эти зоны, показан большой неохранявшийся район в центре, где надводные эскортные суда, подвергавшиеся тяжелым испытаниям, не могли получить никакой поддержки с воздуха.

Первые месяцы 1942 года были трудным периодом для нашей морской авиации берегового базирования. Настоятельные требования подкреплений для Дальнего Востока и района Средиземного моря значительно истощили наши запасы самолетов и обученных экипажей, которые таяли по мере того, как мы удовлетворяли неотложные потребности в других районах. Более того, пришлось волей-неволей временно прекратить пополнение корпуса новыми эскадрильями самолетов дальнего действия, которых с нетерпением ожидали. В этих трудных условиях наш летный состав делал все, что было в его силах.

Хотя сами эскортные суда и обеспечивали относительную защиту от атак, предпринимаемых подводными лодками по традиции днем в погруженном состоянии, они никогда не могли отдаляться на значительное расстояние от конвоев и рассеивать значительные скопления противника на флангах. Таким образом, когда «стаи» подводных лодок нападали, они могли наносить комбинированные удары таким количеством подводных лодок, которого было достаточно, чтобы нейтрализовать оборону. Мы понимали, что выход заключался в том, чтобы не только окружить каждый конвой надводными эскортными судами, но и обеспечить также достаточное прикрытие с воздуха, способное обнаружить находящиеся поблизости подводные лодки и заставить их погрузиться, обеспечивая таким образом путь, по которому конвой может продвигаться беспрепятственно. Одного этого чисто оборонительного мероприятия было недостаточно. Для того чтобы одолеть подводные лодки, необходимо было находить их и решительно атаковать на море и с воздуха, где бы они ни были обнаружены. Необходимых самолетов, обученных экипажей и авиационного вооружения было еще недостаточно для того, чтобы добиться решающего перелома, но теперь мы уже положили начало, создав группу поддержки из надводных судов.

Уже давно настаивали на осуществлении этой тактической идеи, но для этого не имелось средств. Первые из этих групп поддержки, которые позже превратились в важный фактор противолодочной войны, состояли из двух сторожевых кораблей, четырех новых фрегатов из тех, которые сейчас стали сходить со стапелей, и четырех эсминцев. Они были укомплектованы хорошо обученными и опытными экипажами и оснащены новейшим оружием; предполагалось, что они будут действовать независимо от конвойных кораблей и, не неся никаких других обязанностей, будут выискивать стаи подводных лодок, охотиться за ними и уничтожать их там, где существует угроза с их стороны. Существенным фактором в успешном осуществлении этих планов было сотрудничество между группами поддержки и авиацией, и в 1943 году стало обычным явлением, что самолет замечал подводную лодку и указывал группе поддержки ее добычу. Более того, всегда существовала вероятность, что во время преследования одной подводной лодки обнаружатся другие, и, таким образом, одна замеченная подводная лодка могла привести к обнаружению целой стаи.

Тем временем обращалось большое внимание на необходимость обеспечения поддержки конвоев с помощью авиации, базирующейся на авианосцах. Читатель вспомнит из предыдущего тома, какой успешной была короткая и яркая карьера нашего первого эскортного авианосца «Одэсити», который погиб в декабре 1941 года. К концу 1942 года действовало шесть таких кораблей. Впоследствии много подобных кораблей строилось в Америке, а также в Англии, и первый из них, «Авенджер», вышел в сентябре вместе с конвоем, направлявшимся в Северную Россию. Позже, в октябре, они впервые начали успешно действовать против подводных лодок, конвоируя суда, участвовавшие в операции «Торч». Эти корабли, на которых находились самолеты морской авиации «суордфиш», отвечали необходимому требованию – они обеспечивали полную разведку в глубину, действуя независимо от береговых баз и в полном взаимодействии с надводными эскортными судами. Таким образом, благодаря максимальным усилиям и изобретательности наши противолодочные мероприятия становились более действенными; однако силы противника также возрастали, и нам еще предстояло много серьезных неудач.

С января по октябрь 1942 года, несмотря на потери, число действующих немецких подводных лодок увеличилось с 90 до 196. Более того, к осени около половины всех этих подводных лодок снова действовало в Северной Атлантике, где наши конвои подвергались яростным атакам более крупных групп подводных лодок, чем когда-либо раньше. В то же время все наши эскорты были сокращены до минимума ради осуществления наших основных операций в Африке. В ноябре союзники понесли самые большие потери на море за всю войну; одни только подводные лодки потопили 117 судов тоннажем более 700 тысяч тонн; кроме того, суда тоннажем 100 тысяч тонн погибли по другим причинам.

В открытом море вне пределов радиуса действия воздушного прикрытия положение было столь угрожающим, что 4 ноября я лично создал новый комитет противолодочной войны, который должен был специально заниматься этими проблемами. Этот орган, которому было предоставлено право принимать далеко идущие решения, сыграл немаловажную роль 6 войне. Стараясь увеличить радиус действия наших самолетов «либерейтор», снабженных радарами, мы решили снять их с операций на время, требуемое для осуществления необходимых усовершенствований. В соответствии с этой политикой президент Рузвельт по моей просьбе прислал для действий с баз Соединенного Королевства все подходящие американские самолеты, оборудованные новейшими радарными установками. Таким образом, вскоре мы могли возобновить операции в Бискайском заливе при наличии больших сил и при лучшем оснащении. Это решение и другие мероприятия, осуществленные в ноябре 1942 года, дали результаты в 1943 году.

По вопросу о создании АБДА во главе с верховным главнокомандующим правительства Англии, США, Голландии, Австралии, Новой Зеландии, Индии и Китая обменялись по телеграфу десятками тысяч слов, зашифрованных самым надежным образом. Командование АБДА комплектовалось в строгом соответствии с требованиями отдельных стран, и от каждой из них входили представители армии, флота и военно-воздушных сил. Выдвигались сложные доводы в отношении того, может ли в порядке компромисса голландский адмирал командовать военно-морскими силами; спорили о том, каким образом все должно быть улажено с американцами и англичанами, в какой мере все это касается австралийцев и т. д. Едва все это было согласовано между пятью державами и тремя родами вооруженных сил, как весь обширный район, о котором шла речь, был захвачен японцами, а объединенный союзный флот был потоплен в роковой битве в Яванском море.

В самом начале возникло недоразумение с Чан Кайши, которое, хотя и не отразилось на ходе событий, все Же касалось большой политики. В Вашингтоне я обнаружил, что американцы, даже высшие руководители, придавали удивительно несоразмерное значение Китаю. Мне было известно, что Китаю приписывалась почти такая же боевая мощь, как и Британской империи, а китайскую армию приравнивали в разговорах к армии России, Я сказал президенту о том, насколько, по моему мнению, американцы переоценивают вклад, который может внести Китай в общую войну. Он совершенно не согласился со мной. В Китае насчитывается 500 миллионов человек. Что произошло бы, если бы это колоссальное население развивалось в течение последнего столетия так же, как Япония, и располагало бы современным оружием? Я ответил, что я говорю о нынешней войне, и этого в данный момент вполне достаточно. Я сказал, что я, конечно, всегда буду вежлив с китайцами и буду стараться быть им полезным, потому что восхищаюсь ими, они мне нравятся как нация, и то обстоятельство, что ими постоянно плохо управляют, вызывает у меня жалость. Но он не должен ожидать, что я соглашусь с тем, что, по моему мнению, является совершенно неправильной оценкой.

Генерал Уэйвелл прибыл в Батавию 10 января и создал свой штаб вблизи Бандунга, где расположилось командование голландской армии. Располагая лишь небольшой группой офицеров и находясь на большом расстоянии от источников получения подкреплений в условиях развития активных действий на многих участках его пятитысячемильного фронта, он приступил к осуществлению сложной и безотлагательной задачи создания первого из нескольких межсоюзных командований в этой войне.

Победы, одержанные Японией, уже угрожали цепи островов, образующей южную оконечность Малайского барьера; самыми большими островами этой цепи являются Суматра и Ява. К востоку от этого района генерал Макартур без какой-либо надежды на спасение продолжал оказывать решительное сопротивление на полуострове Батан, на Филиппинах. На западе большая часть Британской Малайи была захвачена. Сингапур был в опасности. Между этими двумя фланговыми опорными пунктами сопротивления союзников, которые находились под угрозой, другие японские войска продвигались в южном направлении по многочисленным голландским островам. Саравак и Бруней – голландские нефтяные порты на Борнео и Целебесе – были уже захвачены. С каждым шагом противник закреплял свои успехи, создавая воздушные базы, с которых он мог наносить удары по следующей избранной им цели. Его войска никогда не выходили за пределы действия его мощного воздушного прикрытия, опирающегося на береговые базы или его авианосцы на море. Это было осуществлением давно взлелеянных и дальновидных планов военизированной страны с полным использованием элемента стратегической неожиданности.

Для Уйэвелла все зависело от прибытия подкреплений. Ничего нельзя было сделать для спасения небольших голландских гарнизонов в ключевых пунктах главных островов, и мы уже знаем, что произошло в Сингапуре. Американцы прилагали все усилия, чтобы послать союзному командованию самолеты морем или по воздуху; однако расстояния были огромные, а японская машина действовала быстро и точно.

К концу января был захвачен Кендари на Целебесе и большой нефтяной порт Баликпапан в восточной части Борнео. Остров Амбон, на котором находился важный аэродром, был захвачен значительно превосходящими силами противника. Дальше на восток и вне района дВДА японцы захватили Рабаул на острове Новая Британия и Бугенвиль на Соломоновых островах. Это было первым шагом в серьезной попытке перерезать жизненно важную линию, соединявшую Австралию с США. В начале февраля первые японские войска высадились а Финш-Харборе на Новой Гвинее, но масштабы действий в других районах помешали им в тот момент расширить свой контроль над этими отдаленными районами. На противоположном конце, в Бирме, вторжение развивалось.

Уэйвелл приложил все усилия, чтобы противостоять натиску. Он создал в Палембанге ударные воздушные силы. На море американские и голландские подводные лодки не без успеха действовали против различных сил вторжения восточнее и западнее Борнео. Было оказано сопротивление нападению на Баликпапан, и транспорты были потоплены четырьмя американскими эсминцами.

На следующий день после падения Сингапура верховный командующий снова проанализировал положение, сложившееся на его театре военных действий, и его деловой отчет дает ясное и полное представление о сложившейся обстановке

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

16 февраля 1942 года

«1. Как Вы поймете, недавние события в Сингапуре и южной части Суматры поставили перед нами чрезвычайно серьезные и безотлагательные проблемы – стратегические и политические.

2. Географические факторы. Длина Явы – 500 миль, что приблизительно равняется расстоянию от Лондона до Инвернесса; в сущности, и практически на всем северном побережье существуют благоприятные условия для высадки.

3. Масштабы атаки и вероятные действия противника. При наличии судов и эскортов противник, вероятно, сможет в течение ближайших 10 – 14 дней выставить четыре дивизии против Явы и в течение месяца усилить их двумя или более дивизиями. Возможно, что в нападении с воздуха будут участвовать максимально 400 – 500 истребителей (включая истребители, базирующиеся на авианосцы) и 300 – 400 бомбардировщиков.

Мы располагаем следующими ресурсами для того, чтобы отразить атаку противника против Явы:

а) Военно-морские силы. Максимум 3 – 4 крейсера и около 10 эсминцев в качестве ударной силы. Если эти силы будут разделены между двумя угрожаемыми оконечностями острова, то они будут слишком слабы в обоих пунктах. Если они останутся вместе, то, учитывая расстояние, трудно будет вовремя достичь важнейшего пункта. Где бы они ни находились, они могут подвергнуться сильным воздушным атакам.

б) Сухопутные силы. В настоящее время имеются три слабые голландские дивизии. Английские имперские войска состоят из одного эскадрона 3-го гусарского полка, оснащенного легкими танками, и около 3 тысяч австралийцев, сведенных в различные соединения. Имеется несколько тысяч человек из наземного обслуживающего персонала королевских военно-воздушных сил, но часть из них не вооружена. Американские войска состоят из одного не полностью оснащенного полка полевой артиллерии.

в) Военно-воздушные силы. В настоящее время имеется около 50 истребителей, 65 средних или пикирующих бомбардировщиков и 20 тяжелых бомбардировщиков. Предотвратить высадку на Яве в ближайшем будущем можно, только располагая здесь превосходством морских и воздушных сил. Приведенные факты показывают, что обеспечение этого превосходства крайне мало вероятно. После того как противник совершит высадку, в настоящее время мало что можно сделать для того, чтобы помешать ему быстро оккупировать главные военно-морские и воздушные базы острова.

Первый эшелон австралийского корпуса прибудет на Яву лишь в конце месяца. Он не сможет начать действовать до 8 марта, и вся дивизия не будет доставлена и не сможет начать действовать до 21 марта. Остающаяся дивизия корпуса не может быть доставлена до середины апреля.

В итоге Бирма и Австралия имеют чрезвычайно важное значение для ведения войны против Японии. Потеря Явы, хотя и была бы жестоким ударом во всех отношениях, не имела бы рокового значения. Поэтому не следует прилагать усилий для того, чтобы посылать подкрепление на Яву, что может создать опасность для обороны Бирмы или Австралии.

Непосредственная проблема заключается в определении места назначения австралийского корпуса. Если бы имелись шансы на то, что корпусу удастся закрепиться на острове и сражаться с японцами в благоприятных условиях, я, не колеблясь, рекомендовал бы пойти на этот риск, как я это сделал год назад в отношении Греции. Тогда я считал, что у нас были достаточные шансы на то, чтобы приостановить вторжение немцев, и, несмотря на результаты, я все еще считаю, что это был оправданный риск, В настоящий момент я должен заявить, что не считаю риск оправданным с тактической и стратегической точки зрения. Я полностью сознаю связанные с этим политические соображения...»

Генерал Уэйвелл предсказал, что вторжение на Яву – наш последний опорный пункт – начнется до конца февраля, а с тем, чем он располагал или что он мог получить, было мало надежды на успех. Поэтому он рекомендовал, чтобы все австралийские войска, находившиеся в пути, были направлены в Бирму. 18 февраля был захвачен прекрасный остров Бали, расположенный восточнее Явы, а через несколько дней был взят Тимор, наше единственное оставшееся звено, которое обеспечивало воздушную связь с Австралией. В этот момент группа быстроходных авианосцев под командованием адмирала Нагумо, известная по действиям у Пёрл-Харбора, состоявшая теперь из четырех больших авианосцев, охраняемых линкорами и крейсерами, появилась в Тиморском море, и 19-го с них была предпринята мощная воздушная атака против порта Дарвин, где было множество судов. В результате этой атаки погибло много людей. До конца этой непродолжительной кампании Дарвин потерял всякую ценность как база.

Как нам теперь известно, японцы наметили вторжение на Яву на 28 февраля. 18 февраля западная штурмовая группа в составе 56 транспортных судов и мощного эскорта вышла из бухты Камрань во французском Индокитае. 19 февраля восточная штурмовая группа в составе 41 транспортного судна вышла из ХолО в море Сулу в направлении Баликпапана, куда она прибыла 23 февраля. 21-го наш объединенный совет начальников штабов заявил генералу Уэйвеллу, что войска, находящиеся уже на Яве, должны защищать этот остров до последнего, но что никакие другие подкрепления не будут посланы. Ему также было приказано перевести свой штаб с Явы. Уэйвелл ответил, что командование АБДА следует не переводить, а ликвидировать, и получил на это согласие.

Оставшимся на Яве для того, чтобы сражаться до конца вместе с голландцами, я направил следующее послание:

Премьер-министр – вице-маршалу авиации Молтби

26 февраля 1942 года

«Мои наилучшие пожелания успеха и почестей в этой великой предстоящей битве Вам и всем чинам английских войск, оставшимся на Яве. Каждый выигранный день бесценен, и я знаю, что Вы сделаете все, что в человеческих силах, чтобы затянуть битву».

Теперь голландский адмирал Гельфрих взял на себя командование сокращающимися военно-морскими силами союзников. Этого энергичного голландца никогда не покидала надежда, и он продолжал решительно атаковать противника, несмотря на тяжелые потери и на преобладающие силы противника. Он был достойным преемником знаменитых голландских моряков прошлых времен. Для того чтобы отразить нападение на Яву, для осуществления которого в море вышли большие конвои, он создал две боевые группы – восточную в Сурабае под командованием адмирала Доормана и западную в составе английских кораблей, находившуюся в порту Батавии Танчжонг Приок. 28 февраля западная боевая группа в составе крейсеров «Хобарт» (австралийский), «Данаэ» и «Дрэгон» и эсминцев «Скаут» и «Тенедос», после того как она неоднократно пыталась обнаружить противника, получила приказ уйти через Зондский пролив в Коломбо, куда она и прибыла благополучно через несколько дней.

Тем временем 26 февраля в 6 часов 30 минут вечера Доорман на корабле «Де Рейтер», который был под его флагом, вышел из Сурабаи вместе с тяжелыми крейсерами «Эксетер» (английский) и «Хаустон» (американский), у которого кормовая орудийная башня была выведена из строя, легкими крейсерами «Ява» (голландский) и «Перт» (австралийский) и девятью эсминцами, из которых три были английскими, четыре американскими и два голландскими.

Адмирал Гельфрих отдал Доорману следующий приказ:

«Вы должны продолжать атаки, пока противник не будет уничтожен».

Противник, который к этому времени получил подкрепления, был полностью осведомлен благодаря авиации о всех передвижениях эскадры Доормана. Американские эсминцы выпустили все свои торпеды и были отправлены обратно в Сурабаю. Английский эсминец «Юпитер» подорвался на мине, установленной в этот же день голландцами, и тотчас же затонул, причем погибло много людей. Адмирал Доорман, продвигаясь вперед, встретился с двумя японскими крейсерами, и после яростного боя оба голландских крейсера были торпедированы и затонули, а вместе с ними погиб и храбрый голландский адмирал, так хорошо сражавшийся при столь неблагоприятных условиях. «Перту» и «Хаустону» удалось отделиться, и они направились в Батавию, куда и прибыли на другой день.

Мы должны проследить эту историю до ее печального конца. Пополнив запасы топлива, австралийский и американский крейсера в эту же ночь вышли из Батавии, пытаясь пройти через Зондский пролив. Случайно они отказались в центре главной западной штурмовой группы японцев, в то время как с ее транспортов высаживались войска в бухте Бантен, в самом западном пункте Явы. Прежде чем погибнуть, они отомстили противнику, потопив два транспорта, с которых высаживались войска. 307 офицеров и рядовых «Перта» и 368 человек с «Хаустона» были спасены и отправлены в японские концентрационные лагеря. Капитаны австралийского и американского кораблей утонули вместе со своими кораблями. «Эксетер», который покрыл себя славой в бою в районе Ла-Платы в 1939 году, вскоре был выведен из строя и до полудня был торпедирован и погиб. «Инкаунтер» и «Поуп» были потоплены. Японцы подобрали 50 офицеров и 750 рядовых с двух английских кораблей, а также людей, спасшихся с «Поупа».

Таким образом, наши военно-морские силы были уничтожены и Ява с трех сторон была окружена японцами. Два американских корабля, на которых находилось 59 истребителей, сделали последнюю отчаянную попытку пополнить быстро истощавшиеся воздушные силы. Один из этих кораблей, старый авиатранспорт «Лэнгли», был потоплен при приближении в результате воздушной атаки. Другой прибыл благополучно, но к тому времени уже не было возможности выгрузить упакованные самолеты на сушу. После того как верховный штаб был расформирован, все союзные силы, оставшиеся для защиты острова, перешли под командование голландцев. Английские воздушные силы после того, как они были отведены с Суматры, были сформированы в 5 эскадрилий, но имели лишь около 40 исправных самолетов. Имелось также десятка два американских истребителей и бомбардировщиков.

На долю этих скудных сил выпала задача защищать остров, протяженность северного побережья которого равнялась 800 милям и где имелось бесчисленное количество удобных для высадки берегов. Японские конвои с востока и запада доставили четыре или пять дивизий. Трудно было оттянуть конец. 8 марта по решению голландцев капитулировали войска, насчитывавшие много тысяч англичан и американцев, включая пять тысяч человек из состава военно-воздушных сил с их прекрасным командующим Молтби, английские и австралийские войска численностью более восьми тысяч человек.

Было решено сражаться до конца вместе с голландцами на Яве. Хотя не было никакой надежды на победу, захват новых объектов, к чему стремились значительные экспедиционные силы противника, был задержан. Японцы завершили захват Голландской Ост-Индии.

Существовало широко распространенное мнение, что японцы не начнут крупную кампанию против Бирмы по крайней мере до успешного завершения их операций в Малайе, но на деле оказалось не так. Воздушные налеты японской авиации на Рангун начались до конца декабря. Наши оборонительные воздушные силы состояли тогда лишь из одной английской эскадрильи и одной американской эскадрильи добровольческого авиаполка, созданного до войны для помощи китайцам. Эти скудные силы нанесли весьма большие потери японской авиации, участвовавшей в налетах. В течение всего января и февраля нападения японских воздушных сил сдерживались, и им приходилось дорого платить за каждый налет. 16 января японцы начали продвижение из Сиама в Бирму.

После двухнедельных боев против преобладающих и все увеличивающихся сил японцев три англо-индийские бригады, которые составляли 17-ю дивизию, были оттеснены к реке Салуин, и здесь в районе Билина начались яростные атаки и контратаки при большом неравенстве сил. К 20 февраля стало ясно, что для того, чтобы не потерять все войска, следует отступить к реке Ситтанг.

Через эту быструю реку шириной 500 ярдов был перекинут только один мост. Крупные части японских войск атаковали предмостное укрепление, прежде чем главные силы 17-й дивизии смогли достичь его, в то время как отступающие к этому пункту колонны были атакованы вновь прибывшей дивизией противника, которая ударила с фланга. Командующий предмостным укреплением, считая, что наши три отступающие бригады значительно ослаблены, рассеяны и потрепаны и что они фактически попали в ловушку, отдал с разрешения командира дивизии приказ взорвать мост. Когда дивизии с боями удалось прорваться к берегу реки, она обнаружила, что мост уничтожен и что перед ней – широкий поток. Даже в этих условиях 3300 человек ухитрились перейти это мощное препятствие, захватив, однако, лишь 1400 винтовок и несколько пулеметов. Все другое вооружение и все снаряжение было потеряно. Это была настоящая катастрофа.

Теперь оставалась лишь одна линия обороны по реке Пегу, отделявшей японцев от Рангуна. Здесь остатки 17-й дивизии были переформированы и к ним присоединились три английских батальона из Индии и английская 7-я бронетанковая бригада, которая только что прибыла со Среднего Востока и направлялась на Яву, но по распоряжению генерала Уэйвелла была переброшена в Бирму. Эта бригада сыграла неоценимую роль в последующих боях. Дальше на севере бирманская 1-я дивизия после того, как она была заменена в южных княжествах Шань китайской 6-й армией, продвинулась южнее Тоунгуа, где охраняла главный путь на север, к Мандалаю.

Теперь мне придется рассказать о печальном эпизоде в наших отношениях с австралийским правительством и об отказе, которым оно ответило на наши просьбы о помощи.

По общему мнению австралийских военных кругов, Сингапур являлся ключевым пунктом всей обороны аванпостов и передовых позиций, на которые рассчитывала Австралия для того, чтобы выиграть время, необходимое для восстановления Соединенными Штатами своего контроля над Тихим океаном, для прибытия американских вооруженных подкреплений в Австралию и для сосредоточения и переформирования австралийских войск для обороны своей родины. Естественно, они считали, что Австралии, вероятно, угрожает неминуемая опасность вторжения японцев, в результате чего все население Австралии – мужчины, женщины и дети – подвергнется ужасам японской оккупации. Как для них, так и для нас Бирма была лишь одним из участков мировой войны, но в то время как продвижение японцев не имело значения для безопасности Британских островов, оно создало смертельную опасность для Австралии. Тогда нас неотступно преследовали неудачи и поражения, и австралийское правительство не испытывало большого доверия к тому, как англичане ведут войну, или к решениям, которые мы принимаем у себя в Англии. Они считали, что настало время, чтобы использовать все силы, которые они могли собрать для борьбы не на жизнь, а на смерть с той опасностью, которая угрожала их городам и народу.

Я лично не считал, что Япония, располагавшая всеми богатыми трофеями в Голландской Ост-Индии, которых она так давно домогалась, может послать армию численностью 150 тысяч человек – посылать меньше было бы бесполезно – в южном направлении через экватор на четыре тысячи миль, чтобы начать крупное сражение с австралийцами, которые при всех случаях доказывали свои боевые качества. Тем не менее я первый предложил, чтобы две лучшие австралийские дивизии, находившиеся на Среднем Востоке, были отправлены в Австралию, и объявил об этом парламенту, хотя австралийские министры не просили меня об этом. Кроме того, в январе в Вашингтоне я заручился обещанием президента Рузвельта взять на себя ответственность за оборону Австралии на океане и использовать для этой цели американский флот, а также послать в этот район не менее 90 тысяч американских солдат, и эти мероприятия быстро осуществлялись. Теперь в Бирме разгорелись упорные бои, имевшие решающее значение, и я при полной поддержке военного кабинета и начальников штабов обратился к Кэртену.

Генерал Уэйвелл, который нес ответственность за всю оборону района АБДА и был признан в этом качестве правительством Кэртена, за несколько дней до этого обратился совершенно самостоятельно с аналогичной просьбой. Он в сущности просил о переброске всего австралийского армейского корпуса.

Ответ вызвал всеобщее удивление.

Премьер-министр Австралии – премьер-министру

22 февраля 1942 года

«1. Сейчас, на этом позднем этапе, я получил Вашу просьбу, составленную в довольно сильных выражениях, несмотря на то, что наши желания в отношении использования австралийских имперских войск на Тихоокеанском театре были давно известны Вам и получили свое дальнейшее освещение в Вашем заявлении в палате общин.

2. Предложение об оказании дополнительной военной помощи Бирме исходит от верховного главного командующего районом АБДА. Малайя, Сингапур и Тимор потеряны, и, видимо, в скором времени вся Голландская Ост-Индия будет оккупирована японцами. Противник, располагающий превосходящими морскими и воздушными силами, начал совершать из Рабаула налеты на северо-западные районы нашей территории, а также на северо-восточные районы. Правительство сделало максимально возможный для него вклад в дело укрепления района АБДА. Первоначально оно направило в Малайю дивизию (без одной бригады) с некоторыми вспомогательными частями. Позже были посланы пулеметный батальон и существенные подкрепления. Правительство также отправило войска на Амбон, Яву и в голландскую и португальскую части Тимора. В этот район были также направлены шесть авиаэскадрилий и два крейсера королевского австралийского флота.

3. Вы предложили перебросить две австралийские дивизии на Тихоокеанский театр военных действий и позже дополнили это предложение публичным заявлением о том, что не будет создано никаких препятствий для возвращения австралийских имперских войск для защиты своей родины. Мы согласились направить две дивизии на Суматру и Яву.

4. Поскольку положение на театре военных действий района АБДА, с которым мы тесно связаны, ухудшилось и японцы продвигаются также в южном направлении в районе АНЗАК, правительство, учитывая рекомендацию своих начальников штабов в отношении войск, которые необходимы для того, чтобы отразить атаку против Австралии, никак не может понять, каким образом его просят предоставить новые войска для самой отдаленной части района АБДА. Несмотря на Ваше заявление о том, что Вы не соглашаетесь с просьбой послать еще две дивизии австралийских имперских вооруженных сил в Бирму, наши советники обеспокоены просьбой Уэйвелла о предоставлении корпуса и заявлением Дилла о том, что место назначения австралийских 6-й и 9-й дивизий должно оставаться неустановленным, так как может возникнуть острая потребность в новых дополнительных войсках для Бирмы. Как только одна дивизия вступит в бой, ее нельзя будет оставить без поддержки, и имеются указания на то, что весь корпус может оказаться связанным в этом районе или могут повториться результаты греческой и малайской кампаний. Наконец, учитывая превосходящие морские и воздушные силы японцев, вызывает некоторое сомнение вопрос о том, можно ли будет высадить эту дивизию в Бирме, и еще большее сомнение вызывает вопрос о том, можно ли будет ее вывезти, как это обещано. В настоящее время после падения Сингапура, Пенанга и Мартабана Бенгальский залив может оказаться уязвимым районом, учитывая превосходящие морские и воздушные силы Японии в этом районе. Таким образом, считается, что риск переброски наших войск на этот театр не имеет оправдания в военном отношении, если учесть то, что произошло раньше, и отрицательные последствия этой переброски отразились бы самым серьезным образом на моральном состоянии австралийского народа. Поэтому правительство вынуждено придерживаться своего решения...

6. Поэтому мы считаем, что ввиду вышеуказанного, а также учитывая услуги, оказанные австралийскими имперскими войсками на Среднем Востоке, мы имеем полное право ожидать их скорейшего возвращения при обеспечении соответствующего сопровождения для их благополучного прибытия.

7. Мы заверяем Вас и хотим, чтобы Вы уведомили президента, который прекрасно знает о том, что мы сделали в целях помощи общему делу, что, если бы существовала возможность для переброски наших войск в Бирму и Индию, не создав этим, по мнению наших советников, угрозы для нашей безопасности, мы с радостью согласились бы на это».

Премьер-министр – премьер-министру Австралии

22 февраля 1942 года

«Мы не могли предвидеть, что Вы ответите отказом на нашу просьбу и на просьбу президента США относительно переброски головной австралийской дивизии для спасения положения в Бирме. Мы знали, что если бы наши корабли продолжали следовать по своему курсу в Австралию в то время, как мы ожидали Вашего официального одобрения, то они либо прибыли бы в Рангун слишком поздно, либо у них не хватило бы горючего для того, чтобы достичь его. Поэтому мы решили временно повернуть конвой в северном направлении. Сейчас конвой продвинулся слишком далеко в северном направлении, и некоторые суда в этом конвое не могут достичь Австралии без пополнения запасов горючего. Эти соображения физического характера дают несколько дней, в течение которых обстановка станет более ясной, а Вы, если пожелаете, сможете пересмотреть свою позицию. В противном случае головная австралийская дивизия будет в соответствии с Вашими желаниями как можно скорее возвращена в Австралию».

Премьер-министр Австралии – премьер-министру

23 февраля 1942 года

«В Вашей телеграмме от 20 февраля ясно указывалось, что конвой не следует в северном направлении. Из Вашей телеграммы от 22 февраля явствует, что Вы направили конвой в Рангун и считали одобрение нами этой важнейшей переброски чисто формальным делом. Поступив таким образом, Вы увеличили физическую опасность для конвоя, и ответственность за последствия подобной переброски ложится на Вас.

Австралийские имперские войска, при помощи которых мы пытались спасти Малайю и Сингапур, отступают в направлении Голландской Ост-Индии. Все эти северные линии обороны исчезли или исчезают. Теперь Вы намереваетесь использовать австралийские имперские войска для спасения Бирмы. Как и в Греции, все это делается без соответствующей поддержки с воздуха.

Мы считаем важнейшей задачей спасение Австралии не только ради нее самой, но и ради сохранения ее в качестве базы для развития военных действий против Японии. При этих обстоятельствах совершенно невозможно изменить принятое нами с величайшей осторожностью решение, которое мы неоднократно подтверждали».

Никакие войска, находившиеся в нашем распоряжении, не могли вовремя достичь Рангуна, чтобы спасти его. Но если мы не могли послать армию, то мы могли, по крайней мере, послать человека. В то время как происходила переписка, омрачающая эти страницы, было решено послать в обреченную столицу генерала Александера на самолете. Чтобы сэкономить время, он должен был лететь прямым курсом над большими пространствами территории противника.

5 марта генерал Александер взял на себя командование, получив инструкции удержать, если возможно, Рангун, а если это будет невозможно, то отойти в северном направлении для защиты Верхней Бирмы, в то же время поддерживая контакт с китайскими войсками на своем левом фланге. Вскоре ему стало ясно, что Рангун будет потерян. Японцы предпринимали сильные атаки в районе Пегу и обходили северный фланг для того, чтобы перерезать дорогу из Рангуна в Промэ и, таким образом, лишить нас последнего пути из города по суше. Уэйвелл, который теперь был главнокомандующим в Индии, осуществлял верховное руководство бирманской кампанией.

Александер действительно отдал приказы об уничтожении больших нефтеочистительных заводов в Рангуне и об осуществлении других разрушений, а также о том, чтобы все войска прорывались в северном направлении, по дороге к Промэ. Японцы намеревались штурмовать город с запада. Для того чтобы обеспечить защиту своей дивизии, осуществлявшей окружение, они выслали крупные отряды, которые перерезали дорогу. Первые попытки наших войск прорваться были отбиты, и нужно было собрать все имеющиеся подкрепления. В течение 24 часов продолжались упорные бои, но японский командующий неукоснительно придерживался полученных им инструкций, и, убедившись в том, что дивизия, осуществлявшая окружение, заняла позиции для атаки с запада, он решил, что его задача – блокировать противника – была выполнена. Поэтому он открыл путь к Промэ, и его войска выступили, чтобы присоединиться к основным японским войскам, атаковавшим город. В то же время Александер и все его войска двинулись вперед и организованно вышли из Рангуна, захватив с собой средства транспорта и артиллерию. Японцы не беспокоили наши войска, отступавшие в северном направлении, так как им нужно было переформироваться после ожесточенных боев и больших потерь, которые они понесли, а также после проделанных ими длинных переходов. Бирманская дивизия вела упорные бои, задерживая продвижение противника в направлении Тоунгуа в то время, как 17-я дивизия и бронетанковая бригада постепенно и беспрепятственно продвигались к Промэ.

Потеря Рангуна означала потерю Бирмы, и остальная часть кампании представляла собой неумолимое состязание между японцами и приближающимся сезоном дождей. Не было никакой надежды на то, чтобы доставить подкрепления для Александера, так как у нас не было порта, чтобы высадить их. Наши небольшие воздушные силы, которые прикрывали эвакуацию и сдерживали значительно более многочисленную авиацию противника, были вынуждены покинуть свою хорошо оборудованную базу в Рангуне и перейти на посадочные площадки, где не было никакой службы оповещения. До конца марта эти самолеты были уничтожены, большей частью на земле. Самолетам, базировавшимся в Индии, удалось сбросить припасы и медикаменты и эвакуировать 8600 человек, включая 2600 раненых; однако у остальной части наших войск и у массы гражданского населения не было никакой другой возможности, кроме 600-мильного перехода через джунгли и горы.

24 марта противник возобновил свое наступление, атаковав китайскую дивизию у Тоунгуа, и после ожесточенных боев, длившихся неделю, захватил этот город. Через четыре дня противник вышел на обе стороны реки Иравади, напротив Промэ. В конце апреля противник подошел к Мандалаю, и надежда на сохранение контакта с китайскими войсками и на то, чтобы удержать Бирманскую дорогу, исчезла. Часть китайских войск отошла в Китай, остальные последовали за генералом Стилуэллом вверх по Иравади и перевалили через горные цепи в Индию. Александер с английскими войсками направился в северо-западном направлении к Калева. Только таким образом они могли охранять восточную границу Индии, которая уже находилась под угрозой, так как японская колонна продвигалась вверх по реке Чиндвин.

17 мая, только через два дня после ожидавшегося начала дождей, Александер смог доложить, что его войска прорвались и сосредоточены в Имфале, хотя они и потеряли все свои средства транспорта и несколько оставшихся танков. В этом своем первом опыте независимого командования, хотя оно и завершилось полной катастрофой, он показал свое военное искусство, проявил спокойствие и высказал разумные суждения, благодаря чему позже выдвинулся в первые ряды союзных военных руководителей. Путь в Индию был прегражден.

Японские экспедиционные войска, доставляемые и поддерживаемые превосходящими морскими и воздушными силами, захватили всю цепь островов Голландской Ост-Индии вместе с Сиамом и всю Британскую Малайю. Они заняли Южную Бирму и Андаманские острова и теперь угрожали самой Индии. Побережье Индии и Цейлона и западнее – важнейший морской путь, единственный, по которому мы поддерживали армии на Среднем Востоке, – могло подвергнуться налетам в самых широких масштабах. Мадагаскар, где вишистские французы, по-видимому, сдались бы так же, как они раньше сдались в Индокитае, вызывал глубокое беспокойство.

Наша первая обязанность заключалась в том, чтобы послать в Индию значительную армию и тем самым обеспечить контроль на Индийском океане и особенно в Бенгальском заливе. Единственной хорошей базой для создаваемого нами восточного флота был Цейлон с его гаванями Коломбо и Тринкомали. Мы прилагали решительные и почти отчаянные усилия для того, чтобы обеспечить достаточное число истребителей для острова до ожидаемой атаки японцев. Вместо того чтобы использовать при сложившихся обстоятельствах авианосец «Индомитебл» как боевой корабль, его заставили просто-напросто на полной скорости перевозить туда и обратно самолеты и их оснащение. Австралийское правительство согласилось позволить двум своим бригадным соединениям, возвращавшимся на родину из Пустыни, изменить маршрут и оказать помощь гарнизону на Цейлоне в критическое время, до прибытия английских войск. Это было хорошим временным средством.

Военно-морское министерство в течение долгого времени изучало тайные и уединенные якорные стоянки в Индийском океане для использования их нашим флотом в войне с Японией. Временной заменой Коломбо был атолл Адду – кольцо коралловых островов, окружавшее глубоководную лагуну у южной оконечности Мальдивских островов на расстоянии приблизительно 600 миль юго-западнее Цейлона. Здесь, вдалеке от всех основных торговых коммуникаций, где противник мог появиться только после длительного океанского перехода, наш флот мог найти убежище, топливо и пополнить запасы в пределах досягаемости Коломбо. По своим размерам лагуна такая же, как Скапа-Флоу, и в нее ведут четыре глубоких канала между рифами. На близлежащих островах, покрытых джунглями, были установлены батареи и прожекторы. В лагуне собрались транспорты с запасами и госпитальные суда. Проводились работы по созданию аэродрома и базы «летающих лодок». В течение некоторого времени все это не было известно противнику. Эта гавань, которую мы называли «порт Т», содействовала осуществлению стратегических планов на Индийском океане.

С начала года наш флот прилагал усилия, чтобы создать в Индийском океане силы, которые могли бы защитить там наши интересы. Адмирал Сомервелл, который так хорошо проявил себя, командуя знаменитым соединением «Н» в Гибралтаре, был назначен командующим вместо злополучного Тома Филлипса. 24 марта он прибыл в Коломбо на авианосце «Формидебл». Когда он взял на себя командование, в его распоряжении был линкор «Уорспайт», который только что прибыл из Америки через Австралию, где он ремонтировался после повреждений, полученных в битве за Крит 9 месяцев назад, 4 старых линкора типа «R», 3 авианосца, включая легкий авианосец «Гермес», 7 крейсеров, включая голландский крейсер «Хеемскерк», и 16 эсминцев.

Не было времени для того, чтобы обучить координированным действиям эту эскадру, собранную из разных мест. Сначала она была разделена на два отряда – один отряд находился в Коломбо, а другой – в «порту Т». Неоднократно отдавались приказы поторопиться с созданием воздушных баз вдоль восточного побережья Бенгальского залива, куда уже прибывали самолеты.

Теперь в Бенгальском заливе и на Индийском океане должны были произойти захватывающие события. Адмирал Сомервелл получил 28 марта сведения о том, что приблизительно 1 апреля ожидается нападение на Цейлон мощных японских вооруженных сил, включая авианосцы; 31 марта он сконцентрировал свой флот южнее Цейлона, так как отсюда ему было лучше всего действовать против противника и выслал воздушные патрули на расстояние 120 миль от Коломбо. Для осуществления разведывательных полетов на более далекие расстояния имелось только шесть «летающих лодок» типа «Каталина». Адмирал Лейтон, который проявил свои способности на посту главнокомандующего на Цейлоне, привел все свои войска в состояние готовности, вывел из портов и рассредоточил все торговые суда. Ремонт крейсера «Дорсетшир» был внезапно прекращен, и он вышел в море вместе с «Корнуоллом» для того, чтобы присоединиться к эскадре адмирала Сомервелла.

С 31 марта по 2 апреля повсюду царило напряженное выжидание, флот продолжал крейсировать в выделенных районах ожидания, но ничего не произошло, за исключением того, что были получены сообщения о патрулях японских подводных лодок юго-восточнее Цейлона.

К вечеру 2 апреля у линкоров типа «R» начал иссякать запас воды, и адмирал Сомервелл пришел к выводу, что противник либо выжидает, пока он, Сомервелл, будет вынужден отойти из-за нехватки топлива, либо сообщения его разведки о предстоящем нападении были неверными. К счастью, хотя и с неохотой, он решил вернуться в «порт Т», находившийся на расстоянии 600 миль.

Едва флот 4 апреля достиг атолла Адду, как с самолета «каталина», проводившего патрулирование, заметили, что крупные силы противника приближаются к Цейлону. Прежде чем радист мог сообщить о численности сил противника, самолет был сбит. Таким образом, первоначальное предупреждение оказалось правильным, была допущена лишь ошибка во времени, и не могло быть никакого сомнения в том, что на другой день Цейлон подвергнется сильному нападению. В эту же ночь адмирал покинул атолл Адду на «Уорспайте» с авианосцами «Индомитебл» и «Формидебл», двумя крейсерами и шестью эсминцами, приказав адмиралу Уиллису, как только он будет готов, сопровождать его с кораблями типа «R» и с остальными кораблями.

«Дорсетшир» и «Корнуолл» опять вышли из Коломбо для того, чтобы присоединиться к флоту.

В течение ночи 4 апреля воздушные патрули продолжали сообщать адмиралу Лейтону о приближении противника. И в пасхальное воскресенье, 5 апреля, примерно в 8 часов утра, около 80 японских пикирующих бомбардировщиков предприняли ожидаемое нападение и нанесли удар по Коломбо. Все было готово. В ходе упорного воздушного боя был сбит 21 самолет противника, мы потеряли 19 истребителей и 6 самолетов «суордфиш» из состава воздушных сил морского флота. К 9 часам 30 минутам утра бой прекратился.

Благодаря тому что суда, находившиеся в гавани, были своевременно рассредоточены, потери оказались незначительными, однако пострадали портовые сооружения. Эсминец «Тенедос» и вооруженный торговый крейсер «Хектор» были потоплены, но только одно торговое судно было повреждено.

Тем временем «Дорсетшир» и «Корнуолл» направлялись к силам адмирала Сомервелла. День был спокойный и ясный. Капитан «Дорсетшира» Агар знал, что противник близко, и шел на максимальной скорости. В 11 часов утра был замечен один японский самолет. Примерно в 1 час 40 минут после полудня оба корабля подверглись сокрушительному нападению. Пикирующие бомбардировщики следовали волнами в строю по три с интервалами в несколько секунд. Немногим более чем через 15 минут оба крейсера были потоплены. Спасшиеся держались за плавающие обломки и стойко переносили испытание, ожидая спасения, которое, как они знали, наступит не скоро.

На другой день вечером «Энтерпрайз» и два эсминца спасли 1122 офицера и рядовых с обоих кораблей, причем многие из них были ранены. Люди провели 30 часов под тропическим солнцем в водах, кишевших акулами. 29 офицеров и 395 рядовых погибло.

К этому времени адмирал Сомервелл узнал, что силы японского флота значительно превосходили его собственные силы. Теперь нам известно, что адмирал Нагумо, который руководил налетом на Пёрл-Харбор, командовал 5 авианосцами и 4 быстроходными линкорами, не считая крейсеров и эсминцев, которых сопровождали танкеры. Это и был враг, которого наш флот нетерпеливо ждал до 2 апреля. Мы едва избежали катастрофической морской битвы. После спасения оставшихся в живых людей Сомервелл отвел свои силы в западном направлении и утром 8 апреля достиг «порта Т».

На другой день на Цейлоне на нас обрушились новые несчастья. Рано утром Тринкомаяи подвергся сильному воздушному налету. 54 японских бомбардировщика в сопровождении истребителей нанесли повреждения верфи, мастерским и аэродрому. Они были встречены нашими самолетами, которые сбили 15 самолетов противника, потеряв 11 своих. Горстка наших легких бомбардировщиков также предприняла героическое, но безнадежное нападение на японские авианосцы при значительном перевесе сил противника. Менее половины из них вернулось. Небольшой авианосец «Гермес» и эсминец «Вэмпайр», которые накануне вечером покинули Тринкомали в поисках убежища, были потоплены японскими самолетами, причем погибло более 300 человек.

Тем временем в Бенгальском заливе второй японский ударный отряд в составе легкого авианосца и шести тяжелых крейсеров начал действовать против наших беззащитных судов. 31 марта, когда в Коломбо были предприняты чрезвычайные меры, было решено оставить Калькутту. В этом районе находились наши незначительные морские силы, и было принято решение, чтобы они вышли небольшими группами. Через пять дней эту сомнительную политику пришлось изменить, когда южнее Калькутты авиацией было потоплено одно судно; после этого выход судов был прекращен. В течение нескольких дней японцы, свободно действуя на море и в воздухе, потопили суда общим тоннажем 93 тысячи тонн. Если добавить к этому ущерб, причиненный в это же время отрядом Нагумо, то наши потери тогда составили почти 116 тысяч тонн.

Сосредоточение против нас крупных японских военно-морских сил побудило меня добиваться того, чтобы американский флот предпринял отвлекающую операцию.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

1 апреля 1942 года

«...Поскольку в настоящее время Ваши силы на Тихом океане, очевидно, значительно превосходят силы противника, сложившаяся обстановка, видимо, предоставляет американскому тихоокеанскому флоту непосредственную возможность, характер которой может оказаться таким, что японские военно-морские силы в Индийском океане будут вынуждены возвратиться на Тихий океан, отказавшись, таким образом, от какого-либо вторжения, которое они замышляют, или же оставить его без надлежащей поддержки. У меня не хватает слов, чтобы убедить Вас в значении этого».

События последних нескольких дней не оставили ни у кого какого-либо сомнения в том, что в данный момент у адмирала Сомервелла не было достаточных сил для того, чтобы участвовать в крупных операциях.

Японская морская авиация добилась больших успехов и располагала крупными силами. В Сиамском заливе два наших первоклассных крупных корабля были потоплены в течение нескольких минут самолетами-торпедоносцами. Теперь два ценных крейсера также погибли в результате применения совершенно иного метода воздушного нападения – бомбардировки с пикирования. Ничего подобного не происходило на Средиземном море во всех наших столкновениях с германскими и итальянскими военно-воздушными силами. Если бы восточный флот продолжал оставаться вблизи Цейлона, то он навлек бы на себя настоящую катастрофу. Японцы установили свой контроль над Бенгальским заливом и в любой момент могли установить контроль в водах в районе Цейлона. Английских самолетов было значительно меньше, чем самолетов противника. За исключением линкора «Уорспайт» линейный флот, обладавший небольшой скоростью, меньшей дальнобойностью и недостаточной живучестью, сам представлял собой в этот момент бремя, а имевшиеся самолеты, базировавшиеся на авианосцах, не могли противостоять неоднократным нападениям, наподобие тех, в ходе которых были уничтожены «Дорсетшир» и «Корнуолл». Цейлонские базы обеспечивали лишь слабую защиту от крупных воздушных или надводных атак и в еще меньшей мере атолл Адду.

В одном все мы были согласны: корабли типа «R» должны быть как можно скорее вне опасности. Когда я поставил этот вопрос перед начальником военно-морского штаба, доказывать необходимость этого не потребовалось. Были отданы соответствующие приказы, и военно-морское министерство поручило адмиралу Сомервеллу отвести его флот на две тысячи миль западнее, к Восточной Африке. Здесь он мог, по крайней мере, обеспечить охрану важнейших морских коммуникаций, ведущих к Среднему Востоку. Линкор «Уорспайт» и два авианосца должны были продолжать действовать в водах Индийского океана, защищая наши коммуникации с Индией и с Персидским заливом. Для выполнения этой задачи адмирал намеревался базировать свои силы в Бомбее. Адмиралтейство немедленно одобрило его действия, так как в последние дни, ознаменовавшиеся мрачными событиями, оно придерживалось почти идентичных взглядов. Эти новые мероприятия были немедленно осуществлены.

Теперь верховное командование опять оказалось охвачено тревогой, как это с ним иногда случалось. Важная задача заключалась в том, чтобы удержать Цейлон. Я считал, что «Уорспайту» и двум его авианосцам было преждевременно покидать Бомбей, где в данный момент они, казалось, были в безопасности.

Начальники штабов согласились с тем, что Цейлон нужно укреплять, чтобы обеспечить главную базу для флота, а пока что быстроходные корабли восточного флота должны базироваться в Килиндини, на английском восточноафриканском побережье. Через две недели адмирал Сомервелл отправился в Килиндини. Теперь мы на время полностью покинули Индийский океан, за исключением африканского побережья.

Я вновь обратился к президенту Рузвельту, который еще не ответил на мое послание от 7 апреля.

Президент Рузвельт -– премьер-министру

17 апреля 1942 года

«Мы изучали и продолжаем изучать насущные потребности. Я надеюсь, что Вы ознакомитесь с нашими предложениями относительно военно-воздушных сил, которые были посланы Маршаллу для Вашего рассмотрения. Это было бы самым быстрым способом доставки самолетов в Индию, хотя это будут самолеты, базирующиеся на суше, и в данный момент это заставило бы Вас держать свой флот под их прикрытием. С другой стороны, этот план был бы весьма полезным для того, чтобы предотвратить высадку японцев на Цейлоне, в Мадрасе или в Калькутте. Другими словами, они решительно улучшили бы общее военное положение в районе Индии. Я считаю, что в течение ближайших нескольких недель важнее всего воспрепятствовать высадке японцев где-либо в Индии или на Цейлоне, мы склонны с большим вниманием отнестись к временной замене кораблей вашего отечественного флота, чем к созданию смешанных военно-морских соединений в Индийском океане.

Я лично считаю, что в течение ближайших нескольких недель Ваш флот в Индийском океане вполне может быть защищен, а тем временем можно будет создать авиационные соединения, базирующиеся на суше, для того чтобы задержать японские транспорты. Я надеюсь, что Вы сообщите мне свое мнение относительно указанных выше мероприятий, касающихся воздушных сил. Мы могли бы осуществить их немедленно».

Ход событий устранил глубокую тревогу по поводу того, что нашим военно-морским силам приходится даже на непродолжительное время терять контроль над Бенгальским заливом и Индийским океаном.

Фактически мы находились в конечном пункте продвижения японцев в западном направлении. Вторжение их военно-морских сил выходило за рамки главной орбиты экспансионистской политики Японии. Они совершали налет и демонстрировали свою силу. У них не было никакого серьезного плана вторжения в Южную Индию или на Цейлон. Если бы они обнаружили, что Коломбо не подготовлен или не располагает воздушной обороной, то они, разумеется, превратили бы свою разведку, осуществленную значительными силами, в операцию основного значения. Они могли бы вступить в бой с британским флотом, и не исключена возможность, что они нанесли бы ему серьезное поражение. В таком случае никто не мог бы установить пределы их возможных действий. Благодаря удачному стечению обстоятельств и своевременно принятому решению такое испытание сил было предотвращено.

Упорное сопротивление, оказанное в Коломбо, убедило японцев в том, что за все дальнейшие успехи придется заплатить дорогой ценой. Потери, которые они понесли в авиации, убедили их в том, что в данном случае коса нашла на камень. Основным фактором была возрождающаяся военно-морская мощь США на Тихом океане. Японский военно-морской флот больше не показывался в индийских водах, если не считать действий нескольких подводных лодок и замаскированных рейдеров. Он исчез так же неожиданно, как и появился, оставив за собой пространство, из которого в это время удалились оба противника.

Конечно, мы не могли знать, что опасность для наших коммуникаций в Индийском океане исчезла. Нам все еще приходилось считаться с тем, что противник, господствуя на море, может послать на индийский материк войска для вторжения.

Воздушные бои над Цейлоном принесли важные стратегические результаты, которые мы не могли предвидеть в то время. Здесь прославленный отряд авианосцев адмирала Нагумо, который действовал почти беспрепятственно в течение четырех месяцев с полным успехом, понес такие потери в воздухе, что три корабля из его отряда пришлось отвести в Японию для ремонта и переоснащения. Таким образом, когда через месяц Япония напала на порт Морсби на Новой Гвинее, в этом нападении смогли принять участие только два из этих авианосцев. Если бы все они появились тогда в Коралловом море, то в этом важном сражении американцы могли бы оказаться в невыгодном положении.

Нас постоянно беспокоило серьезное положение, создавшееся в результате действий подводных лодок, но это не отвлекало нас от других важных задач. В начале марта я обратился к президенту Рузвельту по вопросу о стратегическом использовании наших судов с точки зрения нашего импорта. Я упорно добивался от него предоставления заимообразно американских судов, которые могли бы доставить на Восток дополнительно две британские дивизии. Никто не мог предсказать, что могло случиться в этом обширном районе, где существовало так много театров военных действий или потенциальных военных действий. Я очень хотел располагать чем-то реальным. Если бы я мог добиться того, чтобы в мае или в июне две дивизии миновали мыс Доброй Надежды, то это дало бы мне бесценное преимущество в форме мобильных резервов, которые в случае необходимости можно было бы послать в Египет, Персию, Индию или Австралию.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

4 марта 1942 года

«После моего возвращения на родину я уделял много внимания проблеме судоходства, которая в течение 1942 года может серьезно ограничить наши действия. Существуют два основных фактора. Во-первых, передвижение военных частей. Вы знаете, что мы перебрасываем со Среднего Востока через Индийский океан весьма крупные соединения, включая австралийский корпус в составе трех дивизий и 70-ю британскую дивизию. Для того чтобы восполнить нехватку на Среднем Востоке и послать крупные сухопутные и воздушные подкрепления в Индию и на Цейлон, мы хотели бы в течение февраля, марта, апреля и мая отправить на судах из Соединенного Королевства 295 тысяч человек. В этих условиях я обращаюсь к Вам за помощью.

Я думаю, что мы должны согласиться с тем, что о «Джимнасте» (различные формы вторжения во Французскую Северную Африку, которые должны были предприниматься Англией с востока и США через Атлантику) не может быть и речи в течение нескольких месяцев. Не можете ли Вы, учитывая это, предоставить нам заимообразно суда для доставки в район Индийского океана в течение ближайших критических четырех месяцев еще двух полностью укомплектованных дивизий (скажем, 40 тысяч человек).

Во-вторых, грузовые суда, находящиеся в нашем распоряжении, должны не только обеспечивать доставку основных импортных грузов в Соединенное Королевство, но также и доставлять материалы России и удовлетворять все возрастающие требования в области снабжения и обслуживания наших войск на Востоке. Это, безусловно, не может быть осуществлено без весьма существенного увеличения числа имеющихся у нас судов. Поэтому, если бы Вы могли сообщить мне, какую помощь мы можем ожидать каждый месяц в отношении доставки наших импортных товаров и нашего снаряжения из США на Средний Восток за счет Вашей судостроительной программы по мере того, как все больше и больше судов будет вступать в строй, то это весьма помогло бы нам в осуществлении всех наших планов».

8 марта я получил от президента подробный ответ, который был явно составлен после длительных изучений в штабах.

«Мы непрерывно совещались после получения Вашего послания от 4 марта, – писал он. – Мы прекрасно понимаем масштабы проблем, возникших перед Вами в районе Индийского океана, и в равной степени обеспокоены нашими проблемами в районе Тихого океана, в особенности с тех пор, как мы взяли на себя ответственность за оборону Австралии и Новой Зеландии».

США, указывал президент, используют большую часть тихоокеанского флота в районах АНЗАК и АБДА, а Япония расширяет свои позиции, умело развертывая свои войска. Японцы продолжают предпринимать очень сильные атаки.

Положение на Тихом океане сейчас серьезное. Предоставление транспортов взаймы англичанам для дальнейшей переброски войск в Индию сократило бы возможности наступательных действий американцев в других районах. Тем не менее, если бы австралийское и новозеландское правительства оставили две свои дивизии на Среднем Востоке так, чтобы они могли быть использованы в Индии, то США были бы готовы послать две дивизии – одну в Австралию и одну в Новую Зеландию – в дополнение к двум, которым уже было приказано отправиться в Австралию и Новую Каледонию, доведя, таким образом, общую численность американских войск Австралазии до 90 тысяч человек.

Помимо этого президент согласился удовлетворить мою основную просьбу в той форме, в какой она была изложена. Он был готов предоставить суда для переброски наших двух дивизий с их снаряжением из Англии через мыс Доброй Надежды. Первый конвой мог отплыть приблизительно 26 апреля, а остальные суда примерно 6 мая. Позднее мы увидим, насколько полезными оказались эти меры предосторожности.

Однако выдвигались некоторые весьма важные условия.

«Предоставление этих судов, – заявил президент, – зависит от принятия следующих условий в течение периода их использования:

а) операция «Джимнаст» (вторжение во Французскую Северную Африку) не может быть предпринята;

б) переброска американских войск на Британские острова ограничится теми войсками, которые могут быть доставлены этими судами из США;

в) непосредственные переброски в Исландию не могут быть предприняты;

г) в течение апреля и мая 11 торговых судов должны прекратить рейсы в Бирму и Красное море. Эти суда доставляют ленд-лизовские материалы в Китай и на Средний Восток;

д) участие американцев в воздушном наступлении против Германии в 1942 году будет несколько ограничено, и любой вклад американцев в сухопутные операции на Европейском континенте в 1942 году будет существенно сокращен. Считается необходимым, чтобы американские суда, используемые для переброски двух британских дивизий, были возвращены нам после окончания этой операции».

Я был вполне доволен этим. Одна из моих основных идей заключалась в том, что важно иметь как можно больше возможностей для достижения главной цели, особенно во время войны. Предоставление президентом заимообразно дополнительных средств транспорта, что позволило мне второй раз отправить пару дивизий вокруг мыса Доброй Надежды, является иллюстрацией этого принципа.

Что касается наших совместных ресурсов в области тоннажа для перевозки войск, то президент и его советники сообщили некоторые цифры, которые следует иметь в виду при рассмотрении этого вопроса. Он сообщил, что нынешняя программа судостроения, видимо, представляет собой максимум того, что может быть достигнуто, и нельзя добиться никакого увеличения раньше июня 1944 года.

«В настоящее время мы строим транспорты, которые могут перевезти 225 – 250 человек. Считают, что англичане не планируют увеличения числа своих судов для перевозки войск. Имеющиеся сейчас суда, которые плавают под американским флагом, смогут принять на борт всего около 130 тысяч человек. Ожидается, что в 1942 году за счет переоборудованных судов это число увеличится по меньшей мере на 35 тысяч человек. Благодаря строительству новых судов это число увеличится к июню 1943 года на 40 тысяч человек, к декабрю 1943 года на 100 тысяч человек и к июню 1944 года еще на 95 тысяч человек. Таким образом, без учета потерь американские суда к июню

1944 года смогут принять на борт в общей сложности 400 тысяч человек».

Эти факты определяли англо-американскую стратегию.

Затем было дано подробное описание ориентировочного распределения всех американских воздушных сил к концу 1942 года.

Президент добавил, что для того, чтобы в 1942 году можно было предпринять согласованное наступление против германской военной мощи и ресурсов, необходимо, чтобы максимально большая часть этих сил находилась в Соединенном Королевстве. Сюда входили силы, выделенные раньше для «Джимнаста» и «Магнета».

Судоходство было одновременно тормозом и единственной основой нашей военной стратегии. После вступления Японии в войну масштабы англо-американских военных действий почти непосредственно зависели от возмещения потерь нашего судоходства за счет нового строительства. В течение первых шести месяцев 1942 года было потоплено почти столько же английских и американских судов, как и в течение всего 1941 года. Тоннаж потопленных судов превысил почти на 3 миллиона тонн тоннаж всей программы строительства судов. В то же время потребности американской армии и военно-морского флота чрезвычайно возросли. Однако уже в марте американская программа судостроения на следующий год была доведена до 14 миллионов тонн. К маю 1942 года американцы полностью восполнили свои текущие потери вводом новых судов. Только в конце августа эта цель была достигнута всеми союзниками. Прошел еще год, прежде чем мы смогли восполнить все наши предыдущие потери. Несмотря на то что американцы расширили свои обязательства, нам было позволено оставить у себя на службе американские грузовые суда и танкеры общим тоннажем почти 3 миллиона тонн. Но даже это великодушное решение со стороны США не восполнило все возраставших потерь британского торгового флота.

Из дальнейшего станет ясно, каким образом появлялись новые возможности; какие новые задачи были возложены на два мощных флота наций, говорящих на английском языке, и с каким переменным успехом эти задачи осуществлялись. В скором времени предстояло улучшение положения в целом в результате первых побед американского военно-морского флота над Японией на Тихом океане, и в конечном счете суждено было разрешить все морские проблемы благодаря строительству в США колоссального количества торговых судов. Приведенный ниже обмен письмами между мною и президентом Рузвельтом показывает, насколько тесно мы сотрудничали в течение этих тревожных недель:

«Дорогой Уинстон,

я уверен, Вы знаете, что я много думал о Ваших затруднениях в течение истекшего месяца. Следует также признать трудности стоящих перед нами проблем с военной стороны. Бессмысленно даже думать о Сингапуре или Голландской Индии. Они потеряны.

Австралию нужно удержать, и, как я телеграфировал Вам, мы готовы взяться за это. Индию нужно удержать, и Вы должны сделать это; но, откровенно говоря, эта проблема не так беспокоит меня, как многие другие. Японцы могут высадиться на морском побережье западнее Бирмы. Они могут бомбардировать Калькутту. Но я не вижу, каким образом они могут доставить достаточное количество войск для того, чтобы осуществить нечто большее, чем небольшой прорыв на границах, и я думаю, что Вы можете удержать Цейлон. Я надеюсь, что Вы можете перебросить туда больше подводных лодок, которые более ценны, чем уступающий противнику надводный флот. Я надеюсь, что Вы определенно укрепите Ближний Восток в большей степени, чем сейчас. Вы должны удержать Египет, зону Суэцкого канала, Сирию, Иран и дорогу к Кавказу.

Наконец, я намереваюсь послать Вам через несколько дней более определенный план совместного наступления в самой Европе.

К тому времени, когда Вы получите это письмо, Вас уже уведомят о моей беседе с Литвиновым, и я ожидаю в скором времени получить ответ от Сталина. Я знаю, что Вы извините мою грубую откровенность, если я скажу Вам, что, по моему мнению, я лично могу регулировать отношения со Сталиным лучше, чем Ваше министерство иностранных дел или мой государственный департамент. Сталин терпеть не может нравы всех Ваших высокопоставленных людей. Он считает, что я нравлюсь ему больше, и я надеюсь, что так будет и в дальнейшем».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

1 апреля 1942 года

«1. Я в восторге от только что полученного Вашего письма от 18 марта. Я так благодарен Вам за Ваше внимание к моим делам и за личную доброту. Мне очень трудно пережить Сингапур, но надеюсь, что вскоре мы вернем его. Я выскажу мое мнение, заключающееся в том, что для Японии было бы самым разумным продвигаться через Бирму в северном направлении в Китай и попытаться извлечь из этого наилучшие результаты. Они могут побеспокоить Индию, но я сомневаюсь, чтобы было предпринято серьезное вторжение в эту страну. Мы ежемесячно посылаем на Восток от 40 до 50 тысяч человек. После того как они обогнут мыс Доброй Надежды, мы можем перебросить их в Суэц, Басру, Бомбей, на Цейлон или в Австралию. Я сообщил Кэртену, что если его страна подвергнется серьезному вторжению, под которым я подразумеваю шесть или восемь дивизий противника, то Англия придет ему на помощь. Но, конечно, это может быть сделано лишь за счет удовлетворения самых безотлагательных потребностей на других театрах. Я надеюсь, что Вы будете продолжать оказывать Австралии всю возможную помощь и, таким образом, дадите мне возможность успешно защищать Египет, Левант и Индию. Это будет трудной задачей. Теперь все зависит от широкой русско-германской борьбы.

Похоже на то, что сильное германское наступление не начнется до середины мая или даже до начала июня. Мы делаем все, чтобы оказать помощь, а также чтобы облегчить бремя. Нам придется с боями проводить каждый конвой до Мурманска. Сталин доволен нашими поставками. После июня они должны увеличиться на 50 процентов, а сделать это будет весьма затруднительно ввиду новой войны, а также учитывая положение с судоходством. Только погода мешает нам проводить непрерывные сильные бомбардировки Германии. Наши новые методы приносят большой успех. Эссен, Кельн и прежде всего Любек доведены до состояния Ковентри. Я уверен, что крайне важно продолжать эти действия в течение всего лета, громя Гитлера в тылу, в то время как он сцепится с Медведем. Все, что Вы смогли бы послать для усиления нашей атаки, имело бы колоссальную ценность. На Мальте мы также в ходе весьма упорных боев сковываем почти 600 немецких и итальянских самолетов. Интересно, будут ли они переброшены на южнорусский фронт в ближайшем будущем. Однако ходит много слухов о том, что будет предпринято – и, возможно, в этом месяце – воздушно-десантное нападение на Мальту.

Узнав от Сталина, что, как он ожидает, немцы применят против них газы, я заверил его в том, что мы будем рассматривать такое преступление как действие, направленное против нас, и предпримем все ответные меры без ограничений. Это мы вполне в состоянии сделать. В соответствии с его желанием я намерен объявить об этом в конце месяца, а тем временем мы примем наши собственные меры предосторожности. Прошу, чтобы все вышесказанное было только между нами».

Английское правительство в Индии много трудилось над созданием колоссальной индийской армии. Две основные политические партии Индии – Индийский национальный конгресс и Мусульманская лига – либо активно проявляли свою враждебность, либо не оказывали никакой помощи. Тем не менее свыше 2,5 миллиона индийцев добровольно выразили желание вступить в вооруженные силы, и к концу 1942 года была создана индийская армия численностью в 1 миллион человек, а добровольцы давали ежемесячное пополнение в 50 тысяч человек. Хотя эта политика раздувания индийской армии была неправильной, учитывая характер мировой войны, отклик индийского народа не меньше, чем поведение его солдат, представляет собой славную завершающую страницу в истории нашей Индийской империи.

В связи с продвижением Японии в глубь Азии в западном направлении обстановка в Индии тревожно ухудшалась. Сообщения о событиях в Пёрл-Харборе явились сокрушительным ударом. Наш престиж потерпел урон в результате потери Гонконга. Возникла непосредственная опасность для Индийского полуострова. Японский флот, казалось, мог почти беспрепятственно войти в Бенгальский залив. Впервые Индии за время ее пребывания под британским правлением угрожало широкое вторжение извне со стороны азиатской державы. Скрытая напряженность в политической жизни Индии усиливалась. Хотя деятельность небольшой экстремистской группы, возглавляемой такими людьми, как Субха Бос, носила явно подрывной характер и группа надеялась на победу стран оси, значительная часть общественного мнения, которая поддерживала Ганди, была убеждена в том, что Индия должна оставаться пассивной и нейтральной в мировом конфликте. По мере продвижения японцев эти пораженческие настроения становились все более распространенными. Высказывалось мнение, что если бы Индия смогла каким-то образом разорвать связи с Англией, то, возможно, не было бы никакого основания для вторжения японцев. Опасность для Индии, быть может, заключается лишь в ее связях с Британской империей. Если бы эту связь можно было разорвать, то Индия, безусловно, могла бы занять положение Эйре.

Таковы были не лишенные силы аргументы, выдвигавшиеся в то время.

15 февраля Сингапур капитулировал. В индийских политических кругах и в печати отражались растущие разногласия между индусами и мусульманами. Некоторые лидеры Индийского национального конгресса в надежде создать какой-то общий фронт выдвинули предложения о признании суверенного статуса Индии и создании всеиндийского национального правительства. Эти вопросы были тщательно рассмотрены кабинетом, и министерство по делам Индии и вице-король, как обычно, обменялись многочисленными посланиями.

Я послал вице-королю телеграмму личного характера, в которой изложил свою точку зрения по вопросу предоставления Индии самоуправления, в отношении чего я имел определенные обязательства. Почти все мои коллеги считали, что после окончания войны следует самым внушительным образом предложить народам Индии статус доминиона.

По мере того как японцы, продвигавшиеся в Азии, углублялись в западном направлении, США проявляли все более непосредственный интерес к делам Индии. Участие американцев в стратегии мировой войны заставляло их соприкасаться с политическими вопросами, в отношении которых у них существовали твердые мнения, но было мало опыта. До событий в Пёрл-Харборе Индию рассматривали как жалкий пример английского империализма, но ответственность за нее всецело лежала на Великобритании.

Вывший военный моряк – президенту Рузвельту

4 марта 1942 года

«Мы серьезно рассматриваем вопрос о том, следует ли в нынешний критический период сделать декларацию о предоставлении Индии после войны статуса доминиона и при желании с правом отделения. Мы не должны ни в коем случае разрывать отношения с мусульманами, представляющими 100-миллионный народ и главные соединения армии, на которые мы рассчитываем в ближайших боях. Мы также должны помнить о своем долге перед 30 – 40 миллионами неприкасаемых и о наших договорах с княжествами в Индии, насчитывающими, возможно, 80 миллионов человек. Естественно, мы не хотим ввергнуть Индию в хаос накануне вторжения».

Американцам была известна позиция индусов. Я считал нужным ознакомить их с точкой зрения мусульман по этому же вопросу. В соответствии с этим я в тот же день послал президенту полные заявления, полученные из индийских источников, в которых излагалась позиция Индии. Приведенные ниже выдержки дают представление о сущности дела.

«Мусульмане испытывают глубокие опасения, и создается напряженная обстановка. Они призывают английское правительство, в случае если имеются намерения осуществить какое-либо серьезное конституционное преобразование, объявить о своем согласии с планом в отношении Пакистана, если правительство его величества рассчитывает на свободное и равноправное сотрудничество мусульман».

8 марта японская армия вступила в Рангун. Большинству моих коллег казалось, что для организации эффективной обороны Индии важно приложить все усилия, чтобы ликвидировать политический тупик. Вопросы, касавшиеся Индии, постоянно обсуждались военным кабинетом. Реакция английского правительства на предложения англо-индийских властей нашла свое отражение в проекте декларации, и было решено послать сэра Стаффорда Криппса в Индию для проведения на месте непосредственных переговоров с лидерами всех индийских партий и общин.

22 марта сэр Стаффорд Криппс прибыл в Дели и провел там длительные обсуждения на основе декларации, одобренной английским кабинетом. Сущность английского предложения заключалась в том, что английское правительство торжественно обязалось предоставить Индии полную независимость в случае, если учредительное собрание потребует этого после войны.

12 апреля сэр Стаффорд Криппс вылетел на самолете из Дели в Англию. Через две недели состоялось заседание Всеиндийского комитета Индийского национального конгресса, который подтвердил, что «для Индийского национального конгресса невозможно рассматривать какие-либо планы или предложения, которые предусматривают сохранение даже частичного английского контроля в Индии... Англия должна отказаться от своей власти в Индии».

Как предсказал сэр Стаффорд Криппс, Неру по-прежнему твердо считал, что следует оказать сопротивление японцам.

На следующий день после отъезда миссии он заявил:

«Мы не намереваемся капитулировать перед захватчиком. Несмотря на все, что произошло, мы не собираемся затруднять военные усилия Англии в Индии... Для нас проблема заключается в том, как организовать наши собственные усилия».

Он был одинок или почти одинок. Большинство лидеров Индийского национального конгресса примкнуло к позиции Ганди, заключавшейся в полном пацифизме.

Ганди в своей газете 10 мая писал:

«Присутствие англичан в Индии подстрекает Японию вторгнуться в Индию. Их уход уничтожит приманку. Но если даже предполагать, что это не так, то свободная Индия сможет лучше бороться против вторжения. В этом случае решительный отказ от всякого сотрудничества полностью восторжествует».

Хотя Мадагаскар отделен от Цейлона простором Индийского океана, все время существовало опасение в отношении возможности внезапного нападения японцев или предательства со стороны правительства Виши. У нас было так много забот, и наши ресурсы были до такой степени разряжены, что трудно было принять решение.

7 февраля 1942 года, когда я узнал о предстоящих переговорах между правительством США и Виши, которые могли бы привести к признанию того, что Виши сохраняет свой контроль над Мадагаскаром, я немедленно телеграфировал президенту Рузвельту:

«Я надеюсь, что не будет дано никаких гарантий в отношении того, что Мадагаскар и Реюньон не будут оккупированы. Японцы могут в один прекрасный день появиться на Мадагаскаре, а Виши окажет им не больше сопротивления, чем во Французском Индокитае. Создание японской воздушной подводной или крейсерской (а возможно, и подводной, и крейсерской) базы в Диего-Суаресе парализовало бы весь путь наших конвоев на Средний и Дальний Восток. Поэтому мы уже разработали план, чтобы самим укрепиться в Диего-Суаресе при помощи высадки войск, доставленных либо с Нила, либо из Южной Африки. В настоящее время, когда у нас так много забот, это мероприятие откладывается на неопределенное время, но я не хочу, чтобы наши руки были связаны. Конечно, мы (сообщим Вам, прежде чем будет принято решение о каких-либо действиях».

Я получил в ответ следующее заверение:

«Вы можете быть уверены в том, что не будет дано никаких гарантий в отношении того, что Мадагаскар или Реюньон не будут оккупированы».

Смэтс, который, как и я, был обеспокоен переговорами с правительством Виши о Мадагаскаре, телеграфировал 12 февраля, что он весьма опасается, что мы

«откажемся от нашей свободы действий ради пустяковых торговых соображений».

Далее он писал:

«Я рассматриваю Мадагаскар как ключ к безопасности на Индийском океане. Он может сыграть такую же важную роль в этом районе, создав угрозу для нашей безопасности, какую сыграл Индокитай в руках Виши и японцев. Это может отразиться на всех наших коммуникациях с нашими различными военными фронтами и империей на Востоке».

Я смог успокоить его, сообщив ему о телеграммах, которыми обменялся с президентом.

Генерал де Голль еще 16 декабря 1941 года, после вступления Японии в войну, настаивал на том, чтобы свободные французы осуществили операцию на Мадагаскаре. 19 февраля 1942 года он опять написал мне, настаивая на принятии решения, а также представил нашим начальникам штабов план экспедиционной высадки свободных французов при поддержке английских воздушных и военно-морских сил.

В конце концов угроза, которая создавалась в Бенгальском заливе, и опасность, возникшая для Цейлона, убедили нас в необходимости обеспечить контроль над важной гаванью Диего-Суарес. Остальная часть этого колоссального острова не имела такого стратегического значения, но если бы японцы смогли создать флотилию подводных лодок, базирующихся на Мадагаскаре, то это было бы катастрофой. Казалось, что подкрепления, которые направлялись в Индию вокруг мыса Доброй Надежды, могли бы по пути осуществить эту задачу без большой потери времени. Помня о Дакаре, мы не хотели усложнять операцию, проводя ее с участием свободных французов. Было решено высадить лишь английские экспедиционные войска.

22 апреля все экспедиционные силы были собраны в Дурбане. Теперь в их состав входили линкор «Рэмиллис», взятый из флота адмирала Сомервелла, авианосец «Илластриес», 2 крейсера, 11 эсминцев, а также минные тральщики, корветы, около 15 десантных судов и транспортов с армейскими частями. Кроме того, авианосец «Индомитебл» должен был присоединиться позже вместо погибшего «Хермеса».

Наступили напряженные дни. Пришлось произвести перегрузку многих судов, учитывая условия штурма, разработать все подробности плана, разослать приказы, провести тренировочные занятия с войсками после длительного морского перехода для того, чтобы они повторили свою конкретную и для большей части из них необычную задачу. Это была первая наша широкая операция десантных войск после операции в Дарданеллах 27 лет назад, а за это время произошла полная революция в методах проведения таких операций. Командующие и штабы обоих родов вооруженных сил, а также войска не имели опыта в ведении этого наиболее трудного типа операций.

Я особенно беспокоился о том, чтобы не углубляться слишком далеко в мадагаскарские джунгли после того, как главная военно-морская гавань будет захвачена. Ночью вошел в гавань и сумел высадить всех солдат и офицеров морской пехоты на набережной города. Затем эсминец удалился под сильным обстрелом. 50 человек пробрались в город. Вскоре они нашли и захватили помещение, которое оказалось военно-морским складом. Здесь они обнаружили много винтовок и пулеметов и около 50 английских военнопленных. Это была блестящая оперативно-тактическая диверсия. Тем временем 29-я бригада, которая теперь была усилена 17-й бригадой, добилась полного успеха. До рассвета 7 мая командование противника сдало Анцирану, и город и большая часть оборонительных сооружений оказались в наших руках. Оставалось овладеть фортами, прикрывавшими вход в гавань, но после краткого обстрела их утром «Рэмиллисом» они также капитулировали. К 11 часам утра бои прекратились, и в тот же день британский флот вошел в гавань. Наши общие потери армии составляли менее 400 человек.

28 апреля скоростной конвой со штурмовыми войсками вышел из Дурбана. Менее быстроходные суда с армейскими средствами транспорта и с запасами уже вышли раньше. 4 мая вся экспедиция оказалась в районе, откуда она могла нанести удар. Залив Диего-Суарес настолько глубоко врезается в северо-восточное побережье Мадагаскара, что почти отрезает северную оконечность острова от его остальной части. Проход контролируется защищенным портом Анцирана, который расположен напротив города. Было известно, что подход с восточного направления сильно охраняется, но на западе полуострова имеется несколько заливов, которые, несмотря на трудность доступа к ним, могут принять большие суда. Здесь не было сильной обороны.

Первые войска высадились 5 мая в 4 часа 30 минут утра без потерь и быстро подавили единственную батарею, которая могла вести огонь в направлении моря. Через полчаса самолеты военно-морской авиации совершили налет на аэродромы и суда в заливе Диего-Суарес. Чтобы замаскировать истинные намерения, крейсер «Хермайони» предпринял атаку с востока. Вишистские французы, хотя они и были полностью захвачены врасплох, оказали сопротивление. Однако ко второй половине дня вся 29-я бригада и почти все ее снаряжение были выгружены и началось продвижение вперед. Десантный отряд достиг восточной оконечности полуострова Андрака, и началась высадка 17-й бригады.

Головные отряды 29-й бригады, поддержанные двумя орудиями и дюжиной танков, преодолев сопротивление на двух позициях, созданных противником для задержки продвижения, остановились у главной позиции противника, на дороге в двух милях южнее Анцираны. Эта позиция была хорошо защищена и хорошо укреплена бетонными дотами. На рассвете 6 мая южно-каланширский 2-й полк проник на левый фланг противника и укрепился за его фронтом, где и действовал весь день.

50 солдат королевской морской пехоты с «Рэмиллиса» отправились на эсминце «Энтони», который под умелым управлением После захвата Диего-Суареса французскому генерал-губернатору было предоставлено время для того, чтобы он изменил свою провишистскую позицию. Порты западного побережья были необходимы для контроля над Мозамбикским проливом, где подводные лодки досаждали нашим главным восточным конвоям. Генерал-губернатор продолжал проявлять упрямство. Поэтому по приказу генерала Платта, который командовал в Восточной Африке, пришлось предпринять дальнейшие операции. 10 сентября английская 29-я пехотная бригада захватила Мажунгу, встретив лишь небольшое сопротивление. Затем высадилась восточноафриканская 22-я бригада, которая, обогнав 29-ю, направилась по дороге к Антананариву, столице и местопребыванию правительства.

Одновременно небольшие колонны южноафриканских войск продвигались на юг по дорогам, идущим вдоль побережья. 29-я бригада была снова посажена на суда и направлена вокруг острова к Таматаве на восточном побережье, который она взяла 18 сентября почти без сопротивления, а затем двинулась на Антананариву. Столица пала 23 сентября.

Население приветствовало наши войска, но генерал-губернатор и некоторые из его сотрудников отступили вместе со своими войсками на юг. Его преследовали, и 19 октября была проведена очень успешная операция, в результате которой было захвачено 750 пленных, причем мы сами не понесли никаких потерь. Это было концом. 5 ноября генерал-губернатор принял наши условия капитуляции. Управление островом было оставлено в руках французов. Но в результате этих операций и ценой потерь, немногим превышавших 100 человек, мы приобрели полный военный контроль над островом, имевшим весьма важное стратегическое значение для безопасности наших коммуникаций с Ближним и Дальним Востоком. По секретности, окружавшей его планирование, и по точности тактического выполнения мадагаскарский эпизод был образцом комбинированной десантной операции. Известие о нем пришло в такой момент, когда мы остро нуждались в успехе. По сути дела в течение многих месяцев этот эпизод был единственным примером хорошего и умелого руководства войной, который был известен британской общественности.

Теперь на Тихом океане происходили волнующие события, отражавшиеся на всем ходе войны. К концу марта первый этап японского военного плана увенчался настолько полным успехом, что это удивило даже его авторов. В руках японцев были Гонконг, Сиам, Малайя и почти весь огромный островной район, образующий Голландскую Ост-Индию. Японские войска глубоко вторглись в Бирму. На Филиппинах американцы еще сражались на Коррехидоре, но без надежды на прибытие помощи.

Ликование японцев достигло апогея. Гордость военными триумфами и доверие к своему руководству подкреплялись растущим убеждением в том, что у западных держав нет воли к борьбе не на жизнь, а на смерть. Императорские армии уже стояли на тех границах, которые в их довоенных планах так обдуманно намечались в качестве разумного предела для их продвижения. В этом огромном районе, обладающем неизмеримыми ресурсами и богатствами, они могли закрепить свои завоевания и развивать свою вновь приобретенную мощь. Их задолго до этого составленный план предписывал на данном этапе паузу, чтобы перевести дух, оказать сопротивление американской контратаке или организовать дальнейшее наступление. Но сейчас в опьянении победой японским руководителям казалось, что наступил ниспосланный небом час исполнения решений, начертанных судьбой. Они не должны показать себя недостойными этого часа. Такие мысли проистекали не только из естественных искушений, которым ослепительный успех подвергает смертных, они диктовались также серьезными военными соображениями. Вопрос о том, что разумнее – тщательно закрепить свои новые пространства или, наоборот, рванувшись вперед, обеспечить себе большую глубину обороны, – казался им стратегической проблемой, оба решения которой сулили им равные преимущества.

После размышлений в Токио был принят более честолюбивый курс. Было решено распространить свои завоевания дальше, чтобы включить в их число Западные Алеуты, острова Мидуэй, Самоа, Фиджи, Новую Каледонию и порт Морсби в южной части Новой Гвинеи. Эта экспансия угрожала бы Пёрл-Харбору, который по-прежнему оставался главной американской базой. Кроме того, если бы экспансия продолжалась, она угрожала бы перерезать прямую связь между Соединенными Штатами и Австралией. Она обеспечила бы Японии удобные базы, с которых можно было бы предпринимать дальнейшие атаки.

В разработке и выполнении своих планов японское верховное командование проявило величайшее искусство и смелость. Однако оно исходило из предпосылок, которые не давали правильной оценки мировых сил. Оно никогда не постигало огромной потенциальной мощи Соединенных Штатов. На этом этапе оно все еще думало, что гитлеровская Германия восторжествует в Европе. Его опьяняло стремление повести Азию к широчайшим завоеваниям и обеспечить себе славу. Таким образом, японцы были вовлечены в азартную игру, которая даже в случае выигрыша могла лишь продлить их преобладание, быть может, на год, а так как она была ими проиграна, то оно сократилось на такой же срок. Если говорить о фактических результатах, то можно сказать, что довольно сильное и прочное преимущество они сменили «а обширные, слабо связанные между собой владения, удержать которые было им не по силам; а будучи разбиты в этом внешнем поясе, они оказались бессильны организовать координированную оборону своей внутренней жизненно важной для них зоны.

Тем не менее в этот момент мировой борьбы никто не мог быть уверен, что Германия не сломит Россию или не загонит ее за Урал, а затем не сумеет повернуть и вторгнуться в Англию либо, избрав другое направление – через Кавказ и Персию, не сомкнется с японскими авангардами в Индии. Чтобы выправить положение, Великому союзу нужна была решающая американская морская победа, которая принесла бы с собой преобладание на Тихом океане, даже если бы полное господство на нем и не было сразу же установлено. В этой победе нам не было отказано. Как уже указывалось, я всегда верил, что к маю американский флот при той помощи, которую мы смогли бы оказать ему со стороны Атлантики или на Атлантическом океане, сумеет вернуть себе господство на Тихом океане. Такие надежды основывались лишь на оценке данных о строительстве в США и Великобритании новых кораблей – линкоров, авианосцев и других судов, которое к тому моменту достигало полного размаха. Теперь мы можем описать, по необходимости в сжатой форме, блестящее и изумительное морское сражение, которое, бесспорно, доказало этот великий факт.

В конце апреля 1942 года японское верховное командование приступило к осуществлению своей новой политики экспансии. Эта политика предусматривала захват порта Морсби, а также Тулаги в южной части Соломоновых островов, напротив крупного острова Гуадалканал. Оккупация порта Морсби завершила бы первый этап установления ими господства на Новой Гвинее и обеспечила бы дополнительную безопасность их передовой морской базе в Рабауле, на Новой Британии. С Новой Гвинеи и с Соломоновых островов они могли начать охват Австралии.

Американская разведка скоро узнала о сосредоточении японских сил в этих водах. Было установлено, что силы концентрируются в Рабауле, куда их перебрасывали с главной морской базы японцев на Труке (Каролинские острова), и что наступление на юг явно неизбежно. Было даже возможно предсказать, что операции начнутся 3 мая. Американские авианосцы в то время были разбросаны на большом пространстве, выполняя различные задания. В число последних входила организация смелого и блестящего воздушного налета генерала Дулиттла на Токио 18 апреля. Это событие, случившееся в критический момент, по существу явилось одним из факторов, определивших новую японскую политику.

Отдавая себе отчет в угрозе на юге, адмирал Нимиц немедленно начал сосредоточивать как можно более крупные силы в Коралловом море. Контр-адмирал Флетчер уже находился там с авианосцем «Йорктаун» и тремя тяжелыми крейсерами. 1 мая к нему присоединился авианосец «Лексингтон» и еще два крейсера из Пёрл-Харбора под командой контр-адмирала Фитча, а три дня спустя к нему подошла эскадра под командованием английского контр-адмирала Крейса, в состав которой входили австралийские крейсера «Австралия» и «Хобарт» и американский крейсер «Чикаго».

3 мая, принимая топливо в море, примерно в 400 милях южнее Гуадалканала, адмирал Флетчер узнал, что противник высадился на Тулаги, по-видимому имея своей непосредственной целью создание там базы морской авиации, с которой можно было бы наблюдать за восточными подступами к Коралловому морю. На следующий день рано утром самолеты с «Йорктауна» крупными силами нанесли удар по Тулаги. Однако неприятельские силы прикрытия были отведены, и у острова оставалось лишь несколько эсминцев и мелких судов. Поэтому результаты налета оказались разочаровывающими.

Следующие два дня прошли без сколько-нибудь важных инцидентов. Ударные силы японцев в составе авианосцев «Дзюикаку» и «Сиокаку», поддерживаемые двумя тяжелыми крейсерами, шли на юг со стороны Трука восточнее Соломоновых островов, далеко за пределами радиуса действия разведывательных самолетов, и вошли в Коралловое море с востока вечером 5 мая. 6 мая они быстро приближались к Флетчеру, и вечером был такой момент, когда они находились от него на расстоянии всего 70 миль, но ни та, ни другая сторона не знала о том, что они так близко друг от друга. В течение ночи отряды разошлись, а утром 7 мая Флетчер начал поиски на широком пространстве и в 8 часов 15 минут утра был вознагражден донесением об обнаружении севернее Луизиады двух авианосцев и четырех крейсеров.

Обе стороны, зная, как близко они находятся друг к другу, собирались предпринять ночную атаку силами надводных кораблей. Но обе они сочли эту идею слишком рискованной. В течение ночи они снова разошлись, а утром 8 мая погода стала благоприятствовать другой стороне. Теперь японцы были укрыты за низкой облачностью, тогда как корабли Флетчера были озарены сверкающим солнечным светом. Снова началась игра в прятки. В 8 часов 38 минут утра самолет-разведчик с «Лексингтона» обнаружил, наконец, противника, и примерно в то же время перехваченная радиограмма ясно показала, что противник также заметил американские авианосцы. Развернутое сражение между равными и пропорционально составленными силами должно было начаться с минуты на минуту.

Незадолго до 9 часов утра в воздух поднялся американский ударный отряд в составе 82 самолетов, а к 9 часам 25 минутам все они уже были на пути к цели. Примерно в это же время противник собрался нанести аналогичный удар силами 69 самолетов. Американская атака состоялась около 11 часов утра, японская – примерно 20 минутами позже. К 11 часам 40 минутам все было кончено. Американские самолеты встретили трудности из-за низкой облачности в районе цели. Когда они обнаружили ее, один из неприятельских авианосцев направился искать прикрытие в дождевом шквале, и вся тяжесть атаки обрушилась на авианосец «Сиокаку». Три бомбы попали в цель, корабль был охвачен пожаром. Однако причиненный ему ущерб был преувеличен. На данное время корабль был выведен из строя, однако он сумел добраться до базы для ремонта. «Дзюикаку» не понес никакого ущерба.

Тем временем японцы в условиях ясной погоды атаковали «Йорктаун» и «Лексингтон». Благодаря очень умелому маневрированию «Йорктаун» сумел уклониться почти от всех атак, но пострадал от большого количества близких разрывов. Одна бомба, попавшая в корабль, причинила ему тяжелые потери и вызвала пожар. С огнем вскоре справились, и боеспособность корабля была восстановлена. Менее удобному для маневрирования «Лексингтону» повезло меньше: в него попали две торпеды и две или три бомбы. К концу налета он был охвачен сильнейшим пожаром и имел крен на левый борт; три его котельных помещения были затоплены. Благодаря доблестным усилиям команда с пожарами справилась, крен был ликвидирован, и вскоре корабль снова делал 25 узлов.

Потери самолетов с обеих сторон в этой ожесточенной схватке – первом в истории сражении между авианосцами – были установлены после войны; американцы потеряли 33 самолета, японцы – 43.

Если бы события в Коралловом море на этом закончились, то общий итог был бы явно в пользу американцев. Но теперь на них обрушилась катастрофа. Через час по окончании боя «Лексингтон» был потрясен сильным внутренним взрывом. Внизу возник пожар; огонь распространился по всему кораблю, и справиться с ним стало невозможно. Все усилия спасти корабль оказались бесполезными, и в тот же вечер он во избежание людских потерь был покинут командой и потоплен американской торпедой. Затем и американцы, и японцы ушли из Кораллового моря. Эти дни ознаменовали предел японского наступления на море в направлении Австралии.

Для американцев сохранение их авианосцев было первоочередной необходимостью. Адмирал Нимиц отдавал себе полный отчет в том, что на севере намечаются более важные события, которые потребуют использования всех сил, имевшихся в его распоряжении. На тот момент он удовлетворился тем, что помешал приходу японцев в Коралловое море и немедленно отозвал в Пёрл-Харбор все свои авианосцы, включая «Энтерпрайз» и «Хорнет», которые в то время спешно шли на соединение с Флетчером.

Это столкновение имело последствия, выходившие за рамки его тактического значения. Стратегически это было желанной американской победой, первой победой над Японией. До этого ничего похожего не случалось. Это было первое морское сражение, в котором надводные корабли не обменялись ни одним выстрелом. Оно также означало, что возможности и случайности войны значительно возросли. Известие о победе облетело весь мир, укрепив веру, вызвав огромное облегчение и бодрость в Австралии и Новой Зеландии, а также в Соединенных Штатах. Тактические уроки, приобретенные в этой битве тяжелой ценой, были вскоре использованы с выдающимся успехом в сражении у острова Мидуэй, первые этапы которого должны были вот-вот начаться.

Продвижение в Коралловое море было только начальной стадией новой японской политики экспансии. Даже в то время, когда оно осуществлялось, японский адмиралиссимус Ямамото готовился бросить вызов американскому могуществу в центральном бассейне Тихого океана, захватив остров Мидуэй с его аэродромом, откуда можно было бы угрожать самому Пёрл-Харбору, расположенному в тысяче миль на восток, а быть может, даже господствовать над ним. В то же время диверсионный отряд должен был захватить опорные пункты в западной части Алеутских островов. Благодаря тщательному планированию своих операций Ямамото надеялся сначала оттянуть американский флот на север для отражения угрозы Алеутам, что предоставило бы ему свободу действий для того, чтобы бросить свои основные силы против острова Мидуэй. Ямамото надеялся, что к тому времени, когда американцы сумеют вмешаться крупными силами в операцию у Мидуэя, он уже овладеет островом и подготовится отразить контратаку превосходящими силами. Мидуэй – этот аванпост Пёрл-Харбора – имел такое важное значение для Соединенных Штатов, что подобного рода действия должны были неминуемо повлечь за собой крупное столкновение. Ямамото был уверен, что он сможет навязать противнику решающее сражение на своих собственных условиях и что благодаря большому превосходству, в особенности в быстроходных линкорах, он имеет великолепный шанс уничтожить противника. Таков был в общих чертах план, который Ямамото предложил своему подчиненному адмиралу Нагумо. Все зависело, однако, от того, попадет ли адмирал Нимиц в эту ловушку, а в равной степени от того, не подготовит ли он со своей стороны какого-нибудь сюрприза.

Но американский командующий был бдителен и энергичен. Разведка принесла полную информацию, включая дату, когда должен был быть нанесен ожидаемый удар. Адмирал Нимиц не мог быть вполне уверен в том, что план в отношении Мидуэя не является дымовой завесой, маскирующей главный удар против цепи Алеутских островов, могущий явиться предвестником продвижения к Американскому континенту, однако он считал, что Мидуэй – несравнимо более вероятное и опасное место, и не колеблясь развернул свои силы в этом направлении. Адмирала главным образом беспокоила малочисленность его авианосцев, которые в лучшем случае уступали по силе четырем обстрелянным авианосцам Нагумо. К предстоящей битве можно было подготовить только «Энтерпрайз» и «Хорнет», спешившие вернуться из южной части Тихого океана, а также «Йорктаун», если бы его удалось отремонтировать вовремя. У адмирала Нимица не было ни одного линкора ближе, чем в Сан-Франциско, и эти линкоры обладали слишком медленным ходом для того, чтобы действовать вместе с авианосцами. У Ямамото было И линкоров, причем 3 из них принадлежали к числу самых сильных и быстроходных кораблей в мире. Соотношение сил было весьма неблагоприятное для американцев, но теперь Нимиц мог рассчитывать на мощную поддержку авиации, базирующейся на остров Мидуэй.

В последнюю неделю мая основные силы японского флота начали выходить со своих баз. Первым вышел отряд, которому было дано задание нанести отвлекающий удар по Алеутам; он должен был атаковать 3 июня Датч-Харбор и оттянуть в этом направлении американский флот. Затем десантные войска должны были захватить острова Атту, Кыска и Адак, расположенные западнее. Нагумо со своим отрядом из четырех авианосцев должен был нанести на следующий день удар по Мидуэю, а 5 июня должны были прибыть десантные войска и захватить этот остров. Серьезного сопротивления не ожидалось. Тем временем Ямамото со своим линейным флотом должен был оставаться много западнее, вне радиуса действия воздушной разведки, готовый нанести удар, когда начнется ожидаемая контратака американцев.

Прошли четыре дня напряженного ожидания. В 9 часов утра 3 июня «каталина», производившая разведку на расстоянии более 700 миль западнее Мидуэя, обнаружила отряд в составе 11 неприятельских кораблей. Последовавшие за этим бомбардировки и торпедные атаки оказались безуспешными, если не считать того, что одна торпеда попала в танкер. Но битва началась, и всякая неуверенность по поводу намерений врага рассеялась. Адмирал Флетчер, исходя из полученных им данных разведки, имел веские основания предполагать, что неприятельские авианосцы подойдут к Мидуэю с северо-запада, и он не позволил сбить себя с толку сообщением, полученным при обнаружении первых кораблей, которые, как он правильно рассудил, представляли только отряд транспортов. Он направил свои авианосцы к выбранной им позиции примерно в 200 милях севернее Мидуэя, чтобы они пришли туда на рассвете 4 июня, готовые ударить во фланг Нагумо при его появлении.

Настало 4 июня – светлое и ясное. В 5 часов 34 минуты утра патруль с Мидуэя наконец передал по радио долгожданное донесение о приближении японских авианосцев. Затем донесения так и посыпались. Наблюдение установило множество самолетов, направлявшихся к Мидуэю, и линкоры, поддерживающие авианосцы. В 6 часов 30 минут утра началась атака японцев, ожесточенная и сильная. Она встретила неистовое сопротивление, и, вероятно, одна треть нападающих не вернулась из боя. Американцам был нанесен большой ущерб, но аэродром на Мидуэе не был выведен из строя.

Настало время предпринять контратаку, нанести удар по кораблям Нагумо. Подавляющее превосходство японцев в истребительной авиации послужило причиной тяжелых потерь американцев, и результаты этого смелого удара, на который возлагались большие надежды, оказались разочаровывающими.

Однако впечатление от их натиска, казалось, омрачило ясность суждения японского командующего, которого его летчики убеждали, что понадобится второй удар по Мидуэю. Он удержал на борту достаточно самолетов для того, чтобы встретить американские авианосцы, которые могли появиться, но он не ждал, что они появятся, а его разведка производилась недостаточными силами и вначале была безрезультатной. Теперь он решил подготовить самолеты для нового удара по Мидуэю. Во всяком случае, ему было необходимо очистить свои взлетные палубы, чтобы принять самолеты, возвращавшиеся после первой атаки. Это решение оказалось для него роковым. И хотя позднее Нагумо узнал о появлении к востоку от него американского отряда, в состав которого входил один авианосец, было уже слишком поздно. Ему было суждено принять весь удар американской атаки в то время, как его взлетные палубы были загромождены бесполезными бомбардировщиками, которые заправлялись горючим и загружались боеприпасами.

Адмиралы Флетчер и Спрюэнс благодаря проявленному ими до этого хладнокровию оказались в хорошем положении для того, чтобы вмешаться в этот критический момент. Они перехватили информацию, шедшую потоком Рано утром, и в 7 часов утра «Энтерпрайз» и «Хорнет» организовали удар силами всех самолетов, которыми они располагали, за исключением необходимых для собственной обороны. Авианосец «Йорктаун», самолеты которого вели утреннюю разведку, задержался, пока они не вернулись, но его ударный отряд был уже в воздухе вскоре после 9 часов утра – к тому времени, когда первые волны самолетов с двух других авианосцев приближались к своей добыче. Противника скрывала облачность, и пикирующие бомбардировщики сначала не нашли цели. Отряд самолетов с «Хорнета», не имея представления о том, что противник отошел, так и не нашел его и не смог принять участия в битве. Из-за такой неудачи первые атаки были предприняты только торпедоносцами со всех трех авианосцев, и, хотя эти атаки производились с предельно высоким мужеством, они были безуспешны вследствие сопротивления, оказанного превосходящими силами. Из 41 торпедоносца, принимавшего участие в атаке, вернулось только 6. Их преданность была вознаграждена.

В то время когда все взоры японцев и все имевшиеся у них истребители были прикованы к торпедоносцам, на месте боя появились 37 пикирующих бомбардировщиков с «Энтерпрайза» и «Йорктауна». Не встретив почти никакого сопротивления, они сбросили бомбы на флагманский корабль Нагумо «Акаги» и корабль того же класса «Кага»; примерно в то же время волна в составе 17 бомбардировщиков с «Йорктауна» нанесла удар по «Сориу». Через несколько минут палубы этих кораблей превратились в настоящее поле битвы с разбросанными на нем пылающими и взрывающимися самолетами. В трюмах возникли огромные пожары, и вскоре стало ясно, что все три корабля обречены. Адмиралу Нагумо осталось только перенести свой флаг на крейсер и наблюдать, как горят три четверти его замечательного отряда кораблей.

Было уже за полдень, когда американцы собрали свои самолеты. Они потеряли свыше 60 самолетов, но награда была велика. Из неприятельских авианосцев уцелел только «Хириу», и он немедленно решил нанести удар в честь знамени Восходящего Солнца. В то время как американские летчики, вернувшиеся на «Йорктаун», делились впечатлениями, пришло известие о приближении неприятельских самолетов. Неприятельский отряд в составе, как сообщалось, примерно 40 самолетов энергично осуществил свою атаку, и «Йорктаун», помимо того что он сильно был покалечен истребителями и пушечным огнем, был поражен также тремя бомбами. Несмотря на тяжелые повреждения, он, однако, сумел справиться с пожарами и продолжал оставаться в строю до тех пор, пока еще через два часа «Хириу» не нанес новый удар, на этот раз в форме торпедной атаки. Эта последняя и оказалась для «Йорктауна» в конечном счете роковой. Хотя корабль оставался на плаву в течение двух дней, он был потоплен затем японской подводной лодкой.

Однако «Йорктаун» был отомщен еще в то время, когда он не потерял плавучести. В 2 часа 45 минут пополудни «Хириу» был обнаружен, и в течение часа к нему было направлено 24 пикирующих бомбардировщика с «Энтерпрайза». В 5 часов пополудни они нанесли свой удар, и через несколько минут «Хириу» также представлял собой пылающую развалину, хотя затонул он только на следующее утро. Таким образом, последний из четырех авианосцев Нагумо был уничтожен, и вместе с ними погибли все их превосходно обученные экипажи самолетов. Они так и не были заменены. Так закончилась битва 4 июня, которую справедливо считают поворотным пунктом в войне на Тихом океане.

Победоносным американским командующим пришлось встретиться с другими опасностями. Японский адмиралиссимус со своим грозным линейным флотом еще мог атаковать Мидуэй. Американские воздушные силы были чрезвычайно истощены, и у американцев не было тяжелых кораблей, способных с шансами на успех вступить в бой с Ямамото, если бы тот решил продолжать наступление.

Однако ночью японский командующий внезапно изменил решение и в 2 часа 55 минут утра 5 июня отдал приказ об общем отступлении. Причины, побудившие его к этому, отнюдь не ясны, но, очевидно, неожиданное и сокрушительное истребление его драгоценных авианосцев сильно на него подействовало. Ему было суждено пережить еще одну катастрофу. Два из его тяжелых крейсеров, шедших бомбардировать Мидуэй, столкнулись, уклоняясь от атаки американской подводной лодки. Оба они получили тяжелые повреждения и отстали, когда началось общее отступление. 6 июня эти калеки были атакованы летчиками отряда Спрюэнса, которые потопили один из них.

Захватив малые острова Атту и Кыска в западной части Алеутского архипелага, японцы ушли так же тихо, как и пришли.

Размышления о японском руководстве того периода приводят к поучительным выводам. Дважды в течение одного месяца их военно-морские и военно-воздушные силы были развернуты в бою с энергией, искусством и решимостью. Каждый раз, когда входящей в состав их сил авиации приходилось плохо, они отказывались от намеченной цели, хотя в каждом таком случае эта цель была для них в пределах досягаемости. Руководившие операциями у Мидуэя адмиралы Ямамото, Нагумо и Кондо были теми самыми людьми, которые планировали и осуществляли смелые и колоссальные операции, уничтожившие в течение четырех месяцев союзные флоты на Дальнем Востоке и изгнавшие британский восточный флот из Индийского океана. Ямамото отступил от Мидуэя потому, как показал весь ход войны, что флот, не имеющий прикрытия с воздуха и находящийся в нескольких тысячах миль от своей базы, не может рисковать остаться в пределах радиуса действия отряда, сопровождаемого авианосцами, авиация которых в значительной мере уцелела. Он приказал отряду транспортов отойти, потому что было бы равносильно самоубийству штурмовать без поддержки с воздуха остров, обороняемый авиацией, притом остров настолько небольшой, что всякая внезапность была невозможной.

Как полагают, негибкость японского планирования и тенденция к отказу от намеченной цели в тех случаях, когда выполнение плана шло не по расписанию, были в значительной мере результатом громоздкости и неточности их языка, что чрезвычайно затрудняло импровизацию при помощи передаваемых по радио указаний.

Ясен еще один урок. Системе американской разведки удалось пробраться к наиболее тщательно охраняемым секретам противника задолго до самих событий. Таким образом, адмирал Нимиц, будучи слабее, все же сумел дважды сконцентрировать все свои силы так, чтобы иметь их в достаточном количестве в надлежащее время и в надлежащем месте. Это сыграло решающую роль во время боев. Это доказывает, какое важное значение имеет секретность и к каким последствиям в войне приводит утечка информации. Эта памятная американская победа имела важнейшее значение не только для Соединенных Штатов, но и для всего дела союзников. Ее моральное влияние было огромным и мгновенным. Одним ударом Япония лишилась господствующего положения на Тихом океане. Навсегда было покончено с бившим в глаза превосходством противника, которое в течение шести месяцев срывало наши объединенные усилия на всем Дальнем Востоке. С этого момента все наши мысли с трезвой уверенностью обратились к наступлению. Мы уже не думали о том, где враг может нанести свой следующий удар; мы думали о том, как нам лучше нанести ему свой удар, чтобы вернуть огромные территории, захваченные им в опрометчивом стремительном наступлении. Путь предстоял длинный и трудный, и, чтобы добиться победы на востоке, все еще требовались огромные приготовления, однако исход уже не вызывал никаких сомнений; точно так же требования войны на Тихом океане уже не должны были слишком сильно отражаться на великом усилии, которое Соединенные Штаты готовились предпринять в Европе.

Когда Советская Россия была атакована Гитлером, единственным способом, каким мы и американцы могли помочь ей, были поставки вооружения и материалов. Они поставлялись в больших масштабах из американской и английской продукции и из американских военных материалов, уже переданных Англии. Следовательно, оснащение наших изголодавшихся по оружию армий сильно страдало, и всякая эффективная подготовка к отражению нападения Японии оказалась фактически невозможной. Англо-американская миссия Бивербрука – Гарримана, посетившая Москву в октябре 1941 года, договорилась о многочисленных поставках в Россию, и предложения этой миссии были в значительной мере одобрены их правительствами.

Прямым путем, которым эти поставки можно было доставлять русским армиям, было море в обход мыса Нордкап и через арктические воды в Мурманск, а позднее – в Архангельск. В соответствии с соглашением Советское правительство несло ответственность за погрузку поставок на свои собственные суда в английских или американских портах и доставку их в Россию. Однако они не имели достаточно судов для того огромного количества материалов, которые мы были готовы посылать, и английские и американские суда вскоре составляли три четверти всего тоннажа, участвовавшего в этом деле. Первые четыре-пять месяцев все шло хорошо, было потеряно лишь одно судно, и только в марте 1942 года германские самолеты, базировавшиеся на Северную Норвегию, и германские подводные лодки начали серьезно мешать конвоям.

Мы уже знали, что Гитлер дал указание германскому флоту сосредоточить зимой свои силы в Норвегии не только для того, чтобы помешать английскому десанту, но и с целью воспрепятствовать потоку материалов и боеприпасов в Россию. Он также освободил часть своих подводных лодок от действий против судоходства в Атлантике, чтобы иметь возможность охранять Норвегию. Как я уже указывал, эти решения Гитлера были ошибочными. Мы и наши американские союзники были очень рады, что к напряжению подводной войны в самый ее смертоносный период не прибавился такой фактор, как дальние рейды быстроходных германских военных кораблей. Тем не менее по мере того как развертывались действия против наших арктических конвоев, на английское военно-морское министерство ложилось все более тяжелое бремя.

В январе «Тирпиц» был переброшен в Тронхейм. Там несколько позднее к нему присоединился «Шеер», а в марте – крейсер «Гиппер». К этому отряду надводных кораблей должны были в дальнейшем присоединиться линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» из Бреста и «Принц Евгений», ускользнувший вместе с ними. Но и «Шарнхорст» и «Гнейзенау» подорвались на наших минах и на много месяцев вышли из строя. Пока они ремонтировались, их подвергали ожесточенным налетам с воздуха. Ночью 27 февраля в «Гнейзенау», стоявший в доке в Киле, попала бомба, и, хотя мы в то время не знали об этом, «Гнейзенау» получил такие серьезные повреждения, что никогда уже больше не принимал участия в войне на море. Оставался «Принц Евгений», который одновременно с «Шеером» был послан на соединение с «Тирпицем».

«Принц Евгений» был торпедирован английской подводной лодкой «Трайдент», но сумел добраться до Тронхейма. После временного исправления повреждений он сумел вернуться в Германию, где и оставался, не принимая участия в операциях, до октября. Хотя отряд кораблей, стоявший в Тронхейме, имел только половину тех сил, которые надеялся собрать там Гитлер, однако он приковал к себе наше внимание.

1 марта конвой «PQ-12» вышел из Исландии, и «Тирпицу» было приказано атаковать его. Английская подводная лодка обнаружила «Тирпиц» и послала об этом донесение. Адмирал Тови, который прикрывал конвой, имея под своим командованием линкор «Кинг Джордж V» и авианосец «Викториес», сразу изменил курс с целью перехватить его и атаковать. Германская воздушная разведка не сумела найти конвой, и «Тирпиц» повернул обратно, прежде чем адмирал Тови смог перерезать ему путь к базе. 9 марта самолеты с авианосца «Викториес» обнаружили «Тирпиц», и в воздух немедленно был поднят ударный отряд торпедоносцев. Однако «Тирпицу» удалось уклониться от всех торпед и укрыться в Вест-фиорде. Таким образом, конвою «PQ-12» удалось благополучно добраться до места назначения. Апрельский конвой «PQ-13» подвергся ожесточенным атакам со стороны германских самолетов и эсминцев и потерял 5 судов из 19. Был потоплен германский эсминец, но наш крейсер «Тринидад» был торпедирован и впоследствии затонул. Прибытие в апреле в Скапа-Флоу американского оперативного отряда в составе нового линкора «Вашингтон», авианосца «Уосп», 2 тяжелых крейсеров и 6 эсминцев означало весьма желанное добавление к нашим силам и сделало возможной оккупацию Мадагаскара. Но трудности и опасности, связанные с сопровождением конвоев, росли. В апреле и мае в Северную Россию отплыли еще три конвоя. Первый наткнулся на тяжелый паковый лед севернее Исландии, и 14 судам из 23 пришлось вернуться. Одно из судов, продолжавших путь, было потоплено, и только 8 добрались до места назначения. Второй и третий конвои подвергались все усиливающимся атакам и потеряли в общей сложности 10 судов. Однако 50 судам удалось благополучно добраться до места, но в ходе этого процесса мы потеряли в результате действий подводных лодок крейсер «Эдинбург».

К концу марта 1942 года поставки американских и английских материалов уже намного превосходили возможности в смысле морского транспорта, который мы могли выделить. Поэтому возникали большие скопления и судов и материалов, а из Вашингтона и из Москвы шли неотложные требования, чтобы мы предприняли новые усилия.

Президент Рузвельт – премьер-министру

27 апреля 1942 года

«По поводу поставок в Россию. Я боюсь не только политических последствий в России, но еще больше того, что наши поставки не дойдут до них быстро. Мы приложили такие колоссальные усилия, чтобы наладить отправку наших материалов, что задержка их иначе, как по самым уважительным причинам, представляется мне серьезной ошибкой...

Мне кажется, что если бы до Сталина в данный момент дошло, что наши поставки по каким-либо причинам приостанавливаются, это имело бы самый печальный эффект».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

2 мая 1942 года

«Трудность эскортирования судов, направляющихся в Россию, состоит в том, что необходимо иметь по меньшей мере столько же надводных кораблей высокой боеспособности, сколько противолодочных судов. Мы предприняли отчаянные атаки на «Тирпиц» в Тронхейме, но, увы, хотя и были вблизи цели, не причинили ему никакого ущерба».

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

3 мая 1942 года

«Нам сейчас необходимо согласиться с Вашими взглядами в вопросе о конвоях в Россию, но я по-прежнему надеюсь, что Вы сможете сохранить численность судов в каждом конвое на уровне 35. Предполагаю настаивать перед русскими, чтобы они сократили свои требования до абсолютно необходимого, на том основании, что подготовка к «Болеро»[50] потребует всех возможных военных материалов и судов».

Премьер Сталин – премьер-министру

6 мая 1942 года

«У меня просьба к Вам. В настоящее время скопилось в Исландии и на подходе из Америки в Исландию до 90 пароходов с важными военными грузами для СССР. Мне стало известно, что отправка этих пароходов задерживается на длительный срок по причине трудностей организации конвоя английскими морскими силами.

Я отдаю себе отчет в действительных трудностях этого дела и знаю о жертвах, которые понесла в этом деле Англия...»

Премьер-министр – премьеру Сталину

11 мая 1942 года

«Я получил Вашу телеграмму от 6 мая и благодарю Вас за Ваше послание и приветствие. Мы решили пробить путь к Вам с максимальным количеством военных материалов. Вследствие наличия «Тирпица» и других вражеских надводных кораблей в Тронхейме проход каждого конвоя стал серьезной морской операцией. Мы будем продолжать делать все, что в наших силах.

Несомненно, Ваши морские советники уже указали Вам на опасности, которым подвергаются конвои от нападения вражеских надводных сил, подводных лодок и с воздуха с различных находящихся во вражеских руках баз, расположенных вдоль всего пути следования конвоя.

Из-за неблагоприятных условий погоды масштабы нападений, которые немцы пока в состоянии осуществлять, значительно меньше, чем те, которых мы можем с достаточным основанием ожидать в будущем.

Мы бросаем все наши пригодные ресурсы для разрешения этой проблемы, ослабив с риском для себя наши эскорты конвоев в Атлантике для этой цели, и как Вам, несомненно, известно, мы потерпели тяжелые морские потери при проведении этих операций.

Я уверен, что Вы не будете возражать против моей полной откровенности и против того, что я обратил особое внимание на необходимость увеличения помощи, оказываемой военно-морскими и военно-воздушными силами СССР в обеспечении безопасного прохода конвоев.

Для получения Вами значительной части материалов, которые грузятся на пароходы в Соединенном Королевстве и в США, важно, чтобы военно-морские и военно-воздушные силы СССР ясно понимали, что они должны быть в значительной мере ответственными за конвои, будь то прибывающие или возвращающиеся, в районе к востоку от меридиана 28° восточной долготы в водах, которые находятся за пределами видимости мурманского побережья.

От вооруженных сил СССР требуются следующие виды дальнейшей помощи:

a) усиленная и более решительная помощь со стороны надводных сил СССР;

b) предоставление бомбардировщиков с радиусом действия, достаточным для того, чтобы подвергать сильным бомбардировкам во время прохождения конвоев в зонах Нордкапа аэродромы, используемые немцами;

c) выделение истребителей дальнего действия для прикрытия конвоев в той части пути, когда они приближаются к Вашим берегам;

d) авиационные и судовые патрули против подводных лодок.

Когда я завтра вечером (в воскресенье) буду выступать по радио, я намерен сделать заявление, предупреждающее немцев о том, что, если они начнут химическую войну против русских армий, мы, конечно, сразу же отплатим Германии тем же».

Премьер Сталин – премьер-министру

12 мая 1942 года

«Я получил Ваше послание 11 мая и приношу Вам благодарность за обещание принять меры по максимальной доставке военных материалов в СССР. Мы вполне понимаем, какие серьезные трудности приходится преодолевать Великобритании и какие тяжелые морские потери Вам приходится нести, осуществляя эту большую задачу.

Что касается Вашего предложения относительно принятия более крупных мер со стороны воздушных и морских сил СССР для охраны транспортов на указанном Вами участке, то можете не сомневаться, что все возможное с нашей стороны будет незамедлительно предпринято. При этом, однако, надо учесть, что наши морские силы, как Вам известно, весьма ограничены, а воздушные силы в своем громадном большинстве поглощены работой на фронте.

Примите мой искренний привет».

Премьер-министр – премьеру Сталину

24 мая 1942 года

«Приезд г-на Молотова в Лондон доставил нам большое удовольствие, и мы имели с ним плодотворные беседы как по военным, так и по политическим вопросам. Мы дали ему полный и точный отчет о наших планах и ресурсах. Что касается договора, то г-н Молотов объяснит Вам затруднения, которые вызываются главным образом тем, что мы не можем нарушить наших обязательств, данных ранее Польше, и должны принимать во внимание общественное мнение нашей собственной страны и Соединенных Штатов.

Я уверен, что если бы г-н Молотов мог вернуться из Америки через Англию, то это было бы крайне полезно для общего дела. Мы тогда смогли бы продолжить наши переговоры, которые, как я надеюсь, поведут к развитию тесного военного сотрудничества между нашими тремя странами. К тому же я смогу тогда снабдить его самыми последними сведениями о наших военных планах.

Я надеюсь, наконец, что мы тогда смогли бы также продвинуть еще дальше политические переговоры. По всем этим соображениям я весьма надеюсь, что Вы согласитесь на то, чтобы г-н Молотов вновь посетил нас на обратном пути домой».

Премьер Сталин – премьер-министру

24 мая 1942 года

«Ваше последнее послание получил 24 мая. Вячеслав Молотов, как и я, считаем, что было бы целесообразно на обратном пути из США остановиться в Лондоне для завершения переговоров с представителями Великобританского Правительства по интересующим наши страны вопросам».

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

17 мая 1942 года

«Не только премьер Сталин, но и президент Рузвельт будут очень сильно возражать против нашего отказа проводить сейчас конвои. Русские ведут тяжелые бои и будут рассчитывать, что мы пойдем на риск и уплатим цену, связанную с нашим вкладом. Образуются скопления американских судов. Я лично считаю, хотя и с большой тревогой, что конвой должен отплыть 18-го. Операция будет оправдана, если половина доберется до места. Если мы не предпримем эту попытку, это ослабит наше влияние на обоих наших главных союзников. Всегда существуют неизвестные факторы погоды и удачи, которые, возможно, помогут нам. Я разделяю Ваши опасения, но считаю, что мы должны выполнить свой долг».

Кульминационным моментом наших усилий был мучительный эпизод, связанный с судьбой конвоя «PQ-17». Этот конвой в составе 34 торговых судов отплыл 27 июня из Исландии в Архангельск. Его эскортировали 6 эсминцев, 2 корабля ПВО, 2 подводные лодки и 11 мелких кораблей. Силы непосредственной поддержки состояли из 2 английских и 2 американских крейсеров с 3 эсминцами под командованием контр-адмирала Гамильтона. 9 английских и 2 русские подводные лодки были сосредоточены вдоль северного побережья Норвегии, чтобы атаковать, если окажется возможным, «Тирпиц» и германские крейсера или хотя бы для того, чтобы предупредить об их приближении. Наконец, дальше на запад крейсировали наши основные силы прикрытия под командованием главнокомандующего адмирала Тови – линкоры «Дьюк ов Йорк» и «Вашингтон», авианосец «Викториес», 3 крейсера и флотилия эсминцев.

Конвой был севернее острова Медвежий, когда паковый лед задержал его в 300 милях от германских авиабаз. Английское военно-морское министерство в своей инструкции указывало адмиралу Гамильтону, что его крейсера не должны идти восточнее острова Медвежий, «если только конвою не будут угрожать надводные силы, с которыми он мог бы сразиться». Это ясно означало, что ему не следовало драться с «Тирпицем». Тем временем главнокомандующий оставался с тяжелыми кораблями в районе примерно в 150 милях к северо-западу от острова Медвежий, готовый атаковать «Тирпиц», если он появится, в первую очередь самолетами с авианосца «Викториес». Конвой был обнаружен противником 1 июля, после чего за ним следили с воздуха, совершая на него частые налеты. Утром 4 июля было потоплено первое судно; еще 3 судна были торпедированы самолетами вечером того же дня. К этому времени конвой уже находился в 150 милях за островом Медвежий. Контр-адмирал Гамильтон использовал предоставленное ему право остаться по своему усмотрению с конвоем. Было известно, что днем 3-го «Тирпиц» вышел из Тронхейма, но точных сведений о его передвижении или о передвижениях других германских тяжелых кораблей не было.

Принятое, таким образом, решение не оставляло адмиралу, командовавшему крейсерами, никакого выбора. Полученная им инструкция была определенной и безапелляционной, и, несмотря на все горе, с каким он покидал порученные его попечению злополучные суда, он ничего не мог поделать, чтобы помочь им. И наш флот был не в состоянии вовремя подоспеть к месту действия. К несчастью, эсминцы, входившие в состав эскорта, также отошли, и хотя в то время, учитывая обстоятельства, это решение было признано правильным, тем не менее в дальнейшем их присутствие помогло бы собрать рассредоточившиеся суда в небольшие группы и обеспечило бы им какую-то защиту от нападений с воздуха и со стороны подводных лодок на протяжении остального отрезка этого долгого и опасного пути.

Адмирал Паунд, вероятно, не послал бы такого настойчивого приказа, если бы речь шла только о наших собственных, английских, военных кораблях. Но мысль о том, что наша первая совместная крупная англо-американская операция, осуществляемая под английским командованием, привела бы к уничтожению двух американских крейсеров так же, как и наших собственных, возможно, нарушила уравновешенность, с какой он привык подходить к принятию таких чрезвычайно серьезных решений. Это только мое предположение, основанное на знании характера моего друга, ибо я никогда не обсуждал с ним этого дела. В самом деле, секретность, с какой военно-морское министерство хранит приказы, посылаемые от имени начальника военно-морского штаба, так велика, что я узнал все эти факты только после войны.

Учитывая то, что произошло в дальнейшем, необходимо рассмотреть обстановку в том виде, в каком она была известна в то время адмиралтейству, где с величайшей тревогой следили за движением конвоя. 4 июля у военно-морского министерства были веские основания предполагать, что «Тирпиц» и сопровождающие его корабли, запасшись топливом в Альта-фиорде, собирались отплыть навстречу конвою, чтобы перехватить его. Риск этой крупной атаки, предпринятой при подавляющем превосходстве сил, перевешивал всякий риск нападения с воздуха или со стороны подводных лодок. Крейсера адмирала Гамильтона были бы бесполезны против сил, которые могли использовать немцы, и казалось, что единственной надеждой на спасение части конвоя является рассредоточение его на максимально широком пространстве, пока не появился враг. Неприятельские силы могли прибыть на место через 10 часов после выхода из гавани, а торговые суда могли делать лишь 7 – 8 узлов. Чтобы рассредоточение было эффективным, нельзя было терять времени.

В этот вечер по прямому личному приказу начальника военно-морского штаба, который считал атаку неизбежной, адмиралу Гамильтону были отправлены следующие радиограммы с пометкой «немедленно»:

9 ч. 11 м. пополудни

«Отряду крейсеров отступить на запад с большой скоростью».

9 ч. 23 м. пополудни

«Ввиду угрозы со стороны надводных кораблей конвою рассредоточиться и идти к русским портам».

9 ч. 36 м. пополудни

«Конвою рассредоточиться».

Отряд союзных крейсеров уже находился дальше предельного пункта, указанного в его задании. Если бы даже от военно-морского министерства не поступило никакого нового приказа, то крейсера все равно ушли бы назад через час или около этого в соответствии со своей первоначальной инструкцией. Их движение до этого момента по сути дела не имело никакого влияния на тактическую обстановку. Однако в свете того, что стало известно в дальнейшем, решение о рассредоточении нужно признать опрометчивым. Страх, охвативший торговые суда при виде стремительного ухода крейсеров, возможно, удалось бы предотвратить, если бы адмирал Гамильтон мог остаться поблизости, пока не будет осуществлено рассредоточение конвоя. Но на основании полученных им радиограмм он мог лишь предположить, что «Тирпиц» может появиться на горизонте с минуты на минуту.

Теперь посмотрим, что произошло у немцев. Неприятельские силы в составе «Тирпица», «Шеера» и «Хиппера» с сопровождавшими их эсминцами, сосредоточившиеся в Альта-фиорде, на самом деле вышли из гавани только в полдень 5 июля. К этому времени они знали от своей воздушной разведки, что конвой рассредоточен, а английские крейсера ушли. Вскоре германские корабли были обнаружены – сперва русской подводной лодкой, которая атаковала «Тирпиц» и неверно утверждала, что ею зарегистрированы два попадания в этот корабль. В дальнейшем их увидела английская подводная лодка, которая донесла, что «Тирпиц» по-прежнему идет быстрым ходом на северо-восток. Германский адмирал, зная, что о местопребывании его стало известно, боялся нападения английских самолетов, которые, как он полагал, могли находиться в пределах досягаемости; тем не менее он имел намерение продолжать выполнение полученного им задания. Однако германское верховное командование теперь иначе отнеслось к делу и, вспомнив судьбу «Бисмарка» за год до этого, приняло решение в пользу отхода. Оно также считало, до некоторой степени обоснованно, что с рассредоточенным конвоем смогут лучше справиться самолеты и подводные лодки. Вечером того же дня германским тяжелым кораблям было приказано вернуться в порт. Созданная ими потенциальная угроза привела к рассредоточению конвоя. Таким образом, само их присутствие в этих водах непосредственно содействовало этому значительному успеху.

Для нас последствия были тяжелыми. Рассредоточившийся беззащитный конвой оказался теперь легкой добычей для мародеров – самолетов и подводных лодок. Печальная повесть экипажей отдельных судов или маленьких групп судов (некоторые из них сопровождались одним или несколькими мелкими кораблями эскорта) стала настоящей сагой. Некоторые из этих судов укрылись у замерзшего побережья Новой Земли. Из 34 судов, вышедших из Исландии, 23 были потоплены, а их команды погибли в ледяной воде или несли невероятные лишения – получили увечья от обмораживания. 3 английских, 6 американских, 1 панамское и 2 русских торговых судна добрались до Архангельска, доставив 70 тысяч тонн груза из 200 тысяч тонн, вышедших из Исландии. В общей сложности было потоплено 14 американских судов. Это был один из самых грустных морских эпизодов за всю войну.

15 июля я писал военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба:

«До сегодняшнего утра я не знал, что именно адмирал Гамильтон, командовавший крейсерами, приказал эсминцам покинуть конвой. Как вы расценили это решение в то время? Как вы расцениваете его сейчас?»

Я ожидал результатов расследования поведения лиц, участвовавших в этом деле. Это расследование заняло довольно много времени. Никто не был признан виновным. Как иначе он мог действовать при наличии радиограмм, отправленных по приказу начальника военно-морского штаба?

Учитывая катастрофу, постигшую конвой «PQ-17», военно-морское министерство предложило приостановить арктические конвои, по крайней мере до тех пор, пока северные паковые льды не растают и не отступят и пока не кончится непрерывный полярный день. Я сознавал, что это будет весьма серьезным решением, и был склонен не снижать, а, напротив, повышать то, что ставилось на карту, действуя по принципу «вопреки поражению».

Премьер-министр – военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба

15 июля 1942 года

«Рассмотреть следующее:

Отложить отплытие конвоя «PQ-18», намечаемое сейчас на 18 июля. Посмотреть, что произойдет с нашей Мальтийской операцией. Если все пойдет хорошо, перебросить «Индомитебл», «Викториес», «Аргус» и «Игл» на север в Скапа-Флоу и сосредоточить там вместе со всеми имеющимися в наличии крейсерами и минимум 25 эсминцами. Пусть 2 линкора с 16-дюймовыми орудиями пойдут прямо под этим воздушным зонтом и прикрытием эсминцев, идя южнее, не держась кромки льда, а выжидая самой ясной погоды, чтобы, таким образом, сразиться с врагом. Если мы сможем двинуть нашу армаду в виде конвоя под прикрытием минимум 100 истребителей, мы должны оказаться в состоянии проложить себе путь туда и обратно, а если в результате этого произойдет морское сражение, то тем лучше».

Однако я не смог убедить своих друзей в военно-морском министерстве согласиться с подобной линией действий, которая, конечно, требовала использования наших жизненно важных сил, несоразмерного фактическому военному значению арктических конвоев.

Поэтому мне пришлось послать Сталину следующую телеграмму, на которую я заранее получил согласие президента Рузвельта.

Премьер-министр – премьеру Сталину

18 июля 1942 года

«Мы начали отправлять в Северную Россию небольшие конвои судов в августе 1941 года, и до декабря немцы не предпринимали каких-либо шагов для того, чтобы помешать им. С февраля 1942 года размер конвоев был увеличен, и тогда немцы перебросили в Северную Норвегию значительные силы подводных лодок и большое количество самолетов и начали предпринимать решительные нападения на конвои. В результате предоставления конвоям возможно более сильного охранения в виде эсминцев и специальных судов для борьбы с подводными лодками конвои проходили с различными, но допустимыми потерями. Ясно, что немцы были недовольны результатами, достигнутыми при помощи одних только самолетов и подводных лодок, так как они начали использовать свои надводные силы против конвоев. Однако, к нашему счастью, вначале они использовали свои тяжелые надводные корабли к западу от острова Медвежий, а свои подводные лодки к востоку от него.

Благодаря этому флот метрополии был в состоянии предотвращать нападения со стороны надводных сил противника. Перед отправкой майского конвоя Адмиралтейство предостерегало нас, что потери будут очень тяжелыми в случае, если, как это ожидалось, немцы используют свои надводные корабли к востоку от острова Медвежий. Мы решили отправить конвой. Нападения надводных кораблей не произошло, и конвой прошел, потеряв одну шестую часть своего состава, главным образом в результате нападений с воздуха. Однако в случае с последним конвоем под номером PQ-17 немцы, наконец, использовали свои силы таким способом, которого мы всегда опасались. Они сконцентрировали свои подводные лодки к западу от острова Медвежий, а свои надводные корабли держали в резерве для нападения к востоку от острова Медвежий. Окончательная судьба конвоя PQ-17 еще не ясна. В настоящий момент в Архангельск прибыли только четыре парохода, а шесть других находятся в гаванях Новой Земли. Последние, однако, могут по отдельности подвергнуться нападению с воздуха. Поэтому в лучшем случае уцелеет только одна треть.

Я должен объяснить опасности и трудности этих операций с конвоями, когда эскадра противника базируется на Крайнем Севере. Мы не считаем правильным рисковать нашим флотом метрополии к востоку от острова Медвежий или там, где он может подвергнуться нападению немецких самолетов, базирующихся на побережье. Если один или два из наших весьма немногочисленных мощных судов погибли бы или хотя бы были серьезно повреждены, в то время как «Тирпиц» и сопровождающие его корабли, к которым скоро должен присоединиться «Шарнхорст», остались бы в действии, то все господство в Атлантике было бы потеряно. Помимо того, что это отразилось бы на поставках нам продовольствия, за счет которых мы существуем, это подорвало бы наши военные усилия и прежде всего помешало бы отправке через океан больших конвоев судов с американскими войсками, ежемесячно доставляемые контингенты которых скоро достигнут приблизительно 80 000 человек, и сделало бы невозможным создание действительно сильного второго фронта в 1943 году.

Мои военно-морские советники сообщают мне, что если бы они располагали германскими надводными, подводными и воздушными силами при данных обстоятельствах, то они гарантировали бы полное уничтожение любого конвоя, направляющегося в Северную Россию. До сих пор у них нет никакой надежды на то, что конвоям, которые попытались бы пройти при постоянном дневном свете, повезло бы больше, чем PQ-17. Поэтому с очень большим сожалением мы пришли к заключению, что попытка направить следующий конвой PQ-18 не принесла бы Вам пользы и нанесла бы только невозместимый ущерб общему делу[51]. В то же самое время я заверяю Вас в том, что если мы сможем изыскать меры, которые позволят не без оснований надеяться на то, что по крайней мере значительная часть судов конвоев достигнет Вашей страны, то мы немедленно возобновим их отправку. Задача заключается в том, чтобы сделать Баренцево море таким же опасным для немецких военных судов, каким они его делают для нас. Это то, к чему мы должны стремиться при помощи наших совместных ресурсов. Я хотел бы направить в скором времени офицера старшего ранга в Северную Россию для совещания с Вашими офицерами и выработки плана.

Тем временем мы готовы направить немедленно в Персидский залив некоторые из тех судов, которые должны были отплыть с конвоем PQ. Отбор судов был бы произведен совместно с советскими представителями в Лондоне с тем, чтобы согласовать с ними очередность грузов. Если предпочтение будет отдано истребителям (типов «Харрикейн» и «Аэрокобра»), можете ли Вы использовать и обслуживать их на Южном фронте? Мы могли бы производить сборку их в Басре. Мы надеемся увеличить пропускную способность трансиранских магистралей с тем, чтобы достичь 75 000 тонн в месяц к октябрю, и принимаем меры к дальнейшему ее увеличению. Мы просим Правительство Соединенных Штатов помочь нам путем ускорения поставок подвижного состава и грузовиков. С увеличившимся объемом перевозок можно было бы немедленно справиться, если бы Вы согласились на использование американских грузовиков, предназначенных для СССР, сборка которых в настоящее время производится на побережье Персидского залива, для перевозки грузов по шоссейной дороге между заливом и Каспием. Для того чтобы обеспечить полное использование пропускной способности, мы согласны увеличить количество грузов, которые должны прибыть в сентябре, до 95 000 тонн и до 100 000 тонн – в октябре, исключая грузовики и самолеты.

Телеграмма от 20 июня, направленная Вами мне, касалась совместных операций на Севере. Препятствия, существующие в настоящее время на пути посылки дальнейших конвоев, в равной мере делают невозможной отправку сухопутных и воздушных сил для операций в Северной Норвегии. Однако наши офицеры должны немедленно совместно рассмотреть, какие совместные операции могут оказаться возможными в октябре или после октября, когда будет достаточно темно. Было бы хорошо, если бы Вы могли направить сюда Ваших офицеров. Но если это невозможно, то наши офицеры приедут к Вам.

В дополнение к совместным операциям на Севере мы рассматриваем вопрос о том, как помочь Вам на Вашем южном фланге. Если мы сможем отбросить Роммеля, то мы могли бы осенью послать мощные воздушные силы для операций на левом фланге Вашего фронта. Трудности снабжения этих сил по трансиранскому маршруту без сокращения поставок Вам, разумеется, будут значительными, но я надеюсь в ближайшем будущем представить Вам детальные предложения. Мы должны сначала разбить Роммеля. Бои идут сейчас напряженные. Разрешите мне еще раз выразить благодарность за 40 «Бостонов». Немцы непрестанно направляют в Африку все больше людей и самолетов, однако к генералу Окинлеку подходят большие подкрепления, и предстоящее прибытие мощных английских и американских соединений тяжелых бомбардировщиков должно обеспечить безопасность в восточной части Средиземного моря и блокировать порты снабжения Роммеля – Тобрук и Бенгази.

Я уверен, что было бы в наших общих интересах, Премьер Сталин, если бы три польские дивизии, которые Вы так любезно предложили, объединились со своими соотечественниками в Палестине, где мы можем их полностью вооружить. Они будут играть очень важную роль в будущей борьбе, так же как и в сохранении у турок бодрого духа в результате ощущения ими растущей численности сил на Юге. Я надеюсь, что предложенный Вами проект, который мы высоко ценим, не будет не претворен в жизнь из-за того, что поляки захотят отправить вместе с войсками значительное число своих женщин и детей, которые в основном существуют на пайки польских солдат. Питание этих иждивенцев будет значительным бременем для нас. Мы думаем, что стоит принять это бремя в целях создания упомянутой польской армии, которая будет добросовестно использована к нашей общей выгоде. Мы сами испытываем острый недостаток продовольствия в районе Леванта, но продовольствия достаточно в Индии, лишь бы мы смогли доставить его в Левант.

Если мы не получим поляков, то мы должны будем заменить их за счет сил, подготавливаемых ныне в большом масштабе для англо-американского массового вторжения на континент. Эти приготовления уже заставили немцев перебросить две группы тяжелых бомбардировщиков из Южной России во Францию. Поверьте мне, нет ничего полезного и разумного, чего бы мы и американцы не сделали для того, чтобы помочь Вам в Вашей великолепной борьбе. Президент и я непрестанно ищем средства для преодоления чрезвычайных трудностей, которые ставят нам географические условия, моря и воздушные силы противника.

Я показал эту телеграмму Президенту».

Едва ли необходимо указывать, что я получил резкий и суровый ответ.

Премьер Сталин – премьер-министру

23 июля 1942 года

«Получил Ваше послание от 17 июля.

Из послания видно, что, во-первых, Правительство Великобритании отказывается продолжать снабжение Советского Союза военными материалами по северному пути и, во-вторых, несмотря на известное согласованное Англо-Советское коммюнике о принятии неотложных мер по организации второго фронта в 1942 году, Правительство Великобритании откладывает это дело на 1943 год.

Наши военно-морские специалисты считают доводы английских морских специалистов о необходимости прекращения подвоза военных материалов в северные порты СССР несостоятельными. Они убеждены, что при доброй воле и готовности выполнить взятые на себя обязательства подвоз мог бы осуществляться регулярно с большими потерями для немцев. Приказ Английского Адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что Правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов именно теперь, когда Советский Союз особенно нуждается в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте. Понятно, что подвоз через персидские порты ни в какой мере не окупит той потери, которая будет иметь место при отказе от подвоза северным путем.

Что касается второго вопроса, а именно вопроса об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское Правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год.

Надеюсь, что Вы не будете в обиде на то, что я счел нужным откровенно и честно высказать свое мнение и мнение моих коллег по вопросам, затронутым в Вашем послании».

Эти утверждения необоснованны. Мы отнюдь не нарушали «взятые на себя обязательства» о поставке военных материалов в советские порты, ибо в момент заключения соглашения специально оговаривалось, что русские несут ответственность за доставку их в Россию. Все, что мы делали сверх этого, было проявлением доброй воли. Что касается утверждения о вероломстве в вопросе о втором фронте в 1942 году, то наша памятная записка обеспечивала нам прочную защиту. Однако я не считал разумным спорить обо всем этом с Советским правительством, которое, прежде чем оно само подверглось нападению, хотело видеть нас полностью уничтоженными и разделить добычу с Гитлером и которое даже в нашей общей борьбе не могло обмолвиться ни словом сочувствия по поводу тяжелых английских и американских потерь, понесенных при попытках послать им помощь.

Президент согласился с этой точкой зрения.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

29 июля 1942 года

«Я согласен с Вами, что к Вашему совету Сталину нужно подойти с большой осмотрительностью. Нам всегда нужно помнить о характере нашего союзника и о весьма трудном и опасном положении, в котором он находится. От любого человека, страна которого подвергается вторжению, не приходится ждать, что он будет подходить к войне со всемирной точки зрения. Мне кажется, мы должны попытаться поставить себя на его место. Я думаю, что ему нужно сообщить в первую очередь и совершенно конкретно, что именно мы решили по поводу курса действий в 1942 году. Я думаю, что, не сообщая ему точного характера намечаемых нами операций, нужно сказать ему без всяких оговорок о том факте, что они будут предприняты.

Хотя я считаю, что Вам не следует возбуждать у Сталина ложных надежд по поводу северного конвоя, тем не менее я согласен с Вами, что мы должны организовать такой конвой, если есть какая-либо возможность успеха, несмотря на связанный с этим большой риск.

Я все еще надеюсь, что мы сможем двинуть авиацию прямо на русский фронт, и я обсуждаю здесь этот вопрос. Полагаю, что было бы неразумно обещать эту авиацию только при условии, если сражение в Египте пойдет хорошо. Нужда России неотложна и настоятельна. Я чувствую, что для русской армии и русского народа значило бы много, если бы они знали, что часть наших военно-воздушных сил сражается вместе с ними самым непосредственным образом.

Хотя мы можем считать, что нынешнее и намечаемое использование наших объединенных военно-воздушных сил является наилучшим со стратегической точки зрения, тем не менее я чувствую, что Сталин с этим не согласен. Сталин, как я представляю себе, совсем не настроен заниматься теоретической стратегической дискуссией, и я уверен, что если не считать нашей главной операции, то мероприятием, которое больше всего устроило бы его, является непосредственная поддержка авиации на южном фланге его фронта».

Поэтому я оставил резкое послание Сталина без особого возражения. Ведь в конце концов русские армии страшно страдали, а военная кампания вступила в критическое состояние.

Следующий конвой отправился в Северную Россию только в сентябре. К этому времени система защиты была пересмотрена, и конвой шел в сопровождении сомкнутого эскорта из 16 эсминцев, а также первого из новых эскортных авианосцев «Авенджер» с 12 самолетами-истребителями. Как и раньше, английский флот оказывал сильную поддержку. Однако на этот раз германские надводные корабли не пытались вмешаться, а предоставили задачу нападения самолетам и подводным лодкам. Результатом явилась чрезвычайно ожесточенная битва в воздухе, в ходе которой из примерно 100 неприятельских самолетов, принявших участие в атаках, было уничтожено 24. В этих операциях было потеряно 10 торговых судов; еще 2 судна были потоплены немецкими подводными лодками, но 27 судов успешно пробились к месту назначения.

На нас не только падало почти все бремя, связанное с этими конвоями, но из наших напряженных ресурсов мы выделяли как в 1941, так и в 1942 году гораздо больше самолетов и танков для России. Эти цифры служат убедительным ответом людям, утверждающим, будто наши усилия, направленные на то, чтобы помочь России в ее борьбе, были не слишком ревностными. Мы решительно отдавали кровь нашего сердца нашему доблестному страдающему союзнику.

После прохода «PQ-18» в сентябре 1942 года конвои в Северную Россию снова были приостановлены. В дальнейшем крупные операции в Северной Африке должны были занять все силы нашего флота во внутренних водах. Но вопрос о материалах, скопившихся в ожидании доставки в Россию, и о средствах для защиты будущих конвоев внимательно изучался. Только в конце декабря следующий конвой отправился в свой опасный путь. Он двинулся двумя частями, каждая из которых эскортировалась 6 или 7 эсминцами и прикрывалась флотом метрополии.

Конвой благополучно прибыл в русские воды, потеряв один эсминец, а одному торговому судну были причинены легкие повреждения.

В германском верховном командовании это дело вызвало далеко идущие последствия. Гитлер был взбешен. Гнев его еще больше усилил Геринг, выражавший крайнее недовольство в связи с тем, что эскадрильи германской авиации понапрасну растрачиваются на охрану линейных кораблей флота, которые, по его мнению, следовало бы пустить на слом. Редеру было приказано представить письменный доклад о том, почему он возражает против вывода из строя линейных кораблей. Когда Гитлер получил этот меморандум, он высмеял его и приказал Деницу, намеченному преемником Редера, составить план, который удовлетворял бы его требованиям. Однако Редер непреклонно защищал род оружия, которым он командовал с 1928 года. Он неоднократно требовал создания отдельной авиации военно-морского флота, но ему успешно возражал Геринг, утверждавший, что авиация может совершить на море больше, чем военно-морской флот. Геринг победил, и 30 января Редер подал в отставку. Его заменил Дениц, честолюбивый адмирал подводного флота. Отныне все новое строительство должно было быть сосредоточено на подводных лодках.

В течение зимы 1941 года наша разведка заподозрила, что немцы используют новую радарную аппаратуру для того, чтобы указывать своей зенитной артиллерии направление полета наших самолетов и расстояние, на котором они находятся. Полагали, что этот аппарат похож на большой электрический рефлектор, имеющий форму чаши. Наши тайные агенты, наш аппарат подслушивания и аэрофотосъемщики вскоре обнаружили, что вдоль северного побережья Европы протянулась цепь станций и что одна из них, вероятно оснащенная новым оборудованием, установлена на мысе Антифер, неподалеку от Гавра. 3 декабря 1941 года командир эскадрильи соединения фоторазведки случайно посетил наш разведывательный центр и узнал о наших подозрениях.

По своей инициативе он полетел туда на следующий день и обнаружил эту станцию. 5 декабря он совершил еще один вылет и сделал замечательно удачный фотоснимок. Наши ученые установили, что это именно то, что они предполагали. Хотя эта станция находилась на вершине утеса высотой 400 футов, однако расположенный поблизости отлогий берег мог послужить местом для высадки, и поэтому был запланирован рейд диверсионно-десантного отряда.

В ночь на 27 февраля 1942 года в результате рейда диверсионно-десантного отряда на Брюневаль были захвачены важнейшие детали основной аппаратуры в системе германской радарной обороны и собрана информация, которая весьма значительно помогла нашему наступлению в воздухе. В снегу и в темноте отряд парашютистов, сброшенный в полночь на вершину утеса позади германской станции, поставил ее защитников в безвыходное положение. Вместе с ними прибыла группа тщательно проинструктированных саперов и один радиомеханик английской авиации, которым было поручено снять как можно больше оборудования, зарисовать и сфотографировать остальное и, если будет возможно, взять в плен одного из германских операторов. Все это им удалось, хотя неувязка в графике сократила время их работы с получаса до каких-то 10 минут. Основное оборудование было обнаружено, демонтировано под огнем и перенесено на берег. Там поджидали корабли флота, которые забрали с собой отряд.

Наши сведения о германской обороне увеличивались на протяжении всего 1942 года. Их пополняли быстро растущая сеть агентов, получивших специальный инструктаж в области радарной разведки, и дружественно настроенные нейтралы, доставлявшие информацию из их оккупированных стран. Говоря об агентах и дружественных нейтралах, будет справедливо особо упомянуть о бельгийцах. В 1942 году они дали около 80 процентов всей агентурной информации по этому вопросу; от них была получена важнейшая карта, украденная у германского офицера, командовавшего прожекторной и радарной системой в северном из двух секторов германской линии ночной истребительной авиации в Бельгии. Именно эта карта в сочетании с другой информацией позволила нашим специалистам разобраться в системе германской противовоздушной обороны. К концу года мы знали не только то, как работает эта вражеская система, но и как справиться с ней.

Однако все еще не хватало одной детали, и ее мы смогли узнать только через много месяцев. К концу этого года профессор Линдеман, ныне лорд Черуэлл, рассказал мне, что немцы оборудовали свои ночные истребители радарной аппаратурой нового типа. О ней мало что было известно, помимо того, что ее называют «Лихтенштейн» и что она предназначена для охоты за нашими бомбардировщиками. Было настоятельно необходимо узнать о ней побольше, прежде чем начать наше воздушное наступление. Ночью 2 декабря 1942 года в качестве приманки был пущен один самолет 192-й эскадрильи. Его много раз атаковал неприятельский ночной истребитель, передававший сигналы «Лихтенштейна». Почти весь экипаж пострадал. Специальный оператор, перехватывавший радиосигналы, получил серьезное ранение в голову, но продолжал точно вести наблюдение. Радиооператор, хотя и сильно пострадавший, выбросился с парашютом из самолета над Рамсгетом, удачно приземлился и доставил нам драгоценные наблюдения. Остальной экипаж направил самолет в сторону моря и сел на воду, потому что машина была слишком сильно повреждена для того, чтобы суметь приземлиться на аэродроме. Он был спасен лодкой из Дила. Пробел в наших сведениях о германской ночной обороне был ликвидирован.

В конце 1940 года профессор Линдеман заронил в мою душу семя сомнения относительно точности наших бомбардировок, и в 1941 году я поручил его статистическому отделу изучить этот вопрос в штабе бомбардировочной авиации. Результаты подтвердили наши опасения. Мы установили, что, хотя летчики бомбардировочной авиации полагали, что они обнаружили цель, тем не менее две трети экипажей фактически сбрасывали свои бомбы на расстоянии более пяти миль от нее. Данные аэрофотосъемки показывали, какой малый ущерб они причиняли. Выяснилось также, что экипажи это знали и были обескуражены плохими результатами, учитывая, с каким большим риском это связано. Казалось бесполезным продолжать ночные бомбардировки, пока мы не сможем исправить это положение.

Предлагалось несколько методов направления бомбардировщиков к целям по радио, но, пока мы не осознали, насколько неточны наши бомбардировки, казалось, не было никаких оснований так осложнять дело. Теперь все внимание было сосредоточено на этих методах. Мы сконструировали прибор, названный «Джи», при помощи которого радиоимпульсы посылались одновременно с трех станций, расположенных на большом расстоянии друг от друга в Англии.

Благодаря точному определению времени их приема самолетом последний мог определять свое местонахождение с точностью до мили. Это был прогресс, и мы начали широко использовать этот прибор приблизительно через 10 дней после рейда на Брюневаль. При помощи его мы наносили удары по большей части Рура, но сигналы были не в состоянии проходить достаточно далеко в глубь Германии. В то время Любек и Росток также подвергались бомбардировкам, но они проводились не при помощи «Джи», а при помощи другого прибора аналогичной конструкции, так называемого «Оубоу», дававшего гораздо более точные результаты. Но, поскольку при этом требовалось лететь в течение значительного времени по прямой, бомбардировщики подвергались большой опасности от огня зенитной артиллерии. Так же как и у «Джи», радиоволны, на которых работал «Оубоу», были слишком короткими для того, чтобы обогнуть земную поверхность. Поэтому его можно было использовать лишь не далее таких расстояний, как, скажем, 200 миль, при которых самолет находился бы на высоте 25 тысяч футов. Это серьезно ограничивало выбор районов, которые мы могли подвергнуть атаке. Требовалось что-то лучшее.

Начиная с 1941 года, когда была доказана осуществимость этой идеи, Линдеман утверждал, что радар, установленный на самом самолете, сможет давать на экране в кабине изображение местности, над которой он пролетает. Если бомбардировщик долетит при помощи «Джи» или при посредстве других методов до места, находящегося в пределах, скажем, 50 миль от цели, тогда он может включить этот аппарат и сбросить свои бомбы сквозь облака или туман, не опасаясь заглушения сигналов или помех. Расстояние не имело бы значения, так как радарный глаз самолета мог видеть в темноте, куда бы самолет ни направился.

При создании этого прибора, который в дальнейшем стал хорошо известен под кодовым наименованием «H2S», встретилось много препятствий.

В начале 1943 года оборудование было готово к использованию в операциях. Им была оснащена группа «следопытов», которую мы создали за несколько месяцев до этого. Успех был достигнут немедленно. Кроме того, в течение некоторого времени наши самолеты использовали авиарадар для обнаружения надводных кораблей в море. Этот прибор назывался «ASV». Но осенью 1942 года немцы начали оснащать свои подводные лодки специальными приемниками для перехвата сигналов, посылаемых этим прибором. Таким образом, они имели возможность вовремя погружаться, чтобы не быть атакованными. В результате успехи авиации береговой обороны в борьбе с подводными лодками уменьшились, а наши потери торговых судов возросли. «H2S» был приспособлен для использования вместо «ASV» и показал превосходные результаты. В 1943 году он сыграл вполне определенную роль в деле окончательного поражения германских подводных лодок.

Обнаружение подводных лодок не было единственной проблемой, стоявшей перед нами. Немцы установили два радиомаяка с большим радиусом действия, чтобы облегчать полеты своим самолетам и плавание подводным лодкам далеко от берегов в районе Бискайского залива и побережья Франции.

Один из этих маяков находился вблизи Бреста, другой – в Северо-Западной Испании. Нашему послу в Мадриде стало известно об испанском маяке, но вместо того, чтобы попытаться заставить испанцев закрыть его, что вовлекло бы нас в бесконечный юридический и дипломатический спор, д-р Джонс[52] посоветовал использовать его нам самим. Имея фотоснимки оборудования, мы сумели выяснить, как оно работает, и с тех пор наши самолеты и военные корабли получили великолепную радиопеленгаторную службу, которой они удачно пользовались вместе с противником. Фактически наша авиация береговой обороны была в состоянии использовать ее в гораздо большей степени, чем сами немцы, и она оказалась настолько эффективной, что мы построили несколько аналогичных маяков в Австралии и на Тихом океане.

Забегая вперед, скажу, что наше воздушное наступление в 1943 году началось хорошо, и точность налетов с применением «Оубоу» значительно тревожила немцев. Наша бомбардировочная авиация, направляемая «Оубоу», причиняла большой ущерб Руру.

Однако нам все еще приходилось иметь дело с неприятельскими ночными истребителями, на которые падало около трех четвертых наших потерь в бомбардировщиках. Каждый германский истребитель был прикреплен к ограниченному району воздушного пространства и контролировался отдельной наземной станцией. Эти наземные станции первоначально образовали шедшую через Европу линию, называемую линией Каммгубера, по имени германского генерала, который ее построил. По мере того как мы пытались прорвать ее или обойти с флангов, враг расширял и углублял ее. Почти 750 таких станций оплели Европу наподобие плюща, начиная от Берлина, на запад – до Остенде, на север – до Скагеррака и на юг – до Марселя. Мы обнаружили все эти станции, за исключением шести, но станций было слишком много для того, чтобы уничтожить их при помощи бомбардировок. Если бы им позволили продолжать работу, нашим бомбардировщикам пришлось бы пролагать себе путь через растянувшиеся на многие сотни миль – от Северного моря до самой цели – «квадраты» ночных истребителей. Хотя потери в каждом «квадрате» редко бывали высокими, они со временем могли парализовать наше бомбардировочное наступление. Срочно требовался дешевый и массовый метод заглушения всей этой системы.

Еще в 1937 году профессор Линдеман подал мне мысль обратиться к исследовательскому комитету по вопросам противовоздушной обороны с весьма простым предложением. Оно заключалось в разбрасывании с воздуха полосок станиоля или другого проводника, нарезанного полосками определенной длины, с таким расчетом, чтобы симулировать бомбардировщик на экранах неприятельского радара. Если наши самолеты сбросят целую тучу таких полосок, неприятельские истребители не будут в состоянии определить, где наши бомбардировщики, а где полоски станиоля. В дальнейшем эти последние получили название «Уиндоу».

22 июня 1943 года я созвал штабное совещание руководителей бомбардировочной и истребительной авиации, чтобы принять решение об использовании «Уиндоу» в бомбардировочных операциях. Первое испытание «Уиндоу» было осуществлено во время налета на Гамбург 24 июля 1943 года. Его результаты превзошли все ожидания. Перехваченные нами по радио ожесточенные споры между радистами германской наземной системы управления и пилотами истребительной авиации свидетельствовали о возникшей при этом путанице. В течение нескольких месяцев потери наших бомбардировщиков сократились почти наполовину, и до самого конца войны, хотя число германских истребителей возросло в четыре раза, наши потери бомбардировщиков никогда не достигали такого уровня, как до применения нами «Уиндоу». Преимущество, полученное нами благодаря использованию этого метода, сохранялось при помощи ряда других новых контрмер в области радио и тактики.

В течение февраля нам стало ясно, что генерал Окинлек собирается сделать еще одну четырехмесячную паузу, чтобы организовать вторую, разработанную во всех деталях битву с Роммелем. Ни начальники штабов, ни я, ни мои коллеги не были убеждены в необходимости еще одного из этих дорогостоящих антрактов.

Все мы считали, безусловно, прискорбным, что английская и имперская армии, уже насчитывавшие свыше 630 тысяч человек (по спискам состоявших на довольствии), постоянно получая подкрепления, так долго бездействуют, требуя затраты огромных средств, в то время как русские отчаянно и доблестно сражаются на всем своем огромном фронте. Кроме того, мы полагали, что силы Роммеля могут расти быстрее, чем наши. Эти соображения подкреплялись фактом возобновления германских воздушных налетов на Мальту, что расстраивало наши мероприятия, целью которых было помешать прибытию германских и итальянских конвоев в Триполи. Наконец, самой Мальте угрожал голод, если бы не удалось поддерживать постоянный ежемесячный поток поставок. Началась критическая борьба за Мальту, борьба, интенсивность которой нарастала в течение всей весны и лета.

Однако генерала Окинлека не удалось убедить. В этой главе будет показано, какое давление мы на него оказывали. Кульминационным моментом этого все возрастающего давления стал положительный и официальный приказ атаковать врага и дать генеральное сражение, чтобы только не допустить падения Мальты. Главнокомандующий подчинился этому приказу и стал готовиться к генеральному наступлению в июне, в период накануне новолуния, когда мы собирались провести важнейший конвой в эту островную крепость. Однако медлительность главнокомандующего привела к утрате им инициативы, и первым нанес удар Роммель.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

26 февраля 1942 года

«Я не очень беспокоил Вас в эти трудные дни, но сейчас я должен спросить, каковы Ваши намерения. Судя по нашим данным, Вы имеете над врагом значительное превосходство в воздухе, в танках и в других силах. Видимо, существует опасность, что он может получить подкрепления так же быстро или даже быстрее, чем Вы. Снабжение Мальты причиняет нам все большую тревогу, и всякий может видеть масштабы наших катастроф на Дальнем Востоке.

Жду от Вас вестей. Примите мои наилучшие пожелания».

Тем временем генерал Окинлек в документе в 1500 слов перечислил причины, почему его не нужно торопить и почему нужно дать ему возможность обеспечить в данном случае победу в момент, который он выберет сам.

27 февраля он сообщил, что удерживает сильную оборонительную позицию в районе Айн-эль-Газала, Тобрук, Бир-Хакейм и что неприятельская атака на эту позицию должна быть отражена с потерями (для противника). Подлинная ценность этой позиции заключалась в том, что она обеспечивала безопасность Тобруку и поэтому представляла превосходную базу для будущих наступательных операций, и он намеревался прочно удерживать ее. Он подсчитал свои ресурсы и вероятные темпы их увеличения, сравнил их с предполагаемыми возможностями противника и указал, что он полностью понимает критическое положение со снабжением Мальты и необходимость возвращения посадочных площадок в Киренаике, расположенных впереди тех, которыми он уже располагает. Тем не менее он считал очевидным, что достаточное численное превосходство будет у него не раньше 1 июня и что начать крупное наступление раньше этого срока значило бы идти на риск быть разбитым по частям и, возможно, поставить под угрозу безопасность Египта.

Взаимосвязь между Мальтой и операциями в Пустыне никогда не была так очевидна, как в 1942 году, и героическая оборона острова в течение этого года была краеугольным камнем затяжной борьбы за сохранение наших позиций в Египте и на Среднем Востоке В ожесточенных боях на суше в Западной пустыне результат каждой фазы буквально висел на волоске и зачастую зависел от скорости, с какой снабжение могло дойти морем до бойцов. Для нас это означало двух-трехмесячное путешествие вокруг мыса Доброй Надежды со всеми связанными с этим опасностями со стороны немецких подводных лодок, а также использование огромных количеств первоклассных судов. Для противника же это означало лишь двух-трехдневный переход через Средиземное море из Италии с использованием умеренного количества небольших судов. Но на пути к Триполи лежала островная крепость Мальта. В предыдущем томе мы видели, что этот остров был превращен в настоящее осиное гнездо, а в последние дни 1941 года немцы были вынуждены предпринять величайшие и частично успешные усилия с целью ограничить его действия.

В 1942 году воздушное наступление на Мальту в огромной степени возросло, и положение этого острова стало отчаянным. В январе, в то время как контрнаступление Роммеля успешно развивалось, Кессельринг бил главным образом по аэродромам Мальты. Под давлением немцев итальянский флот использовал линкоры для охраны своих конвоев, шедших в Триполи.

Средиземноморский флот, пострадавший так, как описывалось выше, мог лишь в ограниченной степени мешать этим передвижениям. Однако наши подводные лодки и авиация, базировавшиеся на Мальту, продолжали наносить потери противнику.

В феврале адмирал Редер, находившийся в то время на очень хорошем счету, попытался убедить Гитлера в важности решающей победы на Средиземном море. 13 февраля, на следующий день после успешного прохода германских линкоров через Ла-Манш, Редер увидел, что фюрер был в податливом настроении, и его представления наконец увенчались некоторым успехом.

Вмешательство немцев в Северной Африке и на Средиземном море, которое сначала было чисто оборонительным мероприятием, имевшим целью спасти их слабого союзника от поражения, стало сейчас рассматриваться в новом свете как наступательное средство, предназначенное уничтожить английскую мощь на Среднем Востоке. Редер подробно остановился на событиях в Азии и на прорыве японских сил в Индийский океан.

В своем заявлении Редер указал:

«Суэц и Басра являются главными западными опорными пунктами англичан на Востоке. В случае если они падут в результате согласованного нажима стран оси, последствия этого для Британской империи были бы катастрофическими...»

На Гитлера эти слова произвели впечатление. До этого он уделял мало внимания неблагодарной задаче оказания помощи итальянцам, но теперь согласился осуществить его огромный план покорения всего Среднего Востока. Адмирал Редер настаивал на точке зрения, что ключом является Мальта, и требовал немедленной подготовки десантных судов к штурму этого острова.

Гитлеру и его военным советникам не очень нравился план штурма с моря. Только недавно фюрер отдал приказ об окончательной отмене долгосрочных планов вторжения в Англию, которые тянулись начиная с 1940 года. Истребление дорогих его сердцу авиадесантных войск на Крите за год до этого служило сдерживающим фактором. Однако на этот раз было решено, что Мальта должна быть взята и что германские силы должны участвовать в этой операции. Гитлер делал оговорки и продолжал надеяться, что налеты люфтваффе приведут к капитуляции или, по крайней мере, парализуют защитников и их действия.

Мы пытались перебрасывать поставки на Мальту с Востока. Четырем судам удалось добраться до нее в январе, но февральский конвой в составе трех судов постигла катастрофа в результате воздушного налета. В марте крейсер «Найяд» под флагом адмирала Вайана был потоплен германской подводной лодкой. К маю остров должен был оказаться под угрозой голода.

Адмиралтейство было готово пойти на любой риск, чтобы обеспечить доставку снабжения на Мальту. 20 марта четыре торговых судна вышли из Александрии в сопровождении сильного эскорта, поддержанного четырьмя легкими крейсерами. Адмирал Вайан снова командовал операцией, но теперь уже с «Клеопатры». К утру 22 марта начались воздушные налеты. Приближались итальянские тяжелые корабли. Вскоре «Юриалес» увидел к северу четыре корабля, и английский адмирал сразу повернул, чтобы атаковать их, в то время как конвой уходил на юго-запад под прикрытием дымовой завесы.

Неприятельские крейсера отошли, но только для того, чтобы вернуться двумя часами позже вместе с линкором «Литторио» и, как оказалось, еще с двумя крейсерами. В течение следующих двух часов английские корабли – эскадра Вайана – вели при столь фантастическом неравенстве сил смелые и успешные боевые действия для защиты конвоя, который тем временем подвергался ожесточенным налетам германских бомбардировщиков. Благодаря эффективной дымовой завесе и ожесточению, с каким оборонялись ближний эскорт и сами торговые суда, ни одно судно не получило повреждений. Вечером противник отошел.

Конвою пришлось добираться до Мальты самостоятельно. Адмирал Вайан не мог бы получить там топливо и поэтому был не в состоянии защищать конвой в течение остального пути. Лишь незначительная часть ценнейших грузов конвоя достигла защитников Мальты. Тяжелые воздушные налеты возобновились, когда суда приблизились к острову. «Клан Кэмпбэлл», затем «Бреконшир» были потоплены, когда им оставалось пройти всего лишь восемь миль. Два остальных судна добрались до гавани только для того, чтобы быть потопленными там во время разгрузки. Из 26 тысяч тонн материалов, которые были погружены на четыре судна, выгружено было только около 5 тысяч тонн. Мальта ничего больше не получала в течение следующих трех месяцев.

Это заставило нас принять решение не посылать больше конвоев до тех пор, пока мы не сможем укрепить остров истребительной авиацией. В течение марта «Игл» перебросил туда по воздуху 34 самолета, но этого было совершенно недостаточно. Операция, проведенная адмиралом Вайаном, убедила немцев, что итальянский флот не собирается драться и что они должны рассчитывать на свои собственные ресурсы. С начала апреля воздушные налеты Кессель-ринга на Мальту причинили весьма большой ущерб докам и судам в гавани. Военные корабли уже не могли использовать этот остров в качестве базы, и еще до конца месяца все, что только могло двигаться, было отведено оттуда.

Английские военно-воздушные силы остались, чтобы драться за свою жизнь и за жизнь всего острова. В эти критические недели у нас часто оставалась в строю лишь горстка истребителей. Наши люди были вынуждены напрягать свои силы до предела, чтобы не дать себя уничтожить и чтобы поддерживать постоянный поток самолетов, использовавших Мальту в качестве промежуточной базы на пути в Египет. В то время как экипажи самолетов дрались, а наземный персонал занимался обслуживанием и заправкой самолетов горючим для следующей схватки, солдаты ремонтировали пострадавшие аэродромы. Мальта побеждала, будучи на волосок от поражения, и мы в Англии испытывали величайшую тревогу.

Тогда я обратился к президенту Рузвельту, который ясно понимал, что этот остров представляет собой ключ всех наших надежд на Средиземном море.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

1 апреля 1942 года

«1. Воздушное наступление на Мальту является весьма ожесточенным. Сейчас в Сицилии имеется около 400 германских и 200 итальянских истребителей и бомбардировщиков. Мальта же теперь может выставить только 20 или 30 исправных истребителей. Мы продолжаем питать Мальту «спитфайрами», партиями по 16 самолетов, которые взлетают с авианосца «Игл» на расстоянии примерно 600 миль западнее Мальты.

Много раз это давало вполне хорошие результаты, но сейчас «Игл» вышел на месяц из строя вследствие дефектов в рулевом управлении. Не согласитесь ли Вы разрешить Вашему авианосцу «Уосп» совершить одно из этих путешествий при условии, что морские штабы в достаточной мере договорятся о подробностях? Мы считаем, что благодаря своим широким подъемникам, вместимости и длине «Уосп» мог бы взять на борт 50 «спитфайров» или больше. Если ему не понадобится пополнить топливо, «Уосп» мог бы пройти через проливы ночью, зайдя в Гибралтар разве только на обратном пути, поскольку «спитфайры» будут погружены на Клайде».

«Уосп» был послан. Однако Мальте нужно было не только сражаться, но и жить.

В течение апреля и мая 126 самолетов были благополучно доставлены гарнизону Мальты с «Уосп» и «Игл»; это дало хороший эффект. Налеты бомбардировщиков, достигшие кульминационной стадии в апреле, начали теперь ослабевать – в значительной мере в результате крупных воздушных сражений 9 и 10 мая, когда 60 «спитфайров», только что прибывших на Мальту, вступили в бой и причинили противнику большие потери. Дневным налетам был сразу положен конец. В июне были наконец подготовлены условия для новой крупной попытки послать помощь этому острову; на этот раз было решено повести конвои с востока и с запада одновременно. Ночью 11 июня 6 судов вошли в Средиземное море с запада под эскортом крейсера противовоздушной обороны «Каир» и 9 эсминцев. Поддержку оказывал адмирал Картейс на линкоре «Малайя» в сопровождении авианосцев «Игл» и «Аргус», 2 крейсеров и 8 эсминцев. 14 июня, когда они были вблизи Сардинии, начались ожесточенные воздушные налеты. Одно торговое судно было потоплено, а крейсер «Ливерпуль» был поврежден и выведен из строя.

В этот вечер тяжелые силы прикрытия отошли, когда конвой приблизился к Тунисскому проливу; на следующее утро, когда он находился к югу от Пантеллерии, 2 итальянских крейсера, поддерживаемые эсминцами и множеством самолетов, предприняли атаку. Английские корабли уступали итальянским по дальнобойности артиллерии, и в развернувшемся бою английский эсминец «Бедуин» был потоплен, а другой тяжело поврежден, прежде чем противник был отогнан не без потерь. Повторные воздушные налеты продолжались в течение всего дня, и было потеряно еще 3 торговых судна. 2 уцелевших судна этого сильно пострадавшего конвоя добрались до Мальты ночью того же числа.

Восточному конвою в составе 11 судов повезло еще меньше. Адмирал Вайан, снова командовавший операцией, имел в своем распоряжении гораздо более мощные силы прикрытия в составе крейсеров и эсминцев, чем тогда, когда он отбил нападение противника в марте. Однако у него не было поддержки в виде линкора или авианосца, и следовало ожидать, что против него будут развернуты главные силы итальянского флота. Отплыв 11 июня, конвой подвергся 14 июня, когда он находился южнее Крита, ожесточенным и непрерывным воздушным налетам. Вечером Вайан узнал, что неприятельский флот, включая два линкора класса «Литторио», вышел из Таранто, по-видимому, с целью перехватить его.

Существовала надежда, что английским подводным лодкам и базирующимся на сушу самолетам из Киренаики и с Мальты удастся парализовать неприятеля на подходе. Итальянский крейсер был поврежден и позднее затонул. Но этого было недостаточно. Противник продолжал идти на юго-восток, и утром 15 июня перехват нашего конвоя значительно превосходящими силами казался неизбежным. Конвою и эскорту пришлось вернуться в Египет, причем он потерял крейсер «Хермайони», потопленный немецкой подводной лодкой, 3 эсминца и 2 торговых судна, потопленных авиацией. Потери королевских военно-воздушных сил также были значительными. У итальянцев был потоплен тяжелый крейсер и поврежден линкор. Однако подступы к Мальте с востока оставались закрытыми, и до ноября ни один караван не пытался снова пройти этим путем.

Таким образом, несмотря на наши величайшие усилия, из 17 судов с поставками до Мальты добрались только 2 судна и кризис на острове продолжался.

Германские документы показывают, как велика была в представлении противника взаимосвязь Мальты и операций в Пустыне. До тех пор пока Мальта при помощи авиации и мелких кораблей могла наносить удары по неприятельским коммуникациям, последние находились в трудном положении.

Основная цель заключалась в том, чтобы довести Мальту до полного бессилия, а еще лучше – захватить ее. Ради этого на аэродромах в Сицилии сосредоточивались все более крупные германские военно-воздушные силы. С другой стороны, когда Роммель действовал активно, ему требовалась помощь всей авиации, которую можно было держать в Триполи. Но в этом случае, если атаки на Мальту ослабевали, крепость быстро восстанавливала свою ударную мощь и, напрягая все свои силы, снова начинала наносить тяжелые потери конвоям. Без захвата Мальты противник не мог добиться прочных результатов. Роммель требовал бензина и подкреплений в людском составе, но главным образом бензина. В течение марта и апреля все силы были обращены против Мальты, и беспощадные круглосуточные воздушные налеты выматывали остров и доводили его до полного изнеможения.

В начале апреля фельдмаршал фон Кессельринг посетил Африканский фронт и встретился с Муссолини и генералом Каваллеро. Кессельринг считал, что воздушные налеты на Мальту вывели остров на некоторое время из строя как военно-морскую базу и в огромной степени уменьшили ее опасность как базы для авиации. Он сообщил, что Роммель собирается предпринять в июне наступление с целью уничтожить английские силы и захватить Тобрук. Это могло быть достигнуто с помощью дополнительных подкреплений, которые смогли бы дойти до него, пока Мальта фактически парализована.

Муссолини решил, что нужно ускорить все приготовления к захвату Мальты. Он просил немцев о помощи и предложил штурмовать ее в конце мая. Эта операция получила название «Геркулес» и занимала видное место во всех дальнейших апрельских телеграммах. Каваллеро предложил использовать итальянскую парашютную дивизию в составе двух полков, одного батальона саперов и пяти батарей. Гитлер отдал приказ, чтобы немцы сотрудничали с итальянцами, использовав для этой цели два парашютных батальона, один саперный батальон, транспортную авиацию для переброски одного батальона и неуказанное число барж, выделенных германским военно-морским флотом.

Премьер-министр – лорду-хранителю печати, Каир

14 апреля 1942 года

«Надеюсь, Вы не позволите думать, что затянувшееся бездействие ливийской армии не внушает нам здесь серьезного беспокойства. Я считаю вполне возможным, что Роммель будет становиться сильнее более быстрыми темпами, чем будут расти наши силы. К тому же одна флотилия подводных лодок должна отправиться из Средиземного моря в Индийский океан, а воздушные налеты на Мальту делают невозможным размещение там бомбардировщиков, поэтому на пути из Италии в Триполи не будет больших помех».

Мальта громко взывала о помощи. Во многих отношениях напряжение было больше, чем можно было вынести. Генерал Добби был в отчаянии. В марте он говорил, что положение его критическое, а 20 апреля он доносил:

«Сейчас оно зашло дальше этого, и, очевидно, может случиться самое худшее, если мы не сможем пополнить запасы для удовлетворения жизненных потребностей; в особенности это касается муки и боеприпасов, притом очень скоро... Речь идет о том, чтобы выжить». Спустя несколько дней он добавил, что потребление хлеба сокращается на одну четверть и что хлеба хватит всего до середины июня. Я был готов пойти на серьезный с военно-морской точки зрения риск ради спасения Мальты, и военно-морское министерство полностью соглашалось со мной. Мы подготовили на всякий случай план посылки адмирала Сомервелла со всеми его авианосцами и «Уорспайтом» через Ла-Манш в Средиземное море, чтобы провести конвой на Мальту, в надежде вызвать по пути генеральное сражение с итальянским флотом. Я просил президента Рузвельта разрешить «Уоспу» совершить второй рейс со «спитфайрами».

«Боюсь, что без этой помощи Мальта будет разбита вдребезги. Тем временем ее оборона изматывает неприятельскую авиацию и эффективно помогает России».

Президент откликнулся так, как я надеялся.

«С удовольствием сообщаю, – отвечал он 25 апреля, – что «Уосп» будет выделен для второго рейса со «спитфайрами» для Мальты».

Тем временем Роммель планировал свое наступление. По поводу его даты он говорил:

«Танковая армия должна атаковать как можно скорее после захвата Мальты. Если операции против Мальты затянутся дольше 1 июня, возможно, армии придется атаковать, не ожидая захвата этого острова». В своем плане от 30 апреля он рассчитывал уничтожить английские силы на фронте к вечеру второго дня, после чего предполагалось захватить с помощью внезапной атаки Тобрук. Однако это зависело от того, получит ли он перечисленные им подкрепления и запасы нефти, боеприпасов, машин и продовольствия. Он спрашивал также, на какую дополнительную помощь может он рассчитывать в воздухе и на море, и выражал надежду, что тяжелые корабли итальянского военно-морского флота и штурмовые суда сумеют «сдерживать английский флот, базирующийся на Александрию».

Намерения Роммеля можно сопоставить с планами генерала Окинлека, пославшего в то время телеграмму, в которой он предлагал оставаться в Пустыне в обороне и послать значительные подкрепления в Индию. Это совершенно противоречило нашим планам. Я ответил ему:

Премьер-министр – генералу Окинлеку

5 мая 1942 года

«...Хотя мы благодарны Вам за Ваше предложение еще больше обнажить Средний Восток из-за опасного положения Индии, мы считаем, что величайшая помощь, которую Вы могли бы в данный момент оказать с точки зрения всей войны в целом, заключается в том, чтобы вступить в бой с врагом и нанести ему поражение на Вашем Западном фронте. Все наши указания по этому вопросу остаются неизменными в отношении их цели и действенности, и мы верим, что Вы сумеете осуществить их полностью примерно в тот срок, который Вы называли лорду – хранителю печати».

Вскоре от генерала Окинлека была получена еще одна телеграмма, в которой он снова старался оттянуть вступление своей армии в бой. Я довел эту телеграмму до сведения всех моих коллег – военных и политических.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

8 мая 1942 года

«1. Начальники штабов, комитет обороны и военный кабинет – все они внимательно обсудили Вашу телеграмму в свете всего военного положения и в особенности с учетом положения Мальты, потеря которой была бы серьезнейшей катастрофой для Британской империи и, вероятно, оказалась бы в конечном счете роковой для обороны долины Нила.

2. Мы решили, что, несмотря на риск, о котором Вы упоминаете, с Вашей стороны было бы правильно атаковать противника и дать крупное сражение, если возможно, в течение мая, и чем раньше, тем лучше. Мы готовы взять на себя полную ответственность за эти общие директивы, оставляя Вам необходимую свободу действий в отношении их выполнения. В этой связи Вы, несомненно, учтете тот факт, что сам противник, возможно, собирается атаковать Вас в начале июня».

В результате этих напряженных дискуссий было решено послать генералу Окинлеку твердый приказ, которому он должен был подчиниться либо быть снятым с поста. С нашей стороны это было самой необычайной процедурой в отношении высшего военного командира.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

10 мая 1942 года

«1. Начальники штабов, комитет обороны и военный кабинет еще раз рассмотрели все положение в целом. Мы твердо решили, что нельзя допустить падения Мальты без сражения, проведенного всей Вашей армией ради ее удержания. Взятие этой крепости измором означало бы капитуляцию свыше 30 тысяч военнослужащих сухопутных войск и авиации вместе с несколькими сотнями орудий. Обладание ею дало бы противнику свободный и надежный мост в Африку со всеми вытекающими из этого последствиями. Ее потеря перерезала бы воздушный путь, от которого и Вы и Индия должны зависеть в отношении значительной части Ваших подкреплений самолетами. Кроме того, это сорвало бы всякое наступление против Италии и будущие планы, такие, как «Акробат» и «Джимнаст». По сравнению с неизбежностью этих катастроф мы считаем, что риск для безопасности Египта, на который ссылаетесь Вы, определенно меньше, и мы идем на него.

2. Поэтому мы повторяем взгляды, которые были выражены нами, с той лишь оговоркой, что самая поздняя дата вступления в бой с врагом, которую мы можем одобрить, – это та, которая позволила бы отвлечь внимание противника в такое время, чтобы помочь проходу конвоев в период темных ночей в июне».

Наступила продолжительная пауза, когда мы не знали, согласится ли он или подаст в отставку.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

17 мая 1942 года

«Мне необходимо иметь какой-то отчет о Ваших общих намерениях в свете наших недавних телеграмм».

Наконец пришел его ответ.

Генерал Окинлек – премьер-министру

19 мая 1942 года

«1. Я намерен выполнить инструкции Вашего послания от 10 мая.

2. Я полагаю, что эта (Ваша телеграмма) не означает, что единственное, что требуется, – это операция исключительно с целью отвлечь внимание противника для того, чтобы помочь мальтийскому конвою, а что первоочередной целью наступления в Ливии по-прежнему остается уничтожение неприятельских сил и занятие Киренаики как шаг на пути к конечному изгнанию противника из Ливии. Если это мое предположение ошибочно, прошу информировать меня немедленно, так как планы крупного наступления совершенно отличны от планов наступления, предназначенного лишь для отвлечения внимания. Я действую исходя из того, что мое предположение является правильным.

3. Предположив, что крупное наступление должно быть осуществлено, но что его начало должно быть приурочено к такому времени, чтобы отвлечь внимание противника и помочь мальтийскому конвою, выбор фактического момента начала наступления будет определяться тремя соображениями: во-первых, датой отплытия конвоя; во-вторых, неприятельскими действиями до того времени; в-третьих, соотношением сил в воздухе между противником и нами. Все эти факторы подвергаются здесь углубленному и непрерывному изучению».

Я ответил немедленно.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

20 мая 1942 года

«Ваша интерпретация инструкций, содержавшихся в моей телеграмме от 10 мая, абсолютно правильна. Мы считаем, что настало время для пробы сил в Киренаике и что речь идет о существовании Мальты...»

Тем временем президент Рузвельт также беспокоился о России и вместе со своим штабом разрабатывал планы облегчения лежавшего на ней бремени.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

2 апреля 1942 года

«Закончив изучение ближайших и долгосрочных проблем военного положения, с которыми сталкиваются Объединенные Нации, я пришел к некоторым выводам, имеющим настолько важное значение, что мне хотелось бы довести все до Вашего сведения и попросить Вашего одобрения. В целом это все настолько зависит от полного сотрудничества между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами, что Гарри[53] и Маршалл выедут через несколько дней в Лондон, чтобы в первую очередь изложить Вам основные моменты. Это план, который, как я надеюсь, Россия встретит с энтузиазмом, и по получении от Вас сообщения после того, как Вы повидаетесь с Гарри и Маршаллом, я намерен просить Сталина немедленно прислать повидаться со мной двух специальных представителей. Думаю, что все это произойдет в полном соответствии с настроением общественного мнения в нашей стране и в Англии.

И наконец, мне хотелось бы иметь возможность назвать это планом Объединенных Наций».

Вскоре я получил от президента следующее письмо:

Белый дом, Вашингтон,

3 апреля, 11 часов вечера

«Дорогой Уинстон!

То, о чем расскажут Вам Гарри и Дж. Маршалл, я разделяю всем сердцем и умом. Ваш народ и мой требуют создания фронта, который ослабил бы давление на русских, и эти народы достаточно мудры, чтобы понимать, что русские убивают сегодня больше немцев и уничтожают больше снаряжения, чем Вы и я вместе взятые. Даже если полного успеха не будет, крупная цель будет достигнута.

Беритесь за это! Сирия и Египет будут в большей безопасности, даже если немцы разузнают про наши планы.

(Всегда Ваш Ф. Д. Р.»)

8 апреля Гопкинс и генерал Маршалл прибыли в Лондон. Они привезли обширный меморандум, составленный американским комитетом начальников штабов и одобренный президентом.

Операция в Западной Европе

Апрель, 1942 год

«Западную Европу предпочитают в качестве театра для организации первого крупного наступления Соединенных Штатов и Великобритании. Только там могут быть полностью развернуты их объединенные ресурсы на суше и на море и оказана максимальная поддержка России.

Решение начать это наступление должно быть принято немедленно из-за огромных приготовлений, необходимых во многих направлениях. До тех пор пока оно не сможет быть предпринято, противника на Западе нужно сковать и держать в неуверенности при помощи хитростей и рейдов; последние дадут также возможность получать полезную информацию и обеспечить ценную тренировку.

Объединенные силы вторжения должны состоять из 48 дивизий (включая 9 бронетанковых), из которых доля англичан составит 18 дивизий (включая 3 бронетанковые). Необходимые при этом военно-воздушные силы поддержки составят 5800 боевых самолетов, из них 2550 английских.

Быстрота – основа проблемы. Главными лимитирующими факторами являются нехватка десантных судов для штурма и нехватка судов для переброски необходимых сил из Америки в Соединенное Королевство. Без ущерба для основных обязательств на других театрах эти силы смогли бы быть переброшены к 1 апреля 1943 года, но только в том случае, если 60 процентов перевозок будет осуществлено неамериканскими судами. Если эта переброска будет осуществляться только на американских судах, то дата штурма должна быть отложена до конца лета 1943 года.

Потребуется около семи тысяч десантных судов, и выполнение нынешних программ судостроения должно быть весьма значительно ускорено для достижения этой цифры. Одновременно должна быть ускорена подготовительная работа по приему и использованию крупных контингентов американских сухопутных и военно-воздушных сил.

Вторжение должно произойти в избранных районах побережья между Гавром и Булонью и осуществлено первым эшелоном в составе минимум шести дивизий, дополненных авиадесантными войсками. Этот эшелон необходимо будет подкреплять силами по меньшей мере 100 тысяч человек в неделю. Как только плацдарм на побережье будет обеспечен, бронетанковые силы быстро двинутся вперед для захвата рубежа Уаза, Сен-Кантен. Следующим объектом будет Антверпен.

Поскольку вторжение в таких масштабах не сможет быть организовано в лучшем случае раньше 1 апреля 1943 года, нужно подготовить и поддерживать на уровне требований момента план немедленных действий, осуществляемых теми войсками, которыми можно располагать в тот или иной момент.

Возможно, что это придется осуществить в качестве чрезвычайной меры либо

а) с целью использовать неожиданный крах Германии, либо

б) «в порядке жертвы», чтобы предотвратить неизбежное крушение русского сопротивления. В том или другом случае необходимо местное превосходство в воздухе. С другой стороны, в течение осени 1942 года удастся, вероятно, перебросить и обеспечить не более пяти дивизий. В этот период главное бремя ляжет на плечи Соединенного Королевства. Например, 15 сентября США могли бы найти две с половиной из пяти необходимых дивизий, но при этом всего лишь 700 боевых самолетов; таким образом, вклад, который потребуется от Соединенного Королевства, может составить 5 тысяч самолетов».

Все мы почувствовали облегчение в связи с явным и энергичным намерением американцев вмешаться в события в Европе и признать первоочередность задачи разгрома Гитлера.

Это всегда было основой нашего стратегического мышления. С другой стороны, ни мы, ни наши профессиональные советники не могли наметить какой-то осуществимый план форсирования Ла-Манша силами крупной англо-американской армии и высадки во Франции раньше конца лета 1943 года. А теперь мы имели дело с новой американской идеей предварительного чрезвычайного десанта гораздо меньших, но все же значительных масштабов осенью 1942 года.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

12 апреля 1942 года

«Я с величайшим вниманием прочитал Ваш прекрасно составленный документ по поводу будущего хода войны и предлагаемых Вами великих операций. Я полностью согласен в принципе со всем, что Вы предлагаете, так же, как согласны с этим и начальники штабов. В то же время, готовясь к этому главному удару, мы должны, конечно, справляться с чрезвычайными ситуациями, возникающими изо дня в день на Востоке и Дальнем Востоке.

...Могу сказать, что, по моему мнению, предложения о проведении при определенных условиях в этом году промежуточной операции абсолютно здраво разрешают трудности и неясные моменты. Если, как полагают наши эксперты, мы сможем успешно осуществить весь этот план, он явится одним из великих событий во всей истории войн».

Вечером 14 апреля комитет обороны собрался вместе с нашими американскими друзьями на Даунинг-стрит, 10. Это обсуждение казалось настолько важным, что я заранее попросил генерала Исмея лично вести протокол, который приводится ниже.

«Я открыл совещание, указав, что комитет собрался для того, чтобы обсудить важное предложение, которое привезли г-н Гопкинс и генерал Маршалл и которое сейчас всесторонне обсуждается и рассматривается штабами. Я, не колеблясь, искренне принял этот план. Лежащий в основе его замысел отвечает классическим принципам войны, а именно концентрации сил против главного противника. Следует, однако, сделать одну общую оговорку – необходимо продолжать оборону Индии и Среднего Востока. Мы никак не можем рисковать потерей 600-тысячной армии и всех людских резервов Индии. Кроме того, нельзя допустить падения Австралии и островных баз, связывающих ее с Соединенными Штатами. Это означает, что мы не можем полностью отложить в сторону все остальное, преследуя главную цель, предложенную генералом Маршаллом.

Генерал Маршалл сказал, что все целиком согласны относительно того, что должно быть предпринято в 1943 году, и относительно развертывания сильнейшего воздушного наступления против Германии... Вопрос о наличии войск не представляет проблемы.

Основной трудностью будет обеспечение необходимого тоннажа десантных судов, самолетов и морских эскортов.

В ходе его переговоров с английскими начальниками штабов выявились два пункта, вызывающие сомнения. Первый из них – это вопрос о том, можно ли будет получить из США достаточно материалов для поддержания Среднего Востока и Индии; второй вопрос – о том, насколько целесообразна высадка на континенте в 1942 году, выходящая за рамки рейда крупных масштабов. Возможно, что мы будем вынуждены предпринять это, и во всяком случае мы должны к этому приготовиться. По его мнению, трудности не будут неразрешимыми, так как у нас будет большая степень господства в воздухе.

Масштабы наших объединенных программ самолетостроения показывают, что так и будет, в особенности учитывая, что германская кампания против России поглотит крупные ресурсы и, следовательно, сократит рискованность наших операций. Таким образом, именно немцам придется попробовать, что значит драться без поддержки с воздуха. У него было немного времени перед отъездом из Соединенных Штатов, чтобы изучить проблему операций в 1942 году, но на основании имеющихся данных он пришел к выводу, что они не могут быть предприняты раньше сентября. Если бы их пришлось предпринять раньше, американский вклад был бы скромным; однако независимо от того, какими станут американские силы здесь к тому времени, они смогут быть использованы полностью. Президент особенно подчеркнул, что он хотел бы, чтобы его вооруженные силы участвовали в максимально возможной степени во всем том, что может быть предпринято.

Сэр Аллан Брук сказал, что начальники штабов полностью согласны с ним по поводу осуществления этого проекта в 1943 году. Операции на континенте в 1942 году зависят от того, какого успеха добьются немцы в своей кампании против России. Мы считаем, что до сентября дело достигнет решающей стадии.

Начальники штабов полностью согласны с тем, что главный враг – Германия.

В то же время необходимо сдерживать японцев и не давать им соединиться с немцами. Если бы японцы добились контроля над Индийским океаном, это не только создало бы серьезную угрозу Среднему Востоку, но мы потеряли бы также нефтяные поставки из района Персидского залива. В результате Германия получила бы всю потребную ей нефть, южный путь в Россию был бы перерезан, Турция оказалась бы изолированной и беззащитной, немцы получили бы свободный доступ в Черное море, а Германия и Япония были бы в состоянии обмениваться товарами, в которых они так сильно нуждаются.

Затем я добавил, что в течение ближайших двух-трех месяцев мы не в состоянии справиться без помощи с флотом, который японцы могут развернуть в Индийском океане. В то время нам не были известны в точности намерения Соединенных Штатов, касавшиеся действий флота и операций на Тихом океане... Главное, что необходимо в этом районе, это добиться превосходства над японцами в авиации, базирующейся на авианосцы. Мы сами в очень скором времени будем иметь в Индийском океане три авианосца, и к ним, возможно, присоединится со временем «Фьюриес».

Гопкинс сказал, что если бы общественное мнение в Америке настояло на своем, то все американские усилия были бы направлены против Японии. Тем не менее, серьезно обсудив положение, президент и американские военные руководители решили, что правильно будет направить силу американского оружия против Германии. Однако не надо думать, что у американского правительства существует неправильное представление о положении на Среднем Востоке и на всех остальных важнейших фронтах, таких, как Россия, Австралия и Тихий океан. Американское решение продиктовано двумя основными соображениями. Во-первых, Соединенные Штаты хотят сражаться не только на море, но также на суше и в воздухе. Во-вторых, они желают сражаться там, где это будет наиболее полезно, и там, где они могут добиться превосходства, а самое главное, они стремятся участвовать в каких-либо действиях вместе с англичанами.

Если бы такого рода действия были начаты в этом году, Соединенные Штаты хотели бы внести максимально возможный вклад, независимо от того, когда такие действия будут предприняты. Предлагая сентябрь в качестве самой ранней даты перехода к действию, они в значительной степени исходили из опасения, что будут содействовать мероприятию, в котором они не смогут сыграть надлежащую роль... Что касается Австралийского и других театров военных действий, то Соединенные Штаты, безусловно, выполнят свои обязательства, но все их помыслы будут полностью захвачены предлагаемым сейчас великим планом. Американская нация стремится принять участие в борьбе плечом к плечу с англичанами.

Сэр Чарльз Портал (начальник штаба военно-воздушных сил) сказал, что необходимо не забывать о разнице между военно-воздушными операциями по ту сторону Ла-Манша и высадкой экспедиционных сил. Первые можно продолжать или прекращать по желанию. Однако во втором случае мы не смогли бы по собственному желанию продолжать или перестать действовать. Нам придется продолжать действия авиации в течение всего того времени, пока войска будут на континенте. Поэтому, если мы высадим экспедиционные войска, мы должны быть уверены в том, что ресурсы авиации достаточны для того, чтобы операцию можно было довести до конца.

В заключение я сказал, что, хотя еще остается разработать детали плана (вторжения через Ла-Манш в 1943 году), налицо полное единодушие в отношении основ плана. Обе нации пойдут вперед плечом к плечу, объединенные благородным братством по оружию».

План был назван, хотя и не мною, «Раунд-ап». На этой основе все приступили к работе с максимальной добросовестностью и доброй волей. Я написал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

17 апреля 1942 года

«Мы от всего сердца согласны с Вашей идеей концентрации сил против главного врага, и мы с радостью принимаем Ваш план с одной общей оговоркой. Как Вы увидите из моей телеграммы от 15 апреля, для нас важно помешать японцам и немцам соединиться. Следовательно, какая-то доля наших объединенных ресурсов должна быть в данный момент зарезервирована для того, чтобы остановить продвижение японцев.

Кампания 1943 года – ясное дело, и мы немедленно начинаем составление совместных планов и подготовку к ней. Однако, возможно, мы будем вынуждены действовать в этом году. Ваш план предусматривает это, но назначает в качестве самого раннего срока середину сентября. Легко может случиться, что дело примет решающий оборот раньше этого времени.

Маршалл разъяснил, что Вам не хотелось настаивать на мероприятии, которое связано с таким серьезным риском и последствиями, прежде чем Вы сумеете сделать существенный вклад авиацией; однако он не оставил у нас никаких сомнений по поводу того, что, если окажется необходимым действовать раньше, Вы, г-н президент, искренне хотите бросить в это дело все имеющиеся в наличии людские и материальные ресурсы. Я согласен с предложением в Вашей телеграмме от 2 апреля о том, что Вам нужно попросить Сталина прислать двух специальных представителей повидаться с Вами немедленно и поговорить о Ваших планах. Кстати, следует рассмотреть вопрос о том, не будет ли разумно выступить с публичным заявлением о том, что обе наши страны решили двинуться в Европу плечом к плечу, объединяемые благородным братством по оружию, в великий крестовый поход за освобождение терпящих муки народов».

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

22 апреля 1942 года

«Я в восторге от соглашения, достигнутого между Вами и Вашими военными советниками, с одной стороны, и Маршаллом и Гопкинсом – с другой. Они сообщили мне о единодушии во взглядах по поводу предложения, которое они привезли, и я высоко ценю Ваше личное послание, подтверждающее это.

Я считаю, что этот шаг весьма обескуражит Гитлера и вполне может оказаться рычагом, при помощи которого будет достигнуто его падение. Эта перспектива меня очень ободряет, и можете быть уверены, что наша армия отнесется к этому делу с большим энтузиазмом и энергией.

Мне хотелось бы немного поразмыслить над вопросом о публичном заявлении. Вскоре я дам Вам знать, что я об этом думаю.

Я считаю, что до соединения японцев и немцев еще очень и очень далеко, но понимаю, что не следует упускать из виду и отдаленную возможность.

Я получил сердечное послание от Сталина, в котором говорится, что он направляет ко мне с визитом Молотова и одного генерала. Я предлагаю, чтобы сначала они приехали сюда, прежде чем ехать в Англию. Дайте мне знать, если Вы смотрите на это иначе. Я вполне доволен сталинским посланием».

Теперь разрешите мне изложить мою собственную точку зрения, которая оставалась неизменной, на то, что было решено в то время и что, по моему мнению, следовало предпринять.

Планируя гигантское мероприятие 1943 года, мы не могли отложить в сторону все остальные обязанности. Нашим первым обязательством перед империей была защита Индии от японского вторжения, которое ей, казалось, уже угрожало. К тому же эта задача была решающим образом связана со всей войной. Покинуть на произвол судьбы 400 миллионов индийских подданных его величества, защищать которых обязывало нас чувство чести, дать им подвергнуться опустошениям и захвату японцами, так, как это было с Китаем, было бы позорно. Точно так же допустить, чтобы немцы и японцы подали друг другу руку в Индии или на Северном Востоке, было бы неизмеримой катастрофой для дела союзников. По значению я признавал ее почти равносильной отступлению Советской России за Урал или даже заключению ею сепаратного мира с Германией. В то время я не считал вероятным ни то ни другое. Я верил в силу русских армий и русской нации, защищавших свою родную землю. Однако наша индийская империя со всей ее славой могла оказаться легкой добычей. Мне пришлось изложить эту точку зрения американским посланцам. Без активной английской помощи Индия могла быть завоевана в течение нескольких месяцев. Порабощение Гитлером Советской России было бы гораздо более затяжной и более дорогостоящей для него задачей. Прежде чем она могла быть осуществлена, англо-американцы установили бы свое неоспоримое господство в воздухе. Если бы даже все остальное сорвалось, это господство сыграло бы в конечном счете решающую роль.

Я был полностью согласен с планом, как выражался Гопкинс, «лобового натиска на противника в Северной Франции в 1943 году». Но что нужно было сделать в этот промежуток времени? Главные армии не могли просто заниматься лишь подготовкой в течение всего этого периода. В этом вопросе мнения сильно расходились. Генерал Маршалл предложил, что нам следует попытаться захватить Брест или Шербур, предпочтительнее последний, или даже оба эти порта ранней осенью 1942 года. Операция была бы почти целиком английской. Мы должны были дать для нее флот, авиацию, две трети войск и те десантные суда, какие имелись бы в наличии. Для этого могли быть выставлены только две-три американские дивизии. Нужно напомнить, что эти дивизии были созданы совсем недавно. Требуются минимум два года и весьма сильные профессиональные кадры для того, чтобы создать первоклассные войска.

Следовательно, это было бы мероприятием, на которое решающее влияние должно оказать, конечно, мнение английского штаба. Ясно, что требовалось углубленное техническое изучение проблемы.

Тем не менее я отнюдь не отверг эту идею с самого начала, но мои помыслы занимали другие альтернативы. Одной из них был десант во Французской Северо-Западной Африке (Марокко, Алжир и Тунис), в то время известный под названием «Джимнаст», а в конечном счете превратившийся в великую операцию «Торч». У меня был второй альтернативный план, к которому я всегда стремился и который, по моему мнению, можно было предпринять так же, как и вторжение во Французскую Северную Африку. Это был «Юпитер» – план освобождения Северной Норвегии. Это было бы прямой помощью России.

Это был единственный метод организации прямой комбинированной военной операции, осуществляемой совместно с русскими войсками, кораблями и самолетами. Это было средством, получив северную оконечность Европы, открыть самый широкий путь для потока поставок в Россию. Это было мероприятие, которое, поскольку оно было бы осуществлено в арктических районах, не потребовало бы ни крупных воинских контингентов, ни большого расхода снаряжения и боеприпасов. Немцы получили эти жизненно важные стратегические пункты у Нордкапа по очень дешевой цене. Их можно было бы вернуть также недорогой ценой в сравнении с масштабами, которые к тому времени приняла война. Я лично стоял за «Торч», и, если бы я мог полностью поступить по-своему, я испробовал бы также план «Юпитер» в 1942 году.

Попытка создать плацдарм в Шербуре казалась мне более трудной и менее привлекательной идеей, не столь полезной с точки зрения ближайшего будущего и менее плодотворной в конечном счете. Нам было бы целесообразнее запустить когти нашей правой лапы во Французскую Северную Африку, рвануть левой лапой по Нордкапу и подождать год, не рискуя ломать свои зубы об укрепленный германский фронт по ту сторону Ла-Манша.

Таковы были мои взгляды в то время, и я никогда в них не раскаивался. Но я вполне был готов дать возможность комитетам, занимавшимся планированием, беспристрастно изучить «Слелжхэммер» (так назывался план штурма Шербура) наряду с другими предложениями. Я был почти уверен, что, чем больше вглядываться в него, тем меньше он будет нравиться. Будь в моей власти приказать это, я остановился бы на операциях «Торч» и «Юпитер», назначив их на осень, надлежащим образом синхронизировав их, а при помощи слухов и демонстративной подготовки устроил бы так, чтобы информация о «Следжхэммере» просочилась и отвлекла внимание. Но мне приходилось использовать влияние и дипломатию, чтобы добиться согласованных и гармоничных действий с нашим дорогим союзником, без помощи которого мир могла ожидать только гибель. Поэтому на нашем совещании 14-го числа я не затронул ни одной из этих альтернатив.

Что касается важнейшего вопроса, то мы с чувством облегчения и радости приветствовали решительное предложение Соединенных Штатов о скорейшем осуществлении массового вторжения в Германию с использованием Англии в качестве трамплина. Как можно видеть, мы с самого начала легко могли столкнуться с американским намерением признать первоочередной задачу помощи Китаю и разгрома Японии. Но с самого начала нашего союза после Пёрл-Харбора президент Рузвельт и генерал Маршалл, став выше могущественных течений общественного мнения, считали первоочередным и главным врагом Гитлера. Я лично очень хотел бы увидеть английские и американские армии, действующие плечом к плечу в Европе. Но я почти не сомневался, что изучение деталей – вопрос о десантных судах и тому подобное, а также влияние его на основную стратегию войны заставят отказаться от «Следжхэммера». В конечном счете ни одно военное ведомство – армии, флота и авиации – по ту и по другую сторону Атлантики не оказалось в состоянии подготовить такого рода план или взять на себя ответственность за его выполнение. Общее желание и добрая воля не могут преодолеть грубых фактов.

Итак, резюмирую: я всегда повторял идею, изложенную в моем меморандуме президенту в декабре 1941 года, а именно:

1) Английская и американская освободительные армии должны высадиться в Европе в 1943 году. А как иначе могли бы они высадиться крупными силами, если не из Южной Англии? Не должно предприниматься ничего, что могло бы помешать этому, и нужно делать все, что способствует этому.

2) Тем временем, когда русские ведут гигантские бои изо дня в день против главных ударных сил германской армии, мы не можем оставаться в бездействии. Мы должны вступить в бой с врагом. Этой решимостью были полны также помыслы президента. А если так, то что же нужно сделать за год или 15 месяцев, которые должны пройти прежде, чем будет возможно осуществить крупное наступление через Ла-Манш? Ясно, что оккупация Французской Северной Африки была сама по себе возможной и разумной, и она хорошо укладывалась в общий стратегический план. Хотя я надеялся и на «Торч», и на «Юпитер», тем не менее я никогда не намеревался допустить, чтобы «Юпитер» стал поперек дороги операции «Торч». Трудности сосредоточения и сочетания в одном неистовом порыве всех усилий двух могущественных стран были таковы, что нельзя было допускать, чтобы какая-нибудь двусмысленность омрачала суждение.

3) Следовательно, единственным способом заполнить разрыв во времени, которое должно было пройти прежде, чем массы английских и американских войск можно было бы ввести в соприкосновение с немцами в Европе в 1943 году, была англо-американская оккупация Французской Северной Африки в сочетании с наступлением англичан на запад через Пустыню на Триполи и Тунис.

Когда в декабре 1941 года Иден посетил Москву, он столкнулся с конкретными требованиями русского правительства о признании советских границ на Западе и в том виде, в каком они существовали в то время. Русские хотели добиться в рамках любого общего договора о союзе определенного признания оккупации ими Прибалтийских государств и их новой границы с Финляндией[54]. Иден отказался взять на себя какие-либо обязательства по этому поводу, подчеркнув, между прочим, что мы дали обещание правительству Соединенных Штатов не вступать в ходе войны ни в какие тайные соглашения о пересмотре территориальных границ.

К концу этого совещания было решено, что Иден передаст советские требования как английскому кабинету, так и Соединенным Штатам и что они должны быть рассмотрены в ходе будущих переговоров о заключении официального англо-советского договора. Правительство Соединенных Штатов было полностью информировано о том, что произошло. Его позиция в отношении русских предложений была резкой и отрицательной. С американской точки зрения, принятие такого рода требований было бы прямым нарушением принципов Атлантической хартии.

Когда вскоре после вступления Америки в войну я прибыл в Вашингтон и Иден сообщил мне о желании Советского правительства проглотить Прибалтийские государства, моя реакция на это была отрицательной. Но теперь, тремя месяцами позже, под давлением событий, я не думал, что эту моральную позицию физически возможно сохранить. В борьбе не на жизнь, а на смерть неправильно брать на себя большее бремя, чем в состоянии нести те, кто сражается за великое дело. Мои взгляды в вопросе о Прибалтийских государствах были и остаются неизменными, но я считал, что в то время я не мог на них настаивать.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

7 марта 1942 года

«Возрастающая серьезность войны заставила меня прийти к выводу, что принципы Атлантической хартии не следует истолковывать таким образом, что они лишают Россию границ, которые она занимала, когда на нее напала Германия. Это было основой, на которой Россия присоединилась к хартии, и я полагаю, что русские, заняв эти районы в начале войны, провели суровый процесс ликвидации враждебных элементов в Прибалтийских государствах и т. п. Поэтому надеюсь, Вы сможете предоставить нам свободу рук для подписания договора, которого Сталин желает как можно скорее. Все предвещает возобновление весной в громадных масштабах германского вторжения в Россию, и мы мало что можем сделать, чтобы помочь в частности их полное невмешательство во внутренние дела и строгое соблюдение установленных правил поведения при выходе (выезде) за пределы отведенных им мест дислокации. Все это не имело ничего общего с оккупацией.

Что касается вступления Литвы, Латвии и Эстонии в состав СССР, то оно явилось результатом отношений Советского Союза с Прибалтийскими республиками, сложившихся летом 1940 г., внутренних процессов в этих государствах в конце 30-х годов, международной ситуации в целом, обусловленной ходом второй мировой войны.

Черчилль, как видно из дальнейшего текста, стремился сделать Прибалтийские государства предметом политического торга, опираясь на концепцию «оккупации» и «поглощения» Прибалтики Советским Союзом. этой единственной стране, ожесточенно сражающейся с германскими армиями».

Президент и государственный департамент, однако, оставались при своем мнении, и, как будет видно ниже, мы в конечном счете пришли к лучшему выводу.

Премьер-министр – премьеру Сталину

9 марта 1942 года

«1. Я отправил Президенту Рузвельту послание, убеждая его одобрить подписание между нами соглашения относительно границ России по окончании войны.

2. Я дал специальные указания о том, чтобы обещанные нами поставки никоим образом не прерывались и не поступали с опозданием.

3. Теперь, когда погода улучшается, мы возобновляем как в дневное, так и в ночное время свое мощное наступление на Германию с воздуха. Мы продолжаем изучать другие меры для того, чтобы снять с Вашей страны некоторую часть бремени.

4. Продолжающееся продвижение русских армий и ужасные потери врага, о которых известно, естественно, являются источником величайшего ободрения для нас в период испытаний».

Премьер Сталин – премьер-министру

15 марта 1942 года

«Очень благодарен Вам за Ваше послание, переданное в Куйбышеве 12 марта.

Приношу Вам признательность Советского Правительства за сообщение о принятых Вами мерах по обеспечению поставок для СССР и по усилению воздушного наступления на Германию.

Выражаю твердую уверенность в том, что совместные усилия наших войск, несмотря на отдельные неудачи, в конечном счете сломят силы нашего общего врага и что 1942 год будет решающим в повороте событий на фронте борьбы с гитлеризмом.

Что касается первого пункта Вашего послания – о границах СССР, то я думаю, что придется еще обменяться мнениями о тексте соответствующего договора в случае, если он будет принят обеими сторонами для подписания».

Президент в то время также был в хороших отношениях с Советами, и в предыдущей главе мы видели его упоминание о визите Молотова в Вашингтон. Он предпочел бы, чтобы уполномоченный прибыл сначала в Соединенные Штаты, но Сталин запланировал иначе.

Премьер Сталин – премьер-министру

23 апреля 1942 года

«...На днях Советское Правительство получило от г. Идена проекты двух договоров между СССР и Англией, существенно отличающиеся в некоторых пунктах от текста договоров, фигурировавших во время пребывания г. Идена в Москве. Ввиду того что это обстоятельство ведет к новым разногласиям, которые трудно исчерпать в порядке переписки, Советское Правительство решило, несмотря на все трудности, направить в Лондон В. М. Молотова для исчерпания путем личных переговоров всех вопросов, тормозящих подписание договоров. Это тем более необходимо, что вопрос о создании второго фронта в Европе, поставленный в последнем послании Президента США г. Рузвельта на мое имя с приглашением В. М. Молотова в Вашингтон для обсуждения этого вопроса, требует предварительного обмена мнений между представителями наших правительств.

Примите мой привет и пожелание успеха в борьбе с врагами Великобритании».

Премьер-министр – премьеру Сталину

25 апреля 1942 года

«Весьма Вам благодарен за Ваше послание от 23 апреля. Мы, конечно, будем приветствовать визит г-на Молотова, с которым, я уверен, мы сможем проделать много полезной работы. Я очень рад, что Вы находите возможным разрешить этот визит, который, я уверен, будет весьма ценным».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

24 апреля 1942 года

«По поводу того, что Вы указываете в Вашей телеграмме о поездках Молотова, я получил от Сталина послание, в котором говорится, что он посылает М. сюда, чтобы обсудить некоторые расхождения в проектах нашего соглашения, которые он желает уладить как можно скорее. Возможно, что он уже в пути.

Как Вы понимаете, теперь я не могу предложить ему изменить порядок своих визитов. Поэтому в том случае, если Молотов будет сильно на нас нажимать, я предполагаю согласиться на обсуждение наших проектов и буду надеяться, что основные трудности удастся уладить. Но я предложу ему, чтобы он затем поехал в Вашингтон и повидал Вас, прежде чем что-либо будет окончательно подписано».

Молотов приехал только 20 мая, и на следующее же утро началось официальное обсуждение. В тот день и на двух следующих совещаниях русские придерживались своей первоначальной позиции и даже подняли конкретно вопрос о согласии на занятие русскими Восточной Польши. Это было отвергнуто как несовместимое с англо-польским соглашением от августа 1939 года. Молотов поднял также вопрос относительно признания в секретном соглашении претензий России к Румынии. Это также противоречило нашей договоренности с Соединенными Штатами. Переговоры в министерстве иностранных дел, которые вел Иден, хотя и происходили в самой дружественной обстановке, шли поэтому к тупику. Молотов приехал в Лондон, чтобы кроме решения вопроса о договоре узнать наши взгляды по поводу открытия второго фронта. Ввиду этого утром 22 мая я имел с ним официальную беседу.

«Молотов начал с сообщения о том, что Советское правительство поручило ему поехать в Лондон для обсуждения вопроса о создании второго фронта. Это не было новой проблемой. Впервые она была поставлена около десяти месяцев назад, а затем сравнительно недавно толчок этому был дан президентом Рузвельтом, который предложил г-ну Сталину, чтобы он (г-н Молотов) отправился в Соединенные Штаты обсудить этот вопрос. Хотя в данном случае инициатива исходила от Соединенных Штатов, Советское правительство сочло целесообразным, чтобы он поехал в Соединенные Штаты через Лондон, поскольку именно на Великобританию должна выпасть первоначально главная задача по организации второго фронта.

Цель его визита – выяснить, как рассматривает английское правительство перспективу отвлечения в 1942 году по меньшей мере 40 германских дивизий из СССР, где в данный момент перевес в вооруженных силах принадлежит, по-видимому, немцам.

Отвечая Молотову, я изложил ему суть наших общих взглядов по поводу будущих операций на континенте. Во всех предыдущих войнах контроль на море давал державе, обладавшей им, великое преимущество – возможность высадиться по желанию на неприятельском побережье, поскольку противник был не в состоянии подготовиться во всех пунктах к отражению вторжения с моря. Появление авиации изменило все положение. Например, во Франции, Бельгии и Голландии противник может за несколько часов перебросить свою авиацию к угрожаемым пунктам в любой части побережья, а горький опыт показал, что высадка десанта при наличии сильного неприятельского сопротивления в воздухе не является разумным военным предприятием.

Неизбежным последствием этого является то, что значительные участки побережья континента не могут быть использованы нами в качестве мест для высадки войск и судов. Поэтому мы вынуждены изучать свои шансы на высадку в тех районах побережья, где наше превосходство в истребительной авиации дало бы нам контроль в воздухе. По сути дела, наш выбор сводится в Па-де-Кале, оконечности Шербурского полуострова и части района Бреста. Проблема высадки войск в этом году в одном или нескольких из этих районов изучается, и подготовка ведется. В своих планах мы исходим из предположения, что высадка последовательными эшелонами штурмовых войск вызовет воздушные бои, которые, в случае если они продолжатся неделю или десять дней, приведут к фактическому уничтожению неприятельской авиации на континенте. Когда это будет достигнуто и сопротивление в воздухе ликвидировано, в других пунктах побережья смогут быть высажены десанты под прикрытием нашего превосходящего по силе морского флота.

Критическим моментом в разработке наших планов и в приготовлениях является вопрос о специальных десантных судах, необходимых для осуществления первоначального десанта на весьма сильно обороняемом неприятельском побережье. К несчастью, наши ресурсы в отношении этого специального типа судов в данный момент строго ограничены. Я сказал, что уже в августе прошлого года, во время встречи в Атлантическом океане, я доказал президенту Рузвельту неотложную необходимость постройки Соединенными Штатами как можно большего числа танкодесантных и других десантных судов. Позднее, в январе этого года, президент согласился на то, чтобы Соединенные Штаты предприняли еще большие усилия в деле строительства этих судов. Мы, со своей стороны, на протяжении более чем года выпускаем столько десантных судов, сколько это допускает наша потребность в строительстве судов для военного и торгового флотов, понесших тяжелые потери.

Однако следует иметь в виду два момента. Во-первых, при всем желании и несмотря на все старания маловероятно, чтобы любой шаг, который мы смогли бы предпринять в 1942 году, будь он даже успешным, отвлек с Восточного фронта крупные контингенты неприятельских сухопутных сил. В воздухе, однако, положение другое: на различных театрах военных действий мы уже сковываем около половины истребительной и одну треть германской бомбардировочной авиации. Если наш план навязывания воздушных сражений над континентом окажется успешным, немцы, возможно, столкнутся с необходимостью выбирать между уничтожением в боях всей их истребительной авиации на Западе и отвлечением части своих военно-воздушных сил с Востока.

Второй момент касается предложения г-на Молотова о том, что нашей целью должно быть отвлечение из России не менее 40 германских дивизий (включая те, которые сейчас находятся на Западе). Следует отметить, что в настоящий момент перед нами в Ливии стоят 11 дивизий оси, из которых 3 – германские, в Норвегии – эквивалент 8 германских дивизий и во Франции, Голландии и Бельгии – 25 германских дивизий. Это составляет в общей сложности 44 дивизии.

Но мы этим не удовлетворяемся, и если можно будет предпринять какие-то дальнейшие усилия или разработать план облегчения в этом году бремени, лежащего на России, мы не поколеблемся сделать это при условии, что этот план будет здравым и разумным. Ясно, что ни делу русских, ни делу союзников в целом не принесло бы пользы, если бы, действуя любой ценой только для того, чтобы действовать, мы предприняли операцию, которая кончилась бы катастрофой и дала бы противнику повод для похвальбы, а нас ввергла бы в замешательство.

Молотов сказал, что он не сомневается в том, что Англия искренне желает успеха Советской Армии в боях против немцев этим летом. Каковы же, с точки зрения английского правительства, перспективы на советский успех? Каковы бы ни были его взгляды, он будет рад услышать откровенное выражение мнения – будь то хорошее или плохое.

Я сказал, что без детального знания ресурсов и резервов обеих сторон трудно составить твердое суждение по этому вопросу. В прошлом году военные эксперты, включая германских, думали, что Советскую Армию можно подавить и одолеть. Оказалось, что они полностью ошиблись. В конечном результате советские силы нанесли поражение Гитлеру и чуть не привели его армию к катастрофе. Поэтому союзники России глубоко верят в силу и способности Советской Армии. Данные разведки, которыми располагает английское правительство, не указывают на то, что немцы сосредоточивают огромные силы на каком-то отдельном участке Восточного фронта. Кроме того, сейчас представляется маловероятным, чтобы широкое наступление, возвещенное на май, произошло раньше июня. Во всяком случае не похоже на то, чтобы гитлеровское наступление в этом году могло быть таким сильным и таким угрожающим, как наступление 1941 года.

Тогда Молотов спросил, каково будет положение и позиция английского правительства в случае, если Советская Армия не выдержит в течение 1942 года.

Я сказал, что, если бы советская военная мощь серьезно сократилась в результате германского натиска, Гитлер, по всей вероятности, перебросил бы как можно больше войск и авиации на Запад с целью вторжения в Великобританию. Он может также нанести удар на юг через Баку по Кавказу и Персии. Это последнее наступление подвергло бы нас величайшим опасностям, и мы отнюдь не должны быть уверены, что у нас достаточно сил, чтобы его отразить. Поэтому наша судьба связана с сопротивлением Советской Армии. Тем не менее, если вопреки ожиданиям она будет разбита и если наступит самое худшее, мы будем продолжать борьбу дальше. В конечном счете силы Великобритании и Соединенных Штатов взяли бы верх. Но какой трагедией для человечества явилось бы такое затягивание войны! Какие серьезные надежды возлагаются на русскую победу и как горячо стремление к тому, чтобы мы сыграли свою роль в победе над злобным врагом!

Под конец нашего разговора я попросил г-на Молотова помнить о трудностях вторжения через море. После того как Франция выпала из войны, Великобритания осталась почти оголенной, имея несколько плохо снаряженных дивизий, менее сотни танков и менее 20 полевых орудий. И все же Гитлер не попытался предпринять вторжение в силу того, что он не мог добиться господства в воздухе. Те же трудности стоят перед нами в настоящее время».

23 мая Иден предложил заменить территориальное соглашение общим и открытым договором о союзе сроком на 20 лет, не содержащим никакого упоминания о границах. К вечеру того же дня русские проявили признаки уступчивости. На них произвела большое впечатление солидарность взглядов английского и американского правительств, с которой они столкнулись. На следующее утро Молотов запросил у Сталина разрешение вести переговоры на основе проекта Идена. Москва предложила мелкие изменения, в основном подчеркивавшие долгосрочный характер намечаемого союза. Договор без всяких территориальных статей был подписан 26 мая.

После урегулирования этого серьезного вопроса Молотов выехал в Вашингтон, чтобы начать с президентом и его советниками общие военные переговоры по вопросу об открытии второго фронта. Было решено, что, выслушав американскую точку зрения, он вернется в Лондон для окончательного обсуждения этого вопроса перед тем, как возвращаться в Москву.

Наши русские гости выразили желание, чтобы во время пребывания у нас их поместили за городом, за пределами Лондона. Поэтому я предоставил в их распоряжение Чекерс. Тем временем я оставался в Сториз-Гейт. Однако на две ночи я поехал в Чекерс. Там я имел возможность долго беседовать в частном порядке с Молотовым и послом Майским, который был замечательным переводчиком, переводившим быстро и легко и очень хорошо знавшим дело. При помощи хороших карт я старался объяснить то, что мы предпринимаем, а также пределы и характерные особенности военных возможностей островной державы. Я также подробно говорил о технике десантных операций и описывал опасности и трудности сохранения нашей жизненной артерии через Атлантический океан в условиях угрозы нападения германских подводных лодок. Как мне кажется, на Молотова все это произвело впечатление, и он понял, что стоящая перед нами проблема коренным образом отличается от проблемы, которая стоит перед огромной сухопутной державой. Во всяком случае мы подошли ближе друг к другу, чем в любое другое время.

Глубоко укоренившаяся подозрительность, с которой русские относились к иностранцам, проявилась в ряде замечательных инцидентов во время пребывания Молотова в Чекерсе. По прибытии русские немедленно попросили ключи от всех спален. С некоторым трудом эти ключи раздобыли, и в дальнейшем гости все время держали свои двери на запоре. Когда обслуживающему персоналу Чекерса удалось забраться в спальни, чтобы убрать постели, люди были смущены, обнаружив под подушками пистолеты. Трех главных членов миссии сопровождали не только их собственные полицейские, но также две женщины, которые заботились об их одежде и убирали их комнаты. Когда советские представители уезжали в Лондон, эти женщины все время сторожили комнаты своих хозяев, спускаясь вниз поодиночке, чтобы поесть. Мы можем, однако, утверждать, что затем они несколько оттаяли и даже болтали с прислугой на ломаном французском языке и при помощи жестов.

Чрезвычайные меры предосторожности принимались для обеспечения личной безопасности Молотова. Его комната была тщательно обыскана его полицейскими, опытные глаза которых самым внимательным образом осматривали до мелочей каждый шкаф, каждый предмет меблировки, стены и полы. Объектом особенного внимания была кровать; все матрацы были прощупаны на тот случай, не окажется ли там адских машин, а простыни и одеяла были перестланы русскими так, чтобы ее обитатель мог выскочить в одну секунду, а не оказаться закутанным наглухо. На ночь револьвер клали рядом с его халатом и портфелем. Принимать меры предосторожности на случай опасности всегда правильно, в особенности во время войны, но каждое усилие Должно соответствовать реальности этой опасности. Простейший метод проверки – это спросить себя, заинтересована ли другая сторона в убийстве данного лица. Что касается меня, то при моих посещениях Москвы я полностью доверял русскому гостеприимству.

Премьер-министр – премьеру Сталину

27 мая 1942 года

«Мы очень признательны Вам за то, что Вы пошли так далеко нам навстречу в наших затруднениях в связи с договором. Я уверен, что в Соединенных Штатах это получит соответствующее вознаграждение и что отныне наши три великие державы смогут идти вперед в ногу и вместе, что бы нас ни ожидало.

Встреча с г-ном Молотовым доставила мне большое удовольствие, и мы сделали многое в смысле устранения преград между нашими двумя странами. Я весьма рад, что он возвращается этим путем, ибо нас ждет еще хорошая работа, которую надо будет проделать.

С продвижением конвоя пока все обстоит благополучно, но теперь он находится в самой опасной части пути. Большое спасибо за меры, которые Вы принимаете, чтобы содействовать его прибытию.

Так как мы взаимно обязались быть союзниками и друзьями в течение двадцати лет, то я пользуюсь этим случаем, чтобы направить Вам свои искренние добрые пожелания и высказать свою уверенность в том, что победа будет за нами».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

27 мая 1942 года

«На этой и на прошлой неделе мы с Молотовым очень хорошо поработали. Договор был подписан вчера во второй половине дня в атмосфере большой сердечности с обеих сторон. Молотов – настоящий государственный деятель и обладает свободой действий, весьма отличной от той, которую Вам и мне приходилось наблюдать у Литвинова. Я очень уверен, что Вы сумеете с ним хорошо договориться. Пожалуйста, сообщите мне Ваши впечатления».

Тем временем советский представитель находился в воздухе, направляясь в Вашингтон.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

27 мая 1942 года

«Гость ожидается сегодня вечером, но не будет обсуждать «Болеро» до четверга. Желательно быстро получить краткое изложение того, что Вы и он говорили друг другу по поводу «Болеро». Мне было бы полезно знать это».

Под «Болеро» президент имел в виду план «Следжхэммер». Мы это полностью понимали.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

28 мая 1942 года

«Вслед за этим сообщением я высылаю немедленно отчет о нашей официальной беседе, который охватывает «Болеро», «Следжхэммер» и «Сьюпер-Раунд-ап». Дикки (Маунтбэттен) объяснит вам по приезде трудности 1942 года. Я дал также штабам указание изучить вопрос о высадке на севере Норвегии, оккупация которой представляется необходимой для обеспечения потока наших поставок в Россию в будущем году.

Мы никогда не должны позволять себе забывать о «Джимнасте» (высадка во Французской Северной Африке). Все другие приготовления будут полезны в случае необходимости для достижения этой цели».

Сталин был очень доволен.

Премьер Сталин – премьер-министру

28 мая 1942 года

«Я Вам очень признателен за дружеские чувства и добрые пожелания, выраженные Вами по поводу подписания нами нового договора.

Я уверен, что этот договор будет иметь большое значение для дальнейшего укрепления дружественных отношений между Советским Союзом и Великобританией, а также между нашими странами и Соединенными Штатами и обеспечит тесное сотрудничество наших стран после победоносного окончания войны.

Я также надеюсь, что Ваша встреча с Молотовым при его возвращении из Соединенных Штатов даст возможность выполнить работу, оставшуюся еще не выполненной.

Что касается мер охраны конвоя, то можете не сомневаться, что с нашей стороны в этом отношении делается и будет делаться впредь все, что только возможно.

Прошу Вас принять мои искренние добрые пожелания и выражение твердой уверенности в нашей общей полной победе».

Когда Молотов вернулся в Лондон после своего американского визита, он, естественно, был полон планов создания второго фронта в районе Ла-Манша в 1942 году. Мы сами по-прежнему активно изучали эту идею совместно с американским штабом, но пока что не выявилось ничего, кроме трудностей. Публичное заявление, которое могло бы внушить немцам опасения и, следовательно, задержать как можно больше их войск на Западе, не причинило бы вреда.

Поэтому мы договорились с Молотовым опубликовать коммюнике, обнародованное 11 июня, в котором содержалась следующая фраза:

«Во время переговоров была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году».

Я считал чрезвычайно важным, чтобы при этой попытке ввести в заблуждение врага мы не ввели в заблуждение нашего союзника. Поэтому в то время, как составлялось коммюнике, я лично вручил Молотову в зале заседаний кабинета в присутствии ряда моих коллег памятную записку, из которой ясно следовало, что, хотя мы делаем все от нас зависящее для разработки планов, мы не связываем себя обязательством действовать и мы не можем дать никакого обещания. Когда в дальнейшем Советское правительство выступало с упреками и когда Сталин лично ставил передо мной этот вопрос, мы всегда вынимали эту памятную записку и указывали на слова «следовательно, мы не можем дать обещания».

«Памятная записка

Мы ведем подготовку к высадке на континенте в августе или сентябре 1942 года. Как уже объяснялось, основным фактором, ограничивающим размеры десантных сил, является наличие специальных десантных судов. Между тем ясно, что ни для дела русских, ни для дела союзников в целом не было бы полезно, если бы мы, ради действий любой ценой, предприняли какую-либо операцию, которая закончилась бы катастрофой и дала бы противнику удобный случай для похвальбы, а нас ввергла бы в замешательство. Невозможно сказать заранее, будет ли положение таково, чтобы сделать эту операцию осуществимой, когда наступит время. Следовательно, мы не можем дать обещание в этом отношении, но если это окажется здравым и разумным, мы не поколеблемся претворить свои планы в жизнь».

Молотов поднялся на самолете в воздух и отправился в свой несколько опасный обратный полет на родину, по-видимому, вполне удовлетворенный результатами своей миссии. Безусловно, между нами создалась атмосфера дружелюбия. Его визит в Вашингтон возбудил в нем большой интерес. Был заключен англо-русский договор сроком на 20 лет, на который в то время все возлагали большие надежды.

В течение недель, последовавших за отъездом Молотова, военные круги продолжали свою работу. Все мои мысли занимала проблема «Следжхэммера», и я требовал, чтобы мне представлялись постоянные доклады. Трудности этого плана вскоре стали очевидными. Штурм Шербура высадившейся с моря армией перед лицом германского сопротивления – вероятно, в условиях численного превосходства противника и при наличии у него сильных укреплений – представлял рискованную операцию. В случае если бы она увенчалась успехом, союзники оказались бы запертыми в Шербуре и на оконечности полуострова Котантен и им пришлось бы удерживать свои позиции в этой тесной ловушке почти целый год, подвергаясь непрерывным бомбардировкам и штурмам.

Снабжать их можно было бы только через Шербурский порт, который пришлось бы оборонять всю зиму и весну против, вероятно, непрерывных и временами подавляющих воздушных налетов. Бремя, связанное с выполнением такого рода задачи, легло бы в первую очередь на все наши ресурсы судоходства и авиации. Это обескровило бы все остальные операции. Если бы мы и добились успеха, то летом нам пришлось бы выступать из узкой части полуострова Котантен, штурмуя расположенные одна за другой германские укрепленные линии, обороняемые всеми теми войсками, которые немцы захотели бы туда перебросить. При всем этом там имеется лишь одна железная дорога, вдоль которой могла бы продвигаться наша армия, и эта дорога наверняка была бы разрушена. К тому же было неясно, каким образом это мало обещавшее предприятие поможет России. Немцы оставили во Франции 25 мотомеханизированных дивизий. Мы могли подготовить к августу для операции «Следжхэммер» не более 9 дивизий, из которых 7 должны быть английскими. Следовательно, немцам совершенно не потребовалось бы отзывать свои дивизии с русского фронта.

По мере того как перед штабными работниками начинали вырисовываться в опасной форме эти и многие другие факты, не только среди англичан, но и среди наших американских товарищей стал проявляться несомненный недостаток убежденности и пыла. Мне не пришлось выступать против «Следжхэммера». Он отпал сам по себе из-за собственной слабости.

Теперь я снова вернулся к моему конструктивному плану.

Операция «Юпитер»

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

1 мая 1942 года

«1. Это должно рассматриваться как альтернатива плану «Следжхэммер» в этом году.

2. Этому надлежит придавать большое стратегическое и политическое значение. Возможно, это все, что мы можем предложить Русским».

Затем я составил мою заключительную записку по поводу этого плана, в который я по-прежнему верил даже после всего того, что произошло в дальнейшем.

«Юпитер»

«Во-первых, в «Юпитере» мы наверняка сможем использовать превосходящие силы в пункте атаки во всем районе, который подвергнется вторжению; во-вторых, в случае удачи мы получим постоянный плацдарм на континенте, представляющий постоянную ценность для провода наших конвоев и который можно будет почти бесконечно расширять на юг. По сути дела, мы смогли бы начать свертывать сверху карту гитлеровской Европы. После того как мы закрепимся на двух главных аэродромах, имея все возрастающие воздушные силы, мы сможем атаковать с помощью парашютистов и других средств под прикрытием авиации аэродромы, расположенные дальше на юг, и стать хозяевами этого северного района так, чтобы с весны 1943 года можно было предпринять другие десанты, взять Тромсё и Нарвик, затем Буде и My при помощи комбинаций десантов с моря под прикрытием авиации, базирующейся на сушу. Против этих сил противник сможет бросить по плохим коммуникациям крупные массы не иначе как с величайшим напряжением сил.

Население приходило бы нам на помощь по мере нашего продвижения, но только по мере нашего продвижения. Все это было бы хорошей прелюдией и аккомпанементом к операции «Раунд-ап». Это отвлекло бы значительно больше сил неприятеля по сравнению с использованными нами ресурсами. Влияние на Швецию и Финляндию могло бы оказаться весьма полезным. Это лучший способ для действий осенью этого года в порядке альтернативы «Следжхэммеру», если мы сочтем, что немцы во Франции не будут к тому времени достаточно деморализованы для того, чтобы мы могли рискнуть».

Затем я пытался разработать план основного вторжения во Францию из Англии и Америки летом 1943 года. Это всегда было моей целью с тех самых пор, как Соединенные Штаты вступили в войну. Я обрисовал эту задачу в моем третьем документе, врученном президенту 18 декабря 1941 года. Я особенно стремился к тому, чтобы гигантские масштабы операции были поняты с самого начала и чтобы планы разрабатывались соответственно этому.

Операция «Раунд-ап»

«1. Для такого рода операции необходимы: размах, одновременность и стремительность. Противник не может подготовиться повсюду. Первым эшелоном нужно попытаться осуществить высадку хотя бы шести десантов. Противника нужно еще больше сбить с толку, по крайней мере, при помощи полудесятка отвлекающих ударов, которые в случае удачи можно будет развивать. Таким образом, ограниченные и уступающие по численности военно-воздушные силы противника будут распылены или полностью заняты. В то время как в одном – двух пунктах будут происходить ожесточенные бои, в других местах можно будет фактически идти, не встречая препятствий.

2. Второй эшелон питает высаженные десанты и оказывает нажим там, где дело идет хорошо. Гибкость, присущая атакам с моря, открывает второму эшелону широкую возможность выбора действий.

3. Нужно надеяться, что «Юпитер» будет уже в стадии осуществления. Высадки или отвлекающие удары должны быть запланированы в Дании, в Голландии и в Бельгии, в Па-де-Кале, где развернется основная воздушная битва, на полуострове Котантен, в Бресте, в Сен-Назере и в устье Жиронды.

4. Первая задача – высадиться на берег крупными силами. В первом эшелоне должно быть минимум десять бронетанковых бригад. Эти бригады должны пойти на весьма большой риск в своей задаче продвижения на большую глубину, поднимая население, нарушая неприятельские коммуникации и распространяя боевые операции на максимально широкие районы.

5. Пользуясь замешательством и беспорядками, созданными этим вторжением, будет пущен второй эшелон. Этот последний должен добиваться создания определенных сосредоточений танковых и моторизованных войск в тщательно выбранных стратегических пунктах. Если четыре-пять таких пунктов будут выбраны заранее, то в трех из них можно было бы, пожалуй, создать эти сосредоточения, установить между ними связь, после чего мог бы определиться план сражения.

6. Если войска будут использованы в указанных выше масштабах, противник будет настолько выведен из равновесия, что ему потребуется минимум неделя для организации операций, выходящих за рамки местных контрударов.

7. В то время как эти операции будут осуществляться в глубине страны, подвергшейся вторжению, нужно захватить минимум четыре важных порта...

9. Как только будет захвачен и открыт для приема судов какой-либо порт, должен двинуться третий эшелон. Этот последний будет доставлен на больших судах из наших западных портов. В него должно войти не менее 300 тысяч пехоты с ее собственной артиллерией плюс часть артиллерии, принадлежащей соединениям, высадившимся ранее. Первый и второй эшелоны – это по своему характеру штурмовые войска, и только начиная с третьего эшелона войска должны состоять из дивизий и корпусов. Если на 14-й день после начала операции на берегу будет находиться 700 тысяч человек, если будет завоевано господство в воздухе, если враг будет порядком сбит с толку и если мы будем иметь минимум четыре работоспособных порта, это будет означать, что мы хорошо взялись за дело.

10. После того как фаза внезапного ожесточенного удара, осуществляемого, несмотря ни на какие потери, будет закончена, дальнейшая кампания должна развиваться обычными общепринятыми путями в смысле организации и снабжения. Тогда это станет вопросом подкреплений и согласованного движения. Развернутся фронты, и станет возможно упорядоченное продвижение».

В течение лета продолжались непрерывные штабные дискуссии. «Следжхэммер» был отвергнут с общего согласия. С другой стороны, я не добился большой поддержки в отношении «Юпитера». Все мы были согласны по поводу крупного вторжения через Ла-Манш в 1943 году. С неотразимой силой возник вопрос, что делать в этот промежуток времени? Соединенным Штатам и Англии невозможно было оставаться в бездействии все это время, не ведя никаких боевых действий, кроме как в Пустыне. Президент твердо решил, что американцы должны драться с немцами в максимально широких масштабах в течение 1942 года. Тогда где можно было это осуществить? В каком другом месте, кроме Французской Северной Африки, которая всегда вызывала улыбку у президента? Из многих планов мог выжить самый приспособленный[55].

Я выжидал, каким будет ответ.

Хотя генерал Окинлек не считал себя достаточно сильным для того, чтобы захватить инициативу, он с некоторой уверенностью ожидал наступления противника. Генерал Ритчи, командовавший 8-й армией, подготовил под руководством своего начальника старательно продуманную оборонительную позицию, тянувшуюся от Айн-эль-Газалы (у моря), которую держала южноафриканская дивизия, до Бир-Хакейма – в 45 милях к югу от Айн-эль-Газалы (в Пустыне), которую удерживала 1-я усиленная бригада свободных французов под командованием генерала Кенига. Система обороны, принятая для защиты этого фронта, состояла из ряда укрепленных пунктов, так называемых «боксов», которые удерживались большими силами – бригадами или более крупными соединениями; весь этот рубеж прикрывался раскинувшимися на огромном пространстве минными полями. За ними стояли в резерве наши танки и 30-й корпус.

Все битвы в Пустыне, за исключением сражения у Эль-Аламейна, начинались быстрыми, широкими обходными движениями танков на фланге со стороны Пустыни. Роммель выступил в лунную ночь на 27 мая и рванулся вперед в обход Бир-Хакейма со всеми своими танками, намереваясь втянуть в бой и уничтожить английские танки и занять к вечеру 18 мая позицию Эль-Адем, Сиди-Резег, захватив, таким образом, давно подготовленную английскую позицию в тылу. Он опрокинул индийскую моторизованную бригаду и прорвался вперед на большой скорости. Он встретил упорное сопротивление со стороны английских танков и всех соединений, размещенных для отражения именно такого удара, какой он предпринял.

После нескольких дней напряженных и ожесточенных боев он увидел, что не может двигаться дальше, и ему чрезвычайно мешало то обстоятельство, что все свое снабжение и боеприпасы для непрекращавшейся битвы он вынужден был доставлять кружным путем, далеко в обход Бир-Хакейма. Поэтому он старался обеспечить более короткую линию коммуникаций; его саперы расчистили два прохода в тыл через английские минные поля. Эти проходы, непрерывно расширявшиеся, находились по обе стороны «бокса», который преданно и упорно удерживала 150-я бригада 50-й дивизии. К 31 мая Роммель сумел отвести в эти две бреши основную массу своих танков и транспорта. Он создал против нас так называемый «плацдарм», отрезавший укрепленный «бокс» 150-й бригады. Этот плацдарм, или, как его довольно удачно называли, «котел», стал главной мишенью для нашей авиации.

Первоначальный смелый план Роммеля, безусловно, сорвался, но после того как он отступил в наши минные поля, эти последние стали эффективным элементом его обороны. Там он перегруппировался и приготовился к новому прыжку.

Теперь мы знаем, что Роммель надеялся захватить Тобрук на второй день своего наступления и что генерал Окинлек был прав, полагая, что первоначальный план Роммеля в этом смысле сорвался. Чтобы восстановить свои силы для дальнейших действий, Роммелю необходимо было удержать и расширить предмостное укрепление, пересекавшее наши минные поля. Пока держался Бир-Хакейм, который первая бригада свободных французов энергично обороняла от непрерывных атак по суше и с воздуха, он мог получать свое снабжение только этим путем.

Поэтому в течение первой недели июня битва сосредоточилась вокруг этих двух пунктов – Бир-Хакейма и немецкого плацдарма. В районе последнего находилась упрямая 150-я бригада. Роммель страшно нуждался в припасах и воде. Для того чтобы не проиграть все сражение, он должен был ликвидировать эту бригаду, чтобы его транспортные колонны могли проходить. Натиск на нее начался, и 1 июня она была уничтожена.

Что касается нас, то теперь все свелось к прорыву внутрь плацдарма. Дни проходили за днями в рассмотрении различных планов, и только 4 июня попытка была предпринята. Она кончилась дорогостоящей неудачей, в результате которой индийская пехотная бригада и четыре полка полевой артиллерии были разбиты из-за отсутствия поддержки и из-за плохого руководства. Генерал Окинлек правильно назвал это «поворотным пунктом всего сражения». Мы упустили свой шанс, и Роммель вернул инициативу, нанося удары по армии Ритчи, когда и где ему хотелось.

Следующий этап битвы начался в гораздо худших условиях, чем первый; напряженные усилия королевских военно-воздушных сил также не могли предотвратить последовавшего за этим краха.

10 июня генерал Окинлек прислал нам оценку потерь обеих сторон вплоть до 7 июня:

«Пока битва все еще продолжается, было очень трудно и все еще остается трудным получить подробные сведения о потерях армии в личном составе и снаряжении. Наши собственные потери оцениваются весьма ориентировочно цифрой 10 тысяч человек, из которых около 8 тысяч могут оказаться пленными, однако потери индийской 5-й дивизии пока еще в точности не известны».

Мы взяли 4 тысячи пленных, из которых 1660 были немцы. Противник потерял 400 танков, из них 211 «совершенно наверняка». Наши потери, включая танки, которые все еще могли быть восстановлены, составляли 350 танков. Таким образом, общая мощь наших бронетанковых сил, пригодных к бою, составляла на 9 июня 254 крейсерских танка и 67 танков поддержки пехоты. Мы уничтожили 120 вражеских орудий, а сами потеряли 10 орудий среднего калибра и 140 полевых орудий, а также 42 шестифунтовых орудия и 153 двухфунтовых.

Потери нашей авиации в результате всех причин составили 176 самолетов и 70 пилотов убитыми, пропавшими без вести или ранеными. По нашей оценке, потери вражеской авиации составляли 165 уничтоженных или поврежденных самолетов, из которых 75 процентов были немецкие.

Тем временем индийская 3-я усиленная моторизованная бригада (увы, уже разгромленная), индийская 10-я дивизия, одна бронетанковая усиленная бригада и некоторые другие соединения усилили 8-ю армию, а индийская 5-я усиленная пехотная бригада приводилась в состояние готовности. В общей сложности, с того момента как началась битва, армия получила 25 тысяч солдат, 78 полевых орудий, 220 противотанковых орудий и 353 танка[56].

Получив пополнение и обладая большей свободой действий в результате занятия Бир-Хакейма, Роммель теперь вырвался из котла со своими танками, чтобы атаковать нас с юга. Наш фланг был теперь обойден, и на крайнем северном конце линии фронта южноафриканская 1 -я дивизия и оставшиеся бригады 50-й дивизии, все еще занимавшие свои первоначальные позиции, подвергались опасности быть отрезанными.

12 и 13 июня велась ожесточенная битва за обладание возвышенностями, которые лежат между Эль-Адемом и «Найтсбриджем». Это было кульминационным моментом танковой битвы. К концу этого сражения враг оказался хозяином поля боя, а наши бронетанковые силы понесли серьезные потери.

К 14 июня стало ясно, что сражение приняло очень неблагоприятный оборот.

Немедленно перед нашими глазами встал Тобрук, и, как и в прошлом году, у нас не было сомнений, что его надо удерживать любой ценой.

Чтобы быть уверенным, я послал следующую телеграмму:

Премьер-министр – генералу Окинлеку

15 июня 1942 года

«Мы рады получить Ваши заверения, что у Вас нет намерения сдать Тобрук. Насколько понимает военный кабинет, Ваша телеграмма означает, что в случае необходимости генерал Ритчи оставит в Тобруке столько войск, сколько требуется, чтобы удержать его наверняка».

Ответ не оставлял никаких сомнений.

Генерал Окинлек – премьер-министру

16 июня 1942 года

«Интерпретация военного кабинета правильна. Генерал Ритчи направляет в Тобрук столько войск, сколько он считает достаточным, чтобы удерживать его даже в том случае, если он будет временно изолирован врагом. Основу гарнизона составляют четыре усиленные бригады с достаточными запасами боеприпасов продовольствия, горючего и воды. Основа действий 8-й армии в ближайшем будущем – это удерживать укрепленный район Эль-Адем в качестве центра маневра и использовать все имеющиеся подвижные войска, чтобы не позволить врагу закрепиться к востоку от Эль-Адема или Тобрука.

Положение очень сильно отличается от прошлогоднего, поскольку не враг, а мы занимаем теперь укрепленные позиции на границе и наши истребители могут действовать над Тобруком».

В результате мы обрели уверенность, основанную на опыте прошлого года. Кроме того, наши позиции, как на это указывал генерал Окинлек, выглядели на бумаге гораздо лучше, чем в 1941 году. Наша армия была развернута на укрепленном фронте в непосредственной близости от Тобрука, причем ее поддерживала вновь построенная прямая ширококолейная железная дорога. Мы уже больше не занимали фланговых позиций с коммуникациями, зависящими в значительной мере от моря, а в соответствии с ортодоксальными принципами войны наши коммуникации шли под прямым углом назад от центра нашего фронта к нашей основной базе.

Однако мы не были знакомы с условиями, существовавшими в Тобруке. Мы полагали, что главнокомандующий полностью разделяет наше намерение, которое заключалось в том, чтобы Тобрук опять удерживался как изолированная крепость, если основная битва окажется неблагоприятной для нас, и что 8-я армия должна отойти вдоль своей основной линии коммуникаций к позициям в Мерса-Матрухе. Это создало бы для Роммеля такое положение, при котором Тобрук все еще находился бы на его фланге, и ему пришлось бы осадить Тобрук или выставить против него заслон в то время, когда его собственные коммуникации все более растягивались бы и становились все более напряженными. Поскольку мощные подкрепления приближались, я не считал, что продолжение ожесточенных боев с использованием максимальных сил с обеих сторон в конечном счете будет для нас невыгодно. Поэтому я не отказался от своих планов совершить вторую поездку в Вашингтон, где надо было разрешить вопросы, имеющие величайшее значение для общей стратегии войны.

Основной целью моей поездки было принятие окончательного решения по поводу операций в 1942/43 году. Американские власти вообще, а Стимсон и генерал Маршалл в частности, хотели, чтобы немедленно было принято решение по поводу какого-либо плана, который дал бы возможность Соединенным Штатам вступить в бой крупными силами с немцами на суше и в воздухе в 1942 году. Если бы такое решение не было принято, то существовала бы опасность, что американские начальники штабов будут серьезно считаться с возможностью радикального пересмотра стратегии, согласно которой «на первом месте стоит Германия». Меня сильно беспокоил также другой вопрос.

Это был вопрос о «Тьюб-Эллойс», что было нашим условным названием того, что впоследствии стало атомной бомбой. Наши научно-исследовательские работы и эксперименты достигли сейчас такой стадии, когда надо было заключить определенное соглашение с Соединенными Штатами. Полагали, что это может быть достигнуто только путем личного обсуждения между президентом и мною. Тот факт, что военный кабинет решил, что я вместе с начальником имперского генерального штаба и генералом Исмеем должен покинуть страну и Лондон в разгар битвы в Пустыне, показывает, какое значение мы придавали разрешению важных стратегических проблем, стоявших перед нами.

Ввиду срочности и критического состояния наших дел в эти очень трудные дни я решил направиться в США самолетом, а не морем. Это означало, что мы будем отрезаны от всего потока информации всего лишь 24 часа. Были приняты эффективные меры для немедленной передачи сообщений из Египта и для быстрой доставки и расшифровки всех сообщений. Поэтому не ожидалось нежелательных задержек в принятии решений, и фактически их не было.

Мы благополучно совершили посадку на реке Потомак после перелета, который продолжался 28 часов. Нас приветствовали лорд Галифакс, генерал Маршалл и некоторые высшие представители Соединенных Штатов.

Рано утром 19 июня я вылетел в Гайд-парк. Президент находился на местном аэродроме и видел, как мы совершили одну из самых неудачных посадок, которую мне когда-либо пришлось пережить. Он приветствовал меня с величайшей сердечностью и, управляя машиной лично, повез меня к величественным обрывам над рекой Гудзон, где находится его фамильное поместье Гайд-парк. Президент возил меня по всему поместью, показывая мне открывающиеся там прекрасные виды. Во время этой поездки я пережил несколько напряженных минут. Из-за своего физического недостатка Рузвельт не мог с помощью ног управлять тормозами, коробкой скоростей или акселератором. Хитроумное приспособление позволяло ему делать все это с помощью рук, которые были поразительно сильными и мускулистыми. Он предложил мне попробовать его бицепсы и сказал, что знаменитый призовой борец завидовал им. Это было успокоительно, однако я признаюсь, что когда машина несколько раз приближалась по травянистым откосам к пропасти у реки Гудзон и затем пятилась назад, я возлагал все надежды на то, что механические приспособления и тормоза окажутся исправными. Мы все время говорили о делах, и, хотя я старался не отвлекать его внимания от управления машиной, мы достигли большего, чем могли бы достигнуть на официальном совещании.

Я сообщил Гарри Гопкинсу о различных вопросах, разрешения которых я хотел. Он обсудил их с президентом Рузвельтом, так что почва была подготовлена и ум президента был вооружен по каждому отдельному вопросу. Среди них вопрос о «Тьюб-Эллойс» был одним из самых сложных, и, как оказалось, он был, безусловно, самым важным.

Я лучше всего могу охарактеризовать положение в тот момент, приведя выдержку из заявления, которое я опубликовал 6 августа 1945 года, после того как Хиросима одним ударом была превращена в развалины:

«К 1939 году учеными многих стран было признано, что освобождение энергии путем расщепления атома осуществимо. Однако проблемы, которые оставалось разрешить для того, чтобы осуществить на практике эту возможность, были громадными и многообразными, и лишь немногие ученые в то время рискнули бы предсказать, что атомная бомба может быть готова к использованию к 1945 году. Тем не менее потенциальные возможности этого проекта были настолько велики, что правительство его величества сочло правильным проведение научно-исследовательских работ, несмотря на то что к нашим кадрам научных работников предъявлялись многочисленные другие требования. На этом этапе научно-исследовательские работы проводились в основном в наших университетах, главным образом в Оксфорде, Кембридже, Лондоне (Имперский колледж), Ливерпуле и Бирмингеме. Во время формирования коалиционного правительства ответственность за координацию работы и ее продвижение лежала на министерстве авиационного производства, которое консультировал комитет видных ученых под председательством сэра Джорджа Томсона.

В то же время в соответствии с существовавшими тогда общими соглашениями об объединении научной информации происходил полный обмен мнениями между учеными, занимавшимися этой работой в Соединенном Королевстве и в Соединенных Штатах.

Был достигнут такой прогресс, что к лету 1941 года комитет сэра Джорджа Томсона имел возможность сообщить, что, по его мнению, имеется основание предполагать, что атомная бомба может быть изготовлена до окончания войны. В конце августа 1941 года лорд Черуэлл, на которого была возложена обязанность информировать меня обо всех этих и других технических усовершенствованиях, сообщил о достижении существенного прогресса. Общую ответственность за научно-исследовательские работы, выполняемые под руководством различных технических комитетов, нес сэр Джон Андерсон, занимавший тогда пост лорда – председателя Совета».

В этих обстоятельствах (учитывая также действие обычных взрывчатых веществ большой силы, которых за последнее время было достаточно) я передал этот вопрос 30 августа 1941 года комитету начальников штабов.

Начальники штабов рекомендовали немедленно принять меры, признав за ними максимальную первоочередность. Поэтому мы создали в департаменте научных и промышленных исследований специальный отдел для руководства работой. «Импириэл кэмикл индастрис» согласился освободить У. А. Акерса, чтобы он мог взять на себя руководство этим директоратом, который мы называли ради сохранения тайны «Директорат Тьюб-Эллойс». После того как сэр Джон Андерсон перестал быть лордом – председателем Совета и стал министром финансов, я попросил его продолжать наблюдение за этой работой, для чего он обладал особыми данными. Для того чтобы давать ему консультации, под его председательством был создан консультативный совет.

11 октября 1941 года президент Рузвельт послал мне письмо с предложением о том, чтобы наши усилия проводились совместно. В соответствии с этим все английские и американские работы в этой области были объединены, и ряд занимающихся ею английских ученых направился в Соединенные Штаты. К лету 1942 года выполнение этой расширенной программы научно-исследовательских работ подтвердило при наличии более надежной и более широкой базы те многообещающие предсказания, которые были сделаны за год до этого. Наступило время принять решение, следует ли приступить к строительству крупных производственных предприятий.

Мы достигли этого этапа, когда я встретился с президентом в Гайд-парке. Со мною были мои документы, однако обсуждение было отложено до следующего дня, 20 июня, поскольку президент нуждался в дополнительной информации из Вашингтона.

Я рассказал президенту в общих чертах о достигнутых нами больших успехах и сказал ему, что наши ученые теперь окончательно убеждены в том, что результаты могут быть достигнуты до окончания нынешней войны. Он сказал, что его люди также успешно работают над этим, но ни один из них не может сказать, получится ли из этого что-нибудь практическое, до тех пор пока не будут проведены широкие испытания. Мы оба остро сознавали, с какими опасностями связано бездействие. Мы знали, какие усилия прилагают немцы для получения запасов «тяжелой воды» – мрачный термин, жуткий, противоестественный, который начал проникать в наши секретные бумаги. Что, если враг будет иметь атомную бомбу прежде нас?!

Как бы скептически ни относиться к утверждениям ученых, по поводу которых сами ученые сильно спорили между собой и которые были выражены на языке, непонятном для непосвященного, мы не могли пойти на смертельный риск быть превзойденными в этой ужасной области. Я настойчиво требовал, чтобы мы немедленно объединили всю нашу информацию, работали совместно на равных правах и поровну делили между собой результаты, если таковые будут получены. Затем возник вопрос о том, где должно быть создано исследовательское предприятие. Мы уже знали, какие громадные расходы будут связаны с этим, и учитывали, какое это вызовет серьезное отвлечение ресурсов и интеллектуальной энергии от других форм военных усилий. Учитывая, что Англия была объектом бомбардировок и постоянной воздушной разведки врага, казалось невозможным построить на острове большие и бросающиеся в глаза заводы, которые были необходимы. Мы понимали, что мы продвинулись, по крайней мере, столь же далеко, как наш союзник. Конечно, была также возможность построить эти заводы в Канаде, которая сама должна была внести важный вклад путем снабжения ураном, который она активно накапливала.

Трудно было принять решение израсходовать несколько сот миллионов фунтов стерлингов (не столько даже денег, как необходимых для других целей видов драгоценной военной энергии) на проект, успех которого не мог гарантировать ни один ученый по обе стороны Атлантического океана. Тем не менее, если бы американцы не захотели взяться за это дело, мы, несомненно, продолжали бы его своими собственными силами в Канаде или же – если бы канадское правительство проявило колебания – в какой-либо другой части империи.

Однако я был очень рад, когда президент сказал, что, по его мнению, Соединенным Штатам надо будет заняться этим. Поэтому мы совместно приняли это решение и договорились об основах соглашения. Я продолжу этот рассказ в одном из следующих томов. Но в то же время я отмечаю, что у меня нет сомнений в том, что именно достижения в Англии и уверенность наших ученых в конечном успехе произвели на президента то впечатление, которое привело его к принятию этого важного и имевшего большие последствия решения.

В тот же день я передал президенту Рузвельту следующую записку по поводу неотложных стратегических решений, которые нам предстояло принять:

«Секретно.

20 июня 1942 года

1. Продолжающиеся большие потери судов на море представляют для нас величайшую и самую непосредственную угрозу. Какие дальнейшие меры могут быть теперь приняты, чтобы уменьшить потери судов, помимо тех, которые уже проводятся? Когда будет начата система конвоев в Карибском море и в Мексиканском заливе? Существуют ли ненужные перевозки, которые могут быть сокращены? Должны ли мы строить больше эскортных судов за счет торгового тоннажа и если так, то насколько?

2. Мы должны продолжать подготовку к осуществлению «Болеро», если возможно, в 1942 году, но наверняка в 1943 году. Все это дело сейчас проводится в жизнь. Ведется подготовка к высадке 6 или 8 дивизий на побережье Северной Франции в начале сентября. Однако английское правительство не одобряет операцию, которая наверняка приведет к катастрофе, ибо это не поможет России, в каком бы тяжелом положении она ни находилась, скомпрометирует и подвергнет французское население мести нацистов и сильно задержит основную операцию в 1943 году. Мы твердо придерживаемся точки зрения, что в этом году не должно быть существенной высадки во Франции, если только мы не намерены там оставаться.

3. Ни один ответственный английский военный орган пока что не был в состоянии составить план на сентябрь 1942 года, который имел бы какой-либо шанс на успех, если только немцы не будут совершенно деморализованы, вероятность чего отсутствует. Имеют ли какой-либо план американские штабы? В каких пунктах они хотят нанести удар? Какие имеются десантные и транспортные суда? Кто из офицеров мог бы взять на себя командование этой операцией? Какие требуются английские войска и какая помощь? Если может быть найден план, дающий достаточные шансы на успех, правительство его величества будет сердечно приветствовать его и полностью разделит со своими американскими товарищами риск и жертвы. Это остается нашей установленной и согласованной политикой.

4. Однако в случае если не может быть составлен никакой план, в котором вполне уверен какой-либо ответственный орган, и если вследствие этого невозможны никакие бои существенного масштаба во Франции в сентябре 1942 года, то что другое мы предпримем? Можем ли мы позволить себе бездействовать на Атлантическом театре в течение всего 1942 года? Не должны ли мы подготовить в общих рамках «Болеро» какую-либо другую операцию, при помощи которой мы можем добиться выгодных позиций, а также прямо или косвенно снять некоторое бремя с России? В этом свете и на этом фоне надо изучить операцию во Французской Северо-Западной Африке».

Поздно вечером 20 июня поезд президента повез нас обратно в Вашингтон, куда мы прибыли около 8 часов на следующее утро. Я бегло просмотрел газеты, посвятил час чтению телеграмм, позавтракал, навестил Гарри, находившегося по другую сторону коридора, и затем направился к президенту в его кабинет. Меня сопровождал генерал Исмей. В это время президенту вручили телеграмму. Он молча передал ее мне. В ней говорилось: «Тобрук капитулировал, 25 тысяч солдат взято в плен». Это было настолько неожиданно, что я не мог поверить этому. Поэтому я попросил Исмея запросить Лондон по телефону. Через несколько минут он принес следующую телеграмму, которая только что пришла от адмирала Харвуда[57] из Александрии:

«Тобрук пал, и положение настолько ухудшилось, что существует возможность сильного воздушного налета на Александрию в близком будущем. Учитывая приближающийся период полнолуния, я направляю все соединения восточного флота к югу от канала в ожидании событий. Я надеюсь вывести из дока «Куин Элизабет» к концу этой недели»[58].

Это был один из самых тяжелых ударов, которые я перенес во время войны. Были неприятны не только военные последствия, но это затронуло и репутацию английской армии. В Сингапуре 85 тысяч солдат сдалось меньшему числу японцев. Теперь в Тобруке гарнизон в 25 тысяч (фактически 33 тысячи) закаленных солдат сложил оружие перед противником, имеющим, возможно, вдвое меньшую численность. Если бы это оказалось характерным для морального состояния армии в Пустыне, то никакие меры не могли бы предотвратить катастрофу, которая нависла в Северо-Восточной Африке. Я не пытался скрыть от президента полученный мной удар. Это был тяжелый момент. Одно дело поражение, но другое дело – бесчестие. Ничто не могло бы превзойти сочувствия и благородства моих двух друзей.

Не было упреков, не было сказано ни одного нелюбезного слова.

«Что можем мы сделать, чтобы помочь вам?» – спросил Рузвельт.

Я сразу же ответил:

«Дайте нам столько танков «шерман», сколько вы можете, и доставьте их на Средний Восток как можно скорее».

Президент послал за генералом Маршаллом, который прибыл через несколько минут, и сказал ему о моей просьбе; Маршалл ответил:

«Г-н президент, выпуск танков «шерман» только сейчас начинается. Первые несколько сот танков были переданы нашим собственным бронетанковым дивизиям, которым до сих пор приходилось довольствоваться устаревшим снаряжением. Это ужасная вещь – брать оружие из рук солдата. Тем не менее, если англичане так сильно нуждаются в них, они должны их получить. Кроме того, мы могли бы передать им сто 105-миллиметровых самоходных орудий».

Чтобы закончить этот рассказ, надо сказать, что американцы сделали больше, чем обещали. 300 танков «шерман» и 100 самоходных орудий были погружены на 6 самых быстроходных американских пароходов и направлены к Суэцкому каналу. Одно из этих судов было потоплено подводной лодкой у Бермудских островов. Без единого слова с нашей стороны президент и Маршалл погрузили еще 70 танков на другое быстроходное судно и отправили его вдогонку конвою. «Друг в беде – это настоящий друг».

Вскоре после этого генерал Брук и Гарри Гопкинс присоединились к нам для совещания по поводу будущей стратегии. Генерал Исмей подготовил записку о военных выводах:

«1. Планы и подготовка к операции «Болеро» в 1943 году в возможно более широком масштабе должны осуществляться со всей возможной быстротой и энергией. Однако важно, чтобы США и Великобритания были подготовлены к наступательным действиям в 1942 году.

2. Операции во Франции или в Бельгии и Голландии в 1942 году дали бы, если бы они оказались успешными, более значительные политические и стратегические результаты, чем операции на любом другом театре. Планы и подготовительные мероприятия к операциям на этом театре надо продолжать со всей возможной быстротой, энергией и изобретательностью. Должны быть предприняты самые решительные усилия для преодоления очевидных опасностей и трудностей этого дела. Если может быть составлен надежный и разумный план, мы не поколеблемся осуществить его. Если же, с другой стороны, тщательное изучение покажет, что, несмотря на все усилия, успех не является вероятным, мы должны подготовиться к другой возможности.

3. Возможности Французской Северной Африки (операция «Джимнаст») будут изучены тщательно и добросовестно, и как можно скорее будут составлены планы во всех деталях. Силы, которые могут быть использованы для «Джимнаста», будут в основном найдены в соединениях «Болеро», которые еще не покинули Соединенные Штаты. Возможность операций в Норвегии и на Пиренейском полуострове осенью и зимой 1942 года также будет тщательно рассмотрена объединенным советом начальников штабов.

4. Планирование «Болеро» по-прежнему будет сосредоточено в Лондоне. Планирование «Джимнаста» будет сосредоточено в Вашингтоне».

21 июня, когда мы были одни после завтрака, Гарри сказал мне:

«Здесь находятся два американских офицера, и президент хотел бы, чтобы вы встретились с ними, поскольку армия, Маршалл и он сам очень высокого мнения о них».

Поэтому в 5 часов в мою комнату привели генерал-майоров Эйзенхауэра и Кларка. На меня сразу же произвели впечатление эти два замечательных, но до тех пор неизвестных человека. Они оба пришли от президента, которого они только что видели в первый раз. Мы почти все время говорили об основном вторжении через Ла-Манш в 1943 году, об операции «Раунд-ап», как она тогда называлась, на которой явно были сосредоточены их мысли. У нас была очень приятная беседа, продолжавшаяся больше часа. Чтобы убедить их в моей личной заинтересованности в этом проекте, я дал им копию документа, написанного мною для начальников штабов 15 июня, за два дня до отъезда. В этом документе я изложил свои первые мысли относительно метода и масштаба подобной операции. Во всяком случае они, по-видимому, были очень довольны духом этого документа. В то время я считал, что датой этой попытки должны быть весна или лето 1943 года. Я был уверен, что этим офицерам предназначается играть большую роль в этом деле и что по этой причине их направили познакомиться со мной. Так началась дружба, которую во время всех превратностей войны я сохранил с глубоким удовлетворением до сегодняшнего дня.

Через месяц, в Англии, генерал Эйзенхауэр, очевидно желая испытать мое рвение, спросил меня, не пошлю ли я копию моего документа генералу Маршаллу, что я и сделал.

Тем временем сообщение о капитуляции Тобрука облетело весь мир. 22 июня Гопкинс и я завтракали с президентом в его комнате. В это время прибыл руководитель Бюро военной информации Эльмер Дэвис и принес с собою пачку нью-йоркских газет, пестривших кричащими заголовками: «Недовольство в Англии», «Падение Тобрука может вызвать смену правительства», «Черчиллю будет выражено недоверие» и т. д.

25 июня я встретился с представителями наших доминионов и Индии и присутствовал на заседании Тихоокеанского военного совета. Этим вечером я выехал в Балтимор, где находилась моя «летающая лодка». Президент попрощался со мной в Белом доме со свойственной ему любезностью и вежливостью, а Гарри Гопкинс и Аверелл Гарриман приехали проводить меня.

Когда я прибыл в Лондон, члены военного кабинета были на платформе, чтобы приветствовать меня. Скоро я был за работой в зале заседаний кабинета.

Шумиха и критика в печати, где усердствовали самые острые публицисты и раздавалось много пронзительных голосов, сопровождались деятельностью нескольких десятков членов палаты общин при довольно угрюмых настроениях части нашего громадного большинства в палате. При таких обстоятельствах партийное правительство легко могло быть свергнуто, если не путем голосования, то той силой общественного мнения, которая заставила Чемберлена отказаться от власти в мае 1940 года. Однако национальное коалиционное правительство, укрепившееся в результате реорганизации, проведенной в феврале, было прочным и непреодолимым как по своей силе, так и единству. Все его главные министры объединились вокруг меня, не имея и мысли, которая не была бы лояльной и здоровой. Казалось, что я сохранил доверие всех тех, кто с полным знанием дела следил за развитием событий и делил ответственность. Никто не поколебался. Не было и признака интриги. Мы представляли собой сильную сплоченную группу и могли противостоять любой политической атаке и во имя общего дела пережить любое разочарование.

Мы пережили много неудач и поражений – Малайя, Сингапур, Бирма; проигранная Окинлеком битва в Пустыне; Тобрук, необъясненный и, казалось, необъяснимый; быстрое отступление армии в Пустыне и потеря всех наших завоеваний в Ливии и Киренаике. 400 миль отхода к египетской границе; потеря свыше 50 тысяч солдат убитыми, ранеными и пленными. Мы потеряли большое количество артиллерии, боеприпасов, машин и всякого рода запасов. Мы опять отступили к Мерса-Матруху, к старым позициям, которые мы занимали за два года до этого, однако на этот раз торжествовали Роммель и немцы, настойчиво продвигаясь вперед на захваченных у нас грузовиках, работавших на наших запасах горючего, и во многих случаях они вели огонь нашими же собственными боеприпасами. Всего лишь несколько переходов, еще одна удача – и Муссолини и Роммель вступят вместе в Каир или в его развалины. Все висело на волоске, и после поразительных поражений, которые мы понесли перед лицом действующих неизвестных факторов, кто мог бы предсказать, куда склонится чаша весов?

Положение в парламенте требовало быстрого разряжения обстановки. Однако казалось несколько затруднительным требовать от парламента нового вотума доверия через такое короткое время после вотума, который предшествовал падению Сингапура. Поэтому было очень кстати, когда недовольные члены парламента договорились между собой внести вотум недоверия в порядок дня палаты.

25 июня была внесена резолюция, сформулированная следующим образом:

«Воздавая должное героизму и стойкости королевских вооруженных сил в исключительно трудных обстоятельствах, палата не доверяет центральному руководству войной».

Резолюция была внесена от имени влиятельного члена консервативной партии сэра Джона Уордлоу-Милна. Он был председателем влиятельного межпартийного финансового комитета, доклады которого о случаях расточительности и неэффективности административного аппарата я всегда изучал с большим вниманием. Комитет имел в своем распоряжении значительную информацию и обладал многочисленными связями с внешним кругом нашей военной машины. Когда было объявлено также, что резолюция будет поддержана адмиралом флота сэром Роджером Кейсом и бывшим военным министром Хор-Белишей, то сразу стало очевидным, что был брошен серьезный вызов. Действительно, в некоторых газетах и в кулуарах говорили о приближающемся политическом кризисе, который будет решающим.

Я немедленно заявил, что мы предоставим полную возможность для публичного обсуждения, и назначил его на 1 июля.

Сэр Джон Уордлоу-Милн открыл прения умело составленной речью, в которой он поставил основной вопрос. Эта резолюция «не является атакой против офицеров на фронте. Это определенная атака против центрального руководства здесь, в Лондоне, и я надеюсь показать, что причины нашей неудачи в гораздо большей степени лежат здесь, чем в Ливии или в другом месте. Первая важная ошибка, которую мы сделали во время войны, – это объединение постов премьер-министра и министра обороны». Он распространялся о «громадных обязанностях», возложенных на того, кто занимает эти два поста.

В заключение сэр Джон заявил:

«Палата должна ясно показать, что мы требуем найти такого человека, который отдал бы все свое время делу победы в войне, нес полную ответственность за все вооруженные силы короны. И когда такой человек будет найден, то пусть палата поддержит его, чтобы он выполнял свою задачу, обладая силой и независимостью».

Резолюцию поддержал сэр Роджер Кейс. Адмирал был обижен отстранением его с поста руководителя десантных операций, а еще больше тем фактом, что я не всегда был в состоянии принимать его советы, когда он занимал этот пост. Но ему мешала в атаке на меня его длительная личная дружба со мной. Он сконцентрировал свою критику главным образом на моих специальных советниках, имея в виду, несомненно, начальников штабов.

По мере того как прения продолжались, критики играли все большую роль. Новый министр производства капитан Оливер Литтлтон, который отвечал на жалобы по поводу нашего снаряжения, пережил бурные минуты во время подробного отчета, который он сделал по этому поводу. Рядовые члены парламента – консерваторы оказали правительству сильную поддержку, в частности, убедительную и полезную речь произнес Бутби. Лорд Уинтертон, старейший член палаты, вновь оживил силу атаки и сконцентрировал ее на мне.

Основное обвинение против правительства было суммировано бывшим министром Хор-Белишей.

В заключение своей речи он сказал:

«Мы, возможно, потеряем Египет или, может быть, мы не потеряем Египта – я молю бога, чтобы мы его не потеряли, – однако, когда премьер-министр, который говорил, что мы удержим Сингапур, что мы удержим Крит, что мы разгромили германскую армию в Ливии, когда я читаю, что он сказал, что мы удержим Египет, моя тревога усиливается... Как можно полагаться на суждения, которые столь последовательно оказывались неправильными? Палата общин должна решить это. Подумайте о том, что поставлено, на карту. За первые 100 дней мы потеряли нашу империю на Дальнем Востоке. Что произойдет в следующие 100 дней? Пусть каждый член палаты голосует в соответствии с тем, что ему подсказывает совесть».

Я выступил после этой сильной речи, закрывая прения. Палата была переполнена. Естественно, я привел все доводы, какие у меня были:

«Эти продолжительные прения достигли сейчас последнего этапа. Какой это был замечательный пример неограниченной свободы наших парламентских институтов во время войны! Все, что можно было придумать или вспомнить, было использовано, чтобы ослабить доверие к правительству, было использовано, чтобы доказать, что министры некомпетентны, и чтобы ослабить их уверенность в своих силах, чтобы заставить армию не доверять поддержке, которую она получает от гражданских властей, чтобы заставить рабочих потерять доверие к оружию, которое они с таким усердием производят, чтобы изобразить правительство как группу ничтожеств, над которыми возвышается премьер-министр, а затем подорвать его доверие к себе и, если возможно, доверие к нему нации. Все это изливалось по телеграфу и радио во все части света, вызывая горечь у наших друзей и восторг у всех наших врагов. Я сторонник этой свободы, которой не стала бы и не посмела бы воспользоваться никакая другая страна в период такой смертельной опасности, какую мы сейчас переживаем. Но дело этим не кончается, и я сейчас призываю палату общин обеспечить, чтобы оно этим не окончилось.

Военные неудачи последних двух недель в Киренаике и Египте полностью изменили положение не только на этом театре, но на всем Средиземном море. Мы потеряли больше 50 тысяч солдат, очень большую масть из них пленными, большое количество материалов, и, несмотря на тщательно организованное уничтожение, большие запасы попали в руки врага. Роммель продвинулся почти на 400 миль через Пустыню и теперь приближается к плодотворной дельте Нила. Вредное влияние этих событий в Турции, Испании, Франции и во Французской Северной Африке пока нельзя определить. В настоящий момент мы переживаем невиданный со времени падения Франции упадок наших надежд и перспектив на Среднем Востоке и на Средиземном море. Если бы кто-нибудь захотел извлечь выгоду из катастрофы и считал себя способным нарисовать картину в еще более мрачных красках, то он, конечно, может это сделать.

Мучительная черта этой печальной картины заключается в ее внезапности. Падение Тобрука с гарнизоном около 25 тысяч солдат в течение одного дня было совершенно неожиданным. Этого не ожидали не только палата и широкая публика, но и военный кабинет, начальники штабов и генеральный штаб армии.

Этого также не ожидали генерал Окинлек и высшее командование на Среднем Востоке. Вечером накануне падения Тобрука мы получили телеграмму от генерала Окинлека о том, что он выделил гарнизон, который, по его мнению, является достаточным, что оборонительные сооружения находятся в хорошем состоянии и что войска обеспечены запасами на 90 дней. Была надежда, что мы сможем удерживать очень сильные позиции по линии соприкосновения наших войск с врагом, которые были построены немцами и улучшены нами, – от Эс-Саллума до Халфайского прохода, от Капуццо до Форт-Мад-далена. От этих позиций под прямым углом назад проходит наша вновь построенная железная дорога, и мы больше не занимали, как это называют, фланговых позиций, обращенных спиной к морю, как это было на первых этапах новой битвы в Ливии. Генерал Окинлек надеялся удерживать эти позиции до тех пор, пока мощные подкрепления, которые приближались и отчасти прибыли, не позволят ему предпринять гораздо более энергичную попытку захватить инициативу для контрнаступления...

Когда в воскресенье утром 21 июня я вошел в комнату президента, я был очень поражен, получив сообщение о падении Тобрука. Мне трудно было поверить этому сообщению, однако через несколько минут прибыла телеграмма, адресованная мне лично из Лондона. Я надеюсь, палата поймет, какую острую боль это причинило мне. Она была усилена тем, что я в это время выполнял важную миссию в стране, являющейся одним из наших великих союзников.

Некоторые люди слишком легко приходят к заключению, что если правительство сохраняет хладнокровие и имеет крепкие нервы при неудачах, то его члены не воспринимают неудачи страны так остро, как их воспринимают независимые критики. Наоборот, я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь ощущал большее горе или боль, чем те, кто несет ответственность за общее руководство нашими делами. Я был еще более огорчен в следующие дни, когда читал искаженные сообщения о настроениях в Англии и в палате общин. Палата не имеет никакого представления о том, как изображаются ее заседания, по ту сторону океана. Отдельные члены палаты или независимые, которые не представляют никакой организованной группировки политической силы, делают здесь запросы, выступают с комментариями, которые передаются по телеграфу дословно и которые часто совершенно честно воспринимаются как точка зрения начаты общий. Кулуарные сплетни, слухи из курительной комнаты и разговоры на Флит-стрит[59] превращаются в серьезные статьи, которые как будто показывают, что вся основа английской политической жизни потрясена и колеблется.

Этот парламент несет особую ответственность. Он присутствовал при зарождении бед, которые постигли мир. Палата должна быть постоянным стабилизирующим фактором в государстве, а не орудием, с помощью которого недовольные газеты могут пытаться создавать один кризис за другим. Для того чтобы демократия и парламентские институты восторжествовали в этой войне, абсолютно необходимо, чтобы опирающееся на них правительство имело возможность действовать и рисковать, чтобы слуг короны не изводили придирками и ворчанием, чтобы вражеская пропаганда без нужды не получала пищу из наших собственных рук и чтобы наша репутация не умалялась и не подрывалась во всем мире. И, наоборот, воля всей палаты должна быть проявлена в наиболее важных случаях.

Важно, чтобы не только те, которые выступают с речами, но также и те, которые наблюдают, слушают и судят, также считались фактором в мировых делах. В конце концов мы все еще боремся за свою жизнь и за то, что нам дороже самой жизни. Мы не имеем права считать, что победа обеспечена. Она будет обеспечена лишь в том случае, если мы не отступим от своего долга. Трезвая и конструктивная критика, или критика на закрытых заседаниях, имеет свои большие достоинства. Однако долг палаты общин заключается в том, чтобы поддерживать правительство или сменить правительство. Если она не может сменить его, она должна поддерживать его. В военное время нет подходящего среднего курса.

Я не прошу снисхождения ни к себе самому, ни к правительству его величества. Я принял посты премьер-министра и министра обороны после того, как всеми силами защищал своего предшественника, и в то время, когда жизнь империи висела на волоске. Я ваш слуга, и вы имеете право уволить меня, когда вам будет угодно. Чего вы не имеете права делать – так это просить меня нести ответственность, не имея полномочий для эффективных действий, нести ответственность премьер-министра, но «быть зажатым с каждой стороны сильными людьми», как сказал один уважаемый член палаты. Если сегодня или в любое время в будущем палата прибегнет к своему несомненному праву, я уйду с чистой совестью и с сознанием того, что я выполнил свой долг в меру своих способностей. В этом случае я «опрошу вас только об одном: предоставить моему преемнику те скромные полномочия, в которых мне было отказано...

Внесение этого вотума недоверия членами парламента, представляющими все партии, является значительным событием. Я прошу, чтобы палата не допустила недооценки серьезности того, что было сделано. Об этом трубили во всем мире в ущерб нашему престижу, и когда каждая нация, как друзья, так и враги, ждет, чтобы узнать, каково подлинное решение и убеждение палаты общин, то последняя должна идти до конца. Во всем мире, в разных концах Соединенных Штатов, как я это могу засвидетельствовать, в России, в далеком Китае и во всех покоренных странах, все наши друзья ждут, чтобы узнать, существует ли в Англии сильное и крепкое правительство и поставлено ли под сомнение национальное руководство Англии или нет. Каждый голос имеет значение. Если число тех, кто нападал на нас, будет сведено к такой цифре, которой можно пренебречь и если их вотум недоверия национальному правительству будет превращен в вотум недоверия его авторам, тогда – не заблуждайтесь в этом – радостные возгласы послышатся от каждого друга Англии и каждого верного слуги нашего дела и похоронный звон разочарования прозвучит в ушах тиранов, которых мы стремимся свергнуть».

Палата проголосовала, и резолюция недоверия, внесенная сэром Джоном Уордлоу-Милном, была провалена 475 голосами против 25.

Генерал Окинлек в феврале заявил, что, хотя Тобрук имеет важное значение как база снабжения для наступательных операций, он, если мы будем вынуждены отступить, «не намерен продолжать удерживать город, если враг будет в состоянии эффективно окружать его. Если это будет казаться неизбежным, Тобрук будет эвакуирован, и в нем будут произведены максимальные разрушения». Вследствие этих приказов оборонительные сооружения не поддерживались в хорошем состоянии. Много мин было взято для использования в других местах, в проволочных заграждениях были сделаны проходы для автомашин, и многие противотанковые рвы были засыпаны песком, так что местами они уже не представляли собой препятствий. Только на западной и юго-западной сторонах плацдарма оборонительные сооружения были сильны; в других местах, и особенно на востоке, они были в плохом состоянии. В то же время в Тобруке было накоплено много запасов продовольствия, боеприпасов и горючего.

Командующий южноафриканской 2-й дивизией генерал Клоппер был назначен командующим крепостью. Гарнизон имел продовольствия и боеприпасов на 90 дней, и генерал Клоппер был уверен, что Тобрук сможет сыграть свою роль в плане, который включал удержание 8-й армией укрепленных пунктов Эль-Адем и Белхамед за пределами плацдарма. Гарнизон состоял из 4 пехотных бригад (14 батальонов), 1 бронетанковой бригады и 61 пехотного танка, 5 полков полевой и среднекалиберной артиллерии и имел около 70 противотанковых орудий[60]. Кроме того, там было около 10 тысяч человек в снабженческих и транспортных частях, сконцентрированных вокруг порта и сооружений его базы. В общей сложности в пределах плацдарма находилось около 35 тысяч человек – почти такие же силы, какие удерживали Тобрук, когда он был в первый раз осажден за год до этого.

После затишья, продолжавшегося всего лишь два дня, Роммель 16 июня возобновил свое наступление. В результате ряда быстрых ударов он занял Эль-Адем, Белхамед и Акрому. 17 июня он разгромил нашу 4-ю бронетанковую бригаду в Сиди-Резеге, сведя ее состав всего лишь к 20 танкам. К 19 июня Тобрук был изолирован и окружен, и до прихода пополнений бронетанковых войск не было эффективных бронетанковых сил, которые могли бы поддержать или выручить гарнизон извне. В 6 часов утра 20 июня враг начал усиленный обстрел из орудий и бомбардировку юго-восточной части плацдарма Тобрука, которую удерживала индийская 11-я пехотная бригада. Через полчаса была начата атака. В первом эшелоне атакующих войск шла 21-я бронетанковая дивизия, поддержанная 15-й танковой дивизией, а также итальянской бронетанковой дивизией и моторизованной пехотной дивизией. Поскольку наши собственные бронетанковые войска за пределами Тобрука были временно отведены, Роммель мог позволить себе использовать все свои силы для этого единого удара. Он обрушился главным образом на батальон индийской бригады, расположенный в том секторе, где оборонительные сооружения были особенно слабыми. Противник скоро глубоко вклинился в оборонительные позиции. Наши войска не могли получить защиту со стороны истребителей, поскольку наши воздушные силы были отведены на отдаленные посадочные площадки.

Положение было ужасным. Западная и южная стороны плацдарма сохранились в целости, и гуркхи на крайнем левом фланге держались, однако враг завладел значительной частью крепости Тобрук. Все наши резервные войска были скованы. Было приказано разрушить сооружения базы, находившиеся под непосредственной угрозой.

В самом Тобруке резервный транспорт, необходимый на тот случай, если бы пришлось эвакуировать остатки гарнизона, был обречен на бездействие, и скоро предстояло его уничтожить.

20 июня в 8 часов вечера генерал Клоппер докладывал штабу 8-й армии:

«Мой штаб окружен. Пехота на плацдарме все еще упорно сражается. Я держусь, но не знаю, сколько времени смогу продержаться»[61].

Он просил дать инструкции, и ему было сказано:

«Прорывайтесь, желательно завтра ночью, если не сегодня ночью».

Он созвал своих старших офицеров на совещание и спросил их мнение. Некоторые сказали, что эффективное сопротивление больше невозможно. Поскольку основные запасы находились в руках врага, начинал ощущаться недостаток боеприпасов; продолжать бой означало бы бесцельно нести большие потери. Пусть все, кто может, прорываются. Однако другие офицеры стояли за то, чтобы продолжать сражаться. Транспорт, без которого нельзя было спастись, был захвачен.

На заре 21 июня генерал Клоппер выслал парламентера с предложением капитулировать. В 7 часов 45 минут утра германские офицеры прибыли в его штаб и приняли капитуляцию.

Немцы захватили большие запасы. Вот что сообщал начальник штаба Роммеля:

«Трофеи были огромны. Они состояли из предметов снабжения для 30 тысяч человек на 3 месяца и более 10 тысяч кубических метров бензина. Без этой добычи нельзя было бы в предстоящие месяцы обеспечить достаточными рационами и одеждой танковые дивизии. Предметы снабжения, прибывавшие по морю, только в одном случае в апреле 1942 года – были достаточными для обеспечения армии в течение одного полного месяца».

Сообщение о захвате Тобрука без длительной осады привело к коренной ломке планов стран оси. До этого намечалось, что после взятия Тобрука Роммель должен остановиться на египетской границе и что следующей крупной операцией должен быть захват Мальты воздушными и морскими десантными частями. Еще 21 июня Муссолини вновь повторил этот приказ. На следующий день после падения Тобрука Роммель сообщил, что он намечает разгромить незначительные английские войска, оставшиеся на границе, и этим открыть путь в Египет. Состояние и настроение его войск, захват большого количества боеприпасов и материалов и слабость английских позиций побуждали его преследовать противника вплоть до «самого сердца Египта». Он просил одобрения его планов. Пришло также письмо от Гитлера, который настаивал, чтобы Муссолини принял предложение Роммеля.

Дуче не нуждался в убеждениях. Возбужденный перспективой завоевания Египта, он отложил штурм Мальты до начала сентября, и Роммелю – теперь фельдмаршалу, к удивлению итальянцев, – было разрешено занять сравнительно узкий проход между Эль-Аламейном и впадиной Каттара в качестве плацдарма для будущих операций, конечной целью которых был Суэцкий канал.

Остатки 8-й армии были теперь отброшены за границу. В телеграмме от 21 июня комитет обороны Среднего Востока, находившийся в Каире, описывал два различных курса, которые были открыты перед ним:

«Во-первых, сражаться с врагом на оборонительных сооружениях на границе. Без достаточных бронетанковых сил это связано с риском потери всей нашей пехоты, удерживающей позиции на границе. Второй курс – задерживать врага на границе силами, которые сохраняют полную мобильность, в то же время отводя основную массу 8-й армии на оборонительные позиции в Мерса-Матрухе. Это в сочетании с активными действиями нашей авиации дает нам наилучшую возможность выиграть время, в течение которого мы сможем реорганизовать свои силы и создать ударные силы для контрнаступления... Мы решили придерживаться второго курса».

Мне не понравилось это решение, и я послал телеграмму из Вашингтона.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

22 июня 1942 года

«Начальник имперского генерального штаба Дилл и я очень надеемся, что на пограничной линии Эс-Саллум будет оказано упорное сопротивление. Несомненно, враг испытал серьезное напряжение. В пути находятся очень крупные подкрепления. Выигрыш недели может оказаться решающим. Я уверен, что если Вы проявите настойчивость и решимость и постоянно будете готовы идти на риск, положение может быть исправлено, особенно если учитывать приближение крупных подкреплений.

Основное сейчас заключается в том, чтобы Вы вдохнули в свои войска настойчивую волю к сопротивлению и борьбе и чтобы они не примирились с непрочными результатами, достигнутыми горсткой тяжелых танков Роммеля. Обеспечьте, чтобы все людские ресурсы были максимально использованы в эти критические дни».

Роммель быстро организовал преследование и 24 июня пересек границу Египта. Ему оказывали сопротивление только наши легкие подвижные части и упорные, великолепные эскадрильи истребителей английских военно-воздушных сил, которые в действительности прикрывали отступление 8-й армии к Мерса-Матруху. Ее позиция здесь не была сильной. Около самого города была организованная система обороны, но к югу от нее было только несколько линий не связанных между собой минных полей, которые недостаточно охранялись.

Генерал Окинлек быстро пришел к выводу, что невозможно окончательно закрепиться в Мерса-Матрухе. Уже осуществлялись мероприятия для подготовки и занятия позиций у Эль-Аламейна, в 120 милях дальше в тылу.

Новозеландская дивизия, которая прибыла в Мерса-Матрух из Сирии 21 июня, была наконец двинута в бой 26 июня на возвышенности у Минка-Каима. В этот вечер враг прорвался через фронт индийской 29-й пехотной бригады, где минирование не было закончено, На следующее утро противник устремился через брешь и затем, зайдя в тыл новозеландцам, окружил их и атаковал с трех сторон. Отчаянный бой продолжался весь день, и под конец создалось впечатление, что дивизия обречена. Вскоре после полуночи новозеландская 4-я бригада двинулась прямо на восток, причем все ее батальоны были развернуты и шли с примкнутыми штыками. Пройдя тысячу ярдов, они не встретили противника. Затем началась стрельба. Вся бригада атаковала развернутым строем. Немцы были захвачены врасплох и разгромлены в рукопашном бою, происходившем при свете луны. Остаток новозеландской дивизии двинулся на юг окольными путями.

Таким образом, новозеландцы прорвались, и вся дивизия вновь была собрана около позиций у Эль-Аламейна на расстоянии 80 миль, сохранив при этом высокую дисциплину и боевой дух. Дивизия была настолько мало дезорганизована, что она была немедленно использована для укрепления обороны у Эль-Аламейна.

Две дивизии 10-го корпуса, стоявшие вокруг Мерса-Матруха, тоже были отведены назад в безопасное место, хотя и с трудом. 27 июня они нанесли удар в южном направлении по прорвавшимся частям противника, но не смогли задержать врага. Враг продолжал оказывать давление и угрожал прибрежной дороге. Корпусу было приказано отступить на восток. Они пробивали себе путь по дороге до тех пор, пока сна не была преграждена вражескими силами. Тогда они пошли на юг через Пустыню в Эль-Аламейн. 30-й корпус был отведен к Эль-Аламейну еще раньше. Когда к нему присоединились 10-й и 13-й корпуса, вся армия 30 июня была развернута на новых позициях или позади них.

Позиции у Эль-Аламейна тянулись от железнодорожной станции того же названия до непроходимой впадины Каттара, расположенной в 35 милях к югу. Это была слишком растянутая линия для тех войск, которые имелись в наличии, чтобы ее удержать. Была проделана большая работа, однако если не говорить об усиленных полевых укреплениях вокруг самого Эль-Аламейна, то эта линия состояла главным образом из несвязанных между собой сооружений. Однако фланги были надежными, и 8-я армия получила сильные подкрепления. Реорганизация 8-й армии не заняла много времени благодаря существовавшим преимуществам – коротким коммуникациям и близости Александрии, находившейся на расстоянии всего лишь 40 миль. Окинлек, приняв непосредственное командование, сразу же попытался вновь завладеть тактической инициативой. Уже 2 июля он предпринял первую из целого ряда контратак, которые продолжались до середины месяца. Эти контратаки ставили под угрозу непрочное превосходство Роммеля.

Коммуникации Роммеля были действительно напряжены до предела, и его войска были истощены. Лишь дюжина германских танков все еще была пригодна для боя, а превосходство английской авиации, особенно истребителей, опять становилось подавляющим. 4 июля Роммель сообщал, что он откладывает свои атаки и переходит на время к обороне с целью перегруппировки и пополнения своих войск. Однако он все еще был уверен, что возьмет Египет, и такого же мнения придерживались Муссолини и Гитлер.

Фюрер, не спрашивая ни итальянцев, ни свое собственное военно-морское командование, отложил атаку на Мальту, пока завоевание Египта не будет завершено.

Контратаки Окинлека оказывали очень сильное давление на Роммеля в течение первых двух недель июля. Затем он принял вызов и с 15 по 20 июля возобновил свои попытки прорвать английскую линию. 21 июля ему пришлось доложить, что он был остановлен: «Кризис все еще существует», 26 июля он предусматривал отступление к границе. Он жаловался, что получил мало подкреплений; ему не хватало людей, танков и артиллерии; английская авиация проявляла чрезвычайно большую активность. Так битва шла с переменным успехом до конца месяца, пока обе стороны не измотались в боях и не остановились. 8-я армия под командованием Окинлека выдержала штурм и во время своей упорной обороны взяла несколько тысяч пленных. Египет все еще был в безопасности.

В течение июля, когда в политическом отношении мои позиции были особенно слабы и когда не было ни проблеска военного успеха, мне надо было добиться от Соединенных Штатов решения, которое – хорошо ли, плохо ли – имело решающее значение в течение следующих двух лет войны. Это был отказ от всех планов вторжения через Ла-Манш в 1942 году и оккупации Французской Северной Африки в течение осени или зимы крупными англо-американскими экспедиционными силами. На протяжении некоторого времени я тщательно изучал настроение президента и его реакцию, и я был уверен, что североафриканский план имел для него большую притягательную силу. Этот план всегда был моей целью, как это было сказано в моих документах от декабря 1941 года. В нашем английском кругу все были теперь убеждены, что вторжение через Ла-Манш в 1942 году окончится неудачей, и ни один военный человек по обе стороны океана не был готов рекомендовать такой план или взять ответственность за него. К этому времени на английской стороне существовало общее согласие по поводу того, что никакая крупная операция вторжения через Ла-Манш не может состояться до 1943 года, но что все подготовительные меры для осуществления этой операции максимальными силами надо продолжать с величайшим усердием.

11 июня военный кабинет пришел к выводу, что подготовка к операции «Следжхэммер» (атака на Брест и Шербур) должна энергично продолжаться «исходя из того, что операция не будет начата, если не будет условий, которые дают хорошую перспективу на успех». В начале следующего месяца положение было вновь изучено начальниками штабов. 2 июля они составили меморандум, комментирующий происходившее ранее обсуждение вопроса в военном кабинете. Они заявили, что

«11 июня премьер-министр доложил военному кабинету и военный кабинет в общем одобрил, что операции в 1942 году должны определяться следующими двумя принципами:

1) не будет существенной высадки во Франции в 1942 году, если только мы не собираемся там остаться, и

2) не будет существенной высадки во Франции, если только немцы не будут деморализованы неудачей в борьбе против России. Нам кажется, что вышеуказанные условия вряд ли будут выполнены и что поэтому шансы на начало операции «Следжхэммер» в этом году являются отдаленными».

Поэтому было необходимо упростить нашу политику. Наступил момент похоронить «Следжхэммер», который был уже мертв в течение некоторого времени. С общего согласия всех моих коллег и начальников штабов я изложил этот вопрос со всей силой, которой я располагал, и в самых откровенных выражениях в важной телеграмме президенту.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

8 июля 1942 года

«1. Ни один ответственный английский генерал, адмирал или маршал авиации не в состоянии рекомендовать «Следжхэммер» в качестве операции, осуществимой в 1942 году. Начальники штабов доложили, что «очень маловероятно, чтобы возникли условия, которые сделали бы «Следжхэммер» надежным и разумным предприятием». Они теперь направляют свой документ Вашим начальникам штабов.

2. Мы продолжаем с целью маскировки собирать суда, хотя это связано с потерей для английского импорта, возможно, 250 тысяч тонн. Но гораздо более серьезен тот факт, что, по мнению Маунтбэттена, если мы прервем обучение войск, то должны будем, не говоря о потере десантных судов и т. д., отложить «Раунд-ап» или «Болеро» 1943 года, по крайней мере, на два или три месяца, даже если предприятие не окажется успешным и если войска придется отвести после кратковременного пребывания.

3. В случае если мы закрепимся и удержимся, надо будет снабжать войска и придется сильно сократить бомбардировку Германии. Вся наша энергия будет затрачена на оборону захваченного плацдарма. Возможность подготовки крупной операции в 1943 году была бы ухудшена, если не уничтожена. Все наши ресурсы были бы поглощены по частям на очень узком фронте, который окажется единственно открытым. Поэтому можно сказать, что преждевременная операция в 1942 году, которая, вероятно, окончится катастрофой, решающим образом ухудшит перспективы хорошо организованной операции крупного масштаба в 1943 году.

4. Сам я уверен, что Французская Северная Африка («Джимнаст») является гораздо лучшей возможностью оказать помощь русскому фронту в 1942 году. Это всегда находилось в соответствии с Вашими идеями. Действительно, это Ваша основная идея. Здесь находится подлинный второй фронт 1942 года. Я консультировался с кабинетом и с комитетом обороны, и мы все согласны. Здесь может быть нанесен этой осенью самый надежный и самый плодотворный удар.

5. Мы, конечно, можем помогать всеми способами, путем переброски либо американских, либо английских десантных сил из Соединенного Королевства для «Джимнаста», а также десантными судами, торговыми судами и т. д. Вы можете, если хотите, нанести удар частично отсюда, а частично прямо через Атлантику.

6. Необходимо ясно понять, что мы не можем рассчитывать на приглашение или на гарантию от Виши. Но любое сопротивление нельзя будет сравнить с тем, которое было бы оказано немецкой армией в Па-де-Кале. Действительно, оно может оказаться лишь символическим сопротивлением. Чем сильнее Вы будете, тем меньше будет сопротивление и тем больше будет сил для его преодоления. Это скорее политический, чем военный вопрос. Мне кажется, что мы не должны отказываться от единственного большого стратегического удара, который мы имеем возможность нанести на Западном театре в течение этого решающего года.

7. Помимо вышеуказанного, мы очень настойчиво изучаем возможность операции в Северной Норвегии или, если это окажется неосуществимым, в каком-либо другом месте Норвегии. Трудности велики вследствие опасности нападения на наши суда самолетов, базирующихся на берегу. Мы испытываем ужасающие трудности с конвоями для России. Тем более необходимо попытаться расчистить путь и поддерживать контакт с Россией».

Но прежде чем могло быть достигнуто окончательное решение о действиях, наступила пауза. В верховном американском военном руководстве возникли серьезные трения. Генерал Маршалл расходился во мнениях с адмиралом Кингом по вопросу о Европе и Тихом океане. Ни один из них не был склонен к рискованному предприятию в Северной Африке. В условиях этого тупика склонность президента к Северной Африке становилась все сильнее. Высокие личные качества фельдмаршала Дилла обеспечили последнему доверие представителей всех соперничающих точек зрения, а его такт позволил сохранить их доброжелательство. Моя переписка с ним позволяет близко ознакомиться с происходившим процессом.

Премьер-министр – фельдмаршалу Диллу, Вашингтон

12 июля 1942 года

«...2. «Джимнаст» представляет единственную возможность для американских войск нанести удар Гитлеру в 1942 году. Если бы операция «Джимнаст» была успешной, то возникшая в результате угроза с нашей стороны Италии отвлекла бы значительные германские воздушные силы от России. «Джимнаст» не прервет происходящие здесь обширные подготовительные мероприятия и подготовку войск для «Раунд-ап». Он только означает, что шесть американских дивизий будут взяты без урона от «Раунд-ап». Их, несомненно, можно будет заменить новыми американскими дивизиями, которые будут готовы прежде, чем будет закончен план перевозок.

3. Однако если президент примет решение против операции «Джимнаст», то вопрос исчерпан. Эта операция может быть выполнена лишь войсками под американским флагом. Эту возможность тогда надо будет окончательно отбросить. Обе страны тогда ничего не предпримут в 1942 году, и все будет сконцентрировано на «Раунд-ап» в 1943 году.

4. В этих условиях не может быть оправдания для переключения усилий США (на Тихий океан), и я не допускаю, чтобы была занята такая позиция».

Все те, кто встречался в Белом доме для решения этих вопросов, полагали, что поездка в Англию дает единственную надежду достигнуть согласия. Я узнал, что президент наметил послать своих самых доверенных друзей и офицеров для встречи с нами.

Фельдмаршал Дилл – премьер-министру

15 июля 1942 года

«Завтра вечером Маршалл выезжает в Англию вместе с Гарри Гопкинсом и Кингом.

В общих чертах возражения против плана «Джимнаст» таковы:

а) он потребует отвлечь морские силы с Тихого океана, в частности авианосцы, чрезвычайно необходимые для операций, которые США намечают провести там и о которых вы знаете;

б) для него потребуется новая линия морских коммуникаций, которую американцам будет трудно поддерживать одновременно с выполнением других обязательств;

в) если нанести удар только в Касабланке, где высадка трудна и имеется мало возможностей для обеспечения снабжения, то это не отвлечет никаких сил с русского фронта; если же нанести удар внутри Средиземноморского бассейна, скажем, в Алжире или даже Бизерте, то это было бы слишком рискованно, особенно если учитывать, как легко страны оси могли бы перерезать коммуникации через Гибралтарский пролив;

г) «Джимнаст» превратится в такое большое обязательство, что уничтожит всякую возможность осуществления «Раунд-ап» в 1943 году.

Президенту были предложены неопределенные планы действий на Тихом океане.

Вся эта деятельность поглотила бы суда, намеченные сейчас для «Болеро», и сократила бы примерно на две трети американские воздушные силы, направленные в Англию... Совершенно ясно, что действия на Тихом океане не могут обеспечить немедленного облегчения России, и потребуется много времени, чтобы добиться чего-либо решающего в борьбе против Японии.

Нет сомнения, что Маршалл верен своей первой любви, но он убежден, что европейский проект не пользуется реальной поддержкой. Созываются совещания, происходят дискуссии, а время уходит. Германия никогда больше не будет так занята на Востоке, как сейчас, и если мы не воспользуемся преимуществом того, что она сейчас так занята, то мы столкнемся с настолько сильной Германией на Западе, что невозможно будет никакое вторжение на континент. Мы сможем тогда наносить друг другу удары с воздуха, но возможность решения будет упущена».

Президент Рузвельт понимал, насколько сильны аргументы против «Следжхэммера». Если он ставил его на первое место в своей переписке с нами, то это делалось для того, чтобы убедить генерала Маршалла, что этой операции необходимо предоставить все возможности. Но если никто не воспользуется ими, что произойдет тогда? В американских штабах существовали сторонники такого мнения: «Если в этом году ничего не может быть предпринято в Европе, то сосредоточим свои усилия против Японии и, таким образом, согласуем точки зрения американской армии и американского флота и объединим генерала Маршалла с адмиралом Кингом». 15 июля, когда в палате общин обсуждался вотум недоверия и когда сражение, которое вел Окинлек за оборону Каира, оставалось нерешенным, – этот день был также «очень напряженным днем в Белом доме».

Нам сообщали, что начальники штабов США были в настроении «либо уди рыбу, либо сматывай удочки» и что президент сказал, что это означало бы «уйти из-за стола». Значение этого домашнего выражения было, конечно, таково: «Если Англия не захочет или не сможет осуществить «Следжхэммер» в 1942 году, то уйдем с Европейского театра и сосредоточим свои силы на Японии». Это, сказал президент, в действительности было бы равносильно выходу из войны в Европе. Нет доказательств того, что генерал Маршалл или адмирал Кинг имели подобные идеи. Однако такого рода сильные тенденции существовали среди влиятельных офицеров второго ранга американского штаба. Президент отверг это роковое направление мыслей.

Его второе убеждение заключалось в том, что американская армия должна сражаться против немцев в 1942 году. Где же это могло произойти, если не во Французской Северной Африке?

«Это был, – говорит г-н Стимсон, – его тайный военный ребенок».

Сила аргументов неотступно вела ум президента к этому выводу. Целью моей поездки в Вашингтон за три недели до этого было добиться такого решения. Падение Тобрука, политическая шумиха в Англии и несомненная потеря престижа, которую потерпели в результате этой катастрофы наша страна и я в качестве ее представителя, сделали для меня невозможным добиться удовлетворительных результатов. Тем не менее надо было ответить на эти мрачные вопросы. Я был уверен, что ясность и единство наших мнений будут вознаграждены.

Наши американские гости прибыли в Престуик в субботу 18 июня и направились поездом в Лондон. Здесь они немедленно начали совещаться с начальниками американских вооруженных сил, находившимися теперь в столице, – с Эйзенхауэром, Кларком, Старком и Спаатсом. Обсуждение «Следжхэммера» было возобновлено. Американские руководители все еще придерживались настойчивого мнения в пользу того, чтобы сосредоточить внимание исключительно на этой операции.

В тот же вечер я созвал заседание комитета начальников штабов в Чекерсе. Существенная часть протокола гласит:

«Обсуждение показало, что существует полное согласие между премьер-министром, с одной стороны, и начальниками штабов – с другой.

Что касается действий в 1942 году, то единственным осуществимым предложением, по-видимому, является «Джимнаст». Нам будет очень выгодно получить опорную точку в Северной Африке дешевой ценой таким же путем, как немцы дешевой ценой овладели Норвегией, прибыв туда первыми.

«Джимнаст» будет, по существу, правым крылом нашего второго фронта. Американская оккупация Касабланки и ее района не будет достаточной. Операции надо будет распространить на Алжир, Оран и возможно дальше на восток. Если американцы не смогут обеспечить войска для всех этих операций, то мы могли бы предпринять дальше на восток операции с помощью английских войск вместе с небольшими американскими контингентами. Вероятно, Соединенные Штаты не будут в состоянии обеспечить все морские силы, необходимые для операции «Джимнаст», в дополнение к тем, которые необходимы их конвоям для операции «Болеро». В таком случае нам придется помочь им».

Я, конечно, понимал, что собравшихся сейчас в Лондоне американских военных руководителей еще предстоит убедить в том, что наше предложение является единственно осуществимым предложением. В конце недели Гопкинс приехал в Чекерс, и мы неофициально обсудили имеющиеся между нами расхождения.

Утром в понедельник 20 июля в зале заседаний кабинета состоялось первое совещание с американскими делегатами.

Имеется запись моего резюме позиции английского правительства.

Заметки премьер-министра к совещанию

20 июля 1942 года

«Я не хочу обсуждать этим утром достоинства различных важных основных предложений, которые нам представлены, а скорее хочу дать обзор общего положения и предложить наиболее удобный метод и порядок наших совещаний. Мы должны принять решения, и, хотя они касаются всего будущего хода войны, нет причин, в силу которых следует затянуть этот процесс.

Первый вопрос – это «Следжхэммер». Должны ли мы осуществить эту операцию или нет? Однако здесь сразу же возникает также вопрос – в какой форме? Наши гости, возможно, думают об одном, тогда как мы работали в основном над другим. Если мы сами не были в состоянии разработать удовлетворительный план, то мы отнесемся с самым серьезным и сочувственным вниманием к любому американскому плану. Очень важно, чтобы никто из нас не приходил на эти совещания с предвзятым мнением в пользу какого-нибудь отдельного проекта или против него. Конечно, необходимо обсудить, может ли быть осуществлено какое-либо предложение, а также рассмотреть, будет ли это предложение в конечном счете представлять собой выгодное использование наших ресурсов в настоящее время.

Мы должны обсудить, какое влияние окажет осуществление или отказ от осуществления «Следжхэммера» на будущее операции «Раунд-ап», для которой производятся все подготовительные мероприятия «Болеро». Мы являемся горячими сторонниками «Раунд-ап». Но опять-таки, что представляет собой «Раунд-ап»? Обязательно ли эта операция ограничивается атакой на западное побережье Франции? Разве идея второго фронта обязательно ограничивается этими пределами? Разве он не может быть распространен еще более широко и притом с выгодой? Мы склонны были думать, что «Следжхэммер» может задержать или даже помешать осуществлению «Раунд-ап». С другой стороны, можно утверждать, что будущие шансы «Раунд-ап» не зависят в сколько-нибудь большой степени от того, что мы делаем, а зависят от того, что происходит в России.

Мы до сих пор обсуждали «Следжхэммер» исходя из того, что Россия либо восторжествует, либо будет сокрушена. Более вероятно, что мы столкнемся с промежуточным положением. Русская битва может в течение длительного времени оставаться незавершенной или опять-таки результат может быть нерешающим, и русский фронт сохранится, хотя линия фронта будет проходить несколько дальше на восток».

Следующее заседание состоялось днем 22 июля. Генерал Маршалл открыл обсуждение, заявив, что он и его коллеги зашли в тупик в их переговорах с английскими начальниками штабов и что поэтому им надо будет сообщить об этом президенту для получения инструкций.

Поэтому было решено, что американские начальники штабов сообщат президенту, что англичане не проявляют готовности продолжать подготовку «Следжхэммера», и попросят инструкций.

Президент Рузвельт сейчас же ответил, что он не удивлен разочаровывающими результатами лондонских переговоров. Он согласился, что нет смысла продолжать настаивать на «Следжхэммере», если англичане возражают против него, и дал указание своей делегации достигнуть вместе с нами решения о какой-либо операции, которая будет включать ввод в действие американских сухопутных сил против врага в 1942 году.

Таким образом, «Следжхэммер» был отодвинут в сторону, а «Джимнаст» вышел на сцену. Маршалл и Кинг, хотя они, понятно, были разочарованы, покорились решению своего главнокомандующего, и в отношениях между ними опять стало преобладать величайшее благожелательство.

Теперь я поторопился окрестить заново своего фаворита. «Джим-наст», «Сьюперджимнаст» и «Хафджимнаст» исчезли из наших условных наименований. 24 июля в инструкции, которую я направил начальникам штабов, новым и главным термином стал «Торч». 25 июля президент телеграфировал Гопкинсу, что надо немедленно приступить к осуществлению планов высадки в Северной Африке, которая должна состояться «не позднее 30 октября».

Теперь надо было решить вопрос о командующих.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

31 июля 1942 года

«Мы были бы рады, если бы генерал Маршалл был назначен верховным командующим «Раунд-ап» и если бы тем временем генерал Эйзенхауэр действовал здесь в качестве его заместителя. Мы назначили бы генерала Александера в первую очередь в качестве командующего оперативной группой войск, чтобы он работал вместе с генералом Эйзенхауэром и под его руководством. Оба эти человека работали бы над «Торч», а генерал Эйзенхауэр пока что наблюдал бы также за подготовкой «Болеро» – «Следжхэммер». Таким образом, он мог бы выделить для «Торч» необходимые силы с минимальным ущербом для «Болеро» и «Раунд-ап». Как только «Торч» оформится, Эйзенхауэр будет командовать этой операцией вместе с Александером и американским командующим, которые являлись бы командующими оперативными группами войск и в ведении которых находились бы две армии, выступающие из Соединенного Королевства и из Соединенных Штатов. Когда эта группа приступит к работе, мы были бы рады, если бы Вы назначили либо генерала Маршалла, либо кого-нибудь еще в качестве заменяющего его лица, чтобы продвигать работу над планами «Болеро», «Следжхэммер» и «Раунд-ап». Мы также выделим ему заместителя».

Фельдмаршал Дилл – премьер-министру

1 августа 1942 года

«Американцы представляют себе дело так, что осуществление «Раунд-ап» в 1943 году исключено принятием «Торч». Нам нет нужды спорить по этому вопросу. Сосредоточение всего внимания на «Торч» – это то, что нам нужно в настоящее время, и я полагаю, что Вы согласитесь с назначением Маршалла на этот командный пост, если президент этого захочет, и не будете настаивать на том, что он должен быть сохранен для «Раунд-ап» вопреки тому, что вы говорите в Вашей телеграмме президенту от 31 июля».

Мои сомнения по поводу высшего командования на Среднем Востоке постоянно подкреплялись сообщениями, которые я получал из многих источников. Мне стало настоятельно необходимо поехать туда и урегулировать решающие вопросы на месте.

Мы все также были озабочены реакцией Советского правительства на неприятное, хотя и неизбежное сообщение о том, что в 1942 году не будет произведено вторжение через Ла-Манш. Было решено, что я во всяком случае поеду в Каир и что я предложу Сталину приехать к нему для встречи.

Поэтому я послал ему следующую телеграмму:

Премьер-министр – премьеру Сталину

31 июля 1942 года

«1. Мы принимаем предварительные подготовительные меры (смотрите мое следующее послание) для отправки большого конвоя в Архангельск в первой неделе сентября.

2. Я хотел бы, чтобы Вы пригласили меня встретиться с Вами лично в Астрахани, на Кавказе или в каком-либо другом подходящем месте. Мы могли бы совместно обсудить вопросы, связанные с войной, и в дружеском контакте принять совместные решения. Я мог бы сообщить Вам планы наступательных операций в 1942 г., согласованные мною с Президентом Рузвельтом. Я привез бы с собой моего начальника Имперского генерального штаба.

3. Я немедленно вылетаю в Каир. Как Вы легко можете себе представить, у меня там имеются серьезные дела. Оттуда я мог бы, если Вы этого пожелаете, сообщить Вам подходящую дату для нашей встречи, которая, поскольку дело касается меня, могла бы состояться между 10 и 13 августа, если, конечно, все будет благополучно.

4. Военный кабинет одобрил мои предложения».

Премьер Сталин – премьер-министру

31 июля 1942 года

«Получил оба Ваши послания от 31 июля.

Настоящим от имени Советского Правительства приглашаю Вас прибыть в СССР для встречи с членами Правительства.

Я был бы весьма признателен Вам, если бы Вы смогли прибыть в СССР для совместного рассмотрения неотложных вопросов войны против Гитлера, угроза со стороны которого в отношении Англии, США и СССР теперь достигла особой силы.

Я думаю, что наиболее подходящим местом нашей встречи была бы Москва, откуда мне, членам Правительства и руководителям Генштаба невозможно отлучиться в настоящий момент напряженной борьбы с немцами.

Присутствие начальника Имперского генерального штаба было бы очень желательно.

Дату встречи я просил бы Вас определить, как Вам будет удобно, в зависимости от того, как Вам удастся закончить дела в Каире, заранее зная, что с моей стороны возражений насчет даты не будет.

Выражаю Вам признательность за согласие направить очередной конвой с военными поставками в СССР в начале сентября. Нами, при всей трудности отвлечения авиации с фронта, будут приняты все возможные меры для усиления воздушной защиты транспортов и конвоя».

Премьер-министр – премьеру Сталину

1 августа 1942 года

«Я, конечно, прибуду в Москву и сообщу о дне моего прибытия из Каира».

Тем временем сражение на позициях у «Эль-Аламейна, центром которых была горная цепь Рувейсат, продолжалось. Результат сражения казался неопределенным, хотя фактически к этому времени для сохранения силы удара Роммелю требовались подкрепления, а наша оборона держалась хорошо. Теперь был подготовлен мой полет в Каир. Мы вылетели из Лайнхэма после полуночи в воскресенье 2 августа на бомбардировщике «коммандо». Это путешествие сильно отличалось от полетов на комфортабельных «летающих лодках» типа «Боинг». Бомбардировщик в то время не отапливался, и пронизывающие сквозняки прорывались через многочисленные щели. На самолете не было постелей, однако мы с моим врачом сэром Чарльзом Вильсоном смогли лечь на двух полках в задней кабине. Там было много одеял, которых хватило для всех. Над Южной Англией мы летели низко, чтобы нас могли узнать на наших батареях. Когда мы оказались над морем, я покинул кабину пилота и лег спать, подкрепленный хорошей снотворной таблеткой.

Утром 3 августа мы без всяких приключений прибыли в Гибралтар, провели день за осмотром крепости и в 6 часов вечера вылетели в Каир. Нам предстояло совершить прыжок в две тысячи миль или больше, так как надо было значительно отклоняться от пути, чтобы избежать встречи с самолетами противника в районе битвы в Пустыне. Чтобы сэкономить горючее, командир самолета американский пилот Вандерклот не стал продолжать полет над Средиземным морем до наступления темноты, а полетел прямо через испанскую зону и считавшуюся враждебной территорию Виши. Таким образом, поскольку нас сопровождал до наступления ночи вооруженный эскорт, состоявший из четырех самолетов «бофайтер», мы фактически открыто нарушили нейтралитет обоих этих районов. В воздухе нам никто не досаждал, и мы не приближались на орудийный выстрел ни к одному крупному населенному пункту. Тем не менее я был рад, когда ночь закрыла своим покровом суровый ландшафт и мы смогли воспользоваться теми возможностями для сна, какие имелись на «коммандо».

В Каире надо было разрешить следующие вопросы: не потерял ли генерал Окинлек или его штаб доверие армии в Пустыне? Если так, то следует ли его отстранить и кто должен занять его место? Трудно принимать такие решения в отношении командира, обладающего наилучшей репутацией и высокими качествами, доказавшего свои способности и свою решимость. Чтобы подкрепить мое собственное мнение, я попросил генерала Смэтса приехать из Южной Африки на место событий, и к моменту моего прибытия он находился уже в посольстве. Из Индии прибыл генерал Уэйвелл, и в 6 часов вечера я созвал совещание по вопросам Среднего Востока, на котором присутствовали все ответственные лица – Смэтс, Уэйвелл, Окинлек, адмирал Харвуд и Теддер, представлявший авиацию. Мы решили много вопросов, проявив очень большую степень согласия. Но я все время думал об основном вопросе командования.

Нельзя приступать к переменам такого рода, не обсудив все имеющиеся кандидатуры. В этой части проблемы моим советником был начальник имперского генерального штаба, в обязанности которого входила оценка качества наших генералов. Как Александер, так и Монтгомери сражались вместе с ним в бою, который дал нам возможность вернуться в Дюнкерк в мае 1940 года. Мы оба восхищались великолепным поведением Александера в безнадежной кампании, которую юн должен был вести в Бирме. Монтгомери пользовался прекрасной репутацией. Мы не сомневались, что если будет решено освободить Окинлека от его поста, то Александеру должен быть дан приказ нести бремя на Среднем Востоке. Но нельзя было упускать из виду настроения 8-й армии. Не воспримет ли она как упрек ей и всем ее командирам всех рангов, если из Англии будут присланы два человека взамен всех тех, кто сражался в Пустыне? Здесь генерал Готт как будто во всех отношениях удовлетворял требованиям. Войска были ему преданы, и он недаром заслужил прозвище «Боевой».

Весь день 6 августа я провел с Бруком и Смэтсом, а также за составлением необходимых телеграмм кабинету. Вопросы, которые предстояло теперь разрешить, касались не только высоких лиц, но также всей структуры командования на этом обширном театре. Я всегда считал, что название «Средний Восток» для Египта, Леванта, Сирии и Турции было выбрано неудачно. Это Ближний Восток. Персия и Ирак представляют Средний Восток; Индия, Бирма и Малайя – Восток; а Китай и Япония – Дальний Восток. Но я считал, что гораздо большее значение, чем перемена названий, имеет необходимость разделить существующее командование на Среднем Востоке, которое было слишком разнородным и слишком громоздким. Теперь наступило время произвести это изменение в организации.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра

6 августа 1942 года 8 ч. 15 м. вечера

«1. В результате произведенного мною здесь обследования и после длительных консультаций с фельдмаршалом Смэтсом, начальником имперского генерального штаба и государственным министром я пришел к выводу, что необходимо немедленно произвести решительные изменения в высшем командовании.

2. Поэтому я предлагаю, чтобы командование на Среднем Востоке было реорганизовано и создано два отдельных командования, а именно:

а) командование на Ближнем Востоке, включающее Египет, Палестину и Сирию с центром в Каире, и

б) командование на Среднем Востоке, включающее Персию и Ирак с центром в Басре или Багдаде. 8-я и 9-я армии окажутся в первом, а 10-я армия во втором из этих командований.

3. Генералу Окинлеку следует предложить пост главнокомандующего в новом командовании на Среднем Востоке.

4. Генерала Александера надо назначить главнокомандующим на Ближнем Востоке.

5. Генерал Монтгомери должен заменить Александера в «Торч». Я сожалею, что надо перевести Александера из «Торч», но Монтгомери во всех отношениях способен заменить его.

6. Генерала Готта надо назначить командующим 8-й армией под руководством Александера».

Военный кабинет согласился с моим мнением относительно необходимости решительных и немедленных изменений в высшем командовании. Однако члены военного кабинета настойчиво заявили, что сохранение звания главнокомандующего на Среднем Востоке в том случае, если Окинлек будет назначен командовать в Персии и Ираке, привело бы к путанице и искажению. Я понял, что это правильно, и согласился с их советом.

7 августа я потратил весь день на посещение шотландской 51-й дивизии, которая только что высадилась. Когда после обеда я поднимался по лестнице в посольстве, я встретил полковника Джейкоба. «Плохие вести о Готте». – «Что случилось?» – «Сегодня днем его самолет был сбит, когда он летел в Каир». Я, конечно, был очень огорчен и расстроен потерей этого прекрасного солдата, которому я решил Доверить самую непосредственную боевую задачу в предстоящем сражении. Все мои планы были нарушены.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра

7 августа 1942 года

«К глубокому сожалению, самолет Готта только что был сбит в воздухе, а сам Готт убит».

Не могло быть сомнений в том, кто должен стать его преемником.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра

«Начальник имперского генерального штаба настойчиво рекомендует Монтгомери командующим 8-й армией. Смэтс и я считаем, что назначение на этот пост должно быть произведено немедленно. Пожалуйста, пришлите его специальным самолетом как можно скорее».

Но на следующее же утро, 8 августа, предстояло сообщить Эйзенхауэру, что Монтгомери должен в этот день вылететь в Каир, чтобы принять командование 8-й армией. Эта задача выпала на долю Исмея. Для заполнения вакансии был назначен генерал Андерсон, а Монтгомери выехал на аэродром вместе с Исмеем.

Теперь мне предстояло сообщить генералу Окинлеку, что он будет отстранен от командования. Наученный опытом, я знал, что такого рода неприятные вещи лучше делать в письменной форме, чем устно, и поэтому я послал полковника Джейкоба на самолете в штаб Окинлека со следующим письмом:

Каир

8 августа 1942 года

«Дорогой генерал Окинлек.,

1. 23 июня в Вашей телеграмме начальнику имперского генерального штаба Вы подняли вопрос о Вашем освобождении от исполняемого Вами командования и упомянули имя генерала Александера как возможного преемника. В то критическое для армии время правительство его величества не хотело воспользоваться Вашим великодушным предложением. В то самое время Вы взяли на себя действительное командование боем, как я этого давно хотел и как я предлагал Вам в моей телеграмме от 20 мая. Вы приостановили неблагоприятное развитие событий, и в настоящее время фронт стабилизирован.

2. Военный кабинет теперь решил по причинам, о которых Вы сами упоминали, что наступило время для изменений. Предполагается отделить Ирак и Персию от нынешнего Средневосточного театра военных действий. Александер будет назначен командовать на Среднем Востоке, Монтгомери – командовать 8-й армией, и я предлагаю Вам командование в Ираке и Персии, включая 10-ю армию, со штабом в Басре или Багдаде. Правда, эта сфера действий сейчас меньше, чем Средний Восток, но через несколько месяцев она может стать ареной решающих операций, и подкрепления для 10-й армии уже находятся в пути.

Примите уверения

(Искренне ваш Уинстон С. Черчилль.)

P. S. Полковнику Джейкобу, который доставит это письмо, поручено также выразить мое сочувствие по поводу внезапной гибели генерала Готта».

Вечером Джейкоб вернулся. Окинлек воспринял этот удар с достоинством солдата. У него не было желания принять новое командование, и он должен был приехать, чтобы встретиться со мной на следующий день.

Утром 9 августа прибыл генерал Александер. Он завтракал вместе с начальником имперского генерального штаба и со мною.

Генерал Окинлек прибыл в Каир вскоре после полудня, и у нас состоялась часовая беседа, которая была одновременно унылой и корректной.

Я написал также генералу Окинлеку в тот же день:

«На обратном пути я намечаю созвать совещание в Багдаде 14-го или 15-го для обсуждения, между прочим, состава независимого командования для Ирака и Персии...

К тому времени мне хотелось бы знать, считаете ли Вы возможным взять на себя очень трудную и серьезную задачу, которую я предложил Вам. Если, как я надеюсь, Вы искренне будете считать, что сможете занять свое место в строю, то я рассчитываю, что Вы встретите меня в Багдаде при условии, конечно, что передача командования здесь будет осуществлена до этого».

Генерал Александер пришел ко мне этим вечером, и были намечены окончательные меры для изменений в командовании. Я сообщил о подробностях в Лондон:

Премьер-министр – генералу Исмею для всех, кого это касается

10 августа 1942 года

«Я дал генералу Александеру следующую директиву, которая очень приятна для него и которую поддерживает начальник имперского генерального штаба:

«1. Ваша первая и основная обязанность будет заключаться в том, чтобы захватить или уничтожить при первой возможности германо-итальянскую армию под командованием фельдмаршала Роммеля вместе со всеми ее запасами и учреждениями в Египте и Ливии.

2. Вы будете осуществлять или приказывать осуществлять другие обязанности, относящиеся к Вашему командованию, без ущерба для задачи, указанной в параграфе 1, которую надо считать наиболее важной для интересов его величества».

Во время моего пребывания в Каире продолжались приготовления к поездке в Москву.

5 августа я телеграфировал Сталину:

Премьер-министр – премьеру Сталину

5 августа 1942 года

«Предполагаем отправиться отсюда в один из ближайших дней. Прибытие в Москву – на следующий день, при остановке в пути в Тегеране.

Конкретные мероприятия должны быть частично проведены нашими военно-воздушными органами в Тегеране по согласованию с Вашими. Надеюсь, что Вы найдете возможным предписать последним оказать всемерную помощь своим содействием.

Пока что я не имею возможности прибавить что-либо к сделанному Вам уже сообщению относительно даты».

Мне хотелось также, чтобы американцы принимали непосредственное участие в предстоящих переговорах.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

5 августа 1942 года

«Мне бы очень хотелось иметь Вашу помощь и поддержку в моих переговорах с Джо. Не сможете ли Вы сделать так, чтобы Аверелл поехал со мной? Мне кажется, дело пойдет успешнее, если будет казаться, что мы все вместе. У меня несколько неприятная задача. Пожалуйста, пошлите копию Вашего ответа в Лондон. Я сохраню неопределенность по поводу моих ближайших передвижений».

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку, Каир

5 августа 1942 года

«Я просил Гарримана возможно скорее выехать в Москву. Я считаю, что Ваша идея правильная, и я сообщаю Сталину, что Гарриман будет находиться в его и Вашем распоряжении для любой помощи».

Гарриман присоединился ко мне в Каире вовремя, чтобы поехать вместе с нами.

Поздно вечером 10 августа, после обеда с видными деятелями в гостеприимном каирском посольстве, мы вылетели в Москву. В мою группу, которая разместилась в трех самолетах, входили теперь генерал Уэйвелл (который говорил по-русски), маршал авиации Тендер и сэр Александр Кадоган. Аверелл Гарриман находился в одном самолете со мной. К рассвету мы приближались к горам Курдистана.

По прибытии в Тегеран меня встретил посланник его величества сэр Ридер Буллард.

На следующее утро, в среду 12 августа, мы вылетели в 6 часов 30 минут утра.

Я размышлял о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году». Это было все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее я был уверен, что я обязан лично сообщить им факты и поговорить обо всем этом лицом к лицу со Сталиным, а не полагаться на телеграммы и посредников. Это, по крайней мере, показывало, что об их судьбе заботятся и понимают, что означает их борьба для войны вообще. Мы всегда ненавидели их безнравственный режим, и если бы германский цеп не нанес им удара, они равнодушно наблюдали бы, как нас уничтожают, и с радостью разделили бы с Гитлером нашу империю на Востоке[62].

Примерно в 5 часов показались шпили и купола Москвы. Мы кружились вокруг города по тщательно указанным маршрутам, вдоль которых все батареи были предупреждены, и приземлились на аэродроме, на котором мне предстояло побывать еще раз во время войны.

Здесь находился Молотов во главе группы русских генералов и весь дипломатический корпус, а также, как и всегда в подобных случаях, много фотографов и репортеров. Был произведен смотр большого почетного караула, безупречного в отношении одежды и выправки. Он прошел перед нами после того, как оркестр исполнил национальные гимны трех великих держав, единство которых решило судьбу Гитлера. Меня подвели к микрофону, и я произнес короткую речь. Аверелл Гарриман говорил от имени Соединенных Штатов. Он должен был остановиться в американском посольстве. Молотов доставил меня в своей машине в предназначенную для меня резиденцию, находящуюся в 8 милях от Москвы, – на государственную дачу номер 7. Когда мы проезжали по улицам Москвы, которые казались очень пустынными, я опустил стекло, чтобы дать доступ воздуху, и, к моему удивлению, обнаружил, что стекло имеет толщину более двух дюймов. Это превосходило все известные мне рекорды.

«Министр говорит, что это более надежно», – сказал переводчик Павлов.

Через полчаса с небольшим мы прибыли на дачу.

Все было подготовлено с тоталитарной расточительностью. В мое распоряжение был предоставлен в качестве адъютанта огромного роста офицер, обладавший великолепной внешностью (я думаю, он принадлежал к княжеской фамилии при царском режиме), который выступал также в роли нашего хозяина и являл собой образец вежливости и внимания. Много опытных слуг в белых куртках и с сияющими улыбками следили за каждым пожеланием или движением гостей. Длинный стол в столовой и различные буфеты были заполнены разными деликатесами и напитками, какие только может предоставить верховная власть. Меня провели через обширную приемную комнату в спальню и ванную, которые имели почти одинаковые размеры.

Яркий, почти ослепительный электрический свет показывал безупречную чистоту. Хлынула горячая и холодная вода. Я с нетерпением ждал горячей ванны после продолжительного путешествия в жаре. Все было приготовлено моментально. Я заметил, что над раковинами нет отдельных кранов для холодной и горячей воды, а в раковинах нет затычек. Горячая и холодная вода, смешанная до желательной температуры, вытекала через один кран. Кроме того, не приходилось мыть руки в раковине, это можно было делать под струей воды из крана. В скромной форме я применил эту систему у себя дома. Если нет недостатка в воде, то это самая лучшая система.

После всех необходимых погружений и омовений нас угощали в столовой всевозможными отборными блюдами и напитками, в том числе, конечно, икрой и водкой. Кроме того, было много других блюд и вин из Франции и Германии, гораздо больше, чем мы могли или хотели съесть. К тому же у нас оставалось мало времени до отъезда в Москву. Я сказал Молотову, что буду готов встретиться со Сталиным этим вечером, и он предложил, чтобы встреча произошла в 7 часов.

Я прибыл в Кремль и впервые встретился с великим революционным вождем и мудрым русским государственным деятелем и воином, с которым в течение следующих трех лет мне предстояло поддерживать близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения. Наше совещание продолжалось около четырех часов. Поскольку наш второй самолет, в котором находились Брук, Уэйвелл и Кадоган, не прибыл, присутствовали только Сталин, Молотов, Ворошилов, я, Гарриман, а также наш посол и переводчики. Я составил этот отчет на основании записей, которые мы вели, на основании моих собственных воспоминаний, а также телеграмм, которые я посылал в Англию в то время.

Первые два часа были унылыми и мрачными. Я сразу же начал с вопроса о втором фронте, заявив, что хочу говорить откровенно и хотел бы, чтобы Сталин тоже проявил полную откровенность. Я не приехал бы в Москву, если бы не был уверен, что он сможет обсуждать реальные вещи. Когда Молотов был в Лондоне, я говорил ему, что мы пытаемся составить планы диверсии во Франции. Я также разъяснил Молотову, что не могу дать никаких обещаний относительно 1942 года, и вручил Молотову меморандум по этому вопросу.

После этого англичанами и американцами было проведено исчерпывающее изучение проблемы. Английское и американское правительства не считают для себя возможным предпринять крупную операцию в сентябре, являющемся последним месяцем, в течение которого можно полагаться на погоду. Однако, как это известно Сталину, они готовятся к очень большой операции в 1943 году.

С этой целью сейчас установлены сроки прибытия в Соединенное Королевство миллиона американских солдат на их сборный пункт весной 1943 года, что составит экспедиционную армию в 27 дивизий, к которым английское правительство готово добавить 21 дивизию. Почти половину этих войск составят бронетанковые войска. Пока что в Соединенное Королевство прибыли только 2,5 американской дивизии, однако большие перевозки будут осуществлены в октябре, ноябре и декабре.

Я сказал Сталину, что хорошо понимаю, что этот план не дает никакой помощи России в 1942 году, но считаю возможным, что, когда план 1943 года будет готов, вполне может оказаться, что немцы будут иметь более сильную армию на Западе, чем теперь. В этот момент лицо Сталина нахмурилось, но он не прервал меня. Затем я сказал, что у меня есть серьезные доводы против атаки на французское побережье в 1942 году. Имеющихся у нас десантных судов хватит лишь для высадки первого эшелона десанта на укрепленном побережье – их хватит для того, чтобы высадить шесть дивизий и поддерживать их. Если высадка окажется успешной, могли бы быть посланы и другие дивизии, но лимитирующим фактором являются десантные суда, которые теперь строятся в очень большом количестве в Соединенном Королевстве, а особенно в Соединенных Штатах. Вместо одной дивизии, которая могла бы быть доставлена в этом году, в будущем году окажется возможным доставить восемь или десять.

Сталин становился все мрачнее и мрачнее; казалось, он не был убежден моими доводами и спросил, разве невозможно атаковать какую-либо часть французского побережья. Я показал ему карту, из которой было видно, насколько трудно создать воздушное прикрытие где-либо, кроме как непосредственно по ту сторону Ла-Манша. Он, казалось, не понял этого и задал несколько вопросов о радиусе Действия самолетов-истребителей.

Разве они не могли бы, например, все время прилетать и улетать? Я разъяснил, что они, конечно, могли бы прилетать и улетать, но при таком радиусе у них не оставалось бы времени, чтобы сражаться, и я Добавил, что воздушное прикрытие необходимо держать развернутым для того, чтобы оно приносило какую-то пользу. Он затем сказал, что во Франции нет ни одной германской дивизии, представляющей какую-нибудь ценность. Я возражал против этого заявления. Во Франции находится 25 германских дивизий, причем 9 из них являются дивизиями первой линии. Он покачал головой. Я сказал, что взял с собой начальника имперского генерального штаба, чтобы подобные вопросы могли быть подробно рассмотрены с русским генеральным штабом. Существует граница, за пределами которой государственные деятели не могут вести переговоры такого рода.

Сталин, мрачное настроение которого к этому времени значительно усилилось, сказал, что, насколько он понимает, мы не можем создать второй фронт со сколько-нибудь крупными силами и не хотим даже высадить шесть дивизий. Я ответил, что дело обстоит так. Мы могли бы высадить шесть дивизий, но их высадка принесла бы больше вреда, чем пользы, ибо она сильно повредила бы большой операции, намечаемой на будущий год. Война – это война, но не безрассудство, и было бы глупо навлечь катастрофу, которая не принесет пользу никому. Я выразил опасение, что привезенные мною известия не являются хорошими известиями. Если бы, бросив в дело 150 – 200 тысяч человек, мы могли оказать ему помощь, отвлекая с русского фронта существенные германские силы, мы не отказались бы от такого курса из-за потерь. Однако, если это не отвлечет с русского фронта солдат и испортит перспективы 1943 года, то такое решение было бы большой ошибкой.

Сталин, который стал держать себя нервно, сказал, что он придерживается другого мнения о войне. Человек, который не готов рисковать, не может выиграть войну. Почему мы так боимся немцев? Он не может этого понять. Его опыт показывает, что войска должны быть испытаны в бою. Если не испытать в бою войска, нельзя получить никакого представления о том, какова их ценность. Я спросил, задавался ли он когда-нибудь вопросом, почему Гитлер не вторгся в Англию в 1940 году, когда его мощь была наивысшей, а мы имели только 20 тысяч обученных солдат, 200 пушек и 50 танков[63]. Он не вторгся. Факт таков, что Гитлер испугался этой операции. Не так легко преодолеть Ла-Манш. Сталин ответил, что здесь не может быть аналогии. Высадка Гитлера в Англии встретила бы сопротивление народа, тогда как в случае английской высадки во Франции народ будет на стороне англичан.

Я указал, что поэтому тем более важно, чтобы в результате отступления народ Франции не оказался перед угрозой мести Гитлера и чтобы не потерять зря этих людей, которые будут нужны во время большой операции в 1943 году.

Наступило гнетущее молчание. В конце концов Сталин сказал, что, если мы не можем произвести высадку во Франции в этом году, он не вправе требовать этого или настаивать на этом, но он должен сказать, что не согласен с моими доводами.

Затем я развернул карту Южной Европы, Средиземного моря и Северной Африки. Что представляет собой второй фронт? Представляет ли он собой только высадку на укрепленном побережье против Англии? Или он способен принять форму какого-нибудь другого большого предприятия, которое может быть полезным для общего дела? Я считал, что лучше постепенно обратить его внимание на Юг. Если бы, например, мы могли удерживать врага у Па-де-Кале путем концентрации наших войск в Англии и в то же время атаковать в другом месте, например, на Луаре, на Жиронде или, возможно, на Шельде, – это было бы многообещающим делом. Была, конечно, дана общая картина большой операции будущего года. Сталин опасался, что она неосуществима. Я сказал, что, конечно, будет трудно высадить миллион солдат, однако нам придется проявить настойчивость и попытаться.

Затем мы перешли к бомбардировкам Германии, что вызвало общее удовлетворение. Сталин подчеркнул, что очень важно наносить удары моральному состоянию германского населения. Он сказал, что придает величайшее значение бомбардировкам и что ему известно, что наши налеты имеют громадные последствия в Германии.

После разговора на эту тему, который ослабил напряжение, Сталин заметил, что в результате нашей долгой беседы создается впечатление, что мы не собираемся предпринять ни «Следжхэммер», ни «Раунд-ап» и что мы хотим довольствоваться бомбардировками Германии. Я решил покончить с самым худшим вначале и создать подходящую атмосферу для проекта, сообщить с котором я прибыл. Поэтому я не пытался сразу же рассеять мрачную атмосферу. Я специально просил, чтобы в момент опасности между друзьями и товарищами проявлялась полная откровенность. Однако во время беседы господствовала обстановка вежливости и достоинства.

Наступил момент пустить в ход «Торч». Я сказал, что хочет вернуться к вопросу о втором фронте в 1942 году, ради чего я приехал. Я не считаю, что Франция является единственным местом для такой операции. Есть другие места, и мы с американцами приняли решение относительно другого плана, который американский президент разрешил мне сообщить секретно Сталину. Сейчас я приступил к этому.

Я подчеркнул большое значение секретности. При этом Сталин привстал, улыбнулся и сказал, что, как он надеется, никакие сообщения по этому поводу не появятся в английской печати.

Затем я точно разъяснил операцию «Торч». Когда я закончил свой рассказ, Сталин проявил живейший интерес. Прежде всего он задал вопрос, что случится в Испании и вишистской Франции. Несколько позднее он заметил, что операция правильна с военной точки зрения, однако у него есть политические сомнения относительно ее влияния на Францию. Он, в частности, спросил о сроках, и я сказал – не позднее 30 октября, однако президент и все мы стараемся передвинуть срок на 7 октября. Это, казалось, вызвало большое облегчение у троих русских.

Я затем говорил о том, какие военные преимущества принесет освобождение Средиземного моря – оно даст возможность открыть еще один фронт. В сентябре мы должны одержать победу в Египте, а в октябре – в Северной Африке, все время удерживая врага в Северной Франции.

Если к концу года мы сможем овладеть Северной Африкой, мы могли бы угрожать брюху гитлеровской Европы, и эта операция должна рассматриваться в сочетании с операцией 1943 года. Это и есть то, что мы с американцами решили сделать.

Чтобы проиллюстрировать свои разъяснения, я тем временем нарисовал крокодила и объяснил Сталину с помощью этого рисунка, как мы намереваемся атаковать мягкое брюхо крокодила, в то время как мы атакуем его жесткую морду.

Сталин, который был теперь очень заинтересован, сказал:

«Дай бог, чтобы это предприятие удалось».

Я подчеркнул, что мы хотим облегчить бремя русских. Если мы попытаемся сделать это в Северной Франции, то натолкнемся на отпор. Если мы предпримем попытку в Северной Африке, то у нас будут хорошие шансы на победу, и тогда мы могли бы помочь в Европе. Если бы мы могли овладеть Северной Африкой, то Гитлеру пришлось бы отозвать свои воздушные силы, в противном случае мы уничтожили бы его союзников, даже, например, Италию, и произвели бы высадку. Операция окажет серьезное влияние на Турцию и на всю Южную Европу, и я боюсь только того, что нас могут опередить. Если Северная Африка будет завоевана в этом году, мы могли бы предпринять смертельную атаку против Гитлера в следующем году. Это явилось поворотным моментом в нашем разговоре.

Сталин затем начал говорить о различных политических трудностях. Не будет ли неправильно истолкован во Франции захват англичанами и американцами районов, где намечена операция «Торч»? Что мы предпримем в отношении де Голля? Я сказал, что мы не хотим, чтобы на этом этапе он вмешивался в операцию. Французы (вишистские), вероятно, станут стрелять в деголлевцев, но вряд ли они будут стрелять в американцев. Гарриман очень настойчиво поддержал это, сославшись на сообщение, которым президент доверяет, от американских агентов на всей территории проведения операции «Торч», а также на мнение адмирала Леги.

В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества операции «Торч». Он перечислил четыре основных довода в ее пользу. Во-первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.

Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно.

Я упомянул пятую причину, а именно, сокращение морского пути через Средиземное море. Сталину хотелось знать, можем ли мы пройти через Гибралтарский пролив. Я сказал, что все будет в порядке. Я сообщил ему также об изменениях в командовании в Египте и о нашей решимости дать там решающий бой в конце августа или в сентябре. Наконец, стало ясно, что всем им нравится «Торч», хотя Молотов спросил, нельзя ли осуществить эту операцию в сентябре.

Затем я добавил:

«Франция подавлена, и мы хотим подбодрить ее».

Франция поняла значение событий на Мадагаскаре и в Сирии. Прибытие американцев приведет к тому, что французская нация перейдет на нашу сторону. Это испугает Франко. Немцы, может быть, сразу же скажут французам: «Отдайте нам ваш флот и Тулон». Это вновь возбудило бы антагонизм между Виши и Гитлером.

Я затем коснулся вопроса о возможности использования англо-американской авиации на южном фланге русских армий, чтобы защищать Каспийское море и Кавказские горы и вообще сражаться на этом театре. Однако я не говорил о деталях, поскольку нам, конечно, надо было сначала выиграть нашу битву в Египте и я не был знаком с планами президента относительно участия американцев. Если Сталину понравится эта идея, мы займемся детальной ее разработкой. Он ответил, что они будут очень благодарны за эту помощь, но вопрос о размещении английской авиации потребует детального изучения. Я был очень заинтересован этим проектом, ибо он привел бы к более ожесточенным боям между англо-американской авиацией и немцами и все это помогло бы завоевать господство в воздухе при более благоприятных условиях, чем тогда, когда надо сидеть и ждать возникновения опасности над Па-де-Кале.

Затем мы собрались около большого глобуса, и я разъяснил Сталину, какие громадные преимущества даст освобождение от врага Средиземного моря. Я сказал Сталину, что если он захочет опять увидеться со мной, то я в его распоряжении. Он ответил, что по русскому обычаю гость должен сказать о своих желаниях и что он готов принять меня в любое время. Теперь он знал самое худшее, и мы все-таки расстались в атмосфере доброжелательства.

Встреча продолжалась почти четыре часа. Потребовалось полчаса с небольшим, чтобы добраться до государственной дачи номер 7. Хотя я был сильно утомлен, я продиктовал после полуночи телеграммы военному кабинету и президенту Рузвельту, а затем крепко и надолго заснул с сознанием, что, по крайней мере, лед сломлен и установлен человеческий контакт.

На следующее утро я проснулся поздно в моем роскошном помещении. Был четверг 13 августа – этот день всегда был для меня «днем Бленгейма»[64]. Я договорился, что в полдень нанесу визит Молотову в Кремле, чтобы разъяснить ему полнее и яснее характер различных операций, которые мы имели в виду. При встрече я сказал, что было бы вредно для общего дела, если бы вследствие взаимных обвинений из-за отказа от операции «Следжхэммер» мы были бы вынуждены публично доказывать нецелесообразность таких операций. Я разъяснил также более подробно политическое значение операции «Торч». Он слушал вежливо, но ничего не говорил. Я предложил ему, чтобы моя встреча со Сталиным состоялась в 10 часов этим вечером. Позднее, днем, мне сообщили, что удобнее было бы устроить встречу в 11 часов вечера. Меня спросили, не захочу ли я взять с собой Гарримана, поскольку речь будет идти о тех же вопросах, что и накануне вечером. Я ответил «да» и сказал, что мне хотелось бы также взять с собой Кадогана, Брука, Уэйвелла и Теддера, которые тем временем благополучно прибыли из Тегерана на русском самолете, поскольку существовала опасность возникновения пожара на их самолете «либерейтор».

Прежде чем покинуть эту изысканную строгую комнату дипломата, я повернулся к Молотову и сказал:

«Сталин допустил бы большую ошибку, если бы обошелся с нами сурово, после того как мы проделали такой большой путь. Такие вещи не часто делаются обеими сторонами сразу».

Молотов впервые перестал быть чопорным.

«Сталин, – сказал он, – очень мудрый человек. Вы можете быть уверены, что, какими бы ни были его доводы, он понимает все. Я передам ему то, что вы сказали».

Мы все прибыли в Кремль в 11 часов вечера и были приняты только Сталиным и Молотовым, при которых находился их переводчик. Затем начался крайне неприятный разговор. Сталин передал мне документ. Когда он был переведен, я сказал, что отвечу на него в письменной форме и что Сталин должен понять, что мы приняли решение относительно курса, которому надо следовать, и упреки тщетны. После этого мы спорили почти два часа. За это время он сказал очень много неприятных вещей, особенно о том, что мы слишком боимся сражаться с немцами и что если бы мы попытались это сделать, подобно русским, то мы убедились бы, что это не так уж плохо; что мы нарушили наше обещание относительно «Следжхэммера»; что мы не выполнили обещаний в отношении поставок России и посылали лишь остатки после того, как взяли себе все, в чем мы нуждались. По-видимому, эти жалобы были адресованы в такой же степени Соединенным Штатам, как и Англии.

Я решительно отверг все его утверждения, но без каких-либо колкостей. Мне кажется, он не привык к тому, чтобы ему неоднократно противоречили. Однако он вовсе не рассердился и даже не был возбужден. Он повторил свое мнение, что англичане и американцы смогли бы высадить шесть или восемь дивизий на Шербурском полуострове, поскольку они обладают господством в воздухе. Он считал, что если бы английская армия так же много сражалась с немцами, как русская армия, то она не боялась бы так сильно немцев. Русские и, конечно, английская авиация показали, что немцев можно бить. Английская пехота могла бы сделать то же самое при условии, если бы она действовала одновременно с русскими.

Я вмешался и заявил, что согласен с замечаниями Сталина по поводу храбрости русской армии. Предложение о высадке в Шербуре не учитывает существования Ла-Манша. Наконец Сталин сказал, что нет смысла продолжать разговор на эту тему. Он вынужден принять наше решение. Затем он отрывисто пригласил нас на обед в 8 часов следующего вечера.

Принимая приглашение, я сказал, что вылечу на самолете на рассвете следующим утром, то есть 15-го. Джо, казалось, был несколько озабочен этим и спросил, не смогу ли я остаться дольше. Я ответил, что, конечно, могу, если это принесет какую-нибудь пользу, и что во всяком случае я останусь еще на день. Я воскликнул затем, что в его позиции не чувствуется уз товарищества. Я проделал большой путь, чтобы установить хорошие деловые отношения. Мы сделали все возможное, чтобы помочь России, и будем продолжать это делать.

Мы были покинуты в полном одиночестве в течение года в борьбе против Германии и Италии. Теперь, когда три великие нации стали союзниками, победа обеспечена, при условии, если мы не разойдемся и т. д. Когда я говорил это, я был несколько возбужден, и, прежде чем сказанное мною успели перевести, Сталин заметил, что ему нравится тон моего высказывания. После этого начался разговор в несколько менее напряженной атмосфере.

Сталин начал длительное обсуждение, касающееся двух русских минометов, стреляющих ракетами, действие которых, по его словам, было опустошительным. Он предложил показать их нашим экспертам, если они могут обождать. Он сказал, что предоставит нам всю информацию об этих минометах, но не будет ли нами дано что-нибудь взамен? Не должно ли существовать соглашение об обмене информацией по поводу изобретений? Я сказал, что мы дадим им все, не торгуясь, за исключением лишь тех приспособлений, которые, если они окажутся на самолетах над вражескими позициями и будут сбиты, сделают для нас более трудной бомбардировку Германии. Он согласился с этим. Он также согласился с тем, чтобы его военные представители встретились с нашими генералами, и такая встреча была намечена на 3 часа дня.

Я сказал, что им потребуется по крайней мере 4 часа, чтобы полностью разобраться в различных технических вопросах, связанных с операциями «Следжхэммер», «Раунд-ап» и «Торч». Он как-то заметил, что операция «Торч» «правильна с военной точки зрения», но что политическая сторона дела требует более деликатного, то есть более внимательного отношения. Время от времени он возвращался к «Следжхэммеру» и выражал свое недовольство по этому поводу.

Когда он сказал, что наше обещание не было выполнено, я ответил:

«Я отвергаю это заявление. Каждое обещание было выполнено».

И я сослался на памятную записку, которую передал Молотову. Он как будто извинился, заявив, что выражает свое искреннее и честное мнение, что между нами нет недоверия, а существует только расхождение во взглядах.

Наконец, я задал вопрос по поводу Кавказа. Намерен ли он защищать горную цепь и каким количеством дивизий? При обсуждении этого вопроса он послал за макетом хребта и совершенно откровенно и с явным знанием дела разъяснил прочность этого барьера, для защиты которого, по его словам, имеется 25 дивизий. Он указал на различные горные проходы и сказал, что они будут обороняться. Я спросил, укреплены ли они, и он ответил: «Да, конечно». Линия фронта русских, до которой враг еще не дошел, находилась севернее основного хребта. Он сказал, что им придется держаться в течение двух месяцев, когда снег сделает горы непроходимыми. Он заявил, что вполне уверен в том, что они смогут это сделать, а также подробно говорил о силе Черноморского флота, который был сосредоточен в Батуми.

Вся эта часть беседы была менее напряженной, однако, когда Гарриман задал вопрос по поводу планов доставки американских самолетов через Сибирь, на что русские лишь недавно дали согласие после продолжительных настояний американцев, он ответил отрывисто: «Войны не выигрывают планами». Гарриман все время поддерживал меня, и ни один из нас не сделал ни малейшей уступки и не произнес ни одного горького слова. Сталин раскланялся с нами и протянул мне на прощание свою руку, и я пожал ее.

14 августа я сообщил военному кабинету следующее:

«Мы спрашивали себя, какова причина этого явления и такой перемены после того, как накануне вечером мы достигли благоприятной почвы. Мне кажется наиболее вероятным, что его Совет комиссаров воспринял известие, которое я привез, не так хорошо, как он. Возможно, они обладают большей властью, чем мы думаем, но меньше знают дело. Возможно, он фиксировал свою позицию для будущих целей и в их интересах, а также давал выход своему раздражению. Кадоган говорит, что переход на такой более жесткий тон последовал за открытием переговоров Идена в рождественские дни, а Гарриман говорит, что эта тактика была также использована в начале миссии Бивербрука.

Мое обдуманное мнение таково, что в душе, поскольку она есть у него, Сталин знает, что мы правы и что шесть дивизий в операции «Следжхэммер» не принесли бы ему пользы в этом году. Больше того, я убежден, что его уверенное и быстрое военное суждение делает его сильным сторонником операции «Торч». По-моему, не исключено, что он внесет поправки. Я не отказываюсь от такой надежды. Во всяком случае я уверен, что лучше было объясниться так, а не как-либо иначе. Никогда за все время не было сделано ни малейшего намека на то, что они не будут продолжать сражаться, и я лично думаю, что Сталин вполне уверен в том, что он победит.

Я делаю большую скидку, учитывая напряжение, которое они испытывают. Наконец, я думаю, что они хотят полной огласки нашего визита».

Ниже приводится памятная записка, которую Сталин вручил мне:

Премьер Сталин – премьер-министру

13 августа 1942 года

«В результате обмена мнений в Москве, имевшего место 12 августа с. г., я установил, что Премьер-Министр Великобритании г. Черчилль считает невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 году.

Как известно, организация второго фронта в Европе в 1942 году была предрешена во время посещения Молотовым Лондона и она была отражена в согласованном англо-советском коммюнике, опубликованном 12 июня с. г.

Известно также, что организация второго фронта в Европе имела своей целью отвлечение немецких сил с восточного фронта на Запад, создание на Западе серьезной базы сопротивления немецко-фашистским силам и облегчение таким образом положения советских войск на советско-германском фронте в 1942 году.

Вполне понятно, что Советское Командование строило план своих летних и осенних операций в расчете на создание второго фронта в Европе в 1942 году.

Легко понять, что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования.

Я уже не говорю о том, что затруднения для Красной Армии, создающиеся в результате отказа от создания второго фронта в 1942 году, несомненно, должны будут ухудшить военное положение Англии и всех остальных союзников.

Мне и моим коллегам кажется, что 1942 год представляет наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на восточный фронт, а в Европе оставлено незначительное количество сил, и притом худших сил. Неизвестно, будет ли представлять 1943 год такие же благоприятные условия для создания второго фронта, как 1942 год. Мы считаем поэтому, что именно в 1942 году возможно и следует создать второй фронт в Европе. Но мне, к сожалению, не удалось убедить в этом господина Премьер-министра Великобритании, а г. Гарриман, представитель Президента США при переговорах в Москве, целиком поддержал господина Премьер-министра».

Следующим утром, хорошо отдохнув, я подготовил с помощью начальника имперского генерального штаба и Кадогана следующий ответ, который казался мне подходящим и исчерпывающим.

Премьер-министр – премьеру Сталину

14 августа 1942 года

«1. Самым лучшим видом второго фронта в 1942 году, единственно возможной значительной по масштабу операцией со стороны Атлантического океана является «Торч». Если эта операция сможет быть осуществлена в октябре, она окажет больше помощи России, чем всякий иной план. Эта операция подготовляет также путь на 1943 год и обладает четырьмя преимуществами, о которых упоминал премьер Сталин в беседе 12 августа. Британское Правительство и Правительство Соединенных Штатов приняли решение об этом, и все приготовления идут самым ускоренным темпом.

2. По сравнению с «Торч» нападение шести или восьми англо-американских дивизий на полуостров Шербур и на острова Канала было бы рискованной и бесплодной операцией. Немцы располагают на Западе достаточным количеством войск, чтобы блокировать нас на этом узком полуострове при помощи укрепленных линий, и они сконцентрировали бы в этом месте все свои военно-воздушные силы, имеющиеся у них на Западе. По мнению всех британских военно-морских, военных и воздушных органов, операция могла бы окончиться лишь катастрофой. Если бы даже удалось создать предмостное укрепление, то это не отвлекло бы ни одной дивизии из России. Это было бы также гораздо более кровоточащей раной для нас, чем для противника, и на это были бы расточительно и бесцельно израсходованы опытные кадры и десантные средства, необходимые для настоящих операций в 1943 году. Такова наша окончательная точка зрения. Начальник Имперского генерального штаба обсудит детали с русскими командующими в любой степени, которая может быть желательной.

3. Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не нарушили никакого обещания. Я обращаю внимание на пункт 5 моего меморандума, врученного г-ну Молотову 10 июня 1942 года, в котором отчетливо сказано: «Поэтому мы не можем дать никакого обещания». Этот меморандум явился результатом длительных переговоров, в которых было исчерпывающим образом разъяснено, что существуют весьма малые шансы на принятие подобного плана. Некоторые из бесед, в которых были даны эти разъяснения, записаны.

4. Однако все разговоры относительно англо-американского вторжения во Францию в этом году ввели противника в заблуждение и сковали его значительные военно-воздушные и сухопутные силы на французском побережье Канала. Общим интересам, в особенности русским интересам, был бы нанесен ущерб, если бы возникли какие-либо публичные споры, при которых Британское Правительство было бы вынуждено раскрыть народу убийственный аргумент, которым, по его мнению, оно располагает против операции «Следжхэммер». Были бы значительно обескуражены русские армии, которые были обнадежены по этому поводу, и противник смог бы свободно оттянуть дальнейшие силы с Запада. Самым разумным методом было бы использовать «Следжхэммер» в качестве прикрытия для «Торч» и провозгласить «Торч», когда он начнется, как второй фронт. Это то, что мы намереваемся сделать.

5. Мы не можем согласиться с тем, что переговоры с г-ном Молотовым о втором фронте, поскольку они были ограничены как устными, так и письменными оговорками, дали бы какое-либо основание для изменения стратегических планов русского верховного командования.

6. Мы вновь подтверждаем нашу решимость оказывать нашим русским союзникам помощь всеми возможными средствами».

Этим вечером мы были на официальном обеде в Кремле, на котором присутствовало около 40 человек, в том числе некоторые высокопоставленные военные, члены Политбюро и другие высшие официальные лица. Сталин и Молотов радушно принимали гостей. Такие обеды продолжаются долго, и с самого начала было произнесено в форме очень коротких речей много тостов и ответов на них. Распространялись глупые истории о том, что эти советские обеды превращаются в попойки. В этом нет ни доли правды. Маршал и его коллеги неизменно пили после тостов из крошечных рюмок, делая в каждом случае лишь маленький глоток. Меня изрядно угощали.

Во время обеда Сталин оживленно говорил со мной через переводчика Павлова.

«Несколько лет назад, – сказал он, – нас посетили Джордж Бернард Шоу и леди Астор».

Леди Астор предложила пригласить Ллойд Джорджа посетить Москву, на что Сталин ответил:

«Для чего нам приглашать его? Он возглавлял интервенцию».

На это леди Астор сказала:

«Это неверно. Его ввел в заблуждение Черчилль».

«Во всяком случае, – сказал Сталин, – Ллойд Джордж был главой правительства и принадлежал к левым. Он нес ответственность, а мы предпочитаем открытых врагов притворным друзьям».

«Ну что же, с Черчиллем теперь покончено», – заметила леди Астор.

«Я не уверен, – ответил Сталин. – В критический момент английский народ может снова обратиться к этому старому боевому коню».

Здесь я прервал его замечанием:

«В том, что она сказала, много правды. Я принимал весьма активное участие в интервенции, и я не хочу, чтобы вы думали иначе».

Он дружелюбно улыбнулся, и тогда я спросил:

«Вы простили меня?»

«Премьер Сталин говорит, – перевел Павлов, – что все это относится к прошлому, а прошлое принадлежит богу».

Во время одной из моих последних бесед со Сталиным я сказал:

«Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 года вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?»

«Да, я действительно заявил это, – сказал я, – имея в виду телеграмму, которую я отправил вам в апреле 1941 года».

И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с запозданием.

Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами:

«Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого».

Во имя нашего общего дела я удержался и не спросил, что произошло бы с нами всеми, если бы мы не выдержали натиска, пока он предоставлял Гитлеру так много ценных материалов, времени и помощи.

Как только я смог, я послал более официальный отчет о банкете Эттли и президенту.

Бывший военный моряк – заместителю премьер-министра и президенту Рузвельту

17 августа 1942 года

«1. Обед прошел в весьма дружественной атмосфере при обычных русских церемониях. Уэйвелл произнес великолепную речь на русском языке. Я предложил выпить за здоровье Сталина, а Александр Кадоган предложил тост за гибель и проклятие нацистов. Хотя я сидел по правую руку от Сталина, я не имел возможности поговорить с ним о серьезных вещах. Сталина и меня сфотографировали вместе, а также с Гарриманом. Сталин произнес довольно длинную речь в честь «Интеллидженс сервис», в которой он сделал любопытное упоминание о Дарданеллах в 1915 году, сказав, что англичане победили, а немцы и турки уже отступали, но мы не знали этого, потому что наша разведка была несовершенной. Нарисованная им картина, хотя и была неточной, по-видимому, предназначалась для меня в качестве комплимента.

2. Я уехал примерно в 1 час 30 минут ночи, так как боялся, что нам придется застрять на просмотре длинного фильма, а я был утомлен. Когда я прощался со Сталиным, он сказал, что существующие разногласия касаются только методов. Я сказал, что мы попытаемся устранить даже и эти разногласия своими делами. После сердечного рукопожатия я направился к выходу и уже сделал несколько шагов по заполненной людьми комнате, но он поспешил вслед за мной и проводил меня очень далеко по коридорам и лестницам до парадной двери, где мы снова пожали друг другу руки.

3. В своем отчете вам о встрече в четверг вечером я, быть может, смотрел на вещи слишком мрачно. Я считаю, что я должен сделать скидку на действительно прискорбное разочарование, которое они испытывают здесь в связи с тем, что мы ничего не можем сделать, чтобы помочь им в их колоссальной борьбе. В конце концов они проглотили эту горькую пилюлю. Теперь мы должны обратить все свое внимание на ускорение операции «Торч» и на разгром Роммеля».

Мы со Сталиным договорились о встречах между руководящими военными представителями обеих сторон. 15 августа состоялось два совещания.

Я послал следующее сообщение об их результатах Эттли и президенту Рузвельту:

«На совещании в Москве в субботу (15 августа) Ворошилов и Шапошников встретились с Бруком, Уэйвеллом и Тендером, которые подробно изложили причины отказа от операции «Следжхэммер». Это не произвело никакого впечатления, поскольку русские, хотя и были настроены вполне благосклонно, действовали по строгим инструкциям. Они даже не пытались сколько-нибудь серьезно и подробно обсуждать этот вопрос. Через некоторое время начальник имперского генерального штаба попросил сообщить ему подробно о положении на Кавказе, на что Ворошилов ответил, что он не уполномочен говорить на эту тему, но попросит соответствующих полномочий.

В связи с этим днем состоялось второе заседание, на котором русские повторили то, что Сталин сообщил нам, а именно, что 25 дивизий будет выделено для обороны кавказских горных позиций и проходов по обе стороны и что, как они полагают, им удастся удержать Батуми, Баку и кавказскую горную цепь до тех пор, пока зимние снега значительно не улучшат их положение. Однако начальник имперского генерального штаба не успокоился. Так, например, Ворошилов заявил, что все проходы укреплены, но, когда начальник имперского генерального штаба летел на высоте 150 футов вдоль западного берега Каспийского моря, он видел, что северная линия обороны только начала возводиться вместе с противотанковыми заграждениями, дотами и т. п. В частной беседе со мной

Сталин открыл мне другие веские основания своей уверенности, в том числе и план широкого контрнаступления, но он просил меня держать это в особом секрете, и я не буду дальше об этом распространяться здесь. Я лично считаю, что существуют равные шансы и на то, что они выдержат, но начальник имперского генерального штаба не уверен в этом».

Меня обижало многое, что говорилось на наших совещаниях. Я делал всяческие скидки на то напряжение, которое испытывали советские руководители в условиях, когда они вели кровопролитные сражения на фронте почти в 2 тысячи миль, а немцы находились в 50 милях от Москвы и двигались к Каспийскому морю. Технические военные переговоры шли не особенно успешно. Наши генералы задавали всевозможные вопросы, на которые их советские коллеги не были уполномочены отвечать. Единственное требование Советов было – «второй фронт сейчас». В конце концов Брук даже повел себя несколько резко, и военное совещание было прервано довольно внезапно.

Нам предстояло вылететь на рассвете 16-го. Накануне вечером, в 7 часов, я отправился попрощаться со Сталиным. Состоялась полезная и важная беседа. В частности, я спросил, сможет ли он удержать кавказские горные проходы и помешать немцам достигнуть Каспийского моря, захватить нефтепромыслы в районе Баку, воспользоваться связанными с этим преимуществами и затем рвануться на юг через Турцию или Персию.

Он разостлал на столе карту и сказал со спокойной уверенностью: «Мы остановим их. Они не перейдут через горы».

Он добавил: «Ходят слухи, что турки нападут на нас в Туркестане[65]. Если это верно, то я смогу расправиться и с ними».

Я сказал, что нет такой опасности. Турки намерены держаться в стороне и, конечно, не захотят ссориться с Англией.

Наша беседа, длившаяся час, подходила к концу, и я поднялся и начал прощаться. Сталин вдруг, казалось, пришел в замешательство и сказал особенно сердечным тоном, каким он еще не говорил со мной:

«Вы уезжаете на рассвете. Почему бы нам не отправиться ко мне домой и не выпить немного?»

Я сказал, что в принципе я всегда за такую политику. Он повел меня через многочисленные коридоры и комнаты до тех пор, пока мы не вышли на безлюдную мостовую внутри Кремля и через несколько сот шагов пришли в квартиру, в которой он жил. Он показал мне свои личные комнаты, которые были среднего размера и обставлены просто и достойно. Их было четыре – столовая, кабинет, спальня и большая ванная. Вскоре появилась сначала очень старая экономка, а затем красивая рыжеволосая девушка, которая покорно поцеловала своего отца.

Он взглянул на меня с усмешкой в глазах, и мне показалось, что он хотел сказать: «Видите, мы, большевики, тоже живем семейной жизнью».

Дочь Сталина начала накрывать на стол, и вскоре экономка появилась с несколькими блюдами. Тем временем Сталин раскупоривал разные бутылки, которые вскоре составили внушительную батарею.

Затем он сказал: «Не позвать ли нам Молотова? Он беспокоится о коммюнике. Мы могли бы договориться о нем здесь. У Молотова есть одно особенное качество – он может пить».

Тогда я понял, что предстоит обед. Я собирался обедать на государственной даче номер 7, где меня ждал польский командующий генерал Андерс, но я попросил моего нового и превосходного переводчика майора Бирса позвонить и передать, что я вернусь после полуночи. Вскоре прибыл Молотов. Мы сели за стол, и с двумя переводчиками нас было пятеро. Майор Бирс жил в Москве 20 лет и отлично понимал Сталина, с которым он в течение некоторого времени вел довольно живой разговор, в котором я не мог принять участия.

Мы просидели за этим столом с 8 часов 30 минут утра до 2 часов 30 минут пополудни, что вместе с моей предыдущей беседой составило в целом более семи часов. Обед был, очевидно, импровизированным и неожиданным, но постепенно приносили все больше и больше еды. Мы отведывали всего понемногу, по русскому обычаю, пробуя многочисленные и разнообразные блюда, и потягивали различные превосходные вина. Молотов принял свой самый приветливый вид, а Сталин, чтобы еще больше улучшить атмосферу, немилосердно подшучивал над ним.

Вскоре мы заговорили о конвоях судов, направляемых в Россию. В этой связи он сделал грубое замечание о почти полном уничтожении арктического конвоя в июне. В свое время я уже рассказал об этом инциденте. В то время мне не были известны многие подробности, которые я знаю сейчас.

«Г-н Сталин спрашивает, – сказал Павлов несколько нерешительно, – разве у английского флота нет чувства гордости?»

Я ответил:

«Вы должны верить мне, что то, что было сделано, было правильно. Я действительно знаю много о флоте и морской войне».

«Это означает, – вмешался Сталин, – что я ничего не знаю».

«Россия сухопутный зверь, – сказал я, – а англичане морские звери».

Он замолчал и вновь обрел свое благодушное настроение.

Я перевел разговор на Молотова:

«Известно ли маршалу, что его министр иностранных дел во время своей недавней поездки в Вашингтон заявил, что он решил посетить Нью-Йорк исключительно по своей инициативе и что его задержка на обратном пути объяснялась не какими-нибудь неполадками с самолетом, а была преднамеренной».

Хотя на русском обеде в шутку можно сказать почти все, что угодно, Молотов отнесся к этому довольно серьезно.

Но лицо Сталина просияло весельем, когда он сказал:

«Он отправился не в Нью-Йорк. Он отправился в Чикаго, где живут другие гангстеры».

Когда отношения были, таким образом, полностью восстановлены, беседа продолжалась. Я заговорил о высадке англичан в Норвегии при поддержке русских и объяснил, что если бы нам удалось захватить Нордкап зимой и уничтожить там немцев, это открыло бы путь для наших конвоев. Этот план, как можно заключить из предыдущего, всегда был одним из моих излюбленных планов, Казалось, Сталину он понравился, и, обсудив средства его осуществления, мы договорились, что нам следует выполнить его по мере возможности.

Было уже за полночь, а Кадоган все не появлялся с проектом коммюнике.

«Скажите мне, – спросил я, – на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?»

Эта тема сейчас же оживила маршала.

«Ну нет, – сказал он, – политика коллективизации была страшной борьбой».

«Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, – сказал я, – ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей».

«С десятью миллионами, – сказал он, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того, как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском».

Это последнее выражение было новым для меня в этой связи.

«Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов».

«Это были люди, которых вы называли кулаками?»

«Да, – ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: – Все это было очень скверно и трудно, но необходимо».

«Что же произошло?» – спросил я.

«Многие из них согласились пойти с нами, – ответил он. – Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками».

Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал:

«Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием».

Я воспроизвожу эти воспоминания по мере того, как они приходят мне на память, и помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина. Я не повторил афоризм Берка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух.

К часу ночи прибыл Кадоган с проектом коммюнике, и мы занялись его окончательным редактированием. На стол подали молочного поросенка довольно крупных размеров. До сих пор Сталин только пробовал отдельные блюда, но время близилось уже к 3 часам ночи, и это был его обычный обеденный час. Он предложил Кадогану вместе с ним атаковать жертву, а когда мой друг отказался, хозяин обрушился на жертву в одиночку. Закончив, он поспешно вышел в соседнюю комнату, чтобы выслушать доклады со всех участков фронта, которые начинали поступать к нему после 2 часов утра. Он возвратился минут через 20, и к тому времени мы согласовали коммюнике.

Наконец в 2 часа 30 минут утра я сказал, что должен ехать. Мне нужно было полчаса добираться до дачи и столько же ехать до аэродрома. Голова моя раскалывалась от боли, что было для меня весьма необычным. А мне еще нужно было повидаться с генералом Андерсом. Я просил Молотова не провожать меня на рассвете, так как он явно был очень утомлен. Он посмотрел на меня укоризненно, как бы говоря: «Вы действительно думаете, что я не провожу вас?»

Ниже я приведу опубликованный текст коммюнике:

«Англо-советское коммюнике о переговорах Премьер-министра Великобритании г-на У. Черчилля с Председателем Совнаркома СССР И. В. Сталиным.

В Москве происходили переговоры между Председателем Совета Народных Комиссаров СССР И. В. Сталиным и Премьер-министром Великобритании г-ном У. Черчиллем, в которых участвовал господин Гарриман как представитель президента США. В беседах приняли участие Народный Комиссар Иностранных Дел В. М. Молотов, маршал К. Е. Ворошилов – с советской стороны, британский Посол сэр А. Кларк Керр, Начальник Имперского Генерального штаба сэр А. Брук и другие ответственные представители британских вооруженных сил, постоянный заместитель Министра Иностранных Дел сэр Александр Кадоган – с английской стороны.

Был принят ряд решений, охватывающих область войны против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе. Эту справедливую освободительную войну оба правительства исполнены решимости вести со всей силой и энергией до полного уничтожения гитлеризма и всякой подобной тирании.

Беседы, происходившие в атмосфере сердечности и полной откровенности, дали возможность еще раз констатировать наличие тесного содружества и взаимопонимания между Советским Союзом, Великобританией и США в полном соответствии с существующими между ними союзными отношениями».

Мы вылетели в 5 часов 30 минут утра.

Из Тегерана я направил Сталину следующую телеграмму:

Премьер-министр – премьеру Сталину

«По прибытии в Тегеран после быстрого и спокойного перелета я пользуюсь случаем поблагодарить Вас за Ваше товарищеское отношение и гостеприимство. Я очень доволен тем, что побывал в Москве: во-первых, потому, что моим долгом было высказаться, и, во-вторых, потому, что я уверен в том, что наша встреча принесет пользу нашему делу. Пожалуйста, передайте привет г-ну Молотову».

Я также направил, как обычно, отчет военному кабинету и президенту Рузвельту.

16 августа 1942 года

«Я отправился попрощаться с г-ном Сталиным вчера в 7 часов вечера, и мы имели приятную беседу, в ходе которой он дал мне полный отчет о положении русских, которое казалось весьма отрадным... В целом, – закончил я, – я определенно удовлетворен своей поездкой в Москву. Я убежден в том, что разочаровывающие сведения, которые я привез с собой, мог передать только я лично, не вызвав действительно серьезного расхождения. Эта поездка была моим долгом. Теперь им известно самое худшее, и, выразив свой протест, они теперь настроены совершенно дружелюбно, и это несмотря на то, что сейчас они переживают самое тревожное и тяжелое время. Кроме того, г-н Сталин абсолютно убежден в больших преимуществах операции «Торч», и я надеюсь, что «Торч» продвигается вперед с нечеловеческой энергией по обе стороны океана».

За время моего пребывания в Москве несколько дел большого значения, в которых я был глубоко заинтересован, получило свое предельное развитие.

Разочарование по поводу июньских конвоев на Мальту показало, что только быстрая и обширная помощь может спасти эту крепость. Прекращение отправки конвоев в Северную Россию после катастрофы в июле дало возможность военно-морскому министерству воспользоваться полностью флотом метрополии. Адмирал Сифрет на «Нельсоне» вместе с «Роднеем», 3 большими авианосцами, 7 крейсерами и 32 эсминцами вошел в Средиземное море 9 августа для проведения операции «Педистл». К этому флоту добавили «Фьюриес», самолеты с которого должны были перелететь на Мальту. Противник тем временем увеличил свои воздушные силы на Сардинии и Сицилии.

11 августа флот адмирала Сифрета, сопровождавший 14 быстроходных торговых судов, груженных материалами, был близ Алжира. Авианосец «Игл» был потоплен германской подводной лодкой, но «спитфайры» с «Фьюриеса» успешно перелетели на Мальту. На следующий день начались ожидавшиеся нами воздушные налеты. Одно торговое судно и один эсминец были потоплены, а авианосец «Индомитебл» поврежден. 39 самолетов противника и итальянская подводная лодка были уничтожены. Подойдя в тот вечер к проливам в районе Сицилии, адмирал Сифрет вместе с линкорами вернулся обратно согласно плану, предоставив контр-адмиралу Бэрроу продолжать сопровождение конвоев. Следующей ночью атаки германских подводных лодок и торпедных катеров усилились, и к утру мы потеряли 7 торговых судов и крейсера «Манчестер» и «Каир». Два других крейсера и три торговых судна, в том числе американский танкер «Огайо» с очень важным грузом, были повреждены.

Но моряки, оставшиеся в живых, неустрашимо продолжали путь к Мальте. На рассвете 13-го возобновились воздушные налеты. Были попадания в «Огайо» и в еще одно грузовое судно, и они остановились. Теперь остатки конвоя находились уже в радиусе действия обороны Мальты, и в тот же вечер три судна – «Порт Чалмерс», «Мельбурн Стар» и «Рочестер Касл» – наконец вошли в Гранд-Харбор. Теперь предпринимались отчаянные усилия для того, чтобы доставить в гавань три поврежденных судна. На следующий день в порт благополучно прибыл «Брисбен Стар», а 15-го, подвергаясь непрерывным воздушным налетам, в порт наконец был триумфально доставлен на буксире все более терявший управление «Огайо».

Так в конце концов 5 доблестных торговых судов из 14 доставили свой драгоценный груз. Потеря 350 офицеров и матросов и такого большого количества лучших судов торгового флота и эскортных кораблей военно-морского флота была весьма прискорбной. Но награда оправдывала ту высокую цену, какой она досталась. Возвращенная к жизни и пополнившая свои запасы вооружения и продовольствия, Мальта ожила. Английские подводные лодки возвратились на остров, и вместе с ударными группами английских военно-воздушных сил они вновь заняли господствующее положение в центральной части Средиземного моря.

17-го я получил известие о высадке в Дьепе, планы которой начали разрабатываться в апреле после блестящего и дерзкого рейда на Сен-Назер. 13 мая примерный план (операция «Раттер») был одобрен комитетом начальников штабов в качестве основы для подробной разработки командующими вооруженных сил. Три рода вооруженных сил должны были использовать более 10 тысяч человек. Это была, безусловно, самая значительная операция такого рода, которую мы до сих пор пытались предпринять против побережья оккупированной Франции.

Судя по имевшимся сведениям разведки, Дьеп находился в руках второразрядных германских войск, численностью до одного батальона, насчитывавших вместе со вспомогательными частями в целом не более 1400 человек. Атака первоначально намечалась на 4 июля, и войска погрузились на суда в портах на острове Уайт. Погода была неблагоприятной, и операцию пришлось отложить до 8 июля. Четыре германских самолета совершили налет на скопление судов. Погода не улучшалась, и войскам пришлось высадиться. Теперь было решено отменить всю операцию. Генерал Монтгомери, который в качестве главнокомандующего Юго-Восточным военным округом до сих пор осуществлял общее руководство реализацией этого плана, решительно настаивал на том, что снова эту операцию вообще не следует предпринимать, поскольку все офицеры и солдаты накануне были проинструктированы и сейчас рассеялись по берегу.

Однако я считал крайне важным, чтобы этим летом была предпринята какая-либо операция крупного масштаба, и военные круги, казалось, сходились на том, что до тех пор, пока не будет предпринята операция таких масштабов, ни один ответственный генерал не возьмет на себя задачу планирования главного вторжения.

Из беседы с адмиралом Маунтбэттеном стало ясно, что у нас нет времени для подготовки новой широкой операции текущим летом, но что Дьепскую операцию (получившую новое кодовое наименование «Джубили») можно провести еще в течение месяца при условии, если будут приняты исключительные меры для обеспечения секретности.

Поэтому не делалось никаких записей, но после того, как канадские власти и начальники штабов дали свое согласие, я лично пересмотрел все планы вместе с начальником имперского генерального штаба, адмиралом Маунтбэттеном и командующим военно-морскими силами Хьюз-Холлеттом. Было ясно, что не предполагалось значительных изменений в операции «Джубили» по сравнению с операцией «Раттер», если не считать замены авиадесантных войск отрядами «коммандос», задачей которых было заставить замолчать фланговые береговые батареи. Это теперь стало возможно, поскольку у нас появилось еще два десантных транспорта, которые могли доставить отряды «коммандос», и угроза того, что условия погоды могут еще раз вынудить отложить операцию, значительно уменьшилась в связи с отказом от использования авиадесантных войск. Несмотря на то что десантное судно, на котором находился один из отрядов «коммандос», неожиданно натолкнулось на германский береговой патруль, одна из батарей была полностью уничтожена, а другой помешали серьезно воспрепятствовать проведению операции, и поэтому это изменение никак не отразилось на исходе операции.

Сведения, полученные нами после войны на основании ознакомления с германскими документами, говорят о том, что немцы не были в достаточной мере осведомлены о готовящейся операции в Дьепе, несмотря на просачивание информации о ней, Однако общее предположение об угрозе сектору Дьепа привело к усилению оборонных мероприятий по всему фронту.

Были приняты особые меры предосторожности в период между 10 и 19 августа, когда луна и прилив благоприятствовали высадке. Дивизия, на которую была возложена оборона сектора Дьепа, в течение июля – августа получила подкрепление, достигла полной численности и находилась в состоянии обычной боевой готовности к началу операции. Канадская армия в Англии уже давно рвалась в бой, и основная часть десантных войск состояла из канадцев. Об этой операции живо рассказывает официальный историк канадской армии[66], она подробно описывалась в других официальных изданиях, поэтому здесь нет необходимости повторяться. Хотя все войска и в том числе английские отряды «коммандос» и команды десантных судов и сопровождавших их кораблей проявили исключительное мужество и преданность и было совершено много превосходных подвигов, результаты оказались разочаровывающими и наши потери очень велики. Во второй канадской дивизии 18 процентов из 5 тысяч человек, находившихся на судах, погибли и почти 2 тысячи были захвачены в плен.

Теперь, когда оглядываешься назад, жертвы, понесенные в результате этой памятной операции, могут показаться не соответствующими достигнутым результатам. Но было бы неверно подходить к этому эпизоду исключительно с такой меркой. Дьеп занимает особое место в истории войны, и тяжелые потери не должны заставлять нас расценивать эту операцию как провал. Это была дорогостоящая, но не бесплодная разведка боем. В тактическом отношении она чрезвычайно обогатила наш опыт. Она пролила яркий свет на многие ошибки в наших взглядах. Она заставила нас своевременно построить различные новые типы судов для использования в дальнейшем. Мы еще раз узнали, насколько ценной является мощная поддержка тяжелых морских орудий при высадке десанта с боем, и в результате этого наша техника орудийного обстрела, как морского, так и авиационного, улучшилась. Кроме того, эта операция показала, что индивидуальное искусство и доблесть без тщательной организации и комбинированного обучения войск не даст положительных результатов и что залогом успеха являются согласованные действия. А это по силам только подготовленным и организованным десантным соединениям. Все эти уроки были учтены.

В стратегическом отношении эта операция заставила немцев серьезнее относиться к угрозе, создавшейся для всего побережья оккупированной Франции, Это помогло удержать на Западе немецкие войска и ресурсы, что несколько облегчило давление на Россию. Слава храбрым, павшим в бою. Их подвиг был не напрасным. Будучи в Каире, я настаивал на оказании сильной воздушной поддержки советскому южному флангу.

Премьер-министр, Каир – заместителю премьер-министра, министру иностранных дел, генералу Исмею и начальнику штаба военно-воздушных сил

19 августа 1942 года

«1. Я согласен с тем, что нет возможности повлиять на положение в ближайшие 60 дней. Я также согласен, что ничего нельзя предпринять до того, как здесь будет достигнуто решение, а оно, несомненно, будет достигнуто через 40 дней, а может быть, гораздо раньше.

2. Этот вопрос следует рассматривать в свете долгосрочной политики, а именно – необходимо направить на южный фланг русских армий значительные английские, а позже и американские военно-воздушные силы:

а) с целью общего усиления русской воздушной мощи;

б) с целью создать передовую линию обороны всех наших интересов в Персии и Абадане;

в) ради морального значения проявления духа товарищества с русскими, которое превзойдет все то, что можно ожидать от сил, которые будут представлены. Мы должны иметь возможность совершить в отношении них дружественный акт, в особенности ввиду затруднений с отправкой конвоев «PQ» после сентября, и

г) потому, что это представляет собой не распыление сил, а еще большую концентрацию сил против главного объекта военно-воздушных сил, а именно изматывание германской авиации ежедневными боями. Мы можем сражаться против нее более успешно в обычных фронтовых условиях, чем ожидая всяких неприятностей от нее над Ла-Маншем. Даже если мы теряем свой самолет за каждый сбитый немецкий, это нам выгодно.

3. В своих переговорах со Сталиным я дал обязательство от имени правительства его величества проводить такую политику, и я должен просить кабинет поддержать меня в этом. Обратите внимание также на отчет о военных переговорах в Москве, когда вы получите его, и на мою переписку с президентом Рузвельтом по этому вопросу, которому он придает большое значение.

4. Начальник штаба военно-воздушных сил должен подготовить проект отправки авиационных соединений в плане, намеченном главным маршалом авиации Тендером, который я смог бы прежде всего отправить президенту, сопроводив его телеграммой. Если его ответ будет удовлетворительным, я затем сделаю определенное предложение Сталину, которое, возможно, не удастся осуществить до ноября, но которое даст возможность немедленно начать работу по ознакомлению с посадочными площадками и подготовке их и даст нам доступ в русскую сферу в Персии и на Кавказ. Если все будет обстоять благополучно, мы будем наступать вместе с южным флангом русских, в противном случае нам так или иначе придется направить силы такого порядка в Северную Персию. Я хочу телеграфировать президенту до своего отъезда отсюда. Окончательное решение может быть принято дома, когда мы получим его ответ.

5. Все обычно считают удобным облегчить свое положение за счет России, но от сохранения хороших отношений с ее колоссальной армией, находящейся сейчас в чрезвычайно тяжелых условиях, зависят серьезные проблемы. Меня трудно будет убедить в том, что подобные действия в рамках, о которых говорил Тендер, помешают осуществлению операции «Торч».

Мне удалось также закончить одно важное дело, связанное с передачей Персидской железной дороги под американское управление, о чем мы договорились в Тегеране.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра, генералу Исмею и другим заинтересованным лицам

21 августа 1942 года

«В результате совещаний, которые мы провели в Тегеране и Каире с г-ном Гарриманом и его американскими железнодорожными специалистами, мы договорились, что я должен принять предложение президента передать американцам эксплуатацию Трансперсидской железной дороги и порта Хорремшехр. Мы не можем эксплуатировать эту дорогу, если они не обеспечат нам 60 процентов всего необходимого персонала. Они предлагают взять на себя эксплуатацию дороги и обслуживать нас полностью, но вести эксплуатацию по американским нормам и с помощью американского персонала, военного и гражданского. Передача будет производиться постепенно и займет много месяцев. Когда она закончится, высвободится около двух тысяч человек британского железнодорожного персонала, который нам срочно требуется на других участках нашей военной железнодорожной системы. Вы ознакомитесь с моей телеграммой президенту, когда она будет проходить через Лондон».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

22 августа 1942 года

«1. Я задержал свой ответ до тех пор, пока не смог на месте изучить положение на Трансперсидской дороге. Сейчас я это сделал как в Тегеране, так и здесь и совещался с Авереллом, генералом Максуэллом, генералом Сполдингом и с их железнодорожными экспертами. Предполагается, что к концу года общая пропускная способность Трансперсидской железной дороги достигнет трех тысяч тонн в день. Мы все убеждены, что ее следует повысить до шести тысяч тонн. Только таким образом мы можем обеспечить увеличение поставок России, пока мы будем создавать вооруженные силы, которые мы должны направить в Северную Персию на случай возможного продвижения немцев.

2. Для того чтобы достигнуть этой более высокой цифры, будет необходимо значительно увеличить персонал железной дороги и предоставить дополнительный подвижной состав и техническое оборудование. Кроме того, поставленной цели можно будет достигнуть в сравнительно непродолжительное время только при условии, если эта задача будет осуществляться с достаточным энтузиазмом и энергией и все связанные с ней требования будут выполняться в первую очередь,

3. Поэтому я приветствую и принимаю Ваше весьма ценное предложение, содержащееся в Вашей телеграмме, чтобы управление, усовершенствование и эксплуатация железной дороги были переданы американской армии. Вместе с железной дорогой должны быть переданы порты Хорремшехр и Бендер-Шахпур. Ваши люди, таким образом, возьмут на себя великую задачу создания персидского коридора, через который в основном будут направляться Ваши поставки России. Все наши люди здесь согласны с тем, какие преимущества создаст одобрение Вами этого предложения. Мы не сможем найти необходимые ресурсы без Вашей помощи, и бремя, которое мы испытываем на Среднем Востоке, будет ослаблено тем, что мы сможем использовать в других районах английские части, занятые сейчас на эксплуатации железной дороги.

Ваши люди будут полностью отвечать за управление железной дорогой и портами, хотя распределение перевозок должно остаться в руках английских военных властей, для которых эта дорога служит важнейшим средством связи для оперативных целей. В этом я не усматриваю препятствия нашему гармоничному сотрудничеству...»

19 августа я снова посетил фронт в Пустыне. Я проехал вместе с Александером в его машине из Каира мимо пирамид около 150 миль через Пустыню к морю близ Абукира. Все, что он рассказал, весьма ободрило меня.

Домой я отправил следующий отчет:

Премьер-министр – заместителю премьер-министра, для военного кабинета, генералу Исмею и другим, кого это касается

21 августа 1942 года

«1. Только что провел два дня в Западной пустыне, посетив штаб 8-й армии. Брук, Александер, Монтгомери и я посетили расположение 44-й дивизии, 7-й бронетанковой дивизии и 22-й бронетанковой бригады, а также представителей новозеландской дивизии.

2. Я убежден, что мы шли к катастрофе при предыдущем командующем. Армия была разбита на отдельные мелкие части и находилась в угнетенном состоянии в результате замешательства и неуверенности. До сведения людей на фронте не было доведено никакого ясного боевого плана, никакая сильная воля не воздействовала на соединения...

4. С тех пор на основании того, что я мог увидеть, посетив войска, и услышать от их командиров, атмосфера полностью изменилась, Александер приказал Монтгомери готовиться к наступлению, а тем временем удерживать все позиции, и Монтгомери издал энергичную директиву всем своим командирам, текст которой я представлю по возвращении. В войсках царит необычайное оживление и активность. Позиции повсюду укрепляются, и распыленные силы сортируются и перегруппировываются в прочные соединения.

5. Однако представляется возможным, что Роммель атакует в период полнолуния до конца августа. Бои, которые развернутся в результате этого, будут тяжелыми и критическими, но я глубоко верю в Александера и Монтгомери и убежден, что армия будет сражаться наилучшим образом. Если Роммель не атакует в августе, то его самого атакуют при сравнительно более неблагоприятных обстоятельствах в сентябре. Это благоприятствовало бы задачам операции «Торч».

6. Для битвы в августе мы должны иметь на фронте около 700 танков и 100 в запасе, около 700 боевых самолетов, 500 полевых орудий, около 400 шестифунтовых и 440 двухфунтовых противотанковых пушек, но поскольку мы имеем всего 24 средних орудия, мы определенно слабее в отношении артиллерии среднего калибра. Поскольку следует ожидать больших парашютных десантов и поскольку Роммель, несомненно, сделает все, чтобы одержать победу, армии придется напрячь все свои силы».

В эти последние дни моей поездки все мои мысли были сосредоточены на предстоящей битве. В любой момент Роммель мог атаковать своими сокрушительными бронированными силами.

В полном согласии с генералом Александером и начальником имперского генерального штаба я распорядился о целом ряде чрезвычайных мер для обороны Каира и водных рубежей, которые тянутся на север к морю. Были построены стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, минированы мосты и на подходах к ним установлены проволочные заграждения и затоплены обширные районы. Я уже получил одобрение кабинета относительно директивы, которую следует оставить генералу Александеру. Он верховный главнокомандующий, с которым я теперь имею дело на Среднем Востоке. Монтгомери и 8-я армия подчиняются ему.

Когда я вылетел из Лондона со своей миссией в Каир и Москву, командующий войсками в операции «Торч» еще не был избран. 31 июля я предложил, чтобы в случае, если генерал Маршалл будет назначен верховным главнокомандующим войсками в операции по форсированию Ла-Манша в 1943 году, генерал Эйзенхауэр стал бы его заместителем в Лондоне и занимался бы разработкой операции «Торч», которой он лично будет командовать с генералом Александером в качестве помощника. Велась соответствующая подготовительная работа, и еще до того, как я выехал из Каира в Москву, президент Рузвельт прислал мне две следующие телеграммы:

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку, Каир

6 августа 1942 года

«Предложение английских начальников штабов от 6 августа о том, чтобы генерал Эйзенхауэр был назначен главнокомандующим войсками в операции «Торч», приемлемо для меня и для начальников штабов Соединенных Штатов. Официальная директива для руководства генералу Эйзенхауэру, представленная английскими начальниками штабов, изучается, и о ней будет сообщено в ближайшее время».

И 8 августа:

«Я целиком согласен с тем, что дата операции «Торч» должна быть приближена, и я прошу приблизить ее на три недели по сравнению с ранее назначенной датой. Сообщение о назначении Эйзенхауэра я предоставляю сделать начальникам штабов в Лондоне и Вашингтоне».

Когда 24 августа я возвратился из Каира в Лондон, еще многое оставалось решить для того, чтобы окончательно оформить наши планы, и на следующий же день генералы Эйзенхауэр и Кларк пришли ко мне на обед, чтобы обсудить положение с операцией.

После беседы с американскими генералами я телеграфировал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

26 августа 1942 года

«1. Отныне я концентрирую свое основное внимание на операции «Торч», и Вы можете быть уверены, что я сделаю все, чтобы обеспечить решительный успех Вашей великой стратегической концепции. Было бы чрезвычайно полезно, если бы мы с Вами дали Эйзенхауэру директиву наподобие следующей:

«Вы начнете «Торч» 14 октября, атакуя теми войсками, которые будут иметься в Вашем распоряжении, и в местах, которые Вы сочтете наиболее подходящими».

2. В том виде, в каком я представляю себе эту операцию, она в основе своей прежде всего носит политический характер.

Первая победа, которую нам нужно одержать, состоит в том, чтобы избежать боя, а вторая, если нам это не удастся, – выиграть бой. Для того чтобы получить лучшие шансы на первую победу, мы должны:

а) создать максимальное впечатление подавляющей мощи при первой же атаке и

б) атаковать в максимально возможном количестве мест.

Это совершенно отличная операция от Дьепской и от любых вариантов «Следжхэммера». Там нам пришлось иметь дело с германской боеспособностью и одетым в сталь, укрепленным побережьем Франции.

Осуществляя операцию «Торч», нам придется в худшем случае иметь дело со слабым неорганизованным сопротивлением, и мы будем иметь большой выбор плацдармов, на которые мы можем высаживаться. Отсрочка удвоит риск и трудности, которые значительно превзойдут всякое увеличение наших сил.

Тщательная разработка всех деталей, особый учет соображений безопасности во всех расчетах, дальновидные меры для долгосрочной кампании, предусмотрительность в отношении всех возможных неблагоприятных стечений обстоятельств, какими бы благоприятными они ни казались в теории, может на деле погубить всю операцию. Начало операции позже той даты, которую я упомянул, чрезвычайно увеличит опасность просачивания информации и предупреждения ее».

Но в этот момент из Вашингтона пришло неожиданное известие, которое произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Между английскими и американскими начальниками штабов возникли серьезные расхождения относительно характера и размаха нашего плана вторжения во Французскую Северную Африку и оккупации этого района. Американским начальникам штабов очень не нравилась сама идея участия в широких операциях за Гибралтарским проливом. Они, видимо, считали, что в какой-то мере их армии будут отрезаны в районе этого внутреннего моря. Генерал Эйзенхауэр, с другой стороны, полностью разделял английскую точку зрения, что энергичные действия в районе Средиземного моря и прежде всего в Алжире крайне необходимы для успеха дела. Его точка зрения в той мере, в какой он настаивал на ней, видимо, не оказала влияния на его военное начальство. Проводившемуся им планированию препятствовало настойчивое требование различных американских ведомств отложить всякие действия до тех пор, пока не будут направлены соответствующим контингентам поставки. В такой обширной операции неизбежно кое-что будет отставать, а ожидать, пока абсолютно все будет готово, – значит слишком задержать назначение даты операции.

Американские начальники штабов настаивали на своей точке зрения, против которой возражали я и мои советники.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

27 августа 1942 года

«1. Мы все приведены в замешательство меморандумом, направленным нам американским комитетом начальников штабов 25 августа относительно операции «Торч». Мне кажется, что операция лишится смысла, если мы не захватим Алжир и Оран в первый же день. В Алжире мы имеем все основания надеяться на дружелюбный прием, и даже если мы не захватим ничего, кроме Алжира, мы добьемся важнейшего стратегического успеха. Генерал Эйзенхауэр при нашей сердечной поддержке фактически планировал высадку в Филиппвиле и Боне на третий день после начала операции. Мы, конечно, не можем быть уверены в том, что захватим Тунис, прежде чем это сделают немцы, но нельзя с уверенностью сказать также и то, что немцы будут хорошо встречены французами в Тунисе, даже если бы Виши разрешило немцам вступить в Тунис.

2. Хорошо закрепившись в Алжире и поддерживая коммуникации через Оран, мы могли бы бороться с немцами за Тунис, даже если бы они проникли туда. Но не решаться наступать восточнее Орана – значит подарить противнику не только Тунис, но и Алжир. Операция, ограничиваемая Ораном и Касабланкой, не создаст впечатления силы и широкого одновременного наступления, которое, как мы полагаем, могло бы оказать благоприятное воздействие на французов в Северной Африке. Мы все убеждены, что Алжир является ключом ко всей операции. Генерал Андерсон, которому Эйзенхауэр поручил выполнение этой задачи, убежден в своей способности захватить Алжир. Оккупация Алжира и наступление к Тунису и Бизерте является неотъемлемой частью наступления на Италию, что представляет собой лучшую возможность заручиться сотрудничеством французов и является одним из главных объектов нашей будущей кампании.

3. Мы все согласны относительно Орана, и, конечно, мы хотели бы, чтобы была оккупирована также и Касабланка, но если бы пришлось выбирать между Алжиром и Касабланкой, то несомненно, что первый представляет собой неизмеримо более выгодный и многообещающий объект. В октябре в пределах Средиземного моря высадку можно производить в течение четырех дней из каждых пяти. На Атлантическом же побережье Марокко это соотношение как раз обратное – там всего один день из пяти благоприятствует высадке.

4. Тем не менее, если операции в Оране и Алжире вызовут благоприятную реакцию и дадут благоприятные результаты, можно обеспечить без труда появление вооруженных сил близ Касабланки, и маневр для отвлечения внимания противника, несомненно, будет оправданным. Этот пункт, однако, гораздо тяжелее атаковать, и он отстоит гораздо дальше от важнейших объектов в Средиземном море. Касабланка может легко оказаться изолированной и, дав нам лишь небольшое преимущество, обратит против нас все опасности, с которыми сопряжен этот великий план. Что касается Алжира, то мы просим вас выделить только небольшой американский отряд, чтобы иметь возможность показать (американский) флаг. Однако мы (сами) не можем одновременно вести операции против Алжира и Орана. Поэтому если вы хотите осуществить против Касабланки широкую операцию, невзирая на сопряженный с этим риск, необходимо, чтобы американские войска продолжали ориентироваться на Оран, как сейчас планирует союзный главнокомандующий.

5. Полное изменение планов, предлагаемое в меморандуме, роковым образом отразилось бы на дате и тем самым, возможно, и на всем плане. В октябре у Гитлера не будет сил, чтобы двинуться на Испанию или в неоккупированную Францию. В ноябре и с каждой новой неделей его способность оказывать нажим на правительство Виши и Мадрида будет быстро увеличиваться.

6. Я надеюсь, г-н президент, что вы будете иметь в виду обещание, которое я дал Сталину, поддержанное с вашего полного одобрения Гарриманом. Если «Торч» сорвется или размах операции будет ограничен, как сейчас предлагается, это пагубно отразится на моей позиции. Из всех этих соображений я весьма настойчиво прошу пересмотреть меморандум и разрешить американскому союзному главнокомандующему продолжать действовать в соответствии с составленным им планом, над которым мы сейчас работаем день и ночь. Начальники штабов сообщат аналогичное мнение своим американским коллегам».

30 августа я получил ответ президента.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

30 августа 1942 года

«Я тщательно изучил вашу телеграмму относительно операции «Торч». Мое глубокое желание состоит в том, чтобы атаковать как можно скорее. Время является существенным фактором, и мы решительно ускоряем приготовления.

Я придерживаюсь твердого мнения, что первые атаки должны быть предприняты исключительно американскими сухопутными силами при поддержке ваших военно-морских, транспортных и авиационных частей.

Поэтому я предлагаю следующее:

а) американские войска высаживаются одновременно близ Касабланки и Орана;

б) они стремятся обеспечить шоссейные и железнодорожные коммуникации друг с другом по другую сторону горной цепи.

Расстояние составляет несколько более 300 миль. Это обеспечит для всей операции базу снабжения в Марокко, которая не будет зависеть от пролива и может быть использована для переброски подкреплений и снабжения для операций против Алжира и Туниса. Основная проблема, видимо, состоит в том, что нет достаточного прикрытия и боевых десантных судов для осуществления более чем двух высадок. Я понимаю, что было бы гораздо лучше провести три высадки, причем третью вы произвели бы на восточном побережье через неделю после нас. С этой целью, я думаю, мы должны пересмотреть наши ресурсы, собрать все до нитки, чтобы сделать возможной эту третью высадку. Мы можем временно отказаться от посылки конвоев в Россию на это время и подвергнуть риску или же вообще задержать отправку других грузовых судов.

Однако я хочу подчеркнуть, что при любых обстоятельствах одна из операций по высадке должна быть произведена на Атлантическом побережье.

Директива главнокомандующему всей операцией должна предусматривать, что операцию следует начать как можно скорее».

Как видно из этой телеграммы, возник целый ряд новых трудностей, вытекающих из уверенности американцев в том, что в то время как французы встретят американские войска без боя или, может быть, даже будут их приветствовать, всякое появление англичан повлечет за собой ожесточенное и упорное сопротивление. Воспоминания об Оране, Дакаре, Сирии, Мадагаскаре и нашей блокаде служили серьезными источниками вражды между Англией и Виши. Американский посол адмирал Леги, с другой стороны, поддерживал близкие и дружеские отношения с Петэном. Мы всегда старались подчеркивать американский характер этой экспедиции, а я так хотел, чтобы они согласились на нее, что с самого начала приветствовал то обстоятельство, что президент Рузвельт взял на себя руководство. Однако когда дело дошло до составления плана, было сочтено необходимым, чтобы очень большое число войск, основную долю транспортных средств и, по крайней мере, равную долю военно-воздушных и две трети военно-морских сил для операции выделили англичане.

Я не вполне разделял американскую точку зрения, что Виши так любило их и так ненавидело нас и что от этого зависело, будут ли французы сражаться или покорятся. Но я очень охотно соглашался с тем, что при условии, если будут приведены в действие необходимые силы и размах операции не будет роковым образом ограничен, нам следует пойти на то, что мы будем держаться на втором плане, насколько это физически возможно. Я даже согласился бы с тем, чтобы английские войска, которые будут участвовать в первой атаке, были в американской форме. Ничто так не важно, как успех.

8 сентября Эйзенхауэр и Кларк обедали со мной. Это была наша обычная встреча по вторникам. Я только что возвратился из палаты общин, где выступил с речью о результатах своей недавней поездки. Главная цель нашей беседы в тот вечер состояла в том, чтобы обсудить окончательную дату атаки в Северной Африке. Люди, занимавшиеся планированием этой операции, все еще намечали ее начало на 4 ноября.

Я спросил Айка, каково его мнение.

«8 ноября – 60 дней, считая с сегодняшнего дня», – ответил он.

Новая задержка, видимо, вызывалась необходимостью экипировать американские усиленные батальоны. Я снова, как и раньше, предложил одеть наши отлично подготовленные отряды «коммандос» в американскую форму для того, чтобы избежать дальнейших задержек. Однако Айк стремился сохранить исключительно американский характер операции.

15 сентября я телеграфировал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

15 сентября 1942 года

«Я вполне согласен с Вашими политическими соображениями относительно операции «Торч». Они разумны, если нас не опередят. Нет никаких признаков того, что противник знает об операции, и настроение французов сейчас как нельзя лучше. Я считаю дни.

В отношении всей операции «Торч», как ее военной, так и политической стороны, я считаю себя Вашим помощником и претендую лишь на то, чтобы откровенно высказывать Вам свою точку зрения. Ко дню высадки мы будем иметь очень мощную радиостанцию, и если Вы заранее запишете на граммофонные пластинки Ваше обращение к Франции и другой пропагандистский материал, то их можно будет передать во время операции. Мы, англичане, выступим только в том случае и только тогда, когда Вы сочтете необходимым. Это американское предприятие, в котором мы являемся Вашими помощниками».

Окончательное решение было принято 22 сентября на заседании начальников штабов, на котором председательствовал я и присутствовал Эйзенхауэр. Дата операции «Торч» была назначена на 8 ноября.

В разгар этой напряженной переписки с президентом относительно нашей главной операции Роммель предпринял решительную, но, как оказалось, последнюю попытку прорваться к Каиру. До тех пор пока эта битва не окончилась, я был всеми своими помыслами в Пустыне и все время думал о приближавшемся там испытании сил. Я полностью доверял нашим новым командующим и был убежден, что наше численное превосходство в войсках, танках и авиации значительно большее, чем когда бы то ни было ранее. Но после неожиданных неприятных сюрпризов последних двух лет было трудно избавиться от беспокойства.

Генерал Александер обещал мне прислать одно слово «Зип» («Зип» – застежка «молния» на моем костюме, который я так часто ношу), когда начнется наступление.

28 августа я писал ему:

«Что вы теперь думаете о возможностях «Зипа» в этом лунном месяце? Военная разведка сейчас не считает его неизбежным. Лучших пожеланий».

30 августа я получил односложный сигнал «Зип» и телеграфировал Рузвельту и Сталину:

«Роммель начал наступление, к которому мы готовились. Теперь может начаться важная битва».

План Роммеля, правильно угаданный Монтгомери, состоял в том, чтобы проникнуть своими танковыми частями через слабо защищенный минированный район на южном участке английского фронта, а затем повернуть на север и сокрушить наши позиции с фланга и тыла. Самым опасным участком, который мог бы обеспечить успех этого маневра, была горная цепь Алам-эль-Хальфа, и Монтгомери позаботился, чтобы этот район не попал в руки противника.

В течение ночи 30 августа две танковые дивизии германского Африканского корпуса проникли через минные заграждения и на следующее утро двинулись к впадине Раджил. Наша 7-я бронетанковая дивизия, организованно отступившая перед ними, заняла позицию на восточном фланге. К северу от германских танковых частей две итальянские бронетанковые дивизии и одна моторизованная также попытались проникнуть через минное поле. Они имели небольшой успех. Минное поле было более глубоким, чем они ожидали, и они оказались под сильным фланговым огнем артиллерии новозеландской дивизии. Однако 90-я германская легкая дивизия совершила успешный прорыв и открыла путь для наступления танковых частей на север. С другой стороны, одновременные сковывающие атаки были предприняты против индийской 5-й и австралийской 9-й дивизий. Эти атаки были отбиты после упорного боя. От впадины Раджил германские и итальянские танковые части должны были ударить на север против горной цепи Алам-эль-Хальфа или на северо-восток к Эль-Хаммаму.

Монтгомери надеялся, что они не выберут последнего направления. Он предпочитал вести сражение на избранном им поле боя в районе горной цепи. Роммелю подсунули карту, которая показывала легкий проход для танков в этом направлении и более тяжелый – дальше на восток. Генерал фон Томма, захваченный в плен два месяца спустя, заявил, что эта ложная информация возымела должное действие. И конечно, битва сейчас же приобрела именно ту форму, какую желал ей придать Монтгомери.

Вечером 31-го атака в северном направлении была отбита, и танковые части противника расположились лагерем на ночь, которую они провели неспокойно, под непрекращающимся артиллерийским огнем и ожесточенными бомбардировками с воздуха. На следующее утро они начали наступление на центр английских линий, где сейчас против них была сконцентрирована 10-я бронетанковая дивизия. Песок было преодолевать гораздо тяжелее, чем они ожидали, и сопротивление было сильнее, чем они рассчитывали встретить.

Атака, возобновленная днем, была отбита, Роммель теперь глубоко завяз. Итальянцы захромали. У него не было надежды послать подкрепление своим передовым танковым частям, а в результате трудностей передвижения по песку расходовалось много горючего, которого у него было мало. Он, возможно, также узнал о потоплении еще трех танкеров в Средиземном море. Поэтому 2 сентября его танковые части заняли оборонительные позиции и стали ожидать атаки.

Монтгомери не принял приглашения, и Роммелю ничего не оставалось делать, как отступить. Он выступил 3 сентября под нажимом с фланга со стороны английской 7-й бронетанковой дивизии, потеряв много транспортных машин, не имевших брони. В ту ночь началась контратака англичан не против танковых частей противника, а против 90-й легкой дивизии и моторизованной дивизии «Триест». Если бы их удалось разбить, то бреши в минных полях можно было бы блокировать, прежде чем германские танковые части вновь прорвутся назад через них. Новозеландская дивизия предприняла сильные атаки, но встретила ожесточенное сопротивление, и Африканскому корпусу удалось ускользнуть.

Монтгомери теперь прекратил преследование. Он собирался захватить инициативу, когда положение окончательно созреет, но не сейчас. Он удовольствовался тем, что отбил стоившую таких огромных потерь последнюю попытку Роммеля прорваться в Египет. При сравнительно незначительных собственных потерях 8-я армия и авиация, находившиеся в Пустыне, нанесли тяжелый удар противнику и вызвали новый кризис в его снабжении. Из документов, захваченных позже, нам известно, что Роммель находился в весьма стесненном положении и настойчиво требовал помощи. Мы знаем также, что в то время он был утомленным и больным человеком. Последствия сражения под Алам-эль-Хальфой сказались через два месяца.

Наши потери составили 110 офицеров и 1640 солдат. В том числе англичане потеряли 984, австралийцы – 257, новозеландцы – 405, южноафриканцы – 65 и индийцы – 39. Это была поистине имперская битва, в которой метрополия несла на себе основное бремя.

Хотя решение о двух наших великих операциях по обе стороны Средиземного моря уже было принято и подготовка к ним двигалась вперед, период ожидания вызывал хотя и сдерживаемое, но исключительное напряжение. Узкий круг людей, которые были осведомлены, волновались по поводу предстоящих событий. Те, кто ничего не знал, беспокоились, что ничего не происходит.

Уже 28 месяцев я руководил всеми делами, и в течение этого времени мы почти непрерывно несли военные поражения. Мы пережили падение Франции и воздушные налеты на Англию. К нам не вторглись. Мы все еще удерживали Египет. Мы остались живы, но были приперты к стене. Но и только. С другой стороны, какие катастрофы обрушились на нас! Фиаско в Дакаре, потеря всех территорий, отвоеванных нами у итальянцев в Пустыне, трагедия Греции, потеря Крита, следующие одна за другой неудачи в войне с японцами, потеря Гонконга, разгром командования АБДА и захват всех территорий, находящихся в его ведении, катастрофа в Сингапуре, захват японцами Бирмы, поражение Окинлека в Пустыне, капитуляция Тобрука, неудача, как в то время считали, в Дьепе – все это были звенья единой цепи несчастий и неудач, не имевших себе равных в нашей истории. То обстоятельство, что мы больше не были одиноки, что теперь в союзе с нами были две самые могущественные нации в мире, отчаянно сражавшиеся на нашей стороне, безусловно, давало нам уверенность в конечной победе. Но это же обстоятельство, устраняя сознание смертельной опасности, лишь развязывало руки критикам. Удивительно ли, что при таких условиях весь характер и система руководства войной, за которое я нес ответственность, ставились под сомнение и вызывали недовольство?

Было, конечно, весьма примечательно, что в этот мрачный период я не был отстранен от власти и мне не предъявляли требований изменить свои методы, с чем, как все знали, я никогда бы не согласился. В таком случае я ушел бы со сцены с тяжелым грузом на плечах, а плоды, которые наконец собрали бы, приписывались бы моему, хотя и запоздалому, уходу. Действительно, весь ход войны должен был вот-вот измениться. Отныне нас ожидали все возрастающие успехи, почти не омрачавшиеся неудачами. Хотя предстояла длительная и тяжелая борьба, требовавшая от всех нас самых напряженных усилий, мы достигли вершины перевала, и наш путь к победе теперь не только был определенным и верным, но сопровождался почти все время отрадными событиями. Я не был лишен права участвовать в этой новой фазе войны благодаря единству и силе военного кабинета, благодаря доверию, которое мне продолжали оказывать мои политические и профессиональные коллеги, благодаря непоколебимой верности парламента и неуклонной доброй воле наций. Все это показывает, как много удач бывает в человеческих делах и как мало мы должны заботиться о чем-либо другом, кроме того, чтобы всеми силами стараться делать все, что мы можем.

Целый ряд видных деятелей, с которыми я поддерживал различной степени близкие отношения, особенно остро чувствовали напряженность этих двух месяцев. Один из наиболее влиятельных и способных верховных комиссаров доминионов написал пространное письмо, попавшее ко мне в руки и получившее хождение в нашем избранном кругу. Этот документ начинался словами: «Эмоциональная ценность г-на Черчилля, несомненно, весьма велика, но...», и далее следовал длинный перечень моих промахов и множество предложений, направленных на то, чтобы облегчить бремя, которое я несу, взяв власть у меня из рук. Мой друг лорд Тренчард, которого я знал и с которым часто работал на протяжении более четверти века, написал внушительное письмо, прислав мне его копию, в котором настаивал на всемерной концентрации внимания на действиях бомбардировочной авиации.

Но самые серьезные замечания по поводу наших методов ведения войны поступили со стороны сэра Стаффорда Криппса, лорда – хранителя печати. Как лидер палаты общин, он занимал положение первостепенного значения. Поэтому я очень встревожился, когда по возвращении из-за границы в конце августа обнаружил, что у него возникли серьезные сомнения относительно морального состояния нации и эффективности нашего аппарата, осуществляющего центральное руководство войной. В настроении общественности в стране он усматривал широко распространенное чувство замешательства и недовольства. Рабочие, по его мнению, переживали деморализующее чувство бесполезности, когда они слышали, что оружия, для производства которого они напрягали все свои силы, не хватало в Ливии.

Ученые, инженеры, у которых появлялись новые мысли о создании новых средств вооружения, не встречали поощрения. Представители деловых кругов возмущались официальными задержками, нерешительностью и созданием бесконечного множества ненужных комиссий.

В вооруженных силах офицеры и солдаты были сбиты с толку и встревожены результатами скверного военного руководства. По мнению Криппса, возникла настоятельная необходимость вдохнуть энергию и энтузиазм в военные усилия страны. С этой целью он предложил ряд реформ нашего правительственного аппарата. С некоторыми из них я был полностью согласен и принял меры для того, чтобы провести их в жизнь. Но в основном вопросе технического руководства войной я глубоко расходился со взглядами, выраженными лордом – хранителем печати. Правда, он не предлагал заменить меня или сместить меня с моего поста. Вместо этого он предлагал, чтобы как министр обороны я приблизил к себе в качестве советников трех человек, столь же высокопоставленных, как, например, начальники штабов, которые наблюдали бы за работой объединенных штабов военного планирования и могли бы посвятить все свое время военному планированию в самом широком смысле.

Эти три человека должны были создать независимый директорат военного планирования, который пристально следил бы за всей стратегией войны и изучал все будущие операции, и в этих целях они должны были заменить комитет начальников штабов. На каждом театре войны должен быть единый командующий, обладающий полной властью над всеми военно-морскими, сухопутными и военно-воздушными силами. Эти командующие, при которых будут находиться небольшие объединенные штабы, должны подчиняться непосредственно директорату военного планирования. Короче говоря, его предложение сводилось к тому, что министр обороны должен превратиться в верховного главнокомандующего, непосредственно руководящего всеми тремя видами вооруженных сил во всем мире с тем, чтобы от министра и ниже шла неразрывная цепь предвидения, планирования и действий.

Это, действительно, было идеально с точки зрения планирования. Новый директорат, занимающийся исключительно планированием и наделенный всеми полномочиями в области руководства и контроля, мог бы действовать свободно, не отвлекаясь на повседневные деда, которыми вынуждены заниматься начальники штабов, осуществляющие контроль над войсками, находящимися под их командованием. Эти многообразные повседневные заботы будут предоставлены начальникам штабов и персоналу, находящемуся в их распоряжении в их индивидуальном и коллективном качестве, в то время как верховное командование будет разрабатывать свою стратегию и планы в блестящей изоляции. Я не верил, чтобы такой дуализм мог принести успех, и решительно обрушился на предложения лорда – хранителя печати. Я считал их необоснованными теоретически и недейственными на практике. Основной принцип руководства войной состоит, по моему мнению, в том, что военные планы должны формулироваться людьми, обладающими властью и ответственностью для их реализации.

Создание директората военного планирования, оторванного от штабов вооруженных сил, несущих ответственность за действия, было бы порочным в принципе, ибо возникли бы два соперничающих органа, один ответственный, а другой безответственный, но оба имеющие номинально равный статус.

Нетрудно предвидеть опасности и антагонизм, порождаемые такой системой. Любой умный человек может составлять планы обеспечения победы в войне, если он не несет ответственности за их реализацию.

Этими и аналогичными доводами я отвечал лорду – хранителю печати и стремился убедить его в правоте своей точки зрения. Наш упорный спор занял большую часть сентября. Но мне не удалось убедить его. 21 сентября он сообщил мне, что считает своим долгом уйти в отставку из состава правительства, в котором он занимал такой важный пост.

В конце концов Стаффорд Криппс так и не ушел из правительства. Хотя он больше не хотел брать на себя полную ответственность, связанную с пребыванием в составе военного кабинета, мне все же очень хотелось найти для него какое-то другое поле деятельности в правительстве, на котором можно было бы по-прежнему использовать его талант и энергию.

Полковник Льевелин охотно согласился уступить место сэру Стаффорду Криппсу в министерстве авиационного производства и взять на себя эту ответственную роль в Вашингтоне. Виконт Крэнборн, на котором лежала тяжелая задача лидера палаты лордов, принял пост лорда – хранителя печати и передал свои обязанности по министерству колоний полковнику Оливеру Стэнли, который хотел в это время оставить свою военную работу и снова занять министерский пост. Антони Иден согласился, помимо своих обязанностей министра иностранных дел, взять на себя также задачу руководства палатой общин.

Перевод сэра Стаффорда Криппса в министерство авиационного производства создал вакантный пост в военном кабинете, который занял Герберт Моррисон. В качестве министра внутренних дел и внутренней безопасности он успешно проявил свои большие административные способности, приспособив нашу организацию гражданской обороны к выполнению разнообразных задач, ставших перед ней в 1940 и 1941 годах.

В такой напряженной внутренней политической обстановке я находил некоторое облегчение в изучении предложений относительно будущего мирового правительства в послевоенный период, которые министерство иностранных дел разрабатывало при консультации с государственным департаментом в Вашингтоне. Министр иностранных дел разослал в октябре членам военного кабинета важный документ на эту тему, озаглавленный «План четырех держав», согласно которому верховное руководство должно исходить от совета, состоящего из представителей Великобритании, Соединенных Штатов, России и Китая. Я рад, что нашел в себе силы в тот же момент записать свое мнение в следующей памятной записке:

Премьер-министр – министру иностранных дел

21 октября 1942 года

«1. Несмотря на бремя, накладываемое развивающимися событиями, я попытаюсь написать ответ. На первый взгляд очень легко выбрать эти четыре великие державы. Однако мы не знаем, с какой Россией и с какими русскими требованиями нам придется столкнуться. Несколько позже это может стать возможным. Что касается Китая, то я не могу рассматривать чунцинское правительство как представителя великой мировой державы. Несомненно, появился бы голос на стороне Соединенных Штатов в любой попытке ликвидировать Британскую заморскую империю.

2. Я должен признать, что мои мысли сосредоточены в первую очередь на Европе – на возрождении величия Европы, колыбели современных наций и цивилизации. Было бы неизмеримой катастрофой, если бы русское варварство подавило культуру и независимость древних государств Европы. Как это ни трудно сейчас сказать, я думаю, что европейская семья наций может действовать единодушно под руководством Совета Европы. Я надеюсь в будущем на создание Соединенных Штатов Европы, при которых барьеры между нациями будут сведены к минимуму и будут возможны неограниченные поездки по этим странам. Я надеюсь быть свидетелем того, что экономика Европы будет изучаться в целом. Я надеюсь увидеть создание Совета, состоящего, возможно, из 10 членов, включая бывшие великие державы и несколько конфедераций – скандинавскую, дунайскую, балканскую и др., который располагал бы международной полицией и которому было бы поручено держать Пруссию разоруженной. Конечно, нам придется во многих отношениях и в весьма значительных отношениях работать с американцами, но Европа является нашей первой заботой, и мы, конечно, не хотим замыкаться с русскими и китайцами, когда шведы, норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы, французы, испанцы, поляки, чехи и турки будут иметь свои жгучие проблемы, будут гореть желанием получить от нас помощь и достаточно сил, чтобы заставить выслушать их. Позже будет легко более пространно говорить на эти темы. К сожалению, сейчас основное внимание – и Ваше и мое – должно быть уделено войне».

Я вернулся из Москвы с новой решимостью помочь России, насколько это в наших силах. Было ясно, что предстоящая зимняя кампания явится критической стадией борьбы на Востоке, что русский южный фланг в районах Дона и Кавказа явится театром военных действий, а нефтепромыслы Баку и господство над Каспийским районом будут непосредственной немецкой целью. На меня большое впечатление произвела твердая уверенность Сталина, что он одержит победу. Я знал из того, что он рассказал мне в Кремле, что он готовит колоссальный контрудар. Мы мало что могли сделать для того, чтобы повлиять на этот гигантский конфликт. Мы должны посылать русским армиям материалы любой ценой всеми путями. Мы должны продолжать отправку конвоев арктическим путем и расширять движение по Трансперсидской железной дороге. Единственная прямая военная помощь, которую мы могли оказать, состояла в том, чтобы отправить крупные англо-американские воздушные силы в район Каспия. Но и выполнение этой задачи должно было быть отложено до одержания победы в Западной пустыне. Тем временем нужно было продолжать подготовку к оказанию этой прямой помощи под кодированным названием – операция «Велвет».

Как только я возвратился домой, я официально представил этот проект президенту.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

30 августа 1942 года

«1. Проект отправки на южный фланг русских армий, английских и вскоре американских военно-воздушных сил должен рассматриваться в плане долгосрочной политики нашего сотрудничества с Россией и защиты персидских нефтепромыслов. Главными доводами в пользу этой операции являются:

а) общее усиление русской воздушной мощи;

б) создание передовой линии обороны всех наших интересов в Персии и Абадане;

в) моральное значение проявления духа товарищества с русскими значительно превзойдет все то, что можно ожидать от сил, которые будут предоставлены;

г) она не представляет собой распыления сил, а еще большую концентрацию сил против главного объекта авиации союзников, а именно изматывание германской авиации повседневными боями.

2. Следуя различным высказываниям на эту тему, которые содержались в нашей корреспонденции, и учитывая, что Вы относились к этому вопросу в принципе благосклонно, я от имени правительства его величества в своих переговорах со Сталиным дал обязательство на этот счет и заявил, что Вы также проявляете большой интерес к этому вопросу, Теперь, г-н президент, я представляю Вам официальный проект, по которому Вы, возможно, соблаговолите высказать свое решение:

а) Предложение состоит в том, чтобы направить в Закавказье англо-американские военно-воздушные силы для того, чтобы помочь русским наземным и воздушным силам удерживать линию, идущую через Кавказские горы и Черноморское побережье, Необходимые воздушные силы будут отозваны из Египта, как только положение в Западной пустыне позволит высвободить эти силы с фронта, и после этого они могут быть сконцентрированы в районе Баку, Батуми в течение двух месяцев с того момента.

б) Это предложение в общих чертах уже было сделано премьеру Сталину, который с благодарностью принял его и указал, что подробности плана должны быть дополнительно изучены. Во время переговоров между начальником имперского генерального штаба, маршалом авиации Теддером и маршалом Ворошиловым было решено, что совместное планирование и подготовка должны быть начаты немедленно, и было предложено, чтобы представители союзной авиации направились с этой целью в Москву.

3. В случае согласия американцев эти военно-воздушные силы должны включать следующие части: 8 эскадрилий истребителей ближнего действия, 1 эскадрилью истребителей дальнего действия, 3 эскадрильи легких бомбардировщиков, 2 эскадрильи средних бомбардировщиков, 1 американский полк тяжелой бомбардировочной авиации и, возможно, позже одну разведывательную эскадрилью.

4. Ввиду крайних трудностей снабжения этих войск из-за отсутствия хороших наземных коммуникаций потребуется большое количество транспортной авиации для снабжения этих сил. Для этой цели представляется необходимым иметь минимум одну американскую транспортную авиагруппу в составе приблизительно 50 самолетов.

5. Таким образом, предполагаемый американский вклад будет состоять из одного американского полка тяжелой бомбардировочной авиации, ныне находящегося в Египте, и одной транспортной авиагруппы, которой сейчас нет на Ближнем Востоке. Даже если Роммель будет изгнан из Киренаики, воздушная оборона Египта и наши протяженные линии коммуникаций в Западной пустыне явятся тяжелой обязанностью. Весьма важно также, чтобы поставки американских истребителей для английских военно-воздушных сил в Египте осуществлялись полностью и без промедлений, поскольку нам следует ожидать больших потерь в районе Кавказа не только в воздушных боях, но и в результате скверных коммуникаций и отсутствия возможностей для ремонта в этом районе.

6. В отношении защиты своих баз и линий коммуникаций нашим воздушным силам придется полагаться главным образом на русские силы, но мы должны быть готовы направить легкие зенитные части для обороны аэродромов...

8. Эти военно-воздушные силы будут действовать под стратегическим контролем русского верховного командования, но будут представлять собой однородные союзные силы, находящиеся под непосредственным командованием английского офицера, который будет располагать правом обращаться к своему правительству.

9. Вышеуказанное должно составлять основу инструкции миссии, состоящей из английских и американских офицеров военно-воздушных сил, которая должна быть отправлена безотлагательно в Россию для необходимого планирования разведки и практической подготовки совместно с русскими. Крайне важно, чтобы к осуществлению этой операции приступили без задержки».

Президент, который был в это время занят выборами в конгресс, ответил коротко:

Президент Рузвельт – премьер-министру

31 августа 1942 года

«Относительно Вашей телеграммы я Вам дам знать ко вторнику. Я вполне согласен с желательностью этого мероприятия и приложу все усилия, чтобы согласовать его с другими операциями.

Мы также работаем над проблемой Персидской железной дороги, и я уведомлю Вас и об этом».

В начале сентября отправился новый арктический конвой. Я информировал Сталина об отправке конвоя.

Премьер-министр – премьеру Сталину

6 сентября 1942 года

«1. Конвой PQ-18 в составе 40 пароходов вышел. Так как мы не можем посылать наши тяжелые корабли в сферу действия авиации противника, базирующейся на побережье, мы выделяем мощные ударные силы из эсминцев, которые будут использованы против надводных кораблей противника, если они атакуют нас к востоку от острова Медвежий. Мы также включаем в сопровождение конвоя для защиты его от нападения с воздуха только что построенный вспомогательный авианосец. Далее мы ставим сильную завесу из подводных лодок между конвоем и германскими базами. Однако риск нападения германских надводных кораблей по-прежнему остается серьезным.

Эту опасность можно эффективно отразить лишь путем выделения для действий в Баренцевом море ударной авиации такой силы, чтобы немцы рисковали своими тяжелыми кораблями не менее, чем мы рискуем нашими в этом районе. Для разведывательных целей мы выделяем 8 летающих лодок «Каталина» и 3 разведывательных аэрофотосъемочных подразделения «Спитфайеров», которые будут оперировать из Северной России. С целью увеличения масштаба воздушного нападения мы отправили 32 самолета-торпедоносца, которые по пути понесли потери, хотя мы надеемся, что по крайней мере 24 из них будут пригодными для операций. Указанные самолеты совместно с предоставляемыми Вами, как нам известно, 19 бомбардировщиками и самолетами-торпедоносцами, 42 истребителями короткого радиуса действия и 43 истребителями дальнего радиуса действия, я еще раз повторяю, будут недостаточны для того, чтобы оказать окончательное сдерживающее воздействие на противника. В чем мы нуждаемся – это в большом количестве бомбардировщиков дальнего действия. Мы полностью понимаем, что громадное давление, которое Вы испытываете на главном фронте борьбы, затрудняет предоставление большого количества русских армейских бомбардировщиков дальнего действия. Но мы должны подчеркнуть большое значение этого конвоя, в котором принимают участие 77 военных судов, которым во время операций придется использовать 15 тысяч тонн горючего. Если Вы можете временно перебросить дополнительное количество бомбардировщиков дальнего действия на Север, то прошу это сделать. Это крайне необходимо в наших общих интересах.

2. Наступление Роммеля в Египте получило сильный отпор, и я возлагаю большие надежды на то, что мы сможем добиться там благоприятного исхода в течение нынешнего месяца.

3. Операция «Торч», хотя и отложена на 3 недели сверх того самого раннего срока, о котором я Вам говорил, готовится полным ходом.

4. Я ожидаю ответа Президента на определенные предложения, которые я ему сделал относительно использования контингента англо-американских военно-воздушных сил для действий на Вашем южном фланге зимой. Он в принципе согласен, и я ожидаю получить от него подробные планы. Я затем снова телеграфирую Вам. Между тем я надеюсь, что составление планов в отношении аэродромов и коммуникаций может продолжаться в том порядке, с которым с Вашего одобрения согласились Ваши офицеры, когда я был в Москве. Для этой цели мы хотим сначала командировать штабных офицеров из Египта в Москву, как только Вы будете готовы к тому, чтобы мы это сделали.

5. С огромным восхищением мы следим за продолжающимся великолепным сопротивлением русских армий. Германские потери, конечно, велики, и приближается зима. В своем выступлении в Палате общин во вторник я дам в приемлемой, как я надеюсь, для Вас форме отчет о моей поездке в Москву, о которой я сохраняю самые приятные воспоминания.

6. Пожалуйста, передайте мои добрые пожелания г-ну Молотову и поблагодарите его за поздравления по случаю моего благополучного возвращения. Да поможет Бог преуспеванию всех наших предприятий».

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

8 сентября 1942 года

«Ваше послание получил 7 сентября, Я понимаю всю важность благополучного прибытия конвоя РQ-18 в Советский Союз и необходимость принятия мер по его защите, Как нам ни трудно выделить дополнительное количество дальних бомбардировщиков для этого дела в данный момент, мы решили это сделать, Сегодня дано распоряжение дополнительно выделить дальние бомбардировщики для указанной Вами цели.

Желаю Вам успеха в осуществлении операции против Роммеля в Египте, а также полного успеха в осуществлении операции «Факел»[67].

Тяжелые потери, понесенные арктическими конвоями, в том числе 12 потопленных судов из конвоя «PQ-18», ухудшение положения в Атлантике и увеличение потребности в судах для операции «Торч» заставили нас рассмотреть вопрос о том, можем ли мы продолжать эти рейсы северным путем в Россию. Я уже предупредил об этом президента Рузвельта.

Президент Рузвельт – для комитета начальников штабов

«Мы готовы взять на себя эксплуатацию Персидской железной дороги, и соответствующие планы сейчас разрабатываются. Мы подробно рассматриваем вопрос об отправке англо-американской авиации в Южную Россию, и я надеюсь, что скоро смогу дать знать Вам по этому поводу. Я вполне сознаю важность того, чтобы Сталин знал, что мы беремся за дело серьезно... Если будет принято решение против отправки дальнейших конвоев, я, конечно, сделаю все, что смогу в отношении Сталина».

Неотложность вопроса о конвоях явилась причиной особого внимания, которое я уделял проекту операции «Юпитер»

Премьер-министр – генералу Немею

16 сентября 1942 года

«Для поддержания контакта с Россией и в целях снабжения и поддержания боеспособности русских армий проблема бесперебойного снабжения должна рассматриваться как одна из трех-четырех важнейших проблем, стоящих перед нами. Ради этого союзники должны пойти на величайшие жертвы и напряжение сил. Полное поражение России или превращение ее в незначительный военный фактор бросит против нас все германские армии. Президент заявил, что он считает дальнейшую отправку конвоев «PQ» операцией, по своему значению равной операции «Торч», хотя он готов отменить отправку одного – двух конвоев ради операции «Торч».

2. Поэтому перед нами открываются две возможности:

а) продолжать наряду с операцией «Торч» отправку конвоев «PQ» (быть может, пропустив один или два) и все операции, связанные с операцией «Торч», на протяжении всего 1943 года. Безусловно, размер конвоев должен быть увеличен. Мы торжественно пообещали русским увеличить поставки, и они все больше будут зависеть от импортного вооружения, так как их собственная территория уменьшилась в результате вражеского вторжения; или же

б) очистить от немцев север Норвегии в результате одной из форм операции «Юпитер».

Если учесть потери, сопряженные с отправкой этих конвоев, и то, что их придется нести, по крайней мере, три раза каждые два месяца, а с другой стороны, если учесть пагубные последствия, которые вызовет наше заявление, что мы больше не можем отправлять конвои, то вполне возможно, что операция «Юпитер» при всем сопряженном с нею риске и дорогой цене, которыми она может достаться, будет найдена не только необходимой, но в конечном счете и наиболее дешевой.

Я не сомневаюсь, что мы сможем иметь примерно две американские дивизии, подготовленные для действий в арктических условиях, и вместе с канадским корпусом и несколькими русскими дивизиями, не считая участвующих в русском наступлении, мы сможем собрать достаточно войск для того, чтобы захватить район операции «Юпитер». Но если мы не сделаем теперь же реальных приготовлений, а ограничимся только планами на бумаге (которые могут быть осуществлены так или иначе в 1943/44 году), если не закажем снаряжение, не обучим войска и т. п., то это будет означать, что мы не намерены даже сделать выбора.

Следовательно, если операция «Юпитер», так же как и операция «Торч», будет осуществлена, то операции «Раунд-ап» не будет до 1944 года. Такой точки зрения уже придерживаются Соединенные Штаты. Но операция «Торч» сама по себе не может заменить операцию «Раунд-ап».

Я считал разумным представить этот план Сталину и предложил направить к нему самого Макнотона для того, чтобы объяснить этот план русскому верховному командованию. Было также необходимо разъяснить Сталину, что, хотя мы готовы рассматривать вопрос об операции типа «Юпитер», обязательства, взятые нами в связи с операцией «Торч», неизбежно приведут к временному сокращению масштабов поставок в Россию и что сейчас не может быть и речи об отправке нового конвоя такого же размера, как конвой «PQ-18». 22 сентября я телеграфировал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

22 сентября 1942 года

«Ниже следует текст телеграммы, которую я хочу послать Сталину:

1. Как я сказал Вам в Москве, мы убеждены, что самым действенным вкладом, который мы и Соединенные Штаты можем внести в 1942 году в дело разгрома Германии, было бы осуществление операции «Торч» как можно скорее.

2. Дата, о которой теперь окончательно договорились с президентом, приходится на начало ноября.

3. Результатом операции «Торч» должно быть: а) либо немцы будут вынуждены перебросить с других фронтов авиационные и сухопутные силы для того, чтобы отразить наш удар; б) либо они вынуждены будут примириться с новым положением, созданным успехом операции «Торч», которая в таком случае вызовет дальнейшее отвлечение сил в результате угрозы наступления против Сицилии и Южной Европы.

4. Значительный успех последней конвойной операции достигнут только благодаря тому, что в ней участвовало не менее 77 военных кораблей. Обеспечение подобной защиты будет невозможно до конца года, когда эскортные суда, которые сейчас должны быть сконцентрированы для операции «Торч», снова могут быть направлены в северные воды.

5. Тем временем мы стараемся найти возможности, чтобы отправлять Вам материалы в меньшем масштабе северным путем в остающийся период 1942 года.

6. Мы намерены возобновить в полной мере отправку материалов начиная с января 1943 года».

Президент Рузвельт – премьер-министру

21 сентября 1942 года

«Я согласен с Вами, что обстановка требует от нас отказаться от отправки конвоя «PQ-19». Хотя я и считаю, что это будет тяжелым ударом для русских, тем не менее я полагаю, что цели, для которых будут использованы эскортные суда, и в смысле времени и в смысле места операции делают это решение неизбежным. Как бы то ни было, но конвой «PQ-19» ни при каких обстоятельствах не отправился бы раньше чем через 10 дней, и я твердо уверен, что нам не следует уведомлять русских до истечения этого срока и до тех пор, пока мы не будем абсолютно уверены, что этот конвой не будет отправлен. Я считаю, что мы ничего не выиграем, если уведомим Сталина раньше, чем нужно, а потеряем многое. Кроме того, я полагаю, что за 10 дней мы можем прийти к окончательному решению относительно отправки авиации в Закавказье, о чем Сталин должен быть уведомлен одновременно».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

28 сентября 1942 года

«Самой ранней датой для отправки конвоя «PQ-19» могло быть 2 октября, то есть пять дней после даты, которой помечена Ваша телеграмма от 27 сентября. Однако, если Вы считаете это целесообразным, мы можем до 7-го числа или позже делать вид, что мы отправляем этот конвой. Основная часть судов находится в шотландских портах. Согласен, что весьма важно сделать определенное предложение относительно воздушной поддержки на Кавказе».

5 октября я получил замечания президента по поводу телеграммы, которую я собирался 22 сентября послать Сталину.

Президент Рузвельт – премьер-министру

5 октября 1942 года

«Я внимательно ознакомился с Вашей телеграммой, которую Вы собирались послать Сталину 22 сентября.

Я глубоко убежден, что нам следует взять на себя твердое обязательство предоставить военно-воздушные силы для Кавказа и что эта операция не должна зависеть от каких бы то ни было других.

Наши величайшие надежды сейчас связаны с русским фронтом, и сейчас мы должны только найти прямой способ помочь им, помимо наших все сокращающихся поставок. Мы, со своей стороны, обязуемся заменить на Среднем Востоке все наши самолеты, которые будут переведены оттуда, и помочь Вам всеми мерами в разрешении Вашей проблемы военно-воздушных сил на Среднем Востоке.

Что касается конвоя «PQ-19», я решительнейшим образом считаю, что мы не должны сообщать Сталину, что этот конвой не отправится. После беседы с адмиралом Кингом я хотел бы настаивать на применении иной тактики, руководящими принципами которой явятся уклонение и рассредоточение.

Поэтому пусть конвой «PQ-19» будет отправлен последовательными группами в составе самых быстроходных судов, которые сейчас погружены или находятся под погрузкой для России. Эти группы будут состоять из двух-трех судов каждая в сопровождении двух-трех эскортных кораблей и будут выходить в море через интервалы от 24 до 48 часов. Им, возможно, придется обойтись без полного военно-морского прикрытия, которое могло бы защитить конвой от «Тирпица» или тяжелых крейсеров, но это будет риск, на который мы должны пойти. Мы знаем, что, поскольку это касается воздушных налетов, погода, по всей вероятности, не каждый день будет неблагоприятной для нас, а наступление более длинных ночей поможет нам.

Я полагаю, что таким образом нам удастся провести такую же часть судов, как при проводе конвоя «PQ-18». При любых условиях я считаю, что нам лучше пойти на этот риск, чем поставить под угрозу все наши отношения с Россией в данное время. Я знаю, что Вы и Паунд всесторонне рассмотрите это мое предложение. Я должен сказать Вам, что наш посол адмирал Стэндли попросил разрешения прибыть домой для того, чтобы лично передать очень важное сообщение, и я несколько тревожусь, что это может быть за сообщение».

Относительно операции «Велвет» президент предложил, чтобы я сообщил Сталину следующее:

«Вы припомните наш разговор об отправке англо-американских военно-воздушных сил на Кавказ. Я изучил этот вопрос с президентом, и мы решили осуществить это без промедления. Я сообщу Вам о численности военно-воздушных сил, которые мы можем выделить, и о наших планах подготовки этих сил в настоящие месяцы»,

На протяжении последующих недель между мной и президентом продолжались переговоры о возможности операции «Велвет» и относительно путей и средств продолжения отправки конвоев арктическим путем. 5 октября после почти месячного молчания получил через Майского следующую телеграмму от Сталина:

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

3 октября 1942 года

«1. Должен Вам сообщить, что наше положение в районе Сталинграда изменилось к худшему с первых чисел сентября. У немцев оказались большие резервы авиации, которые сосредоточили они в районе Сталинграда и добились двойного превосходства в воздухе. У нас не хватило истребительных самолетов для прикрытия наземных войск. Даже самые храбрые войска оказываются беспомощными, когда они не прикрыты с воздуха. Нам особенно нужны «Спит-файеры» и «Аэрокобры». Обо всем этом я подробно рассказал господину Уилки.

2. Транспорты с вооружением прибыли в Архангельск и разгружаются. Это большая помощь. Однако ввиду недостатка тоннажа мы могли бы временно отказаться от некоторых видов помощи и тем сократить потребность в тоннаже при условии, что будет усилена помощь истребительной авиацией. Мы могли бы временно отказаться от своих заявок на танки и артиллерийское вооружение, если бы Англия и США вместе могли поставлять нам 800 истребителей ежемесячно, из них примерно 300 штук – Англия и 500 штук – США. Такая помощь была бы более эффективной, и она улучшила бы положение на фронте.

3. Сообщения Вашей разведки о том, что Германия производит ежемесячно не более 1300 боевых самолетов, не подтверждаются нашими данными. По нашим данным, германские авиационные заводы вместе с заводами в оккупированных странах по изготовлению деталей самолетов производят ежемесячно не менее 2500 боевых самолетов».

Я переслал эту телеграмму президенту со следующими комментариями:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

7 октября 1942 года

«1. Нет возможности отправить конвой «PQ-19» отдельными группами при сокращенном сопровождении, как Вы предлагаете. Точно так же больше невозможно скрывать от русских тот факт, что мы не отправляем конвой. Майскому уже известно создавшееся положение, хотя он и не информирован официально, и я полагаю, что он дал Сталину знать об общих перспективах. Мы готовимся отправить отдельно 10 судов во время периода темноты в октябре[68]. Все это английские суда, и команды на них будут набираться из добровольцев, поскольку плавание сопряжено с огромными опасностями и их единственная надежда на спасение в случае потопления судна и невозможности оказать им помощь состоит в специальной арктической одежде и таких нагревательных приборах, которые можно будет поместить в спасательных лодках. Абсолютно ничто другое невозможно, если Вы не можете предоставить несколько американских судов для самостоятельной отправки после 9 ноября, в случае если опыт покажет, что шансы на успех такой операции достаточно благоприятны.

2. Я полагаю, что Сталину лучше всего прямо сказать правду, но что действительно был смысл подождать две недели, как Вы предложили. Я твердо считаю, что ему следует сказать сейчас.

3. Что касается операции «Велвет», ничего нельзя будет перебросить до битвы в Египте. Существует угроза, что немцы заберут свою авиацию из России и перебросят ее в Египет. Существует также вероятность того, что в любом случае они будут вынуждены направить большое число самолетов против операции «Торч».

Но хотя мы не можем быть уверены относительно ранней даты, мне кажется, мы можем более точно определить состав этих сил. Уже б течение нескольких недель мы планировали точный состав этих 20 эскадрилий при условии Вашего согласия и помощи. Я хотел бы установить точнее состав этих сил и время, необходимое для того, чтобы направить и ввести в действие эти силы.

4. Я недоумеваю, какое сообщение Вам везет адмирал Стэндли, но я не могу поверить, чтобы оно грозило сепаратным миром. До сих пор русская кампания была весьма неблагоприятной для Гитлера, и хотя они злы на нас обоих, они отнюдь не отчаялись.

5. Если поэтому мы предложим операцию «Велвет» в тех рамках, в каких она сейчас определена, плюс увеличение поставок самолетов и отправка отдельных судов арктическим путем, я полагаю, что этого будет достаточно для того, чтобы заполнить образовавшийся пробел до того, как начнется «Торч».

9 октября я сообщил Сталину по телеграфу план операции «Велвет».

Премьер-министр – премьеру Сталину

9 октября 1942 года

«1. Мы начнем наступление в Египте в конце этого месяца, а «Торч» начнется в начале ноября. Эти операции должны будут или

a) заставить немцев перебросить воздушные и сухопутные силы для противодействия нашему наступлению, или

б) вынудить их примириться с новым положением, сложившимся в результате наших успехов, которое затем вследствие угрозы нападения на Сицилию и на юг Европы приведет к отвлечению их сил.

2. Наше наступление в Египте будет предпринято большими силами. «Торч» будет крупной операцией, в которой, помимо военно-морского флота Соединенных Штатов, будут участвовать 240 британских военных кораблей и более полумиллиона человек. Все это неотвратимо движется вперед.

3. Президент и я желаем, чтобы на Ваш южный фланг были отправлены англо-американские силы и чтобы они действовали под стратегическим контролем Советского Верховного Командования. Эти силы будут иметь следующий состав: британские – 9 истребительных эскадрилий, 5 бомбардировочных эскадрилий; Соединенных Штатов – одна группа тяжелых бомбардировщиков и одна транспортная группа. Мы отдали распоряжение о формировании и дислокации этих сил с тем, чтобы они были готовы к боям в начале нового года. Большая часть этих сил прибудет из Египта, как только она будет высвобождена там из боев, которые, как мы полагаем, будут для нас успешными.

4. В письме, которое г-н Майский передал мне 5 октября, Вы просили о значительном увеличении поставок истребительной авиации для России со стороны Англии и Соединенных Штатов. Мы отправим, по возможности в ближайшее время, по маршруту через Персидский залив 150 «Спитфайеров», и дополнительно будут посланы запасные части, эквивалентные 500 самолетам. Эти самолеты будут отправлены, как только они будут получены, в качестве специального подкрепления, которое мы не сможем предоставить вторично. Это специальное подкрепление предоставляется, помимо и сверх протокола о поставках, по северному маршруту, поскольку этим маршрутом можно пользоваться. Президент Рузвельт сообщит отдельной телеграммой относительно доли Соединенных Штатов.

5. Я испытал большое облегчение по поводу того, что столь значительная часть последнего конвоя благополучно прибыла в Архангельск. Этот успех был достигнут только благодаря тому, что в этой операции было использовано не менее 77 военных кораблей. Военно-морская защита будет невозможной до завершения наших предстоящих операций. Когда эскортные суда, необходимые для «Торч», будут высвобождены, то они снова смогут быть представлены для северных вод.

6. Однако мы тем временем намерены сделать все возможное, чтобы отправлять Вам поставки по северному пути посредством посылки отдельных судов вместо эскортируемых конвоев. Приняты меры к отправке судов из Исландии между 28 октября и 8 ноября в безлунный период. Готовятся 10 наших судов дополнительно к тому, что отправят американцы. Суда будут следовать в отдельности с интервалами приблизительно в 200 миль, а в отдельных случаях с более значительными интервалами и будут полагаться на маневрирование и рассредоточение.

7. Мы надеемся возобновить поток поставок конвоями под сильным эскортом с января 1943 года[69].

8. Конечно, нам и Вам значительно помогло бы, если бы немцев можно было лишить возможности использовать аэродромы в Северной Норвегии. Если бы Ваши штабы смогли составить хороший план, то Президент и я немедленно рассмотрели бы возможность участия в его осуществлении до передела наших возможностей».

Президент предпринял аналогичные шаги.

Премьер Сталин – премьер-министру

13 октября 1942 года

«Ваше послание от 9 октября получил. Благодарю».

Атмосфера была отравлена подозрениями. Московская печать много и с запозданием писала об эпизоде с Гессом. 15 октября Молотов выступил с речью, в которой потребовал немедленного предания Гесса суду Международного трибунала в качестве военного преступника. 27 октября видный советский публицист в лекции осудил «махинации леди Астор» и «клайвденской клики», которые якобы подготовляли сепаратный мир.

Все это никоим образом не отразилось на взглядах или настроениях президента или моих. Мы делали все, что было в наших силах.

Президент Рузвельт – премьер-министру

28 октября 1942 года

«Меня не особенно тревожат полученные нами ответы или отсутствие ответов из Москвы. Я решил, что они не пользуются даром речи для тех же целей, для каких мы им пользуемся. Я вполне убежден, что русские продержатся эту зиму и что нам следует решительно осуществлять наши планы как в смысле снабжения их, так и отправки военно-воздушных сил для участия в боевых действиях на их фронте. Я хочу, чтобы мы имели возможность сказать г-ну Сталину, что мы выполнили наши обязательства на 100 процентов»[70].

Эль-Аламейн и «Торч» и великая русская победа у Сталинграда должны были ослабить напряжение и тревогу зимних месяцев. В Арктике перед концом года была осуществлена блестящая операция по благополучной проводке конвоя. Теперь, когда оглядываешься назад, создается впечатление, что поведение Советов отчасти объяснялось надеждой, что, если им удастся продержаться зиму, они смогут отказаться от любой непосредственной военной помощи со стороны Запада, которую они считали пагубной и способной умалить их престиж.

Я считаю, что мы по крайней мере заслуживаем похвалы за наше терпение в условиях постоянных оскорблений со стороны правительства, которое надеялось сотрудничать с Гитлером, пока он не напал на него и чуть не уничтожил.

Однако здесь уместно хотя бы коротко рассказать о великолепной борьбе и решающей победе русских армий.

Наступление германской группы армий «А» в направлении Кавказа возглавлялось 1-й танковой армией Клейста, состоявшей из 15 дивизий. Форсировав Дон, она быстро продвигалась, встречая незначительное сопротивление. 9 августа немцы достигли Майкопа и обнаружили, что нефтепромыслы полностью разрушены. Другая колонна 25 августа заняла Моздок, но была задержана на реке Терек и не смогла проникнуть к грозненским нефтепромыслам. Крупнейшие нефтепромыслы Баку все еще находились в 300 милях. На побережье Черного моря 10 сентября был занят Новороссийск, и русский Черноморский флот, укрывшийся там после падения Севастополя, направился в Туапсе, где и оставался. Приказ Гитлера о захвате всего Черноморского побережья не мог быть выполнен. В центре немцы достигли предгорий Кавказа, но не продвинулись дальше. Русское сопротивление, подкреплявшееся свежими войсками, направлявшимися по железной дороге вдоль западного побережья Каспийского моря, повсюду было стойким. Клейст, ослабленный отвлечением сил в районе Сталинграда, продолжал продвигаться с боями до ноября. 2 ноября он захватил Нальчик. Затем началась зима, и все его возможности были исчерпаны.

На фронте германской группы армий «Б» немцы потерпели полное поражение. Гитлера привлекал Сталинград. Само название города бросало ему вызов. Этот город был важным промышленным центром и крупным опорным пунктом на оборонительном фланге, защищающем его главные силы, рвавшиеся к Кавказу. Этот город стал магнитом, притягивавшим к себе основные усилия германской армии и авиации.

Отвлечение на юг 4-й танковой армии на помощь группе армий «А» для форсирования Дона также имело серьезные последствия. Оно задержало наступление на Сталинград, и к тому времени, когда эта армия вновь повернула на восток, русские силы, ушедшие за реку, реорганизовались. Сопротивление с каждым днем становилось все более упорным. Только 15 сентября, после тяжелых боев в районе между Доном и Волгой, немцам удалось достигнуть предместий Сталинграда. Лобовые ожесточенные атаки в следующем месяце принесли некоторый успех ценой ужасных, кровопролитнейших боев. Ничто не могло сломить русских, сражавшихся со страстным упорством среди развалин своего города.

Германские генералы, уже давно обеспокоенные, имели все основания для тревоги. После трехмесячных боев главные объекты кампании – Кавказ, Сталинград и Ленинград – все еще находились в руках русских. Потери были очень тяжелыми, а подкрепления недостаточными. Вместо того чтобы отправлять свежие контингенты для возмещения потерь, Гитлер формировал из них новые и неподготовленные дивизии. С точки зрения военных, уже давно нужно было остановиться, но «бесноватый» не хотел слушать. В конце сентября Гальдер, начальник штаба Гитлера, наконец воспротивился своему хозяину и был смещен. Гитлер подгонял свои армии.

В середине сентября положение немцев заметно ухудшилось. Фронт группы армий «Б» растянулся на 700 миль. 6-я армия генерала Паулюса истощила свои силы в Сталинграде и сейчас находилась в полном изнеможении, а ее фланги слабо прикрывали войска союзников низкого качества. Близилась зима, когда русские наверняка должны были предпринять контрудар. Если Донской фронт не удастся удержать, то безопасность армий на Кавказском фронте будет поставлена под угрозу. Но Гитлер не хотел и думать об отступлении. 19 ноября русские предприняли свое давно и мужественно подготовлявшееся наступление по окружению противника, ударив одновременно с севера и юга от Сталинграда по слабо защищенным германским флангам. Через четыре дня русские клещи сомкнулись, и 6-я германская армия попала в ловушку между Доном и Волгой.

Паулюс предложил прорваться, но Гитлер приказал ему удерживать свои позиции. Постепенно кольцо вокруг его армии сжималось все туже.

12 декабря, в жестокие холода, немцы предприняли отчаянную попытку прорвать кольцо русского окружения и освободить свою осажденную 6-ю армию. Их попытка потерпела провал. После этого хотя Паулюс и его армия держались еще в течение семи ужасных недель, судьба их была решена.

В течение недель, последовавших за сменой командования в Каире и на фронте непрерывно продолжалось осуществление запланированных подготовительных мероприятий и обучение войск 8-я армия была укреплена в масштабах, которые ранее были невозможны. 51-я и 44-я дивизии прибыли из Англии и приспособились к действиям в условиях Пустыни. Наши бронетанковые силы возросли до семи бригад, насчитывавших более тысячи танков почти половину которых составляли танки «грант» и «шерман», полученные из Соединенных Штатов. Теперь мы имели превосходство в численности в соотношении 2:1 и, по крайней мере, равенство в качественном отношении. Впервые в Западной пустыне была сосредоточена мощная и отлично подготовленная артиллерия для поддержки предстоящего наступления.

Авиация Западной пустыни под командованием маршала авиации Конингхэма сейчас насчитывала 550 самолетов. Кроме авиации, базировавшейся на Мальту, было две других группы, насчитывавших 650 самолетов, задача которых была совершать налеты на порты противника и его пути снабжения через Средиземное море и Пустыню имеете со 100 американскими истребителями и средними бомбардировщиками у нас насчитывалось около 1200 пригодных самолетов.

Александер в различных телеграммах сообщил нам, что «Лайтфут» (так должна была называться эта операция) намечается приблизительно на 24 октября.

«Поскольку нет открытого фланга, – писал он – Битва должна быть так подготовлена, чтобы проделать брешь во фронте противника».

Через эту брешь днем должен наступать 10-й корпус, в который входят главные бронетанковые силы; они явятся передовым отрядом нашей атаки. Этот корпус будет иметь все необходимое вооружение и оснащение не ранее 1 октября.

После этого потребуется почти месяц, чтобы подготовить его к осуществлению своей задачи:

«С моей точки зрения, важно, чтобы первая операция по прорыву была предпринята в период полнолуния. Это будет крупная операция, которая потребует некоторого времени, и соответствующая брешь в линии противника должна быть образована для того, чтобы наши бронетанковые силы могли действовать в течение целого дня и добиться решительного перевеса. Полнолуние необходимо фактически для всего моего плана. Я тщательно продумал дату операции в связи с операцией «Торч» и пришел к выводу что лучшей датой для нас было бы минус 13, считая от операции «Торч» (в то время предполагавшейся на 4 ноября)».

Авиация уже начала битву, атакуя войска противника, аэродромы и коммуникации. Особое внимание было обращено на конвои противника. В сентябре 30 процентов судов держав оси, перевозивших снабжение для Северной Африки, было потоплено в значительной мере в результате действий авиации. В октябре эта цифра возросла до 40 процентов. Потери горючего составляли 66 процентов. За четыре осенних месяца было потоплено судов держав оси общим тоннажем более 200 тысяч тонн. Это был тяжелый удар по армии Роммеля.

Генерал Монтгомери имел в своем непосредственном распоряжении три бронетанковые и приблизительно семь пехотных дивизий. Концентрация таких больших сил требовала целого ряда хитроумных мер предосторожности. Особенно необходимо было помешать авиации противника обнаружить подготовку. Все эти мероприятия были вполне успешными, и наступление явилось полной неожиданностью для противника.

В полнолуние 23 октября около тысячи орудий в течение 20 минут обстреливали батареи противника, а затем обратили свой огонь против позиций пехоты. При такой концентрации огня, усиленной бомбардировкой с воздуха, 30-й корпус (генерал Лиз) и 13-й корпус (генерал Хоррокс) начали наступление.

Атакуя по фронту четырьмя дивизиями, весь 30-й корпус старался сделать два прохода через укрепления противника. Позади него две бронетанковые дивизии 10-го корпуса (генерал Ламсден) должны были развивать их успех. Наши части значительно продвигались под тяжелым огнем, и к рассвету были проделаны глубокие бреши. Саперы разминировали участок позади передовых отрядов, но минное поле не было расчищено в глубину, и не оставалось надежды на то, что бронетанковым частям удастся быстро сделать прорыв. Далее на юг индийская 4-я дивизия начала атаку от горной цепи Рувейсат, а 7-я бронетанковая и 44-я дивизии 13-го корпуса вклинились в расположенную против них оборонительную линию противника. Эти дивизии достигли своей цели, заставив противника удерживать свои две танковые дивизии в течение трех дней на этом участке фронта, в то время как главные бои развертывались на севере.

Однако до сих пор не была проделана брешь в глубокой системе минных полей и обороны противника. Глубокой ночью 25-го Монтгомери созвал совещание командиров соединений, на котором он приказал бронетанковым частям вновь попытаться прорваться до рассвета, в соответствии с его первоначальными инструкциями. В течение дня войска продвинулись несколько дальше после тяжелых боев, но на участке, известном как горный кряж Кидней, завязалась упорная битва с 15-й танковой дивизией и танковой дивизией «Ариете», которые предприняли ряд ожесточенных контратак. На фронте 13-го корпуса дальнейшие атаки больше не предпринимались, чтобы сохранить силы 7-й бронетанковой дивизии для решающих боев.

В командовании противника происходили серьезные неурядицы, В конце сентября Роммель был отправлен в госпиталь в Германию, и его место занял генерал Штумме. За 24 часа до начала битвы Штумме умер от разрыва сердца. Роммель по просьбе Гитлера покинул госпиталь и 25-го вновь взял на себя командование.

Тяжелые бои продолжались 26 октября вдоль глубокого выступа, которым наши войска врезались в расположение противника, и в особенности на участке горного кряжа Кидней. Авиация противника, бездействовавшая в течение предыдущих двух дней, сейчас бросала вызов нашему превосходству в воздухе. Произошло много воздушных боев, окончившихся в большинстве случаев в нашу пользу. Атаки 13-го корпуса задержали, но не могли помешать движению германских танковых сил к решающему, как они теперь знали, сектору их фронта. Однако это передвижение находилось под сильным ударом нашей авиации.

В этот момент австралийская 9-я дивизия под командованием генерала Моршеда предприняла новую и успешную попытку прорыва. Она ударила на север от выступа к морю. Монтгомери быстро использовал этот выдающийся успех. Он удержал новозеландцев от прорыва на запад и приказал австралийцам продолжать наступление на север. Это угрожало отступлению части германской пехотной дивизии на северном фланге. В то же время он чувствовал, что сила его главного удара начала ослабевать, когда войска находились посреди минных полей под огнем противотанковых орудий. Поэтому он вновь собрал свои силы и резервы для нового и еще более сильного удара.

На протяжении 27 и 28 октября у горного кряжа Кидней шли ожесточенные бои, где германские 15-я и 21-я танковые дивизии, прибывшие из южного сектора, предпринимали неоднократные атаки.

Генерал Александер – премьер-министру и начальнику имперского генерального штаба

1 ноября 1942 года

«По наиболее достоверным данным, потери на 6 часов утра 31 октября составляли: убитыми, ранеными и пропавшими без вести офицеров – 695, сержантов и рядовых – 9435.

Самые большие потери приходятся на 51-ю горную дивизию и на австралийскую 9-ю дивизию, в каждой из них по 2 тысячи, а в 10-й бронетанковой дивизии – 1350 человек.

Эвакуация подбитых танков идет хорошо. За первые шесть дней было эвакуировано с поля боя 213 поврежденных танков. Из них только 16 невозможно отремонтировать».

Монтгомери теперь разработал планы и провел подготовку для решительного прорыва (операция «Сьюперчардж»). Он отозвал с фронта новозеландскую 2-ю и английскую 1-ю бронетанковые Дивизии, причем последняя особенно нуждалась в реорганизации после того, как она сыграла выдающуюся роль в отражении атак германских танков у горного кряжа Кидней. Английские 7-я броне танковая и 51-я дивизии и бригада 44-й дивизии были сведены вместе и составили новый резерв. Прорыв должны были возглавить новозеландская 2-я дивизия, английские 151-я и 152-я пехотные бригады и английская 9-я бронетанковая бригада.

Тем временем, как сообщал мне Александер,

«В ночь на 28 октября и затем в ночь на 30 октября австралийцы предприняли атаки в северном направлении в сторону побережья успешно изолировав наконец и загнав в образовавшийся мешок четыре оставшихся там германских батальона. Противник, видимо был твердо убежден, что мы намерены нанести удар по шоссейной и железной дорогам, и он самым решительным образом реагировал на наш прорыв. Он перебросил сюда 21-ю танковую дивизию занимавшую позицию к западу от нашего выступа, добавил к ней свою 90-ю легкую дивизию, охранявшую северный фланг выступа, и произвел решительную атаку этими силами для того, чтобы освободить свои окруженные войска. На позицию, освобожденную 21-й танковой дивизией, он направил дивизию «Триест» – свое последнее свободное резервное соединение. В то время как противник таким образом растянул свои силы по всему фронту и использовал свои последние наличные свежие резервы, пытаясь высвободить окруженный полк мы смогли спокойно произвести реорганизацию наших сил для операции «Сьюперчардж».

Великолепное наступление австралийцев, сопровождавшееся непрерывными ожесточенными боями, повернуло весь ход сражения в нашу пользу. В час утра 2 ноября началась операция «Сьюперчардж» Под прикрытием огня 300 орудий английские бригады, приданные новозеландской дивизии, прорвались через полосу обороны, и английская 9-я бронетанковая бригада вырвалась вперед. Однако она обнаружила, что вдоль дороги (на Эль-Рахман) существует новая линия обороны с сильными противотанковыми средствами. В длительной схватке бригада понесла серьезные потери, но проход позади нее остался открытым, и английская 1-я бронетанковая дивизия двинулась вперед через этот проход. Затем произошло последнее танковое сражение в этой битве. Все уцелевшие вражеские танки атаковали наш выступ с обоих флангов, но атаки были отбиты. Наступил момент окончательного решения. Но даже на следующий день, 3-го, когда сведения, полученные от нашей авиации, говорили о том, что противник начал отступление, его прикрывающие арьергарды на эль-рахманской дороге все еще удерживали основную массу наших танков у залива. Поступил приказ от Гитлера, запрещающий какое бы то ни было отступление, но инициатива больше не находилась в руках немцев. Нужно было проделать только еще одну брешь.

Рано утром 4 ноября в пяти милях южнее Тель-эль-Аггаджира индийская 5-я бригада предприняла внезапную атаку, увенчавшуюся полным успехом. Битва теперь была выиграна, и наконец был расчищен путь для наших танков, которые могли теперь преследовать противника в открытой пустыне.

Генерал Александер – премьер-министру

4 ноября 1942 года

«После 12 дней тяжелых и упорных боев 8-я армия нанесла жестокое поражение немецким и итальянским силам под командованием Роммеля, Фронт противника прорван, и английские бронетанковые части крупными силами прорвались вперед и действуют в тыловых районах противника. Те войска противника, которым удалось вырваться, быстро отступают, преследуемые нашими бронетанковыми и подвижными силами и авиацией.

Другие дивизии противника, еще занимающие прочные позиции, пытаются предотвратить поражение и, по всей вероятности, будут окружены и отрезаны.

Английские военно-воздушные силы повсюду оказывают превосходную поддержку сражениям на суше и непрерывно бомбардируют отступающие колонны противника. Сражение продолжается».

Роммель теперь отступал по всему фронту, но транспортных средств и горючего у него хватило лишь для части его войск, и немцы, хотя они действительно сражались мужественно, в первую очередь занимали машины. Много тысяч солдат из шести итальянских дивизий были оставлены в тяжелом положении в Пустыне с незначительными запасами продовольствия и воды и с единственной перспективой – попасть в лагеря для военнопленных. Поле боя было усеяно массой разбитых и негодных танков, орудий и машин. По их собственным данным, германские танковые дивизии, начавшие битву с 240 действовавшими танками, 5 ноября насчитывали всего 38. Германская авиация отказалась от безнадежной задачи борьбы с нашей превосходящей авиацией, которая теперь действовала почти беспрепятственно, атакуя всеми своими силами большие колонны солдат и машин, пробирающихся на запад. Сам Роммель отдал должное великой роли, которую сыграли английские военно-воздушные силы[71]. Его армия потерпела решающее поражение; его помощник генерал фон Тома попал в наши руки вместе с девятью итальянскими генералами.

Возникли благоприятные перспективы превратить поражение противника в полное уничтожение. Новозеландская дивизия была направлена на Фука, но, когда они достигли этого пункта 5 ноября, противник уже ушел оттуда. Была еще надежда на то, что его удастся отрезать у Мерса-Матруха, в сторону которого были брошены английские 1-я и 7-я бронетанковые дивизии. К ночи 6 ноября они приближались к своей цели, а противник все еще пытался выскользнуть из захлопывающейся ловушки. Но затем пошел дождь, а горючего у передовых частей было мало. 7-го мы приостановили наше преследование. 24-часовая передышка помешала полному окружению противника.

Тем не менее четыре германские дивизии и восемь итальянских прекратили свое существование как боевые формирования, Было захвачено 30 тысяч пленных и огромное количество всевозможного вооружения.

Рассказ об этом разгроме можно закончить выдержкой из телеграммы генерала Александера от 9 ноября:

«Эту великую битву можно разделить на четыре стадии: перегруппировка и сосредоточение наших сил для боя и отвлекающих операций, которые обеспечили элемент неожиданности, столь способствующий победе; атака с целью прорыва – огромная концентрация сил всех родов оружия, которая дала возможность пробить глубокую брешь в обороне противника и, сломив ее, позволила создать искусственные фланги, которыми мы могли дальше воспользоваться; прорывы в разных местах, которые заставляли противника напрягать силы и использовать свои резервы для заполнения брешей и для неоднократных контратак; окончательный прорыв, разрушивший его последнюю оставшуюся линию обороны и создавший брешь, через которую ринулись наши бронетанковые и подвижные части».

Генерал Александер – премьер-министру

6 ноября 1942 года

«Звоните в колокола! Число пленных сейчас достигло 20 тысяч, число захваченных танков – 350, орудий – 400, автомашин – нескольких тысяч. Наши передовые подвижные части сейчас находятся южнее Мерса-Матруха. 8-я армия наступает».

Битва за Эль-Аламейн отличалась от всех предыдущих сражений в Пустыне. Фронт был ограниченным, сильно укрепленным и удерживался, большими силами. Не было фланга, который можно было бы обойти. И прорыв должен был совершаться той стороной, которая была сильнее и стремилась начать наступление. В этом отношении мы вернулись к сражениям первой мировой войны на Западном фронте. Мы видим, как здесь, в Египте, повторялось то же самое испытание сил, которое произошло у Камбре в конце 1917 года и во многих боях в 1918 году, а именно: наличие коротких и хороших коммуникаций у наступающей стороны, применение многочисленной артиллерии, заградительного огня и танкового прорыва.

Во всей операции генерал Монтгомери и его начальник Александер проявили глубокий опыт, знания и изобретательность. Монтгомери был превосходным артиллеристом. Он считал, как Бернард Шоу говорил о Наполеоне, что «пушки убивают людей». Мы всегда являлись свидетелями того, как он пытался ввести в действие под согласованным командованием 300 или 400 орудий, вместо того чтобы вести разрозненную артиллерийскую перестрелку, которая была неизбежной чертой танковых рейдов на обширных пустынных пространствах.

Конечно, все происходило в гораздо меньших масштабах, чем во Франции и Фландрии. Мы потеряли у Эль-Аламейна 10 тысяч человек за 12 дней, а на Сомме за первый же день мы потеряли 60 тысяч. С другой стороны, огневая мощь обороняющихся чрезвычайно усилилась после предыдущей войны, а в те дни всегда считалось, что для прорыва тщательно укрепленной линии необходимо создать двух– или трехкратное превосходство не только в артиллерии, но и в людской силе. У Эль-Аламейна мы не имели подобного превосходства. Фронт противника состоял не только из нескольких линий укреплений и пулеметных гнезд, но имел также глубокую оборону. А перед этой системой обороны находились минные поля такого качества и плотности, какие были неизвестны до тех пор. Поэтому битва за Эль-Аламейн навсегда останется славной страницей в военных анналах Великобритании.

Она сохранится в истории еще и по другой причине. Она фактически знаменовала собой «поворот судьбы». Можно сказать, что «до Эль-Аламейна мы не одержали ни одной победы. После Эль-Аламейна мы не понесли ни одного поражения».

Предубеждение президента Рузвельта против генерала де Голля, контакт, который он поддерживал через адмирала Леги с Виши, и наши воспоминания о просачивании информации о Дакаре два года назад – все это заставило нас принять решение скрывать всякую информацию об операции «Торч» от свободных французов.

Президент Рузвельт – премьер-министру

5 ноября 1942 года

«Я очень опасаюсь, что всякая причастность де Голля к операции «Торч» неблагоприятно отразится на наших попытках привлечь значительную часть французских сил, находящихся в Африке, на сторону нашей экспедиции.

Поэтому я считаю нецелесообразным давать де Голлю какую бы то ни было информацию относительно операции «Торч» до того, как произойдет успешная высадка».

Необходимость найти какого-нибудь видного французского деятеля была очевидна, и, с точки зрения англичан и американцев, наиболее подходящей фигурой был генерал Жиро.

Американцы вступили в секретные переговоры с генералом, и были подготовлены планы в решающий момент доставить его с Ривьеры в Гибралтар. На «Кинг-пин», как мы называли его в нашем шифре, возлагалось много надежд. 3 ноября я телеграфировал президенту:

«Кинг-пин» сообщил нам по радио, что он решил перейти к нам сейчас же, и просит прислать за ним самолет, который доставил бы его в Гибралтар. Эйзенхауэр ответил ему, посоветовав воспользоваться английской подводной лодкой, находящейся под командованием американского капитана, которая уже находится вблизи побережья». Жиро и его два сына были благополучно доставлены в Гибралтар.

Тем временем наши великие армады приближались к театру военных действий. Мы твердо решили ничего не жалеть, чтобы обеспечить их благополучное прибытие. Большинство конвоев, вышедших из английских портов, должно было пройти через Бискайский залив, кишевший немецкими подводными лодками. Нужны были внушительные эскорты, и нам нужно было не только как-то скрыть концентрацию судов, которые с начала октября начали скапливаться в Клайде и в других западных портах, но и держать в тайне отправку самих конвоев. Нам это вполне удалось. Собственная разведка немцев внушила им мысль, что нашей целью снова является Дакар. К концу октября около 40 германских и итальянских подводных лодок находилось к югу и востоку от Азорских островов. Им удалось нанести сильный ущерб большому конвою, направлявшемуся домой из Сьерра-Леоне, и потопить 12 судов. При существовавших обстоятельствах это можно было пережить. Первый из конвоев для операции «Торч» вышел из Клайда 22 октября. К 26 октября все быстроходные транспорты были в море, и американские силы направлялись к Касабланке прямо из Соединенных Штатов. Вся экспедиция, насчитывавшая около 650 судов, уже двинулась в путь. Суда пересекли Бискайский залив и Атлантический океан, не замеченные подводными лодками и германской авиацией.

Мы мобилизовали все наши ресурсы. На севере наши крейсера следили за Датским проливом и выходами из Северного моря, чтобы оградить операцию от вмешательства вражеских надводных судов. Другие прикрывали пути из Америки близ Азорских островов, а англо-американские бомбардировщики совершали налеты на базы подводных лодок вдоль Атлантического побережья Франции. Несмотря на явную концентрацию подводных лодок в районе Гибралтарского пролива, ведущие суда начали входить в Средиземное море в ночь на 6 ноября, еще не замеченные противником. Только 7-го, когда алжирский конвой находился менее чем в 24 часах пути от места назначения, он был замечен, но и тогда атаке подверглось лишь одно судно.

5 ноября Эйзенхауэр совершил опасный полет в Гибралтар. Я передал эту крепость под его командование, где он устроил свой временный штаб в качестве руководителя этой первой крупной американской и английской операции.

Наступила очередь Гибралтара сыграть важную роль в этой войне.

Здесь было сконцентрировано большое количество самолетов для операции «Торч». Весь перешеек был забит машинами, и к решающему часу здесь было собрано 14 эскадрилий истребителей. Вся эта деятельность неизбежно протекала на глазах у германских наблюдателей, и мы лишь надеялись, что они подумают, что это подкрепление для Мальты.

Мы столкнулись с весьма любопытным, но в конечном счете очень счастливым осложнением, Адмирал Дарлан, завершив свою инспекционную поездку по Северной Африке, оказался в Алжире накануне высадки англичан и американцев, Это было случайное и очень важное совпадение.

Основные свои надежды мы возлагали в Алжире в последние недели на французского военного коменданта генерала Жюэна. Мэрфи поддерживал с ним тесные отношения, хотя точная дата высадки не была ему сообщена, 7 ноября вскоре после полуночи Мэрфи посетил Жюэна, чтобы сообщить ему, что час высадки наступил. Могучая англо-американская армия, поддерживаемая сильными военно-морскими и воздушными силами, приближалась и через несколько часов должна была начать высадку в Африке, Генерал Жюэн, хотя он был тесно связан с этой операцией и относился к ней лояльно, был поражен этим известием. Он считал, что является хозяином положения в Алжире. Но он знал, что присутствие Дарлана полностью подрывало его власть. Дарлан распоряжался всеми французами, сохранившими верность Виши. Мэрфи и Жюэн решили попросить по телефону Дарлана сейчас же приехать к ним. Около 2 часов ночи Дарлан, разбуженный срочным сообщением генерала Жюэна, приехал к нему.

Когда Дарлану рассказали о готовящемся ударе, он побагровел и сказал:

«Я давно знал, что англичане глупы, но я всегда верил, что американцы более умны. Я начинаю думать, что вы совершаете столько же ошибок, сколько и они».

Дарлан, который был известен своим отвращением к англичанам, давно был связан с державами оси. Он все еще формально и фактически был также связан с Петэном. Он знал, что если он перейдет к союзникам, то лично будет нести ответственность за неизбежное вторжение и оккупацию немцами

неоккупированной зоны Франции. Самое большое, чего можно было поэтому от него потребовать, это заставить его запросить у Петэна телеграммой свободу действий. В том ужасном положении, в котором он оказался в результате безжалостного хода событий, это было его единственно возможным курсом.

В 7 часов 40 минут утра Дарлан послал телеграмму Петэну:

«В 7 часов 30 минут положение было следующим. Американские войска и английские суда совершили высадку в Алжире и поблизости от него. Атаки в нескольких местах отбиты, в частности в порту и в военно-морском штабе. В других местах высадка была произведена неожиданно и успешно. Положение ухудшается, и оборона скоро будет сломлена. Поступили данные, что готовятся массовые высадки».

Вскоре после 1 часа ночи 8 ноября в районе Алжира высадились первые английские и американские войска. Сопротивление вдоль побережья было слабым. Наиболее ожесточенные бои завязались в самом Алжирском порту, где английские эсминцы «Броук» и «Мэлколм» пытались войти в порт и высадить американские десантные части на молу, для того чтобы захватить гавань и батареи и помешать затопить суда. Этот смелый удар сейчас же поставил два английских корабля под обстрел прямой наводкой обороняющихся батарей и привел к катастрофе. «Мэлколм» скоро был поврежден, а «Броук» при четвертой попытке вошел в гавань и высадил войска. Позже тяжело поврежденный «Броук» ушел из порта, но был потоплен в море на следующий день. Многие солдаты были окружены на берегу и вынуждены были сдаться.

В 11 часов 30 минут Дарлан послал новую телеграмму своему начальнику, в которой говорилось, что «Алжир, возможно, будет занят сегодня вечером». И в 5 часов вечера: «Поскольку американские войска вошли в город, несмотря на наше сопротивление, я дал указание главнокомандующему генералу Жюэну вести переговоры о капитуляции одного города Алжира». В 7 часов вечера произошла капитуляция Алжира. С этого момента адмирал Дарлан находился во власти американцев, и генерал Жюэн снова взял на себя командование под руководством союзников.

В Оране совершила высадку американская «центральная оперативная группа», которая была подготовлена в Англии и доставлена оттуда. Главная высадка была совершена в заливе Арзеу к востоку от города около часу ночи 8 ноября, а две последующие высадки произошли западнее. Здесь французы оказали большее сопротивление, чем в Алжире, но высадка произошла по плану.

Однако две вспомогательные операции были неудачными. Первой из этих операций был смелый воздушный десант, задачей которого было захватить аэродромы близ Орана. Из Англии для этой смелой операции был отправлен батальон американских парашютистов, но из-за неблагоприятной погоды этот батальон рассеялся над Испанией. Основная часть прибыла к месту назначения, но вследствие навигационных ошибок высадилась в нескольких милях от своего объекта. Позже эта часть присоединилась к своим товарищам, уже высадившимся на берегу, и сыграла свою роль в захвате аэродрома Тафаруи.

Вторая неудача постигла смелую попытку двух небольших английских военных кораблей высадить отряд американских войск в гавани Орана. Их целью, как и в Алжире, было захватить портовые сооружения и помешать французам совершить акты саботажа или потопить суда. Их встретил губительный огонь прямой наводкой, и оба судна были уничтожены вместе с большей частью экипажа.

К рассвету в Оранском заливе начали действовать французские эсминцы и подводные лодки, но они столкнулись с подавляющими силами и были либо потоплены, либо рассеяны. Береговые батареи продолжали вести огонь по высаживающимся войскам, но подверглись сокрушительному обстрелу и бомбардировке английских военно-морских сил, в том числе «Роднея». Бои продолжались до утра 10-го, когда американские силы на берегу предприняли окончательную атаку против города, и к полудню французы капитулировали.

Хотя сопротивление французов в Оране и Алжире прекратилось, немцы усилили активность вдоль всего североафриканского побережья, и наша важная линия снабжения морским путем скоро оказалась под угрозой со стороны многочисленных подводных лодок. Но мы приняли решительные контрмеры, и к концу ноября в этих водах было уничтожено 9 подводных лодок.

В отношении высадки в Марокко, в которой принимали участие только американцы, существовала надежда на активную поддержку местного населения. Генерал Бетуар, командовавший французской дивизией в Касабланке, сражался в Нарвике. Он горел ненавистью к немцам. Он ведал сухопутной обороной на большей части марокканского побережья. На последней стадии его посвятили в тайну операции, и он был готов принять Жиро в качестве верховного командующего французскими войсками. Он надеялся, что в решительный момент и генеральный резидент Ногес и адмирал Мишелье перейдут на нашу сторону.

В 5 часов утра 8 ноября Ногес получил через американского вице-консула в Рабате личное письмо от президента Рузвельта, призывавшее его перейти на сторону союзников. Два часа спустя после начала высадки он информировал Дарлана в Алжире, что он отклонил этот американский ультиматум. Бетуар и его немногочисленные сторонники были арестованы. Два дня спустя Бетуар был предан суду военного трибунала и освобожден только 17 ноября.

Наступление против незащищенного Атлантического побережья Марокко причиняло больше беспокойства во время планирования операции, чем наступление против Средиземноморского побережья. Дело было не только в том, что все войска экспедиции нужно было доставлять непосредственно из американских портов к местам высадки через северную часть Атлантического океана в соответствии с намеченными сроками, но возникало беспокойство, что погода исключит возможность высадки в установленный день, особенно в такую позднюю пору года.

«Западная оперативная группа» достигла марокканского побережья на рассвете 8 ноября. Для того чтобы суда дольше могли подходить в темноте, высадка была назначена на 3 часа позже, чем в Алжире.

Операция предусматривала три высадки. В центре главная атака была направлена против Федалы (близ Касабланки). Фланговая атака была предпринята в Порт-Лиотей на севере и в Сафи на юге. Погода утром стояла хорошая, но туманная, и прибой был не таким сильным, как опасались. Позже прибой усилился, но к тому времени удалось прочно закрепиться во всех районах. В некоторых местах первые десантные отряды не встречали сопротивления, но оно скоро появилось и усилилось, и в течение некоторого времени происходили упорные бои, особенно близ Порт-Лиотея.

На море происходило ожесточенное сражение. В Касабланке стоял недостроенный линкор «Жан Бар», который не мог двигаться, но мог стрелять из своих четырех 15-дюймовых орудий. Корабль скоро завязал артиллерийскую дуэль с американским линкором «Массачусетс», а французская флотилия при поддержке крейсера «Примоге» вышла в море, чтобы противодействовать высадке. Она встретилась со всеми американскими кораблями, и, когда сражение утихло, семь французских кораблей и три подводные лодки были уничтожены и насчитывалась тысяча жертв. «Жан Бар» в результате пожара был тяжело поврежден.

В течение 9 ноября американцы укрепили свои позиции и проникли в глубь страны. Только утром 11 ноября Ногес по приказу Дарлана капитулировал.

«Я потерял, – сообщал он в своем донесении, – все наши боевые корабли и самолеты в результате трехдневных упорных боев».

Отрывочные сведения об этих событиях и об официальном французском сопротивлении высадке союзников начали поступать в штаб генерала Эйзенхауэра в Гибралтар. Верховный главнокомандующий союзников теперь стоял перед сложной политической ситуацией. Он договорился с Жиро поставить его во главе французских войск, которые могли перейти на сторону союзников. Теперь внезапно появился человек, который фактически мог решить, перейдут ли французские войска во всей Северной Африке в полном порядке на сторону союзников. Расчеты, что Жиро сможет сплотить вокруг себя французов, еще не были проверены, а первые сведения с мест высадки оказались неутешительными. Поэтому утром 9 ноября генерал Жиро и несколько позднее генерал Кларк, действуя в качестве личного заместителя генерала Эйзенхауэра, вылетели в Алжир, чтобы договориться с французскими властями о немедленном прекращении всех враждебных действий.

Видные французские командиры оказали Жиро ледяной прием. Местная организация сопротивления, до тех пор поддерживавшаяся как американскими, так и английскими агентами, уже развалилась. Первое совещание, проведенное Кларком в тот вечер с Дарланом и Жиро, не привело ни к какому соглашению. Было очевидно, что никто из видных деятелей не согласится признать Жиро французским главнокомандующим. Гораздо более важным было известие о том, что немцы начали вторжение в неоккупированную Францию. Это упростило положение Дарлана. Он мог теперь утверждать – и с ним согласились бы местные чиновники и командиры, – что маршал Петэн не может более действовать по своему усмотрению. Шаг, предпринятый немцами, был также ударом по жизненной артерии Дарлана. Вскоре передовые немецкие части должны были вступить в крупную французскую военно-морскую базу Тулон. Как и в 1940 году, французский флот снова оказался под угрозой. Единственным человеком, авторитета которого было бы достаточно, чтобы вывести французский военный флот в море при таких обстоятельствах, был Дарлан.

Утром 10 ноября генерал Кларк, который учитывал новую обстановку, договорился с адмиралом о второй встрече. Он сообщил Эйзенхауэру по радио, что сделка с Дарланом – это единственный выход. Не было времени заниматься переговорами с Лондоном и Вашингтоном по телеграфу. Жиро не присутствовал при этой встрече. Дарлан колебался ввиду отсутствия инструкции от Виши. Кларк дал ему полчаса на размышление. Наконец, адмирал согласился отдать приказ об общем «прекращении огня» во всей Северной Африке. «От имени маршала» он взял на себя всю власть на всех территориях Французской Северной Африки и дал приказ чиновникам оставаться на постах. Наконец, он послал по телеграфу инструкции во французскую метрополию о том, что тулонский флот должен выйти в море, если возникнет угроза немедленного захвата его немцами. Союзники приняли меры на море и в воздухе, чтобы обеспечить выход в море французским кораблям, если это произойдет.

Когда началась операция, германское верховное командование чуть ли не до последнего момента не знало, куда направляются огромные союзные конвои, державшие курс на Северную Африку. Во многих пунктах была прорвана широкая цепь патрулировавших подводных лодок. Но как только главная армада прошла Гибралтарский пролив, ее направление стало более определенным. Даже тогда немцы, по-видимому, считали, что экспедиция союзников, возможно, направляется в Италию или на укрепление Мальты.

Только в полночь 7 ноября был установлен официальный контакт между германскими властями и Виши. Тогда глава германской комиссии по перемирию в Висбадене вызвал одного из французских офицеров, прикомандированных к этому органу, и информировал его о том, что конечной целью огромных конвоев союзников, которые сейчас находятся в Средиземном море, по-видимому, будет Алжир и Тунис. Виши была предложена военная помощь Германии.

На рассвете 8 ноября в Виши начали поступать сообщения о приближении союзников. Л аваля, который спал в своем доме поблизости, разбудил по телефону германский политический представитель в Виши, вновь предложивший ему германскую помощь на случай массовой высадки в Северной Африке. Лаваль поспешил в резиденцию правительства. В 4 часа утра американский поверенный в делах Пинкней Так прибыл в частный кабинет маршала Петэна с письмом от президента. Лаваль взял инициативу в свои руки.

Он собрал своих ближайших соратников и набросал проект отрицательного и враждебного ответа, который маршал должен был подписать утром. Час спустя вишистское военно-морское министерство информировало Дарлана в Алжире о германском предложении оказать поддержку авиацией в случае высадки союзников. В своем ответе Дарлан предлагал, чтобы германские военно-воздушные силы, базировавшиеся на Сицилию и Сардинию, атаковали союзные транспорты на море.

Только в 7 часов утра маршала разбудили и сообщили ему эту новость. Он не проявил почти никаких видимых эмоций и даже интереса к проекту ответа американскому президенту, составленному Лавалем. Он принял его без возражений, насвистывая охотничью песенку. В 9 часов он принял Пинкнея Така и вручил ему ответ. Есть несколько описаний этой встречи. Говорят, что, когда Петэн вручил документ американцу, он понимающе похлопал его по плечу. Престарелый маршал действовал в эти дни, как во сне.

Однако все надежды вишистского правительства, что оно сможет по-прежнему вести двойную игру, лавируя между союзниками и немцами, скоро рассеялись. Нацисты усилили нажим, и в 11 часов 30 минут утра вишистский кабинет принял германское предложение об оказании поддержки авиацией с Сицилии и Сардинии. Это трусливое решение дало немцам возможность быстро и решительно оккупировать аэродромы в Тунисе со всеми вытекающими отсюда серьезными последствиями для нашей кампании.

Позднее в тот же день на втором заседании кабинет принял решение об официальном разрыве дипломатических отношений с Соединенными Штатами.

Вечером того же дня Гитлер вызвал Л аваля в Берхтесгаден. Он ознакомил его с совместной германо-итальянской нотой, требовавшей согласия французов на высадку войск держав оси в Тунисе. Фюрер дал приказ германской армии оккупировать свободную зону Франции. В тот же день итальянцы оккупировали Ниццу и Корсику. Так обстояло дело с Виши.

Немцы перехватили послание Дарлана Виши, и Лаваль под их нажимом заставил Петэна послать в Алжир телеграмму, в которой он отмежевывался от действий Дарлана. Генерал Кларк, увидев, что Дарлан явно готов отменить отданные им приказы, взял адмирала под арест. Однако получение секретного послания Петэна, зашифрованного специальным морским кодом, и известия о дальнейшем продвижении немцев в неоккупированной Франции восстановили положение и душевное равновесие заинтересованных лиц в Алжире. На следующий день, 11 ноября, было решено, что Дарлан пошлет категорическое предписание тулонскому флоту выйти в море; кроме того, были посланы телеграммы французскому генеральному резиденту Туниса адмиралу Эстева с указанием присоединиться к союзникам.

Адмирал Эстева был верным слугой Виши. Он следил за ходом событий с растущим смятением и тревогой. Уже 9 ноября части германских военно-воздушных сил заняли важный аэродром в Эль-Ауина. В тот же день германские и итальянские войска прибыли в Тунис. Подавленный и колеблющийся Эстева цеплялся за свое официальное положение чиновника Виши, в то время как войска держав оси в Триполитании двигались с востока, а союзники поспешно продвигались с запада. Французский генерал Барре, приведенный вначале в замешательство проблемой, подобную которой, дорогой читатель, вам никогда не предлагали решить, в конце концов двинул основную часть французского гарнизона на запад и отдал себя в распоряжение генерала Жиро. Однако в Бизерте четыре эсминца и шесть подводных лодок капитулировали перед державами оси.

В Александрии, где французская морская эскадра находилась в бездействии с 1940 года, шли безрезультатные переговоры. Командующий эскадрой адмирал Годфруа продолжал хранить верность Виши и отказывался признать власть адмирала Дарлана. По его мнению, пока союзники не завоевали Туниса, они не могли утверждать, что в их власти освободить Францию. Таким образом, его корабли продолжали бездействовать до тех пор, пока с течением времени мы не завоевали Тунис.

В Дакаре вишистский генерал-губернатор Буассон подчинился приказу Дарлана прекратить сопротивление к 23 ноября, но находившиеся там части французского военно-морского флота отказались присоединиться к союзникам. Только после того как мы окончательно завоевали всю Северную Африку, линкор «Ришелье» и три крейсера присоединились к нам.

Как только высадившиеся в Алжире войска закрепились, генерал Андерсон согласно предварительной договоренности принял командование у американского генерала Райдера. Он послал свою 36-ю пехотную бригаду морским путем в Бужи, который они взяли 11 ноября, не встретив сопротивления; один из его батальонов достиг аэродрома Джиджелли на следующий день. Две английские роты парашютистов были сброшены на Бон 12 ноября и были поддержаны десантными отрядами, высадившимися с моря; остальные были сброшены на аэродром Сук-эль-Арба 16 ноября и оттуда двинулись к Бедже и затем подошли к позициям немцев. 36-я бригада, быстро продвигаясь по дороге, перешла границу Туниса и вошла в соприкосновение с германскими войсками 17 ноября в Джебель-Абиоде. Тем временем 15 ноября американские парашютисты были сброшены в Юкс-ле-Бэне и достигли Гафсы также два дня спустя.

Эти быстрые передвижения, не наталкивавшиеся на сопротивление, обеспечили нам восточные аэродромы Алжира, необходимые для поддержки наземных войск, которые не могли более прикрываться авиацией, базировавшейся на Гибралтар, ибо теперь он находился на расстоянии 800 миль. Такое быстрое продвижение было свидетельством большой смелости и инициативы, но теперь, когда наши войска вошли в соприкосновение с противником, темпы должны были замедлиться. Немцы предприняли быстрые действия. Их первые контингенты были доставлены воздушным путем 9 ноября; и вскоре два парашютных полка и четыре батальона подкреплений, первоначально предназначавшихся для Роммеля, уже пытались преградить путь. Вслед за ними были переброшены передовые части 10-й танковой дивизии, два отдельных пехотных батальона и шесть батальонов итальянской пехотной дивизии «Суперга».

К концу месяца войска держав оси в Тунисе насчитывали уже 15 тысяч и располагали 100 танками, 60 полевыми орудиями и 30 противотанковыми пушками. Их пикирующие бомбардировщики, базировавшиеся на хорошие аэродромы в Тунисе, начали причинять беспокойство. Но мы уже принесли облегчение русским армиям. В течение ноября немцы перебросили 400 боевых самолетов, главным образом бомбардировщиков дальнего действия, с Восточного фронта для использования в районе Средиземного моря. На этом последнем театре военных действий теперь действовала четверть всех германских военно-воздушных сил по сравнению с двенадцатой частью этих сил, действовавших всего лишь за полтора года до этого.

Высадка англо-американских войск в Северной Африке вызвала немедленные последствия во Франции. После 1940 года немцы разработали подробный план оккупации свободной зоны Франции. Кодовое наименование этого плана было «Аттила», и соответствующая директива была отдана Гитлером 10 декабря того же года. Главной целью этой операции должен был быть захват неповрежденными основных кораблей французского флота, которые находились в Тулоне, Генерал Эйзенхауэр в такой же мере жаждал завладеть французским флотом, как и немцы. Адмирал де Лаборд, командовавший французскими морскими силами, был фанатичным противником англичан. Узнав о высадке, он хотел выйти в море и атаковать конвои союзников. Однако 18 ноября немцы потребовали вывода всех французских войск из этой зоны, где гарнизон мог состоять лишь из моряков.

Теперь немцы замышляли маневр против флота. Эта операция была осуществлена 22 ноября. Мужество и сметка нескольких офицеров, в том числе адмирала де Лаборда, которые наконец сплотились, сделали возможным потопление всего флота. В числе 61 корабля общим водоизмещением 225 тысяч тонн, которые были потоплены в порту, было 10 крейсеров, 28 эсминцев и 14 подводных лодок.

Наступательный этап операции «Торч» увенчался блестящим успехом и сам по себе представлял выдающуюся операцию. Падение Алжира и Касабланки было достигнуто недорогой ценой, отчасти благодаря вмешательству адмирала Дарлана. Из-за нерешительности французских командиров в Тунисе мы не смогли добиться полной победы.

Генерал Кларк вел дела с Дарланом в единственном плане, который соответствовал основной цели этой операции, а именно – обеспечению максимальной поддержки французов и избежанию кровопролития между французами и союзниками. Он проявил смелость, проницательность и умение принимать решения. На Эйзенхауэра легла ответственность за принятие и продолжение того, что уже было сделано. Действия обоих американских офицеров, которые лишь за год до этого были бригадными генералами, свидетельствовали о большом мужестве и здравом смысле. Тем не менее их действия поднимали вопросы морального порядка, имевшие решающее значение для народов Соединенных Штатов и Великобритании и получившие отголоски во всех союзных странах. Всегда надеясь, что я понимаю душу Франции, я в то время тревожился по поводу крайне враждебного отношения президента к де Голлю и его движению. В конце концов это было ядро сопротивления Франции и олицетворение французской чести.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

11 ноября 1942 года

«Конечно, чрезвычайно важно объединить всеми возможными способами всех французов, считающих Германию врагом. Вторжение Гитлера в неоккупированную Францию должно послужить для этого предлогом. Я убежден, вы поймете, что правительство его величества имеет вполне определенные и торжественные обязательства перед де Голлем и его движением. Мы должны позаботиться о том, чтобы с ними поступили справедливо. Мне кажется, что мы с вами должны любой ценой избежать создания соперничающих французских эмигрантских правительств, каждое из которых поддерживалось бы одним из нас. Мы должны постараться сплотить все антигерманские силы французов и создать единое правительство. На это может потребоваться некоторое время, и ничто не должно отражаться на военных операциях; но мы должны разъяснить всем сторонам, чего мы хотим и чего мы будем добиваться».

Тем временем стало ясно, что под Эль-Аламейном одержана решающая победа.

Президент Рузвельт – премьер-министру

12 ноября 1942 года

«Я был очень счастлив получить последнее известие о Вашей замечательной кампании в Египте и об успехе, которым увенчалась наша совместная высадка в Западной и Северной Африке.

Что касается де Голля, то до сих пор я испытывал тайное удовлетворение от того, что оставлял его в ваших руках. По-видимому, теперь я приобрел такую же обузу в лице брата Жиро. Я вполне согласен с тем, что мы должны предотвратить соперничество между группами французских эмигрантов, и не возражаю против того, чтобы посланец де Голля посетил Жиро в Алжире. Мы должны помнить, что между Жиро и Дарланом также происходят раздоры, поскольку каждый из них претендует на командование всеми французскими вооруженными силами в Северной и Западной Африке.

Прежде всего нужно внушить этим трем примадоннам, что сегодня имеет значение только военное положение и что всякое решение, принятое одним из них или всеми ими, подлежит рассмотрению и утверждению Эйзенхауэром.

Мне кажется также, что было бы хорошо выяснить, перед тем как человек де Голля выедет в Африку, какие он получил инструкции».

13 ноября генерал Эйзенхауэр вылетел из Гибралтара в Алжир, чтобы санкционировать сделку, которую Кларк только что заключил с Дарланом, и взять в свои руки непосредственный контроль. Союзнические командиры и должностные лица на местах единодушно считали, что Дарлан – это единственный француз, который мог бы привести Северо-Западную Африку в лагерь союзников. Жиро, способность которого заручиться преданностью французов уже была разоблачена как миф, предложил Дарлану сотрудничество, когда узнал о вторжении немцев в неоккупированную Францию. Выполнение приказа Дарлана о «прекращении огня» в Оране, в Марокко и во всем Алжире показало, что Дарлан пользуется авторитетом. Поэтому в тот же день было подписано окончательное официальное соглашение между Дарланом и Эйзенхауэром.

Когда условия соглашения с Дарланом стали известны, они вызвали повсеместное беспокойство в Англии. Я сознавал, что вокруг меня поднимается волна общественного мнения. Я с огорчением обнаружил, что успех нашей гигантской операции и победа у Эль-Аламейна были заслонены в представлении многих моих лучших друзей тем, что им казалось низкой и подлой сделкой с одним из жесточайших наших врагов. Я считал, что они заняли неразумную позицию и недостаточно учитывают ожесточенность борьбы и необходимость щадить жизнь солдат. В Соединенных Штатах реакция была не столь бурной, как в Англии, но многие были возбуждены.

Адмирал продолжал оставаться на своем посту только потому, что считал, что в этот момент он был необходим союзному командованию в Северной Африке, и потому, что располагал властью. 22 ноября были подписаны так называемые соглашения Кларка – Дарлана, создававшие временный механизм для осуществления местной администрации в этом районе. Два дня спустя генерал-губернатор Буассон, побуждаемый посланцами Дарлана, передал союзникам Французскую Западную Африку с гигантской базой Дакар.

В последние дни 1942 года политическая обстановка в Северной Африке быстро ухудшалась. Не только происходила отчаянная борьба среди новоявленных сторонников дела союзников – Дарлана, Ногеса, Буассона и других – против Жиро, за власть и признание, но царило также явное недовольство среди тех людей, которые помогали высадке союзников 8 ноября, и среди небольшой, но активной группы, ратовавшей за де Голля. Кроме того, усиливалась группировка, желавшая поставить графа Парижского, спокойно проживавшего в то время в Танжере, во главе временной военной администрации в Северной Африке в противовес Виши. То шаткое соглашение, в силу которого Дарлан стоял во главе гражданской администрации, а Жиро командовал французскими вооруженными силами в Северной Африке, начинало все больше трещать.

19 декабря первый посланец де Голля генерал Франсуа д'Астье де ла Вижери неофициально прибыл в Алжир для того, чтобы выяснить обстановку от имени своего руководителя. Визит деголлевца носил разведывательный характер. Военное сотрудничество войск свободных французов было официально предложено Жиро и Эйзенхауэру в ходе переговоров 20 и 21 декабря, но не было принято никаких решений. Практическим результатом визита генерала д'Астье де ла Вижери было оживление деголлевской оппозиции против Дарлана. Одновременно с этими переговорами монархистские элементы в Алжире решили потребовать от Дарлана отречения и передачи власти межпартийной администрации. Даже до сих пор неясно, насколько большой поддержкой они пользовались.

Во второй половине дня 24 декабря Дарлан приехал со своей виллы в свою официальную резиденцию в Пале д'Эте, У двери его кабинета в него выстрелил молодой человек 20 лет по фамилии Бонье де ла Шапель. Адмирал умер через час на операционном столе в близлежащем госпитале. Убийца, которого судил полевой суд по приказу Жиро, был, к своему великому удивлению, расстрелян на рассвете 26 декабря.

Получив известие об убийстве Дарлана, генерал Эйзенхауэр поспешил вернуться с Тунисского фронта. При сложившихся обстоятельствах единственным выходом было назначение Жиро на освободившийся пост. Мы не могли рисковать гражданскими беспорядками в тылу, и американские власти оказали косвенный, но решительный нажим, чтобы добиться назначения Жиро на пост, облекавший его верховной, хотя и временной, политической властью в Северной Африке.

Убийство Дарлана, каким бы преступным оно ни было, избавило союзников от неприятной необходимости сотрудничать с ним и в то же время сохранило все преимущества, которые он сумел создать в решающие часы высадки союзников.

Его власть беспрепятственно перешла к организации, созданной с согласия американских властей в ноябре и декабре. Жиро заполнил пробел. Был расчищен путь для объединения французских войск, которые теперь сосредоточились в Северной и Северо-Западной Африке, с движением Свободной Франции, группировавшимся вокруг де Голля и охватывавшим всех французов всюду, где не было немецкого контроля. Узнав о судьбе Дарлана, де Голль предпринял первый шаг к сближению. Когда это известие было получено в Лондоне, он намеревался выехать в Вашингтон для первой встречи с президентом, которая давно откладывалась. Он немедленно написал и передал через союзнические каналы послание Жиро. Мне представлялось разумным отложить визит в Вашингтон в надежде объединить французское движение Сопротивления. Я разъяснил положение в телеграмме на имя президента и послал ему копию послания, направленного де Голлем Жиро.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

27 декабря 1942 года

«1. Как я сообщил Гарри, я уже просил американский штаб в Лондоне задержать на 48 часов самолет, который должен был доставить де Голля, с тем чтобы посмотреть, как будет развиваться операция «Торч». Мне кажется, что мы должны попытаться прежде всего объединить их всех и создать какое-то французское ядро – прочное и единое, с которым можно было бы сотрудничать. Я сегодня встречусь с де Голлем и протелеграфирую Вам позднее».

К этому было приложено послание де Голля на имя Жиро, направленное через американское посольство в Лондоне:

27 декабря 1942 года

«Убийство в Алжире служит симптомом и предостережением: симптомом того раздраженного состояния, в которое трагедия Франции повергла мозг и душу французов; предостережением насчет всевозможных последствий, с которыми неизбежно сопряжено отсутствие национальной власти в разгар величайшего национального кризиса в нашей истории. Более чем когда-либо необходимо, чтобы эта национальная власть была создана. Я предлагаю, генерал, чтобы Вы возможно скорее встретились со мной на французской территории – в Алжире или в Ша, для того чтобы обсудить средства объединения под властью временного центрального органа всех французских войск внутри и вне страны и на всех французских территориях, которые в состоянии бороться за освобождение и спасение Франции».

Американские военные – не только в высших сферах – были убеждены в том, что решение провести операцию «Торч» исключало всякие перспективы форсирования Ла-Манша и высадки крупных сил в оккупированной Франции в 1943 году. Я все еще не мог согласиться с этой точкой зрения. Я продолжал надеяться, что Французская Северо-Западная Африка, в том числе Тунисский мыс, попадет в наши руки после нескольких месяцев боев. В этом случае генеральное вторжение в оккупированную Францию из Англии все еще было бы возможно в июле или августе 1943 года. Я поэтому всячески стремился к тому, чтобы одновременно с операцией «Торч» происходило максимальное сосредоточение американских сил в Англии, какое только было возможно при имевшемся у нас количестве судов. Мысль действовать как левой, так и правой рукой и тот факт, что противник должен был готовиться к отражению ударов с обеих сторон, по-видимому, полностью соответствовали высшей экономии в условиях войны. События должны были показать, следует ли нам нанести удар через Ла-Манш, искать ли счастья в районе Средиземного моря или же предпринять и то и другое. Казалось, что в интересах войны в целом и в особенности в целях оказания помощи России англо-американские армии обязательно должны вступить в новом году в Европу либо с запада, либо с востока.

Однако существовала опасность, что мы не сможем сделать ни того ни другого. Даже если бы наша кампания в Алжире и Тунисе развивалась быстро и успешно, мы должны были бы довольствоваться захватом Сардинии или Сицилии или обоих островов и отложить форсирование Ла-Манша до 1944 года. Это означало бы потерю года для западных союзников, что могло привести к катастрофическим результатам не с точки зрения нашего существования, а с точки зрения решающей победы. Мы не могли продолжать до бесконечности терять ежемесячно суда общим тоннажем в 500 – 600 тысяч тонн. Германия делала последнюю ставку на период затишья.

До того как нам стало известно, что произойдет при Эль-Аламейне или как будет развиваться операция «Торч», и пока исход отчаянной борьбы на Кавказе казался неопределенным, английские начальники штабов взвешивали все эти возможности. Те, кто работал под их руководством над планированием операций, также были заняты. Их доклады были, по-моему, чрезмерно отрицательными, и я высказал свое мнение по этому поводу начальникам штабов 9 ноября 1942 года, когда высадка в Африке все еще продолжалась:

«Было бы весьма прискорбно отказаться от дальнейшего использования успеха операции «Торч» и сражения при Эль-Аламейне в 1943 году и ограничиться оккупацией Сицилии и Сардинии. Мы уже вместе с американцами взяли на себя обязательство провести операцию «Раунд-ап» в 1943 году в самых больших масштабах. Вклинившаяся операция «Торч» не может служить предлогом для того, чтобы бездействовать в 1943 году, довольствуясь высадкой на Сицилии и Сардинии и еще несколькими операциями, подобными Дьепу (который вряд ли можно брать за образец).

Усилия в кампании 1943 года, несомненно, должны быть направлены на сковывание крупных сил противника в Северной Франции, Бельгии и Голландии путем постоянной подготовки к вторжению и решительного наступления на Италию или, еще лучше, Южную Францию, наряду с операциями, не требующими большого количества судов, и с другими формами давления, с тем чтобы привлечь к участию Турцию, а также сухопутные операции вместе с русскими в направлении Балкан. Если действия во Французской Северной Африке послужат предлогом для того, чтобы удерживать крупные контингенты войск в обороне и называть это «обязательством», то лучше было бы совсем не начинать этих операций. Можно ли действительно предположить, что русские удовольствуются тем, что мы будем бездействовать, как сейчас, в течение всего 1943 года, в то время как Гитлер нанесет им третий удар? Какими бы ни были тревожными перспективы, мы должны предпринять попытку высадиться на Европейском материке и развернуть фронт против врага в 1943 году».

И далее, 18 ноября:

«...В соответствии с соглашениями относительно операций «Раунд-ап» и «Болеро», достигнутыми с генералом Маршаллом, мы должны иметь к 1 апреля 1943 года 27 американских и 21 английскую дивизии, готовые для действий на континенте, наряду со всеми необходимыми десантными судами и т. д. Эта цель была твердо намечена, и была проделана огромная работа... Мы затем перешли к осуществлению операции «Торч», которая теперь развивается. Но в операции «Торч» занято всего 13 дивизий, в то время как мы были готовы двинуть 48 дивизий против противника в 1943 году. Поэтому мы сократили силы, предназначавшиеся нами для наступления против врага, на 35 дивизий. Несомненно, следует учитывать, что расстояние, отделяющее Англию от места осуществления операции «Торч», больше, чем от Англии до противоположного берега Ла-Манша. Но мы дали Сталину понять, что великое наступление на континент произойдет в 1943 году, и мы теперь действуем, исходя из того, что имеем на 35 дивизий меньше, чем намечалось в апреле – июле, или, другими словами, немногим более четверти.

Моя собственная точка зрения заключается в том, что все еще следует ставить своей целью проведение операции «Раунд-ап», отложив ее до августа. Я не могу отказаться от этого, не представив огромного количества фактов и цифр, доказывающих физическую невозможность такого предприятия. Однако, если эти цифры и подтвердят такую точку зрения, они выставят в смешном свете наши замыслы на это лето, равно как и замыслы американцев... Я никогда не предполагал, что англо-американская армия застрянет в Северной Африке. Это трамплин, а не диван...

Возможно, нам следует свернуть свои действия в районе Средиземного моря к концу июня, с тем чтобы провести операцию «Раунд-ап» в августе. Эти вопросы придется разрешить в высших сферах после того, как мы достигнем соглашения между собой».

Таким образом, с обеих сторон Атлантики мы подходили к своего рода комбинированному тупику. Английские штабы высказывались за действия в районе Средиземного моря и за наступление на Сардинию и Сицилию, имея в виду в конечном счете Италию. Американские специалисты отказались от всякой надежды форсировать Ла-Манш в 1943 году, но и совсем не хотели сильно увязнуть в районе Средиземного моря, чтобы не сорвать осуществление своего великого плана в 1944 году.

«По-видимому, – писал я, – ко всем опасениям американцев еще добавятся все опасения англичан, а ими охвачены руководители всех родов вооруженных сил».

Американские штабы, побуждаемые чрезмерным пристрастием к логическим, отчетливым решениям (пусть даже они весьма желательны), о чем я упоминал в первых главах, фактически резко замедлили осуществление «Болеро» в Англии после того, как было принято решение о проведении операции «Торч». В конце ноября мы получили письменное уведомление от административно-снабженческого отдела аппарата Соединенных Штатов, которое вызвало всеобщее удивление. Между прочим, следующее послание, которое я направил президенту Рузвельту, должно, по-моему, окончательно опровергнуть многочисленные домыслы в Америке о том, что я резко враждебно относился к плану форсирования Ла-Манша крупными силами в 1943 году, а тем более многие послевоенные утверждения Советов о том, что я сознательно использовал операцию «Торч» для того, чтобы помешать открытию второго фронта в 1943 году[72].

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

24 ноября 1942 года

«1. Мы получили письмо от генерала Хартла, который заявляет, что согласно директиве военного министерства США «всякое строительство сверх того, что требуется для размещения 427 тысяч солдат, должно быть завершено вашими собственными рабочими с использованием ваших собственных материалов» и что «материалы, получаемые по ленд-лизу, не могут быть предоставлены для этих целей». Это вызвало у нас весьма большое беспокойство не только с точки зрения ленд-лиза, но из соображений общей стратегии. В соответствии с планом «Болеро» мы готовились к расквартированию 1 100 тысяч солдат, и упомянутое письмо было первым намеком на то, что от этой цели следует отказаться. Нам не было известно, что вы решили навсегда отказаться от осуществления операции «Раунд-ап», и вся наша подготовка велась в широком масштабе в соответствии с планом «Болеро».

2. Мне кажется, что было бы весьма прискорбно отказаться от операции «Раунд-ап». «Торч» не может служить заменой операции «Раунд-ап» и использует лишь 13 дивизий по сравнению с 48, предусматривавшимися для операции «Раунд-ап». Все мои переговоры со Сталиным в присутствии Аверелла исходили из отсрочки операции «Раунд-ап». Однако никогда не предполагалось, что мы не должны пытаться открыть второй фронт в Европе в 1943 году или даже в 1944 году.

3. Конечно, г-н президент, этот вопрос требует весьма внимательного рассмотрения. На меня большое впечатление произвели все доводы генерала Маршалла о том, что только операция «Раунд-ап» позволит бросить главные силы во Францию, Бельгию и Голландию и что только в этом районе можно ввести в действие основные контингенты военно-воздушных сил Британской метрополии и заокеанских военно-воздушных сил Соединенных Штатов. Вполне возможно, что, несмотря на все наши старания, наши силы не достигнут необходимого уровня в 1943 году. Но если это так, то тем более важно позаботиться о том, чтобы 1944 год не прошел зря.

4. Даже в 1943 году может возникнуть благоприятная возможность. Если наступающие войска Сталина достигнут Ростова-на-Дону, что является его целью, то немецкие армии на юге может постигнуть настоящая катастрофа. Наши операции в районе Средиземного моря после операции «Торч» могут вывести из войны Италию. Немцы, возможно, будут в массе своей деморализованы, и мы должны быть готовы использовать любую возможность, которая представится».

Президент – премьер-министру

26 ноября 1942 года

«У нас, конечно, нет никакого намерения отказываться от операции «Раунд-ап». Никто не может сейчас знать, представится ли нам возможность нанести удар через Ла-Манш в 1943 году, и если возможность представится, мы, несомненно, должны ее использовать.

Однако решение вопроса о численности войск, которые мы должны иметь для «Болеро» в 1943 году, требует от нас совместного рассмотрения стратегических проблем. Я в настоящее время считаю, что мы должны настолько быстро, насколько это позволяют нынешние активные операции, сосредоточить в Соединенном Королевстве ударные силы, которые должны быть быстро использованы в случае падения Германии, или же весьма крупный контингент войск позднее, если Германия уцелеет и перейдет к обороне.

Тем не менее мы будем продолжать осуществление плана «Болеро» настолько быстро, насколько позволяют наши суда и другие ресурсы».

Я затем попытался проанализировать положение на Средиземноморском театре.

Памятная записка министра обороны

25 ноября 1942 года

«Главной задачей, стоящей перед нами, является, во-первых, завоевание африканского побережья Средиземного моря и создание там военно-морских и авиационных баз, которые необходимы для открытия эффективного пути через Средиземное море для военных транспортов, и, во-вторых, использование баз на африканском побережье для нанесения удара по уязвимым местам держав оси крупными силами и в кратчайший срок.

Как только мы будем уверены в себе и укрепим свои позиции во Французской Северной Африке, и особенно в Тунисе, необходимо будет провести две последовательные операции. Во-первых, это наступление на Триполи. Второй непосредственной целью, очевидно, является либо Сардиния, либо Сицилия. Обладание одним из этих островов и аэродромами на юге создало бы воздушный треугольник, в котором мы должны были бы бороться за господство в воздухе и обеспечить его. Кроме того, непрерывные усиленные налеты с любого из этих островов с близкого расстояния на Неаполь, Рим и базы итальянского флота активизировали бы войну против Италии».

Теперь вернусь опять к генеральному плану форсирования Ла-Манша в 1943 году.

Памятная записка министра обороны

3 декабря 1942 года

«В апреле генерал Маршалл ознакомил нас с планом, позднее названным «Раунд-ап», которому в административном плане соответствует план «Болеро».

Американские начальники штабов считали, что отказ от операции «Следжхэммер» и принятие операции «Торч» по существу исключали возможность проведения операции «Раунд-ап» в 1943 году, даже если она будет отсрочена. Одной из причин этого была возможность того, что Россия будет настолько серьезно ослаблена, что Гитлер сможет оттянуть с Востока весьма крупные силы, и, таким образом, войск, имеющихся для проведения операции «Раунд-ап» в 1943 году, будет совершенно недостаточно.

С другой стороны, русских убедили в том, что мы намереваемся открыть второй фронт в 1943 году. Я разъяснил им операцию «Раунд-ап» в присутствии представителя Соединенных Штатов Гарримана.

Русские не потерпели поражения и не были ослаблены в ходе кампании 1942 года. Напротив, именно Гитлеру было нанесено поражение, и численность германской армии весьма значительно сократилась. Генерал фон Тома[73], как сообщают, заявил, что 180 германских дивизий на русском фронте во многих случаях сократились почти до численности бригад. На Восточном фронте наблюдается явная деморализация среди венгерских, румынских и итальянских войск. Финны больше не участвуют в военных действиях, если не считать небольшого числа егерских войск.

Если германская 6-я армия, которая сейчас окружена под Сталинградом, будет уничтожена, наступление русских в южном направлении может достигнуть своей цели – Ростова-на-Дону. В этом случае положение трех остающихся немецких армий на Северном Кавказе, с которыми русские уже ведут ожесточенные бои, может серьезно, а быть может, и катастрофически ухудшиться, что опять-таки повлечет за собой неизмеримо важные результаты.

Наступление русских на центральном участке фронта и контратаки, которые они предпринимают во многих местах по всему фронту, могут привести к отходу немцев по всей линии фронта. До конца 1942 года мы сумеем, по крайней мере, с уверенностью сделать вывод, что в 1943 году крупные немецкие воинские контингенты не могут быть переброшены с Восточного на Западный театр военных действий. Это будет новый, исключительно важный фактор...

События, происшедшие во Франции, побудили немцев в целях защиты южного побережья Франции перебросить туда 11 из 40 дивизий, которые были расположены против Англии во Франции, Бельгии и Голландии. Им стало труднее поддерживать внутреннюю безопасность во Франции. Быть может, они будут вынуждены найти еще четыре или даже шесть дивизий, чтобы защитить и удержать Италию перед угрозой операций «Торч», «Бримстоун» и т. п. и разместить гарнизоны на Сицилии и, возможно, Сардинии. Сопротивление Югославии продолжается, и державы оси не могут рассчитывать на какое-либо облегчение в какой-либо части Балканского полуострова. Напротив, им необходимо укрепить позиции в Греции, Румынии и Болгарии ввиду общего положения, а также возможного вступления Турции в войну против них, чего мы должны добиваться. Ни одного из этих факторов не существовало, когда на совещании в Лондоне в июле обсуждались операции «Раунд-ап» и «Следжхэммер».

Я поэтому считаю, что общее положение должно быть полностью пересмотрено с тем, чтобы найти средства использовать американские и английские армии непосредственно на континенте. Кроме того, следует исходить из того, что побережье Северной Африки достаточно прикрыто авиацией и что в конце марта Средиземное море будет свободно для навигации военных транспортов, а это значительно облегчает положение с судами; что любые операции в Сардинии закончатся к началу июня; что все десантные суда и т. п., необходимые для операции «Раунд-ап», должны вернуться в Англию к концу июня; что июль должен быть посвящен подготовке и что в августе или, в случае неблагоприятной погоды, в сентябре должен быть нанесен удар».

Я с радостью узнал, что генерал Маршалл, которого я полностью информировал через Дилла, одобряет мои доводы.

Итак, я ознакомил читателя с положением, каким оно представлялось мне к концу 1942 года. Несомненно, скажут, что, как показал ход событий, я придерживался слишком оптимистической точки зрения на перспективы в Северо-Западной Африке и американские штабы правильно полагали, что решение об операции «Торч», принятое нами в июле, исключало возможность проведения операции «Раунд-ап» в 1943 году. Конечно, именно так и случилось. Никто не мог предвидеть в то время, что Гитлер приложит такие огромные усилия, чтобы укрепиться на Тунисском мысу, и пошлет туда для этой цели воздушным путем и по морю, несмотря на тяжелые потери, почти 100 тысяч своих отборных солдат. Это была с его стороны серьезная стратегическая ошибка. Она, конечно, оттянула на несколько месяцев нашу победу в Африке.

Если бы он сохранил войска, которые были взяты в плен или уничтожены там в мае, он мог бы либо укрепить свой откатывающийся фронт в России, либо сосредоточить силы в Нормандии, которые помешали бы нам попытаться осуществить операцию «Раунд-ап» в 1943 году, если бы мы решили сделать это. Вряд ли сейчас кто-нибудь может оспаривать разумность решения повременить до 1944 года. Моя совесть чиста: я не обманул и не ввел в заблуждение Сталина. Я делал все от меня зависящее.

Наступила полоса явных неудач в Северной Африке. Хотя инициатива принадлежала нам и мы использовали преимущество внезапности, сосредоточение сил происходило неизбежно медленно. Нехватка судов диктовала жесткие ограничения. Разгрузке препятствовали воздушные налеты на Алжир и Бон. Не хватало дорожного транспорта. Одноколейная береговая железная дорога протяженностью 500 миль находилась в плохом состоянии, железнодорожное полотно проходило через сотни мостов и кульвертов, каждый из которых мог быть уничтожен актом вредительства. После прибытия большого количества немецких войск, переброшенных воздушным путем в Тунис, началось упорное, весьма организованное и ожесточенное сопротивление. Французские войска, которые теперь присоединились к нам, насчитывали более 100 тысяч человек. В большинстве это были хорошо обученные туземные войска, но они были еще плохо оснащены и неорганизованны. Генерал Эйзенхауэр передал под командование Андерсона все американские части, какие он только мог наскрести. Мы посылали все, что могли. Английская пехотная бригада совместно с частью американской 1-й бронетанковой дивизии предприняла наступление на Меджез и заняла его, а 28 ноября почти достигла Джедейды, находящейся всего в 12 милях от Туниса. Это был кульминационный пункт зимней кампании.

Наступил период дождей. Лило как из ведра. Наши импровизированные аэродромы превратились в болота. Немецкая авиация, хотя еще не многочисленная, действовала с хороших аэродромов, которые можно было использовать при любой погоде. 1 декабря немцы контратаковали, сорвав запланированное нами наступление, и через несколько дней английская бригада была вновь отброшена к Меджезу. Материалы можно было подбрасывать передовым частям только по морю и в небольшом количестве. И действительно, едва удавалось накормить их, не говоря уже о том, чтобы накопить какие-то запасы. Только ночью 22 декабря удалось возобновить наступление. На первых порах оно увенчалось некоторым успехом, однако на рассвете начался ливень, продолжавшийся три дня. Наши аэродромы стали непригодными, а автомашинам приходилось двигаться только по малопригодным дорогам.

На совещании в сочельник генерал Эйзенхауэр решил отказаться от плана немедленного захвата Туниса и до тех пор, пока не удастся снова начать кампанию, сохранять передовые аэродромы на той общей линии фронта, которая была уже установлена. Хотя немцы несли большие потери на море, численность их войск в Тунисе продолжала возрастать. К концу декабря численность войск достигла 50 тысяч.

В то время как развивались эти операции, 8-я армия прошла огромное расстояние. Роммелю удалось оттянуть свои потрепанные войска из Эль-Аламейна в Эль-Агейлу. Его арьергарды испытывали сильный нажим, но попытка оттеснить его дальше к югу от Бенгази потерпела неудачу. Он остановился в Эль-Агейле в то время, как Монтгомери после длительного наступления сталкивался с теми же трудностями транспорта и снабжения, о которые споткнулись его предшественники. 13 декабря Роммель был выбит со своих позиций и почти отрезан в результате широкого обходного маневра новозеландской 2-й дивизии. Он понес жестокие потери, а авиация, находившаяся в Пустыне, уничтожила огромное количество его транспорта на прибрежной дороге. Монтгомери мог преследовать его вначале только подвижными частями. 8-я армия прошла 1200 миль от Эль-Аламейна. Заняв в первый день рождества Сирту и его посадочные площадки, наши войска подошли к следующей линии главных укреплений Роммеля возле Буэрата в последний день года.

В телеграмме президента Рузвельта на мое имя от 26 ноября содержалось предложение провести трехстороннее совещание между представителями трех штабов.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

26 ноября 1942 года

«Я полагаю, что, как только мы выбьем немцев из Туниса, мы должны созвать военно-стратегическое совещание с участием Великобритании, России и Соединенных Штатов.

Я предложил бы провести совещание в Каире или Москве, с тем чтобы каждый из нас был представлен небольшой группой, причем совещание должно проходить совершенно секретно. Решения совещания, конечно, должны быть одобрены нашей тройкой.

Сообщите мне, пожалуйста, как только сможете, что Вы думаете о моем предложении».

Я ответил в тот же день, заявив, что, по-моему, совещание экспертов не отвечает нашим требованиям.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

26 ноября 1942 года

«В принципе я полностью согласен с тем, что должно быть проведено совещание с русскими. Однако весьма сомневаюсь в том, что совещание между офицерами, посвященное общей военной политике, а не какому-нибудь специальному вопросу, принесло бы большую пользу. Ведь если русская делегация прибыла бы в Каир, что я считаю маловероятным, она была бы настолько скована в своих действиях, что ей пришлось бы запрашивать по каждому существенному вопросу Сталина в Москве. Если бы совещание состоялось в Москве, было бы меньше проволочек, но я думаю, что до того, как английская и американская миссии отправились бы в Москву, они должны были бы выработать общую согласованную точку зрения, которая могла бы послужить, по крайней мере, основой для переговоров. Я надеюсь также, что если бы Вы послали генерала Маршалла, то он непременно заехал бы в Англию.

Мне кажется, я могу заранее сказать Вам, какова будет советская точка зрения. Они заявят нам обоим: «Сколько немецких дивизий вы будете сковывать летом 1943 года? Сколько дивизий вы сковывали в 1942 году?» Они, конечно, потребуют открытия мощного второго фронта в 1943 году путем массового вторжения на континент либо с запада, либо с юга, либо с обоих этих направлений. Такого рода аргументация, которой я достаточно наслушался в Москве, требует ответа либо со стороны главных руководителей, либо со стороны военно-морских авторитетов и специалистов в области судоходства, которые, несомненно, должны были бы присутствовать. Было бы весьма трудно на данном этапе послать всех наших начальников на такой длительный срок.

Сталин говорил со мной в Москве о том, что он готов встретиться где-либо с Вами и со мной в течение этой зимы, и упоминал при этом Исландию. Я указал, что расстояние до Англии не больше и что встретиться там не менее удобно. Он не согласился с этим предложением, но и не отверг его. В то же время, если не считать климата, многое можно сказать в пользу проведения новой тройственной атлантической конференции в Исландии. Наши суда могли бы стать вместе на якорь в Хвальс-фиорде, и мы предоставили бы в распоряжение Сталина подходящее судно, на котором временно был бы поднят советский флаг. Он с довольно большим увлечением говорил о своем желании лететь самолетом и об уверенности в русских машинах. Только встреча между главными руководителями даст реальные результаты. Как насчет того, чтобы предложить собраться в январе? К этому времени Африка должна быть очищена и исход великой битвы в Южной России решен.

Я могу добавить, что если бы мне удалось убедить Вас приехать в Исландию, то я непременно настоял бы на том, чтобы Вы до возвращения на родину заехали на наш островок».

3 декабря президент снова телеграфировал мне:

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

3 декабря 1942 года

«Я много думал о предполагаемом совместном совещании с русскими и согласен с Вами в том, что единственным приемлемым методом принятия жизненно важных стратегических решений, которых требует военное положение, является наша личная встреча со Сталиным. Я считаю, что каждый из нас смог бы приехать в сопровождении весьма небольшого штата – наших начальников штабов армии, военно-воздушных сил и военно-морского флота.

Позволю себе усомниться в целесообразности приезда Маршалла и других в Англию перед совещанием, потому что я не хочу, чтобы у Сталина создалось впечатление, что мы обо всем договорились между собой, прежде чем встретиться с ним.

Я думаю, что это совещание вполне может привести к более -быстрому разгрому Германии, чем это предполагалось. Как Вам известно, Сталин уже согласился на проведение чисто военного совещания в Москве, и я послал ему сегодня телеграмму, в которой убеждаю его встретиться с Вами и со мной. Я думаю, что он согласится».

Я ответил немедленно:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

3 декабря 1942 года

«1. Я восхищен Вашим предложением, которое представляет собой единственный способ выработать хороший план на 1943 год.

2. Все же я возражаю против посылки наших военных представителей в Москву. Это лишь завело бы нас в тупик и испортило бы дело. Мы по-прежнему считаем, что Маршалл, Кинг и Арнольд должны приехать сюда заранее, с тем чтобы по крайней мере мы имели какие-то определенные планы в качестве основы для переговоров, когда мы все встретимся в январе «где-нибудь в Африке». В противном случае Сталин встретит нас вопросом: «Так, значит, у вас нет никакого плана открытия второго фронта в Европе, который вы обещали мне на 1943 год?»

Премьер-министр – премьеру Сталину

4 декабря 1942 года

«Президент сообщает мне, что он предлагает нам втроем встретиться в январе где-нибудь в Северной Африке.

Это гораздо лучше, чем исландский проект, о котором мы говорили в Москве. Вы смогли бы прибыть в любой желаемый пункт через три дня, я – через два дня и Президент – приблизительно через такое же время, что и Вы. Я твердо надеюсь, что Вы согласитесь. Мы должны решить в самый ближайший момент вопрос о наилучшем способе нападения на Германию в Европе всеми возможными силами в 1943 году. Это могут лишь решить между собой главы правительств и государств совместно со своими высококвалифицированными авторитетами, которые будут у них под рукой. Только путем подобной встречи можно распределить все бремя войны в соответствии с возможностями и имеющимися силами».

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

6 декабря 1942 года

«...Приветствую идею встречи руководителей правительств трех государств для установления общей линии военной стратегии. Но, к большому моему сожалению, я не смогу уехать из Советского Союза. Должен сказать, что время теперь такое горячее, что даже на один день мне нельзя отлучиться. Теперь как раз развертываются серьезные военные операции нашей зимней кампании, и в январе они не будут ослаблены. Более вероятно, что будет наоборот.

Жду от Вас ответа на мое предыдущее послание в части, касающейся открытия второго фронта в Западной Европе весной 1943 года.

Как под Сталинградом, так и на Центральном фронте бои развиваются. Под Сталинградом мы держим в окружении большую группу немецких войск и надеемся довести до конца их ликвидацию».

В ответ на идентичное послание президент выразил Сталину свое глубокое разочарование. Он переслал мне 17 декабря следующее последнее известие, полученное им от Сталина:

«Я также должен выразить глубокое сожаление по поводу того, что не могу покинуть Советский Союз ни в ближайшем будущем, ни даже в начале марта. Дела на фронте, требующие моего постоянного присутствия вблизи наших войск, абсолютно исключают такую возможность.

Пока я не знаю, каковы точно проблемы, которые Вы, г-н президент, и г-н Черчилль намереваетесь обсудить на нашем совместном совещании. Я думаю над тем, нельзя ли обсудить эти проблемы путем переписки между нами. Пока нет возможности организовать нашу встречу, я считаю, что между нами не будет никаких разногласий.

Позвольте мне также выразить уверенность в том, что время не тратится попусту и что обещания об открытии второго фронта в Европе в 1942 году и во всяком случае весной 1943 года, данные Вами, г-н президент, и г-ном Черчиллем, будут выполнены и что второй фронт в Европе действительно будет открыт объединенными силами Великобритании и Соединенных Штатов Америки весной будущего года».

Вскоре президент прислал мне с курьером весьма теплое письмо с просьбой ответить «да» или «нет».

Белый Дом, Вашингтон

14 декабря 1942 года

«Дорогой Уинстон,

Я не получил ответа на мое второе приглашение нашему дяде Джо, но, предполагая, что он снова откажется, я считаю, что, несмотря на это, мы с Вами должны встретиться, поскольку есть вещи, которые, безусловно, могут быть решены только Вами и мной на совещании с нашими штабниками».

В целях экономии времени Рузвельт передал основное содержание этого письма также и по телеграфу:

«Несмотря на то что Сталин не может встретиться с нами, я думаю, что мы должны немедленно подготовить совещание с нашими соответствующими военными штабами. Я хотел бы встретиться в Африке примерно 15 января. Приемлемое и надежное место имеется, по-моему, к северу от Касабланки. Было бы разумно, если бы кто-нибудь из наших военных приехал за несколько дней до нас, чтобы подготовить почву. Я думаю, что за четыре-пять дней мы могли бы покончить со всеми нашими делами. Сообщите, что Вы думаете об этом».

Я, естественно, был доволен таким решением вопроса.

Комитет начальников штабов подготовил для военного кабинета два документа, в которых изложил свою точку зрения на будущую стратегию. Формулируя свои выводы, он подчеркнул серьезные расхождения во взглядах между ним и американскими коллегами. Они скорее касались того, на что следовало сделать упор, нежели затрагивали принципы. По существу целью предстоящего совещания должно было быть достижение общего соглашения. Английские начальники штабов считали, что наилучшей политикой было бы энергично провести операцию «Торч» в сочетании с возможно более широкой, в рамках «Болеро», подготовкой к операции «Раунд-ап», в то время как американские начальники штабов предпочитали, чтобы мы сосредоточили свои основные усилия в Европе главным образом на операции «Раунд-ап» и твердо удерживали свои позиции в Северной Африке. В своем первом документе английские начальники штабов, комментируя американские предложения, наметили следующие пункты:

«Мы считаем, что наша политика должна заключаться в следующем:

1. Развернуть операцию «Торч» возможно энергичнее, с тем чтобы

а) вывести Италию из войны;

б) вовлечь Турцию в войну и

в) не давать державам оси никакой передышки для восстановления сил.

2. Усиленная бомбардировка Германии.

3. Продолжение поставок России.

4. Развертывание «Болеро» в самых широких масштабах, какие только возможны при проведении вышеупомянутых операций, для того чтобы мы были готовы снова вступить на континент в августе или сентябре 1943 года, бросив туда примерно 21 дивизию, если налицо будут благоприятные перспективы на успех.

Мы полагаем, что эта политика принесет быстрейшее и наибольшее облегчение России, как прямое, так и косвенное, чем если бы мы сосредоточили все внимание на «Болеро» в ущерб всем другим операциям, учитывая, что в лучшем случае мы не могли бы сосредоточить более 25 дивизий на континенте в конце лета 1943 года».

Я информировал Сталина о планах нашей встречи. Он ответил:

Премьер Сталин – премьер-министру

«...Благодарю за извещение о предстоящей беседе между Вами и Президентом. Буду признателен за сообщение о результатах этой беседы».

12 января я вылетел в Северную Африку.

Когда мы прибыли в Касабланку, то обнаружили, что проведена прекрасная подготовка. В предместье Анфа находился большой отель с достаточным количеством комнат для всех английских и американских штабников и с большими залами для совещаний. Вокруг отеля было разбросано несколько исключительно уютных вилл, которые были зарезервированы для президента Рузвельта, меня, генерала Жиро, а также для генерала де Голля на случай, если он приедет.

Президент прибыл во второй половине дня 14 января. Мы встретились очень тепло и по-дружески, и мне было исключительно приятно видеть своего великого коллегу здесь на завоеванной или освобожденной территории, которую мы избрали вопреки советам всех его военных специалистов. На следующий день прибыл генерал Эйзенхауэр, совершивший весьма рискованный перелет. Он горел желанием узнать, какой тактики будет придерживаться объединенный англо-американский штаб, и хотел быть в контакте с ним. В системе командования они стояли над ним. Через день или два прибыл Александер и доложил мне и президенту о продвижении 8-й армии.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра и военному кабинету

18 января 1943 года

«Начальники штабов заседают по два-три раза каждый день либо самостоятельно, либо со своими американскими коллегами. На заседаниях объединенного англо-американского штаба стало очевидно, что американцы все более ориентируются на Сицилию, а не на Сардинию. Именно этого мне и хотелось бы. Адмирал Кинг даже заявил, что если выбор падет на Сицилию, то он найдет необходимые эскортные суда.

Победоносное наступление армии Пустыни решительно меняет положение в районе Средиземного моря. Александер, который находится здесь, произвел большое впечатление на всех присутствовавших на совещании, созванном президентом 15 января, своими ясными, точными и уверенными докладами о продвижении его войск и о его планах. Он надеется взять Триполи к 26-му и бросить шесть дивизий против укреплений в районе Марета к середине марта. По общему мнению, у нас весьма благоприятные перспективы в Тунисе, если только мы не допустим ошибки. Лично я весьма доволен тем, как все это происходило».

Ни я, ни президент не присутствовали на заседаниях штабников, но нас информировали о положении, и наши офицеры консультировались с нами каждый день. Разногласия возникали не между представителями одной и другой нации, а главным образом между начальниками штабов и объединенной группой планирования. Я лично был уверен в том, что следующим шагом должна стать операция в Сицилии, и объединенный англо-американский штаб придерживался такой же точки зрения, тогда как объединенная группа планирования, напротив, считала, так же как и лорд Маунтбэттен, что мы должны наступать скорее на Сардинию, нежели на Сицилию, потому что, по их мнению, это можно было сделать на три месяца раньше; и Маунтбэттен доказывал это Гопкинсу и другим. Я продолжал упорствовать и, опираясь на твердую поддержку объединенного англо-американского штаба, настаивал на Сицилии.

Группа планирования почтительно, но настойчиво тогда заявила, что это не может быть сделано до 30 августа. На этом этапе я лично вместе с ними просмотрел все цифры, и затем мы с президентом дали указание, чтобы день «Д»[74] был намечен на благоприятный период июльского полнолуния (или, если возможно, на период июньского полнолуния). И действительно, авиадесантные войска вступили в действие в ночь на 10 июля, и высадка началась утром 10 июля.

В эти январские дни командующий американскими военно-воздушными силами в Англии генерал Экер попросил, чтобы я принял его. Я пригласил его одного к завтраку. Мы обсуждали американский план дневных бомбардировок Германии бронированными «Летающими крепостями». Я лично скептически относился к этому методу. Я выразил сожаление по поводу того, что столько усилий тратилось на дневные бомбардировки, и по-прежнему считал, что, если бы американцы сосредоточили свои силы на ночных бомбардировках, на Германию было бы сброшено гораздо больше бомб и мы постепенно добились бы полной точности попадания с помощью научных методов, как мы это сделали позднее. Я сказал об этом Экеру, которому была известна моя точка зрения и которого она очень беспокоила. Он с величайшей серьезностью изложил доводы в пользу дневных бомбардировок «Летающими крепостями».

В ответ я напомнил ему, что уже начался 1943 год. Американцы участвуют в войне более года. В течение всего этого времени они усиливают свои военно-воздушные силы в Англии, но до сих пор еще не сбросили ни одной бомбы на Германию во время дневных налетов, если не считать одного случая, когда весьма короткий рейд совершался под прикрытием английских истребителей. Экер, однако, отстаивал свою точку зрения умело и настойчиво. Он признал, что они действительно еще не нанесли удара, но дайте им еще месяц или два, и тогда они начнут операции в возрастающих масштабах.

Приняв во внимание, как много Соединенные Штаты поставили на карту в этом мероприятии, и учитывая все их переживания на этот счет, я решил поддержать Экера и его план, полностью изменил свою позицию и снял возражения против дневных бомбардировок «Летающими крепостями». Он был очень обрадован, ибо боялся, что его собственное правительство уже в значительной мере утратило веру в метод дневных бомбардировок. Конечно, ужасно, что в течение последних шести месяцев 1942 года эти огромные усилия и средства не привели абсолютно ни к чему и что ни одна бомба не была сброшена на Германию. В Восточной Англии находилось, наверное, 20 тысяч человек и 500 машин, и, по-видимому, все это до сих пор не дало никаких результатов. Однако, когда я отказался от своей прежней позиции и перестал отстаивать непреклонную точку зрения, атмосфера разрядилась и американские планы перестали подвергаться критике в Англии. Американцы дали ход своим планам, и вскоре начали сказываться результаты. Тем не менее я по-прежнему считаю, что, если бы в самом начале они вложили средства на ночные бомбардировки, мы достигли бы кульминационного пункта гораздо скорее.

Затем был поднят вопрос о де Голле. Я теперь очень хотел, чтобы он приехал, и президент в общем соглашался с этой точкой зрения. Я просил президента также послать ему пригласительную телеграмму. Генерал был очень заносчив и несколько раз отказывался. Тогда я поручил Идену возможно энергичнее воздействовать на него и даже заявить, что, если он не приедет, мы будем настаивать на замене его как главы Французского комитета национального освобождения в Лондоне кем-либо другим.

Премьер-министр – министру иностранных дел

18 января 1943 года

«Если Вы считаете нужным, то передайте де Голлю следующее послание от меня:

«Я уполномочен заявить, что приглашение прибыть сюда исходит от президента Соединенных Штатов Америки, так же как от меня. Я еще не сообщил о Вашем отказе генералу Жиро, который прибыл в сопровождении всего лишь двух штабных офицеров и ожидает здесь. Последствия этого отказа, если Вы будете на нем настаивать, будут, по-моему, неблагоприятны для Вас и для Вашего движения. Во-первых, мы намереваемся наметить меры в отношении Северной Африки, по поводу которых мы были бы рады проконсультироваться с Вами, но которые в противном случае будут приняты в Ваше отсутствие.

Эти меры, когда они будут закончены, будут опираться на поддержку Великобритании и Соединенных Штатов. Тот факт, что Вы отказались явиться на предложенное совещание, будет, по-моему, почти повсеместно осужден общественным мнением и послужит исчерпывающим ответом на всякие жалобы. Конечно, не может быть и речи о том, чтобы Вас пригласили посетить Соединенные Штаты в ближайшем будущем, если Вы отклоните сейчас предложение президента. Моя попытка преодолеть затруднения, существовавшие между Вашим движением и Соединенными Штатами, определенно потерпит неудачу. Я, конечно, не могу возобновить усилий в этом направлении, пока Вы будете оставаться руководителем упомянутого выше движения.

Позицию правительства его величества в отношении Вашего движения, пока Вы остаетесь во главе его, также придется пересмотреть. Если Вы сознательно отвергнете эту исключительную возможность, мы постараемся добиться как можно лучших результатов без Вас. Дверь все еще открыта».

Я здесь все эти дни воюю в интересах де Голля и принимаю все меры к полюбовному примирению между различными группировками французов. Если он отвергнет возможность, которая ему сейчас предоставляется, я буду считать, что его замена как главы движения Свободной Франции является необходимым условием дальнейшей поддержки этого движения правительством его величества. Я надеюсь, что Вы сообщите ему об этом настолько подробно, насколько сочтете нужным. В его же собственных интересах Вы должны подтолкнуть его посильнее».

Наконец 22 января де Голль прибыл. Он был отвезен на свою виллу, которая находилась рядом с виллой Жиро. Он не пожелал явиться к Жиро, и потребовалось несколько часов, чтобы уговорить его встретиться с Жиро. У меня была весьма холодная беседа с де Голлем, во время которой я дал понять, что если он будет по-прежнему служить препятствием, то мы, не колеблясь, окончательно порвем с ним. Он был весьма официален и, выйдя величавой поступью из виллы, прошел по садику с высоко поднятой головой. В конце концов его удалось уговорить побеседовать с Жиро. Беседа продолжалась два или три часа и, должно быть, явилась чрезвычайно приятной для них обоих. Во второй половине дня он нанес визит президенту, и, к моему облегчению, встреча прошла неожиданно гладко. Президента привлек «одухотворенный взгляд» де Голля; но почти ничего нельзя было сделать, чтобы побудить их достигнуть согласия.

На страницах этой книги приводятся различные резкие заявления по поводу генерала де Голля, вызванные событиями момента, и я, конечно, сталкивался с непрерывными трудностями и имел с ним много резких споров. Однако решающим в наших отношениях был один момент. Я не мог считать, что он представляет полоненную и повергнутую Францию или Францию, которая имела право сама свободно решать свою судьбу. Я знал, что он не является другом Англии. Но я всегда признавал в нем дух и идею, которые на всем протяжении истории будут сопутствовать понятию «Франция». Я понимал его заносчивое поведение и восхищался им, хотя оно меня возмущало. Таков он был – эмигрант, покинувший свою страну, где над ним тяготел смертный приговор, человек, целиком зависевший от доброй воли английского правительства, а теперь также и Соединенных Штатов. Немцы завоевали его страну. Он не имел прочной опоры нигде. Тем не менее он игнорировал всех. Всегда, даже когда он вел себя наихудшим образом, казалось, что он олицетворяет Францию – великую нацию с ее гордостью, авторитетом и честолюбием.

Я представил новый доклад военному кабинету.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра и военному кабинету

20 января 1943 года

«1. Адмирал «Q» (президент) и я созвали сегодня во второй половине дня пленарное совещание, на котором объединенный англо-американский штаб доложил о ходе дел. Это было весьма успешное совещание. После пятидневных переговоров и очевидных разногласий объединенный штаб теперь, по-моему, в основном единодушен в отношении ведения войны в 1943 году. Была достигнута договоренность относительно того, что безопасность морских коммуникаций должна быть в первую очередь обеспечена нашими совместными усилиями, и вновь подтвержден принцип, что мы должны сосредоточиться сперва на нанесении поражения Германии. Полная подготовка к занятию Сицилии должна начаться немедленно, с тем чтобы как можно раньше осуществить эти операции. В Англии операция «Болеро» должна развиваться настолько быстро, насколько это позволяют наши обязательства, с тем чтобы операция «Следжхэммер» в той или иной форме была проведена в этом году или же чтобы мы могли вступить на континент всеми имеющимися силами, если появятся определенные признаки краха Германии. На Тихом океане будут продолжаться операции по захвату Рабаула и очищению Новой Гвинеи, для того чтобы сохранить инициативу и сковать Японию. Адмирал «Q» добавил, что было бы весьма желательно, если бы это было возможно, добиться определенного обязательства – если нужно, секретного – со стороны России, что она присоединится к борьбе против Японии, когда Германия будет выведена из войны.

Мы намереваемся составить заявление об итогах конференции для передачи его в печать в надлежащее время. Я буду рад узнать, каково мнение военного кабинета о включении в это заявление декларации о твердом намерении Соединенных Штатов и Британской империи беспощадно продолжать войну до тех пор, пока мы не добьемся «безоговорочной капитуляции» Германии и Японии. Отсутствие упоминания об Италии должно поощрить прорыв на этом участке. Президент одобрил эту идею, и она послужит стимулом для наших друзей во всех странах...

7. Необходимо будет также по окончании конференции подготовить заявление для передачи его премьер-министру Сталину. Наша идея заключается в том, что в этом заявлении должны быть изложены наши общие намерения, но не должны содержаться никакие обещания».

Хотя применение термина «безоговорочная капитуляция» в свое время широко приветствовалось, в дальнейшем оно было расценено различными авторитетами как одна из серьезнейших ошибок англо-американской военной политики. Уместно будет остановиться на этом. Говорят, что это затянуло борьбу и сделало восстановление в дальнейшем более трудным. Я не считаю, что это так.

30 июня 1943 года в Гилд-Холле[75] я воспользовался предоставленным мне словом и заявил:

«Мы, Объединенные Нации, требуем от нацистской, фашистской и японской тирании безоговорочной капитуляции. Под этим мы подразумеваем, что их воля к сопротивлению должна быть полностью сломлена и что они должны целиком отдать себя на нашу милость и правосудие. Это означает также, что мы должны принять все дальновидные меры, необходимые для того, чтобы не допустить повторения их заговоров и свирепых агрессий, которые могут снова потрясти, разрушить и омрачить мир. Это не означает и никогда не может означать, что мы запятнаем свое победоносное оружие бесчеловечностью или просто жаждой мщения или что мы не собираемся создать такой порядок, при котором все ответвления человеческой семьи смогут надеяться на «жизнь, свободу и стремление к счастью», как это прекрасно сказано в американской Декларации независимости».

24 декабря 1943 года президент Рузвельт также заявил:

«Объединенные Нации не собираются поработить немецкий народ, Мы хотим, чтобы он получил нормальные возможности мирно развиваться в качестве полезного и уважаемого члена европейской семьи. Но мы, безусловно, подчеркиваем слово «уважаемый», ибо мы намереваемся освободить его раз и навсегда от нацизма и прусского милитаризма и от фантастического и катастрофического представления, будто он является «расой господ».

Основной причиной, побуждавшей меня всегда возражать против иного заявления об условиях мира, на чем так часто настаивали, было то, что заявление о фактических условиях, на которых будут настаивать три великих союзника и на которых они будут общественным мнением вынуждены настаивать, было бы гораздо более обескураживающим для всякого движения в пользу мира в Германии, чем расплывчатый термин «безоговорочная капитуляция». Я помню, что было предпринято несколько попыток выработать проект условий мира, которые учитывали бы гнев завоевателей в отношении Германии. Они выглядели так ужасно, будучи изложены на бумаге, и настолько превосходили то, что было сделано в действительности, что их опубликование лишь стимулировало бы сопротивление немцев. Было достаточно зафиксировать их на бумаге, чтобы тут же отказаться от этой идеи.

По этому поводу я представил своим коллегам памятную записку 14 января 1944 года, сразу же после того, как русские разъяснили нам свою позицию в Тегеране.

«Под «безоговорочной капитуляцией» я подразумеваю то, что немцы не имеют никаких прав на какое-нибудь определенное обращение. Например, по праву они не могли бы претендовать на то, чтобы Атлантическая хартия была распространена на них. С другой стороны, победоносные нации должны считать своим долгом соблюдать обязательства перед человечеством и цивилизацией.

Вопрос заключается в том, должны ли мы пойти дальше в настоящее время. Пожалуй, целесообразно подумать над тем, что практически должно произойти с Германией, прежде чем решить, побудят ли ее к капитуляции более точные заявления.

Во-первых, немцы должны быть полностью разоружены и лишены всякой возможности перевооружиться.

Во-вторых, им должно быть запрещено всякое применение авиации, будь то гражданской или военной, а также обучение летному делу.

В-третьих, большое число лиц, которых обвиняют в совершении зверств, должно быть предано суду в странах, где они совершили преступления.

Премьер Сталин заявил в Тегеране, что он, несомненно, потребует, чтобы по меньшей мере четыре миллиона немцев в течение многих лет работали на восстановлении разрушенного ими в России. Я не сомневаюсь в том, что русские будут настаивать на передаче им большого количества немецкого машинного оборудования, чтобы щедро возместить то, что было уничтожено.

Вполне возможно, что другие державы-победительницы предъявят такие же претензии. Ввиду величайших жестокостей, которым подверглось огромное число французских, итальянских и русских военнопленных и интернированных, такое возмещение, по-видимому, не было бы несправедливым. В-четвертых, английское, американское и русское правительства, насколько мне известно, согласны в том, что Германия должна быть, безусловно, разделена на ряд отдельных государств. Восточная Пруссия и часть Германии к востоку от реки Одер должны быть отторгнуты навсегда и жители переселены. Сама Пруссия должна быть разделена и урезана. Рур и другие крупные центры угольной и металлургической промышленности должны быть изъяты из-под власти Пруссии.

В-пятых, все ядро германской армии, заключающееся в ее генеральном штабе, должно быть полностью уничтожено, и, возможно, русские потребуют, чтобы весьма большое число офицеров генерального штаба германской армии было либо казнено, либо интернировано на много лет. Я сам хотел опубликовать список примерно 50 или 100 особо гнусных типов, объявленных вне закона, чтобы провести разграничение между массой народа и теми, кого союзники осудят на смертную казнь, и чтобы избежать всякого подобия массовой казни.

Это успокоит простых людей, Но эти предложения были отвергнуты в Тегеране как слишком снисходительные, хотя я не был уверен, насколько серьезным был маршал Сталин во время этого разговора.

Во всяком случае, вышеизложенного достаточно, чтобы показать, что откровенное заявление о том, что произойдет с Германией, не обязательно подействует успокаивающе на немецкий народ и что он, возможно, предпочтет более неопределенные ужасы «безоговорочной капитуляции», смягченные такими заявлениями, с какими выступил президент».

И наконец, я заявил в палате общин 22 февраля 1944 года:

«Термин «безоговорочная капитуляция» не означает, что немецкий народ будет порабощен или уничтожен. Он, однако, означает, что союзники не будут связаны в момент капитуляции никаким пактом или обязательством. Не будет, например, и речи о том, чтобы Атлантическая хартия была применена к Германии по праву и препятствовала территориальным изменениям или исправлениям во вражеских странах. Мы не допустим таких доводов, какие Германия выдвигала после последней войны, утверждая, что она капитулировала под влиянием «14 пунктов» президента Вильсона. «Безоговорочная капитуляция» означает, что победители располагают свободой действий. Это не означает, что они имеют право вести себя как варвары, или что они хотят вычеркнуть Германию из числа европейских наций. Если мы связаны, то связаны своей совестью и чувством долга перед цивилизацией. Мы не должны быть ничем обязаны немцам в результате какой-либо сделки. Таков смысл «безоговорочной капитуляции».

Нельзя сказать, что в последние годы войны в Германии существовало какое-то неправильное представление об этом. Наконец, после десятидневной работы над основными вопросами, объединенный англо-американский штаб достиг соглашения. Как президент, так и я следили повседневно за его работой и были в согласии между собой относительно нее. Было решено, что мы должны поставить главной задачей занятие Туниса, бросив туда как армию Пустыни, так и все силы, которые могут быть выделены англичанами и армией Эйзенхауэра, а также что Александер будет назначен заместителем Эйзенхауэра и фактически возглавит все операции. Кроме того, оперативное командование военно-морского флота и военно-воздушных сил было возложено на адмирала Кэннингхэма и маршала авиации Теддера.

Было очевидно, что если 8-й армии с ее шестью или семью дивизиями удастся прибыть к месту действия и если к ней присоединятся четыре или пять дивизий английской 1-й армии под командованием генерала Андерсона, то в целом англичане будут располагать двенадцатью дивизиями, в то время как американцы будут иметь три или, быть может, четыре дивизии – максимум того, что они могли выделить для решающей операции в Тунисе после оставления гарнизонов в Марокко и Алжире. Два года спустя генерал Маршалл сказал мне на Мальте, насколько он был удивлен, что мы, англичане, не предложили, чтобы Эйзенхауэр передал командование английскому командующему, хотя мы имели такое превосходящее количество дивизий в боях за Тунис. Эта идея никогда не приходила мне в голову. Она противоречила той основе, на которой мы работали с президентом. На отношениях между Александером и Эйзенхауэром я остановлюсь ниже. Оба они были бескорыстными людьми и помогали друг другу. Эйзенхауэр доверил все руководство битвой Александеру.

Теперь нам предстояло закончить дела. Последнее наше официальное пленарное заседание с начальниками штабов состоялось 23 января, на котором они представили нам окончательный доклад «О ведении войны в 1943 году». Вкратце он состоял в следующем:

«Задача уничтожения подводных лодок должна по-прежнему пользоваться приоритетом с точки зрения ресурсов Объединенных Наций. Советские войска должны поддерживаться максимальным объемом поставок, которые могут быть переброшены в Россию.

Операции на Европейском театре будут проводиться с целью нанесения поражения Германии в 1943 году с использованием максимального Количества сил, которое может быть брошено против нее Объединенными Нациями.

Наступательные действия должны развиваться по следующим основным направлениям:

В районе Средиземного моря

а) Оккупация Сицилии с целью:

1) обеспечения большей безопасности коммуникационных линий в Средиземном море;

2) отвлечения сил Германии от русского фронта;

3) усиления нажима на Италию;

4) создания положения, при котором Турцию можно будет привлечь в качестве активного союзника. В Соединенном Королевстве

б) Усиленное воздушное наступление на германские военные центры.

в) Проведение таких ограниченных наступательных операций, которые могут быть осуществлены при наличных десантных силах.

г) Сосредоточение возможно более крупных сил, находящихся в постоянной готовности для вступления на континент, как только сопротивление Германии ослабеет в должной степени.

Операции в районе Тихого океана и на Дальнем Востоке должны продолжаться, с тем чтобы по-прежнему оказывать нажим на Японию и затем развернуть широкое наступление против Японии, как только Германия будет побеждена. Эти операции должны проводиться в таких масштабах, которые не отразятся на способности Объединенных Наций воспользоваться любой благоприятной возможностью для нанесения решающего поражения Германии в 1943 году. В соответствии с этим должны быть разработаны планы и проведена подготовка к отвоеванию Бирмы (операция «Анаким»), которое должно начаться в 1943 году, а также к операции против Маршалловых и Каролинских островов, если время и ресурсы позволят сделать это без ущерба для операции «Анаким».

Наконец, утром 24 января мы явились на пресс-конференцию, где де Голль и Жиро были посажены в одном ряду со мной и с президентом через одного, и мы заставили их пожать друг другу руки перед всеми репортерами и фотографами.

Они это сделали, и снимки, запечатлевшие этот момент, невозможно рассматривать без смеха даже в свете этих трагических событий. Тот факт, что мы с президентом находились в Касабланке, хранился в полной тайне. Когда репортеры увидели нас обоих, они едва могли поверить своим глазам, а когда им сказали, что мы находились там почти две недели, – то и своим ушам.

Оккупация союзниками Северо-Западной Африки изменила стратегическую обстановку в районе Средиземного моря, и после приобретения прочной базы на его южном побережье стало возможным наступление на противника. Президент Рузвельт и я давно стремились открыть новый путь в Россию и ударить по южному флангу Германии. Турция была ключом к осуществлению всех таких планов. Уже в течение многих месяцев нашей целью было привлечь Турцию к участию в войне на нашей стороне. Теперь возникла новая надежда, и эта задача приобрела неотложное значение.

Как только выяснились результаты битвы при Эль-Аламейне и операции «Торч», я направил 18 ноября памятную записку английским начальникам штабов на эту тему. Мы уже располагали значительными силами в Египте и на Среднем Востоке, которые должны были в любом случае оставаться на этом театре военных действий, но которые при улучшившемся положении должны были быть использованы для активных действий. Привожу основное содержание своей памятной записки:

«Необходимо приложить величайшие и длительные усилия, чтобы добиться вступления Турции в войну весной.

Я считаю, что Турцию можно привлечь на нашу сторону, если будут приняты надлежащие меры. Турция – это союзник. Она захочет получить место среди победителей на мирной конференции. Она очень стремится быть хорошо вооруженной. Ее армия находится в хорошем состоянии, если не считать специализированного современного оружия, в отношении которого немцы обеспечили такое преимущество болгарам. Турецкая армия отмобилизована почти три года назад и воинственна. До сих пор страх удерживал Турцию от выполнения ее обязательств, и мы снисходительно относились к ее политике, поскольку сами не в состоянии были ей помочь. Теперь положение изменилось.

В результате уничтожения армии Роммеля крупные силы могут в настоящее время высвободиться в Египте и Киренаике. Благодаря усилившемуся сопротивлению русских и возможному контрудару на Кавказе, необходимость которого мы будем всячески доказывать русским, значительно облегчится положение в Персии и можно будет использовать нашу 10-ю армию. Кроме того, мы имеем 9-ю армию в Сирии. При наличии всех этих источников можно будет – если исходить из того, что русские укрепят свои позиции на Кавказе к северу от горного хребта и удержат Каспийское море, – сосредоточить крупные английские сухопутные и военно-воздушные силы, для того чтобы оказать помощь туркам. Сроком для такой концентрации войск должен быть апрель или май».

24 ноября я написал Сталину:

«...Я сообщил Президенту Рузвельту некоторые предварительные соображения относительно Турции и обнаружил, что он независимо от меня пришел к почти аналогичным выводам. Мне кажется, что мы все должны были бы сделать новое энергичное усилие, чтобы заставить Турцию вступить весной в войну на нашей стороне... Если бы мы могли вовлечь Турцию в войну, мы могли бы не только приступить к операциям, цель которых состоит в том, чтобы открыть судоходный путь к Вашему левому флангу на Черном море, но мы могли бы также усиленно бомбить с турецких баз румынские нефтяные источники, которые имеют такое жизненно важное значение для держав оси ввиду успешной защиты Вами главных нефтяных ресурсов на Кавказе».

28 ноября Сталин ответил, что он полностью согласен с президентом и со мной по вопросу о Турции:

«...Я разделяю Ваше мнение и мнение Президента Рузвельта о желательности сделать все возможное, чтобы Турция весной вступила в войну на нашей стороне. Конечно, это имело бы большое значение для ускорения разгрома Гитлера и его сообщников...»

На этом дело остановилось до конференции в Касабланке. Это был один из главных вопросов, подвергшихся нашему обсуждению. Наше общее согласие относительно необходимости вовлечь Турцию в войну было зафиксировано в совместном докладе и в сопроводительном письме. Теперь мне хотелось окончательно решить этот вопрос путем личной встречи с президентом Иненю на территории Турции.

К 26 января я получил послания, в которых сообщалось, что турецкий президент Исмет Иненю в восторге от идеи предложенной встречи. Было внесено несколько предложений относительно места и времени встречи.

Премьер-министр – премьеру Сталину

27 января 1943 года

«Между Президентом Рузвельтом и мной было условлено, чтобы я предложил Президенту Турции встречу со мной для того, чтобы принять меры к лучшему и более быстрому снаряжению турецкой армии, имея в виду возможные события в будущем. Президент Турции ответил, что он сердечно приветствует этот план увеличения «общей оборонительной безопасности» Турции и что он готов, если я этого желаю, чтобы наша встреча была бы предана гласности в соответствующее время после того, как она состоится.

Вы уже знаете мою точку зрения по этому вопросу из телеграмм, которыми мы обменялись, и Вы можете быть уверены, что я буду быстро и немедленно Вас информировать.

Пожалуйста, примите вновь выражение моего восхищения продолжающимися изумительными подвигами советских армий».

Я вылетел на самолете «коммандо», чтобы встретиться с турками. Это был всего лишь четырехчасовой перелет через Средиземное море, причем большая часть пути проходила вдоль Палестины и Сирии. Мы приземлились в Адане. Вместе со мной в другом самолете летели Кадоган, генералы Брук, Александер, Вильсон и сопровождающие их офицеры. Мы приземлились не без некоторых трудностей на маленьком турецком аэродроме, и едва только закончились приветственные церемонии, как из горного ущелья начал выползать длинный бронепоезд, в котором были президент, все турецкое правительство и маршал Чакмак. Они встретили нас исключительно сердечно и с большим энтузиазмом. Несколько салон-вагонов было прицеплено к поезду, чтобы разместить нас, поскольку по соседству не было никаких других помещений. Мы провели две ночи в этом поезде, а днем вели продолжительные переговоры с турками и имели весьма приятные беседы во время завтраков и обедов с президентом Иненю. В пути я подготовил заявление, адресованное туркам и написанное с учетом их психологии. Я решил, что это должно быть уговаривающее письмо, содержащее предложение о платонической женитьбе, исходящее как от меня, так и от президента.

«Опасность, угрожавшая Турции на северном фланге, устранена в данный момент благодаря сокрушительным победам русских над немцами, а на ее южном фланге – в результате того, что генералы Александер и Монтгомери отогнали Роммеля на 1600 миль от Каира, уничтожив три четверти его армии и девять десятых ее снаряжения. Однако по-прежнему существует такой фактор, как потребность немцев в нефти и «дранг нах остен», и летом они могут попытаться пробиться в центре. Турция должна находиться в самых выгодных условиях, чтобы оказать сопротивление любому подобному акту агрессии силой оружия. Мы прибыли сюда, чтобы выяснить, каким образом мы лучше всего можем помочь нашему союзнику в такой серьезной, но в то же время обнадеживающий момент. Для этой цели мы готовы ускорить и увеличить поставки современного вооружения, которых, к сожалению, не хватает турецкой армии. Президент Соединенных Штатов просил меня обсудить этот вопрос не только от имени моей страны, но и от его имени.

Англичане и американцы, несомненно, сообща пошлют, как только Турция вступит в войну, по меньшей мере, 25 авиаэскадрилий. Ряд аэродромов уже подготовлен, и значительное количество материалов уже завезено на места.

Англичане могли бы выделить некоторые специальные части, которые уже полностью обучены и не требуют переброски больших людских масс по линиям коммуникаций, но которые необходимы для того, чтобы удерживать аэродромы и отражать танковые атаки. Для этой цели мы будем иметь наготове в подходящих местах – при наличии такой американской помощи, которая может понадобиться и которую мы сможем получить, – такое количество полков противотанковой артиллерии, какое только вы сможете принять, в том числе часть наших самых новейших 17-фунтовых орудий, которые еще не применялись в военных действиях. Мы будем также иметь наготове несколько полков зенитной артиллерии для укрепления тех сил, которые уже будут размещены на позициях. Мы будем также готовы перебросить в ближайшее время две бронетанковые дивизии, имеющие боевой опыт. Я знаю, что премьер Сталин очень хочет, чтобы Турция была хорошо вооружена и готова защитить себя от агрессии. Я знаю, что президент Рузвельт и, конечно, правительство его величества желают, чтобы Турция была полноправным участником мирной конференции, где будут решаться все вопросы, связанные с изменением существующего статус-кво. Невозможно предсказать, когда закончится нынешняя мировая война. Мы, англичане и американцы, совершенно уверены в том, что мы победим».

Этот документ я вручил турецкому президенту при первой встрече в его поезде вечером в день нашего прибытия.

Общие переговоры, последовавшие за этим, были посвящены главным образом двум вопросам: системе послевоенного мира и мерам по созданию международной организации, а также будущим отношениям между Турцией и Россией. Я привожу в качестве примера лишь несколько замечаний, которые, согласно записям, я высказал турецким руководителям. Я заявил, что виделся с Молотовым и Сталиным и вынес впечатление, что оба они хотят мирных и дружественных отношений с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами. В экономической области обе западные державы многое могут дать России и могут помочь в возмещении ее потерь. Я сказал, что не могу заглядывать на 20 лет вперед, и тем не менее мы заключили договор на 20 лет. Я полагал, что Россия сосредоточит свои усилия в ближайшие 10 лет на восстановлении. Возможно, произойдут изменения: коммунизм уже подвергся видоизменениям. Я считал, что мы должны поддерживать дружественные отношения с Россией, и если Англия и Соединенные Штаты будут действовать вместе и сохранять значительные военно-воздушные силы, они смогут обеспечить период устойчивости. Россия может даже выиграть от этого. Она имеет огромные слаборазвитые районы, например в Сибири.

Турецкий премьер-министр Сараджоглу напомнил, что я выражал точку зрения, что Россия может стать империалистической. Это вынуждает Турцию быть исключительно благоразумной. Я ответил, что будет создана международная организация для обеспечения мира и безопасности, которая будет сильнее Лиги Наций. Я добавил, что не боюсь коммунизма. Сараджоглу заметил, что он ищет чего-то более реального. Вся Европа полна славян и коммунистов. Все побежденные страны станут большевистскими и славянскими, если Германия будет разгромлена. Я ответил, что положение не всегда оборачивается так плохо, как ожидают, но если и случится так, то лучше, чтобы Турция была сильной и тесно связанной с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами. Если Россия без всякой причины напала бы на Турцию, то вся международная организация, о которой я говорил, выступила бы в защиту Турции, а гарантии после нынешней войны должны быть гораздо более твердыми не только в отношении Турции, но и в отношении всей Европы. Я не буду другом России, если она станет подражать Германии. Если она поступит таким образом, то мы должны будем организовать самое тесное объединение против нее, и я не поколеблюсь заявить об этом Сталину. Молотов предложил заключить договор, в силу которого Прибалтийские государства считались бы провинцией России. Мы отказались согласиться на это потому, что: а) территориальные изменения должны быть отложены до послевоенного урегулирования и б) мы считали необходимым дать возможность отдельным лицам свободно определить свою судьбу.

Во время этих общих политических переговоров начальник имперского генерального штаба и другие наши высшие командиры вели военные переговоры. Обсуждались два основных вопроса: оснащение турецких вооруженных сил до и после того или иного политического шага со стороны Турции и подготовка планов посылки английских частей для подкрепления турецких вооруженных сил в случае вступления Турции в войну. Результаты этих переговоров были воплощены в военное соглашение.

Премьер-министр – премьеру Сталину

2 февраля 1943 года

«1. Благодарю Вас за Вашу телеграмму о Турции. Я встретился со всеми главными турками в Адане 30 января и имел с ними длительные и самые дружеские беседы. Нет сомнений в том, что они значительно пошли нам обоим навстречу, а также в том, что их собственная информация из Германии убеждает их в плохом положении там. Первая задача состоит в том, чтобы снабдить их современным оружием, которого мы пока могли выделить лишь небольшое количество. Я сделал все возможное, чтобы отправлять все, что они могут перевезти по Таврской железной дороге, которая является единственной подходящей дорогой, а также дать им взаймы несколько пароходов для перевозки более значительного количества снабжения из Египта. Я даю им также некоторое количество германского вооружения, захваченного нами в пустыне. Мы создаем в Анкаре смешанную англо-турецкую военную комиссию для того, чтобы улучшить коммуникации для перевозки военных материалов. Мы составляем совместные планы оказания им помощи, если они подвергнутся нападению со стороны Германии или Болгарии.

2. Я не просил о каком-либо точном политическом обязательстве или обещании относительно их вступления в войну на нашей стороне, но, по моему мнению, они сделают это до конца этого года. Вероятно, до этого путем широкого толкования нейтралитета, подобно тому, как это делали Соединенные Штаты до вступления в войну, они разрешат нам воспользоваться их аэродромами для заправки самолетов горючим в целях осуществления налетов британских и американских бомбардировщиков на нефтяные источники Плоешти, которые имеют жизненно важное значение для Германии, в особенности теперь, когда Ваши армии вернули Майкоп. Я повторяю, что я не просил и не получил определенного политического обязательства и сообщил им, что они могут так и заявить. Тем не менее их встреча со мной, их позиции в целом и совместное коммюнике, текст которого я направляю Вам по телеграфу, вовлекают их более открыто, чем раньше, в антигитлеровскую систему, и именно так это будет воспринято всем миром.

3. Они, конечно, озабочены тем положением, в котором они окажутся после войны, ввиду большой силы Советского Союза. Я сообщил им, что, на основании моего опыта, Союз Советских Социалистических Республик никогда не нарушал ни обязательств, ни договоров, что сейчас для них настало время заключить выгодное соглашение и что самое надежное место для Турции – это место возле победителей, как воюющей страны, за столом мирной конференции. Все это я сказал, исходя из наших общих интересов, в соответствии с нашим союзом, и я надеюсь, что Вы это одобрите. Я уверен, что они откликнулись бы на любой дружеский жест со стороны Союза Советских Социалистических Республик. Я был бы весьма рад получить Ваше искреннее мнение по всем этим вопросам. Я установил очень тесные личные отношения с ними, в особенности с Президентом Иненю.

4. В Вашей недавней телеграмме, которую Вы послали Президенту Рузвельту, Вы спрашивали относительно замедления операций союзников в Северной Африке. Что касается британской 8-й армии, то с тех пор мы заняли Триполи и Зуара и надеемся в скором времени вступить значительными силами в Тунис и изгнать противника с позиций Марета и Габеса. Очищение и восстановление порта в Триполи идет полным ходом. Но в настоящее время линии наших коммуникаций простираются до Бенгази и отчасти даже до Каира, имея протяженность до 1600 миль. Наша 1-я армия, подкрепленная значительными соединениями американских вооруженных сил, подтягивает свои тылы и, как только это будет возможно, перейдет в наступление совместно с 8-й армией.

Дождливая погода является серьезным фактором, так же как и коммуникации, которые, как железнодорожные, так и шоссейные, весьма немногочисленны и протяженность которых составляет 500 миль. Однако я надеюсь, что противник будет полностью уничтожен или изгнан с африканского побережья к концу апреля, а возможно и раньше. Согласно моей собственной оценке, основывающейся на достоверной информации, 5-я германская танковая армия в Тунисе имеет 80 000 немцев и вместе с ними от 25 000 до 30 000 итальянцев, состоящих на довольствии. Роммель располагает 150000 немцев и итальянцев, состоящих на довольствии, из которых, возможно, лишь 40 000 составляют боевые части, но они плохо вооружены. Уничтожение этих сил является нашей непосредственной задачей.

5. Я отвечу Вам позже на Ваши совершенно справедливые вопросы, направленные мне и Президенту, относительно конкретных операций, о которых принято решение в Касабланке.

6. Примите, пожалуйста, мои поздравления по случаю капитуляции фельдмаршала Паулюса и по случаю конца 6-й германской армии. Это действительно изумительная победа».

Победа, однако, не сделала Советы более дружелюбными. 6 февраля я получил довольно холодный ответ.

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

6 февраля 1943 года

«2 и 3 февраля я получил Ваши послания по турецкому вопросу. Благодарю Вас за информацию, которую Вы дали по вопросу о переговорах с турецкими руководителями в Адане.

1. По поводу Вашего заявления о том, что турки откликнулись бы на любой дружеский жест со стороны Советского Союза, я считаю уместным напомнить, что с нашей стороны по отношению к Турции как за несколько месяцев до начала советско-германской войны, так и после начала этой войны был сделан ряд заявлений, дружественный характер которых известен Британскому Правительству. Турки не реагировали на эти шаги, опасаясь, видимо, разгневать немцев. Можно предположить, что предлагаемый Вами жест встретит со стороны турок такой же прием.

Международное положение Турции остается довольно щекотливым. С одной стороны, Турция связана с СССР договором о дружбе и нейтралитете и с Великобританией – договором о взаимопомощи для сопротивления агрессии, а с другой стороны, она связана с Германией договором о дружбе, заключенным за три дня до нападения Германии на СССР. Мне не известно, как Турция думает в теперешних условиях совместить выполнение своих обязательств перед СССР и Великобританией с ее обязательствами перед Германией. Впрочем, если турки хотят сделать свои отношения с СССР более дружественными и тесными, пусть заявят об этом. Советский Союз в этом случае готов пойти навстречу туркам.

2. С моей стороны, разумеется, не будет возражений против Вашего заявления, что по вопросу об англо-турецкой встрече я получил от Вас информацию, хотя я не могу ее назвать полной.

3. Желаю всяческих успехов в предстоящем наступлении 1-й и 8-й британских армий и американских войск в Северной Африке и скорого изгнания германо-итальянских войск с африканского побережья.

4. Примите мою благодарность за дружеское поздравление по случаю сдачи фельдмаршала Паулюса и успешного завершения ликвидации окруженных под Сталинградом вражеских войск».

Лишь 2 марта я получил новое послание от Сталина по поводу советско-турецких отношений. Были достигнуты некоторые успехи.

«...Считаю нужным информировать Вас, что 13 февраля Турецкий Министр Иностранных Дел заявил Советскому Послу в Анкаре о желании Турецкого Правительства начать переговоры с Советским Союзом относительно улучшения советско-турецких отношений. Советское Правительство ответило через своего Посла в Анкаре, что оно приветствует желание Турецкого Правительства улучшить советско-турецкие отношения, и выразило готовность приступить к переговорам. В настоящее время ожидается возвращение в Москву Турецкого Посла, с которым и предполагается начать переговоры...»

Мои переговоры с Турцией должны были подготовить почву для ее вступления в войну осенью 1943 года. То, что это не произошло после краха Италии, в условиях дальнейшего наступления русских против Германии севернее Черного моря, объясняется неблагоприятными событиями в районе Эгейского моря в конце года, на чем я остановлюсь подробнее ниже.

Конечно, после победы все выглядит прекрасно. Но в описываемый период предстояло много долгих и страшных битв, и я уверен, что если бы мне было позволено осуществить свой план, ясная цель которого была отчетливо изложена, то я мог бы добиться вступления Турции в войну на нашей стороне до конца 1943 года без ущерба для наших основных планов и с большой выгодой для союзников, и в особенности для Турции. Теперь, в эти послевоенные годы, когда мы видим, что Соединенные Штаты поддерживают Турцию всем своим могуществом, все стало на свое место, если не считать того, что мы лишились важных преимуществ турецкой помощи со всем, что отсюда вытекало с точки зрения положения на Балканах в первые месяцы 1944 года.

После неудачной попытки захватить в декабре порт Тунис сила нашего первоначального удара в Северо-Западной Африке была израсходована, и германское верховное командование смогло временно восстановить положение в Тунисе. Отказываясь признать, что он не может защитить с моря или с воздуха даже короткий путь между Сицилией и портом Тунис, Гитлер приказал создать новую армию в Тунисе, для того чтобы отразить предстоящее наступление союзников как с востока, так и с запада. Потрепанному Африканскому корпусу Роммеля было предоставлено продолжать отступление под сильным нажимом 8-й армии.

На Мальту было вновь завезено продовольствие и вооружение, и там снова началась активная деятельность. С наших новых баз в Алжире и Киренаике наши военно-морские и военно-воздушные силы действовали в широком радиусе, охраняя суда союзников и уничтожая много материалов и подкреплений, направляемых противнику. Помимо блокады порта Тунис, где все еще имелись сильные немецкие военно-воздушные силы, мы добрались до портов в континентальной Италии. Палермо, Неаполь и Специя ощущали на себе наши удары по мере того, как усиливалась наша мощь, а бомбардировщики английских военно-воздушных сил, действовавшие с баз в Англии, взяли на себя бомбардировку Северной Италии. Итальянский флот не предпринимал попыток вмешаться. Помимо присутствия английского флота ощущалась сильная нехватка в нефти. Были дни, когда во всей Сицилии не было ни одной тонны топлива для кораблей, эскортирующих суда со снабжением для Туниса.

На суше генерал Эйзенхауэр проследил за тем, чтобы его войска в Северо-Западной Африке получили передышку, которую можно было использовать для перегруппировки сил. На севере необходимо было укрепить позиции, захваченные английскими 78-й и 6-й бронетанковыми дивизиями. Южнее растянутый фронт, с трудом удерживаемый французским 19-м корпусом в центре и частью американского 2-го корпуса на правом фланге, представлял для противника соблазнительную возможность сделать прорыв и обойти всю линию фронта союзников. Части союзников были сильно перемешаны, и проблема осложнялась отказом генерала Жиро разрешить передачу французских войск под английское командование. Сильная атака против французского 19-го корпуса в середине января заставила перебросить на помощь ему новые английские и американские части, и Эйзенхауэру пришлось издать приказ – принятый Жиро – о подчинении всего фронта приказам командующего английской 1-й армией генерала Андерсона.

В течение января 8-я армия значительно продвинулась. В начале месяца она была остановлена перед вражескими позициями у Буэрат-эль-Хсуна. Генерал Монтгомери счел нужным задержать свое наступление до тех пор, пока он не будет уверен в том, что сможет быстро развить его. Армия снабжалась из Бенгази, Тобрука и, как только стало возможно, – из Триполи. 15 января Монтгомери начал атаку по прибрежной дороге силами 51-й дивизии, имея 22-ю бронетанковую бригаду в центре, в то время как 7-я бронетанковая и новозеландская 2-я дивизии обошли фланг со стороны Пустыни. Триполи был взят точно 23 января. Оказалось, что порт сильно разрушен. Вход в порт был полностью забит потопленными судами, а подходы сильно минированы. Мы это предвидели, и первое судно с материалами вошло в гавань 2 февраля. Неделю спустя доставлялось уже по две тысячи тонн в день. Хотя 8-й армии все еще предстояло пройти большое расстояние, ее снабжение во время 1500-мильного наступления от Эль-Аламейна, увенчавшегося быстрым восстановлением порта Триполи, было выдающимся организационным достижением, честь которого принадлежит генералу Линдселлу, находившемуся в Каире, и генералу Робертсону из 8-й армии.

В конце месяца к 8-й армии присоединился генерал Леклерк, который возглавлял смешанный контингент свободных французов численностью примерно 2500 человек, прошедший 1500 миль по Пустыне из Французской Экваториальной Африки. Леклерк безоговорочно подчинился командованию Монтгомери. Ему и его солдатам предстояло сыграть важную роль во время остальной части Тунисской кампании. 8-я армия пересекла границу Туниса 4 февраля, таким образом завершив завоевание Великобританией Итальянской империи. В соответствии с решениями, принятыми на конференции в Касабланке, эта армия теперь перешла под командование генерала Эйзенхауэра, а генерал Александер стал его заместителем, ответственным за сухопутные операции.

Положение в Алжире было чрезвычайно напряженным. После убийства Дарлана все еще приходилось принимать меры предосторожности в отношении всех видных лиц. Кабинет продолжал беспокоиться по поводу моей безопасности и, очевидно, хотел, чтобы я возможно скорее вернулся в Англию. Это во всяком случае было лестно. С другой стороны, я вскоре понял, что мне придется задержаться в Алжире.

Я имел длительную беседу с Эйзенхауэром и узнал от него многое, о чем нельзя было сообщить в телеграммах. На завтраке присутствовали как де Голль, так и Жиро. Нужно было урегулировать так много вопросов, что я не мог уехать до вечера субботы. 6 февраля я встретился с Ногесом и Пейрутоном. Оба эти француза занимали влиятельное положение и испытывали чрезвычайные затруднения. Несмотря на действия Ногеса во время высадки американских войск, он все еще занимал пост генерал-губернатора Марокко. Пейрутон только что прибыл по приглашению американцев из Аргентины, где был вишистским послом, чтобы занять пост генерал-губернатора Алжира. Я заявил им, что если они пойдут вместе с нами, то мы не будем вспоминать о прежних разногласиях. Они держали себя с достоинством, но были взволнованы.

Первой моей задачей по возвращении в Англию было выступить в палате общин с подробным заявлением о конференции в Касабланке, о моей поездке по району Средиземного моря и об общем положении.

Моя речь 11 февраля продолжалась более двух часов. Я считал, что могу сообщить хорошие вести. Я обрисовал далее общее положение во Французской Северо-Западной Африке и сообщил, как я об этом условился с президентом Рузвельтом, о новых назначениях, в том числе о назначении генерала Эйзенхауэра главнокомандующим.

Хотя темпы наступления с Востока превзошли ожидания, положение союзников в середине февраля было тревожным. Жестокие потери, нанесенные флотом и авиацией, не помешали противнику сосредоточить четырнадцать дивизий, в том числе дивизии из армии Роммеля. Большинство немцев было доставлено воздушным путем. Четыре дивизии – три немецкие и одна итальянская – были танковыми. Союзники же имели для операции всего девять дивизий, из которых две дивизии из французского 19-го корпуса были плохо оснащены. Американский 2-й корпус был все еще недоукомплектован; из его четырех дивизий только 1-я пехотная и 1-я бронетанковая находились на фронте.

Северный участок от моря до Бу-Арады удерживался английским 5-м корпусом, состоящим из трех дивизий. На его правом фланге находился французский 19-й корпус, состоявший из одной французской дивизии, американской 1-й пехотной дивизии и двух английских бригад. Этот корпус удерживал горные перевалы, которые вели к прибрежной равнине. Дальше на юг линию фронта продолжал удерживать американский 2-й корпус, состоявший из американской 1-й бронетанковой дивизии и одной французской дивизии, причем еще одна американская пехотная дивизия находилась в стадии формирования. Эти части, кроме того, были растянуты, чтобы удерживать перевалы на своем фронте, за исключением важного перевала Фаид, который немцы захватили 30 января.

Роммель, который получил повышение и командовал всеми войсками держав оси в Тунисе, сосредоточил ударный кулак из двух немецких танковых дивизий к востоку от Фаида, для того чтобы отбросить назад американский 2-й корпус и помешать ему подойти к его флангу и тылу в то время, как он вел бои с 8-й армией. Атака началась 14 февраля. Ошибочно ожидали, что главный удар будет нанесен через Фонду к, а не Фаид. В результате этого американская 1-я бронетанковая дивизия по приказу генерала Андерсона была сильно рассредоточена; только половина ее находилась к востоку от Сбейтлы и могла принять на себя удар. Она была смята и пришла в замешательство. Сбейтла была захвачена 16-го, а на следующий день Кассерин и Фериана находились в руках немцев.

Теперь Роммель стоял перед выбором: он мог продвигаться через перевал Кассерин на Тебессу – главный центр коммуникаций, за которым находился важный аэродром Юк-ле-Бэн, или же нанести удар на север. Он ударил на север и натолкнулся на сопротивление 1-й гвардейской бригады и подразделения американской 9-й дивизии, которые Андерсон поспешил бросить на этот участок: наступление было остановлено. На дороге в Талу немецкая 21-я танковая дивизия, которая была в головной колонне, встретилась с нашей 26-й бронетанковой бригадой и двумя английскими батальонами, а также

с американской пехотой и артиллерией. Последовал ожесточенный бой, но в полдень 22-го Роммель начал общее отступление. Оно было проведено в полном порядке. 28 февраля наши войска вновь заняли Кассерин, Сбейтлу и Фериану, а позднее была восстановлена наша первоначальная линия фронта. Но Роммель еще не отказался от своих попыток отвоевать, по меньшей мере, плацдарм в Тунисе. 26 февраля он начал ряд энергичных атак на участке английского 5-го корпуса.

Сталин в это время прислал мне фильм о победе под Сталинградом, в котором поразительно показаны все отчаянные сражения и окончательная капитуляция фельдмаршала Паулюса, а также появление его перед советским военным трибуналом. Русское правительство отнеслось к этому видному немецкому военному начальнику с величайшим уважением, и он с тех пор находится на его службе. Менее приятная судьба ожидала бесчисленные вереницы немецких военнопленных, которые на кадрах фильма устало бредут по безбрежным снежным просторам.

Фильм был замечательно снят и служит превосходным памятником этому славному эпизоду в борьбе на Восточном фронте. Я в свою очередь смог послать Сталину, президенту и правительствам доминионов наш собственный фильм о битве у Эль-Аламейна – «Победа в Пустыне», который только что был закончен. Этот фильм, подобно русскому, был заснят кинооператорами под ожесточенным огнем и кое-кому стоил жизни. Жертва была принесена не напрасно, ибо плоды труда этих людей вызывали величайшее восхищение и энтузиазм во всем союзническом мире и еще больше сплотили нас на осуществление общей задачи.

Если бы Сталин мог прибыть в Касабланку, три союзника сообща выработали бы единый план. Но это было невозможно, и переговоры велись по телеграфу. 26 января мы сообщили ему о военном решении, принятом на нашей конференции.

Премьер-министр – премьеру Сталину

«1. Мы совещались с нашими военными советниками и приняли решение об операциях, которые должны быть предприняты американскими и британскими вооруженными силами в течение первых девяти месяцев 1943 года. Мы хотим немедленно сообщить Вам о наших намерениях. Мы полагаем, что эти операции, вместе с Вашим мощным наступлением, могут наверное заставить Германию встать на колени в 1943 году. Нужно приложить все усилия, чтобы достигнуть этой цели.

2. Мы не сомневаемся, что правильная стратегия для нас состоит в том, чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы на европейском театре. В то же самое время мы должны поддерживать достаточное давление на Японию, чтобы сохранить инициативу на Тихом океане и на Дальнем Востоке, поддержать Китай и воспрепятствовать японцам распространить свою агрессию на другие театры, как, например, на Ваши приморские провинции.

3. Наше основное желание состоит в том, чтобы отвлечь значительные германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения. Мы не пожалеем никаких усилий, чтобы отправлять Вам материальную помощь в любом случае, всеми возможными путями.

4. Наше ближайшее намерение состоит в том, чтобы очистить Северную Африку от сил держав оси и создать военно-морские и военно-воздушные базы, чтобы:

1) открыть надежный путь через Средиземное море для военного транспорта и

2) начать интенсивную бомбардировку важных объектов держав оси в Южной Европе.

5. Мы приняли решение предпринять широкие комбинированные операции сухопутных и военно-морских сил в Средиземном море по возможности в ближайшее время. Подготовка к этим операциям проводится в настоящее время, и она сопряжена со значительной концентрацией сил, включая десантные средства и суда, в Египте и в портах Северной Африки. Кроме того, мы намерены сконцентрировать в пределах Соединенного Королевства значительные американские сухопутные и военно-воздушные силы. Эти силы совместно с британскими вооруженными силами в Соединенном Королевстве подготовятся к тому, чтобы снова вступить на континент Европы, как только это будет осуществимо. Эти концентрации наверняка будут известны нашим противникам, но они не будут знать, где, когда и какими силами мы предполагаем нанести удар. Поэтому они будут вынуждены рассредоточить как сухопутные, так и военно-воздушные силы на всем протяжении побережья Франции, Голландии, Корсики, Сардинии, Сицилии, Леванта, Италии, Югославии, Греции, Крита и Додеканезских островов.

6. В Европе мы увеличим быстрыми темпами бомбардировочное наступление союзников из Соединенного Королевства против Германии, и к середине лета сила этого наступления по сравнению с нынешним должна удвоиться. Наш нынешний опыт показал, что дневные бомбардировки имеют своим результатом уничтожение или повреждение большого количества германских истребителей. Мы полагаем, что увеличение количества дневных и ночных налетов и общего веса сброшенных бомб приведет к весьма значительному материальному и моральному ущербу в Германии и быстро истощит германскую истребительную авиацию. Как Вы знаете, мы уже сковываем более половины германских военно-воздушных сил в Западной Европе и на Средиземном море. Мы не сомневаемся, что наше усиленное и разнообразное бомбардировочное наступление вместе с другими операциями, которые мы предпринимаем, приведет к дальнейшему отвлечению германских воздушных и других сил с русского фронта.

7. Наше намерение на Тихом океане состоит в том, чтобы изгнать японцев из Рабаула в течение ближайших нескольких месяцев и затем развить успех в общем направлении на Японию. Мы также намерены увеличить масштаб наших операций в Бирме с тем, чтобы снова открыть этот путь для снабжения Китая. Мы намерены немедленно увеличить наши военно-воздушные силы в Китае. Мы, однако, не позволим, чтобы наше наступление против Японии отрицательно повлияло на нашу способность воспользоваться любой возможностью, которая может представиться для нанесения Германии решительного поражения в 1943 году.

8. Наша основная цель состоит в том, чтобы обрушить на Германию и Италию на суше, на море и в воздухе максимальное количество вооруженных сил, которое можно физически применить».

Затем по возвращении в Англию я послал Сталину с ведома президента следующее дополнительное объяснение:

«Ваше послание от 30 января. Я совещался теперь с Президентом, и вопрос был передан в штабы стран по ту и другую сторону океана. Я уполномочен дать следующий наш совместный ответ:

a) В Восточном Тунисе находится четверть миллиона немцев и итальянцев. Мы надеемся уничтожить или изгнать их оттуда в течение апреля, если не раньше.

b) Когда это будет сделано, мы намерены в июле или раньше, если окажется возможным, захватить Сицилию с целью очистить Средиземное море, способствовать краху Италии с вытекающими отсюда последствиями в отношении Греции и Югославии и измотать германские военно-воздушные силы. За этим непосредственно должна последовать операция в восточной части Средиземного моря, вероятно против Додеканезских островов.

c) Эта операция потребует использования всего тоннажа и всех десантных средств, которые мы сможем собрать на Средиземном море, а также всех войск, которые мы сможем подготовить для десантных операций к этому времени, и масштаб операции будет порядка трех или четырех сот тысяч человек. Мы будем развивать до пределов любой успех, как только будут развернуты порты и базы высадки десантов.

d) Мы также энергично ведем приготовления, до пределов наших ресурсов, к операции форсирования Канала в августе, в которой будут участвовать британские части и части Соединенных Штатов. Тоннаж и наступательные десантные средства здесь будут также лимитирующими факторами. Если операция будет отложена вследствие погоды или по другим причинам, то она будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь. Сроки этого наступления должны, конечно, зависеть от состояния оборонительных возможностей, которыми будут располагать в это время немцы по ту сторону Канала.

e) Обе операции будут происходить при поддержке весьма крупных военно-воздушных сил Соединенных Штатов и Великобритании, причем в операции по форсированию Канала будут участвовать все военно-воздушные силы британской метрополии. Все эти операции потребуют крайнего напряжения судовых ресурсов Великобритании и Соединенных Штатов.

f) Президент и я дали указания нашему Объединенному Штабу о необходимости предельной быстроты и об усилении атак до крайних пределов человеческих и материальных возможностей».

И несколько дней спустя:

Премьер-министр – премьеру Сталину

14 февраля 1943 года

«Цепь необыкновенных побед, звеном в которой является освобождение Ростова-на-Дону, известие о чем было получено сегодня ночью, лишает меня возможности найти слова, чтобы выразить Вам восхищение и признательность, которые мы чувствуем по отношению к русскому оружию. Моим наиболее искренним желанием является сделать как можно больше, чтобы помочь Вам».

Сталин ответил быстро.

Премьер Сталин – премьер-министру

16 февраля 1943 года

«12 февраля я получил Ваше послание о предстоящих англо-американских военных операциях.

1. Благодарю Вас за дополнительную информацию о решениях, принятых в Касабланке. Вместе с тем не могу не высказать некоторых соображений по поводу Вашего послания, которое, как Вы сообщаете, является общим ответом, выражающим также мнение Президента. Из Вашего сообщения видно, что ранее намечавшиеся Вами на февраль сроки окончания военных операций в Тунисе теперь откладываются на апрель. Не надо много доказывать, как нежелательна эта оттяжка операций против немцев и итальянцев. Именно в данный момент, когда советским войскам еще удается поддерживать свое широкое наступление, активность англо-американских войск в Северной Африке настоятельно необходима. Одновременность нажима на Гитлера с нашего фронта и с вашей стороны в Тунисе имела бы большое положительное значение для нашего общего дела и создала бы весьма серьезные затруднения для Гитлера и Муссолини. Тогда ускорились бы и намечаемые Вами операции в Сицилии и в восточной части Средиземного моря.

Что касается открытия второго фронта в Европе, в частности во Франции, то оно, как видно из Вашего сообщения, намечается только на август – сентябрь. Мне кажется, однако, что нынешняя ситуация требует того, чтобы эти сроки были максимально сокращены и чтобы второй фронт на Западе был открыт значительно раньше указанного срока. Для того чтобы не дать врагу оправиться, по-моему, весьма важно, чтобы удар с Запада не откладывался на вторую половину года, а был бы нанесен еще весной или в начале лета.

По имеющимся у нас достоверным сведениям, немцы за период времени с конца декабря, когда действия англо-американских сил в Тунисе почему-то приостановились, перебросили из Франции, Бельгии, Голландии и самой Германии на советско-германский фронт 27 дивизий, в том числе 5 танковых дивизий. Таким образом, вместо помощи Советскому Союзу путем отвлечения германских сил с советско-германского фронта получилось облегчение для Гитлера, который ввиду ослабления англо-американских операций в Тунисе получил возможность перебросить дополнительные свои войска против русских.

Все это говорит за то, что чем раньше мы совместно используем создавшиеся в гитлеровском стане затруднения на фронте, тем больше оснований рассчитывать на разгром Гитлера в скором времени. Если не учесть всего этого сейчас и не использовать нынешний момент в наших общих интересах, то может случится так, что, получив передышку и собрав силы, немцы смогут оправиться. Для нас с Вами ясно, что не следовало бы допустить подобный нежелательный просчет.

2. Я счел необходимым послать настоящий ответ также и г. Рузвельту.

3. Благодарю Вас за Ваше теплое поздравление по случаю освобождения Ростова. Наши войска сегодня овладели городом Харьковом».

Это послание попало ко мне во время болезни.

Премьер-министр – премьеру Сталину

25 февраля 1943 года

«Весьма сожалею, что я не смог ответить на Вашу последнюю телеграмму. Был подготовлен проект ответа, но температура у меня поднялась настолько высоко, что я счел за лучшее на время отложить его. Я надеюсь дополнительно информировать Вас через несколько дней об общей обстановке. Тем временем то, что Вы делаете, просто не поддается описанию. С битвой в Тунисе все в порядке. Противник выдохся, и теперь он будет зажат в тиски.

Со всяческими добрыми пожеланиями».

Президент прислал мне 5 марта копию своего ответа Сталину:

«В ответ на Ваше послание от 16 февраля, в котором Вы изложили некоторые соображения, переданные Вами г-ну Черчиллю в ответ на его послание от 12 февраля на Ваше имя, я хочу сообщить, что я разделяю Ваше сожаление о том, что усилия союзников в Северной Африке не развивались в соответствии с планом. Они были прерваны неожиданными сильными дождями, которые весьма затруднили перевозку по дорогам как снабжения, так и войск, направляющихся на линию фронта из наших портов выгрузки. Эти дожди сделали поля и горы непроходимыми.

Я вполне сознаю неблагоприятные последствия, которые эта задержка будет иметь для общих усилий союзников, и я принимаю все возможные меры для того, чтобы начать успешные наступательные действия против вооруженных сил держав оси в Африке в возможно ближайший момент с целью завершить их уничтожение.

Большая разбросанность транспортных средств Америки в настоящее время хорошо Вам известна, и я могу Вас заверить в том, что прилагаются все усилия к тому, чтобы увеличить наши транспортные ресурсы.

Я понимаю, насколько важно предпринять военные усилия на континенте Европы в ближайший подходящий момент времени в целях уменьшения сопротивления держав оси Вашей героической армии. Вы можете быть уверены в том, что после успеха в Северной Африке, как только наши максимальные усилия смогут обеспечить нам транспортные средства, американские военные усилия будут распространены на Европейский континент.

Мы желаем Вашей героической армии дальнейших успехов, которые вдохновляют нас всех».

Премьер-министр – премьеру Сталину

11 марта 1943 года

«1. Г-н Рузвельт прислал мне копию своего ответа на Ваше послание от 16 февраля. Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы ответить лично.

2. Наша первая задача состоит в том, чтобы очистить Северную Африку от войск держав оси посредством операции, условное наименование которой будет сообщено в моем послании, немедленно следующим за этим. Мы надеемся, что это будет сделано к концу апреля, и к этому времени мы свяжем в боях около одной четверти миллиона войск держав оси.

3. Тем временем энергично проводятся все приготовления для выполнения операции, носящей новое условное обозначение «Эскимос»... в июне, на месяц раньше, чем мы запланировали в Касабланке.

4. Изучаются также планы операций в восточной части Средиземного моря, например:

a) захват Крита или Додеканезских островов или обоих вместе и

b) десант в Греции.

Выбор срока для этих операций в значительной степени определится результатом «Эскимоса» и наличием необходимого количества тоннажа и десантных средств. Помощь Турции и использование турецких аэродромов, конечно, представляли бы огромную ценность. В соответствующий момент я потребую предоставления этого.

5. В декабре англо-американцы отказались от попытки захватить Тунис и Бизерту с ходу из-за силы противника, предстоящего сезона дождей, уже наступившей сырости и того факта, что коммуникации растягивались на 500 миль из Алжира и 160 миль из Бона по плохим дорогам и одноколейным французским железным дорогам, передвижение по которым требует целой недели. Доставка снабжения для армии была возможна лишь морем в небольшом размере вследствие интенсивности атак противника с воздуха и частых нападений подводных лодок. Таким образом, было невозможно накопить ни горючего, ни другого довольствия в находящихся вблизи фронта районах. На практике оказалось возможным лишь поддерживать снабжение войск, уже находившихся там. То же самое было справедливым в отношении снабжения по воздуху, так как импровизированные аэродромы превратились в трясины. Когда мы прекратили там наступление, в Тунисе было 40 тысяч немцев, не считая итальянцев и Роммеля, который все еще находился в Триполи. Количество германских сил в Северном Тунисе в настоящее время более чем в два раза превышает эту цифру, и они подбрасывают сюда кого только могут на транспортных самолетах и эсминцах. В конце прошлого месяца были некоторые серьезные местные неудачи, но в настоящее время положение восстановлено. Мы надеемся, что задержка, вызванная этими неудачами, будет исправлена более ранним наступлением армии Монтгомери, которая должна будет состоять из шести дивизий (приблизительно 200 тысяч человек) и которая начнет свои операции из Триполи с достаточным количеством вооружения против позиции Марета до конца марта. Уже 6 марта армия Монтгомери отразила с тяжелыми потерями для противника превентивное наступление Роммеля. Британские и американские армии в северном секторе Туниса будут координировать свои действия с операциями Монтгомери.

6. Я полагал, что Вы пожелаете ознакомиться с этими деталями, хотя масштабы этих операций невелики по сравнению с громадными операциями, которыми Вы руководите.

7. Британские штабы считают, что примерно половина всех дивизий, которые были отправлены на советско-германский фронт из Франции, Люксембурга, Бельгии и Голландии с ноября прошлого года, уже была заменена, главным образом дивизиями из России и Германии и отчасти новыми дивизиями, сформированными во Франции. Они считают, что в настоящее время во Франции, Люксембурге, Голландии и Бельгии имеется тридцать дивизий.

8. Я очень хочу, чтобы Вы точно знали, в порядке строго секретной информации для Вас, каковы наши военные ресурсы для наступления на Европу через Средиземное море или Канал. Подавляющая часть британской армии находится в Северной Африке, на Среднем Востоке и в Индии, и нет никакой физической возможности перебросить ее морем назад на Британские острова. К концу апреля мы будем иметь в Северном Тунисе пять британских дивизий, или приблизительно 200 тысяч человек, помимо армии генерала Монтгомери в составе около шести дивизий, и мы перебрасываем две специально подготовленные британские дивизии из Ирана, отправляем одну дивизию отсюда с целью усиления наших вооруженных сил там для «Эскимоса», доводя общую численность войск до четырнадцати дивизий.

На Среднем Востоке мы имеем четыре мотомеханизированные британские дивизии, две польские дивизии, одну дивизию свободных французов и одну греческую дивизию. В Гибралтаре, на Мальте и на Кипре расквартированы войска, эквивалентные четырем обычным пехотным дивизиям. Не считая гарнизонов и войск пограничной охраны, в Индии сформированы и формируются десять или двенадцать дивизий для отвоевания Бирмы после периода дождей и восстановления связи с Китаем... Таким образом, мы имеем под британским командованием разбросанными на линии от Гибралтара до Калькутты протяженностью около 6300 миль тридцать восемь дивизий, включая сильные бронетанковые соединения и значительную часть нашей авиации. Всем этим силам на 1943 год поставлены определенные задачи, предусматривающие активные действия.

9. Общая численность британской дивизии, включая корпусные и армейские части, а также войска, обслуживающие тылы, может быть определена примерно в 40 тысяч человек, В Соединенном Королевстве остаются примерно девятнадцать сформированных дивизий, четыре дивизии внутренней обороны и четыре дивизии для пополнения; шестнадцать из вышеперечисленных дивизий готовятся к операции по форсированию Канала в августе. Вы должны помнить, что общая численность нашего населения составляет 46 000 000 человек и что основные его силы заняты в военно-морском и торговом флотах, без которых мы не могли бы существовать. Затем следуют наши весьма значительные воздушные силы численностью около 1 200 тысяч человек и потребности производства вооружения, сельского хозяйства и противовоздушной обороны. Таким образом, уже в течение некоторого времени все мужчины и женщины страны полностью использовались и используются.

10. Соединенные Штаты намеревались отправить в июле прошлого года в Соединенное Королевство для вторжения во Францию двадцать семь дивизий, общей численностью от 40 до 50 тысяч человек каждая. С тех пор они отправили семь дивизий для операции «Торч», и туда будет отправлено еще три дивизии. В Англии в настоящее время имеется лишь одна американская дивизия, и по крайней мере в течение двух месяцев других войск больше не ожидается. К августу они надеются иметь в наличии четыре дивизии, помимо значительных сил авиации. Это не является ослаблением американских усилий. Причина того, почему так не оправдались надежды прошлого года на выполнение этого, заключается не в том, что нет войск, а в том, что в нашем распоряжении нет тоннажа и эскортных средств. По существу не имеется никаких перспектив перебросить в Соединенное Королевство в течение указанного периода что-либо еще помимо того, о чем я упомянул.

11. Бомбардировочное наступление из Соединенного Королевства неуклонно развивалось и развивается. В течение февраля на Германию и оккупированные Германией территории было сброшено свыше 10 тысяч тонн бомб, а 4 тысячи тонн бомб упали на Германию с начала марта. Штаб нашей авиации считает, что из 4500 германских боевых самолетов первой линии 1780 самолетов находятся в настоящее время на русском фронте, а остальные сосредоточены против нас в Германии, а также на западном и средиземноморском фронтах. Помимо этого имеются итальянские военно-воздушные силы в количестве 1385 самолетов первой линии, подавляющая масса которых предназначается для действий против нас.

12. В отношении наступления по ту сторону Канала я и Президент серьезно желаем, чтобы наши войска участвовали в Европе в общем сражении, которое Вы ведете с такой изумительной доблестью. Но, чтобы поддержать операции в Северной Африке, на Тихом океане и в Индии и доставлять снабжение в Россию, программа ввоза в Соединенное Королевство была урезана до предела, и мы расходовали и расходуем наши резервы. Однако в том случае, если противник достаточно ослабеет, мы готовимся ударить раньше августа, и с этой целью еженедельно вносятся соответствующие изменения в планы. Если он не ослабеет, то преждевременное наступление с худшими по качеству и недостаточными по количеству силами привело бы лишь к кровопролитной неудаче, мести нацистов по отношению к местному населению, если бы оно восстало, и к большому торжеству противника. Действительное положение можно будет оценить лишь ближе к соответствующему моменту, и, когда я заявляю для Вашего личного сведения о наших намерениях там, меня не следует понимать так, что я ограничиваю нашу свободу в принятии решений».

Было ясно, что наиболее эффективной помощью, которую мы можем оказать русским, является быстрое изгнание войск держав оси из Северной Африки и усиление воздушной войны против Германии. Сталин, конечно, повторил свои требования об открытии второго фронта.

Премьер Сталин – премьер-министру Черчиллю

15 марта 1943 года

«Получил Ваш ответ на мое послание от 16 февраля.

Из Вашего сообщения видно, что англо-американские операции в Северной Африке не только не ускоряются, но откладываются уже на конец апреля. И даже этот срок указывается не совсем определенно. Таким образом, в самый напряженный период боев против гитлеровских войск, в период февраль – март, англо-американское наступление в Северной Африке не только не форсировалось, но и вообще не проводилось, а намеченные Вами же для него сроки отложены. Тем временем Германия уже успела перебросить с Запада против советских войск 36 дивизий, из них 6 дивизий танковых. Легко понять, какие затруднения это создало для Советской Армии и как это облегчило положение немцев на советско-германском фронте.

При всей важности операции «Эскимос», она, конечно, не заменит собою второго фронта во Франции, но я, разумеется, всячески приветствую намечаемое Вами ускорение этой операции.

По-прежнему я считаю главным вопросом – ускорение открытия второго фронта во Франции. Как Вы помните, Вами допускалось открытие второго фронта еще в 1942 году и во всяком случае не позже как весной этого года. Для этого были достаточно серьезные мотивы. Понятно поэтому, что в предыдущем послании я подчеркивал необходимость осуществления удара с Запада не позже чем весной или в начале лета этого года.

После того как советские войска провели всю зиму в напряженнейших боях и продолжают их еще сейчас, а Гитлер проводит новые крупные мероприятия по восстановлению и увеличению своей армии к весенним и летним операциям против СССР, нам особенно важно, чтобы удар с Запада больше не откладывался, чтобы этот удар был нанесен весной или в начале лета.

Я ознакомился с Вашими аргументами, изложенными в пп. 8, 9 и 10, характеризующими трудности англо-американских операций в Европе. Я признаю эти трудности. И тем не менее я считаю нужным со всей настойчивостью предупредить, с точки зрения интересов нашего общего дела, о серьезной опасности дальнейшего промедления с открытием второго фронта во Франции. Поэтому неопределенность Ваших заявлений относительно намеченного англо-американского наступления по ту сторону Канала вызывает у меня тревогу, о которой я не могу умолчать».

В это время русское правительство, несомненно, в результате их успей/кого весеннего наступления против немцев зондировало как в английском, так и в американском министерствах иностранных дел почву относительно послевоенных соглашений о западной границе России. Американское общественное мнение очень чувствительно относилось к любому предложению о признании позиции русских в балтийских странах, и Финляндия пользовалась значительной поддержкой в Вашингтоне. Русские отклонили предложение американцев о посредничестве между Финляндией и Советским Союзом с целью вывести финнов из войны.

Премьер Сталин – премьер-министру

15 марта 1943 года

«12 марта Американский Посол г. Стендли передал г. Молотову следующее поручение Правительства США.

Правительство США предлагает, чтобы оно выступило в качестве посредника между СССР и Финляндией с целью выяснения возможности сепаратного мира между ними. На вопрос г. Молотова, известно ли Американскому Правительству, что Финляндия хочет мира и какова ее действительная позиция по этому вопросу, г. Стендли сказал, что он об этом ничего не может сказать.

Как известно, Англо-Советский Договор от 26 мая 1942 года предусматривает, чтобы наши страны не вели переговоров о заключении сепаратного мира ни с Германией, ни с ее союзниками, иначе как по взаимному согласию. Я исхожу из этого, как из непреложного положения.

В силу этого я счел долгом, во-первых, информировать Вас об американском предложении и, во-вторых, запросить Ваше мнение по этому вопросу.

У меня нет оснований считать, что Финляндия действительно хочет мира, что она уже решила порвать с Германией и готова предложить приемлемые условия. Она, должно быть, еще не вырвалась из лап Гитлера, если вообще она хочет вырваться. Нынешние правители Финляндии, подписавшие мирный договор с Советским Союзом, а потом порвавшие его и напавшие в союзе с Германией на Советский Союз, едва ли способны порвать с Гитлером.

Тем не менее ввиду предложения Правительства США я счел своим долгом сообщить Вам об изложенном».

На это послание я дал следующий ответ:

Премьер-министр – премьеру Сталину

20 марта 1943 года

«... Вы сами лучше сможете судить о том, какое большое военное значение в борьбе против немцев на Вашем фронте имел бы вывод Финляндии из войны. Я предполагаю, что в результате этого высвободилось бы для использования в другом месте более значительное число советских дивизий, чем германских дивизий. Кроме того, отложение Финляндии от оси могло бы оказать значительное воздействие на других сателлитов Гитлера...

Вообще говоря, я полагал бы, что финны чрезвычайно пожелали бы выйти из войны, как только убедились бы, что Германии суждено потерпеть поражение. Если это так, то мне кажется, что в общем могло бы быть непреждевременным, если бы Вы запросили Правительство Соединенных Штатов, знает ли оно или могло бы оно выяснить, не раскрывая Вашей заинтересованности, какие условия готовы были бы принять финны. Но Вы сами лучше всего сможете судить о правильной тактике».

Наши планы в отношении Сицилии потребовали мобилизации такого количества судов, что оказалось необходимым отложить отправку конвоев в Россию.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

20 марта 1943 года

«Через три или четыре недели, возможно, придется сообщить Сталину, что отправка конвоев в Россию будет прервана до августа или сентября, для того чтобы обеспечить операцию в Сицилии, но сейчас, мне кажется, было бы разумнее задержать передачу ему этого неприятного известия. Кроме того, никто из нас не может точно сказать, каково будет положение через четыре или пять месяцев».

Премьер Сталин – премьер-министру

29 марта 1943 года

«...Приветствую британские воздушные силы с новым большим и успешным налетом на Берлин.

Надеюсь, что улучшившееся положение в Тунисе британские бронетанковые войска полностью используют и не дадут передышки противнику.

Вчера я смотрел вместе с коллегами присланный Вами фильм «Победа в пустыне», который производит очень большое впечатление. Фильм великолепно изображает, как Англия ведет бои, и метко разоблачает тех подлецов – они имеются и в нашей стране, – которые утверждают, что Англия будто бы не воюет, а только наблюдает за войной со стороны. Буду с нетерпением ждать такого же Вашего фильма о победе в Тунисе.

Фильм «Победа в пустыне» будет широко распространен по всем нашим армиям на фронте и среди широких слоев населения страны».

Я счел момент подходящим, чтобы сообщить ему неприятную весть о конвоях.

Премьер-министр – премьеру Сталину

30 марта 1943 года

«1. Немцы сконцентрировали в Нарвике мощный линейный флот в составе «Тирпица», «Шарнхорста», «Лютцова», одного крейсера с 6-дюймовыми орудиями и восьми эсминцев. Таким образом, опасность для конвоев в Россию, которую я описывал в моем послании Вам от 17 июля прошлого года, возрождена в еще более угрожающей форме. Я сообщал Вам тогда, что мы не считаем правильным рисковать нашим флотом метрополии в Баренцевом море, где он мог бы подвергнуться нападению германских самолетов, базирующихся на побережье, и подводных лодок, не имея достаточной защиты как против самолетов, так и против подводных лодок, и я пояснял, что если бы были потеряны или даже серьезно повреждены один или два из наших самых современных линейных кораблей, в то время как «Тирпиц» и другие крупные единицы германского линейного флота оставались бы в действии, то все господство в Атлантическом океане подверглось бы угрозе со страшными последствиями для нашего общего дела.

2. Поэтому Президент Рузвельт и я с величайшей неохотой пришли к выводу о невозможности обеспечить соответствующую защиту следующего конвоя в Россию и о том, что без такой защиты не имеется Ни малейших шансов на то, что какие-либо из кораблей достигнут Вашей страны ввиду известных германских приготовлений для их уничтожения. Поэтому были отданы распоряжения о том, чтобы отложить отправку мартовского конвоя.

3. Президент Рузвельт и я весьма разочарованы тем, что оказывается необходимым отложить мартовский конвой. Если бы не концентрация германских сил, то наше твердое намерение состояло бы в том, чтобы отправить Вам конвой в марте и еще один в начале мая в составе тридцати судов каждый. В то же самое время мы считаем совершенно правильным немедленно известить Вас, что после начала мая не будет возможным продолжать отправку конвоев северным маршрутом, поскольку, начиная с этого времени, каждое отдельное эскортное судно потребуется на Средиземном море для поддержки наших наступательных операций, вследствие чего останется лишь минимум для обеспечения наших жизненных путей на Атлантическом океане. На Атлантическом океане в течение прошлых трех недель мы понесли тяжелые и почти беспрецедентные потери. Предполагая, что «Эскимос» пойдет хорошо, мы надеемся возобновить конвои в начале сентября при условии, если это позволит диспозиция основных германских кораблей и если обстановка в Северной Атлантике будет такой, что даст нам возможность обеспечить необходимые эскорты и силы прикрытия.

4. Мы делаем все возможное для увеличения потока снабжения южным путем. В течение последних шести месяцев цифра ежемесячных поставок была более чем удвоена. Мы имеем основание надеяться, что увеличение будет прогрессировать и что цифры на август достигнут 240 тысяч тонн. Если это будет достигнуто, то размеры ежемесячных поставок увеличатся за 12 месяцев в восемь раз. Далее, Соединенные Штаты существенно увеличат поставки через Владивосток. Это в некоторой степени смягчит как Ваше, так и наше чувство досады по поводу перерыва в отправке северных конвоев».

Премьер Сталин – премьер-министру

2 апреля 1943 года

«Получил Ваше послание от 30 марта с сообщением о том, что нужда заставляет Вас и г. Рузвельта отменить посылку конвоев в СССР до сентября. Я понимаю этот неожиданный акт как катастрофическое сокращение поставок военного сырья и вооружения Советскому Союзу со стороны Великобритании и США, так как путь через Великий океан ограничен тоннажем и мало надежен, а южный путь имеет небольшую пропускную способность, ввиду чего оба эти пути не могут компенсировать прекращения подвоза по северному пути. Понятно, что это обстоятельство не может не отразиться на положении советских войск».

Премьер-министр – премьеру Сталину

6 апреля 1943 года

«1. Я признаю все то, что Вы сказали в Вашей телеграмме относительно конвоев. Я заверяю Вас, что сделаю все, что в моих силах, чтобы принять все возможные меры к улучшению положения. Я глубоко сознаю гигантское бремя, которое несут русские армии, а также их непревзойденный вклад в общее дело.

2. В субботу мы послали на Эссен 348 тяжелых бомбардировщиков, сбросивших 900 тонн бомб для того, чтобы увеличить ущерб, нанесенный заводам Круппа, которые снова подверглись эффективным ударам, и чтобы разрушить юго-западную часть города, мало пострадавшую в предыдущие налеты. Прошлой ночью 507 самолетов, из которых все, за исключением 166, были тяжелыми бомбардировщиками, сбросили 1400 тонн на Киль. Это один из самых крупных залпов, который мы когда-либо производили. Облачность была более значительной, чем мы ожидали, но мы надеемся, что налет был успешным.

Американские дневные налеты летающих крепостей становятся в высшей степени эффективными. Вчера они нанесли удар по заводам Рено около Парижа, которые начали снова оживать. Помимо бомбардировки, которую они производят с большой высоты с замечательной точностью при дневном свете, они вызывают истребителей противника на бои, в которых большое количество их уничтожается тяжелым оружием летающих крепостей. В этих трех операциях было потеряно четыре американских и приблизительно тридцать три британских бомбардировщика. Я должен теперь подчеркнуть, что мы будем из месяца в месяц усиливать бомбардировку Германии и что мы в состоянии находить цели с гораздо большей точностью.

3. На нынешней неделе начнется генеральное сражение в Тунисе. Британские 8-я и 1-я армии, а также американские и французские вооруженные силы – все вступят в бой согласно плану. Противник готовится к отступлению на свое последнее предмостное укрепление. Он уже начал производить разрушения и вывоз береговых батарей из Сфакса. Под давлением, которому он снова подвергается, противник, по-видимому, отступит, может быть быстро, на линию, которую он укрепляет от Энфидавилла в Хаммаметском заливе. Эта новая позиция примкнет к обращенному на запад главному фронту, который он в настоящее время держит в Тунисе и северный фланг которого упирается в Средиземное море приблизительно в 30 милях от Бизерты. Мы также наносим удары по этому северному флангу. Я буду Вас информировать о том, как мы продвигаемся, и о том, сможем ли мы отрезать сколь-нибудь значительную часть так называемой «армии Роммеля», прежде чем она сможет достичь последнего предмостного укрепления...»

Мои подробные разъяснения и отчеты не пропали даром. Ответ был более дружественным, чем обычно.

Премьер Сталин – премьер-министру

12 апреля 1943 года

«...Быстрое развитие наступления британских и американских войск в Тунисе является важным успехом в войне с Гитлером и Муссолини. Желаю Вам добить врага и захватить побольше пленных и трофеев.

Нас радует, что Вы не даете передышки Гитлеру. К Вашим сильным и успешным бомбардировкам крупных германских городов мы добавляем теперь наши воздушные налеты на германские промышленные центры в Восточной Пруссии. Я благодарен Вам за фильм, показывающий результаты бомбардировки Эссена. Как этот фильм, так и другие фильмы, которые Вы обещаете прислать, будут широко показаны нашему населению и армии.

Намечаемые Вами поставки самолетов-истребителей, снимаемых с отмененных конвоев, для нас весьма ценны. Я также признателен Вам за предложение послать нам 60 самолетов «Харрикейн 11D» с пушкой 40 мм. Такие самолеты очень нужны, особенно против тяжелых танков. Надеюсь, что Ваши и г-на Гарримана усилия по составлению плана и по обеспечению отправки самолетов в СССР увенчаются быстрым успехом.

Наш народ высоко ценит теплые чувства и симпатии к нему британского народа, которые выразились в создании упомянутого Вами фонда медицинской помощи Советскому Союзу. Прошу передать благодарность за активную деятельность в этой области Вашей супруге, руководительнице этого фонда...»

В это время произошел разрыв между Советским правительством и находившимся в Лондоне польским правительством в изгнании. Когда германские и русские армии заняли Польшу после заключенного в сентябре 1939 года между Риббентропом и Молотовым соглашения, много тысяч поляков сдались русским, с которыми Польша не находилась в состоянии войны; эти поляки были интернированы. В результате дальнейших нацистско-советских соглашений многие из них были переданы немцам для использования на принудительных работах. Согласно Женевской конвенции, с военнопленными офицерами так обращаться нельзя, а среди 14500 поляков, находившихся в руках Советов в трех лагерях в районе Смоленска, было 8 тысяч офицеров.

Значительная часть этих офицеров принадлежала к польской интеллигенции – это преподаватели университетов, инженеры и видные граждане, которые были мобилизованы как резервисты. До весны 1940 года время от времени появлялись вести о существовании этих военнопленных. Начиная с апреля 1940 года об этих трех лагерях ничего абсолютно не было слышно. Никаких известий об их обитателях не появлялось в течение 13 или 14 месяцев. Они, несомненно, находились под властью Советов, но ни писем, ни сообщений, ни каких-либо вестей не поступало от них. Не было и бежавших из этих лагерей.

Когда Гитлер застиг русских врасплох своим вторжением 22 июня 1941 года, отношения между Россией и Польшей сразу же изменились. Россия и Польша стали союзниками. Генерал Андерс и другие польские генералы, которые до сих пор содержались в суровых условиях в русских тюрьмах, теперь были вымыты, одеты, освобождены, их приветствовали и взяли на высокие командные посты в польской армии, которую Советы в то время создавали для борьбы против германских захватчиков. Поляки, которые уже давно беспокоились о судьбе большой группы офицеров в трех лагерях, просили об их освобождении, чтобы они могли вступить в новую польскую армию, для которой они представляли исключительную ценность. Около 400 офицеров было собрано из других частей России, но не было ни одного из этих трех лагерей, находившихся теперь в руках немцев. На свои неоднократные запросы поляки не могли получить никакого ответа от своих новых товарищей по оружию.

Польские руководители, имевшие теперь доступ ко многим представителям советских властей, с которыми они сотрудничали и которые помогали им создавать армию, замечали в ряде случаев смущение русских должностных лиц, однако никаких сведений о местонахождении 14 500 обитателей трех лагерей не поступало и не было ни одного спасшегося оттуда. Это, естественно, вызвало подозрение и привело к трениям между польским и Советским правительствами.

Война продолжалась. Немцы удерживали в своих руках территорию, на которой находились эти лагеря. Прошло еще около года.

В начале апреля 1943 года Сикорский был приглашен на завтрак на Даунинг-стрит, 10. Он сказал мне, что имеет доказательства того, что Советское правительство убило 15 тысяч польских офицеров и других военнопленных, находившихся в советских лагерях, и что они были погребены в огромных могилах в лесах, главным образом вокруг Катыни. Он утверждал, что у него есть масса доказательств. Я сказал: «Если они мертвы, вы ничего не сможете сделать, чтобы их воскресить», он ответил, что не смог удержать своих людей и что они передали сведения об этом в печать. Не сообщив английскому правительству о своих намерениях, польский кабинет в Лондоне 17 апреля опубликовал коммюнике, в котором говорилось, что он обратился к Международному Красному Кресту в Швейцарии с просьбой послать делегацию в Катынь для расследования. 20 апреля польское правительство предложило своему послу в России запросить у русских разъяснение по поводу версии, распространяемой немцами.

13 апреля германская радиостанция открыто обвинила Советское правительство в убийстве 14 500 поляков, находившихся в трех лагерях, и предложила провести международное расследование на месте, чтобы выяснить их судьбу. Для нас нет ничего удивительного в том, что польское правительство ухватилось за этот план, однако Международный Красный Крест сообщил из Женевы, что не может предпринять никакого расследования, если не получит соответствующего предложения со стороны Советского правительства. Поэтому немцы сами провели расследование, и комиссия экспертов, созданная из представителей стран, находившихся под влиянием Германии, составила подробный доклад, в котором утверждалось, что в общих могилах было обнаружено свыше 10 тысяч трупов и что документы, найденные у убитых, а также возраст деревьев, выросших на месте захоронения показали, что убийство было совершено весной 1940 года, когда этот район находился под советским контролем[76].

Затем, в сентябре 1943 года, район Катыни был снова занят русскими. После освобождения Смоленска была создана комиссия, состоявшая исключительно из русских, для расследования судьбы поляков, находившихся в Катыни. В докладе этой комиссии, опубликованном в январе 1944 года, утверждалось, что эти три лагеря не были эвакуированы своевременно вследствие быстрого наступления немцев и что польские военнопленные попали в руки немцев и были ими позже истреблены. Если верить этой версии, то надо признать, что около 15 тысяч польских офицеров и солдат, о которых ничего не было слышно с весны 1940 года, попали в руки немцев в июле 1941 года и были ими позже уничтожены, причем не удалось бежать ни одному человеку, который мог бы что-либо сообщить русским властям, польскому консулу в России или подпольному движению в Польше. Если вспомнить о замешательстве, вызванном наступлением немцев, и о том, что охрана лагеря должна была бы сбежать по мере приближения захватчиков, и обо всех последующих контактах в период русско-польского сотрудничества, то поверить в эту версию означает поверить на слово.

Я совершил одну из своих редких поездок в Чартуэлл, чтобы провести ночь в своем коттедже. Мне сообщили по телефону, что советский посол хочет немедленно встретиться со мной и уже выехал. Майский появился необычайно встревоженный. Он привез мне послание от Сталина, в котором говорилось, что после отвратительных обвинений, которые были опубликованы по инициативе польского правительства в Лондоне, в том, что русские убили польских военнопленных офицеров, соглашение от 1941 года будет немедленно денонсировано. Я сказал, что, по моему мнению, поляки поступили неразумно, распространив или приняв участие в распространении такого сообщения, но что, как я искренне надеюсь, такого рода ошибка не приведет к разрыву их отношений с Советами. Я набросал проект телеграммы Сталину в этом плане. Майский продолжал доказывать лживость этого обвинения и привел различные доводы, чтобы подтвердить физическую невозможность совершения этого преступления русскими. Я многое слышал об этом из различных источников, но не пытался обсуждать факты.

«Мы должны разбить Гитлера, – сказал я, – и сейчас не время для ссор и обвинений».

Но ни словом, ни делом я не смог предотвратить разрыв между русским и польским правительствами. Это создало много неудобств. Но все же нам удалось вывезти много польских солдат, их жен и детей из России. Этот благотворный процесс протекал судорожно, и я продолжал формирование и оснащение в Персии трех польских дивизий под командованием генерала Андерса.

Во время суда над немцами в Нюрнберге по обвинению в военных преступлениях об убийстве поляков в Катыни упоминалось в обвинительном акте Геринга и других, которые представили суду Белую книгу о результатах произведенного немцами расследования. Правительства стран-победительниц решили обойти этот вопрос, и преступление в Катыни так и не было подробно расследовано.

Советское правительство не воспользовалось случаем, чтобы снять с себя это ужасное и широко распространенное обвинение против него и прочно переложить его на германское правительство, многие видные представители которого находились на скамье подсудимых.

В окончательном определении Международного трибунала в Нюрнберге катынское дело не упоминается в разделе, касающемся обращения нацистской Германии с военнопленными. Поэтому каждый волен иметь свое собственное суждение. И действительно, имеется немало материалов на эту тему в том большом числе книг, которые были опубликованы польскими лидерами, все еще находящимися в изгнании, и особенно в книгах, написанных бывшим польским премьер-министром, вошедшим в состав первого послевоенного польского правительства, Миколайчиком и генералом Андерсом.

В последнюю неделю февраля генерал Александер принял командование всем фронтом. Одновременно в соответствии с соглашением, достигнутым в Касабланке, маршал авиации Теддер принял командование союзными военно-воздушными силами. Война в Тунисе была тогда в самом разгаре. Генерал Эйзенхауэр, наделенный верховной властью, не мог руководить из своей штаб-квартиры в Алжире, находившейся примерно в 400 милях от поля боя, этими сложными и изменчивыми операциями, в которых участвовали английские, американские и французские войска. Необходимо было иметь человека на месте. Теперь он и прибыл с широкими полномочиями.

Пока порт Триполи работал бесперебойно, Монтгомери успел перебросить в Тунис лишь часть своих войск. Сознавая, что, как только бои за Кассерин закончатся, Роммель определенно направит свой удар против него, Монтгомери расположил три свои передовые дивизии – 7-ю бронетанковую, английскую 51-ю и новозеландскую 2-ю – на позиции около Меденины. Не было времени для того, чтобы заложить минные поля или установить проволочные заграждения, но зато было приведено в боевую готовность не менее 500 противотанковых орудий.

6 марта Роммель предпринял четыре крупные атаки, использовав для этого все три германские танковые дивизии. Все атаки были отбиты с тяжелыми для него потерями. Противник отступил, оставив на поле боя 52 танка, разбитых орудийным огнем. Мы не потеряли ни одного танка, и наши потери составили всего 130 убитых и раненых. Никогда еще до сих пор не сосредоточивалась такая масса противотанковой артиллерии против танков. Это было, пожалуй, самое серьезное поражение Роммеля во всей его Африканской кампании. Это было также и его последним наступлением в Северной Африке. Вскоре после этого он был отправлен в Германию больным, и его место занял фон Арним.

8-я армия теперь двигалась вперед, приближаясь к главной позиции противника – линии Марет. Это была хорошо организованная оборонительная система длиною 20 миль, построенная французами до войны, чтобы предотвратить вторжение итальянцев в Тунис. Теперь итальянцы охраняли ее против англичан. Учитывая трудности фронтальной атаки позиции у Марета, на которой было расположено шесть дивизий, из них две немецкие плюс 15-я танковая дивизия, находившаяся в резерве, Монтгомери решил включить в свой план обходную колонну, которая должна была прорваться и закрепиться за главной линией фронта противника.

Потребовалось две недели для подготовки задуманного наступления против столь сильно обороняемой линии противника. В течение этого времени американский 2-й корпус сумел вернуть Гафсу и направиться на восток. Хотя ему и не удалось прорваться на прибрежную равнину, он приковал 10-ю танковую дивизию к этому фронту на все время боев у Марета. 10 марта бронемашины и артиллерия, поддержанные авиацией, подвергли ожесточенной атаке войска генерала Леклерка. Французы стояли твердо и, получив поддержку со стороны английской авиации, отбросили противника со значительными для него потерями.

Таким образом, была подготовлена почва для наступления на линию Марет. Эта операция была названа «Пьюджилист».

Перед наступлением полуночи 30-й корпус предпринял свою главную атаку на прибрежный сектор оборонительных укреплений Марета.

После того как фронтальная атака не удалась, Монтгомери быстро изменил свой план. Он приказал дивизиям, расположенным перед линией Марет, сковывать противника и перебросил свои главные силы на левый фланг. Противник понял угрозу и укрепил свой фланг германской 164-й пехотной бригадой и частью своей 15-й танковой дивизии. Проложить путь можно было только при помощи интенсивной бомбардировки, и здесь авиация Западной пустыни, которая оказывала постоянную поддержку 8-й армии во всех ее сражениях, проявила теперь исключительные усилия.

30 эскадрилий, из них 8 американских, подвергли неоднократной сильной бомбардировке оборонительные укрепления противника. При поддержке авиации и под прикрытием сильного артиллерийского огня новозеландцы и 8-я бронетанковая бригада вклинились в линию обороны противника. За ними последовала 1-я бронетанковая дивизия, которая при свете луны обогнала их и к рассвету уже почти достигла ущелья Эль-Хаммы.

Оказавшись между новозеландцами, впереди, и бронетанковой дивизией, сзади, противник сражался отчаянно, но тщетно. Он понес огромные потери; семь тысяч человек было взято в плен. Таким образом, была одержана блестящая победа, в которой проявились не только боеспособность наших солдат, но и высокое искусство их командующего. Монтгомери снова удачно использовал артиллерию. Перед рассветом английские 51-я, 50-я дивизии и индийская 4-я дивизия при массированной поддержке артиллерии начали наступление, несмотря на ожесточенное сопротивление противника. Противник предпринимал решительные контратаки, и только к вечеру сражение было выиграно.

На следующий день наши войска преследовали противника по обеим дорогам, ведущим на север, и все имевшиеся в наличии английские и американские самолеты непрерывно бомбили его отступающие колонны. 7 апреля патруль индийской 4-й дивизии встретился с боевым охранением американского 2-го корпуса. Две армии, которые начали наступление на расстоянии примерно двух тысяч миль друг от друга, теперь наконец соединились. В тот же день, для того чтобы отрезать противнику путь отступления на север, английский 9-й корпус вместе с английской 6-й бронетанковой дивизией, бригадой 46-й дивизии и американской 34-й пехотной дивизией попытались прорваться через Фондукский перевал. Был занят Пишон, но только 9-го числа бронетанковой дивизии удалось вклиниться в линию обороны противника, и 11-го она вступила в Кайруан после успешного боя с 10-й и 21-й танковыми дивизиями противника.

Отступление противника перед 8-й армией было проведено искусно, хотя, несомненно, смелая операция нашей 6-й бронетанковой дивизии ускорила это отступление. Сфакс, который имел теперь большое значение как порт, так как порт Триполи находился уже на расстоянии 300 миль, был занят 10 апреля, а Сус был занят спустя два дня. 13 апреля наши войска подошли к последним позициям противника в горах севернее Анфидавиля. По мере усиления нашей блокады с моря противник стал все больше прибегать к воздушному транспорту. Большие группы транспортных самолетов в сопровождении истребителей прибывали каждый день. В течение четырех месяцев, с декабря по март, они перевезли более 40 тысяч человек и доставили 14 тысяч тонн груза в Африку.

Поскольку позиции в Анфидавиле были сильно укреплены, Александер решил, что главный удар по Тунису должен быть нанесен с запада. Но перед 8-й армией все еще стояла задача сковывать противника, удерживающего фронт в Анфидавиле, и, пока подготовлялся главный удар, она ночью 19 апреля предприняла наступление силами трех дивизий, активно поддержанных артиллерией и авиацией.

Основное наступление 1-й армии началось 22 апреля. Пять дней тяжелых боев не сломили сопротивления противника, но его потери были велики, и, кроме того, мы захватили важный плацдарм, который оказался очень ценным неделю спустя. Южнее английского сектора французский 19-й корпус занял Джебель, Фкирин, в то время как на севере американский 2-й корпус, предприняв атаку 23 апреля, неуклонно продвигался к Матёру. Несмотря на неблагоприятные условия местности, американцы оказывали неослабное давление и постепенно заставили немцев отступить.

Было очевидно, что потребуется еще один сильный удар, чтобы сломить сопротивление противника. Заключительное наступление, предпринятое 8-й армией 24 апреля, показало, что позиция противника в Анфидавиле слишком укреплена для того, чтобы захватить ее без серьезных потерь. 6 мая было предпринято решающее наступление. Главный удар наносил 9-й корпус на узком участке фронта по обеим сторонам дороги Меджез, Тунис. За передовыми частями пехоты, английской 4-й и индийской 4-й дивизиями непосредственно следовали 6-я и 7-я бронетанковые дивизии. Слева от них 5-й корпус прикрывал фланг наступающих войск. Авиация союзников снова действовала исключительно энергично, совершив в этот день 2500 вылетов. Военно-воздушные силы держав оси были на протяжении многих недель настолько измотаны, что в этот решающий момент они смогли сделать лишь 60 вылетов за день.

9-й корпус совершил широкий прорыв линии фронта противника. Две бронетанковые дивизии обогнали пехоту и вступили в Массико, находящийся на полпути к Тунису. На следующий день, 7 мая, они продолжали наступление, и 7-я бронетанковая дивизия вступила в Тунис, а затем повернула на север, чтобы соединиться с американскими войсками. В то же время сопротивление на главном участке американского фронта было сломлено, и американская 9-я пехотная дивизия достигла Бизерты. Три германские дивизии попали, таким образом, в ловушку и 9 мая сдались в плен.

6-я бронетанковая дивизия, а вслед за ней английская 4-я дивизия, а также 1-я бронетанковая дивизия, действовавшая справа, продвинулись на восток через Тунис и вокруг него. Они были задержаны поспешно организованным сопротивлением в ущелье возле моря в нескольких милях восточнее города. Однако их танки прорвались ночью 10 мая и вступили в Хаммамет на восточном побережье. За ними 4-я дивизия обогнула мыс Бон, не встретив сопротивления. Все остальные войска противника попали в ловушку на юге.

Адмирал Кэннингхэм провел все приготовления к окончательному поражению противника и 7 мая приказал всем своим военно-морским силам патрулировать проливы, чтобы не позволить войскам держав оси провести эвакуацию типа «Дюнкерк». 8-го он приказал: «Топить, жечь и уничтожать. Ничего не пропускать». Но лишь несколько барж пытались спастись бегством, и почти все они были захвачены или потоплены. Днем и ночью эсминцы и корабли береговой обороны вместе с авиацией продолжали свою безжалостную работу. В общем итоге 897 человек сдались командам наших кораблей и лишь 653 удалось бежать; большинство из них бежало ночью на самолетах. Наши потери были незначительными.

Первый конвой судов, посланный прямо через Средиземное море впервые после 1941 года, вышел из Гибралтара 17 мая 1943 года и прибыл в Александрию без всяких потерь 26 мая. Открытие вновь этого пути на Средний Восток сократило для нас расстояние примерно на девять тысяч миль, что составляло для каждого среднего грузового судна экономию около 45 дней пути.

12 мая я получил следующую телеграмму:

Генерал Александер – премьер-министру

12 мая 1943 года

«Конец очень близок. Фон Арним взят в плен, и число военнопленных, вероятнее всего, достигнет более 150 тысяч человек. Всякое организованное сопротивление прекратилось, держатся еще лишь отдельные очаги сопротивления. Наши трофеи, по-видимому, составят более 1000 орудий, из которых 180 калибра 88 мм, 250 танков и несколько тысяч грузовых автомобилей, многие из которых находятся в полной исправности».

В этот день 6-я бронетанковая дивизия соединилась с 8-й армией. Окружение противника было завершено. Противник сложил оружие.

Причины, побудившие меня поспешить в Вашингтон, после того как исход войны в Африке не вызывал сомнения, были серьезные. Что же нам делать с нашей победой? Должны ли ее плоды быть собраны только на Тунисском выступе или же мы должны вывести Италию из войны и привлечь Турцию на нашу сторону? Это были решающие вопросы, на которые можно было дать ответ лишь в результате личного совещания с президентом. На втором месте после этих вопросов находились планы действий на Индийском театре. Я знал, что существуют серьезные скрытые разногласия, и если их не урегулировать, то они могут привести к большим затруднениям и к нерешительным действиям в течение оставшихся месяцев года. Я решил провести совещание на самом высоком уровне.

Врачи запретили мне пользоваться бомбардировщиком, так как он летит на большой высоте, а «летающие лодки», обслуживающие северный путь, из-за льда не смогут взлететь раньше 20 мая. Поэтому было решено ехать морем. Мы выехали из Лондона в ночь на 4 мая и сели на пароход «Куин Мэри» в Клайде на следующий день.

Конференция, которую я окрестил «Трайдент», была рассчитана, по крайней мере, на две недели и должна была охватить все аспекты войны. Поэтому наша делегация была довольно многочисленной.

До приезда в Вашингтон нам предстояло решить много совместных вопросов, и теперь мы все находились вместе. Представители объединенного планового и разведывательного управлений заседали почти непрерывно. Начальники штабов совещались каждый день, а иногда и дважды в день. Я придерживался своей обычной практики: излагал им каждое утро свои соображения в форме записок и директив, а затем мы собирались вместе для обсуждения после полудня или вечером. Этот процесс изучения и всесторонней дискуссии продолжался в течение всего путешествия, и в сравнительно непродолжительный отрезок времени были достигнуты серьезные решения.

Мы должны были думать сразу о всех военных театрах. По поводу операций в Европе после победы в Африке среди нас было полное согласие. Еще на конференции в Касабланке было решено начать наступление на Сицилию, и, как мы знаем, все приготовления к этому уже давно проводились. Начальники штабов считали, что наступление на континентальную Италию должно последовать после захвата Сицилии или даже проводиться одновременно. Они предложили захватить плацдарм на «носке» итальянского «сапога», чтобы затем предпринять наступление на «каблук» в качестве предварительного шага для наступления на Бари и Неаполь. Тут же на пароходе все соображения и доводы были изложены на бумаге, и по прибытии в Вашингтон они были переданы американским начальникам штабов в качестве основы для переговоров.

Мы предвидели значительные трудности в достижении соглашения с нашими американскими друзьями по поводу второй большой сферы английских военных действий, а именно – операций из Индии. Поэтому в первые же дни нашего путешествия я подготовил обширный документ об общем положении в индийской и дальневосточной сферах и особенно в тех районах, за которые мы несем главную ответственность.

Операция «Анаким» (Бирма) в том виде, в каком она запланирована, признана всеми нами физически неосуществимой в 1943 году, и начальники штабов поступают правильно, стремясь найти какие-либо другие варианты или альтернативы. По этому вопросу можно сделать несколько общих замечаний.

Идти в болотистые джунгли для того, чтобы сразиться с японцами, – это все равно, что опуститься в воду, чтобы сразиться с акулой. Гораздо лучше заманить ее в ловушку или поймать на крючок, а затем вытащить ее на сушу и добить топорами. Не можем ли мы захватить в районе АБДА какой-нибудь стратегический пункт или стратегические пункты, которые заставят японцев предпринять контратаку в условиях, неблагоприятных для них и благоприятных для нас? Для этой цели необходимо обеспечить господство нашего военно-морского флота в Бенгальском заливе. Затем надо будет создать на берегу эффективные авиабазы, расходящиеся в радиальном направлении от захваченного нами пункта. Имея такую защиту, сравнительно небольшие группы войск смогут держаться, если противник не перебросит слишком большую армию, но в этом случае наши войска либо могут быть усилены, либо отведены в соответствии с нашим генеральным планом.

Самый надежный путь для обеспечения успешной высадки – это высадиться там, где тебя не ожидают. Имеется возможность перебросить 30 или 40 тысяч солдат через Бенгальский залив, в зависимости от потребности, в один или больше пунктов полукруга, идущего от Моулмейна до Тимора. Этот полукруг включал бы:

Андаманские острова;

2) Мергуй, а затем Бангкок;

3) перешеек Кра;

4) Северную Суматру;

5) южный выступ Суматры;

6) Яву.

Как только итальянский флот будет уничтожен или нейтрализован и наша авиация установит контроль над морскими путями в районе Средиземного моря, освободятся крупные английские военно-морские силы, которые можно будет использовать для пополнения дальневосточного флота линкорами, авианосцами и вспомогательными судами. Нам не следует переоценивать силы японцев. Они не могут быть достаточно сильными во всех пунктах, чтобы оказать сопротивление нашей хорошо подготовленной десантной операции с моря, поддержанной авиацией. Их собственные военно-воздушные силы непрерывно уменьшаются, и они будут испытывать весьма большое напряжение в результате американской и австралийской кампании на Тихом океане. После атаки, предпринятой в каком-нибудь одном пункте, нетрудно будет заставить противника еще больше распылить свои силы.

Несмотря на все вышесказанное, мы должны крайне осторожно связывать себя на предстоящей конференции с каким-либо определенным планом. Совершенно очевидно, что предубеждение дискредитирует любой план. Кроме того, если мы будем слишком настойчиво отстаивать какой-нибудь один план, то в соответствии с естественными для союзников разногласиями нам будут предлагать всякие другие планы как более важные. Мы должны прежде всего изложить нашим друзьям причины, которые требуют изменения плана операции «Ана-ким». Мы должны показать свое искреннее желание осуществлять эти операции на этом военном театре в порядке той очередности и важности, которые были установлены на конференции в Касабланке. Мы должны предлагать им другие варианты и вступать в подробные обсуждения лишь тогда и только в том случае, если дискуссия дойдет до такой стадии. Мне кажется, что американцы захотят убедиться в том, что на этом театре делается максимально возможное, что мы не перестали придавать ему важное значение, и, убедившись в этом, они будут готовы обсудить другие варианты и альтернативы. Именно к этому моменту мы и должны подготовить все свои планы.

Я согласен с тем, что наступило время разработать долгосрочный план разгрома Японии и самым тщательным образом увязать этот план с этапами основной борьбы с Гитлером...

Между нами не было никаких серьезных расхождений во взглядах, и поэтому начальники штабов подготовили заявление для представления в Вашингтоне.

Другим неотложным для нас вопросом был вопрос о том, как получить разрешение на использование португальских островов в Атлантическом океане. Нам необходимы были базы на Азорских островах для нашей авиации дальнего действия, оперировавшей с островов Терсейра и Сан-Мигел. Мы хотели получить разрешение на заправку наших эскортных кораблей на острове Сан-Мигел или на острове Фаял и право свободно пользоваться островами Зеленого Мыса для нашей разведывательной авиации. Все эти базы обеспечили бы более надежное воздушное прикрытие нашим конвоям и, следовательно, большие возможности для избрания безопасных путей. Они позволили бы увеличить наши перевозки, так как мы могли бы придерживаться более прямого пути, проходящего посередине Атлантического океана. Они дали бы нам возможность атаковать подводные лодки, не только выходящие и направляющиеся в базы Бискайского залива, но и подводные лодки, отдыхающие, заправляющиеся горючим и перезаряжающие свои батареи в открытом океане. Оказалось, что американцы интересуются всеми этими вопросами даже больше, чем мы.

Президент приветствовал нас. Затем он попросил меня открыть обсуждение. В протоколе мое заявление сформулировано следующим образом:

«Премьер-министр напомнил о той огромной угрозе, которая создалась, когда он в прошлый раз, сидя за столом вместе с президентом, услышал сообщение о падении Тобрука. Он никогда не забудет того, как президент поддержал его в то время. Совместной разработкой планов мы сумели добиться ряда блестящих успехов, изменивших весь ход войны. У нас имеется авторитет и престиж победителей. Наш долг – удвоить свои усилия и пожать плоды наших успехов. Единственные нерешенные вопросы, стоящие перед нашими двумя делегациями, это вопросы об определении значимости и первоочередности.

Первый вопрос – о Средиземном море. Самая главная задача в этом районе – это вывести Италию из войны любыми средствами. Но если даже выход Италии из войны не приведет к немедленным пагубным последствиям для Германии, он окажет исключительно большое влияние прежде всего на Турцию.

Выход Италии из войны оказал бы также большое влияние и на Балканы, где патриоты различных национальностей с большим трудом удерживаются в узде крупными силами держав оси, включающими 25 или даже больше итальянских дивизий. Если эти дивизии будут отведены, то в результате Германии придется либо оставить Балканы, либо оттянуть крупные силы с русского фронта, чтобы заполнить брешь. В этом году не существует никакой другой возможности облегчить положение на русском фронте в таких масштабах. Третьим результатом было бы устранение итальянского флота. Это немедленно освободило бы значительную часть английских линейных кораблей и авианосцев, которые можно было бы перебросить либо в Бенгальский залив, либо на Тихий океан для борьбы против Японии.

Г-н Черчилль заявил, что, если Италия заключит сепаратный мир, мы сможем без всякой борьбы воспользоваться Сардинией и Додеканезскими островами.

Второй вопрос – это вопрос о снятии части бремени, которое несет сейчас Россия. На него произвела сильное впечатление позиция, занятая Сталиным, несмотря на прекращение нами отправки конвоев северным путем. В своей недавней речи Сталин впервые признал усилия и победы своих союзников. Мы уничтожили германскую армию в Африке, но скоро мы нигде не будем больше в соприкосновении с немцами. Усилия русских огромны, а это значит, что мы в долгу перед ними. Лучшим средством облегчить положение на русском фронте в 1943 году будет вывести или выбить Италию из войны и, таким образом, заставить немцев перебросить крупные силы, чтобы держать в подчинении Балканы.

Третий вопрос уже упоминался президентом в его вступительной речи. Мы должны использовать наши огромные армии, военно-воздушные силы и вооружение против врага. Все наши планы должны исходить из этого. Мы имеем большую армию и крупные силы истребительной авиации на Британских островах. Мы имеем прекрасные и самые опытные войска в Средиземном море.

Одни только англичане имеют 13 дивизий в Северо-Западной Африке. Если предположить, что Сицилия будет захвачена в конце августа, встает вопрос, что же будут делать эти войска до намеченной даты (1944 год), то есть семь или восемь месяцев, когда только будет начата высадка через Ла-Манш? Они не могут находиться без дела, ибо такой длинный период явного бездействия оказал бы серьезное влияние на Россию, которая несет на своих плечах такую несоразмерную тяжесть.

Г-н Черчилль сказал, что он не может утверждать, что проблема высадки на французском побережье уже решена. Неудобный берег, сильные приливы и отливы, мощные оборонительные укрепления противника, его многочисленные резервы и удобные линии коммуникаций – все это затрудняет задачу и не должно недооцениваться. Однако многое станет ясно во время операции в Сицилии. Он хочет с предельной ясностью заявить, что правительство его величества искренне желает предпринять широкое вторжение на континент из Соединенного Королевства, как только сможет быть разработан план, обещающий реальные перспективы на успех.

Пятый вопрос – помощь Китаю. Трудности борьбы в Бирме очевидны. Джунгли мешают использованию нашего современного оружия. Сезон муссонов строго ограничивает продолжительность нашей кампании, и нет никакой возможности использовать флот... Если дальнейшее изучение покажет, что лучше обойти Бирму, то он хотел бы, чтобы были найдены другие методы использования крупных сил, находящихся в Индии. По его мнению, такой альтернативой могла бы служить операция против выступа острова Суматры и самого узкого места Малаккского полуострова у Пенанга.

Он считает, что наступило время для изучения долгосрочного плана разгрома Японии. Он хотел бы еще раз заявить о решимости Англии перенести бои непосредственно на территорию Японии. Единственный вопрос – как его лучше сделать. Он полагает, что начальники штабов Соединенных Штатов Америки должны возглавить совместное изучение этого вопроса, исходя из предположения, что Германия будет выведена из войны в 1944 году и что мы сможем сконцентрировать свои силы для развертывания широкой кампании против Японии в 1945 году...»

В своем ответе президент указал, что Объединенные Нации уже производят больше, чем немцы и японцы, вместе взятые. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы крупная армия и военно-морские силы все время вели активные боевые действия. Он был оптимистически настроен в отношении Турции. Вступление этой страны в войну обеспечило бы важную базу для воздушных операций против германских линий коммуникаций на русском фронте. Особенно необходимо рассмотреть вопрос: «Куда мы двинемся после Сицилии?» Было ясно, что англо-американские вооруженные силы численностью более чем 20 дивизий в районе Средиземного моря должны быть заняты в боевых действиях.

Истощение ресурсов союзников, которое может последовать после оккупации Италии, должно быть тщательно учтено в свете любых будущих операций в Средиземном море. Во всяком случае после завершения операции «Хаски» получится излишек людских сил. Они должны быть немедленно использованы для подготовки к операции «Болеро». Он сознает, что все согласны с тем, что нет никакой возможности осуществить высадку через Ла-Манш в этом году, но эта операция должна быть осуществлена в самых широких масштабах весной 1944 года.

Президент заявил, что конференция не имеет оснований игнорировать возможность поражения Китая. Необходимо рассмотреть вопрос о первоочередном оказании помощи Китаю в 1943/44 году. Отвоевания Бирмы будет недостаточно. В данный момент Китаю можно оказать помощь только воздушным путем. Президент закончил словами, что для облегчения положения России мы должны вести бои с немцами. Поэтому он поставил под сомнение целесообразность оккупации Италии, которая освободила бы германские войска для борьбы в другом месте. Он считает лучшим средством заставить Германию воевать – это начать операцию вторжения через Ла-Манш.

Я ответил, что, поскольку мы согласились, что высадка через Ла-Манш не может быть начата до 1944 года, кажется совершенно необходимым использовать наши огромные армии для нападения на Италию. Я не думаю, что придется оккупировать всю Италию. Если Италия будет разгромлена, Объединенные Нации оккупируют порты и аэродромы, необходимые для дальнейших операций на Балканах и в Южной Европе. Итальянское правительство могло бы контролировать страну под наблюдением союзников.

Все эти серьезные вопросы должны были быть теперь разработаны в деталях нашими объединенными штабами и их экспертами.

Наши делегации заседали непрерывно. Иногда происходило по четыре заседания в день. Вначале разногласия казались непреодолимыми, и создавалось впечатление, что разрыв неизбежен. Терпением и упорством наши затруднения были постепенно преодолены.

В Вашингтоне создавалось непреклонное мнение относительно де Голля. Не проходило и дня, чтобы президент не упоминал мне об этом. Хотя это делалось в исключительно дружественном и часто шутливом тоне, я чувствовал, что он относится к этому очень серьезно. Почти каждый день он передавал мне один или несколько обвиняющих де Голля документов от государственного департамента или от американской разведки. Я чувствовал, что дальнейшая наша поддержка де Голля может привести к ухудшению отношений между английским и американским правительствами и что де Голль был бы удовлетворен этим больше, чем кто-либо другой. Встал вопрос, не следует ли нам окончательно порвать сейчас с этим исключительно трудным человеком. Однако время и терпение позволили найти более приемлемые решения.

Другой весьма сложный вопрос касался островов в Атлантическом океане. Военный кабинет хотел воспользоваться своими старыми союзными отношениями с Португалией и попросить португальское правительство предоставить нам базы, которым как президент, так и я под сильным нажимом объединенного англо-американского штаба придавали самое большое значение. Результат был достигнут путем длительных и дружественных переговоров, которым содействовал общий успех нашего оружия.

22 мая на завтраке в английском посольстве я имел важные переговоры по поводу характера послевоенного урегулирования.

В ходе общей беседы я сказал, что наша первая задача должна заключаться в том, чтобы предотвратить в будущем агрессию со стороны Германии или Японии. Для этой цели я предполагал создать ассоциацию в составе Соединенных Штатов, Великобритании и России. Если Соединенные Штаты захотят включить в эту ассоциацию и Китай, то я буду готов согласиться с этим; однако, какое бы большое значение мы ни придавали Китаю, его нельзя сравнить с остальными тремя державами, на которых будет лежать подлинная ответственность за мир. Они вместе с некоторыми другими державами должны образовать Верховный всемирный совет.

В подчинении этого Верховного всемирного совета должны находиться три региональных совета: один для Европы, один для Американского полушария и один для Тихого океана. Что касается Европы, то, как мне представлялось, после войны она, возможно, будет состоять примерно из 12 штатов или конфедераций, которые и образуют Европейский региональный совет. Необходимо было воссоздать сильную Францию, ибо перспектива отсутствия на карте сильной страны между Англией и Россией была непривлекательной. Кроме того, я сказал, что мне трудно себе представить, чтобы Соединенные Штаты могли в течение неопределенного времени держать на страже крупные силы в Европе. Этого не сможет сделать и Великобритания. Соединенные Штаты, несомненно, должны будут каким-то образом участвовать в несении полицейской службы в Европе, в которой Великобритания, очевидно, также должна будет принять участие.

Я также надеялся, что в Юго-Восточной Европе будет создано несколько конфедераций – дунайская федерация, базирующаяся на Вену, которая должна будет в некоторой степени заполнить брешь, образовавшуюся в результате исчезновения Австро-Венгерской империи. К этой группе могла бы присоединиться Бавария. Затем должна быть создана балканская федерация.

Мне бы хотелось, сказал я далее, чтобы Пруссия была отделена от остальной Германии и чтобы 40 миллионов ее населения представляли такое европейское сообщество, с которым можно будет справиться. Многие хотели продолжать этот процесс разделения и разделить саму Пруссию на составные части, но я воздержался от суждения по этому вопросу. Как Польша, так и Чехословакия должны поддерживать дружественные отношения с Россией. Остаются Скандинавские страны, а также Турция, которая может согласиться, но может и не пожелать вместе с Грецией играть некоторую роль в балканской системе.

Уоллес[77] спросил о Бельгии и Голландии, высказав предположение, что они могут присоединиться к Франции. Я заявил, что они могут образовать группу в составе Бельгии, Голландии и Дании. Уоллес также спросил, предусматриваю ли я возможность присоединения Швейцарии к Франции, на что я ответил, что Швейцария – это особая статья.

Каждая из дюжины или около этого европейских стран должна назначить представителя в Европейский региональный совет, создавая, таким образом, нечто вроде Соединенных Штатов Европы.

Такой же региональный совет может быть создан и для американских стран, членом которого будет, естественно, и Канада, которая будет представлять Британское Содружество наций. Должен быть создан также региональный совет для Тихого океана, в котором, как я считал, должна участвовать и Россия. Когда давление на ее западные границы прекратится, Россия обратит свое внимание на Дальний Восток. Эти региональные советы должны находиться в подчинении Верховного всемирного совета. Члены Верховного всемирного совета должны участвовать в заседаниях региональных советов, в которых они непосредственно заинтересованы, и я надеялся, что Соединенные Штаты помимо того, что они будут представлены в Американском региональном совете и Тихоокеанском региональном совете, будут также представлены и в Европейском региональном совете. Но как бы то ни было, последнее слово в этом вопросе должно принадлежать Верховному всемирному совету, поскольку вопросы, которые не смогут разрешить региональные советы, должны автоматически рассматриваться всемирным советом.

Уоллес высказал мнение, что другие страны не согласятся на то, чтобы Верховный всемирный совет состоял только из четырех великих держав. Я согласился с этим и заявил, что в дополнение к этим четырем державам региональные советы должны будут в порядке очередности избирать дополнительных членов. Главная идея этой структуры напоминала треножник: Всемирный совет, опирающийся на три региональных совета.

Для сохранения мира, несомненно, потребуются вооруженные силы. Я предложил, чтобы между Объединенными Нациями было заключено соглашение о минимальной и максимальной численности вооруженных сил, которые будет содержать каждая нация. Вооруженные силы каждой страны могут быть разделены на два контингента: один будет представлять национальные вооруженные силы данной страны, а другой – контингент международной полиции, которая будет находиться в распоряжении региональных советов под руководством Верховного всемирного совета.

На следующий день вице-президент на завтраке с президентом и со мной высказал некоторые опасения по поводу того, не подумают ли другие страны, что Англия и Соединенные Штаты пытаются стать хозяевами мира. Я дал ясно понять, что подобного рода предположения не должны препятствовать принятию необходимых и правильных мер. Я продолжал развивать мысль о том, что общее гражданство должно быть введено в англо-американской сфере даже в том случае, если это будет представлять собой исключение из общей картины. Президент любил обсуждать такие вопросы, особенно военную сторону этих вопросов. Мы оба считали необходимым, чтобы такое учреждение, как объединенный англо-американский штаб, продолжало существовать еще долго после войны, во всяком случае до тех пор, пока мы все не будем уверены в том, что мир находится в безопасности.

На следующий день, 26 мая, рано утром генерал Маршалл, начальник имперского генерального штаба Исмей и остальные сопровождавшие меня лица вылетели на «летающей лодке» с реки Потомак. Президент Рузвельт провожал нас.

На Алжирском аэродроме нас ожидали генерал Эйзенхауэр, Бедделл Смит, адмирал Эндрю Кэннингхэм, генерал Александер и другие друзья. Я направился прямо на предоставленную в мое распоряжение виллу адмирала Кэннингхэма, находившуюся рядом с виллой генерала Эйзенхауэра.

У меня нет более приятных воспоминаний о войне, чем воспоминание об этих десяти днях, проведенных в Алжире и Тунисе.

Прежде чем выехать из Африки, я твердо решил добиться принятия решения о вторжении в Италию, если Сицилия будет захвачена. Мы с генералом Бруком сообщили свою точку зрения генералу Александеру, адмиралу Эндрю Кэннингхэму, маршалу авиации Тендеру и позже генералу Монтгомери. Все эти ведущие руководители недавно закончившихся операций были настроены в пользу действий самого широкого масштаба и рассматривали захват Италии как естественный результат всей серии наших побед, начиная от Эль-Аламейна и дальше. Однако нам оставалось заручиться согласием нашего великого союзника. Генерал Эйзенхауэр был очень сдержанным. Он выслушал все наши доводы и, как мне кажется, согласился с ними. Однако Маршалл оставался почти до последнего момента молчаливым и таинственным.

Обстоятельства во время нашей встречи были благоприятными для англичан. У нас было в три раза больше солдат, в четыре раза больше военных кораблей, чем у американцев, и почти столько же, сколько у них, самолетов для боевых операций. Со времени боев у Эль-Аламейна, не говоря уже о более раннем периоде, мы потеряли в Средиземном море в восемь раз больше солдат и в три раза больший тоннаж, чем наши союзники. Но наиболее справедливое и внимательное рассмотрение американскими руководителями всех этих убедительных фактов было обеспечено тем, что мы, несмотря на наше огромное превосходство в силах, продолжали признавать верховное командование генерала Эйзенхауэра и придавать всей кампании характер американской операции. Американские начальники не любят, чтобы их превосходили в великодушии.

Никто не отвечает так искренне на честность, как американцы. Если вы обращаетесь с американцем хорошо, он всегда стремится обращаться с вами еще лучше. Тем не менее я считаю, что довод, который убедил американцев, имел неоспоримое превосходство.

Наше первое заседание состоялось на вилле генерала Эйзенхауэра в Алжире 29 мая, в 5 часов. Генерал Эйзенхауэр, принимавший нас, председательствовал на этом заседании; его двумя главными помощниками были Маршалл и Беделл Смит. Я сидел напротив Эйзенхауэра вместе с Бруком, Александером, Кэннингхэмом, Теддером, Исмеем и некоторыми другими.

По моей просьбе генерал Эйзенхауэр кратко изложил план вторжения на Сицилию. Создавалось впечатление, что все необходимое для этой операции поступает в достаточных количествах и в назначенные сроки. Затем мы подошли к решающему вопросу. Генерал Эйзенхауэр сообщил нам, что у него состоялся длительный разговор с сэром Аланом Бруком, который подчеркнул, что русская армия является единственной наземной армией, могущей добиться решающих результатов в 1943 году. Поэтому усилия наших армий должны быть направлены на отвлечение немцев с русского фронта, чтобы позволить русским армиям нанести сокрушительное поражение немцам. Генерал Эйзенхауэр, говоря о 1944 годе, заявил, что, по его мнению, при наличии господства в воздухе англо-американская армия в составе, скажем, 50 дивизий сможет, пожалуй, сковать армию в 75 дивизий на континенте. Если мы собираемся вывести Италию из войны, мы должны это сделать сразу же по окончании операции в Сицилии и всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении. Тем самым мы получим возможность убедиться в том, какое сопротивление мы можем встретить в самой Италии. Если Сицилию удастся захватить легко, мы должны прямо двинуться в Италию. Это даст гораздо больший результат, чем любое наступление на островах.

Затем я выступил по основному вопросу, заявив, что мы действительно не можем двинуть в Европу англо-американскую армию, которая могла бы в какой-то степени сравняться по численности с русскими армиями, сковывающими в настоящее время на своем фронте 218 германских дивизий. Однако к 1 мая 1944 года мы должны иметь экспедиционную армию в 29 дивизий в Соединенном Королевстве, 7 из которых должны прибыть из Северной Африки. Соединенное Королевство должно стать сборным пунктом крупнейших сил, которые мы сможем накопить. Необходимо также иметь готовые планы для высадки через Ла-Манш крупными силами в любое время на случай, если силы немцев будут надломлены[78]. Как неоднократно указывал генерал Маршалл, Северная Франция является единственным театром, на котором могут полностью развернуться огромные военно-воздушные силы английской метрополии и американская авиация, базирующаяся на Соединенное Королевство. Я подчеркнул, что и английский народ, и английская армия искренне желают осуществить операцию через Ла-Манш.

Генерал Маршалл заявил, что объединенный комитет начальников штабов установил определенную дату для осуществления высадки через Ла-Манш и что для первого штурма будет использовано пять дивизий. Генерал Эйзенхауэр осведомился, когда он должен представить свой (средиземноморский) план вывода Италии из войны. Американские начальники штабов считали, что никакого решения нельзя принять до тех пор, пока не станут известны результаты высадки на Сицилию и обстановка в России. Было бы логично создать в различных местах две экспедиционные армии, каждая со своим собственным штабом. Одна армия готовилась бы к операции против Сардинии и Корсики, а вторая для операции на континенте.

Когда обстановка прояснится настолько, что можно будет сделать выбор, тогда необходимые военно-воздушные силы, десантные средства и т. д. будут переданы той армии, которой будет поручено осуществление избранного плана. Эйзенхауэр сразу же заявил, что, если удастся быстро справиться с Сицилией, тогда он был бы готов пойти прямо на Италию. Генерал Александер согласился с этим.

Затем начальник имперского генерального штаба сделал общее заявление. Ожесточенная борьба между русскими и немцами близка, и мы должны сделать все, что можем, чтобы помочь первым и заставить рассредоточить свои силы последних. Немцам угрожают во многих пунктах. Своим присутствием в Северной Африке и умелым использованием наших планов прикрытия мы уже заставили их рассредоточить свои силы. Захват Сицилии был бы новым шагом в правильном направлении. Немцы должны вести операции в России, им угрожают возможные беспорядки на Балканах, опасности в Италии, во Франции, в Норвегии. Их силы уже значительно растянуты, и они не могут дальше сокращать их ни в России, ни во Франции. Единственное место, где они могут позволить себе это сделать, – это Италия. Если «ступня итальянского сапога» окажется переполненной войсками, мы должны попытаться нанести удар в другом месте. Если Италия будет выбита из войны, Германия должна будет заменить двадцать шесть итальянских дивизий на Балканах. Она также должна будет укрепить Бреннерский перевал, Ривьеру, испанскую и итальянскую границы. Такое рассредоточение и есть то, что нам нужно для осуществления высадки через Ла-Манш, и мы должны сделать все возможное, чтобы заставить противника еще больше рассредоточить свои силы.

Преодоление укреплений на побережье Франции не будет представлять никакой трудности, если они не будут удерживаться решительными людьми и если у немцев не окажется мобильных резервов для контратаки.

Затем Эйзенхауэр заявил, что дискуссия, по-видимому, упростила его задачу. Если операцию в Сицилии удастся закончить успешно, скажем, в течение недели, он немедленно произведет высадку через пролив и создаст плацдарм. Оборонительные сооружения на побережье Южной Италии, вероятно, легче будет прорвать, чем оборонительные сооружения в Сицилии.

Я выразил личное мнение о том, что операцию в Сицилии можно будет закончить к 15 августа. Генерал Маршалл заявил, что мы должны иметь точное представление об этом к концу июля. Я сказал, что, если мы завладеем Сицилией в августе и напряжение будет не слишком большим, нам надо будет сразу же повести наступление на «носок итальянского сапога» при условии, что туда не будет переброшено слишком много германских дивизий. Балканы представляют большую опасность для Германии, чем потеря Италии, так как Турция может реагировать на это в нашу пользу.

Брук указал на возможность того, что во время сражения за Сицилию Италия начнет трещать. В этом случае нам следует иметь план действия, и, по его мнению, генерал Эйзенхауэр должен подумать об условиях перемирия и о том, как далеко мы должны продвинуться в Италии. Все развивалось чрезвычайно быстро. Подсчитывая силы, имеющиеся в нашем распоряжении, я заявил, что, помимо английской армии, в Северной Африке имеется девять американских дивизий, включая одну авиадесантную дивизию. Переброска семи дивизий, включая несколько английских и американских, начнется примерно 1 ноября. Имеется также две с половиной хорошо вооруженные польские дивизии в Персии, которые желают принять участие в любой операции против Италии. Новозеландский парламент согласился, чтобы одна новозеландская дивизия была готова к сентябрю и одна бронетанковая бригада к октябрю. Таким образом, поляки и новозеландцы дадут четыре дивизии.

После этого начальник имперского генерального штаба доложил об общей численности наших вооруженных сил в Средиземном море, которая составляла двадцать семь английских и находящихся под английским контролем дивизий, девять американских и четыре французские дивизии. Если сделать скидку на потери, то общая численность составляла тридцать шесть дивизий. При вычете семи дивизий, которые должны были быть посланы в Англию для подготовки к высадке через Ла-Манш, и двух дивизий – для выполнения английских обязательств в отношении Турции, в районе Средиземного моря останется, таким образом, двадцать семь союзных дивизий. В этом месте я указал, что численность одной нашей дивизии почти в два раза превышает численность германской дивизии, которая чуть больше усиленной бригады. При наличии таких сил было бы, конечно, досадно, если бы мы ничего не предприняли в период между августом или сентябрем и маем следующего года.

Хотя многое еще было неясным, я остался доволен первым обсуждением. Желание всех руководителей предпринять самые решительные действия было очевидным, и я полагал, что оговорки, сделанные в связи с некоторыми неизвестными факторами, будут сняты самим ходом событий в соответствии с моими надеждами.

Мы снова собрались в вилле Эйзенхауэра после полудня 31 мая. Иден прибыл вовремя к началу совещания. Я пытался добиться окончательного решения и заявил, что я целиком и полностью за вторжение в Южную Италию, но развитие событий на фронтах может вынудить нас принять иной курс. Во всяком случае, различие между операциями в Южной Италии и в Сардинии такое же, как между доблестной кампанией и просто удобной кампанией. Генерал Маршалл не был враждебно настроен к этим планам, однако не хотел, чтобы было принято определенное решение на данном этапе.

Он заявил, что лучше было бы принять решение после того, как мы начнем наступление на Сицилию. Генерал Эйзенхауэр и объединенный англо-американский штаб хорошо знали мою точку зрения относительно плана вторжения в Италию, но они лишь хотели выбрать такое направление удара по окончании операции «Хаски», которое дало бы наилучшие результаты. Я заявил, что не смогу примириться с тем, что крупная армия будет бездействовать в момент, когда она могла бы заставить Италию выйти из войны. Парламент и народ начнут проявлять нетерпение, если армия не будет действовать, и я готов предпринять самые решительные шаги, чтобы предотвратить такое бедствие.

Генерал Маршалл ответил, что он не выступает против широких обязательств, взятых в Вашингтоне с целью добиться выхода Италии из войны. Он хотел лишь подчеркнуть, что мы должны проявить большую осторожность в определении нашего дальнейшего курса после захвата Сицилии. Перед закрытием заседания я попросил генерала Александера высказать свою точку зрения.

Он сказал, что настроен оптимистически. Боевые качества наших войск и нашего оружия замечательны, и это же можно сказать о наших шансах на успех, хотя, возможно, придется вести ожесточенные бои в течение двух недель.

Его сразу же поддержал адмирал Кэннингхэм, который заявил, что если операция «Хаски» будет протекать нормально, мы должны немедленно двинуться через пролив. Эйзенхауэр закончил заседание выражением благодарности Черчиллю и генералу Маршаллу за их приезд с целью рассказать ему о работе, проделанной объединенным англо-американским штабом. Он заявил, что считает своей обязанностью получить информацию относительно первых этапов операции «Хаски» и направить ее своевременно этому штабу, чтобы он мог принять решение о плане, который должен быть осуществлен без всякой задержки или остановки.

Мы находились на пороге новых успехов, и падение Италии или, вернее сказать, освобождение ее уже было близко. Гитлеру предстояло еще жестоко расплатиться за свою роковую ошибку, выразившуюся в попытке завоевать Россию путем вторжения. Он все еще должен был расточать оставшиеся огромные ресурсы Германии на многих театрах, не имевших жизненно важного значения для достижения главной цели. Скоро германской нации предстояло остаться в одиночестве в Европе в окружении пришедшего в ярость вооруженного мира. Руководители Японии уже поняли, что наивысшая точка их натиска миновала. Великобритания и Соединенные Штаты скоро станут совместно хозяевами океанов и воздуха. Произошел поворот судьбы.

Примечания:

45.Группа поддержки 7-й бронетанковой дивизии была отведена для переформирования 19 января, за два дня до атаки противника. – Прим. авт.

46.Наше наступление в Ливии и продвижение к Триполи. – Прим. авт.

47.Район американо-англо-голландско-австралийского командования.

48.Выделено мной. – Прим. авт.

49.Общие потери англичан составляли 17 704 человека; потери противника – около 33 тысяч. – Прим. авт.

50.Кодовое наименование приготовлений к основному вторжению во Францию, которое в дальнейшем послужило основой для операции «Оверлорд». – Прим. авт.

51.Тем не менее конвой «PQ-18», отправившийся из Англии 2 сентября в составе 40 судов и 77 кораблей охранения, прибыл в северные порты СССР, доставив более 270 самолетов и 320 танков. Потери составили 13 судов. Это свидетельствовало о том, что, несмотря на потери, проводка конвоев возможна и целесообразна. Это подтвердили последующие события. В последние три месяца 1942 г. было отправлено без эскортов 13 транспортов, из которых 5 (даже без охраны) достигли портов назначения. Из 23 одиночных транспортов, возвращавшихся из СССР в Англию, был потоплен только 1. Истинной причиной прекращения поставок северным маршрутом была подготовка к высадке в Северной Африке.

52.Один из руководителей разведки ВВС Англии. – Прим. ред.

53.Гопкинс. – Прим. ред.

54.Трудно согласиться с тезисом автора об «оккупации» Советским Союзом Прибалтийских государств. Известно, что советские войска вступили на территорию Эстонии, Латвии и Литвы в соответствии с договорами, заключенными СССР с каждой из этих стран в сентябре – октябре 1939 г. Эти договоры соответствовали нормам международного права тех лет, являлись правомерными и действительными, были признаны всеми другими (кроме США) государствами, имевшими дипломатические отношения со странами Прибалтики. Договоры СССР с Эстонией, Латвией, Литвой определяли статус советских войсковых контингентов на территории этих государств,

55.Возможность открытия второго фронта в 1942 г. с ограниченными целями (сковать 30 – 40 дивизий вермахта) существовала и была стратегически целесообразна, исходя из интересов антигитлеровской коалиции в целом. Однако Черчилль и Рузвельт, руководствуясь эгоистически понимаемыми национальными интересами своих стран, предпочли высадку в Африке, ссылаясь на невозможность открыть второй фронт в 1942 г. из-за военно-технических причин. При этом дело было не в отсутствии подготовленных войск, пишет Черчилль, а в отсутствии танкодесантных средств. Рузвельт указывает другую причину – недостаток трансокеанских транспортов (с чем не был согласен Черчилль). Однако необходимые материальные, в том числе и транспортно-десантные, средства имелись в наличии или могли быть созданы в короткое время. Что касается танкодесантных барж, то их начали строить еще в 1940 г., но потом прекратили, так как они были пригодны только для Ла-Манша и не годились для длительных переходов, когда в Англии на первый план вышла идея о высадке в Африке.

56.В эти цифры включена индийская 3-я моторизованная усиленная бригада, которая была в наличии в начале битвы. – Прим. авт.

57.Адмирал Харвуд занял место адмирала Кэннингхэма в средиземноморском командовании 31 мая. – Прим. авт.

58.Адмирал Харвуд принял это решение вследствие того, что Александрия теперь могла быть атакована пикирующими бомбардировщиками, действующими под прикрытием истребителей. – Прим. авт.

59.Улица в Лондоне, на которой расположены редакции многих английских газет. – Прим. авт.

60.Силы, находившиеся в Тобруке, включали:

штаб южноафриканской 2-й дивизии;

южноафриканские 4-ю и 6-ю пехотные бригады;

два сводных южноафриканских батальона из состава южноафриканской 1-й дивизии;

южноафриканский 7-й разведывательный батальон (бронемашины);

индийскую 11-ю пехотную бригаду; 201-ю гвардейскую бригаду;

32-ю армейскую бронетанковую бригаду (4-й и 7-й батальоны);

южноафриканские 2-й и 3-й полки полевой артиллерии;

25-й полк полевой артиллерии;

67-й и 68-й полки артиллерии среднего калибра. – Прим. авт.

61.Heer in Fesseln, by Westphal. S. 180. 490

62.Автор неоднократно приписывает Советскому правительству стремление вместе с Гитлером разделить Британскую империю. Но факты этого не подтверждают. Известно, что в ходе визита Молотова в Берлин в 1940 г. германская сторона предлагала СССР присоединиться к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии и участвовать в «разделе» Британской империи, объявив сферой советских интересов территории, выводящие к Индийскому океану. Однако СССР не пошел на это.

63.Черчилль умалчивает о том, что для успешной высадки вермахта в Англии (операция «Морской лев») требовалось иметь превосходство в воздухе и на море. Немцы этого превосходства не имели. Но Англия и США в 1942 г. имели в зоне Ла-Манша значительное превосходство и в воздухе, и на море. Кроме того, они могли высадить не 150 – 200 тысяч войск, а гораздо больше. Только на Британских островах имелось 27 английских дивизий. США предполагали доставить в Англию 10 дивизий. Необходимые десантные средства имелись. Однако союзники вместо того, чтобы сосредоточить силы на форсировании 30-километрового пролива, предпочли направить 13 дивизий и 850 кораблей и судов в далекую Африку.

64.В битве при Бленгейме (Бавария) 13 августа 1704 г. англичане и австрийцы под командованием Мальборо (предок Черчилля) и Евгения Савойского нанесли поражение французам и баварцам. – Прим. ред.

65.Так в оригинале. – Прим. ред.

66.См.: The Canadian Army (1939 – 1945), by Colonel С. Р. Stacey.

67.Русское наименование операции «Торч». – Прим. ред.

68.В это время в Россию было направлено без эскорта 13 судов, из них прибыло в пункт назначения 5. – Прим авт.

69.Действительно, в январе-феврале 1943 г, северным маршрутом было направлено 42 транспорта (вместо 48). Но с весны 1943 г, проводка конвоев снова была прервана. Предлогом были большие потери, истинной причиной – подготовка к высадке на о. Сицилию.

70.Это писалось в дни, когда Советская Армия вела ожесточенное и кровопролитное оборонительное сражение в Сталинграде, исход которого был непредсказуем. Что касается союзнических поставок, то они, как уже говорилось, были выполнены в 1942 г. лишь на 50 процентов.

71.См.: Rommel, by Desmond Young. S. 258.

72.Черчилля упрекают не в том, что его целью было помешать открытию второго фронта, а в том, что операция «Торч» проводилась исходя из интересов сохранения Британской империи, то есть эгоистически понимаемых национальных интересов, тогда как стратегические задачи антигитлеровской коалиции требовали согласованных действий для скорейшего открытия второго фронта в Западной Европе.

Целеустремленная стратегия и взаимодействие всех участников коалиции позволяли ускорить победу над общим врагом и тем самым обеспечивали и решение проблем, стоявших перед каждым ее участником, в том числе и перед Великобританией.

Стремление западных лидеров обеспечить в первую очередь выгоды своим странам в ущерб интересам коалиции в целом, затягивали войну, приводили к увеличению жертв и разрушений.

73.Захваченный в плен при Эль-Аламейне. – Прим. авт.

74.День высадки. – Прим. ред.

75.Зал совета Лондонского графства. – Прим. pед.

76.В апреле – мае 1940 г. в районе железнодорожной станции Катынь близ Смоленска, в лесу недалеко от поселка Козьи Горы, были расстреляны органами НКВД около 15 тысяч интернированных в сентябре 1939 г. польских офицеров и полицейских, вывезенных из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей, где содержались интернированные поляки.

В апреле 1990 г. после проведенного расследования Советское правительство передало правительству Польши обнаруженные в последние годы документы по катынскому делу и принесло свои соболезнования польскому народу по поводу злодеяний бериевских подручных, совершенных в отношении польских граждан в 1940 г.

77.Вице-президент США в 1940-1944 гг. – Прим. ред.

78.В связи с этим объединенный комитет начальников штабов разработал и в августе 1943 г. представил на Квебекскую конференцию глав правительств США и Англии план «Рэнкин». Согласно этому плану в случае неожиданно быстрого полного разгрома вооруженных сил Германии Советской Армией англо-американские войска должны были срочно высадиться в Северной Франции и оккупировать возможно большую территорию Европейского континента.