Эпоха Средних веков составляет в значительной степени условно выделяемый период мировой истории. Он имеет лишь начальную точно обозначаемую грань — распад и падение Римской империи, которая в политическом и культурном отношении была своего рода кульминацией античного общества. Конечная грань эпохи растянулась на многовековой период, для разных народов Европы и Азии пришедшийся то на XVI, то на XVIII в.

С распадом Римской империи, которому немало способствовали не только германские народы, но и вторжения кочевых объединений из глубин Центральной Азии, опустошивших в ходе Великого переселения народов огромные пространства, на государственно-политической карте Европы появились варварские королевства. В их недрах созрел и стал определяющим феодальный уклад социальных отношений.

Единство эпохе Средних веков придает господство феодализма в социальных и политических отношениях. Это касается не только Европы с историческими особенностями ее развития, но и государств Азии. Феодализм означал не только особую форму социально-экономических связей, связанную с вотчинным хозяйством, но существование особых, подчиняющих себе многие другие стороны жизни лично-служебных отношений, пронизывающих все общество: от королей до последних по уровню социальной среды зависимых крестьян. Неизменной спутницей феодализма и присущих ему правовых связей стала сословность общества, разделение его на жесткие слои, различающиеся по своим правам, привилегиям, отношению к государственной власти.

Эпоха Средних веков не сформировала собственного, только ей присущего типагосударственности. Государственная организация принимала вид раннефеодальной или феодально-ленной монархии на раннем этапе. Она принимала вид сословной монархии в период расцвета сословной независимости либо даже особых самоуправляющихся республик, однако весьма далеких от ограниченной даже античной демократии. Наконец, в эту эпоху началось формирование государственности абсолютной монархии, которая станет едва ли не классической — по политическим и правовым принципам — формой государства на переходе от Средневековья к Новому времени.

В эпоху Средневековья произошло формирование национальных государств новых наций, исторически существующих доныне. В этом смысле тогда были заложены основы политических и правовых традиций большинства современных государств и правовых систем. В эту эпоху произошло становление современной государственной организации: по роли власти в жизни общества и ее публичному содержанию, по взаимоотношению институтов власти, по характеру применения права. Составляющий важнейшее начало государственной организации последующих эпох представительный принцип реализации власти сложился именно в государстве Средневековья; именно с ним, а не с античным государством взаимосвязаны напрямую многие важнейшие принципы государственного и правового уклада Нового времени.

Эпоха Средневековья была эпохой значительного, иногда доминирующего участия в государственной организации церкви — христианской в Европе, мусульманской или буддистской, синтоистской в странах Азии. Церковь была не только соучастницей многоразличной — от законодательной до судебной — государственной деятельности. Она привносила в политические идеалы государств и в право религиозные идеалы и принципы, которые по-новому включались в общую правовую культуру. Внутрицерковные и межцерковные события оказывали порой решающее влияние на историю государств, на развитие их политического уклада. Глобальный поворот в истории Средиземноморья, приведший к прямому соприкосновению Запада и Востока (в лице Оттоманской империи турок), связан с начавшимися по инициативе церкви крестовыми походами. Политический и правовой раскол на два полумира в Европе, обособивший государства славян и Россию, связан в корне с расколом христианской церкви на западную, католическую, и восточную. Решающим поворотом в европейской, а отчасти и мировой истории стала церковная Реформация. С нее начались искания и идеалы, перенесшие европейские государства и право в Америку.

Эпоха Средних веков стала первой в мировой истории эпохой действительно общемирового политического и правового процесса. В известном культурному человечеству мире практически не было значимых народов на внегосударственной стадии жизни. Государства пришли в тесное соприкосновение, влияли друг на друга не только в военном, но и в культурном, правовом отношении. Появились новые, неведомые предыдущим эпохам межгосударственные установления и почти единая правовая культура.

В первой половине I тыс. на территории Западной Европы исторически заявили о себе германские племена. Они постепенно распространились из своей прародины (междуречья Рейна и Одера) по территории северных провинций Римской империи. Германские племена стали той внешней силой, которая ускорила распад западно-римской государственности. На основе новой политико-правовой общности выросла новая, феодальная государственность в Европе.

Германские племена вошли в активное соприкосновение с Римской империей и народами Галлии в I в. Тогда они находились на стадии родового быта и формирования надобщинной администрации. Соприкосновение с более развитой империей, необходимость вести с нею постоянные войны, а затем сотрудничать на военной основе ускорили становление у германских народов (не составлявших единого народа, а распадавшихся на союзы племен) протогосударственной организации. Эта организация сложилась без всякой опоры на города, что стало важнейшей исторической особенностью германского пути к государственности.

Основой социальных отношений у германцев была родовая община с коллективным владением основными средствами аграрного производства. Индивидуальная собственность была неизвестна, хотя использование родовых владений и имуществ было уже посемейным. В семейных хозяйствах применялся труд рабов (захваченных в плен иноплеменников или разорившихся соплеменников — не отдавших долг чести). Особую прослойку составляли вольноотпущенники, которых ни в коем cлучае не приравнивали к членам общины. Выделялась родовая знать, общественный вес которой основывался уже не только на военных заслугах, но и на традиционных преимуществах в землепользовании, в накоплении богатств.

Своеобразие исторической ситуации сказалось на двойственности протогосударственной структуры у германцев: правление родовой знати переплеталось с военно-дружинным правлением, а нередко даже отступало перед ним. Во главе большинства племен и объединений стояли цари и, рядом сними, военные вожди: «Царей они выбирают из наиболее знатных, вождей — из наиболее доблестных». Царская (королевская) власть была властью старейшины племени. Вождиже командовали ополчением племени или объединения и избирались по принципу наилучшей пригодности и личных заслуг на войне. Основное влияние в текущем управлении общественными делами оставалось за общинными институтами: «О делах, менее важных, совещаютсяих старейшины, о более значительных — все; впрочем, старейшины заранее обсуждают и такие дела, решение которых принадлежит только народу» (Тацит. О происхождении германцев. 7-13). Народное собрание решало вопросы о войне и мире, избрании вождей и старейшин; на нем предъявлялись тяжкие обвинения и выносились смертные приговоры. Судебная власть в значительной степени принадлежала жрецам, которые от имени богов могли карать смертью, бичеванием, заключением в оковы. Жрецы руководили народными собраниями.

Общественные собрания были у германцев своеобразными: «Любые дела — и частные, и общественные — они рассматривают не иначе как вооруженные». На них могли присутствовать только воины племени (союза племен). Надобщинная власть обладала тем самым особым свойством военной демократии. Это явление в целом нехарактерно для формирования протогосударства, но у германцев оформилось благодаря соприкосновению с Римом и особой роли войны на этой исторической стадии.

Строй военной демократии вызвал к жизни еще одно явление: большое значение дружин, группировавшихся вокруг военных вождей. Эти дружины складывались по принципу личной преданности и были важнейшим элементом превращения власти родовых вождей в военных королей, закреплявших влияние на дружины раздачами добычи, особыми пиршествами и пожалованиями. Из военно-дружинных отношений развился у германцев принцип личной службы королю — важный для последующей государственности.

Усиление военно-дружинного начала в протогосударстве, обособление ранней королевской власти (вплоть до превращения ее в наследственную) произошли к II–III вв., когда под влиянием глобальных этнических перемещений в Европе германцы усилили натиск на провинции Римской империи. В IV в. в большинстве германских племен распространилось христианство, хотя и в особой форме арианства. Это способствовало этническому сплочению и перерастанию военного единства племен в политическое.

В IV–V вв. крупные перемещения варварских племен в Европе (стимулированные начавшимся из Азии т. н. Великим переселением народов) (согласно общеисторической концепции известного историка и этнолога Л. Н. Гумилева, Великое переселение народов было вызвано природно-географическими изменениями в Восточной Азии и всплеском особого состояния «пассионарности» у тамошних кочевых народов) стали внешней причиной разгрома и затем распада Римской империи. На территории бывшей империи образовались новые варварские королевства. Их организация и отношения власти в них строились на переплетении традиций военно-родового строя германцев и институтов римской государственности.

Собственное государство у одной из наиболее мощных восточных ветвей германцев — вестготов — образовалось еще до окончательного краха Западной Римской империи. Вытесненные в конце IV в. из придунайских земель гуннами в ходе Великого переселения народов, вестготы внедрились сначала в Восточно-Римскую империю, а в начале V в. — в Италию. Отношения с Римской империей у вестготов первоначально основывались на военно-федеративном союзе. Но уже к середине века он стал номинальным. На протяжении V в. вестготы закрепились в Южной Галлии и Северной Испании.

В это время вестготское общество переживало ускоренный процесс формирования протогосударства. До середины V в. основную роль в управлении играли народные собрания. Во второй половине V в. усилилась королевская власть: короли присвоили право творить суд, издавать законы. Сложились особые отношения королей с военной знатью, которая постепенно перехватывала у народных собраний права избрания королей. Основой для закрепления власти знати стали земельные пожалования, производившиеся от имени короля. При короле Эйрихе у вестготов были изжиты важнейшие остатки военной демократии, издан свод законов (с использованием римского опыта), появились особые судьи и администраторы — комиты.

В начале VI в. вестготы были вытеснены из Южной Галлии франками (северной ветвью германцев) и образовали Толедское королевство (VI–VIII вв.) в Испании.

Типично для варварского государства, Толедское королевство было внутренне слабо организованным, значение центральной власти было невелико. Территориально королевство подразделялось на общины (civitas), унаследованные от римских провинций, и на тысячи; все они сохраняли значительные права самоуправления. Государственность была представлена королевским дворцом, значение которого возросло к VI в., и собраниями знати, где решались основные государственно-политические дела.

Власть короля была выборной и неустойчивой. Только в конце VI в. одному из вестготских правителей удалось придать ей некоторую стабильность; на протяжении VI в. королей регулярно смещали, убивая. Королевский дворец (или двор) воплощал в себе единственное централизованное управительное начало, дворцовые службы с конца V в. стали приобретать значение общегосударственных. Низовую администрацию составляли разного рода чиновники, назначавшиеся и смещавшиеся королем; за свою службу они получали денежное жалованье. Особый статус был у тиуфада — военачальника вестготской «тысячи», который также судил готов (галло-римское население подчинялось своей юстиции).

Важнейшую роль в вестготском государстве играли собрания знати — гардинги. На них избирали королей, принимали законы, решали некоторые судебные дела. Гардинги собирались без определенной системы, ноих согласие было необходимо для крупных политических решений. В VII в. наряду с ними важными в жизни королевства стали церковные Толедские соборы, где решались не только церковные, но и общегосударственные дела. Большая роль собраний военной, церковной и управленческой знати вестготов в государстве подразумевала возрастание ее позиций в социальном строе: уже с VI в. здесь формировалась иерархия земельной собственности, создавшая разные уровни социальной подчиненности и привилегированности.

Некоторые институты римской государственности на захваченных землях вестготы оставили в неприкосновенности: таможенные пошлины, монету, налоговую систему (поземельный налог и торговый сбор).

Элементы предгосударственного строя германцев дольше других были сохранены в военной организации. Войско основывалось на территориальных ополчениях, которые собирались специальными управителями; оно имело право на часть военной добычи. Зародышем новой постоянной армии были гарнизоны, размещавшиеся в важных крепостях. С конца VII в. в войске появились черты, характерные для феодально-служилого строя: знать и крупные землевладельцы обязываются участвовать в походах со своими людьми.

Эволюция вестготского государства в направлении новой государственности была прервана вторжением в Испанию арабов и завоеваниемими в VIII в. Толедского королевства.

Другая часть восточногерманской ветви племен — остготы — после недолгого федеративного союза с Восточно-Римской империей образовала собственное государство в Италии. Территория Остготского королевства (493–555 гг.) охватила также приальпийскую Галлию (современные Швейцария, Австрия, Венгрия) и побережье Адриатического моря. Остготы отторгли в свою пользу до трети земель прежних римских землевладельцев, ранее захваченных предыдущими завоевателями.

В отличие от других германских народов, остготы практически сохранили в своем королевстве прежний государственный аппарат Римской империи; римское и галло-римское население продолжало подчиняться своему праву, своей администрации. Продолжали существовать Сенат, префект претория, муниципальные власти — и все они оставались в руках римлян. Готское население подчинялось сложившемуся на основе германской военно-родовой традиции управлению, которое одновременно было общегосударственным.

Власть короля у остготов была весьма значительной с самого времени овладения Италией. За ним признавались права законодательства, чеканка монеты, назначения должностных лиц, ведение дипломатических сношений, финансовые полномочия. Власть эта считалась стоящей выше закона и вне законов. Особым проявлением королевской власти, которая стала усиленно формировать новые социально-правовые связи в государстве, было право покровительства (tuitio). Покровительство могло быть оказано в праве, в подсудности, в обложении налогами или штрафами — отдельным лицам, которые тем самым приобретали особый статус обязанных королю или его вольных слуг. Строгого порядка наследия власти не было; во время войны короли избирались войском, но чаще на это влияли советы знатиили советы старейшин, которые, впрочем, уже не были постоянными институтами. Остатки военной демократии у остготов были слабее: в конце V в. практически отсутствовали подобия народных собраний.

Значительно большую роль (чем это было даже в Римской империи) играл Королевский совет. Это был и военный совет, и высший судебный орган. Его составляли советники короля, его оруженосец, дворцовое окружение — комитат. Комитат ведал назначением служителей церкви, определением налогов.

Дворцовое управление (формирующуюся центральную администрацию) составляли королевский магистр канцелярии (по позднеримскому образцу), компетенция которого ограничивалась только делами дворца, личный секретарь монарха — квестор, комиты священных щедрот и патримония (управляющие общегосударственными финансами и королевскими имениями соответственно). В главном государственное управление осуществлялось через территориальных правителей и особых посланцев.

На местах, в особых округах, вся полнота власти принадлежала готским комитам, или графам, назначаемым королем. Они имели военную, судебную, административную и финансовые полномочия в отношении как готского, так и римского населения, они контролировали деятельность прочих чиновников на своей территории. В их задачи входили также «сохранение спокойствия» на своих землях, полицейская деятельность. В пограничных областях роль правителей исполняли герцоги (duces), которым, помимо административной, военной и судебной власти, принадлежали и некоторые законодательные права на своей территории. Условное единство в работу такой полугосударственной администрации должны были вносить королевские посланцы — сайоны, которым поручались самые разные дела, в основном по контролю за другими управителями и чиновниками (без присвоения их функций), устранению правонарушений или особо важным происшествиям. Их полномочия также в равной мере касались и римского, и готского населения. Герцоги и графы также командовали готским войском, которое в Италии было уже постоянным и находилось на государственном обеспечении.

Традиции римской управленческой системы не только повлияли на полномочия многих ветвей власти королевства. Внешне полностью римским осталось городское управление, полностью были сохранены римская налоговая система и организация скупки продовольствия. Преемственность в государственной организации была настолько велика, что в королевстве сохранялись, по сути, две государственности — одна для римлян, другая — готская, каждая с собственной армией, судами (гражданскими, в уголовных делах был единый суд графов), практически с собственной верховной властью. Это разграничение опиралось и на социальные запреты (так, не разрешались готско-римские браки).

Остготское королевство оказалось недолговечным (в середине VI в. Италия была завоевана Византией). Но сложившийся в нем государственный строй был важным историческим примером значительного влияния традиций Римской империи на становление новой государственности.

В конце V в. в Северной Галлии (современная Бельгия и Северная Франция) сложилось раннее государство франков — наиболее мощного союза северных германских племен. Франки вошли в соприкосновение с Римской империей в III в., расселяясь из северных прирейнских областей. Во второй половине IV в. они поселились в Галлии на правах федератов Рима, постепенно распространяя свои владения и выходя из-под власти Рима. После падения Западной Римской империи франки (называвшие себя также салическими) захватили остатки римских владений в Галлии, разгромив образовавшиеся там самостоятельные полукоролевства. На завоеванных землях франки селились в основном целыми общинами-родами, забирая частью пустующие земли, частью земли бывшей римской казны, частью — местного населения. Однако в главном отношения франков с галло-римским населением были миролюбивыми. Это обеспечило в дальнейшем формирование совершенно новой социально-этнической общности кельтско-германского синтеза.

В ходе завоевания Галлии у франков возвысился вождь одного из племен — Хлодвиг. К 510 г. ему удалось уничтожить других вождей и объявить себя как бы представителем римского императора (номинальное сохранение политической связи с империей было одним из способов провозглашения своих особых прав). На протяжении VI в. сохранялись остатки военной демократии, народ еще участвовал в законодательстве. Однако значение королевской власти постепенно росло. В немалой степени этому способствовало увеличение доходов королей, которые установили регулярный сбор налогов в виде полюдья. В 496 (498 —?) г. Хлодвиг со своей дружиной и частью соплеменников приняли христианство, что обеспечило рождающейся государственности поддержку галло-римской церкви.

Ранее государство франков было слабо централизованным, воспроизводя в территориальной структуре родообщинное деление. Страна подразделялась на графства, графства — на округа (паги), прежние римские общины; низшей единицей, но весьма важной, была сотня. Округа и сотни сохранили самоуправление: окружные и сотенные народные собрания разрешали судебные дела, ведали раскладкой налогов. Граф не был общим правителем, он управлял только владениями короля в графстве (в других областях таких правителей звали сацебаронами); в силу домениальных прав ему принадлежали судебные полномочия и административные в отношении подвластного населения.

Основу государственного единства первоначально составляла преимущественно военная организация. Ежегодное собрание ополчения — «мартовские поля» — играли весомую роль в решении государственно-политических вопросов, в частности войны и мира, принятия христианства и др. К исходу VI в. они вышли из обыкновения. Но в VII в. восстановлены снова, хотя и обрели другое содержание. К VII в. на военную службу стали привлекать не только франков, но и галло-римское население, причем не только свободных, но и зависимых держателей земель — литов. Военная служба стала превращаться в общегосударственную обязанность, и «мартовские поля» стали по большей части смотрами военно-служилого населения.

К VIII в. произошло значительное усиление королевской власти. Она практически утеряла связь с институтом вождя военной демократии, но правильного наследия власти еще не установилось: династия Меровингов, ведущаяся от Хлодвига из рода Меровея, больше удерживала за собой королевскую власть. Правовые памятники эпохи начали упоминать о законодательных правах королей, о священном характере королевской власти, исключительности ее прав. Появилась даже идея о государственной измене (а значит, и подразумевалась обязательность подчинения государственным институтам королевской власти).

Центром государственного управления в VI в. стал королевский двор. При короле Дагобере (VII в.) утвердились как постоянные должности референдария (он же — хранитель печати короля), королевского графа (высшего судьи), главы финансов, хранителя сокровищ, аббата дворца. Двор и ближайшее окружение, в основном церковное, образовывали королевский совет, который влиял на заключение договоров, назначения чиновников, земельные пожалования. Чиновники для особых дел, финансовые, торговые и таможенные агенты назначались от короля и смещались по его усмотрению. Несколько особое положение было у герцогов — правителей нескольких объединенных округов.

До двух раз в год происходили собрания знати (епископов, графов, герцогов и др.), где решались общеполитические дела, главным образом церковные, и о пожалованиях. Наиболее многочисленными и важными были весенние, осенние были узкими по составу и более дворцовыми.

Одним из важнейших полномочий королевской власти была выдача пожалований — земельных владений. В первую очередь такие пожалования коснулись королевских дружинников, которые из служилых воинов стали превращаться в вассалов — в VII в. вошел в обиход и сам термин применительно к этому слою королевского окружения. Контроль за земельными владениями и службой усиливал общегосударственные полномочия королевского дворца.

К концу VI — началу VII в. перемены коснулись положения графской власти. Графы стали основной фигурой местной администрации, к ним перешли полномочия прежних комитов империи по командованию гарнизонами, судебной власти, контролю за чиновниками. Эта традиционность в становлении государственности была тем более реальной, что более половины известных за VI в. франкских областных правителей-графов были галло-римлянами по происхождению. Такая связь с местными общинами закономерно усиливала децентрализаторские тенденции.

Но и по своей природе раннее франкское государство не было прочным. С рубежа VI–VII вв. началось заметное обособление трех областей королевства: Нейстрии (северо-запад с центром в Париже), Австразии (северо-восток), Бургундии. К концу VII в. на юге выделилась Аквитания. Области заметно различались и составом населения, и степенью феодализации, и административно-социальным строем.

Текучий развал государства прежде всего вызвал ослабление королевской власти (тем более что еще в 511 г., деля власть между наследниками Хлодвига, церковный собор декларировал своеобразное устройство в виде «долевого королевства»). В конце VII в. реальные полномочия оказались в руках королевских майордомов — правителей дворцов в отдельных областях. Майордомы взяли в руки дело земельных пожалований, а с этим и контроль за местной аристократией и вассалами. Последние короли из Меровингов самоустранились от власти (за что получили в истории прозвание «ленивых королей»).

С конца VII в. формирование государства у франков началось практически заново, и пошло оно другим политическим путем. Хотя сложившийся аппарат королевского двора и королевского управления создавал несомненную историческую основу для этого процесса.

После длительной борьбы между разными ветвями франкской знати реальное управление страной перешло к майордомам Австразии. В 687 г. майордом Пипин Геристальский был провозглашен майордомом всего условно объединенного королевства. Власть, по сути, королевского назначенца приобрела самостоятельный характер по отношению к королевской. Должность майордома королевства стала наследственной, и это не оспаривалось ни королями, ни знатью. С рубежа VII–VIII вв. наследование отдельных управленческих должностей стало вообще государственной традицией.

К началу VIII в. в землях франкского королевства отчетливо проявился процесс формирования новых социальных сил. С одной стороны, это — крупные землевладельцы галло-римского происхождения и, меньше, германского (владения которых в большинстве были сформированы за счет королевских пожалований и охранялись иммунитетами). С другой стороны — не малочисленная категория зависимых крестьян, вольноотпущенников, вступивших в кабалу или под покровительство крупных землевладельцев и приобретших статус наподобие римских колонов. Крупнейшие земельные владения сконцентрировались у католической церкви, которая стала играть почти государственно-политическую роль в королевстве. Объективной задачей нового государства было увязать новую социальную структуру с политическими институтами — без такой связи любая государственность не вышла бы за пределы королевских дворцов.

Решение такой исторической задачи было осуществлено в ходе реформы Карла Мартелла (первая половина VIII в.), преемника Питана. Сущность ее заключалась в том, что земельные пожалования королей (по сути, майордомов) военно-служилым слоям становились не полной и независимой, а условной собственностью. Первые такие пожалования — бенефиции известны вообще с 730-х гг. в церковных владениях. Это соответствующим образом перестраивало и военную организацию, в чем также настояла особая нужда, поскольку Франкская монархия вела активные войны с арабами в Испании, с непокорными германскими племенами и полугосударствами на Востоке и с собственными мятежными магнатами. От имени короля значительный по размерам (но недостаточный для того, чтобы стать самовластным) участок земли жаловался в «благодеяние» (benefidum). Жаловался он в пожизненное пользование на условиях выполнения бенефициарием определенных служб — ранее всего военной, но и некоторых административных функций на местах. В случае смерти бенефициария владение могло быть закреплено за его наследником на тех же условиях; при неисполнении служилых обязанностей земля могла быть отнята королем, передана другому лицу. Земли для многочисленных пожалований были конфискованы у мятежных магнатов, а позднее была проведена частичная секуляризация церковных земель.

Ближайшие последствия реформы были значительными. Благодаря ей удалось создать многочисленное конное войско, которое тогда вышло на передний план, в ведении войны — рыцарство. Но что более важно, между монархией и основной массой привилегированного и свободного населения установилась реальная служило-политическая связь, основанная на иерархии земельной собственности, — феодальная в узком смысле.

При сыне и преемнике Карла Пипине Коротком совершился другой существенный для государства политический переворот. Опираясь на поддержку церкви (отношения с которой удалось урегулировать, после того как майордомы признали за ней номинальные собственнические права на ранее секуляризированные земли), Пипин Короткий низложил последнего из Меровингов и провозгласил себя официальным королем франков. Идейно-правовую основу для такого переворота заложил официальный ответ римского папы: «Заслуживает звать королем того, кто обладает властью, нежели того, кто ее не имеет, с тем чтобы порядок не был расшатан». «Ассамблея всех франков», а по сути, собрание знати (возрожденная майордомами с 730 г. взамен «мартовских полей»), подтвердила избрание. С тем чтобы придать новой монархии особый священный характер, Пипин короновался через особую процедуру миропомазания (в 672 г. символическое помазание на власть особо освященным маслом — миром позаимствовали у древних евреев вестготы, а от них — франки). Новый статус королевской власти, новая военная организация и социально-поземельная система, особые отношения правового и идейно-политического плана с церковью стали основами новой франкской монархии Каролингов (751–987 гг.), получившей название по самому знаменитому ее представителю Карлу Великому.

В правление Карла Великого (768–814 гг.) территория королевства значительно увеличилась за счет успешных завоеваний. Владения Каролингов охватили большую часть Европы: от Центральной Испании до Балтийского моря и от Северной Франции до Центральной Италии и Адриатического побережья; столицей был избран г. Ахен (современная Германия). Такое разрастание государства, без всякой опоры на этническое и социальное единство, безусловно повело к ослаблению единой государственной структуры. Опорой новой монархии становились только расширявшиеся вассально-служилые отношения и выросший из королевского двора новый государственный аппарат. В 800 г., вследствие особого политического давления Римской церкви (пытавшейся сделать из королевства орудие своих притязаний на гегемонию в Европе) государство было провозглашено империей. С этим значительно должны были сократиться статус и независимость отдельных земель в государстве.

Общеполитический процесс укрепления новой монархии закономерно отразился на формировании качественно новой государственной организации. Путями этого формирования стали, во-первых, многократное усиление политического и административного влияния королевского двора, во-вторых, постепенное огосударствление местного самоуправления, которое было одним из важных образующих элементов для варварского раннего государства. Велико было также воздействие церкви и церковных установлений, а также римской традиции политических институтов.

Королевская (императорская) власть приобрела особый характер и полномочия. Власть и личность императора получили священное признание со стороны церкви, тем самым как бы и особое божественное содержание. Императорские отличия власти означали, что франкские короли как бы уравнивают себя с византийскими (восточно-римскими) императорами, перенимают сходные полномочия и, соответственно, роль в отношении церкви. Это подчеркивал особый титул «Божьего помазанника, правителя империи римлян, короля франков и лангобардов». Титул императора сделал неоспоримыми законодательные права короля. Священный характер власти расширил представление о королевском управлении, одним из важнейших дел власти стала забота о состоянии церкви, а вместе с этим и административная подчиненность церкви монархам. Как монарх «Божией милостью», император приобрел особые права по поддержанию общественного мира в государстве. Это сделало его неоспоримым главой юстиции, а помимо этого, дало ему практически неограниченную власть наказания. Наконец, на основе уже не только домениально-бенефициарных прав, но и как глава всего государства король считался главой войска, располагал правом строить крепости в любых землях государства.

Центральный государственный аппарат по-прежнему был сосредоточен в королевском дворе. Он разросся, и в нем началась известная управленческая специализация. Должность майордома была упразднена еще Пипином в VIII в. Государственные дела в основном распределялись между 8 дворцовыми чинами: сенешал руководил делами дворца, пфальцграф (или королевский граф) осуществлял королевское правосудие, маршал и коннетабль заведовали военным делом и принимали по поручению короля командование войском, камерарий ведал королевским имуществом и казной, канцлер вел дипломатические и общегосударственные дела, подготовку законодательства. Большое значение в управлении имел архикапеллан, духовник короля и аббат двора, — Карл Великий нередко прислушивался к его рекомендациям. Кроме этого, было несколько специализированных чинов чисто дворцового управления: стольник, чашник, управляющие. Особую государственную роль играл в монархии Каролингов канцлер — к нему постепенно переходили основные нити государственного управления, кроме военных дел. Он возглавлял канцелярию из профессиональных работников, чаще духовных лиц; они готовили государственные документы, дипломатические акты (сохранились сведения об употреблявшихся при франкском дворе особых «тиренских нотах» — древних приемах стенографии).

При Каролингах собрания знати стали отождествляться с вообще «генеральной ассамблеей франков». Проводились они традиционно весной (но уже в мае) и осенью. Созывал собрания король в своем дворце (при Карле Великом такие собрания проводились 35 раз). Обычно на согласие собраний король выносил свои законы-капитулярии, а также крупные акты о земельных пожалованиях. Обсуждение длилось по 2–3 дня. Заседали раздельно духовные и светские чины, но наиболее важные вопросы решали вместе.

Основной фигурой государственного управления на местах оставался граф, однако его статус и полномочия существенно изменились. Граф не был больше условным главой местных общин, а чисто королевским назначенцем. Старые графские округа были уничтожены, и на их месте образовано 600–700 новых. Полномочия графов стали шире и приобрели в основном общеправительственный характер. Типичная формула их назначения гласила: «Поручаем в твое ведение и управление… дабы ты давал справедливое правосудие, защищал вдов и сирот, наказывал воров и разбойников, чтобы народ под твоим управлением благоденствовал и наслаждался миром, и все что положено, чтобы вносил ежегодно в нашу казну». Граф имел право налагать штрафы (до 15 солидов), осуществлял полицейскую власть, ведал местами заключения.

Графства делились на сотни с судебными и финансовыми полномочиями; сотню возглавлял викарий или центенарий (сотник).

Новым административным институтом Каролингов стали королевские посланцы (missi). Это были королевские назначенцы с высшими контрольными полномочиями. Главной их задачей был контроль за графским управлением и выполнение некоторых особых, чаще финансовых и военных поручений короля: «Наши миссы поставлены для того, чтобы доводить до сведения всего народа обо всем, что мы постановили нашими капитуляриями, и для того, чтобы пещись об исполнении наших постановлений всеми во всей полноте».

Посланцы были как ординарные (регулярно назначавшиеся на год), так и чрезвычайные (для выполнения поручения). В графства ежегодно направлялось по одному духовному и одному светскому посланцу. Помимо этого, особое управление с аналогичными представителями существовало в собственно королевском домене.

Финансовая организация империи к этому времени уже отошла от римских традиций и основывалась на своих источниках. Доходы казны складывались из военной добычи, налогов на покоренные народы и земли (сами франки обладали иммунитетом), поступлений от чеканки монеты, отправления правосудия (1/3 штрафов шла королю), прямых и косвенных налогов разного рода. Основная тяжесть налогообложения падала на церковные земли, аббатства и монастыри.

Военная организация основывалась на теоретически всеобщей воинской обязанности свободного населения (землевладельцев). Однако реально службу обязаны были нести лица, обладавшие необходимым минимумом дохода (вооружение и другое обеспечение проводилось за личный счет). Способствовала подмене всеобщей обязанности своего рода рекрутчиной сотенная организация: сотни выставляли нужное количество воинов. С развитием вассальных отношений в круг военной обязанности втягивалась клиентела вассалов. Для содержания армии определялся особый налог на монастыри. Всего империя могла располагать армией численностью до 35 тыс. конных и до 100 тыс. пеших воинов, но реально собрать такую массу было невозможно; в поход обычно шли из близлежащих к месту военных действий или более доступных королевской власти графств. С VIII в. появилась тяжелая и легкая кавалерия, которая стала основной силой войска. Управление осуществлялось королевским двором и графами. В середине IX в. для упрочения постоянных связей отрядов были созданы региональные командования.

Империя только в общеполитическом смысле представляла единство. Реально она распадалась на различные области, каждая из которых сохраняла в большей или меньшей степени свои административные и политические традиции. С 802 г. историческая часть империи была разделена на особые зоны, родственные церковным большим округам; во главе каждой такой зоны ставилась группа особых государственных посланцев (из высших духовных и светских чинов), осуществлявших надзор за графами и другими властями. Присоединенные области (Аквитания, Прованс) подразделялись на прежние королевства, главы которых сохраняли звание принцев и, частично, прежние полномочия. Наконец, окраины (главным образом восточные) управлялись очень по-разному; наиболее типичным было управление посредством назначенных префектов.

Большую роль в государственных делах и текущей администрации играли церковные власти — епископы, которые пользовались не только церковными землями и людьми, но и располагали общей юрисдикцией, были частью и военной организации.

Усиление государственных институтов и влияния власти на общественную жизнь сопровождалось возрастанием роли законодательства. Только за годы правления Карла Великого было издано около 200 капитуляриев — актов короля, направленных в адрес населения, должностных лиц, церкви (от capitui — глава, т. к. капитулярии разделялись на разделы-главы). Основными предметами капитуляриев были судебные и административные дела, социальные и даже семейные отношения, религиозные и церковные учреждения, управление хозяйством и организация школ. Значительное число капитуляриев полностью и еще больше частично были посвящены вопросам морально-нравственного порядка, поддержанию в империи особых отношений, «королевского мира» и всеобщей взаимной заботы; эти мотивы были особенно важны в связи с провозглашением государством своих задач по созданию христианской монархии мира.

Важной задачей государственного и церковного управления власть провозглашала соблюдение права и законности. В особенности значительны эти мотивы были в Аахенских капитуляриях 802 и 812–813 гг. Правосудие должно ориентироваться только на существующие законы или верховную власть короля: «Никто да не дерзает по умыслу или лукавству нарушать записанную правду и самому себе чинить правосудие, притеснять вдов…» Местные власти, графы обязывались знать законы королевства. Особую роль в церковном управлении должна была играть правильность принимаемых решений. Для этого всем церковным служителям предписано было иметь заместителей и сотников «законы разумеющих и преданных правосудию», с тем чтобы делами их возрастали выигрыши и авторитет святой церкви.

Одним из важных направлений законодательства стало регулирование домениального королевского хозяйства. Специально этим вопросам был посвящен «Капитулярий о поместьях» (capitulario de villis) начала IX в. Многочисленные наставления и правила для управляющего преследовали цели обеспечить королевский интерес и доходы с поместий («Чтобы поместья наши, коим мы определили обслуживать наши собственные нужды, всецело служили нам, а не другим людям») и сохранение установленных отношений в королевских землях. Управляющим запрещалось объявлять собственными вассалами подчиненных людей, им предписывалось строго по наставлению исполнять предписанную службу. Капитулярий определял нормы и порядок натуральных сборов и повинностей с вотчин, использование труда рабов и зависимого населения.

Важное место занимали меры, направленные на сокращение произвола местных властей, на ограничение самовольных действий графов и епископов. Специальный капитулярий был посвящен урегулированию порядка несения воинской службы и злоупотреблений в ее отправлении, предотвращению «непослушаний графу и государевым посланцам». Вместе с тем в большом числе законов местным властям предоставлялись все новые и новые полномочия в судебных делах, вводились наказания за новые, ранее не известные традиционному праву преступления. Нередко это было связано с желанием подавить местный сепаратизм новозавоеванных областей и не вполне подчинявшихся королевской власти территорий империи. Особой жесткостью отмечены Саксонские капитулярии 782 г., которыми вводились запреты на народные собрания у саксов, преследования за попытки возродить язычество в своей земле или как-то выступить против административных и финансовых полномочий церкви; преступников предписывалось предавать смертной казни в произвольной форме. Повторный Саксонский капитулярий 797 г. несколько смягчал санкции, однако общая линия была заявлена недвусмысленно.

Связанные реалиями времени, капитулярии закрепляли и особые отношения королевской власти со знатью, в частности привилегии знати быть подсудными только королю. Централизаторские устремления законодательства в особенности ослабли с расширением империи и к концу царствования Карла Великого.

Несмотря на усиление королевской власти Каролингов и рост значения централизованного управления, государственно-политическое единство империи было условным. Со смертью Карла Великого и переходом власти к его наследникам, оно стало почти иллюзорным. Империя позволила окрепнуть крупным феодальным магнатам, которые не нуждались более в единой государственности, тем более возложившей на себя мессианскую задачу. Только церковь активно выступала за сохранение единства империи, при том что позиции значительной части епископов в отдельности были иными.

В противоречии с интересами государственности как целого находились и домениальные традиции Каролингов. Еще Карл Великий был готов ликвидировать единство империи, в 806 г. издав особый капитулярий о разделении власти между своими наследниками. Разделение это касалось не только территорий, но и политических полномочий. Под давлением церкви преемник Карла Людовик был вынужден изменить порядок престолонаследия и сохранять политическое единство. Согласно капитулярию 817 г., историческая часть империи вместе с императорским достоинством должны были наследоваться по принципу майората — одним из сыновей, остальные получали обычные королевские титулы и права над остальными частями бывшей империи. Доминирование империи над остальными королевствами предусматривалось более политико-идейным, чем реально правительственным. Правда, вскоре капитулярий был отменен. И после нескольких лет политических споров сыновья Карла заключили Верденский договор 843 г. Согласно нему, Франкское королевство политически разделялось на три примерно равные части (раздел государства был непростым, собравшиеся в 842 г. 120 советников для подготовки трактата не имели, как отметил современник, «ясного представления о размерах империи в целом»). Каждый из братьев получил часть исторической территории Франкского государства, и далее раздел шел в основном по сложившимся королевствам: Карлу достались земли Франции, Людовику — Германии и Австрии, Лотарю — Германии, Италии и Прованс. Лотарь, как старший сын, сохранил за собою титул императора — уже чисто номинальный. С разделом франкской империи было положено историческое начало последующему становлению новых европейских государств на национальной основе.

Однако даже образовавшиеся королевства были чрезмерно велики для государственных связей того времени, когда все они основывались по преимуществу на личных связях и отношениях вассалитета. Уже в середине IX в. Карлу Лысому пришлось заключать дополнительные соглашения о власти вначале со своими братьями, затем с крупными феодалами. С конца века восстановился избирательный характер королевской власти, возродилась номинально «генеральная ассамблея», которая на деле была только собраниями феодальной знати.

Королевские престолы стали орудиями в клановой борьбе между отдельными группировками феодалов. Начиная с 920 г. стали возникать самостоятельные автономные графства, герцогства, которые на основе традиционной самостоятельности администрации объявляли и политическую независимость. Особую роль среди новых графств и феодальных кланов к середине Х в. приобрел клан Роберта Парижского, бокового родственника Каролингов. После нескольких десятилетий междуусобиц, смут в империи, активного вмешательства германских королей в общеимперские дела стабильность была достигнута только при совместном соглашении феодальной знати о будущем политическом устройстве. Коронация последних из Каролингов свершалась с оговоркой, что править они будут сообразно советам князей и главного из них герцога франков. Со смертью в 987 г. Людовика V династия Каролингов пресеклась. Феодальная ассамблея выбрала новым королем западных французских земель — основного наследника империи — представителя рода Робертинов Гуго Капета.

Варварские королевства, которые сложились в Европе во второй половине I тыс. главным образом благодаря политическому становлению германских народов, были различными по территориям и существовали весьма разное время — от полустолетия до нескольких веков. Ких числу относятся также Вандальское королевство в Северной Африке (429–534 гг.). Бургундское королевство в центральной Галлии (457–534 гг.), Лангобардское королевство в Северной Италии (568 — 770-е гг.) и другие, менее значительные. В историческом родстве с такими государствами было и Англосаксонское государство (см. § 25). Несмотря на все внешние различия, это была государственность одного исторического типа и одной формы — все они были раннефеодальными монархиями, родственными по государственной организации, системе властных отношений в обществе и принципам осуществления государственной деятельности.

Становление раннефеодальных монархий, варварских королевств, исторически происходило под огромным влиянием традиций государственности Римской империи. Не только потому, что почти все эти государства германских народов (как первоначально господствующего слоя) существовали на бывшей территории империи. Новая государственность формировалась как синтез учреждений, институтов и идей, унаследованных от Рима, и тех, что выросли на собственной основе политической эволюции и собственных традициях военно-родового быта. В истории одних королевств влияние римских традиций и институтов было небольшим вначале (Франкское королевство), у других (остготов или лангобардов) могло быть преобладающим. Однако это не значило, что в итоге такого исторического синтеза возродился прежний античный тип государственной организации. Раннефеодальные монархии были новыми государствами в самом широком смысле этого слова, отличавшимися целым рядом качественно новых черт политической организации. Главнейшие учреждения и принципы деятельности раннефеодальной государственности в равной мере отличны и от римского строя, и от протогосударственных институтов германских народов.

Основой политических отношений в новых государствах стали особые, обусловленные новыми формами поземельных отношений, феодальные связи, выросшие из военной службы и личных отношений прежних дружинников к своему вождю-королю. Эти связи образовали особую иерархию сюзеренитета-вассалитета, выражавшуюся как в обладании земельными богатствами страны, так и в принципах военной службы и правовых основах государственности. Одной из двух главнейших осей новой государственности была поэтому военная организация. Второй такой исторической осью была церковная организация, которая в большинстве раннефеодальных монархий была не только важнейшим накопителем общественных богатств и финансовым аккумулятором, но и реальной административной институцией, особенно важной тем, что по природе своей подчинялась единой власти римских духовных правителей. Церковь же привносила в новую государственность столь необходимую для формирования и существования ее новую государственную идею. Социально-правовой быт всех раннефеодальных государств основывался на принципах патроната, одновременно рожденного и германскими, и римскими правовыми традициями, но в новых условиях ставшего основой создания особого вотчинного мира. Раннефеодальная монархия характеризовалась в целом наличием слабого государственного аппарата, в основном он сводился к домениальному королевскому управлению. Это подразумевало непосредственное участие феодальной и служилой знати (равно германского и римского происхождения) в управлении, вплоть до того, что закреплялись привилегии знати на наследственное традиционное занятие государственных должностей. В местных делах и на местном уровне государственного управления знать господствовала безусловно. Причем это не была слабость централизованности власти — это была сама суть новых государственно-политических связей. Наконец, сама монархия — единоличная власть и связанные с нею институты — не носила общеполитического характера, а была патримониальной, неразрывной с полномочиями и правами короля в отношении своих собственных вотчин, где он выступал как наиболее могущественный и полновластный хозяин-патрон, по-своему и только в собственных видах устраивавший государство. В отличие от античного полиса раннефеодальная государственность с самого начала была начисто лишена каких-либо демократических традиций и ориентиров; сословный строй был оборотной стороной раннефеодальной монархии, и укреплялись они параллельно.

Несмотря на то что для германских народов (и некоторых других в Европе) раннефеодальная монархия была также первой исторической формой государственности, выросшей для этих народов на месте протогосударственных структур (как и античный полис для Рима и Греции), раннефеодальная монархия составляла новую и более высокую историческую форму по своему влиянию на общество и по охвату общественных связей государственным регулированием.

В эпоху варварских королевств регулирование отношений внутри германских племен строилось, помимо королевского законодательства, на обычном праве. Основы общественно-юридического быта германских народов были в главном едиными, поэтому формирующееся право к середине I тыс. составило целостную систему особого германского типа. Это германское право стало вторым по важности, наряду с римским правом, источником всей позднейшей европейской юридической культуры. В условиях сначала протогосударств, а затем и ранней государственности обычное право германцев было записано и частично кодифицировано. Эти письменные своды получили название варварских правд (собственное историческое название — Закон). У разных ветвей германских народов оформление писаного обычного права происходило в разное время: это соотносилось с историческими различиями в степени проникновения ранней государственности в общественный быт, с местными особенностями становления публично-правовой общности того или другого народа. При всем типическом сходстве варварские правды поэтому различаются по содержанию конкретных предписаний, наличию тех или других правовых институтов, по соотношению с королевским законодательством своего времени.

Ни одна из известных варварских правд не дошла в своем первоначальном и подлинном виде, многие известны в разных по составу и относящихся к разному времени редакциях. Для большинства правд время их возникновения (т. е. первоначальной записи и официального ее признания) определяется примерно: Вестготская правда — конец V в., Бургундская — конец V — начало VI в., Салическая — конец V — начало VI в., Аллеманская — VI–VIII вв., Баварская — середина VIII в., Рипуарская — VI–VII вв., Лангобардские законы — середина VIII в., Тюрингская — IX в., Саксонская правда — VIII — Х вв. Известно еще несколько правд более мелких племенных союзов. К тому же типу варварских правд относятся многочисленные ранние систематизации англосаксонских законов (см. § 25) и записи исландских, скандинавских, датских правовых обычаев.

Все варварские правды сложились под значительным влиянием институтов и принципов римского права (кроме ранних — Вестготской и Бургундской). Это влияние главным образом отразилось на регулировании новых социальных отношений, рабства, обязательств, а также отношений между королевской властью и подданными. Все правды были записаны на варварской латыни. Как исторический тип варварская правда — сложный по составу, разноплановый кодекс. Значительное место в них заняли выдержки (или даже полные тексты) из королевских капитуляриев и эдиктов; многие из таких или меняли правила обычного права, зафиксированного в других разделах правд, или санкционировали государственное применение писаного права.

Правды были записью права узконационального применения: они не исключали того, что проживавшее на территории варварских королевств галло-римское, итальянское или испанское население будет судиться по своим законам. Поэтому крайне малое место в правдах заняло частное право: не только в силу недостаточной выраженности соответствующих отношений в быте германцев, но и потому, что наряду с германским в королевствах продолжало жить и римское право. Правды были поэтому привилегированным правом. Их содержание ограничивалось особо значимыми обычаями в земельных или семейно-родовых отношениях и нормами судебного и уголовного права. Нормыимели в подавляющем большинстве казусный характер; в более поздних правдах появляются уже и предписания общего содержания, посвященные охране привилегий церкви или короны.

Во всех известных случаях оформление записи обычного права связано с инициативой королевской власти. Государственную силу правды подчеркивали специально изданные указы, сопровождавшие текст. Иногда издание было приурочено к собранию союза или объединения племен (например, Саксонская правда утверждена съездом в 802 г.). Причина такой заинтересованности власти не вполне ясна, поскольку основой судебных порядков еще долгие века оставалось произнесение права особыми судьями-рахинбургами. Возможно, это было признание обычного права юрисдикцией королевских судов, возможно — конкретные политические соображения (например, Баварский закон состоял из трех частей, где собственно обычному праву уделялась треть, а две первые говорили о статусе церкви и о герцогской власти над баварцами).

Одной из ранних и вместе с тем классических правд считается Салический закон, принятый у франков; его самая ранняя часть относится к концу V в. (486–496 гг.). Утвержденная преемниками первого франкского короля, редакция текста состояла из 65 глав-титулов, каждый из которых посвящался своему юридическому вопросу. Позднее, оставаясь основным сводом собственного права франков, Салический закон неоднократно дополнялся и расширялся; так возникли редакции, названные Эмендата (VI–VII вв.) и Геральдия (при Карле Великом). Сохранилось предание, что первоначальная запись Салического закона была произведена специально избранными мужами от четырех франкских племен в целях «приверженности к справедливости и сохранения благочестия». Однако в целом бытование Закона связано только с заинтересованностью королевской власти, санкционированием обычного права желавшей вмешаться в сферу действия общинных и племенных судов. Появление самой ранней редакции связано также и с денежной реформой, проведенной первым из королей: заменой медных денег на серебряные и золотые и соответственно новой тарификацией судебных штрафов.

Салический закон в самой минимальной степени испытал воздействие римского права, сохранил даже некоторые остатки языческой старины и родовых обычаев германцев. Традиционной архаичности предписаний сопутствовала еще одна особенность: многие судебно-правовые процедуры были неразрывны с символическими священно-обрядовыми действиями, лишенными реального содержания, но важными для общественного признания тех или других фактов. Так, заявление о желании заключить вторичный брак сопровождалось взвешиванием монет, передача имущества — особым разбрасыванием стеблей растения, призывание родственников к помощи в обязательствах — бросанием «горсти земли» и перепрыгиванием через плетень. Поддержание общинного мира было в большей степени целью Салического закона, чем проведение государственной репрессии; это характерно для раннего, в значительной степени еще догосударственного права.

Общество Салического закона (и в большинстве других варварских правд) как бы совмещало в себе два уклада: один — архаический, общинно-родовой с установкой на привычное социальное равенство и родовой коллективизм, другой — заданный формирующейся ранней государственностью с закрепляемым ею неравенством в зависимости от отношений с властью. В орбиту варварского права вовлекались также и галло-римляне: их собственность и безопасность охранялись так же безусловно, хотя и не всегда с помощью аналогичных правовых институтов.

Право было ориентировано на общинный быт в том, что касалось общей организации порядка жизни, семейных и имущественных отношений. Однако общинные связи франков были уже двойственными: в одних правовых отношениях проявлялось доминирование прежней родовой, в других — соседской общины. Поселение в общине зависело от согласия всех других полноправных общинников (но оно уже было возможно, т. е. община не замыкалась родственными связями). За старым жителем селения-виллы сохранялось право категорически возражать против поселения — и это требование должно было удовлетворяться в правовом порядке. Правда, закон признал как бы давностный срок такого поселения — «если в течение 12 месяцев не будет представлено никакого протеста, он должен остаться неприкосновенным, как и другие соседи». Соседские права не были абсолютными: поселение по указу короля должно было признаваться общинниками безусловно; простые франки тем самым утрачивали значение перед королевскими слугами и дружинниками.

Земля находилась в индивидуальном владении семьи. Выделенные ей участки как пахотного поля, так и лугов считались «огороженным местом». Различные посягательства на чужое поле или луг были или преступлениями, или вообще противоправными, хотя и с разной мерой ответственности. Леса и некоторые другие угодья рассматривались только как совместная собственность общины, и их использование регламентировалось коллективным интересом. Наследственное владение постепенно формировало особый институт — аллод, под которым понималось чисто семейное право пользования огороженными участками и принадлежащим к ним имуществам. Право пользования наследовалось с преимуществом мужского потомства (в VI в. у франков право наследования получили и дочери, а также братья и сестры умершего, при отсутствии его сыновей). Закон не предусматривал никаких сделок с аллодом (впрочем, возможно, это регулировалось нормами римского права). Движимое имущество также рассматривалось как семейное владение: распорядиться им на случай смерти кто-либо в пользу третьего лица мог только через особо сложную процедуру аффатомии с участием общинной сходки и отсрочкой передачи на год.

Общинно-родовые традиции сохраняли свою силу в семейных отношениях. Брак заключался с обязательного согласия родителей, сохраняя черты древнего выкупа невесты у рода. Похищение невесты, насильственное заключение брака влекло обязанность (по Саксонскому закону) вернуть невесту и выплатить значительный штраф семье «за обиду», практически равный выкупу за убийство. Сходный по размеру штраф выплачивался и тогда, когда брак заключался без согласия сородичей, но с согласия невесты. Семья мужа сохраняла символическое право на его вдову в случае смерти супруга: постороннее лицо, желавшее заключить с нею новый брак, должно было платить особый условный выкуп — рейпус. В других отношениях у германских народов женщина стояла в более выигрышном положении, чем у романских: она обладала особым имуществом, полученным перед свадьбой, пользовалась особым покровительством права в связи с посягательствами на ее честь или безопасность.

Постепенное проникновение государственного уклада в общинный быт франков зафиксировано Салическим законом применительно к статусу отдельных категорий населения. Наряду с вполне свободными и полноправными франками, в равной мере отвечающими за содеянноеими или в отношенииих, закон выделил как привилегированные слои, так и неполноправные. Находившиеся в особом доверии у короля, его слуги и дружинники — антрустионы (новая знать) — обладали привилегией особой охраны их жизни, чести и телесной неприкосновенности. Более высокой защитой, чем рядовые франки, пользовались и римляне — королевские сотрапезники. Но галло-римское население, никак не связанное с королевской службой и новой иерархией, считалось стоящим ниже свободных франков. В самом низу условной социальной лестницы находились рабы: они приравнивались к имуществу в случае нанесенияим повреждений илиих убийства, браки с рабами или рабынями были или наказуемыми, или вели к потере собственного статуса. Незаконный отпуск на волю чужого раба рассматривался наравне с нанесением ущерба чужому владению и наказывался штрафом. К рабам в главном приравнивались литы — полусвободное население (попавшие в кабалу или прежние колоны). В отношении охраныих жизни и безопасности литы не отличались от рабов; неправомерный их отпуск на волю также считался преступлением. Преступления, совершенные рабами и литами, карались строже; к ним применялись пытки при расследовании. Социальные градации только в случае с несвободным населением были взаимосвязаны с имущественным положением. Различия в статусе свободных зависели исключительно от положения в военно-служебной иерархии и личной близости к власти.

Варварские правды, равно как и королевское законодательство, существовали в пространстве традиционной, пришедшей из догосударственных времен судебной организации. Судебные установления практически совпадали с органами общинного самоуправления, а в процессе укрепления государственности суд становился доминирующей функцией территориальных народных собраний.

Судебные собрания франков (и других германских народов) были двух типов. Первый, основной, — окружные под председательством особого старейшины — тунгина, а позднее — королевского графа. Второй — сотенные под председательством центенария, или сотника. (Со второй половины VII в. графы стали доминирующими руководителями собраний всех видов, хотя в эпоху Каролингов — с 811 г. — им предписывалось лично председательствовать только в особо важных случаях; в прочих — ставить своих назначенцев-викариев.) На собраниях могли присутствовать все свободные полноправные общинники, присутствие даже вменялосьим в обязанность под угрозой штрафов. Позднее бедняков стали освобождать от участия в судах, а еще позднее власть рекомендовала привлекать к собраниям по преимуществу «знатных, мудрых и богобоязненных» общинников — суд всех превратился в суд некоторых, в большей степени подконтрольных власти. Непосредственно судьями были не члены собрания, а особые традиционные знатоки права — рахинбурги; их правовое суждение одобрялось (или не одобрялось) народом. Окружные собрания созывались периодически — раз в шесть недель, сотенные — по специальному созыву. И разбирались на них разные по значимости дела: в окружных — наиболее важные (о свободе, о преступлениях, связанных со смертью, против королевской власти или королевских людей и т. д.); в сотенных — о движимом имуществе, о долгах, о штрафах. При Карле Великом окружные стали собирать всего до трех раз в год, а основными стали сотенные, находившиеся уже под контролем графов и состоявшие из части общинников — скабинов (позднее — шеффенов). Изменилсяи их характер: если раньше собрания проводились под открытым небом, что условно обеспечивало гласность и открытость разбирательства, его народную оценку, то теперь было постановлено, что суд должен происходить под крышей, «дабы из-за солнечной жары и дождя не забросили общественной пользы». Благое улучшение неминуемо оборачивалось более узким характером разбирательства.

Судьи-рахинбурги принимали на себя перед каждым процессом обязательство следовать доказательствам и «провозглашать право». Истецимел право потребовать от судей высказать решение (т. е. рассмотреть дело); за отказ от этого рахинбургов предписывалось, по Салическому закону, штрафовать. Значительный штраф (примерно равный плате за убийство) угрожал судьям и за неправовое решение, если это будет доказано. На общинные суды можно было принести жалобу в высшую инстанцию — королевский суд. Суд был единичным, именно королевским: здесь председательствовал или сам король, или его майордом во главе своих дворцовых советников и слуг. Позднее, при Каролингах руководителем дворцового суда стал пфальцграф (впрочем, дела знатных обязан был разбирать сам король). В эпоху Салического закона сотенный суд, как традиционный, считался как бы приоритетным: это был истинно народный суд. При Каролингах значение королевского суда возросло. Помимо этого, имелись также вотчинные суды, где судил крупный землевладелец, и церковные суды.

Процесс по всем делам был исковым, возбуждение жалобы или обвинения было частной инициативой общинника. Вызов в суд происходил при свидетелях. За отказ от явки угрожал штраф. Впрочем, неявка была, вероятно, фактом более распространенным: например, Рипуарская правда разрешала повторять вызов до 7 раз. Устанавливались и новые определенные сроки для повторной явки. В случаях невыплаты займа в ходу был арест имущества должника семью рахинбургами до судебного рассмотрения. Явка в суд истца и ответчика, обвинителя и обвиняемого должна была быть личной, суть жалобы или обвинения формулировал сам истец (возможно, даже по-латыни). После возражений ответчика собственно вершился суд. Суд шел в две условные стадии: вначале рахинбурги провозглашали обычаи (право) к делу, потом выносили суждение (приговор или решение). На суждение можно было возражать, но тотчас, «не переминая ноги». Собрание народа подтверждало криком суждение. Предполагалось, что это должно быть единогласно, но, разумеется, недовольное меньшинство заставляли умолкнуть.

Наличие или отсутствие реальных доказательств существенно влияло на ход разбирательства. Были безусловные доказательства, которые не подлежали оспариванию (поличное или королевская грамота при земельных спорах). Вору, застигнутому с поличным, привязывали украденное на спину и так вели на суд. Только в 560 г. преступникам, взятым на месте преступления, стали предоставлять слово в суде, до тогоих предписывалось умертвлять (если речь шла о тяжких действиях) без возражений. Были условно-объективные доказательства: жребий или присяга (соприсяжничество). По жребию определялись те, кто подлежал наказанию в случае массовых преступлений (если кого-то убили во время драки, бунта и т. п.). По Салическому закону коллективное вменение ограничивалось «скопищем» до 7 человек, вина остальных должна была быть конкретно доказана. Присягой можно было подтвердить или отвергнуть самые разные, но не очень значительные обвинения; наилучшим выходом было совместное соприсяжничество сородичей или общинников в «доброй славе и имени» обвиненного. В делах против несвободных или рабов доказательства исчерпывались показаниями под допросом (пыткой). Одним из распространеннейших доказательств был Божий суд — главным образом в виде ордалий. За отсутствием реальных доказательств для выяснения правоты того или другого участника прибегали к испытанию огнем, водой и др., считая, что Бог косвенно укажет на правого или виноватого. Германцы (не только салические франки) применяли ордалии нескольких видов: 1) «котелок» (когда испытуемому полагалось вынуть камень или кольцо из кипящего котла); от испытания можно было и откупиться за 1/5 положенного штрафа; 2) огнем (сунуть руку в огонь, пройти по раскаленным лемехам, взять кус железа в руки, для женщин — пройти в одной рубахе сквозь костер; по характеру ран судили о «вине»); 3) холодной водой (испытуемого опускали на веревке в чан или реку, если тонул — виноват); 4) крестом (вытянуть руку на богослужении, если, устав, опустил — значит, Бог не пожелал укрепить силы); 5) хлебом и сыром (втыкали обличенному в рот ячменный хлеб с сыром, если давился — виноват); последние два вида применялись в обвинениях против духовных лиц, особенно монахинь. Характер обращения к Божьему суду имел и судебный поединок. Салический закон его не упоминает, но в Бургундском он описан особо. Биться следовало лично, только женщины и старики могли выставить наймита, вначале только с щитом и батогом, позднее вошло в обиход и оружие. С IX в. знать стала биться на конях. Поединок шел до захода солнца, проигравший или убитый объявлялся виновным и подлежал наказанию. Наконец, важное место занимали свидетельские показания. Свидетели делились на случайных (т. е. судебных — свидетелей преступления или нарушения) и свидетелей факта, которых приглашали в расчете на будущее подтвердить заключение сделки, займа и т. д. (например, в Рипуарском законе, если сделку не заключали письменно, следовало пригласить 6 или 12 свидетелей — мальчиков, которым «для памяти» надрать уши). Свидетельствование считалось общественным долгом. За лжесвидетельство, за уклонение от участия в судопроизводстве на свидетелей мог быть наложен штраф. В случае же намеренного отказа от дачи показаний, помимо штрафа, свидетель объявлялся вне закона и, видимо, изгонялся из общины.

Исполнение судебного решения было делом истца. В случае отказа виноватого добровольно исполнить постановленное судом, можно было обратиться к помощи короля. Крайним средством принуждения было лишение виноватого «королевского покровительства»: тогда каждому, кто давал осужденному кров и пропитание, угрожал большой штраф. Решения по имущественным делам (изъятие вещи и т. п.) исполнялись графами, которые также несли личную ответственность за справедливость исполнения.

Салический закон, как большинство иных варварских правд, был прежде всего сводом уголовных наказаний. Наказание по варварскому праву преследовало двоякую цель, что соответствовало двойному характеру предписаний и запрещений уголовного характера в законах: оно должно было искупить вину преступника в удовлетворение сородичей потерпевшего (чтобы предотвратить нескончаемую кровную месть или саморасправу), также оно должно охранить соблюдение «королевского мира», т. е. установленного и признанного властью общественного порядка. Поэтому главенствующим видом наказания становился выкуп (определенный как судебный штраф). Этот выкуп был больше или меньше по размеру в зависимости от общественной оценки значимости преступления: его характера, его последствий. Особый смысл заключался в назначении выкупа за убийство — он носил специфическое название вергельд. Вергельд выплачивался уже не самому потерпевшему, а его детям и боковым родственникам, а в случае отсутствия последних часть отходила в королевскую казну. К выплате штрафов (вергельда) мог быть осужден только полноправный свободный франк. В отношении несвободного населения (рабов, литов) применялись другие наказания: смертная казнь, кастрирование, битье плетьми и пытка. Но если и свободный общинник оказывался настолько беден, что не мог заплатить присужденного ему (а родственники не ручались за него и не помогали ему в выплате вергельда), то и франков предписывалось казнить смертью (видимо, через повешение). В чисто королевском праве в ходу были и другие, более жестокие наказания: «снять голову за неповиновение», выколоть глаза и т. п.

Уголовные предписания и описания отдельных преступлений в варварских правдах в особенности отмечены казуистическими подробностями, вероятно, важными для оценки совершенного судом. Например, при повреждении черепа описывалось, что тот «распадется на три части» или какая-то черепная кость упадет на щит так, что будет слышно через дорогу. Так же подробно и со спецификацией фиксировались разного рода побои и кражи. Это характеризует не только недостаточное развитие правового языка или абстрактных оценок в законах, но и особый подход к уяснению того, в чем же состояло преступление и, затем уже, степень его злостности, опасности. Так, нанесение одновременно трех смертельных ударов считалось за три отдельных убийства и, соответственно, иначе каралось (правило, характерное для ранних шведских законов в наибольшей мере). В общественной оценке преступлений был и еще один важный мотив: нарушение свободным некоего условного уровня поведения, признаваемого за достойное и честное, пусть и повлекшего преступление. Поэтому, например, за преступления в отношении детей или женщин назначались более высокие штрафы, чем за мужчин. Поэтому строже каралась всякая чрезмерность в преступлении, неестественность, разного рода сговор, особенно с рабами: «Позорно и ни с чем не сообразно, чтобы свободный человек вмешивался в чью-либо кражу или давал на нее свое согласие» (из Эдикта Ротари — 643 г.).

Возможные отношения с государственной властью еще не были объектом уголовно-правовой охраны. Салический закон вообще не знает таких преступлений, в Рипуарском измена королю влекла уплату высшего вергельда или смертную казнь. В Салическом законе наивысшая расплата ждала только за злоупотребление государственной должностью (лихоимцу графу грозила смерть) — это был единственный пример государственных преступлений. Все остальные карались штрафами.

Наиболее тяжким из прочих преступлений считалось разбойное нападение банды на дом (усадьбу), повлекшее убийство, — оно наказывалось самым большим известным Салическому закону штрафом в 1800 золотых солидов (Золотой солид равнялся 40 динариям, в эпоху Меровингов такова была установленная стоимость вооружения свободного франка, что примерно соответствовало цене небольшого стада коров). Штраф уменьшался в зависимости от социально-правового статуса потерпевшего. Вторым на лестнице штрафов преступлением стояло убийство. Штрафы за него различались в зависимости от статуса убитого (наивысший полагался за королевского дружинника — в 600 солидов, за простого франка — 200 солидов) или от других обстоятельств: «Каждый человек должен оплачиваться большим или меньшим вергельдом». Этими другими обстоятельствами были такие факты, которые показывали в глазах общества как бы особую злостность сделанного, желание скрыть преступление (бросить труп в колодец и т. п.), либо нечестность намерения (убийство женщины, ребенка); в таких случаях вергельд утраивался опять-таки в зависимости от статуса потерпевшего. Отягчающим обстоятельством считалось и убийство коллективное — «скопищем». Наказывалось и несвершившееся покушение на убийство.

К числу преступлений, в которых объектом преступного посягательства была личность свободного франка, относились членовредительство, избиение, оскорбление — все они штрафовались в зависимости от последствий. Предполагалось, что особо обидны такие действия, в которых ставилось под сомнение честное имя свободного среди соплеменников (обычное «обзываиие» наказывалось штрафом в 3 солида, но обвинение франка в дезертирстве или женщины в непристойном поведении — не доказанные — стоило десятикратно дороже).

Среди имущественных преступлений основное место занимала кража. Штрафы здесь зависели от значимости украденного, но также и от того, из закрытого или открытого помещения было украдено, со взломом или без, в сообществе или нет. Все это как бы определяло потенциальный злой умысел или его отсутствие. Специальные штрафы назначались за грабеж — неожиданное нападение и отнятие имущества. Грабеж дома приравнивался по штрафу к убийству. Наравне с грабежами преследовался и поджог, на том же уровне стояло и конокрадство (как особо опасное для военного ополчения преступление). Преступлением считалось и незаконное вторжение в чужое «огороженное место» или дом, заход на чужой луг или поле, покушение на кражу там. Законченное преступление (унес или увез украденное к себе домой) также утраивало штрафы. Помимо этого, во всех случаях предписывалось возмещать стоимость украденного или поврежденного имущества: винограда, скошенной травы и т. п. Таким образом Салический закон предусматривал одновременно и гражданско-имущественную, и уголовную ответственность. Особой квалификации подверглась кража чужих рабов и даже простое их сманивание.

Своеобразной чертой Салического закона было присутствие наказаний за преступления против нравов (хотя влияние церкви было еще слабо). Не только изнасилование, но и обычное прелюбодеяние «по обоюдному согласию» наказывалось существенными штрафами, сопоставимыми со штрафами за убийство римлянина или конокрадство. Даже сожительство с рабыней каралось уплатой штрафа ее господину. Кроме того, вступление в явный брак с рабом или рабыней влекло потерю свободы. Несвободных за такие преступления, кроме малых штрафов, кастрировали.

Отдельное место занимали преступления против правосудия, которые рассматривались как посягательства на основы общинного общежития и взаимной честности. Незаслуженное обвинение перед королевским судом, особенно в важных преступлениях, наказывалось наравне с покушением на жизнь. В этом же ряду стояло и подстрекательство к преступлениям, подкуп других для совершения теми злодейств. Наказывалось также пренебрежение правосудием: неявка по вызову истца, лжесвидетельство. В преследовании подобных преступлений, и особенно в мере наказуемости, с очевидностью проявилось стремление закона оградить не только реальные интересы людей, но и особые ценности общинной этики, которые варварским обществом ставились на высшее правовое место.

К концу правления Каролингов варварские правды постепенно вышли из правового обихода. Их заменило разветвленное королевское законодательство, ориентированное уже в большей степени на государственный суд. Однако правовые основы правд сохранились и легли в основание позднейшего права Франции и других стран под условным наименованием салического закона, требования которого (например, отстранение женщин от наследования) стали отправными началами даже будущего публичного права.

В эпоху существования варварских государств у большинства европейских народов завершилось формирование нового социально-правового строя — феодализма. Большая или меньшая степень исторической продвинутости феодальных отношений (в зависимости от условий хозяйствования, общих исторических традиций, социальной обстановки разных народов) находила свое соответствие в уровне развития новых государственных форм. Развитие новой государственности и укрепление феодального уклада были более взаимосвязанными процессами, чем это было исторически при становлении древневосточного или античного общества. Феодальный уклад был в такой же степени порождением новых собственнических отношений в обществе, как и особых социально-политических связей, установленных государством, — частью в закрепление правопорядка, частью в собственных политических интересах. Поэтому начало эпохи феодализма стало особо значимым историческим шагом в жизни общества: право-государственный уклад становился действительно неразрывен со всеми иными формами социальных связей. Несравнимо большую роль в становлении нового уклада сыграли новые правовые институты. Они появились, с одной стороны, как историческое продолжение институтов и форм права, переданных эпохой Римской империи, с другой — как отражение новых явлений жизни. Становление феодализма — и как социально-правового уклада, и как государственного строя — в Европе не было еще одним вариантом самостоятельного исторического перехода от догосударственного быта к государственности: оно проходило на основе исторического наследия Римской империи и выработанных ею государственных и правовых институтов, под мощным влиянием этих институтов и форм, а возможно, было бы недостижимо без этого наследия и этого влияния.

Новые общественные, феодальные связи имели два своего рода уровня. Это (1) связи между лицами, занимающими каждый свое место в социальной иерархии, и это (2) связи между лицами и вещами, прежде всего по поводу основного богатства общества на той стадии развития — земли. Феодализм — это не только особый аграрный порядок (связанный со специфическими отношениями собственности, формами организации хозяйства и отчуждения феодальной ренты). И не только особое переплетение государственных и собственнических связей (когда страна как бы составлена из своего рода мини-государств, в которых владельцу принадлежит значительная часть государственных по смыслу полномочий в отношении подвластных ему людей). Феодализм — это еще и особые отношения между людьми, вырастающие до уровня государственных связей. Причем исторически вышло так, что формирование таких особых отношений между людьми предшествовало новым собственническим отношениям. На протяжении второй половины I тыс. (когда возникли варварские государства в Европе и в их государственных рамках шло становление нового строя) особые феодальные связи между людьми были к тому же важнее в общественном смысле, чем место человека в аграрном порядке и в иерархии собственнических отношений. И только к XI в. (времени формирования новых государственных традиций) связи между людьми и связи по поводу собственности соединяются в уклад зрелого феодального строя.

Место людей в аграрных отношениях могло быть задано и другими внешними факторами: военной службой государству и ее обеспечением (особенно важной в ту эпоху, когда едва ли не все проявления государственной деятельности в стране сводились к организации армий, сбору налогов и поддержке правильной юстиции), причастностью к распределению общегосударственных ресурсов, принадлежностью, наконец, к особым слоям общества — духовенству, церковнослужителям. В повседневной жизни вся эта множественность неизбежно принимала формы определенных, иногда даже единичных по значимости правовых установлений, связывающих ограниченное число субъектов — подчас даже только двух конкретных людей. И из этих конкретных правовых форм — через их воспроизведение во времени и повторение — постепенно рождался новый социально-правовой строй. Новые правовые формы и институты, рождавшиеся не только традициями юридической практики Римской империи, но порой и совершенно случайными жизненными обстоятельствами, стали теми кристалликами, которые скрепили порядки новой эпохи.

Основа аграрного порядка будущего феодализма — вотчина-поместье (имея в виду не только территориальную единицу, но и всю совокупность производственных и непроизводственных отношений, с нею связанных) была сформирована в поздней Римской империи (villa) и передана общественному быту эпохи варварских государств практически в неприкосновенности. Помимо владельца виллы-поместья, его ближайших домочадцев, население ее составляли три различные правовые группы: рабы, вольноотпущенники и колоны. Рабы продолжали еще долгое время составлять количественно важную категорию населения поместий, причем к числу значимых источников рабства в эпоху варварских государств, помимо классических — войны и торговли, прибавилось рабство вследствие уголовного осуждения (при реальной невозможности выплатить огромные штрафы, или композиции, на которые ориентировалось варварское право). Возросло значение кабального рабства, самопродажи (по различным, и далеко не всегда чисто экономическим причинам); к рабскому состоянию, как правило, приводило и поступление в услужение. К V–VI вв. чисто рабский труд в поместьях практически исчез в странах Западной Европы (в абсолютно чистом виде его не было и в Римской империи). Рабов отпускали на волю, переводяих на положение работников, получивших от хозяина участок земли под условием выполнения тех или других повинностей и, что не менее важно, личных обязанностей. Вольноотпущенники (как и в Римской империи) не превращались безусловно в полноправное население. (Хотя были и такие, кто признавался вполне свободным и независимым, но, для этого процедура отпуска на волю должна была проходить перед лицом короля и в виде так называемого символического выкупа «за денарий».) Они должны были сохранять особого рода отношения с бывшим хозяином, сродни бывшему римскому патронату: выполнять бесплатно некоторые работы, предоставлять имущественную и финансовую помощь, в юридических вопросах или в общении с государственной администрацией они не могли действовать без покровительственного посредничества бывшего хозяина. Конечно, и со стороны бывшего хозяина предполагались некоторые обязанности, прежде всего в защите и в покровительстве своему бывшему подвластному. Еще более прочную основу такие отношения приобретали, когда вольноотпущенник получал землю в поместье бывшего хозяина: к зависимости материальной прибавлялась иная, основанная на обычаях и на юридических традициях. Статус вольноотпущенника был наследственным, и это означало, что создавалась особая промежуточная категория населения между рабством и свободой, связанная особого свойства чисто личностно-правовыми отношениями, причем со взаимными (хотя и неравнозначными) правами и обязанностями. Поддержание этих взаимных прав и обязанностей было в меньшей степени предметом внимания центральной государственной власти, нежели местной юстиции, в большинстве находившейся под контролем больших или малых владельцев поместий. На аналогичном с вольноотпущенниками положении находились и колоны, которые составляли значительную массу зависимого сельского населения со времени поздней Римской империи. В силу несколько большей свободы, которую предоставляли отношения колоната, они были распространены повсеместно в бывшей Римской Галлии, центральной Европе, на территориях соприкосновения империи с германскими народами. Самый статус колонов изначально определялих подвластность и правовую подчиненность владельцам земель, от которых они держали свои наделы.

В результате к VII–VIII вв. поместье-вилла уже стабильно распадалось на две условные части. Одна — хозяйская (Dominicum) — остававшаяся в нераздельном пользовании на основе прямого собственнического права, другая — разделенная на наделы (mansi) — переданная под условиями самых разных обязанностей или повинностей рабам, вольноотпущенникам и колонам. Наделы почти одновременно с процессом раздвоения поместья превращались в наследственные держания. Условия сохранения за собою этих наделов для разных категорий населения несколько различались: колоны у франков чаще платили работою, поскольку выплата оброка принижала статус, вольноотпущенники и рабы в большей степени обязывались к натуральным оброкам, по возможности и к денежным выплатам. Так сформировались новые личностно-правовые связи, оформленные индивидуальными соглашениями, феодальными обычаями, которые спустя некоторое время получат название серважа (от serve — подневольный), но которые значительно отличались от исторического рабства. «В этом состоянии, — обобщил правовые обычаи французский правовед XIII в. Бомануар, — не все люди находятся в одинаковом положении: имеются разные условия серважа. Ибо одни из подневольных так подчинены своим господам, что они могут распоряжаться всем их имуществом, имеют над ними право жизни и смерти, могут держать их взаперти как им будет угодно — за вину или без вины, — и ни перед кем не несут за них ответственности, кроме как перед Богом. С другими обращаются мягко, ибо при их жизни господа не могут ничего от них требовать… кроме их выплат, рент и повинностей, обычно платимых или за серваж».

Поместье-вилла стало общностью не только земель, но и людей; люди были неотделимы от земли. Власть господина, хозяина поместья, была единственно реальной в силу слабости тогдашней государственности, во-первых, и ее невмешательства в эти личностно-правовые отношения внутри поместья, во-вторых.

Другие правовые формы приобретал процесс втягивания в правовую орбиту крепнущей феодальной вотчины свободного населения и зависевших поначалу только от государства общин.

Крупное поместье-вилла еще и потому становилось основной ячейкой аграрного строя и правовых отношений, что самостоятельное существование мелкого (крестьянского) хозяйства было практически невозможно тогда и по экономическим условиям, и, что более существенно, по условиям правовым и общесоциальным. Государственность была слишком слаба, чтобы защищать статус каждого сочлена общества, тем более признаваемых за не вполне полноправных. Социальная значимость лица была тем определенней и защищенной, чем большей собственностью он обладал, чем более людей находилось от него в зависимости.

Под влиянием самых разных жизненных условий мелкие владельцы земель, в том числе еще недавно вполне свободные общинники, разорвавшие связь с родом, были вынуждены искать социального покровительства у более значимых — экономически и в правовом отношении — людей. Теми объективно становились или владельцы крупных поместий-вилл, или представители государственной власти на местах. Переход под покровительство сопровождался оформлением взаимных обязанностей нового господина и нового подвластного. Эта правовая форма получила название коммендации (commendatio — вручение себя). Социально слабый субъект как бы «вручал себя» власти и покровительству сильного, что закреплялось грамотами с типовым содержанием такого рода: «…Всем известно, что я не имею чем кормиться и одеваться. Посему я просил благочестие ваше… отдаться и коммендироваться под ваше покровительство… на условии, чтобы вы помогали мне и снабжали меня пищею и одеждою, сообразно тому, как я буду служить и угождать вам; и пока я буду жив, должен буду нести вам службу и послушание свободного человека и не буду иметь права выйти из-под вашей власти и покровительства… Если один из нас захочет нарушить данное соглашение, то уплатит другой (столько-то) солидов, и соглашение это навсегда сохранится неизменным» (Турская формула, VIII в.). Коммендация устанавливала вовсе не частноправовой договор, пусть даже и неопределенной длительности и содержания. Покровительство выражалось нередко в том, что господин брал на себя почти все права государственной власти по отношению к подвластному, в том числе и защиту его от государства («Чтобы отныне вы имели полную свободу делать со мной все, что вы полномочны делать со своими прирожденными рабами, а именно: продавать, выменивать, подвергать наказаниям»). Широкое распространение отношения коммендации получили в VIII–IX вв., видимо, с временным усилением государственного регулирования на этот счет. В Каролингском королевстве издан был специальный капитулярий (847 г.), которым предписывалось каждому свободному человеку выбрать себе сеньора. В наиболее мощных государствах Британии аналогичные законы (930 г.) предписывали каждому вступить под покровительство знатного — глафорда.

Коммендационные отношения касались не только личной службы или других обязанностей. В том случае, когда основным достоянием и богатством коммендирующегося была земля, надел, покровительство означало включение подвластного в структуру поместья-виллы путем обратной условной передачи ему его надела в прекарий (precarium — переданный по просьбе). Отдающийся под покровительство отныне был уже не полноправным владельцем своего надела, а временным или пожизненным пользователем. Условиями этого пользования становились выполнение личных или натуральных повинностей.

Конкретное содержание таких отношений господина (им мог быть и коллективный собственник — монастырь, епископия) и нового подвластного зависело от той или иной формы института прекария. Прекарий данный (р. data) означал закрепление передачи надела (возможно, и небольшого поместья) тому, у кого ранее не было его в реальном владений, либо он его лишился, под условием несения повинностей наравне с прочими несвободными держателями. Такой прекарий следовало возобновлять каждые 5 лет, либо собственник имел право изгнать прекариста с земли. Прекарий возвращенный (р. oblata) означал закрепление повинностей и службы за тем, кто сам (вынужденный жизненными обстоятельствами) передавал надел более крупному владельцу и получал его обратно под обязанность выкупить в течение нескольких лет (обычно семи); если этого не происходило, то он считался полностью и навечно перешедшим во владение крупного собственника.

Наконец, прекарий с вознаграждением означал получение большего по размерам, чем свой прежний, надела (на церковных землях обычно втрое, включая собственный) под обязанности традиционного держателя земель, но с гарантией под потерю собственного поместья или надела.

Прекарные отношения создавали особую личностно-правовую связь с крупным владельцем земли и в значительной степени высвобождали из-под власти государства. Так, например, в IX в. в Италии распространение прекария стало средством избежать обязательной в империи Каролингов воинской службы свободных: подвластные были от нее освобождены. В правовом отношении прекарий был завуалированной формой кредиторства под различные условия. Но главнейшим итогом его становился прочный патронат со всеми вытекающими отсюда следствиями в отношении нового подвластного.

К несколько меньшей зависимости, не связанной с полной утратой личных прав и собственного статуса, вело получение земель в бенефиций (в благодеяние) от крупного владельца, обладавшего не только особым земельным богатством, но и особым правовым статусом (от короля или епископа, монастыря и т. п.): «Тот, кто получит бенефиций от человека, которому он коммендирует себя, должен будет оказывать ему все то повиновение, которое подобает от людейих сеньорам». Это, помимо прочего, был еще один исторический путь правового подчинения мелкой собственности более крупной, включения все большего числа ранее индивидуально независимых лиц в орбиту связей поместья-виллы либо — на тех же формальных основаниях патроната — королевского домена.

Сосредоточение мелких владельцев, собственников и зависимого населения вокруг крупных обладателей было обусловлено еще и теми особыми правами, которые получали от центральной власти эти магнаты, — неприкосновенностью, административной независимостью, иммунитетом.

Вообще само понятие иммунитета и связанных сним правовых реалий принадлежит еще Римской империи — от лат. immunitas (свобода от munitas — повинностей). Такой свободой наделялись, во-первых, императорские поместья, а во-вторых, поместья-виллы частных лиц, тем или иным образом снискавших себе особые привилегии по императорскому указу. В эпоху варварских королевств (до становления в них собственных принципов правового регулирования отношения собственности) франки, германцы приобретали себе иммунитетный статус тем, что (1) становились владельцами бывших римских поместий, ранее обладавших иммунитетными привилегиями, (2) получали от короны в собственность или в держание бывшие королевские (императорские) поместья, (3) получали заново специальные привилегии, иногда связанные не только со свободой от повинностей финансового порядка. Поскольку финансово-податная система была в значительной степени унаследована от империи, то прежние иммунитетные привилегии просто вписывались в новый административный режим.

С самого начала более широким стал иммунитет церковных владений. Церковь признавалась вправе освобождать своих приверженцев, служащих и подвластных от финансовых и натуральных повинностей в пользу государства, осуществлять в отношении них судебную власть и общее управление их делами. Такие права не касались воинской обязанности, обязанности нести сторожевую службу и участвовать в постройке мостов. Все судебные штрафы, полагавшиеся за те или иные провинности, шли в распоряжение иммуниста — монастырю, вотчиннику и т. п.

Иммунитет мог иметь или всеобщее значение, или касаться только конкретных привилегий или определенных сторон вотчинных прав. Так, в Германии вошло в практику пожалование иммунисту частичного королевского банна, т. е. доли королевских полномочий в отношении конкретного владения или группы владений: охотничьих, рыночных, судебных. Такое право осуществлять в свою пользу сборы и права, шедшие ранее в королевскую казну, способствовало обогащению иммуниста и возрастанию его значения в подчиненной округе. С иммунитетными правами приобреталась, по сути, полноценная власть над округой, которая как бы сливалась с персональным владением, вотчиной.

Внешнее содержание иммунитета состояло в том, что, передав исполнение тех или иных функций вотчиннику, верховная власть запрещала своим местным агентам, управителям, вмешиваться в осуществление этих полномочий и, по существу, выводила из-под их контроля часть территории. «Мы постановляем, — гласила одна из типичных иммунитетных грамот меровингской эпохи, — чтобы ни одно государственное должностное лицо не позволяло себе вступать в эти земли… Мы воспрещаем вам, наши уполномоченные, вступать в эти владения». Иммунитет оформлялся обычно двумя грамотами, издававшимися «для мира и порядка» (Эдикт Хлотаря, 614 г.). Одна грамота выдавалась иммунисту, причем считалось, что это — привилегия строго личная и ее переход по наследству составляет предмет для последующих правовых решений и специального узаконения (хотя могли быть и изначально «вечные» иммунитеты). Другая направлялась в адрес местных управителей, с тем чтобы реально сократитьих полномочия — в позднейших королевствах обычно это было предписание графу, причем с конкретным перечислением тех прав, которые он более не имеет возможности осуществлять на землях иммуниста: «Ты не должен больше вступать в пределы данного владения, не будешь разбирать их тяжбы, ни взымать судебные пени, ни собирать налоги, каковы бы они ни были, ни производить реквизиции; ты не будешь там более пользоваться правом крова и продовольствия [т. е. постоя в домах], ни прибегать к принудительным мерам по отношению к кому бы тони было, ни требовать военного сбора…»

Иммунитет был своего рода подразумеваемым договором: королевская власть отказывалась от осуществления ею государственных полномочий в пользу иммуниста, а тот как бы брал на себя все государственные дела, повинности и обязанности с этой территории. По-видимому, и выгоды были взаимными, ибо все это находилось строго в рамках наличной служебной и государственной иерархии. Иммунитеты выдавались всегда только по личной просьбе и только крупным землевладельцам. Корона отказывалась только от пользования своими правами, но вовсе не прекращала действия самих этих прав на той или другой территории. Выдача иммунитета подразумевала, что между короной и владельцем установились особые отношения взаимного признания прав и обязанностей, верховенства и подчиненности. Эти отношения строго личного свойства получили название сюзеренитета-вассалитета.

Рождение вассальных отношений также произошло в социально-правовом строе Франкской империи. Одним из самых древних известных вассалитетов считается факт отдачи в покровительство королю франков герцога Тассильона III (VIII в.), который передал себя «в руки короля», обещая верность. Оформление вассальных обязанностей и, соответственно, принятие на себя другой стороной прав и обязанностей сюзерена осуществлялось актом наложения руки (hommage). Это личное подчинение дополнялось религиозной клятвой в церкви, в присутствии священнослужителей.

Обычно вассальное подчинение принимали на себя (1) те, кто жили в семействе короля (в его дворце) и исполняли различные дворцовые службы или миссии, если были свободными лицами; (2) те, кто были снабжены поместьями или доменами за счет и внутри королевского домена; например, графы обязательно становились вассалами королей, принимая на себя управление и начальствование территорией королевства.

Первоначально (вторая половина VIII в.) вассалитет означал лишь своего рода отрицательную верность сюзерену: не причинять вреда, уважать жизнь, имущество короля (или другого), не совершать действий, «колеблющих королевство». В эпоху каролингской империи утвердился принцип положительной верности: главное в обязанностях вассала — исполнять королевские указы, участвовать в армии как подчиненные воины. Ближайшие вассалы (из состава дворца), кроме того, как правило, обязывались лично служить королю, помогать ему «советом и делом» в управлении. Допускалось, что в случае нарушения вассальной присяги, преступлений и т. п. мог быть суд сюзерена над вассалом (однако запрещалось наказывать вассала палкамиили иным битьем, что отличало их от несвободных подвластных). Суд должен был проходить и осуществляться при участии других вассалов того же сюзерена. Мог быть и суд вассала против сюзерена (сеньора), если были обоснованные подозрения в том, что господин хочет убить, побить дубиною, опозорить жену или детей вассала, отнять его имущество. Сюзеренно-вассальные отношения как бы смешивались с прежними родственными и патронатными: выкуп за убитого вассала мог получать и его сюзерен-покровитель.

Примерно с XI в. вассалитет стал означать признание и иммунитетных полномочий сюзерена, если речь шла не о короле, в отношении и вассала, и территории его: «…Не умалять, т. е. не посягать на имущества и владения сеньора (тайну его замков), на его персону и его честь, его прерогативы, если он исполняет права публичной власти». В развитие прежних традиций прекария-бенефиция другой стороной вассалитета было пожалование сюзереном во владение фьефа, манора, лена (во Франции, Англии, германо-итальянских землях соответственно). С XII в. на эти земли стал составляться письменный акт — инвентарь, который становился правовой формой заключения вассальных отношений. Соединение лично-служебных отношений с признанием взаимных прав по поводу земельной собственности — пожалованной вотчины (одному — номинальное господство, другому — реальное, полезное) — с одновременным встраиванием этих отношений в распределенную систему государственной власти на основе иммунитетов и означало завершение исторического становления нового порядка — феодализма. В отличие от государственно-распределительной системы древневосточного общества и античного полурабовладельческого уклада феодализм включал в государственный быт значительно большее количество людей (в том числе и в правовые отношения по поводу собственности). В этом и состоял исторический шаг в развитии общества новой эпохи.

Коренное население Британии — бритты (кельты) — к началу I тыс. находилось под господством Римской империи. Разрозненные племена переживали стадию формирования у них надобщинной администрации. Включение бриттов в налоговую и военно-служилую систему империи ускорило и видоизменило этот процесс. С распадом Римской империи «жители острова Британии соединились с некоторыми кельтскими народами, чтобы отложиться от римской власти и, не повинуясь более римским законам, жить по собственному усмотрению, — записал немного позднее этих событий летописец. — Итак, британцы взялись за оружие, освободили свои общины от угрожавшихим варваров» (Зосим. Римская история. VI. 5). Военная борьба за самостоятельность к IV–V вв. продвинула процесс усиления власти военных вождей и начал военно-демократического строя.

В середине VI в. самостоятельное развитие бриттских общин было прервано: с континента вторглись германские племена англов, саксов и ютов. Вековая борьба с вторжением (оставшаяся в мировой культуре мифами о рыцарях «круглого стола» и короле Артуре — полулегендарном вожде Амвросии, около 500 г.) окончилась поражением. В Британии установилось господство англосаксов. Однако еще в VII в. сохранялись обособленные племенные объединения (королевства) бриттов.

Англосаксонские завоеватели находились только на стадии надобщинной администрации, у них не было королевской власти, а первые предводители были более вождями, древнегерманскими герцогами. Немногим на более высокой стадии развития в политическом отношении были и бритты. Образовавшиеся к VI–VII вв. объединения были только протогосударствами варварского типа. Однако (в отличие от вестготов, франков или лангобардов в Европе) почти отсутствие влияния римских государственных институтов предопределило слабость государственных начал. Только в VI в. появляются первые короли с почетными правами, подчиненныеим дружины. Важную роль в ускорении государствообразования сыграло распространение христианства в Британии (591–688 гг.). Оторванность от римского центра с самого начала сделала для британских епископов более важным покровительство королей. В конце VII в. церкви было предоставлено освобождение от налогов и повинностей, другие привилегии.

К началу VII в. в Южной Британии сформировалось 19 протогосударственных объединений со своими «престолонаследиями». Постепенно наибольшее влияние и значение приобрели 7–8 протогосударств — самыми крупными и устойчивыми были Нортумбрия, Мерсия, Эссекс, Уэссекс, Кент (различавшиеся еще и этнически). Временами королевства признавали доминирование одного из них в общем условном союзе, главы таких временных объединений принимали особый титул брэдвальда. Но в целом Британия составляла т. н. «семикоролевье» (гептархию).

В рамках гептархии на протяжении VII–IX вв. постепенно завершился процесс перерастания протогосударств в ранние государственные образования. С одной стороны, этот процесс был выражен в росте прав и значения королевской власти. Если в VII в. королей рассматривали как одного из членов племени, посягательство на которого — вид родовой «обиды» и должно быть выкуплено, то к VIII–IX вв. за королями признаются уже зачатки публичных полномочий: право приказывать, карать, судить, руководить общинными властями и своими порученцами. Признается особое право королей покровительствовать — в результате этого формируется особый круг (ближних и дальних) приближенных королей, занимающих особое место в обществе, по-особому охраняемых правом. Узурпируя родо-племенные права, короли производят пожалования — прав, а потом и земель. С другой стороны, процесс становления ранней государственности выражался в появлении государственной организации: администраторов, налогов, принудительной власти. Особо важное значение в становлении ранней администрации имела церковь: в силу особых связей с королями церковным руководителям доверяются многие публичные функции. Одновременно формировались королевский двор и иерархия военно-служилых чинов, которым доверяется управление на местах и выполнение королевских поручений, сбор налогов. В VIII в. за королями признается безусловное высшее право (сродни прежнему римскому imperium) повелевать. Королевское законодательство становится постоянной функцией власти. На рубеже VII–VIII вв. в связи с ростом законодательного регулирования расширилась сфера государственного (королевского) суда, запрещались действия без суда. Вышли из употребления народные собрания и другие пережитки военно-демократических порядков.

К началу IX в. политическое лидерство в Южной Британии перешло к наиболее мощному из гептархии королевству — Уэссексу. В правление короля Эгберта (802–839 гг.) королевство добилось гегемонии над всеми другими. Такое доминирование обеспечило ускоренное становление государственной королевской власти: возвышение короля уже и над родовой и территориальной знатью, введение в право наивысших наказаний за посягательства на короля. Для единого правителя при помощи церкви вводится процедура помазания на царство (сродни франкам) — король отныне символизирует правителя Божией милостью с соответствующими верховными правами в отношении всех подданных. Окончательное укрепление государственности пришлось на конец IX — сер. Х в., когда сложилось единое Англосаксонское королевство с новой социальной иерархией и упрочившейся ранней территориальной организацией (взамен племенных объединений).

До VII в. сформировавшееся в итоге завоевания германо-кельтское общество было слабо дифференцировано. Наряду со свободными общинниками древние законы упоминали полусвободное население и рабов — что было типично для германцев на стадии догосударственного быта. Практически отсутствовали столь исторически важные для процесса феодализации на континенте частные земельные владения — поместья, виллы и т. п. Социальное расслоение не предвосхищало образование государственной иерархии, а происходило по крайней мере параллельно с ним, иногда в наибольшей степени завися от политики власти, — в этом была одна из показательных особенностей формирования раннефеодальной государственности в Британии. С VII в. фактором, усугубившим социальное и этническое разобщение, стала церковная организация: христианство ранее других приняли германские племена, а местные народы долго сохраняли пережитки язычества и кельтских верований.

В период протогосударств официальное расслоение, обусловленное местом в военно-дружинной иерархии и близостью к королям, дополнилось размежеванием на основе земельных владений. Земля считалась как бы общим достоянием (folkland), право распоряжаться которым постепенно присвоили себе короли. С VII в. в практику вошли земельные пожалования от имени королей членам вначале своего рода, а затем и пользующимся покровительством короля (bokland). Эти пожалования предоставлялись под условием выполнения определенных обязанностей государственного и личного характера (сродни континентальному бенефицию). Пожалование сопровождалось утверждением за получателем (таном) некоторых иммунитетных прав, налоговых и судебных полномочий над полученной землей и предоставленными ему во власть людьми. «Закон тана состоит в том, чтобы он пользовался своими правами, полученными по грамоте, и исполнял три обязанности со своей земли: участие в ополчении, в восстановлении крепостей и в строительстве мостов» («Трактат об управлении», Х в.). Наиболее значительные пожалования были адресованы церкви, которая, в свою очередь, образовала как бы вторичный круг зависимых от нее держателей. Но в силу признанного патроната над церковью короли стояли бесспорно во главе всей образующейся иерархии собственнических и служилоличных связей.

В IX — Х вв. наиболее постоянные пожалования превращаются уже в вотчины (маноры), в которых наряду со свободными живут и зависимые крестьяне-гебуры. Бывшие свободные крестьяне перешли на положение генитов и обязывались исполнять поземельные повинности, платить натуральные налоги, «укреплять господский дом, принимать приходящих в деревню, платить церковную подать и милостыню, нести охрану и конную охрану, ездить с поручениями, куда будет приказано». Гебуры были заняты на барщине по нескольку дней в неделю, а кроме того, исполняли и натуральные повинности. В IX в. начали вводиться запреты на переходы земледельцев с одного владения на другое. В Х в. закон предписал всем свободным принудительную коммендацию: каждый должен был избрать себе глафорда (господина, покровителя), с которым установить вассальные отношения. Отдельные королевские полномочия, особенно судебные и финансовые, стали передаваться держателям крупных вотчин-маноров в праве иммунитетных привилегий.

В период расцвета Англосаксонского государства под влиянием правовой политики королей там сформировался своеобразный сословный строй, в равной мере основанный на традиционных привилегиях знати и на различии поземельных прав. Высший слой составляли великие таны (богатые вотчинники и влиятельные дружинники); они, как правило, располагали собственной юрисдикцией, что было важнейшим из их феодальных прав. Наравне с ними (по правовому положению, охране жизни и чести, поземельных прав, по финансовым и судебным привилегиям) стояли епископы и аббаты, держатели крупных земельных пожалований церкви. Второй по значимости социальный слой представляли местные таны — держатели земель от короля, обязанные нести военную службу. Сходным правовым статусом обладало и местное священство. Все они — великие таны, духовенство, таны-рыцари — объединялись в общее понятие знати — эрлы. В этом отношении они противополагались мелким землевладельцам — кэрлам, которые хотя и обладали собственными землями, но не стояли в прямой зависимости от короля и потому находились под руководством местной знати. Впрочем, и эрлы, и кэрлы в равной мере могли располагать правами патроната в отношении подвластных (разумеется, разной значимости), им могли коммендироваться и т. д.

Феодализация англосаксонского общества и государства была своеобразной. Более значительным, чем в континентальной Европе, здесь оставался слой самостоятельных держателей земель. Иммунитетные права в большей мере использовались для передачи управления и суда на места в общегосударственных нуждах, нежели для феодальной обособленности. Это предопределило и особенности ранней государственной организации сравнительно с другими варварскими королевствами: слабое развитие королевского централизованного управления и, с другой стороны, раннее обособление местного управления и судов.

По своей внутренней организации Англосаксонское государство было в целом родственно варварским королевствам континентальной Европы: государственно-политические отношения сосредотачивались в институте королевской власти. Лично-служебные отношения с королем как высшим покровителем, лордом, номинальным обладателем общегосударственных земель подменяли в немалой степени отношения государственно-административные и правовые.

Король считался носителем высших полномочий, его личность и права пользовались особой охраной права. Ему безусловно принадлежала законодательная власть, право высшего суда, право назначения должностных лиц, которым население обязано было повиноваться. От имени короля и под его гарантию происходило наделение землями из общественного фонда — главным образом церкви и частным владельцам. Из этого права короля распоряжаться землями страны вытекали его особые прерогативы: верховное распоряжение гаванями, пристанями, большими дорогами, копями; исключительно короне принадлежали клады, потерпевшие крушение корабли. Одним из важнейших в хозяйственном отношении и выгодным в экономическом было исключительное право короля на все леса страны. Королю принадлежало право на труд населения, т. е. на привлечение к общественным работам, право на конфискованное имущество. Из верховных полицейских полномочий короля по поддержанию общественного порядка произошло право на сбор пошлин в пользу короны (прямых налогов в королевстве не было). Короли осуществляли патронат над церковью, вследствие чего могли вмешиваться и во внутренние дела церковных округов, в назначения на церковные должности. Имущество короля подлежало большей правовой охране, чем имущество других сословий. Власть королей не была, однако, полностью наследственной: наделение нового короля государственными полномочиями имело вид избрания его верхушкой высших сословий страны.

Королевский двор был практически единственным институтом централизованного управления в стране. Но его структура и взаимодействие с должностными лицами на местах были развиты слабо. Всего во дворце насчитывалось до 24 более или менее стабильных чинов-должностей. Однако большинство из них были почетными титулами для знати, нежели оформившимися функциями центральной администрации. Двор (дворец) составляли главным образом королевские министериалы-дружинники, связанные вассальной верностью и покровительством короля; они выполняли основную массу текущих государственных дел. Стабильные административные функции принадлежали маршалу, ведавшему королевскими конюшнями и вследствие этого конной дружиной, гофмейстеру — управляющему дворцом, кравчему — ведавшему королевским столом и, соответственно, поставкой натуральных припасов. Наиболее существенную роль в общегосударственном управлении из всего двора играл капеллан (из духовных лиц), в подчинении которого был штат писцов и своего рода дворцовая канцелярия. Советники из духовных вообще имели особое и большое влияние при королевском дворе.

В важнейших политических и государственных делах традиция и система лично-феодальных связей обязывала королей опираться на совет знатных — уитанагемот. Совет сложился достаточно поздно, как бы заменив собой архаичные военно-народные собрания, но его роль и значение были иными (сам термин «уитанагемот» появился лишь в Х в., до этого — «гемот»). Уитанагемот не считался выборным органом, а был как бы представительством народа («равных танов»). Формально на совет могли прибыть вообще все таны страны, но реально участвовали приглашенные королем. В VIII–IX вв. число приглашенных не превышало 30 человек, в Х в. иногда доходило до 106, как правило, одних и тех же людей. Это были епископы, члены королевского двора, представители короля на местах; в Х в. более половины составляли рядовые таны — министериалы и дружинники короля. Только с согласия уитанов король мог начинать войну, а главное — передавать земли в частное обладание (такие грамоты обязательно подписывали уитаны). Совет не был органом управления, не имел влияния и на королевское законодательство. Считалось, что великие таны и высшее духовенство могут судиться только при участии такого совета. Наиболее существенным из государственно-политических полномочий совета были право на одобрение королевских назначений в высшие церковные должности и одобрение занятия престола новым королем; реально в Х в. влияние на избрание короля уитанагемота было незначительным. Со временем деятельность уитанагемота стала как бы гарантией невмешательства короля в местные дела и в полномочия местных должностных лиц.

Основой военной организации оставалась всеобщая воинская повинность для свободного населения, имеющего землю. За неявку на смотр или для участия в походе по призыву короля взимался значительный штраф в королевскую казну. В Х в. ополчению был придан в большей степени феодальный характер: лично служить обязывались таны, имевшие не менее 5 гуфов (около 150 га) земельных владений; из них формировались конные или тяжеловооруженные войска. Остальное население разделялось на сотни, и с каждой сотни представлялось некоторое количество воинов за общий счет.

Местная администрация строилась одновременно на принципах и традиционного самоуправления, и должностных полномочий назначенных королем особых лиц. Примерно с VIII в. в королевстве стали образовываться округа для военных, судебных и полицейских («охранение мира») целей. С конца IX в. сформировались графства (shire) как основные территориальные единицы управления. Ко времени расцвета Англосаксонского королевства насчитывалось 32 графства, несколько различавшихся по своему статусу в разных частях Англии.

Во главе графства от имени короля ставился элдормен (герцог, граф). Это был представитель знати, обычно местной, с полномочиями вице-короля. Он снаряжал войско и руководил сбором ополчения, он председательствовал в судебных собраниях графства, он обладал высшей в графстве полицейской властью, в т. ч. имел права регулировать отношения лиц разных сословий. Вторым лицом в графстве был шайр-герефа (от shire-gerefa, позднее отсюда «шериф»). Он формально подчинялся элдормену, однако прежде всего представлял короля в управлении его имениями и осуществлял от его имени судебные функции. Шайр-герефа ведал финансовыми и личными делами короля в подчиненном округе, взимал в пользу короны судебные штрафы, ведал розыском преступников и вообще поддержанием общественного порядка. Одной из важнейших функций будущего шерифа уже тогда был надзор за королевскими лесами. Шайр-герефа председательствовал в суде сотен, руководил деятельностью выборных судей (присяжных).

Самый низший уровень территориальной администрации представляли сотни (с Х в.), управлявшиеся фогтами или герефами; в разных местностях звались они по-разному и обладали разными полномочиями.

Ранние законы — древнейшие записи правовых обычаев — возникли у англосаксов еще на стадии протогосударства, что было вполне типичным для варварских правд. В отличие от континентальной Европы появление таких записей законов было исключительно делом королевской власти. Записанные в этих законах правила, предполагалось, были и адресованы только королевским судьям. Со сменой власти утрачивалось и значение прежнего законодательства, и следующий король заново издавал важнейшие постановления для судов, повторяя, развиваяили изменяя нормы, установленные его предшественником. Так, в законах короля Альфреда Великого (IX в.) было прямо сказано: «Не решился я предать записи большое количество собственных своих постановлений, ибо неизвестно мне, придутся ли они по душе тем, кто будет после нас».

Поэтому древние англосаксонские законы, несмотря на многочисленность записей, узки по содержанию. В них в основном регулировались положение и привилегии церкви, прерогативы, вытекающие из королевского покровительства, в том числе в наделении земельными владениями. В главном же законы содержали перечни санкционированных королевской властью штрафов и выкупов за отдельные преступления и правонарушения — без какой-либо определенной систематики и придерживаясь типичного для варварских правд казусного принципа. Очень редко и случайно в законах было что-то затрагивающее семейный быт, семейные имущественные отношения, наследства.

Одними из самых древних были Законы короля Этельберта (начало VII в.), составление которых было взаимосвязано с утверждением в Британии католического христианства. На первом месте поэтому в этих законах (всего в них 90 статей) стояло преследование нарушений «церковного мира» и посягательств на церковное имущество: за это полагалось многократное возмещение в зависимости от важности потерпевшего и стоимости украденного (максимально в 11 раз). Королевская власть еще не пользовалась, по законам, публичными привилегиями. Преступления против нее (кража королевского имущества, посягательства на королевских людей, нарушение мира в присутствии короля и т. д.) карались штрафами вдвое или втрое против обычного в качестве «возмещения господину».

Жизнь, достоинство и имущество людей охранялись в зависимости от того, под чьим «покровительством» они находились: короля, эрлов или кэрлов. Соответственно увеличивались штрафы за убийство, изнасилование служанок, связывание и т. п. Основой для исчисления значимости преступления был установленный за убийство свободного человека выкуп — вергельд в 50 шиллингов (цена хорошего стада или рыцарского вооружения). За преступления в отношении полусвободных (лэтов) или рабов выкуп уменьшался, за более тяжкое преступление (убийство на чужом дворе при разбое) увеличивался вдвое. Помимо возмещения родственникам потерпевшего или ему самому, в некоторых случаях еще особый штраф шел королю. Наказывались также членовредительство, нарушение неприкосновенности чужого владения, порча чужого имущества. Особенностью древнего права англосаксов было то, что предусматривалась специфическая ответственность для женщин «за бесчестящие ее поступки» и что по размеру штрафа женщины приравнивались к мужчинам за преступления в их отношении. Законы специально оговаривали имущественные права женщины в семье, при рождении детей, предусматривалась даже возможность уйти из семьи мужа с детьми, забрав половину имущества.

Наиболее развитыми и подробными были Законы короля Альфреда (IX в.), при составлении которых были использованы предыдущие судебники, в том числе древние законы короля Уэссекса Инэ (VII в.). Законы начинались особым введением из Библии, и вообще в них было немало ссылок на справедливость и церковные требования. Церковь по этим законам обладала особыми привилегиями: признавалось неприкосновенное право убежища в церкви, защита церкви в случае непредусмотренных прямо в законах преступлений уменьшала наказание, преступления, взаимосвязанные с нарушением церковных правил, напротив, карались вдвое строже.

В наказаниях за преступления основой определения ответственности оставалась древняя композиция (выкуп). Наряду с ней законы предусматривали и смертную казнь (если усматривалось посягательство на права короля), и членовредительные наказания (за кражу в церкви). Значительнее стали размеры возмещения (англосаксонское право отличалось в этом отношении от континентального): в зависимости от сословной принадлежности штрафы за убийство составляли 1200, 600, 200 (за рядовых кэрлов) шиллингов. Соответственно пропорционально назначались штрафы за оскорбление, нарушение семейных устоев, незаконные наказания, заключения в тюрьму и т. п. В случае отсутствия родни половину композиции получал король, т. е. это было уже не только возмещение, но и публичное наказание за нарушение порядка. Повышенная ответственность назначалась за групповые преступления (даже участие в шайке, совершившей что-либо), за организацию беспорядков с оружием. Законы Альфреда внесли значительное новшество в наказания за имущественные преступления: за любую кражу, исключая кражу людей, определялся теперь единый по размеру штраф. Особо регулировались правонарушения, связанные с использованием лесов: за кражу деревьев платили «поштучно», убийства «во время общей работы в лесу» считались неумышленными и не карались.

В законах Альфреда регулировались уже и ситуации, связанные с феодальными отношениями. Переход в покровительство другого господина требовал разрешения элдормена графства, недозволенный прием чужих людей расценивался как значительное преступление. Вассал обязывался сражаться на стороне господина, но и господину вменялось в законный долг выступать на стороне своих людей против чужих. Запрещалось поднимать оружие против своего господина. Для свободных людей устанавливалось до 30 дней в году, когда запрещалось работать (по церковным праздникам), для несвободных — до 4 дней по постам, чтобы они могли почтить святых по своему усмотрению.

Еще одной особенностью англосаксонских законов было то, что в них почти не регулировалось судопроизводство. Суды (сотни и графства) руководствовались в главном традициями и обычным правом, а также общим мнением собрания танов (которые и вершили суд). В королевский суд можно было обращаться только в исключительных случаях: «Никто да не идет к королю с тяжбою, кроме тех случаев, когда ему отказано в суде или когда он не может добиться своего права».

С конца VIII в. Англосаксонское государство начало испытывать опустошительные набеги норманнов-датчан. Северо-восток страны уже в IX в. был в значительной степени под их властью, датчане ввели там свои законы и порядки. Соответственно борьба с датчанами способствовала централизации и усилению королевской власти и военной организации коренной Англии. В конце Х в. набеги датчан (ранее отраженные при короле Эдгаре) усилились, и Англосаксонское королевство подпало под власть единой монархии Дании, Норвегии и Англии. Расцвет нового государства пришелся на правление короля Кнута (1016–1035 гг.). В целом организация нового королевства сохранила принципы варварского государства, но, борясь с сопротивлением местных феодалов, датчане существенно усилили регулирование межфеодальных отношений и военной службы. По законам Кнута устанавливались незыблемые королевские прерогативы, ответственность за неправосудные решения. По всем уголовным делам повышалась ответственность лиц высших сословий. Было установлено, что целый ряд преступлений (тайное убийство, поджог, измена) впредь не подлежат выкупу и должны жестко караться. Вводились точные нормы вооружений для феодалов и ополченцев разного класса.

Вскоре после смерти Кнута Датское государство распалось. Английский престол вновь занял король англосаксонской династии. Но само королевство уже начинало ослабевать.

Началом нового английского государства стало нормандское завоевание Британии во второй половине XI в. В 1066 г, нормандский герцог Вильгельм (Сев. Франция) во главе рыцарских дружин вторгся в Британию. В битве при Гастингсе были разгромлены войска последнего англосаксонского короля Гарольда, и в течение нескольких последующих лет Южная и Центральная Британия были подчинены завоевателям. Земельные владения англосаксонской знати были конфискованы и в большинстве переданы норманнам, основные богатства сосредоточились в руках короны, в том числе почти все города. Политическая власть перешла к выходцам из Нормандии. Однако пришельцы продолжали властвовать и жить в главном по старым традициям и по английскому праву, прежняя английская собственность в итоге «безмолвной революции» перешла в чужие руки — социальная и политическая основа государства осталась, по сути, прежней. Уже к XII в. стала заметной социальная ассимиляция завоевателей, к началу XIII в. даже этнические различия практически стерлись (французский язык еще некоторое время оставался только официальным). В итоге новое государство стало государством новой единой английской нации.

Нашествие норманнов и утверждение новой монархии не переменили значительно прежний государственный строй королевства. Необходимость более сильной военной организации в завоеванной стране и ее административного подчинения способствовали резкому усилению центральной королевской власти. Завоевание укрепило систему феодальных отношений, в краткое время переведя их с уровня личностно-социальных связей и обязанностей на уровень государственно-политических связей. В итоге завоевания Английское королевство сформировалось в ленную монархию, основой которой были отношения сюзеренитета-вассалитета, феодальная военно-служебная иерархия и взаимосвязанная с ней система сословной земельной собственности и королевских пожалований.

Феодально-ленные отношения в новой монархии отличались значительным своеобразием. Вильгельм и его ближайшие преемники стремились усилить государственную роль короны на основе объявления короля верховным обладателем земель королевства (что, впрочем, вполне соответствовало англосаксонской традиции, несколько ослабленной в годы датского завоевания) и централизованного вмешательства в низовые феодальные отношения. Основой финансово-экономического подчинения страны новой власти стала проведенная в 1083–1086 гг. общая перепись населения и земель (в т. н. «Книгу Страшного суда» было внесено 283.242 мужчины всех сословий и 225.000 гуфов земель); исходя из этого устанавливались налоговые и служебные отношения сословий с короной. В 1086 г. все население, даже мелкие свободные владельцы земель, были связаны «великой присягой» королю и тем самым поставлены от него в непосредственную и прямую феодально-служебную зависимость. На техже принципах закреплялись земли и за церковью.

По своему содержанию ленно-правовые отношения были подчинены государственному регулированию. Статус лена был постоянным и отрывался от его непосредственного обладателя: даже дочери могли сохранить за собой лен, если выходили замуж за могущего нести службу. За получение лена устанавливалась значительная плата (по 100 шиллингов), это стало важным источником обогащения короны. Ленные права объединялись с правом ленной опеки вассалов, в т. ч. влиянием на заключение брака. Ленники обязывались предоставлять короне т. н. «вспомогательные деньги», по сути, облагались непериодическим налогом (хотя в соблюдение древней традиции на сбор денег требовалось согласие вассалов). Наконец, в целом ряде случаев король мог на правовых основаниях затребовать лен обратно под предлогом нарушений ленного права и феодальных обязанностей; в право вошло общее понятие felony — преступления, связанного со злонамеренным выходом вассала из требований ленного права.

Особенности ленной системы, обусловленное завоеванием военно-политическое доминирование центральной власти определили становление новых полномочий короны, значительное усиление государственной позиции королевской власти.

Помимо перешедших от англосаксонской древней монархии полномочий на земельные пожалования (теперь уже свободных от согласия уитанов) и на законодательство, нормандские короли в течение XI–XII вв. закрепили за собой значительные новые права. Король стал носителем высшей военной власти: ленная милиция-ополчение находилась на положении дружины короля, он единолично определял время созыва и количество ополченцев; в этом отношении также возродились на новой основе древние права военачальника англосаксонских королей. Установилось судебное верховенство короля — не только в виде прав на собственный королевский суд, но и на определение вообще всех судей в королевстве, на пересмотр решений низовых судов, даже связанных с общинными традициями. Особенно значительным стало административно-полицейское верховенство короны: власть проводила обязательные переписи-ревизии земель и населения, запрещала или ограничивала передвижение населения в этих целях, от имени короны правонарушители брались на поруки, что освобождало их временно или навсегда от ответственности, представители короля стали принимать обязательное участие в расследовании преступлений на местах, а с XIII в. действовали следственные комиссии под началом вице-графа (назначаемого королем уполномоченного). Появились финансовые права короны уже как организатора государственного обложения: норманны ввели прямые налоги, король имел право на особые сборы со своих вассалов, право на выкуп от воинской повинности, на таможенные сборы; дополнительные доходы короне обеспечивали поступления с королевских доменов и с общегосударственных лесов (это также было признано королевской прерогативой), от чеканки монеты. Наконец, сложилось доминирование над церковью (на место прежнего патроната англосаксонских времен): короли утверждали церковные постановления, землевладения церкви передавались только как королевские пожалования, с которых духовенство обязано было нести военную службу и иные повинности.

При первых нормандских королях возродились феодальные собрания (сходки уитанов), однако они стали нерегулярными и более многочисленными (на одном из собраний XI в. присутствовали все землевладельцы Англии — до 60 тыс. чел.), значениеих для власти было невелико. Несравненно большую роль стал играть королевский двор (curia regis). Здесь был истинный центр военного, судебного, полицейского, финансового и церковного верховенства в стране, при том что его институализация была еще слаба. Двор существовал и как собрание приближенных королю вассалов, как придворные съезды (считалось, что законы страны могут меняться только при согласии представителей страны); с XII в. непериодически действует Общий совет короля в составе 20–36 его ближайших слуг и управителей. Двор к середине XII в. стал и административным центральным органом страны. Единственным стабильным учреждением в его составе пока было только казначейство из двух отделений: Счетного и Приемного. Размещалось казначейство в особой зале Вестминстерского дворца. Его возглавлял постоянный казначей, в распоряжении которого были профессиональные чиновники. При дворе действовали особые судебные комиссии, где вершилось королевское правосудие. Наконец, из поручений лицам королевского двора постепенно стали складываться особые функции управления — одновременно и дворцового, и общегосударственного. Среди таких лиц первое место принадлежало генеральному наместнику, или юстициарию всей Англии. Делами двора ведали сенешал и майордом, возникли и другие придворные чины и ранги. Королевским хозяйством управлял лорд 1-й камергер. Командование постоянной частью войска вручалось коннетаблю; помимо этого, был и титул маршала Англии. Дипломатическими и особыми административными делами руководил канцлер — обычно из числа духовных лиц. Периодически возникали и исчезали другие должностные лица или учреждения (например, Палата «шахматной доски» в XII в. для сбора доходов), административные полномочия которых также вытекали главным образом из домениальных прав короля. Многие должности и учреждения вели свое происхождение от Франкской монархии и Нормандского герцогства. Центральной власти было подчинено и местное управление. Должность элдормена (эрла) превратилась в верховное наместничество или военный ранг. Основная тяжесть управления на местах (в графствах) перешла к вице-графу, или шерифу; он был и военным управляющим короля, и председателем местной юстиции, и полицейским должностным лицом, и управляющим домениальными владениями.

Росту значения королевской власти, и одновременно централизованного государственного суда и управления, способствовали преобразования, предпринятые в годы правления короля Генриха II (1154–1189). Целая серия реформ придала ленной монархии особый облик, отличный от аналогичных институтов континентальной Европы.

В начале своего царствования Генрих II, опираясь на поддержку городов, мелких рыцарей и свободных держателей, подавил многочисленные междуусобицы магнатов; были распущены многие отряды крупных землевладельцев, срыты их замки. Король сместил большинство шерифов, принадлежавших местной знати, назначив собственных выдвиженцев. Обеспечение независимости короны от феодальных дружин и ополчений стало основным мотивом военной реформы, завершившейся изданием особого закона (ассизы) «О вооружении» (1181). Основой военной организации становилось ополчение всех свободных людей (а не только ленников-феодалов), обладавших соответствующими земельными владениями. Призывать в ополчение несвободных, а значит и иметь им оружие, категорически запрещалось. Все горожане и свободные держатели земель обязывались иметь специальное, хоть и простое вооружение; обладавшие земельным наделом рыцари или имевшие соответствующий доход и имущество должны были обзавестись вооружением всадника или тяжелым защитным вооружением. Это военное снаряжение запрещалось продавать, оно становилось как бы неотчуждаемым наследственным имуществом. На крупных феодалов возлагалась обязанность выставлять вооруженных воинов соответственно количеству «рыцарских феодов» в его владениях. Нежелавшие лично служить могли откупаться особым налогом — «щитовыми деньгами». Король тем самым получал существенный финансовый источник для формирования постоянного наемного войска. Феодалы превращались в рядовых собственников земель без специфических ленных прав и обязанностей, а количественно главную силу ополчения стали составлять горожане и мелкие держатели, уступавшие рыцарству в военной подготовке, но более связанные с королем.

В ходе церковной реформы, закрепленной в «Кларендонских конституциях» (1164 г.), королевская власть попыталась юридически закрепить верховенство короны над церковью. Замещение вакантных церковных должностей должно было проходить под контролем королевского двора в результате выборов из нескольких кандидатов, окончательное утверждение принадлежало королю. Духовные лица, получившие ленные пожалования от короны, частично утрачивали свой иммунитет: они обязывались нести все повинности с владений, отвечали перед королевским судом и администрацией по всем делам, связанным с этими владениями. Король объявил себя верховным судьей по делам церковных судов, без его согласия епископы впредь не могли никого отлучать от церкви. Сами духовные особы должны были беспрекословно являться в суд короля. Конституции в немалой степени противоречили догматам церкви. Против них выступил глава английской церкви Томас Беккет, архиепископ Кентерберийский. И хотя по указанию Генриха того убили, оппозиция церкви и поддержка папы римского существенно сократили государственные итоги реформы.

Проведенная Генрихом II судебная реформа сформировала институт королевских судей (см. § 35), область особой королевской юрисдикции и закрепила право обжалования в королевский суд решений местных общинных судов. Это также способствовало укреплению централизующей роли королевской власти.

Во второй половине XII в., в том числе начиная испытывать нужду в свободных земельных владениях, Английское королевство начало медленное, растянувшееся на столетия, завоевание соседней Ирландии. У покоренных кланов отбирались земли, которые затем перераспределялись в частные рыцарские пожалования. Начало захвата Ирландии существенно расширило территорию тогдашнего Английского государства, в которое традиционно входили герцогства северной Франции.

В период ленной монархии завершилось оформление нового сословного строя английского общества. Как и начальная, англосаксонская, она была основана на феодальной военно-служебной иерархии и взаимосвязанности с земельной собственностью. Однако в период ленной монархии не менее существенными стали различные иммунитеты и привилегии, предоставляемые государственной властью.

Высшее сословие пэров (равных) было весьма немногочисленным; это было одной из особенностей социальной структуры, сформированной английской ленной монархией. Доступ в него затруднен, поскольку зависел от обладания земельными владениями особого статуса. Сословие включало до 50 высших духовных лиц (епископы, архиепископы, аббаты) и до 50 светских феодалов, получивших титулы (герцогов, маркизов, эрлов, виконтов, баронов). Принадлежность к этому сословию была связана с обладанием значительными финансовыми и административными привилегиями, а главное, пэры обладали в подвластныхим местностях юрисдикцией, равнозначительной королевской. Пэры были, как правило, наследниками фамилий норманнов, пришедших в Англию вместе с Вильгельмом; большинство из них составляли и королевский двор.

Вторым по значимости было сословие рыцарей — в нем насчитывалось до 6.000 чел. Особое положение занимала немногочисленная прослойка вассалов самого короля, остальные — на основе ленного права подчинялись и пэрам, и покровительству короны. Рыцарство обязывалось к личной военной службе, уплате налогов, пользовалось привилегиями королевского суда, в том числе особыми, введенными при норманнах процессуальными порядками (правом на поединок, повсеместно узаконенным ассизами Генриха II). Вместе с тем еще одной особенностью социальной структуры средневековой Англии было то, что рыцарское сословие (основа феодального класса) не было наследственно-замкнутым: право на принадлежность к нему давало не только пожалование, но и обладание рыцарским поместьем, которое в принципе было доступно любому.

Даже в период расцвета феодальных отношений сохранилось значительное по размерам сословие свободных держателей фригольдеров (от free-hold), формально в него объединялись и обладатели мелких рыцарских ленов (менее установленной Генрихом II нормы), и ведущие собственное хозяйство крестьяне, и даже отчасти городское население. Основной привилегией этого сословия (обязанного нести военную службу и уплачивать налоги) и одновременно отличием было право личного участия в судопроизводстве, а затем и в самоуправлении. В силу таких особенностей социальный переход между фригольдерами и рыцарством становился почти неуловимым (если не считать дворянских правовых и генеалогических традиций); это позднее придало особый социальный облик английскому «новому дворянству».

Наиболее многочисленной категорией неполноправного населения было сословие вилланов. За право держания земельного надела вилланы несли натуральные и денежные повинности, в том числе не менее 3 дней отрабатывать на господской земле. Эти повинности были более или менее обременительными в зависимости от того, от королевского домена или от частного владения держался надел. В полицейском и судебном отношении вилланы были подчинены управляющим манором или доменом. Размеры вилланского надела были закреплены традицией и «Книгой Страшного суда». Обладатели меньших наделов составляли особую прослойку (бордариев, коттариев и др.), которые находились в более приниженном положении. Вилланы считались объединенными в общины.

Сословие горожан в позднее средневековье еще не вполне сформировалось в правовом отношении. Население городов считалось общинами на королевских землях. Это в значительной степени препятствовало становлению городских привилегий и иммунитетов. На совершенно особом положении была столица — Лондон, получившая статус графства.

Принадлежность к сословной иерархии была не только объективной, но и принудительной. В развитие древних англосаксонских законов, всем свободным и несвободным предписывалось вступить под покровительство высших. Уже по законам Генриха II предписывалось, что каждый бродячий человек «должен быть арестован и находиться под арестом, пока не явится его господин и не поручится за него».

Усиление централизаторских устремлений короны противоречило сословной обособленности английского общества, в особенности социальной позиции духовных и светских пэров. Случайное ослабление королевской власти (правление бессильного политика Иоанна Безземельного в начале XIII в.), обострение общеполитической ситуации в связи с борьбой за французские владения, налоговый гнет вызвали резкое обострение сословной борьбы с короной за права и привилегии. Естественное лидерство в этой борьбе принадлежало феодальным магнатам-баронам.

В августе 1213 г. сложившаяся антикоролевская баронская конфедерация выдвинула целый ряд политических и правовых требований, гарантировавших бы сохранение особого феодального статуса и привилегий знати. Требования поддержали прелаты. В 1215 г. бароны и ставшие на их сторону города выдвинули против короля армию почти в 2 тыс. рыцарей. Король был вынужден отступить. 15 июня 1215 г. была утверждена знаменитая впоследствии Великая хартия вольностей (Magna Charta). Ею устанавливались новые принципы взаимоотношений королевской власти с основными сословиями Англии, выступившими практически как политические корпорации. Первоначально подписанный текст насчитывал 39 статей; впоследствии он разросся до 63 и стал опорой для формирования государственно-политических связей новой, сословной монархии.

Сословные вольности объявлялись основой королевства, неприкосновенными для королевской власти и наследственными «на вечные времена». Специальным постановлением обособлялись привилегии и права духовенства — «чтобы английская церковь была свободна и владела своими правами в целости и своими вольностями неприкосновенными».

В главном Хартия была посвящена установлению границ военного верховенства короны на ленном праве; эти права были в основном признаны сословиями за королем, но значительно сокращены и обставлены юридическими гарантиями. Никого нельзя было принуждать к несению службы несоразмерно с величиной его лена. Плата (рельеф) за переход лена по наследству не могла быть произвольно увеличена и должна была оставаться на уровне «древнего обычая». «Щитовые деньги», иные пособия финансового характера королевской власти могли собираться не иначе как по согласию «общего совета королевства»; такие пособия из ленного права могли быть только умеренными и идти только на определенные Хартией нужды. Оговаривались гарантии неприкосновенности частных владений до законных решений судов.

В Хартии заключались нормы, фиксировавшие порядок гражданского правосудия. Было признано, что суды заседают в определенном месте и что в разборе общих тяжб первенствуют суды (ассизы) графств. Это гарантировало местному дворянству невмешательство короны в их дела и закрепляло ленные судебные права баронов и магнатов. В отношении свободных закреплялось правило соразмерности штрафов и совершенных преступлений. Приговоры должны быть вынесены строго «на основании показаний честных людей из соседей». Устанавливалось право знати на суд исключительно равных (пэров). Часть статей посвящалась ограничению полицейского верховенства короны. Все следствия и расследования должны проводиться только в своем графстве при участии выборных от местных сословий, ликвидировалось право короля вмешиваться в споры между феодалами по поводу земель путем особых полицейских предписаний. Корона гарантировала, что на должности судей, шерифов и др. будут назначаться лица, знающие законы страны. Несколько сокращались финансовые прерогативы короля.

Совершенно новым для Англии мотивом законодательства было закрепление за сословиями права на санкции в отношении короны. Признавалось существование Совета 25 баронов, «которые должны всеми силами блюсти и охранять мир и вольности» в королевстве. За Советом закреплялось даже право «принуждать и теснить» короля любыми способами (захватом замков, земель и т. д.), если будет обнаружено нарушение вольностей и прав. В финансовых вопросах также решающим должно быть слово общего совета королевства, который Хартия предписывала созывать определенным порядком, с участием представителей с мест.

В Хартии были записаны положения, формально посвященные укреплению правосудия, но которые, по сути, признавали вообще за свободным населением некоторые незыблемые гражданские права. Ст. 38–42 объявляли незыблемым право свободно покидать королевство и возвращаться в него (за исключением военного времени и в отношении преступников), обязанность власти обеспечивать равное и бесплатное правосудие. Предоставление «права и справедливости» в стране могло быть исключительно делом государственной власти и в интересах всех. Никто не мог быть арестован, лишен собственности «или иным способом обездолен» иначе, чем по решению суда и по закону, воспрещались неправосудные аресты и задержания. Эти принципы Хартии в последующем стали особенно важными в политико-правовой борьбе против государственного абсолютизма и всевластия короны, едва ли не первой в мировой истории декларацией гражданских прав.

Сама по себе Хартия дала толчок и к длительной борьбе сословий с короной за свои права и вольности (английские короли в XIII–XIV вв. неоднократно то подтверждали и дополняли Хартию, то отменяли ее), и к существенным переменам в государственной организации.

Политическое ослабление королевской власти и юридическое закрепление привилегий сословий, прежде всего магнатов, вызвали к жизни новые установления и учреждения в государстве. Эти установления выражали существо новой формы — сословной монархии, когда в условиях недостаточной централизации и слабости государственной администрации корона привлекала к соучастию во власти и в управлении представителей господствующих сословий в виде общественно-государственных институтов. В условиях Англии политические учреждения, рожденные сословной монархией, стали особенно важными для последующей государственной истории.

В обстановке особого политического кризиса и борьбы баронов и церкви с королем в середине XIII в. монархия была вынуждена пойти на прямые ограничения королевской единоличной власти. Согласно принятым конфедерацией баронов и магнатов «Оксфордским провизиям» (1258), наряду с администрацией короны создавался Совет баронов из 15 человек, без согласия которых король не мог принимать государственно-политических решений. Кроме того, Совет создавал специальную административную коллегию, которая вместе с королевской администрацией должна была управлять текущими делами, в частности контролировать королевские назначения на должности.

Существование такой сословно-олигархической администрации оказалось недолговечным. Однако оно подвело к окончательному формированию в Англии постоянных учреждений сословного представительства. В ходе Гражданской войны 1263–1267 гг. в королевстве возник сословный парламент; в течение второй половины XIII в. он стал постоянным политическим учреждением с важными государственными полномочиями, видоизменив и частью ограничив компетенцию королевской власти (см. § 27). С другой стороны, постоянное закрепление политических компромиссов короны и сословий в особых правовых документах (вслед за Великой хартией 1215 г.) внесло в государственную жизнь идею сословного конституционализма, правовых ограничений королевской власти.

Возникновение в государственно-политической жизни Англии конституционно-ограничительных тенденций не означало вместе с тем отхода от идей политической централизации страны. Уже в Великой хартии были закреплены положения о единстве денежной и весовой системы страны, поставленной под контроль короны. В конце XIII в. был включен в состав королевства ранее самостоятельный Уэльс. Политическую независимость в войне начала XIV в. отстояла только Шотландия.

После длительного ослабления позиций королевской власти, в XIV — начале XV в. корона повела неуклонную борьбу за расширение своих реальных прав в условиях новых учреждений и институтов. С правления Эдуарда I (1272–1307 гг.) стала правилом наследственная передача престола в роде монарха. (До того переход престола сопровождался политическим согласием магнатов и духовенства.) Хотя не единичны были случаи низложения царствующих монархов и выдвижения на их место новых по согласию сословий. Постепенно заново сформировалось представление о короле как о верховном собственнике земли, как о наследственном представителе верховной власти в стране, об особых королевских прерогативах в финансах, в сфере юстиции. С XV в. вышло из обихода представление о подзаконном характере власти короны: ее права не ограничиваются простым исполнением законов королевства, но составляют особое правовое пространство. Существование сословных представительств не считалось ограничением законодательных прав короны: согласие сословий в парламенте лишь усиливает их.

Видоизменился королевский двор, он превратился из домениального в государственное учреждение. Центральное управление осуществлял Постоянный совет (с середины XIII в.). В его полномочия входила подача советов королю по законодательству, вопросам войны, мира и дипломатии, чрезвычайная юстиция. В состав Совета входили лорд-казначей, королевский камергер, судьи королевских судов, придворные, а также новая фигура — лорд-канцлер. С XIV в. (после того как в 1322 г. была упразднена должность юстициария) значение лорд-канцлера возросло: он становится хранителем государственной печати, контролером финансов и фактическим главой королевской юстиции. Канцлер, по сути, стал во главе администрации и королевского законодательства, будучи даже отчасти независимым от королевской власти в своих полномочиях.

В XIV в. началось высвобождение английской церкви из-под власти римской курии. Особую роль в этом сыграла корона, которая с древних времен стремилась стать во главе церковных дел. В 1366 г. английский парламент постановил, что «Англия не будет более папским леном, а английский король — папским вассалом, и англичане не будут более уплачивать папе ленную дань».

В условиях сословной монархии в XIV в. определились учреждения и институты местного самоуправления, особое положение которых стало еще одной чертой английской государственности (см. § 33).

В 1485 г., после завершения гражданской войны «Алой и Белой роз» (по гербам соперничавших за престол герцогских домов), в государственной истории Англии начался новый период — политической централизации. Королями в течение более века были представители новой династии — Тюдоров (1485–1603). С их правлением были связаны внутренний экономический расцвет Англии, начало формирования мировой колониальной империи, разгром соперничавшей на морях Испании, активный выход королевства на европейскую политическую арену.

Десятилетняя борьба герцогских домов Ланкастеров и Йорков в XV в. расшатала государственную систему сословной монархии, многие ее институты пришли в упадок. Расцвел сепаратизм знати, произошло обособление отдельных территорий, опиравшееся на происшедшее в века сословной монархии развитие местного самоуправления. В правление первого из Тюдоров — Генриха VII (1485–1509) королевская власть основные политические усилия посвятила своего рода государственной реконструкции: были распущены дружины герцогов, баронов и местных магнатов, срыты их замки, подавлены военные мятежи. Казни многочисленных политических противников способствовали сплочению дворянства вокруг королевской власти. Были окончательно подчинены. Англии северные графства и Уэльс, сохранявшие в сословной монархии остатки государственной самостоятельности: там была введена общеанглийская административная система, ликвидированы собственные учреждения, местных лордов лишили собственной юрисдикции и финансовых иммунитетов.

Решительная политическая централизация в короткое время значительно усилила позиции королевской власти. Этому усилению способствовало возрастание финансовой независимости английской короны от сословных учреждений: в годы репрессий были конфискованы в пользу короля обширные владения мятежной аристократии, беспрекословно увеличены таможенные и торговые доходы короны, за счет новых земель увеличен королевский домен. Сословная структура английского общества к XVI в. также претерпела изменения. Сократилась прослойка высшей знати. Среди рыцарского дворянства и свободных собственников обозначился влиятельный слой «нового дворянства», связанного не только с феодальным землевладением, но и с капитализирующейся экономикой. Важную роль стали играть горожане, всецело поддержавшие монархию в деле политической централизации и в экономическом протекционизме. В итоге т. н. «кровавного законодательства» и политики «огораживаний» (XV–XVI вв.) массы прежних вилланов были согнаны со своих земель, рабочее население городов было поставлено под жесткий принудительный контроль полиции и работодателей.

В таких социальных условиях учреждения сословного представительства — прежде всего парламент — стали не столько противовесом, сколько опорой королевской власти. В 1539 г. парламент утвердил право короля на издание особых актов — прокламаций, которые получили полное значение законов и для издания которых не требовалось согласия парламента. Основная масса судебных дел была передана в юрисдикцию королевских судов. Наряду с институтами самоуправления — традиционными должностными лицами (шерифами, мировыми судьями и др.) — на местах административные функции стали выполнять королевские чиновники. В правление Тюдоров в Англии сложилась и достигла расцвета новая форма феодальной монархии — абсолютная монархия, основным свойством которой было сосредоточение в институте королевской власти основных законодательных, административных и судебных государственных полномочий. Другой оборотной стороной системы абсолютизма был политический режим единоличной власти, произвола и узурпации, в особенности проявившийся в правление Генриха VIII (1509–1547), решительного и деспотичного монарха, не считавшегося в своих желаниях ни с традициями, ни с религиозными порядками.

Абсолютизм, сложившийся в Англии, не был завершенным в государственно-политическом и правовом отношении. Продолжал существовать и действовать парламент, хотя и под доминирующим влиянием короны. Финансовые и правовые вопросы по традиции не могли решаться помимо актов парламента. Важной особенностью абсолютистской государственности Англии было отсутствие постоянной армии; королевская гвардия была немногочисленна (до 500 чел.). Наемные войска не содержались постоянно, незначительным был и королевский флот. Основу военной силы составляло ополчение графств, в которое, при опасности для королевства, призывалось свободное и имущее население. Внешние войны велись при помощи волонтеров. Эта военная организация не позволяла королям вполне стать военными диктаторами в своей стране. Сохраняли самостоятельность и институты местного самоуправления, особенно города.

Одним из важных путей укрепления королевского абсолютизма стало реформирование церковной организации в Англии. Поводом к нему явились противоречия короля с римской курией по поводу предполагавшегося развода. Однако уже с XIV в. очевидное стремление короны к верховенству над церковью и поддержка этого стремления большинством английского духовенства было важнейшей исторической предпосылкой появления особой англиканской церкви. В религиозном и каноническом отношении эта церковь заняла промежуточное положение между католичеством и народившимся в XVI в. протестантизмом. В организационном она обрела национальную независимость, собственное внутреннее управление и тем самым признала полное верховенство короны над церковью.

В ответ на непризнание римским папой развода Генриха VIII в ноябре 1529 г. было декларировано начало церковной реформы на основе верховной власти короля в церковных делах. На протяжении 1529–1536 гг. парламент и король приняли серию актов, которыми замещение церковных должностей было объявлено прерогативой короля, закрыты все монастыри в Англии, а их имущество конфисковано в пользу короны, возбуждены преследования против сторонников папского верховенства. В 1545 г. были закрыты даже все часовни католического толка, а их имущества переданы в королевскую казну. В общем итоге парламент особым «Актом о супрематии» (1534) провозгласил полное верховенство короля над церковью на территории Англии, в том числе и в делах вероучения. Правда, опасаясь народной оппозиции к новосозданной церкви, королевская власть приняла меры против излишне самостоятельного толкования англиканства: низшим сословиям было запрещено читать Библию.

Для усиления реального контроля над церковью и подавления церковной оппозиции был создан Верховный церковный суд. В него входило до 44 комиссаров (12 епископов и члены Тайного совета), которые наделялись правами «досматривать, подавлять, реформировать, указывать, исправлять, ограничивать и улучшать все ошибки и злоупотребления» в делах церкви. Суду подлежали все отклонения от обычной юрисдикции, дела в отношении еретиков. Позднее компетенция нового органа была расширена, и по сути чрезвычайному учреждению стали подведомственны дела о нарушении общественного порядка лицами низших сословий, цензурные вопросы, нарушения церковной морали и т. д.

При Елизавете I (1558–1603), отношения новой церкви и короны были урегулированы в правовом смысле. Парламент утвердил «39 статей» (1571) — символ веры новой национальной церкви, признанной пребывающей под патронатом и властью короны. Духовенство стало важной частью системы абсолютизма. Богослужение должно было идти на национальном языке, отвергались многие каноны и принципы католицизма. Но сохранились литургии, пышные культовые празднества, характерные для римской церкви.

Утверждение абсолютизма было взаимосвязано с оформлением новой государственной администрации. В ней главное место заняли министры двора, королевские управляющие, различные инспектора. В результате административных реформ 1530-х гг. был создан совершенно новый, постоянно действующий и в значительной степени бюрократический (а не сословный) аппарат государственной администрации.

Центральным органом королевской администрации стал Тайный совет, который возник в результате постепенной эволюции прежнего Постоянного совета. Окончательное законодательное оформление Совет получил при Генрихе VIII (1526). Первоначально он был чисто совещательным органом при короле, но затем получил значение постоянно действующего распорядительного органа с практически неограниченным кругом полномочий. По регламенту 1526 г., в состав Совета входили 20 членов. При правлении Стюартов (XVII в.) численность достигала 42 человек — духовных и светских лиц. Обязательными членами Совета были высшие чины королевской администрации: лорд-казначей, лорд-председатель совета, лорд-хранитель печати, лорд-камергер, лорд-констебль (полицейский правитель Лондона), лорд-адмирал, лорд-дворецкий, королевский камергер, секретарь короны, эрл-маршал (военачальник). По сути, королевский совет стал государственным правительством, где отдельные члены располагали собственными правами и функциями, не соприкасавшимися с полномочиями других. К концу XVI в. в Совете особенно возвысилось значение королевского секретаря, ставшего по существу посредником между короной и центральной администрацией. Помимо этого, регламент допускал существование малого Совета — из 10 лиц, особо приближенных к королю. Еще одной особенностью организации высшей администрации было то, что король практически не присутствовал на заседаниях Совета, и этот орган приобрел особую степень самостоятельности.

Компетенция Тайного совета была практически неограниченной: он ведал государственными финансами, руководил обороной и внешней политикой, смещал и назначал чиновников. Значение Совета — а вместе с тем и абсолютистской власти — возросло с обособлением Звездной палаты(название звездной закрепилось за палатой по особо украшенному потолку в зале заседаний). Созданная впервые в 1488 г. в качестве особого королевского суда из членов Постоянного совета, Звездная палата к 1530-м годам стала совершенно особым учреждением. Это был орган борьбы с мятежными феодалами, политической преступностью; в 1540 г. он получил и права королевской общей уголовной юстиции. Формально задачей палаты было противостоять «происходящим шумным беспорядкам и противозакониям… продажности должностных лиц», а на деле она стала органом ничем не ограниченной политической и уголовной репрессии. Формировалась палатаиз членов Тайного совета и судей других королевских судов по личному усмотрению короля.

Абсолютистский аппарат центральной администрации был относительно немногочисленным — до 1500 чел. Большая часть должностных лиц считались принадлежащими к местной администрации и самоуправлению и находились на жалованье у общин и графств. Но и в центральном аппарате незначительная его доля получала постоянное содержание от короны: источником жизни были установленные вознаграждения от просителей. Такая своеобразная независимость должностных лиц от государственной казны открывала простор безудержной коррупции и злоупотреблениям, пришедшим с абсолютизмом. Английская бюрократия сохраняла к тому же особые черты феодальной личной службы. Многие чиновники считались как бы под патронатом своего начальника, получали непосредственно от него жалованье по должности и выполняли государственные функции как бы в исполнение своего долга личной службы.

В попытке преодолеть сепаратизм и многозвенность местного управления во второй половине XVI в. корона сформировала институт лордов-лейтенантов. Первоначально на них возлагались главным образом оборонные функции, но затем и общая задача: способствовать улучшению местных дел. Реально лорды-лейтенанты, назначавшиеся из высшего дворянства, связанного с королевской администрацией, должны были усилить недостаточный в системе самоуправления королевский и государственный контроль.

Стремления к нарочитому, даже вопреки реальности, сосуществованию разных политических институтов в государстве, усиление абсолютизма короны в особенности проявились с началом правления Стюартов (1603–1649). Эти стремления обрели характер осознанной и специально пропагандируемой политической доктрины. Король Якоб I, который был не только властным монархом, но и политическим писателем, в трактате «Истинный закон свободных монархий» (1603) пытался развить мысль о том, что истинный государь, может, но не обязан соглашаться с законом. В своей известной речи в Звездной палате (1616) Якоб I особо подчеркнул, что прерогативы короны не могут служить предметом дискуссий ни для юристов, ни для подданных вообще — «подданные должны следовать тому, что указывает королевская воля, выраженная им в его же законе». Полная неограниченность законодательной и распорядительной королевской власти, безответственность короны и безотчетность — даже в вопросах церкви — были основными постулатами королевской доктрины. В политическом подходе Карла I, последнего из Стюартов абсолютного монарха, доминировали идеи о том, что королевская власть не зависит от согласия народа и парламента ввиду своего божественного происхождения, что власть короны распространяется на всю страну, что король ответствен разве что перед Богом или перед другими королями, что парламент существует только по милости короля.

Такое законченное абсолютистское представление о государстве не отражало социальных и политических реалий Англии XVII в. и рано или поздно должно было стать еще одним фактором ускорения острого государственно-политического кризиса, завершившегося революцией.

В период сословной монархии в Англии сложилось учреждение, которое стало неотъемлемой и со временем все более значительной частью государственной организации страны — представительный парламент. Своим возникновением он был обязан как установившимся к XIII–XIV вв. политическим формам взаимоотношений сословий Англии с королевской властью, так и особенностям ситуации в условиях кризиса власти второй половины XIII в. Немалое значение в этом длительном процессе сыграли и традиции привлечения короной высшей знати к решению государственных дел, восходящие к ленной монархии.

Историческим началом сословного представительства были собрания вассалов короля, которые с середины XII в. стали обязательной частью государственной жизни. В 1146 г. с участием баронов и епископов (как светских и духовных вассалов короны) были утверждены Кларендонские статьи. Согласие такого собрания на законодательные предложения королей впредь стало считаться более чем желательным. Созываемое королем такое собрание стало играть и роль высшего суда — суда пэров (равных). Во второй половине XII в. в собраниях участвовали уже не только высшие, но и средние вассалы («старшие и меньшие бароны»). В Великой хартии 1215 г. была специально оговорена обязанность короны созывать в необходимых случаях и в специальном порядке «архиепископов, епископов, аббатов, графов и старших баронов… и кроме того… всех тех, кто держит от нас непосредственно… к определенному дню и в определенное место» (ст. 14). В дальнейшем, опираясь на Хартию, сословия не только неоднократно требовали от короны ее подтверждения, но и повели политическую борьбу за влияние этого собрания на распределение королевских должностей.

Во второй четверти XIII в. совет магнатов (духовных и светских баронов) стал обязательным спутником королевской власти. В 1236–1258 гг. совет созывался по два-три раза в год для совещаний по политическим вопросам; нередки были требования магнатов ставить и снимать королевских должностных лиц. В условиях кризиса и начавшейся гражданской войны в Англии (1263–1267) влияние совета магнатов усилилось. По Вестминстерским провизиям 1258 г. собрание установило даже своеобразную сословную опеку над королевским управлением, создав исполнительный совет 15-ти.

Стремление знати поставить только под свой контроль королевскую власть вызвало оппозицию среди более широких кругов рыцарства и горожан. Политическим и военным лидером оппозиции выступил выходец из французской знати граф Симон де Монфор. Он стал инициатором организации более широкого представительства для формирования новой политической структуры. После захвата оппозицией значительной территории и поддержки ее Лондоном в июне 1264 г., де Монфором был созван парламент в г. Лондоне, куда, помимо прелатов и знати, были приглашены по 4 представителя от графств. Это представительство приняло особый акт — «Форму управления», составленную де Монфором, где по-новому решались вопросы власти короля и представительства. (Эпизодически рыцарей на государственные собрания призывали и ранее, на протяжении первой половины XIII в.) В новый созванный де Монфором парламент — в январе 1265 г. — были приглашены не только рыцари от графств, но и представители поддержавших оппозицию городов. Это стало рождением нового учреждения, где были представлены основные сословия Англии.

Окончательное утверждение парламента в государственно-политической жизни Англии заняло длительное время: 35–40 лет. Только в 1290-е гг. он оформился как постоянно действующее учреждение. Тогда же за представительством закрепляется и название parliamentem. В правление короля Эдуарда I (1272–1307) сложились и основные принципы организации представительства.

Некоторое время деятельность общенационального (конечно, в рамках реалий сословной монархии) представительства не разделялась от традиционного для короны собрания знати. Из 55 собранных при Эдуарде I парламентских представительств 21 было с участием общин, 21 — чистыми собраниями знати, остальные — или заседаниями королевского совета, или случайными по составу, в основном судебными заседаниями. В обстоятельствах очередного кризиса корона, созывая парламент 1295 г., была вынуждена признать государственную обязательность для себя общинного представительства: «Касающееся всех всеми должно быть и одобрено». Спустя год, по требованию нового парламента король подтвердил новую редакцию Великой хартии. Так было положено начало влиянию представительства на законодательство.

На протяжении нескольких десятилетий парламент продолжал играть еще двоякую роль: и сословного совещательного органа, и высшего суда. Это было взаимосвязано и с тем, что парламент состоял и из высшей знати, пэров, и из представителей общин. Разделение произошло в 1341–1343 гг.: с этого времени бароны и представители графств и городов стали заседать отдельно и по-разному участвовать в общей парламентарной деятельности. Это стало началом разделения на палату лордов и палату общин.

Разделение на две палаты повлекло дополнительную самоорганизацию парламента. Ранее совместным представительством руководил канцлер, который выступал от имени парламента перед королем, делал заявления и т. п. Теперь канцлер стал руководителем только палаты лордов. С 1376–1377 гг. в палате общин появляется своя должность руководителя — «говорильщика» от ее имени перед короной (speeker — спикер). Его определяла сама палата.

С конца XIV в. в английской политической литературе начали упоминать и парламент. В распространенной поэме «О правлении государей» литератора Томаса Хоклива о парламенте говорилось как о весьма значимом учреждении; хотя тогда же как одна из примет упадка времен упоминался «многозаконный парламент». В продолжение XIV в. парламент стал уже неотъемлемой частью системы власти.

Жестких правовых принципов организации сословного представительства до XVII в. не существовало, и они только вырабатывались. Созыв парламента и его организация были в большей степени делом усмотрения короля и политических традиций. Эти традиции были взаимосвязаны с политической ролью сложившихся в Англии сословий.

Для того чтобы парламент считался полным т. е. представлявшим интересы всей нации, в его работе должны были принять участие: (1) великие бароны и высшие официалы короля, (2) высшее духовенство, (3) выборные представители от графств, городов и от низшего духовенства, наделенные соответствующими полномочиями говорить от имени своих избирателей. Первые две условные курии объединялись тем, что баронов и прелатов лично и поименно приглашал король, и это было едва ли не важнейшей их политической привилегией. Они составляли Большой королевский совет, бывший до XIII в. предшественником парламента, а с организацией парламента — верхнюю его часть, палату лордов.

Количество лично приглашенных, т. е. лордов, в продолжение XIII–XIV вв. значительно колебалось: от 54 до 206 чел. Нередко в их состав включались и рыцари, считавшиеся личными вассалами короны. Титулованная знать (эрлы, герцоги, графы) присутствовала постоянно и практически в полном составе. Великие бароны — в самом разном числе: от 14 до 100, и только 1/3 из них присутствовали более или менее регулярно; остальные призывались по 1–2 раза.

Правом заседать в верхней палате обладали пэры королевства (титулованная знать, владевшая поместьями соответствующего статуса). До XVI в. наследственность этого звания окончательно не была установлена и в большей степени зависела от факта королевского приглашения. К светским членам палаты лордов причислялись также гроссмейстеры духовно-рыцарских орденов (до их упразднения в эпоху Реформации) и, что более важно, судьи и члены королевского совета (канцлер, юстициарий и др.). Духовенство в составе верхней палаты было представлено, во-первых, безусловно всеми архиепископами и епископами Англии, традиционными членами королевских советов (их было 20), во-вторых, аббатами и приорами монастырей (в XIV в. их приглашают до 80, затем «нормальное» количество не превышает 27). В-третьих, низшее духовенство избирало по епископиям (церковным округам) своих представителей, прокторов. Они заседали то в общем составе парламента, то в составе одной из палат, пока, наконец, в XVI в. о них не «позабыли» вовсе. А вопрос о новом приглашении вызвал общую оппозицию общин.

Другой важнейшей частью состава парламента были представители свободных землевладельцев — рыцари, выбираемые от графств. Число их было неизменным — 74 (по двое от 37 имевшихся графств). Первоначально активное избирательное право (право выбирать) было предоставлено, по традиции, всем держателям свободных земель, не обращая внимания на их дворянство или недворянство. В XIII в. пассивное избирательное право (право быть избранным) было более жестко ограничено: требовалось рыцарское звание и обладание «надлежащими нравственными достоинствами». На деле, однако, в первые парламенты как представители от графств попадали просто свободные землевладельцы (сквайры) и даже крестьяне-йомены. Из регулирования порядка присылки рыцарских депутатов в парламент и стало формироваться собственно законодательное избирательное право.

Первые ограничения были связаны с пресечением деятельности на низовых избирательных собраниях в графствах т. н. ливрейных свит. (Знатные владельцы земель пользовались правом предоставлять покровительство и брать на службу лиц низших сословий, знаком чего были особые ливреи; такие свиты, сопровождавшие господина, естественно, предрешали исход выборов в графствах и общинах, поскольку голосование проходило открыто.) Законом 1390 г. было запрещено принимать в свиту недворян и вообще иметь свиту дворянам без особых титулов. Затем целой серией парламентских статутов была поставлена под контроль деятельность шерифов по проведению выборных собраний; недовольные даже получили право на особый иск к шерифам. Статутом 1407 г. впервые был определен контингент избирателей: в общинах и графствах следовало предварительно составлять список допущенных к выборам, и его можно было обжаловать. Это было особо направлено против переезжающих с места на место ливрейных свит. Наконец, законом 1429 г. было введено правило для допуска к выборам: жить по месту проведения собрания. Устанавливался также единый сословноимущественный ценз: для включения в список избирателей надо было обладать свободным земельным владением (freehold), дающим доход в 20 шиллингов, или иным доходом в 40 шиллингов (что было тогда значительной суммой). За злоупотребления списком избирателей шерифов ждало уже тюремное заключение. Законом 1445 г. были введены дополнительные сословные ограничения: избирателями могли быть только лица дворянского сословия. Списки должны были контролироваться судьями, за самозванство стали преследовать. Эти законы стали общей основой для выборов в парламент на протяжении последующих столетий.

Еще одну часть членов парламента составляли представители городов. Далеко не все города обладали правом посылать своих депутатов. В XIII в. из 174 городов регулярно посылали представителей только 58. Это право городам предоставлялось короной вместе с особым правом торговых дел и местной общины. Номинально в городские избиратели причислялись «мэр, старшины и вся община». На деле в этой роли выступал городской нобилитет. Представителями городов нередко избирались не горожане, а рыцари, другие собственники, жившие в графствах. Общее количество горожан среди представителей не превосходило 50 %. В конце XV в. в парламенте был представлен 101 город. Позднее новые города, в основном малозначительные, получили особые хартии с правами посылать депутатов; выбирали от города по 1–3 депутата.

Всего к XVI в. в парламенте насчитывалось до 97 чел. в палате лордов (это число было непостоянным) и 300 мест в палате общин (226 от городов и 74 от графств). В начале XVII в. численность палаты общин была значительно увеличена короной — до 467 депутатов. В XV в. заметную долю среди депутатов стали занимать профессиональные правоведы, им поручали составлять статуты, вести дела парламента. Депутаты палаты общин получали за свое представительство жалованье от графств и городов (по 4 и по 2 шиллинга в день). Сессии парламента продолжались несколько недель. Одна из самых продолжительных, сессия 1406 г. длилась 159 дней.

Полномочия депутатов от общин были рассчитаны на один созыв. При объявлении королем нового парламента выборы проходили заново.

Полномочия парламента в государственных делах сложились также не единовременно. Некоторые закрепились за парламентом по традиции, в силу политического равновесия времен сословной монархии. Некоторые были утверждены короной в целях общественного согласия. Но за некоторые полномочия парламенту пришлось вести длительную, с переменным успехом борьбу.

Основным источником определения полномочий парламента стала историческая компетенция собрания магнатов. За собранием знати (или Королевским советом) признавались права на высший суд, в особенности против должностных лиц или представителей знати, на утверждение налогов, на подачу королю советов по государственным делам, на мнение по поводу законов, предложенных королем. Эти полномочия и были возложены на первые парламенты в XIII в.

Ранее других за парламентом закрепились финансовые полномочия. Первые парламенты XIII в., как правило, собирались именно по поводу разрешения короне на те или другие новые субсидии или сборы: с недвижимого или движимого имущества, пошлины с торговых операций и т. д. Эти разрешения парламент обычно «давал» как бы в обмен на подтверждение короной сословных прав и привилегий в целом. Однако это согласие парламента на финансовые сборы лишь незначительно ограничивало аналогичные полномочия короля: в общих доходах королевской казны налоги и парламентские субсидии занимали не более трети. В кризисные времена тем не менее эта роль парламента становилась весомым орудием в сословной борьбе. Официально право парламента давать согласие на новые налоги было закреплено в начале XIV в. при короле Эдуарде I: «Король не будет налагать подати без согласия духовенства, дворянства и общин». После обособления верхней палаты финансовые дела все более стали переходить в руки палаты общин.

В. XIV в. за парламентом были признаны законосовещательные права. Участие парламента в законодательстве было одним из самых острых политических и правовых вопросов, поскольку традиционно издание законов считалось привилегией короны. Но столь же традиционным было право (и обязанность) короны испрашивать «совета и согласия» на ее предложения от совета знати; законодательная инициатива оставалась всецело в руках короля. Как правило, законодательные предложения по общим вопросам выслушивались только верхней палатой или отдельным собранием знати. Только в 1382 г. участие общин в обсуждении законов было официально закреплено: «Королю угодно пользоваться советом Общин и спрашивать согласия при постановлении и регистрировании законов, при разрешении субсидий и при других делах, касающихся общей пользы государства». В начале XV в. было подтверждено, что без согласия парламента законы издаваться не будут. При короле Генрихе VI (XV в.) сложилась практика внесения биллей на предварительное согласие парламента. В отношениях короля и парламента был принят принцип, что совместное согласное постановление двух палат по одному и тому же вопросу не может быть отменено единоличным усмотрением короля. С этого времени выработались основные формы английского законодательства: 1) законы — статуты, представлявшие совместные постановления короля и трех сословий в парламенте, и 2) указы ордонансы, которые король вправе был опубликовывать самостоятельно. В XV в. за парламентом закрепилось и право законодательной инициативы в виде петиций. При Генрихе VI утвердилось правило, что петиции должны представляться в виде готовых законопроектов-биллей.

Позднее и далеко не в полной мере парламент закрепил за собой контрольные права. Объектом парламентского контроля была королевская администрация. Естественно, корона наиболее ревностно отстаивала ее неприкосновенность. В период кризиса середины XIII в. парламенту удалось ввести правило обязательной присяги королевских должностных лиц перед парламентом, но затем это правило исчезло. В XIV–XV вв. парламенту несколько раз удавалось добиться королевского согласия на удовлетворение парламентских петиций о назначении должностных лиц или о снятии их. Наиболее ярким проявлением этой стороны прав парламента стало признание за ним прав обвинения должностных лиц в злоупотреблениях и преступлениях. Впервые эта процедура импичмента была применена в 1376 г. В дальнейшем она неоднократно использовалась как по инициативе парламента, так и по инициативе короны, в том числе для борьбы с политическими противниками из числа знати.

В XV в. парламент приобрел значение самостоятельного учреждения, а не только собрания представителей, созываемого короной. В начале своего существования парламент созывался королем в произвольные сроки. Свобода королевского усмотрения в этом вопросе была подтверждена даже тогда, когда в 1330 г. парламент настоял на признании необходимости ежегодного его созыва: в законе оговаривалось, что созываться будет и чаще, «если такое нужно будет». В 1408 г. Глостерскими декларациями было признано законным для лордов совещаться о государственных делах в отсутствие короля, а после петиции парламента такое же право было закреплено и за палатой общин. При Генрихе IV в политическую жизнь вошло правило свободы парламентских прений: за все сказанное в стенах парламента депутаты не несли ответственности. Хоть давление со стороны короля и даже преследования (при затрагивании щекотливых политических и семейно-наследственных дел короны) имели место на протяжении и XV и, особенно, XVI в., в период абсолютной монархии.

Политические реальные взаимоотношения короны и сословного представительства составляли не менее важную сторону общего статуса английского парламента, чем отдельные закрепления его прав королевскими декларациями. В особенности значительным этот фактор стал в период абсолютизма, отягченный особым режимом самовластия Генриха VIII или королей династии Стюартов.

На протяжении первых веков своей истории парламент неоднократно проявлял инициативу в концентрации оппозиционных сил монархии. Дважды это завершалось низложением монарха (Эдуарда II в 1327 г. и Ричарда II в 1399 г.). Влияние парламента на королей, возведенных на трон с его участием, существенно возрастало. Так, при Генрихе IV (начало XV в.) корона благосклонно воспринимала требования парламента контролировать деятельность высших должностных лиц, были случаи прямого назначения на высшие должности по представлению парламента.

Вместе с тем корона сохраняла возможности почти полной независимости от парламента в государственных делах. Правомочность деятельности представительства без государственного обращения короля оставалась под вопросом. В XVI в., в период значительного укрепления королевской власти, права парламента реально стали начинаться там, где согласна была остановить свою власть корона. Елизавета I прямо заявляла, что «прерогатива парламента — говорить «да» или «нет», когда королеве это угодно, и не заниматься обсуждением других вопросов». На практике, согласие парламента на законы или иные решения стало испрашиваться только тогда, когда это ничем политически не грозило королевской власти. В этих условиях Генрих VIII имел все основания охарактеризовать работу парламента в письме к римскому папе: «Прения английского парламента свободны и неограниченны. Корона не имеет права ни ограничивать прения, ни контролировать подачу голосов».

Контроль за парламентской деятельностью осуществлялся совсем иными способами. Монарх сохранил право вето на любой парламентский акт. Прения в парламенте предопределялись, по сути, членами Тайного совета, которые вносили законопроекты от имени короны, или спикером, личность которого также согласовывалась с короной («иначе королю неугодно будет его видеть»). В XVI в. распространилась система косвенного влияния на исход парламентских выборов путем создания крохотных «местечек», население которых наделялось правом посылать депутата, а на деле находилось под патронатом влиятельного лица или члена палаты лордов. Наиболее же существенным моментом власти короны над парламентом оставалось право и возможность вообще обходиться без парламента: представительство не созывалось по нескольку лет, и это не препятствовало государственной деятельности короля.

В политической идеологии Англии, напротив, сочетание деятельности короля и парламента стало представляться главным признаком наилучшего государственного устройства, истинным сохранением правильности английских политических традиций. В таком духе характеризовал английскую государственность видный политик и правовед XV в., канцлер Англии Джон Фортескью в трактате «О похвальных законах Англии». Невмешательство в собственность подданных, в частнуюих жизнь и права, согласно Фортескью, составляет главное свойство правильной власти и наилучше отвечает «естественному закону», знакомому древним английским обычаям и наиболее соответствующему интересам подданных. Законы возникают далеко не по воле единственно правителя, они принимают во внимание интересы всех лиц страны, «а отбирать чужую собственность без согласия владельца и помимо его вознаграждения — противно законам». «Король Англии, — резюмировал Фортескью, — не может изменить по своей воле законов страны, ибо природа его правления не только королевская, но и политическая… Он не может ни изменять законов королевства без согласия своих подданных, ни облагать последних против их воли необычными налогами. Таким образом, народ, управляемый законами, установленными с его согласия и одобрения, спокойно пользуется ему принадлежащим, не опасаясь быть лишенным собственности королем или кем-либо другим».

Концепция, изложенная Фортескью, получила распространение в английской политической и правовой литературе последующих столетий. Она стала, по сути, первой попыткой представить оптимальное и политическое взаимодействие короны и парламента в виде своеобразной дуалистической монархии. Идея такой монархии сложилась как результат появления в государственной жизни Англии парламента, с самого начала своей истории не ограниченного свойством чисто средневекового сословного представительства.

Формирование самостоятельного Французского государства не было единовременно. Оно заняло почти два века — от формального распада империи Каролингов в середине IX в. до основания новой королевской династии в конце Х в. После обособления по Верденскому договору 843 г. Западно-Франкского королевства (см. § 22) политическое дробление бывшей Галлии продолжилось. В первой половине Х в. самостоятельными государствами стали южные герцогства. Под властью последних Каролингов остались только территории северо-запада страны. После продолжительных междуусобных войн и смерти последнего из династии Карла Великого французская знать избрала на престол основателя новой династии Гуго Капета (987 г.) из владетельных графов Парижских. В Х в. за страной закрепилось и новое историческое название Франция (по области вокруг Парижа — Иль де Франс).

Номинально находившаяся под властью королей из династии Капетингов, Франция в XI–XII вв. не составляла государственно-политического целого. По существу, она распадалась на несколько весьма значительных по территории герцогств, крупнейшими из которых были Нормандское, Бретань, Бургундское, Гасконское, а также многочисленные графства. Владетельные герцоги и графы были практически независимыми, хотя и признавали себя вассалами общего короля.

Государственно-политическую раздробленность Франции предопределяло и усугубляло, во-первых, состояние социально-экономических связей эпохи, а во-вторых — наличие по существу двух разных народов, говоривших на разных языках (собственно французском и провансальском), принадлежавшим разным культурам. Юг Франции до XIII в. номинально числился в составе королевства. Власть Капетингов простиралась в основном по территории северофранцузской народности.

Первые короли династии Капетингов были, по сути, крупными феодалами с особым титулом. Никаких полномочий государственного характера королевская власть не подразумевала. У них не было постоянного местопребывания. Государственное единство сводилось к общепризнанной феодальной иерархии ленных связей, феодальные иммунитеты и сеньориальные права во Франции получили наибольшее развитие. В этом смысле Французское королевство Х — XIII вв. было классическим примером ленной (сеньориальной) монархии.

В полной мере сеньориальная власть принадлежала только великим сеньорам. (В Х в. таких было 55: 7 герцогов, 44 графа, маркиз и 3 виконта; в XIII в. — число «великих» возросло до 77.) Только они имели право в собственном смысле управлять своей территорией, назначать представителей (вице-графов) с аналогичными своим административными полномочиями. Только таким сеньорам принадлежало право назначать должностных лиц. Вокруг них группировался сеньориальный двор из вассалов (вообще вассалы были и у менее крупных феодалов). Сеньоры располагали собственной армией из вассалов и их людей (собственно феодалов), а также из привлеченных к службе разночинцев. Только к началу XII в. обычай ограничил продолжительность феодальной службы 40 днями в году. Частная война была типичным средством отстоять свои права, и поэтому право войны по собственному усмотрению было одной из важных феодальных привилегий. Только в XI в. под влиянием церкви были установлены некоторые правила «Божьего мира», согласно которым нельзя было атаковать женщин, детей, духовных лиц, земледельцев, безоружных, а также грабить мельницы, урожай, церкви. Сеньору принадлежала и вся полнота юрисдикции на своих землях в отношении людей всех сословий. Собственно сословный строй начал формироваться во Франции строго в рамках сеньорий; прежде всего это касалось дворянства.

В XII в. французские короли сделали первые шаги по усилению своей власти и государственной централизации. При Людовике VI был положен конец сопротивлению вассалов внутри королевского домена. Благодаря деятельности его канцлера Сугерия установилась единая администрация домена. В начале XIII в., благодаря военным и дипломатическим успехам короля Филиппа-Августа II королевский домен значительно вырос, были отвоеваны бывшие владения английской короны. Под эгидой короля были установлены новые ограничительные правила ведения частных войн: 40 дней короля, в течение которых запрещалось атаковать, право королевского покровительства и др.

С расширением королевского домена и возрастанием роли королевской власти стала формироваться государственная администрация. Администрация эта была в главном домениальной, и ее значение напрямую зависело от отношений короля с великими сеньорами.

Королевская власть вначале сохраняла свои ленные основания. Еще в 869 г. франкский король Карл Лысый при коронации дал присягу в том, что будет защищать церковь, хранить верность в отношении грандов и народа, уважать правосудие, поддерживать мир. Эти добровольные ограничения повторяли впоследствии все Капетинги. Вместе с тем благодаря влиянию и поддержке церкви выработалась идея об особых священных правах короля. Утвердился принцип единства и воспреемства власти в полном объеме. После споров, в 1223 г. закрепилось право первородства в престолонаследии. С конца XII в. установился и порядок фамильного престолонаследия без формального участия грандов. В правление Филиппа-Августа II выросло число прямых вассалов короля (до 32 герцогов и графов, 60 баронов, 75 шателенов, владельцев замков, 39 городских коммун). Его власть стала рассматриваться как власть высшего господина, а затем и особого повелителя. Король, даже если приобретал земли; связанные с подчинением другому феодалу (оммажем), был свободен от этих обязанностей (с 1124 г.). К XIII в. все жители в королевстве считались подданными короля и должны были ему повиноваться; это распространялось и на супругу и родных короля. С конца XIII в. короли закрепили за собой право законодательствовать наряду с покровительством подданных и правом суда.

Организация центральной администрации была взаимосвязана, однако, с феодально-ленной системой.

Основным учреждением был Королевский двор, который составляли вассалы короля. Свое происхождение он вел от аналогичных советов эпохи Каролингов. Ассамблея собиралась по желанию короля. Одной из основных обязанностей вассалов было участие в этом совете. Позванный лично был обязан присутствовать под угрозой конфискации имения. Курия играла роль в первую очередь политического совета короля. Однако традиция не предусматривала обязанности короля следовать решению (до XIII в. Капетинги безусловно соблюдали советы курии). Во вторую очередь курия была королевским судом (обычно король вершил суд сам) в важных случаях. С конца XII в. в составе курии выделился Двор пэров Франции (из 6 духовных и 6 светских грандов — герцогов Нормандии, Аквитании, Бургундии и др.); они имели привилегию судиться только равными себе.

Собственно администрация сосредоточивалась в Дворце короля, органе домениального, а затем и общегосударственного правления. Дворец обладал внутренней иерархией. На первом месте там были члены королевской семьи. Вначале они располагали признанным правом участия в управлении, но с XIII в. и королева, и престолонаследник были отстранены от прямого влияния на государственные дела. Затем окружение короля — духовные и светские, занятые специальными делами. И наконец круг должностных лиц, многие из которых перешли по традиции от империи Каролингов. Наиболее важной фигурой в XI–XII вв. был сенешал — командующий армией, высший судья, дворецкий и начальник местных администраторов; но в 1191 г. должность упразднена. Главой конного войска был коннетабль, при нем существовал чин маршала — помощника. Среди чисто дворцовых администраторов ранее других стабильным стал чин кравчего. По указу 1261 г., дворец уже особо подразделялся на 6 «правлений» по отраслям хозяйства. Дела короля велись камердинером, в его же ведении были сокровищница и архивы. Но с середины XII в. чин этот стал только почетным званием. На главное место в администрации выходит канцлер (до XIII в. — из духовных лиц). На него перешли функции сенешала, он возглавил королевскую юстицию, составлял королевские акты. Возрастание значения должности канцлера вызывало опасение королей: в 1227–1315 гг. пост был вакантным.

Начало организации местной администрации относится к середине XI в. Для сбора королевских доходов и хозяйственного управления в домениальные округа были назначеныпрево (посланцы). Число условных округов росло: с 41 в 1179 г. до 80 в 1285 г. Прево были не только финансовыми агентами, но и судьями (причем до конца XII в. — с полной юрисдикцией), а также администраторами. Назначалиих из числа, как правило, буржуа, и на 3 года; король сохранял полное право отзыва. На юге аналогичные должности обозначались иначе. С ликвидацией должности сенешала (на котором лежала обязанность контроля за прево) для общего надзора на места стали посылать бальи; каждому назначался особый округ (бальяж), включавший несколько превотажей. Бальи был как бы генеральным инспектором. Когда в королевский домен входила целостная сеньория, туда ставился администратором местный сенешал (ему по иерархии подчинялись бальи и прево). И сенешалов, и бальи назначали уже из мелкого дворянства, они должны были знать право. Со временем к ним перешли не только военные и финансовые функции, но и суд от имени короля.

В XIII веке обозначившийся процесс централизации и усиления королевской власти был закреплен рядом реформ, проведенных в правление Людовика IX Святого (1226–1270). Реформы были тем более значительны, что опирались на новые явления в социальной жизни.

К середине XIII в. практически сгладились внутрисословные различия между слоями средних и мелких феодалов: владельцами замков, шателенами, и рыцарством; сформировалось многочисленное и единое сословие дворянства (до 50 тыс., что составляло около 2 % населения страны). Его интересы разнились с социальной позицией грандов и более склонялись в сторону королевской власти. Оживление экономической жизни вызвало рост городов и их борьбу за правовую и политическую самостоятельность. В этой борьбе с сеньорами города опирались на поддержку королей, в свою очередь становясь их опорой в борьбе с сеньориальным феодализмом. В XIII в. началось массовое освобождение французских крестьян от личной зависимости путем выкупа феодальных повинностей. В деревне формировалось новое сословие земледельцев, видевших в сеньорах главных своих противников.

Одной из важнейших попыток изменить феодально-сеньориальный режим была военная реформа. Людовик IX запретил вообще (1258) вести любые частные войны, сюда же были причислены дуэли и турниры. Запрет пришлось приостановить в 1272 г., его вводили снова, но в действие он не вошел ранее XIV в. Было введено правило, что вассальные обязанности и верность не действуют в случае выступления своего сеньора против короля. В городах начато формирование своей милиции (ополчения), находившейся под началом королевских военных.

В ходе административной реформы был создан институт королевских следователей (1247). Им вменялось в обязанность контролировать на местах деятельность бальи, собирать других королевских уполномоченных в особые ассамблеи, расследовать обвинения и даже приводить приговоры в исполнение. В важных случаях они могли лично обращаться к королю. Чтобы пресечь сращивание бальи и сенешалов с местным населением, вводились запреты на приобретениеими имуществ на местах и даже запреты семейного характера.

На территории домена вводилась единая королевская монета и запрещалось хождение денег других сеньоров. В герцогствах и графствах хождение королевской монеты также было обязательным (но не исключительным). Стали тем самым формироваться финансовые прерогативы короны.

В 1260 г. было положено начало правильной организации высшей юстиции путем выделения из королевской курии особого парламента (см. § 36). Из той же курии выделилась группа должностных лиц («назначенных») для особого надзора за финансовыми делами короля. В судебных делах вошла в обыкновение письменная процедура, заимствованная из римского права. В курии образовался совет специалистов, куда привлекались главным образом правоведы — легисты для подготовки законов и судебных решений. Влияние легистов на государственную и правовую жизнь Франции все более возрастало, и в последующие столетия оно стало важным фактором перемен в институтах власти и доктрине власти короля.

Государственно-политические тенденции, наметившиеся в развитии властных структур к XIII в., получили дальнейшее продвижение в XIV–XV вв. Хотя общественная жизнь страны была отягчена такими разорительными и малоспособствующими укреплению государственности событиями, как Столетняя война с Англией (1337–1453 гг.) и крупнейшими народными движениями: Парижским восстанием и Жакерией. В этих условиях укрепление монархии было возможно только во взаимодействии с институтами, выражавшими интересы сословий.

К началу XIV в. королевский домен охватывал уже 3/4 территории страны. Монархия даже нашла силы, чтобы начать территориальную экспансию на Юг и во Фландрию. Важнейшей предпосылкой возрастания роли королевской власти стала победа короля Филиппа IV в длительном конфликте с римскими папами за политическое верховенство. В течение почти века римские папы находились в прямой зависимости от французских королей (т. н. Авиньонское пленение пап 1309–1378 гг. — по французскому городу, куда папы были вынуждены перенести свою резиденцию). Отношения с Римом на новых принципах были окончательно урегулированы только в 1516 г. согласно Болонскому конкордату (соглашению). По нему обеспечивалась гегемония французских королей над французской церковью, их права назначать кандидатов на церковные должности и получать доходы с имуществ, но закреплялись и некоторые административные и имущественные права пап.

В XIV в. королевская власть приобрела новые полномочия и частью даже новое политическое содержание. Приоритетный сеньориальный статус короля (характерный для ленной монархии) сменился исключительным, государственным, основанным не на отношениях вассалитета, а на подчинении безусловного подданства. В XV в. был общепризнан принцип территориальной независимости и нераздельности королевского домена; никто из членов королевской фамилии не мог претендовать на выдел ему какой-либо части земель Франции. Престол стал наследственным строго в роде царствующего монарха. В 1358 г. утвердилось правило древнего Салического закона, согласно которому престол мог передаваться только наследникам мужской линии.

Основываясь на учениях королевских легистов, поддерживавших самостоятельность и особую неограниченность власти короля (в том числе в интересах борьбы с римским папой), сложилась политическая доктрина новой французской монархии. Ее исходный мотив составило положение, разработанное легистом Гийомом де Плэсианом (1303), о том, что король Франции является императором в своем королевстве и, следовательно, располагает столь же независимым положением и неограниченными правами. Содержание королевской власти расширилось в правовом смысле. Согласно акту Карла V (1372), король полагался защитником публичного мира в стране, а знать — королевскими слугами; его личность и права особым образом охранялись, а покушение на них составляло особый состав преступления («в оскорблении величества»). Королю принадлежало право наказания за незаконное ношение оружия, за фальшивомонетничество, за нарушение ордонансов (которые тем самым становились общеобязательными). Исключительно королю принадлежали привилегии определять сословный статус подданных: жаловать права дворянства, узаконять внебрачных детей, давать статус горожанина-буржуа (причем вне зависимости от реального места проживания). Король приобрел правовые прерогативы: освобождать от ответственности в случае преступлений, издавать повеления, вводить новые налоги.

В наибольшей степени возросла законодательная власть короля. Согласно особому постановлению Филиппа IV, все должностные лица обязывались без возражений исполнять королевские приказы; их исправление или изменение могло быть сделано только королем, невыполнение приказов чиновниками должно быть объяснено. В XV в. королевские указы — ордонансы стали безусловными законами для всего общества.

Законодательная власть короля не была неограниченной. Считалось, что существуют особые «фундаментальные законы» королевства, которым нельзя не следовать. В большинстве они касались престолонаследия и домениальных прав (наследие только по мужской линии, по праву строгого старшинства, в возрасте и в состоянии духа, соответствующем короне, — в 14 лет и небезумным, законным наследником, при нераздельности домена и сохранении за королем права выкупа на земли). В XVI в. к этим законам прибавилось безусловное требование принадлежности к католицизму. «Фундаментальные законы» не были только доктриной легистов. Они были зафиксированы в королевских актах, решениях церкви и в правовой традиции и составляли реальное публичное право королевства.

Стремление короны к централизации и резкому усилению королевских полномочий вызывали оппозицию среди правящих сословий, особенно знати. В кризисные политические моменты общественное согласие — деланное или реальное — для короны стало острой необходимостью. Вследствие этого и во Франции возникло учреждение с чертами сословного представительства, характерное для сословной монархии, — Генеральные штаты. Хотя оно изначально не смело столь самостоятельного статуса, как парламент в Англии.

Генеральные штаты исторически выросли из феодальных советов эпохи ленной монархии. Согласно феодальному обычаю, участие в совете вассалов было неотъемлемой обязанностью вассалитета. С середины XII в. в таких советах участвовали и представители привилегированных городов. Ассамблеи созывались королем, как правило, чтобы заручиться поддержкой трех сословий страны: светских и духовных вассалов, горожан — в политике против знати. Иногда сословия собирались по отдельности, иногда — вместе. Нередко собрания различались по географическому принципу: Лангедок (север-центр), Лангедойль (юг). В конце XII — первой половине XIII в. таких собраний было свыше 20. Во второй половине XIII в. эти ассамблеи спонтанно перерастают во Всеобщий совет, который время от времени созывает король.

В 1302 г. французский король созвал сословия, чтобы те поддержали его в борьбе с римским папой, в 1308 г. — чтобы санкционировать ликвидацию богатого и независимого рыцарско-духовного ордена Тамплиеров. Эти ассамблеи созывались королем уже не как сеньором, а как главой Франции — с 1302 г. ведет начало сословное представительство в королевстве. С середины XIV в. за ним закрепляется название Генеральных штатов (сословий).

Между 1314 и 1328 гг. ассамблеи приобретают новый характер: король запрашивает у сословий согласия на новые субсидии, унификацию монеты, на пополнение истощенной казны. Особенно возросло значение Штатов в годы Столетней войны. Тогда, в случайных обстоятельствах резкого ослабления королевской власти и военных поражений, сословия вырвали у короля Великий мартовский ордонанс 1357 г. Согласно нему, решения Штатов должны были считаться окончательными и входить в силу без королевского одобрения. Финансовые субсидии могли бы расходоваться только на предписанные Штатами цели. Сословия записали за собой право собираться регулярно в любом месте для «устройства хорошего управления государством». Была сделана даже попытка поставить под контроль Штатов королевскую администрацию. Однако ордонанс продержался недолго и почти не применялся. Он показателен лишь для стремлений Штатов утвердить свое верховенство над короной.

В XIV–XV вв. созыв Генеральных штатов определялся индивидуальными приглашениями короля к духовным и светским магнатам, городам, привилегированным корпорациям, университетам и т. д. Дворянство приглашалось выбрать представителя от бальяжа. Депутат должен был исполнять строго то, на что его уполномочивали избравшие и данныйими мандат. В 1484 г. порядок созыва изменился: кроме знати, получавшей индивидуальные приглашения, все остальные должны были избрать депутатов; в XVI в. утвердился и порядок избрания по бальяжам и сенешалствам.

Единой организации работы Штатов долгое время не было. Каждое собрание носило свой характер: то сословия заседали вместе, то — по отдельности. Программа сессии определялась королем, и депутаты лишь могли выразить свое мнение по королевским предложениям. Со временем голосование по бальяжам сменилось голосованием по сословиям в целом.

Компетенция Генеральных штатов была неопределенной. В основном они высказывались по троякого рода делам: а) вотированию налогов, ежегодных и новых субсидий; б) мирным соглашениям или переговорам, изредка — по политическим решениям внутренних конфликтов; в) предложениям и просьбам от сословий королю. Первое из полномочий практически отпало после 1439 г., когда Штаты утвердили постоянный государственный налог.

В конце XV и в XVI вв. нередки были случаи, когда сословия отказывались утвердить королевские предложения. Следствием этого бывали значительные перерывы в созыве представительства — по 20 или даже 70 лет. Созывать или не созывать сословия — это оставалось полностью на усмотрении короля. Совершенно не влияли Штаты и на законодательство. В силу таких особенностей своего положения Генеральные штаты лишь эпизодически противостояли королю, а в целом действовали с ним заодно и стали даже весомым орудием в политике государственной централизации страны.

Укрепление королевской власти сопровождалось формированием новых принципов государственного управления: все власти, все решения зависят только от короля, но король не управляет один — существуют государственные дела и должности. К XIV в. большинство прежних домениальных и дворцовых чинов и должностей утратили свое значение. Наих место возникли новые. Многие из них были качественно иными: назначение производилось королем или специальными ассамблеями пожизненно. Эти должности стали составлять как бы новый род феодального пожалования, позднее — действительно передаваемого по наследству. Так начала формироваться особая прослойка — «дворянство мантии» (т. е. получавшие дворянство не по военной, а по гражданской службе).

Единственный из прежней эпохи, кто сохранил свой статус, был канцлер (должность восстановлена в 1316 г.). Значение его даже возросло. Канцлеру подчинялась королевская канцелярия, он был хранителем печати, все королевские акты удостоверялись им. На канцлера была возложена обязанность следить за соответствием приказов и распоряжений ордонансам, только после контроля он мог поставить королевскую печать. Канцлер представлял корону в Генеральных штатах, в дипломатических сношениях. По-прежнему он оставался главой коронной юстиции, назначал судей, руководил советами феодалов.

В центральной администрации появились и совсем новые должности с новыми общегосударственными функциями. Для управления финансами созданы были чины государственных казначеев (для обычных дел) и генералов финансов (для экстраординарных сборов). В королевской канцелярии с конца XIII в. появляются должности тайных секретарей, или секретарей-нотариусов, которые вели дела Королевского совета. Трое из них стали даже особо назначенными специалистами — правителями дел Совета. Для обеспечения тайны дел в начале XV в. четверо секретарей специально были приставлены к финансовым решениям. В конце XV в. они получили право лично представлять документы на подпись королю, а один (секретарь руки) — даже подписывал за монарха, подражая его почерку. Это было начало новой министерской администрации.

Основным органом принятия государственно-политических решений стал Совет короля (сохранившаяся Королевская курия после выделения из нее парламента). Совет не был постоянным по составу, в него призывали королевских администраторов, прелатов, городскую знать. После кризиса 1314 г. знать добилась права присутствовать в Совете. В 1316 г. Совет стал Большим советом, в котором наряду с легистами заседали 24 представителя светской и духовной знати. Остальных назначали особые комиссии, и они носили звание советников короля. Собирался Совет раз в месяц. Однако с начала XV в. король переключил Совет преимущественно на разбор дел королевской юрисдикции. Со временем политическое значение его упало (для выражения требований сословий и знати были Генеральные штаты). В 1497 г. Совет окончательно был сделан учреждением юстиции и составлялся из чиновников. Наряду с Большим советом при дворе оформился Тайный совет короля, куда приглашались исключительно по королевскому желанию.

В местном управлении прежние должностные лица (прево и бальи) потеряли к XIV в. свое значение, свои финансовые полномочия, а затем и административные; они стали только королевскими управляющими в домениальных владениях, а в силу этого остались и судьями. С конца XIV в. бальи получили право назначать себе заместителей (лейтенантов). С 1498 г. лейтенанты стали назначаться непосредственно королем и вытеснили бальи из администрации.

С XIV в. возник и новый чин «генеральных заместителей» (лейтенантов) — почти всегда из знати или принцев крови. Они делались как бы представителями всех прав короля в той или другой местности с правами помилования, издания указов, назначения податей. В XV в. число генерал-лейтенантов возросло, почти во всех приграничных провинциях к ним перешло местное управление. Права несколько сократились. Но в целом они стали представителями новой централизованной администрации. К началу XVI в. стабильно существовало 11 таких новых «губернаторств».

В отдельных областях Франции существовали также (отчетливо — с середины XIV в.) местные сословные представительства, подобные Генеральным штатам. Назывались они везде по-разному: Совет, Парламент, Люди сословий. К середине XV в. закрепилось общее обозначение: Штаты провинций. Состав был различен, однако обязательно присутствовали духовенство, дворянство и города (крестьяне нигде не допускались). Штаты созывались обычно для выслушивания мнений по финансовым вопросам. Выборы в них не практиковались, и они оставались институтом местного феодализма. С середины XV в. корона повела борьбу заих ликвидацию.

Усиление королевской власти в период сословной монархии подготовило государственно-политическую основу для дальнейшей централизации и национального объединения Франции. Благоприятные возможности открылись с окончанием Столетней войны. С середины XV в. королевская власть начала последовательно ликвидировать политические остатки феодализма в стране, территориальный и сословный сепаратизм.

Решительные шаги в национальном политическом объединении были сделаны в правление Людовика XI (1461 — 1483 гг.). Корона одержала победу в остром внутриполитическом единоборстве с союзом территориальных магнатов во главе с герцогами Бургундии — Лигой общественного блага. К Франции были присоединены Прованс с крупными средиземноморскими портами, в конце XV в. — Бретань. К началу XVI в. Франция была самым большим по территории и по числу населения государством Европы.

Монархия XVI в. стала уже безусловным центром государственного единства страны. Особую роль здесь играло подчинение домов членов королевской фамилии, принцев (с XIV в. на престоле были представители боковой ветви Капетингов — Валуа), королевскому двору и в конечном счетеих слияние воедино. В середине XVI в. на придворной службе короля состояло около полутора тысяч выходцев из знатнейших семей королевства. Это было важным инструментом сращивания политических интересов короны и дворянства, а вместе с тем и контроля за привилегированными сословиями.

Серьезный раскол, уже не по территориальному, а по более существенному — социальному и религиозному признаку, в королевстве наступил в середине XVI в. после распространения во Франции идей Реформации. Движение гугенотов (сторонников Кальвина) получило поддержку со стороны самых разных общественных сил, недовольных монархией. Вновь французская знать продемонстрировала свое двойственное отношение к росту значения королевской власти, даже при дворе сложились противоположные по интересам политические группировки. Государственный раскол сопровождался рождением новой антимонархической политической идеи. «Народ существовал прежде королей, — говорилось в одном из политических документов движения гугенотов. — Народ создал королей для собственного блага. Во всех странах короли обязаны своим существованием народному избранию». Без согласия народных представителей король, подразумевалось, не вправе принимать важных решений.

Раскол в государстве приобрел и организационную форму. В 1576 г. для борьбы с протестантизмом сложилась Католическая лига во главе с герцогами Гизами. Новая ассоциация выдвинула программу борьбы за прежние права провинций, Генеральных штатов; принадлежность к Лиге была объявлена обязательной для католиков. На протяжении полувека Францию потрясали события Религиозных войн (1562–1594). В войнах между католиками и гугенотами участвовали иностранные государства, наемные отряды, в стране образовывались независимые правительства.

Государственно-политическое примирение в стране было достигнуто только в правление нового короля Генриха IV (1594–1610), основателя династии Бурбонов. Особый Нантский эдикт 1598 г. установил в королевстве условное равноправие двух вероисповеданий: католицизм объявлялся официальной религией, но протестанты получали гражданские права, свободу богослужений. В качестве гарантииих свобод за гугенотами сохранялись права на свои ассамблеи, крепости и гарнизоны. По существу образовалось государство в государстве по религиозному признаку. Политическая организация гугенотов была ликвидирована только в 1628 г. после захвата и разгрома их крепостей. Государственная централизация в основном завершилась.

Государственно-политическое объединение страны и нации, оказавшееся сложным во Франции, было одной стороной общего процесса централизации. Вторую сторону составляли преобразования государственно-административной системы — иногда единовременные, иногда растянувшиеся на значительный исторический период. Некоторые предпосылки таких преобразований сложились уже во второй половине XV в.

Одной из важных предпосылок была новая военная организация. Переход к новой армии был обусловлен и собственными причинами: военными неудачами в Столетней войне. Уже в ходе этой войны наряду с феодальной армией, реорганизуемой на началах наемной службы, стала формироваться королевская армия. На основе получаемого с разночинцев «выкупа за службу» король набирал волонтеров, в основном иностранцев. Волонтеров группировали в роты по главе с лейтенантами; правда, эти отряды нередко превращались в разбойничьи шайки. Настоящая королевская армия была создана после реформ Карла VII в 1439–1445 гг. Феодалам запрещалось иметь собственные наемные отряды, собственные крепости, им запрещалось отправляться на войну вне Франции. Было создано 15 рот солдат, набираемых из дворян (каждая по 600 копий), во главе с капитаном. Капитаны приносили клятву верности королю. Набор был вольным, но служащим казна платила; оплачивалось и обмундирование. Каждая рота размещалась в большом городе. В 1448 г. было положено начало собственно «национальной» армии из рекрутов-разночинцев: каждая община должна была выставить стрелка за свой счет. Сбором армии и ее оснащением руководили местные власти.

В XV–XVI вв. сформировалась единая система государственных финансов. До XIV в. доходы короля были составлены из чисто феодальных по источнику поступлений: доходов от домена и сборов с вассалов. С 1439 г. был установлен постоянный (из года в год взимаемый) королевский налог — талья — на содержание армии. Размер его основывался на обычае, но с конца XV в. право короля повышать налог реально не оспаривалось. Помимо этого, были особые королевские налоги. Наиболее важным была личная талья, взимаемая с доходов разночинцев. Духовенство и дворянство ее не платили. В XV в. на юге был введен поземельный налог — также только с земель разночинцев. С этого же времени развивалась и система косвенных налогов.

До XV в. финансовая администрация находилась в зачаточном состоянии. В XVI в. для общего управления четырьмя казначеями и четырьмя генералами финансов (для руководства 4 областями королевства) была введена должность сюринтенданта, казначея и генерала в одном лице. Вместе с прежними он составлял Совет по финансам, главной обязанностью которого была разработка и ведение бюджета. В 1523 г., после финансового кризиса, была создана единая королевская казна. Ею руководил казначей, подчинявшийся только королю. Казначей и генералы утратили право распоряжаться средствами. Распоряжаться могли только Совет или суперинтендант финансов (должность появилась в 1561 г.). Помимо этого, под управлением парламентов были 3 окружные счетные палаты; Парижская палата играла роль общегосударственной. Палаты контролировали расходы и счета, управляли королевским доменом, а также обладали юрисдикцией по финансовым делам, в т. ч. уголовной.

В центральной администрации возросла роль королевского совета, который практически сосредоточил все нити государственного управления. Составляли его традиционно: (1) принцы крови и пэры, (2) высшие должностные лица короля, (3) советники, избранные из низших администраторов. Короли, которые правили более самовластно, принцев не созывали; в смутное время их присутствие становилось необходимым. К концу XVI в. Совет все более специализировался. Ранее других в нем выделился Совет дел (так по-новому стали звать прежний Тайный). В этом Совете, собиравшемся ежедневно, король проводил реальную работу по управлению государством; другим обязательно присутствующим здесь был канцлер. При Генрихе IV Совет особенно расширился: в него приглашали принцев, государственных секретарей. Другими частями Совета короля стали особые Государственный совет (здесь занимались финансами, должностями, местным управлением; король еженедельно утверждал его решения) и Совет финансов, образовывавшийся периодически. Юрисдикция Совета короля перешла к Совету партий, составленному только из чиновников под началом прокурора короля.

В административном окружении короля возникли новые должности — 4-х государственных секретарей (с 1547 г.). Им поручались самые разные дела: надзор за посольствами, внешними делами, губернаторами. Со временем их роль возросла именно в политической сфере. Королевские решения стали готовиться секретарями. Секретари постепенно становились министрами, зависившими только от короля.

Окончательное укрепление королевской власти, завершение административной централизации и создание, по сути, новой в политическом отношении монархии связано с правлением первого министра и кардинала Франции А. Ришельё (1624–1642) в царствование Людовика XIII.

Ришельё обратил на себя внимание еще в 1614 г., участвуя как представитель духовенства в последних Генеральных штатах. С 1624 г. он занял место в Совете короля, а несколько позднее и созданный для него пост первого министра. Под руководством Ришельё были завершены важнейшие государственно-политические мероприятия: разгромлены войска гугенотов, ликвидированаих политическая самостоятельность, разрешены сложные внешнеполитические кризисы. Руководствуясь идеей создания могущественного королевства («Моей первой целью, — писал Ришельё, — было величие короля, моей второй целью было могущество королевства»), министр провел целый ряд правовых и административных реформ. Дворянству было запрещено иметь укрепленные замки и вооруженные свиты, под угрозой смертной казни запрещались дуэли, нарушения правил дворцовой и воинской службы. Орудием государственной карательной политики стали суды, которым предписывалось сначала карать, а затем уже искать законные обоснования («Если во время разбора обыкновенных дел суд требует бесспорных доказательств, совсем иначе в делах государства: здесь то, что вытекает из основательных догадок, должно почитаться за явные свидетельства»).

Главной из административных реформ Ришелье было введение в местном управлении постоянных интендантов взамен всех прежних властей. Они становились основными представителями власти в провинциях, получив практически неограниченные полномочия. В центральной администрации при Ришелье особенно расцвела чиновная (потому противостоящая знати) бюрократия: число государственных служащих достигло 40 тысяч. Правовая политика Ришелье была, однако, намеренно враждебна интересам нарождающейся буржуазии: подконтрольное королевской власти дворянство составляло цвет идеального общества, согласно Ришелье. Другой чертой нового государственного порядка должна быть строгая регулярность и регламентированность. «Все политики согласны в том, — писал он в своем «Политическом завещании», — что если народ будет излишне своеволен, будет невозможно держать его в правилах его долга». Королевские ордонансы издавались по самым разным вопросам, касавшимся даже домашней хозяйственной жизни.

В десятилетия правления Ришелье государство начало вмешиваться в новые социальные сферы и стремиться ких регламентации. На основе меркантилизма устанавливался контроль за торговлей и промышленностью; главной целью этого контроля было увеличение поступлений от них в казну. В 1629 г. была установлена монополия внешнеторговой перевозки товаров для французских кораблей. Наиболее жестко регламентировались производство и торговля продовольствием и зерном. Буквально на каждый продукт была создана своя «полиция». Ремесленное производство разрешалось только в составе корпораций-цехов. Основание мануфактур, начавшееся в стране, разрешалось только на основе королевской привилегии. Чтобы воспрепятствовать рабочим уходить с предприятий, они освобождались от налогов.

Впервые государство стало активно и регулярно вмешиваться в жизнь науки и культуры, устанавливая не только административный, но и правовой контроль. В политической доктрине монархии Ришелье признавалось значение наук и искусств для процветания государства. Но также считалось необходимым держать их под неусыпным надзором: «Если бы знания профанировались среди всевозможных умников, в государстве стало бы более людей, могущих высказывать сомнения, нежели способных их разрешить, и многие оказались бы более склонны противостоять истинам, нежели их защищать». С 1631 г. начала выходить, под правительственным контролем, первая французская газета. Для объединения и поощрения литературных сил нации была создана Французская академия. Жестким стал цензурный контроль за книгами и другими изданиями. Только с разрешения канцлера, а потом и самого короля можно было основывать новые типографии, число их резко сокращено. Печатники были подчинены многочисленным полицейским правилам. Взаимному надзору полиции и духовенства подвергались театральные представления. Нередки стали судебные процессы, связанные с литературой или событиями культурной жизни.

С завершением государственной и административной централизации в начале XVII в. во Франции не только установился авторитарный административный режим. Завершилось перерастание сословной монархии в новую — абсолютную монархию, расцвет которой во Франции пришелся уже на эпоху Нового времени и которая именно здесь приобрела свой классический вид.

С распадом империи Каролингов (середина IX в.) на исторических территориях германских племен образовалось самостоятельное Восточно-Франкское государство. В королевство вошли земли преимущественно с германским населением. Такая этническая сплоченность была редкой для средневековья. Королевство не обладало, однако, государственно-политическим единством. К началу Х в. Германия представляла совокупность герцогств, крупнейшими из которых были Франкония, Швабия, Бавария, Тюрингия, Саксония.

Герцогства не были реально взаимосвязаны друг с другом, они существенно различались даже по социальному укладу. В западных областях прочно утвердился вотчинно-ленный феодализм, почти не осталось свободного крестьянства, возникали новые социально-экономические центры — города. В восточных областях феодализация общества была слабой, социальный уклад был сориентирован на общинные связи, сохранялись значительные территории с догосударственным бытом варварских времен; там только появлялись позднейшие из варварских правд (см. § 23).

Единство государства окрепло с утверждением на королевском престоле Саксонской династии (919 — 1024). Были временно преодолены междуусобные распри, несколькими удачными внешними войнами в основном определены территории, принадлежащие королевству, установлено особое политическое место короля в феодальной иерархии — король Оттон I был коронован (в условном центре государства — Аахене). Формирование единой государственной организации королевства было своеобразным в силу большой зависимости королевской власти от племенных герцогств. Становление государственности в Германии шло в опоре на церковь как единственную носительницу государственного начала.

Единственными органами государственного управления в королевстве были церковные институты: монастыри, аббатства, епископства. Только они реально и были заинтересованы в создании более централизованного государства: Римская церковь надеялась найти в новом государстве воспреемницу идеи Христианской Империи. Чтобы прочнее привязать церковь к королевской власти, германские монархи стали практиковать большие земельные пожалования духовенству. Пожалования сопровождались передачей церкви юрисдикции и даже политических прав в отношении населения этих областей, включая и феодалов. В начале XI в. началась даже передача в руки церкви целых графств, а графов ставили епископами. Епископам и аббатам предоставлялось право королевского бана в отношении подвластной территории (совокупность военных, административных и судебных полномочий).

Назначение на высшие церковные должности производилось королем. Тем самым церковная администрация превращалась, по сути, в государственную, учитывая, что священнический стаж большинства высших иерархов начинался только с назначением. Церковные сановники привлекались к несению дипломатической, военной службы, выполнению политических дел. Вассалы епископов и аббатов составляли большую часть армии, нередко сами епископы и возглавляли полки. Это была особая имперская церковь (Reichskirche).

Такая церковная государственность несла в себе предпосылки очень неоднозначных политических следствий. Во-первых, к XIII в. многие епископства превратились в обособленные и политически замкнутые территории, лишь номинально подчиненные в ленной иерархии королю. Во-вторых, активная процерковная политика германских королей неизбежно вовлекла Германию в вековую внешнеполитическую авантюру: борьбу за доминирование над Римом и папством, за подчинение Италии. Эта борьба дополнялась стремлением обогатиться за счет цветущих городов Северной Италии.

Война за Италию и возобладание над папством поначалу принесли огромные политические выгоды. В 962 г. Отгон I был коронован в Риме императорской короной. Образовалась Священная Римская империя, куда, помимо Германии, включились Италия, часть Южной Франции и территории Центральной и Восточной Европы. Однако исторически образование империи, несомненно, воспрепятствовало германскому национально-политическому единству.

В-третьих, переплетение королевской и церковной власти в империи вызвало уже в XI в. длительную борьбу за инвеституру с папами, т. е. за право назначать в церковные должности. С избранием папой Григория VII стремление императоров диктовать свои условия потерпело крушение: Генрих IV был даже вынужден пройти унизительную процедуру своего «прощения» папой в замке Каносcа (тем и прославившемся). Борьба империи и папства в итоге завершилась подписанием Вормского конкордата (1122). Согласно нему, выборы епископов в империи впредь должны были проводиться различно: в Германии — под надзором императора, в других частях — без участия имперской власти. После избрания император вручал епископу светскую инвеституру (власть), папа — символы духовной. Примирение имело не только церковные последствия. Оно в значительной степени выводило из-под политической подчиненности королей епископов, которым ранее передали государственные права. Центральная власть начала ослабевать.

Сложившееся к Х в. Германское государство по внутриполитической организации было типично ленной монархией. Одной из важнейших ее особенностей были только значительные ленные права церкви. К XII–XIII вв. ленная иерархия приобрела политически-правовой вид: обычаи и право подразделяли феодальное общество на т. н. «7 щитов» (ступеней), среди которых первый принадлежал королю, второй — епископам и аббатам, а также независимым князьям, четвертый — сеньорам и т. д. Полномочия их были неравнозначны. Так, определялось, что судебные права не даются никому ниже уровня 5-го «щита», что полновесная уголовная юрисдикция (с правом назначения смертной казни) не вручается ниже уровня 4-го «щита». Устанавливая вассально-ленные обязанности, право вместе с тем и ограничивало свободное усмотрение императора в ленных традициях. Император мог держать имперский лен незанятым не более года, но и держатели имперских ленов не могли передавать их другим лицам без разрешения короля. Суд в имперском лене считался неделимым и не мог предоставляться кому-либо без самого лена. Однако император распоряжался напрямую только ленами от имени империи и своим собственным доменом; держания второго, третьего и т. д. уровней находились уже вне его контроля и прав. Тем самым и значительная часть населения была подвластна не императорской администрации и суду, а власти своих епископов, князей и сеньоров, что ослабляло государственно-политическое единство империи.

Королевская власть в империи по своим полномочиям зависела от политической ситуации. Предопределялось это тем, что германского короля избирали на имперском съезде герцоги (князья) и, позднее, наиболее важные архиепископы. В избрании могли принимать участие только обладатели исконных немецких земель. Полномочия монарха заключались в ленных правах, особых привилегиях (чеканка монеты и установление пошлин везде, по месту пребывания) и верховной юрисдикции. Право законодательствовать только по личному усмотрению за королем не признавалось. Только королю принадлежало право суда над князьями. В военных походах права монарха также не были неограниченны.

Королевский двор был узким по составу. Его управлению подлежал только домен. Двор составляли королевские вассалы — министериалы, некоторым поручалось исполнение постоянных должностей. Постоянным учреждением была только канцелярия, где велось государственное делопроизводство. Управляющий двором — майордом — назначался с согласия знати. Ближайшие помощники короля носили звание королевских советников. Эти должности не были институализированы, а составляли скорее почетные ранги. Такой же смысл вкладывался и в ряд чинов королевского двора, которые считались как бы отличительными званиями некоторых высших магнатов — почетный стольник, чашник, маршал, канцлер. Со временем эти чины (лишь эпизодически связанные с исполнением подразумеваемых функций и полномочий — в случае торжественных событий) закрепились за отдельными фамилиями наследственно: так, пфальцграф Рейнский считался одновременно имперским стольником, герцог Саксонский — маршалом.

Важнейшую политическую роль играли собрания знати. Они были унаследованы от франкских времен, однако иными были и состав, и значение. На эти собрания призывались все связанные с феодально-ленными отношениями с королем: князья государства, правители областей, архиепископы, в самой малой части — королевские министериалы. Собрания проводились практически ежегодно в Х в., иногда — по два в год. На них обсуждались военные вопросы, назначения в епископские должности, судебные дела. В первой половине XII в. значение собраний поднялось: они стали считаться необходимой частью обнародования императором законодательства.

Во главе местного управления по особым традиционным округам находились графы — с военной, судебной и полицейской властью. Там, где графства превратились в полновесные лены, сформировался и второй уровень управления — при помощи назначенных фохтов, которым вручалась административная и полицейская власть в основном по отношению к несвободному населению.

Военная организация империи основывалась на ополчениях феодалов. Ленники обязывались к конной службе, прочие, в т. ч. крестьяне, к пешей. Существовал и специальный налог на содержание войска. Другие налоги и доходы короны были связаны с домениальными правами.

В конце XII — начале XIII в. на основе общего социального и экономического оживления Германии в политической структуре империи обозначились важные изменения: прежние феодальные области (герцогства, архиепископии) превращались в почти полностью самостоятельные государства. Одной из важных социальных опор для князей в стремлении к обособлению от империи стали германские города. XII–XIII вв. были временем начала расцвета городской жизни в Германии: число городов возросло до 500, многие стали важными политическими и экономическими центрами своих областей. Начиная с XIII в. почти все новые города возникали во владениях отдельных князей и пользовались их покровительством. Князья развернули борьбу за подчинение имперских городов своему феодальному иммунитету.

Наряду со старыми княжествами и областями важное значение приобрели вновь образовавшиеся. В 1156 г. выделилась из Баварии в самостоятельное герцогство Австрия. В XII в. на основе небольшого поначалу маркграфства началось формирование герцогства Пруссии. Общее завершение феодализации в стране привело к тому, что на месте прежних полуплеменных герцогств образовалось до сотни княжеств, из которых 80 были духовными. Территориальные князья заняли место племенных герцогов франкского времени, составив особое высшее сословие — имперских князей. Князья могли держать свои лены и от негерманских государей, некоторые уже в XII в. оказались в вассальных отношениях с несколькими монархиями Европы. Вместе с тем князья всячески препятствовали установлению прямых ленно-вассальных связей императора с подчиненными им феодалами. Императорская власть практически утратила к концу XII в. опору в широкой среде рыцарства и поддержку собственных министериалов (которые в значительном числе превратились в свободных феодалов, сохраняющих свой статус благодаря связям с несколькими князьями сразу).

Негативное влияние на единство империи оказали династические события. После некоторого политического взлета в правление королей из династии Гогенштауфенов (1138–1254) в Германии настал кризис, вызванный пресечением династии. Кризис практически закрепил реальную уже раздробленность империи. В 1273 г. на имперский престол был избран Рудольф I из новой династии Габсбургов. Основное внимание новых императоров сосредоточилось на расширении своих владений в Австрии. Имперская политика перешла более на уровень идейно-политических акций, поисков согласия между германскими князьями по государственным вопросам.

Решающим этапом в оформлении нового государственного качества империи стало правление короля Фридриха II Гогенштауфена (1220–1250). Продолжая авантюрную итальянскую политику первых императоров, Фридрих II, отчасти вынужденно, отчасти из равнодушия к делам Германии, закрепил целым рядом актов широчайшие права областных магнатов. В 1220 г. духовным князьям была передана часть императорских суверенных прав: назначение епископов в их княжествах, основание таможенных дворов и финансовые регалии, право ставить кого-либо вне закона. Духовные лены были объявлены неприкосновенными, а император обязывался их защищать от любых посягательств. Согласно заключенным в 1231–1232 гг. Вормским привилегиям между королем и сословиями, сходные права получали и светские князья: они могли чеканить свою монету, изымались от юрисдикции земских судов, приобрели законодательные права в своих землях. Единственным остатком государственной централизации под властью Фридриха II после этого оставалось только Сицилийское королевство, присоединенное к империи. В королевстве сформировалось прочное государственное управление, специальные финансовые ведомства, постоянные должности чиновников; издавались конституционные постановления всеобщего значения. Однако в целом с середины XIII в. Священная Римская империя германской нации (официально доктрина священства империи была провозглашена в 1157 г., тогда же, когда монах Оттон Фрейзингенский обосновал концепцию самостоятельного, без папы, суверенитета империи и обусловленности власти короля только «Божьим определением и народным избранием») стала представлять своеобразную политическую федерацию самостоятельных германских (и негерманских) феодальных государств.

Усиление государственно-политической самостоятельности отдельных германских княжеств продолжилось в XIV–XV вв. Границы огромной империи в это время стали в большой степени номинальными. Внутри началось движение за открытый выход из ее состава: в начале XIV в. сложился Швейцарский союз, поведший борьбу за независимость.

Император обладал особыми правами политического верховенства, которые были далеки от реальных государственных полномочий. Даже в периоды укрепления империи не удалось превратить эту власть в наследственную. К XIV в. принцип избрания на престол по воле собрания высшей знати империи стал абсолютным. Это было закреплено в особом документе — Золотой булле 1356 г. (Буллой называли грамоту особого значения, Золотой — из-за особой печати, подвешенной к ней), дарованной королем Карлом IV. Устанавливались права особой коллегии — из 7 князей и архиепископов (владетельных князей Майнца, Кельна, Рейнского, Саксонского, Бранденбургского, короля Богемии) на своем съезде избирать императора. Эти права были впредь наследственны и неразрывны с особым статусом самих князей как суверенных правителей. Булла закрепляла за князьями финансовые регалии, ранее принадлежавшие императору (рудники, чеканку монеты), максимальный судебный иммунитет, право заключать внешнеполитические союзы. Съезд князей становился практически постоянным политическим институтом империи: он должен был происходить ежегодно и вместе с императором решать дела «к общей пользе и благу».

Императорская власть не имела в своем распоряжении реальной администрации. Управление империей осуществлялось более внеинституционно: благодаря личному присутствию императора в княжестве (они не имели постоянной резиденции) или родственным связям, благодаря вассальным связям, благодаря представительству от империи в местных учреждениях, благодаря привлечению князей на срок для выполнения королевских поручений, благодаря, наконец, обязательствам имперских городов. Финансы империи также были децентрализованы. Практически единственным рычагом власти было право опалы на провинившегося, т. е. лишение возможности прибегать к защите императорского суда.

Значимым институтом императорской власти стали съезды феодалов — райхстаги. Райхстаги сложились как продолжение собраний знати эпохи ленной монархии. С оформлением в социально-правовом укладе империи сословий, райхстаги стали рассматриваться как их представительства в деле управления империей. Вначале на съезды призывались только князья и, как вторая курия, графы. С 1180 г. оформилась полновесная вторая условная курия — графов и рыцарей, с XIII в. они участвуют уже регулярно. В XIV в. право участия через своих представителей получают имперские и княжеские города, императорские министериалы. Участие в райхстаге расценивалось как государственно-правовая обязанность, неразрывная с подчинением императорской власти; уже в XIII в. правом предусматривались значительные штрафы за пренебрежение этим. Император мог и отобрать право присутствия на райхстаге.

Созывались райхстаги императором по его соизволению, точных приглашений не было. С конца XV в. райхстаг работал по куриям: 1) князей, 2) графов и рыцарей, 3) городов. В его компетенцию входили постановления по организации вооруженной силы империи, сбору налогов, управлению общеимперскими имуществами, новым таможенным сборам. Сословия утверждали предложенные императором правовые обычаи, с 1497 г. стали влиять и на указы императоров. Собирались райхстаги по усмотрению императора и в том месте, где он указывал. С 1495 г. созыв стал ежегодным; в этом же году закрепилось за съездом и название Reichstag. Существование райхстага и некоторых других сословных институтов, их роль в империи определили Германию как сословную монархию, но весьма относительную в своем государственном единстве.

На райхстагах второй половины XV в. неоднократно вставал вопрос о реформе империи, идеи которой активно разрабатывались в политической публицистике эпохи. Ослабление империи было в том числе и пагубно для значительного числа мелких правителей. Райхстаг 1495 г. провозгласил «всеобщий земский мир» в империи (в развитие идей о гарантиях прав всех в империи, появившихся в виде «общего мира» еще в середине XII в.). Запрещались внутренние войны в империи, посягательство на установленные права и привилегии. Для некоторых гарантий создавался имперский суд (представлявший курфюрстов и города, председателем был император) с верховными судебными правами, а также имперская военная организация (до 4 тыс. конницы и 20 тыс. пехоты, созываемых по 10 округам, на которые разделялась империя). Была сделана попытка ввести единую имперскую подать. При императоре создавался общеадминистративный орган — имперский придворный совет. Однако в условиях почти векового кризиса германской государственности, вызванного Реформацией XVI в., новые учреждения в большей степени остались действенными в пределах владений Габсбургов, закрепивших за собой (1438) императорский престол, — Австрии и восточных областей.

В конце XV в. полную самостоятельность от империи обрел Швейцарский союз. После Реформации и, особенно, завершившего Тридцатилетнюю войну Вестфальского мира 1648 г. Германия была официально признана союзом государств, а за территориальными правителями закреплен титул королей. Номинально звание императора и общеполитические полномочия сохранялись за австрийским домом Габсбургов до начала XIX в., когда (1806 г.) Священная Римская империя была упразднена.

Начиная с XIV в. Германия стала постепенно превращаться в политическую мозаику различных по значимости — и в общегерманской истории и по размерам — государств. В кризисные периоды истории насчитывалось до 300 государств и полусамостоятельных владений, имперских ленов и т. д., объединенных условной федерацией Священной Римской империи. Наиболее крупными и значимыми государствами в последующей германской истории стали Австрия, Бавария, Пфальц, Саксония, Баден. Особое место в государственно-политической истории Германии заняла Пруссия (Бранденбург). Она не только стала в начале эпохи Нового времени наиболее мощным и влиятельным из германских государств, активным участником европейской государственно-политической и военной истории. Сложившийся в ней к XVII в. государственный абсолютизм был отмечен особым своеобразием и составил специфическое явление в развитии государственных форм не только в Германии, но и в Европе.

Возникновение Пруссии было связано с развернувшейся в XII в. германской колонизаторской экспансией на восток Европы. Территориально и политически зарождавшаяся Пруссия была также едина с Тевтонским рыцарским орденом; многие захваченные и освоенные земли на границах Польши управлялись совместно. К середине XII в. сформировалось самостоятельное маркграфство Бранденбург, где правила своя династия. Оно стало центром будущего государства. (В 1230 г. впервые был упомянут новый центр Марки — Берлин.)

В первые века государства город и деревня в нем были мало отличны друг от друга и управлялись единым образом: с помощью бургграфов, осуществлявших главным образом юрисдикцию. С XIII в. управление Маркой изменилось. Область была подразделена на 30 округов, во главе которых поставлен фохт. Ему подчинялись и городские, и деревенские общины. Только крупные церковные вотчины обладали судебным и административным иммунитетами. Фохт объединял в своем лице полицейскую, административную, финансовую и судебную власть, предоставленную ему маркграфом как феодальным сюзереном области. Фохта назначал маркграф — первоначально или из состава своего двора, или выходцев из других областей Германии; позднее — по совету «мужей и городов» фохтства и обязательно из местных известных лиц.

Высшее управление государством осуществлял дворец правителя, обладавший всеми типическими чертами феодального двора. Некоторые особенности состава и принципов распределения полномочий были обусловлены военным характером новой области, постоянными колонизационными столкновениями. Наиболее стабильными должностями дворца были гофмейстер (дворецкий), маршал (ведавший конными пастбищами, оснащением войска, позднее — начальник рыцарского ополчения), камерарий (руководивший финансами государства). При правителе был также протонотарий, считавшийся держателем большой печати и начальником канцелярии.

Правительственные полномочия маркграфа имели в себе мало государственных черт и почти не отличались от домениальных прав, особенно в колонизируемых областях. Слабо были развиты и ленные связи: большинство феодалов находились в положении министериалов домена правителя. Поэтому Бранденбургское государство XII–XV вв. (нераздельность Марки была закреплена Золотой буллой в 1356 г. вместе с наследственными княжескими правами ее правителя) по своей организации было не ленной монархией, а раннефеодальной.

В XV в. после нескольких десятилетий династических распрей, вызванных пресечением старой линии правителей Бранденбурга, престол маркграфства (курфюршества) заняли Гогенцоллерны (с 1415 г.). Их династия царствовала до исторического конца Прусского государства. С правлением Гогенцоллернов связано быстрое укрепление военной силы Марки, присоединение новых территорий, создание новой администрации. Хотя в первые десятилетияих власти государству пришлось испытать и династическое раздробление, вызванное особым порядком наследования.

В XV в. завершилось оформление земских сословий (наряду с общеимперскими): духовенства, дворянства, городов. В Марке особое значение приобрело дворянство — не только как наиболее богатый слой землевладельцев, но и как носители вотчинного управления, которое получило большое распространение посредством новой передачи иммунитетных прав от курфюрста. В XV–XVI вв. в политической системе Бранденбурга (как и большинства других германских земель и княжеств) закрепились новые институты — ландтаги (земские съезды). Они вели происхождение от традиционных совещаний правителя с сословиями и своим двором. В ландтагах участвовали приглашенные курфюрстом лица из духовенства, рыцарства и от городов. Принцип представительства сословий не сложился. В основном призывались по именным приглашениям правителя. Только города посылали определенное число депутатов, снабжая их своего рода мандатами. В компетенцию ландтага входило обсуждение налогов, мер по обеспечению «общего имперского мира», законодательных предложений. Их влияние на крупные государственно-политические вопросы было невелико. Неизменное, хотя и нерегулярное функционирование земских съездов означало, что в Бранденбурге XV–XVI вв. сложились элементы сословной монархии.

В этот период преобразовалось и местное управление княжества. В нем проявились черты территориально-административного государственного, а не чисто домениального управления. Фохтства утратили свое значение, образовались округа (в исторических границах больших общин). Во главе такого земства ставился старшина — на небольшое время (до 6 лет) с военной и полицейской властью, а также общественно-хозяйственными функциями (поддержание состояния дорог, мостов и т. п.). С 1500 г. новое управление стало чисто чиновничьим.

Большое значение для политической системы Бранденбурга имели религиозная Реформация и последовавший за нею общий передел власти в империи. Приняв сторону протестантизма, бранденбургские курфюрсты во второй половине XVI в. существенно увеличили свои владения за счет самостоятельных католических епископств и даже мелких князей. Протестантизм не предполагал возможности для новой церкви обладать земельными владениями. Поэтому были проведены крупные конфискации внутри княжества. Духовенство как сословие утратило свою обособленность и старые права. В 1542 г. в Марке было сформировано свое церковное управление по синодальному образцу: делами церкви правил отныне светский суперинтендант и коллегия 3–4 духовных лиц.

XVII в. стал поворотным временем в становлении нового Германского государства. Курфюршество Бранденбург благодаря разного рода внутриимперским и даже общеевропейским политическим противоречиям и полуудачным войнам с соседями присоединило к себе несколько крупных областей. Наиболее важным приобретением было герцогство Пруссия (1635), образовавшееся из земель прежних Тевтонского и Ливонского орденов, а также Померания, земли к западу от старой Марки. Власть и влияние правителей Бранденбурга значительно выросли. В другом отношении, именно в первой половине XVII в. в государственной организации страны стали проявляться черты, характерные для абсолютной монархии. Особенностью ее становления в Бранденбурге стало особое значение административной и военной организации.

Власть курфюрста не могла претерпеть существенных правовых изменений: ее статус предопределялся традициями и законами, общими для Германской империи, основные суверенные права были закреплены еще в Золотой булле и в Аугсбургском трактате 1555 г. Сохранялось общеполитическое влияние империи на дела княжества. Курфюрст Бранденбургский, кроме всего, считался постоянным почетным имперским казначеем. После Вестфальского мира 1648 г. за Бранденбургом, как и за другими германскими землями, было полностью признано право на суверенную внешнюю политику и заключение политических союзов. В начале XVII в. курфюрсты утвердили династическую нераздельность владений (Герский домениальный договор 1603 г.). Это стало важнейшей предпосылкой политического возвышения княжества.

На первую половину XVII в. пришлось становление центральной администрации княжества. До этого правительство Бранденбурга было практически неорганизовано. Существовали только высший апелляционный суд (Судебная палата) и орган общего финансового контроля за сословными институтами сбора налогов и пошлин (Чиновная палата). Администрация курфюрста была представлена несколькими советниками, важнейшим из которых считался канцлер. Он, в частности, представлял правительство на ландтагах. Кроме этого, реальная администрация находилась в руках новых местных властей. Земли старых владений были поделены вначале на 3, потом на 2 особых старшинства. Они управлялись советниками-чиновниками, там были свои суды и финансовые органы. Во главе т. н. Новой марки, кроме того, стоял назначенный курфюрстом штатгальтер со всей полнотой военной, полицейской и административной власти. Своя администрация начала устанавливаться и в новых областях.

В 1603 г. для централизованного руководства владениями был создан Тайный совет из 9 членов — высших должностных лиц, назначенных курфюрстом. Первоначально Совет образовывался только для «подачи советов» правителю, для «лучшего ведения дел». Однако вскоре он сосредоточил у себя все нити реального государственного управления. Вне поля его деятельности оставались только Судебная палата и церковь. Совет стал высшим финансовым органом страны, располагал прямыми полицейскими, хозяйственными, правовыми полномочиями. Заседал Совет дважды в неделю, причем курфюрст в его работе практически не участвовал, только утверждал регулярно его решения. Создание нового органа было разрывом с прежним принципом сословной администрации. Статус Совета и его деятельность неоднократно регламентировались специальными уставами. С 1616 г., по новому уставу, ему был вменен надзор и за Судебной палатой, а затем и церковью.

В 1651 г. Тайный совет был подразделен на 19 департаментов. Это была практически первая известная в Европе попытка сочетать высшие правительственные полномочия с ведомственным управлением. Департаменты строились и по ведомственному, и по территориальному принципу (так, 4 из них заведовали новыми землями, нескольким поручались международные дела по отдельным странам, нескольким — разные сферы отношений с империей). Совет был расширен. Его официально возглавил директор как председатель коллегии.

Второй стороной возрастания значения государственности в княжестве, а с нею и власти курфюрста стало развитие военной организации. До XVII в. армия была невелика и состояла в главном из феодально-сословного ополчения от рыцарства (до 7,5 тыс. конницы) и городов (до 10 тыс. пехоты). В XVI в. началось строительство мощных крепостей, размещение там постоянных гарнизонов. На протяжении XVII в. в Бранденбурге был осуществлен переход к рекрутско-наемной системе формирования (первый набор — в 1620 г., со службой всего в три месяца, полный переход на новую систему — в 1693 г.). Наборы осуществляли сами полки, для чего выделялись специальные охотники-офицеры. Финансовая сторона рекрутства была возложена на специальных отдельных комиссаров. Рекрутство разрушило сословно-привилегированный характер армии: с 1703 г. набирать их начали и из крепостных. Это стала вполне абсолютистская армия нового подчинения и регулярного строя.

Переход к новой армии вызвал, во-первых, введение новых налогов — повсеместных и общих — контрибуции, а затем и акциза. Во-вторых, стала формироваться совершенно особая организация военно-гражданского управления в центре и на местах. В качестве посредников между гражданскими и военными властями учреждались в округах комиссары. При них — окружные коллегии из рыцарства и чиновников, выполнявшие обязанности контроля за финансами и в силу этого с полицейской властью. При очередной реорганизации армии курфюршество было разделено на 3 военных округа, каждый во главе с военным губернатором (с 1655 г. — генеральным военным комиссаром). Под его началом сложилась целая сеть военных должностных лиц: генерал-квартирмейстер (по размещению войск), генерал-провиантмейстер (по интендантству), генерал-аудитор (по общему контролю за расходованием средств). На уровне провинций и новоприсоединенных земель учреждались должности старших комиссаров, при полках, расквартированных по крепостям и городам, — комиссаров с финансовыми полномочиями. По сути, рядом с чиновничье-бюрократическим государством сложилась новая организация — военное государство, регулировавшее различные сферы управления в единстве и в замкнутой подчиненности верховной власти курфюрста. Это была не только административная особенность государственного строя Бранденбурга. В этом заключалась важнейшая предпосылка к нарочитой военизации политики Пруссии в XVIII в. и деформированному значению в ее последующей истории военного элемента.

Правовая политика власти во второй половине XVII в. была направлена также на отказ от старого сословного строя. В 1653 г. собрался последний ландтаг полного состава. Потеряло значение сословное финансовое управление в связи с введением постоянных и неизменных, собираемых только по воле власти налогов. Дворянство стало превращаться в замкнутое сословие: запрещалось недворянам приобретать рыцарские имения, ограничивалось право вступать в брак с недворянами.

Благодаря искусной дипломатической игре курфюршеству удалось приобрести новый государственно-политический статус. Поскольку статус самого Бранденбурга в рамках империи не мог подвергаться переменам, герцогство Прусское (крупнейшее из новоприобретенных областей) было объявлено королевством. Это получило признание европейских государств (1701). Курфюрсты Бранденбурга получили титул прусских королей, а малонаселенная и экономически отсталая Пруссия стала политическим центром реформированного государства, в котором сложился особый, военно-бюрократический абсолютизм.

Ко времени распада империи Каролингов (IX в.) Италия представляла собой множество разных по историческому типу и уровню развития государственности самостоятельных и полусамостоятельных государств. Только часть страны (прежнее Лангобардское королевство) находилось под властью франкской династии. Южная Италия принадлежала Византийской империи. Вследствие политического союза римских пап с Каролингами в VIII в. образовалось особое Папское государство с центром в Риме (просуществовавшее в итоге до 1870 г.). Несколько крупных областей Средней Италии образовали самостоятельные герцогства, которые попеременно были под властью то Каролинтов, то римских пап. Отдельные земли или древние итальянские города вообще сохраняли полную (насколько это было возможно) самостоятельность на основе феодальных прав своих сеньоров. В IX в. из обломков империи Каролингов образовалось самостоятельное Итальянское королевство. Существовало оно более номинально. С середины Х в. Северная и Средняя Италия стали объектом завоеваний и политических притязаний Германии, а затем и полностью вошли в Священную Римскую империю германской нации. Это в еще большей степени способствовало феодальному дроблению страны.

Новую административную организацию на большую часть страны принесла власть Каролингов: графства, маркграфства, которые контролировали королевские посланцы. Однако с IX в. основной политической и административной фигурой становится епископ (глава церковного округа); им подчиняются в итоге города, округи, прежние графы и т. п. Епископы приобретали от императоров и королей иммунитеты и привилегии, которые становились основой их феодально-сеньориальной власти. В борьбе с этими привилегиями и правами епископов и сформировалась новая итальянская государственность — города-коммуны. Их становление пришлось на Х — XI вв.

Важнейшей особенностью развития социальных связей эпохи феодализма в Италии было широкое развитие городов и городского строя. Это было связано со своеобразием в том числе и экономического уклада: раннего развития торговли, финансового посредничества, морской торговли, ремесла. На базе нового экономического подъема страны в XI–XIII вв. ожили многие древние центры городской жизни — Кремона, Парма, Верона, Болонья, возникли новые — Феррара, Венеция, Алессандрия и др. Города постепенно становились политическими центрами ближайшей округи, подчиняли своему влиянию феодальные владения вне городов, отдельные области и даже герцогства.

Социальные силы, связанные со специфически городской экономикой: купцы, объединенные в цехи ремесленные мастера, старый городской нобилитет — сформировали в городах особые политические системы — коммуны. Власть осуществлялась на республиканских началах: создавались представительные органы с властными и судебными полномочиями, а также исполнительные институты, подчиненные представительным. В организации и реализации власти принимало участие большинство имущего населения городов — это было важным условием социальной стабильности городов в условиях окружавших их феодальных отношений. Однако города не могли долго существовать изолированно от них, постепенно они втягивались в сложную систему сеньориальных связей. Городской патрициат смыкался со средним и мелким дворянством. В силу объективной разности социальных интересов жителей, города Италии стали ареной острых политических кризисов, классовых и партийных противоречий, иногда продолжавшихся века. В этих условиях коммунальные институты власти оказались недолговечными. И почти во всех городах-государствах Италии коммуны стали основой для формирования в позднее Средневековье синьорий — особой, специфически итальянской формы государственности. Синьория своеобразно сочетала прежние коммунальные институты и учреждения (даже условную выборность правителей народными представителями) с доминированием единоличного правления в военной и исполнительной сферах, с установлением политического режима самой неприкрытой тирании. Династии новых синьоров-правителей устанавливали особого рода отношения с номинальными носителями высшей власти в Италии — римским папой, императорами, — получали от них признание особых прав, своего статуса, новые титулы.

Переход от коммун к синьориям исторически способствовал укреплению централизаторских тенденций в Италии, появлению на месте разрозненных областей и городов более крупных государств монархического типа. Власть в этих государствах приближалась по типу к абсолютным монархиям. Однако наибольшее своеобразие государственно-политического развития Италии в Средневековье и эпоху Возрождения выразили именно республиканские политические институты. Благодаря идейной преемственности многое в них ожило из времен классического Рима. Несколько веков существовали городские республики в Генуе, Милане, Ферраре, Вероне, Падуе и других. Наиболее крупными и значимыми государствами стали Флорентийская и Венецианская республики.

Основанная как римское поселение еще в I в., Флоренция к Х в. стала одним из важных торговых и экономических центров всей Средней Италии. Этому благоприятствовало положение города на стыке торговых путей Италии, особые политические обстоятельства. Экономический подъем укрепил городской строй. В итоге сформировались совершенно новые классы городского населения, интересы которых до некоторой степени противостояли интересам феодальной знати окружавших город областей, феодальной организации империи, власти епископа и оставшегося с франкских времен маркграфа. В XI–XII вв. Флоренция обрела политическую самостоятельность города-коммуны.

К XI в. в области Тоскана (центром которой была Флоренция) коллективная собственность на землю стала значимым явлением. В управлении и использовании этой общей собственности начали формироваться ранние институты коммунального управления. Борьба за политическую независимость стала вторым источником коммунальной самоорганизации. Среднее и мелкое дворянство Тосканы поддержало город в борьбе против епископа. К концу XI в. он оставался только номинальным правителем, рядом с ним существовал светский вице-управитель. Горожане избирали для своих дел 12 консулов (управлявших коммунальными делами — по два на каждые два месяца). Появились собрания («парламенты») горожан. В 1115 г. Флоренция окончательно закрепила политическую самостоятельность.

Социальный уклад Флоренции был отмечен жестким расслоением горожан. Причем это расслоение стало играть определенную роль в политической системе коммуны. Богатейшему, но немногочисленному слою знати (земельные магнаты, феодалы, крупные городские собственники) противостояли собственно городские слои (торговцы, финансисты, судьи и врачи, ремесленники). В свою очередь городское население не менее резко делилось на старших и младших. К XIII в. это разделение нашло прочное правовое закрепление в цеховой организации коммуны — в делении на старшие цехи (их насчитывалось 7) и младшие (до 25), которые располагали различной мерой влияния на управление городом.

Различия интересов отдельных классов городского общества в отношении политики германских императоров вызвало особый раскол городской коммуны. Горожане сформировали две сословно-политические партии — гвельфов (противников империи) и гибеллинов (поддерживавших ее, опиравшихся на знать и областное дворянство). На протяжении XII–XIII вв. партии вели отчаянную борьбу за политическое влияние в городе, периодически расправляясь со своими соперниками.

В это же время начали возникать новые политические институты. Для руководства военными делами и общей политической деятельности коммуна приглашала правителя — подеста. Но рядом с ним возникла новая магистратура, которую народ коммуны («пополаны») как бы противопоставлял правителю, связанному более с верхушкой города, — капитан народа. При них в качестве распорядительно-совещательных органов стали формироваться разного уровня городские собрания.

После очередного кризиса политики германских императоров, поражения их сторонников во Флоренции, в городе установился политический строй, основанный на господстве народа, объединенного в цехи, и на представительных коммунальных учреждениях (конституция 1250 г.). После нескольких политических реформ во Флоренции сформировалось полное доминирование (к концу XIII в.) цехового коммунального устройства. Знать была практически отстранена от влияния на институты власти.

Своего расцвета коммунально-республиканское устройство Флоренции достигло к началу XV в. Тогда же город и объединившиеся вокруг него области Тосканы подошли к пику своего экономического могущества и влияния на дела в Италии. Социальные противоречия внутри городской общины, подъем борьбы городских низов против одворянивавшейся верхушки городского патрициата спровоцировали кризис коммунальной организации. Несмотря на сохранение внешних форм коммуны, путем частичных реорганизаций в городе периодически устанавливался режим правления патрицианской олигархии. Богатая Флоренция вызывала интерес и со стороны укрепившихся в городе феодальных магнатов. После нескольких десятилетий внутренней борьбы, военных кризисов олигархия передала власть в городе единоличному правителю — Козимо Медичи (1434). Коммунальная организация сменилась синьорией. Правление династии Медичи продолжалось более трех веков, опираясь на старые институты и новые порядки, приближавшиеся к абсолютной монархии. По конституции 1532 г. Флоренция стала герцогством, коммунальные учреждения перестали существовать. К концу XVI в. город стал центром централизованного абсолютистского Великого герцогства Тоскана.

Система власти во Флорентийской республике-коммуне была основана на сосуществовании самых разных учреждений и институтов — как по своему происхождению, так и по порядку образования. Строгого распределения полномочий между ними также не было, скорее было различие функций — причем не только государственного, но и обычного коммунального содержания. При этом, согласно городским уставам 1250, 1282 и 1293 гг. (последний — «Установления справедливости» — надолго стал фактически конституцией коммуны), определяющее политическое влияние сохранили цеховые объединения полноправных граждан Флоренции. Государственная организация тесно переплеталась с самоуправлением.

Номинально высшим правительственным учреждением республики была коллегия правителей (с 1282 г. — приоров, приорат). Их выбирали путем сложной двойной и тройной процедуры по кварталам города (по 4 от двух кварталов и по 2 от трех). В основных государственных решениях коллегия была обязана советоваться со старейшинами цехов, т. н. ректорами или консулами. Старейшин выбирали цеховые мастера на 6 месяцев, приоров — на 2, и ни те, ни другие не могли переизбираться. Решения по новым налогам обязательно требовали согласия цехов. Законодательные решения приората нуждались в особом одобрении других народных представительств и должностных лиц.

Роль главы исполнительной власти, по сути главы республики, выполнял подестá (должность учреждена в конце XII в.). Вначале это был исключительно глава обороны города и его внешней безопасности. Его даже обязательно приглашали из негородских жителей, чаще — знатных феодалов (специальная комиссия изучала кандидатов) на полгода или год. Город предоставлял подеста дворец, охрану-гвардию, денежное содержание. Его имя ставилось в заглавии городских актов, он считался главой городской юстиции, он возглавлял прием послов. Однако далеко не все сферы городской жизни и даже исполнительной власти были в его руках. Рядом с ним (с 1292 г.) была учреждена должность капитана и защитника народа, выдвигавшегося органами самоуправления и исключительно из «пополанов». Капитан считался главой цехового и народного ополчения, он же исполнял отдельные правительственные поручения, иногда действия по конкретным декретам приората. Он обладал специальной административной и судебной компетенцией, управлял финансовыми делами.

Ни подеста, ни капитан не могли управлять самостоятельно. Рядом с ними существовали советы: при подеста — Совет коммуны, при капитане — Совет народа. Первый представлял как бы весь город, и в его состав могли входить гранды. Второй был только народным, пополанским представительством. Совет народа (в числе до 150 чел.) избирался на год особой комиссией из членов правительства и особых советников; каждый квартал имел право на определенное число голосов (запрещалось только избирать одновременно родственников). Совет коммуны был более многочислен (в XIII в. — 300 членов: по 50 от квартала). Однако собрания в нем были жестко дисциплинированы. Регламентировалось время начала и конца слушаний, число ораторов. Под угрозой больших штрафов запрещалось прерывать оратора, уходить с собрания, говорить с места. Дела управления решались путем голосования при необычной процедуре — вставанием (сидя — «за», поднявшись с места — «против»).

Требование жесткой законности действий городских властей стало еще одной чертой республиканско-коммунального устройства. Граждане обязаны были соблюдать законы города и конституцию. Со знати даже брали особую подписку о соблюденииих за себя и семью под угрозой изгнания и большого штрафа. Для контроля за действиями правительства и должностных лиц создавались особые комиссии административной проверки: своя — для проверки действий приоров, свои — для подеста, для капитана. Наибольшее значение имел надзор за подеста, для чего Совет избирал особых синдиков. В случае жалоб граждан на то, что должностные лица вышли за пределы своей компетенции, устанавливался 15-дневный срок рассмотрения и возражений на это обвинение.

При различных должностных лицах создавались также особые профессиональные магистратуры. Наиболее важными были финансовые консулы (которых выдвигали цехи менял и импортеров шерсти). В их ведении были дела о сборе налогов, пошлин и т. д. А также чиновники общественного продовольствия, ведавшие закупками для города продуктов.

Совершенно особую роль в городских учреждениях играл гонфалоньер правосудия, избиравшийся народом. Он вместе с подеста рассматривал судебные дела и, как считалось, выступал защитником граждан и городских вольностей. В случае, благоприятном для гражданина, его вмешательство было безусловной защитой. В этом гонфалоньер как бы повторил значение народного трибуна эпохи классического Рима. Однако гонфалоньер также обязан был брать на себя руководство народным судом, когда преступление было очевидным и общество требовало саморасправы над преступником. В тяжких преступлениях гонфалоньер выступал как инициатор изгнания, конфискации имущества, лично руководил особой акцией — срытием дома (для чего при нем существовал даже особый отряд рабочих-саперов).

К XV в. многие учреждения и институты городской коммуны обрели новый вид и даже названия, но соотношение функций и переплетение полномочий остались прежними. При организации высших правительственных коллегий вошло в практику общее избирательное право лиц старше 24 лет, включенных в списки цехов (реально это было до 3 % жителей). После утверждения правления Медичи основная власть сосредоточилась в особых Совете ста и Совете 70-ти. За органами народного представительства сохранилась преимущественно роль совещательная и «одобрительная».

Венеция возникла как город на месте нескольких прибрежных поселений на рубеже IX — Х вв. Общинное самоуправление сформировалось еще ранее. Уже в VII–VIII вв. союзом островов управляли несколько выборных трибунов (по одному от острова), а народное собрание выбирало главу союза — герцога (несколько переделанное название этого титула duce стало позднее специальным обозначением правителя города — дожа).

К Х в. положение Венеции настолько укрепилось, что Византийская империя, которая была господствующей политической силой на Адриатическом море, признала город государственно самостоятельным. К середине XI в. завершилось в основном становление городской коммунальной организации. В отличие от других городов Северной Италии, где коммунальный строй не отличался устойчивостью и довольно быстро превращался в олигархическую или единоличную синьорию, горожане Венеции неуклонно стремились ограничить власть и положение собственных правителей. В 1032 г. был положен запрет на выдвижение в дожи по родству с предыдущим (традиция держалась того правила, что своего преемника выдвигает сам правитель). Тем самым был положен предел возможному превращению города в наследственную монархию. В конце XII в. при выборах дожа стали прибегать к народному голосованию путем создания особой коллегии выборщиков. С 1192 г. дож обязывался приносить присягу в верности венецианскому народу.

Социальный уклад венецианской коммуны несколько отличался от других областей Италии. Это сказалось на формировании и функционировании республиканских институтов в городе. Городская жизнь была практически не связана с крупными феодальными владениями. Знать была представлена преимущественно городским патрициатом, сложившимся на ростовщичестве и торговле. К Х в. венецианский патрициат приобрел социальную однородность, здесь отсутствовали столь критические для других итальянских коммун междусословные противоречия. Расширение венецианских владений в итоге начавшейся морской и колониальной экспансии города, опираясь на созданный мощный военный и торговый флот, позволило патрициату стать земельными собственниками. Вследствие этих и многих других причин, хотя венецианское общество и знало типичное для Средневековья деление на знать и народ, первые не противопоставляли себя второму. Не было здесь и непримиримой борьбы за власть. Почти на протяжении тысячи лет единственной социально и политически руководящей силой оставался городской патрициат. Цеховые организации и самоуправление не приобрели никакого политического значения и не претендовали на него. Сложившийся на этой основе политический строй не нуждался поэтому ни в каких двойных и тройных институтах для выработки компромисса интересов и отличался высокой степенью стабильности. Основные властные и правительственные институты, которые оформились во второй половине XIII в., почти неизменными просуществовали до XVIII в., времени заката самостоятельной Венецианской республики.

Экономические оживление в Италии XI–XIII вв. благоприятно сказалось на Венеции. Город стал важнейшим политическим и торгово-финансовым центром Северной Италии и Адриатики. Росту могущества коммуны способствовали крестовые походы. В результате своей поддержки крестоносцев Венеция не только резко обогатилась, но и приобрела немало новых владений в Италии и вообще в Средиземноморье. Стала формироваться Венецианская средиземноморская империя, особенно окрепшая после победы над Генуэзской республикой в XIV в.

XIV–XV вв. были временем экономического и политического расцвета Венеции. Почти вся Северная Италия, в том числе крупнейшие города Верона, Мантуя, Кремона и др., подпала под ее власть. Только на востоке борьба за греческие и критские владения с Османской империей шла неблагоприятно для Венеции. Республика стала важным субъектом европейской международной политики и дипломатии, поддерживая нерегулярные политические связи даже с Московским государством. В свою очередь активная внешняя политика и внимание властей к тайной дипломатии по-особому отразились на республиканских институтах.

Государственная организация Венеции основывалась, во-первых, на функциональном различии институтов власти (это было типично для всех коммунальных республик), во-вторых — на значительно более оформленном различении властных органов от правительственных или исполнительных. Этому способствовала социально-политическая замкнутость институтов власти: в 1297 г. было принято решение о допуске только нобилитета к организации высших властей (эта условная политическая революция получила название «Закрытие Большого совета»). В 1315 г. власти составили «Золотую книгу» — список имеющих политические права активных граждан (куда вошло до 8 % населения города).

Главой республики был дож (герцог). Его выбирали пожизненно, следуя нарочито усложненной процедуре: от городских кварталов (или от Большого совета) выделялись выборщики, те образовывали вторую коллегию с привлечением дополнительных электоров, вторая — третью, та — четвертую (все разного количественного состава) и только пятая или шестая непосредственно утверждала предложенного кандидата. Эта система должна была препятствовать политическому сговору и авантюристам, затуманившим бы головы рядовым гражданам. Дож обладал преимущественно представительской властью, а также высшей юрисдикцией. Ему определялось содержание от республики, он носил особые знаки отличия. Местопребыванием считался особый дворец.

Основным органом государства был Большой совет. В него входило от 35 (в XIII в.) до 1500 граждан из «Золотой книги». В Совете принимали законы, налоги, осуществляли руководство должностными лицами города и назначали их. Совет проверял деятельность дожа. Но повседневная правительственная деятельность была в руках Малого совета. Его составляли «6 мудрецов» (от 6 кварталов города). Они практически на профессиональной основе руководили административно-исполнительной деятельностью республики, осуществляли контроль за судебной и полицейской деятельностью дожа. С первой четверти XIII в. отдельно от советов оформился Сенат республики (вначале до 40 сенаторов, в XVI в. — до 300 членов). Это был орган, функционально руководивший армией и внешней политикой, финансово-торговыми и дипломатическими делами. Во главе Сената дож принимал послов.

К XV–XVI вв. усложнение правительственной деятельности привело к обособлению ведомств, подчиненных своим должностным лицам. Образовалась, по сути, коллегия министров — финансов, военного, посольств и т. д., всего до 16. При них сложился обширный бюрократический аппарат. Своей многочисленностью в XVII в. он поражал прибывающих путешественников. Особой частью правительства стал Совет десяти (образованный как исполнительный орган Большого совета и поначалу меняемый помесячно). Это был едва ли не первый в истории специализированный орган государственной безопасности. Впервые на него была возложена политическая задача «защиты конституции». При совете сложилась разветвленная полицейско-следственная служба, огромный штат доносчиков и профессиональных тайных агентов (в учреждениях республики были установлены даже особые ящики в дверях, куда «добровольные помощники» могли опускать доносы на граждан). Излишне раннее становление разветвленной бюрократии в Республике св. Марка (официальное название Венецианского государства) было одной из внутренних причин кризиса государственности в XVIII в., ее отрыва от социально изменившегося населения республики.

Государственность итальянских республик-коммун при всех различиях характеризовалась общим свойством: впервые в государственной истории здесь было осуществлено последовательное разграничение собственно законодательной и правительственной власти от органов и институтов исполнительного значения, получивших к тому же завершенную профессионально-бюрократическую организацию.

В начале VIII в. Испания была завоевана арабами. Вестготское королевство и отдельные раннефеодальные объединения ранней эпохи перестали существовать. На большей части Пиренейского полуострова сформировался Кордовский эмират (с Х в. — халифат) — мощное арабско-мавританское государство со столицей в Кордове, тесно связанное с другими частями образовавшейся исламской империи (см. § 44.1).

Арабы завоевали Испанию тогда, когда там завершался социальный процесс феодализации. Родовая знать вестготов и других варваров уже почти слилась с прежними латинизированными рабовладельцами, подчинив себе крестьянские и полусвободные общины, основав крупные землевладельческие латифундии. Процесс феодализации был существенно деформирован в ходе завоевания: арабы захватили земли испанской и вестготской знати, церкви, королевского домена. В силу собственных традиций завоеватели не давали укрепиться особо крупным феодальным владениям. Новая ситуация поначалу несколько облегчила положение крестьянства, однако вызвала сплочение оттесненных на север и лишенных земель феодалов. Особым фактором нагнетания исторической напряженности стал религиозный гнет и проявления мусульманского фанатизма.

Арабское завоевание благоприятно сказалось на развитии в Испании городов. К началу Х в. здесь насчитывалось не менее 400 ремесленных, торговых и культурных центров, а несколько — Севилья, Кордова, Валенсия — стали крупнейшими городами тогдашней Европы. Укрепление политической роли и особого статуса городов позднее сказалось на чертах новой испанской государственности.

На севере Испании сохранялось несколько незначительных самостоятельных территорий. Отсюда в середине VIII в. началось отвоевывание объединенными войсками вестготских, испанских и франкских феодалов, в том числе и под знаменем борьбы за христианскую церковь, земель у арабов. Это историческое движение получило название Реконкисты (VIII–XII вв.). После ряда военных поражений арабов на западе сложилось (в начале Х в.) первое испанское государство — Леон-Астурия. Вскоре из него выделилась Кастилия, ставшая в 1037 г. королевством. Позднее два государства объединились. После походов франков на северо-востоке образовалось самостоятельное феодальное государство со столицей в Барселоне. В IX в. из нег» выделилась Наварра, а в Х в. — Каталония и Арагон; в 1137 г. они слились в одно Арагонское королевство. На рубеже XI–XII вв. обособилось графство Португальское, также вскоре ставшее королевством.

Реконкиста активизировалась в XII–XIII вв. Это было взаимосвязано с укреплением государственности в новообразовавшихся королевствах, сплочением их общей военной силы и острой потребностью в земельных владениях. Особую роль в историческом натиске на арабов-мусульман сыграла католическая церковь и возникшие в годы Реконкисты духовно-рыцарские ордена. К концу XIII в. за маврами оставался небольшой по размерам Гранадский эмират, где они продержались до конца XV в. В ходе Реконкисты завершилось формирование новой феодальной государственности на территории Испании. Хотя условия вековой войны, особенности сложившегося социального строя по-разному повлияли на политические черты государств в разных областях страны. И в социальном, и в политическом, и в культурном, даже языковом и этническом отношении Испания не составляла единого целого. Долгие века это препятствовало созданию национального государства.

Основную территорию Испании заняло королевство Кастилия (с XI в.). Здесь в ходе Реконкисты сложилось мощное феодальное землевладение церкви, духовно-рыцарских орденов и светских магнатов. Многочисленным был и слой мелкого рыцарства — идальго, владельцев замков (исп. castella — замковая, т. е. страна замков). Их военная служба была начальным звеном формирующейся вокруг королей единой государственности. Особое значение в становлении государства имело и население городов. Города были важными крепостями, опорными центрами Реконкисты. Население обязывалось нести военную службу, оно составляло значительную часть не только испанской пехоты, но и рыцарской конницы. Военная роль городов определила особую политику власти по отношению к ним. Короли закрепили за городами их традиционные права и привилегии в особых жалованных грамотах — фуэрос, которые составляли основу испанского права той эпохи. Сохранение фуэрос было одним из важнейших политических обязательств власти и главнейшим правовым обычаем страны. Города пользовались широким самоуправлением, избирая магистратов, членов городских советов, даже судей; они располагали собственным ополчением — милицией. Город считался центром прилежащей округи, которая вместе с ним пользовалась привилегиями по фуэрос.

Второе крупнейшее из государств Испании — Арагонское королевство (с XII в.) представляло особого рода политическую федерацию, куда на разных основаниях входили Арагон, Валенсия, Каталония и др. В каждой сохранялись свои правители. Арагон в большей степени, чем Кастилия, сформировал феодально-ленную иерархию. В ней главное место принадлежало не столько королям, сколько магнатам — богатейшим. Их особый статус определялся не только значительными земельными владениями, но и местом в государственной иерархии, сановными должностями и почетными титулами. Низшее дворянство в большей степени было вассалами магнатов, чем короны. Несравнимо слабее были развиты здесь города. Однако на протяжении XIII–XV вв. Арагон присоединил к себе значительные территории в Средиземноморье, в Италии, став крупнейшей морской державой Европы.

Третьим самостоятельным королевством была Португалия. В середине XII в. португальские короли окончательно отделились от Кастилии, признав себя вассалами папского престола. По социальному и политическому развитию Португалия была во многом сходна с Кастилией.

Сложившаяся в крупнейших испанских королевствах государственная организация при многих различиях обладала типическим единством. Однако это не была законченная ленная монархия. Слабая централизация, недостаточное влияние королевской власти придавали испанской государственности XI–XII вв. значительные черты раннефеодальной монархии.

Полномочия короля были существенно ограничены. Монарх имел право приказов, конфискации владений и имуществ в случае преступлений, он представлял высшую военную власть. Прав законодательства заним не признавалось, он мог лишь санкционировать в виде фуэрос традиционные привилегии и правовые обычаи. Судебную власть король имел также только в пределах своего домена. Едва ли не единственным радикальным способом управления страной было право короля созывать церковные соборы; власть епископов, всегда поддерживавших централизацию и единство страны, была важным административным рычагом.

Положение королевской власти ослаблялось непризнанием ее наследственного характера. Королей избирали (из состава прежней королевской семьи) на советах духовенства и магнатов. Укрепление единства страны в особенности тормозилось особыми традициями престолонаследия: после смерти королевский домен делился между детьми, которые затем регулярно были вынуждены вести более или менее значительные войны за новое объединение владений.

Королевский дворец был номинальным представителем общегосударственной администрации. Реально его власть и деятельность не выходили за пределы королевского домена. Дворцовая служба была основана на типичном для раннефеодальной монархии домениальном начале. Главой администрации считался майордом (управляющий), выделился начальник рыцарской конницы (кабальерисо), дворцовыми финансами заведовал тесореро. Роль канцлера выполнял нотарио, который руководил писцами и секретарями канцелярии, вел королевскую переписку. Однако собственных государственных и, главное, судебных полномочий ни один из королевских официалов не имел.

Особым, не только феодальным, но и политическим статусом располагали магнаты. Они составляли совсем особое сословие, почти равное королям по своим привилегиям. Их нельзя было осудить за преступления ни к смертной казни, ни к телесным наказаниям. Суд в их отношении мог вершиться только королем, но и они сохраняли за собой право выдвинуть обвинение против короля. Знать была полностью свободна от налогов, их дома считались абсолютно неприкосновенными для должностных лиц и для закона. В случае нарушения привилегий, фуэрос или иных правовых обычаев, за магнатами сохранялось право объявить королю войну или по крайней мере прибегнуть к узаконенному праву денатурализации — отъезда на службу к другому монарху.

Основная масса дворянства (подразделявшаяся, в свою очередь, на инфанционов — королевских министериалов и идальго — рыцарей и щитоносцев, служилых дворян) даже близко не примыкала в своих правах и привилегиях к знати. Однако все дворянские слои в целом были резко обособлены от крестьянской массы: в XIV в. было даже узаконено право господ умертвлять своих подвластных «холодом, голодом и жаждой», и даже король был лишен права вступаться за подданных.

В судьбе правящего слоя времени ранней монархии почти политическую роль сыграл принцип майората в наследовании дворянских имений. Передача наследства допускалась только в одни руки. В результате в стране стало много лишенных собственности дворян, устремившихся в города, смыкавшихся с городским населением и вместе с ним формировавшим новую социальную среду. Они же стали основой для новой наемной королевской армии, которая обеспечила короне хотя бы некоторую самостоятельность в военных делах.

В период становления государственной организации во всех монархиях Пиренейского полуострова королевская власть была относительно слабее политической роли сословий, особенно сословных прав знати и дворянства. Под влиянием этих условий ленная (с чертами раннефеодальной) монархия довольно быстро приобрела формы сословной монархии. Уже с конца XII — начала XIII в. в отдельных королевствах возникли характерные для нее учреждения и институты. Роль и значение этих институтов, особенно сословно-представительных учреждений, в испанских монархиях XIII–XV вв. были настолько определяющими для государственно-политического развития, что Испанию можно назвать страной, где сословная монархия как форма феодальной государственности сложилась в наиболее классическом и завершенном виде.

Королевская власть медленно меняла свой статус. Ее значение объективно возросло вместе с укреплением централизованной администрации, но политических и правовых полномочий не прибавилось. К XV в. корона проявила отчетливые стремления закрепить за собой право на законодательство (с XIII в. короли издавали ordenamentos — уставы). Однако сословные порядки ограничивали это право пределами королевского домена либо подтверждением ранних фуэрос. Получили признание судебные прерогативы короля — аудиенции (1355–1371 гг.). Королевский суд стал одной из высших инстанций, в том числе по спорам политического характера. Чеканка монеты также была признана одной из королевских прерогатив. Король обрел признанное право руководить Советом (Арагон, 1344).

Повышению политического веса королевской власти способствовало изменение порядка наследия престола. Вместо избрания закрепилось право передачи престола в роде короля, следуя принципу майората: преемником становился перворожденный ребенок монарха. Однако это право сколько укрепляло позиции короны, столько же их и ослабляло. Майоратным преимуществом охватывались все дети, независимо от пола: престол могли отныне наследовать и женщины, что стало неединичным явлением, особенно в Арагоне. Возрастание значения брачных вопросов для короны предопределило укрепление влияния церкви и высшего духовенства на судьбы власти.

Королевский дворец превратился постепенно в высшее учреждение общегосударственной администрации. Он частью утратил домениальные черты, однако влияние коронных должностных лиц на местное управление было слабым и почти не институализированным. Состав королевских официалов изменился в сторону обособления общеадминистративных функций. Главным лицом коронной администрации стал хранитель печати — королевский канцлер. Он ведал составлением королевских грамот, дипломатическими сношениями. За ним закрепилось право визирования королевских распоряжений, а тем самым и право общеадминистративного контроля за их исполнением. Единственным из военных официалов короля остался знаменосец; остальные функции управления армией были в руках магнатов или сословных учреждений. Майордом сосредоточил у себя управление финансами. Появилась должность верховного судьи королевской юстиции — главного аделантидо.

В XIII в. возник Королевский совет как орган общеполитического и административного руководства; ему, в частности, принадлежало право решения важнейших военных дел и вопросов законодательства. В отличие от других сословных монархий Европы и в Кастилии, и в Арагоне советы были королевскими только по названию и по центральной значимости: формирование их в большей степени зависело от сословно-представительных учреждений, которые направляли туда до 12 советников. С XIV в. вошло в практику, что эти советники должны выбираться из наиболее сведущих законоведов (числом от 4 до 12). В XV в. Королевский совет подразделялся на 2 палаты с более точной специализацией: одна — судебная, другая — для чисто административных дел короны и королевства.

Важнейшие законодательные и политические решения принимались в собраниях сословных представительств — кόртесах. Они возникли исторически, из феодальных советов-курий времени ранней монархии. С утверждением системы сословных привилегий кортесы получили государственно-политическое значение властных органов, значение национальных представительств. На протяжении XIII в. к участию в кортесах привлекаются горожане (Леон — 1188-й, Каталония — 1218-й, Португалия — 1254-й, Арагон — 1274-й, Валенсия — 1283 г. и др.). Это придало прежним советам общегосударственное значение. За кортесами закрепилось право окончательного одобрения законов (которые готовили законоведы-легисты, а затем утверждали в Королевском совете), выдвижения депутатов в королевские советы. Кортесы имели и судебную компетенцию, принимая жалобы на королевских официалов и даже на действия короля, которые затем направлялись в независимый верховный суд. В отдельных случаях кортесы настолько доминировали над короной, что в них утверждались даже ежедневные расходы на двор короля. Все налоги подлежали обязательному рассмотрению сословиями.

Кортесы собирались по особым приглашениям короля. Однако длительные перерывы были невозможны из-за необходимости утверждения налогов погодно. В Каталонии, например (согласно Генеральной привилегии короля Педро II 1283 г.), кортесы обязательно собирались ежегодно; в Арагоне — раз в 2 года. Сословия созывались и заседали отдельно, по куриям. В арагонских кортесах их было 4: первая — высшее духовенство по праву личного присутствия и по королевским приглашениям, вторая — высшее дворянство пo праву личного присутствия и по приглашениям, третья — выборные от дворянства, четвертая — представители 10 городов, 3 общин и 18 селений. Решения принимались также по куриям. Причем могли быть законы, принятые с согласия только одного сословия (капитулы) — в этом случае они считались обязательными только для этого сословия (в отличие от общих постановлений кортесов — конституций). Формально голосование определялось большинством голосов. Но в первых куриях голоса важнейших лиц (например, архиепископа) «весили» больше всех других. Для проверки полномочий депутатов и представителей перед созывом кортесов создавались особые комиссии на паритетных началах: от короны и от депутатов. Решения кортесов оформляли и обнародовали короли.

Наиболее своеобразным институтом сословной монархии в Испании были эрмандады — особые политические братства — корпорации общин, городов, рыцарства. Создавались они, как правило, территориально и конституировались на сессиях кортесов с целью охраны сословных привилегий и прав — фуэрос, причем не только против знати, но и против короны. «Мы всегда должны хранить наши фуэросы, обычаи, привилегии, хартии и вольности, — закреплено было в статусе Кастильской эрмандады, — мы должны единодушно указать королю на обиду… если удовлетворения не последует, мы должны все вместе защищаться и сопротивляться против нарушения вольностей». Право сопротивления посягательствам на сословные права было настолько абсолютизировано, что в случае предъявления грамот, противоречащих фуэрос, каждый член эрмандады призывался лично убить нарушителя.

Эрмандады формировали свою военную организацию, свою автономную юрисдикцию. Членство вних горожан определенной сословной принадлежности было обязательно. Братства располагали своим бюджетом, своим постоянным руководством — хунтой. У эрмандад сложилась и своя администрация во главе с президентом, капитан-генералом (военачальником), казначеем. Своя организация была и у судов эрмандад. С возрастанием роли королевской власти эрмандады постепенно превращались в орудие правительственной политики против социальных низов и против знати. Однако прочностьих самоорганизации делала эрмандады прежде всего институтом охраны сословных привилегий и учреждений.

Охране сословных прав была посвящена деятельность еще одного института эпохи — верховного суда (хустисии). Существование такого органа юстиции, по сути конституционной, было отличительной особенностью испанской сословной монархии, признаком ее особой прочности. Вместо ранее признанного права дворянства на вооруженное сопротивление королевской администрации (что препятствовало крепости централизованного государства) сформировалась судебная охрана сословных прав через выборные учреждения. На сессии кортесов создавался трибунал верховного судьи, назначавшегося королем пожизненно и несменяемого. Трибунал располагал мощными рычагами защиты подданных: правом фирмы (изъятия дела из любого суда для собственного рассмотрения) и правом манифестации (задержания под своей охраной подданного, преследуемого королевской юстицией). В 1390 г. кортесы создали и специальный институт инквизиции — сословных надзирателей за работой высшей хустисии. Суд был мощным орудием сословного покровительства, противодействия короне — особенно после того как почти на 150 лет судейское звание закрепилось за членами семьи Лануса.

Решающие успехи централизации в Испании пришлись на конец XV — начало XVI в. В 1469 г. королева Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский заключили династический брак. Это привело в 1479 г. к политической унии Кастилии и Арагона, а в конечном счете — к созданию единого Испанского королевства. Опираясь на поддержку городов, среднего рыцарства и новых торговых слоев, связавших свою жизнь с набиравшей силу колониальной экспансией, короне удалось нейтрализовать мятежную знать, подавить сословное противодействие. Идея укрепления централизации вызвала поддержку и со стороны кортесов: на сессии 1480 г. были ликвидированы политические привилегии знати, введены запреты на ведение частных войн, изъяты изих ведения многие частные доходы. Сословные учреждения выступили в итоге одним из орудий централизации на новой основе и создания мощной испанской монархии. (Поначалу Кастилия и Арагон сохранили свои учреждения, Фердинанд был уполномоченным правителем Изабеллы; суд в стране осуществлялся от имени обоих.)

Сословные учреждения, однако, еще долго сохраняли свое значение: в Кастилии кортесы собирались 44 раза до 1665 г., в Наварре — 43 раза (до середины XVII в.), в других областях — до 13–17 раз. Полномочия их постепенно сокращались. С конца XV в. кортесы не вмешивались более в дела престолонаследия, с XVI в. лишены были права петиций, влияния на законодательство. Заними сохранилось лишь утверждение налогов — впрочем, также сокращавшееся в своем значении после введения постоянных королевских податей с торговых операций.

В первой половине XVI в. были существенно ограничены церковная и сеньориальная юрисдикция, сформировалось постоянное войско, упало значение ополчений городов и эрмандад. С началом широкой колониальной экспансии в Африку и в Америку практически независимой стала королевская власть в делах внешней политики. Способствовали укреплению единого государства и власти монарха особые отношения монархии с церковью. Королям удалось добиться независимости испанской церкви от Рима, официальной наследственной власти над духовными орденами и над церковной иерархией. В завещании королевы Изабеллы едва ли не впервые официально высказывалась идея о преимуществе королевской воли даже перед законами государства.

Завершающим этапом в государственной централизации и утверждении абсолютизма в Испании стало правление Филиппа II (1556–1598), представителя новой в стране династии Габсбургов (с 1519 г.), ветви германских императоров. В эти годы под властью испанской короны был объединен весь полуостров (Португалия присоединена в 1580 г.), шли обширные завоевания в Новом Свете, в Африке. Испанская империя стала поистине всемирной державой, хотя и испытывала временами чувствительные поражения на море от новых соперников — Англии или Нидерландов.

При Филиппе II корона нанесла решающее политическое поражение кортесам и хранителю сословных привилегий — верховному трибуналу. Воспользовавшись восстанием в Сарагосе, которое поддержали сословные учреждения и даже объявили сбор армии для отпора королю, Филипп II, разгромив восставших, сместил верховного судью Лануса, отдал его под суд, а следом сократил полномочия трибунала, реорганизовал общегосударственные кортесы. Юстиция в стране отныне была только королевской.

В условиях противоборства короны с провинциальным сепаратизмом и сословными учреждениями единственным реальным путем становления абсолютизма была сфера управления. Создание центральной королевской администрации осложнялось расколом страны. Но постепенно новые учреждения обрели свои очертания. До середины XVI в. корона располагала сетью специальных советов для общеадминистративных дел — в основном они организовывались территориально (по Италии, Фландрии, Арагону, Индии и т. п.), но были уже и ведомственные (Военный, Финансовый). Важную роль в разрастании роли королевской администрации сыграл созданный в 1495 г. Совет рыцарских орденов, поставивший под контроль обширную церковно-имущественную сферу. При Филиппе II все советы были переведены в столицу — Мадрид. Они стали поначалу номинально, затем все более подчиняться управлению Королевского совета. Этот орган также был реформирован, утратив характер сословного представительства. По реформе 1586 г. в состав Совета входили президент и 16 правоведов-советников, подотчетных только королю. Роль Совета была сокращена только до совещательной — «для рассмотрения подлежащих обсуждению дел». В 1628 г. Совет был реорганизован в 4 специализированные палаты с определенными функциями (судебную, управления, провинциальную и т. д.). Наряду с ним с 1588 г. сложился узкий совет — из приближенных короля, его фаворитов, влиятельных духовных лиц. Дела специализированных советов во многом стали зависеть от назначенных королем должностных лиц — секретарей, которые в XVII в. практически приобрели положение министров.

В делах управления резко возросла роль советников и чиновников — особенно с юридическим образованием — летрадо. Они потеснили титулованную знать в провинциальном управлении, в городских делах. Юридическая профессия в Испании приобрела статус «благородной», престиж ее был высок. Чиновники-юристы сформировали даже особое сословие, получавшее привилегированные пенсии, права на майорат имуществ, оставшихся без наследников, государственное жалованье. Хотя социальное смыкание чиновничества со старой знатью и составляло немалую трудность в проведении централизаторской политики. Невыгодные королевские приказы под предлогом их неправового характера вызывали оппозицию рождавшейся бюрократии, для которой даже сложилось особое правило поведения: «повиноваться, но не выполнять».

С XVII в. в королевстве сформировалась постоянная армия на основе всеобщей рекрутской повинности. Однако политическая вовлеченность испанских Габсбургов в династические споры в Средней Европе, в противоборство в Италии и в Германии, сделав армию постоянной участницей военных авантюр, не способствовала становлению прочной военной организации. Испанская монархия в большей степени зависела от чиновничества, церкви и поддержки высшего дворянства (с XVI в. получивших особые титулы — грандов), чем от институтов, типичных для абсолютизма. Вследствие этого уже вскоре после своего государственно-политического укрепления испанский абсолютизм вступил в полосу затяжного кризиса, совпавшего с началом Нового времени. Попытки отдельных министров в XVII в. вывести страну из депрессии путем реформ оказались невыполнимыми. Испания утрачивала позиции политического гегемона в Европе, а затем и в Новом Свете.

Славянские народы составляли вместе с германцами и балтами единую неолитическую культуру. К началу I тыс. они осели на территории Центральной и Юго-Восточной Европы. Продвижение германских племен, Великое переселение народов в III–IV вв. вызвали дальнейшую колонизацию славян, раздробилиих на западную и восточную, а затем и южную ветви, окончательно обособив в своем историческом развитии от западноевропейских народов.

К середине I тыс. западные и южные славянские племена находились на той же стадии социального развития, что и германские народы, — завершения формирования политико-правовой общности. Отсутствие прямого взаимодействия с Римской империей, ее порядками и институтами, предопределило историческое запоздание в становлении ранних государственных образований. К концу I тыс. славянские племена каждой ветви еще не составляли единых народов и сохраняли в основном родовые порядки с весьма слабой надобщинной администрацией. В отличие от германцев, однако, у славян большее общественное значение имели крепости-городища, которые были не только военными опорными пунктами, но и торговыми, а также культовыми центрами племен или возникавших более крупных союзов племен. «Всеми этими племенами, — замечал средневековый хронист, — не управляет один отдельный властитель. Рассуждая на сходке о своих нуждах, они единогласно соглашаются относительно того, что следует сделать. А если кто из них противоречит принятому решению, то того бьют палками, а если он и вне собрания открыто противится постановлению, то либо имущество его предается огню и разграблению, либо он уплачивает в собрании определенную сумму денег, сообразную с его состоянием» (Титмар Мерзебургский. Хроника. VI.25).

Важнейшее культурное и политическое значение для славянских народов имело принятие ими в IX — Х вв. христианства. Христианство пришло к славянам разными путями: западные (поляки, чехи) приняли его по римско-католическому образцу, южные (болгары, сербы) — по византийско-греческому. Это усугубило культурные и политические различия, связало славянские народы с разными традициями государственности. Вместе с христианской церковью к славянам пришла и надплеменная политическая организация. Это ускорило оформление собственной государственности. Общий фон историко-политического развития Европы, объективная вовлеченность славянских народов в международные отношения конца I тыс., в конфликты и военные столкновения существенно повлияли на то, что переход от протогосударственных образований к ранним государственным формам на основе феодального уклада был исторически коротким и занял не более двух-трех веков.

На протяжении IX в. в землях, заселенных польской ветвью западных славян, сформировались два более или менее прочных центра надобщинной администрации в объединениях племен, называвшихся княжествами: Вислицкое с г. Краковом и северное — Княжество полян (которые позднее и дали самоназвание Польши). Социальная дифференциация в княжествах была незначительной: военные походы сформировали устойчивый класс рабов в польском обществе, общинная знать только обозначалась. Княжеское правление было только военным руководством и не имело государственного характера.

Постоянная военная опасность со стороны германских соседей стимулировала военный и политический союз польских племен вокруг наиболее прочного княжества — Польши. Во второй половине Х в. княжество развилось до уровня протогосударства, на рубеже Х — XI вв. получившего имя Полонии. Становление военного единства и протогосударственной администрации было связано с правлением польского государя Мешко I (960–992).

Раннее польское протогосударство обладало типическими для варварского королевства чертами внутренней организации власти. Правитель — князь, с 1025 г. король — обладал только военной и общеадминистративной властью. В решении важных вопросов короли опирались на совет знати. В этом собрании правящей элиты, куда входили люди из окружения короля, земельные правители и королевские министериалы (получившие от монарха земли или города в «уряд» — управление), а также духовенство, обсуждались вопросы войны и мира, наиболее значимые судебные дела. В городах сохранялись вечевые собрания, где предлагаемые знатью решения получали поддержку населения.

Общегосударственной администрации не существовало, управление основывалось на дворцово-вотчинном начале. Важнейшим из королевских назначенцев («урядников») был надворный комес, который управлял дворцовым хозяйством, судил суд от имени короля, а затем стал и командующим войском (воеводой). С начала XII в. появилась должность к а н ц л е — р а, который был хранителем печати, вел официальную корреспонденцию. Некоторые должности не были постоянными или ограничивались чисто дворцовыми делами (чашник, стольник и т. п.). Королевство подразделялось на округа во главе с наместником — каштеляном, власть которого вполне соответствовала графам западных королевств.

В середине XIII в. единое Польское королевство перестало существовать, раздробившись на несколько самостоятельных княжений и областей. В отношениях между правителями поначалу присутствовал принцип сеньората, согласно которому старшему по роду из князей, помимо наследственного удела, вручалось в управление центральное княжество и признавалось его верховенство над другими. Попытки отдельных правителей укрепить сеньорат, сделав власть полностью наследственной, встречали оппозицию знати. В середине XIII в. все уделы были признаны равнозначными, а князья — равными друг другу.

Все уделы подлежали разделу после смерти правителя. Это вызвало потерю королями безусловного наследственного преимущества, а затем и установление принципа выборности монарха. С избранием на трон, которое осуществлялось феодальными вечевыми собраниями, было сопряжено рождение первых земских и сословных привилегий (с конца XIII в.). В XIII в. нормальным явлением стали феодальные съезды (епископов и вельмож), где решались дела, общие для разных территорий. К началу XIV в. из этих съездов стало формироваться общенациональное представительство служилых людей и знати — сейм.

К середине XIV в. сложились социальные и внешнеполитические предпосылки централизации Польского государства. Объединение государства, решительные успехи которого связаны с правлением Казимира Великого (1333–1370), сопровождалось признанием нового внешнеполитического статуса Польши: отпала протекция римских пап над страной, а также претензии на верховенство со стороны германских императоров. Восстановленное Королевство Польское сложилось в форме сословной монархии. Королевская власть в ней была в особенности зависима от сословных институтов и предоставленных ранее привилегий.

Доминирование сословных интересов выразилось в становлении принципа нераздельности Польской Короны (правовое понятие «Короны», обособленной от личности монарха и как бы выражающее национальное единство, родилось в Англии в XII в.). Верховенство связывалось не с конкретным монархом, а с идеей вечного и постоянного существования Короны. В случае смерти монарха без наследников суверенитет и верховенство переходили к «народу», т. е. к дворянству: в истории Польши были значительные периоды «бескоролевья». Важнейшими соучастниками государственной деятельности становились тем самым сословные представительства: общенациональный вальный сейм (с начала XV в.), выросший из местных феодальных съездов, а также земские и провинциальные сеймики. Здесь решались дела о налогах, важные судебные споры, крупные политические вопросы. Сословные представительства оказывали влияние и на формирование королевской рады (совета) — правительственного органа, куда вместе с королевскими сановниками входили местные правители, высшее духовенство, титулованные магнаты.

Особые отношения короны и сословий были закреплены в «Генриховых артикулах» (1573), ставших своего рода конституцией польской сословной монархии. (Приняты они были в период резкого ослабления власти короля и короткого правления французского принца Генриха.) Артикулы утвердили неизменность выборов очередного короля шляхтой и существенные ограничения его власти. Без согласия сейма не могли решаться военные вопросы. Сейм избирал правительство — 16 сенаторов, без участия которых король не мог вести внешних дипломатических отношений, заключать брак, решать текущие дела. Нарушение статей конституции освобождало подданных от повиновения королю. Другой важнейшей гарантией прав сословий было отсутствие в Польше постоянной армии: войско организовывалось по принципу сословного ополчения, во главе стоял лишь номинально подчиненный королю великий гетман. Высшие военные чины наследственно закреплялись за немногими родами знати.

В XVI в. Польша оформила государственную унию с соседним Великим княжеством Литовским (литовско-русским государством), образовав вместе с ним Речь Посполитую (1569). Это было своеобразное объединение: феодальная федерация, в которой был единый монарх, избираемый одновременно общим национальным сеймом. Но каждое из государств сохраняло свою административную организацию, суд и армию. Единство обеспечивалось общими правами сословий и единым законодательством.

Государственные порядки сословной монархии, установившиеся в XVI в., в основном сохранились в Польше до конца XVIII в. Они и были одной из важнейших причин падения польской государственности.

По сходному с польским историческому пути развивалась государственность у чешской ветви западнославянских народов: от раннефеодальной монархии к сословной. Развитие это было осложнено тем, что с Х в. Чехия попала в орбиту влияния Священной Римской империи и политического верховенства германских императоров. Такая связь быстро привела к утрате Чешским государством своей политической самостоятельности.

Внешнеполитический фактор осложнял формирование государственности у чешских славян с самого периода ее становления. Постоянные набеги кочевников с территорий соседних земель, прежде всего Паннонии, стимулировали образование раннего протогосударственного объединения — державы Само (вторая четверть VII в.) — еще тогда, когда внутренние предпосылки для перерастания надобщинной администрации в ранние государственные формы не сложились. Держава Само (названная поимени франкского купца, возглавившего отпор славян окрестным кочевникам) представляла чисто военное объединение племен, а не хозяйственную и тем более не политическую организацию. Просуществовав немногим более четверти века, она распалась, не оставив по себе никаких следов. Более четким обликом протогосударства обладало Великоморавское государство (IX — Х вв.), объединившее под властью устойчивой княжеской династии отдельные чешские, моравские и словацкие племенные союзы. Великоморавское государство было типичным варварским королевством, в котором получили развитие некоторые элементы феодального общества: наделение правителем своих подвластных землями вместе с административными полномочиями, феодальная служилая иерархия. Ко времени первых моравских князей относится принятие чехами христианства, а вместе с этим и утверждение церковной организации. Внешняя угроза сыграла решающую роль в судьбе ранней государственности чешских славян: натиск германцев, а затем венгров-кочевников положил конец раннефеодальному королевству.

Падение Великой Моравии дало толчок внутренней консолидации чешских племен по отдельным областям. В результате сформировалось собственно Чешское раннефеодальное государство, или держава Пржемысловичей (по имени княжеской династии). В 950 г. держава вошла составной частью в Священную Римскую империю, несколько позднее сформировалась церковная администрация Пражской епископии. В XI в. за чешскими князьями был признан пожалованный римским папой королевский титул; в XII в. титул был признан германским императором. Это дало чешским королям право быть включенными в число князей-избирателей и гарантов строя Священной Римской империи. Чешские короли присоединили к собственно Чехии земли Моравии, некоторые области Силезии, немецкие области.

Укрепление ранней государственности стимулировало углубление феодализации чешского общества в XI–XIII вв. В это время быстро росло сеньориальное землевладение, особенно церковное, сформировался довольно многочисленный слой феодалов — панов и владык. Однако здесь не появилось мощного слоя земельных магнатов. Поэтому в дальнейшем, даже при ослаблении единой королевской власти, в Чехии не произошло законченного дробления государства на уделы. Не сложилась в полной мере и сеньориальная монархия. Укрепление городского строя, а также не прекращавшаяся внешняя опасность стимулировали быстрый возврат к более централизованному государству уже к XIV в.

В период укрепления централизованного государства сложились основные институты и учреждения сословной монархии в Чехии. Власть короля в особенности стала зависящей от политического волеизъявления сословий: духовенства, дворянства, городов. Короли вступали на престол по избранию. Случалось, чтоих свергали по усмотрению сословных учреждений. Нередки были и вполне свободные выборы короля, когда сословия не считали нужным даже придерживаться династической преемственности. Король делил с сословиями военную власть, судопроизводство, законодательство, управление, распоряжение финансами. Большинство судов в Чехии перешло в руки дворянства. Основным государственным органом стал земский снем, или съезд трех сословий: панов, рыцарей и городского патрициата. Первые два съезжались на личном праве, города присылали представителей. Снемы рассматривали королевские предложения, но и сами обладали инициативой в государственных делах. Постановления подписывались королем, но и записывались в особые земские доски, которые считались как бы хранилищем права нации. Аналогичные снемы собирались и в отдельных чешских землях. Наиболее крупные дела решались на генеральном снеме королевства, где присутствовали представители-делегаты всех сословий и областей.

В 1526 г., после прекращения собственной королевской династии, в Чехии на престол был избран представитель австрийского дома Габсбургов. Это стало началом подчинения другому государству. Уже в середине XVI в. сословия стали испытывать давление на свои права со стороны королевской власти. Обострению противоречий способствовала Реформация. Чехия раскололась на протестантский и католический лагери. Законодательное урегулирование дел религии (в т. н. Майестате Рудольфа, 1609 г., которым протестантам гарантировалась религиозная свобода и возможность ее защищать особыми учреждениями) только ускорило кризис. Пытаясь отстоять сословные вольности, чешский снем принял новую конституцию (1619), фактически ликвидировавшую реальную монархию. Восстание в ее поддержку было разгромлено. И с 1620 г. Чехия потеряла политическую самостоятельность, став наследственными владениями Габсбургов. Права сословий были сведены только к участию в обсуждении налогов. Были отменены законы, гарантировавшие сохранение чешского языка, официальной религией стал католицизм. В XVIII в. австрийский абсолютизм ликвидировал остатки и собственной чешской администрации.

С начала VI в. славянские племена южной ветви проникли на земли Балканского полуострова, которые находились под властью Византии. Местное население было вскоре ассимилировано, а часть вытеснена на запад Балкан. Славяне, вторгшиеся в Византию, находились на стадии формирования у них надобщинной администрации. Необходимость военной борьбы с империей стимулировала ее становление. К VII в. сложился Союз Семи племен, который не был еще государственным образованием, а только военным союзом. Но в его рамках ускорилось образование властных институтов. Во второй половине VII в. в земли Семи племен вторглась кочевая орда протоболгар — народа тюркского происхождения. Главе кочевников хану Аспаруху удалось возглавить военные действия Семи племен против Византии и затем встать во главе нового межплеменного союза. Ослабленная в то время Византия признала самостоятельное положение объединения племен. Так образовалось Первое Болгарское царство (680 — 1018).

Первое Болгарское царство постепенно охватило значительную часть Балканского полуострова. Оно не было вполне государством по внутренней организации, в нем отсутствовали важнейшие институты единой государственности. Царство было протогосударством со всеми особенностями, которые обуславливались господством военной знати кочевых племен. В IX в. в Болгарском царстве приобрел отчетливые формы социальный процесс феодализации: появилась землевладельческая знать — боляре, связанные вассальными отношениями с ханами. Однако это никак не отразилось на становлении государственной организации. Более существенным событием стало принятие в 865 г. христианства по византийскому православному образцу. Это положило начало утверждению в Болгарии монастырей, а затем и церковного управления. К IX — Х вв. отчетливые формы обрел процесс этнического становления болгар как народа с преимущественно славянским элементом в языке, в культуре, в общем социальном укладе жизни. Появились города, игравшие роль военно-политических центров для племен.

В начале Х в. Болгария добилась почти полной независимости от Византии. Было провозглашено отделение болгарской церкви. Однако усиление царской власти в Болгарии, определенное военными удачами IX в., вызвало в кругах военной и земледельческой знати напряжение — тем большее, что занятое военными походами центральное правление никак не приобретало черт государственной администрации с хозяйственными функциями (что необходимо для эволюции протогосударства). В середине Х в. Болгария распалась на два царства: Западное и Восточное. Претерпев разрушительные походы сначала русских славян под предводительством князя Святослава, а затем и Византии, в 1018 г. Болгарское царство перестало существовать. Его основные территории стали провинцией Византийской империи.

Период византийского господства стал для болгар временем распространения у них феодального уклада и администрации византийского образца. В слоях привилегированных землевладельцев прижились новые формы условных феодальных держаний, сокращалось число свободных крестьян-общинников. Ко второй половине XIII в. среди болгар сложилась феодальная иерархия: царь — великие боляре — малые боляре — и сеньориальные иммунитеты. Однако феодальные права и богатство привилегированных сословий в Болгарии были невелики. А под византийским влиянием сформировалась разветвленная придворная и финансовая администрация. Поэтому для институтов сеньориальной монархии здесь не было места. И, освободившись от византийского владычества (после крупного восстания 1185–1187 гг. и нового кризиса в самой Византии), Болгария пошла по пути своеобразной раннефеодальной монархии.

Второе Болгарское царство (1187–1396) было особым вариантом варварского королевства, время которых в Европе уже прошло. Его государственные институты сложились во взаимосвязи с феодальной иерархией, но государственная администрация была создана византийским влиянием и была значительно прочнее, чем это было типично для варварских государств. В начале XIII в. Болгарское царство достигло своего расцвета: держава простиралась почти на все Балканы, началась чеканка своей монеты, восстановилась болгарская патриархия, сложилось правильное управление провинциями царства.

По византийскому образцу, правитель (ранее — хан или князь) Болгарии с Х в. звался царем. Власть его была наследственной. Царю принадлежало право на высший суд, военная власть, руководство администрацией. При царе существовал совещательный совет — синклит, членами которого были высшие придворные чины, «великие боляре», а также патриарх. При нарушении обычного порядка престолонаследия синклит превращался в расширенный феодальный съезд, который избирал нового царя.

Особенностью центральной администрации была ее двойственность: наряду с официалами царского двора существовали государственные чины, которые традиционно занимали высшие из боляр и духовенства. Последние и управляли государственными делами. Важнейшее место занимал логофет — канцлер и руководитель дипломатии. Протобестиарий заведовал финансами, великий воевода (протостратор) руководил царскими дружинами и ополчением. В отдельные области были назначены царские администраторы — дуки; особая администрация была в городах.

В XIII — начале XIV в. Болгарское царство попало во внутренний кризис, обострились феодальные распри. Серьезный удар нанесло монголо-татарское вторжение в Европу в середине XIII в.: Болгария стала распадаться на отдельные княжества, а затем и царства. Единая царская власть ослабела. Окраинные области подпали под влияние других соседних государств. В 1393–1396 гг. остаток Болгарии — Тырновское царство было порабощено Османской империей (см. § 45).

Формирование государственности у славянских племен, поселившихся на западе Балканского полуострова, было более продолжительным, чем в Болгарии. Славянское вторжение даже замедлило становление государственной организации у местных народов, которые с I в. находились под властью сначала Рима, затем остготов, а с VI в. — Византии и с VIII в. постепенно начали самоопределяться в политическом отношении. Области, примыкавшие к Адриатическому побережью, почти полностью находились под контролем Византийской империи, хотя здесь и не было установлено регулярной местной администрации. Еще одним фактором, существенно повлиявшим на формирование государственности, была разноэтничность населения. Славяне не везде преобладали, на северной части Балканского полуострова велико было влияние образовавшегося около 1000 г. Венгерского королевства. Только к Х — XI вв. обозначилось разделение на народности хорватов, сербов, черногорцев, самоопределение которых находило выражение и в образовании своих межплеменных протогосударственных союзов.

Юго-западные славянские народы прочнее других сохраняли общинные и клановые устои догосударственного быта. Основой общественного уклада у большинства народов была задруга — особая большесемейная община, которая представляла не только прочный хозяйственный коллектив (с общими владениями и даже общим потреблением), но и военно-административную единицу. Во главе задруги стоял глава рода (домачин, господарь), который вместе со своей женой управлял всеми делами большой семьи (ее члены были родней 2–3 поколений или приемными) и имел неограниченную власть над се членами, включая право суда и расправы. Византийское владычество в особенности способствовало консервации задруги, превратив ее и в административную и финансовую единицу. Сложные условия жизни в горной местности препятствовали распаду задруг. А все вместе тормозило феодализацию югославянских народов.

Объединения десятков и сотен задруг в рамках прежнего племенного союза или новой территориальной области составляли жупу во главе с жупаном — князем. К Х — XI вв. эти объединения приняли форму ранних государств (или протогосударств — в зависимости от степени сложности административных и хозяйственных связей). Стабильность и некоторую политическую прочность ранним государствам придали города, которые активно росли в особенности на адриатическом побережье. Такими ранними государствами стали Хорватское королевство (X–XI вв.), Сербское княжество (середина Х в.). Наиболее значительным образованием стала Зетская держава, ядром которой были земли Черногории, но которая включила временно и все сербские области (середина XI в.). Как правило, полную политическую самостоятельность протогосударства приобретали вместе с освобождением из-под власти Византии.

В начале XII в. началось возвышение одной из сербских жуп — Рашки (вокруг средневекового города Раса). Территориальный рост и внутреннее укрепление княжества были взаимосвязаны с укоренением в сербском обществе феодальных связей по византийскому образцу, крупной земельной собственности, духовных владений. Важную роль в строительстве государственности играла церковь (в IX — Х вв. югославянские народы приняли христианство в основном по греческо-византийскому типу; в Хорватии, тяготевшей к Венгрии, больше распространился католицизм). В правление жупана Стефана Неманя (1070–1096) Рашка обрела единство государственной власти и монархических установлений. Стефан стал и основателем новой династии — Неманичей, с которыми было связано появление и расцвет нового крупного государства.

Держава Неманичей (1170–1371) объединила под властью сербских монархов большинство областей и народов Западных Балкан. В 1180-е гг. в нее влилась и Зетская держава, а с упадком Византии — и многие греческие области. С 1217 г. держава была провозглашена королевством, что изменило статус ее правителей. Пика своего могущества государство достигло при Стефане Душане (1331–1355). При нем феодальная монархия приобрела особый вид деспотовины — государства с крайне сильной властью центрального правителя при весьма относительной политической централизации страны.

Законодательная, административная и военная власть в державе Неманичей находилась в руках короля (с 1345 г. — царя «сербов и греков»). Царь считался и патроном церковной организации, которая также получила самостоятельность от Византии и даже собственный патриархат. Церковь обладала многочисленными привилегиями, закрепленными в законах, и была одним из финансовых и судебных рычагов государственной власти. В делах законодательства важную роль играли съезды феодалов — саборы (соборы). В отличие от западноевропейских феодальных съездов, югославянские саборы были прямыми продолжениями прежних родовых и общинных сходок — вече, последние из которых собирались еще в конце XII в. (Первые сословные собрания-саборы появились в Хорватии в 1273 г.) Центральная администрация строилась в основном по византийскому образцу. Главной фигурой был логофет — канцлер. Но в целом значение центральной администрации было небольшим (это еще одна особенность деспотовины). Основная тяжесть финансового управления, ведения военных дел и надзора за юстицией лежала на местных правителях-наместниках, назначаемых царем, — жупанах, севастах. При Стефане Душане была сделана попытка заменить власть наместников полностью бюрократическим управлением. Полномочия севастов и других жестко регламентировались законами. Идею неукоснительной законности как исполнения высшей воли правителя сербское государство переняло из Византии и проводило последовательно.

Расцвет державы Неманичей был недолгим. Укрепление царской власти вызвало обратный процесс: отпада несербских областей во главе с собственными феодальными правителями. В 1389 г. объединенные войска сербов и славянских княжеств были разбиты армией османов-турок. Королевство было поставлено в вассальную зависимость от Турции, а с 1459 г. полностью включено в состав новой империи с ликвидацией всех самостоятельных административных и судебных институтов.

Государственная организация эпохи феодализма не исчерпывала полностью потребности обществ в административном и даже политическом регулировании: для этого она была еще слишком неразвита. Только с формированием абсолютных монархий государство поглощает все другие, полезные для своего времени и уровня культуры, формы управления коллективами людей. На протяжении тысячелетий многие, не только чисто духовные и религиозные, дела находились в ведении церкви, которая также управляла людьми, но в формах, отличных от государственных. Наряду с государственной организацией и церковью в обществе эпохи феодализма сформировались и институты общественного самоуправления — на уровне отдельных территорий, центров, коллективов, объединенных социальным положением или производственно-профессиональной деятельностью.

Самоуправление — это право и возможность управлять общественными делами самими людьми помимо государственных учреждений; делают они это непосредственно или через особых представителей или учреждения, но обязательно на основе общегосударственных законов. Если люди какой-то местности или производственного коллектива приобрели возможность самим не только управлять, но и устанавливать правила и порядки, заменяющие общегосударственное право, тогда можно говорить оба втономии этого объединения или коллектива. Самоуправление в истории общества нередко перерастало в автономию. Но чаще оно уживалось с общегосударственной администрацией или сосуществуя с нею, занимаясь каждое своими делами, или государство санкционировало самоуправление, превращая его в особым образом построенное местное управление. Самоуправление проистекало из естественного объединения людей в целях самоорганизации своих дел. В феодальном обществе стремление к такой самоорганизации усугублялось многочисленными иерархиями, наличием сословных, профессиональных классов, обособленностью отдельных территорий. Поэтому именно с эпохой феодализма сформировалось большинство известных в истории видов самоуправления — начиная с исходного, общинного (касавшегося основной массы населения любого государства — крестьянства), затем территориального и до сословного и профессионального. Некоторые виды исторически воспринимали традиции самоуправления, сложившиеся в античном обществе. Но многие развились лишь в эту эпоху. В разных странах эти виды формировались и проявлялись по-разному. В Англии упрочилось земское, территориальное самоуправление. В странах Центральной и Восточной Европы большое значение приобрело самоуправление высших сословий. Но в целом самоуправление составляет важную часть не только государственной организации, но и шире — политической системы общества.

Самоуправление населения в пределах особо организованной территории — соседской общины — существовало в большинстве европейских государств. Наибольшее развитие оно получило в Германии в силу исторической укорененности общинного строя в укладе жизни еще франкской эпохи.

Ко времени ленной монархии в Германии (X–XI вв.) установилась стабильная общинная самоорганизация, примерно одинаковая и в свободных крестьянских общинах (подчиненных только государственным местным властям — графам), и в расположенных на частных владениях. Хотя сельская община была исторической преемницей общины — марки франкской эпохи, многое в ее новой организации было плодами особых действий государственной власти по использованию общины в целях финансового, полицейского и административного контроля за основной массой населения.

Единицей общинной самоорганизации была марка. Она, как правило, не совпадала с единичным селением, но объединяла несколько деревень или хуторов. Полноправные общинники (такими могли быть только самостоятельные хозяева, имевшие дом и полевой надел, главы семейств и соответствующего возраста) и образовывали собственно общину в административных, хозяйственных, финансовых и полицейских целях. Во главе такой общины стоял старшина (с VIII в. известен титул старосты, или шульдгейса, традиционным наименованием был и сотник). Его определяло собрание общины сроком на один год. Иногда вместе со старостой дополнительно избирались лица со специальными полномочиями по надзору за лесными или полевыми угодьями.

Все выборные чины были только представителями общины. Полнота возможной власти оставалась в руках общинников. Большинство действий старосты требовало согласия общины или хотя бы ссылки на такое согласие (например, продажа общинных угодий, сдача их в аренду, передача каких-то дел на откуп приезжим). Общинные чины должны были представлять на решение собрания порученныеим вопросы, а также контролировать исполнение общинных постановлений.

Собрания общины проводились в произвольные сроки, право на созыв принадлежало старосте-старшине. Важнейшие решения, которые обязывали исполнять принудительно, должны были быть единогласными. (На практике это требование, конечно, зависело от общественного «веса» голосовавших либо приводило к частым потасовкам в собраниях.)

Основные полномочия общины были хозяйственными: до XII–XIII вв. это были в главном пределы пахотных земель, позднее — совместное использование лесов, лугов, водных угодий, а также управление общим имуществом (например, коллективно построенной мельницей). Главной гарантией прав общины было традиционное согласие на прием новых переселенцев и вытекающее из него право изгнать провинившегося из состава общины. Тем самым для членов общины собрание было и судебной инстанцией. Другим важным направлением прав и обязанностей общины были финансовые дела: в собрании утверждалась раскладка государственных или феодальных податей, натуральных работ и повинностей. Общинники были обязаны участвовать в местном суде округа, а представители общины — и в вышестоящем суде графа, где разбирались более важные дела. Отказ от участия в судебных или административных делах влек отягощение при раскладке податей, а позднее — и обычные штрафы. Такое участие было не столько правом, гарантирующим некоторые свободы, сколько обязанностью, и отяготительной: общинники должны были помогать судам и графу своими лошадьми, повозками, ловить преступников своими силами. Из этого вытекало, что общинам принадлежали и некоторые полицейские полномочия.

С углублением феодализации германского общества, традиционная марка сохранилась только на вольных землях. В общинах на королевской или церковной земле во главе общины стояли 2 или 4 служки, подчиненные вотчинному главноуправляющему — фохту. Для полицейских или административных дел фохт или служки привлекали совет марки, заменявший постепенно собрания. В общинах на частных землях полномочия собрания переходили к феодалу-вотчиннику, который по собственному усмотрению назначал (на основе патримониального права) старосту.

Внутренние принципы организации и правопорядка в общинах закреплялись в обычном праве или обычаях, которые с XIII в. стали регулярно записываться (Weisthümer). Отношения феодальных вотчинников с подвластными общинами определялись особыми соглашениями — инвентарями.

В XVI в. после реакции, наступившей за Реформацией и Крестьянской войной, вольные общины потеряли свои права и организацию. Все полномочия переходили к вотчинникам. К XVII в., исключая южные области Германии, земские общины полностью подпали под власть феодалов. Государственная власть специально укрепляла эту зависимость, создавая особые вотчинные округа из десятков общин, даже не входивших прямо в частные владения одного феодала, но административно и полицейски подчиненные ему. Право вотчинной власти могло принадлежать не любому феодальному владельцу, но только обладавшему особым титулом и имперским статусом (обладателю рыцарского имения). Вотчинник распределял повинности, налоги, осуществлял (сам или через назначенного старосту) хозяйственные дела, полицейский надзор, изгонял бродяг и нищих, организовывал поиск преступников по указанию высшей власти, сам решал мелкие уголовные и гражданские дела, назначая телесные наказания или штрафы, подвергая домашнему аресту; ему принадлежало право изгнания из общины. В XVII–XVIII вв. в сферу вотчинного управления были включены контроль за соблюдением благочиния, организация призрения бедных и сирот, попечение над церковью. Объем и содержание полномочий вотчинника регулировалось земским правом. Впоследствии общинно-вотчинное управление закономерно стало перерастать в общее территориальное самоуправление, касавшееся уже вообще всего населения.

В Англии уже в средние века земское (территориальное) самоуправление получило наибольшее распространение. К началу эпохи Нового времени в Английском государстве большинство функций местного государственного управления осуществлялось учреждениями, сформированными населением той или иной территории на основе общих государственных установлений. Это придало особый облик английской государственности в целом и стало одной из предпосылок ее дальнейшего развития в условиях новых социальных отношений.

Развитое местное самоуправление в Англии сформировалось путем постепенной передачи центральной администрацией своих функций на места — в графства, которые были историческими единицами территориального деления еще с англосаксонских времен. С середины XIII в. графства сделались центрами военного дела в стране: армию Англии составляли собираемые по графствам ополчения, содержать которые должны были сами жители графств (в течение 40 дней в году). Это увеличивало полномочия местных должностных лиц — шерифов. В условиях сословной монархии, постоянного напоминания короне о сословных вольностях и Великой хартии 1215 г. на протяжении XIII в. неоднократно делались попытки сделать должность шерифа выборной населением графства (свободными землевладельцами и рыцарством), но с тем, чтоб он оставался и под контролем казначейства. После организации милиции (ополчения) графств местным властям были переданы полицейские полномочия по расследованию дел, связанных с созывом ополчений, нарушениями по службе, а затем и в связи с бродяжничеством. Все это никак не соответствовало полномочиям прежних шерифов и местных собраний графств, существовавших до того.

Для выполнения новых административных и полицейских задач в 1360 г. был учрежден мировой суд в графствах. Задачей его провозглашалось обеспечение «спокойствия подданных» и общественного порядка. Суд был представлен лордом, назначенным короной, выборными 3–4 «достойными людьми» из местных, а также несколькими законоведами. В 1361 г. весь состав суда стал полностью выборным: кандидатами становились, как правило, крупные землевладельцы (был установлен имущественный ценз), но окончательное утверждение осталось за лордом-канцлером.

Основной задачей суда вначале было задерживать «подозрительных лиц», бродяг, а также решать дела, связанные со сбором и содержанием ополчения. Позднее полномочия мирового суда расширились. Им было вменено в обязанность контролировать соблюдение цен на продукты на рынках, следить за соблюдением единства мер и весов, правил найма рабочих. В XVI в., когда Ремесленным уставом Елизаветы I было введено обязательное обучение рабочих в цехах, все споры между хозяевами и рабочими вообще были отданы в мировой суд. Мировые судьи должны были контролировать и пропорциональность обложения налогами, следить заих сбором. С началом Реформации и формирования англиканской церкви на мировые суды была возложена обязанность следить за соблюдением населением правил веры и церковных обрядов, преследовать еретиков в графстве.

Вначале мировые суды осуществляли свою деятельность при помощи только старост и десятских по общинам. Для раскладки налогов организовывались также особые местечки (к XV в. таких насчитывалось уже до 200). В XVI в. в качестве низшей единицы самоуправления закрепился церковный приход.

Со становлением англиканской церкви утвердился порядок выборности местных священнослужителей членами церковной общины. Это привело к реальной самоорганизации общин: к 1520 г. по Англии насчитывалось уже 940 приходов-общин. Приходское собрание (в котором участвовали полноправные жители поселений вокруг церкви) определяло себе пастора, его заместителя — викария из священнослужителей, а также двух церковных старост из мирян для финансовых и хозяйственных дел. Содержание церкви и жалованье священнослужителям находились в ведении собрания. В XVII в. государство возложило на приходы обязанность содержания и призрения бедных. Для этого вводился местный налог, за сбором и использованием которого также следили сами жители. Их суду были подведомственны мелкие проступки, связанные с несоблюдением общественной морали и церковных правил, они следили за сохранностью церковного имущества. Затем к ведению приходов была отнесена и дорожная полиция. Приход следил за общей раскладкой налогов. Общий контроль за полицейскими делами в общине остался за мировым судом. Тем самым мировой суд и приход составили законченную двухзвенную систему местного самоуправления, к XVII в. распространившуюся по всей Англии.

Английский вариант местного самоуправления был общесословным (хотя на деле участвовать в нем могли лишь имущие и с особым традиционным статусом своей недвижимости). В других странах Европы сложилось чисто сословное земское самоуправление. Законченный вид оно приобрело в Венгрии в период сословной монархии, в XVI–XVII в.

Дворянство провинции образовывало комитатское дворянское собрание. В собрании принимались местные законы, решались дела управления. С XVI в. здесь же проводились выборы депутатов от провинции в Государственное сословное представительство, составлялись наказы им. При собрании существовал и дворянский суд (седрия). Теоретически в собрание могли приехать все дворяне, но реально был введен имущественный ценз (владение не менее чем 1 крепостным с землей, двумя — без земли или уплата особых налогов). Однодворцы посылали своих представителей. В своих решениях собрания должны были подчиняться государственным законам и постановлениям Государственного представительства.

Главой самоуправления был назначаемый королем ишпан — из баронов провинции. Иногда его должность была даже наследственной. Он же считался председателем дворянского суда, начальником дворянского местного ополчения. У него был помощник — алишпан, который выполнял уже чисто государственно-административные функции.

Собрание избирало дворянских судей и присяжных (до 12) в уездные суды. Эти суды занимались полицейскими делами, а также контролировали сбор налогов. Дворянство имело право выбирать и самих сборщиков налогов. Для проверки финансовых дел, отчетов при собрании создавались временные комиссии. Таким образом, практически все функции не только управления, но и контроля за управлением на местах сосредоточивалось в местных дворянских органах.

Рождение городского самоуправления исторически было связано с сословным и политическим обособлением горожан от других классов феодального общества и с превращением городов в особые общественные организмы, а не только в простые административные центры. Закономерно, что наиболее развитые формы городское самоуправление получило в тех странах, где наибольшее развитие получил сам городской уклад жизни — в Германии, Франции, Испании. В Италии расцвет городов был настолько значимым, что самоуправление большинства из них превратилось в автономию и даже особые города-государства (см. § 30).

Внутреннее городское управление в странах Западной Европы, связанных с государственными традициями Римской империи, в начале средних веков традиционно воспроизводило основные институты античного Рима. В городах существовали совещательные советы (из местной аристократии, привилегированных граждан, городского патрициата) и избираемые, иногда пожизненно, консулы, которые обладали исполнительной властью. В древних городах Италии советы нередко носили название Сената. С укреплением к Х — XI вв. феодальной государственности города в подавляющем большинстве подпадали под прямую власть сеньоров: епископов, герцогов, королей. Представительные органы и учреждения практически исчезли, а консулы (или другие должностные лица) превратились в официалов сеньора, хотя назначались главным образом из горожан. Воля сеньора определяла наличие (или отсутствие) особых прав, привилегий горожан, а главное — их подсудность.

На волне расцвета городской жизни в XI–XIII вв. по всей Европе, когда города становятся центрами торговой и экономической жизни своих стран, горожане начали борьбу с феодальными сеньорами за свои права и самостоятельность. В результате сеньоры, чаще всего епископы и короли, предоставляли городам отдельные вольности и привилегии, закрепленные в особых хартиях (первые появились в начале XI в.). Более упорная борьба, иногда вооруженная, привела к тому, что многие города стали признаваться коммунами — самостоятельными общинами с особыми правами своих жителей и своей административной и судебной организацией. Города-коммуны освобождались от повинностей в пользу бывших сеньоров. Взамен этого они обязывались выплачивать ежегодную ренту-налог и предоставлять военную помощь. Город становился как бы коллективным вассалом. Нередко города сами стали выступать в роли феодала по отношению к окрестному крестьянству: приобретать земельные владения, обязывать деревенское население повинностями.

Необходимость самостоятельно решать внутренние военные, административные и финансовые дела приводила коммуны к образованию учреждений самоуправления. Первоначально установилась выборность традиционных должностных лиц — консулов. Их было от 5 до 24 в разных городах, и выбиралиих по разной системе сроком на год. Они командовали местной милицией-ополчением, контролировали рынки, правила ремесла и торговли, вершили суд. Иногда стал образовываться специальный городской суд. С усилением влияния внутри городов торгово-ремесленного населения и падением положения городского патрициата, собственнической аристократии в городах возросло значение народных собраний: городских, поквартальных, профессиональных; появились и представительства — городские советы.

В Германии представительные советы выросли из городских судов, которые ранее составляли совет общины при сеньоре, участвовавший по феодальным правилам в господском суде. В конце XII — начале XIII в. такие советы появились в Базеле, Страсбурге, Утрехте, Любеке. К XIII в. городской совет стал основным органом управления, взяв на себя выполнение всех прежних сеньориальных функций. Члены совета стали зваться городскими советниками (впервые такой чин зафиксирован в Любеке). В одних городах советники назначались пожизненно, в других избирались на год (процедура избрания известна с XIII в.) особой коллегией выборщиков от профессиональных или территориальных объединений. Такой городской совет стал исторически первым органом городского самоуправления в новых условиях.

Позднее в городах появилась должность бургомистра (во Франции и Англии — мэры); Иногда он был как бы председателем городского совета. Иногда рядом с ним был особый председатель, а мэр-бургомистр играл роль старшего городского администратора. В малых городах (с населением до 1–2 тыс. граждан) существовали только советы.

С XV в. в городах Германии из городского совета стала выделяться особая управа (впервые во Франкфурте-на-Майне). Управа занялась определением своих должностных лиц: по контролю за рынками, мерами и весами, городским арсеналом, промыслами и т. д. Должности эти были почетными и неоплачиваемыми, но нередкоих исполняющим предоставлялись льготы по налогам или другие привилегии. Должности были обременительными, тем более что уже с XIII в. сложился принцип обязательности общественного назначения («Никто из избранных коммуной лиц не вправе отказываться от избрания», — гласила одна из хартий). Это стимулировало закрепление должностей за городским патрициатом.

Полномочия советов и управ стали расширяться. В XIII в. в Германии императорскими конституциями и постановлениями райхстага они получили судебную власть в отношении города, а затем и городской округи. С XIV в. получили распространение собственные налоги на городские нужды. Одним из самых первых был налог на евреев за разрешение проживатьим в городах (в Испании, в Германии). Городские советы стали заводить собственные печати, крупнейшие города — чеканить свою монету, устанавливать свой герб, утверждавшиеся императором.

Организация и полномочия городского управления фиксировались целостными правовыми актами. Иногда, например в Кельне, такие акты принимали вид внутригородской конституции (Союзная запись 1396 г.). Так стало формироваться целостное городское право (см. § 39). В XII–XIII вв. город в Германии стал особым субъектом права — по отношению к другим имперским или земским властям.

Развитие городского строя и его судебной и административной организации приводило к тому, что городское самоуправление перерастало свои первоначальные рамки. Крупнейшие города становились в полном смысле автономными: Любек, Гамбург, Кельн, Франкфурт. Города, для укрепления своей обособленности от курфюрстов и даже императора, образовывали особые политические союзы. Самыми известными и длительными в Германии были Ганзейский союз во главе с Любеком (с XIII в.), причем органы управления и суда Любека стали как бы правительством для всего союза. Рейнский союз (с 1254 г.), объединивший свыше 100 городов. Швабский союз (с 1376 г.), в составе более 40 городов.

В рамках городской организации сложился еще один вид самоуправления — самоуправление сословно-профессиональных организаций. Иногда оно подстраивалось как бы к городскому, образуя его нижний, второй «уровень». Иногда сословно-профессиональное самоуправление первенствовало в городах, а общегородские учреждения, советы и магистраты, всецело зависели от территориальных или профессиональных объединений в городе.

Еще до становления городов как обособленных коммун, торговцы и ремесленники для охраны своих общих (общинных) интересов стали образовывать союзы — как правило, принимая идейное покровительство кого-либо из святых христианской церкви и получая на это благословение епископов. Такое благословение означало разрешение на некоторые привилегии, главным образом в суде. Первые объединения купцов, ремесленников, крестьян, занимавшихся торговлей, по их профессиональной, а не территориальной принадлежности— гильдии — известны с VIII в. В качестве особых объединений-товариществ с торгово-хозяйственными целями они появились позднее — в Германии (Вестфалия) к XII в. Старейшие уставы гильдий относятся к XI–XII вв. Гильдия представляла своего рода профессионально-церковную общину, где все члены товарищества были равны и равно обязывались признавать власть и покровительство общины, власть ее представителей. Так было положено начало гильдейскому самоуправлению.

Собрание всех членов гильдии управляло делами такой общины, выбирало (и смещало) старшину гильдии. Старшина руководил деятельностью внутригильдейского суда по рассмотрению споров между членами гильдии, а также по претензиям со стороны других лиц к членам общины. Собрание определяло права и обязанности членов гильдии, порядок ведения торговых и хозяйственных операций, нормы сборов со своих членов на нужды общины, а также для общегородских дел. С усилением самостоятельности городов в гильдии стали объединяться преимущественно торговые люди — купцы одного города и даже одного «профиля» (суконщики, занятые морской торговлей, хлеботорговцы и т. п.). Но затем гильдии уступили свое первенствующее место другим, более сложным профессиональным объединениям — цехам.

Цеховое самоуправление было неотъемлемой чертой всей организации средневекового города. Цехи в качестве объединений-товариществ ремесленников и других профессионалов по их местожительству известны с XI в. (в Германии, например, первыми были союз башмачников в Вюрцбурге 1128 г., союз ткачей в Майнце 1099 г.). К XIII в. они стали основной формой организации профессиональных дел и защиты интересов торговцев, ремесленников и лиц других профессий (в итальянских городах не редкость были цехи юристов и судей, врачей, ювелиров).

В своей внутренней организации цехи уже не были общиной равных. Здесь строго различалось положение мастеров, подмастерьев и прочих работников. Полноправными членами цеха были только мастера, они же одновременно были полноправными членами городской общины. Собрание мастеров во главе со старшиной цеха, избираемым изих числа на очередном годовом цеховом празднике, было высшим распорядительным органом цеха. Здесь определялись требования к вступающим в цех, проводились профессиональные испытания, назначались цеховые взносы, а главное — здесь определялись профессиональные требования к работе: качеству и виду производимых изделий, их количеству и нередко даже общецеховой цене. По всем этим вопросам собрание мастеров обладало абсолютными и принудительными полномочиями. Цех ограждал своих сочленов от конкуренции со стороны чужаков, а впоследствии даже получил право давать согласие на поселение вообще лиц своей профессии в городе. Собрание мастеров обладало и судебными полномочиями в отношении своих членов, вплоть до права уголовных наказаний — телесных и штрафов. Правда, до XV в. наиболее важные постановления цехов подлежали утверждению городскими советами.

Нередко цехи получали настолько большое значение, что общегородские органы самоуправления составлялись только из выборных представителей от цехов (например, в Кельне Большой совет города составлялся из выборных 22 цехов и обществ). В XIV–XV вв. в рамках цеховой организации образовались вторичные, внутренние союзы подмастерьев. Это были своего рода тайные общества с целью защиты своих сочленов от произвола мастеров. Они решали вопросы о соблюдении условий труда (едва ли не главным здесь было требование к мастерам об отдыхе в послепраздничные дни). Эти союзы получали и судебные полномочия в отношении своих членов, нередко отличные от общецеховых.

Еще одним своеобразным вариантом профессионального самоуправления было самоуправление университетов. Университеты появились в Западной Европе в XI–XII вв. (только в Испании появились раньше, но в рамках арабской культуры). Самыми древними были университеты в Павии, Болонье, Палермо, Париже, Оксфорде. Большое распространение получили университеты в Германии: Пражский (1347), Гайдельбергский (1386), Кельнский (1388) и другие. Согласно традиции, университеты получали от своих феодальных покровителей привилегии на освобождение от налогов, собственную юрисдикцию. Исполнение вытекающих из этих привилегий прав и функций и стало основой для университетского самоуправления.

Полноправными членами университетов были (1) профессора и (2) учащиеся. Профессора объединялись в факультеты, собрания которых решали вопросы преподавания, допуска к преподаванию и, главное, присвоения ученых степеней и званий. Делегаты факультетов и объединений учащихся имели право выбирать правителя университета — ректора (ректором мог быть представитель и профессуры, и студенчества). Ректор обладал административной и хозяйственной властью, правом дисциплинарного, уголовного и гражданского суда над всеми «членами и подданными университета», в том числе над населением принадлежащих университетам земель, городских слобод. Так как в избрании ректора принимали участие студенты, его власть не распространялась на научные вопросы и на присуждение ученых степеней, допуск к преподаванию. Высшую власть на факультете представлял совет профессоров во главе с деканом, факультеты имели свой матрикул, печать, свою кассу. Кроме факультетской, в университетах были и другие формы самоуправления: студенты одной нации объединялись в землячества, особые малые коллегии (с собственными уставами) решали вопросы цензуры издаваемой литературы и научных споров.

Профессиональная обусловленность начал университетского самоуправления оказалась важным фактором распространения его на другие виды культурной жизни. В XVII в. во Франции, в Германии начали формироваться первые научные академии, которые также получали права на самоуправление в административных и финансовых вопросах по образцу университетов. Причем в отличие от цехового самоуправления университетское и научное сохранилось даже в периоды абсолютизма.

Система права, сложившаяся в древнем, классическом Риме, не окончила своего исторического существования вместе с падением Римской империи. Новые государства в Европе создавались на исторической основе римских политических и правовых институтов, и значительная часть населения в них продолжала жить по традициям римского права и судопроизводства. Римское право обладало особыми внутренними качествами: высокой юридической техникой, разработанностью почти всех сторон правоотношений тогдашнего общества, развитым индивидуализмом, который выше прочих ценностей ставил охрану законности частных прав и личных интересов. Этим было предопределено, что в разных странах в разные века значительным будет интерес к использованию, применению римского права для регулирования новых общественных отношений. Особое отношение к древнему римскому праву было взаимосвязано с вообще почтительным отношением культуры Средневековья к древности, к праву великой Империи. Римское право стало представляться завершенным Разумом Права, своего рода всеобщей философией и практикой права. Такое историческое перенимание, рецепция (от receptio — усваиваю) — римского права стало важной частью формирования нового национального права в странах феодальной Европы. Рецепция римского права была общеевропейским явлением, но в разных государствах она протекала по-своему.

Сформировавшиеся на землях бывших римских провинций в V–VI в. варварские королевства (см. § 22) не могли игнорировать традиционное римское право: основная часть населения жила по его правилам. Обычаи и право самих варварских германских племен были еще очень неразвиты, чтобы стать полноценным и совершенным государственным правом. В результате стал происходить особый исторический синтез разных правовых систем. Новые памятники права стремились воспроизвести переработанное римское право и приспособить его к новым условиям. Римское право тем самым как бы продолжило свою жизнь, но это было уже не вполне классическое римское право.

В королевстве Остготов правила римского частного права сохранились в полной силе для римлян. В провинциальном судоустройстве остались римские процессуальные порядки экстраординарного и искового процесса. Некоторое применение имели нормы римского права и в случаях конфликтов варваров с римлянами. Созданный при короле Теодорихе сводный эдикт-кодекс воспроизвел систему доказательств, применяемую в судах, целиком основанную на римском праве. Юридическая практика засвидетельствовала применение правил, содержащихся в Кодексе Феодосия — одном из первых сводов императорских конституций Рима, распространенном в Европе до кодификации Юстиниана.

В Лангобардском королевстве римское право также сохранило свое действие. Традиционную римскую юстицию варвары упразднили, и суды стали происходить по собственным лангобардским порядкам, зафиксированным, в частности, в систематизации под названием Эдикта Ротари (643 г.). Но уже в законах короля Луитпранда (VII в.) многие институты и термины (стипуляция, формы залога имуществ, основания для расторжения сделок и т. д.) были прямо заимствованы из источников римского права. Семейные и наследственные права римлян, а также детей от смешанных браков (которые, в общем, не поощрялись в королевстве) регулировались исключительно этими переработанными римскими правилами.

В наибольшей степени романизация права коснулась Вестготского королевства. Вначале короли вестготов пытались сохранить применение исключительно собственного права. Однако несравненно более высокая техника римского права, его распространение в среде судей и знатоков права заставили изменить отношение власти к нему. В 506 г. по распоряжению короля Алариха II был подготовлен и введен новый свод права, известный под названиями «Римский закон вестготов» (Lex romanorum Visigothorum) или «Сокращение Алариха» (Breviairum Alaricionum). Бревиарий Алариха был наиболее творческим опытом новой систематизации римского права, в значительной степени самостоятельной (руководителем был граф Гаярих). При его составлении были использованы выдержки из Кодекса Феодосия, императорских конституций, сокращенный текст «Институций» Гая, отрывки из «Сентенций» юриста Павла, другие римские кодексы и сочинения императорской эпохи. Нормы классического римского права в Бревиарии подверглись переработке: в частности, было выпущено все, что касалось правовых разделений между римскими гражданами и негражданами, привилегий особого квиритского права и др. Наибольшего внимания удостоились нормы, касавшиеся имущественных и обязательственных прав.

Бревиарий Алариха стал важным правовым источником не только для римских традиционных городских судов (представленных сенатами и правителями-ректорами), но и для собственных вестготских. Правда, в 654 г. король Хиндасвирд запретил употреблять в судах римское право. Однако за полтора века римские нормы и правила прочно вошли в новое право. Систематизация собственного вестготского права в новой редакции — «Народный закон Вестготов» — была в значительной степени проведена с учетом традиций римского права.

Даже после запрета на прямое применение в судах римского права в ученой и церковной среде королевства вестготов продолжалось изучение римского права. Выдержки из источников римского права содержались в широко распространенном сочинении знаменитого церковного деятеля и политика епископа Исидора Севильского «Начала» (VII–VIII вв.). По сути компиляцию римских императорских законов представляли и первые систематизации права, выполненные для церковных нужд в IX в. В среде практиков бытовали и сокращенные переводы сделанных в Византии комментариев на Свод Юстиниана.

В Бургундском королевстве также в значительной степени было сохранено римское судоустройство и римское процессуальное право. Свод собственного варварского права — «Закон бургундов» (Lex Romana Burgundionum) — не только был написан на латыни, но и заключал в себе многие римские юридические правила и институты. Он применялся к римскому (неварварскому) населению до тех пор, пока в 506 г. не составили особый свод законов для римских граждан королевства. Источниками для него послужили выдержки из императорских конституций последних веков, а также сочинения Павла и Гая.

С середины VI в. было разрешено применять римское право к римскому населению и во Франкском королевстве. В 788 г. по указу Карла Великого была опубликована новая редакция Бревиария Алариха II.

Укрепление королевской власти в новых государствах сопровождалось повышением значения королевских законов. Прямое применение римского права стало выходить из употребления. К VIII в. традиция римского права заглохла в Англии. С 650 г. было запрещено использовать его в судах Толедского королевства. С середины IX в. запрет коснулся и Северной Франции. Римское право сохранилось только в Лангобардском королевстве. Тамошние правоведы и юристы-практики стали даже оценивать римское право как «закон для всех поколений». Под эгидой католической церкви продолжалось преподавание римского права в школах. Традиции римского права сохраняли в своей практике нотариусы, деятельность которых получила особое распространение к Х — XI вв. в Северной Италии. Эта ученая и практическая среда стала источником восстановления впоследствии интереса к римскому праву.

Общее оживление городской жизни в XI–XII вв. в Европе повысило интерес к культурным традициям. Практические потребности юстиции, особенно в гражданских отношениях, обратили внимание к изучению правового опыта прошлого. Древние памятники римского права стали вновь входить в обиход благодаря их сохранению в научной среде.

Центрами возрождения применения римского права стали Южная Франция и Северная Италия — не только наиболее социально и культурно развитые области тогдашней Западной Европы, но и в большей степени сохранившие наследие римской культуры вообще.

Во второй половине XI в. в Провансе были составлены для практических и учебных нужд так называемые «Извлечения Петра». Неизвестный Петр поставил в них своей задачей исследовать «сущность естественного и гражданского права» и на этой основе «ниспровергать несправедливость». По содержанию «Извлечения» представляли собой правила из первых 24 книг Юстиниановых Дигест; варварские законы и правовые обычаи Петр игнорировал совершенно. Истинный «разум права» тем самым связывался только с римским правом, которое следовало вводить в обучение правоведов, а через преподавание — и в практику.

К началу XII в. в городах Ломбардии (Северная Италия) возникло несколько юридических школ, тесно связанных с практической юриспруденцией. В поисках ответов на все новые вопросы практики правоведы стали регулярно обращаться к вновь найденным древним памятникам и рукописям текстов римского права — главным образом к собраниям императорских конституций (по варварским переработкам, по сокращенным византийским сборникам Юстинианового Свода). Древние тексты объясняли, интерпретировали — наиболее известной была школа интерпретации университета в г. Павии. Руководства для нотариусов (самые известные написаны в Павии и Вероне) уже прямо воспроизводили многие правила римского права. К древним текстам стали прибегать во всех сомнительных или спорных случаях: «Древние говорили, что когда закон не содержит предписания относительно известных казусов, то последние должны рассматриваться согласно с римским правом, которое является всеобщим».

Чисто римская по своим традициям, сложилась школа практической и теоретической юриспруденции в Равенне. Однако самой известной стала школа Болонского университета.

В конце XI в. в Болонье был основан университет — один из первых в средневековой Европе. Здесь возникла собственная традиция преподавания и изучения римского права, оказавшая большое влияние на теоретическую и практическую юриспруденцию в других странах. Одним из первых профессоров был Пепо (последняя четверть XI в.). В 1076 г. его даже приглашали для участия в судебном деле по иску местной герцогини, которое было решено с использованием римских «Дигест». Это было одно из самых первых известных судебных решений средневековья, где римское право было прямо использовано как действующее. Подлинным основателем новой школы стал Ирнерий (конец XI — начало XII в.). Он начал регулярное преподавание римского права с использованием вновь найденных древних памятников, в том числе Свода Юстиниана. При объяснении древних правил Ирнерий комментировал тексты, пытаясь суммировать содержание разных правил, и излагал выводы в виде кратких замечаний на полях рукописей. Этот метод был воспринят его учениками. И по нему вся школа впоследствии получила название глоссаторов (от glossa — замечания на полях).

Глоссаторы занялись скрупулезным изучением древних текстов: в их представлениях, рукописные свидетельства не могли быть ничем опровергнуты, кроме самих же текстов. Стремясь к непротиворечивости, они комбинировали разные тексты разных древних авторов и памятников, создавая собственные краткие определения и выводы. Большое значение имел общий схоластический метод — сравнение всех текстов вместе. В анализе этих текстов, их подразделении на основные и второстепенные понятия глоссаторы достигли высокого формального мастерства. Свои наблюдения последователи школы излагали в виде особыхсумм (предварительного истолкования части Юстинианового Свода) или сокращений — сборников юридических правил для конкретного случая.

Большую известность приобрели четверо учеников и последователей Ирнерия — «четверка докторов»: Булгар, Мартин, Якоб и Гуго (середина XII в.). Они не только занимались преподаванием, но и в качестве консультантов императора Священной Римской империи оказали влияние на решение многих практических и политических вопросов, использовав опыт римского права. Взглядыих несколько различались. Так, Мартин в своих высказываниях и трудах подчеркивал значение правовой справедливости и доброй воли, с позиций которых, по его мнению, следовало трактовать и древние тексты. Другой из глоссаторов, Булгар отстаивал идею «строгого права»: в науке и тем более в практике не должно быть места для истолкования законов, дух и буква древнего текста должны соблюдаться неукоснительно.

Наивысшего расцвета и распространения Болонская школа достигла в первой трети XIII в. При профессоре Азо число учащихся праву достигало 10 тыс. (он даже читал лекции на площади). Совместно с одним из старших коллег Азо составил переработанный свод правил из римских конституций — Summae, — который стал важнейшим трудом нового правоведения. Выводы и наблюдения школы, итоги анализа римских текстов были изложены в «Полной глоссе» (Glossa Omnia) последнего из знаменитых глоссаторов Аккурсия (около 1250 г.). Этот труд стал основой для юридической практики на несколько столетий.

Влияние трудов глоссаторов не ограничилось Италией. Во второй половине XII в. в Южной Франции были составлены собственные руководства для изучения и применения римского права в духе Ирнерия. Несмотря на то что папа римский запретил в 1220 г. преподавание римского права в Парижском университете (чтобы не было сомнений в единственной ценности церковного права), в правление Людовика IX использование римского права в практике возродилось. Особый свод «Книга правосудия и тяжб» почти на 2/3 состоял из цитат римских источников. Для Франции римское право оказалось особенно важным, так как только оно могло противостоять разрозненным местным обычаям. Идеи глоссаторов проникли даже в далекую Англию. В XII в. профессор Вакарий составил «Книгу для бедных студентов», по которой они должны были изучать римское право по сокращенной методе. Вакарий исповедовал воззрения Булгара, считая, что только законодатель может истолковывать закон и интерпретировать его.

Рекомендации глоссаторов ограничивались тем, что было написано по тому или другому вопросу в «Дигестах». Но там многое было устарелым и несоответствующим времени. Древнее право входило в противоречие с новым королевским законодательством. Это вызывало сомнения в безусловной ценности древних правил. Выход был найден следующим поколением правоведов, сделавшим из римского права своего рода общую правовую науку.

В конце XIII в. на смену глоссаторам и их методу пришли т. н. комментаторы, или постглоссаторы. Родоначальником и теоретиком нового направления позднее стали считать испанского философа Раймунда Луллия (1234–1315). Луллий сделал попытку поставить на службу практической юриспруденции, нуждавшейся в многочисленных конкретных рекомендациях, новейшие тогда методы испанской (и арабской) философии, в частности «особое искусство, посредством которого можно с разумной необходимостью вывести из общих понятий всякие истины». Он составил несколько общих сочинений по новой философии права, где обосновывал мысль о том, что любые частные положения права могут и должны быть изобретены при помощи непререкаемых «всеобщих принципов».

Постглоссаторы довели до совершенства схоластический метод. С помощью чисто логических категорий они проводили анализ уже не столько древних текстов, сколько правовых принципов и институтов. Нередко эти принципы и институты были предполагаемыми (отсутствовавшими в источниках классического римского права). Таким путем были введены общие понятия собственности, обязательства, держания, которых не знало древнее право. Комментаторы ввели в юридическую теорию и практику очень существенное понятие о юридическом лице (persona fictiva — фиктивное лицо), с помощью которого стали разрешаться практически очень сложные вопросы взаимных требований людей и учреждений, государства, церкви. Особенно важным оказалось новшество, внедренное в классическое понятие о собственности: разделение на «прямое господство» (dominium directum) и «полезное обладание» (dominium utile). С его помощью реалии иерархической земельной собственности феодального типа оказались включенными в общую систему других норм традиционного римского вещного права.

Другим новым приобретением школы постглоссаторов стало безусловное признание первенства принципов естественного права. Вырабатывая общие понятия права, постглоссаторы одновременно смотрели на них как на универсальные, абсолютные по содержанию и по значению: в таких общих понятиях заключены вечные и неизменные требования права и естественной справедливости. А любые нормы позитивного права (зафиксированного источниками и древними текстами) должны сверяться с безусловными заповедями естественного, должны трактоваться в его духе. Согласно одному из правил «юридического искусства» Р. Луллия, «позитивное право должно быть сведено к праву естественному и с ним соответственно». Тем самым постглоссаторы стали активно приспосабливать римское право к потребностям своего времени. И это приспособление было особенно влиятельно и важно, так как постглоссаторы не оставались только профессорами либо теоретиками, они привлекались в качестве консультантов в судах.

Одним из самых знаменитых комментаторов был итальянский профессор Бартоло де Сассоферрато (XIV в.). Ему принадлежит обобщающий труд по комментированию с новых позиций всего Юстинианова Свода. Его идеям, в частности, обязан один из важнейших принципов европейского обязательственного права, согласно которому содержание соглашения определяется не столько формальными требованиями к сделке, но законами места исполнения, платежа и т. д. Это значительно упростило денежные и другие взыскания, заставило внимательнее относиться к местным узаконениям и судебным порядкам. Другим известнейшим из постглоссаторов был профессор Балдус де Убалдис (XIV в.), ученик Бартоло и один из видных судей в городах Северной Италии.

К началу XVI в. старые приемы и методы школ глоссаторов и комментаторов потеряли общественные симпатии. Эпоха Возрождения принесла с собою новое, историческое и гуманистическое отношение к античной культуре, а вместе с этим — и к значимости римского права для современных нужд. Кроме того, в большинстве стран Запада к этому времени сформировалось собственное разветвленное королевское законодательство, собственные, пусть и уступающие римскому с точки зрения юридической техники, правовые системы. Судейский произвол, прикрываемый ссылками на «разумную справедливость» в пренебрежение законов, стал вызывать общественное осуждение и оппозицию властей.

Еще одной особенностью и одновременно изъяном применения римского права в Европе было то, что глоссаторы своими трудами заслонили подлинное классическое право. Содержание глосс признавалось чуть ли не за Священное писание юриспруденции, заключение глоссатора признавалось важнее текста. А любая критика разбивалась о вопрос: не думаешь ли ты, что глосса не знала текста или не умела его анализировать так же хорошо? Авторитет глоссаторов подменил собою авторитет римского права. То, что не было в свое время зафиксировано в глоссах, объявлялось несуществующим и недействующим.

Последователи гуманистического направления стали относиться к римскому праву по-другому. Свод Юстиниана они начали анализировать исторически и филологически. Старые тексты стали очищаться от искажений, в римском праве увидели развитие: правила эпохи Цицерона и Цезаря были совсем не такими, как во времена Юстиниана. Отношение к римскому праву как к писаному разуму было поколеблено; оно осталось классическим образцом. Новая форма изучения римского права получила название «галльского метода», и наиболее видными представителями гуманистической школы стали французы Я. Куяций (XVI в.) и Я. Готофред (XVII в.). Куяций был первым, кто исторически трактовал памятники римского права, показал историческую обусловленность многих древних институтов. Готофред составил непревзойденные по мастерству систематизации книги по Кодексу Феодосия, впервые опубликовал по найденнымим рукописям полный текст Юстинианова Свода. С этого времени римское право стало составной частью новой юридической науки.

Особое развитие получила рецепция римского права в Голландии. Здесь сложилась так называемая элегантная школа теоретической и практической юриспруденции (XVII в.). Через голландскую практику правила римского права повлияли на формирование права в Новом Свете, особенно — на морское, международное право.

Наибольшее практическое применение римское право получило в Германии (Священной Римской империи). С конца XIV — начала XV в. профессора и доктора права в Германии стали обязательными членами имперских судов. Их заключения играли роль руководящего источника права при вынесении решений. Приоритет применения римского права поддерживала императорская власть: единое римское право было оружием в борьбе с местным правовым партикуляризмом. При проведении общеимперской судебной реформы 1495–1530 гг. было специально оговорено, что римское право имеет прямую и вышестоящую силу в новых судах («Кто ссылается на римское право, имеет основательный иск»); собственное германское право в случае коллизий должно было уступать место римскому как jus commune (общему праву). Такое прямое использование римского права в качестве общегосударственного получило название нового применения (Usus modernus Pandectarum). В дальнейшем на его основе сложилась знаменитая научная школа пандектного права, повлиявшая на формирование всего нового германского права — вплоть до XX в.

Широкое и преимущественное использование римского права в противовес местным обычаям и кодификациям вызывало и недовольство — особенно со стороны дворянства (привилегии которого не находили соответствия в правилах римского). Так, рыцарство Баварии в 1497 г. подало в рейхстаг прошение, где говорилось: «Совершаются многие противные нашим обычаям отсюда обманы, ошибки и затруднения… некоторые из наших профессоров права не знают наших нравов, а некоторые, если и знают, не желают придавать нашим обычаям значения». Неоднократно в XVI в. земские ландтаги выдвигали требования судить по местным обычаям, а не в соответствии с римским правом. Поклонение уступило место критике, а затем и язвительному отношению к римскому праву как собранию схоластических приемов и оторванности от жизни.

Римское право в рецепированном виде стало важнейшим первоначальным источником формирования новых национальных систем права в Западной Европе. Но оно же явилось причиной значительных деформаций этих систем, с самого начала находившихся под мощным влиянием древней юридической системы — высокой по технике, но принадлежавшей другому обществу и почти другой цивилизации.

После нормандского завоевания середины XI в. в Англии сохранились судебные порядки и обычаи англосаксонских времен. Влияние новой монархии было еще слабым, чтобы подчинить себе и переустроить юстицию разных областей страны. Для хотя бы некоторой степени единообразия Вильгельм Завоеватель предписал придерживаться «хороших и испытанных законов Эдуарда Исповедника».

Суд вершился в собраниях сотен и графств под председательством шерифов и вице-графов на основании местных обычаев. Судьями выступали исключительно свободные землевладельцы. Сохранились и вотчинные (манориальные) суды в отношении вассалов и зависимого населения. Основные судебные обычаи остались от англосаксонских времен: вызов на суд, личное обвинение, соприсяжничество, испытание в виде ордалий, поручительство соседей или клана, объявление преступника изгоем и «вне закона». Правовым новшеством норманнов стал обычай решать дела судебным поединком — своеобразной, полуспортивной схваткой тяжущихся с использованием примитивного вооружения (щита, палки и т. п.). В отношении движимых имуществ также полностью были сохранены правила англосаксонского права. Дела о землях регулировались впредь по нормандским обычаям (с именем Вильгельма, еще в бытность его герцогом Нормандским, связывается одна из самых ранних записей феодального права). Дела семейные подлежали праву и юрисдикции церкви.

На протяжении второй половины XI — первой половины XII в. сложилась новая королевская юстиция. Первоначально ее деятельность ограничивалась узким кругом дел, непосредственно касавшихся короны или споров между крупными вассалами. Со временем королевская юстиция усилила вмешательство и в другие категории дел, в особенности связанные с земельными спорами и со статусом держателей земельных прав — сначала в виде единичных приказов о защите права, потом все более систематически. Параллельно сокращались судебные полномочия шерифов и значение земских судов.

Преобладание королевской юстиции было установлено судебной реформой Генриха II (1154–1189), тесно связанной со всей его централизаторской политикой (см. § 26). Централизация суда была достигнута, во-первых, возможностью рассмотрения дела по выбору истца не только земскими, но и королевскими странствующими судьями, во-вторых — учреждением центральных официальных судов под властью короля.

Странствующие судьи появились еще до реформы (с 1130-х гг. известны разъездные судебные комиссары). Но лишь с 1166 г. институт таких судей стал постоянным. Первоначально они представляли комиссии из баронов и прелатов, которым поручалось расследовать обвинения против шерифов. С конца XII в. вих компетенцию были включены уголовные дела, дела, связанные с созывом ополчения.

Постоянным судебным ведомством стал королевский суд в Вестминстере (curia regis). Для обсуждения запросов судебных комиссаров было назначено 5 постоянных судей. Со временем при суде сложился свой персонал, установилась коллегиальная практика обсуждений. В конце XII в. обособилось гражданское отделение суда.

Согласно Вестминстерскому статуту, принятому в интересах сословий в период кризиса XIII в., было установлено, чтобы королевские судьи являлись для слушания дел непосредственно в графства. Там они разбирали дела с участием местных присяжных. Суд присяжных также получил официальное признание с реформами Генриха II. Уголовные обвинения в рядовых преступлениях должны были выдвигаться особым собранием жителей графств — в числе 24 (с XIV в.) (Большое жюри); Дальнейший разбор дела велся судьями. Они выносили приговор с привлечением 4–6 представителей сотен (Малое жюри). Впоследствии участие присяжных было признано необходимым и при решении земельных споров королевскими судьями. Присяжные играли важную роль особенно в уголовных делах: они определяли событие преступления и человека, подлежащего ответственности.

На протяжении XIII–XIV вв. королевская юстиция в рамках общего совета — curia — специализировалась, выделилось несколько особых учреждений со своей компетенцией. Одним из первых оформился Суд королевской скамьи (в середине XIII в., вместе с упразднением должности главного юстициария Англии). В нем заседали 4–5 советников-юристов и председатель. Суд решал уголовные дела, обладал полицейской властью, правом рассматривать апелляции на земские решения. С конца XIII в. обособился Суд общих тяжб. Он состоял из профессиональных юристов (позднее — докторов права) и имел монопольное право на рассмотрение некоторых категорий исков между подданными, если те не затрагивали интересов короны. Компетенция его была обширной и неопределенной: иски о защите земельных владений, нарушении соглашения и др. Особой инстанцией был Суд казначейства. В нем разбирались дела о финансовых спорах главным образом между подданными и короной (суд и образовался первоначально, в XII в., как особое присутствие в казначействе). Затем в нем стали вообще разбирать дела, которые можно было представить как «нарушение долга».

Помимо основных, в разное время существовало не менее 4 особых судов королевской юстиции, носивших наименование Казначейской палаты. Самый древний был учрежден в 1357 г. для разбора апелляций на Суд казначейства, другие образовались в XV–XVI вв. Все они были апелляционными: здесь рассматривались жалобы на судебные ошибки, допущенные при рассмотрении исков высшими судами короны. Компетенцияих была формализованной и основывалась только на традиции.

Проводить большинство судебных слушаний только в Вестминстере (Лондоне) было невозможно. Невозможным было и регулярное присутствие присяжных от земств в центре (хотя шерифам и предписывалось обеспечиватьих явку). Поэтому система странствующих судов, совмещенная с централизованным контролем и апелляцией, постепенно вытеснила остатки старой юстиции. С конца XII — начала XIV в. суды (получившие название ассизов) стали проводить регулярные, в год 3–4 раза сессии-объезды судебных округов, каждый из которых включал несколько графств. В 1285 г. такой порядок, поначалу только уголовного суда, был распространен и на большинство гражданских дел. (Одновременно компетенция старых судов и шерифов была ограничена совсем небольшими исками на сумму не более 40 шиллингов; еще более сократило ее появление в XIV в. мировых судей.) В XIV–XV вв. уже все виды и гражданских дел разбирались в судах ассизов. Однако ассизы выясняли только вопросы факта. Окончательные решения выносились в Вестминстере, куда направлялись специальные состязательные документы и протокол о решении присяжных. Со временем, когда судьями ассизов могли стать только юристы и когда их стали сопровождать адвокаты, решение по делам могло быть вынесено полностью и на месте.

В результате деятельности сложной системы королевских судов XII–XV вв. сложилось общее право новой монархии (общее — в сравнении с прежними разрозненными земскими обычаями и судебной практикой). Это право опиралось на королевскую санкцию защиты тех или других прав, которая предоставлялась от имени короны в каждом единичном случае заново: либо опираясь на предшествующее аналогичное разрешение (приказ о праве), либо основываясь на новом разрешении, полученном от высших юридических инстанций короны. Для систематизации состоявшихся уже рассмотрении и решений Вестминстерские суды стали составлять (с конца XIII в.) свитки общих тяжб. Вних подводились итоги разбора дел и возникших при рассмотрении процессуальных осложнений. Позднее такие свитки стали регулярно обнародоваться частными правоведами, а с конца XV в. — в печатном виде. С появлением свитков (или ежегодников) сложилась практика ссылаться на предыдущие судебные решения по сходному делу — на основании полного совпадения или по аналогии. Защита прав в системе общих судов приобрела во многом прецедентный (т. е. основанный на предыдущем решении) характер. Вначале прецедент был только ссылкой на традицию, на наличие права, но позднее он стал обязательным: суд не мог игнорировать содержание сходных решений, особенно если речь шла о решениях вышестоящих инстанций.

Любая защита гражданских прав в общих судах начиналась с того, что истец получал (за плату) в королевской канцелярии приказ о праве (writ). Приказ этот рассматривался как привилегия и выдавался далеко не просто, а только тем, кто, по усмотрению короны, имел право на особую защиту, в которой ему было отказано земскими судами. Содержание приказов также было ограниченным и охватывало лишь те случаи, которые, как тогда представлялось, заключали в себе нарушение не столько частных прав в узком смысле, но и «королевского мира» или могли быть признаны посягательством на «общественное спокойствие». Количество приказов не превышало нескольких десятков в XIII в. и росло очень медленно. С конца XIII в. начали составлять официальный Регистр приказов (Register of Writs), который представлял по сути изложение основных прав, защищавшихся короной. Вестминстерским статутом 1285 г. лорд-канцлеру было разрешено выдавать новые приказы, руководствуясь аналогией права. К XV в. количество приказов перестало расти, а Регистр стал публиковаться как еще один источник судебных прецедентов.

В результате такой процессуальной практики средневековья сложилась одна из важнейших традиций всей системы английского «общего права»: судебная защита предшествует праву. Каким будет решение по содержанию, предугадать было невозможно, так как отдельных норм материального права не существовало.

Самыми древними были иски об истребовании земли, они назывались реальными (т. е. были связаны с вещью, безотносительно к тому, кто нарушил право истца). Иски о возмещении ущерба считались персональными. Ранние персональные иски мало чем отличались от реальных, так как предписывали возвратить объект персональной собственности — деньги или движимое имущество, а шерифу — доставить ответчика в суд (обычно Суд общих тяжб). Были и смешанные иски, с помощью которых можно было и вернуть землю, и возместить причиненный нарушением права ущерб. Из этих исков сформировалось английское право собственности на землю — особенностью его было то, что охранялось не вообще право собственности, а конкретные владельческие права. И охранялись они по-разному в зависимости от того, к какой категории владельцев (рыцарей, свободных держателей и т. д.) относился истец. Права эти были весьма ограничены: лишь с 1290 г. было признано право свободно отчуждать владения, с 1540 г. — завещать земли, подпадающие под регулирование «общего права».

Большое значение в расширении охраны имущественных прав имели иски о нарушении владения. Под таковыми вскоре стали понимать любые противоправные действия против личности, движимого или недвижимого имущества. Строго формальные причины, по которым предоставлялась защита в этих случаях, не позволяли в рамках общего права компенсировать, например, косвенный ущерб или нарушение «неосязаемых прав» (вред репутации и т. п.). Такие пробелы были частично восполнены исками «применительно к данному случаю», которые вошли в практику с начала XIV в. Как объяснил много позднее один из верховных судей, «эти иски были введены по той причине, что право никогда не потерпит, чтобы причинение вреда и ущерба осталось безнаказанным». Однако судьи очень неохотно признавали все новые и новые основания для исков. Так, лишь в середине XVII в. в рамках общего права стало возможным взыскать ущерб, причиненный «злонамеренным обманом». Форма судебного разбирательства не была единой и зависела от иска. Большое значение имело подготовительное производство по делу: до XV в. оно было устным и велось на французском языке. Предмет спора должен быть определен жестко и опираться только на один довод — юридический или фактический (так было до XVIII в.). Затем иски по приказам о праве разбирались путем судебного поединка (последний поединок в Суде общих тяжб зафиксирован в 1571 г.), персональные — в основном путем очистительной присяги. Большинство других решали судья и присяжные. Апелляционного разбора по существу решения дел в судах общего права не допускалось. Возможно было обжалование на основе допущенной ошибки в протоколе или нарушения процедуры. Только в XVII в. тяжущийся получил возможность просить о рассмотрении его дела заново.

Уголовные обвинения могли быть выдвинуты тремя способами: (1) в порядке частного обвинения, (2) судебным преследованием по обвинительному акту и (3) т. н. суммарным производством. Характер обвинения и сопутствующие обстоятельства определялись тем, в чем и кем кто-нибудь обвинялся. Преступления по общему праву подразделялись на 2 вида: фелония и мисдиминор. В XIV в. из общей категории фелоний выделилась измена. Измена (treason) трактовалась как преступление, непосредственно затрагивающее интересы короны или церкви. Фелония (felony) обнимала собой самый разный круг действий, в которых традиция усматривала нарушение вассальных обязанностей, а затем и «королевского мира» (убийство, проникновение в жилище, разбой, кража и др.). Прочие преступления были отнесены к категории мисдиминор (misdimeanour). Обвинение в фелонии означало, что для преступника можно потребовать конфискации имущества и смертной казни. За менее значимые преступления полагались штраф и тюрьма. На практике, однако, реально применялись и другие разные наказания, которые как бы заменяли собой те или иные, полагающиеся по общему праву. В особенности это касалось наиболее тяжких преступлений.

Частное обвинение в фелонии продолжало древнюю традицию частного уголовного преследования. До XV в. такие обвинения были частным делом, но потом стали затрудняться разными формальностями. Основным способом опровержения обвинения был судебный поединок.

Судебное преследование по обвинительному акту было самым важным способом защиты «общественного спокойствия»; здесь выдвижение обвинения и решение дела проходило при участии присяжных. Арестованного по подозрению предавали суду по решению Большого жюри графства. Разбор дела первоначально шел с применением ордалий — испытания железом или кипящей водой. Самым простым способом оправдания была очистительная присяга. Иногда заключенному разрешалось вызвать в оправдание 12 соприсяжников, которые поклялись бы в его невиновности. Отказ от этих способов или формальные ошибки в присяге означали немедленное и полное осуждение при обвинении в измене или мисдиминоре. Молчание также расценивалось как полное признание вины. В 1215 г. церковь запретила применение ордалий и участие в них священников. После этого уголовные дела стали решаться исключительно по вердикту присяжных — Малого жюри. Вначале на решение дела с участием присяжных требовалось согласие обвиняемого. Если он молчал или отказывался, то обвинение в фелонии снималось (и можно было спасти если не свою жизнь, то имущество семьи). Поэтому вошло в практику заставлять соглашаться на суд присяжных: обвиняемому клали на грудь железные бруски — все больше и больше, пока не умрет или не согласится. (Процедуру отменили только в 1772 г.) При тяжких обвинениях положение обвиняемого было незавидным: он был лишен возможности свидетельствовать по своему делу, почти не пользовался помощью адвоката. Присяжные могли быть привлечены к ответственности, если королевский судья сочтет их вердикт «неправильным».

В порядке суммарного производства разбирались малозначительные обвинения и в основном в земских судах, а также мировыми судьями. С XVI в. такой единоличный процесс стал преобладающим.

К исходу XIV в. «общее право» настолько погрузилось в жесткие формальности исков и процессуальных приемов, что найти гарантированную защиту нарушенных прав было крайне сложно. Возросло количество неудовлетворенных судами людей. Они обращались за помощью непосредственно к королю, поскольку монарх выступал гарантом «общественного мира» и справедливости. Первоначально петиции по судебным делам разбирались самим королем в Совете, минуя разного рода формальности. Изначальной особенностью королевского суда стало то, что здесь не считали существенным для дела деление людей по сословным категориям и различие вытекающих из сословного статуса прав. Король предоставлял привилегию на собственный суд, руководствуясь только представлениями о справедливости данного требования, равной для всех сословий.

К XV в. количество обращений за справедливостью увеличилось настолько, что король передал обязанности рассматривать эти дела лорд-канцлеру. В 1474 г. появился первый приказ от имени самого канцлера о защите нарушенных прав, минуя традиции «общего права». Тогда же возникли специальные судебные инстанции, действовавшие на новых принципах.

Суд канцлера был основным в системе новой юстиции. Первоначально канцлер был единственным судьей в своем суде. Но к XVI в. дела слушали особые мастера — и самым главным из них был хранитель архивов. Решения утверждались исключительно самим канцлером. Большое значение имел многочисленный чиновничий аппарат, готовивший дела. Процесс по делу в суде канцлера никогда не начинался с судебного приказа, а проходил свободно. Поэтому канцлеры получили возможность создавать новые права и формы их защиты, руководствуясь только общими представлениями о полезном и справедливом. Значительное влияние на эти представления имело церковное право и римское право, преподаваемое в университетах. (Жесткость и строгость процедуры Вестминстерских судов сделали невозможным восприятие римских традиций и институтов в практике «общего права», хотя в научных систематизациях уже с XIII в. — Г. Брактона, В. Гленвилля — обнаружилось влияние римского наследия.) Процесс начинался с того, что в суд направлялась петиция. Признав ее основательной, канцлер издавал приказ о вызове ответчика, который должен был представить объяснения — письменно и под присягой. Суд ограничивался собственно юридическим спором, к показаниям свидетелей прибегали для узнания только фактов. Итоговое решение выносил канцлер. Но и на него возможна была апелляция в Палату лордов, которая была высшим судом королевства, хотя непосредственное рассмотрение ею дел к XVI в. вышло из практики.

В XV в. возник особый Суд палаты прошений — для разбора дел небогатых тяжущихся, которым было отказано в судах «общего права». Компетенция суда была столь же обширна, как и у канцлерского, но касалась менее значительных дел. Этот суд был проще, дешевле и потому популярнее среди населения. Юристы неоднократно предпринимали попытки признать незаконной деятельность Суда прошений, и в XVII в. он прекратил работу в смутные времена Революции и Реставрации.

В XVI в. возникло также несколько специализированных судов — суд лорда Адмиралтейства, по страховым делам и т. д., — которые действовали в общей традиции новой канцлерской юстиции.

В результате юридической практики новых канцлерских судов к XVI в. сформировалась особая область английской правовой системы — право справедливости. В его правилах на первый план выдвигалось не соблюдение юридической традиции, а действительная защита нарушенных прав: «Это моральная сила, которая ограничивает, смягчает и исправляет суровость, жестокость и угловатость общего права, это истина, которая признается всеми;…назначение права справедливости в том, чтобы поддержать и защитить общее право от уловок и коварных планов, направленных против торжества правосудия. Право справедливости, таким образом, не разрушает и не воссоздает общее право, оно помогает ему…» (судебного решения 1705 г. Уолкер Р. Английская судебная система. М. 1980. С. 71).

В наибольшей степени стимулирующее воздействие право справедливости оказало на защиту частных прав и коммерческих интересов, как бы откликаясь на настоятельные потребности социального развития. Для суда канцлера не было важным деление людей по сословиям — подсудность давалась на основе общей Equity. Здесь получили признание требования, невозможные или недопускаемые в правилах «общего права».

Согласно «общему праву», Вестминстерские суды не рассматривали вообще споров из-за договоров между частными лицами — это относилось к церковной, городской или торговой юрисдикции. По определению юстициария Гленвилля (XII в.), «частные соглашения не охраняются судами нашего короля». Потребовать защиты неполученного или неисполненного по договору можно было, только представив невыполнение под видом нарушения прав собственности. Далеко не всегда это было реально. В праве справедливости защита интересов, вытекающих из договоров, заняла важное место. Можно было потребовать не только возмещения реально нанесенного ущерба, но и исполнения обязательства в натуре, или того и другого вместе. Можно было предъявить иск о невыполнении поручения, заказа, о непоставке товара. Более широкое признание в праве справедливости получили варианты права собственности: пожизненные права владения, заповедные права (связанные с ограничениями на особо значимые земельные владения), будущие права. Получили защиту права, вытекающие из аренды (хотя они по-прежнему были только в ряду прав на движимые вещи и потому более ограниченного значения, чем права на действительную недвижимость).

Одним из наиболее важных институтов, сформированных правом справедливости, стала доверительная собственность (trust). Согласно «общему праву» полновесные собственнические права принадлежали только лицам, входящим в феодально-земельную иерархию. Круг наследников таких держаний был значительно ограничен, запрещалось распоряжение владениями для женщин, духовных лиц, религиозных объединений и т. д. Ограничения обходились (с конца XIV в.) путем передачи собственности в доверительное управление в пользу третьего лица: полноценный собственник выступал в качестве доверителя, который обязывал одного или нескольких доверенных лиц, также полноправных (trustee), управлять его имуществом — после смерти, в отсутствие и т. п. — в интересах других лиц, получающих все выгоды управления. Доверенное лицо управляло имуществом по собственному усмотрению, моглоим полностью располагать, никому не отчитываясь. И только канцлерский суд, исходя из требований морали и справедливости, давал защиту возможным коллизиям, приказывая trustee действовать определенным образом, передавать доходы третьим лицам и т. п., угрожая арестом в случае пренебрежения. При этом доверенное лицо оставалось полноценным собственником имущества.

Из формы trust позднее развились специфические виды совместной собственности и общей собственности, характерные преимущественно для английского права.

Суды справедливости только в период своего возникновения следовали абстрактным принципам морали и Equity. К XVII в. правила судов справедливости утвердились так же прочно, как и «общее право». Они были частью закреплены в парламентских биллях. Но еще большее значение для оформления норм судов справедливости в жесткую систему имела доктрина обязательности судебного прецедента.

Для английского права — как для «общего права», так и для права справедливости — характерно важнейшее значение судебного прецедента, т. е. связанности судов предыдущими решениями. Заключается это общее правило в том, что (1) решения Палаты лордов обязательны в качестве прецедента для всех других судов; (2) решения Апелляционного суда обязательны для всех нижестоящих судов и для самого этого суда, исключая приговоры по уголовным делам; (3) решения высоких судов, прежде всего Вестминстерских, обязательны для низших судов и рекомендательны для последующей юстиции от имени короны. Правило прецедента применяется при истолковании законов, при ссылке на обычаи (в последнем случае достаточно доказать, что некогда однажды данное правило было принято каким-то судом за обычай). В период Средневековья правило прецедента только формировалось, и оно имело вид стремления к согласованности разных судебных решений. Впоследствии, к началу XVII в., когда коллизии между правилами «общего права» и «права справедливости» приобретали иногда политическое значение, правило прецедента стало приобретать все более и более определенный вид.

Для судебно-правовой системы Англии уже со времени ее формирования был характерен дуализм: наличие «общего права» и «права справедливости», каждое из которых опиралось на собственные учреждения и традиции юстиции. Эта двойственность не только не была ликвидирована правовой политикой централизованной монархии, но закреплена законодательно, а также в силу традиции. Важнейшим носителем этой традиции стало правило судебного прецедента, обязательного для судов наряду с законами. Все это предопределило главнейшие особенности исторического английского права сравнительно с правом других стран континентальной Европы.

К концу Х в. — времени начала французской феодальной государственности — на территории королевства утратили практическое значение и Салический закон, и в подавляющем большинстве законы Каролингов. Юридический быт основывался на местных обычаях, разных в различных областях страны, и на формирующейся практике феодальных судов. В областях Южной Франции, особенно Провансе, сохранилась традиция римского права. В становлении новых правоотношений и юридических правил для них основное значение приобрело феодальное право — установленная в том или другом феодальном владении форма взаимоотношений между господином и подвластными людьми, поддерживаемая вотчинной юстицией и охраняемая принципом иммунитета. Историческая слабость королевской власти и централизованной юстиции во Франции (до XIV в. по крайней мере) сделала феодальное право доминирующим видом права.

В отдельных областях феодальное право стало приобретать вид стабильной системы. В конце Х — XI вв. появились первые собрания феодальных обычаев и правил юридического значения: «Правила обычаев и прав монастырских», составленные в вотчине древнего Рельского монастыря (977), свод обычаев Барселоны (1064), «Законы и обычаи герцога Вильгельма», правителя Нормандии (1066). Содержание этих сводов было тесно связано с особенностями феодальной, сеньориальной юстиции на месте, и значение этих правил не выходило за пределы своих сеньорий. (В других местах их могли не применять, но руководствуясь только аналогией, а не властным распоряжением.) Практика сеньориальной юстиции стала превращаться в областные, местные обычаи (coutumes), и новое право получило название кутюмного, или кутюмов. Поскольку социальное, этническое, культурное и даже языковое единство Франции было весьма относительным (до XVII–XVIII вв.), кутюмы разных областей существенно отличались друг от друга.

Практика кутюмов отпиралась на особую форму судопроизводства — повальный обыск (par tubes). Это был суд, проводимый своеобразным жюри «знающих», или «старейших», в количестве 10 человек. Они предлагали судье сеньора или короля свои заключения о факте правонарушенияили преступления и о личности тяжущихся. В середине XIII в. было установлено, что согласное заключение двух tube обязательно для судей, а юридические оценки таких присяжных и есть право.

С возникновением постоянной королевской администрации и юстиции на местах — бальи, сенешалов (см. § 28.2) — местные обычаи получили как бы государственную санкцию. Развитие ученой юриспруденции способствовало тому, что с середины XIII в. возникли собрания кутюмов разных областей Франции.

Одним из древнейших считается (1) частное собрание под названием «Советы другу», составленное в 1254–1259 гг. П. де Фонтеном, бальи округа Вермандуа. В нем, однако, большее место, чем кутюмы, заняли правила, почерпнутые из римского права. Большое распространение приобрела (2) Книга Правосудия и Жалоб, написанная неизвестным автором в XIII в. по обычаям Орлеана, с приложением правил римского и канонического права. Кутюмам Орлеана были посвящены и (3) Установления св. Людовика, написанные в 1272–1273 гг. неизвестным автором, но благодаря имени почитаемого короля и выдержкам из его указов широко распространившиеся. Одним из самых известных стало собрание (4) Кутюмов Бовези, обнародованное в 1285 г. сенешалом небольшого северо-западного графства Филиппом де Бомануаром (XIII в.). «Кутюмы Бовези» впервые вобрали в себя все сферы права, подчинив систематизацию (в 70 главах) нуждам практического разбора дел. Несмотря на провозглашение королевской власти единственным сувереном, Бомануар закреплял в правилах кутюмов обязанность властей соблюдать традиции права («Король сам должен хранить обычаи и заставлять других соблюдать это»). Особенное значение и распространение приобрел (5) Большой кутюм Франции короля Карла VI, составленный в конце XIV в. бальи Жаком Аблежем. В этом собрании были изложены в качестве образца феодальные права и обычаи королевского домена (Иль-де-Франс). В конце XIV — начале XV в. сборники кутюмов продолжали появляться в разных областях королевства.

Распространенность кутюмов сделала их к XV в. основным источником права Франции. Хаотичность собраний вместе с тем вызывала немалые трудности в применении кутюмов. Королевская власть, к которой нередко апеллировали на решения местных судов, оказывалась бессильной в оценке кутюмов из-за отсутствияих систематичного изложения. В рамках общей реформы судопроизводства король Карл VII предписал «собрать, записать и согласовать кутюмы и манеры» всего королевства (1453). Однако практическая работа в этом направлении началась лишь в конце века. Для систематизации кутюмов в бальяжи направлялись королевские комиссары, которые вместе с бальи и местными собраниями знати (нотаблей) должны были установить местные обычаи. Королевские посланцы значительно повлияли на романизацию (в духе римского права, которое считалось «общим правом королевства») кутюмов. На протяжении 1498–1530 гг. в большинстве провинций, городов и округов Франции были составлены новые полуофициальные собрания кутюмов (Орлеана — 1509 г., Парижа — 1511 г. и др.). В работе над ними немалую роль сыграли ученые правоведы, которые привнесли в кутюмы новые правила систематизации и логики. Всего было составлено до 60 общего и до 200 местного значения кутюмов. В середине XVI в. по распоряжению короля многим были даны новые редакции. Кутюмное право получило официальное признание.

По своему содержанию кутюмы отражали феодальное право, причем в некоторых важных вопросах они как бы противостояли и королевской правовой политике, и церковному праву. Преображенные принципы феодальной иерархии более всего проявлялись в поземельном праве. Статус недвижимости определялся не только физической природой владения, но и предназначением предметов: даже люди могли считаться в ее составе. Вместе с тем в полном смысле собственнических прав кутюмы не признавали. Большое распространение имел особый институт сезины (от saisine — схваченная). Она была близка к владению римского права и давала владельцу (при условии ненасильственного держания в течение 1 года и 1 дня) безусловные наследственные права, а также права сбора в свою пользу повинностей с этой сезины.

Обладание землями особого статуса определяло сословность владельца. Получив в особое держание землю со статусом феода, можно было с полным правом считаться дворянином (такая практика была пресечена только Большим кутюмом Франции). До 1210 г. любой дворянин мог расчленить свой фьеф и сам сделаться сеньором других вассалов; позднее сеньориальные права сохранялись только за первоначальным господином. Бывшие крепостные, сохранившие за собой держание земель при условии уплаты повинностей (цензива) считались разночинцами. Особую категорию владельцев составляли мэнмортабли (подверженные праву «мертвой руки»): их владения обязательно переходили древним сеньорам; к этой категории главным образом относились недвижимости духовных корпораций, разных товариществ и др.

Верховные права сеньора проявлялись в самых разных отношениях. Так, он имел право возражать против замужества (недостойного, с его точки зрения) дочери-наследницы его вассала. Феодальная традиция определила строгое соблюдение принципа майората (старшинства) в наследовании дворянских имений. Вообще возможность наследования имений иначе как по традиции была очень ограничена. Право завещания признавалось только в отношении небольшой доли того, чему наследодатель был владельцем при жизни (не более 1/3). Охрана интересов феодального рода проявлялась и в отношении судьбы подаренной или унаследованной посторонним части имуществ: на нее сохранялось право родового выкупа и даже возврата.

Феодальные традиции оказали своеобразное воздействие и на семейно-имущественные отношения. Кутюмное право не признавало общности имущества супругов (в 1229 г. это было даже подтверждено законодательно). Каждый сохранял в своем владении свои фамильные и даже приобретенные земли (но управлял имуществами глава семьи). Это до некоторой степени способствовало менее подчиненному положению женщины в семье, нежели по традиции римского права. Однако раздельность имуществ была правилом только для дворянских фамилий, между разночинцами действовали другие нормы.

До середины XIII в. юстиция оставалась во Франции почти полностью в пределах местных кутюмов. И суд вершили главным образом на уровне вассалов. (Бомануар в своем сборнике «Кутюмы Бовези» даже особо оговорил, что «сеньор не судит в своем суде, судят только его люди»). Высшей инстанцией был королевский двор, однако для того, чтобы получить право защищать там свое дело, надо было или принадлежать к высшим вассалам короны, или получить особую привилегию на это. Формирование единой общегосударственной юстиции началось с реформ Людовика IX в середине XIII в. (см. § 28.1). Самым важным средством укрепления централизованной юстиции, подчиненной единой государственной воле короны, стал парламент.

Обособление судебных функций королевского двора (курии) стало заметным с усилением централизаторских тенденций в политике королей в 1250-е годы. С 1254 г. в королевской курии стали вести регулярную запись состоявшихся решений королевского суда, оформилось собственное делопроизводство. Наконец, с 1260 г. заседания королевской курии, посвященные судебным делам, стали проходить отдельно от тех, где рассматривались финансовые вопросы; со временем среди членов курии и королевских советников сложилась специализация. Так произошло образование особого королевского суда — парламента (от франц. parler — говорить). Его официальным местопребыванием стал Париж. Первоначально значение парламента было неотделимо от значения королевского двора (во второй половине XIII в. он и назывался Cour de parlement). Как часть курии, парламент сохранял свой феодальный характер: в его составе доминировали светские и духовные вассалы короля, главным образом постоянно пребывавшие при дворе. На протяжении XIV в. феодальный элемент в составе и делах парламента значительно сократился, членами его стали особые советники, которых избирал король. В 1319 г. было запрещено участвовать в работе парламента прелатам. По королевскому ордонансу (указу) 1345 г. установилась стабильная организация парламента: его стали составлять только советники из духовных или светских лиц, назначавшиеся королем. Появилась особая должность выборного президента парламента (1366). По ордонансам 1389 и 1401 гг. выборный порядок был распространен на всех советников. Право окончательного одобрения кандидатур оставалось за канцлером. В начале XV в. на место выборности в организацию парламента пришел порядок кооптации (самопополнения). Члены парламента сами определяли 2–3 кандидатов на вакантную должность, а окончательное утверждение принадлежало королю.

Такой принцип организации парламентского суда до известной степени обособил его от королевской власти, а парламентские советники превратились чуть ли не в особое сословие. Король перестал лично присутствовать на заседаниях парламента. Его интересы при рассмотрении правовых вопросов или судебных дел представляли королевские прокурор и адвокат. Но возможность личного присутствия короля по-прежнему признавалась, а в случае обвинений против пэров Франции оно считалось парламентом необходимым.

Возрастание роли парламента как центрального органа королевской юстиции усложнило его внутреннюю организацию. С XV в. парламент стабильно подразделялся на несколько палат: 1) Великая, где разбирались только жалобы на решения местных и низших судов (ее составляли до 40 советников во главе с президентом); 2) Следственная, где расследовались и решались особо крупные или по тем или иным соображениям важные дела королевской юрисдикции (в ней было до 30 членов); следственных палат могло быть и несколько — до 5; 3) Кассационная, где пересматривались решения низших королевских судов;их также позднее могло быть несколько, и в каждой было по 10–15 советников. В 1453 г. окончательно оформилась еще одна, особая 4) Палата башенки (Tournelle) — в ней расследовались и решались особые уголовные и уголовно-политические дела. Исключительного значения дела или политико-юридические вопросы рассматривались в общем собрании парламента.

Парижский парламент рассматривался как основной суд королевства. Наряду с ним уже в XIII в. было признано сходное значение и за аналогичными учреждениями, традиционно существовавшими в провинциях. Каждое из таких носило свое традиционное наименование (в Нормандии — Палата Шахматной доски, в Лангедоке — парламент, и др.). На протяжении XV в. провинциальные учреждения преобразовались в местные парламенты. Второй (после Парижского) сложился в Тулузе (1443), затем в Гренобле (1451), Бордо (1462), Руане (1515) и т. д. — всего до 20-ти. По своей организации они походили на Парижский. Но только первый располагал Великой палатой с особыми полномочиями высшего королевского суда и даже до некоторой степени судебно-политическими полномочиями.

Компетенция парламента была неопределенной и, по сути, всеобщей, распространявшейся на все королевство. Создание провинциальных парламентов ограничило территориально компетенцию Парижского, однако исключительные права последнего остались несомненными. В качестве суда первой инстанции парламент судил королевских вассалов, а затем знать, обладавшую судебными привилегиями. Он был апелляционной инстанцией на решения судов бальи и сенешальств. Парламент располагал и собственным правом возбудить дело. В период сословной монархии это полномочие никак не ограничивалось, в период абсолютной — королевский двор (правительство) мог отозвать любое дело на «собственный суд» короля (как правило, это происходило в случае нежелательных для короны процессов). Со временем парламент стал играть и политическую роль. Реализуя особое право издания приказов во исполнение королевских повелений о возбуждении дел, парламент столкнулся с необходимостью контролировать ход издания королевских ордонансов (указов общего значения). Из этой стороны деятельности парламента к XV в. сложилось его право-обязанность регистрировать новоиздающиеся королевские ордонансы, а в случае выявленных несоответствий предыдущим и ранним — представлять королю возражения — ремонстрации на ордонансы. Со временем эта сторона деятельности парламента приобрела активно политическое значение, сделав парламент орудием оппозиции короне, а не только собственно правового контроля.

Парламенты, помимо прочего, осуществляли постоянный судебный контроль за низовыми судами — прево, байлями, вигье, и за окружными — бальи и сенешалами. Сеньориальная юстиция до XVI в. оставалась вне такого контроля. Однако наиболее важные дела, т. н. королевские случаи (касавшиеся личности короля, прав короны, преступлений на больших дорогах, специально отмеченные ордонансамитяжкие преступления), перешедшие в свое время в компетенцию бальи, объективно попали под юрисдикцию парламентов.

В XVI в. парламенты расследовали основную массу преступлений по стране. Они далеко не были чистым орудием централизованной репрессии: обвинительные приговоры составляли всего до 22 % выдвинутых обвинений. Правда, значительное число обвиненных отпускалось «оставленными в подозрении». Самыми массовыми видами преступлений в парламентской практике были кражи (до 28 % приговоров) и убийства (до 32 %). В Париже уровень убийств был выше других городов Франции. Самыми типичными наказаниями были смертная казнь (до 30 % приговоров) и битье кнутом (47 %). К середине XVI в. жестокость репрессии несколько сократилась, и на более видное место вышли осуждение на каторжные работы (галеры), штрафы. Наказания древнего права (протыкание богохульникам языка раскаленным шилом или казнь проституток путем зашивания в мешок, который затем бросали в воду) почти вышли из применения, хотя единичные примеры в практике остались.

Создание централизованной Королевской юстиции исторически было неразделимо с ростом правового значения королевского законодательства — ордонансов.

В период ленной монархии за французскими королями не признавалось право законодательствовать для всей страны. В этом была важная особенность всего правового строя Франции той поры. Короли имели полномочие издавать распорядительные указы — эдикты, которые по сути мало разнились от общеадминистративных распоряжений. Только с усилением централизаторской политики французских королей, к концу XIII в. королевские установления обретают общее значение, за ними закрепляется наименование ордонансов (от ordonner — приказывать). Парламентская практика и королевская юстиция стали реальными проводниками, по которым королевское законодательство постепенно преобразовывало правовую систему королевства. С течением времени менялось и внутреннее содержание ордонансов в отношении традиционных правовых институтов. В XIII в. ордонансы по преимуществу санкционировали правила феодального права в качестве общезначимых обычаев для королевства. С XIV в. королевское законодательство, опираясь на учение и практику королевских легистов, активно стало внедрять опыт римского права, а затем и формировать совершенно самостоятельные предписания.

Одной из важнейших политических линий королевского законодательства, особенно в период сословной монархии, стало утверждение приоритета королевской юстиции и неразрывная с этим борьба с феодальным сепаратизмом. Рядом ордонансов 1303–1306 гг. был введен запрет на практику судебных поединков при разборе уголовных дел (хотя реально искоренены они были только в XVI в.). Запрещались частные войны в порядке установления «кулачного права». В 1413 г. за попытку развязать местную войну установлено наказание тюрьмой. В XIV–XV вв. ордонансы особенно направлялись на отмену привилегий разным категориям феодалов в судебной и процессуальной области, на ограничение места и роли церковной юстиции.

Организация новой юстиции и новых порядков судопроизводства стала другим важным мотивом королевского законодательства начиная с XVI в. Принципиальное значение здесь имели ордонансы 1498 и 1539 гг. В соответствии с ними в практику вошли единообразные правила розыскного (экстраординарного, по терминологии, взятой из римского права) процесса. Отменялась духовная юстиция в гражданских и общеуголовных делах. Приходских священников обязывали вести регистрацию в храмах совершаемых там актов гражданского состояния (рождений, свадеб, смерти и т. п.). В уголовных делах суд получил право сам определять, какой процедуры придерживаться в ходе дознания и выяснения юридической стороны дела. Если обвиняемый сознавался добровольно, процесс шел так называемым ординарным порядком, который заканчивался публичным заседанием суда, с выступлением истца и ответчика, заключением прокурора. Если обвиняемый не выражал желания «сотрудничать с правосудием», процесс получал экстраординарную форму. При ней главное место в дознании занимал допрос под пыткой. Ордонансы 1536 и 1539 гг. специально расписали порядок дознания и роли участников в них (судья спрашивает, палач пытает, greffier записывает показанное, судья-хирург дает заключение о возможности продолжать пытку). Специальные правила касались порядка самой пытки. При отсутствии и в случае пытки доказательств обвиняемого следовало освобождать. Однако в общем приговор выносился судьей единолично, без выслушивания возражений обвиняемого и заключений прокурора. Мотивировать и делать отсылки к нормам права (большей частью кутюмного) не считалось обязательным. Зато детально следовало расписать процедуру и вид наказания обвиненному, не забыв указать, в какой одежде вести на казнь и какого веса свечу при том ему держать.

Ордонансом 1563 г. в королевстве была создана особая коммерческая юстиция, которой прежде всего вменялось в обязанность решать споры по морской торговле и международным торговым делам. Обширнейший ордонанс 1579 г. (в 363 статьях) закрепил организацию в королевстве регулярной полиции, которой поручалось не только обеспечивать охрану общественного порядка, но и решать некоторые социальные вопросы, контролировать порядок найма рабочей силы, прислуги в городах.

С началом абсолютной монархии значение королевских ордонансов стало не просто исключительным. Они сыграли роль первых кодификационных актов, хотя в соответствии с традицией французского права направленных более в сферу процедуры и процессуальных порядков, чем в сферу материального права. Одним из первых таких стал Ордонанс 1629 г., прозванный также Кодексом Мишо. Более чем в 300 статьях его фиксировались принципы правосудия, даже полномочия короны, основные правила судопроизводства и государственных финансов. Разработан он был с учетом мнения специального собрания нотаблей.

Широкое обновление и систематизация королевского законодательства были предприняты в правление Людовика XIV в 1667–1695 гг. изданием серии обширных ордонансов. Каждый из них охватил особую правовую сферу, многие были принципиально новыми. Подготовка их была поручена специальной комиссии правоведов, созданной в 1664 г. под председательством самого короля. К работе комиссии (в ее составе были юристы и администраторы канцлер П. Сегье, Ламуаньон, Д. Талон, и др.) привлекли одного из виднейших французских правоведов того времени Ж. Дома, автора систематических трактатов по теории законов и гражданскому праву. Гражданским ордонансом (1667) был введен единообразный порядок рассмотрения частноправовых споров. К нему непосредственно примыкали Ордонанс 1672 г., установивший собственную коммерческую юрисдикцию для лиц купеческого сословия, и Торговый ордонанс (1673), посвященный правилам торговых дел и решению торговых споров. Он был составлен знаменитым экономистом-практиком и знатоком торговых дел Ж. Савари. Ордонансом 1669 г. был урегулирован единый порядок использования вод и лесов в королевстве, которые признавались находящимися под покровительством и в привилегии короля. Несколько специальных законов систематизировали порядки взимания одного из основных налогов — габели, ипотечного заклада недвижимых имуществ. Морской ордонанс (1681) устанавливал порядки в королевском флоте, взаимные права и обязанности моряков. Своеобразным было содержание т. н. Черного ордонанса (1685), посвященного порядкам управления в американских колониях. В нем с использованием правил из римского Свода Юстиниана были отрегулированы правила обращения с рабами-неграми.

Наиболее важное значение имел Уголовный ордонанс 1670 г. Здесь устанавливалась обновленная уголовно-следственная и судебная процедура (в основе сохранившая правила экстраординарного процесса XVI в.). Впервые по-новому дана была вся система норм королевского уголовного права. Все преступления делились на 4 вида: (1–2) преступления в высшем оскорблении — божественном, либо человеческом; (3) преступления против вещей и (4) против людей. Наиболее тяжкими были первые два, направленные к охране прав государства и короля, церковных и государственных порядков. Существенно расширилась система применяемых наказаний: смертная казнь, смертная пытка, вечная каторга на галерах, просто вечная каторга, просто пытка, срочные работы на галерах, кнут, штрафы. Ордонанс описывал все возможные в процессе по уголовным делам доказательства, среди которых важнейшее место отводилось показаниям двух свидетелей или т. н. серьезным уликам. Оценка того, что считалось серьезной уликой, законом оставлялась за судом, что открывало немалый простор произволу судей.

Считалось, что по традиции королевские ордонансы не могут вмешиваться в регулирование частноправовых отношений. Однако в XVII в. законодательное регулирование вторгается и в эту сферу. Корона закрепила за собой безусловное право на десятину от всех разрабатываемых рудников, даже в частных землях. В 1704 г. категория мэнмортаблей (согласно кутюмному праву) была объявлена неспособной к имению собственности, а их владения стали своего рода концессией от имени короны. Было даже нарушено исключительное право сеньориальной собственности и прав дворянства, с тем чтобы повысить доходы короны от продажи пустующих имений разорившихся феодалов в пользу богатых разночинцев. Стремление королевского законодательства к вмешательству во все стороны правовых отношений, ломая древние традиции кутюмного права, стало одной из важных предпосылок роста общего недовольства во Франции правовой политикой короны. Длительное сохранение различной юрисдикции, отсутствие полной систематизации и кодификации права явилось другим изъяном наследия французского права феодальной эпохи.

Государство германского народа, сложившееся в Х — XII вв. (см. § 29.1), обладало относительным политическим и административным единством. Одной из самых важных особенностей развития германского права в последующем стало поэтому длительное сохранение правового партикуляризма: в каждой исторической области, в каждом почти из вошедших в империю германских государств жили по своему традиционному праву. С ослаблением империи к XVI в. партикуляризм усилился, особенно когда в каждой из германских монархий сложились собственное королевское законодательство и своя юстиция. В период расцвета империи ее единство в значительной степени определялось единой правовой политикой императоров, стремившихся к централизации. Другой важной особенностью раннего германского права явилось поэтому раннее (по сравнению с другими европейскими государствами) появление королевского, императорского, законодательства.

Общеимперское королевское законодательство в Германии было своеобразным по направленности. Оно не затрагивало области имущественных, частно-правовых и т. п. отношений, даже феодально-ленные связи регулировались в нем незначительно. Общеимперское законодательство с самого своего возникновения стало формировать особую правовую область имперского права и, соответственно, имперской юрисдикции.

Первой сферой имперского законодательства стало своего рода конституционное законодательство, которым закреплялись основы единства империи и власти императора. Большинство этих законов (конституций) объявлялись императорами с предварительного согласия имперского райхстага. Такими законами были закреплены полномочия императоров в отношении римской церкви, в том числе порядок инвеституры (1122), установлены общегерманские королевские финансовые и судебные права — регалии (1158). В конституционном порядке были определены принципы общегерманского единства и соотношение государственных прав императоров и германских светских и духовных князей (Золотая булла 1356 г.).

Второй важнейшей сферой имперского права было законодательство о «земском мире». Для того чтобы пресечь местный сепаратизм и феодальные усобицы, императоры провозглашали обязанность подданных во всей империи соблюдать некоторые новые правила, преследование нарушений которых включалось не в местную, а в императорскую юрисдикцию. Наказания за такие нарушения также определялись впредь не местным правом, а волей императора. Подданным как бы следовало соблюдать «земский мир». Одним из инициаторов этого правового института стала римская католическая церковь, которая более других страдала от феодальных раздоров и для которой единство права было чуть ли не единственным путем для укрепления своей власти в Германии.

Первый общий закон о «земском мире» был объявлен в 1103 г. (формально объявление считалось действительным на один год, до этого в XI в. были приняты местные статуты мира в герцогствах Швабии (1039) и Баварии (1094). По правовому смыслу они отличались: местные герцоги как бы договаривались с феодальными сословиями о поддержании мира). Подданные должны были принести присягу в том, что не будут совершать посягательств на те институты и сословия, которые взяты под императорское покровительство: против церкви, духовенства, купцов, евреев, женщин, детей. В последующих конституциях (с 1119 по 1235 г. их было не менее 17) содержание «земского мира» постоянно расширялось. В круг охраняемых императором включались другие категории жителей империи (мельники, охотники, жители придорожных селений и др.), а также новые возможные нарушенияих личных и имущественных прав. В правление Фридриха II постановлениями о «земском мире» было предписано охранять также имущество земских и церковных правителей и князей (Майнцский статут 1235 г.).

Запреты, вытекавшие из требования «земского мира», были особенно важны потому, что традиция и закон признавали за феодалами привилегию «кулачного права» — самому с помощью слуг или военного отряда восстановить нарушенное право или отомстить обидчику («Если в дороге встретится твой враг и ты можешь вредить ему, вреди»). Нарушения требований «земского мира» впредь грозили отобранием ленного пожалования, а родовые владения переходили родственникам.

К особым посягательствам на «земский мир» стали относиться 1) нарушения привилегий церкви (неповиновение церковным властям, неуважение духовных лиц, еретичество и т. п.), 2) нарушения императорских привилегий (незаконный сбор пошлин, фальшивомонетничество, мятежи), а также использование в год «земского мира» своего кулачного права, грабежи на больших дорогах и вблизи городов. Специальные новые постановления о «земском мире» иногда направлялись против специфических преступлений (например, конституция 1158 г. против поджигателей). Согласно статутам, все большее число видов убийств стало подлежать каре, а не выкупу (убийство ночью, по открытой вражде, сопряженные с изнасилованием).

На протяжении XV в. постановления о «земском мире» стали более долгодействующими: на 5 лет (1467), 10 лет (1474). Наконец, в 1495 г. райхстаг и император утвердили постановление о «вечном земском мире» и создании постоянного имперского суда, где должны разбираться нарушения сложившегося имперского права.

Имперское законодательство о «вечном мире» способствовало формированию нового уголовного права. На рубеже XI–XII вв. в германском уголовном праве произошел своего рода переворот: на место исторического права с наказаниями преимущественно в виде компенсаций-штрафов пришло уголовное право, охраняющее публичный интерес, карающее преступника действительно уголовными наказаниями. Оценка совершенного преступного деяния стала связываться со степенью опасности и злостности нарушения «земского мира». Наказание определялось тем, к какому из двух основных классов преступлений — «злодеяние» или «проступок» (Ungerichte — Frevel) — причислялось содеянное, а также сословным положением преступника. Свободных и за тяжкие, «неправые» дела наказывали повешением или отсечением руки; несвободных — «на коже и волосах» (т. е. поркой или клеймением). От тяжких наказаний свободные, однако, могли откупиться деньгами — тогда им по собственному выбору определялось наказание из второй группы.

Одним из самых важных правовых рычагов имперского законодательства было полномочие императора объявить того или иного преступника, просто виновного в чем-либо «вне закона». Это означало лишение чести и прав, потерю сословного, феодального положения в рамках империи, а также запрет на какую-либо помощь осужденному. Город, укрывший осужденного, подлежал общей каре — вплоть до разрушения стен.

Круг правовых отношений повседневной жизни регулировался правилами не имперского законодательства, а местными обычаями, феодальным правом, существенно различными в разных землях Германии. К XII–XIII вв. появились памятники права, в которых отразилась новая правовая традиция, пришедшая на смену варварским правдам.

Одним из самых важных и известных сборников немецкого областного права той эпохи стало «Саксонское Зерцало» (значение слова «зерцало» (Spiegel) в тогдашнем языке означало не только образ (отражение), но и образец, а также ученую книгу). Оно было составлено (записано) в 1221–1235 гг. ученым-судьей рыцарского сословия Эйке фон Репгофом (из Репгофа). Время, когда было записано «Саксонское Зерцало», было эпохой культурного и политического подъема Саксонии. Это отразилось в стремлении представить правовые традиции «Зерцала» как образцовые. Но в стихотворном введении составитель не забыл отметить традиционный характер предложенных им правил и норм: «И право то, что здесь дано,/ Не выдумано мной оно,/ А с давних пор от предков перешло».

Основную часть «Саксонского Зерцала» составил свод Земского права (в З книгах, каждая из которых насчитывает от 70 до 90 ст.). Второй частью стал небольшой (в 3 главах и около 200 статей) свод ленного права, первоначально написанный по-латыни. Разделение это было принципиально и связано с социальной адресованностью записанных правил. Свободные люди разных сословий объединялись тогда в правовом отношении в два больших класса: господ и просто свободных землевладельцев. Земское право адресовалось основной массе свободных, подсудных общинному (шеффенскому) суду. Ленное право регулировало отношения внутри класса господ в связи сих феодально-служебными связями и иерархией. «Саксонское Зерцало» не было, однако, простой записью местных обычаев и традиций феодального права. Многие правила и институты были позаимствованы из римского права, а также (несмотря на в целом отрицательное отношение составителя к верховенству церкви и папы) из канонического права.

Ленное право было основой всех имущественных отношений. Правовое положение человека вообще определялось по его месту в феодально-служебной иерархии: все свободные разделялись на условные 7 «щитов», начиная с короля. Это разделение не было присуще только «Зерцалу», а имело публично-правовое обоснование во всей системе феодальных связей в Германской империи (см. § 31.1). Только принадлежность к одному из таких классов предоставляла возможность быть полноценным собственником ленных земель. Духовенство, женщины, крестьяне, купцы, незаконнорожденные дети, особо лишенные своего статуса не могли быть причислены к ленному праву. Соответственно, они считались только пожизненными держателями так или иначе перешедших в их владение земель и не передавалиих по наследству. Причисление к ленному праву было взаимосвязано с рыцарским достоинством: никакие другие юридические основания не давали прав на лен. И даже в спорах между двумя претендентами на лен прямо рекомендовалось предпочитать интерес того, кто «имеет военный щит».

Ленно-вассальные отношения представляли своего рода договор. Он заключался в определенной процедуре и со взаимными обязанностями сеньора и вассала. Получивший от кого-либо лен должен был принести присягу, обязаться оказывать «уважение» и нести службу, участвовать в суде сеньора. Однако право жестко ограничивало сроки военной службы и даже ее порядок: королевская служба исполнялась только 6 недель в году за счет самого ленника и только в исконных «тевтонских» землях (т. е. заграничные походы требовали согласия самого вассала), о походе следовало извещать ленника не менее чем за 6 недель.

За ленником признавались, по существу, права собственности на его лен. Его наследники без ограничений и без вмешательства сеньора вступали в права наследования, следуя принципу майората. Правила земского права требовали, однако, чтобы другие братья были вознаграждены из общей суммы наследства. Не могли считаться наследниками дети-уроды, калеки, слепые и т. п. (поскольку на них не могли быть возложены военно-служилые обязанности). В течение 1 года и 6 недель новый владелец лена должен был принести присягу сеньору в присутствии других вассалов. Если этого не происходило (по вине сеньора), то ленник становился самовластным собственником. Нельзя было отобрать у наследника лен, не принять его присягу — в этих случаях права собственности также охранялись неукоснительно: «Согласно праву, ленник сохраняет то, чем господин вопреки справедливости отказался его наделить». До вступления в права наследства будущий ленник (юность определялась возрастом от 12 до 24 лет) оставался под опекой сеньора. Но с 13 лет он уже мог быть признан полноценным ленником, с 12 лет имел право получать доходы от лена.

Лен (т. е. феодальное пожалование) мог быть предоставлен не только в виде земельных владений. В качестве лена могло быть дано право на сбор в свою пользу таможенных пошлин, на чеканку монеты, виноградники и т. п. Мог быть отдельно судебный лен — право вершить сеньориальный суд и получать в свою пользу штрафы. Особым качеством обладал городской лен. Такой ленник не нес собственно военной службы, но, живя в городе, обязывался защищать город в случае нужды; пользовался он и другими привилегиями. Категорически запрещалась передача лена на срок — это не считалось уже ленным владением. Правда, сложился своеобразный институт ожидания лена, когда (видимо, в силу нехватки земель, иных выгод) сеньор назначал наследником другого вассала, который ждал, пока лен «освободится».

Наряду с полноценной собственностью признавалось право владения, в том числе и леном. Ненасильственное, неоспариваемое владение охранялось и не могло быть отторгнуто. При истечении срока давности владения — в 30 лет 1 год и 1 день (институт приобретательной давности очевидно был перенят из римского права с присоединением срока ленной присяги) — владелец становился собственником. Право владения признавалось и за женщинами. Считалось, что наутро после брачной ночи супруг должен подарить жене некоторое имущество, слуг и т. п., которыми распоряжалась она сама («утренний дар»). Однако наследование по женской линии ограничивалось, «так как женщины по своему полу все лишены наследства вследствие греха их предков».

Собственнические права не были неограниченными. Во-первых, имелись земли («заповедные леса»), использование которых вообще запрещалось, включая возможность охотиться, собирать плоды и т. п. Во-вторых, права даже полноценных собственников простирались только «на глубину сошника». Зарытые и найденные в земле клады считались королевским достоянием. Разрабатывать недра (по тому времени — серебряные рудники) можно было только с разрешения (т. е. концессии) того, кому принадлежали верховные сеньориальные права на эти земли.

Наследственные имущественные права признавались и за основной производительной силой тогдашнего общества — крестьянами-чиншевиками (кроме них, был и слой крепостных людей, права которых не описывались из-за огромного, как отмечалось, их разнообразия и чисто местного значения). В случае неуплаты вовремя оброков-чинша крестьяне уплачивали двойные нормы в качестве штрафа. «Зерцало» содержало и точный перечень повинностей, а также их размеров, которые полагалось платить сеньору. Требовать свыше установленного считалось нарушением прав.

Споры между сеньором и вассалом должны решаться в ленном суде. О желании судиться со своим ленником сеньор должен был заранее и при свидетелях известить своего вассала. Суд должен был идти открыто и в присутствии других (не менее 7 человек) вассалов. От единичных обвинений можно было очиститься присягой. За непочтение к сеньору, нарушения процедуры ленника ждал штраф («Зерцало», однако, специально оговаривало, что нельзя считать за такое непочтение, если кто в суде «чихнет, сморкается, сгоняет мух» и т. п.). Видимо, порядки в таких сеньориальных судах были весьма произвольными, и требовалось придатьим хоть какое-то подобие права.

Судебная процедура в целом сохраняла значительные остатки прежней общинной юстиции и еще мало походила на собственно юридический суд. Самые мелкие дела (о вреде на сумму до 3 серебряных шиллингов) судил сельский староста. Он же был вправе определять наказание и по уголовному делу, если от момента совершения преступления прошло не более суток (т. е. все и вся было налицо). Преступников, пойманных с поличным, следовало судить тотчас (пока не прошли сутки) специально выбранному тремя общинами гографу. Высшая юстиция была представлена судом графа, в котором участвовали свободные сословия (шеффены). Самой высшей инстанцией был королевский суд, в который теоретически разрешалось обратиться любому с любым делом. Важным новшеством судебных узаконений в «Зерцале» было признание исключительно территориальной подсудности (по тому, где жил ответчик); древний порядок личной подсудности вышел из обыкновения.

Споры об имуществе и долгах решались обычным состязательным порядком. В качестве доказательств важнейшим была присяга. В случае уголовных обвинений (в нарушении «королевского мира») основным способом выяснения отношений в суде был судебный поединок. В «Зерцале» детально описывался порядок вызова на поединок, роль судьи, каким вооружением и в какой одежде его можно проводить. Чтобы поединок не превращался в свальную драку родственников и помощников, специально оговаривалось: «Мир должен быть обеспечен на поле под страхом смертной казни, чтобы никто не мешал их поединку». Наказание должно быть неотвратимым: судья, который по каким-то причинам не разрешал дела, подлежал тому же, к чему мог быть по праву осужден преступник.

«Саксонское Зерцало» получило огромное распространение в Германии. Его переписывали, уже с середины XIII в. на него стали ссылаться при решении дел — и не только в Саксонии. По образцу и на основе сборника в Южной Германии были составлены «Зерцало немецких людей» (середина XIII в.), особое «Швабское Зерцало» (конец XIII в.). В XIV в. появилось «Голландское Зерцало», Берлинский городской кодекс (вообще, на «Саксонское Зерцало» в традиционных землях Германии перестали ссылаться лишь в XIX (!) веке). Особо любопытными были иллюстрированные рукописи «Зерцала»: большая часть статей снабжалась картинками (от 2 до 5 на статью), которые показывали смысл описанных правил и процедур. Вероятно, такие сборники адресовались или недостаточно грамотным судьям, или общинным и ленным судам.

Крупнейшим памятником германского общеимперского права стала«Уголовная конституция Карла V», по латинскому названию — «Каролина» (1532). Создание этого, практически первого в европейском праве специального уголовно-процессуального кодекса было связано с имперской судебной реформой, попытками изжить застарелые феодальные обычаи и унифицировать правоприменение хотя бы в тех делах, в которых имперская власть была наиболее заинтересована — уголовных.

Унификация уголовного и уголовно-процессуального права началась сразу же вслед за созданием в империи имперских судов. Основой будущей «Каролины» стал «Домовой судебный устав» Бамбергского епископства (1507), переработанный и дополненный одним из видных имперских администраторов (хотя и неюристом) Иоганом фон Шварценбергом. О необходимости составить имперский свод уголовных законов неоднократно высказывался райхстаг. Подготовленный текст был утвержден и опубликован от имени райхстага 27 июля 1532 г.

Уголовное уложение подразделялось на 2 книги. В первой (103 ст.) определялся общий порядок судопроизводства, возбуждения уголовных обвинений и, главное, жестко устанавливались основания, по которым можно было начинать конкретные, признанные правом обвинения. Во второй (76 ст.) по строго логической системе классификации преступлений — от важнейших к наименее тяжким — указывались полагающиеся наказания. Попутно были отмечены возможные обстоятельства отягчения, смягчения или вовсе исключения уголовной ответственности.

Уложение сделало не во всем последовательную попытку ввести уголовную репрессию в рамки жесткой (насколько было возможно по времени) законности: в случае каких-либо непредусмотренных прямо в законах преступлений или обстоятельств судьи не могли прибегать к столь привычной средневековью аналогии, но обязаны были запросить вышестоящие суды или юридические консультационные учреждения. Среди них одно из первых мест отводилось университетам. Нормы уложения полностью отошли от древней системы казусного изложения, заменив его на традиционный для церковной литературы прием заповеди, иногда изложенной позитивно («Изобличенный… в том-то, должен быть подвергнут…»), либо катехизисно («Если кто-либо учинит…»). Характерное свойство уложения, особенно его общих принципов, правил оценки доказательств составили заимствования из римского права — не классического, а созданного школой глоссаторов (см. § 34). Но основы оценки преступлений, сама система преступлений в наибольшей мере восходила к традиции собственного германского земского права и королевского законодательства.

Соотношениепреступлений и наказаний определялось традиционно в зависимости от важности совершенного деяния для сохранения «королевского мира». Наиболее опасными представлялись (1) прямые и злостные нарушения «королевского мира»: а) посягательства на церковь и религиозный порядок, включая и преступления против нравственности или семейных устоев (богохульство, колдовство, кощунство); б) измена; в) нарушения общественного порядка (поджоги, разбои, бунт, бродяжничество); г) тяжкие, злостные, повторные посягательства на личность или имущество, в которых был очевиден неисправимый характер преступника. К менее опасным преступлениям относились (2) посягательства на личность или имущество незначительные либо неумышленные. Особую группу образовали (3) преступления против правосудия.

Злостным и особо опасным преступление считалось в зависимости от своей направленности, но также и от размера причиненного или возможного ущерба. Так, за измену предписывалось увеличить наказание, если она «могла причинить великий ущерб и соблазн… касаясь страны, города, собственного господина, одного из супругов или близких родственников». Доведение преступления такого рода до полного завершения (уложение выделило особо покушение на преступление) не было важным: критерий состоял в обнаруженном злом умысле. И покушение равно наказывалось с самим действием. Уложение едва ли не впервые (после римского права) детально квалифицировало разные виды пособничества, различив: а) помощь до совершения преступления — подготовкой, оружием, снаряжением; б) прямое соучастие и в) укрывательство.

Уложение сохранило почти все применявшиеся в земском праве наказания: 1) смертную казнь — отсечение головы, повешение, утопление, колесование, четвертование, сожжение, погребение заживо; 2) членовредительство — урезание языка, отсечение руки и др.; 3) болезненные — порка розгами; 4) изгнание из государства; 5) ошельмование — выставление у позорного столба в железном ошейнике; 6) штрафы. Если преступление по каким-то обстоятельствам было особенно злостным, то наказание могло особо квалифицироваться: назначаться определенный вид смертной казни либо предписывалось «волочить преступника к месту казни, терзая его клещами». В применении смертной казни основания черпались не только в религиозных канонах, но и в фольклорных представлениях о судьбах душ: женщин — злостных преступниц полагалось топить в реке.

Выбор наказания оставался вполне на усмотрение судьи. Здесь влияло не только свойство преступления, но и качество самого преступника. Так, в случае кражи полагалось «в еще большей степени учитывать звание и положение лица, которое совершило кражу». Безусловно смягчало ответственность совершение преступления по неловкости, по легкомыслию, в малолетстве (до 14 лет), в состоянии «прямой голодной нужды». Освобождали даже от ответственности за убийство состояние крайней необходимости и, с оговорками, необходимой обороны себя. Нередко назначение наказания было множественным: по нескольку видов разом за одно преступление.

Судебный процесс по уголовным делам был регламентирован жестким формальным образом. Почти для всех преступлений перечислялись точные указания на улики или сведения, по которым можно было начинать дело. Не всегда они были правовыми (например, можно было начать следствие, узнав, что подозреваемый — «отчаянный и легкомысленный человек с дурной славой»), но всегда точно в уложении определенными. Уголовное дело могло начаться либо (1) по жалобе истца против конкретного человека, либо (2) судом в инквизиционном порядке по «сведениям» или по подозрению. За недоказанное при следствии обвинение частное лицо ждало наказание. Возбуждение дела ex officio судьей, только будучи заведомо незаконным, могло караться.

Разбор дела подразделялся на несколько стадий. На первой — следствии — доказывались вначале факт преступления, затем виновность конкретного лица. На второй стадии — собственно суд — выносился приговор, который мог быть и обвинительным, и оправдательным. При неполной доказанности обвинения была практика вынесения приговора об «оставлении в подозрении». Основным видом доказательства считались показания свидетелей — двух-трех. При их совпадении допускалось выносить приговор, даже если сам обвиняемый не сознавался. В большинстве других случаев, при косвенных доказательствах (одном свидетеле, порванной одежде преступника, его дурной славе и т. п.) можно было начинать следствие, но нельзя было вынести обвинительный приговор. В этих случаях обвинение нуждалось в допросе обвиняемого под пыткой — как для получения сведений о преступлении, так и для сознания и раскаяния. По недостаточным уликам пытку предписывалось не применять, равно как и в случае незначительных преступлений. Показания, полученные под пыткой, должны были быть повторены и содержать только проверяемые факты. Самой процедуры или регламентации судебной пытки, уложение не содержало. В отличие от церковного инквизиционного процесса, где от обвиняемого требовалось только подтверждение сказанного судьей и раскаяние, уложение предписывало суду позволять обвиняемому рассказывать самому о случившемся.

Уложение 1532 г. в ряде статей стремилось также изжить особо застарелые феодальные обычаи (конфисковывать имущество, ставшее поводом для преступления, правило «что с возу упало, то пропало» и т. п.). Однако в целом оно стало для германских государств более юридическим образцом, чем жестко применявшемся законом. Уже с XVII в. в отдельных германских государствах появляются своды собственного земского права (в Пруссии — Landrecht 1620 г.), ставшие реальной основой юстиции.

У западных и южных славян вплоть до периода Высокого средневековья — XII–XIII вв. — государственность сохраняла вид варварского королевства или раннефеодальной монархии (см. § 32). Слабой была и степень феодализации общественного уклада, исключая те народы, которые были под влиянием или властью более мощных политических образований — Священной Римской или Византийской империи. Средневековое славянское право формировалось поэтому под влиянием империй, а нередко представляло историческую переработку или прямое заимствование институтов права и даже целых правовых кодексов (например, византийский Закон судный людем IX в. в Первом Болгарском царстве). Собственные правовые памятники у западных и южных славян появились относительно поздно — с XIII в. Это происходило под более значительным, чем на западе Европы, влиянием королевского законодательства, нередко и ограничивалось им.

До XII–XIII вв. общинная и феодальная юстиция в Польском королевстве оставалась на уровне обычного права. В начале XIII в. возникли церковные суды — главным образом привилегированной юрисдикции. Единственно централизованную роль играл королевский суд; в течение XII в. появились специальные должности королевских судебных официалов. Возобладание королевского суда со временем сказалось на том, что в традиционное славянское право были привнесены требования соблюдения «королевского мира», что отражало чисто политические связи короны с Германской империей.

Древнейший свод феодального польского права — Польская правда (собственное название — Эльблонская книга) — также появился в связи с проникновением германцев на польско-балтийские земли. Он был составлен в середине XIII в. неизвестным ученым немцем, по-видимому, для практических нужд. Небольшой сборник (29 ст.) был даже не законом, а описанием судебных обычаев в форме не казусных правил, а отстраненного изложения, в котором немецкий судья обращал внимание прежде всего на отличительные особенности польского суда и правоприменения.

Суд по Правде осуществлялся единолично судьей. Ни о каком участии присяжных, общинных сходок не упоминалось. Процесс начинался с персональной жалобы (был исковым), но вызов ответчика был делом уже суда. За неявку без уважительных причин полагался штраф, а игнорирование трехкратного вызова вело просто к проигрышу дела. В суде следовало соблюдать некие нормы приличия (подобно тем, какие предписывались в ленном суде по «Саксонскому Зерцалу») под угрозой небольшого штрафа. Особенностью славянского судопроизводства была изначальная установка на многократное откладывание дела: на вызов свидетелей ответчику давалось до 14 дней. В большинстве случаев это были не столько свидетели, сколько соприсяжники — их роль в польском суде была значительной. От большинства обвинений можно было очиститься личной присягой вместе с несколькими соприсяжниками (родными, друзьями, соседями): от двух до двенадцати, смотря по тяжести обвинения. При попытке поймать преступника, застигнутого с поличным, по следам (гонение следа), при отыскивании своей украденной вещи у других лиц (свод) такие свидетели также были важными участниками досудебных действий. В отсутствие соприсяжников или при особых обвинениях основным средством установления судебной истины был поединок (дубинами или мечами — в зависимости от сословного статуса ответчика). Если ответчик не мог или не желал биться на поединке (что судьи, по замечанию Правды, допускали весьма неохотно), прибегали к ордалиям. Поляки использовали ордалии только железом (пройти 3 шага по раскаленным брускам или пронести столько же кус железа) либо водой (связанного бросали в воду): «Если он его бросит [т. е. кус железа] или всплывет, то этим убежден в том, в чем его обвиняют».

В уголовном праве наказание в большинстве случаев сохраняло характер композиции (выкупа) за преступление, присущей варварским правдам. Всего применялось семь унифицированных штрафов: от 3 до 70 марок (одна марка приравнивалась к 1,5 головам скота или 1 пуду соли); случалось назначение штрафа скотом или солью. Наибольшие по размеру штрафы полагалось за тяжкие преступления, в которых усматривалось «нарушение мира», а также за посягательства на имущество знатных. Оценка имущественных посягательств, прежде всего кражи, была своеобразной: для Правды важным было не количество, не что украдено, но у кого украдено, т. е. сам факт кражи. В зависимости от сословного положения потерпевшего и назначался штраф: 70, 50 марок — за княжеское имущество, 12 марок — за рыцарское или крестьянское. Сословные разграничения влияли и на ответственность в случае убийств, в том числе даже неоконченных посягательств на личность.

Нередко ответственность переносилась не на конкретного виновника, а на общину, которая не могла или не желала выдать преступника, — ополье. Штраф в таких случаях выплачивала община — ополье, либо ей требовалось оправдаться поединком. Крайне своеобразным критерием в оценке ответственности преступника было внимание к собственному поведению жертвы, которое могло подтолкнуть к преступлению. Так, весьма высоким штрафом каралось рядовое изнасилование девицы или жены, но если дело происходило в «нелучшем» месте (лесу, поле), да еще если женщина отправилась туда «без приказа», штраф становился небольшим. С другой стороны, это же правило повлияло на оценку преступления, совершенного как бы в ответ на нападение: это только смягчало ответственность, но не исключало ее вовсе. Самое тяжкое уголовное наказание — побить камнями — полагалось за измену государству. Древние членовредительские наказания (выбивание зубов за нарушение поста или кастрацию за супружескую измену, введенные в Х в.) Правда не упоминала.

До XV в. в Польской монархии обычное право преобладало. В развитии королевского законодательства и в его влиянии на право большую роль сыграли Вислицкие статуты короля Казимира Великого (1368) — в 2 ч., 161 ст. Свод состоял из нескольких, принятых на протяжении двух десятков лет статутов по разным вопросам, отдельно для Великой и для Малой Польши. Статуты были утверждены при участии сословного сейма.

Вислицкие статуты содержали не только правовые нормы. Многое в них записанное было только казусными судебными решениями (с фиктивными именами участников) в значении прецедентов. Вошли в них и проекты правовых правил, позднее прижившиеся в официальной редакции.

Статуты сохранили в основном старый порядок судопроизводства. Видимо, принимая во внимание привычную недобросовестность свидетелей (еще Польская правда особо упоминала опороченных и купленных свидетелей), их показания стали во второй ряд. Большее значение имели присяга и соприсяжничество. Ожили ордалии и судебные поединки. В уголовном праве также была воспроизведена в главном система преступлений и наказаний традиционного права. Остались прежние наказания — штрафы (от 3 до 70 марок). Но наряду с ними в случаях, затрагивавших интересы короны, могли применяться смертная казнь и ссылка. В ходу оставалось и право мести (отменено было лишь в XV в.). Штрафы в большинстве случаев шли королю (могло быть: и королю, и потерпевшему). Наивысшие штрафы полагались теперь за общественно опасные действия, нарушающие «королевский мир»: поджог, грабеж на дороге, использование оружия в суде, отказ от исполнения судебного решения. Реалии сословных привилегий, видимо, заставили переосмыслить отношение к обстоятельствам, полностью освобождавшим от ответственности. В целом ряде случаев теперь даже тяжкие преступления не карались: если пострадавший пал жертвой собственного вызова или почина (это называлось по-особому: початек), если преступление было следствием обоснованного возмездия, если оно наступило вследствие законного осуществления кредитором его полномочий, если было направлено против ночного вора. Мотив возложения вины за последствия на самого потерпевшего составил важную особенность польского права.

Статуты подробно регулировали отношения из крепостной зависимости, имея в виду соблюдение интересов короны. Было сокращено значение права мертвой руки феодалов в отношении бездетно умерших кметей. «Изгоняя этот ложный обычай», остаток имущества предписывалось передавать ближайшим родственникам. Вместе с тем сокращалось право свободного перехода крепостных из имения в имение. Только несправедливое отношение господина могло стать причиной массового выхода крестьян. Незаконный, «ночной» уход или бегство не допускались. Кметей следовало возвращать, а за прием беглых устанавливался штраф. Были предусмотрены возможности крестьян получать судебную защиту в случае личных обид. Фискальные интересы казны преобладали и в дальнейшем, когда законы регламентировали нормы крестьянских повинностей или взаимные обязанности кметей и феодалов.

В Чешском королевстве в силу самых разных социальных и политических причин становление национального права пошло по пути преимущественно партикулярного и сословного права. Королевское законодательство только в XI–XII вв. имело созидающее значение для права. Позднее попытки королей централизовать юстицию и правоприменение путем создания общечешских сводов законов, как правило, наталкивалось на организованную оппозицию городов и дворянства. Такой областнический и партикулярный характер права соответствовал, видимо, ярко выраженному сословно-представительному строю Чешского королевства той эпохи.

К XIII в. каждая из вошедших в королевство народностей (чехи, моравы, силезцы, словаки) располагала своей устоявшейся традицией суда и правовых обычаев. С XIII в. начался последовательный рост влияния и распространения чешского земского права, опиравшегося на феодальные обычаи отдельных областей. С XIV в. земское право стало приобретать письменную форму благодаря главным образом не официальным, а частным кодификациям. Преимущественное распространение таких частных кодификаций также составило одну из особенностей развития чешского права в период позднего средневековья.

Одной из древнейших частных кодификаций земского права была Розенбергова книга, составленная между 1320 и 1330 гг. Записи, послужившие для нее основой, относились к еще более давнему времени, воспроизводя процессуальные обычаи раннефеодальной поры. Книга была написана по-чешски и охватывала главным образом частное право. На основе неудавшегося кодекса законов короля Карла I (отвергнутого земским сеймом в 1355 г. из-за опасения умаления сословных прав) во второй половине XIV в. неизвестным автором был составлен «Устав земского суда» (Ordo iudicii terrae). В уставе было обобщено также в основном судебное право и процессуальные обычаи, причем касавшиеся разных сословий. Свод был написан по-латыни и представлял собой один из первых последовательных опытов внедрения в земское право институтов и правил доказывания из традиции римского права. Около 1400 г. один из знатоков земского права, земский судья Анджей из Дубы составил более широкий по содержанию свод под названием «Чешские земские права». В нем, кроме чисто судопроизводственных правил и частного права, освещались главные институты уголовного и государственного права королевства. В 1500 г. чешский сейм одобрил официальный свод земского права, подготовленный судьями короля Владислава, — «Земское уложение». После неоднократных ревизий и переделок с 1564 г., уже после вхождения Чехии в Австрийское государство, свод был принят в качестве образца.

Собственное право, со своими писаными сводами, возникло в чешских городах, также основываясь на предоставленных городам феодальных привилегиях, закрепленных в так называемых земских досках (полуофициальных погодных реестрах привилегий). Это городское право (если оно не затрагивало государственно-политических институтов) сохраняло силу даже после вхождения Чехии в Австрийскую империю.

Еще одной особенностью средневекового чешского права стало раннее обособление специализированного правового регулирования. Его происхождение было также связано с сословными привилегиями — на сей раз узко профессионального значения. В итоге уже к XIII в. возникла такая своеобразная область юстиции как горное право.

Особое горное право выросло из горной королевской регалии, которой добились для себя последние из династии Пржемысловичей даже в ущерб интересам земского дворянства. Исключительное право короны на добычу золота, серебра, других металлов предопределило возможность детальной регуляции законами порядка горных разработок вообще, а затем и использования полезных ископаемых. Со временем это регулирование стало исключительно централизованным. Около 1300 г. по указанию короля Вацлава II был составлен первый в истории права специализированный кодекс горных законов «Право горной регалии» (Jus regale montanorum). Составителем его стал даровитый итальянский юрист Гоззиус, который использовал Юстиниановы «Институции» и свод канонического права. В силу своей специальной направленности кодекс охватывал самые разные вопросы права, включая сферу коммерции, налогов, даже технической эксплуатации рудников.

Приоритетной правовой формой разработки рудников закреплялось создание предпринимательских компаний, которые, в традиции римского права, признавались совместной собственностью. Прибыль в них распределялась соответственно размеру пая. Капитал компании делился на условные доли — как правило, 16 или 32. Допускалось и индивидуальное предпринимательство, особенно по розыску ископаемых. В отношении розыска действовало правило горной свободы: в силу заинтересованности королевской власти в пополнении казны каждый мог искать ископаемые, где угодно, даже в чужих владениях. Владелец земли, где был найден металл, мог претендовать лишь на малую долю прибыли с добычи. Только в 1534 г. собственникам земли было передано исключительное право на добычу меди, цинка, олова, железа и ртути.

Вопросы деятельности такой компании решались на ее общем собрании, где голоса распределялись по паям. Право предусматривало особую роль в управлении классных специалистов, горных мастеров и др.

Горный кодекс Вацлава II был едва ли не первым в истории, где важное место отводилось правилам своего рода трудового права. Запрещалось создание профессиональных организаций мастеров, кузнецов, отдельных категорий рабочих (для предотвращения нежелательных для предпринимателей и казны стачек). Но были нормы об оплате труда, о порядке обеспечения разных категорий работающих в горном деле, даже профессиональные привилегии (в одежде, в быту), порядки проведения праздников. Закреплялись и правила эксплуатации шахт: указывались средства для оснащения рабочего места, устройства вентиляции, осушения забоев и штреков, освещения и т. д.

Высокая степень общей сословной привилегированности чешского дворянства нашла соответствие в особых, только чешскому праву присущих институтах вещного права и собственнических правах.

Главным институтом семейно-имущественных отношений была т. н. неделимая собственность, считавшаяся общей принадлежностью феодального рода минимум в трех поколениях. Существовали как бы разные уровни неделимости: дедовская, братская, дядьевская. Наследование таких имуществ всегда осложнялось выяснением обстоятельств, выходит или нет данный наследник из той или другой условной семейной общности и потому, полагается ли ему выделить его долю. Сделки с отделенными частями дополнительно осложнялись длительным сохранением права родового выкупа. Правда, и сроки приобретательной давности были небольшими — 3 года и 6 недель или 3 года и 18 недель.

С условной неделимостью имущества было связано наличие особого королевского права, подобному западному праву «мертвой руки»: наследования в свою пользу свободных, не имеющих наследника дворянских имений (odumrti). Споры по поводу этого королевского права постоянно осложняли взаимоотношения короны и дворянства. Для охраны своих сословных прав шляхта стала образовывать искусственные имущественные союзы — громады для взаимного наследования имуществ. Основанием союза был имущественный договор между посторонними или родственниками. Каждый из членов сохранял владение своим имением, жил в нем. В случае смерти члены союза имели преимущественное право наследования имения своего сочлена и даже особое право преимущественного выкупа отчужденного имения у посторонних лиц (право ретракта).

Собственнические права на недвижимость и сделки с нею подлежали обязательной регистрации в земских досках и тем самым признавались как бы незыблемой частью сословных привилегий.

Формирование писаного права югославянских народов также пришлось на XIII в. Тогда одним из феодалов Славонии был составлен Статут Матвея (1272), в котором были записаны в основном судопроизводственные правила, идущие от обычного права. Большое распространение получил Винодольский статут округа Далмации (1288), представлявший своего рода сплав славянского и итальянского (!) права. Статут воспроизводил в основном имущественные правоотношения, систему преступлений и наказаний, близкую варварским правдам. Итальянские влияния были заметны и в последующих югославянских статутах и прибрежных городов XV в. Наиболее крупным памятником югославянского права стал «Законник» царя Стефана Душана, составленный в эпоху наивысшего расцвета державы Неманичей и наибольшей централизации власти монарха-деспотаря.

«Законник» Стефана Душана (205 ст.) в основной своей части был принят по инициативе сословного собора в 1349 г. В 1354 г. к тексту были сделаны дополнения. Позднее добавились несколько десятков статей — в основном правил судопроизводства — из разных законодательных источников разного времени. Во многих вопросах «Законник» ориентировался на византийское церковное право «Номоканона» и «Синтагмы» (особенно в ст. 1 — 28). Но основное содержание отразило своеобразные институты сословного строя Сербии и жесткую правовую политику властителей государства-«деспотовины».

Влияние византийской публично-правовой традиции сказалось на том, что относительно подробно были изложены права и полномочия монарха. Оговаривалось исключительное право царя строить крепости в государстве. Государь имел право на особый сбор со своих вассалов на свадьбу сына. Жители государства обязывались содержать царских посланцев и слуг при исполнении ими государевых поручений. Царь считался своего рода гарантом правосудия и установителем общественного спокойствия; нарушения этого рассматривались как посягательства на царские полномочия.

Весьма заметное место в нормах «Законника» (практически полностью лишенных уже казусной формы, а представлявших позитивное законодательство) заняли гарантии законности. Единожды изданные законы или предоставленные имущественные права полагались как неприкосновенные и неизменные даже по отношению к царской власти. Весьма необычными были прямые запреты царю посягать насильственно, без законной судебной процедуры на предоставленные в собственность имения, вмешиваться в собственнические права. Законы гарантировали всем, даже несвободным людям, «воздаяние правды» на царском дворе. Особого значения законы (хрисовулы) объявлялись ненарушимыми и навечно охраняющими вольности городов — «Да не вольны того нарушить в них ни господин царь, ни кто-либо другой».

Идея неукоснительной законности была взаимосвязана с гарантиями сословных прав и привилегий. В наибольшей степени были закреплены привилегии сербской церкви. В качестве государственного закона провозглашалась обязанность подчинения духовным властям: «И в духовном деле каждый человек да имеет повиновение и послушание своему архиерею». Ослушание церковных правил могло повлечь отлучение от церкви, а с тем и изгнание из общества. Нарушение церковной юрисдикции также влекло огромный по размеру денежный штраф. Кроме патриарха, власть над церковью принадлежала только царю. За шляхетством (властелями и властеличами) закреплялись практически неограниченные права собственности на бащины (вотчины), включая наследственные права рода и свободу «от всех тягостей и податей моего царства». Оговаривались особые судебные привилегии великих властителей. Купцам предоставлялась (и гарантировалась большими штрафами за нарушение) свобода торговли по всему царству. Законом устанавливались пределы натуральных и денежных повинностей зависимых крестьян — меропхов («А иного сверх закона ничего у него да не отымется»). Но и укрывательство чужих людей, бегство зависимых людей было поставлено наравне с государственной изменой.

В уголовном праве доминировала идея преодолеть излишне мягкие традиции обычного права и в особенности ужесточить ответственность за нарушение «царского порядка» и «народного мира». Едва ли не самым тяжким преступлением считалось «воровство и разбой» (видимо, профессиональный). Таких преступников ждали повешение «вниз ногами» и ослепление. Укрывшее их село подвергалось разграблению, а господин села должен был возместить все украденное и быть наказан «как вор и разбойник». Очиститься от обвинений в воровстве и разбое можно было только путем ордалий железом (хотя вообще они выходили из обыкновения). Захват с поличным был бесспорным доказательством вины. Судьи также несли ответственность за беспричинное ненаказание явных разбойников. Это безусловно открывало на деле дорогу неприкрытому судейскому террору.

Самым тяжким наказанием была смертная казнь. Она назначалась за такие преступления, в которых усматривалась высшая мера греховности и нарушения церковной заповеди (за убийство священника полагалось повесить, за убийство родителей, детей, родных — сжечь). Распространенным было применение членовредительных наказаний (это была одна из самых своеобразных черт «Законника», воспринятая из византийского права): отсечение руки или обеих рук, ушей, носа, урезание языка, ослепление или вырывание глаза. Эти наказания налагались, если в преступлении усматривалась злостность, предумышленность, Предумышленное убийство каралось отсечением рук, ненарочное — значительным, но штрафом, тем же наказывалось совращение христианина в другую веру, изнасилование, нарушение своего сословного статуса (собирание «собора себров» — свободных, но не феодалов). Большинство остальных преступлений каралось штрафами — максимальный достигал 1 тыс. перперов (серебряных монет), наиболее распространенными были в 300 и 100 перперов. Высшие штрафы полагались за преступления, нарушавшие основные устои правопорядка: убийство привилегированным феодалом свободного, лжесвидетельство в суде. Повышали денежные штрафы также преступления, совершенные в отношении лиц более высокого сословного положения; дерзостные преступления в отношении высших по статусу могли повлечь и более строгое наказание вообще (так, за изнасилование «равной себе» отрубали руки и нос, высшей по положению — вешали). За «измену и за всякое преступление» подлежали наказанию и жившие вместе с преступником родственники; свою непричастность к преступлению близкого надо было доказывать.

Своеобразной, в расхождение со славянскими древними обычаями, была ответственность за преступления в пьяном виде. Это значительно отягчало ответственность и само по себе было нарушением порядка. За незначительные оскорбления и т. п. в пьяном виде полагалось вырвать глаз и отсечь руку, за простое «задирание» — дать 100 палок (хотя вообще болезненные наказания — порка — применялись в «Законнике» крайне редко).

«Законник» устанавливал строго территориальную подсудность (исключая церковь), только для городов давалась привилегия на собственный суд. Судьям предписывалось «судить по Законнику, справедливо и не судить по страху моего царского величества», а также специально — «надзирать и защищать убогих и нищих».

Одна из статей «Законника» оговаривала его верховную силу даже по отношению к новым царским грамотам. Руководствоваться указами и грамотами, отменяющими правила «Законника», судьям не полагалось. Такой приоритет сводного закона, кодекса также был в значительной степени новым не только для Сербии, но и для всего славянского права той эпохи.

Развитое правовое и законодательное регулирование сложилось у западных и южных славянских народов уже на стадии сословной монархии. Это относительное запаздывание обусловило тесную взаимосвязь в праве между защитой сословных привилегий и принципом законности. Общегосударственные кодификации права в этих условиях приобретали особое политическое и правовое значение, а дело «законоустановления» становилось чуть ли не священной обязанностью власти и ее главным государственным долгом.

Время Высокого средневековья — XII–XIII вв. — стало началом периода расцвета городского строя в Европе. Явление это было всеобщим, и различия, касались только степени распространения городского уклада, количества и величины новых городов в государстве, их социально-политических взаимоотношений с королевской властью. На протяжении двух-трех столетий города стали не только политическими и культурными, но и экономическими и социальными центрами государств, до известной степени противостоя феодальному укладу. Городское население составляло особую сословную категорию, которая только поначалу полностью вписывалась в феодальную иерархию. Средневековый город был совершенно особым социальным организмом, самостоятельность которого росла тем более, чем значительнее были богатство и социальный вес городской общины жителей.

Особенность статуса средневекового города была продолжением условий его образования в системе феодальных связей. Первоначальное городское поселение представляло собой общину, находившуюся под феодальной властью сеньора — духовного лица или владетельного герцога. Заинтересованный в укреплении города на его земле, сеньор предоставлял общине некоторые привилегии в специальной грамоте, или хартии. С издания таких и началась собственно история городов как самостоятельных социальных единиц. Первые хартии предоставляются городам с конца XI в. во Франции (Камбре — 1076 г., Амьен — 1084 г. и т. д.), в Германии — на рубеже XI–XII вв. Такие акты обыкновенно были двух разновидностей. В одних даровались освобождение города от феодальных повинностей (воинской, права «мертвой руки») и свободы (выбора местожительства и занятий, право жениться без разрешения сеньора), но устанавливались некие общие феодальные обязанности города как целого. В других к освобождению от феодальных повинностей прибавлялось право, по сути, правовой автономии (включая собственную уголовную и гражданскую юрисдикцию). Правовое обособление города было неразрывно со становлением городского самоуправления (см. § 33).

Такая правовая отгороженность городов стала основанием для развития собственного городского права, по которому жили члены городской общины и которому подчинялась вся организация городской жизни. В силу особенностей феодальной эпохи и городское право было строго сословным, именно через него формировалось сословие горожан. Однако богатство экономической и социально-культурной жизни города делало городское право более сложной и «открытой» для новых отношений системой, чем земское феодальное право.

Раннее городское право (например, относящееся к концу XII в. право города Страсбурга) сложилось из сеньориальных предписаний и разрешений. И по содержанию оно было посвящено главным образом регламентированию статуса сеньориальных официалов в городе, взаимных отношений между официалами и горожанами, а также твердому установлению тех конкретных повинностей, которые обязывались исполнять в пользу своего бывшего сеньора (епископа) горожане: кузнецы — ковать стрелы, для войны, но только 300 штук, трактирщики — чистить по понедельникам отхожее место епископа и т. д. Городу даровалось право укрытия бежавших в него преступников. И каждый человек — «как чужой, так и местный уроженец дабы имел в нем мир во всякое время и от всех».

Позднее городское право стало принимать все более самостоятельный характер. Городские органы самоуправления, обосновав свою независимость, стали сами вырабатывать правила и уставы городской юстиции и всей жизни города. Наибольшую известность в Европе в период позднего средневековья получили системы Любекского и Магдебургского права.

Любекское право было наиболее чистым в принципах городским правом. Начало его формирования совпадает с обособлением Любека (на побережье Балтийского моря) как вольного имперского города (1226). Высший орган городского управления стал регистрировать для нужд городской юстиции правовые постановления, а затем и систематизировать их. Первая такая систематизация (в 90 ст.) относится к 1263 г. На протяжении следующих столетий свод любекского права разросся: собрание 1586 г. включало уже 418 ст. (в том числе заимствования из права Гамбурга). Неотъемлемой частью любекского права стал Ганзейский устав, посвященный морскому праву и торговле. Печатное собрание (1608) систематизировало городское право по шести разделам: общие правила, наследственное, договорное и обязательственное, уголовное, судебное право, регулирование корабельных дел.

Любекское право получило огромное распространение в Северной Европе. Свыше 100 городов балтийского побережья, особенно члены торгово-политического Ганзейского союза, приняли от г. Любека привилегию на использование его норм и правил: Росток, Висмар, Кенигсберг, Ревель, Рига и др. С этим принятием признавалась и высшая юрисдикция любекского суда для этих городов. Только в конце XV в. голштинский герцог (в землях которого был Любек) передал апелляционную юрисдикцию другим земским судам (Любекское право в целом сохранило силу до XVIII в., в отдельных местностях или принципах — до общегерманской кодификации 1896 г. (см. § 70) и даже до 1945 (!) г.).

Магдебургское право получило большее распространение в Центральной и Восточной Германии, Чехии, Австрии, Польше, Западной России. Свое начало оно вело от епископской конституции 1188 г., признавшей самостоятельность г. Магдебурга. Происхождение его отличалось от любекского. Магдебургское право было приспособлением к нуждам городского суда земского германского права — главным образом «Саксонского Зерцала». Формировалось оно не путем уставов или систематизации, а записью решений городского шеффенского суда. Частные кодификации этих записей появились в XIII в. К XIV в. Магдебургское право приобрело почти завершенный вид, охватив типичными решениями основные области уголовного, вещного, обязательственного, торгового, наследственного и семейного права. Тогда же началась массовая рецепция магдебургского права другими городами Центральной Европы. Собственно городской систематизации права не сохранилось (в начале XVII в. магистратский и судебный архивы Магдебурга уничтожены пожаром). Основным сводом его остался сделанный в одном из дочерних городов Герлицкий кодекс (1304).

Городское право — и это составляло начальное и отличительное его свойство — устанавливало совершенно особые отношения между городом и горожанами, населявшими его. Город в городском праве фигурировал как особый политический и юридический организм, а горожане — как особая корпорация, наделенная отличающими их от остальных жителей (и города, и негорода) правами и обязанностями. В этом смысле городское право было ответвлением именно феодального по своим принципам права.

В публично-правовом отношении городское право (данном параграфе имеется в виду преимущественно любекское право по своду 1608 г.) исходило из принципа господства и верховенства городского Совета. Граждане города в целом не располагали правосубъектностью. Это еще раз показывало феодальные основы городского правового строя. Любекский городской совет избирался в составе 24 советников пожизненно; каждые 2 года половина мест по жребию высвобождалась и как бы переизбиралась. Правом избирать пользовались городские собственники и цеховые мастера, гильдии и т. п. Пассивным избирательным правом, т. е. правом быть избранным, располагал еще более узкий круг горожан: так, лавочники и ремесленники не могли быть членами Совета. С XVI в. при магистрате сформировался профессиональный секретариат — главным образом, из юристов.

В магистрат могли быть избраны только вполне самостоятельные горожане. Оговаривалось, что никто не может быть избранным, если «держит лен или несет службу от города», живя в нем. Запреты касались родственных связей: одновременно не могли быть городским советниками отец и сын, братья. К своей должности советника следовало относиться внимательно, нельзя было самовольно передавать свои полномочия, даже право говорить от своего имени в магистрате.

Магистрат считался высшей и принудительной властью по отношению к горожанам, а особенно к городским служащим. Неподчинение распоряжениям магистрата считалось должностным проступком и штрафовалось. Дополнительным наказанием могло быть полное отстранение от службы городу.

Исполнением решений Совета занимались двое бургомистров, которые за свою службу получали жалованье и, кроме того, обладали некоторыми привилегиями. Магистрат образовывал и высший городской суд (какие-то дела традиционно могли решаться на уровне гильдейского или цехового самоуправления) в составе двух советников. Большинство дел разбиралось судьей единолично. Решение высшего городского суда считалось окончательным и пересмотру не подлежало. С XIV в. стало возможным апеллировать к городскому магистрату, который тем самым как бы стал и высшей судебной инстанцией. Магистрат «материнского» города (Любек или Магдебург, в других землях — Кельн и т. д.) был высшей судебной инстанцией для городов «своего права», даже если они на деле находились почти в других государствах.

Городским правом были установлены и особые судебно-нотариальные полномочия магистрата. Все сделки с недвижимостью (договоры, иные передачи, наследование и т. п.) должны были регистрироваться в магистрате. Там хранили и вели различные городские книги, которые были свидетельствами прав на имущество и удостоверения самых разных юридических фактов: наследственные, долговые, гражданских записей. В кельнском городском праве существовали специальные регистрационные книги хранения — сундучные.

Статус горожанина был особо урегулирован в праве. Он отличался от жителя города вообще, тем более от приезжего. Только горожанин мог пользоваться городским правом, при наличии соответствующих цензов — иметь право избирать и быть избранным в городские органы управления. Согласно Любекскому праву, поселение в городе было свободным. Но также неограниченным и свободным было право полноправных горожан возражать против поселения чужака. Чужаку давался как бы испытательный срок — 3 месяца. После этого он считался уже признанным горожанином, пользовался покровительством городского права. Феодальное право не только Германии, но и Франции, Италии и других европейских стран признавало укоренение в городе как основание для разрыва феодально-ленных отношений и даже прекращения феодально-крепостной зависимости: «Городской воздух делает человека свободным».

Свободный статус горожанина вовсе не подразумевал неограниченной правовой свободы. Город контролировал своего сочлена и пользовался в его отношении принудительными правами, в известной степени сходными с сеньориальными. Горожанин обязан был защищать свой город, в том числе безвозмездно предоставлять материальные средства для его защиты. Гражданину запрещалось идти в поход куда-либо вне города без разрешения магистрата. На гражданина налагались и некоторые имущественные ограничения: нельзя было передавать по наследству чужаку (негорожанину) семейную родовую собственность. Эти нормы в свое время были направлены против наследственных прав бывших феодальных сеньоров городских жителей. А позднее превратили самый город в подобие «коллективного сеньора» в отношении горожан, наделив правом наследовать выморочное имущество.

На горожан налагались обязанности соблюдать внутригородской общественный и, до известной степени, строительный и экологический порядок. Так, запрещалось застраивать улицы и проезды, выбрасывать прямо перед домом отбросы, если не имелось в виду тотчас их вывезти. Строительство частных домов было подчинено правилам в отношении «красной линии» фасадов и даже общего их вида. В некоторых городах налагались ограничения в этажности (обычно в связи с каким-либо особым ориентиром: ратушей, городским собором и т. д.).

Город располагал общегородским имуществом, которое не считалось совместной собственностью горожан. Отдельный горожанин не имел даже идеальной долевой собственности в этом имуществе. Распоряжался им магистрат, давая периодические отчеты в использовании доходов.

Городской уклад жизни, преимущественные занятия в сферах торговли, финансов, ремесленного производства только частично повлияли на особенности регулирования имущественных отношений в городском праве. В своих основах это право было традиционно феодально-сословным. Институтов, гарантировавших бы индивидуальную правовую свободу в сфере предпринимательства или коммерции, в нем практически не было.

В вещном праве принципиально важным было разделение имуществ на родовые (семейные, полученные по наследству) и благоприобретенные. К благоприобретенным в любом случае относились и деньги. Деньгами и благоприобретенным имуществом мог распоряжаться каждый полноправный собственник неограниченно (обычно таковым считался глава семьи). Семейно-родовое имущество, в том числе городской дом, считалось, должно переходить строго по наследству — к детям. Дети горожанина были наиболее законными и полноправными его наследниками во всех отношениях. При наличии детей в семье ограничивались взаимные дарения супругов. Вообще распоряжение родовым имуществом и приданым, принесенным в дом женой, было обставлено значительными ограничениями. Хотя таких родовых прав, как выкуп и т. п., подобных чисто феодальным имущественным отношениям, в городском праве не предусматривалось.

Городское право сформировало собственную, до известной степени отличную от правил канонического права, господствовавших в этом отношении в средневековье, традицию завещательных прав. Завещание могло делаться при соблюдении еще более неформальных процедур, чем то признавалось церковными обновлениями (в отход от жестких канонов римского права). Завещательное распоряжение считалось действительным, если было сделано устно и в присутствии всего двух свидетелей. Требовалось только «быть в полном сознании» и «в здравом состоянии». Признавались наследственные отказы какой-то вещи или части имущества (легаты). Таким путем могло быть обеспечено выполнение особых, не вписывавшихся в общую традицию завещательных распоряжений умершего горожанина.

Договорное право оставалось в основном на уровне рецепированной традиции римского права, хотя присущих классическому римскому праву жестких ограничений на содержание того или иного контракта не было. Видоизменился договор ссуды — теперь под ним понимался и чисто денежный заем (т. е. исчезли древние различия между займом и ссудой). Более детализированным стал договор найма. Городское право включило точные правила о дополнительных обязанностях нанимателя недвижимости. При этом различались условия найма жилого помещения и, условно, производственного: за первое следовало платить за полгода вперед, за нанятый «погребок» — только за четверть года. Различным, более выгодным для продавца было положение сторон при договоре купли-продажи. Объектом продажи признавались самые разнообразные вещи: можно было продавать и наследство, и предполагаемую ренту, даже основанную на феодальных правах.

Суровыми были требования городского права в отношении должников. Обязательства денежного характера должны были истребоваться абсолютно: не могущий отдать долг подвергался штрафу, аресту и конфискации имущества. Удовлетворение нескольких кредиторов осуществлялось путем особого конкурсного процесса распоряжения имуществом банкрота (беглого должника и т. п.), детально отрегламентированного городским правом. Кредитор сохранял право, подобно древней римской процедуре, посадить должника в «яму», на хлеб и воду, физически принуждая его отдать долг. Однако в отношении обременения наследства долгами и охраняя права полноправных горожан, было выработано своеобразное правило о том, что сын не отвечает по долгам отца при приеме наследства, если его «не поставили в известность об этом долге, как то требуется по закону».

Широкое распространение получил залог как способ обеспечения обязательств и, специфически, как гарантия взятых торговых ссуд. Причем в этих целях (что характерно для позднесредневекового права) можно было использовать и приданое жены.

Городское право полностью признавало существование коммерческих корпораций как самостоятельных субъектов правовых отношений. Однако создавать общества могли лишь привилегированные лица: по Любекскому праву — члены Ганзейского союза. Торговые корпорации внутри семьи (между братьями и сестрами и т. п.) не должны были нарушать наследственных и других имущественных прав родственников.

В отношении возможной ответственности за причинение ущерба городское право сохраняло древние римские правила (даже соответствующий раздел кодекса назывался «Закон Аквилия»). Было только прямо отмечено, что личные оскорбления, нанесенные на площади или в подобном месте, дают право на взыскание максимально возможного штрафа.

Уголовные постановления отличались, пожалуй, даже несколько большей жесткостью, чем то было в средневековом земском германском праве. Практически не признавались различия между умышленно и неумышленно совершенным. Оценка преступления производилась в главном по тому, что сделано и какова степень общественной опасности — безразлично, в прямом смысле или в переносном (т. е. пагубном для ценностей морали и городского общежития). По-видимому, теснота городской жизни, большая взаимозависимость горожан, жизненная необходимость строже придерживаться некоего минимума взаимоотношений и коммерческой честности стали предпосылками своеобразия уголовных санкций в городском праве. От ответственности однозначно освобождались только дети в возрасте до 12 лет — их надлежало наказывать родителям.

Уголовный закон сохранял возможность даже общественной саморасправы с преступником в случае явных и злостных преступлений: поджога, открытого убийства (подобно обыкновению, принятому в городах Северной Италии). Смертная казнь также применялась широко и в самых разнообразных видах: сожжение, повешение, самым распространенным было отсечение головы мечом. Она назначалась за колдовство, убийство, нападение на дом, повлекшее смертельный исход у хозяев, изнасилование. Наравне с объективно опасными преступлениями высшей мерой наказания охранялся установленный нравственный порядок: за двоеженство также полагалось отсечение головы. Применяли членовредительские наказания — главным образе за тяжкие телесные повреждения. Причем здесь как бы возрождался принцип символического талиона древности: за нанесение ран, увечий полагалось отсечь руку. В менее тяжких преступлениях наказание налагалось по привычному древнегерманскому праву правилу композиции — штрафа, который выплачивался строго самому потерпевшему.

Особому преследованию подвергалась кража. Охрана любого — как движимого, так и недвижимого — имущества составляла очевидную необходимость всего строя городской жизни. В отличие от феодального земского уклада и правовой культуры, городской житель в большей степени был связан со своим движимым добром, с богатством в реальном воплощении. Борьба с любыми посягательствами на имущество стала поэтому особой чертой городско права. В праве различались мелкая (на сумму менее 5 золотых гульденов) кража и значительная. За любую значительную кражу полагалось повесить вора. За мелкую — судья мог назначить наказание по своему усмотрению, в зависимости от личности или иных обстоятельств. Безусловно отягчающим обстоятельством считалась кража на пожаре. Борьба с ворами представлялась делом общественного интереса: в законах Любека специально предусматривалось вознаграждение — до 1/3 от стоимости украденного — тому, кто схватит вора или грабителя.

К тяжелым последствиям и, соответственно, наказаниям вели разного рода нарушения правил торгового оборота и коммерции. Регулирование этой правовой сферы составляло еще одну отличительную черту всего городского права. Продажа фальшивых товаров влекла безусловную их конфискацию и сожжение. Преследовались нарушения таможенных правил, рыночной торговли, установленных порядков пользования весами, мерами. Применявшиеся в торговле весы и меры должны были быть зарегистрированы в магистрате и, соответственно, помечены клеймом. Каждый торговец обязан был иметь строго собственные меру и вес и отвечал за них персонально. Даже временная передача другому своих торговых принадлежностей считалась проступком. Еще более строгим правилам подчинялось монетное дело в городах. Города, как правило, чеканили собственную монету или в качестве привилегии от сеньора, или как знак собственной самостоятельности. В обоих случаях городские законы содержали строгий перечень обязанностей денежных мастеров и даже правила о порядке обращения монеты в городах.

При всем сходстве с современным ему феодальным правом городское отличалось целым рядом важных особенностей. Оставаясь вполне сословным, городское было почти полностью светским правом, свободным от влияния канонического. Это в наибольшей степени проявилось в германском городском праве позднего средневековья, когда в одном городе зачастую сосуществовали протестантские и католические городские общины. Городское право с самого своего возникновения было исключительно писаным правом, зафиксированным в записях судебных решений или даже особо систематизированных кодексах. При этом эти кодификации складывались по собственной системе, создавая особую, отличную от римской кодификационную традицию. Взаимосвязь правил городского права с учреждениями городского самоуправления и общим статусом города и горожан (причем применительно к каждому отдельному городу) придавала этому праву своего рода конституционный характер — не только охраняя правопорядок и его стабильность, но и формируя в праве главные черты городского юридического быта.

Церковь в эпоху Средневековья представляла практически независимую, автономно управляющуюся политическую и духовную организацию. В своей деятельности она руководствовалась собственными, для себя выработанными на базе библейских преданий и христианской традиции правилами, которые сложились в особую систему канонического права. В силу значимости христианских, правил для средневекового религиозного общества каноническое право обязывало своими требованиями не только священнослужителей и людей церкви, но и всех верующих, включая государственные и политические установления «христианских государств». Такое особое значение церковных правил опиралось на доктрину исключительной, «единоспасающей роли церкви». Ее разработал крупнейший политический и духовный мыслитель, один из отцов церкви св. Августин (IV в.). Согласно этой доктрине, ставшей официальным учением католической западной церкви, «земному граду» — миру (порождению дьявола и зла) противостоит «град Божий», или небесное государство (Civitas Dei). Увязший в земной жизни и грехах человек не может преодолеть соблазнов и цепей «земного государства» по пути ко «граду Божьему» без посредствующей роли Церкви. Для выполнения этой великой миссии Церковь изначально наделена не только правами духовного научения, но принуждения, обязанностью «искоренять греховность дел и помыслов» в верующих.

В первые века христианства, даже когда оно стало официальной религией Римской империи (равно Западной и Восточной), вся организация церкви сводилась к самоуправлению духовных общин. С III в. руководители духовных общин и объединений этих общин (епископы) стали постоянными, профессиональными церковнослужителями. Так начал формироваться клир — совокупность наделенных особыми религиозными и священными правами служителей церкви. Права эти приобретались в результате священных обрядов, признанных таинством. В свою очередь, они давали основание самим совершать богослужения и исполнять обряды и таинства по отношению к мирянам. Позднее, исходя из доктрины о самоопределении Церкви как совершеннейшего и вполне свободного общества, сложилось представление о неравенстве рамках ее: клир первенствует над мирянами и принуждает их в вере.

Основной фигурой церковной организации был епископ, возглавлявший округ из нескольких общин. Епископу принадлежала и религиозная, и судебная власть; он же был вправе истолковывать вопросы Писания и церковных обрядов. В древнехристианской церкви епископов избирали или признавали в качестве таковых прославившихся божественными делами. В V в. в восточной римской церкви возникли более крупные объединения — патриархии и митрополии; последние распространились и на Западе. Одним из почетнейших и древнейших епископских мест был Рим — местопребывание, по преданию, св. Петра. С конца IV — начала V в. римские епископы закрепили за собой право на особый статус главы всей церкви — папы.

Особая роль папы в западной католической церкви проистекала из признания его не просто вышестоящим из епископов, но наместником самого Бога, обладавшим равно и светской, и церковной властью. С основанием в VIII в. Папского государства с центром в Риме (см. § 23) власть папы обрела вполне государственно-политический характер. Эта власть опиралась на обширные земельные владения католической церкви, внутри которых сложилась собственная феодально-ленная структура, где папа был как бы и верховным сеньором. С 1059 г. утвердился строгий порядок избрания очередного папы (выбирался он пожизненно) — коллегией (конклавом) из 70 особо почетных епископов — кардиналов (от cardo — особый воротник на одеянии). Для управления церковными делами и пропаганды вероучения под началом папы сформировалась конгрегация (формальная организация установлена в 1560 г.). Кроме этого, для управления Папским государством существовала собственная администрация. Со временем все управление сосредоточилось в особом предместье Рима — Ватикане. К XV–XVI вв. он стал истинным религиозным, политическим и культурным центром католического мира. В нем были собраны (еще со времен римского императора Константина) многочисленные священные реликвии раннего христианства. Помимо кардиналов и епископов, руководство делами церкви на местах, в других государствах вручалось особым папским посланцам — нунциям.

Огромную роль в управлении церковью приобрели соборы — съезды епископов. На них решались вопросы вероучения, установления таинств и обрядов, осуждения отклонений от веры. На первые восемь соборов (IV–VIII вв.) собирались представители всех христианских церквей. В IX в. началось догматическое и административное обособление восточной (греческой) церкви, завершившееся к середине XI в. С этого времени римская католическая церковь объединяла только западно- и центральноевропейские государства. Раскол произошел в том числе и из-за непризнания восточной верховенства римских пап. Последующие соборы (с 1123 г. они стали регулярными) считались вселенскими только в рамках западно-католической церкви. Еще одним отличием было то, что постановления соборов были необязательными для папы. Собирались и местные соборы церкви одного какого-то государства.

Особое значение в организации католической церкви имели монастыри, которые возглавлялись аббатами и пользовались автономией в суде и управлении. В 529 г. основанный монахом Бенедиктом монастырь в Италии положил начало новой форме внутрицерковного объединения — монашеским орденам (первым был орден бенедиктинцев, затем францисканцев, доминиканцев). В связи с начавшимся в XI в. движением крестовых походов возникли духовно-рыцарские ордена — особые военно-политические объединения одновременно и духовного, и светского характера. Возглавлял орден магистр, под началом которого был капитул орденских старшин. Самыми известными стали ордена Тамплиеров (разгромленный в начале XIV в. французскими королями), Тевтонский (сформировавший в Прибалтике целое собственное государство), Иоаннитов и др. Внутрицерковные объединения католической церкви пользовались самоуправлением. Но для всех ступеней иерархии и всех без исключения учреждений западной католической церкви было непременным признание верховного авторитета римского папы.

Вторым, наряду с признанием папского авторитета, объединяющим элементом для католической иерархии было признание единства и незыблемости правил канонического права. Однако само содержание канонического права было сформировано исторически и далеко не одновременно ранней церковной организации и иерархии.

Первоначальные источники канонического права западной церкви были теми же, что и для церкви восточной, греческой. Они были едины для всех содержательных канонов христианства. Отправным считалось (1) Священное писание, включая Ветхий и Новый заветы с теми изъятиями, которые были установлены католическим богословием. Следующим по времени возникновения были (2) произведения отцов церкви — Василия Великого, Григория Богослова, св. Августина. Их трудами было дано равноапостольское истолкование Евангелия и богословской доктрины Писания, установлены основные обряды и догматы церкви, правила исполнения священнической и епископской должности, критерии церковных таинств, в т. ч. брака, и расписаны главнейшие нарушения церковных правил — от малых до вероотступничества и впадения в ересь. Сходное значение имели (3) постановления церковных соборов. Ими были установлены важнейшие правила в вероучении, оценке еретических учений и отступлений от церковного канона. Традиционным источником, особенно благодаря византийскому использованию, было (4) римское право, особенно христианской эпохи. Созданные на основе позднего римского права кодексы были прямо заимствованы в практике церковных судов.

Все первоначальные источники канонического права, за исключением римского права, в равной степени были и богословскими, и литературными, и только исходя из этого — общеправовыми. Началом собственно юридического канонического права стали (5) Апостольские конституции — сборник правил, приписанных первым апостолам, составленный в IV в. Сборник включил сначала 50, затем 85 правил, относившихся к самым разным сферам церковной жизни и юридического рассмотрения церковных вопросов. Хотя после разделения церквей этот сборник стал рассматриваться как апокриф западной католической церковью.

Разделение церквей вообще поставило исторический вопрос о собственном католическом каноническом праве. Многочисленные и тщательно разработанные церковно-государственные кодексы и законы восточной церкви (см. § 43) не могли официально применяться католиками. На важное место в западной церкви вышли издаваемые папами постановления — декреталии. Первые декреталии появились в IV в. Позднее они стали приобретать все более правовой характер, устанавливая правила внутрицерковной жизни, обязанности мирян и церковнослужителей.

В VIII в. в империи Каролингов появился первый опыт систематизации церковного права западной церкви — Codex canonum Ecclesiae romani. Его составление приписано римскому монаху Дионисию Малому (VI в.). Свод Дионисия включил собрания апостольских постановлений и соборов, а также избранные декреталии римских пап, начиная с папы Сириция (конец IV в.). При Каролингах Дионисиеву собранию было придано официальное значение (774).

Большое значение для систематизации и разработки канонического права имели собрания документов, подготовленные видным испанским философом, епископом Исидором (VII в.). В его Collectio были обобщены важнейшие постановления церковных соборов, исторические материалы о церковном праве. С именем Исидора связано и еще одно собрание, как позднее выяснилось, фальсифицированных декреталиев и указов римских императоров, якобы даровавших церкви совершенно особые права и привилегии. Особое место заняли мифические декреты римского императора Константина о принудительном характере церковного суда для мирян и о вручении вообще мирской власти западной церкви над западными странами — т. н. Константинов дар (подложность его была разоблачена итальянским гуманистом Лоренцо Валлой в XV в., а окончательно — швейцарским юристом Д. Блонделем в 1628 г.). Однако в Средние века псевдо-Исидорово собрание считалось действительным и было важнейшим правовым источником.

В XII в. под влиянием возрожденной традиции римского права итальянский монах Грациан предпринял новаторскую кодификацию канонического права. Его собрание (точнее, компиляция) состояло преимущественно из правил, данных отцами церкви, и, главное, из папских декреталий. Свод (или Декрет Грациана, около 1140 г.) разделялся на 3 части. В первой устанавливались исторические права церкви и его субъекты, во второй — «36 причин начала церковного суда» (т. е. права епископов и правила юрисдикции), в третьей — нормы о свободе церкви, браке, литургических обрядах. Декрет Грациана получил официальное признание папского престола.

На основе Грацианова Свода возникла собственная церковная школа систематизаторов права — канонистов. В конце XII в. Бернард из Павии дополнил Декрет еще одним сборником декреталиев. Он был составлен уже по собственной, выработанной на основе только канонического права схеме: Judex, Judicium, clerus, connubia, crimen (судьи, судопроизводство, церковнослужители, браки, преступление). В дальнейшем эта схема систематизации, выделившая самые особенности содержания канонического права, стала как бы официальной. В XIII в. по такой же схеме были систематизированы декреталии папы Григория IX, с именем и деятельностью которого была связана целая «папская революция» в отношениях церкви и государств в Западной Европе. Следующим дополнением к своду источников канонического права стали систематизации декреталиев папы Бонифация VIII (начало XIV в.) и Клементия V (после 1317 г.) под названием Клементины. Около 1500 г. было сделано еще одно дополнение к Декрету Грациана: собрание декреталиев начиная с папы Иоанна XXII — Extravagantae. Все дополнения вместе с Декретом Грациана получили официальное признание как единый свод церковного, канонического права. С 1583 г. эта кодификация и получила такое наименование — Corpus juris canonici (годом ранее было осуществлено первое печатное издание Свода).

Свод канонического права, как он сложился к XVI в., стал единственным разрешенным к применению в церковных делах и церковной юстиции источником норм канонического права. Его значение приравнивалось к основополагающим богословским доктринам церкви. Отрицание значимости папских декреталиев и Свода канонического права было важнейшим актом религиозной борьбы с католицизмом, начавшейся в эпоху Реформации (в 1517 г., выступив с открытым протестом против папской власти, Мартин Лютер бросил в костер виттенбергской живодерни вместе с папской буллой и Свод канонического права, что произвело неизмеримо больший эффект на церковные круги). Но для католической церкви составленный в XII–XVI вв. Свод сохранил свое значение на столетия (обновленная редакция Свода была дана лишь в 1917 г.).

Юрисдикция церкви в отношении своих сочленов и тем более в отношении мирян вовсе не вытекала из Писания и богословских догматов. Ее возникновение было историческим. Связано оно было, во-первых, со стремлением государственной власти опереться на церковь в государственных делах, во-вторых, с борьбой церкви за собственные привилегии в государствах.

Еще в конце IV в. законом римских императоров Аркадия и Гонория за христианскими епископами была признана роль арбитров в делах, касавшихся церкви, либо таких, где затрагивались нематериальные, моральные стороны межчеловеческих отношений. Тем самым предполагалось сделать церковь реальной участницей государственного суда и управления. Дела церковно- и священнослужителей между собою после обособления клира как бы незаметно составили внутреннюю прерогативу церковной организации. Собором в Агде (506) было прямо запрещено духовным лицам звать других в светские суды (т. е. подавать в них иски и жалобы). В 614 г. Парижский поместный собор утвердил полный судебный иммунитет священнослужителей, запретив любое светское вмешательство в дела священников. И даже в случае тяжб между церковными и светскими властями, между светскими и духовными лицами преимущество юрисдикции было на стороне епископского суда. В этом состояла одна из важнейших сословных привилегий духовенства.

С утверждением феодальных отношений церкви, монастыри, епископы приобрели все полномочия сеньориального суда в отношении вассалов, подвластного населения, зависимых сословий. Из этого источника стала брать начало все большая власть церковных судов в отношении самого разного рода дел и различных слоев недуховных лиц.

Суды канонического права основывались на более сложной судебной процедуре, чем обычные феодальные суды. Отличия в особенности проявились к XII в., когда в каноническом праве стали заметны традиции римского права, переработанные и обновленные соответственно новым церковным требованиям. К основным судопроизводственным порядкам варварских времен и феодального суда церковь относилась неприязненно. В 1215 г. Четвертым Латеранским собором было запрещено священнослужителям принимать участие в судебных испытаниях — ордалиях; тем самым это привычное средство отыскания «Божьей истины» ставилось как бы вне церковного закона. Настойчиво церковь преследовала судебные поединки.

В церковных делах безусловное предпочтение отдавалось чисто письменной процедуре. И подача жалобы, и возражения ответчика должны были быть обязательно письменными. Стороны задавали друг другу вопросы в ходе слушания по письменным запискам. Решение суда также фиксировалось. Обязательно записанными были показания свидетелей — под присягой и под угрозой кары за лжесвидетельство. Согласно процедуре канонического права, стороны могли иметь представителей (advocati), которые приводили юридические аргументы, давали ссылки на источники права в помощь тяжущимся.

Строгий формализм в судебной процедуре был взаимосвязан с вообще новым подходом канонического права к смыслу судопроизводства. Суд должен был не установить правоту одной стороны и осудить другую, суд должен был выяснить истину по делу, может быть, даже в частичное или полное нарушение интересов того, кто возбудил обвинение или жалобу. Судье полагалось самому допрашивать стороны по собственному разуму и совести, ему полагалось быть внутренне убежденным в обоснованности и справедливости (в том числе с точки зрения канонических догматов) своего решения по делу. Судья должен был выяснять не только материальные обстоятельства дела, но и разного рода мотивы — иногда и «то, что грешник сам, может быть, не знает или из стыда желает скрыть». Это привело, в свою очередь, канонические суды к очень жесткому отношению к доказательствам. Были разработаны некоторые правила разграничения доказательств (не относящихся к делу, неясных или неопределенных, свидетельствующих то, что порождает неясность, противоречащих природе и потому бесполезных). Излишне формальные и жесткие требования к природе доказательств были затруднением в возбуждении уголовных преследований. А убеждение в изначальной греховности любого сочлена мирской жизни и его сопротивление покаянию (одна из основ церковной богословской доктрины) подтолкнули каноническое право и судопроизводство к преувеличенной значимости собственного признания обвиняемого. Это существенно перестроило инквизицийонное судопроизводство.

По решению IV Латеранского собора в особые обязанности церковных властей впредь входила борьба с проявлениями разного рода ереси. Даже против просто подозреваемых в ереси или сочувствии ей, если те не смогут доказать своей невиновности и опровергнуть обвинений, следовало возбуждать преследования. В этих условиях церковные суды должны носить особый инквизиционный характер, исходить из презумпции виновности и греховности обвиняемых. Преследование еретиков поручалось монахам доминиканского, а затем других орденов (1233). Для этого учреждались особые должности церковных судей — инквизиторов. Инквизиторы были вскоре признаны неподсудными обычному церковному суду, получили право на личное обращение к папе, поставлены вне всякого административного контроля епископов. В 1252 г. папа Иннокентий IV одобрил создание инквизиционных трибуналов из 12 судей во главе с епископом. В следствии и судебном исследовании доказательств инквизиторам разрешалось применять пытки. В уголовных делах собственное признание (особенно в вопросах обвинений в ереси, а при желании под таковое могли быть притянуты любые расхождения с церковными правилами) стало основным видом доказательства, свидетельствующим и о правоте выводов суда, и об очищающем греховную душу раскаянии преступника. Это надолго деформировало судопроизводство в канонических судах в случае наиболее важных обвинений и преследований.

Церковная судебная процедура оказала значительное влияние и на светские суды в Европе. Излишне жесткое и своеобразное отношение канонического права к процессуальным доказательствам стало, однако, причиной для распространения в юстиции излишнего затягивания разбора дел, начала практики многомесячных и многолетних тяжб.

Совершенно особой по значимости областью канонического права было регулирование брачно-семейных отношений. Христианскими канонами были заложены принципы всех семейных отношений христианского мира, включая и чисто юридические стороны. Поэтому каноническое право не просто оказало влияние на регулирование этой сферы. Долгие столетия во всех странах оно заменяло своими правилами национальное брачно-семейное право.

Брак в каноническом праве понимался и как соглашение между супругами (здесь проявилось прямое влияние позднего римского права), и как, главное, таинство священного содержания: «Брачный союз, посредством которого мужчина и женщина устанавливают между собой общность всей жизни, по самой природе своей направлен ко благу супругов и к порождению и воспитанию потомства» (Corpus juris canonici, art. 1055). То, что брак считался договором (contractus), предопределяло взаимные права и обязанности супругов. То, что он был таинством, предполагало его неотменимость; в результате брачного сожительства создавался особого рода кровно-родственный союз супругов, и разорвать его было не во власти людей.

Для заключения канонического брака важнейшим моментом считалось выражение взаимного согласия на брачный союз. Совершали брак сами брачующиеся (ими могли быть мужчины с 16 лет, женщины — с 14 лет). Все остальные рассматривались только как ассистенты — их могло и не быть. До XVI в. (до решений церковного Тридентского собора) присутствие священника на брачной церемонии не было обязательным, его мог заменять и мирянин. Бракосочетание могло быть и тайным. Возможность заключения брака без священника и только при свидетелях сохранилась в исключительных случаях и в дальнейшем.

Из этого главного принципа — взаимное согласие порождает брак — вытекали все остальные существенные элементы брачного права. Поэтому в особенности детально были отрегулированы юридические аспекты проявления согласия. Вступать в брак могли все, кому это не было воспрещено. О предстоящем заключении брака проводилось оглашение, с тем чтобы выявить возможные препятствия. Среди таких были импотенция, состояние в другом браке, состояние в сане священника или под обетом целомудрия, кровное родство будущих супругов. Дискредитировало брак заключение его в результате убийства будущим супругом предыдущего, путем похищения, состояние свойства или нарушение публичной благопристойности (чрезмерная разница в возрасте или иное). В отличие от греческого церковного права не считалось препятствием состояние духовного родства между супругами. Счет родства в качестве препятствия для вступления в брак велся по римской традиции. Все это были условия непререкаемые, отменить значение лишь некоторых мог только лично папа.

Признание брачного союза, с другой стороны, договором обусловило утверждение в каноническом праве своеобразных принципов, способных дискредитировать этот договор после заключения. Следуя теории обмана в договоре (сродни римскому dolus), право допустило такими условиями психическую неспособность, ошибки в личности супруга. Мотивом расторжения незавершенного брака могла быть и ошибка в сословном положении будущего супруга (если это было существенно важным при заключении обещания и если брачное обещание давалось заочно или представителем: например, для коронованных или знатных особ).

Исключительное внимание к согласию в заключении брака определило и то, что каноническое право не признавало т. н. фактические браки. Ни взаимное сожительство, ни любовь, ни наличие детей не создавали полноценного брачного союза, если не было на то выраженного согласия. Это исключало, с одной стороны, возможность принуждения к браку, с другой — создавало институт внебрачных детей, не имевших определенного социального статуса. Впрочем, последующий брак родителей узаконивал этих детей.

Согласно жестким каноническим правилам, развод не допускался. Браки расторгались только смертью или по условиям неполноценности: незавершенные браки (т. е. до взаимного сожительства) — по причинам, дискредитирующим брак, или со ссылкой на т. н. правило апостола Павла (брак с нехристианином, отказавшимся креститься). В случае невозможности взаимного сожительства, вследствие прелюбодеяния супруга, из-за опасения, что продолжение брачного союза будет опасно для духовного здоровья супруга и т. п., право допускало разлучение супругов («отлучение от стола и ложа»). Оно могло быть временным или постоянным и по желанию супруга могло быть прекращено.

Вообще права и обязанности супругов стояли под защитой церкви. В случае всяких сомнений брак предполагался реальным и действительным, исходя из общего правила, что «брак находится под покровительством права».

Каноническое право оказало большое влияние на формирование и развитие других правовых систем в Европе. Под его воздействием распространился принцип все большей свободы завещаний в наследственном праве, появился специальный институт исполнителя воли завещателя — душеприказчика. Получили безусловный приоритет собственнические права сравнительно с правом владения, в котором был какой-то изначальный порок, пусть даже истекли все возможные сроки давности. В договорное право вошли кредитные сделки, было найдено правовое место для регламентированного ростовщичества. Сложившееся к XII в. jus canonicum стало своеобразным, но и еще одним (наряду с римским правом) общеевропейским по значимости источником формирования новых национальных правовых систем.

Византийскому государству, выросшему из Восточной Римской империи (см. § 15), принадлежит особое место в истории. Единственное из крупных государств античности, Византия сформировалась на основе развитой и во многих отношениях законченной государственности и правовой культуры и сохранила новую организацию в течение всего Средневековья. Византия стала особым политическим и культурным миром, где традиции античности соприкоснулись с не менее влиятельным наследием древневосточных и эллинистических монархий и где из этого взаимодействия развилась собственная государственная и правовая традиция. Эта традиция, в свою очередь, оказала определяющее влияние на становление и развитие государственности у югославянских и причерноморских народов. Охватив в эпоху своего расцвета под единой властью средиземноморские и ближневосточные народы, Византия стала историческим посредником в соприкосновении новых западных обществ феодальной эпохи с государствами и традициями Азии. Вместе с тем она послужила ареной прямой исторической конфронтации Запада и Востока, многое определившей в последующей мировой истории, ускорившей и закат самой империи.

Государственно-политическое обособление двух восточных областей Римской империи было связано с реформами императора Константина (нач. IV в.) и новым административным устройством. В итоге, после установления в империи условного двоевластия правителей-августов, две из четырех областей-префектур были подчинены своему императору (Восток и Иллирия). В 330 г. местом пребывания двора и армии восточного правителя был сделан древний город Византии на берегу Босфора — по имени новооснователя он получил имя Константинополь (по имени античного греческого города в эпоху Возрождения Восточная (Ромейская) империя получила название Византии).

Окончательное отделение Восточной империи пришлось на конец IV в. С восшествием на византийский престол императора Аркадия (395) западная и восточная части прежней римской державы больше политически не объединились. В то время как Западная Римская империя в V в. попала под власть кочевников и варварских племен, Византия упрочила свою независимость и самостоятельность. Были успешно отражены нашествия вандалов и остготов. Богатству и прочности империи способствовали более высокий уровень развития торговли, ремесел в греческих и малоазиатских владениях, особый характер сложившегося аграрного строя, где большее место заняло государственное и церковное землевладение. Прежний рабовладельческий уклад интенсивно преобразовывался в особый строй полугосударственного феодализма характерный именно для Византии (см. § 42).

В IV–V вв. Византия практически без изменений сохраняла унаследованную от Римской империи государственную и административную организацию. Видоизменялся только военный строй: важнейшее место заняли располагавшиеся по пограничным областям империи отряды-племена кочевников и славян, с которыми устанавливались особого рода союзы под условием несения военной службы. Это определило в дальнейшем особую организацию местного и военно-финансового управления. Своего расцвета и наибольшего могущества Византия достигла в правление императора Юстиниана (527–565). Были осуществлены обширные внешние завоевания, под властью Восточной империи оказались Палестина, Египет, северное побережье Африки, Италия, юг Испании. Средиземное море стало. внутренним морем империи. При Юстиниане были проведены важные правовые и административные реформы, в которых стала обрисовываться новая организация государства. Особое место в государстве заняла греческо-православная церковь, подчинившаяся императору и с этого времени все более отдалявшаяся от западной.

Ко второй половине VII в. Византия пришла в период упадка. Большая часть ее владений на Ближнем Востоке и в Малой Азии были завоеваны сначала персами, затем арабами. Империя стала преимущественно греко-славянским государством. Менялась и социальная организация византийского общества: основной экономической и военной силой стали подвластные только государству крестьяне. Коренным образом переменился военный строй империи, а с ним отмерла вся прежняя римская провинциальная административная организация. Некоторое усиление централизованной власти и организующей роли государства произошло в правление императоров Исаврийской династии (717–802). На основе изымания церковных земель под знаком провозглашенного иконоборчества стала формироваться новая система военно-служилого землевладения (родственного западному феодализму) и в целом государственного феодализма.

В правление императоров Македонской династии (867-1056) внутреннее и внешнеполитическое положение Византии поначалу стабилизировалось. Были вновь завоеваны области югославянских протогосударств, Южная Италия. Государственная организация приобрела новый облик военно-бюрократической империи с безусловной властью императора и разветвленнейшим административно-бюрократическим аппаратом. К Х в. в рамках государственного феодализма сложилось крупное служилое землевладение военной знати. Стремление к феодальной самостоятельности знати вызвало в империи волну междуусобиц, а затем и явный военный и политический кризис. Владения Византии в Малой Азии и в Италии сократились. Империя стала испытывать новое мощное давление со стороны новых западных государств, а главное — со стороны римских пап. Императоры новой династии Комнинов (1081–1204), ведя постоянную борьбу с еретическими и народными движениями внутри империи, постепенно потеряли почти все прежние византийские владения. В начале XIII в. под ударами рыцарей-крестоносцев, спровоцированных на это Германской империей и папами, Византия вместе со своей столицей Константинополем пала и временно прекратила свое существование в качестве отдельного государства.

Византийская монархия стала новым историческим этапом в развитии форм монархической государственности вообще — по сравнению и с эллинистической, и с римской монархией. Император не просто возглавлял государство, его фигура и власть стояли в центре всех властных и административных отношений, включая социально-хозяйственный уклад и религиозную жизнь.

Правитель империи обладал особым личным и политическим статусом. Это подчеркивалось особой титулатурой, знаками достоинства, почти священным характером власти. С IV в. императоры стали применять к себе греческий титул василевса («царствующего»), с VII в. он считался уже официальным. К XIII в. прибавилось обозначение правителя как «автократора ромеев» (самодержца). Наряду с царской диадемой, мантией и особыми сапогами (взятыми от римлян) византийские монархи стали отличать себя особой короной, перенятой в IV в. от персов. Воспринята была и процедура коронации нового правителя: вначале ее совершал префект претория, с V в. — константинопольский патриарх. Коронация не считалась необходимым конституционным требованием для признания власти монарха, чтобы не ставить его в зависимость от церковных властей.

В период зрелой империи закрепилось признание богоустановленности власти василевса: «Моя императорская власть была свыше поставлена… Десница Господа возложила на меня власть» (Феодор Ласкарь. «Силенциум»). Это в особенности должно было выделить абсолютную безответственность и самовластность василевса. Византийские правители изначально считали несуществующими какие-либо политические или правовые ограничения их статуса, подобно римскому lex de imperium. Император считался стоящим вне закона и выше него: «Бог подчинил императору законы, посылая его людям как одушевленный закон» (Новеллы Юстиниана, 105, § 4).

Положение императора выражалось в совершенно особых, уже не чисто воинских почестях, которые было предписано ему оказывать, в особо торжественных процедурах и обрядах общения с ним, принятых при византийском дворе. Достоинство императора распространялось и на его семью. Императрица считалась как бы коллегой супруга, правительницей, и обладала также государственным статусом. Другие члены императорской фамилии составляли высшие ранги служилой иерархии.

Власть василевса была неограниченной во всех отношениях. Однако считалось, что в своем правлении и даже в законодательстве монарх должен придерживаться некоторых общих правил. При восшествии на престол василевсы приносили царственную присягу, в которой обязывались признавать правила Св. Писания, семи вселенских соборов, воздерживаться от смертной казни и калечащих наказаний в отношении подданных. Традиция римского права, переданная законодательством Юстиниана, также должна была уважаться. Нельзя было издавать специальных постановлений в нарушение всеобщих законов. За этим был даже специальный бюрократический контроль в виде правила множественного визирования. Власть должна была придерживаться некоторых правил политической этики, направленных к благу народа и государства: «Император есть законный господин, общее благо всех подданных, который не внемлет страстям ни в благодеянии, ни гневу в наказании. Он должен защищать и поддерживать прежде всех Священное писание, постановления семи соборов, затем права римские» (Эпанагога, исправ. по Прохирону. Тит. I). Закрепленные законодательно, эти правила создав вали особый режим объективной законности, присущий византийской монархии. Хотя влияние его на практику было более религиозно-моральным, этот режим был важной особенностью властной законодательной деятельности.

Верховенство власти монарха выражалось и в том, что василевс по собственному усмотрению определял наследника престола. Выверенной традиции престолонаследия в Византии не было ни юридически, ни фактически (особенно, учитывая, что из 107 правителей за историю империи только 42 умерли своей смертью). Наследник избирался царствующим императором — чаще из прямых потомков или родственников, но в принципе это не было обязательным. При своей жизни император передавал преемнику императорские права. Только с IX в. предпочтение стало оказываться сыновьям императора. Нередки были случаи раздела престола между несколькими соправителями; в Х в. таких случилось даже до пяти одновременно. Возможность самовольного прихода к власти, ссылаясь на мифическую волю предыдущего монарха, сделала дворцовую борьбу за престол важнейшим ослабляющим фактором византийской государственности.

Окончательное восшествие на престол сопровождалось провозглашением «согласия великого сената и народа Константинополя». Такая зависимость от согласия знати и городского патрициата была вполне реальной до IX в. Но и в дальнейшем при прерывании династий, внутренних смутах не раз нового василевса избирали из военачальников, родственников прежних монархов. Определяющую роль в избрании играла землевладельческая, а затем и бюрократическая знать, представленная сословием сенаторов. В период ранней империи немалое значение в провозглашении монархов имели и особые спортивно-политические партии горожан — димы. Политические объединения развились из сложившихся еще в римское время цирковых партий болельщиков, различавших себя по цветам возничих колесниц: левки (белые), венеты (синие), русии (красные), прасины (зеленые). Со временем значимыми стали только венеты и прасины, а другие примыкали к ним. Собираясь на стадионах, партии закрепили за собой права предъявлять требования василевсам, участвовать в решениях важных политических вопросов, в том числе в провозглашении императора. Разделение по партиям приобрело и социальную окраску: венеты объединяли преимущественно выходцев из греко-римской земельной аристократии, прасины — торгово-финансовое население столицы и крупнейших городов. Во главе димы избирался димарх. Для участия в охране столицы за объединениями признавалось право иметь вооруженную милицию (до 1–1,5 тыс. ополченцев), которая бывала важной силой во внутренних смутах и дворцовых переворотах. Различия партий дополнялись и приверженностью их к разным течениям внутри православия. До IX в. димы были реальными участниками государственно-политической жизни империи.

Василевс стоял во главе всей административной организации империи. Централизованное управление осуществлялось императорским дворцом, со временем специализировавшимся на разные ведомства.

Дворец в административном отношении в первые века воспроизводил центральное управление поздней Римской империи. Основную роль в нем играли четыре высших сановника: префект претория Востока, в ведении которого было общее управление и суд в провинциях, префект столицы, управлявший Константинополем, квестор дворца, руководивший подготовкой законодательства и осуществлявший юридический контроль за управлением (эту должность обычно занимал образованный юрист), магистр официя. Последний был наиболее влиятельным администратором, в его ведении были полиция, охрана дворца, почты и тайные службы, международные и дипломатические отношения. Магистр руководил 4 специализированными канцеляриями. Другим высшим сановником, ближайшим к особе императора, был препозит «священных покоев», надзиравший за служащими личных нужд императора и семьи, внутренней охраной, снабжением двора, за штатом евнухов, которые были в особом доверии при византийском дворе. Финансовыми делами империи руководили комит «священных щедрот» (управлял общегосударственными имуществами, пошлинами, сборами денежного характера) и комит частных дел (ведал личным имуществом императорской фамилии). Военными делами управляли в центре двое магистров армии.

Собрание высших должностных лиц дворца — консисторий — уже при Константине стало рассматриваться совещатеным органом при василевсе. Со временем за ним закрепилось название Государственного совета. Собирался совет только по воле монарха. Помимо обсуждения дел общеполитического, административного или юридического характера, в совете проходили приемы посольств, депутаций, здесь также слушались важнейшие уголовные и гражданские дела.

Особое административное и политическое значение имел сенат. Фактически это не было определенное учреждение, тем более с точно узаконенными полномочиями. Традиционно звания сенаторов (нескольких внутренних разрядов) принадлежали служилой знати, обладателям других почетных титулов, но также жаловались императором. Это было, по сути, высшее сословие империи (см. § 42). К IV в. сенаторов было до 2 тысяч. Им принадлежала важная роль в узаконении власти императоров, в одобрении принятых законов или других важных решений. Со временем сложилась практика узких и расширенных заседаний сената (в последнем случае должны были являться все имевшие это звание). К IX в. значение сената упало, у него были отняты полномочия вмешиваться в законодательство. Вместе с членами консистория сенаторы стали образовывать аморфный синклит, условно объединявший в некую административную общность высших сановников государства. Ссылка на то, что решение принято совместно с синклитом, стала показателем соблюдения некоей сословной законности в империи.

К IX в. система центральной дворцовой администрации видоизменилась. Появились новые службы и должностные лица, носившие чисто греческие названия. Изменилось и внутреннее содержание административных функций. Каждый управляющий, как правило, возглавил особое бюрократическое ведомство, получив звание логофета. Главной фигурой государственной администрации стал логофет дрома, в ведении которого были пути сообщений, телеграфная связь (световая), иностранные дела, текущее законодательство, полиция. Помимо него, были логофеты казначейства, военных дел, уделов, мануфактур. Командование сухопутной армией возлагалось на доместика, морским ведомством руководил друнгарий флота. Имуществами императора ведал хартуларий. В IX в. возникло специализированное ведомство государственного контроля — сакелларий, в задачи которого входил надзор за чиновниками и за финансовыми делами. Но права ведомства были малы.

Особо разветвленным был финансовый аппарат управления. Главное налоговое ведомство — геникон, — помимо установления налоговой политики, управляло некоторыми императорскими поместьями, ведало водоснабжением, рудниками. Кроме него, было несколько казначейств, каждое из которых ведало особым родом доходов и расходов (например, сакеллий — денежными, вестиарий — натуральными, но и чеканкой монеты). Каждое из казначейств хранило свои виды императорских имуществ, занималось своим родом государственных поставок. Взаимное переплетение полномочий, наделение ведомств еще и судебными правами создавало не только административную неразбериху, но и благодатную почву для гигантских, прославивших Византию, коррупции и злоупотреблений.

Расцвет чиновничьей бюрократии составил еще одну черту византийской государственной администрации. Уже в IV в. только в аппарате префектур насчитывалось свыше 10 тыс. профессиональных чиновников. Должности могли покупаться (в 535 г. была установлена точная такса за покупку). Законом вместе с тем чиновникам предписывалось «по-отечески» относиться к населению, требовательно относиться к исполнению государственных дел.

Новая, по сути сословная, административно-бюрократическая система установилась после преобразований конца IX — начала Х в. при василевсе Льве Мудром (886–912). Количество ведомств центральной администрации возросло до 60. Государственная служба стала как бы обозначением особого социального, сословного статуса, сопряженного с привилегиями. Доходы чиновников не облагались налогами, для них устанавливалась внутриведомственная юрисдикция (правда, наказывались даже за орфографические ошибки в документах), в случае общих преступлений к чиновникам не применялись тяжкие наказания. Вместе с тем чиновникам запрещалось заниматься промышленной и любой хозяйственной деятельностью.

Все государственные служащие были расписаны по своеобразной табели о рангах, где устанавливались три рода государственной службы (военная, придворная и гражданская) и до 60 рангов. Соответствующий ранг давал право на занятие того или другого бюрократического поста и был неразрывен с ним. Каждому рангу полагалась своя квота выплат (до 500 тыс. серебряных номисм) за должность. 18 высших рангов включали главнейших лиц императорской фамилии и придворных служащих. Военные ранги первенствовали перед гражданскими, даже весьма важными (так, логофет дрома числился в 7 ранге, а эпарх, правитель столицы, — в 18-м). Титулы давались пожизненно, но они не были наследственными. Борьба чиновников за сохранение рангов, титулов, за продвижение по служебной лестнице, за доходы по должности и около нее стали отравой административной системы Византии. К XI в., по замечанию современника, чиновничья «филия» (блат) стала политическим явлением, в государстве. Хотя законом Льва Мудрого и предписывалось несправедливого и невежественного судью подвергать конфискации имущества, позорящей стрижке и вечному проклятию, отторжение бюрократии от общественных нужд и интересов было повсеместным. Процветало взяточничество. Частичной мерой борьбы с этим явлением стало установление в XII в. чрезмерно большого жалованья для чиновников, что якобы должно было изменить цели их интересов.

Местное управление в Византийском государстве играло особо важную роль из-за обширности и разноэтничности империи. Оно было неразрывно с военной организацией и менялось в зависимости от того, какие черты она приобретала.

В IV–VI вв. византийская армия строилась по позднеримскому образцу и состояла из ополченцев, служивших по 20–25 лет, и частично из рекрутов по набору. Для облегчения набора армии было до 13 пограничных округов во главе с герцогами (duces) и распределение военачальников по отдельным областям империи. Территориальное деление государства также было унаследовано от Римской империи. Византия подразделялась на 2 префектуры во главе с префектами претория (Восток и Иллирия), затем на 7 диоцезов — округов во главе с викариями и наконец на более чем 50 провинций. Во главе гражданского управления провинции стоял презид, ведавший ранее всего сбором налогов, надзором за местной администрацией. Он же был и главным судьей в своей провинции. Военные власти были представлены собственными чинами. При Юстиниане провинции были укрупнены, усилено разделение военных и гражданских полномочий чиновников.

В VII–VIII вв. в империи совершился переход к новому военному строю, основанному на полуфеодальной по своей природе службе крестьян и людей других сословий за предоставленную им государством в пожизненное неотчуждаемое владение землю. Стратиоты получали разных размеров наделы (в 5 условных единиц для конной службы, в 4 — пешей, в 3 — службы на флоте). Для лучшей организации и прямого управления новым родом военнослужащих провинциальное устройство было заменено особыми округами — фемами. Первоначально фем было 3, затем до 29 (в сер. Х в.) и до 38 (в XI в.). Каждая фема должна была выставить от 4 до 10 тыс. воинов, главным образом легкой кавалерии. Со временем появились и тяжелые кавалеристы — катафракты, служба в которых была обязанностью с особого, подобного рыцарскому на западе надела. Стратиоты платили основной в империи поземельный налог, но были свободны от всех других натуральных и денежных повинностей. В фемах гражданская и военная власть были слиты воедино. Наместником был доместик фема. Хартуларий ведал интендантскими делами, чисто гражданскими — протонотарий. Во главе фема стоял военачальник — стратиг, а военный штаб был и органом общего управления. Одним из высших должностных лиц был и фемный судья. Фемы подразделялись на турмы во главе с турмархом, далее на наместничества и банды. В степях фемное устройство заменялось на особые области — тагмы.

В правление династии Комнинов фемное устройство пришло в упадок и перестало служить основой военной и административной организации. Возродилось оно к XI–XII вв. уже в чисто военном обличье, возглавлял новые фемы военачальник — дука.

Самостоятельную территориальную единицу представляла столица — Константинополь вместе с отнесенной к нему округой (до 100 миль). Столицей управлял особый чиновник — эпарх, — обладавший и военной, и гражданской, и судебной властью. Помимо прочего, на нем лежала ответственность за безопасность дворца и государственных учреждений, как и за весь т. н. внутренний город. Он ведал городским устройством, организацией ремесленных и торговых корпораций, рынками и морским делом, исполнял в широком смысле полицейские функции, в том числе начальствуя над стражей и специальными гвардейскими отрядами. В ранний период Византии некоторое время сохранялись также в качестве полупочетных должностей, связанных с организацией игр, празднеств, звания консулов и преторов в городах.

Города, особенно на побережье Малой Азии и в Иллирии, располагали значительным самоуправлением — каждый по своему традиционному образцу. К IX в. самоуправление было упразднено в связи с общим укреплением централизации, усилением автократии власти, а главное — возобладанием военных принципов в местном управлении, «как не соответствующее порядку вещей, при котором обо всем печется император».

Формально христианская церковь Запада и Востока считалась единой. Однако с распадом Западной Римской империи единство стало фиктивным. Обособлению способствовали не только исторические особенности восточной церкви в вопросах вероисповедания и богослужения, но и отличные от Запада отношения церкви с государственной властью.

Византийский император считался главой церкви в империи. Высшие церковные иерархи были как бы министрами священных дел и оязывались действовать во исполнение общегосударственных постановлений. За церковью признавались права самоуправления. Однако церковные соборы (высший орган церковной власти) в Византии собирались только по указу василевса. Он же утверждал постановления этих соборов и важные решения церковных властей. Император регулировал внутрицерковную жизнь, включая вопросы истолкования Священного писания и даже богослужения. В церковно-политическом отношении такое главенство стало принятым обозначать как цезарепапизм, слияние церковной и светской высшей власти при доминировании государства.

До IV в. особой иерархии церковных властей не существовало. Всеми делами общин или области управляли епископы. В восточной церкви епископы в особенности были заняты и ведением церковного хозяйства. Епископы городов, где традиционно проводились церковные соборы или частные церковные съезды, со временем получили особый статус митрополитов. В V–VI вв. митрополиты, опираясь на учение отцов церкви, стали как бы верховными церковными иерархами; на место избрания епископов пришло их постановление митрополитами. Наиболее почетные и уважаемые из иерархов назывались патриархами. Первоначально этот титул не имел особого значения. Позднее титул закрепился только для митрополитов Константинополя, Иерусалима, Антиохии и Александрии. За патриархами стали признаваться особые права, в том числе и по внутрицерковному управлению и взаимодействию с государственными властями. Константинопольский патриарх получил значение вселенского, этому способствовала централизаторская политика императоров. С IX в. патриарх стал проводить процедуру миропомазания елеем императора, которая означала передачу и божественной власти.

Константинопольский патриарх возглавлял синод восточной церкви — постоянный административно-церковный совет, куда входили митрополиты и архиепископы, настоятели крупных монастырей и высшие церковные администраторы. В восточной церкви благодаря наличию крупных земельных владений и обширному хозяйству сложилась особая разветвленная администрация, значение которой для своего населения подчас превосходило государственную. Высшую администрацию церкви представляли великий эконом, ведавший всем хозяйством, верховный управитель монастырей, верховный смотритель священных даров, ведавший церковной утварью и священными регалиями, великий канцлер, занимавшийся в том числе и внешними сношениями церкви, церковной дипломатией, великий интендант монастырей, выполнявшие судебно-юридические функции дефенсор, протонотарий и др. К Х в. сложился и свой административный аппарат епископий. Его возглавлял начальник секрета-канцелярии (хартофилак). Финансово-казначейские дела вели эконом, сакелий. Было ведомство и внутрицерковного контроля. Территориальные и центральные администрации были соподчинены. Большинство дел решалось в Константинополе, где под началом синода сложилась своя бюрократия, только формально имевшая церковный характер.

Поворотным пунктом в истории восточной церкви стал ее официальный разрыв в 1054 г. с западной, связанный с попытками римских пап восстановить значение своей власти и в византийских владениях. Разрыв сделал восточную церковь в еще большей степени зависимой от государственной власти и императорской политики.

К началу XIII в. общий социальный и внутриполитический кризис Византии сделал ее положение неустойчивым. Ослаблению империи способствовала агрессивная внешняя политика римского папства, Венецианской республики и мощное общеевропейское движение крестовых походов. Во время IV крестового похода рыцарские армии разгромили Константинополь и остатки единых владений византийских императоров.

По описанию современника, «когда Константинополь был взят латинянами, случилось так, что держава ромеев, как грузовое судно, подхваченное злыми ветрами и волнами, раскололась на множество мелких частей, и каждый ухватил один — одну, другой — другую часть». После разгрома 1204 г. на месте Византийской империи сложилось несколько обособленных государств.

Центральная часть вошла в Латинскую империю. В ней взяли власть руководители рыцарских западных ополчений, а реально основные богатства и значительная часть территории перешли под управление Венеции. Со временем, подчинившись перенесенным с запада феодальным порядкам, Латинская империя раскололась на несколько феодальных сеньорий, ставших добычей окрестных государств. Наиболее крупным остатком Византии стало Никейское царство. В нем были сохранены государственные и политические традиции империи, включая императорскую власть. Государственная администрация даже еще централизовалась и усилилась. Возникли должности великого стратопедарха (своего рода заместителя императора в его отсутствие), великого коноставла (предводителя западных наемников). Большую государственную роль стал играть татий дворца — наставник императорских детей. В областном управлении было сохранено и восстановлено фемное деление. Другими крупными осколками Византии были Эпирское царство на Балканах и Трапезундская империя в северо-восточной части Малой Азии. Последняя довольно скоро потеряла государственно-политическую общность с Византией, подпав под влияние институтов и политики Грузинского царства, переживавшего в ту пору короткое время расцвета.

После продолжительной военной и политической борьбы правителям Никеи удалось в 1261 г. восстановить империю, объединив некоторые наиболее важные центральные области под властью константинопольских императоров. В возрожденной Византии установилась власть новой династии Палеологов (1261–1453).

Возрожденная империя мало походила на прежнее могущественное государство. Ее территория и военные возможности сократились в несколько раз. В последний период истории Византии в ней упрочились и расширились отношения государственного феодализма. Одновременно начался общий упадок городской жизни, морской торговли. Господствующие позиции на Средиземном море захватили итальянские города. Это обусловило скорый упадок экономики Византии, с этим — и возможностей византийского государства. Важную роль в падении империи сыграли народно-крестьянские восстания на Балканах в первой половине XIV в. Во время некоторых из них даже образовывались своеобразные плебейские республики, на несколько лет выходившие из подчинения центральной власти.

С конца XIII в. самым опасным соперником для Византии стало государство турок-османов, переживавшее процесс своего становления (см. § 45). На протяжении XIV в. турки завоевали почти все владения Византии в Малой Азии, а к концу века начали овладевать Балканами. После выигранных сражений турки подчинили себе юго славянские государства (Сербию, Болгарию). Территория Византии была сведена к Константинополю с несколькими островами. Империя стала вассалом османских султанов, платя большую дань. Наконец, в 1453 г. османы захватили и разгромили Константинополь. Последний император Константин XI погиб в сражении. Город был переименован в Стамбул, став столицей нового государства.

От античного Рима византийское общество унаследовало развитый сословный строй, основанный на резком отличии правового положения отдельных классов населения. Традиционно сословные различия подразумевали имущественное неравенство и даже неравноправие. В Византии сословные разграничения приобрели дополнительное значение. Принадлежность к тому или другому сословию, к той или другой категории зависимого населения стала взаимосвязана с особым местом в системе государственной бюрократии. Сословная структура общества стала, тем самым, двойственной, в значительной степени завися от государственной политики.

Социально-правовой строй усложнился и в другом отношении. Империя включала в себя множество областей, население которых устанавливало особые правовые отношения с властями, принимая только ему присущие права и обязанности — главным образом, связанные с несением военной службы. Различные привилегии (служебные, налоговые, судебные) создавали столь же различные сословные группы, которые не вполне укладывались в традиционную, характерную для Запада сословную структуру феодального общества.

Свободное, самостоятельное в экономическом и юридическом отношении население Византии, как и во времена поздней Римской империи, подразделялось на категории почтенных (honestiores) и смиренных (humiliores). Так же традиционно эти разграничения были в большей степени политическими, отражая причастность к государственной службе и наличие (или отсутствие) привилегированного статуса. Собственно юридическая сословная структура как бы накладывалась на это должностное подразделение.

Высшим сословием было сословие сенаторов (ordo senatorius). Оно было взаимосвязано с высшими государственными чинами (первые 12 рангов). Внутренне сословие дополнительно подразделялось на сиятельных (illustres), почтенных (spectabiles) и знатнейших (clarissimi). Звание сенатора означало прежде всего право участия в управлении государством в составе или константинопольского сената, или общего синклита (см. § 41). Звание было наследственно. Однако оно могло быть и пожаловано императором в качестве персонального отличия. В этом случае оно не было обусловлено высоким имущественным цензом.

Сенаторское звание предоставляло его обладателю значительные финансовые и судебные привилегии. Сенаторы не платили основных государственных налогов. Они не могли быть арестованы, заключены в тюрьму, тем более осуждены без разрешения императора и согласия сената. Они пользовались особым статусом в суде: так, в VI в. было принято, что сиятельнейшие сенаторы могут вести дела только через своих представителей (чтобы не ущемлять авторитета судей своим присутствием). Сенаторы всех категорий пользовались значительной неприкосновенностью личности: в их отношении предписывалось не применять наиболее тяжких и позорящих наказаний.

Вместе с тем звание было сопряжено со значительными сословно-государственными обязанностями. Ежегодно сенаторы обязаны были подносить императору подарки в качестве выражения своей преданности — в зависимости от имевшегося состояния (сенаторы высшей категории — по фунту золота). Сенаторы обязаны были проживать в столице и не могли покидать ее без уведомления (потом и разрешения) императора. Сенаторы не могли отказываться от выполнения государственных поручений.

Вторым по значимости было сословие куриалов (ordo curialis). В него включались фактически все находившиеся на государственной службе, обладавшие соответствующим рангом. Для них также устанавливались налоговые и судебные привилегии. В отношении них не применялись тяжкие уголовные наказания. Привилегированное положение куриалов гарантировалось особой их подсудностью.

В качестве крупных землевладельцев и сенаторы, и куриалы располагали дополнительными правами и совершенно особым статусом. На основе признанной государством автократии (самовластия) в своей вотчине они исполняли в ней по существу роль представителей государства. Магнаты сами взимали государственные поземельные налоги в своих землях, сами пользовались правом уголовного суда и приговаривания к наказаниям (для чего имели собственные частные тюрьмы).

Наиболее многочисленным сословием свободных было плебейское (ordo plebeius). В него включались мелкие самостоятельные земельные собственники, торговое население городов, ремесленники, представители иных городских профессий. Законами Юстиниана (VI в.) было уничтожено различие в правах между свободнорожденными и вольноотпущенниками, поэтому сословие было практически единым в своем статусе. Торговому и ремесленному населению предписывалось объединяться в цехи, обладавшие правами юридических корпораций. Членами таких корпораций могли быть и несвободные. Корпоративные требования устанавливались государственной властью, которая тем самым контролировала доступ в сословие. В отношении плебса могли применяться любые уголовные наказания, включая телесные и позорящие. Они платили особые налоги с торговой и ремесленной деятельности (хрисаргир), причем взимались они в отличие от поземельного и подушного вперед за несколько лет.

Особым сословным статусом обладало и духовенство. В Византии духовенство никогда не было ни вполне независимым, ни полностью свободным сословием. Оно было освобождено от некоторых государственных натуральных повинностей, однако, как и другие сословия, уплачивало денежные. Наряду с полностью самостоятельными монастырями существовали и зависимые от государства — такие могли даваться в пожалование лицам высших сословий при условии прокормления монахов. В этом случае положение монашества мало чем отличалось от положения зависимого населения.

Унаследованное от античного общества рабство занимало в социальном строе Византии подчиненное место. Под влиянием христианства положение рабов постепенно улучшалось в юридическом отношении.

Рабы в Византии рассматривались как люди (а не как вещь). За ними признавался личный статус. Право господина наказывать раба было ограничено, убийство раба с IV в. приравнивалось к убийству свободного человека плебейского сословия. Рабы могли вести дела в судах, кроме как против своего господина. С начала IV в. были разрешены браки со свободными, хотя это и не поощрялось. Вместе с тем рабам полностью запрещался доступ к каким-либо государственным должностям. Несколько различалось дополнительно положение рабов частных лиц и рабов государственных (императорских). Императорские рабы могли владеть собственностью, в том числе земельной.

К VI–VII вв. количество рабов неуклонно сокращалось. Большинство из них трансформировалось в другие категории зависимого или свободного плебейского населения — главным образом, в зависимых землевладельцев-крестьян. К XII в. рабство в империи было уже незначительным.

Основную массу зависимого земледельческого населения в ранний период составляли колоны. Колонат как система аграрных и правовых отношений также был унаследован Византией от поздней Римской империи. Однако здесь он получил новое развитие, приобрел новые правовые формы и стал основным путем преобразования прежнего рабского населения в феодально-зависимое.

Колоны подразделялись на две категории: «Одни суть энапографы, и их пекулий принадлежит их господам, другие же по прошествии 30-летнего срока становятся мистотами, оставаясь свободными вместе со своим имуществом, и они принуждаются и землю возделывать, и платить налоги» (Кодекс Юстиниана. XI.48.19).

Колоны-энапографы (приписные) считались как бы наследственными рабами земельного владения и были как бы прикреплены к нему. Для них запрещались браки со свободными. В случае бегства колона из имения его принудительно возвращали туда вместе с имуществом. Не избавляло от статуса энапографа и поступление в монастырь: при выходе оттуда до истечения особого давностного срока крестьянина возвращали в его прежний статус.

Права свободных колонов также были ограничены. Если у колона не оставалось наследников, то все имущество (по своеобразному праву «мертвой руки», сродни западноевропейскому) переходило господину. Были ограничены и права на завещание при наличии наследников. Если колон традиционно платил господину натуральный оброк, то он не считался владельцем имевшегося у него участка земли. Без разрешения господина запрещалось поступать на военную службу (которая давала бы впоследствии законное право на освобождение и на земельный надел), занимать государственные должности. Эти ограничения снимались, если колон прослужил своему господину более 30 лет. В VI в. колоны были лишены права перехода из имения в имение. Имущественные и неимущественные права колонов были частично сохранены: они могли быть арендаторами, могли заключать обязательства.

К VII–VIII вв. аграрный строй в Византии существенно изменился. На место крупных латифундий, основанных на труде колонов, пришли государственные хозяйства и военно-служилое землевладение. Колонат внутренне преобразовался в строй крестьянской общины свободных земледельцев, зависимой главным образом только от государства.

Земледельческая и землевладельческая община, утвердившаяся в Византии к VIII в., отличалась от предгосударственной сельской общины германских народов в Европе той эпохи. Византийская община была в такой же мере созданием государства на землях, верховное право на которые считалось принадлежностью императорской власти, как и результатом приспособления социального строя народов, вошедших в состав империи, к ее налоговой и военной организации. С самого начала византийская община была чисто соседской, в ее правовом строе полностью отсутствовали пережитки семейных или родовых отношений. Регулирование отношений внутри общины осуществлялось преимущественно в рамках государственного законодательства, а не традиционного обычного права. (Специальный свод правил хозяйствования внутри общины и обеспечения общественного порядка в ней получил название «Земледельческого закона», который в первоначальном виде сложился уже к VIII в. и насчитывал 85 статей.)

Общинный уклад существовал ради общего использования выделенных государством земельных владений и взаимоотношений с казной. Между своими сочленами община производила разделы земель, включая лесные и другие угодья. Община несла коллективную ответственность за сбор государственных налогов, в том числе и за временно отсутствующих своих сочленов. Общиннику предписывалось «быть справедливым и не переступать межи своего соседа». Всякое умышленное посягательство на владельческие права другого общинника считалось имущественным правонарушением, за которое устанавливались штрафы, как правило, в двойном размере либо в виде потери права на плоды своего труда в чужом владении. Вместе с тем полезное использование оставленного чужого участка не возбранялось, но его полноправные хозяева имели право на возмещение понесенных потерь в натуре.

Внутри общины разрешались сделки между владельцами угодий и земель: можно было взаимно обменивать участки, сдавать их в аренду. Заключенное при этом соглашение считалось обязательным, т. е. общинники выступали как бы полноправными владельцами участков. Огороженное место считалось самостоятельной владельческой единицей. Всякое посягательство на нее было правонарушением и влекло, как правило, двукратное возмещение ущерба. Правда, соседские права сохранялись: так, пользование чужим виноградником или смоковницей для случайной нужды не считалось противоправным.

При том, что в основных правах и обязанностях общинники были равны между собой, реально земледельческая община Византии была социально неоднородна. Основную массу земледельцев составляли георги — самостоятельные хозяева, ведущие полноценное хозяйство и включенные в общинную раскладку государственных налогов. Законы особо охраняли от чрезмерного обнищания неимущих земледельцев — апоров, которые вынуждены были сдавать свои наделы в аренду более богатым. Их гарантии при недобросовестной аренде были специально обставлены в «Земледельческом законе». Существовала и категория мортитов — земледельцев, берущих землю в аренду исполы или из расчета выплаты 1/10 владельцу. Эти, в свою очередь, были обязаны гарантировать установленный доход арендодателю. Общинники могли иметь рабов — для них устанавливалась повышенная ответственность за нарушения имущественных прав членов общины.

Отношения внутри общины и возможные правонарушения предусматривали не только имущественную ответственность членов общины. За существенный вред урожаю, скотине, дому, общие причинения ущерба соседям могли последовать и уголовные наказания: отсечение руки, порка плетьми, даже ослепление. Рабов могли карать и смертью.

Формирование самостоятельных землевладельческих общин закономерно делало их объектами социального интереса более значительных и богатых лиц — динатов, как правило, и связанных военной или государственной службой, и имевших в своем распоряжении свиты подвластных (рабов, мистиев и др.). Государственная власть старалась воспрепятствовать имущественным захватам и закабалению общин, которые стали распространенным явлением к Х в.: «Именно крестьянское землевладение удовлетворяет двум существенным государственным потребностям: внося казенные подати и исполняя воинскую повинность… То и другое должно будет сократиться, если сократится число крестьян».

К XI в., в тесной связи с преобразованиями военного строя, в Византии сформировались основные элементы государственно-феодальных отношений. Государственная власть предоставляла рыцарству или крупным вотчинникам экскуссии — полное или частичное освобождение от налогов с правом собирать их в свою пользу с крестьянских общин. Следом, как правило, предоставлялись судебные права. Так сформировалась система пожалований, коренным образом преобразовавших аграрный и социально-правовой строй поздневизантийской империи.

Пожалование — прония — предоставлялось служилому человеку пожизненно при строгом соблюдении условий воинской службы. Прониары не имели права ни покупать, ни продавать землю, совершать с нею какие-либо сделки. Верховное право собственности на пронию оставалось за государством. Прониар располагал административными и судебными правами в отношении проживавшего населения, но эти права не были безраздельны. Пронию могли составлять и имущественные права (на землю), и неимущественные (право на сбор налогов с общин). Со временем сложилось так, что под властью прониара жили и находились не только крестьяне-земледельцы, но и горожане, свободные люди, даже лица полупривилегированных сословий. Они могли составлять собственную дружину прониара, вместе с ним выступающую на государственную службу. Соответственно из них формировался как бы второй этаж феодальной иерархии под общим главенством государства.

Прежде свободное земледельческое население в прониях стало зависимым, ограниченным в своих имущественных и неимущественных правах, — париками. Парики располагали надельным владением землей, но с обязательством выплаты ренты. Основную часть этой ренты составлял подворный денежный платеж. Были и натуральные повинности — хлебом, вином. Для париков предполагалось и отбывание барщины: от 12 дней в году до 1 дня в неделю. Взимались также многочисленные особые сборы (десятина скота, за рыбную ловлю, охоту, за пользование мельницей и т. д.), а также судебные, рыночные пошлины. Помимо этих повинностей, шедших непосредственно прониару или феодалу низшего ранга, парики исполняли и государственные повинности: строительство укреплений, кораблей, сборы в пользу церкви.

Наследственное право надельного владения париков ограничивалось феодальным правом «мертвой руки». Парики не могли уходить с земли, по которой были включены в податные списки. Прониарам и другим запрещалось принимать беглых париков.

В отдельных областях Византии (например, в Морее), где феодализм с XIII в. приобрел более выраженный частнособственнический, а не государственный характер, права париков (или аналогичных категорий) были более ограниченными. Земледельцы не могли выдавать дочерей замуж без разрешения владельца земли, они не могли быть свидетелями в уголовном процессе; свободные женщины, вышедшие замуж за париков, теряли свободу.

В эпоху общего политического упадка Византии и ослабления государственного регулирования, пронии превратились в полновесные феодальные владения.

Еще одной существенной особенностью отношений государственного феодализма в Византии было то, что в качестве такого условного владения могли раздаваться не только земледельческие территории с крестьянским зависимым или полусвободным населением (элевтерами), не включенными в податные списки и не платившими податей государству. Нередко в качестве феодального владения давался или монастырь с принадлежащими ему пожалованиями и землями (под условием содержания братии), или город, имевший военное или торговое значение.

В силу государственно-политического влияния Византийской империи на окрестные югославянские и малоазиатские народы, сложившиеся в империи отношения государственного феодализма оказали влияние на формирование социально-правовых институтов в этих странах. Отношения, подобные пронии и зависимости париков, характеризовали почти повсеместно феодализм на Балканах и в Малой Азии. Особенности социально-правового строя Византии, ее сословной организации позднее оказали очевидное влияние на формирование аналогичных институтов и в Московской Руси.

Судебно-правовая система Византии сложилась на исторической основе римского права. В VI в. в Византии была осуществлена всеохватывающая кодификация римского классического права с учетом тех обновлений, которые были вызваны императорской политикой и реалиями социально-правового строя империи (см. § 21). Поначалу единственно действующая в государстве система — римское право — в византийской редакции получила новые черты. Оно приобрело непривычный для классического права огосударствленный вид: единственно доминирующим источником права в Византии стал государственный, императорский закон. Многое было воспринято из греко-египетского права. К видоизменению римского права также подтолкнули требования христианской морали, поскольку христианство было в империи официальной государственной религией.

Императорское законодательство было единственным официальным источником права после правовой реформы Юстиниана. Завершив кодификацию, Юстиниан специальной конституцией запретил ссылаться на другие ранние законы, а также истолковывать постановления Свода. Юристам было разрешено только переводить тексты кодификации, составлять к ней индексы и особые паратитлы (систематические указатели). В остальном следовало ограничиваться разъяснениями и учебными руководствами. Судебная практика могла основываться отныне только на законах.

В связи с развитием государства, новыми целями государственной политики, реалиями жизни законодательство не могло оставаться только в рамках исторического Свода Юстиниана. Новеллы Юстиниана (собранные в особый свод во второй половине VI в.) реформировали многое в институтах церковного, административного, наследственного права. Кроме них, сохранились также специальные 13 эдиктов Юстиниана.

В первый период истории Византии законодательное значение имели также эдикты префектов. Они могли быть изданы в развитие императорских конституций и имели силу в пределах своего претория (области). Посвящались они главным образом регулированию налогов и пошлин, полномочиям и деятельности магистратов, а также в целом провинциальному управлению.

Новая законодательная реформа была предпринята первыми императорами Исаврийской династии — Львом и Константином. По их инициативе был разработан и введен в действие новый правовой свод — Эклога (726). В Эклоге («избранные законы») отображались изменения, введенные законодательством VI–VII вв., исправлены ошибки и злоупотребления в истолковании права, а также внедрен «дух большего человеколюбия» в правила законов. Эклога заменила собой Юстиниановы «Институции» и была построена не столько на правилах Свода Юстиниана, сколько на новеллах императоров VII в., а главное — на новых законах Льва и Константина.

Эклога состояла из 18 титулов-глав, посвященных семейному праву (тит. 1–3), дарениям (тит.4), завещаниям и наследствам (тит.5–6), опеке (тит.7), отпуску рабов на волю (тит.8), договорам и условиям их записи (тит.9-13), свидетелям и соглашениям (тит. 14–15), правилам о пекулии (тит. 16), преступлениям и наказаниям (тит. 17), разделам собственности (тит. 18). Внимание в ней уделялось именно отличиям нового законодательства, смягчению наказаний (сравнительно с требованиями традиционного права), упрощению норм правоприменения. Особое значение имела Эклога в обновлении семейного права.

На протяжении VIII в. Эклога дополнилась особыми Морским и Военным законами, которые регулировали правила морской и военной службы, а также вообще использование флота в империи. Составной частью Эклоги стал и «Земледельческий закон» (см. § 42).

Начало правления Македонской династии, проводимое первыми ее императорами Василием (867–886), Львом и Александром укрепление центральной администрации и императорской власти сопровождалось реформой законодательства. Согласно провозглашенным принципам этой реформы, следовало отменить устаревшие нормы и правила, уничтожить противоречия в накопившихся законах, ревизовать право в духе новых требований и подготовить новое краткое руководство судьям и правоведам. В результате была проведена всеобъемлющая систематизация законов, заменившая собой Свод Юстиниана.

Кратким руководством по правоприменению должен был стать Прохирон, или Ручная книга законов (870–878). Он состоял из 40 титулов, в которых по новым правилам систематизировались извлечения из Кодекса, Дигест и Новелл Юстиниана. Нередко составители возвращались к правилам Юстиниана, отвергая новшества законов позднейших императоров. Следом была проведена систематизация тех законов и правил старого права, которые признавались утратившими силу (этот свод не сохранился). На основе этого несохранившегося свода было составлено новое краткое руководство по праву Эпанагога (884–886) — также в 40 титулах. Сравнительно с Прохироном, система и содержание которого имели много общего с Эклогой, в Эпанагоге большое место было уделено основаниям права и правосудия (тит.1), учению об императоре и администрации (тит.2–7), священнослужителям (тит.8-10), новому управлению (тит.39).

Главное место в новом законодательстве заняли Василики (888–889). Обширный (в 6 томах, 60 титулах) свод систематизировал заново все императорское законодательство, начиная с кодекса Юстиниана. Сохранялось только действующее право, хотя многие нормы были записаны в исторических и весьма архаических редакциях. Нередко в новых правилах законодательную силу вновь получали нормы, когда-то отвергнутые. Наибольшее место в Василиках заняли извлечения из Дигест и Кодекса Юстиниана, а также Прохирона. К концу XII в. Василики стали единственным действующим в Византии сводом права. (Полностью Василики до нашего времени не дошли.)

С законодательной реформой конца IX в. развитие права в Византии не остановилось. Важное значение в изменении брачного права и порядка приобретения земельной собственности имели новеллы императора Константина Багрянородного (X в.). Новшества в законы об императорской власти, статусе епископов и церковнослужителей внесли постановления первых императоров из династии Палеологов (XIII в.). Однако в целом византийское право сформировалось переработкой Свода и законов Юстиниана в систематизациях VIII–IX вв.

Юстиция в византийском государстве была неразделима с общей администрацией. В этом заключалась одна из главных особенностей судоустройства империи и его общее отличие от традиций римской юстиции. Не только юридически управленческая власть была едина с судебной — как на центральном, так и на уровне провинций. Но и жизненно судопроизводство вели те же чиновники, что входили в административный или финансовый аппарат.

Высшая судебная власть принадлежала императору. В силу своих верховных полномочий, он мог принять к своему рассмотрению (не обязательно личному, а проводившемуся в Государственном Совете) любое дело как гражданской, так и церковной юрисдикции. Со временем установились узаконенные ограничения поводов обращения к императорскому суду. Здесь разбирались дела, представленные в порядке обращения должностного лица высшей или провинциальной администрации, оказавшегося в затруднении при решении дела из-за нехватки или противоречий в законах. Здесь принимались апелляции на важнейшие дела. Наконец, император принимал к собственному рассмотрению дела лиц высших сословий в порядке особой их привилегии — общесословной или даже персональной (такая практика прекратилась только в конце XI в.).

Центральная юстиция была рассредоточена. Ею занимался широкий круг высших должностных лиц империи, причем их компетенция не была как-нибудь определена. Компетенция определялась родом дел, местом жительства, сословной принадлежностью, профессией, вероисповеданием участвующих в деле лиц и многими другими обстоятельствами. Наиболее вышестоящими (не считая императорского) считались суд великого друнгария, суд председателя административной (чиновной) юстиции, суд первого секретаря императора. Широкими судебными полномочиями располагал столичный эпарх: ему были подведомственны все дела жителей столицы, полицейские нарушения, совершенные в Константинополе преступления, даже профессиональные и торговые споры. Дела служащих дворцового ведомства разбирали этериарх и протовестиарий. Споры по налогам, в том числе нарушение налоговых законов, — логофет геникона. Дела по морскому ведомству, преступления моряков разбирались друнгарием флота. В той или иной степени судебной властью обладали и другие руководители центральных ведомств.

Основную массу дел разбирали низшие суды. В столице это были назначенные чиновники, обладавшие специальными знаниями. В провинции от имени правителя (в ранний период — префекта претория) дела разбирали особые дефенсоры. Позднее были выделены в руководстве фемов также особые фемные судьи.

Особое место в судебной организации занимала церковная юстиция. Ее роль и значение основывались на привилегиях, предоставленных еще в IV в. императором Константином, и составляли неотъемлемую часть руководящей роли православной церкви в государстве. Суд епископа признавался равным государственному — первоначально при обоюдном согласии сторон, затем бесспорно. Если дело решалось при участии епископа или при его арбитраже, то апелляции на это решение не допускалось. С VI в. в компетенцию церковных судов были включены даже обычные гражданские дела, если стороны на это соглашались. Исключительно церковному суду подлежали все священно- и церковнослужители, подвластные церкви и зависимые от нее люди. Нарушения церковных правил людьми всех сословий (исключая высшее сенаторское) также подлежали разбору в церковных судах.

На решения низших судов можно было приносить апелляцию. Традицией стало установленное еще Юстинианом правило, по которому дело можно было рассматривать не более чем в двух инстанциях. За необоснованную или «плохую» апелляцию жалобщика могли оштрафовать. Градации судебных инстанций были законодательно установлены в Эпанагоге. Подавая апелляцию, следовало соблюдать подчиненность и соответствие судов.

Судопроизводство в судах первой инстанции было в основном письменным, следуя традиции римского либеллярного процесса. Суд подразделялся на три условные стадии: в первой определялся предмет спора (при активном участии судьи), во второй приводились доказательства, в третьей выносился приговор или решение. Византийское право выработало новые жесткие требования надежности доказательств. Оценка показаний свидетелей находилась в прямой зависимости от их сословного статуса: «Свидетели, имеющие звание, или должность, или занятие, или благосостояние, наперед считаются надежными». Показания лиц рабского сословия, бродяг или неизвестных принимались, только если даны были под пыткой и не оспаривались другими показаниями. В отличие от распространившейся на Западе розыскной процедуры, византийский суд признавал своего рода презумпцию невиновности обвиняемого: «Никто не может быть принуждаем приводить свидетелей против себя самого» («Эклога», XIV, 63).

Суд был платным. Дело рассматривалось судьей единолично или коллегиально (в коллегии могло быть и более десятка судей). В силе было мнение большинства по делу. При расхождении каждый из судей выносил свой собственный приговор. В практике судопроизводства приговоры и решения не заключали ссылок на определенный закон, тем более совершенно конкретную норму. Судьи выносили решение свободно. Но закон подразумевался, упоминался общий институт, имевший отношение к делу, законодательное правило. В целом практика придерживалась и духа, и буквы Василик. В конкретной работе судьи использовали как бы всю совокупность имевшихся многовековых постановлений, в том числе наиболее авторитетных судов или даже персонально судей. В этом они опирались на особые обзоры состоявшихся судебных решений, тематические справочники по законодательству, разного рода схолии (пояснения). Византийская юридическая наука была тесно связана с практикой, хотя большинство сохранившихся юридических сочинений и комментариев законов составлены профессорами юридических школ.

Византийское частное право в самой значительной степени сохранило принципы позднего римского права. Изменения, которые оно объективно претерпевало, вызывались как новыми социальными реалиями, так и мощным воздействием христианской идеологии — особенно в том, что касалось прав лиц. Важнейшее место заняли принципы, вытекавшие из требований права справедливости и естественного права.

Идеи христианского равенства и справедливости способствовали выравниванию правоспособности свободных и несвободных, а также исчезновению резко противоположных категорий граждан и неграждан и т. д.

Упростился порядок отпуска рабов на волю. По законам Юстиниана, все вольноотпущенники приравнивались к свободнорожденным гражданам плебейского сословия. С VI в. сократилось количество правовых случаев для превращения человека в рабское состояние и, напротив, увеличилось число возможностей законным способом выйти из рабов помимо воли господина. Так, санкционировался выход из рабства за содействие в раскрытии важного преступления. Рабское состояние прекращалось с получением государственной или общественной должности (хотя сокрытие своего рабского состояния. при претензии на должность считалось правонарушением). Освобождало от рабства принятие монашеского сана. Было признано, что в исключительных случаях (при сокрытии завещания) раб имеет возможность вчинять иск против своего господина.

На правовое положение свободных в большей степени стало влиять их сословное положение. Однако это влияние распространялось на разного рода судебные, общественные, финансовые и т. п. привилегии и почти не касалось выравнивания их частных прав. Изгнание из высших сословий лишало привилегий, но не приводило к ограничению правоспособности в частном праве (кроме возможности быть свидетелем).

Постепенно выравнивались права в рамках византийской фамилии. Потеряли практическое значение институт главы семейства, а вместе с ним традиционная отцовская власть римского права. Жена приобрела большую самостоятельность; в том числе имущественную. Приданое стало рассматриваться как ее собственность. Получил признание конкубинат (постоянное сожительство) в качестве еще одной формы брака. В большей степени гарантировались права жены и детей в семье.

Взаимодействие с церковным правом вообще обновило брачно-семейное право. Брак мог заключаться с 15 лет для юношей и с 13 для девушек — в письменной или устной форме, по желанию обоих и с согласия родителей. Вводились институты обручения (начиная с 7 лет), а также помолвки, предшествующей браку. Юстинианом был установлен брачный дар — добровольное пожертвование будущего мужа в пользу жены. Жестким ограничениям подверглась возможность развода (впрочем, в общем он был возможен и для мужа, и для жены — но по разным причинам). Муж вправе был потребовать развода в случае прелюбодеяния, злоумышления жены на мужа, просто молчаливого участия в злоумышлении, тяжкой болезни (проказы). Жена — только в случаях неспособности мужа к брачному сожительству, злоумышления на нее и такой же болезни мужа. Сохраняя античные традиции, критерии взаимной верности оставались различными.

Существенно видоизменилось и упростилось право собственности. Преобразовалась даже терминология, исчезли традиционные подразделения на квиритские и преторские собственнические права. Главным стало фактическое обладание вещью — владение (possessio), которое служило основанием для защиты прав. Вошло в обиход принудительное отчуждение собственности в пользу государства или города.

Менее формализованным стало и обязательственное право. Контракт означал любое, не противоречащее закону обязательство. Вошли в практику т. н. «голые договоры», заключенные неформальными действиями и не предусмотренные прямо конкретными правилами или законами.

На формирование византийского уголовного права в большей степени, чем традиция римского права, повлияли правовая доктрина христианства, библейское законодательство, а также новое представление о государстве и императорской власти. Примерно к VIII в. уголовное законодательство Византии сформировало собственную иерархию ценностей и свою систему наказаний. В дальнейшем она не претерпела значительных изменений.

Преступление рассматривалось как проявление греховной природы человека: Господь создал человека, удостоил его самовластием и свободой поступков, дал в помощь закон, чтобы он определял пределы своего самовластия, а дальше — выбор за самим сотворителем добра или зла. Исходя из такой доктрины предустановленной греховности, византийское право видело в наказании воздаяние (кару) за грехи. Соответственно, оно тем тяжелее, чем значимее сам сотворенный грех.

Одним из самых тяжких считалось посягательство на власть. В этих случаях допускалась даже внесудебная расправа в произвольной форме: «Поднимающего восстание против императора, или злоумышляющего, или принимающего участие в заговоре против него или против государства христиан в тот же час должно предать смерти как намеревающегося все разрушить» (Эклога. XVII.3). В этих случаях реальным преступлением считался даже умысел. В соответствии с церковной доктриной не имело значения, согрешить ли в мыслях или на деле, если речь шла о столь важных вещах. Во избежание злоупотреблений закон позднее предписал докладывать о таких случаях императору, с тем чтобы его волей определялось наказание.

Следующим по шкале наказуемых грехов было предательство. В разных видах изменничества усматривалось прежде всего отступление от веры, поэтому наказание главным образом предусматривало смертную казнь. Церковному суду подлежали захваченные в плен и там отрекшиеся от веры (по-видимому, прежде всего имелись в виду попавшие в плен к мусульманам). Смертная казнь ждала перебежчиков, еретиков. Казнили беспрекословно также колдунов и т. п. «вредных». К таким же опасным преступникам относились и разбойники, которых следовало «распинать на фурке» (особом перекрестье).

Наиболее важным новшеством византийского права было широкое введение членовредительных наказаний. Они полагались за самые разные категории преступлений, но которые считались как бы меньшим грехом по сравнению с посягательством на государство, на веру или предательством. Как правило, преступнику отсекали руку или его ослепляли. Были и более затейливые формы членовредительства, нацеленные на то, чтобы покарать согрешившую часть или опозорить преступника (так, за скотоложство оскопляли, за фальшивомонетничество — рубили руку, за сексуально-нравственные преступления — урезали нос). До постановлений Эклоги членовредительные наказания в Византии применяли только к рабам и к лицам сословия plebeius. С VIII в. эти наказания стали всеобщими (не касаясь только лиц высших сословий), в большинстве заменив многочисленные случаи применения смертной казни, предписывавшейся законами Юстиниана.

Убийство вообще рассматривалось как тяжкое преступление, но оно подлежало специальной квалификации в зависимости от степени греховности содеянного. Предумышленное убийство безусловно каралось смертной казнью (через отсечение головы). Убийство в драке расценивалось как непреднамеренное. Но в этом случае закон предписывал исследовать орудие, каким оно учинено: если дубиной (т. е. заранее опасным оружием), то предписывалось отсечь руку, если рукой или неким легким орудием, то наказание было легче. За удар мечом, даже если не последовало смерти, полагалось тяжелое наказание. Каралось как убийство истязание рабов, повлекшее их смерть. (Однако если смерть стала следствием «положенного» наказания, это не считалось грехом.)

Детально регламентировалась сфера сексуально-нравственных преступлений. В основном наказуемость деяний здесь связывалась с нарушением библейских заповедей и отступлениями от христианской морали. За большинство подобных преступлений (изнасилование, кровосмесительная связь, прелюбодеяние, двоеженство и т. п.) полагались членовредительные (отсечение носа) или телесные наказания (высечь плетьми). Наказания были не идентичны и также зависели от тяжести греха по условной шкале нарушений более или менее важных заповедей. Так, за прелюбодеяние с рабыней следовал штраф (и конфискация женщины), с монахиней — полагалось отсечь нос, а за похищение монахини — отсечь руку. Жизненная «нужда» представлялась обстоятельством, смягчающим грех: за прелюбодеяние, совершенное имеющим жену, полагалось 12 ударов плетьми, а не имеющим — 6. Равным образом смягчало или вовсе исключало ответственность, если связь с девушкой происходила с согласия ее родителей. Освобождал от ответственности и «несмышленый» возраст: участие в мужеложстве вообще каралось смертью, но мальчиков до 12 лет освобождали от наказания.

Кража также оценивалась в зависимости от греховности поведения преступника (размер украденного значения не имел). В зависимости от святости места, откуда что-то было похищено, от повторности преступника ждало или имущественное, или членовредительное наказание (кража из алтаря — ослепление, просто из церкви — высечь и остричь наголо, за вторую кражу — отсечь руку).

Важными преступлениями считались также преступления против правосудия. За ложную клятву (видимо, и лжесвидетельство) урезали язык. Клеветников предписывалось подвергать тому же наказанию, какое могло последовать несправедливо обвиненному.

За разного рода преступления, связанные с причинением материального ущерба (неумышленный поджог, обычная кража, угон стада), как правило, полагалось возместить вред. Применялись и штрафы до 2-кратной стоимости украденного или поврежденного.

Арабские племена кочевников и земледельцев населяли территорию Аравийского полуострова с глубокой древности. На основе земледельческих цивилизаций на юге Аравии уже в I тыс. до н. э. возникли ранние государства, сходные с древневосточными монархиями: Сабейское царство (VII–II вв. до н. э.), Набатия (VI–I вв.). В крупных торговых городах формировалось городское самоуправление по типу малоазиатского полиса. Одно из последних ранних южноарабских государств — Химьяритское царство — пало под ударами Эфиопии, а затем иранских правителей в начале VI в.

К VI–VII вв. основная масса арабских племен находилась на стадии надобщинной администрации. Кочевники, торговцы, земледельцы оазисов (главным образом вокруг святилищ) объединялись посемейно в большие кланы, кланы — в племена. Главой такого племени считался старейшина — сеид (шейх). Он был и верховным судьей, и военным вождем, и общим руководителем собрания кланов. Существовало и собрание старейший — меджлис. Арабские племена расселялись и за пределами Аравии — в Сирии, Месопотамии, на границах Византии, образуя временные племенные союзы.

Объединению арабских племен в наднациональную общность и ускорению образования раннего государства способствовало возникновение новой монотеистической религии — ислама. Ее основателем стал сын торговца из г. Мекки Мухаммад (570–632). Объединив вначале племена двух соперничавших городов — Мекки и Ясриба (Медины) — под своей властью, Мухаммад повел борьбу за сплочение всех арабов в новую полугосударственную-полурелигиозную общину (умму). Это привлекло в сторонники новой религии и новой организации широкие социальные слои, недовольные доминированием племенной аристократии. В начале 630-х гг. значительная часть Аравийского полуострова признала власть и авторитет Мухаммада. Под его началом сложилось своеобразное протогосударство с духовной и политической одновременно властью пророка, опиравшегося на военные и административные полномочия новых сторонников — мухаджиров.

После смерти Мухаммада объединение арабских племен продолжилось. Власть в союзе племен была передана духовному наследнику пророка — халифу. Внутренние противоборства были подавлены. В правление первых четырех халифов («праведных») арабское протогосударство, опираясь на всеобщее вооружение кочевников, стало быстро расширяться за счет соседних государств. Завоевания были продолжены в период правления халифов из рода Омейядов (661–750). В это время арабы подчинили себе Сирию, Иран, Северную Африку, Египет, Среднюю Азию, Закавказье, Афганистан, многие владения Византийской империи, Испанию и даже острова в Средиземном море. Сложилась наднациональная империя, основой единства которой стали ислам и новая военная и налоговая система. Государственность раннего халифата была развита слабо, система администрации была перенята из завоеванных Ирана и Византии. Большая часть земель была объявлена собственностью государства, и на этой основе (по византийскому образцу) стада формироваться система полуфеодальных пожалований под условием военной службы. Основой собственной налоговой системы стало привилегированное обложение правоверных мусульман и отягощение иноверцев. В начале VIII в. государственность стала приобретать более оформленный вид: началась чеканка собственной монеты, арабский язык стал общегосударственным.

После внутренних смут правление в империи перешло к династии проиранских правителей — Аббасидов (750-1258). Столицей государства стал Багдад. В государстве упрочились своеобразные отношения государственного служилого феодализма. Обособилась собственность мусульманских религиозных учреждений (вакф). В IX в. завершилось формирование централизованной общегосударственной администрации. Несмотря на прекращение завоеваний, период IX–X вв. стал временем своеобразного мусульманского ренессанса, расцвета культуры, богословия, юриспруденции.

К концу IX в. обозначились центробежные тенденции в обширной империи. Они опирались на феодальные стремления отдельных правителей, особенно тех, кто утвердил свою власть на местах без ее признания халифами. В сер. Х в. окрепшие правители Ирана захватили власть в центральных областях империи, оставив халифам номинальную духовную власть. Лишение халифов политической власти вызвало закономерный процесс распада обширного государства, не обладавшего никакой внутренней прочностью и единством. В XI в. в Иране и Малой Азии возникли самостоятельные султанаты, номинально признававшие сюзеренитет халифов. В XIII в. в Средней Азии сложилось обширное государство мусульманских правителей — хорезмшахов, объединившее большую часть прежних владений халифата. Еще ранее в самостоятельные государства обособились Кордовский халифат в Испании, султанаты Северной Африки. Окончательный разгром азиатских владений бывшей арабской империи произошел в ходе монгольского завоевания (см. § 44.2). Багдадский халифат был упразднен. Династия и власть арабских халифов несколько веков еще сохранялись в государстве мамлюкских правителей в Египте, ставшем временно священным центром мусульман, пока в XVI в. он не попал под власть новой мощной образующейся на Ближнем Востоке политической силы — Османской империи (см. § 45).

Арабская империя — и в целом, и отдельные составившие ее государства — была в чистом виде теократией, т. е. государственностью, все властные и административные (и даже социально-правовые) принципы которой определялись религией ислама и непререкаемым авторитетом духовного главы. В начале халифата таким главой был пророк Мухаммад. Ему в равной степени принадлежала и светская, и духовно-религиозная власть. Верховенство правителя основывалось и на верховной собственности государства на землю: точнее, земли принадлежали только Аллаху, от имени которого ими распоряжались земные властители.

После смерти пророка правителями арабского государства стали халифы. Халиф (от араб. «халифа» — заместитель) считался полноправным наместником пророка со всеми светскими и духовными правами. Позднее халифа стали считать непосредственно заместителем самого Аллаха. Полномочия его ограничивались только предписаниями Корана. Причем постановления и судебные решения первых четырех халифов, непосредственных преемников пророка, получили даже значение священного предания (сунны).

В течение первых 60 лет государства халифов избирали — либо советом родовой знати, либо решением «всех мусульман» (т. е. Мекки и Медины). С правлением Омейядов власть халифа стала наследственной в роде, хотя абсолютно выверенной традиции не сложилось.

В период правления Аббасидов положение халифа кардинально изменилось. Рядом с ним стал (945) светский правитель — султан, которому подчинялись армия, бюрократия, местные правители, администрация. Халифу сохранялись духовные полномочия, а также высшая судебная власть.

До Х в. арабская государственность формировалась преимущественно военной организацией (сплачивавшейся постоянными завоеваниями), единой налоговой системой и общей политико-религиозной властью. Общегосударственной администрации не существовало.

К началу X в. при халифах появляется должность везира — вначале старшего из чиновников, потом главы правительства и всей администрации империи. Везира назначал халиф, вручая управителю особое одеяние. Везир управлял государственной администрацией самостоятельно, предоставляя халифу (султану) еженедельные отчеты о делах. Должность его к концу Х в. стала наследственной в родах, и «сыны везиров» сформировали как бы особую прослойку высшей бюрократии. К XI в. значение поста везира упало, подчас назначались даже по двое везиров, в том числе даже из христиан.

Области-провинции существовали в халифате отдельно друг от друга и от центральной власти. Правители областей носили титул эмира (верховный). Нередко, закрепив за своим родом наследственную власть, эмиры принимали и более звучные титулы — шахиншаха и т. п. И политически, и юридически они обладали практически полнотой власти в своей провинции, подчиняясь религиозному авторитету халифа и центральной администрации.

Каждая область-провинция имела в столице халифата Багдаде свое представительство — диван, занимавшийся ее делами. В свою очередь областной диван подразделялся на 2 отдела: основной (асл), ведавший распределением и сбором налогов, земельной политикой, и финансовый (зимам). В конце IX в. один из халифов объединил областные диваны в ведомство двора, попытавшись создать из этого подобие центральной администрации, где были бы подотделы по укрупненным районам: канцелярии по делам Запада, по делам Востока и по делам Вавилонии. После нескольких преобразований, сопряженных с общим усилением централизованной власти в сер. Х в., при дворе багдадских халифов сформировалась централизованная администрация. К четкому распределению прав и функций так и не пришли, но всего существовало до 11 отдельных ведомств.

Наиболее важным было военное ведомство (все они назывались диванами), где были палата военных расходов и палата набора войск. Отдельные воинские части управлялись самостоятельно. Самым разветвленным было ведомство расходов, предназначенное для обслуживания двора. В нем было до 6 особых палат советников по разным делам. Государственное казначейство было контрольным ведомством, где велись книги учета казны. Ведомство конфискаций вело делопроизводство по столь важной статье взаимоотношений власти с подданными, нарушившими порядок и законы службы. Оформлением всевозможных документов и грамот о назначениях занималась специальная Канцелярия писем; она же вела и корреспонденцию халифа.

Одним из главнейших на деле было Главное ведомство дорог и почт, которое контролировало отдельных чиновников почты, дорог. На чиновниках этого ведомства лежала обязанность явной и тайной информации власти о происходящем в империи, поэтому в его ведении была сеть осведомителей. Особое ведомство представлял кабинет халифа, где велось делопроизводство по прошениям. В ведомстве печати после согласования в других ведомствах придавалась сила распоряжениям халифа. Отдельно существовало банковское ведомство, наиболее уникальное учреждение, где производились обмен денег и другие расчеты.

Управляющие ведомствами (сахибы) подразделялись на три ранга. Соответственно рангам им назначалось жалованье. Правда, со временем сложилась традиция выплачивать государственное жалованье лишь за 10 из 12 месяцев в году. Однако выручала практика многочисленных совмещений должностей.

При наместниках провинций были свои везиры. Провинциальную администрацию представляли также командующий областными войсками — амир и гражданский правитель — амил; в обязанности последнего главным образом входил сбор податей.

Чиновники могли набираться только из свободных и составляли как бы особое сословие. Военное офицерство преимущественно вербовалось из несвободных. Это делало их более лично зависимыми от верховного военачальника и от халифа. Получая значительное жалованье, чиновники сами должны были содержать свои конторы, писцов и других мелких служащих.

Суды мусульманского права составляли как бы вторую (наряду с финансовой администрацией) часть государственной организации, реально связующую империю ислама. Верховная судебная власть в доктрине ислама принадлежала пророку и халифам как носителям справедливости.

Первоначально халифы сами и творили суд. В провинциях это делалось от их имени эмирами. Со временем управленческие и духовные обязанности потребовали создания специальных судей — кади. «Вначале судил он сам, — рассказывалось об одном из первых халифов Омейядов, — с великим рвением и искусством; когда же ему стало это не под силу, вынужден был назначить кади».

Кади всегда оставались под верховной властью халифов, и высшие должностные лица могли отменять их решения. Собственно судебных инстанций, апелляций и т. п. в мусульманском праве не существовало. Жаловаться можно было только верховной власти. В IX в. кади были выведены из-под власти эмиров провинций, и всех, в том числе и в главные города, непосредственно назначил халиф. Право назначения судей сохранялось за халифами даже тогда, когда большинство светских и политических полномочий у них были отняты султанами. Если кади был назначен не халифом, его права вызывали сомнение. Наряду с обычными существовала должность верховного кади.

Первоначально, чтобы сделать должность судьи более независимой, жалованья им не полагалось. В правление Аббасидов должности стали платными и даже продавались. Это было тем более возможно, что мусульманские юристы и правоведы относились весьма отрицательно к занятию должности судьи: это считалось недостойным, и приличия требовали от этого отказываться.

Правовые полномочия кади формировались постепенно. Так, только с Х в. закрепилось право судей решать дела о наследствах. В их обязанности входил и надзор за тюрьмами, решение дел о благочинии. При кади состоял свой судейский персонал из 4–5 служителей и писцов, в том числе судьи, которые разбирали самые мелкие споры.

Кади проводил суд, как правило, во вспомогательных помещениях мечети. Тяжущиеся обращались в суд при помощи записок, и сами должны были явиться в суд. Однако активного участия в судоговорении не принимали.

С IX в. сложился один из самых своеобразных и не имеющих аналогии институт мусульманского судопроизводства — «постоянные свидетели».

Поскольку право требовало принимать свидетельские показания только от лиц, пользующихся хорошей репутацией, кади вел список таких свидетелей, постоянно приглашая их на заседания суда. Они свидетельствовали акты, по четверо участвовали в разборе дел. Иногда такие «свидетели» брали поручение самостоятельно разбирать мелкие дела от имени судьи.

Должности судей в значительной степени сделались наследственными. Во многом еще и потому, что судопроизводство, основываясь на Коране и сунне, сохраняло характер обычного права и ориентировалось на традицию судебной практики.

Кроме духовного суда кади, в халифате были и светские суды. В них попадало «всякое дело, разрешить которое кади было не под силу и разрешить которое должен был имеющий больше власти». В светский суд чаще поступали уголовные и полицейские дела. Назначал светских судей везир. В светском суде можно было обжаловать решение суда кади. Высшей инстанцией светской юстиции (хотя собственно жесткой подчиненности не было) считался придворный суд. Нередко его творили везиры, управляющие дворца. Со второй половины IX в. халифы сами не участвовали в разрешении конкретных дел.

Светский суд был менее ограничен рамками Корана и традиции. В нем господствовало местное право, применялись такие наказания, какие запрещались в судах кади (например, телесные). Но здесь возможны были мировые сделки, свидетелей приводили к присяге. Усмотрение суда было в большей степени свободным.

В XIII в. в Азии и Восточной Европе сложилось в итоге десятилетних монгольских завоеваний особое военно-политическое объединение — Еке Монгол улус. Это Великое монгольское государство было крупнейшей в мировой истории державой: в период расцвета оно обнимало земли от Средиземного до Желтого морей. Несмотря на свои размеры, держава была ранней государственностью особого кочевого типа. Основавший ее народ занимался главным образом кочевым скотоводством. Многие объединившиеся в империю племенные союзы также были кочевниками. Особенности общественного быта придали совершенно особые черты военно-политическому строю всего государства.

Ранние государства на основе объединений кочевых племен, у которых большие роды-кланы, организуясь в особую военно-религиозную иерархию, приобретали вид протогосударства без городов и храмов (как это было типично для древневосточного общества), в Центральной Азии возникали уже на рубеже I тыс. н. э. Одним из наиболее долго существовавших была держава народов хунну (III в. до н. э.-II в. н. э.), распавшаяся в начале Великого переселения народов. Во многом на ее основе и традиции возник Тюркский каганат (VI–VII вв.) в прикаспийских и алтайских степях. Здесь сформировались прочные государственные традиции (наделение верховной властью нескольких соправителей, десятичная организация войска, система внутренних областей со своими наместниками и т. п.), которые стали едиными для окрестных кочевых народов.

В конце XI–XII вв. в направлении образования ранней государственности шло общественное развитие монголо-татарских племен («монголы» и «татары» были не только собственными названиями кочевых племен, но и вообще обозначением «варваров-кочевников» у ближайшей великой цивилизации — китайцев), занимавших области Восточной Монголии и степей Забайкалья. Внутренняя социальная иерархия внутри крупных родов (обохов) была значительной: главы родов носили почетные звания бахадуров (богатырей), сеценов (мудрых), тайши (царевичей). Основная масса родов, кроме дружинников, считалась «черной костью» и была в приниженном положении. Значительна была прослойка рабов, причем рабами могли быть и целые порабощенные роды. Кочевой быт способствовал особой прочности клановой организации, а постоянная необходимость вести войны с соседями, в т. ч. с мощным Северо-Китайским государством, сформировала высокую степень боеготовности монгольских племен.

В середине XII в. под воздействием природных и внешнеполитических факторов (английский ученый О. Латимер в нач. ХХ в. показал взаимосвязь военной и кочевой активности монголов с состоянием природной среды (засухой в степях). Эта концепция была продолжена трудами Л. Н. Гумилева о кочевых народах. В свою очередь Гумилев сконструировал особое понятие о состоянии исторической пассионарности, под влиянием которой якобы шло активное образование кочевых государств и их завоевания) татаро-монгольские племена сделали первые попытки объединиться. Но военно-политический союз под главенством хана Кобула оказался недолговечным и распался около 1161 г.

Несравненно более успешной стала попытка объединения, которую возглавил выходец из племени тайджиуитов Темучин (1162–1227). После победы над знатью собственного племени Темучин стал правителем небольшой орды (протогосударства), оформившейся в 1180 г. Признание его главенства сопровождалось первыми шагами по внутренней административно-военной организации: вводилась десятичная структура орды и ее военных подразделений, создана гвардия правителя — в 150 дружинников, учреждены несколько специализированных чинов для военных и дворцовых дел вождя.

В последующие двадцать лет орда Темучина подчинила себе большинство монгольских племен. Военные удачи и выдвинутая идейно-религиозная идея покорения мира сплотили вокруг Темучина родовую знать. На всеобщем съезде (курилтае) 1206 г. он был провозглашен верховным правителем под именем Чингисхана с особым титулом. Тогда же была воспринята десятичная организация кочевой армии, перенесенная на весь родоплеменной строй. Правитель учредил пост верховного судьи; ему же поручалось ведать раздачей земель в уделы военным предводителям, которые, в свою очередь, распределяли их между малыми родами и воинами. Так родовые отношения начали преобразовываться в военно-феодальные за счет покоренных территорий.

К 1218 г. монголам подчинились народы Великой степи, главным образом потому, что завоевания шли под лозунгом нового «объединения» и создания «государства Неба». К 1220 г. была покорена Средняя Азия, началось продвижение в Иран, Закавказье. После смерти Чингис-хана образующаяся империя стала приобретать новое единство: было произведено деление на области-улусы между наследниками при сохранении власти великого хана. В 1235–1241 гг. были покорены Поволжье и русские земли, началось продвижение в Польшу и Центральную Европу. Одновременно, хотя и с временными неуспехами, шло завоевание Китая, ставшего постепенно центром империи. Завершено оно было к 1275 г. Столица империи была перенесена из степного Каракорума в Пекин (1264). Под влиянием традиционной китайской бюрократической государственности, при помощи китайских советников сформировалась новая общеимперская администрация и принципы управления государством.

После временной полосы отступлений и неудач, вызванных в том числе дворцовыми смутами и борьбой между наследниками рода Чингисидов за власть, завоевания продолжились в Передней Азии и на Ближнем Востоке. На месте сокрушенных государств Закавказья, Сирии, остатков арабского халифата сложилась новая часть империи — государство ильханов. В Малой Азии Византия сохранила только часть своих владений.

Ко второй половине XIII в. монгольская империя, продолжая расширяться, переросла возможные границы единого государства. Отдельные области — улусы — лишь номинально подчинялись великому хану. Начался параллельный завоеваниям распад Великой Орды на отдельные государства. Часть из них сохраняла традиции кочевой военной империи (Золотая Орда в Восточной Европе), другие — государство ильханов — восприняли иранско-арабские традиции; основа империи — государство Юань — постепенно слилось с Китайским государством. Разделяющую роль сыграло принятие западными улусами ислама, тогда как исторические монголы оставались приверженцами несторианского христианства, а в Китае — буддистами. После 1307 г. прекратилось даже номинальное признание всеми частями империи власти единого хана. Разрушающую роль сыграли многочисленные национальные и народные восстания против владычества монголов. В 1368 г. армия нового китайского императора сокрушила центральное монгольское государство, оттеснив монголов в исторические степи. После 1370 г. единая монгольская империя перестала существовать, хотя отдельные сложившиеся в ней государства, преобразовавшись политически, религиозно и культурно, сохранились до XV–XVI вв.

Важнейшей особенностью кочевой империи как специфического типа ранней, средневековой государственности было то, что ее единая организация, по существу, сводилась к военной. Военная организация, в свою очередь, сформировывалась воедино властным соподчинением, которое хотя и имело государственно-политический характер, затрагивало самую-самую верхушку империи. Реального общего управления единой монгольской империи не существовало.

Носителем верховной власти в империи был каан (хаган). Титул был заимствован из традиций ранних тюркских государств. Впервые его принял Чингис-хан, но реально он закрепился как обозначение правителя объединенного государства примерно с 1210 г.

В обосновании исключительного положения каана основную роль играла религиозная идея: правитель получал власть «именем Неба» и действовал во имя Его величия. Основные полномочия правителя вытекали из этой «небесной» санкции и подкреплялись традицией. Каан считался (1) главой гражданского управления — лидером собственного рода, общеплеменным вождем, судьей и жрецом, а также (2) главой военной организации. Этим определялись и функции кочевого правителя, несколько отличные от обычных государств; он обязан укреплять державу, заботиться о народе и (!) поддерживать стремление к завоеваниям как главному смыслу военной организации.

В провозглашении правителя кааном большое значение имел курилтай — съезд военной и родовой знати. С укреплением власти Чингис-хаиа курилтай стал в большей степени собранием знатных его собственного племени и военных. После Чингиса укоренился обычай наследования власти в роде. По древнетюркской традиции, власть в империи в целом передавалась младшему сыну; старшие сыновья получали свои области в «выдел» еще при жизни отца-правителя. Допускалось законом и традицией регентство (в т. ч. и женщин-матерей) при малолетнем наследнике. Восшествие на престол выражалось в особой процедуре интронизации, также построенной по древнетюркским традициям перв. пол. I тыс.: шаманы провозглашали день, собравшиеся просили кандидата занять место, он отказывался, его насильно сажали на трон, он приносил присягу. Кульминацией провозглашения было поднятие правителя на войлоке и выслушивание его обещания править справедливо под угрозой свержения. Наследование власти в отдельных улусах империи отличалось: там превалировал принцип родового старшинства, и из 32 известных великих ханов частей империи только 11 были сыновьями предыдущих.

Также по древнетюркской традиции империя делилась на неравнозначные в государственно-политическом отношении части: центр и крылья. Центр (в него входили исторические области монголов) был местом размещения гвардейского корпуса (примерно в 10 тыс. всадников) и считался доменом великого каана. Крылья делились на правое (запад) и левое (восток); левое считалось главнее — также по древней кочевой традиции предпочтения левого правому. Дополнительно они обозначались цветами: синее было предпочтительнее белого (западного). В системе крыльев отражалась войсковая организация: центр — правое крыло — левое крыло. Крылья подразделялись на тумены (10 тыс. всадников), далее на тысячи, сотни и десятки, каждая во главе с нойонами своего ранга. Нойон был не только военным начальником, но и распределителем земель войска, добычи, главой рода или его части, отчасти судьей.

В рамках крыльев империя политически разделялась на улусы. Первоначально улусов было четыре — по числу сыновей-наследников Чингиса. Затем и они стали дробиться. В улусах, как и в целом в империи, реальная государственная власть осуществлялась на основе соправительства: одновременно было по двое равных правителей крыльев, которые советовались друг с другом (либо враждовали и воевали). Иногда такой соправитель, если он не был из рода Чингисидов, получал особый титул (например, в Золотой Орде — беклярибек).

Монгольская империя как государство рождалось в ходе завоеваний. И вся его организация была взаимосвязана с военной активностью. Однако включение в состав империи огромных территорий, населенных земледельческими народами, определило выработку некоторых принципов гражданского управления. Особое влияние на это оказал древнейший опыт китайской государственной администрации. Его носителем стал советник Чингис-хана из китайцев Елю Чу-цай. По преданию, внимание к его административному таланту привлекли слова: «Хотя вы завоевали империю, сидя на коне, но управлять ею, сидя на коне, нельзя».

Уже в правление Чингиса при ставке великого казна помимо дворцовых администраторов сложилась как бы гражданская канцелярия. Основную роль в ней играли двое советников из немонголов: Елю Чу-цай и Чинкил. Первый был как бы политическим советником. Второй выполнял функции канцлера, возглавляя 2 особых бюро по подготовке указов и переписки. (Государственную печать монголы заимствовали у уйгуров.) Дальнейшая администрация в империи осуществлялась с помощью даругов — чиновников особых поручений. Главной обязанностью даругов было надзирать за сбором и доставкой налогов, однако они контролировали также рекрутирование вспомогательных войск, почтовое дело. Знаком их полномочий были разного рода металлические пайцзы (жетоны-мандаты).

Единство империи в какой-то мере обеспечивали общегосударственные обязательные налоги. Собственно монгольский был купгур (1/100 с голов скота); его собирали со всех без исключения. Поземельный налог был позаимствован из традиционной системы халифата — харадж. Кроме этого, собиралось еще до 45 разных других: чрезвычайный на армию (собирали его, однако, регулярно), снабженческий, содержания чиновников и т. д. Монголы ввели обязательную ямскую повинность по всей империи (или ямской налог) на содержание дорог и почтовой связи. Важную роль играло и общегосударственное право войск на постой. С религиозных объединений взималась особая тамга. Все торговые сделки (даже розничные продажи) также облагались налогом в 10 %.

Управление в улусах следовало собственным традициям покоренных государств. В Средней Азии, в бывших областях государства хорезм-шаха, сохранялась должность везира, возглавлявшего особый диван управления. Местными администраторами были наместники. Был общеулусный диван финансов. Более сложным и разветвленным было управление в центральной части империи — бывших землях Китая с его бюрократическими традициями. В XIII в. там были организованы специальные управления — Провинциальные, в т. ч. Управление умиротворения. Затем организовался центральный секретариат, занимавшийся государственными делами, отдельно — военный совет, занимавшийся армией. Сформировались 6 «министерств»: чинов, налогов, ритуалов, наказаний, военных дел, строительства. Особо существовал цензорат — ведомство государственного контроля.

По всей империи высшими руководителями ставились, как правило, собственно монголы. На чисто бюрократические должности назначались местные — причем не из знати и не из военных. Гражданские чиновники освобождались от всех государственных повинностей.

В империи существовали полугосударственные, полусвященные посты верховного шамана и верховного судьи, избиравшихся лично кааном. Однако в основном религиозное управление, а также суд на местах осуществлялись по местным традициям и законам. Монголы отличались высокой степенью религиозной терпимости, сохраняя нетронутой систему религиозных культов в завоеванной стране. Сохранение судебных организаций также опиралось на один из государственных заветов Чингисхана. Его выполнение, по мысли великого завоевателя, способно было укрепить государственность империи: «Изучайте разные законы, сравнивая, приноравливайтесь к ним. Для разных дел нужны опытные, ученые люди. Тот человек выше множества множеств людей, который знает законы государства».

Начало государственно-политического определения турецкого народа пришлось на X–XI вв. Во второй половине Х в. племенные объединения тюрок-огузов (сельджуков), скотоводов и земледельцев, были вытеснены из Средней Азии и Ирана на Армянское нагорье к границам Византии. С распадом государственно-племенного союза Великих Сельджуков (в XI–XIII вв. занимавшего Иран), орда огузов обрела самостоятельность. Как это было типично для кочевых и полукочевых народов, первая протогосударственная организация у тюрок имела военно-клановые черты. Такая организация исторически взаимосвязана с агрессивной военной политикой. Начиная с сер. XI в., сельджуки повели завоевание Ирана, Малой Азии, Месопотамии. В 1055 г. армия сельджуков захватила Багдад, и их правитель получил от халифа титул султана. Успешно шло завоевание византийских владений. В ходе этих завоеваний были захвачены крупные города Малой Азии, турки вышли на побережье. Только крестовые походы отбросили сельджуков от Византии, вытеснив в Анатолию. Здесь окончательно оформилось раннее государство.

Сельджукский султанат (конец XI-нач. XIV в.) был ранним государственным образованием, сохранявшим черты военно-кочевого объединения. Объединению покоренных народов под властью новых султанов способствовало то, что первый правитель Сулейман Кутулмуш дал свободу византийским крепостным, а установленный единый общий налог был значительно меньше прежнего податного бремени. На покоренных землях вместе с тем стала возрождаться византийская система государственного феодализма (близкая к военно-служилым отношениям арабского халифата): земля объявлялась государственной собственностью, которая раздавалась султаном в большие пожалования (икта) и малые, вторичные (тимар). С наделов соответственно доходу ленники должны были нести военную службу. Это создало основу для мощной, преимущественно конной армии (примерно в 250 тыс.), ставшей ударной силой новых завоеваний. Тогда же племенная монархия султана начала приобретать организацию, привычную для оседлого раннего государства: собрания военной знати (меджлис) стали исполнять общеполитическую функцию, в том числе избирали правителя, появились административные канцелярии (капу).

После распада Византии в начале XIII в. султанат достиг высшей мощи. Возобновились внешние завоевания. Однако в ходе монгольского нашествия (см. § 44.2) он был разгромлен и сохранился на правах вассального султаната в улусе Хулагу. Высшие администраторы (везиры) при султане получали свои посты от великого хана. Государство было разорено налоговым бременем (в 5–6 раз большим, чем в западных государствах той эпохи). Ослабленный в том числе и внутренними смутами, племенными восстаниями, султанат распался к концу XIII в. на 12–16 отдельных княжеств — бейликов. В 1307 г. монголы задушили последнего сельджукского султана.

Новым и более исторически значительным этапом формирования турецкого государства стал Османский султанат.

Один из самых слабых бейликов бывшего Сельджукского султаната — Османский (по имени правящих султанов) — к началу XIV в. стал мощным военным княжеством. Возвышение его связано с династией правителя одного из туркменских племен, вытесненных монголами, — Эртогрула, а главное, его сына — Османа (с 1281 г. Султана — основанная Османом династия из 37 султанов правила в Турции до 1922 г… времени падения монархии). В конце XIII в. (1299) княжество стало практически самостоятельным; это было начало нового независимого государства.

Княжество расширилось за счет владений ослабевшей Византии в Малой Азии, вышло к морям, подчинило себе бывшие бейлики прежнего сельджукского государства. В сер. XIV в. турки разгромили остатки монгольского государства в Иране. Во второй половине XIV в. под власть турок подпали феодальные государства Балканского п-ва, установлен сюзеренитет даже над Венгрией. В правление султана Орхана (1324–1359) в образующемся государстве стала складываться новая политико-административная организация, представленная феодальной бюрократией. Страна получила административное деление на 3 удела и десятки округов, которые возглавили поставленные из центра паши. Наряду с основной военной силой — ленным ополчением — стало формироваться постоянное войско на жалованье из военнопленных (иени черы — «новое войско»), ставшее позднее гвардией правителей. В правление Баязида I Молниеносного (1389–1402) Османское государство одержало ряд важных побед над византийскими и европейскими войсками, стало важнейшим субъектом международных дел и политики на Черном и Средиземном морях. От полного разгрома турками Византию спасло только вторжение возродившегося монгольского государства под главенством Тимура; Османское государство распалось на несколько частей.

Султанам удалось сохранить власть, и в начале XV в. возродилось единое государство. В протяжении XV в. были ликвидированы остатки прежней раздробленности, начались новые завоевания. В 1453 г. османы взяли осадой Константинополь, положив конец Византии. Переименованный в Стамбул город стал столицей империи. В XVI в. завоевания были перенесены на Грецию, Молдавию, Алабанию. Южную Италию, подчинены Иран, Египет, Алжир, Кавказ, побережье Северной Африки. В правление Сулеймана I (1520–1566) государство получило законченную внутреннюю административную и военную организацию. Османская империя стала крупнейшим по территории и населению (25 млн. жителей) государством тогдашнего европейско-ближневосточного мира и одним из самых влиятельных в политическом отношении. Она включила в себя земли разных народов и самые разные политические структуры на правах вассалитета, другой политической подчиненности.

С конца XVII в. Османская империя, оставаясь крупнейшей державой, вступила в длительную полосу кризиса, внутренних смут и военных неудач. Поражение в войне с коалицией европейских держав (1699) привело к частичному разделу империи. Обозначились центробежные тенденции в наиболее отдаленных владениях: Африке, Молдавии и Валахии. Существенно сократились владения империи в XVIII в. после неудачных войн с Россией. Государственно-политическое устройство империи в основном сохранялось таким, каким оно сложилось в XVI в.

Своеобразие исторического пути становления турецкой государственности: от военно-кочевой империи к централизованному государству, влияние византийской и арабской государственных традиций, религиозно-политический дух мусульманства — отразилось на той форме, которую она приняла в сложившемся виде. Практически с момента своего государственного определения (XV в.) Османская империя приняла вид абсолютной монархии. Особые черты турецкого абсолютизма определялись особенностями военной системы, а также традиционной восточной организацией государственной администрации.

Власть султана (официально он именовался падишахом) была политической и юридической осью государства. Согласно закону, падишах был «устроителем духовных, государственных и законодательных дел», ему в равной степени принадлежали и духовно-религиозные, и светские полномочия («Обязанности имама, хатиба, государственная власть — всё принадлежит падишаху»). По мере укрепления Османского государства правители принимали титулы хана (XV в.), султана, «кайсера-и Рум» (по византийскому образцу), худавендиляра (императора). При Баязиде императорское достоинство было даже признано европейскими державами. Султан считался главой всех воинов («мужей меча»). В качестве духовного главы мусульман-суннитов он имел неограниченное право карать своих подданных. Традиция и идеология налагали на власть султана чисто морально-политические ограничения: государю следовало быть богобоязиенну, справедливу и мудру. Однако несоответствие правителя этим качествам не могло служить основанием для отказа в государственном повиновении: «Но если он не таков, то народ обязан помнить, что халиф имеет право быть несправедливым».

Наиболее важным отличием власти турецкого султана от халифата было изначальное признание за ним законодательных прав; в этом отразилась тюркско-монгольская традиция власти. (По тюркской политической доктрине, государство было только политической, а не религиозно-политической общностью народа; поэтому власть султана и духовных авторитетов сосуществуют при главенстве первого — «царство и вера».) После взятия Константинополя была воспринята и традиция коронации: опоясания мечом.

Турецкая монархия держалась принципа родового наследия трона. Женщины безусловно исключались из числа возможных претендентов («Горе народу, которым управляет женщина», — говорилось в Коране). До XVII в. правилом был переход трона от отца к сыну. Законом 1478 г. не только дозволялось, но и предписывалось во избежание междуусобиц тому из сыновей, кто наследует трон, убить своих братьев. С XVII в. установился новый порядок: престол наследовал старший по возрасту из династии Османов.

Важной частью высшей администрации был двор султана (уже в XV в. он насчитывал до 5 тыс. слуг и управителей). Двор подразделялся на внешнюю (султанскую) и внутреннюю части (женские покои). Внешнюю возглавлял управитель (глава белых евнухов), который был практически министром двора и распоряжался имуществами султана. Внутреннюю — глава чёрных евнухов, который был особо приближенным к султану.

Центральная администрация империи сложилась в основном в сер. XVI в. Её главной фигурой был великий визирь, пост которого был учреждён с самого начала династии (1327). Великий визирь считался как бы государственным заместителем султана (к религиозным вопросам он касательства не имел). Он всегда имел доступ к султану, в его распоряжении была государственная печать. Великий визирь практически располагал самостоятельными государственными полномочиями (кроме законодательных); ему подчинялись местные правители, воинские начальники и судьи.

Кроме великого, высший круг сановников составляли простые визири (число их не превышало семи), обязанности и назначение которых определял султан. К XVIII в. визири (считавшиеся как бы заместителями великого визиря) обрели устойчивые специализированные полномочия: визирь-кийяши был делопроизводителем великого визиря и уполномоченным по внутренним делам, реис-эфенди ведал иностранными делами, чауш-баши начальствовал низшим административным и полицейским аппаратом, капудан — флотом и т. д.

Великий визирь и его помощники составляли великий имперский совет — Диван. Это был совещательный орган при великом визире. С начала XVIII в. Диван стал и непосредственно исполнительным органом, своего рода правительством. В него также входили двое кадиаскеров (верховных судей войска, ведавших вообще юстицией и просвещением, хотя и подведомственных духовной власти), дефтердар (правитель финансового ведомства; позднее их также стало несколько), нишанджи (правитель канцелярии великого визиря, первое время ведавший и иностранными делами), командующий военной гвардией — корпусом янычар, высшие военные начальники. Вместе с канцелярией великого визиря, управлениями дел кадиаскеров, дефтердаров, все это составляло как бы единую администрацию — Высокие врата (Баб-и али — по французскому эквиваленту (врата — la porte), администрация получила название Порта, позднее перенесенное на всю империю (Оттоманская Порта)).

При султане существовал и совещательный Высочайший Совет из членов дивана, министров дворца, высших военачальников и, обязательно, наместников отдельных областей. Собирался он от случая к случаю и никаких определенных полномочий не имел, а был как бы выразителем мнения правительственной и военной знати. С начала XVIII в. он перестал существовать, но в конце века возродился в виде меджлиса.

Духовно-религиозную часть государственных дел возглавлял шейх-уль-ислам (пост учрежден в 1424 г.). Он возглавлял все сословие улемов (мусульманских священнослужителей, куда также относились судьи — кади, богословы и правоведы — муфтии, преподаватели духовных училищ и др.) Шейх-уль-ислам располагал не только административной властью, но и влиянием на законодательство и правосудие, поскольку многие законы и решения султана и правительства предполагали его правовое одобрение в виде фетвы. Однако в турецком государстве (в отличие от халифата) мусульманское духовенство стояло под верховной властью султана, и шейх-уль-ислам назначался султаном. Его большее или меньшее влияние на ход государственных дел зависело от общеполитических взаимоотношений светских властей с правом шариата, менявшихся на протяжении веков.

Многочисленные чиновники самых разных рангов (обязанности и статус всех расписывался в специальных султанских кодексах с XV в.) считались «рабами султана». Важнейшей особенностью социального строя Турции, важной для характеристики правительственной бюрократии, было отсутствие, в собственном смысле слова, дворянства. И титулы, и доходы, и почет зависели только от места на службе султана. Теми же кодексами расписывалось положенное жалованье чиновникам и высшим сановникам (выраженное в денежном доходе с земельных наделов). Нередко высшие сановники, даже визири начинали свой жизненный путь самыми настоящими невольниками, иногда даже из немусульман. Поэтому считалось, что и положение, и жизнь чиновников вполне во власти султана. Нарушение служебных обязанностей рассматривалось соответственно государственному преступлению, ослушанию падишаха, и каралось смертью. Ранговые привилегии чиновников проявлялись лишь в том, что законы предписывали, на каком подносе (золотом, серебряном и т. д.) будет выставлена голова ослушника.

Несмотря на внешнюю жесткость высшей власти, центральная администрация Оттоманской империи была слабой. Более прочным связующим элементом государственности была военно-ленная система, которая подчинила власти султана основную массу самостоятельного свободного населения страны в организации, бывшей одновременно и военной, и хозяйственно-распределительной.

Аграрные и единые с ними военно-служилые отношения установились в империи по традициям Сельджукского султаната. Многое было воспринято от Византии, в частности от ее фемного строя. Юридически они были узаконены уже при первых самовластных султанах. В 1368 г. было постановлено, что земля считается собственностью государства. В 1375 г. принят первый акт, закрепленный потом султанскими кодексами, о служилых наделах-ленах. Лены были двух основных видов: крупные — зеаметы и малые — тимары. Зеамет выделялся обыкновенно или за особые служилые заслуги, или военачальнику, который в дальнейшем обязывался собирать соответствующее количество воинов. Тимар давался непосредственно всаднику (сипахи), который давал обязательства выступать в поход и привести с собой соответствующее размеру его тимара количество воинов из крестьян. И зеаметы, и тимары были условными и пожизненными владениями.

В отличие от западноевропейских, от российских феодально-служилых ленов османские различались не по собственно размерам, а по доходу с них, зарегистрированному переписью, утвержденному налоговой службой и предписанному законом соответственно служилому рангу. Тимар максимально исчислялся в 20 тыс. акче (серебряных монет), зеамет — в 100 тыс. Большие по доходу владения имели особый статус — хасс. Хассом считались домениальные владения членов султанского дома и самого правителя. Хассами наделялись высшие сановники (визири, наместники). Теряя свой пост, чиновник лишался и хасса (возможная собственность на иных правах за ним сохранялась). В рамках таких ленов крестьяне (райя — «паства») обладали довольно стабильными правами на надел, с которого несли натуральные и денежные повинности в пользу ленника (составлявшие его ленный доход), а также платили государственные налоги.

Со второй половины XV в. зеаметы и тимары стали подразделяться на две юридически не равноценные части. Первая — чифтлик — была особым жалованным наделом персонально за «храбрость» воина, с нее впредь не следовало исполнять никаких государственных повинностей. Вторая — хиссе («излишек») предоставлялась в обеспечение военно-служилых потребностей, и с него следовало строго исполнять службу.

Турецкие лены всех видов отличались от западных еще одним свойством. Давая ленникам административные и налоговые полномочия в отношении крестьян (или иного населения) своих наделов, они не предоставляли судебного иммунитета. Ленники, таким образом, были финансовыми агентами верховной власти без судебной самостоятельности, нарушавшей централизацию.

Распад военно-ленной системы обозначился уже в XVI в. и сказался на общем военном и административном состоянии Османского государства.

Неурегулирование наследственных прав ленников вместе с присущей мусульманским семьям многодетностью стало вести к чрезмерному дроблению зеаметов и тимаров. Сипахи закономерно усиливали налоговый гнет на райя, что вело к скорому обнищанию и тех и других. Наличие особой части — чифтлика — в лене вызывало закономерный интерес к превращению всего лена в надел без службы. Правители провинций в интересах близких им людей стали сами наделять землями.

Распаду военно-ленной системы способствовало и центральное правительство. С XVI в. султан все чаще прибегал к практике повальных конфискаций земель у сипахи. Взимание налогов переводилось на откупную систему (ильтезим), которая стала глобальным ограблением населения. С XVII в. откупщики, финансовые чиновники постепенно заменили в государственно-финансовых делах ленников. Социальный упадок военно-служилого слоя привел к ослаблению военной организации империи, это, в свою очередь, — к серии чувствительных военных поражений с конца XVII в. А военные поражения — к общему кризису Османского государства, созидавшегося и державшегося завоеваниями.

Основной военной силой империи и султана в таких условиях стал корпус янычар. Это было регулярное воинское формирование (впервые набранное в 1361–1363 гг.), новое по отношению к сипахи («ени чери» — новое войско). Набирали в него исключительно христиан. Во второй четверти XV в. для комплектования янычар была введена особая рекрутская система — дефширме. Раз в 3 (5, 7) года вербовщики силой забирали христианских мальчиков (преимущественно из Болгарии, Сербии и т. п.) с 8 до 20 лет, отдавали в мусульманские семьи на воспитание, а затем (при наличии физических данных) — в корпус янычар. Янычары отличались особым фанатизмом, близостью к некоторым агрессивным мусульманским нищенствующим орденам. Они размещались преимущественно в столице (корпус делился на орта — роты по 100–700 чел.; всего до 200 таких орт). Они стали своего рода гвардией султана. И в качестве такой гвардии со временем стремились больше отличиться во внутридворцовой борьбе, нежели на поле боя. С корпусом янычар, его восстаниями связано также немало смут, ослабивших центральную власть в XVII–XVIII вв.

Нарастанию кризиса османской государственности способствовала и организация местного, провинциального управления в империи.

Провинциальная организация империи своими корнями была тесно связана с военно-феодальными принципами турецкой государственности. Местные начальники, которые назначались султаном, были одновременно воинскими командирами территориального ополчения, а также финансовыми главноуправляющими.

После первого исторического этапа завоеваний (в XIV в.) империя подразделилась на две условные области — пашалыка: Анатолийский и Румелийский (европейские территории). Во главе каждого был поставлен наместник — бейлербей. Ему практически принадлежало полное верховенство на своей территории, включая распределение земельных служебных наделов и назначение должностных лиц. Деление на две части находило соответствие и в существовании двух постов верховных войсковых судей — кадиаскеров: первый был учрежден в 1363 г., второй — в 1480 г. Однако кадиаскеры подчинялись только султану. И в целом судебная система находилась вне административного контроля местных властей. Каждая из областей подразделялась, в свою очередь, на уезды — санджаки во главе с санджак-беями. Первоначально их насчитывалось до 50. В XVI в. было введено новое административное деление разросшейся империи. Количество санджаков было доведено до 250 (некоторые были уменьшены), а более крупными единицами стали провинции — эйлаэты (и таких было 21). Во главе провинции традиционно ставился бейлербей.

Администраторы бейлербейств и санджаков поначалу были только назначенцами центральной власти. Они утрачивали свои земельные владения, лишаясь своего поста. Хотя законом еще XV в. предусматривалось, что «ни бей, ни бейлербей, пока он жив, не должен быть смещен с поста». Произвольная смена местных начальников считалась несправедливой. Однако также обязательным считалось смещение беев за проявленную в управлении «несправедливость» (для чего всегда находились подходящие поводы или «жалобы с мест»). Проявление «несправедливости» рассматривалось как нарушение султанских указов или законов, поэтому смещение с поста, как правило, заканчивалось расправой с должностными лицами.

Для каждого санджака все существенные вопросы налогообложения, размеров податей и земельных наделов устанавливались особыми законами — провинциальными канун-наме. Подати и налоги в каждом санджаке варьировались: по всей империи были только общеустановленные типы налогов и сборов (денежные и натуральные, с немусульман или со всего населения и т. п.). Учет земель и налогов осуществлялся регулярно, на основе переписей, проводившихся примерно каждые 30 лет. Один экземпляр писцовой книги (дефтера) отправлялся в столицу в финансовое управление, второй оставался в провинциальной администрации в качестве учетного документа и ориентира для текущей деятельности.

Со временем самостоятельность провинциальных правителей усилилась. Они превратились в самостоятельных пашей, причем некоторые наделялись султаном особыми полномочиями (командованием корпусом пехоты, флотом и т. п.). Это усугубляло административный кризис имперского устройства уже с конца XVII в.

Особые военно-феодальные черты турецкой государственности, почти абсолютный характер власти султана сделали Османскую империю в глазах историков и политических писателей Запада, начиная с XVII–XVIII вв., примером особой восточной деспотии, где жизнь, имущество и личное достоинство подданных ничего не значили перед лицом произвольно действующей военно-административной машины, в которой административная власть якобы вполне заменяла судебную. Такое представление далеко не отражало принципы государственной организации империи, хотя режим верховной власти в Турции отличался особыми чертами. Простор самовластному режиму предоставляло и отсутствие каких бы то ни было сословных корпораций, представительств правящих слоев.

Судебно-правовая система турецкого государства сложилась на основе и мусульманского права (общего для значительной части народов средневековой Азии), и собственного традиционного права — тюрё. Несравненно большую роль в Османской империи XV–XVIII вв. играло и государственное законодательство.

Мусульманское право своим источником имело Коран — священную книгу мусульман, которая приобрела каноническое содержание в сер. VII в. Коран составлен из поэтических наставлений и высказываний, якобы переданных Аллахом через пророка Мухаммада. Большая часть считалась как бы общими религиозными и жизненными правилами поведения мусульман, и около 80 сур (глав) содержали в себе высказывания по правовым ситуациям. Кораном предписывалось мусульманам отказаться от родовых обычаев и впредь руководствоваться им как полновесным судебником («И так мы ниспослали его как арабский судебник»). Другим важнейшим элементом мусульманского права считается сунна — священное предание. На протяжении первых веков распространения ислама было создано немало рассказов о жизни и деяниях пророка, делах первых халифов — хадисов. К сер. IX в. значительная часть их была признана ортодоксальными и обязательными наравне с Кораном при решении вопросов об обязанностях правоверных (в зависимости от принятия или непринятия сунны мусульманство раскололось на суннитов (последователей) и шиитов). Сунна была тем более важна для формирования права, что давала примеры конкретного разрешения жизненных и правовых ситуаций в описательной, а не доктринальной форме. Однако там, гда Коран высказывался однозначно и определенно, сунна отступала.

Судьи мусульманского права не могли и не смели прямо обращаться к Корану или сборникам сунны при решении дел, поскольку право истолкования священной догматики принадлежало только ученым-богословам. Высказывания, решения и разъяснения авторитетов богословия и права составили третий по важности источник мусульманского права — иджма. По значимости и распространению она была практически первым. Иджма составилась из решений и разъяснений ортодоксальных правоведов разного уровня: за одними (т. н. четырьмя имамами) было признано право установления всей юридической системы, за другими — только общих начал, за третьими — только отдельных вопросов и ситуаций. В главном иджма сложилась из трудов и высказываний юристов VIII–IX вв. Но в дальнейшем ее не возбранялось комментировать, истолковывать. Из таких трудов сложилась литература мусульманского права, к которой прибегали судьи в дальнейшем. В зависимости от приверженности тем или другим приемам истолкования и общим правилам в мусульманской юриспруденции сформировались свои внутренние школы, восходящие к доктринам и именам знаменитых богословов (например, последователи Абу-Ханифа — ханифиты — в особенности подчеркивали значение применения аналогии — кияс, поскольку о многом в Коране просто не говорилось). Придавая почти абсолютное значение аналогиям-кияс и конкретным решениям, мусульманское право воздерживалось от систематизаций и сохраняло, по сути, прецедентный характер.

По-видимому, таким внутренним несовершенствам мусульманского права, невозможности совместить его особенности со стремлением первых османских султанов к жесткой централизации политики, обязано своим развитием государственное законодательство. Уже в XV в. оно заняло доминирующее место в правовой системе. Законами (хатты) в точном смысле слова считались общие постановления султана, касавшиеся и населения, и государственной администрации. Наряду с ними были фирманы — указы султана, направленные дивану, администрации в целом или отдельным наместникам, визирям. Административными распоряжениями считались и личные указы султана — ираде.

Светские общие законы требовали религиозной санкции — фетвы. Ее издавал, как правило, шейх-уль-ислам, признавая тем самым согласие новых правил с духом шариата. Фетва составлялась в виде вопросов и ответов имама (иногда ответы были предельно простыми), и тем самым общие постановления законов как бы возвращались к жизненным ситуациям.

Собрания светских законов получили в Турции название канун-наме (заимствованное из византийского законодательства — «каноны»). С XV в. султаны издавали не только отдельные постановления, но и единовременно систематизированные собрания, посвященные наиболее важным государственным вопросам.

Первым по времени было Канун-наме Мехмеда II (1453–1456). По описанию современного историка, систематизация была связана с тем, что султан обнаружил отсутствие законов своих предков и «соизволил дополнить недостающие места своим просвещенным и всеохватывающим мнением, издал высочайшие указы относительно применения их в высочайшем диване». Собрание Мехмеда II состояло из трех частей, которые с этого времени стали как бы традиционными для канун-наме: первая посвящалась должностным лицам, их рангам и полномочиям, вторая — дворцовым церемониям, третья — уголовному праву (главным образом, также по отношению к чиновникам). Составителем собрания считался султанский нишанджи Лейе-заде.

В Канун-наме Селима I (1512–1520) первые разделы посвящались уже новшествам уголовного права, а другие — налогообложению, земельным наделам. Значительная правовая реформа была связана с Канун-наме Сулеймана I (1520–1566). В нем устанавливались (также в 3 главах) наказания за все преступления, признанные мусульманским каноном, порядок назначения самых распространенных — телесных наказаний, права и обязанности владельцев воинских наделов, порядок налогообложения, а также правовые нормы, касавшиеся различных категорий податного населения. Законодательные сборники Селима I и Сулеймана I были составлены при участии знаменитого историка, нишанджи султана Мустафы Челеби (перв. пол. XVI в.). Самым значительным уложением законов империи стало Канун-наме Ахмеда I (1619). Оно также состояло из трех книг, но было более всеохватывающим. В 1-й книге (в 6 главах) систематизировались нормы о должностных полномочиях лиц центрального и местного управления, о предоставлении земельных наделов сипахи и другим военным. Во 2-й книге (в 4 гл.) впервые кодифицировались правила военной службы, в т. ч. на флоте, а также дворцовой и внутренней службы. В 3-й (в 7 гл.) — правила о разводах, нарушениях семейных устоев, преступлениях и наказаниях, рыночной полиции, цехах, финансах, ленах.

Многочисленность канун-наме и подобных кодексов была связана с тем, что султанские законы, считалось, действовали только до смерти данного правителя. Новому приходилось их как бы возобновлять. И османские канун-наме составили в итоге как бы преемственную линию законодательства.

В период расцвета империи канун-наме считались важнейшим источником права. В сер. XVI в. было даже специально постановлено, что «во всех случаях, имея на руках священный закон, при возникновении спора обращаться к канун-наме и действовать в соответствии с ним». Однако такой приоритет светского, султанского законодательства был недолог. В XVII в. значимость в практике норм шариата возросла. В конце XVII в. правительство, по инициативе духовных властей, предприняло даже попытку отменить все не следующие из шариата сборы и налоги. В начале XVIII в. судьям прямо было предписано султаном назначать только те наказания, которые вытекали из шариата, а канун-наме не равнять со священным правом. В судебных книгах массовыми стали ссылки на расхождения законов с шариатом в укоризну первым.

Судебная система империи была построена исключительно по территориальному принципу и на основе мусульманской традиции. Основной фигурой судопроизводства был профессиональный судья — кади (хаким).

Судебная система в целом соответствовала административно-территориальному делению. Но были крупные города, особенно связанные с морской торговлей, где число судебных округов было больше. В период расцвета империи имелось 24 главных суда и 126 второстепенных судов (махкемеси). Высшую апелляционную инстанцию составлял верховный шариатский суд — Арз-о даст под председательством шейх-уль-ислама. Он условно подразделялся на две областные палаты: Румелийскую и Анатолийскую во главе с кадиаскерами. Обособление внутри империи в XVII–XVIII вв. некоторых наместничеств (особенно Египта, Сирии и т. д.) сделало их правителей и судебные власти при них также вышестоящими инстанциями.

Помимо кади-хакимов, которых назначали из людей «опытных и в праве искусных» на 3 года, юридическими вопросами занимались муфтии. Муфтии, как знатоки богословия, были консультантами, выступая подчас и в качестве общественных или религиозных. обвинителей. Их ставили пожизненно. В городах основную массу уголовных дел (особенно мелких и связанных с рынками, торговлей) рассматривали полицейские чиновники — субаши.

Судьи были независимы в своих постановлениях, в том числе и в выборе вида и степени уголовного наказания. Решение судьи считалось обязательным только для него самого. Гражданские и уголовные дела рассматривались практически одинаковым порядком. Основными доказательствами в процессе были (1) улики, или признаки преступления; (2) свидетельские показания, (3) присяга. К даче свидетельских показаний допускались только правоверные. Полновесным свидетельством считалось показание двух мужчин или одного мужчины и двух женщин. В ряде случаев, например при обвинениях в сексуальных домогательствах, изнасиловании, показание женщины вообще не имело значения (согласно канун-наме).

Специальному регулированию законами подлежал порядок розыска преступников. Судьям и начальникам розыска запрещалось арестовывать кого-либо без двух показаний. За причиненный неправильными розыскными действиями ущерб, главным образом вещественный, нарушители подлежали взысканиям; кроме того, обязательно требовалось возмещать потерпевшему убытки.

В XVIII в. в торговых городах, особенно там, где много было купцов-иностранцев и иноверцев (положение которых в шариатских судах было неполноправным), стали возникать разного рода арбитражные суды, смешанные комиссии, где на паритетных началах купеческие судьи решали дела, касающиеся морской торговли, купеческих обязательств и некоторых правонарушений торгового быта.

Одной из важнейших особенностей социально-правового строя Османской империи было отсутствие выраженного сословного деления людей. Личный статус предопределялся, во-первых, фактом подданства (или его отсутствием), во-вторых, принадлежностью к правоверной мусульманской общине. Во всем прочем мусульмане считались равными друг другу (исключая священно-религиозные привилегии духовенства); практически одинаковыми были их права в сфере имущественных отношений.

Все лица, не подвластные прямо имаму и султану, подразделялись на три внутренние группы: 1) изгои, хотя бы ранее и принадлежавшие мусульманской вере, стояли вне закона; 2) иностранцы, включая приезжих мусульман, к которым относились временно пребывающие в империи; 3) иноверцы-вассалы. Последние считались равными мусульманам в области личных и имущественных прав, но они обязаны были соблюдать установленный в империи религиозно-общественный порядок, не демонстрировать пренебрежения исламскими и турецкими обычаями (не хоронить открыто своих покойников, не пить вина и т. п.).

Правовой статус немусульманского населения отличался от положения правоверных. Основы правовых различий были заложены особой Заповедью халифа Омара (VII в.). Немусульманам, прежде всего христианам и иудеям, запрещалось основывать новые монастыри, церкви в мусульманских владениях, а имеющиеся — обновлять. Даже собственные жилища можно было улучшать, только чтобы не портить впечатления мусульман-соседей. Им запрещалось учить детей Корану, производить свой внутренний суд, даже изучать письменный арабский язык. На немусульман налагались различные бытовые запреты, связанные только с соблюдением заповедей Корана: не пить вина, не отпускать длинные волосы, не вырезать имен на печатях, не носить мусульманского платья и т. п. Только при соблюдении этих запретов мусульманам предписывалось уважительно относиться к гробницам и святыням немусульман. Немусульманам запрещалось иметь рабов в домашнем обиходе. Тогда как рабство в мусульманской среде оставалось распространенным до XVIII в. Такими считались рожденные от рабынь или захваченные на войне (т. е. прежде всего немусульмане).

Вещное право также отличалось значительным своеобразием. В нем отразились как общие начала мусульманского права со слабым развитием собственнических отношений, так и своеобразные условия военно-ленных отношений империи.

В полном смысле собственностью могли быть только движимые вещи. Недвижимость считалась собственностью Аллаха, переданной правоверным с соблюдением тех или других условий. Не признавалось ни самостоятельных прав владения, ни заклада (подобного сложившейся в западной традиции ипотеке), ни прав на чужие вещи. Признавалось право личного захвата запущенного или брошенного участка земли, но сроки давности считались условными: во всякое время можно было потребовать ее возврата. Наибольшей неприкосновенностью располагали имущества религиозных учреждений и организаций — вакф. Однако купля-продажа вакфов не допускалась (можно было обменивать, сдавать в аренду). Ограниченным в правах было и индивидуальное безусловное владение землей (т. е. не на правах ленной службы) — мильк. Сделки с землей вообще подвергались существенным ограничениям. Так, основное население страны — райяа — не имело права распорядиться своими наделами без разрешения ленников-сипахи (от которых держали землю); шариатское право требовало лишь согласования с ними.

Обязательственное право характеризовалось отсутствием жестких формальных условий для действительности договоров. Признавались и обязательства, вытекающие из одностороннего действия (обет, обещание и т. п.). Для договоров самым важным критерием было, считался он отменимым или неотменимым (например, куплю-продажу можно было расторгнуть, даже по выполнению всех действий и оплаты, если продавец и покупатель все еще находились в виду друг друга). Большинство сделок (товарищество, заказ работы, поклажа, ссуда) относилось к числу отменяемых, т. е. возможно было одностороннее расторжение ее. Законодательство султанов устанавливало жесткие регламентирующие условия на большинство видов ремесленной и торговой деятельности: цены на отпускаемую продукцию, даже внешний вид и порядок упаковки. За нарушение требований предписывалось исключать из членов ремесленных или торговых цехов, что было равносильно вообще запрету на занятия тем или иным промыслом.

Семейные и брачные отношения в наибольшей степени регулировались правом шариата. Брак и семья входили в число необходимых добродетелей правоверных. Однако сам по себе брачный союз рассматривался как подобие договора, заключаемого в ограниченных целях и при неравном положении сторон. Первоначально брачный договор (по Корану) был вариантом обычного договора купли-продажи. Древнейшему праву были известны даже временные браки, запрещенные халифом Омаром.

Законный брачный возраст праву был неизвестен. По примеру Мухаммада, не возбранялись браки, начиная с 9 лет. Однако желательным считалось примерное соответствие супругов по возрасту, по положению. Мужчина мог иметь не более 4-х жен, т. е. допускалось многоженство. Однако законом устанавливались вполне детальные правила обращения в таком семейном союзе (так, проведя с женой ночь, муж обязан был провести у нее и день, запрещалось выказывать ласки одной жене в присутствии другой и т. д.). Запрещались браки с близкими родственниками (до 3-й степени родства), с рабынями, с рожденными от прелюбодейства и т. п.

Заключение брака теоретически предусматривало свободное согласие обоих супругов. Однако за женщину заключить брак мог ее представитель (отец, старший родственник). Поэтому свобода брака была очень условной. При заключении брачного договора муж вносил плату за жену (мэгр). Заключался брак путем простой, но специальной процедуры в присутствии трех (двух) свидетелей.

Канон устанавливал взаимные права супругов в браке и весьма жесткую ответственность за пренебрежение своими обязанностями. Муж обязан был содержать жену, оказывать ей внимание (после долгого отсутствия или воздержания — проводить с женой неделю). Жена обязана была повиноваться мужу, следовать за ним безусловно повсюду. За неповиновение муж имел законное право бить жену, Однако и за женой признавалось право обращаться в суд с жалобой на неисполнение мужем его супружеских обязанностей.

Исламский брак не имел никаких имущественных последствий для супругов; общности имущества не признавалось. Каждый оставался собственником или владельцем того, что у него было до брака или приобреталось в течение его.

Брак не имел священного характера (подобно христианскому). Поэтому его довольно легко было прекратить. Условиями прекращения брака при жизни были вероотступничество одного из супругов или развод. Развод был очень легок и допускался как по инициативе мужа, так и жены. Можно было развестись и в одностороннем порядке, даже женщине. В этих случаях существовали такие формы, как получение женою развода за выкуп (авад), расторжение брака судьей по просьбе жены. Мог быть и развод по обоюдному согласию в виде «взаимного проклятия».

Власть над детьми признавалась за обоими родителями. Но отцовская была важнее. Возраста законного совершеннолетия для детей не было. Оно начиналось с момента признания этого качества родителями (но, во всяком случае, не позднее 15 лет от роду).

Семейные ценности доминировали и в наследственном праве. За супругом, ближайшими родственниками признавалось право на обязательную долю. Нельзя было лишать детей наследства. Распорядиться имуществом путем завещания можно было с большими ограничениями: нельзя было распоряжаться более чем 1/3 своего имущества, нельзя было завещать все имущество одному, даже законному наследнику. Если наследника не было, то наследство распределялось в пользу бедных. Реально оно переходило в распоряжение религиозных учреждений либо еще при жизни оформлялось как «божественное пользование» — вакф, отменить которое, кроме учредителя-наследодателя, никто не был вправе.

Расхождения между шариатским правом и османским законодательством были наиболее значительны в области уголовного права. Общая оценка преступного и виды преступлений были тождественны, однако установления канун-наме были значительно мягче шариата в назначении наказаний.

Преступлением считалось то, что прямо запрещено, или неисполнение приказа (закона). В целом они условно подразделялись на 3 вида, которые далеко не охватывали возможных наказуемых деяний, особенно связанных с торговлей, городской жизнью; здесь сама оценка содеянного как преступления зачастую зависела от судьи или субаши. К первому виду относились насильственные преступления (от убийства до разного рода личных посягательств). Ко второму виду — прямо осужденные в Коране и, как правило, связанные с нарушением тех или иных заповедей ислама. К третьему виду — не обозначенные прямо в законах, но наказуемые в целях общественного порядка. В выборе наказания усмотрение суда было довольно широким. Только по второму виду предписывалось назначить строго те наказания, что указывались в Коране. Но и в этом случае канун-наме предоставляли некоторые варианты.

За большинство насильственных преступлений против личности (убийство, членовредительство, ранение, избиение) османский закон предусматривал возможность кровной мести. Мстить можно было, если преступлением причинена личная обида. Отказ старшего из родственников от этого права был обязателен для всех членов рода-семьи. Причиненную обиду можно было выкупить — размер устанавливался в зависимости от достатка преступника (богатый платил больше, бедный — меньше). Это было своеобразное правило османских законов.

За большинство других, не самых значительных преступлений полагались телесные наказания — битье палками. Количество ударов назначал судья. Дополнительно за каждый удар полагался еще и штраф (по 2 монеты за «палку»); иногда штраф играл роль выкупа «битья». Если преступление было насильственным, то наказание должно быть публичным. Вообще стремление заставить преступника соблюдать установленный порядок было едва ли не главным мотивом в османском подходе к наказанию. Это определяло наиболее распространенные его виды. В этом состояла и его своего рода философия: «Как только исчезает страх казни в сердцах людей, начинаются и возрастают бесчинства низших».

Смертная казнь полагалась безусловно за ослушание повелений султана. В других случаях ее применяли редко, разве что речь шла о злостных и общественно опасных преступлениях (за поджог, за кражу людей, рабов; за вторжение в дом для кражи полагалось повесить).

Особыми объектами внимания законодателя были сексуальные преступления и кража. В отличие от требований шариата (где прелюбодеяние предписывалось карать посредством побития камнями, правда, требовались 4 свидетеля, очевидцы, явные признаки и т. п.), османское право ограничивалось штрафами (богатый и здесь платил больше). Смягчающим обстоятельством считался некоторый мотив «вынужденности»: холостой прелюбодей платил меньше женатого. Однако если сексуальные преступления были связаны с насилием («затащат женщину» в дом и т. п.), то применялись членовредительные наказания (отрезали член); кроме того, преступника выставляли на позор: отрезали бороду. Даже простое приставание к женщине, к мальчику (хотя бы и рабам) наказывалось палками. Запрету подвергалось и скотоложство.

В отношении кражи османский закон, напротив, был жестче. Даже если кто-либо обнаруживал «склонности вора», предписывалось ему отрезать руку либо, воткнув в руку нож, водить по улицам.

Членовредительные наказания (отсечение руки) применялись и за преступления против власти — категория, также неизвестная шариату. Прежде всего сюда относилась подделка указов, документов, а также доказательств в суде. За лжесвидетельство, помимо телесного наказания (которое определял судья), преступника следовало заклеймить. Мотив опозорения также играл важную роль в уголовном наказании.

В праве сохранялись традиции общинных ценностей. За некоторые особые преступления (например, если кто единолично объявлял священную войну-джихад) полагалось изгнание и объявление вне закона (никаких более реальных наказаний в этих случаях не следовало).

В единичных случаях (за оскорбление женщин) применялось тюремное заключение. Однако законы ничего не говорили ни о сроках его, ни о характере отбывания.

Еще одну особенность османского уголовного права составляло то, что оно не исчерпывалось предписаниями ни шариата, ни султанских законов. Практика создавала собственное уголовное право — со своими наказаниями и со своими критериями ответственности.

Японская цивилизация начала свое формирование в I тыс. до н. э. Первые поселения людей в этой части Восточной Азии появились намного раньше — около 40 тыс. лет до н. э., еще до отделения Японских островов от азиатского материка. Долгие столетия Япония была почти замкнутым — в культурном и политическом отношении — миром. О самом существовании народа и государства знали только в соседних Китае и Корее, с которыми издавна сложились непростые отношения. Влияние китайской цивилизации на раннее становление Японии было значительным, даже иероглифическая письменность пришла из Китая. Однако в последующем японская цивилизация сформировала собственную и своеобразную традицию государственного и правового уклада, в котором выразились и своеобразие культурно-религиозного мира нации, и особенности военно-феодального строя, подчинившего с раннего времени социальную организацию Японии. Влияние древних традиций на последующее развитие государственной организации было особенно значительным. Это сделало японскую государственность эпохи Средних веков одной из наиболее устойчивых и самобытных.

В I–II вв. население южных Японских островов (где значительны были группы переселенцев из Индонезии, Кореи и др.) находилось на стадии формирования надобщинной администрации. Основу социальной организации составляла клановая «семья» в несколько тысяч членов (известны и семьи численностью до 60–70 тыс. чел.). Возглавлял ее старейшина-патриарх, считавшийся одновременно жрецом клана. В семьях сложилась устойчивая социальная иерархия: низшие (гэко) и «большие люди» (дайдзин). Иногда целые малые кланы находились в зависимом положении от высших. Было известно и рабство, однако рабы были дороги и редки. Семьи-кланы представляли обособленные объединения, и китайские летописи эпохи писали о японцах: «Они распадаются на более чем сто государств. Они ежегодно приезжают к нам и приносят нам дань».

С рубежа II–III вв. социальная иерархия в кланах стала довольно быстро превращаться в протогосударственные институты. Полномочия правителей стали наследственными, их освящал религиозный авторитет. Возрастанию роли правителей способствовало признание вассалитета по отношению к Китаю, а также военные походы. Постепенно сформировалось превосходство одного из таких племенных союзов. По имени такого союза получило название начальное государственное образование в Японии.

Объединение Ямато (сер. V — нач. VII в.) было типичным протогосударством. Сложилось оно под значительным китайским влиянием. Особенно возросло это влияние с VI в., после распространения в Японии буддизма; роль буддийских монастырей в укреплении очагов государственности была велика.

Власть главы господствующего союза постепенно была признана общегосударственной. Царь (окими) приобрел титул тэнно («небесного государя», императора). Правитель соединял в себе и религиозную, и собственно государственную власть. Постепенно ему были предоставлены и полномочия верховного судьи.

К VI в. местные клановые правители превратились в представителей центральной власти. Упрочила эту иерархию, уже вполне государственную, система социальных рангов — кабанэ (учрежденная в cep. V в.). Главы влиятельнейших родов и кланов закрепили за собой ранги, связанные с обособляющими функциями управления: оми — придворные, мурадзи — военные, и т. д.; всего выделилось до 9 таких специализаций. Племенные кланы стали превращаться в провинции со своими управляющими; число провинций достигло 120, они подразделялись на общины. В 569 г. зафиксирована первая перепись земель и повинностей зависимого населения. Налоговая система перешла от периодических подношений к регулярному обложению (рисом) и трудовым повинностям. Путем роста хозяйственного принуждения основной массы крестьянского населения у родовой власти стали формироваться крупные владения, а прежние соплеменники — превращаться в полусвободных (томобэ) с закреплением профессиональных занятий и функций.

На протяжении VI в. выдвинувшиеся в результате образования протогосударственной администрации знатные роды вели острую борьбу за лидерство. Борьба продолжалась примерно до 587 г., когда возобладал мощный клан Сога, захватив в свои руки императорский трон. Были предприняты централизаторские реформы в китайском духе, направленные на укрепление ранговой иерархии, формирование чиновничества, нового налогового аппарата.

С правлением принца-регента из дома Сога Умаядо связано появление первых законов — 12 Статей (603) и Законов 17 Статей (604–622). Законы были не столько правовыми нормами, сколько сводом политико-моральных поучений. Однако они были положены в основу государственной деятельности. Кланы призывались объединиться и служить общему благу. Все население делилось на три класса: правители — вельможи — народ. Правитель считался уже не просто главой высшего клана, а единоличным властителем с особыми полномочиями власти. Соответственно китайским образцам, он выражал «всеобщий закон», считавшийся основой правопорядка. В целях такого правопорядка правитель имел право требовать безусловного подчинения от низших должностных лиц. Вместе с тем правителя не признавали совершенно самовластным: при нем обязаны быть советники. Провозглашалось, что «дела не должны решаться единолично государем».

С конца VI в. объединение Ямато стало стремиться к высвобождению из-под сюзеренитета китайской империи Сун (весьма условного) и превращаться в самостоятельное раннее государство.

Окончательное формирование государственной организации было следствием преобразований, получивших название переворота Тайка (645–646).

Используя недовольство крестьянской массы, другие кланы свергли режим правителей Сога и установили новую императорскую династию. Самым важным социальным поворотом было объявление всей земли только государственной (императорской) собственностью. Была установлена государственная система наделения землей, следуя иерархии традиционных и заново установленных рангов. Это положило начало новому сословному строю страны.

Вследствие политических перемен во второй половине VII в. сложилась центральная администрация. Верховное управление осуществлялось Государственным советом (дадзекан), куда входили главы правящих кланов и высшие администраторы. Реальную работу по текущему управлению вершил государственный секретариат из 2-х подразделений: правого и левого (по китайской традиции). Секретариат руководил 8 ведомствами: наказаний, сокровищ, военным, двора, центральных дел, чинов, управления, народных дел. Помимо этого, были особые ведомства: по делам культа синто и по расследованию преступлений (дадзедан). В деятельности чиновной администрации практически воплощалась вся государственная организация. Ее правильному течению власть уделяла особое внимание. В конце VII в. был издан специальный административный кодекс; старые ранги были отменены, на их месте сложилась новая разветвленная чиновная система (из 48 рангов). В конце VII в. в правительстве утвердилась должность первого министра.

Страна обрела новое жесткое деление на провинции, уезды и деревни. Деревни (до 50 дворов) стали основой новой налоговой и военной рекрутской системы. В местном управлении также ликвидировались родовые традиции, и управление вверялось назначенным чиновникам. Основой существования разветвленной государственной организации стала т. н. триада обложения, известная с древнего Китая: налог с земли, подати с крестьянских промыслов, трудовая повинность (по постройке зданий, дорог, оросительной системы).

По своей внутренней структуре монархическое государство рицуре (закона), установившееся после переворота Тайка, было подобно европейским варварским государствам. И так же, как в Европе, новое государство стало стимулом для переформирования социального строя в направлении феодальных отношений.

Централизованная власть, сложившаяся в VII–VIII вв., была условной. Собственно централизация ограничивалась единой системой сбора налогов, ведением земельного учета и контролем за наместниками провинций, которые ставились не из родовой знати, а из подвластных императору. Вся эта организация держалась на государственно-надельной системе землепользования. Как только эта система стала распадаться, влияние центра существенно ослабло.

С VIII в. наследственные наделы воинов и чиновников средних и высших рангов стали превращаться в вотчины (сеэн). Государственный контроль над вотчинами ослабевал (хотя налогового иммунитета в Японии не было). К Х в. в стране стали распространенными отношения типа западноевропейской коммендации (см. § 23), которые стали охватывать и крестьянство, и слои провинциального чиновничества, и воинов многозвенной социально-правовой иерархией. Главной обязанностью патрона в таких отношениях становилась охрана от посягательств извне на его сеэн. Поскольку переоформление надела в вотчину-сеэн требовало участия губернаторской власти, губернаторы стали как бы условными центрами таких коммендационных отношений. Губернаторские управы делались основными органами управления и суда. Провинциальная власть стала назначать уездную. При губернаторах стали формироваться свои армии — из отрядов на провинциальном, уездном, общинном уровнях. Основные вопросы государственной деятельности (распределение земель, налоги, воинская служба) также перешли на провинциальный уровень. Этим была сформирована важная предпосылка формирования феодального по внутренней структуре государства.

Новой социальной опорой формирующейся власти феодальных магнатов стало сословие воинов — самураев. За счет богатеющего крестьянства, путем наделения землей младшего чиновничества, сыновей аристократии низших рангов с Х в. сложилось довольно многочисленное сословие феодально обязанных воинов, несущих службу за рисовый «паек» и поместье. Самураи объединялись в отряды и в более крупные группы, нередко по родственному признаку. Такая традиционность формирования сословия в соединении с особенностями синтоистской религии, национальной культуры, а также с жизненной бесперспективностью при потере сюзеренитета воспитала в самурайском сословии особую привязанность к феодальным морально-правовым ценностям — кодекс бусидо («путь воина»). Культивируемая бусидо жертвенность вассалов стала важнейшим инструментом в развернувшейся политической борьбе магнатов.

В XI–XII вв. возникло большинство средневековых японских городов. Их население стало еще одним фактором в развернувшейся борьбе за сословные привилегии. С XI в. известны первые ремесленные и торговые объединения — цехи (дза). Тогда же определилось в сословном отношении духовенство. Буддийские монастыри стали крупными феодалами, содержателями значительных вассальных дружин, отрядов самураев.

Формирование феодально-сословного строя сопровождалось резким падением политической значимости императорской власти. С конца VII в. императорский престол находился под контролем одного из крупнейших аристократических кланов — Фудзивара. С VIII в. клан обязал императора брать жен только из их дома. В IX в. захватил в свои руки посты принца-регента и первого министра (с общим титулом секкэна), поставив под контроль государственную администрацию. Государственное управление приобрело вид неофициальной диктатуры секкэнов. Положение императорской власти свелось до религиозно-придворного главенства. С конца Х в. под нажимом регентов императоры стали регулярно отказываться от престола в пользу малолетних детей, с тем чтобы реальные полномочия власти удерживались секкэнами. Сложился своеобразный институт экс-императоров (или «монашествующих императоров», поскольку правители удалялись в монастырь). Случалось, некоторые императоры правили сами, без Фудзивара. Однако к XI в. нити государственного управления прочно были захвачены новой системой регентского правления.

Окончательное утверждение нового своеобразного двоевластия произошло к концу XII в. После длительного соперничества нескольких знатных феодальных домов (и семейных кланов), среди которых выделялись дома Тайра и Минамото, победу одержали Минамото (1185). Глава рода был пожалован императором в ранг «великого полководца, покоряющего варваров» (сейи-тайсегун), сёгуна. Реально в руки полевой ставки полководца-сегуна бакуфу перешли основные рычаги управления государством. Прежняя раннефеодальная центральная администрация практически распалась, сохранились только ведомства и советы, связанные с придворными делами и священно-религиозными правами императора. Такая новая государственно-политическая организация получила название сёгуната. Опорой режима сегуната стала военно-служилая феодальная иерархия, прежде всего сословие самураев, превратившихся в прямых (гокенины) или опосредованных вассалов сегуна.

В период Камакурского сегуната (1192–1333) императорский престол был поставлен под прямой контроль сегунов. Даже престолонаследие императорского дома требовало согласия и своеобразного утверждения в бакуфу. Вводилась особая должность советника сегуна при дворе (1221), которому подчинялась особая дружина и в обязанности которого вошло «политическое покровительство» императора. В XIII в. правители нового клана Ходзе инициировали раздел дома Фудзивара на 5 ветвей, которым по очереди давались звания секкэнов. Тогда же и сам императорский дом был поделен на южную и северную ветви, с правом поочередного наследования престола. Гарантом этой разветвленной системы монархии выступали сегуны. Таким образом установилась реальная военно-политическая диктатура новой власти.

Управление в рамках сегуната стало осуществляться через новую систему местных представителей: сюго, которым поручались полицейские и военно-вассальные дела (с 1190), и дзито, земельных представителей по контролю за налогами, в том числе и в вотчинах-сеэнах (с 1185 г.). Со временем сюго стали как бы военно-полицейскими губернаторами в провинциях, обладая в том числе и судебными правами. Сегун считался «главой сюго и дзито», тем самым сосредоточивая у себя военную и полицейско-судебную власть. Центральное управление страной осуществляло бакуфу, в которой выделилось несколько ведомств: Административное (мандокоро). Судебное (монтюдзе), Военное (самурайдокоро). Ведомства были одновременно и судебными инстанциями по искам вассалов (гокенинов). Для надзора за знатью был создан специальный совет из 10 высших вассалов сегуна.

В конце XIII в. военная диктатура сегунов обрела более открытый вид. От Государственного совета правители Ходзе перешли просто к домашним совещаниям клана. Реальное положение секкэнов упало, был ликвидирован государственный секретариат. Росту значения военной организации способствовала длительная борьба с нашествием монгольского флота, разгромленного в том числе благодаря «священной помощи» тайфуна (камикадзее), разметавшего вражеские корабли.

Система управления Камакурского сегуната усугубила стремления разных кланов, и теперь уже территорий, к сепаратизму. После мощных мятежей, реставрации временной власти императоров в стране установился режим сегуната дома Асикага. Этот второй сегунат Муромати (1335–1573) способствовал общей децентрализации страны. В Японии сформировалось до 250 княжеств, подчиненных своим даймё, которые были не только самыми богатыми феодалами, но и располагали особым сословным статусом, исключительными судебными и административными правами. На протяжении XV в. страну раздирали постоянные междуусобные войны, крестьянские восстания. Государственная власть и управление ограничивались пределами феодальной группировки, в той или другой период собиравшейся вокруг сегунов.

В последней четверти XVI в. крупнейшие феодалы Центральной Японии повели борьбу за политическое объединение страны. В этой борьбе они опирались на возросшее недовольство феодальными раздорами крестьян и горожан, а также на менявшееся сословие самураев. Война против режима прежнего сегуната приобрела характер политической реконструкции страны под руководством лидера оппозиционных групп феодалов и самурайства Тоэтоми Хидееси (1536–1598). Военные успехи оппозиции были дополнены рядом централизаторских реформ. В ходе земельной реформы была осуществлена податная перепись на новых принципах, в число подпадающих под налогообложение было включено большинство крестьянского населения, само обложение упорядочено и унифицировано. Сословной реформой в стране устанавливалось новое сословное подразделение на три сословия: самураев, крестьян и горожан, для каждого закреплялись свои предписанные занятия и связанные с этим обязанности и привилегии. Крестьянству запрещалось владеть холодным оружием. Согласно указу 1588 г. началась т. н. «охота за мечами» в стране, которые, по изъятии, должны были пойти на гвозди и заклепки для постройки статуи Будды. Была запрещена миссионерская деятельность христианских проповедников (начавших проникать в Японию с сер. XVI в., после ее «открытия» португальцами). В целях создания единого финансово-экономического пространства страны ликвидировались внутренние таможни, вводились единые меры и весы, начата денежная реформа.

Для обеспечения преемства власти в своей семье и предотвращения новой межфеодальной войны Хидееси образовал особый Совет регентов (1598) из пяти главных министров-князей (тайро), которые должны были править до совершеннолетия сына Хидееси. Однако в 1600 г. наиболее влиятельный и богатый из князей-регентов Токугава Иеясу разрушил установленную систему, разгромил оппозицию других князей и стал единоличным военным правителем страны. К 1603 г. император даровал Иеясу титул и полномочия сёгуна. Тем самым в стране установился новый режим сегуната, охвативший всю централизованную страну. Окончательно новый политический и административный режим упрочился в сер. XVII в., при третьем сегуне династии, после целого ряда правовых и административных преобразований.

В ходе социально-правовых реформ была упрочена и частично преобразована прежняя сословная структура общества. Она получила название си-но-ко-се. Высшее сословие было представлено самурайством (си), среднее — крестьянством (но), ремесленниками (ко) и торговцами (се). Дворянство также не представляло единой категории. Высший слой составила придворная аристократия (кугэ), связанная только с императорской семьей и лишенная реальных богатств и влияния. Главную и значимую часть дворянства образовывали военные дома (букэ), среди которых выделялись владетельные князья — дайме, и рядовое дворянство. Сохранив владения и влияние дайме, Токугава преобразовал сословие по составу. Были проведены значительные конфискации владений и переселение князей (до 1/2 всех земель страны поменяли владельцев). Перераспределялись земли, также учитывая внутренние категории дайме: родственников сегуна, его прямых вассалов (приверженцев), опальных и враждебных. Только из первых двух категорий формировались государственные органы, заполнялись вакансии наместников в провинции. Для удержания дайме в повиновении была введена практика заложничества (1635), когда князья предоставляли сегуну своих родственников в обеспечение верности. Вместе с тем князья остались единственными, кроме государства, земельными собственниками; в остальном поместья-сеэн были ликвидированы. Самурайское сословие получало условные земельные владения, разные по статусу для тех, кто относился к личным вассалам сегуна, вассалам других князей. Особенно многочисленную прослойку составили деклассированные самураи — ронины, практически единственными правами которых оставались ношение оружия и свобода незамедлительно расправиться с обидчиком, не прибегая к суду.

К середине XVII в. сложилась новая центральная администрация, сохранившаяся без существенных изменений в течение всей эпохи Токугава. Основной орган составляло правительство (родзю) из нескольких высших министров (обычно пяти). В их ведении находились практически все государственные дела, включая надзор за императорским двором, финансы, отношения с князьями (кроме военных). Назначали их из высших феодалов, приверженцев сегуна, и правили они по месяцу, сменяя друг друга. Следующий круг правительственной бюрократии составляли начальники ведомств ставки-бакуфу, градоначальники и др. (буге). Трое буге считались важнейшими: финансов, храмов и монастырей столицы Эдо. Всего же ведомств центральной администрации насчитывалось до 60 в столице (Эдо) и в других городах до 40 (в т. ч. занимавшиеся вооружением, чеканкой монеты, флотом и т. д.). Члены родзю, родственники сегуна, члены регентского совета образовывали также нерегулярный совещательный орган — гоебэя (названный так по залу, где проходили заседания).

Каждое княжество представляло собой самостоятельную административную единицу, в которой было свое малое правительство (киро). Как правило, в княжествах было до 4-х основных ведомств, занятых финансами, религией, судом и полицией. Надзор за деятельностью князей-дайме осуществляли полицейские инспекторы (мэцке) сегуна во главе со старшими полицейскими. Об их должностях и деятельности был даже принят специальный закон (1632). По-особому строилось управление в домене сегуна: здесь основными фигурами были управляющие (дайкины) и старосты волостей. В городах ставились специальные правители из самураев. Кроме того, образовывались городские советы из торговцев и богатых ремесленников (участие в таком совете давало право на ношение меча). Как органы внутригородского самоуправления, они занимались водоснабжением, чистотой улиц, сбором налогов и т. п.

Сегунат не облагал княжества налогами. Но существовала практика принесения правителю «даров» пропорционально богатству провинций, количеству городов и, соответственно, уровню вассальных отношений.

Военно-полицейское управление сегуната составляло главную, но не единственную сторону японской государственности. Сохранялась система традиционной монархии с собственной системой управления и собственными полномочиями.

Император был номинальным главой страны. Его полномочия ограничивались собственным двором и религиозными делами. Согласно особому «Завещанию Иеясу» все реальные государственные полномочия передавались сегуну, власть его признавалась наследственной в собственном роде. Император был обязан предоставлять сегуну своего сына в заложники. При императоре находился особый представитель сегуна — сесидай (с 1600 г.), считавшийся одновременно наместником столицы Киото. Без его участия не приводились в исполнение приказы императора, выходившие за пределы его двора. В 1615 г. были установлены специальные правила для императорского двора, согласно которым обязанности императора направлялись на изучение древней истории, стихосложение, изучение церемоний и соблюдение традиций.

Несмотря на то что в течение двух с половиной веков сегуны даже не были в столице (чтобы не выказывать «унижающего» почтения к императору), влияние их на дела императорского двора было огромным. Даже выбор наследника престола подлежал согласованию с бакуфу. Императоры могли вступать в брак лишь с невестами из пяти традиционных домов высшей знати. В финансовом отношении зависимость была также значительной: императорскому двору выделялся рисовый паек и никаких собственных доходов иметь не полагалось. Императорский домен представлял автономное от бакуфу хозяйство, но также находящееся под его верховным надзором.

Императорский двор располагал собственной административной организацией. В составе императорского (бывшего Государственного) совета были должности первого министра, левого и правого министров, других высших сановников, традиционно пополнявшиеся только из семей высших аристократов (кугэ). Однако их роль ограничивалась дворцовыми церемониями, религиозными и научно-образовательными делами в столице.

Исторически сформировавшееся двоевластие — императора и сегуна — составляло наиболее своеобразную черту феодальной монархии Японии. Режим сегуната поддерживался в главном средневековым сословным строем, влиянием служилого слоя самураев. Как только исторически старая сословная система стала распадаться, наступил и государственно-политический кризис власти.

До начала VII в. в Японии господствовало обычное право, не зафиксированное никакими памятниками. Его предписания были не только юридическими, но и религиозными, этическими правилами. Многое в японском праве той эпохи было перенесено из более древних правовых систем Китая и Кореи. Собственно юридические нормы появились в обычном праве с выделением среди религиозных и моральных запретов особых представлений о наказании. Наказание было как бы закономерным следствием «греховности» людей и настигающего их Божьего суда. Первые понятия о преступном также были еще взаимосвязаны с религией и существовали в виде представлений о «семи небесных грехах» (тяжких) и «восьми небесных грехах» (менее тяжких). За их совершение обычно полагались кара и очищение — как правило, коллективные.

Формирование письменного права в Японии началось не путем записи обычного права (как это было у большинства восточных и средневековых народов), а путем создания особого законодательства о системе и деятельности органов государственного управления — своего рода государственно-административных кодексов. Закономерно, что при создании такой своеобразной сферы права широко использовался опыт более древней административной традиции Китая. В этом заключается одна из важнейших особенностей формирования древнего японского права.

Первые законы были составлены в Японии в начале VII в. Это были Законы 17 Статей (604–622), в которых содержались в большей степени моралистические пожелания в духе конфуцианства, чем строго юридические предписания. В конце VII в. под влиянием административных преобразований, начатых с переворотом Тайка, для одной из провинций Оме был составлен свод административных правил — Оми-ре (661–672). Свод был записан по образцу китайского «Уголовного и административного кодекса» империи Тан середины VII в. В нем регламентировались обязанности администраторов, устанавливалась вводимая в японском государстве система рангов и в общей форме фиксировались взаимоотношения жителей с новой, государственной властью. Позднее Оми-ре был пересмотрен и превратился в «Уголовный и административный кодекс государева двора» — Киемигахара-ре (681–683). Состоял он из 22 глав и, по-видимому, включал, кроме административных правил, и нормы ответственности чиновников. Оба свода VII в. не сохранились, и о содержании их ничего не известно.

Первым известным по содержанию памятником древнего японского права стал кодекс «Тайхо-рицурё» (702). Он как бы юридически оформил государственные реформы Тайка. Для его составления в 700 г. была образована комиссия из императорских приближенных: «Государь повелел царевичу Восакабэ, Фудзивара Фубито, Авата Мабито и другим отобрать уголовные и гражданские законы». После его опубликования работа была продолжена. Составленный кодекс подвергался изменениям. В итоге была составлена новая редакция свода под названием «Еро рицурё» («Уголовный и административный кодекс годов Еро» — 718 г.). Однако в действие новые законы ввели с большим запозданием — только в 757 г. Переработанная редакция в большей степени отражала заимствования из китайского права. Тогда как основная — Тайхо-рицурё — содержала правила японского происхождения и отражала основные черты древнего японского права.

Уголовные законы из свода почти не сохранились. Административные законы дошли полностью. Они разделены на 30 книг, каждая посвящалась особой законодательной теме: рангам и штатам чиновников (кн. 1–5), положению священнослужителей (кн. 6–7), положению крестьян, наделам и налогам (кн.8-10), продвижению чиновников (кн. 11–15), особому положению дворца, его служб и вооруженным силам (кн. 16–24), особым обстоятельствам службы (кн. 25–27), уголовному судопроизводству (кн. 28–29). Последняя, 30-я книга включала разные положения, в том числе о единых мерах, весах и даже обязательствах. Законы Тайхо обладали высокой степенью обобщения, в них не было типичных для древнего законодательства казусных норм. Однако, вероятно, это было вызвано тем, что в законах почти не было правил для собственно бытовой юстиции. В большинстве они устанавливали взаимные обязанности и права чиновников и власти, населения и чиновников. Тем самым создавался своеобразный правовой строй, составляющий особенность древнейшего периода японского государства (называемый также рицурё).

Важнейшую часть правового строя рицурё составляли урегулированные законом взаимоотношения государственной власти и управляющих. Права и обязанности лиц, привлеченных к административной деятельности за счет и в интересах государства, регламентировались в отношении содержания служебных обязанностей, порядка прохождения службы, выплат государственного жалованья, полагающихся льгот и привилегий.

Государственная администрация, следуя китайским образцам, строилась по системе должностных рангов. Ранги далеко не всегда соответствовали собственно должности, содержанию служебной деятельности. «От министра и до писца — это посты, от первого класса принцев крови и до начального ранга — это ранги. Ранги бывают благородные и неблагородные, посты — высокие и низкие. Благородные занимают высокие посты, неблагородные назначаются на низкие должности. Посты и ранги соответствуют друг другу. Каждый из рангов имеет степени, разряды и ступени» (комментарий «Ре-но гиге» (IX в.) к законам Тайхо). Законы заключали в себе (кн. 2–5) исчерпывающий, по-видимому, перечень служб и постов государственной и дворцовой администрации (в 1-м классе числился единственно старший государственный министр, в низшем, начальном младшем ранге — писцы управлений водоснабжения, придворный красильщик и т. д.).

От наличия того или другого ранга зависели возможность и право занять ту или другую должность. Высшие пять рангов присваивались только указом императора, с восьмого (низшего) ранга и выше — с доклада Государственного совета, в т. н. начальные ранги производил Государственный совет собственным решением. Допускалось занятие не одного, а двух постов, в этом случае один считался основным. Запрещалась служба близких родственников в одном учреждении.

Законы регламентировали и содержание служебных обязанностей, в том числе степень своего рода строгости соблюдений этих обязанностей: для высших она была максимальной, включая критерии этические, для низших — была чисто формальной и связывалась только с состоянием порученной по должности сферы управления. Например, старшему министру, «как наставнику Сына Неба», полагалось быть «примером для всего света, держать страну на путях морали и приводить в гармонию отрицательное и положительное…» Если такого человека нет, то пост этот оставлять незанятым. Писцы же должны были только снимать копии с документов, записывать и содержать в порядке официальные документы.

Соответствие должности, назначение на другую должность, присвоение высшего ранга зависело от результатов аттестации чиновников. Ее проводили регулярно, в ряде случаев ежегодно. Составлял аттестационное представление начальник управления или ведомства, включая в него обязательно «сведения о хорошем поведении, заслугах и провинностях». Начальник же нес персональную ответственность за возможные искажения: это был минус в его аттестацию. Аттестуемые чиновники распределялись по девяти классам: в высший разряд включались те, кто обладал несколькими достоинствами (в основном этического плана) помимо исправного знания службы, в низший, 9-й, — те, кто «допускает лесть, обман, алчность». Последних надлежало увольнять со службы — но только по результатам испытаний. Для начальной деятельности устанавливались экзамены: по литературоведению, философии, канцелярскому делу, праву — соответственно будущему делу. На экзаменах по праву кандидат должен был «хорошо уяснить содержание десяти статей рицуре и отвечать на вопросы без колебания и задержки». «Если же экзаменующийся в общем знает основы права, но еще глубоко не овладел сущностью, считать его невыдержавшим».

От аттестации зависело продвижение чиновников, в том числе самое жизненно важное — из провинции в столицу. Пропорционально рангам чиновники получали жалованье. Законы регламентировали точные размеры государственных выдач — шелком, холстом, мотыгами. За упущения по службе жалованье задерживалось или могло быть конфисковано.

Административное право Японии едва ли не впервые узаконило обязательный отпуск чиновников. Он был еженедельным, ежегодным и специальным. Еженедельно полагалось отдыхать один день из шести. Кроме того, предоставлялся месяц для полевых работ (два раза в год по 15 дней). Были особые отпуска по траурным обстоятельствам — в 1 месяц. В скорбных случаях государство выдавало чиновникам также вспомоществование на похороны и траур. Траур по родителям был, видимо, значительным по длительности: в этих случаях чиновников предписывалось увольнять от должности.

Службу можно было начинать с 21 года. Чиновникам даже вменялось в обязанность представлять своих сыновей в этом возрасте для испытаний или аттестации. Чиновничество, таким образом, объективно превращалось в полузамкнутое сословие со своими статусом и льготами.

Администрация была в Древней Японии тесно связана с юстицией. На самом высшем уровне и на уровне местном судопроизводство осуществляли одни и те же учреждения. Однако существовали и специальные юридические ведомства.

Все судебные дела первоначально должны были передаваться в низшие органы власти: «в административный орган по месту основной приписки» (т. е., по-видимому, налогообложения). Допускалось подавать жалобу и в ближайшее административное управление. Затем при наличии оснований и с «письменным изложением недовольства» истца или ответчика дело можно было передавать на обжалование выше по инстанции. Конечным пунктом судопроизводства могло стать рассмотрение дела в Государственном совете. Только после неудовлетворительного решения в Совете можно было апеллировать к императору.

Император считался высшей судебной властью, однако непосредственным судьей он не являлся. От его имени это производил Государственный совет. Императору принадлежало право помилования и амнистии, утверждения смертных приговоров, приема апелляций на неудовлетворительные по содержанию решения Государственного совета.

Реально важнейшим специализированным судопроизводственным органом было министерство юстиции, или «наказаний» (гебусё). Оно состояло из трех специализированных ведомств: центрального управления, управления штрафов и управления тюрем (всего чиновников насчитывалось до 270). Министерству подчинялись судебные чиновники в составе городских (столичных) управлений и провинциальных администраций. Здесь в равной степени и почти в одинаковой процедуре разбирались жалобы по гражданским и уголовным делам. Из компетенции министерских судов были изъяты только дела знати и чиновников выше пятого ранга; их судили в придворном ведомстве.

Административные ведомства и расследовали дела, и выносили решения. Однако следствие и суд (по уголовным делам), по-видимому, были разделены друг от друга: в штатах министерства упоминались раздельно судьи и следователи. Решения по делам требовалось выносить строго по месту возбуждения дела. Исполнение приговора производилось по-разному, в зависимости от важности преступления и тяжести наказания: более тяжелые преступления полагалось рассматривать вторично в более высоких инстанциях (в провинции, в столице) и там приводить приговор. В случае смертных приговоров утверждение его императором и Государственным советом затребовалось даже трижды. Местом исполнения смертной казни определялся городской базар. Чинам выше седьмого ранга, царевичам разрешалось в замену смерной казни прибегнуть к самоубийству.

Многократная перепроверка материалов дела составляла сущность и предварительного расследования. Оно начиналось либо с заявления, либо с доноса. Первейшим действием следователя был арест — и обвиняемого, и обвинителя; задерживали и доносчика. После первой проверки и установления истины невиновного отпускали. Во-первых, следователя обязывали оценить заявление по пяти аспектам: как арестованный говорит, как слушает, каково выражение лица и т. п. Во-вторых, должны быть правильно оценены улики. В случае противоречий, подозрительности обстоятельств предписывалось применять пытку к подследственному — довольно примитивную (битье палками). Пытку можно было повторять троекратно с интервалами в 20 дней. Правила законов допускали, что арестованный и умрет в процессе дознания. Об этом эпически-спокойно предписывалось «доложить начальству». По незначительным преступлениям следствие шло сокращенным порядком, по обвинениям в мятеже предусматривалось какое-то особое разыскание.

Одной из важнейших особенностей древнего судопроизводства было требование строгой подзаконности судебных решений: чиновникам предписывалось «придерживаться официального текста уголовных и гражданских законов».

Еще одной, чисто японской особенностью древнего судопроизводства было требование доноса о преступлении от всех якобы знавших о нем. Касалось это прежде всего родственников жертвы, а также и виноватого. Вероятно, таким образом в общей форме стимулировалось моральное осуждение нарушителя законов и правил, столь важное для конфуцианства и для буддизма. (Родственников жертвы обязывали доносить еще и потому, чтобы обеспечить исполнение государственного закона, а не сделки с возможным преступником.) Родственник, который знал о преступлении, но спустя месяц не донес о нем, подвергался также наказанию, хотя и несколько ниже подлинного преступника. Вместе с тем младшие родственники и слуги, рабы виновного были освобождены от обязанности доносить. Так древний закон находил компромисс между государственным правом и семейной моралью. Впрочем, при совершении самых тяжких преступлений — государственных — доносить вменялось в моральный долг (уже иначе понимаемый) всем, включая рабов.

Сложное сочетание требований морали и закона было характерно и для уголовного права. Вполне очевидно, что уголовной ответственности подлежали греховные действия (в развитие древних конфуцианских и других религиозных предписаний о восьми смертных и пяти малых грехах). Однако воспринятое в законах понимание греховности было переиначено: наиболее тяжкими объявлялись посягательства не на семейные и даже не религиозные устои, а на священное место власти.

Следуя религиозно-этической традиции, рицу выделяли 8 тяжких преступлений из всех прочих (полная систематика преступлений древнего права неизвестна, так как большая часть именно уголовных законов не сохранилась). В их число входили (1) мятеж или заговор против императорского дома, (2) разрушение или заговор с таковой целью императорских могил, дворцов, храмов, (3) государственная измена, в т. ч. переход на сторону неприятеля или убийство членов царствующего дома; (4) «великое убийство», т. е. убийство своих родственников, множественное убийство в семье, связанное с нарушением религиозных заповедей; и др. Обычное убийство, кражи, разбой, ограбления и т. п. — все это было отнесено к группе прочих преступлений.

Разделение преступлений на два больших класса было важно не столько для назначения основного наказания (это почти не регулировалось законами и находилось на усмотрении суда), сколько для последствий его исполнения. По тяжким преступлениям не применялась амнистия преступников, весьма распространенная по другим делам. Различны были требования к сопутствующему наказанию — конфискации имущества.

Законы держались строгой системы из 5 видов наказаний: 1) смертная казнь, 2) ссылка, 3) каторга, 4) битье палками и 5) плетьми. Тюремное заключение, о котором много говорилось в законах и которое детально регламентировалось (вплоть до того, что можно и чего нельзя иметь заключенным и что их «должно снабжать одеждой, питанием, циновками, врачами, лекарствами» за счет конфискаций), применялось только как промежуточная мера на время следствия, обжалования и т. п. Смертная казнь применялась главным образом в виде повешения или обезглавливания. Однако позднее в обиход вошли более диковинные ее виды: сваривание, отпиливание головы, сожжение, распятие, замуровывание. Специфическими японскими видами были сажание на деревянную лошадь, под которой разводили огонь, и многочетвертование (когда приговоренному в 1-й день рубили палец, во 2-й — другой, и только на 13-й — голову). Ссылка считалась одним из самых тяжелых наказаний, она была сопряжена с принудительными работами. В зависимости от тяжести преступления ссылка была в более или менее отдаленные от родных мест поселения, куда препровождали «по этапу». Она могла быть срочной и бессрочной. Ссыльные питались за свой счет, и только в случае большой бедности семье или ее отдаленности выдавалось казенное пропитание. Ссылка по режиму видимо, не различалась от каторги, поскольку осужденные обязаны были работать. Телесные наказания различались в зависимости от толщины применяемых бамбуковых палок: битье розгами или тонкими палками; при следственной пытке применялись палки наибольшей толщины. В случае ссылки или каторги, кроме того, как дополнительное телесное наказание применялось заковывание в кандалы и шейные деревянные колодки.

Одним из своеобразных институтов уголовного права был выкуп наказания. По усмотрению провинциальных начальников любое из наказаний можно было выкупить (неясно только, можно ли было выкупить наказания за 8 тяжких преступлений): смертную казнь в течение 80 дней, наказание плетьми — 30 дней. В любом случае, правда, следовало возместить причененный преступлением ущерб. Ущерб казенному имуществу компенсировался даже в случае, если само преступление подлежало амнистии.

Помимо основных, законы предписывали применять и дополнительные наказания. Одним из существенных была конфискация имущества, причем в зависимости от важности преступления то учитывались, то нет интересы родственников. Конфискации подлежали даже земельные наделы. Однако наделы, предоставленные за служебные или воинские заслуги, можно было конфисковывать лишь при совершении первых трех самых тяжких преступлений, наградные наделы — только за восемь тяжких преступлений. Другими дополнительными наказаниями, особенно для чиновников, были исключения из семейных списков, лишение постов, лишение рангов или государственной награды.

Ответственность за преступления была неравнозначной и носила сословный характер. Шесть категорий знати и ученых (от родственников царя до «великих талантов») пользовались снисхождениями. В случае малозначительных преступлений предписывалось прощать монахов (если наказание соответствовало году каторжных работ). Если же преступление буддийских монахов было более значительным, то его расстригали. В случае еще менее значительных преступлений монахам телесные наказания заменялись епитимьей (из расчета 10 дней «дел, угодных Будде» за 10 палок). Наказания за тяжкие преступления, помимо прочего, приводили к исключению преступника из общины, что в тех примитивных условиях жизни было едва ли не наиболее тяжким последствием, особенно для семьи преступника. Таким образом формирующаяся государственная власть стремилась гарантировать соблюдение установленных порядков и подчинение.

Сословное и патриархальное начала характеризовали всю сферу социально-правовых отношений по древним японским законам. Знать, основная масса населения, рабы — каждое сословие жило по своим правилам, и государственный закон в наибольшей степени регламентировал только вторые два состояния.

Патриархально-клановое начало было важным для семейного юридического быта еще и потому, что полноценная малая семья — в виде совместного проживания — в Древней Японии не была типичной формой. Основу семейных отношений составлял особый японский брак — цумадои, при котором муж свободно посещал жену, сохраняя, по сути, раздельное жительство с нею. С этим были связаны большинство особенностей отношений мужчины и женщины, значительная самостоятельность женщины в домашних делах, особые порядки наследования имущества.

Для основной массы населения брак заключался по достижении совершеннолетия: в 15 лет для юноши и в 13 — для девушки. Заключение брака предполагало согласие многочисленной родни, вплоть до дедов и бабок со стороны жены. Брак заключался как бы в две стадии: назначение (или помолвка) и собственно «вступление в силу». Если срок между назначением брака и его действительностью превысил три месяца, то согласие на брак можно было расторгнуть, и это не влекло никаких последствий. Можно было считать брак расторгнутым и в случае длительного безвестного отсутствия (законы знали и такой институт).

Брак цумадои не предполагал моногамности, и мужчине не возбранялось иметь нескольких жен, а также наложниц. Однако вольное отношение со своими женами, оставление их без причины, чтобы жениться на новой жене, законами не допускалось.

Соответственно китайским традициям, развод был весьма легок, и даже считался необходимым в некоторых случаях. Причинами для развода, также соответственно канонам конфуцианства, считались семь обстоятельств: бездетность жены, ее развратное поведение, непослушание родне мужа, сплетница, ревность, вороватость, дурная болезнь. Со стороны мужа развод выражался в том, что он выдавал жене соответствующую бумагу за подписью (если неграмотен — с отпечатком пальца). При некоторых, правда, обстоятельствах жена не могла покидать дом мужа, даже получив разводное письмо: траур по родителям, повышение мужа по службе, если ей некуда идти. Предписывалось разводиться, кроме того, если один из супругов (муж или жена) пытался побить или убить родственников другого. Не считался возможным также брак с ранее совращенной женщиной. При разводе все наличное приданое жены подлежало возврату.

Люди рабского состояния могли заключать браки только в рамках своих сословных категорий, причем законы предписывали строго придерживаться различий даже между особыми категориями рабов (чужеземные некультурные, свои, превращенные в рабов за государственные преступления, родственников, и т. п.). В низшую степень государственных рабов переходили дети, рожденные от недозволенных браков рабов и их хозяев. Дети от случайных связей со свободными считались, однако, свободными. Но связь эта не могла признаваться браком.

Только к XIV–XV вв. в японский быт входит нормальный моногамный брак с постоянным совместным проживанием мужа и жены. Тогда значительно изменились и требования брачно-семейного права. С развитием феодально-вассальных связей и в целом переменилось регулирование сферы социально-правовых отношений.

Развитие японского права после кодексов Тайхо и Еро осуществлялось главным образом в виде императорских указов. К Х в. собрания таких указов постепенно вытесняли древние кодексы. Однако в практике комментарии к древним кодексам по-прежнему имели большое значение, формально свод «Тайхо Еро-ре» (или «Тайхо-рицурё») действовал до середины XIX в. (эры Мейдзи — см. § 72). Однако с началом сегуната большинство правил древних кодексов стали нежизненными и перестали быть руководством для юстиции. В XIII в. появились новые своды законов, построенные уже на совсем других основаниях.

Уже в древности стали формироваться некоторые правила в отношениях между правителями разных государств, между разными народами. Из этих случайных поначалу обычаев, в которых выражались как общие представления о нормах человеческой жизни, так и главным образом идеалы религиозные, понемногу сложилась система принципов международного права. Процесс его формирования был особенно длительным в истории права, и говорить о международном праве в полном смысле слова можно только с XVII в. Во многом такая длительность связана с характером самих международно-правовых институтов: в отличие от внутригосударственного международное право не подкреплено принудительной силой определенного властного органа. Соблюдение международно-правовых норм опирается на взаимный интерес и на согласие правительств, подразумевает взаимное признание условного равенства в межгосударственных делах. Кроме того, правила, установившиеся в отношениях только двух народов или государств между собою, нельзя считать вполне международным правом. Реальным оно становится тогда, когда неких общих правил (в областях взаимных интересов) придерживаются многие и разные государства, и не в какой-то один момент.

Древнейшей областью согласования взаимоприемлемых правил поведения стала война. Это право войны стало первым историческим источником всего международного права.

Международные ограничения на способы ведения боевых действий появились уже на стадии ранних протогосударств (и даже дополитические народы выработали некоторые правила на этот счет). Нельзя было воевать ночью, нападать во время проведения врагом религиозной церемонии или похорон павших. Женщин и детей, захваченных в бою, следовало возвращать. Нельзя было убивать посланца. Пренебрежение этими правилами со стороны какого-либо народа или войска делало, в свою очередь, дозволенным и оправданным любое обращение с ним, вплоть до полного истребления.

В античных Греции и Риме осуждалось и не допускалось применение отравленного оружия, хотя мифологические герои греков-ахейцев (т. е. до дорийского завоевания XI в. до н. э.) не чурались его применять, пусть это и не считалось особой «доблестью». Нельзя было и препятствовать отступлению разбитого в бою войска. В остальном любые военные хитрости были позволительны.

Сходные ограничения выработали и цивилизации Востока. В древнеиндийских Законах Ману (II в. до н. э. — II в. н. э.) осуждалось применение особо зверских видов оружия: «Когда сражается с врагами, пусть не убивает врага ни вероломным оружием, ни зубчатыми стрелами, ни ядовитыми, ни с наконечниками, раскаленными в огне».

В мусульманских традициях ведения войны (сложившихся в ходе арабских походов VII–X вв. и отчасти опиравшихся на заповеди Корана) не полагалось начинать войну без ее объявления, воевать против стариков, детей и женщин, следовало уважать парламентеров, запрещалось отравлять источники воды. Однако в остальном позволялось делать с врагом все, что заблагорассудится.

Наибольшего осуждения зверства войны удостоились со стороны католической церкви в период средневековья. По инициативе церковного собора (XII в.) были осуждены, как бесчеловечное оружие, луки и арбалеты, в XIII в. ограничения коснулись огнестрельного оружия. Разумеется, такие ограничения быстро оказались недееспособными, и церковь сделала некоторые уступки, оговорив запреты только условиями «несправедливой войны». Своеобразным стало и решение католической доктрины в отношении военных хитростей (поскольку любые уловки объективно были проявлением тяжкого греха — лжи). Согласно рассуждению Фомы Аквинского, классика католической теологии (XIII в.), открыто обманывать недопустимо, но не раскрывать истины, не позволять уловками открыть свою слабость или свое положение — благо.

Условия ведения войны оказались тесно увязанными с более общим представлением — о справедливой или несправедливой войне. Различение войн на справедливые (т. е. позволенные) и несправедливые ведет начало к обычаям Древнего Рима. По Цицерону, «ни одна война не является справедливой, если она не объявлена, если она не предпринята вследствие нанесенной обиды».

Войне должно предшествовать ее объявление. Тогда армия свободна в выборе средств ее ведения. В древнеримских канонах, выяснение этих вопросов — главная функция жрецов-фециалов (см. § 12). Фециалы должны заявить претензии племени, союзу или государству, с кем возник конфликт, и ждать принятого срока; если обращение неудовлетворительно, то брошенное копье означало объявление войны. Это было jus feciale. Объявить войну следовало за 3 дня до выступления. Тогда такая война справедлива, тогда все средства позволительны и — «горе побежденным!»

В средние века такие строгие правила поначалу отпали. Однако к XII в. обычай обязательного объявления войны стал повсеместным. В Европе первыми стали строго придерживаться этого правила итальянские города-коммуны, посылая неприятелю перчатку. До XVI в. считалось, что объявление войны подразумевает некий формальный, даже торжественный акт. Позднее вошло в практику чисто дипломатическое уведомление, нередко даже без выдвижения конкретных претензий.

Война неизбежно ставила проблему о положении пленных и раненых. Древняя Греция института пленных не знала, с захваченными воинами и с чужим народом можно было поступать по усмотрению. Римляне также полагали, что в случае справедливой (!) войны пригодны все средства. Пленных обращали в рабство либо убивали.

Рабство или смерть были судьбой пленных и в войнах средневековья. Начиная с крестовых походов XI–XIII вв. в обыкновение вошел выкуп пленных. Однако еще знаменитый Ричард Львиное Сердце приказывал убивать пленных, если за них не следовало выкупа. Распространилось вновь и обращение пленных в рабство — на галеры. Поворотными и здесь стали решения церковных соборов. 3-й Латеранский собор (1179 г.) запретил продавать пленных в рабство, заключив, что это не согласно с христианством. Однако практика (уже не всеобщая) сохранилась до XIV–XV вв., особенно в мусульманских странах в войнах с «неверными». С конца XVI в. пленных держали некоторое время, пока не последует выкуп. С середины XVII в. вошло в общее обыкновение отпускать пленных после окончания войны без всяких условий.

Только в XVIII в. появились первые международно признаваемые правила в отношении военной медицины и раненых. Согласно договору между Англией и Францией (1743 г.) впервые было принято условие о неприкосновенности госпиталей. В ходе Семилетней войны воюющие стороны стали на основах взаимности оказывать помощь неприятельским раненым, обязывались не захватывать военных медиков друг друга.

В средние века особо обозначилась проблема общего регулирования нейтралитета в ходе чужой войны. Она была важна главным образом для морской торговли. Первую попытку ввести права нейтралов в какие-либо рамки предпринял тот же 3-й Латеранский собор. Было постановлено, что непозволительна продажа оружия воюющим, железа, строительного дерева, а также всего, что служит войне. Во всем остальном торговля между воюющими и с воюющими объявлялась свободной, и захваты торговых судов считались несправедливыми. Начиная с XIII в. вошли в практику односторонние прокламации об объявлении портов неприятельской державы закрытыми и нарушающие это суда — подлежащими преследованию. Однако столь же, если не более распространенным было игнорирование запретов и ограничений.

Договоры между народами или правителями государств, клятвенно или письменно зафиксированные, вообще известны с самой глубокой древности. Самые первые из дошедших соглашений — древнешумерийские — относятся к IV тыс. до н. э. и посвящены были взаимным обещаниям о неприкосновенности меж (границ). Древнейшие договоры касались, как правило, обещаний союза в борьбе с кем-либо третьим (причем неприятель бывал определен точно; соглашений на «случай» не было), а также установлению границ, заключению браков.

Все эти древние соглашения не были еще международным правом. Они отражали только вызванное моментом согласие между двумя правителями (или народами) и никто третий не предполагал следовать общим правилам. Сами заключившие соглашение стороны вовсе не считали его для себя впоследствии обязательным, поскольку никаких санкций никогда не предполагалось. Более того: нарушение международных соглашений было более общепринятым, нежели верность им. Кроме всего, договор заключался с правителем, и только на время его правления. Смерть, особенно низложение правителя делали договор ничтожным.

Древнейший из известных текстуально международных трактатов — между хеттами и Египтом (около 1280 г. до н. э.) — заключал в себе едва ли не первое определение принципов взаимоотношений между правителями. Стороны обещали друг другу взаимные мир и дружбу, оборонительный и наступательный союз, выдачу преступников, укрывшихся бы в союзном государстве. Договор был скреплен клятвой, удостоверенной посланниками.

В античные времена заключение договоров стало постоянным спутником межгосударственных отношений. В Древней Греции вошло в практику заключать договоры о ненападении, о взаимопомощи (причем фиксировались и размер, и порядок предоставления), о правах граждан других полисов, разумеется, о заключении мира и союзничестве. С V–IV вв. до н. э. содержание договоров стало разнообразнее: предметов межгосударственных соглашений насчитывают до 20. Союзы могли быть как оборонительные (симмахии), так и наступательные (эпимахии), о границах и арбитраже возможных споров в этой связи, о праве заключать браки между гражданами полисов, приобретать недвижимость и даже подобия договоров о правовой помощи (о компетенции судов в отношении граждан другой стороны).

Договоры заключались на 50, 100 лет со взаимными заверениями соблюдать их «без коварства и ущерба, на суше и на море». Заключение договоров сопровождалось религиозными церемониями, и поэтому соблюдение соглашений стало сродни религиозной клятве.

Для древних римлян в особенности стало характерным строгое отношение к соблюдению незыблемости договоренности. Отношения между народами, государствами, к тому же скрепленные фециалами, воплощали правила божественного права — fas. Несоблюдение приравнивалось к святотатству и каралось изгнанием (либо условным принесением в жертву подземным богам). Такое религиозное отношение к принципу соблюдения международных договоров привело к тому, что приверженность соглашению считалась обязательной только в отношении единоверцев.

С распространением христианства и с установлением традиции закреплять договоры религиозной клятвой (крестоцелованием, причастием и т. п.) обусловленность верности договору принесением или непринесением этой клятвы стала едва ли не первым общепринятым каноном международного права. Это было взаимосвязано с разделением войн на справедливые и несправедливые (что было теоретически в особенности разработано в Византии). Справедливы всегда войны против неверных и еретиков. То же в отношении договоров: с иноверцами нельзя заключать мир, но только перемирие; мирный договор в полном смысле слова возможен только с христианами.

Католическая церковь в принципе запрещала заключать трактаты о союзах с нехристианскими государствами. В этом отношении прорывом был XVI в.: в 1535 г. французский король впервые заключил договор о союзе с мусульманской Оттоманской портой. Право вышло за рамки религии.

В древности договоры считались действительными с момента их подписания и извещения об этом правителей. С VII в. н. э. вошла в обиход особая процедура ратификации, которая пока еще считалась только дополнительной гарантией, но не непременным условием верности договору. Договоры заключались, как правило, на неопределенный срок. Формирующееся международное право не признавало давности соглашений, допускало практически автоматическую их пролонгацию (продление).

В эпоху средневековья значительно расширилось содержание договоров, международные правила стали регулировать весьма своеобразные предметы. С XIV в. вошло в практику соглашение о взаимной выдаче уголовных преступников (договор между Англией и Францией 1303 г. был первым), с XVII в. — сходные обязательства коснулись и политических врагов (по договору 1661 г. Дания гарантировала Англии выдачу прежних судей в процессе над Карлом I Стюартом).

Постепенно стал прокладывать себе дорогу принцип правового равенства государств-субъектов международных отношений (В древности сама мысль об этом казалась абсурдом, и нередки были ситуации, когда правитель преклонялся перед послом другой державы — ассирийцы, например, требовали этого безусловно.) Государства обговаривали между собой взаимное соблюдение уважения, в том числе церемониалы на море (салют и т. п.). К XVII в. утвердилось представление об обязательности для государств заключенных трактатов, каким бы внутренним переменам ни подвергалось в них правительство.

Путем двусторонних соглашений делались попытки определить вообще принципы универсального мирового порядка: Гордезильским договором 1494 г. Испания и Португалия согласились о разделе всей земной поверхности на взаимные зоны влияния (начиная с 370 миль далее о-вов Зеленого Мыса-Испании, к востоку от условной «черты» — Португалии). Разумеется, соглашение признавалось другими государствами только соответственно их слабости сравнительно с Испанией и Португалией и скоро перестало приниматься в качестве нормы права. Однако в отношениях с восточными странами, например с Японией XVI–XVII вв., Португалия жестко отстаивала незыблемость провозглашенного права.

Вестфальский мирный трактат 1648 г. (заключенный несколькими европейскими странами после Тридцатилетней войны — главным образом о судьбах Германии) установил впредь общепризнаваемые нормы международных отношений. В трактате содержались 4 темы, с этого времени ставшие непременными для итоговых международно-правовых документов: 1) провозглашение окончания войны и восстановления целостности порядка; 2) устранение причин конфликта; 3) правила вознаграждения победивших, контрибуция; 4) санкции за неисполнение. Участие нескольких государств со временем сделало правила Вестфальского трактата действительно реальными и в отношениях с прочими странами.

Возникновение особого дипломатического права связано с предоставлением официальным посланцам правителей и стран некоторых привилегий (сравнительно с жителями принимающей страны). Особость личности представителя издавна была несомненной. Однако наделение его специальным правовым статусом, в т. ч. охраняющим от жителей и властей страны пребывания, сложилось не сразу.

Древность практически не признавала главного (в будущем) принципа дипломатии — неприкосновенности послов. Нередко именно убийством или официальной расправой с посланцем выказывали недовольство действиями другого правителя, объявляли о начале войны или о нежелании соблюдать ранее достигнутые договоренности. Расправа с вестником или послом рассматривалась как одна из лучших воинских или политических хитростей.

В Древней Греции послам стали придавать некий особый статус, подразумевавший и личную неприкосновенность. Желательных послов принимали торжественно, им предоставляли почетные места в театре, на церемониях. Однако точно так же посла могли и не допустить к исполнению его миссии, если власти не были удовлетворены предварительной беседой. Идеи о посланце как носителе статуса направившего его народа или правителя не было. Для подтверждения официального характера миссии греки начали практиковать выдачу мандатов — спаренных восковых табличек (diploma).

Полное признание принцип неприкосновенности послов нашел в Древнем Риме. Это было связано с высшей силой fas, jus feciale, охранявших международные отношения (см. § 12). Даже в ответ на враждебные действия (например, карфагенян во II в. до н. э.) в отношении римских посланцев Сенат запрещал прибегать к репрессиям их представителей в Риме. Казусы случались. Но общие правовые представления расценивали нарушение неприкосновенности посла как высшую несправедливость.

Римляне первые, пожалуй, распространили иммунитет посла на его частный статус. Законом было запрещено привлекать послов к суду за долги, сделанные до прибытия в Рим. В I в. до н. э. послам было запрещено, вместе с тем, делать частные займы в самом Риме.

В эпоху средневековья неприкосновенность посла поначалу не была полностью безусловной. В Византии, например, традиция запрещала убить чужого посла, оскорбить его, но не возбранялось арестовать. К XVII в. установилось в качестве неоспоримого правила, что посол неподсуден. Иммунитет распространялся даже на случаи, когда посол оказывался замешан в политические заговоры внутри страны. Пребывание посла в стране сопровождалось предоставлением ему некоторых привилегий, в частности на часовню соответственно привычному исповеданию. Арест посла считался поводом к безусловному разрыву между правителями или государствами. В отношении причастности послов к уголовным преступлениям иммунитет не был абсолютен: так, в Англии в XVII в. был казнен брат португальского посла за причастность к бытовому убийству.

В эпоху средневековья закрепилась профессионализация дипломатии, именно с этого времени она стала постоянной институцией международных отношений и государственной организации. Собственно, первое ведомство иностранных дел возникло в Японии — корокан (VII в.). Первых постоянных представителей в других странах, вернее при других дворах, учредила Венецианская республика; здесь же впервые появились политические и правовые инструкции дипломатическим агентам (1288 г.). Позднее организация дипломатии из Италии была перенята по всей Европе, а затем стала определяющей и для всего зарождающегося международного права. В середине XIII в. появилось и столь важное впоследствии слово ambaxadea («вестник»). Институт постоянных посольств оформился к концу XV в. во взаимоотношениях европейских держав с Оттоманской империей, а также с папским двором в Риме. Тогда же послы разных стран, присвоив себе титул Exellence, стали выказывать претензии на первенство среди подданных, даже знати страны пребывания. Стремление к первенству (в котором видели поддержание престижа своего государя или страны) нередко доходило до абсурда, но составило едва ли не важнейшую часть дипломатического права и особого дипломатического этикета вплоть до XVIII в. Так, в 1660 г. в Лондоне испанский и французский послы простояли в каретах более суток друг против друга, выясняя, кто должен проехать мост первым, хотя уже тогда было достигнуто молчаливое согласие в дипломатическом праве об условном первенстве послов, следуя «рангам» держав. Считалось, что послами могут быть только мужчины, но уже с XV в. в дипломатических переговорах участвовали и женщины, выполняя отдельные поручения.

В торговых делах интересы другой страны представляли консулы. Консульство появилось в ходе первых крестовых походов (XI–XII вв.). В XIV–XV вв. постоянные консулы стали общепринятым институтом в практике защиты интересов своих торговых людей большинства стран Западной Европы: итальянские города-коммуны имели консулов в Англии еще в начале XV в. Никакими специальными дипломатическими правами они еще не обладали, выступая как нотариусы, как банкиры, торговые поверенные. С XVI в. появились специальные консульские суды (впервые — во Франции), юрисдикция которых по морским и торговым делам стала признаваться коммерсантами разного подданства; из такой юрисдикции и стали формироваться специфические консульские полномочия по охране интересов своих сограждан.

К XVII в. разрозненные институты и правила международной практики и дипломатических отношений, возникшие с периода Высокого средневековья (в том числе в традиции римского права), стали формироваться в целостную систему международного права, признаваемого все новыми и новыми правителями и государствами.

В XVII в. возникла и собственно наука международного права: англичанин Р. Зуч дал определение (1651 г.) предмета международного права, разделив понятия права между народами от права общенародного (jus inter gentium — jus gentium), голландский правовед Г. Гроций создал первый комплексный труд по праву, включив правила межгосударственного общения, — «Трактат о войне и мире» (1625 г.)). Создание теории оказалось очень важным, так как и впоследствии позитивное международное право было тесно взаимосвязано с требованиями юриспруденции. Вестфальский мир (1648 г.) завершил предысторию международного права: после него, по крайней мере в Европе, были точно признаны некоторые общеобязательные правила ведения дипломатии, заключения договоров и внешнеполитического решения международных конфликтов. К XVII в. на основе традиции римского права, главным образом трудов постглоссаторов (см. § 34), сложились отправные принципы международного частного права (регулирования конфликтов частных лиц по поводу имущественных и неимущественных отношений с лицами другого подданства или вне территорий определенной государственной принадлежности), хотя Европа и Восток оставались пока разделенными в отношении общепринятых там и здесь правил дипломатии и международного общения. А начинавшееся доминирование Европы, характерное для государственно-политических процессов Нового времени, определило будущее развитие идей и принципов международного права, исключительно исходя из европейского правового наследия.