ЛЮДИ ИЗ ЗЕМЛЯНЫХ ДОМОВ


НАЗВАНИЕ * ДЕРЕВНЯ * ЗЕМЛЕДЕЛИЕ * УПОТРЕБЛЕНИЕ ГНИЛОГО МЯСА * НЕОПРЯТНОСТЬ * СЕКСУАЛЬНАЯ РАСПУЩЕННОСТЬ * ПОЛКОВНИК ЛИВЕНВОРТ * ПЕРЕСЕЛЕНИЯ * ПЛЕМЕННЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ

Арикары или Ри, как их называли французские торговцы, по сути своей – тот же народ, что и Поуни. Их языки очень схожи, хотя диалект Арикаров претерпел некоторые изменения из-за постоянных контактов с сюязычными народами и иными соседствующими племенами. Во многих ранних работах, посвящённых Арикарам, не раз обращалось внимание на лингвистическую связь Арикаров и Поуней. Особенно сильно видно сходство с народом Скиди-Поуни. Генри Александр считал их настолько похожими, что часто путал эти племена и в своих бумагах нередко называл их всех одним именем – Поуни. Торговец Пьер Антуан Табо в 1804 году указывал на наличие некоторых значительных различий в диалектах десяти ветвей Арикаров. Тот факт, что они мигрировали вверх по Миссури, подтверждается останками их земляных поселений вдоль этой реки, которые теперь представляют собой просто небольшие курганы, поросшие травой. Когда именно они отделились от основного (родительского) племени, сегодня невозможно определить точно, хотя некоторые из их древних поселений очень стары и относятся, может быть, к периоду значительно более раннему, чем начало пушной торговли на верхнем Миссури.

Некоторые исследователи считают, что название Арикара пришло к ним из языка Манданов (языковая семья Сю) и может означать «рог» или «лось». «Это название проистекает от древней причёски особого вида, когда по обе стороны головы в волосы вертикально помещались косточки» (Thomas Mails «Dog Soldiers, Bear Men and Buffalo Women»). Племя Хидатса (языковая семья Сю) называло Арикаров словом «ада-када-хо». Если принять во внимание частую замену некоторых согласных в разных диалектах, то легко заметить, что при замене буквы «д» в этом слове на букву «р» получается хорошо известное нам название «аракара-хо». При этом надо сказать, что корень «ада» в языке Хидатсов означает «волосы» или «прядь волос». Получается, что Хидатсы тоже дали имя племени Арикаров из-за какой-то их особой причёски.

До 1795 года три эпидемии оспы сократили население Арикаров с тридцати двух деревень до двух (Trudeau «Journal»). Девять лет спустя, Табо заявил, что у Арикаров насчитывалось восемнадцать больших поселений до того, как пришла оспа. Частые внутриплеменные раздоры и последовавшие разделения группировок внесли свою лепту в увеличение числа деревень на берегах Миссури. Джордж Уил записал, что до 1855 года на Миссури ниже устья Плохой Реки (Bad River) находился двадцать один посёлок Арикаров («Archaeology of the Missouri Valley»). В 1939 году Колумбийский Университет провёл раскопки на Миссури и обнаружил останки двух деревень в семи милях от реки Пьер, которые были отнесены к доисторическим Арикарам. В годы, когда давние французские и испанские торговцы начали общаться с индейцами верхнего течения, деревня Арикаров располагалась чуть выше устья Большой Реки (Grand River), а позже индейцы перебирались несколько раз с места на место и дошли до форта Кларк, где сегодня расположена деревня Манданов.

«Арикары никогда не проявляли дружеских чувств по отношению к белым людям. Говорят, что их неприязнь к белым возникает в умах их детей, едва они начинают отличать Бледнолицых от индейцев. Похоже, что эта враждебность досталось им от предков, которые несомненно имели большие трудности в контактах с первыми европейскими поселенцами на западных границах, что могло послужить причиной миграции Арикаров. Какова бы ни была причина, их система воспитания передаётся молодёжи до сегодняшнего дня, её последствия оказывают тяжёлое влияние на поколения. Торговля с ними началась с большим трудом, когда они обитали в деревне на Большой Реке. Их пристрастие к воровству и убийствам были настолько велики, что редкий человек отваживался поселиться в их деревне – такие попытки непременно заканчивались гибелью смельчака» (Denig «Five Tribes of the Upper Missouri»).

Впрочем, в дневниках экспедиции Льюиса-Кларка Арикарам даётся гораздо более положительная оценка: «Мы отправились с вождём в его деревню, обсудили там различные вопросы, после чего посетили третью деревню. В каждой деревне нас угощали какой-нибудь едой и дали с собой несколько бушелей кукурузного зерна и бобов и т.п. Эти бедные и грязные люди обращались с нами очень цивилизованно… Они дали нам в дорогу кукурузного хлеба и варёной фасоли…» И чуть дальше: «На закате мы подплыли к деревне Арикаров, состоящей из 10 хижин (на правом берегу). Мы остановились возле них. Капитан Льюис, я и сопровождавший нас вождь пошли к ним. Несколько индейцев выкурили с нами трубку, угостили нас едой и дали с собой немного мяса. Эти люди очень любезны и, похоже, остались очень довольны тем, что мы уделили им внимание» (Lewis and Clark «Journals»). Это явно не худшая из характеристик дикарей.

Приходили новые люди, и в конце концов торговля в деревне состоялась, хотя сложившееся положение нельзя было назвать стабильным. У Арикаров в то время насчитывалось около 800 воинов и примерно 180-200 хижин. Впрочем, Трудо в 1795 году и Льюис и Кларк, а также Табо в 1804 году писали, что у Арикаров было примерно 500 боеспособных человек.

«Жилища их строились тогда так же, как и сегодня. Устанавливались четыре столба, образуя на земле квадрат. Каждый столб имел развилку на верхушке, чтобы держать поперечную балку. На балки укладывались более тонкие ветви таким образом, что их концы описывали полукруг, опускаясь к земле. Промежутки между ними заполнялись мелкими прутьями, тростником, травой и замазывались толстым слоем глины. Одно отверстие оставлялось на самом верху для дыма, другое – в стене для двери. Эта часть дома, возвышавшаяся над землёй. Внутри выкапывалось углубление на два-четыре фута, земля выносилась наружу. Это значительно увеличивало внутреннее пространство, давало людям возможность ходить в полный рост по всему дому, за исключением окраин, где стены округлялись (там были устроены кровати). Дверь устанавливалась в нескольких шагах от хижины – в конце пристроенного к жилищу коридора, длина которого достигала десяти футов. Дверь делалась из дерева, размеры её настолько велики, что можно было провести в семейный круг любимую лошадь, что нередко и случалось. Вокруг дома обязательно выкапывали небольшую канавку, где собиралась дождевая вода» (Denig).

Табо сделал описание земляной деревни Арикаров, которую он видел в 1804 году. Летом 1932 года на раскопках близ Ливенворта под руководством В.Д.Стронга были обнаружены по две землянки на местах предположительных стоянок Арикаров. Стронг оставил их описание и нарисовал план их расположения, добавив к этому три реконструкции одной из тех землянок. Арикары оказались более консервативными, чем Манданы и Хидатсы, тяготея к старому стилю и делая жилище округлым. В 1872 году они занимали сорок три земляных дома близ форта Бертхолд. Лишь двадцать восемь жилищ Арикаров относились к новому типу, то есть сделаны на манер бревенчатой избы. Жилища располагались в пятнадцати-двадцати шагах друг от друга без какого-либо правила. Не было ничего, что напоминало бы улицу, и чужак легко терялся в такой деревне. Необходимо упомянуть, что в доме выкапывался также погреб, где хранили зерно и другие продукты.

«Арикары обрабатывают небольшие участки земли на Миссури. Каждая семья имеет от 0,5 до 1,5 акров. Наделы разграничиваются один от другого кустарником или грубым частоколом. Главным орудием земледелия являлась мотыга. Лезвием для мотыги служили оленьи или бизоньи лопатки; тростниковые стебли, изогнутые на концах, использовались в качестве рукояток» (Tabeau «Narrative»). Трудились в основном женщины. Выращивали кукурузу, тыкву и несколько видов кабачков. Говорят, что их кукуруза была особого сорта и нигде в других районах США не встречалась. Стебли редко превышают 2-3,5 футов в высоту, и початки почти стелются по земле. Один или два початка могут иногда вырасти и выше на стебле, но он слишком тонок, чтобы удержать их. Кукурузные зёрна малы и покрыты более толстой корочкой, чем кукуруза южных районов. Она не столь питательна для животных в сравнении с другими сортами, но больше пришлась по вкусу индейцам. Помимо этого, индейцы затрачивают не так уж много труда на выращивание этой кукурузы, а получают до двадцати бушелей с акра (1 бушель = 36,3 литра, 1 акр = 0,4 га). Часть урожая снимается ещё в зелёном виде, слегка отваривается, высушивается и складируется. Такую кукурузу называют сладкой, она хранится сколько угодно времени. Если такую кукурузу сварить, то она ничем не отличается по вкусу от свежесобранной.

Арикары приступали к посевной в середине апреля или начале мая, что зависело от мягкости или суровости весны, а урожай собирали примерно в начале августа. Урожаи далеко не всегда одинаково хороши. На них влияют как наводнения Миссури, так и продолжительные засухи. Но при погоде средней влажности индейцы получают от двух до трёх тысяч бушелей зерна.

Арикары называли кукурузу не иначе как «мать».

«Многие суеверия и церемонии связаны с посевом кукурузы и её ростом. Некоторые из них, а скорее всего все уходят корнями в глубокую древность. Есть и такие, которые слишком неприличны для того, чтобы представлять их широкому читателю, и если их всё-таки описывают, то они выставляют человека в свете низшего животного состояния. Всё, что в их историях и аллегориях достойно быть познанным, будет изложено на этих страницах, а то, на что можно намекнуть, даст пытливому уму широкое поле для воображения.

Следующим после кукурузы внимание индейцев привлекают кабачки. Эти овощи ничем не отличаются от растущих в Штатах. Они растут на очень крепких стеблях, бывают самых разных размеров и форм. Их потребляют в варёном и сыром виде, а также режут на куски и сушат для зимних запасов. В последнем случае они становятся твёрдыми и требуют продолжительного времени во время последующей готовки.

Все сухие продукты хранятся в погребах под домами или закапываются в полях. Такие запасы предназначены в основном для весны, когда стада бизонов блуждают слишком далеко, чтобы охотиться на них.

Запасы зерна позволяют Арикарам выходить на торговый рынок. Первым местом сбыта является форт Американской Пушной Компании, расположенный возле их деревни. Тут они продают от пяти до восьми бушелей зерна. Торговлей занимаются женщины. Они приносят кукурузные зёрна в кастрюлях, а кабачки и тыквы – нанизанными на нить. Взамен они получают замечательные ножи, мотыги, расчёски, бусы, краску и т.п. Индеанки также выменивают оружие, табак и прочие полезные товары для своих мужей. Таким образом все семьи обеспечивают себя множеством мелких вещиц, столь необходимых для удобного существования.

Второй рынок сбыта – племена Сю в то время, когда они не враждуют с Арикарами. Эти индейцы ежегодно приезжают к земляным деревням, привозя шкуры бизонов, кожу, мясо и другие товары, которые можно обменять на зерно. Арикары покупают у Сю то, что можно перепродать в форте и получить там ткани и предметы домашнего обихода для женщин. Бывает, что племя Сю проводит целую зиму возле деревни Арикаров, и тогда торговля продолжается всё это время. Случается, что у Сю нет достаточного количества мяса и шкур для ведения торговли, тогда Арикары всё равно снабжают их зерном, чтобы поддержать мирные отношения. Именно в такие времена обычно и происходят неприятности. Сю всегда многочисленны. Если они голодают, то непременно впадают в плохое настроение. Арикары, опасаясь могущественных соседей, приносят в стойбище Сю зерно. Тем не менее что-нибудь дурное обязательно случается: либо Сю украдут лошадей, либо изнасилуют женщин. Такие происшествия обычно сглаживаются усилиями стариков обеих сторон.

Когда эти два народа встречаются, и у одного есть зерно, а у другого есть шкуры бизонов, они чудесно проводят время: много угощений, танцев, скачек на лошадях, разных других состязаний. Юноши и девушки выходят в лучших своих нарядах из кожи, принимают участие в плясках, повсюду пестрят разные цвета, узоры из игл дикобраза. Старики едят и курят без перерыва. Люди среднего возраста обмениваются лошадьми и прочими товарами. Воины играют. Молодые мужчины дни и ночи проводят в попытках соблазнить молодых женщин в обоих лагерях. Много странных сцен предстаёт здесь перед глазами. Многое можно было бы рассказать, но ещё больше не поддалось бы описанию.

В начале зимы Арикары уходят из своей деревни на поиски бизонов, которые редко появляются вблизи их домов. В походе индейцы живут в палатках с покровом из кожи. Они редко удаляются больше, чем на пятьдесят миль от своей основной деревни. Иногда они проводят в охотничьих лагерях целую зиму. Случается, что с ними кочуют Сю. Здесь надо сказать, что Арикары не очень хорошие охотники на бизонов и не имеют лошадей в достаточном количестве. Так что по-настоящему хорошая бизонья охота получается лишь в тех случаях, когда большое стадо бродит в непосредственной близости от земляной деревни» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

Арикары получили лошадей раньше Манданов и Хидатсов, живших выше по Миссури. Все три племени играли важную роль в качестве посредников в распространении лошадей от степных кочевников, живших южнее и западнее от Миссури, к кочевым племенам, обитавшим восточнее и севернее этой реки. Однако они оставляли лошадей и для собственного пользования, поэтому в так называемые «бизоньи годы» (то есть времена, когда стада бизонов были в изобилии) эти земледельческие племена были богаты.

«Однако Арикары – отменные рыбаки. Они ловят рыб при помощи загонов, сделанных из ивовых прутьев; они заманивают рыбу внутрь загона кусками мяса. Когда рыба заплывает в загон, калитка закрывается, индейцы прыгают внутрь и выбрасывают рыбу на берег. Таким образом им удаётся летом получить богатый улов. Оседлые индейцы любят рыбу. Кочевники же не проявляют к ней особого интереса. Арикары были также хорошими пловцами, они рисковали плавать на обломках льдин, когда Миссури вскрывалась по весне, и вылавливали из воды дрейфующие туши утонувших бизонов. Многие животные попадали под лёд ещё осенью, когда покров на воде не успел хорошо затвердеть. Случалось, что так гибли целые стада, неподвижно оставаясь в русле до тех пор, пока не начинался ледоход. Их туши часто грудились возле берега, источая смрад гниющего мяса. Несмотря на то, что мясо разлагается до такой степени, что разваливается на куски и его можно хлебать ложками, Арикары с жадностью поглощают его, даже если при этом имеют возможность поесть нормальное мясо. Гнилые туши представляют собой отталкивающее зрелище. От гнили нестерпимо воняет, и любой подумает, что одно присутствие разложившихся туш может вызвать у человека болезни. Но индейцы ничуть не страдают от такой еды. Такое мясо потребляют мужчины и женщины, а дети съедают столько, сколько могут затолкать в себя. Если мясо ещё твёрдое, то его кипятят, но если оно сгнило совсем, его пожирают в сыром виде. В любом случае это самое неестественная субстанция из всех, которые потребляются в качестве продуктов питания в дикой стране» (Denig «Five Indian Tribes»).

Ничего из сказанного выше Дениг, вероятно, не видел собственными глазами, так как ни разу не говорит, что у него лично такое зрелище вызвало глубочайшее отвращение и т.д. Скорее всего, он лишь пересказал слова Табо, который однажды (1804) наблюдал, как Арикары выловили мёртвого быка из реки. Несмотря на то, что запах был очень крепок и Табо не смог из-за этого заставить себя подойти вплотную, он хорошо разглядел со своего места, что Арикары потребляли куски животного в сыром виде.

В дневниках форта Кларк ничего не упоминается о том, что Арикары питались прошлогодними трупами бизонов, приплывшими по течению реки, но Шардон сделал некоторые подобные упоминания о Манданах в апреле 1837 года. «Падает снег. Манданы голодают. Они терпеливо ждут, когда вскроется река, чтобы выловить утонувшие туши бизонов». И далее запись, сделанная через десять дней: «Лёд вновь остановил свой ход прошлой ночью, он твёрдый и толстый, как раньше. Манданы потеряли всякую надежду выловить дрейфующие туши бизонов, до сих пор ни одной не видели» (Chardon`s Journal at Fort Clark, 1834-1839).

Судя по таким сообщениям, вылавливание мёртвых туш бизонов осуществлялось многими индейцами земляных деревень, как бы то ни казалось странным многим поклонникам коренных американцев.

Вашингтон Мэтьюс категорически отрицал, что такая практика существовала среди Арикаров: «Черепахи и рыбы часто идут в пищу, но я никогда не слышал, чтобы они кушали змей. Хидатсы приобщились с недавних времён к потреблению собачатины и едят иногда из нужды конину, но Арикары не притрагиваются к такой пище. Что касается насекомых (за исключением одного вида) и червяков, то Арикары никогда не едят их. Мало кого из этих индейцев можно убедить проглотить даже устрицу» (Washington Matthews «Ethnography and Philology»). Здесь я бы обратил внимание на то, что Мэтьюс всё-таки признаёт в скобках, что Арикары потребляли какой-то вид насекомых. Кроме того, он наверняка относился к данному вопросу предвзято, иначе вынужден был бы согласиться, что случаи, упомянутые Трудо, пусть редко, но имели место. В объективности Мэтьюса заставляет усомниться и его утверждение, что индейцы (пусть даже он говорил только об Арикарах) не употребляли в пищу змей.

Здесь я хотел бы обратить внимание читателя на то, что народно-медицинские воззрения, уходящие корнями в глубочайшую древность, часто указывали на необходимость употребления сырого и тухлого бычьего мяса в качестве лекарственных препаратов при определённых заболеваниях. Одним из свидетельств тому служит написанный в 15 веке до н. э., но по своему содержанию относящийся к более раннему времени документ, известный как «Папирус Эберса». Тайная книга о лекарствах, изданная 1875 в Ляйпциге, называет среди прочих лекарственных средств, популярных в Египте, следующие (в категории мясных продуктов): свежее мясо, гнилое мясо, мясо живого быка. Я вовсе не хочу сказать, что Арикары были близко знакомы с медициной древнего Египта, но «народная» медицина одинакова повсюду. То, что принято называть сегодня «тибетской медициной», зачастую относится к традиционным лекарственным рецептам совершенно иных районов. Существуют устоявшиеся клише, от которых нынче почти невозможно избавиться.

Но даже если пожирание сырого и подгнившего мяса есть просто характерная черта дикарей, то Арикары ни в коем случае не являлись единственными потребителями такого рода пищи. Блюда бывают разными и вовсе не являются характеристикой развитости того или иного народа. Сегодня мы не называем жителей высокотехнократичной Японии дикарями, а ведь они без колебаний поглощают сырую рыбу и обезьяньи мозги, черпая их ложками из свежеразрубленной головы несчастного животного, и считают это большим лакомством. Иностранные туристы называют это национальной японской кухней. Я уверен, что индейцы могли бы, опираясь на свидетельства Трудо и прочих торговцев, сегодня подавать туристам в резервациях куски подгнившего бизоньего мяса, смело называя это своей национальной кухней, и вполне возможно, что такое блюдо вскоре приобрело бы популярность. Экзотина нынче в почёте.

Что же касается американских индейцев времён Дикого Запада, то самый способ приготовления пищи сильно отличался в те далёкие времена от сегодняшних рецептов, но это ни в коей мере не свидетельствует об их примитивности.

«Индейцы наливают кровь в полупереваренное содержимое оленьего желудка и варят эту смесь до тех пор, пока она не загустеет. Затем туда добавляют немного жира и очень мелкие кусочки мягкого мяса. Хорошенько смешав кровь с содержимым желудка, дикари подвешивают всё это коптиться в дыму на несколько дней. В результате масса начинает бродить и приобретает приятный кисловатый вкус. Весь жир для названного блюда пережёвывают мужчины и мальчики, чтобы раздробить мелкие жировые шарики, которые в результате этого не будут застывать, а смешаются со всей массой. К этой процедуре не допускаются ни старики с больными зубами, ни слишком маленькие дети. Если бы не наше предубеждение, это блюдо непременно пришлось бы по душе самым разборчивым гурманам» (Samuel Bearne «A Journey from Prince of Wales in Hudson`s Bay to the Northern Ocean… in the Years 1769, 1770, 1771, 1172»).

Приведённый фрагмент лишь подтверждает высказанную чуть выше мною мысль о том, что объявив самое неожиданное и даже отталкивающее по своим качествам блюдо национальной пищей, можно тем самым привлечь к нему внимание многих любителей вкусно поесть, которые без колебаний назовут такое блюдо удивительно тонким и неповторимым и не найдут в нём ничего ужасного.

Вот что пишет в этой связи по поводу эскимосов (то есть гурманов уже совсем далёкого севера) Фарли Моут: «У эскимосов есть несколько блюд, в равной степени отталкивающих для европейцев. Упомяну только одно, состоящее из мелко нарезанной сырой оленьей печёнки, смешанной с содержимым желудка этого животного. Причём, чем дальше зашёл процесс разжижения этого содержимого, тем вкуснее блюдо для эскимосов. Наблюдал я также, как они горстями поедают личинок мух, разведённых на мясе, а когда у кого-нибудь случайно пойдёт носом кровь, её обычно слизывают и глотают.

Но если подумать, в сколь негостеприимной части земного шара приходится жить эскимосам и на какие муки их нередко обрекает голод, то, думаю, не стоит удивляться их способности находить удовольствие в поедании подобной пищи и следует восхищаться мудростью и добротой Провидения, наделившего всё живое на земле способностями и вкусом, наилучшим образом соответствующими пище, климату и остальным условиям тех областей, где они живут.

Справедливости ради надо упомянуть, что эти люди при первой моей встрече с ними отказывались есть нашу пищу. Некоторые, хотя и пробовали сахар, изюм, инжир и хлеб, почти сразу выплёвывали всё с явным отвращением: то есть они испытывают от нашей пищи не больше удовольствия, чем мы от их».

Но вернёмся к Денигу:

«В то же самое время, когда происходит выуживание из реки мёртвых бизонов, женщины собирают дрейфующие куски дерева. Одни индеанки отплывают на льдинах подальше от берега, привязывают к плывущим деревьям верёвки, а другие (оставшиеся на берегу) тянут брёвна за верёвки к себе. Такой способ сбора дров играет огромную роль для Арикаров, так как местность вокруг лишена богатого леса, а топливо нужно всегда. На подобный сбор дров выходит целая деревня, вся поверхность реки усыпана человеческими фигурами, которые безостановочно скачут с одной льдины на другую.

Эти индейцы, хоть и глупы во многих отношениях, всё-таки проявляют значительное умение в производстве кухонной посуды, делая её из глины и не прибегая к помощи каких-либо механизмов. Посуда обжигается в огне.

Домашние обычаи и привычки Арикаров гораздо более омерзительны, чем повадки других племён, живущих в верхнем течении Миссури, но есть некоторые причины, по которым нельзя вести разговор на этих страницах об их худших обычаях. Можно лишь упомянуть о кое-каких сторонах их жизни в качестве примера.

Что касается их одежды, то она грязна и неряшлива как у мужчин, так и у женщин. Волосы их редко расчёсываются гребнем, но чаще слепливаются при помощи смолы в пучки, а те склеиваются воедино глиной, жиром и краской, образуя замечательную среду для размножения всевозможных паразитов, которые плодятся в немыслимых количествах и расползаются с черепа вниз на одежду, а затем продолжают свои путешествия в самые дальние уголки жилища. Это особые виды насекомых, очень крупные, и перед нападением десятка этих тварей не устроит, пожалуй, никто, кроме туземцев. Сами индейцы не обращают внимания на паразитов, и даже кажется, что специально разводят их, устраивая уютные обители в своих спутанных волосах и жирных одеждах. Посторонний человек, попав в деревню Арикаров в жаркий день, обязательно увидит, как сотни ленивых мужчин лежат на земле, положив головы в руки жёнам, а те быстро и ритмично, как машина, выхватывают и зажимают между зубов громадных насекомых, а когда набирается полный рот паразитов, женщины сплёвывают их, собрав в комок, который достигает размером хорошего грецкого ореха. Во время этой операции женщины вылавливают только совершенно взрослых паразитов, которых можно обнаружить без особых поисков. Более молодые особи остаются на вырост, чтобы быть пойманными позже. Сегодня уже известно, что и в других племенах встречаются паразиты, но там это касается исключительно редких и очень запущенных стариков, которые самостоятельно выискивают насекомых, скрывшись от посторонних глаз в своей палатке. Индейцы же, о которых мы ведём речь, занимаются ловлей паразитов регулярно и считают, что любой пришелец может наблюдать за этим» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

В связи с перечисленными подробностями о вшах и личинках, я позволю себе вновь привести цитату из книги Сэмюэла Хирна, хотя речь в ней идёт о гораздо более северных племенах, чем Арикары, но доказывает то, что уровень жизни обусловливает схожесть нравов: «Индейцы едят личинки сырыми и живьём, и дети считают их большим лакомством. Одежда, которую носят индейцы, часто делается добычей вшей, однако это ничуть не считается позорным, более того, индейцы нередко забавляются тем, что ловят и поедают насекомых. Такое занятие приносит им немалое удовольствие».

Потребление плохой пищи – не единственный повод для исследователей посудачить о нечистоплотности Арикаров, да и других индейцев тоже. Существуют свидетельства того, что во множестве семей Арикаров было принято спать всем вместе, независимо от родственных связей и половой принадлежности: отец бок о бок с дочерью, брат рядом с сестрой. Если это действительно так, то Арикары, пожалуй, – единственный народ верхнего Миссури, который не считал инцест ни позором, ни преступлением. Табо, живя среди Арикаров, стал свидетелем сексуальной связи между кровными братом и сестрой. Он также утверждал, что такие же отношения между зятем и тёщей были вполне привычными в племени. Половая связь между зятем и тёщей особенно обращает на себя внимание, так как у равнинных племён существовал строгий запрет на любые контакты между тёщей и зятем, им не разрешалось даже разговаривать друг с другом, а во многих племенах ближайшим родственникам противоположного пола не позволялось вообще оставаться наедине.

И всё же человек, судя по множеству примеров, устроен таким образом, что не перестаёт стремиться к тому, что для него запретно. Примеры инцеста наблюдались фактически у всех американских племён, хотя нигде они не считались нормой. При этом самым страшным наказанием за кровосмесительную связь было общественное порицание. Совершивших инцест считали сумасшедшими, но никогда не унижали, как это случается до сих пор, например, на острове Бали, где уличённых в инцесте привязывают верёвками за шею и вынуждают их жить вместе со свиньями, как настоящих свиней.

О том, как давали волю своим страстям, подробно изложила в своей книге Руфь Ландерс. Правда, речь шла о лесном племени Оджибва, но все прерийные народы обитали в лесной зоне, прежде чем обосновались в степях, и во многом сохранили свои нравы. «Время от времени устраиваются пьяные оргии, куда допускаются не только взрослые женщины, но и совсем молодые девушки. Женщины беззастенчиво задирают свои юбки, а то и вовсе раздеваются донага и приглашают всякого мужчину. Забываются все табу. Мужчины не имеют привычку раздеваться полностью. Обычно они высматривают табуированных для себя женщин, старательно избегая собственных жён. Во время такой оргии один из мужчин с нетерпением сбросил одежду и овладел сперва собственной матерью, затем её сестрой (своей тёткой). Другой мужчина лежал и обследовал гениталии своей сестры, в то время как его пьяная жена сидела рядом и горланила песни» (Ruth Landdrs «The Ojibwa Woman»).

О «непристойном» поведении некоторых женщин свидетельствуют воспоминания путешественников об Апачах, и эти свидетельства совершенно разрушают устоявшиеся взгляды на краснокожих. Женщины Апачей, овдовевшие или разведённые, назывались «бижхахн», что может быть переведено приблизительно как «использованная женщина». Бижхахн относились к особой категории людей – они были женщинами без мужчин, но не девственницами. Все знали, что мужчины им нужны и для удовлетворения физиологических потребностей, и для материальной поддержки. Когда военный отряд возвращался из похода с захваченными трофеями, в деревне устраивался праздник. Во время танца, который назывался Пляской Врагов или Пляской Вражеских Вещей, женщины-бижхахн танцевали, раздевшись почти донага; их прикрывала только набедренная повязка. Они выбирали себе партнёра по танцу, и он должен был отдать им часть захваченного в бою вражеского имущества. Он также обязан был уйти на ночь к этой бижхахн и переспать с ней. Жёны этих мужчин не считали такой поступок изменой. Никто из Апачей никогда не осуждал бижхахн за их «разнузданное» поведение, потому как все вели себя русле установленных в племени правил (James Haley «Apaches: History and Culture Portrait»).

Конечно, подобные сцены не были ежедневными и выходили за рамки привычной жизни, происходя чаще всего под сильным воздействием алкоголя. И всё-таки они имели место. Что касается конкретно Арикаров, то причиной таких вольностей было, вероятнее всего, резкое падение пассионарности этого племени, что привело к формированию особого менталитета у мужчин. Они всё реже и реже демонстрировали свою отвагу и силу на военной тропе. Всё меньше похвалялись перед женщинами своей удалью. Тем самым в них разрушалась база, на которой основывалось чувство мужского достоинства. Мало-помалу ослабевало соперничество из-за женщин, и развивалась легкодоступность «слабого пола», ибо женщины, дабы удовлетворить свою природную потребность, начали предлагать себя.

Когда война отступает на второй, третий и тем более на десятый план, агрессивная (животная) сторона характера переходит от мужчин к женщинам. Мужская часть населения расслабляется, а женская приходит в активное состояние. «Цивилизация» ограничивает человека законами, вынуждает его сдерживать порывы, и вся разрушительная энергия направляется внутрь мужской воинственности, превращая его в безвольного алкоголика или наркомана. Но, как известно, всё в мире связано, нет ничего самостоятельного и независимого; если в одном месте что-то исчезает, то в другом что-то обязательно появится, дабы заместить потерю. С падением мужской активности начался рост женской деятельности. Отсюда родилась нынешняя идея эмансипации, женщины ринулись в бой, возросло соперничество женщин из-за мужчин (ведь какими бы «слабыми» мужчины ни казались, женщинам без мужчин никуда не деться – такова природа). Наличие огромного количества проституток в «развитом» обществе является ярчайшим свидетельством того, что у мужчин нет никакой потребности «завоёвывать женское сердце» и что им вполне достаточно купить женское тело, не утруждая себя ни ритуальными плясками, ни славными деяниями. Такова наша действительность. Но вернёмся к Арикарам.

Продолжая выказывать свою неприязнь к этому народу, Дениг весьма категорично заявлял, что «среди Арикаров не встретить красивых мужчин и женщин. Всех характеризует острый, рыскающий, вороватый взгляд. Их одежда не отличается изяществом и выглядит запущенной. Большинство женщин имеют грубые черты, толстые губы, невысокий рост. Молодые и старые индейцы обоих полов в большей или меньшей степени страдают венерическими заболеваниями. Это отражается на их детях, проявляясь в золотухе и прочих неисчислимых кожных высыпаниях. Распутство родителей в прямом смысле оставляет печать на лицах потомства даже в четвёртом поколении» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

Мнение Табо по данному вопросу полностью совпадало с точкой зрения Денига, и он был однозначен в этом: женщины Арикаров отвратительны. Впрочем, ему вообще мало что нравилось в Арикарах. А вот у Брэдбёри сложилось иное мнение. На него произвели благоприятное впечатление стройные мужчины Арикаров, «лица которых положительно отличались от тяжёлых физиономий Оседжей и резких черт Сю». Льюис и Кларк тоже нашли, что «их мужчины высоки и пропорционально сложены, женщины же не отличаются высоким ростом, зато очень трудолюбивы, выращивают много зерна, бобов и табака, чтобы их мужья могли курить. На плечах женщин лежит и сбор хвороста для очага». Мнение экспедиции Льюиса и Кларка о женщинах особенно хорошо проглядывается в следующих строчках их дневников: «Любопытный обычай бытует у Сю и Арикаров: они предлагают своих симпатичных скво (женщин) тем, кому хотят выразить свою благосклонность. Мы отказали в этом индейцам Сю и не спали с их женщинами, и они следовали за нами в течение двух дней со своими скво. Когда мы покинули деревню Арикаров, индейцы послали вслед за нами двух симпатичных скво. Сегодня вечером они нагнали нас и настояли на выполнении своих обязанностей». Кому именно достались индеанки, в дневниках не говорится, равно как не уточняется, насколько умелы оказались дикарки в искусстве любви. Но ясно сказано, что женщины были симпатичными. В другом месте Кларк отметил в заметках об Арикарах: «Их женщинам очень нравилось ласкать наших мужчин». Что под этим подразумевается, остаётся лишь догадываться, но бесспорным является одно – исследователям индеанки не были противны, значит, они не были столь грязны и омерзительны, как об этом говорят некоторые другие. Так что можно лишний раз подтвердить, что о вкусах не спорят, а личная неприязнь никогда не послужит помощником в объективных суждениях.

В 1795 году Трудо обнаружил, что в деревне Арикаров «гнойные заболевания встречаются куда чаще, чем оспа в северных районах Канады. Индейцы излечиваются от этого без труда. Они представили мне нескольких человек, которые шесть месяцев назад буквально гнили заживо, а теперь были в полном здравии». Девять лет спустя Трудо заметил, что наиболее опасными недугами Арикаров стали венерические заболевания. Он утверждал, что туземцы были чересчур ленивы и невежественны, чтобы отыскать нужное в этих случаях лекарственное растение. Трудо и Табо были потрясены свободой сексуальной морали женщин племени Арикара. Трудо даже возмущался по поводу того, что кто-то осмелился приравнять Арикаров по красоте к черкесам: «Это насмешка или злая ирония, когда кто-то из путешественников называет Арикаров настоящим Миссурийскими черкесами. Или же надо сделать вывод, что черкесы непоправимо деградировали». Самые ранние портреты женщин этого племени были сделаны летом 1832 года художником Джорджем Кэтлином и находятся в коллекции Смитсоновского Института. К сожалению, по живописи Кэтлина нельзя судить о красоте моделей; этот художник никогда не был хорошим портретистом.

«В дополнение к этому вопросу надо сказать и следующее: сама деревня Арикаров (с жителями или заброшенная) производит отталкивающее впечатление. Пространство между домами редко бывает чистым, повсюду набросаны гниющие останки животных и растений, в результате чего в тёплое время года вспыхивают эпидемии дизентерии, активно проявляются язвы и прочие заболевания. Попытки европейских купцов исправить это положение не приводят к положительным результатам. Индейцы воспринимают всякое желание помочь им как грубое вторжение в их личную жизнь и оскорбление, что лишь ухудшает обстановку» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

Письменные свидетельства и рисунки Кэтлина и Бодмера позволяют составить достаточно точное представление о костюмах Арикаров, хотя основное внимание путешественники уделяли, конечно, церемониальным одеждам, а не бытовым нарядам. От Ла Верендри стало известно, что мужчины укрывали себя в основном бизоньими накидками, иногда иными шкурами. Под этими покрывалами на теле были «туники» из кожи оленя или горного барана и кожаные набедренные повязки. В зимний период они носили на ногах высокие, обтягивающие икры мокасины и меховые варежки на руках. Торжественные одежды всегда ярко расшивались крашеными иглами дикобраза. На рисунках и картинах Кэтлина и Бодмера женщины наряжены в платья, сшитые из двух оленьих шкур, укрывающие тела от шеи до самых ног. Ла Верендри же сообщал, что женщины носили только короткие юбки. Но большинство более поздних сведений описывают длинные женские платья.

Многие годы основной груз в установлении отношений между белыми людьми и Арикарами лежал на плечах торговцев, и основная доля пришлась на Мануэля Лайзу, назначенного в августе 1814 года младшим агентом по делам индейцев на верхнем Миссури. Торговля развивалась медленно. То и дело поступали сообщения о грабежах со стороны Арикаров, приходили сведения и об убийствах. Несмотря на напряжённую обстановку, в сентябре 1822 года в их деревне остановилась группа купцов во главе с Джошуа Пилчером. Пилчер направлялся к Ножевой Реке. Он оставил в деревне Арикаров своего клерка и много товаров, а на обратном пути выяснил, что товары разворованы индейцами. Зимой Арикары убили и его клерка. В марте 1823 года Арикары совершили нападение на группу путешественников в двухстах милях от своей деревни и атаковали торговый пост.

Летом 1823 года генерал Эшли выступил из Сент-Луиса вверх по Миссури на лодках, гружённых всевозможными товарами. На борту находилось тридцать-сорок человек. Поначалу, несмотря на опасения Эшли, встреча прошла гладко. Два или три дня шли переговоры. Но в ночь на 2 июня индейцы застрелили одного из подчинённых Эшли. На рассвете Арикары начали активно обстреливать отдыхавших на берегу белых людей. Некоторое время члены экспедиции прятались за лошадьми, но вскоре были вынуждены побежать к лодкам. На их несчастье лоцманы ночью отплыли на середину реки, опасаясь коварства краснокожих, и не сразу приняли на борт попавших в переделку людей. Двенадцать человек из команды Эшли погибли (одна шестая часть отряда), и тринадцать получили ранения. Лодочники наотрез отказались плыть дальше мимо деревни Арикаров, и Эшли был вынужден вернуться обратно. Детали этого сражения изложены в работе Дэйла «The Ashley-Smith Expedition and the Discovery of a Central Route to the Pacific 1822-1829, 67-77» и в книге Читтендена «The American Fur Trade of the Far West».

После сообщения об этом правительство Соединённых Штатов снарядило экспедицию во главе с полковником Ливенвортом, чтобы наказать дикарей. К Ливенворту присоединился Джошуа Пилчер. Экспедиция состояла из 275 человек, включая представителей миссурийской пушной компании, которых созвал Пилчер. По пути к Ливенворту примкнули 750 всадников Титонов, сгоравших от желания задать хорошую трёпку ненавистным Арикарам. Титоны заметно вырвались вперёд и успели навоеваться со своими врагами до того, как 9 августа подошёл Ливенворт с солдатами.

Арикары укрепились в своей деревне и не выходили за частокол. Ливенворт не предпринял ни одной серьёзной атаки на них, предоставив всю работу артиллеристам. Но выпущенные снаряды не принесли ожидаемого результата, так как огромные землянки туземцев оказались на удивление крепкими. Когда же дикари предложили перемирие, Ливенворт с охотой пошёл на переговоры к огромному неудовольствию Пилчера, который мечтал серьёзно проучить Арикаров за их алчность и коварство. Переговоры начались 10-го июня и прервались 11-го, и на следующее утро солдаты предприняли атаку и захватили деревню. Однако тут же выяснилось, что ночью Арикары покинули свои жилища и скрылись. В деревне осталась только престарелая мать вождя. Солдаты подожгли всё, что могло гореть, и ушли. На том экспедиция Ливенворта завершилась.

Вот как рассказывал об этой кампании Эдвин Дениг.

«Добравшись до деревни, отряд приступил к приготовлениям. Из хлопковых тканей были нарезаны огромные полосы, чтобы перевязывать раны. Сю рассчитывали на то, что произойдёт великое избиение их врагов. Индейцев Сю было около полутора тысяч человек, их возглавляли вожди и переводчики-полукровки. Огромную надежду они возлагали на огневую мощь артиллерии и жестокость солдат.

Тем временем Арикары укрепляли своё поселение, возводили баррикады. Дети и женщины спрятались в погреба под домами. Рано утром в день атаки вождь Арикаров поднял над своим жилищем флаг и разложил перед собой магический свёрток. Он зажёг трубку и стал просить сверхъестественные силы о вмешательстве в бой, чтобы они помогли Арикарам устоять перед превосходящими силами противника. Подступивший отряд Ливенворта начал обстреливать снарядами деревню, в результате чего вождь Арикаров был сражён, не закончив церемонию, его жилище уничтожено вместе с магическим свёртком. Белые люди приказали Сю отойти подальше и не вмешиваться до тех пор, пока Ри не начнут покидать деревню. Американские солдаты предприняли атаку вместе с горцами. Но враг не обнаружил своей линии фронта, точнее не было видно никакого боевого порядка, так как каждая семья обороняла свой собственный дом, откуда воины и вели огонь через проделанные для этого случая отверстия в стенах.

Как это произошло и почему, сказать невозможно, но тут сражение закончилось. Несколько солдат получили ранения во время атаки, и пришёл приказ отступить.

Горные охотники проявили явную разочарованность и испросили разрешения продолжить бой своими силами. Однако командир не разрешил никому продолжать стрельбу. Подчинённые ему офицеры чувствовали себя оскорблёнными, громко спорили и ругались, слушая брошенные в их адрес колкие замечания со стороны горцев.

В ночное время за деревней Арикаров следили только с одной стороны – там, где не было возможности убежать, а верхняя часть поселения была оставлена открытой для отступления Арикаров. Поутру дикари снялись с места и отправились в путь, никто их не преследовал. Экспедиция получила в качестве трофеев только мелкую каменную посуду, ложки из бычьего рога, много кукурузного порошка. Похоже, что командир американского отряда имел конкретные указания от военного министра и строго следовал им. Сю, однако, составили в результате такого сражения совершенно определённое мнение о способностях американской армии: они рассчитывали увидеть страшную огневую силу артиллерии и ярость солдат, в сравнении с чем их война, включая скальпирование и стрельбу из дряхлых старинных мушкетов, показалась бы детской игрой. Но ничего впечатляющего не произошло. Единственное, что запомнилось Сю, это громадные лоскуты порванной хлопчатобумажной материи, которая и стала символом того боя. Индейцы никак не могли понять, для чего было без всякой пользы испорчено огромное количество ткани. Очевидным для них было только одно – военный отряд белых прошагал полторы тысячи миль, чтобы беспощадно уничтожить Арикаров, но в действительности лишь сделал попытку атаковать их и отступил, дав врагам возможность беспрепятственно сбежать. В результате этой экспедиции все белые люди стали пользоваться самой низкой репутацией в глазах индейцев. Если бы Арикарам задали трёпку, разрушили их селение или захватили бы их в плен, Сю получили бы от этого прямую выгоду, а неприятности с Арикарами, родившиеся после этого боя, никогда не произошли бы».

Вклад Денига, как утверждал Юэрс, в историю кампании 1823 года против Арикаров заключается вовсе не в его описании этих событий, а в его интерпретации результатов – рождение презрительных чувств у Титонов по отношению к военной мощи американской армии, которые не изменились у них до того времени, покуда Титоны не получили от армии США первый страшный удар на Голубой Воде. Нельзя обойти стороной и то, что это сражение было единственной открытой схваткой Арикаров с американской армией. Как бы часто до и после этого случая они не нападали на белых людей, это были просто разбойные рейды. Бой с полковником Ливенвортом так и остался единственным случаем их противостояния официальным силам США.

«Ри, хоть и не сильно пострадали, были заметно испуганы случившимся. Их бегство не прекращалось до тех пор, пока они не достигли реки Платт в стране племени Поуни, от которых они, собственно, произошли. Там они обосновали новую деревню и приступили к своим обычным делам, изредка подвергаясь набегам со стороны Титонов (Опалённых Бёдер), лагерь которых обычно находился у истоков Белой Реки и L`eau qui court. Мы располагаем очень скупой информацией об их деятельности в то время. Но нет никаких сомнений, что их враждебность по отношению к белым людям не прекращалась. Никто из белых торговцев не появлялся у них в те годы. Арикары же, если им удавалось подкараулить купеческий караван, убивали людей или воровали имущество. Так продолжалось до 1832 года, когда их непрекращающаяся агрессия по отношению к белым и индейцам привела к тому, что их вновь согнали с места, и Арикары опять перебрались на Миссури. Во время их жизни на реке Платт они испытали на себе эпидемию оспы, в результате чего триста из них скончались» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

Передвижения Арикаров в последующие девять лет после кампании Ливенворта никто не сумел проследить детально. В то же лето они уничтожили несколько отрядов трапперов неподалёку от деревни Манданов, зимой совершили ряд нападений на реке Платт. В июне 1832 года художник Джордж Кэтлин сделал серию рисунков деревни Арикаров на Миссури в «200 милях ниже по течению от Манданов», плывя на борту парохода «Йелоустон». На следующий год Максимильян видел их деревню и рассказал, что она была необитаемой уже в течение почти года. Он писал, что видел «две деревни на западном берегу, стоявшие очень близко друг от друга, но разделённые небольшим ручьём». Они находились в считанных милях от устья Большой Реки (Grand River). Похоже, что это те же поселения, которые обнаружили экспедиции Льюиса-Кларка и отряд Ливенворта. Судя по всему, Арикары вернулись туда вскоре после путешествия Джорджа Кэтлина в 1832 году. Максимильян перечислил причины, подвигнувшие Арикаров к переселению в 1832 году: страх перед репрессиями американского правительства за их постоянные нападения на белых людей, потеря урожая в результате засухи, отсутствие больших стад бизонов поблизости. Однако современники, более знакомые с положением дел на Верхнем Миссури, основной причиной миграции Арикаров называют враждебность к ним Дакотов. Кое-какая переписка указывает на то, что купцы уже целый год с нетерпением ждали, когда беспокойное племя снимется, наконец, с места и уйдёт с Миссури (Chardon «Journal»). Капитан Форд, участник экспедиции полковника Генри Доджа, встретил небольшую группу Арикаров в июне 1835 года и отметил, что в то время у племени не имелось какой-то постоянной деревни, индейцы жили в кожаных палатках, охотились в основном на бизонов и другую дичь, а также питались корнями. Форд утверждал, что племя кочевало от реки Платт до самых гор. В 1836 году Вильям Фулкертон, помощник агента по делам Манданов, сообщил, что несколько семей Арикаров не покинули берега Миссури, но осели среди Манданов. Он слышал о планах Арикаров возвратиться на Миссури, но высказывал надежду, что этого всё-таки не произойдёт, так как «эта земля уже достаточно полита кровью, причиной чего является их жестокость».

«Вернувшись на Миссури, Арикары заняли свою деревню, которую некогда основали Манданы. Но в 1838 году оспа почти полностью уничтожила население Манданов. Оставшиеся в живых Манданы ушли оттуда и присоединились к соплеменникам в другой деревне. Несмотря на то, что болезнь ещё свирепствовала, когда появились Ри, они, заразившись, потеряли лишь несколько детей. Зато теперь в их распоряжении были жилища и множество домашней утвари. Кроме того, самих Арикаров отныне насчитывалось гораздо больше, чем Манданов и Большебрюхих, вымерших от оспы. Оба этих племени, не желая соседствовать с Арикарами, переселились через некоторое время к L`ours qui danse (долина Танцующего Медведя)» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

Долина Танцующего Медведя располагается с южной или западной сторон Миссури, напротив форта Бертхолд, где находится индейская деревня, которую совместно занимали после 1862 года Манданы, Хидатсы, Арикары. Шардон торговал с Хидатсами в L`ours qui danse в 1845 году. Арикары оставались в этой деревне Манданов до того времени, как был сожжён форт Кларк в 1861 год. Все три народа долгое время жили в полном согласии. Все они посвящали себя одним и тем же занятиям, владели примерно одинаковым количеством лошадей, так что у них не было особых причин для взаимной вражды, хотя Манданы и Большебрюхие, будучи лучшими воинами и превосходя Арикаров во многих иных аспектах, поглядывали снисходительно на Арикаров. И всё же сообщество трёх народов имело место, и люди одного племени женились на людях другого племени.

Подробности возвращения Арикаров на Миссури хорошо изложены в дневниках Шардона. Их можно свести к следующему: осенью 1836 года Арикары отправили две делегации из своего лагеря, находившегося якобы в Чёрных Холмах (Black Hills), чтобы выяснить отношение к ним Манданов, живших возле форта Кларк. Их делегации были приняты самым дружественным образом. Арикары перезимовали на Малой Миссури чуть северо-западнее Черепашьей Горы. 28 апреля 1837 года они прибыли в форт Кларк с 250 палатками. Манданы разместили большинство из них в своей деревне. Оставшиеся 20 палаток устроились среди Хидатсов (Denig «Gros Ventres»).

Манданы и Хидатсы устроили для них пиршество и пляски. В июле среди индейцев, живших вокруг форта Кларк, разразилась оспа. К осени погибло от оспы, согласно подсчётам Шардона, семь восьмых от всего племени Мандан и половина Арикаров. 21 сентября 1837 года остатки Манданов, опасаясь, что Арикары пойдут против них, объединившись с Дакотами, переселились на противоположный берег Миссури. Перезимовав к югу от форта Кларк, Арикары вернулись 20 марта 1838 года и заняли самую большую из деревень Манданов. 29 июня те немногие Манданы, которые оставались среди Арикаров, покинули их и уехали жить к Хидатсам, возмущённые и оскорблённые тем, что Арикары беспрестанно воровали у них женщин. Однако на следующий месяц Хидатсы перебрались вниз по реке в малую деревню Манданов, чтобы быть поближе к Арикарам на случай нападения Дакотов. Но к весне 1839 года Арикары рассорились с Хидатсами из-за убийства женщины из племени Хидатса. В результате этого Хидатсы (а с ними и Манданы) вновь отправились вверх по реке. Таким образом, через год после того, как Манданы и Хидатсы тепло приняли Арикаров на берегу Миссури, они разругались и превратились во врагов.

В сороковых годах (согласно Денигу) в деревне насчитывалось около 140 домов, в которых проживало в общей сложности шестьсот человек, две трети из которых составляли взрослые. Их население увеличивалось не слишком быстро, дети умирали чаще, чем в кочевых племенах, и связано это было прежде всего с ужасающим состоянием их бытия – в их тёмных жилищах всегда стоял ужасно спёртый воздух, из-за чего в период складирования зелёной кукурузы обычно возникала детская холера.

Дениг не скрывает своей антипатии к Арикарам: «Ри постоянно сидят дома, так как они знают, что не являются ни хорошими воинами, ни конокрадами. Верх проявления их самолюбия в военном деле - раз в году добраться до устья Жёлтого Камня и убить какую-нибудь женщину, отлучившуюся из индейской деревни, или зарубить нерадивого белого человека. За последние годы несколько таких случаев было зафиксировано близ форта Юнион. Человек десять-двенадцать Арикаров обнаружили двух мужчин из Пушной Компании, ушедших на охоту. Приблизившись к одному из них, главарь индейского отряда протянул вперёд правую руку и улыбнулся в знак приветствия. Как только белый человек ответил рукопожатием, дикарь застрелил его левой рукой. Второй охотник убежал.

Томас Джефрис, хорошо знакомый Арикарам купец, как-то повстречал десять их воинов неподалёку от форта. Они побеседовали с ним, выкурили трубку, а затем застрелили в голову. Они рассказали об этом сородичам, естественно, называя себя героями, а позже история дошла и до белых людей. Только такими поступками Арикары и могли похвастать, других воинских подвигов они не совершали.

Некоторые Арикары присутствовали на подписании договора в форте Ларами в 1851 году. Там они увидели множество обозов с переселенцами и познакомились с военными подразделениями. Увиденное подсказало им, что день возмездия был близок, так что они решили вести себя благоразумнее. С тех пор они редко покидают свою деревню, если на то нет причин и если мясо можно раздобыть поблизости. Всю зиму они проводят в своих землянках, куря и развлекаясь азартными играми. Летом ловят рыбу.

В их деревне не увидишь парадов, не проходят там и торжественные пиршества воинских обществ, сопровождаемые плясками. Исключения составляют дни, когда Арикаров навещают Сю. Что касается женщин, то они много трудятся, может быть, значительно больше, чем женщины кочевых племён. Большая загруженность по хозяйству наряду с постоянными болезнями быстро подкашивает женщин Арикаров. Замужняя женщина тридцати лет не просто выглядит старой, она на самом деле старуха. Лошадей у Арикаров немного, собаки тоже водятся не в большом количестве, так что транспортными средствами эти индейцы особенно не могут похвастать. Зимой женщины переносят поклажи на спине, а летом груз возят по реке на каноэ.

О племенном управлении можно сказать мало. Арикары предпринимают попытки регулировать процесс общей охоты, но в основном каждый охотится самостоятельно. Имея большие запасы кукурузного зерна, Арикары не так сильно подвержены превратностям судьбы, как кочевые племена, хотя частенько им не хватает мясных продуктов. Оседлая жизнь научила их питаться экономно. Они не позволяют себе расточительства по отношению к мясу, свойственного кочевникам. Каждая семья обязательно выращивает зерно, а то мясо, что удаётся добыть в окрестностях поселения, индейцы хранят очень бережно.

Во главе этого народа нет мудрого вождя. Несколько человек примерно одного уровня, одной репутации пытаются управлять племенем. Но они не внедряют никаких обязательных правил для членов сообщества. Каждая семья в общем-то предоставлена сама себе. Они лишены боевого духа, и это накладывает свой отпечаток на их законы. Ни один мужчина не знает, как ему доказать, что он способен подняться выше своих соплеменников. Военные подвиги – единственная дорога, ведущая к положению вождя. Если таких заслуг нет, то дикарям совершенно непонятно, каким образом одному человеку возвыситься над другим. Поэтому они настолько деградировали. Индеец, чтобы быть полноценным индейцем, должен воевать. В противном случае юноши не знают, чем себя занять, у них нет устремлений, они лишены амбиций. Пользуясь репутацией храбреца, юноша и к девушкам подходит по-особенному, он завоёвывает их. Однако Арикары, не будучи доблестными вояками, ищут славы в обычном распутстве. У них нет выбора. Этот дух передаётся им от старшего поколения. Имея много времени, они посвящают его совращению чужих жён. Поскольку это является единственным развлечением мужчин, они настолько опускаются, что начинают драться и убивать свою родню. Добродетель их женщин находится на самой низкой черте. Они продаются любому, кто об этом попросит.

Если бы Арикары дали выход своим амбициям в военном деле, их развлечения потекли бы по совершенно другому руслу. Появились бы различия в положении. Большинство неприглядных сторон, о которых мы говорили здесь с осуждением, сменились бы похвальным духом соревнования» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

И всё же думаю, что Дениг чересчур категоричен в своей отрицательной оценке Арикаров как воинов. Тот факт, что это племя всего лишь один раз сражалось лицом к лицу против регулярной американской армии, не говорит о слабохарактерности этих туземцев. Племя Абсароков, например, вообще ни разу не вступило в открытый бой с Синими Мундирами, но никто никогда не называл их плохими бойцами.

Арикары, как и все племена верхнего Миссури, имели систему воинских обществ, и если бы уверение Денига в том, что это племя не умело драться, было бы верным, то само наличие воинских «клубов» было бы нелепостью. Тем не менее Арикары имели тринадцать таких воинских организаций. Правда, большинство из тринадцати обществ получили известность из-за своей религиозной практики, а не из-за военных действий, и лишь три из этих тринадцати организаций имели прямое военное предназначение.

В соответствии с традицией, верховным вождём Арикаров мог стать только человек из Покинутой Общины. Каждая из остальных девяти Общин имела одного главного вождя и трёх младших вождей. Все вместе они составляли большой племенной совет. Решение совета доводилось до сведения племени членами общества Чёрный Рот, подразделения (как сегодня принято говорить, филиалы) которого имелись в каждой Общине.

Согласно Кёртису, мужские общества Арикаров были следующие: Голенастые Вороны (общество подростков – название произошло, по всей видимости, от пляски этого общества, для которой молодые люди украшали свои голени перьями ворона), Глупые Собаки, Чёрные Рты, Быки, Прямые Головы, Молодые Псы, Чиппевы, Полумесяц, Вороны, Топотуны (название – от своеобразной манеры топать ногами во время танца), Пятнистые или Крапчатые (члены этого общества раскрашивали себя мелкими точками разных цветов), Разведённые Ноги (плясали с очень широко расставленными ногами), Перерезающие Горло.

Роберт Лоуи добавляет к этому списку ещё несколько названий: Танцоры Травы, Лисицы, Безумные Кони, Глупые Люди, Зазыватели Бизонов. Лоуи также указывает на наличие двух женских обществ: Речные Змеи и Гусиные Женщины. Из всех перечисленных организаций лишь Чёрные Рты, Полумесяцы и Чиппевы были настоящими военными обществами.

Чёрные Рты были сторожами деревни, то есть Акичитами (согласно терминологии Лакотов). Зимой бизоны легко убегали прочь, пугаясь не только людей, но даже далеко разносившегося треска ломающихся деревьев, поэтому индейцам следовало проявлять особую осторожность, дабы не спугнуть дичь. Чёрные Рты следили за тем, чтобы деревья рубились только в определённое время. Когда кто-то своевольничал после того, как оглашался запрет, Чёрные Рты колотили ослушника, и если тот терпеливо сносил наказание, то Чёрные Рты награждали его подарками, иногда даже дарили лошадей. Эта организация имела двух вожаков, которые были хранителями двух священных копий. Древко такого копья оборачивалось шкурой выдры и венчалось чучелом вороны. Среди прочих священных предметов Чёрных Ртов были две трубки и две погремушки, за каждую вещь отвечал конкретный человек.

Члены общества Полумесяцев выстригали с обеих сторон головы волосы в форме полумесяца, а оставшаяся копна зачёсывалась посреди головы стоймя и длинными косичками спускалась на спину. Причёска обязательно дополнялась перьями совы и орла, причём орлиные стояли посередине. Члены общества носили нагрудные украшения из ракушек, густо нанизанных на несколько рядов шнурков. Священным оружием считались два копья, обёрнутые красной тканью вдоль древка и увешенные перьями лебедя, совы и вороны. Если хранитель такого копья во время боя втыкал это оружие в землю, то он не мог отступить ни на шаг до тех пор, покуда кто-либо из членов Полумесяца не вытащит копьё из земли и не позовёт хранителя за собой. В противном случае хранитель священного копья обязан погибнуть на месте.

Речные Змеи. На это женское общество возлагалась обязанность помогать мужским организациям. На голове они носили убор из сплетённых в косички трав, спереди украшенный лентой, расшитой бусами. Из ленты поднимались пять соломинок и орлиное перо. Женщины собирались на свои сходки с распущенными волосами и чаще всего носили платья из шкуры горного козла. Лица покрывали на праздниках алой краской от глаз до ушей, а от щёк до подбородка – жёлтой. Танец имитировал движения змеи.

Гусиные Женщины. Имели в качестве регалии гусиную шею с головой. Во время танцев женщины двигались боком. Каждая несла в руке связку шалфея, из которого торчал кукурузный початок. Зёрна этих початков предназначались для посадки на следующий год. В конце танца женщины клали початки на землю. Арикары утверждают, что Создатель наставлял их исполнять танец Гусиного Общества, чтобы земля не прекращала родить кукурузу.

В действительности об обществах Арикаров известно очень мало. Гораздо больше материалов рассказывают о деятельности так называемого Шаманского Братства (Medicine Fraternity), которое делилось на девять групп: Козлы, Чернохвостые Олени, Бизоны, Болотные Птицы, Главное Лекарство, Утки, Луна (или Совы), Мать-Ночь (или Молодые Собаки), Медведи.

Главная церемония Шаманского Братства начиналась с наступлением весенней поры цветения и продолжалось до осени, представляя собой череду многочисленных магических представлений. Каждая ночь отводилась для отдельного действа. Днём же члены общества устраивали парады и пляски вокруг ствола кедрового дерева, врытого в землю перед входом в церемониальный дом. Впрочем, разговор о Шаманском Братстве – это особая и очень трудная тема, и я не буду касаться её сейчас, чтобы не скатиться на банальное перечисление чудес, совершаемых индейскими шаманами.










Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх