Глава 4

«МАЛЫЕ ВОЙНЫ». СЦИПИОН ЭМИЛИАН И ПАДЕНИЕ НУМАНЦИИ

Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Нумантинский (185/4-129 гг. до н. э.)

«Бессмысленно рисковать из-за небольшой выгоды». И того, кто вступает в сражение, когда в этом нет необходимости, он считал полководцем ничего не стоящим, хорошим же того, кто подвергается опасности только в нужный момент.{91}

Войны Рима против великих эллинистических держав имели огромное значение и приносили победителям огромную добычу. Но они также были сравнительно редкими событиями. На протяжении II века до н. э. основные военные действия Рим вел против племен Испании, Северной Италии, Южной Галлии и в меньшей степени Иллирии и Фракии. Воины с малопонятными и странными для римлян именами считались храбрыми, но плохо снаряженными и недисциплинированными. Раздробленные на многочисленные племена, они могли иметь в каждом племени по несколько вождей. Поражение одного племени или рода не обязательно означало, что их соседи капитулируют, в то время как все войны с Македонией и Селевкидами завершались каждый раз одной решающей битвой. Поэтому боевые действия в Испании или Галлии обычно растягивались на множество следующих друг за другом конфликтов, во время которых все местные племена разбивались по очереди.

Победы над араваками или бойями не могли принести полководцу славу, сравнимую с той, что давала победа над знаменитым царством, таким, например, как Македония. К тому же материальная выгода армии и командующего в Испании не могла сравниться с добычей на Востоке. Частые войны в испанских и галльских провинциях делали одержанные там победы почти заурядными. Если полководцы жаждали получить максимальное преимущество от своего успеха, им приходилось заявлять, что на этот раз римская армия столкнулась с новым, необычным народом, не похожим на прочих варваров. Наряду с подобными заявлениями победители демонстрировали списки убитых и захваченных в плен людей, а также перечни взятых штурмом городов и деревень. Обеспокоенный тем, что триумфы следовали один за другим и давались они порой за незначительные победы, сенат постановил, что в битве должно быть убито не менее 5000 врагов, чтобы магистрат мог просить о подобной почести. Трудно судить, насколько строго применялась эта мера, хотя вероятно, на протяжении II века до н. э. ее не могли игнорировать.

Однако на основании этого факта нельзя делать вывод, что во всех военных кампаниях римлян против варварских племен результат был заранее известен и все победы являлись «легкими». Возможно, были и такие, но большинство из этих войн на поверку оказались достаточно трудными, воевать приходилось с храбрым и зачастую многочисленным противником, который использовал преимущества нахождения на родной земле. Битвы с галлами, лигурийцами и различными испанскими племенами зачастую оказывались жестокими, и римляне побеждали далеко не всегда. Многие полководцы терпели тяжелые поражения в этих сражениях.

Галлы разграбили Рим в 390 г. до н. э. и снова угрожали ему в 225 г. до н. э. В этот раз только чистое везение, а не удачная стратегия позволило обоим консулам напасть на вражескую армию с двух сторон возле Теламона. В 216 г. до н. э. ужасающая катастрофа при Каннах лишь отчасти затмила трагедию в долине реки Пад (По), где галлы устроили засаду и почти полностью уничтожили армию из двух легионов и двух ал. Среди погибших был командующий римской армии претор Луций Постумий Альбин, обладавший большим опытом. К этому моменту он уже дважды занимал высшую магистратуру и в свое отсутствие был выбран в третий раз консулом на следующий год. Это, вероятно, было наиболее заметное поражением римлян в данном регионе, хотя оно, безусловно, было далеко не единственным. Неудачи на Иберийском полуострове обычно бывали менее крупными, но являлись, пожалуй, еще более частыми.{92}

От хорошо подготовленной римской армии, во главе которой стоял компетентный полководец, можно было в большинстве случаев ожидать победы над племенами варваров. В начале II века до н. э. так обычно и происходило, поскольку в основном все командные посты занимали ветераны войны с Ганнибалом. В эти годы легионы на границах в Северной Италии и в испанских провинциях демонстрировали такой же высокий уровень дисциплины, уверенности в себе и гибкости в тактике, как и в тех кампаниях, где римляне наносили сокрушительные поражения профессиональным армиям эллинистических держав. Довольно часто легионы состояли из одних и тех же воинов, потому что большинство офицеров и солдат, сражавшихся при Киноскефалах и Магнезии, уже служили в одной из западных провинций. Эмилий Павел, например, командовал армиями в Испании и Лигурии прежде чем победить при Пидне. Катон, человек, который в 191 г. до н. э. при Фермопилах командовал колонной, обошедшей противника с фланга, и сын которого отличился в битве при Пидне, до этого был отправлен как консул в 195 г. до н. э. в Ближнюю Испанию. После подготовки войск и небольших операций, целью которых было дать солдатам практический опыт и придать им уверенности в своих силах, он провел решающую битву с главной армией иберов возле города Эмпории. Ночной переход остался незамеченным испанцами, и враг оказался между римскими войсками и римским лагерем, так как Катон решил, что у его солдат должен остаться лишь один способ выжить — одержать победу.

Когда началась битва, иберам пришлось развертываться в спешке и так, как это было на руку римскому командующему. Во время сражения Катон тщательно использовал резервы, послав две когорты — вероятно, экстраординариев — для нападения на вражеский тыл, а для разрешения патовой ситуации между основными фронтами ввел в бой свежие подразделений во время атаки римской армии. Наконец он ввел в бой II легион, который до этого момента не участвовал в сражении, для штурма лагеря испанцев.

Во время этой битвы римский военачальник готов был лично кинуться в бой, чтобы собрать свои войска, когда отступление кавалеристов вызвало панику справа от него. Он хватал и останавливал бегущих солдат. Позднее он повел в наступление II легион, чтобы лично контролировать действия легионеров. Катон ездил взад и вперед перед строем, ударяя копьем любого легионера, нарушившего построение, и приказывал ближайшему центуриону или трибуну занести этих людей в списки для последующего наказания.{93}

В первой четверти II века до н. э. сопротивление племен Цизальпинской Галлии было надолго сломлено. К югу от реки Пад (По) племя бойев уступило значительную часть своей земли римским колонистам. Как серьезная политическая сила они были практически уничтожены. Далее к северу таким народам, как кеноманы и инсубры, повезло больше. Со временем их аристократы добились гражданства и были приняты в римскую иерархическую систему.

Лигурийцы были горным народом, не имевшие еще социальной структуры, за пределами своих поселений они признавали лишь немногих вождей. Они были в основном скотоводами, в самом начале весны противник мог уничтожить их стада, потом лигурийцы угоняли скот с зимних пастбищ на высокогорные луга. Проведение кампаний в такой труднопроходимой местности всегда являлось рискованным делом, а захват одного поселения редко могло удержать остальных горцев от набегов на ближайшие римские колонии и союзные государства. Сражения продолжались до середины II века н. э., и только лишь после переселения горцев в колонии в Италии лигурийцы были усмирены.

В Испании боевые действия шли почти непрерывно до 177 г. до н. э., когда консул Тиберий Семпроний Гракх, используя сочетание военной силы и умелой дипломатии, установил мир, который продолжался более двадцати лет.{94}

Ко времени, когда спокойствие, установленное Гракхом, было нарушено в 50-х годах II века до н. э., римская армия вновь пришла в упадок. Участники Второй Пунической войны либо уже умерли, либо стали слишком старыми для службы в армии, а накопленный ими опыт был большей частью утрачен. Временный характер, который носила система призывной армии, не позволял сохранить военные знания в какой-либо институциональной форме, к тому же эта проблема усугублялась еще и тем, что войны в это время случались реже, чем раньше. К 157 г. до н. э. сенат очень хотел отправить военную экспедицию в Далмацию, поскольку опасался, что продолжительный мир может сделать мужчин Италии женоподобными.{95}

Неопытность сочеталась с самонадеянностью, так как многие римляне были уверены, что длинная череда побед Рима была сама собой разумеющейся, а не являлась результатом тщательной подготовки и долгих тренировок. Действия римской армии на поле боя до конца II века до н. э: часто представляли собой жалкое зрелище.

Юные годы Сципиона Эмилиана и Третья Пуническая война

Усыновление наследника или наследников для сохранения родового имени было обычным явлением среди сенаторской аристократии, и усыновленный ничем не отличался от настоящего сына. Он юридически становился членом новой семьи, и та относилась к нему как к родному. Но это не исключало сохранения усыновленным сильной связи с его кровными родителями[20]. Хотя Сципион Эмилиан был усыновлен в раннем возрасте сыном Сципиона Африканского, он провел большую часть своей молодости в доме Эмилия Павла и, как мы видели, служил с ним в Македонии и участвовал вместе с отцом в его последующем триумфе.

Ничто в молодости Сципиона не говорило о его блестящем будущем. Как и его отец он был осторожным и в какой-то степени замкнутым. В отличие от большинства молодых людей, начинавших государственную карьеру, он не произносил речей в суде и не стремился сделать себе имя в качестве адвоката. Вместо этого он предпочитал спортивные занятия и военные упражнения, готовя себя к защите республики на службе в армии. В битве при Пидне он хорошо сражался, хотя, может быть, и с излишним пылом, а затем в Греции после окончания войны проявил свою любовь к знаниям. Вместе со старшим братом и друзьями он отправился в обширные поместья Персея. Павел позволил сыновьям взять лишь немногие вещи из царской сокровищницы, но зато разрешил выбрать самые лучшие свитки из огромной царской библиотеки. Греческая литература и культура сыграют большую роль в жизни Сципиона Эмилиана. Его интересы поощрял и направлял Полибий, который после войны оказался в Риме в качестве одного из греческих заложников.

Со временем Сципион и его друзья, среди которых был Лелий — сын одного из старых соратников Сципиона Африканского, стали лучшими представителями сторонников эллинизма. Они были настоящими римлянами, обладавшими всеми традиционными качествами, свойственными членам сенаторских семей, но к этим достоинствам они добавили изысканность и мудрость греческой культуры. Цицерон представит свои философские рассуждения о природе римской республики в трактате «Государство» (De Re Publico) как воображаемые дебаты между Сципионом, Лелием и их сторонниками в 129 г. до н. э. Сципион был рационалистом, хорошо знающим как римские, так и греческие предания и интересующимся философией. Ни в одной из посвященных ему историй нет намеков на мистицизм, которые постоянно присутствовали в рассказах о победителе Ганнибалла.{96}

Конфликты, окончившиеся тем, что Сципион Эмилиан разрушил Нуманцию, начались в 153 г. до н. э. Племя кельтиберов, или беллы, решило увеличить свой главный город Сегеда, расширив окружавшие его стены и приведя туда, добровольно или принудительно, жителей соседних поселений. Сенат не мог допустить появление такой большой и удачно размещенной крепости в Ближней Испании и отправил против этого племени консула Квинта Фульвия Нобилиора с сильной консульской армией численностью приблизительно в 30 000 человек.

Укрепления Сегеды не были еще воздвигнуты полностью к моменту римского наступления, поэтому беллы бросили работу и устремились на территорию соседнего племени ареваков, чьим главным городом являлась Нуманция. Племена объединились, и под командованием выбранного командира эта совместная армия устроила засаду Нобилиору и нанесла римской колонне тяжелые потери, прежде чем той удалось отбить атаку варваров. Консул решил напасть на саму Нуманцию, но атака закончилась катастрофой. Одного из римских боевых слонов ударили камнем по голове, и он начал метаться. Скоро все десять слонов помчались назад, топча всех, кто попадался им на пути. Кельтиберы воспользовались этим беспорядком для проведения контратаки и обратили римлян в бегство.

В 152 г. до н. э. Нобилиора заменил Марк Клавдий Марцелл, внук «Меча Рима», который в этот год стал консулом в третий раз. Более опытный военачальник захватил несколько небольших городов и, предложив им приемлемые условия, вынудил ареваков и беллов искать мира. Как Фламинин в 198 г. до н. э. Марцелл хотел блестяще закончить войну, прежде чем истечет срок его пребывания в должности консула и ему успеют прислать замену. Поэтому он укрепил веру кельтиберийских послов в то, что сенат, возможно, заключит с ними мир на тех же самых условиях, какие за несколько десятилетий до этого были предложены Гракхом.{97}

Хотя делегации прибыли в Рим и было еще точно не известно, окончена война или нет, сенат решил, что Луций Лициний Лукулл, один из новых консулов на 151 г. до н. э., должен в любом случае отправиться в Ближнюю Испанию с новой армией. Набор этой армии оказался неожиданно трудным, так как на этот раз римские граждане всех классов не желали идти на военную службу в легионы. Слухи о свирепости кельтиберов поощрялись Нобилиором и его офицерами после возвращения в Рим, предстоящая война считалась трудной и невыгодной. В день, на который был объявлен набор рекрутов, немногие выказали желание записаться в легионы, отовсюду звучали жалобы, что за последние годы тяготы воинской службы легли на плечи небольшой группы людей, поскольку новые командующие предпочитали набирать ветеранов. Поэтому в тот год рекрутов набирали по жребию. Из молодых сенаторов также нашлось немного желающих стать военными трибунами, хотя прежде за эти должности разгоралась нешуточная борьба, поскольку звание военного трибуна давало возможность заслужить хорошую репутацию, проявив мужество и мастерство.

Лукуллу тоже, кажется, было трудно найти людей на должности своих старших подчиненных или легатов. Поговаривали, что многие молодые аристократы притворились больными, чтобы оправдать свою трусость. Как пишет Полибий, лишь когда 33-летний Сципион Эмилиан публично заявил о своей готовности служить в любой должности, другим стало стыдно, и они стали добровольно предлагать свои услуги. Историк, вероятно, несколько преувеличил влияние своего друга и покровителя, но тем не менее этот инцидент, безусловно, снискал молодому аристократу определенную популярность. Точно не известно, в качестве кого Сципион отправился в Испанию — легата или трибуна, но последнее кажется более вероятным.{98}

Лукуллу в Испании не повезло. Когда он достиг своей провинции, с ареваками был заключен мир. Большинство магистратов жаждали завоевать славу, прежде чем истечет их срок пребывания в должности, но у Лукулла были особенно веские причины провести маленькую победоносную и прибыльную войну, поскольку ему нужно было оплатить огромные долги. Поэтому он повел свою армию против другого галльского племени, ваккеев, напав на несколько их городов под предлогом, что они поставляли аревакам провизию.

Так или иначе, эта кампания не имела ни законных, ни стратегических оснований, армия ничем особенным себя не проявила, а действия самого Лукулла вызвали возмущение в Риме. Осадив Кавку, город ваккеев, он согласился на сдачу города. Но как только римляне ввели в город значительный отряд и заняли стены, Лукулл приказал всех перебить. В целом римляне оправдывали применение жестокости на войне, если цель того стоила, но не одобряли любые деяния, которые вредили репутации Рима, всегда провозглашавшего, что верность (fides) — главный принцип в его отношениях с другими народами.

Еще больше ухудшило положение другое зверство, совершенное претором Сервием Сульпицием Гальбой в Дальней Испании почти в то же самое время. Большое число лузитанцев и их семей сдалось Гальбе после того, как тот пообещал предоставить им место для поселения, — подобное решение оказалось очень успешным в Лигурии. Вместо этого Гальба разделил пленных на три группы, разоружил их и затем приказал своим солдатам всех перебить.

Эту чудовищную жестокость, проявленную римлянами во время боевых действий в Испании можно рассматривать как особенность поколения более жестких военачальников, решивших навсегда покончить с воинственными племенами. С другой стороны, такое поведение можно было считать жестом отчаяния, поскольку снижение боеспособности римской армии не позволяло неопытным командующим одерживать победы в открытом бою. Несмотря на возмущение, вызванное поведением Лукулла и Гальбы, ни тот ни другой не были наказаны после возвращения в Рим. Гальбу вызвали в суд, но он добился оправдательного приговора с помощью взяток и еще тем, что он привел в суд своих плачущих детей.{99}

О роли Сципиона Эмилиана в этой кампании известно немногое. Когда римляне атаковали город Интеркация, могучий кельтиберийский воин в превосходных доспехах неоднократно выезжал к римской армии, предлагая любому добровольцу сразиться один на один. Наконец из римских рядов выступил Сципион, демонстрируя такой же пылкий нрав, как в битве при Пидне. Его карьера чуть не оборвалась, когда вражеский воин ранил его коня, и римлянин был сброшен на землю, но, приземлившись на ноги, Сципион продолжил бой и в конце концов одержал победу. Позднее он выступал в качестве гаранта доброй воли римлян, когда горожане захотели сдаться, но при этом не доверяли Лукуллу.{100}

В 149 г. до н. э. римляне сознательно спровоцировали войну с Карфагеном, чтобы окончательно уничтожить соперника, который снова начал богатеть и процветать. Но осуществить этот циничный замысел оказалось не так-то просто: римляне оказались вновь совершенно не готовы к войне. Они плохо снарядили посланные в Африку войска, и командовали этой армией из рук вон плохо — поэтому не было ничего удивительного в том, что война началась неудачно. Сципион служил трибуном в IV легионе{101} и неоднократно проявлял инициативу, мастерство и мужество — все, чего так не хватало остальной армии. Его собственные воины соблюдали строгую дисциплину, и в нескольких случаях им удавалось спасти плохо спланированные операции от превращения их в настоящую катастрофу.

Растущая популярность в сочетании с уверенностью граждан, что разгромить Карфаген может только внук Сципиона Африканского, привело к тому, что в 147 г. до н. э. Эмилиана выбрали консулом. Ему было 36 или 37 лет, то есть меньше необходимого по закону возраста для занятия данного поста. Но этот факт только подчеркнул его сходство со своим знаменитым предком и усилил уверенность его сторонников. Сципион сначала претендовал на должность эдила, для которой он подходил по возрасту, но центуриатные комиции выбрали его консулом. После некоторых возражений закон, который устанавливал минимальный возраст для каждой из должностей (lex Villia annalis), был отменен на год и снова восстановлен в начале следующего года. Затем один из народных трибунов добился того, чтобы провинция Африка не разыгрывалась по жребию, а была выделена именно Сципиону.

Выборы Эмилиана и его назначение командующим в Африке являлись, безусловно, нарушениями правил, хотя не такими явными, как в случае с его знаменитым предком во время Второй Пунической войны. Как бы то ни было, эти решения оказывались необыкновенно удачными для республики. Прибыв в Африку, прежде всего Сципион Эмилиан занялся восстановлением боевого духа солдат и их дисциплины. Также он решил обеспечить свои войска всем необходимым, что прежде не удавалось его предшественникам.

Его операции характеризовались такой же тщательной подготовкой, строгим контролем и сочетанием храбрости и рассудочности, какие были свойственны Сципиону во время его службы на младших должностях. Сначала отряды карфагенян возле осажденного города были разбиты или их заставили перейти на сторону римлян. Затем на сам Карфаген обрушилась серия атак. Возведя немало инженерных сооружений, римляне наконец ворвались в город, и после ожесточенных боев на узких улицах Карфаген был взят. Его жители были переселены, а сам город уничтожен. По словам Полибия, Сципион прослезился при виде пылающего города и процитировал отрывок из «Илиады», в котором предсказывалось уничтожение Трои. Сципиона терзала мысль, что когда-нибудь и его родной Рим постигнет подобная участь.

Несмотря на эти мрачные мысли, Сципион Эмилиан вернулся в Рим и отпраздновал триумф, который, как и триумф его родного отца за несколько десятилетий до этого, был пышнее, чем все предыдущие.

Осада Нуманции

Перед окончанием Третьей Пунической войны в Дальней Испании вспыхнул новый опасный конфликт. Одним из немногих уцелевших после резни лузитанцев, учиненной Гальбой, был некий Вириат. Он собрал отряд воинов, который к 147 г. до н. э. стал достаточно сильным, чтобы устроить засаду армии претора Гая Ветилия. Римляне понесли тяжелые потери — 4000 человек, как пишет Аппиан, — при этом сам Ветилий был захвачен в плен и вскоре убит воином, который не узнал его и сомневался, что за такого старого и толстого пленника можно получить хорошую цену. После этой успешной операции влияние Вириата стало быстро расти и все большее число племен соглашалось платить ему дань, чтобы не подвергаться набегам его воинов. В 145 г. до н. э. старший брат Сципиона Фабий Максим Эмилиан в качестве консула возглавил кампанию против лузитанского вождя. Фабий командовал недавно набранной армией и не желал предпринимать сложную или рискованную военную операцию с таким войском. Поэтому он одержал лишь несколько незначительных побед за год пребывания в должности.

В 142 г. до н. э. его брат по усыновлению, Фабий Максим Сервилиан добился более серьезных успехов, захватив несколько укрепленных городов, верных Вириату. Методы нового командующего были жестокими, но поначалу эффективными, пока он не потерпел поражение в крупном сражении и не предложил главарю разбойников крайне щедрые условия мира, в соответствии с которыми Вириат становился «другом римского народа». В 140 г. до н. э. родной брат Сервилиана, Квинт Сервилий Цепион, стал консулом и был отправлен ему на замену в Дальнюю Испанию. Цепион тут же нарушил договор, но римляне добились победы лишь после того как уговорили нескольких близких друзей Вириата убить лузитанского предводителя во сне.{102}

Успех, которого добился Вириат, побудил племя ареваков возобновить в 143 г. до н. э. войну против Рима. Первой армией, посланной против них, командовал консул Квинт Цецилий Метелл. Он вторгся на земли восставших племен прежде, чем те собрали урожай. Большинство ареваков сдалось, и после уплаты значительной дани получили снова статус союзников Рима. Только Нуманция и несколько укрепленных городков продолжали сопротивляться, когда Метелла заменил Квинт Помпей, сын Авла, — «новый человек», жаждущий завоевать славу.

В его распоряжении была сильная консульская армия приблизительно из 30 000 пехотинцев и 2000 кавалеристов. Большинство из них к этому моменту служило без перерыва уже шестой год, и по стандартам тех десятилетий считались очень опытными воинами. Помпей одержал ряд незначительных побед, но потерпел даже несколько больше таких же небольших поражений. Он решил держать Нуманцию в осаде на протяжении всей зимы, несмотря на то что его опытные войска были демобилизованы и заменены новыми рекрутами. Не привыкшие к службе новобранцы сильно страдали от холода. Однако блокада возымела действие, и нумантинцы приняли предложение Помпея о мире. Аппиан утверждает, что Помпей так хотел заслужить похвалу за окончание войны, что тайно пообещал кельтиберам очень благоприятные условия, но вскоре публично отрекся от своих обещаний. После долгих препирательств в Риме между послами кельтиберов и Помпеем, сенат отказался выполнить условия заключенного Помпеем договора и приказал продолжить войну. В 137 г. до н. э. консул Гай Гостилий Манцин был послан против Нуманции.

Эта кампания превратилась в череду непрерывных несчастий. Проиграв несколько стычек возле Нуманции, консул запаниковал, когда до него дошли слухи, что соседние племена собираются присоединиться к нумантинцам. Ночное беспорядочное отступление привело римскую колонну к тому месту, где в 153 г. до н. э. разбил свой лагерь Нобилиор. Римлян тут же окружили кельтиберийские воины, которые перекрыли все пути к отступлению. Манцин сдался, а об условиях перемирия вел переговоры его квестор Тиберий Семпроний Гракх, сын человека, который принес мир в Испанию десятилетиями ранее.

Условия мира были унизительными: несмотря на то что армии позволялось уйти, солдаты должны были оставить все свои вещи. Этот договор сохранил жизнь более чем 20 000 человек, но римляне не привыкли заканчивать войну подобным образом. Люди, приведшие армии к катастрофе, но упрямо отказывающиеся признать поражения, зачастую удостаивались похвалы. Напротив, командующий, который признавал, что его разбили, и вел переговоры с врагом с позиции слабого, заслуживал только презрения. Получив сообщение о бесславном завершении этой кампании, сенат немедленно отклонил такие условия мира. Манцина посчитали виноватым и отправили обратно в Нуманцию. Там его голого и связанного оставили возле стен, чтобы кельтиберы поступили с ним так, как сочтут нужным. Кельтиберы сочли, что бывший командующий им не нужен, и Манцину было позволено вернуться в Рим, где он заказал статую, изображавшую его голым и закованным в цепи. Он с гордостью поставил ее у себя в доме в качестве напоминания о том, что он был готов принести себя в жертву ради блага республики. Больше ему никогда не поручали командование действующей армией. Его преемник проявил себя несколько лучше, но в конечном итоге и его действия не увенчались успехом: он долго осаждал еще один непокорный город Паллантию, но его армия отступила в беспорядке, понеся большие потери.{103}

В 134 г. до н. э. Сципион Эмилиан был выбран консулом во второй раз и ему поручили Ближнюю Испанию. Прошло десять лет с тех пор, как он впервые занимал высшую магистратуру, и теперь он достиг возраста, который давал ему право выставлять свою кандидатуру на должность консула. Однако недавно был принят закон, который запрещал избираться консулом во второй раз. С другой стороны, несчастья в Испании создали твердое убеждение, что против кельтиберов должен быть послан самый лучший римский военачальник, то есть Сципион Эмилиан, и ради него снова было приостановлено действие закона. Сципион не стал набирать новой армии для этой кампании, а взял лишь 4000 добровольцев для усиления войск уже в провинции.

Среди этих добровольцев было 500 его собственных клиентов, и это подразделение называлось «отрядом друзей». На более высоком уровне также были сильны семейные связи: Фабий Максим Эмилиан сопровождал консула в качестве легата, а его сыну, Фабию Максиму Бутеону были поручены сбор и доставка добровольцев в провинцию, после того, как оба брата поспешили в Испанию. Вероятно, Полибий тоже отправился вместе с ними, хотя точно не известно, были ли среди утраченных частей его «Истории» записки об этой кампании. Трибун Публий Рутилий Руф оставил подробный отчет о проводимых операция. Это повествование использовалось Аппианом, но само оно не сохранилось. Судя по всему, все источники о Нумантинской войне были очень благосклонны к Сципиону, что свидетельствовало не только о его таланте полководца, но и об умении строить отношения с людьми.{104}

Прибыв в провинцию, Сципион обнаружил там деморализованную армию с никуда не годной дисциплиной. Первым его шагом стал приказ об изгнании из лагеря проституток, торговцев, прорицателей и гадалок. Он приказал солдатам есть только простую пищу и запретил им употреблять деликатесы, приобретенные у местных торговцев. Ни одна римская армия не могла обходиться без значительного числа военной прислуги (lixae), которые избавляли солдат от необходимости заниматься фуражированием, носить воду и присматривать за вещевым обозом. Но Сципион уменьшил их число до минимума. Подавляющее большинство личных рабов, которые готовили пищу и помогали своему хозяину чистить коня, было изгнано из лагеря.

Офицеры нередко брали с собой в походы различную утварь, стремясь обеспечить себе определенную степень комфорта, и когда за этим не следили, лишние рты и огромный багаж заметно мешали действующей армии. Сципион безжалостно очистил обоз от всего лишнего, сократив число вьючных животных и особенно повозок, которым было разрешено двигаться с колонной, и распродал все лишнее. В самом лагере были введены строгие порядки. Полководец почти не делал исключений из своих новых правил и сам начал строго им следовать. Запретив всем спать на походных кроватях — вероятно, чтобы уменьшить количество перевозимого в обозе снаряжения, — Сципион первым стал спать на простом соломенном матрасе. Он сознательно сделал себя недоступным для просителей, добиваясь от своих солдат послушания, а не привязанности. Как пишет Аппиан,

он неоднократно говорил: вожди суровые и строго блюдущие закон, полезны для друзей, а легко поддающиеся и любящие (давать и получать) подарки — для врагов. Последних войско любит, но их не слушается; у первых же войско сурово, но повинуется и готово на все.{105}

Его проверки были частыми, очень тщательными и нередко с применением самых решительных мер. Он мог разбить любой сосуд, если считал его недопустимо роскошным для военнослужащего. Одному солдату, которой богато украсил свой щит, Сципион едко заметил, что нет ничего удивительного в том, что он столько внимания уделяет щиту, поскольку очевидно «больше полагается на него, а не на меч». Высокие посты не спасали от язвительных замечаний консула, а выпад в адрес трибуна Гая Меммия был особо оскорбительным. Как-то раз Сципион объявил, что Меммий «будет бесполезным для него, по крайней мере, лишь на короткое время, а для себя самого и для республики он будет бесполезным всегда».{106}

Наряду с перечисленными дисциплинарными мерами Сципион провел интенсивную подготовку войска в максимально приближенным к боевым условиях. Много времени армия проводила на марше. Войска брали с собой провизию на несколько дней и шли тремя параллельными колоннами, которые легко могли перестроиться в боевой порядок. Вещевой обоз двигался между колоннами для защиты от неожиданного нападения. Основной упор был сделан на походную дисциплину. Подразделениям, равно как и отдельным солдатам, было запрещено отходить от назначенного места. В предыдущих кампаниях многие солдаты доставали себе мулов или ослов и не спеша ехали на них, но Сципион запретил подобную практику и потребовал, чтобы все пехотинцы шли пешком.

Он снова решил сам подать пример: ходил пешком со своими офицерами, ел хлеб из муки грубого помола и постоянно переходил из одного подразделение в другое, чтобы иметь возможность лично оценить их подготовку. Особое внимание уделялось солдатам, иногда полководец приказывал кавалеристам спешиться и позволить больным и особо уставшим пехотинцам ехать верхом до тех пор, пока они не восстановят силы. Сципион также постарался позаботиться о вьючных животных и, когда он замечал, что мулы перегружены, приказывал пехотинцам брать часть их груза. В конце каждого дня марша армия сооружала временный лагерь, как будто она находилась на вражеской территории. Процедура разбивки лагеря всегда была одинаковой. Подразделения, которые образовывали авангард, занимали позиции вокруг выбранного места и становились в боевом порядке с оружием наготове, обеспечивая прикрытие тем, кто будет разбивать лагерь. Остальные подразделения армии получали определенные задания. Одни ставили ряды палаток вдоль размеченных улиц лагеря, другие выкапывали рвы и сооружали защитные насыпи. Было много общего между тренировками, устроенными Сципионом, и тем, как действовал его отец во время Третьей Македонской войны. Оба применяли все самое лучшее, что было достигнуто в течение многочисленных кампаний римской призывной армии.{107}

Сципион дополнил свои римские и италийские войска значительным контингентом местных союзников. Как пишет Аппиан, это увеличило численность его армии до 60 000. Как только консул решил, что солдаты готовы к сражениям, его армия отправилась к Нуманции, во время марша соблюдая такую же дисциплину и осторожность, как и во время тренировок. Вместо того чтобы с ходу пытаться взять кельтиберийскую твердыню, консул обошел ее и принялся опустошать поля соседнего племени ваккеев, лишая нумантинцев источника продовольствия. Когда-то в этой области Сципион служил под командованием Лукулла, и чтобы хоть как-то загладить зверства, совершенные этим полководцем, Сципион объявил, что позволяет всем выжившим обитателям Кавки вернуться и восстановить свои поселения.

Возле Палланции кавалерийский отряд под командованием Рутилия Руфа слишком рьяно преследовал отступающего врага и угодил в засаду. Сципион лично повел другой отряд всадников им на помощь и, чередуя атаки на каждый фланг с отступлениями, сумел прикрыть отход людей Руфа и потом сам благополучно отступил. Во многих отношениях этот бой напоминал его умелое руководство своим кавалерийским подразделением, когда он служил трибуном во время Третьей Пунической войны. В другой раз он обнаружил, что кельтиберы устроили засаду его армии в том месте, где путь, по которому следовали римляне, пересекал реку. Сципион изменил маршрут и повел армию ночным маршем по другому, гораздо более трудному пути. Благодаря хорошей подготовке солдаты смогли совершить этот тяжелый переход, несмотря на нехватку воды. Хотя с восходом солнца жажда стала мучить всех еще сильнее, во время этого перехода армия потеряла только нескольких лошадей и вьючных животных. Вскоре после этого случилась еще одна стычка: на кавалерию, прикрывавшую войска, занятые грабежом деревни, неприятель напал из засады. Сципион приказал протрубить сигнал, чтобы его солдаты вернулись, и, собрав небольшой отряд, построил легионеров по подразделениям. Имея всего лишь 1000 человек, он отправился на помощь римской кавалерии. Через некоторое время кельтиберы были оттеснены, и римляне смогли отступить.{108}

Сципион сделал все, чтобы лишить нумантинцев помощи и поддержки других кельтиберийских сообществ. Заодно он проверил подготовку своей армии в настоящих боевых операциях и поощрил солдат за их небольшие победы. Теперь пришло время заняться самой Нуманцией. Сципион разделил армию на две части и расположил оба войска возле города. Одним отрядом командовал он сам, другим — его брат. Вскоре после того как римляне прибыли, нумантинцы покинули укрепления и вышли из города, решив сразиться с римлянами. Их было не более 8000 человек, и весьма вероятно, они собирались защищать подступы к городским стенам, как это делали солдаты Магона возле Нового Карфагена, а не проводить решающую битву. Сципион не имел ни малейшего желания рисковать ни в битве, ни во время штурма. Подавляющая часть его армии состояла из солдат, которые уже терпели поражения от кельтиберов. Штурм хорошо укрепленного города всегда являлся крайне сложной операцией, и даже небольшая неудача могла сильно деморализовать армию, на подготовку которой он потратил столько сил. Один из принципов Сципиона заключался в том, что мудрый военачальник никогда не должен идти на риск, которого можно избежать. Вероятно, с самого начала кампании он планировал осадить Нуманцию, поэтому, проигнорировав вызов нумантийцев, он велел своим солдатам начать возводить ряд укреплений вокруг города.

До нашего времени сохранились их следы. Раскопки в Нуманции в начале XX века немецким археологом Шультеном. Хотя, к сожалению, там не проводилось серьезных исследований, сразу становится ясно, что описание осады, составленное Аппианом, соответствует раскопанным остаткам укреплений. Солдаты Сципиона построили семь фортов (передовых постов), которые затем были объединены рвом и защитной стеной.

Последняя протянулась приблизительно на шесть миль и была построена из камней шириной восемь футов и высотой десять. Через каждый 100 футов были установлены деревянные башни. В фортах также построили каменные стены, и вскоре внутри них появилось множество каменных построек, которые позволяли войскам жить во время долгой осады в здоровых и почти комфортабельных условиях.

Раскопки дают нам еще один интересный факт: эти временные лагеря и другие лагеря республики, обнаруженные в Испании, имели стены, которые использовали естественные неровности земли в отличие идеальных походных лагерей, описанных Полибием, которые должны были строиться на совершенно плоской равнине. Поначалу кольцо вокруг Нуманции имело разрыв в том месте, где протекала река Дурий (современная Дуэро), и нумантинцы могли ввозить по ней продовольствие и посылать людей на лодках. Чтобы воспрепятствовать этому, Сципион приказал построить на каждом берегу реки по башне и перегородил реку с помощью бона — бревен, утыканных острыми лезвиями и наконечниками копий.{109}

Каждому подразделению римской армии поручили определенное задание при сооружении укреплений. Сципион и Фабий держали наготове резервы на тот случай, если на одно из подразделение нападут. Они должны были сигнализировать о том, что нужна помощь, поднятием красного флага днем или зажигая костер ночью. Как только строительство укреплений было закончено, солдат распределили следующим образом: около 30 000 человек должны были охранять стены. На башнях было установлено много катапульт и баллист, а лучники и пращники были прикомандированы к каждой отдельной центурии.{110} Еще 20 000 разместились таким образом, чтобы суметь поддержать любой участок, если на него будет произведено нападение. Оставшиеся 10 000 держались сзади в качестве резерва, который можно было послать куда угодно. Все сигналы должны были повторяться каждой башней по очереди, чтобы они быстро доходили до командующего, и тот мог отправить своим войскам подкрепление.

Прочность построенных стен и эффективность организации осады помогли отбить все атаки кельтиберов. Один знатный кельтибер по имени Ретоген Каравний темной ночью сумел с несколькими друзьями взобраться на стену. Убив часовых, они воспользовались откидным деревянным мостом для того, чтобы переправить своих коней на другую сторону. Беглецы поскакали в ближайшие поселения в надежде убедить кельтиберов собрать армию и прорвать осаду. Нашлось немало молодежи в городке Лутия, готовых последовать за Ретогеном, но городские старейшины послали предупреждение Сципиону. Римский командующий тут же явился с отрядом легких войск и, окружив город, пригрозил разграбить его, если ему немедленно не выдадут виновных. Кельтиберы подчинились его требованиям. Сципион приказал отсечь руки 400 пленникам, чтобы это устрашающее предупреждение заставляло каждого кельтибера помнить, какое наказание ждет тех, кто противится Риму. После этого командующий поспешил обратно к Нуманции.

К этому времени нумантинцы уже отчаянно страдали от нехватки продовольствия и решили направить к Сципиону послов с просьбой о мире. В ответ он потребовал безоговорочной капитуляции. Аппиан утверждает, что это привело жителей осажденного города в такую ярость, что послов после их возвращения в город убили. Когда положение осажденных стало еще хуже, появились вспышки каннибализма, и в конечном итоге город вынужден был сдаться. Некоторые покончили жизнь самоубийство, не в силах пережить позор. После чего оставшиеся в живых, изможденные и грязные, вышли из города и сложили оружие. Сципион отобрал из них пятьдесят человек для участия в своем триумфе, остальных продал в рабство. Саму же Нуманцию сравняли с землей, а те руины города, которые можно видеть в наши дни, относятся к более позднему периоду, когда там появилось римское поселение.

Сципион вернулся и отпраздновал свой второй триумф. Хотя зрелище оказалось не столь пышное как после разрушения Карфагена, римляне испытывали облегчение от того, что война с кельтиберами наконец-то закончена. Благодаря своей победе Сципион стал чрезвычайно популярным, но за время его отсутствия в Риме произошли значительные политические события, и вскоре Сципион оказался втянутым в политическую борьбу.

В 133 г. до н. э. народный трибун Тиберий Семпроний Гракх — человек, который вел переговоры о сдаче армии Манцина, — решил использовать свой пост для проведения закона о перераспределении общественной земли, которой владел Рим во всей Италии. Значительная ее часть находилась в распоряжении богачей, и Гракх предложил перераспределить эту землю среди бедных граждан, чтобы они таким образом получили возможность служить в легионах и тем самым увеличили военные резервы республики.

Гракх столкнулся с серьезным противодействием со стороны других сенаторов, поскольку многие из них сами распоряжались землей, которую Гракх предлагал перераспределить. Также все боялись, что Гракх благодаря принятию такого закона приобретет множество клиентов (граждан, находящихся в долгу перед ним, которые должны будут поддерживать его своими голосами в народном собрании), и при последующих выборах с ним будет трудно соперничать. Опасения, что он стремился к постоянной личной власти — то, чего республика никак не могла допустить, — казалось, подтвердились, когда он объявил о своем намерении баллотироваться на второй срок в качестве народного трибуна.[21] Во время беспорядков в Городе Гракх был убит группой сенаторов под предводительством Сципиона Назики (сына человека, участвовавшего в битве при Пидне).[22]

Сципион Эмилиан находился в Испании, когда произошли все эти события, так что довольно трудно судить об его отношении к событиям, происшедшим в Городе. С Гракхами Сципион состоял в близком родстве: матерью Тиберия была Корнелия, дочь Сципиона Африканского, а он сам был женат на сестре Тиберия, хотя этот брак оказался бездетным и между супругами не было любви. Лелий, близкий друг Сципиона, предлагал похожий закон во время пребывания в должности консула в 140 г. до н. э., но, столкнувшись с сильным противодействием, отступил, завоевав себе прозвище Разумный (Sapiens). Вернувшись в Рим, Сципион Эмилиан откликнулся на жалобы знатных италийцев, которые утверждали что комиссия, созданная для проведения в жизнь закона Гракха о земле, обращается с ними слишком сурово.

Эта готовность поддерживать хозяев больших поместий, в том числе из союзных народов, разозлила многих сторонников Гракха в Риме, особенно тех, кто надеялся наконец покончить с нищетой, получив в свое распоряжение участок общественной земли. В 129 г. до н. э. Сципион был найден мертвым в своем доме. Перед этим он не болел, и на его теле не обнаружили следов ранений. Вскоре распространились слухи, что он был отравлен — возможно, своей женой Семпронией или своей тещей и тетей Корнелией. Установить истину уже невозможно.{111}

Примечания:



2

Прозвище фельдмаршала Монтгомери Аламейнского (1887–1978 гг.) В период Второй мировой войны с 1942 г. командовал 8-й армией в Северной Африке, которая разгромила немецкие войска Э. Роммеля под Эль-Аламейном близ Александрии. (Прим. ред.)



20

Усыновленный получал полностью новое имя, от старого оставалось только измененное родовое имя — так сын Эмилия Павла стал Публием Корнелием Сципионом Эмилианом. (Прим. ред.)



21

В тот момент закон запрещал избираться на эту должность второй раз подряд. (Прим. ред.)



22

Тиберий Гракх еще не сложил с себя полномочия народного трибуна и, следовательно, был личностью неприкосновенной. (Прим. ред.)

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх